Гуситское движение: отечественная историография (1945 – 2005)
На правах рукописи
Бучанов Илья Игоревич
Гуситское движение: отечественная
историография (1945–2005)
Специальность 07.00.09 – Историография, источниковедение и
методы исторического исследования
Автореферат
диссертации на соискание
ученой степени кандидата исторических наук
Москва – 2010
Работа выполнена в Отделе истории Учреждения Российской академии наук
Институт научной информации по общественным наукам
Научный руководитель – Доктор исторических наук, профессор
Людмила Павловна Лаптева
Официальные оппоненты – Доктор исторических наук
Марина Юрьевна Парамонова
- Кандидат исторических наук, доцент
Александр Станиславович Левченков
Ведущая организация – Воронежский государственный
университет
Защита состоится «__1__» __октября____ 2010 г. в__14__ часов на заседании Совета по защите докторских и кандидатских диссертаций Д.212.198.03 (исторические науки) при ГОУ ВПО «Российском государственный гуманитарный университет, по адресу: 125993, Москва, Миусская пл., д. 6.
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ГОУ ВПО «Российский государственный гуманитарный университет».
Автореферат разослан «_31__» ______августа_______ 2010 г.
Ученый секретарь
кандидат исторических
наук, доцент Е.В. Барышева
Общая характеристика работы
Актуальность проблемы. Гуситское движение в Чехии в XV в. являлось одной из самых ярких и судьбоносных страниц не только в истории этой страны, но и всей средневековой Европы. Поэтому неудивительно, что интерес к его изучению не ослабевает у историков разных стран до сих пор. В разное время это движение, в зависимости от политической и историко-научной конъюнктуры, получало разные противоречивые оценки – от признания высшим и самым значительным событием национальной истории Чехии (периоды романтизма и марксизма) до почти полного отрицания его значения (Й. Пекарж, некоторые современные чешские историки).
В отечественном славяноведении середины XIX – начала XX вв. изучение гуситского движения являлось одной из ведущих тем, разрабатывавшихся русскими славистами, и переживало период расцвета[1]. Исследования по истории гуситского движения были прерваны Октябрьской революцией 1917 г. и возобновлены в СССР уже на марксистской основе в конце 1930-х гг., пройдя сложный процесс становления. «Золотым веком» советской историографии гуситского движения стали 1960-е – 1980-е гг., когда определились главные направления исследований по гуситской проблематике, и вышло наибольшее количество работ по данной теме.
В начале 1990-х гг. отечественные исследователи во многом пересмотрели марксистскую концепцию гуситского движения в настоящее время находятся в процессе поисков новой трактовки, отвечающей требованиям современной науки.
Актуальность диссертации обусловлена фактом постоянно меняющихся оценок гуситского движения в современной отечественной историографии, чутко откликающейся на новации, прежде всего, чешской исторической науки и общественно-политические реалии. Всё это нуждалось в тщательном исследовании. В новейшее время на первый план вышли проблемы глобализации и европейской интеграции в рамках ЕС, в который Чехия вступила в 2004 г. Политическая конъюнктура изменилась, и некоторые чешские историки занялись пересмотром оценок тех периодов истории своей страны, которые, по их мнению, благоприятствовали или препятствовали ее интеграции в Европу. Одним из таких исторических этапов и стало гуситское движение. В ряде работ популярного характера утверждается, что оно оторвало Чехию от исторических и культурных процессов, протекавших в Европе в XV – начале XVI вв., и что гуситская культура начала развиваться изолированно от европейских достижений эпохи Возрождения.
Изучение гуситской эпохи осталось актуальным и в современной России, несмотря на политические и социально-экономические катаклизмы, произошедшие в стране в 1990-х гг., и общее состояние современной отечественной исторической науки. Российские историки, как и их чешские коллеги, также находились в процессе формирования новых трактовок гуситского движения. Отдельные отечественные исследователи взяли на вооружение его негативную характеристику, доминировавшую в работах ряда современных чешских гуситологов, а также чехословацких историков межвоенного периода, а в ряде случаев пытались реанимировать концепции этого движения еще дореволюционной русской историографии (преимущественно историков славянофильского направления). Другие российские историки настаивали на более сбалансированной точке зрения. Таким образом, как в советское время, когда господствовала марксистская интерпретация гуситского движения, так и в постсоветский период, в условиях отсутствия его общей концепции, изучение изменений в его трактовке по-прежнему остается актуальной проблемой отечественной историографии.
Гуситология является одной из самых развитых научных направлений не только отечественного, но и мирового славяноведения. Она широко распространена не только в России и Чехии, но и во многих странах Центральной и Восточной Европы (Германия, Австрия, Польша), в Великобритании и США. Предметом ее исследования является гуситское движение как явление не только средневековой истории Чехии, но и всей Европы и феномен раннереформационных движений на рубеже средних веков и Раннего Нового времени. Как научное направление гуситология широко применяет междисциплинарный подход (это характерно в большей степени для европейской, прежде всего, чешской гуситологии, отечественные гуситологи его практически не используют). Исследованиями по гуситской проблематике в настоящее время занимаются специалисты самых разных отраслей научного знания: историки, археологи, филологи, литературоведы, демографы, социологи и т. д.).
Во многих странах Европы существуют научно-исследовательские центры, занимающиеся исключительно гуситским движением. Это научно-исследо-вательская лаборатория Музея гуситского движения в Таборе (Чехия), Коллегия Каролинум в Мюнхенском университете и университет в Констанце.
Среди гуситологов разного времени фигурируют такие крупные фигуры исторической науки как чешские (чехословацкие) историки Ф. Палацкий, В.В. Томек, Й. Пекарж, Й. Мацек, М. Рансдорф, И. Кейрж, М. Поливка, Ф. Шмагел, русские историки Е.П. Новиков, А.Ф. Гильфердинг, И.С. Пальмов, И.В. Ястребов, Х.Л. Ящуржинский, американские исследователи Д. Классен и Ф. Гейманн, своя школа гуситологов сформировалась в Германии, которая в настоящее время занимается проблемой чешско-немецких межнациональных конфликтов гуситской эпохи. Среди гуситологов советского периода можно отметить Г.Э. Санчука, А.И. Озолина, Г.И. Липатникову, Б.Т. Рубцова, П.И. Резонова, Л.П. Лаптеву. Последняя внесла наиболее весомый вклад в развитие отечественной гуситологии советского и постсоветского периодов (она является автором наибольшего количества важных гуситологических работ). Ее исследования продолжили ее ученики А.В. Рандин, В.В. Степанова и Л.М. Гаркуша, написавшая и защитившая диссертацию по чешской гуситологии периода 1989–2004 гг.[2]
Термин «гуситология» (иногда используют и термин «гуситоведение») по отношению к научному направлению в славяноведении появился только в 1990-х гг. До этого времени исследователи предпочитали писать об историографии гуситского движения, гуситской проблематике, изучении истории гуситской эпохи и
т. д. В отечественной историографии он появился в работах Л.П. Лаптевой, а затем А.В. Рандина. В настоящее время он уже широко употребляется в научных работах. Термины «гусизм» и «гуситское движение» равнозначны и широко используются как в мировой, так и в отечественной гуситологии.
