Городская школа в общественной и культурной жизни урала конца xviii – первой половины xix века
На правах рукописи
ДАШКЕВИЧ Людмила Александровна
ГОРОДСКАЯ ШКОЛА В ОБЩЕСТВЕННОЙ И КУЛЬТУРНОЙ ЖИЗНИ УРАЛА
КОНЦА XVIII – ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА
Специальность 07.00.02 – Отечественная история
Автореферат
диссертации на соискание ученой степени
доктора исторических наук
Екатеринбург – 2007
Работа выполнена в Отделе истории России XVI–XIX веков Института истории и археологии
Уральского отделения Российской академии наук
Научный консультант: академик РАН
Алексеев Вениамин Васильевич
Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор
Миненко Нина Адамовна
доктор исторических наук, профессор
Алеврас Наталия Николаевна
доктор исторических наук, профессор
Вишленкова Елена Анатольевна
Ведущая организация: ГОУ ВПО «Пермский государственный университет»
Защита состоится «11» октября 2007 г. в ________ часов на заседании диссертационого совета Д 004.011.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора исторических наук при Институте истории и археологии УрО РАН (620026, г. Екатеринбург, ул. Р. Люксембург, д. 56.
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института истории и археологии УрО РАН
Автореферат разослан «_____» _________________2007 г.
Ученый секретарь диссертационного
совета, кандидат исторических наук Е.Т. Артемов
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Актуальность темы. Динамичное изменение социальной реальности в современной России оживило интерес науки к историческому опыту отечественной школы, принявшей, по признанию исследователей, самое деятельное участие в формировании качественно иной общественно-культурной среды в России периода нового времени и ставшей для государства одним из действенных инструментов направленной социализации.
Важнейшей социокультурной средой, в которой развивалось школьное дело Российской империи, был город. На город было обращено основное внимание образовательной политики государства. Школьная система страны вплоть до начала великих реформ середины XIX в., была, по сути, городской. Общественно-культурная среда провинциального города относится пока к наименее изученным сферам в пространстве национальной культуры. Недостаточное внимание к ней в какой-то степени можно объяснить негативным восприятием самого термина «провинция» или «периферия». Историографическая традиция при определении термина «периферия» исходит из противопоставления ей центра как носителя институтов власти и культурных символов. Провинция рассматривается лишь как «место действия» центральной власти, а не как равноправный участник общественно-политических и культурных процессов. Исторически сложившееся пренебрежение к периферии оставило за кадром рассмотрения многие проблемы бытования культуры в обществе, глубинные факторы сохранения традиций и распространения культурных новаций.
Интерес историков к «разнообразию в пространстве» возник совсем недавно и связан он в определенной мере с нынешней переориентацией гуманитарных наук на историко-антропологический и историко-культурный подход к изучению прошлого, предполагающий подробное изучение «человеческого фактора» в истории. Поиск современных подходов исследования, однако, затруднен слабой разработанностью проблем культуры «старой русской провинции» и немногочисленностью выявленных до сих пор материалов культурно-исторического характера. В последнее время появились труды исследователей-культурологов, пытающихся обосновать методику анализа региональной культуры, найти язык ее описания[1]. Многие их выводы, однако, пока абстрактны и нуждаются в конкретизации. Детальное изучение локальных аспектов истории образования в связи с этим, на наш взгляд, вполне целесообразно и плодотворно в научном отношении. Оно позволяет уточнить и скорректировать бытующие представления о провинциальной культуре, направленности и результатах усилий государства в образовательной сфере, реакции традиционной среды на предлагавшиеся новации.
Объектом диссертационного исследования является механизм функционирования культуры, создававшийся усилиями власти в городах Российской империи периода нового времени. Он включал в себя как структуры, нацеленные на появление образованного слоя общества (система образования), так и институты, с помощью которых новые знания и ценности могли распространяться в других социальных слоях (сеть книжной торговли, периодика, библиотеки, музеи, театры, культурно-просветительные учреждения).
Предметом изучения стала светская общеобразовательная школа, относившаяся в течение изучаемого времени к ведению министерства народного просвещения. Выбор данного сегмента механизма функционирования культуры обусловлен тем, что в конце XVIII в. именно он был избран верховной властью в качестве основного инструмента преобразования России. Опыт учебных заведений использовали создававшиеся позднее культурно-информационные институты (библиотеки, музеи, культурно-просветительные учреждения). Интерес к деятельности общеобразовательных учебных заведений как фактору влияния на общественно-культурную среду города вызван также тем, что условия их развития во многом диктовались местной культурной ситуацией. Школы были открыты и доступны для всех слоев горожан, что позволяет связывать причины их успехов и неудач с отношением самого населения к просвещению. Солидное место в российской системе образования занимали и ведомственные учебные заведения. Их работа, однако, во многом зависела от внутренних причин. Набор в ведомственные школы был по большей части принудительным, а состав учащихся ограничивался сословной принадлежностью. История ведомственных структур заслуживает отдельного исследования, поэтому в настоящей работе она оставлена за рамками рассмотрения.
Хронологические рамки исследования охватывают конец XVIII – первую половину XIX в., трактуемые как период становления городской культуры в Российской империи. Начальная граница изучения связана с преобразованиями екатерининской эпохи, положившими начало широкой системе городских провинциальных школ (1782–1786 гг.), конечная – реформой образования 1864 г., существенно изменившей организацию школьного дела и усилившей участие в нем общества. Комплексное изучение истории школы и общественно-культурной среды провинциального города этого периода представляется чрезвычайно важным, так как оно дает возможность выявить основные факторы становления новых форм функционирования городской культуры и определить участие периферии в подготовке грядущих изменений.
География исследования включает Пермскую, Вятскую и Оренбургскую губернии. Изучение образовательного пространства всех традиционно относимых к Уралу губерний дает возможность, с одной стороны, сделать обобщения по всему уральскому региону, с другой – провести сравнительный анализ, позволяющий сопоставить ресурсы и условия деятельности школы в разных уральских губерниях, выявить закономерности и особенности развития в них городского образования. Основное внимание при этом уделяется так называемым «штатным» городам, к которым законодательство относило поселения, обладавшие подведомственной в административном отношении округой, имевшие официально признанные самоуправляющиеся городские общины и отдельные от уезда органы управления.
Целью исследования является выявление места и роли общеобразовательной школы в общественной и культурной жизни городов уральского региона.
Для достижения поставленной цели определены следующие конкретные задачи:
- исследовать изменения в нормативно-правовой базе деятельности общеобразовательных учебных заведений и проследить становление системы народного просвещения в уральских городах, выявив основные этапы и характерные черты ее развития;
- определить динамику развития школьного дела в городах Урала (по числу учебных заведений, уровню их материального обеспечения, численности учащихся и учителей, квалификации преподавательского состава), установить масштабы и результаты участия в этом процессе «коронной» власти, местных территориальных и сословных корпораций, а также частных лиц;
- оценить отношение горожан к государственному образованию, степень их заинтересованности в приобретении систематических знаний и развитии местных школ;
- выявить роль школы в культурной жизни города через общественную и просветительскую деятельность учителей, распространение новых знаний и ценностей, формирование социально активной части жителей.
Методология исследования. При определении методологических оснований диссертационного исследования автор использовал научные подходы, свойственные модернизационной парадигме. При разных интерпретациях понятия «модернизация», историки сходятся в том, что этот процесс охватил множество инновационных изменений при переходе от традиционного к современному обществу. Современные исследователи В.В. Алексеев и И.В. Побережников указывают, что модернизационный процесс включал, как минимум «индустриализацию, урбанизацию, социальную мобилизацию, дифференциацию, секуляризацию, распространение средств массовой информации, грамотности и образования, рост политической партиципации»1
[2]. Существенным фактором социальных изменений исследователи признают структурно-функциональную дифференциацию, предполагающую выделение различных форм деятельности из рамок традиционных семейных, родственных связей и зависимостей. Суть модернизационных процессов в сфере образования при этом интерпретируется как переход функции обучения от семьи к системе общественного образования и понижение роли традиционного ученичества.
В социологических теориях модернизации «классического» периода (1950–1960-е гг.) сам процесс перехода от традиционного к современному обществу рассматривался обыкновенно как «вестернизация» или «европеизация». Современные модификации теоретических основ модернизационного подхода отказались от подобной односторонней трактовки. Концептуальное ядро современной многолинейной версии модернизации включило признание возможностей собственных оригинальных путей развития, национальных моделей модернизации, имеющих местную социокультурную окраску. Исследование социокультурного контекста развития образования в связи с этим стало одним из направлений настоящего исследования.
Методологически важным для диссертационной работы оказалось также обращение к концептуальным подходам современной урбанистики. Дореволюционная, а вслед за ней и советская историография весьма пессимистически оценивали уровень развития русского города феодальной эпохи, делая вывод о коренной противоположности его городу Западной Европы. Светская общеобразовательная школа считалась явлением, чуждым традиционной среде провинциального русского города. Современные исследователи, признавая особенности российской урбанизации, указывают на явные сдвиги в рамках городской жизни, начало которым было положено административной реформой 1775–1785 гг. В литературе последних десятилетий отмечается, что русский город конца XVIII – первой половины XIX в. являлся «культурным центром» округи, здесь сосредотачивались основные культурно-просветительные институты и учреждения, осуществлялась духовная жизнь интеллигенции, формировалась информационная среда, способствовавшая интеграции культурных процессов города и деревни, складывались механизмы и традиции городской жизни1
[3].
Из современного «культурологического городоведения» в диссертации привлечены такие понятия как «городская среда», «культурный потенциал города», «культурное пространство». Их применение для анализа роли и вклада школы в культуру города представляется продуктивным. Нельзя не признать, что встраивание школы в инфраструктуру города меняло привычное пространство и, в определенной мере, стимулировало распространение культурных новаций. Архитектурная и культурная среда города была одним из факторов, влиявших на формирование личности2
[4].
Важное значение в работе имело использование интеграционного, или системно-функционального подхода к исследованию культуры, в основе которого лежат положения адаптивно-деятельностной культурологии. В отечественной историографии исследования культуры XIX в. системный подход является сравнительно новым. Достаточно активно и плодотворно он разрабатывается в Лаборатории истории русской культуры исторического факультета Московского университета. Наблюдения ученых обобщены в многотомном исследовательском проекте «Очерки русской культуры XIX века». Анализируя развитие русской культуры, исследователи отходят от распространенного в отечественной историографии конкретно-отраслевого, дифференцированного подхода, в основе которого лежит рассмотрение отдельных отраслей культуры и пытаются дать представление об отечественной культуре как о целостной системе, выяснить ее функциональную направленность, закономерности смены стереотипов и в процессе этого приходят к пониманию важности изучения той среды, где формировались новые или длительно сохранялись традиционные элементы3
[5]
.
При анализе и систематизации фактического материала в работе использовались традиционные для отечественной историографии историко-сравнительный, историко-генетический и историко-системный методы, которые позволяют выявить исторические корни и новации в организации городского образования, выделить основные этапы его становления, осуществить сравнительный анализ развития образования в уральских губерниях. Исследование основано на принципах историзма и объективности, предполагающих изучение исторического процесса во всей совокупности источников в их логической и хронологической последовательности.
Научная новизна исследования определяется поставленной в работе научной проблемой. Впервые на материалах уральского региона произведен комплексный анализ состояния государственного образования в уральских городах конца XVIII – первой половины XIX в., включающий исследование основных факторов и механизмов государственной политики в сфере образования этого периода, а также отношение к ней провинциального общества. Системный анализ позволил восстановить картину становления и развития образования в уральских городах, выявить культурные функции школы и ее роль в духовной жизни провинции.