Цель и задачи исследования. Целью настоящей диссертации являлся анализ отечественной историографии гуситского движения в период с 1945 г. до начала XXI в. в хронологическом порядке и по отдельным направлениям, выделенным в рамках каждого периода, начиная с послевоенного времени. В их число вошли социально-экономические, национальные, религиозные культурные аспекты движения, определение его характера, периодизации, изучение в русской и советской историографии гуситской проблематики, публикации источников и источниковедческие исследования по данной теме, в основу обзора каждого направления положен хронологический принцип от более ранних до более поздних работ.
В соответствии с указанной целью автором поставлено несколько взаимосвязанных между собой задач настоящего исследования:
– рассмотреть тенденции развития отечественной историографии гуситского движения в yказанный период в историческом контексте общего развития славяноведения в послевоенном СССР и современной России;
– сравнить (в общих чертах) характеристику этого феномена в работах отечественных и зарубежных исследователей (прежде всего, чехословацких и чешских) с целью определения типологии явлений и обоюдного влияния историографий;
– исследовать становление и развитие марксистской концепции гуситского движения в отечественной историографии, ее позитивные и негативные стороны и сравнить (выборочно) со взглядами современных российских историков;
– проанализировать состояние новейшей отечественной историографии данного движения и наметить ее перспективы.
Объект исследования. Объектом исследования диссертации являлась отечественная историография гуситского движения с 1945 г. до начала XXI в.
Предмет исследования. Предметом исследования диссертации являлись основные тенденции развития отечественного гуситоведения, рассмотренные путем анализа работ советских и российских исследователей указанного периода.
Хронологические и территориальные рамки исследования. Хронологические рамки диссертации охватывали период 1945–2005 гг. (причем его верхний хронологический рубеж являлся конечным только для данной работы), который, в свою очередь, разделялся на ряд этапов: 1945 – конец 1950-х гг. – время окончательного утверждения в отечественной историографии советской марксистской концепции гуситского движения (особенно ярко это проявилось в 1950-е гг.) и начало его изучения чехословацкими историками на марксистской основе; 1960-е – 1980-е гг. (включая эпохи «застоя» и «перестройки») – наиболее продуктивный период развития советского гуситоведения, когда, еще в рамках марксистской методологии, началась разработка отдельных сторон гуситской проблематики, публикация фрагментов источников и пр. Именно тогда появились и разногласия с чехословацкими историками в оценке гуситского движения. Этот этап в конце 1980-х – начале 1990-х гг., с крушением социалистической системы в Восточной Европе и распадом СССР, завершился упадком отечественной историографии данного движения; 1990-е гг. – начало XXI в. ознаменовали собой период пересмотра марксистской трактовки в современной российской историографии и время поиска новых оценок гуситского движения, соответствующих тенденциям современной мировой науки. 2005 г. определен условным рубежом данной работы, т. к. гуситологические исследования продолжаются. Тем не менее, именно к 15-летию современного российского гуситоведения они получили характер некоторой завершенности, как в определении тематических приоритетов, кадровом составе, так и в выборе методологических ориентиров и потому позволили дать некоторые прогнозы на будущее. Но, с другой стороны, в последующее время
(2006–2010 гг.) работ, в которых выдвигались какие-либо новые оценки гуситской проблематики, в отечественной историографии практически не появилось.
С учетом того, что первые работы по истории гуситского движения, вышедшие уже вскоре после Октябрьской революции 1917 г., принадлежали перу ученых «старой школы», в качестве предыстории исследуемой проблемы в диссертации выделен период 1917–1945 гг. как этап постепенного внедрения марксистской концепции в отечественную историографию данного движения.
Территориальные рамки исследования (начиная с послевоенного периода), охватывали не только Москву, но и ряд других регионов СССР, а затем и современной России: Ленинград (ныне Санкт-Петербург), Саратов, Воронеж, Йошкар-Олу, а также Харьков и Вильнюс.
Теоретико-методологические основания исследования. Автор опирался на современные методы научного познания. Прежде всего, это принцип историзма и научной объективности, стремление к постижению истины на основе разнообразных, зачастую противоречивых, сведений источников.
Диссертантом использовался сравнительно-исторический метод, который позволил провести выборочный сравнительный анализ тенденций развития советской и чехословацкой историографии гуситского движения (прежде всего, периода 1950-х – 1980-х гг.), а также чешского и российского гуситоведения
1990-х гг. – начала XXI в., показать степень влияния одной историографии на другую и разногласия в оценках гуситского движения между отечественными исследователями и их зарубежными коллегами.
В диссертации также применялся проблемно-хронологический метод, который является основой исторического научного познания. Он предполагает постановку проблемы, анализ ее содержания и развития в хронологическом порядке. В соответствии с этим методом в диссертации показано развитие отечественной историографии гуситского движения 1945–2005 гг., выделены проблемы, исследовавшиеся советскими и российскими исследователями на протяжении данного периода, также проанализированы становление, развитие и постепенный кризис марксистской концепции в советском гуситоведении и указаны причины ее последующего пересмотра в современной России.
Кроме того, поскольку в диссертации использовались работы не только историков, но и некоторых филологов и литературоведов советского периода, автором использовался метод междисциплинарных исследований, который широко популяризируется в настоящее время в современной исторической науке.
Состояние изученности проблемы. Марксистская концепция гуситского движения, которая доминировала в трудах отечественных историков советского периода до конца 1980-х гг., базировалась на работах классиков марксизма, главной из которых является «Крестьянская война в Германии» Ф. Энгельса[3].
Гуситское движение в разное время изучалось в Великобритании, Германии (ФРГ и ГДР), Польше, США, но наибольшее количество работ по гуситской проблематике вышло в Чехии (Чехословакии) и в России (СССР).
Обобщающие историографические работы, в которых анализировались основные тенденции развития отечественной (советской и современной российской) историографии гуситского движения стали выходить лишь с начала 1970-х гг., когда данное направление исследований достигло достаточной степени зрелости. До этого появлялись лишь отдельные, хотя и достаточно подробные историографические очерки в трудах советских историков.
Первую попытку обобщения результатов изучения гуситской проблематики в советской историографии с конца 1930-х до конца 1960-х гг. предпринял харьковский историк А.И. Митряев в кандидатской диссертации «Советская историография гуситского движения» (1970). В ней рассматривались вопросы становления и развития марксистской концепции гуситского движения в советской историографии, возникновения главных славистических центров в СССР и указывались основные работы по гуситской проблематике в данный период. Кроме того, автор проанализировал наиболее важные аспекты гуситского движения, выделявшиеся в исследованиях до конца 1960-х гг. Слабой стороной данной работы следует признать стремление исследователя показать лишь положительные стороны советской марксистской историографии гуситского движения, без ее критического осмысления.
Г.Э. Санчук в статье «Гуситское движение в советской историографии» (1973)[4] уже более четко, чем А.И. Митряев, обозначил основные направления изучения гуситской проблематики с конца 1930-х до 1960-х гг., связав развитие гуситоведения с контекстом институционального становления советского славяноведения (созданием в 1939 г. славистических центров в АН СССР и МГУ). Но и в этой статье проводилась мысль о «прогрессивном» развитии советской историографии гуситского движения, отсутствовала ее четкая периодизация, а марксистская концепция данного феномена представлялась, в духе времени, единственно верной.
С этих же позиций рассматривалось развитие советского гуситоведения в конце 1930-х – начале 1950-х гг. в статье Ю.Ф. Иванова[5].
В 1980-х гг. исследования по гуситской проблематике нашли отражение в статьях Ю.Ф. Иванова[6] и А.Н. Галямичева[7], посвященных проблемам общего изучения в СССР истории средневековой Чехии.
И только в конце 1980-х – начале 1990-х гг. начал наблюдаться отход от устоявшихся традиций в освещении проблем гуситского движения. В 1991 г. в сборнике «Вопросы историографии зарубежной истории» опубликована статья А.В. Рандина и Е.Д. Кульшетова «Советская историография гуситского движения», в которой авторы во многом пересматривали прежние взгляды на развитие исследований данного движения. Они выдвинули новую концепцию советского гуситоведения, позиционируя его в контексте мировой, и, прежде всего, чехословацкой, науки. Они выделили несколько этапов в развитии советской историографии гуситского движения. По их мнению, на первом этапе (1917–1938) оно исследовалось в основном историками «старой школы», когда отсутствовали квалифицированные кадры историков-марксистов, а славяноведение как наука фактически прекратила свое существование. Становление марксистской концепции в советской историографии началось лишь на втором этапе ее развития (1938–1945), когда в СССР возникли славистические центры, и появились первые марксистские работы по гуситской проблематике. На третьем этапе, который продолжался с середины 1940-х до середины 1950-х гг., сформировалась группа специалистов, которые стали заниматься разработкой проблем истории Чехии гуситского периода. Среди них выделялись: А.И. Озолин, Г.И. Липатникова, Л.П. Лаптева, Б.Т. Рубцов и др. Четвертый этап развития советского гуситоведения наступил с середины 1950-х гг., когда окончательно определилась общая марксистская концепция гуситского движения, которое рассматривалось как «национально-чешское революционное движение, ядром которого была крестьянская война». Причем, если с середины 1950-х до начала 1970-гг. в советской историографии наблюдался повышенный интерес к гуситской проблематике, то с середины 1970-х гг., по мнению авторов, наступил «упадок творческой активности», и наблюдался отход многих исследователей от разработки данной тематики. Наконец, современный этап развития советского гуситоведения, наступил в 1980-е гг., когда начали пересматриваться многие устоявшиеся взгляды на гуситскую проблематику, наряду со зрелыми, включились в работу молодые исследователи, и наметилось некоторое сближение позиций советских и чехословацких историков. Однако оптимистичный прогноз развития этой отрасли науки, данный авторами, не оправдался.
В 1990-е гг. продолжался выход работ, посвященных развитию отечественного гуситоведения. В статье Л.П. Лаптевой «Новейшая русская историография гуситского движения (1980-е – 1990-е гг.)»[8] критически пересматривались достижения советских гуситологов с учетом воззрений современной чешской историографии. Этому же периоду посвящена другая статья того же автора[9], вышедшая на чешском языке в 1999 г. Для диссертации особую ценность представляет рассмотрение автором трудов отечественных гуситологов 1980-х – 1990-х гг.
В целом, вышеуказанные историографические работы давали определенное, хотя и не исчерпывающее, представление о решении вопросов, стоявших перед отечественным гуситоведением. В них отсутствовал комплексный анализ проблем данной отрасли науки с 1945 по 2005 гг. (историки, как правило, игнорировали исследования коллег-филологов и литературоведов), рассматривались далеко не все гуситологические исследования, написанные в это время, поэтому в диссертации представлена наиболее полная картина развития отечественной историографии гуситского движения указанного периода.
Обзор источников. Отличительной особенностью данной диссертации, посвященной проблемам историографии, являлось использование в ней в качестве источников печатных материалов. В общей сложности автором было рассмотрено около 190 работ. Диссертант выделил несколько их видов: публикации и переводы источников[10] (хрестоматии[11], пособия[12] ) и источниковедческие исследования (специальные статьи, посвященные гуситским источникам), историографические сочинения (по русской дореволюционной, зарубежной, преимущественно чехословацкой, историографии), общие труды (пособия по истории южных и западных славян[13] и средних веков[14], истории гуситского движения[15] и истории Чехии[16], коллективные монографии по истории Чехии и Чехословакии[17] и авторские статьи[18] и монографии[19] по общим и частным проблемам гуситского движения, рецензии на гуситоведческие работы. Кроме того, в данной работе использовались в качестве источников рукописи нескольких диссертаций и опубликованные авторефераты (например, А.И. Озолина, П.И. Резонова, Н.А. Гусаковой, А.И. Митряева, Г.И. Липатниковой, В.Д. Нероновой, В.Н. Никитиной и др.). Все проанализированные работы написаны с позиций своего времени и требовали критического осмысления, сравнительного анализа с состоянием современной историографии. На этом основании определялись достоверность данных источников и степень их тенденциозности.
Каждому из указанных видов источников автор дал детальную характеристику, определил эволюцию в их интерпретации. Так, публикации источников в хрестоматиях 1940-х – 1980-х гг. отличались фрагментарностью, стремлением показать деятельность Яна Гуса и представителей только радикального крыла гуситов (таборитов). Лишь в 1990-е гг. стало уделяться внимание умеренным гуситам (чашникам) и представителям католического лагеря. Та же тенденция наблюдалась и в источниковедческих работах, освещавших гуситское движение.