В диссертации впервые решен и ряд конкретных вопросов. На основе представительного источникового комплекса (отчетная документация дирекций уральских училищ, именные и формулярные списки, делопроизводственные материалы канцелярии попечителя Казанского учебного округа) детально реконструирована структура городского образования в уральских губерниях, проведен анализ ее финансового обеспечения, восстановлены персональный административный и кадровый состав уральских училищ, прослежена динамика изменений в численности педагогического персонала и уровне его профессиональной подготовки, выявлена и обобщена информация о численности и социальном составе учащихся. Значительная часть документации вводится в научный оборот впервые.
На основе сравнительного анализа нормативной документации и канцелярской отчетности автор впервые исследует реальный характер и эффективность организации школьного строительства в уральских губерниях на разных этапах его реформирования. Широкое привлечение наградных документов и ведомостей о благотворительных пожертвованиях в пользу уральской школы позволило доказать несостоятельность бытующих в историографии представлений о равнодушии провинциального общества к вопросам развития образования в конце XVIII – первой половине XIX в., выявить имена наиболее крупных филантропов в сфере просвещения.
Апробация работы. Диссертация была обсуждена и рекомендована к защите Отделом истории России XVI–XIX вв. Института истории и археологии Уральского отделения Российской академии наук. Основные положения, результаты и выводы диссертации нашли отражение в авторской монографии «Городская школа в общественной и культурной жизни Урала (конец XVIII – первая половина XIX века») (Екатеринбург: УрО РАН, 2006), разделах монографии «Техническая интеллигенция горнозаводского Урала. XIX век» (Екатеринбург: Банк культурной информации, 1997), 5 публикациях автора в ведущих рецензируемых научных журналах, рекомендованных ВАК РФ и 19 публикациях в региональных и федеральных изданиях общим объемом 45 п.л. Результаты исследования изложены и обсуждены на международных, республиканских и региональных научных конференциях в Екатеринбурге, Омске и Нижнем Тагиле. Помимо того, результаты исследования нашли применение в реализации (при участии автора) ряда научных проектов: российско-шведского «Социальная организация железоделательного производства России и Швеции в раннеиндустриальный период. 1600–1900» (1992–1994 гг.), а также получившего поддержку в виде гранта Российского государственного научного фонда (РГНФ) «Объединения и ассоциации городской элиты дореволюционного Урала» (2004–2006 гг.).
Практическая значимость. Результаты исследования и введенные в научный оборот данные могут быть использованы при подготовке обобщающих трудов по истории и культуре российской провинции, разработке вузовских спецкурсов по истории Урала и России для исторических факультетов, а также учебных пособий для школьников по дисциплинам регионального компонента. Исторический опыт развития местной городской школы можно использовать при реформировании региональной системы образования.
Структура работы. Исследование состоит из введения, пяти глав, разделенных на параграфы, заключения, списка источников и литературы, 32 приложений, включающих 30 вспомогательных таблиц и 2 диаграммы.
ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Во введении обосновывается актуальность темы, определяется цель, задачи, объект и предмет исследования, его хронологические и территориальные рамки, раскрывается методология и методика исследования, апробация работы, ее научная новизна и научно-практическая значимость.
В первой главе – «Историография и источники» – анализируется степень изученности темы и характеризуется комплекс использованных в исследовании источников. В первом параграфе – «Историография и постановка проблемы» –рассматривается история изучения темы, ее основные направления и результаты, обосновывается необходимость комплексного изучения школы, включающего как анализ ее внутреннего состояния, так и культурных функций, участия школы в складывании механизмов и традиций городской жизни. Школа, как элемент общественно-культурной среды города, долгое время не привлекала внимания отечественных историков. Дореволюционная историография, посвященная истории педагогики, как правило, ограничивалась институциональными и правовыми аспектами, рассматривая развитие школьного дела в контексте правительственной политики. Объяснялось это распространенным в то время представлением о ведущем значении административной деятельности государства в российской истории. Дореволюционное наследие изучения истории российского образования составили труды П.Ф. Каптерева, Н.К. Отто, И. Арсеньева, М.И. Сухомлинова, И.А. Алешинцева, С.А. Князькова, Н.И. Сербова, С.В. Рождественского и других исследователей1
[6].
История школьного дела Урала впервые получила свое освещение в работах местных учителей и любителей истории. Первые статистические сведения о числе школ в Пермской губернии опубликовал Никита Савич Попов, учитель, а затем директор Пермского главного народного училища. В середине XIX в. проблемы становления школьного дела на Урале исследовал Николай Алексеевич Фирсов, преподававший в 1855–1859 гг. в Пермской мужской гимназии, а затем в Казанском университете2
[7]
.
Во второй половине XIX – начале XX в., с ростом демократизации и самосознания провинции, количество исследований, характеризующих развитие образования в уральских городах, многократно увеличилось. Посвящены они были, по большей части, истории отдельных учебных заведений. Объемные исторические очерки создавались по заданию училищных дирекций к юбилейным датам гимназий и уездных училищ. Полуофициальный характер этих изданий не уменьшает их ценности. Многие исследования содержат выдержки из не сохранившихся до настоящего времени источников, в том числе и личного происхождения, что имеет огромное значение при исследовании культурного мира провинциальных городов. Особенно любопытны в этом отношении труды М.Г. Васильева и А.А. Спицына1
[8]. Важный фактический материал представлен и в работах других местных историков2
[9].
Признавая значение исторических работ уральских авторов, а также важность введенных ими в научный оборот источников, важно подчеркнуть, что все они оставались в русле распространенных в дореволюционной российской историографии и философии взглядов и концепций. Изучение культурного роста населения ограничивалось рамками институциональных форм, развитие школьного дела в городах объяснялось изменением законодательно-правовых норм и мероприятиями правительства.
Вместе с тем, исследователи не могли не замечать влияния социальной и культурной среды на формирование личности. Во многих исторических и этнографических описаниях уральских городов любители родного края давали характеристику местной образованности, оценивали отношение к просвещению городского образованного общества, купечества и мещанства3
[10]. Из краеведческих сочинений в этом плане следует особо отметить работу П.Н. Столпянского «Город Оренбург. Материалы к истории и топографии города», в которой дано достаточно подробное описание экономики города, его социальной и общественно-культурной жизни. Детальную характеристику городского быта, которая насыщала фактический материал мелкими, разрозненными, но яркими, характерными подробностями, современные исследователи считают главной заслугой дореволюционных краеведов.
На основе их трудов в начале XX в. в России сложилась оригинальная научная школа исторического краеведения, которая отводила большую роль изучению культуры провинциального города. Историографический интерес для нашей работы представляют исследования Н.К. Пиксанова, И.М. Гревса и Н.П. Анциферова. В своих работах они сформулировали важность изучения культурных гнезд для исторического познания явлений духовной культуры в целом в их естественной среде1
[11]. И.М. Гревс и Н.П. Анциферов первыми поставили задачу «средового» изучения образования.
В советский период, однако, эти достижения отечественной историографии были утрачены. Изучение отечественного образования в культурно-историческом контексте продолжили русские ученые в эмиграции. В 1930–1937 гг. в Париже вышло переработанное издание книги П.Н. Милюкова «Очерки по истории русской культуры», содержащее большой раздел об истории русской школы. Анализируя условия деятельности дореформенных школ, П.Н. Милюков, принадлежавший к числу приверженцев детерминистических воззрений, уделил особое внимание политическим настроениям власти и общества. Идеологическими и политическими противоречиями, по преимуществу, историк объяснил все школьные преобразования2
[12].
Теорию конфликта в истории образования восприняла советская историография. Марксистско-ленинская методология исследования теории и практики образования, возобладавшая после 1917 г., основана на тезисе об их отчуждении и обусловленности экономическими интересами, носящими в антагонистическом обществе взаимно конфликтный характер. Для историко-педагогических исследований советского периода привычной стала негативная интерпретация образовательной политики самодержавия. Социально-экономическими аспектами, по преимуществу, ограничилась и сфера изучения истории города.
В качестве начала нового этапа советской историографии принято выделять конец 1950-х – начало 1960-х гг., когда, с изменением общественно-политической обстановки в стране, историки стали более свободны в выборе тем и трактовке событий. Одним из новых научных направлений стало историко-этнографическое изучение русского города. В работах М.Г. Рабиновича, М.Н. Шмелевой, Л.А. Анохиной и других исследователей, появившихся в эти годы, были рассмотрены различные аспекты бытовой культуры горожан, в том числе и культуры духовной. Исследования историков-этнографов, однако, касались в основном центральных областей России. Культура городов Урала была изучена гораздо слабее. В обобщающих городоведческих и научно-популярных краеведческих работах 1960–1980-х гг. об уральских городах сведения культурно-исторического и этнографического характера встречались крайне редко. Исключение составили, пожалуй, лишь книговедческие изыскания, интерес к которым возник в связи с изучением культуры уральского старообрядчества.
Итоги развития историографии уральского города были обобщены в коллективном академическом труде «История Урала с древнейших времен до 1861 года» (М., 1989). Это издание отразило уровень постановки и разработки темы. Городам в нем посвящен лишь небольшой раздел, дающий характеристику их социально-экономического положения и развития. Культура города отразилась в специализированных разделах, рассказывающих об образовании, искусстве, архитектуре края. Структура монографии, в которой не нашлось особого места для городской среды бытования культуры, показывает, что эта тема недооценивалась в региональной историографии и не выделялась в отдельное направление исследования. Сфера представлений жителей края, связанная с восприятием просвещения, оставалась неизученной.
Вместе с тем, нельзя не признать, что теоретический уровень исторических исследований в 1960–1980-е гг. заметно вырос, ученые попытались уйти от вульгаризаторства и упрощенного подхода к изучению прошлого, присущего работам первых послереволюционных лет. Помимо общих трудов по истории школы и педагогической мысли, в 1960–1980-е гг. появилось большое количество книг и статей, содержащих богатый фактический материал, освещающий социально-политические и педагогические проблемы развития отечественной школы и педагогики. В 1973–1976 гг. накопленные знания были обобщены в коллективных трудах «Очерки истории школы и педагогической мысли народов СССР»1
[13].
Конкретно-историческими трудами пополнилась в 1960–1980-е гг. и региональная историография. Несомненной заслугой уральских историков стало тщательное исследование общественного движения конца 1850-х – начала 1860-х гг., активными участниками которого являлись многие учителя и воспитанники школ. Общественная жизнь уральских городов и деятельность периферийных революционных организаций этих лет (расценивавшихся советской историографией как «период революционной ситуации») исследовались в работах Ф.С. Горового, Г.Н. Вульфсона, Я.И. Линкова, Я.Б. Рабиновича, Л.П. Бурмистровой, Н.С. Шпилевой, Ф.А. Литвиной, С.А. Орловой, В.Д. Сергеева и других исследователей. Эти авторы впервые ввели в научный оборот жандармские документы, следственные дела, материалы ревизий учебных заведений, докладные записки светских и духовных чиновников и другие документы, характеризовавшие обстановку в учебных заведениях накануне великих реформ и движение учащейся молодежи. Изучение событий общественной жизни провинции в эпоху «революционной ситуации» было, однако, недостаточно полным. Основное внимание в своих трудах советские исследователи уделяли деятельности демократических сил. Позиции сторонников либерального и консервативно-монархического лагеря при этом оставались в тени1
[14]
.