Историографические труды по гуситской проблематике, которые подробно анализировались в диссертации, стали появляться в основном с 1960-х гг. Их можно разделить на два вида: сочинения, в которых рассматривалась русская дореволюционная историография и работы, посвященные зарубежной гуситологии. В освещении последней наблюдалась тенденция пути от кратких очерков, критиковавших «буржуазную» историографию гуситского движения в США, Великобритании в 1960-е гг. до всестороннего анализа развития либерального и консервативного направления, например, в немецкой гуситологии позапрошлого века (работы А.Н. Галямичева 1980-х гг.). Кроме того, освещалась историография гуситского движения и ряда соцстран Восточной Европы (Чехословакии, ГДР, Польши). В анализе работ чехословацких (а затем и современных чешских) историков отечественными гуситологами советского и постсоветского периодов автор проследил тенденцию от «мягкой» полемики с чехословацкими учеными-марксистами в 1950-х – 1960-х гг. до восприятия уже немарксистской концепции гуситского движения в современной чешской историографии отдельными российскими исследователями или ее неприятия большинством других историков в 1990-е гг.
Что же касается трудов, освещавших развитие отечественной дореволюционной гуситологии, то автор отметил постепенное формирование ее целостной картины: от первых работ, только намечавших отдельные направления русских гуситоведческих исследований (Г.И. Липатникова, Ю.Ф. Иванов) до фундаментального анализа всех тенденций ее развития в монографии Л. П. Лаптевой, который продолжался и в ее последующих трудах.
Научная новизна исследования. В диссертации представлена максимально полная картина развития отечественного гуситоведения советского и постсоветского периодов с 1945 по 2005 гг., и показано становление марксистской концепции гуситского движения в советской историографии 1917–1945 гг. Впервые в числе рассмотренных трудов представлены сочинения не только историков, но и некоторых филологов и литературоведов, что придает диссертации междисциплинарный характер, а также публикации источников, источниковедческие и историографические работы. Автором проанализированы исследования отечественных гуситологов не только из Москвы, но и из других городов СССР и современной России, что показывает, что гуситское движение изучалось (и изучается) в разных регионах страны.
В центре внимания диссертанта находились работы советских историков-марксистов, сформировавших свою особую концепцию гуситского движения. Автор в числе немногих исследователей стремился представить эволюцию этой концепции (от становления до кризиса), особенности и ключевые моменты исследований на каждом этапе, вскрывая разногласия и противоречия между советской и чехословацкой историографией. В, частности, в диссертации показано, что оценки характера гуситского движения в начале его изучения в СССР на марксистской основе носили противоречивый характер (оно характеризовалось то как «революция городов», то как «национально-чешское реформационное движение, ядром которого была крестьянская война» и т.д.). Позднее (с 1950-х до конца 1980-х гг.) в советской историографии утвердилась точка зрения на гуситское движение только как «на крестьянскую войну», согласно работе Ф. Энгельса «Крестьянская война в Германии» и некоторым работам К. Маркса. В чехословацкой историографии гуситское движение сначала характеризовалось как «раннебуржуазная революция», позднее чехословацкие (а затем и современные чешские) исследователи) считали, что гуситское движение являлось своеобразной революцией внутри феодализма и раннереформационным движением, поэтому они стали называть его «гуситской революцией». Советские историки вплоть до конца «перестройки» характеризоавали гуситское движение «гуситским революционным движением».
В диссертации отмечено, что отечественная историография гуситского движения советского периода содержала работы и немарксистских историков, которые, как правило, ранее исключались из рассмотрения. В первые годы Советской власти публиковались труды ученых «старой школы», оказавших определенное влияние на становление взглядов отечественных историков-марксистов. В, частности, некоторые из историков «старой школы» (например, М.К. Любавский) уже признавали наличие социального фактора в гуситском движении, что позднее было взято на вооружение историками-марксистами, придававшими социально-экономическим аспектам движения первостепенное значение и отодвигавшими на второй план национальный и религиозный факторы движения.
В диссертации также проведен выборочный сравнительный анализ советской и чехословацкой историографии гуситского движения 1950-х – 1980-х гг., который выявляет попытку советских историков диктовать чехословацким исследователям свои приоритеты в 1950-е и отчасти в 1960-е гг. и невосприимчивость советских исследователей к новым взглядам своих зарубежных коллег (за немногими исключениями) в 1970-е – 1980-е гг. С течением времени позиции чехословацких и советских исследователей полностью разошлись по всем аспектам гуситской проблематики (периодизации, характеру, факторам, предпосылкам и т. д.). Так, например, советские историки ограничивали гуситское движение только периодом гуситских войн 1419–1434 гг., чехословацкие же исследователи полагали, что оно охватывало период 1400–1471 гг. и прошло в своем развитии два периода (подготовительный и период гуситской революции) и три фазы. В современной чешской историографии многие исследователи раздвинули хронологические рамки движения до Кутногорского религиозного мира умеренных гуситов и католиков, заключенного в 1485 г. Точку зрения чехословацких гуситологов восприняли Л.П. Лаптева и А.В. Рандин, в 1990-х гг. некоторые аспекты их концепции были изложены в работах Л.М. Гаркуши и А.П. Пашинина.
В современной российской историографии гуситского движения не существует единой его концепции. Некоторые исследователи считают его только религиозным движением, другие придерживаются многоплановой характеристики этого феномена, т. е. считая его национальным, социальным и религиозным движением, оказавшим влияние как на средневековую Чехию, так и на всю тогдашнюю Европу. Диссертант впервые не только проанализировал работы современных историков, но и наметил перспективы потенциального развития отечественного гуситоведения. Необходимо развивать, по его мнению, именно многостроннюю концепцию данного движения, не абсолютизируя какой-либо из его аспектов учитывая динамику их взаимодействия на каждом его этапе (не забывая, однако, о доминирующем влиянии социального фактора).
Практическая значимость исследования. Основные положения и выводы диссертации могут быть использованы в учебных пособиях и лекционных курсах по историографии истории южных и западных славян, а также в спецкурсах по отечественному гуситоведению советского и постсоветского периодов, а также стать материалом для отдельной монографии.
Апробация результатов исследования. Диссертация была подготовлена и обсуждалась в Отделе истории Института научной информации по общественным наукам РАН (ИНИОН РАН). Основные ее положения изложены в восьми опубликованных статьях (в том числе, в 2-х изданиях, рекомендованных ВАК). Кроме того, автором выполнен перевод с чешского языка статьи Р. Ферстла «Образ гуситов и гусизма в трудах чешских историков эпохи барокко после Богуслава Бальбина» (Славяноведение. 2004. № 4).