Надо заметить, впрочем, что уже в советской историографии высказывалась неудовлетворенность решением ряда проблем, особенно в сфере историко-культурных исследований. В 1980-е гг. история культуры выделилась в особую отрасль исторической науки, взаимосвязанную с другими культуроведческими дисциплинами. В философии, социологии, литературоведении, искусствоведении, истории интенсифицировались усилия по разработке теоретических проблем культуры и ее истории. Ученые попытались отойти от односторонних определений культуры как системы, определяемой материальными потребностями общества, признав, что она имеет, в известных пределах, способность к саморазвитию и влиянию, со своей стороны, на общественные процессы. Понимание этого было невозможно без изучения культуры человека. Новаторским в этом плане для того времени можно считать исследование Г.Н. Вульфсона «Разночинно-демократическое движение в Поволжье и на Урале», в котором автор весьма подробно описал повседневную жизнь разночинцев Поволжья и Урала, включая учителей и учащихся разных учебных заведений. Выводы Г.Н. Вульфсона, однако, в значительной степени сохранили классовый характер. Его уверенность в том, что в среде «образованных разночинцев» предреформенного периода преобладали демократические и революционные идеи1
[15], была ошибочной. Духовный мир «новых людей» не был столь однозначен.
Причины и предпосылки великих реформ Александра II вызывали интерес у зарубежных авторов. Важной чертой развития западноевропейской и американской историографии образования второй половины XX в. стало изменение подходов к исследованию механизма функционирования образовательных систем. Историко-педагогические труды обогатились новыми методами познания, позаимствованными у социологии, социальной истории, исторической антропологии и других общественных наук. В работах У. Германна, Б. Бейлина, П. Бурдье, М. Арчер, Ф. Рингера и других ученых, работавших над проблемами развития образования и педагогических теорий, было отведено важное место анализу их исторического, социокультурного и психологического контекста2
[16]. В трудах зарубежных авторов, обращавшихся к истории российского просвещения, особое внимание уделялось факторам духовного развития российской элиты. Историки подчеркивали влияние западноевропейской общественной мысли и государственную инициативу в культурном преобразовании России.
Тезис о «революции сверху» в России был поддержан Б.Н. Мироновым, Н.Я. Эйдельманом, С.В. Мироненко и другими отечественными историками. Отказ от марксистских догм и переход к научному плюрализму знаменовали начало нового, постсоветского этапа отечественной историографии, характерной чертой которого стало расширение традиционных и появление новых исследовательских полей и подходов анализа исторического развития. Шагом вперед в осмыслении исторических проблем развития российского образования стал исследовательский проект, подготовленный Лабораторией истории русской культуры исторического факультета Московского университета. В третьем томе «Очерков русской культуры XIX века» авторы предприняли опыт целостного изучения не только учебных заведений всех типов и уровней, существовавших в России XIX в., но и других информационных и социокультурных институтов, дававших населению возможность самообразования и приобщения к профессиональным знаниям. Это позволило им дать объемную реальную картину изменений в культурном потенциале российского общества1
[17].
В региональной историографии последних десятилетий появились работы, объективно характеризующие экономическую и социальную жизнь дореформенных уральских городов2
[18]. Новые материалы были привлечены для анализа социокультурного облика уральского дворянства, интеллигенции, купечества. Исторически более обоснованными и взвешенными стали социальные характеристики местной бюрократии и общественных деятелей. Расширилось и поле региональных историко-педагогических исследований. Историография развития государственной системы образования на Урале пополнилась в последние годы рядом статей, учебных пособий, монографий. Наиболее значительны среди них работы Т.А. Калининой и С.Г. Мирсаитовой, выполненные на материалах Пермской и Оренбургской губерний первой половины XIX в.3
[19] Новаторской в изучении социокультурного контекста становления новой школы стала монография Л.М. Артамоновой «Общество, власть и просвещение в русской провинции XVIII – начала XIX века» (Самара, 2001), посвященная изучению школьного дела в юго-восточных губерниях России (включающих Оренбургскую губернию). Автор характеризует в своей работе не только социально-политические факторы развития образования в провинции, но и пытается определить культурные функции государственной школы, отношение к ней провинциального общества.
Плодотворно изучались в последнее время культурные процессы в городах близкой к Уралу Западной Сибири. Среди монографических исследований сибирских ученых можно выделить книгу А.И. Куприянова «Русский город в первой половине XIX века: общественный быт и культура горожан Западной Сибири» (М., 1995), специальный раздел в которой посвящен отношению горожан к школе и просвещению. Сведения, представленные в исследованиях близких к Уралу регионов, дают материал для сравнений и сопоставлений, хотя, как вполне справедливо отмечают историки, данных для подобного осмысления пока очень мало, исследование культуры провинциальных городов только начинается.
В целом, можно отметить, что историографическая картина развития просвещения в уральских городах крепостного периода пока крайне неполна. В литературе отсутствуют сводные сведения о школьной сети Пермской, Вятской и Оренбургской губерний, нет целостного представления о состоянии системы образования в городах региона, соответствии ее запросам государства и общества изучаемого времени. Слабо затронута в историографии проблема культурных функций государственной школы на Урале, взаимных влияний школы и городской среды в области культуры и быта, что, на наш взгляд, значительно обедняет региональные городоведческие исследования.
Во втором параграфе – «Источники» – дается характеристика использованных в работе источников. Они включают значительный круг опубликованных и неопубликованных материалов, среди которых можно выделить следующие виды: законодательство, статистика, делопроизводственная документация, периодика, источники личного происхождения и художественная литература. Первостепенное значение в работе имело привлечение законодательных актов, опубликованных в Полном собрании законов Российской империи первого и второго выпусков. Наиболее важными из них являлись высочайше утвержденные училищные Уставы 1786, 1804 и 1828 гг. Эти документы содержали (помимо декларативной части, обосновывавшей цели «воспитания юношества») правила руководства учебной и хозяйственной частью училищ, перечень преподающихся в них учебных предметов и необходимых для этого учебных пособий, права и обязанности служащих и воспитанников, а также штатные положения о финансирования училищ. Для изучения правового положения школ привлекались также министерские и ведомственные циркуляры, большая часть которых решала конкретные вопросы жизнедеятельности учебных заведений. Фронтальное изучение содержания нормативных актов, касавшихся идеологии и практики школьного дела, дало возможность провести сравнение правовых норм и определить характер и направление изменений в правительственной образовательной политике.
Статистические сведения о состоянии школьного дела в уральских губерниях были извлечены из опубликованных и неопубликованных источников. Первый опыт публикации таких данных был предпринят в 1827 г., когда появилось издание П.П. Кеппена «Опыт хронологического списка учебным заведениям, состоящим в ведении Министерства народного просвещения». Список этот, однако, был далеко не полон. Более подробными являются «Таблицы учебных заведений всех ведомств Российской империи с показанием отношения числа учащихся к числу жителей» (СПб., 1838), составленные на основании донесений и ведомостей, представленных руководителями различных ведомств в министерство народного просвещения по инициативе С.С. Уварова. В этом издании были указаны учебные заведения всех министерств и ведомств с общей численностью их воспитанников и служащих по губерниям на 1834 г., а также приведена таблица соотношения учащихся с общим числом жителей. Выявить процент обучавшегося в школах городского населения, однако, таблица не позволяет, так как в ней не представлено число городских школ и проживавших в городах жителей.
Следующий опыт комплексного подсчета учащихся в России был предпринят статистическим отделом министерства внутренних дел в 1856 г. «Статистические таблицы Российской империи за 1856 год» отразили, помимо прочего, число жителей в штатных городах и их уездах, общее количество учебных заведений и их учащихся, а также соотношение числа учащихся с населением губерний. Общие данные о количестве учебных заведений и учащихся в городах представили «Статистические таблицы о состоянии городов Российской империи», составлявшиеся статистическим отделением министерства внутренних дел в 1840–1850-е гг. Но и эти источники не позволяют установить конкретные сведения о численности и составе воспитанников каждой школы.
Более детальными являются исследования местных статистиков и других ученых, обращавшихся к истории и статистике уральских губерний. Среди них следует особо отметить работу штабс-капитана генерального штаба Х. Мозеля по статистике Пермской губернии, которая отличается подробностью и аналитическим характером1
[20]
. Несмотря на ценность сведений, представленных в публикациях, они трудно сравнимы, так как составлялись по разным источникам и за разные годы.
Для более полного исследования темы найденный в книгохранилищах комплекс текстов был дополнен за счет документов, отложившихся в фондах Попечителя Казанского учебного округа (Ф.92) и Императорского Казанского университета (Ф.977) из Национального архива Республики Татарстан в Казани; Совета министра внутренних дел (Ф.1281) из Российского государственного исторического архива в Санкт-Петербурге; Оренбургского военного губернатора (Ф.6) из Государственного архива Оренбургской области в Оренбурге; Канцелярии главного начальника горных заводов хребта Уральского (Ф.43), Екатеринбургской городской думы (Ф.8) из Государственного архива Свердловской области в Екатеринбурге, Приказа общественного призрения (Ф.82) из Государственного архива Пермской области в Перми.
Фонд Совета министра внутренних дел сохранил отчеты губернаторов, являющиеся важным источником сведений о состоянии и развитии подведомственных им территорий. Для изучения социокультурного контекста истории городского просвещения особую ценность имеет оценка административными руководителями губерний «народной нравственности» населения, в том числе и городского. В специальных разделах своих отчетов губернаторы указывали на характерные черты быта и устройства городов, отношении городских обывателей к образованию, называли фамилии наиболее крупных благотворителей учебных заведений. Определенную ценность имеют также приложенные к отчетам статистические таблицы о состоянии народонаселения, в том числе и городского, городских доходах и расходах, числе учебных заведений и их воспитанниках. Надо признать, впрочем, что эти данные недостаточно достоверны. Историки уже указывали на большое количество ошибок в таблицах, составлявшихся на основе отчетных данных руководителей городской и уездной полиции.
Более точными являются сведения ведомственной статистики. Как правило, они составлялись по единому образцу и на основе единых правил, а потому вполне сравнимы. Ведомости о состоянии училищ уральских губерний, обнаруженные нами в фонде попечителя Казанского учебного округа, дают возможность проследить динамику развития государственных городских школ в течение всего исследуемого времени. Для сравнения в работе использовались данные, характеризовавшие период начала и завершения школьных реформ первой половины XIX в. (1803, 1825, 1854 и 1863 гг.). Большой интерес представляют изложенные в ведомостях и отчетах сведения о сословном составе мужского населения городов. Сравнение социального состава учащихся городских школ и городского населения позволило определить отношение разных слоев населения к государственному образованию. Эти данные пока не привлекались исследователями.
Проверить достоверность всех приведенных в отчетной документации училищных дирекций цифр достаточно сложно. В основе их лежали сведения местного училищного начальства, нередко завышавшиеся, о чем уже писали историки. Тем не менее, в комплексе отчеты остаются ценнейшим источником, так как они позволяют провести сравнительный анализ данных за длительный период и выявить основные черты и тенденции развития школьного дела. Определенные коррективы в официальные данные могут внести донесения «визитаторов» и ревизоров, направлявшихся Казанским университетом для проверки состояния подведомственных ему училищ. Особый интерес среди материалов школьных ревизий представляют записки «визитатора» Сибирских училищ П.А. Словцова.
Для изучения проблемы формирования кадров учительского персонала были привлечены послужные и формулярные списки преподавателей. Исходя из задач настоящего исследования, для сравнительного анализа социального состава и образовательного уровня преподавателей использовались сведения за 1803, 1828, 1854 и 1863 гг. К сожалению, многие коллекции формулярных списков за эти годы сохранились не полностью, поэтому были привлечены именные списки чиновников и учителей. Они прилагались к отчетам губернских дирекций училищ и содержали краткие сведения об учителях: их должность, возраст, сословное происхождение, образование, жалованье.
Большой интерес для изучения взаимоотношений власти, общества и просвещения представляют списки благотворителей и ведомости о пожертвованиях в пользу учебных заведений. Сведения о жертвователях направлялись губернскими директорами училищ попечителю Казанского учебного округа каждую треть года, основанием чему было издание Постановления о наградах для благотворителей училищ от 14 февраля 1816 г. Фонд попечителя Казанского учебного округа сохранил достаточно большой комплекс этих документов. Обращение к ним позволяет существенно расширить представление об участии общества в становлении провинциальной школы.
Помимо того, источниковой базой для исследования действий училищных властей в области просвещения послужила разнообразная делопроизводственная документация, сохранившаяся в фондах училищного комитета Казанского университета и попечителя Казанского учебного округа. Она содержит многочисленные рапорты директоров губернских училищ, жалобы и прошения учителей, донесения совета Казанского университета к попечителю учебного округа, отношения попечителей учебного округа к министру народного просвещения, отношения местных губернаторов к попечителю учебного округа и прочие документы, характеризующие внутреннюю жизнь учебных заведений, их взаимоотношения с органами губернской власти и городским обществом.
Большое количество сведений о деятельности городских школ было получено из материалов периодической печати (Пермских, Оренбургских, Вятских губернских ведомостей). Несмотря на лаконичность и описательный характер газетных статей, многие из них содержат ценную информацию о мотивах и социокультурных условиях формирования системы местного образования. Замечания авторов, базировавшиеся на личном знании местных фактов и «живой» памяти, сами по себе представляют интерес, как свидетельства современников.
Внутреннюю жизнь школы и города характеризуют мемуарная литература и эпистолярные документы, которые дают возможность заглянуть за страницы «официальных» источников1
[21]. Мемуарную литературу, как и другие материалы личного происхождения, выделяют из среды других источников личностно-субъективное начало и обостренно-эмоциональное восприятие исторических событий. Столь же своеобразными источниками являются художественные и художественно-публицистические произведения, созданные авторами-современниками ушедших событий. Наиболее весомый вклад в создание художественного образа русского провинциального города XIX в. внес знаменитый русский писатель М.Е. Салтыков-Щедрин. Прототипами многих персонажей сатирически изображенного им в «Губернских очерках» города Крутогорска стали вятские чиновники, с которыми писатель был достаточно хорошо знаком. В 1848–1855 гг. он отбывал в Вятке ссылку и служил там в местном губернском правлении2
[22]. Вятские впечатления легли также в основу многих произведений А.И. Герцена. Жизненный опыт, почерпнутый писателем в вятской ссылке 1835–1837 гг., нашел свое отражение на страницах его знаменитого мемуарного и публицистического произведения «Былое и думы».
Яркие образы провинциальной жизни Пермского края представлены в произведениях знаменитого уральского писателя Д.Н. Мамина-Сибиряка. В основе многих из них лежат реальные факты жизни уральских городов, городские легенды и предания3
[23]
. Исследователи, однако, вполне справедливо замечают, что понимание и видение социальных процессов в произведениях писателя-разночинца, находившегося под влиянием демократических идей, нередко отражает его мировоззренческие установки. Сведения из источников личного происхождения и художественной литературы в настоящем исследовании использовалась, разумеется, с учетом авторской позиции.
В целом, источниковая база достаточно разнообразна и репрезентативна для исследования избранной темы. Преобладающими в ее составе являются документальные источники, представленные документами внутреннего и внешнего документооборота, что позволяет проверить достоверность представленных в них сведений. Сформированная источниковая база и примененные методы исторического исследования позволяют решить поставленные исследовательские задачи.
Во второй главе диссертации – «Основание государственной системы просвещения» – рассматривается начальный этап деятельности светской общеобразовательной школы в городах Урала, анализируются основные факторы ее развития и реакция традиционной среды на распространение новых знаний и форм обучения. Первый параграф – «Образовательная политика Екатерины II. Устав народных училищ 1786 г.» – посвящен определению правовых условий деятельности светской школы в конце XVIII – начале XIX в. Образовательная реформа Екатерины II стала новым периодом в истории русской школы. На смену узкопрофессиональной и сословной школе первой половины XVIII в. пришли общеобразовательные и бессословные учебные заведения, преследующие чисто педагогические цели. В духе рационалистических воззрений эпохи Просвещения, императрица признала главной целью образования заботу о совершенствовании «естественного» человека, его нравственном и умственном развитии. В основу школьной реформы была положена австрийская модель, суть которой заключалась в создании преемственной системы общеобразовательных учебных заведений с единой организацией учебного процесса, основанной на классно-урочном методе обучения. Для реализации реформы в Россию был приглашен один из устроителей школьного дела в Австро-Венгрии серб Ф.И. Янкович де Мириево.
Согласно Уставу народных училищ, утвержденному 5 августа 1786 г., в Российской империи создавалась двухступенчатая система бесплатных, доступных всем сословиям главных и малых народных училищ. Устав носил сугубо светский характер. Антиклерикально настроенная императрица отвергла притязания священников на роль учителей народной школы. Финансирование училищ было возложено на приказы общественного призрения, созданные в губерниях в результате реформы местного управления 1775 г., а контроль за школьным делом – на губернаторов, которые считались председателями приказов. Новшеством стало провозглашение гуманных начал в образовании. Телесные наказания в екатерининских школах запрещались. Бесплатная и доступная для всех сословий школа должна была стать важнейшим инструментом преобразования русского общества. Процесс становления ее, однако, оказался длительным и трудным.
Во втором параграфе – «Реализация реформы учебного дела на Урале. Первые городские школы» – дается оценка результатам преобразований школьного дела в уральских городах конца XVIII – начала XIX в. В работе показано, что, несмотря на усилия властей, полностью решить задачи образовательной реформы на Урале не удалось. Собственные школы к 1804 г. были созданы лишь в 46% штатных городов региона. Крайне неустойчивым было материальное положение народных училищ, к началу новой школьной реформы 1804 г. ни одно из них не имело положенного по штату денежного содержания.
Одной из основных причин неудач в реализации требований Устава 1786 г. было отсутствие практического опыта финансирования школьных нужд. Расчет правительства на приказы общественного призрения оказался необоснованным. Их капиталы пополнялись крайне медленно и могли минимально обеспечить потребности лишь одного звена образования – главных народных училищ. Не оправдались и надежды на развитие инициативы и активности городских обществ. С большим трудом властям удавалось убедить местное самоуправление в необходимости школьных расходов. Городские думы небогатых уральских уездных городов тяготились содержанием малых народных училищ. Школьные здания редко и плохо ремонтировались, штаты учителей сокращались, уровень образования падал.
Весьма негативно оценивали современники деятельность губернаторов как попечителей училищ. Загруженные многими государственными обязанностями, они не могли оказать достаточного внимания школам. Между тем, при достаточно прохладном отношении к делу просвещения самого населения, именно позиция руководителей местной администрации во многом определяла развитие школьного дела.
В целом, однако, можно признать, что главная цель екатерининской реформы образования была достигнута. Устав 1786 г. заложил основы государственной общеобразовательной школы в городах Урала. Сеть учебных заведений в конце XVIII – начале XIX в. выросла многократно. В 1786 г. Комиссии об учреждении народных училищ на Урале были подчинены лишь 2 городские школы (Пермская и Ирбитская). В 1803 г. их было уже 16 (в Пермской губернии – 7, в Вятской – 5, в Оренбургской – 4). В стенах бесплатных всесословных екатерининских народных училищ обучались представители всех слоев городского населения, в том числе и дети крепостных. В Пермской губернии в 1803 г. они составляли 7%, а в Оренбургской губернии 20,5% всех воспитанников народных училищ. Традиции светского обучения постепенно начинали проникать в городскую жизнь.
В третьем параграфе – «Школа в жизни уральского города конца XVIII – начала XIX в. Педагогические идеалы и повседневность» – анализируется сфера представлений жителей городов, связанная с восприятием просвещения. Исследование показало, что существенным сдерживающим фактором для развития городского образования на Урале в конце XVIII – начале XIX в. было отсутствие общественной потребности в образовании. Большинство городских обывателей придерживалось старых традиций обучения детей у духовенства и «мастеров грамоты».
Гуманные педагогические идеалы, заложенные в законодательстве, не были воплощены на практике. В школах продолжали господствовать достаточно жестокие методы воспитания учащихся. Ревизии констатировали приверженность многих учителей к пьянству и грубому обращению с детьми. Недостойное поведение учителей объяснялось во многом тяжелыми условиями их материального и нравственного положения. Педагогическая служба в России того времени была одной из самых невыгодных и бесперспективных. Чтобы обеспечить школы необходимыми кадрами, закон, по сути, прикреплял учителей к их должности. Почти все преподаватели были бедны, служба не давала им необходимых средств содержания.
Подводя итоги, можно признать, что быстрых успехов екатерининская реформа образования не принесла. Общество с трудом принимало новую школу. Просчеты в организации школьного дела и реакция традиционной среды мешали реализации реформы. Более настойчивые попытки изменить отношение общества к образованию относятся к деятельности уже другого российского реформатора – Александра I.
Третья глава – «Образовательная реформа начала XIX в. Замыслы и воплощение» – посвящена преобразованиям в системе школьного дела уральских городов первой четверти XIX в. В первом параграфе – «Реформа 1803–1804 гг. Новая структура образования в провинции» – анализируются изменения в административно-правовых нормах деятельности городских общеобразовательных школ. Школьное законодательство начала XIX в. («Предварительные правила народного просвещения» 1803 г., «Устав учебных заведений, подведомственных университету и попечителям учебных округов» 1804 г.) изменило структуру образования в провинции. Вместо екатерининских народных училищ, подчиненных местной администрации, была выстроена новая централизованная система общеобразовательных школ во главе с министерством народного просвещения. Для учебно-методического и административного руководства школами создавались учебные округа под началом университетов. Их структура представляла собой строгую иерархию учебных заведений с преемственной программой обучения: приходские училища (1 год обучения), уездные училища (2 года обучения), гимназии (4 года обучения). Все они были бессословными и бесплатными. Телесные наказания учеников в общеобразовательных школах строго запрещались.
Если попытаться в целом оценить александровские преобразования системы народного образования, можно отметить, что они явились новым шагом в деле реформировании России по пути европеизации. Принципиально важным для развития городской культуры стало введение в школьную систему гимназий, сыгравших огромную роль в ускорении процессов культурной трансформации провинции. Усилилось общественное участие в развитии школьного дела, чему способствовали правительственные меры, усилившие мотивацию благотворительности в пользу народного просвещения. Новшеством стало признание необходимости централизованного государственного финансирования образования. Отчисления из бюджета, однако, отпускались только на нужды гимназий и уездных училищ. Приходские училища, как и прежде, могли рассчитывать лишь на щедрость сословных корпораций и частных лиц.
Во втором параграфе – «Взаимодействие власти и общества в становлении новой школы в уральских городах. Отношение горожан к образованию» – приводятся сведения о динамике развития школьного дела в уральских городах первой четверти XIX в., численности и социальном составе учащихся общеобразовательных школ, оцениваются правительственные усилия и участие горожан в становлении и развитии новой школы. В процессе реализации «александровской» образовательной реформы на Урале можно выделить два периода. В начале века главный акцент правительственной политики сосредоточился на создании средней школы, предназначенной для подготовки кадров в правительственный аппарат империи. Во втором десятилетии, после завершения войны с Наполеоном и создания «Священного союза» европейских монархов, правительственные усилия были перенесены на развитие элементарного начального образования народа и его религиозное просвещение в мистическом духе. Для реализации выбранных в качестве основы официальной правительственной политики идей неразделенного, «универсального» христианства Александр I объединил Синод с Министерством народного посвещения в Министерство духовых дел и народного просвещения и предписал переводить библейские тексты на языки народов империи. Во главе министерства был поставлен видный масон А.Н. Голицын.