Основные положения и выводы диссертации отражены в докладе, прочитанном автором на I Всероссийской конференции «Наука, образование, инновации», состоявшейся в ноябре 2008 г. в Московском педагогическом городском университете. Тезисы доклада опубликованы в сборнике материалов конференции.
Структура работы определена целью и задачами исследования. Диссертация состоит из введения, четырех глав и заключения, каждая глава разделена на несколько параграфов. Работа снабжена примечаниями и списком использованных источников и литературы.
Основное содержание работы
Во введении дана общая характеристика проблематики исследования, обо-снованы актуальность и научная новизна темы диссертации, определены цели и задачи, хронологические и территориальные рамки, методологическая основа, источниковедческая и историографическая база работы.
В первой главе диссертации «Формирование марксистской концепции в отечественной гуситологии 1917–1945 гг. Предыстория исследуемой проблемы» проанализировано становление марксистской трактовки гуситского движения в работах историков «старой школы» и первых исследователей-марксистов. В послереволюционные годы отечественное славяноведение (в том числе, и историография гуситского движения), которое до 1917 г. являлось одной из ведущих отраслей исторической науки дореволюционной России, было почти ликвидировано. Отечественные слависты «старой школы» в лихолетье Гражданской войны погибали от голода и холода, теряли свою работу, а позднее и подвергались репрессиям. Новые марксистские кадры славяноведов (как и гуситологов) не формировались. Кратковременно существовавший в Ленинграде Институт славяноведения (1931–1934) был закрыт, так как многие его сотрудники и проходили по сфабрикованному ОГПУ – НКВД «Делу славистов».
В первом параграфе рассмотрены немарксистская гуситология советского периода и первые работы марксистов. В период с 1917 г. до конца 1930-х гг. отечественное гуситоведение развивалось крайне противоречиво. В первые послере-волюционные годы историки «старой школы» (М.К. Любавский[20], А.Н. Ясинс-кий[21] и др.) пытались продолжить гуситоведческие исследования на прежней методологической основе. В работах И.Ф. Ивашина[22] и Е.А. Косминского[23], во многом еще несамостоятельных и опиравшихся вместо источников на сочинения классиков марксизма, была предпринята попытка классового анализа гуситского движения.
Во втором параграфе проанализировано развитие советского гуситоведения в годы Второй мировой войны. В конце 1930-х гг., в преддверии войны с Германией началось возрождение исторического славяноведения в СССР (уже на базе марксизма). Именно тогда были организованы славистические центры (Сектор славяноведения в Институте истории АН СССР и кафедра истории южных и западных славян на историческом факультете МГУ), готовящие кадры историков-славистов. В годы Великой Отечественной войны в работах Н.С. Державина[24], Н.П. Грацианского[25], К.А. Пушкаревича[26] и др. авторов, которые специально не занимались гуситским движением, оно характеризовалось с ярко выраженных патриотических позиций. В статье А.И. Клибанова[27] освещались гуманистические взгляды Яна Гуса на воспитание. Первыми отечественными историками-марксистами гусизм характеризовался по-разному, но определение гуситского движения как «крестьянской войны» отстаивалось только И.Ф. Ивашиным.
Во второй главе «Советская историография гуситского движения послевоенного периода (1945 – конец 1950-х гг.)» рассмотрено развитие отечественной исторической литературы о гуситском движении после войны. В первые послевоенные годы установилась некоторая «толерантность» по отношению к дореволюционному славистическому наследию. Однако это продолжалось недолго. Уже в конце 1940-х гг., в условиях развертывания послевоенных сталинских идеологических кампаний, советские историки вернулись к сугубо классовой трактовке гуситского движения. В 1950-е гг. в советской историографии окончательно восторжествовала оценка движения как «национально-чешской крестьянской войны против верховной власти германского императора», просуществовавшая до конца 1980-х гг. Во второй половине 1950-х гг., в обстановке хрущевской «оттепели», и особенно после XX съезда КПСС начались некоторые идеологические послабления, советские ученые установили контакты со своими зарубежными коллегами (в основном из европейских соцстран).
В конце 1940-х гг., в связи с появлением стран «народной демократии», возникла потребность в создании единого славистического центра, который мог бы координировать славистические исследования в СССР и других славянских странах. В 1947 г. был создан Институт славяноведения АН СССР, одним из первых трудов которого стала коллективная монография «История Чехии». Главу о гуситском движении в ней написали Г.Э. Санчук (1917–1996) и Б.М. Руколь (1917–2000). Они же стали авторами главы о гуситском движении в коллективном труде Института «История Чехословакии» (М., 1956. Т. 1).
В первом параграфе рассматривались первые работы советских историков, посвященные источниковедческим и историографическим проблемам гуситоведения, а также первые публикации гуситских источников в СССР. В послевоенный период появился ряд хрестоматий и пособий, в которых фрагментарно публиковались гуситские источники, подобранные и интерпретированные согласно советской марксистской концепции гуситского движения. Кроме того, Б.М. Руколь[28], А.И. Озолин[29] опубликовали источниковедческие статьи, в которых затронули ряд новых проблем в изучении памятников гуситской эпохи.
В 1950-е гг. советские историки в качестве «мэтров» марксизма пытались навязать чехословацким исследователям свою трактовку гуситского движения. Но чехословацкие коллеги (Й. Мацек, Ф. Граус, Ф. Кавка, М. Рансдорф и др.) не поддались их давлению и пошли дальше, оценивая гуситское движение не как «крестьянскую войну» эпохи феодализма, а как «раннюю буржуазную революцию». Завязалась вялотекущая полемика, продолжавшаяся и в 1960-е гг. Однако чехословацких и советских историков объединяло использование для характеристики гуситского движения термина «гуситское революционное движение», принятое в гуситоведении обеих стран в 1950-е и частично в 1960-е гг. Отражением начавшихся разногласий между советским и чехословацкими исследователями в оценках гуситского движения стала статья А.И. Озолина, П.И. Резонова и Г.Э. Санчука о послевоенной чехословацкой гуситологии[30].