Однако полностью реализовать свои намерения в образовательной сфере Александру I не удалось. Организационные недостатки и противоречивость политики в отношении государственных школ стали одной из причин недоверия к ним городских жителей в первой четверти XIX в. Численность учащихся в школах ведения министерства народного просвещения на Урале, в частности, была очень невелика. По данным М.П. Штера, общая численность мужского населения штатных городов Пермской, Вятской и Оренбургской губерний в 1825 г. составляла 55622 чел., из них лишь 1824 чел. (3,3%) числились воспитанниками училищ, что не составляло и пятой части детей школьного возраста. В уральских губерниях программа устройства гимназий к 1825 г. была выполнена на 67% (они работали в Перми и Вятке), уездных училищ – на 56%, приходских училищ – на 31%.
Вместе с тем, власти удалось добиться определенных успехов в просвещении городского населения. Численность учащихся государственных общеобразовательных учебных заведений в уральских городах в первой четверти XIX в. выросла почти втрое: в 1803 г. она составляла 667 чел., в 1825 г. – 1824 чел. Наибольших успехов учебное ведомство добилось в Вятской губернии, причиной чему были и личные качества руководителей местной администрации, и отмечавшееся учебным ведомством «особое» стремление здешних жителей к образованию. В 1825 г. в губернии действовали: 1 гимназия (с численностью учащихся 75 чел.), 6 уездных училищ (с численностью учащихся 286 чел.), 8 приходских школ (с численностью учащихся 438 чел.), приготовительный класс при уездном училище (с численностью учащихся 88 чел.) и малое народное училище (с численностью учащихся 69 чел.). Общая численность учащихся в городах Вятской губернии выросла в первой четверти XIX в. в 4,5 раза (в 1803 г. она составляла 210 чел., в 1825 г. – 956 чел.). Не столь благоприятными были показатели развития школьного дела в городах Пермской губернии. В 1825 г. здесь действовали: 1 гимназия (с численностью учащихся 39 чел.), 8 уездных училищ (с численностью учащихся 255 чел.), 2 приходских училища (с численностью учащихся 64 чел.) и 8 приготовительных классов при уездных училищах (с численностью учащихся 250 чел.). Общая численность учащихся городских общеобразовательных школ в Пермской губернии выросла в первой четверти XIX в. в 2 раза (в 1803 г. она составляла 301 чел., в 1825 г. – 608 чел.). Намного отстали от своих соседей по темпам развития школьного дела города Оренбургской губернии. Общая численность учащихся городских общеобразовательных учебных заведений Оренбургской губернии выросла в первой четверти XIX в. лишь в 1,6 раза (в 1803 г. она составляла 156 чел., в 1825 г. – 267 чел.). В 1825 г. здесь действовали лишь 5 уездных училищ (с численностью учащихся 158 чел.) и 4 приготовительных класса при уездных училищах (с численностью учащихся 109 чел.). Оренбургская гимназия начала работу в 1828 г., значительно позже Вятской и Пермской. Задержалось в Оренбургской губернии и создание самостоятельных приходских училищ для горожан.
Оценивая в целом взаимодействие власти и общества в развитии школьного дела уральских городов «александровского» периода, можно отметить, что государство смогло привлечь достаточно большое число горожан к реализации образовательной реформы. Законодательно поощряя благотворительную деятельность в деле просвещения, оно способствовало развитию в провинции общественной и частной инициативы. Изучение ведомостей о пожертвованиях позволяет сделать вывод о том, что благотворительный капитал оказал заметную поддержку школьному делу уральских городов, особенно в Пермской губернии. Среди филантропов образования на Урале в первой четверти XIX в. появились не только местные дворяне и чиновники, но и купцы, мещане, другие городские жители. Самостоятельно или под административным нажимом участвовали в деле развития образования и сословные городские корпорации.
Решающую роль в развитии школьного дела, однако, по-прежнему играл административный фактор. Реализация образовательной реформы в губерниях во многом зависела от личного участия в этом процессе руководителей училищного ведомства и «коронной» администрации. Субъективный фактор стал одной из главных причин достаточно высоких темпов развития школьного дела в Вятской губернии и задержки школьных преобразований в Оренбургском крае.
Третий параграф – «Преподавательский корпус уральской городской школы в первой четверти XIX в.» – характеризует численный, социальный и квалификационный состав учителей, их материальное положение и общественный статус. Заметным фактором культурного развития провинции стала деятельность гимназических учителей, которые составили совершенно новый разряд преподавателей общеобразовательной школы. Введение в средние учебные заведения предметов университетского курса, потребовало от них знаний, соответствующих уровню высшей школы. В 1828 г. высшее образование имели 62,5% преподавателей Пермской и Вятской гимназий. Основную часть их составляли воспитанники Казанского универстета.
Полностью, однако, комплект преподавателей ни в Пермской, ни в Вятской гимназиях заполнен не был. Общее число преподавателей составляло около 80% штатного состава. Не заполнены были и штатные ставки уездных и приходских училищ. В Пермской губернии к 1828 г. преподавательский комплект уездных училищ составлял лишь 68%, в Вятской губернии – 66%, в Оренбургской губернии – 76% от необходимого штатного состава. В Пермской губернии в 1828 г. высшим образованием среди учителей уездных и приходских училищ не обладал никто; среднее светское образование имели 25% преподавателей уездных училищ и 50% преподавателей приходских училищ. В Вятской губернии в это же время высшим светским образованием обладали 8,3% преподавателей уездных училищ; средним светским – 29,2% преподавателей уездных и 50% – приходских училищ. В Оренбургской губернии высшим светским образованием в 1828 г. обладали 15,8%, средним светским – 21% преподавателей уездных училищ (повышенные квалификационные показатели преподавательского состава уездных училищ Оренбургской губернии этого периода объясняются тем, что в их числе значились учителя готовящейся к открытию Оренбургской гимназии).
Состояние учебных дел в уездных и приходских училищах Пермской и Оренбургской губерний было удручающим. Судя по замечаниям университетских визитаторов, основным методом преподавания в них, как и в былые времена, было принуждение к зубрежке. Похвальные отзывы ревизоры оставляли лишь об учебных заведениях Вятской губернии. В первой четверти XIX в. в них работали замечательные преподаватели А.И. Вештомов, В.Я. Баженов, А.Я. Некрасов и др. Подлинным энтузиастом развития народного прсвещения в Вятском крае был директор местных училищ И.В. Глейниг. Благодаря его активной деятельности, Вятская губерния стала единственной на Урале, где система учебных заведений действовала в том виде, как ее планировало законодательство. И.В. Глейниг не допускал открытия уездных училищ в губернии в отрыве от низшего звена обучения (приходских школ). В Пермской и Оренбургской дирекциях на это внимания не обращалось: там, в первую очередь, на базе малых народных школ, создавались государственные уездные училища.
В целом, можно отметить, что правительство приложило в первой четверти XIX в. достаточно большие усилия к тому, чтобы изменить общественный статус учительской профессии. Материальное и социальное положение школьных преподавателей было улучшено, качественно вырос их квалификационный уровень. Несмотря на это, отношение к учителям в глубинке изменилось мало. Образованных людей, носителей новой, европеизированной культуры в уральских городах было слишком мало, для провинциального городского общества они по-прежнему были «чужими» – удивительными, а иногда и забавными людьми. Не случайно, многие из учителей, получивших образование в университетах или Петербургском учительском институте, попав в унылый мир уральской провинции, искали забвения в алкоголе. Найти желающих преподавать в далеких уральских губерниях училищному ведомству по-прежнему было очень трудно, штаты многих училищ оставались незаполненными.
Вместе с тем, нельзя не заметить влияния школы на культурный мир провинциального города. В первой четверти XIX в. учителя стали неотъемлемой частью местного образованного общества, формировавшего новую культуру, новое мировоззрение. Их усилия, как и меры местной бюрократии, работали в пользу широкого распространения школьного образования. Результаты этого процесса стали заметны уже во второй трети XIX в.
Четвертая глава – «Городская школа в период правления Николая I» – характеризует основные факторы развития школьного дела в городах Урала периода «николаевского» тридцатилетия, ставшего временем серьезных изменений в культуре российской провинции. В первом параграфе – «Консервативные изменения в российской системе образования. Школьный устав 1828 г.» – рассматриваются причины и направления образовательной реформы Николая I. Основным мотивом ревизии образовательных и воспитательных программ общеобразовательной школы в николаевский период стали политические опасения монарха, стремившегося ограничить распространение европейского влияния в стране. Напуганный европейскими революциями и ростом оппозиционных настроений в России, Николай I попытался взять все воспитание русского юношества под правительственный контроль. Согласно Уставу 1828 г. и последующим правительственным распоряжениям, доля частного и домашнего образования в империи была сокращена. Идеологической основой преподавания во всех учебных заведениях стала теория «официальной народности». Вводился строгий контроль за умонастроениями и поведением учителей и учащихся. На бюрократических принципах перестраивалась система управления государственными училищами. Положение об учебных округах 1835 г. лишило университеты их прежних административных функций, все функции училищных советов перешли к попечителям, которые стали единоличными начальниками учебных заведений округа. Распространению высшего и среднего образования среди низших сословий препятствовали сословно-ограничительные меры и высокая плата за образование. Уровень обучения крепостного населения при этом ограничивался элементарной грамотностью. Преемственность учебых планов начальной и средней школы была нарушена.
Вместе с тем, либеральные начала в российской системе образования не были подавлены полностью. Созданная система начального и среднего образования так и не стала замкнутой сословной школой. За училищами всех уровней сохранилось назначение подготовки учеников для высших разрядов школы. Положительным фактором стало улучшение программ образования. Вместо прежнего многопредметного курса в гимназиях вводилось классическое образование, основанное на греческом и латыни, по образцу преподавания, практикуемого в Англии. Упрощались и становились более доступными для учеников учебные курсы уездных училищ. Существенно увеличивались государственные расходы на образование. По сравнению с 1804 г. штатное финансирование гимназий было увеличено в 4 раза, уездных училищ – в 3,5 раза. Существенно (в 2–3 раза) выросла заработная плата учителей, а также расходы на содержание училищных домов, учебных кабинетов, библиотек. Все это позволило николаевскому правительству достичь заметных успехов в развитии школьного дела.
Второй параграф – «Развитие школьного дела в уральских городах «николаевского» тридцатилетия. Усилия власти и реакция городской среды» – рассказывает о реализации требований школьного Устава 1828 г. на Урале. Исследование позволило установить, что в течение «николаевского» тридцатилетия произошли заметные изменения и в количественных показателях, и в составе обучавшегося населения. Вторая четверть XIX в. стала периодом подлинного становления уральских гимназий. Возросшее финансирование и внимание местного дворянского общества помогли училищному ведомству решить их основные проблемы. К середине XIX в. гимназии расположились в собственных каменных зданиях, имели фундаменальные библиотеки и учебные посбия. Почти полностью были заполнены штаты гимназических преподавателей. Состав воспитанников средних учебных заведений на Урале вырос в 1854 г., по сравнению с 1825 г. более, чем в 4,5 раза. Подлинно дворянскими учебными заведениями, однако, несмотря на старания правительства, гимназии не стали. В 1854 г. более четверти их воспитанников составляли представители «неблагородных» сословий: в Пермской гимназии этого времени доля учащихся из числа купцов, мещан, крестьян и разночинцев равнялась 12%, в Вятской – 35,5%, в Оренбургской – 36,6%.