Во втором параграфе проанализировано начало изучения в советской историографии общих и частных проблем гуситского движения. Во второй половине
1940-х – середине 1950-х гг. в разных городах СССР (Москве, Воронеже, Вильнюсе, Саратове, Ленинграде и др.) ряд новых советских гуситологов (А.И. Озолин, А.И. Виноградова, Б.Т. Рубцов Ю.Ф. Иванов, В.Н. Никитина, П.И. Резонов, Г.И. Липатникова, А.С. Сазонова и др.) защитили кандидатские диссертации и приступили к разработке различных направлений гуситской проблематики. Среди них автор отметил работы по социально-экономическим вопросам (А.И. Виноградова, Б.Т. Рубцов), статьи, посвященные роли Пражского университета в формировании гуситской идеологии (Г.И. Липатникова), различным аспектам учения Яна Гуса и его деятельности как чешского религиозного реформатора (А.С. Сазонова, И.Р. Фишер, Г.П. Беляева) и откликам на гуситское движение в соседних странах (М.М. Смирин, В.Н. Никитина). В 1952 г. вышла единственная в отечественной историографии популярная монография Г.И. Ревзина «Ян Жижка», посвященная знаменитому гуситскому полководцу.
В 1955 г. опубликована первая авторская монография «Гуситские войны (Великая крестьянская война в Чехии)» московского историка Б.Т. Рубцова
(1922–1994), посвященная гуситскому движению в целом. Книга во многом еще носила популярный характер, но уже в ней автор рассмотрел некоторые аспекты социально-экономического развития предгуситской Чехии (в частности, положение низшей шляхты в конце XIV в. и т. д.).
В 1950-х гг. гуситскую проблематику освещали в своих работах не толь историки, но и филологи (A.M. Булыгина-Шейнкерман[31] ) и литературоведы (Б.Г. Реизов[32] ), выделившие ряд новых аспектов движения, но проявившие поверхностность в плане общего анализа гуситской проблематики.
В третьей главе «Развитие гуситоведения в СССР в 60-х – 80-х гг. XX в.» рассматривался наиболее продуктивный период в историографии гуситского движения в СССР.
В первом параграфе проанализированы труды советских гуситологов, посвященные историографическим и источниковедческим проблемам гуситского движения, вышедшим в указанное время, а также публикации гуситских источников. Историографические работы можно разделить на три группы: на исследования, посвященные русской дореволюционной, советской и зарубежной (преимущественно чехословацкой и некоторых других европейских соцстран, в меньшей степени западной гуситологии.
Среди работ первой группы, автор особо отметил фундаментальную монографию профессора МГУ Л.П. Лаптевой «Русская дореволюционная историография гуситского движения (40-е гг. XIX в. – 1917 г.)» (М., 1978), в которой впервые в отечественной историографии были проанализированы не только работы русских дореволюционных гуситологов (в целом и в отдельных аспектах), но и обоснованно определен ряд направлений (славянофильское, позитивистское, народническое и т. д.) и на основании архивных сведений приведены и уточнены биографические данные о русских дореволюционных славистах.
Проблемы русской дореволюционной гуситологии также отражены в статьях Ю.Ф. Иванова[33], Г.И. Липатниковой[34], Л.П. Лаптевой[35] (в, частности, последняя писала об освещении в русской гуситологии программы таборитов деятельности Иеронима Пражского, Петра Хельчицкого и Общины чешских братьев и пр.) и А.В. Рандина[36].
Советская историография гуситского движения стала предметом рассмотрения в работах отечественных историков только с начала 1970-х гг., когда данное направление достигло достаточной степени зрелости. Это нашло отражение в указанной диссертации А.И. Митряева и работах Г.Э. Санчука, Ю.Ф. Иванова и А.Н. Галямичева.
Зарубежная историография освещалась в статьях Ю.Ф. Иванова[37], Л.П. Лаптевой[38] и А.И. Озолина[39]. Анализ немецкой либеральной и консервативной историографии гуситского движения второй половины XIX в. с новых позиций проводился в монографии А.Н. Галямичева «Гуситское движение в освещении либеральной немецкой медиевистики второй половины XIX в.» (Саратов, 1988). Работа на эту тему остается пока единственной в отечественной историографии.
В 1960-х – 1980-х гг., как и в предшествующие годы, гуситские источники публиковались фрагментарно и в основном в хрестоматиях по истории средних веков. Однако в 1987 г. вышла отдельная «Хрестоматия по истории южных и западных славян», в 1-м томе которой и изданы и фрагменты памятников гуситской эпохи. Определенным недостатком данных публикаций являлась их идеологическая заданность (фрагменты источников в основном относились к деятельности таборитов и почти совсем не освещали события, связанные с чашниками и католиками). Кроме того, в них встречались фактические неточности. Отрывки гуситских источников помещены также в «Антологии чешской и словацкой философии», изданной в 1982 г.
В указанный период выходили и серьезные источниковедческие работы. Среди них диссертант отметил пособие Л.П. Лаптевой «Письменные источники по истории Чехии периода феодализма» (М., 1985), в котором автор впервые выделила несколько видов гуситских источников (хроники, юридические памятники, сочинения Яна Гуса, его предшественников и последователей, а также документы, посвященные их деятельности, гуситские манифесты и т. д.) и тщательно их проанализировала. Источниковедческими проблемами занималась и Б.М. Руколь, опубликовавшая статью о материалах, освещавших деятельность ближайшего соратника Яна Гуса Иеронима Пражского[40]. В 1970-е гг. под редакцией Г.И. Липатниковой были опубликованы фрагменты источников по истории Пражского университета предгуситского и гуситского периодов.
В 1962 г. издан в переводе на русский язык важнейший памятник гуситской эпохи: «Гуситская хроника» Лаврентия из Бржезовой.
Во втором параграфе рассмотрены обобщающие работы по гуситской проблематике. Их можно разделить на: авторские и коллективные монографии (по истории Чехословакии), учебные пособия, в которых обозревалось гуситское движение, и статьи, посвященные гуситскому движению в целом).
В 1962 г. обобщающую монографию «Из истории гуситского революционного движения» опубликовал профессор Саратовского университета А.И. Озолин (1907–1997), который по существу, сформулировал концепцию гуситского движения, просуществовавшую в советской историографии до конца 1980-х гг. Он рассмотрел: изучение гуситского движения в предшествующей историографии (вплоть до 1950-х – начала 1960-х гг.), основные гуситские источники, известные на момент выхода монографии, социально-экономическое и политическое развитие предгуситской Чехии, возникновение гуситской идеологии, программы чашников и таборитов и значение гуситского движения в истории Чехии и остальной Европы (в, частности, А.И. Озолин вновь вернулся к проблеме откликов на это движение, преувеличенных в тогдашней советской историографии).
В 1960-е – 1980-е гг. публиковались учебные пособия по истории средних веков и истории южных и западных славян, в которых в общих чертах рассматривалась гуситская проблематика. Так, в издании Л.П. Лаптевой «Гуситское движение в Чехии ХV в.» (М., 1990) была изложена новая концепция гуситского движения, сформулированная в чехословацкой историографии в 1960-х – 1980-х гг. и показаны ее отличия от точки зрения советских историков.
«Краткую историю Чехословакии с древнейших времен до наших дней» (М., 1988), можно назвать последней обобщающей работой в отечественной историографии, освещавшей гуситское движение с марксистских позиций.
В конце 1980-х гг. осторожную попытку пересмотреть устоявшуюся концепцию гуситского движения предпринял в своей статье профессор Саратовского университета, ученик А.И. Озолина А.Н. Галямичев[41]. Однако его оценка гуситского движения как «крестьянской войны» осталось неизменной.
В третьем параграфе разбирались работы советских исследователей, посвященные различным аспектам гуситской проблематики (социально-эконо-мическим, национальным, религиозным факторам, предпосылкам его возникновения, проблемам периодизации и характеру гуситского движения).
Социально-экономические аспекты гуситского движения нашли отражение в некоторых работах А.И. Озолина и монографии Б.Т. Рубцова «Исследования по аграрной истории предгуситской Чехии XIV – начала XV вв.» (М., 1963), в которой автор подробно рассмотрел многие проблемы, касающиеся истории Чехии этого периода (в частности, развитие чешской деревни, структуру монастырских владений и вотчин светских феодалов и т. д.). Исследователь пришел к выводу об ухудшении положения чешского крестьянства в предгуситскую эпоху (что вызывало его растущее сопротивление), об обострении противоречий в среде феодалов (конфликт между крупной и мелкой шляхтой и немецкими и чешскими феодалами), о недовольстве чешского бюргерства немецким городским патрициатом и о росте антицерковной оппозиции. Таким образом, Чехия вплотную подошла к «выступлению народных масс, не имевшего себе равных во всей предшествующей истории феодальной Европы» (С. 361).
Монографию Б.Т. Рубцова можно признать наиболее фундаментальным исследованием аграрных проблем предгуситской Чехии в советской историографии, но впоследствии многие его выводы были основательно пересмотрены. Национальные проблемы гуситского движения нашли отражение в ряде работ А.И. Озолина и, в частности, в статье «Национальный вопрос и бюргерская оппозиция в годы народного восстания (1419–1437)»[42].
Но в целом, данные работы советских историков по различным аспектам гуситского движения не способствовали эволюции его концепции, устоявшейся в советской историографии, а лишь еще больше ее «консервировали». Напротив, чехословацкие историки в этот период пошли дальше, существенно переосмыслив свои подходы к трактовке гусизма. Это привело к полному расхождению позиций советских и чехословацких историков к 1980-м гг.
Так, решая вопрос о предпосылках гуситского движения, чехословацкие историки пришли к выводу, что в предгуситское время Европу охватил общий социально-экономический кризис, который принял в Чехии наиболее острые формы (советские историки отрицали его наличие). Что касается национального аспекта гуситского движения, то советские исследователи полагали, что засилье немцев в Чехии привело бы к полному онемечиванию Чехии, и лишь начало гуситского движения прервало этот процесс. Чехословацкие же историки считали, что дворянство и крестьянство в Чехии являлись преимущественно чешскими. По их мнению, с середины XIV в. формируется чешское бюргерство и патрициат, что свидетельствует о продолжении процесса чехизации. Толчком к завершению этого процесса и послужило гуситское движение.
Проблема периодизации гуситского движения также по-разному решалась в трудах чехословацких и советских историков. Последние по-прежнему ограничивали гусизм только рамками гуситских войн (1419–1434), а чехословацкие исследователи постепенно выработали совершенно новую периодизацию данного движения, исходя из того, что оно прошло в своем развитии ряд этапов:
- 1400–1419 гг. – подготовительный этап, формирование основных гуситских лагерей, борьба за церковную реформу, новая расстановка социальных сил.
- 1419–1471 гг. – гуситская революция, которая прошла в своем развитии еще три фазы.
Пересмотрев прежние взгляды на ряд других аспектов гуситского движения, чехословацкие историки 1960-х – 1980-х гг. полностью отказались от его характеристики как «ранней буржуазной революции», придя к выводу, что оно являлось «феодальной внутриформационной революцией», в связи с чем назвали его «гуситской революцией», отказавшись от термина «гуситское революционное движение». Точку зрения чехословацких историков восприняли только Л.П. Лаптева и ее последователь, историк из Йошкар-Олы А.В. Рандин, которые отстаивали ее в ряде своих работ.
В 1960-е – 1980-е гг. советские историки серьезно рассматривали проблемы гуситской идеологии. Программа таборитов освещалась Б.М. Руколь в ее статье «Элементы утопического социализма у таборитов»[43], программу умеренного крыла гуситов и некоторые другие проблемы гуситской идеологии исследовал в своих работах А.И. Озолин[44].
Пражский университет играл главную роль в формировании гуситской идеологии (особенно программы умеренного крыла гуситов), поэтому советские историки 1960-х – 1980-х гг. уделяли внимание, прежде всего, именно этому учебному заведению. Это нашло отражение в работах А.И. Озолина[45] и особенно Г.И. Липатниковой, а позднее А.В. Рандина.
Воронежская исследовательница Г.И. Липатникова (1923–1992) все свое научное творчество посвятила изучению истории Пражского университета, в том числе, и гуситского периода. В 1980-х гг. она опубликовала ряд статей, посвященных проблеме Кутногорского декрета[46], эталонам поведения студентов[47], проблемам феодальной интеллигенции, рассмотренным на материалах Пражского университета[48] и т. д.
В 1987 г. А.В. Рандин защитил кандидатскую диссертацию «Роль Пражского университета в гуситском движении», в которой проанализировал ряд проблем формирования гуситской идеологии, которые ранее не рассматривались в советской историографии. В частности, он определил систему социальных связей университета, проследил все этапы формирования гуситской идеологии, установил место ряда утраквистов во взаимоотношениях с таборитами и католической Европой с 1419 г. по 30-е гг. XV в. и т. д.
Кроме того, А.В. Рандин (вслед за чехословацкими историками) пересмотрел периодизацию гуситского движения, расширив его хронологические рамки до смерти Иржи из Подебрад (1471). Опираясь на широкую базу изученных источников, исследователь уточнил оценку взглядов и деятельности первого поколения пражских виклифитов (последователей Виклифа, сочинения которого автор определил как один из важнейших источников формирования гуситской идеологии, наряду с деятельностью предшественников Гуса и народными ересями Европы).