Значительно выросла на Урале сеть начальных школ. К 1855 г. уездными училищами было обеспечено уже 78% уральских уездных городов, приходскими – 94%. Общая численность учащихся в начальных школах ведения министерства народного просвещения уральских городов в 1854 г. превысила показатели 1825 г. в два раза. Все городские общеобразовательные школы Урала обучали в это время 4137 чел., что составляло почти треть городского мужского населения школьного возраста. Процент охвата купеческих и мещанских детей школьным образованием в губерниях, однако, сильно разнился. Лидером выступала Вятская губерния, где государственные школы обучали около 40% детей школьного возраста из среды купечества и мещанства. В Пермской губернии их доля в школах составляла около 30%, в Оренбургской губернии – около 15%.
В целом, состояние школьного дела в городах уральских губерний в период правления Николая I примерно выровнялось. По общей численности учащихся Пермская губерния к концу «николаевского» тридцатилетия даже обошла Вятскую, которой сильно уступала в 1825 г. В 1854 г. здесь действовали 1 гимназия (с численностью учеников 193 чел.), 9 уездных училищ (с численностью учеников 511 чел.), 12 приходских училищ (c численностью учеников 966 чел.). Заметным подспорьем для работы начальных училищ Пермской губернии «николаевского» тридцатилетия была благотворительная поддержка состоятельного купечества. Участие общества стало одним из факторов достаточно быстрого развития здесь школьного дела. В Вятской и Оренбургской губерниях участие горожан в развиии образования было не столь заметным. В 1854 г. в городах Вятской губернии работали 1 гимназия (с численностью учеников 141 чел.), 10 уездных училищ (с численностью учащихся 478 чел.), 12 приходских училищ (с численностью учащихся 780 чел.), в городах Оренбургской губернии – 1 гимназия (с численностью учащихся 191 чел.), 6 уездных училищ (с численностью учащихся 332 чел.), 8 приходских училищ (с численностью учащихся 548 чел.).
В целом, характеризуя условия преобразовательной деятельности училищной администрации «николаевского» периода, можно отметить, что они были гораздо более благоприятными, чем в начале XIX в. Государственная светская школа во второй четверти XIX в. стала для многих горожан обыденным явлением. Способствовали тому и меры правительства, стремившегося «приохотить» жителей к образованию, и сложившийся к этому времени фактор семейной традиции.
Третий параграф – «Изменения в составе и положении педагогического персонала городских училищ. Участие учителей в общественной и культурной жизни уральского города» – характеризует социальный и квалификационный состав учителей уральских городских училищ, их материальное положение и участие жизни города. Устав 1828 г. и другие законодательные акты заметно улучшили условия службы учителей: положение педагогического труда на лестнице Табеля о рангах уравнивалось с другими разрядами государственной службы, жалованье учителей возросло в 2–3 раза, улучшились пенсионные права учителей. Все это, как свидетельствует изучение источников личного происхождения, повысило общественный статус школьных преподавателей.
В новых условиях училищному ведомству удалось почти полностью заполнить необходимый по штатам состав преподавателей и улучшить их квалификационный уровень. В 1854 г. в Пермской губерниии имели высшее светское образование 73,3% преподавателей гимназий, 21,3% – уездных училищ; среднее светское образование – 13,3% преподавателей гимназий, 34% – уездных училищ, 21,8% – приходских училищ. В Вятской губернии в это время имели высшее светское образование 76,9% преподавателей гимназий, 8,2% – уездных училищ; среднее светское образование – 15,4% преподавателей гимназий, 63,3% – уездных училищ, 50% – приходских училищ. В Оренбургской губернии высшее светское образование имели 68,9% преподавателей гимназий, 33,3% – уездных училищ; среднее светское образование – 6,2% преподавателей гимназий, 30% – уездных училищ, 13,3% – приходских училищ.
Качественные изменения в составе местных учителей, рост их образовательного уровня и квалификации, несомненно, оказали заметное влияние на формирование у горожан мнения в пользу систематического образования. Городские школы становились центром притяжения для любителей просвещения. В Екатеринбургском уездном училище в 1840-е гг. с успехом проходили публичные лекции по химии. В Бирске в это время, по инициативе штатного смотрителя, при уездном училище было создано Общество любителей чтения. Просветительскую функцию выполняли училищные библиотеки. О новейших веяниях в литературе и искусстве горожане узнавали из имевшихся в них столичных журналов, газет, книг. Большую роль в культурной жизни провинции играла периодическая печать. Корреспондентами, редакторами и цензорами местных губернских ведомостей часто становились учителя и директора губернских гимназий. Деятельность энергичных и умных руководителей училищ стала одним из важных факторов достаточно быстрого развития школьного дела в уральских губерниях «николаевского» тридцатилетия. Благодаря их усилиям и труду высококвалифицированных педагогов, число образованных людей на Урале росло, здесь появлялись силы и возможности для будущего переустройства.
Отмечая успехи учебного ведомства на Урале в период правления Николая I, нельзя забывать, что его деятельность проходила в русле правительственной образовательной политики. Обычной и распространенной мерой воспитания в школах николаевских времен были телесные наказания. За проступки и упущения администрация наказывала и учащихся, и преподавателей. Верховная власть строго контролировала морально-нравственное состояние школьников и их педагогов. Отсюда – осторожность и консерватизм, которые были свойственны большинству тогдашних преподавателей. Многие из них, судя по воспоминаниям современников, не желали обновлять учебный материал и использовать новейшие наработки и педагогические теории. Обучение велось по большей части схоластически, по официально утвержденным учебникам, часто без самых необходимых наглядных пособий.
В пятой главе – «Школа и общество перед великими реформами» – показаны предпосылки обновления городской школы в предреформенное десятилетие. В первом параграфе –«Школа в преддверии перемен. Влияние общественного движения на развитие школьного дела в городах Урала» – рассматриваются демократические изменения в жизни городских школ, вызванные общественным подъемом в Российской империи конца 1850-х – начала 1860-х гг. В предреформеные годы школа стала ареной борьбы между реакционным и демократическим лагерями в общественном движении, в ходе которой образовательная политика правительства была переосмыслена. Либерально настроенные участники дискуссии высказывали мысль о том, что необходимо отказаться от строгих бюрократических принципов в построении школы, а к проблеме развития образования привлечь силы и средства общественности. Впоследствии именно общественная деятельность, преимущественно в земствах, позволила сделать решительные шаги в сторону распространения грамотности и знаний в самых широких слоях населения.
Численность уральских городских общеобразовательных школ в предреформенные годы росла достаточно быстро. Министерство народного посвещения не успевало за этим процессом. Для развития образования у правительства не хватало ни помещений, ни учителей. К 1864 г. в городах Урала расширилась сеть как средних, так и начальных школ. Новая гимназия появилась в 1861 г. в Екатеринбурге. Число учащихся уездных училищ к 1864 г. увеличилось, по сравнению с 1854 г.: в Пермской губернии – на 8,6%, в Вятской – на 75,3%, в Оренбургской – на 64,2%. Приходские училища с трудом вмещали детей, желающих получить образование. Недостаточно развитая инфраструктура стала одной из причин того, что общая численность учащихся приходских училищ на Урале к 1864 г. выросла по сравнению с 1854 г., незначительно, а в Пермской и Вятской губерниях даже снизилась. В Пермской губернии в 1863 г. действовало 2 гимназии (с численностью учащихся 445 чел.), 9 уездных училищ (с численностью учащихся 555 чел.), 14 приходских училищ (с численностью учащихся 941 чел.). В Вятской губернии в это время работали 1 гимназия (с численностью учащихся 209 чел.), 11 уездных училищ (с численностью учащихся 838 чел.), 13 приходских училищ (с численностью учащихся 738 чел.). В Оренбургской губернии – 1 гимназия (с числом учащихся 204 чел.), 6 уездных училищ (с числом учащихся 545 чел.), 12 приходских училищ (с числом учащихся 965 чел.). Почти все начальные школы получали благотворительную поддержку от состоятельного купечества и других категорий городских жителей.
Свидетельством пробуждения в народе тяги к знанию может служить массовое появление на Урале воскресных школ для низших слоев населения. Наиболее активной в деле создания воскресных школ оказалась общественность Пермской губернии. В 1861 г. здесь, судя по отчету дирекции училищ, работали 10 воскресных школ в городах и 2 – в горнозаводских имениях. В Вятской губернии в это время действовали 2, а в Оренбургской губернии – 3 воскресных школы. Все они открывались на средства благотворителей.
Важным социокультурным явлением городской жизни предреформеного Урала стало распространение школ для девочек. Училища «для приходящих девиц» (будущие гимназии) также содержались почти исключительно на благотворительные средства. В Пермской губернии перед началом реформы 1864 г. действовали 2 женских училища первого разряда, 3 приходских училища и 4 отделения для девочек в уездных училищах. В Вятской губернии к 1864 г. здесь действовали 1 женское училище первого разряда, 3 училища второго разряда, 4 приходских училища. В Оренбургской губернии – 1 училище первого разряда и 5 училищ второго разряда. Продолжал здесь существовать и Николаевский иститут благородых девиц. Общая численность учащихся женских училищ в городах Урала к 1864 г. превысила 1200 чел.
В целом, можно отметить, что в предреформенные годы идея о необходимости образования все больше проникала в массы. Причиной тому были и требования повседневной жизни с развивавшейся торговлей и техникой, и влияние общественного движения конца 1850-х – начала 1860-х гг. Менялась внутренняя жизнь учебных заведений. Отношения учителей и учащихся становились более демократичными. Многие из школьных педагогов становились активными участниками общественной и культурной жизни уральских городов. В педагогической практике все больше утверждались представления о новой методике преподавания, в основе которой лежал отход от механических приемов обучения.
Во втором параграфе – «Педагогические кадры городских школ накануне реформы» – характеризуется социальное положение и условия жизни учителей перед реформой 1864 г. Исследование отчетной документации дирекций училищ уральских губерний и формулярных списков учителей позволило установить, что городские учебные заведения Урала испытывали накануне реформы трудности с комплектованием кадров. Качественный уровень их подготовки накануне рефомы снизился, по сравнению с 1854 г., как в гимназиях, так и в начальных учебных заведениях. Увеличилось в школах и число незанятых мест. Недостаток подготовленных преподавателей объяснялся, прежде всего, увеличением количества действующих школ. Сложившяся система педагогического образования не в состоянии была удовлетворить их кадровые потребности. Отталкивало учащуюся молодежь от педагогической службы и ухудшившееся материальное положение педагогов. Их жалованье было увеличено в 1859 г., по сравнению со штатными нормами 1828 г., на 25–60%, цены же на продукты питания в предреформенные годы выросли, как минимум, в два раза.
В заключении обобщены результаты исследования и сделаны основные выводы. Исследование позволяет заключить, что деятельность общеобразовательных школ конца XVIII – первой половины XIX в. способствовала модернизационному движению в провинции. Главным фактором распространения школьного образования в провинции были просветительские усилия властей. Основа для новых тенденций в образовательной идеологии и политике российского государства была заложена в период правления Екатерины II, получивший в литературе определение «просвещенный абсолютизм». Начиная с конца XVIII в., понятие «просвещение» для верховной власти стало одним из приоритетных.
Границы просвещения, однако, каждым из монархов очерчивались по-своему. Либеральная модель образовательной системы, намеченная законодательными актами Екатерины II и Александра I, предусматривала создание в России бесплатной и общедоступной начальной народной школы, преемственно связанной со средним и высшим образованием. Полностью, однако, в нашей стране эта система так и не была реализована. На Урале общая численность учащихся городских общеобразовательных школ к 1825 г. не превышала одной пятой части мужского населения школьного возраста.
Гораздо больших успехов в распространении образования министерство народного просвещения добилось во второй четверти XIX в., совпавшей с царствованием Николая I. Общее направление образовательной политики этого периода определили консервативные принципы строгой сословности и бюрократической централизации, что нашло свое воплощение в школьном Уставе 1828 г. Либеральные начала в образовании, однако, полностью подавлены не были. Гимназии, предназначенные для образования дворянства, не стали строго сословными учебными заведениями. В уральских губернских гимназиях к 1855 г. около трети воспитанников составляли представители городских сословий и разночинцы. Заметно изменилось на Урале к концу николаевского правления и состояние дел в начальном образовании. Численность учащихся начальных школ ведения министерства народного просвещения в уральских городах к 1855 г. выросла, по сравнению с 1825 г., в 2 раза и составила почти треть городского мужского населения школьного возраста.
Историки до сих пор спорят о том, благодаря или вопреки режиму Николая I развивалось во второй четверти XIX в. просвещение. На наш взгляд, роль осознанной политики в этом процессе бесспорна. Важным фактором развития образовательной системы стало существенное увеличение государственных расходов на школу. Благодаря этому, к 1855 г. уральские гимназии и уездные училища получили вполне удовлетворительные условия для работы. Качественно улучшился в этих учебных заведениях состав преподавателей. Самая массовая приходская школа, однако, оставалась пасынком в учебном ведомстве. Ее финансирование осуществлялось за счет средств городских обществ и благотворителей, что обрекало школу на постоянные материальные затруднения. Недостатки работы массовых приходских училищ стали одной из основных причин недовольства общества политикой правительства в школьном деле. Не устраивали передовых деятелей просвещения и сложившиеся в школьном деле методы образования и воспитания учащихся. После неудачного завершения Крымской войны недостатки российской системы образования стали очевидны. Необходимость и важность развития школы была осознана и обществом, и властными верхами.
Развитие школьного дела в уральской глубинке явственно свидетельствовало о том, что к началу 1860-х гг. образование, формирующее картину мира, уже играло здесь заметную роль. Границы образованного общества расширялись, просвещение становилось необходимым элементом городской жизни. Роль школы в общественной и культурной жизни провинции не ограничивалась привлечением к очагу знаний все большего числа жителей. В дореформенной России государственные учебные заведения были не только рассадниками знаний, но и «культурными очагами», оказывавшими гуманизирующее влияние на все слои общества. Заметным фактором культурного развития провинции был учительский корпус общеобразовательной школы. В первой четверти XIX в. в составе учителей появились высококвалифицированные люди, выпускники педагогических институтов и университетов. Их усилия, как и меры местной администрации, способствовали распространению просвещения. Мода на ученость проникала не только в среду дворянства, но и в семьи купцов и мещан. Наибольшую популярность государственная общеобразовательная школа имела в городах Вятской губернии. Училищная администрация отмечала особую приверженность жителей древних вятских городов к просвещению. Активно развивалось школьное дело и в городах промышленно развитой Пермской губернии. Оренбургская губерния существенно отставала от соседних территорий по общей численности обучающихся в городских государственных училищах. Изменить положение удалось благодаря административным мерам и особой правительственной поддержке здешних школ. К началу школьной реформы 1864 г. количественные характеристики распространения школьного дела в городах всех уральских губерний выровнялись. В целом они примерно соответствовали показателям уровня школьного дела в городах Европейской России. Школа оставляла заметный след в душах своих воспитанников. Плоды ее влияния сказались вскоре после великих реформ 1860–1870-х гг., когда в уральских городах усилиями самого населения и правительства была создана широкая сеть учебных заведений. Основанием для их успешной деятельности стал приобретенный ранее культурный капитал.
ОСНОВНЫЕ ПУБЛИКАЦИИ ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИИ
- Монографии
1.1. Дашкевич Л.А., Корсунова С.Я. Техническая интеллигенция горнозаводского Урала. XIX век / Сер.: Ученые записки Свердловского областного краеведческого музея. Т.II. – Екатеринбург : Банк культурной информации, 1997. – 204 с. (10,9 / 6,3 п.л.).
1.2. Дашкевич Л.А. Городская школа в общественной и культурной жизни Урала (конец XVIII – первая половина XIX века). – Екатеринбург: УрО РАН, 2006. – 411 с.
2. Статьи в рецензируемых научных журналах, рекомендованных ВАК
2.1. Дашкевич Л.А. Социальная политика горного ведомства на Урале в первой половине XIX века // Уральский исторический вестник. – 2000. – № 5–6. – С. 300–312.
2.2. Дашкевич Л.А. Развитие институтов социальной помощи на Урале в крепостной период: историографические и методологические аспекты проблемы // Уральский исторический вестник. – 2001. – № 7. – С. 232–244.
2.3. Дашкевич Л.А. «Под августейшим покровительством …» (О благотворительной деятельности человеколюбивого общества на Урале) // Известия Уральского государственного университета. – Сер.1.: Проблемы образования, науки и культуры. – 2004. – Вып. 16. – № 32. – С. 101–109.
2.4. Дашкевич Л.А. Школа в социокультурной среде уральского города конца XVIII – первой половины XIX века // Известия Уральского государственного университета. – Сер.1.: Проблемы образования, науки и культуры. – 2006. – Вып. 20. – № 45. – С. 214–221.
2.5. Дашкевич Л.А. Гимназии в культурной жизни провинциального города // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. – 2006. – № 16. – С. 235–268.
3. Статьи и материалы докладов
3.1. Дашкевич Л.А. Горные инженеры в общественной и культурной жизни Урала в дореформенный период // Культура и интеллигенция России: динамика, образы, мир научных сообществ (XVIII–XX вв.): мат-лы всерос. науч.-практ. конф., Омск, 25–27 ноября 1998 г. / Сибирский филиал Рос. ин-та культурологии; Омский гос. ун-т – Омск, 1998. – С. 21–23.
3.2. Дашкевич Л.А. Екатеринбугский воспитательный дом (1812–1828 гг.) // Вторые Татищевские чтения: мат-лы регион. научно-практ. конф. Екатеринбург, 28–29 апреля 1999 г. / Ин-т истории и археологии УрО РАН – Екатеринбург, 1999. – С. 215–218.
3.3. Дашкевич Л.А. Развитие институтов социальной помощи на Урале в дореволюционный период: от патернализма к гражданскому обществу // Интеллигенция и проблемы формирования гражданского общества в России: мат-лы всерос. науч.-практ. конф., Екатеринбург, 14–15 апреля 2000 г. / Уральский гос. ун-т. – Екатеринбург, 2000. – С. 232–234.
3.4. Дашкевич Л.А. Благотворительный капитал в финансировании екатерибургских училищ // Многокультурное измерение исторического образования: теория и практика: мат-лы всерос. науч.-практ. конф., Екатеринбург, 27 марта 2001 г. / Уральский гос. пед. ун-т. – Екатеринбург, 2001. – С. 184–187.
3.5. Дашкевич Л.А. Библиотеки заводских училищ на Урале в дореформенный период: к вопросу о значении библиотек в формировании культуры российской провинции // Страницы прошлого: сб. науч. тр. / Пермская обл. науч. биб-ка. – Пермь, 2001. – С. 198–204.
3.6. Дашкевич Л.А. Управление делом «общественного призрения» в Пермской губернии XVIII – первой половины XIX века // Первые Чупинские краеведческие чтения: мат-лы регион. научно-практ. конф., Екатеринбург, 7–8 февраля 2001 г. / Институт истории и археологии УрО РАН; Свердловская обл. науч. биб-ка. – Екатеринбург, 2001. – С. 52–64.
3.7. Дашкевич Л.А. Начало деятельности Пермского дамского попечительства о бедных // Четвертые Татищевские чтения: мат-лы регион. науч.-практ. конф., Екатеринбург, 18–19 апреля 2002 г. / Институт истории и археологии УрО РАН; Уральский гос. ун-т. – Екатеринбург, 2002. – С. 158–161.
3.8. Дашкевич Л.А. Пермский приказ общественного призрения: из опыта работы государственных институтов социальной помощи в российской провинции // Милосердие и благотворительность в российской провинции: мат-лы всерос. науч.-практ. конф., Екатеринбург, 22–23 марта 2002 г. – Екатеринбург, 2002. – С. 39–42.
3.9. Дашкевич Л.А. Благотворительность уральских горнозаводчиков: частная инициатива или государственное принуждение? // Благотворительность в России. Исторические и социально-экономические исследования: сб. науч. тр. / под ред. О.Л. Лейкинда, А.В. Орловой, Г.Н. Ульяновой. – СПб.: Лики России, 2003. – С. 98–107.
3.10. Дашкевич Л.А. Книжные собрания уральских училищ в первой половине XIX века // Уральский сборник. История. Культура. Религия: сб. науч. тр. / Уральский гос. ун-т. – Екатеринбург, 2003. – Вып. 5. – С. 128–137.
3.11. Дашкевич Л.А. Первые учителя народных школ в уральских губерниях XVIII века // Пятые Татищевские чтения: мат-лы регион. науч.-практ. конф., Екатеринбург, 22–23 апреля 2004 г. / Ин-т истории и археологии УрО РАН; Уральский гос. ун-т. – Екатеринбург, 2004. – С. 220–225.
3.12. Дашкевич Л.А. Первые воскресные школы на Урале // Парадигмы исторического образования в контексте социального развития: мат-лы всерос. научно-практ. конф., Екатеринбург, 27 марта 2003 г. / Уральский гос. пед. ун-т. – Екатеринбург, 2004. – С. 60–65.
3.13. Дашкевич Л.А. О начале деятельности уральских гимназий // Мониторинг региональной модели исторического общего и профессионального образования: мат-лы всерос. научно-практ. конф., Екатеринбург, 24–25 марта 2005 г. / Уральский гос. пед. ун-т. – Екатеринбург, 2005. – С. 82–91.
3.14. Дашкевич Л.А. Народная школа и народное просвещение жителей уральских городов в конце XVIII – начале XIX века // Культура российской провинции. Памяти М.Г. Казанцевой: сб. науч. тр. / Ин-т истории и археологии УрО РАН. – Екатеринбург, 2005. – С. 106–124.
3.15. Дашкевич Л.А. Частное образование в уральских губерниях первой половины XIX века // Шестые Татищевские чтения: мат-лы регион. науч.-практ. конф., 20–21 апреля 2006 г. / Ин-т истории и археологии УрО РАН; Уральский гос. ун-т. – Екатеринбург, 2006. – С. 7–15.
3.16. Дашкевич Л.А. Становление и развитие школьного дела на Урале в первой половине XIX века // Документ. Архив. История. Современность: сб. науч. тр. / Уральский гос. ун-т. – Екатеринбург, 2006. – С. 139–155.
3.17. Дашкевич Л.А. Уральское учительство в период школьных реформ Николая I // Историческое образование на современном этапе: проблемы и перспективы модернизации: мат-лы межд. научно-практ. конф., Екатеринбург, 23–25 марта 2006 г. / Уральский гос. пед. ун-т. – Екатеринбург, 2006. – С. 96–111.
3.18. Дашкевич Л.А. Власть, общество и просвещение на Урале в первой четверти XIX века // Региональные историко-педагогические исследования в развитии истории образования и педагогической мысли: материалы регион. научно-практ. конф., Нижний Тагил, 17 ноября 2005 г. / Нижне-Тагильская гос. соц.-пед. академия. – Нижний Тагил, 2006. – С. 45–58.
3.19. Дашкевич Л.А. Становление духовного образования на Урале // Роль исторического образования в формировании исторического сознания общества: мат-лы межд. научно-практ. конф., Екатеринбург, 22–23 марта 2007 г. / Уральский гос. пед. ун-т. – Екатеринбург, 2007. – Ч.1. – С. 71–74.
[1] Мурзина И.Я. Феномен региональной культуры: поиск качественных границ и языка описания. – Екатеринбург, 2003.
[1] Алексеев В.В., Побережников И.В. Школа модернизации: эволюция теоретических основ // Уральский исторический вестник. – 2000. – №5–6. – С. 33.
[1] См.: Миронов Б.А. Русский город в 1740–1860-е годы: Демографическое, социальное и экономическое развитие. – Л., 1990; Куприянов А.И. Русский город в первой половине XIX века: общественный быт и культура горожан Западной Сибири. – М., 1995; Гросул В.Я. Русское общество XVIII–XIX веков: Традиции и новации. – М., 2003.
[2] Горелова Ю.Р. Культурное пространство города: концептуально-методологические модели исследования // Город как феномен культуры: сб. науч. тр. / под ред. С.С. Загребина. – Челябинск, 2006. – Ч.1. – С. 23.
[3] Очерки русской культуры XIX века. – М., 1998. – Ч.1.: Общественно-культурная среда.
[1] Сухомлинов М.И. Материалы для истории образования в России в царствование императора Александра I. – СПб., 1865; Отто Н.К. Материалы для истории учебных заведений министерства народного просвещения. – СПб., 1865; Алешинцев И.А. История гимназического образования в России (XVIII и XIX век). – СПб., 1912; Князьков С.А., Сербов Н.И. Очерк истории народного образования в России до эпохи реформ Александра II. – М., 1910; Каптерев П.Ф. История русской педагогики. – СПб., 1909; Рождественский С.В. Очерки по истории систем народного просвещения в России в XVIII–XIX веках. – СПб., 1912. – Т.1.
[2] Попов Н.С. Хозяйственное описание Пермской губернии сообразно начертанию Санкт-Петербургского Вольного экономического общества, сочиненное в 1802 и 1803 году в городе Перми: в 2 ч. – Пермь. 1804; Фирсов Н.А. Очерк воспитания девиц в Пермской губернии. – СПб., 1858; Фирсов Н.А. Открытие народных училищ в Пермской губернии // Пермский сборник. – СПб., 1859. – Кн.1. – С. 143–199.
[1] Васильев М.Г. История Вятской гимназии за сто лет ее существования. – Вятка, 1911; Спицын А.А. Директора, инспектора и преподаватели Вятской гимназии (1811–1865) // Памятная книжка Вятской губернии и календарь на 1905 год. – Вятка, 1905. – С. 53–130; Спицын А.А. Преподаватели русского языка и словесности Вятской гимназии в 1811–1865 г. // Календарь Вятской губернии на 1892 год. – Вятка, 1891. – С. 316–339.
[2] Зверев А.В. Старейшее учебное заведение города Перми: К столетию Пермской мужской гимназии (1808–1908). – Пермь, 1908; Иконников В. Пятидесятилетие Ирбитского уездного училища (1820–1870). – Тюмень, 1871; Поликарпов А. Краткий исторический очерк 75-летия Уфимской мужской гимназии (1828–1903). – Уфа, 1904; Юрьев В.П. Народное образование в Вятской губернии в царствование императрицы Екатерины II // Материалы к истории Вятской гимназии, по поводу ее столетия (1786–1886). – Вятка, 1887; Попов В.Е. Шадринское уездное училище (1812–1881). – Екатеринбург, 1898; Шалин А.П. Историческая записка о Екатеринбургском четырехклассном училище. – Екатеринбург, 1890; Диомидов Н. Историческая записка о Екатеринбургской мужской гимназии (1861–1886). – Оренбург, 1887; Будрин В.И. Пятидесятилетие существования Екатеринбургской мужской гимназии. 1861–1911 гг. Краткий исторический очерк. – Екатеринбург. 1911; Шишонко В.Н. Материалы для описания развития народного образования в Пермской губернии с указанием времени открытия учебных заведений. – Екатеринбург, 1879; Нурминский С.А. Народные училища в Вятской губернии // Столетие Вятской губернии. 1780–1880. Сборник материалов к истории Вятского края. Т.2. – Вятка, 1881. – С. 659–738.
[3] Дмитриев А. Очерки из истории губернского города Перми с основания поселения до 1845 года с приложением летописи города Перми с 1845 до 1890 года. – Пермь, 1889; Верхоланцев В.С. Город Пермь, его прошлое и настоящее. Краткий историко-статистический очерк. – Пермь, 1913; Смышляев Д. Материалы для истории города Перми // Сборник статей о Пермской губернии. – Пермь, 1891; Оренбург (Историко-статистический очерк) // Оренбургские губернские ведомости. – 1845. – № 45; Ильин В.Ф. Троицк // Памятная книжка Оренбургской губернии на 1865 год. – Уфа, 1865. – С. 1–20; Игнатьев Р. Город Верхнеуральск // Памятная книжка Оренбургской губернии на 1865 год. – Уфа, 1865. – С. 130–132; Орлов А. Челябинск // Памятная книжка Оренбургской губернии на 1865 год. Уфа, 1865 – С. 83–102; Шевич В. Уфа // Памятная книжка Оренбургской губернии на 1865 год. – Уфа, 1865. – С. 23–50; Столпянский П.Н. Город Оренбург. Материалы к истории и топографии города. – Оренбург, 1908.
[1] Гревс И.М. История в краеведении // Краеведение. – 1926. – Т.III. – № 4. – С. 487–508; Он же. Очередные задачи краевого культуроведения // Краеведение. – 1928. – Т.V. – № 6. – С. 368–376; Анциферов Н.П. Краеведный путь в исторической науке (Историко-культурные ландшафты) // Краеведение. – 1828. – Т.V. – № 6. – С. 321–328.
[2] Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры: в 3 т. – М., 1994. – Т.2. – Ч.2. – С. 279.
[1] Очерки истории школы и педагогической мысли народов СССР. XVIII – первая половина XIX века / отв. ред. М.Ф. Шабаева. – М., 1973; Очерки истории школы и педагогической мысли народов СССР: Вторая половина XIX века / отв. ред. А.И. Пискунов. – М., 1976.
[1] Горовой Ф.С. Революционно-демократическое движение в Пермской губернии в 60-х годах XIX века. – Пермь, 1952; Вульфсон Г.Н. Разночинно-демократическое движение в Поволжье и на Урале. – Казань, 1974; Линков Я.И. Революционная борьба А.И. Герцена и Н.П. Огарева и тайное общество «Земля и воля» 1860-х годов. – М., 1964; Рабинович Я.Б. Круг Н.Г. Чернышевского и разночинцы Урала в период первой революционной ситуации в России: учеб. пособие. – Пермь, 1983; Бурмистрова Л.П. Провинциальная газета в эпоху русских просветителей: Губернские ведомости Поволжья и Урала 1840–1850 гг. – Казань, 1985.; Литвина Ф.А. Пермские литературно-музыкальные вечера 60-х годов XIX века (организация, программы) // Очерки истории Поволжья и Приуралья. – Казань, 1969. – Вып. 2–3. – С. 112–129; Шпилева Н.С. Воскресные школы Поволжья и Урала в 60-х годах XIX века // А.И. Герцен, Н.П. Огарев и общественное движение в Поволжье и на Урале. – Казань, 1964; Орлова С.А. Деятельность М.Д. Муравского в период создания «Земли и воли» 1860-х годов // Исследования по истории Урала. – Вып. 2. – Пермь, 1972.
[1] Вульфсон Г.Н. Разночинно-демократическое движение в Поволжье и на Урале. – Казань, 1974. – С. 137.
[2] Обзор литературы см.: История педагогики на пороге XXI века: Историография, методология, теория / под ред. Г.Б. Корнетова, В.Г. Безрогова. – М., 1999. – Ч.1.: Историографические и методологические проблемы историко-педагогической науки.
[1] Очерки русской культуры XIX века. – М., 2001. – Т.3.: Культурный потенциал общества.
[2] Уральский город XVIII – начала XX в. История повседневности: сб. науч. статей / под ред. Н.А. Миненко. – Екатеринбург, 2001; Город и русская культурная традиция на Урале в XVIII – начале XX в.: Очерки / Е.Ю. Апкаримова, С.В. Голикова, Н.А. Миненко; под ред. Н.А. Миненко. – Екатеринбург, 2002; Уральский город XVIII – начала XX в.: проблемы социальной истории: сб. науч. статей / под ред. Н.А. Миненко. – Екатеринбург, 2004; Очерки истории и культуры города Верхотурья и Верхотурского края (К 400-летию Верхотурья). – Екатеринбург, 1998; Корепанов Н.С. В провинциальном Екатеринбурге (1781–1831 гг.) – Екатеринбург, 2003; Андреев Н.В. История Пермского городского самоуправления последней четверти XVIII – первой четверти XIX вв. – Екатеринбург, 2003.
[3] Мирсаитова С.Г. Народное образование на Южном Урале в первой половине XIX в.: в 2 ч. – Екатеринбург, 2000; Калинина Т.А. Развитие народного образования на Урале в дореформенный период (80–е гг. XVIII – первая половина XIX вв.): учеб. пособие. – Пермь, 1992.
[1] Мозель Х. Материалы географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба. Пермская губерния: в 2 ч. – СПб., 1864.
[1] Смышляев Д. Из прошлого. О старых временах и людях // Сборник статей о Пермской губернии. – Пермь, 1891. – С. 151–154. Жакмон П.П. Из воспоминаний Оренбургского старожила // Гостиный двор. – 1997. – № 4. – С. 132–147. Воспоминания Н.Я. Афанасьева // Исторический вестник. – 1890. – Т. XLI. – С. 23–32; Мухачев Е. Нечто о Феонове // Пермский сборник. – М., 1859. – Кн.1. – С. 49–50. Чарушин Н.А. О далеком прошлом. – М., 1926. – Ч.1. – C. 18–20. Записки генерал-майора Ивана Васильевича Чернова // Труды Оренбургской ученой архивной комиссии. – 1907. – Вып. XVIII.
[2] Салтыков-Щедрин М.Е. Губернские очерки. – Устинов, 1985.
[3] Мамин-Сибиряк Д.Н. Старая Пермь. Путевые очерки // Мамин-Сибиряк Д.Н. Собр. соч.: в 12 т. – Т.12. – Свердловск, 1951; Он же. Из далекого прошлого // Мамин-Сибиряк Д.Н. Собр. соч.: в 12 т. – Т.12.– Свердловск, 1951; Он же. На рубеже Азии. Очерки захолустного быта // Мамин-Сибиряк Д.Н. Полн. собр. соч. – Т.1. – Екатеринбург, 2002; Он же. Город Екатеринбург. Исторический очерк // Город Екатеринбург. Сборник историко-статистических и справочных сведений по городу с адресным указателем и с присоединением некоторых сведений по Екатеринбургскому уезду. – Екатеринбург, 1899.