В статье «Расстановка сил в гуситском движении и магистры Пражского университета (1419 – середина 30-х гг.)»[49] А.В. Рандин подробно исследовал происхождение, социальное положение, университетскую и церковную карьеру членов университетской общины за почти 100-летний период (конец 60-х гг. XIV в. – середина 60-х гг. XV в.). Результаты этого новаторского исследования и представлены в npиложенных к статье таблицах.
Наибольшее внимание советских историков 1960-х – 1980-х гг. привлекал чешский реформатор Ян Гус (1371–1415), так как именно он являлся главным идеологом гуситского движения. Однако советских исследователей интересовала не столько личность, сколько деятельность и учение чешского реформатора. Вплоть до конца 1980-х гг. Ян Гус характеризовался советскими гуситологами как борец за социальную справедливость, выразитель чаяний простого народа. С другой стороны, он считался идеологом бюргерской оппозиции и критиковался за «классовую ограниченность».
Различные аспекты учения чешского реформатора в этот период получили освещение в работах А.И. Озолина[50] и Г.И. Липатниковой[51]. Важным событием в истории советской гуситологии стала научная конференция 1965 г., посвященная 550-летию со дня смерти Яна Гуса[52]. В 1980-х гг. различные стороны учения Гуса нашли отражение в «Краткой истории Чехословакии» (автором раздела являлся И.И. Поп).
В меньшей степени советскими историками изучалась деятельность соратника Яна Гуса магистра Пражского университета Иеронима Пражского (ок. 1378/80–1416) преимущественно в историографическом и источниковедческом плане. Из последних работ можно отметить статью Б.М. Руколь «Источники об Иерониме Пражском»[53].
В 1960-х – 1980-х гг. советские историки продолжали изучение деятельности идеолога Общины чешских братьев Петра Хельчицкого. Общие упоминания об учении этого чешского мыслителя содержались в пособиях по истории южных и западных славян, вышедших в 1969 и 1979 гг., и «Краткой истории Чехословакии». Но наряду с общими работами появились и специальные статьи, посвященные Петру Хельчицкому. А.И. Митряев писал об оценке в советской историографии социальных аспектов учения Петра Хельчицкого[54], а Е.А. Москаленко исследовала роль Петра Хельчицкого и Общины чешских братьев в развитии чешской культуры в гуситскую и послегуситскую эпохи[55].
В 1960-х – 1980-х гг., проблемы культуры Чехии гуситской эпохи были на периферии интересов советских гуситологов. Различные аспекты развития гуситской культуры кратко рассматривались в пособиях по истории южных и западных славян в разделе о средневековой Чехии и Словакии, написанном Л.П. Лаптевой.
Более подробно гуситская культура освещалась в монографии И.И. Попа «Искусство Чехии и Моравии в IX – начале XVI вв.» (М., 1978). Главным, с его точки зрения, достижением гуситской культуры было развитие чешского литературного языка, который вытеснил латынь из церковного богослужения, и, кроме того, стал языком средневековой дипломатии. В то же время автор подчеркнул, что в гуситский период в Чехии наблюдается упадок монументального изобразительного искусства, причину которого он усматривал в экономическом кризисе и изменениях в социальной структуре чешского общества.
Г.И. Липатникова впервые отметила влияние античного наследия на городскую культуру предгуситской Чехии[56].
В четвертой главе «Современная российская историография гуситского движения (1991–2005)» анализировалась отечественная историография гуситского движения постсоветского периода. В начале 1990-х гг., после распада СССР, в России произошла смена идеологических приоритетов. Марксизм перестал быть господствующей методологией в отечественной историографии, многие ученые отказались от разработки ранее приоритетных проблем. Одни исследователи ушли из жизни, другие стали заниматься другими научными вопросами. В изменившихся условиях необходимо было пересмотреть марксистскую концепцию гуситского движения и попытаться дать ему оценку, соответствующую современному уровню развития мирового гуситоведения. О гуситском движении по-прежнему писали (и пишут) Л.П. Лаптева и А.В. Рандин, появились новые исследователи: Г.П. Мельников Л.М. Гаркуша, А.П. Пашинин и др. Все они по-новому пытаются осмыслить традиционные проблемы.
В новейшей российской историографии исследовались (и продолжают исследоваться) следующие аспекты гуситской проблематики: историографические проблемы (отечественной и зарубежной гуситологии), гуситская идеология (в основном, роль Пражского университета в ее формировании), культура гуситского периода, деятельность гуситских реформаторов, роль отдельных слоев чешского общества в гуситском движении, проблемы многоконфессиональности в Чехии в предгуситскую, гуситскую и послегуситскую эпохи, сопоставление гусизма с немецкой Реформацией. Продолжали выходить общие работы по истории гуситского движения (в основном, учебные пособия), издаваться и анализироваться гуситские источники. Кроме того, в данный период опубликован ряд некрологов видных отечественных гуситологов, скончавшихся в 1990-х гг. (Г.И. Липатниковой, Б.Т. Рубцова и А.И. Озолина)[57]. Проблема откликов на гуситское движение изучалась в основном в культурном плане[58].
В первом параграфе анализировались работы российских исследователей, в которых пересматриваются традиционные аспекты гуситской проблематики.
Среди немногих публикаций источников 1990-х гг. следует отметить учебное пособие Л.П. Лаптевой «Гуситское движение в освещении современников» (М., 1992) и пособие для студентов исторических факультетов «Источниковедение истории южных и западных славян. Феодальный период» (М., 1999), изданное коллективом преподавателей кафедры истории южных и западных славян МГУ.
Историографические проблемы гуситского движения в 1990-х гг. и начале нового века нашли отражение в работах А.В. Рандина и Л.П. Лаптевой. В статьях последней рассматривались также проблемы чехословацкой гуситологии 1970-х – начала 1990-х гг.[59], освещение в отечественной историографии второй половины прошлого века проблем истории Пражского университета (в том числе, и гуситского периода)[60] и вопрос о сопоставлении в русской дореволюционной гуситологии различных аспектов взглядов Петра Хельчицкого и Л.Н. Толстого[61]. Кроме того, Л.П. Лаптева проанализировала изучение в русской дореволюционной историографии XIX – начала XX вв. чешской феодальной истории[62], уделив немало внимания и гуситской проблематике. Говоря о периодизации гуситского движения, она подчеркнула, что чехословацкие исследователи 1970-х – начала 1990-х гг. характеризовали гусизм как революцию и раздвигали его хронологические рамки до смерти Иржи из Подебрад в 1471 г., однако, в настоящее время многие из них продлевают гуситский период до Кутногорского религиозного мира между католиками и чашниками 1485 г.[63]
Общие работы по истории гуситского движения в данный период представлены учебными пособиями для студентов исторических факультетов: «История Чехии периода феодализма (V – середина XVII в.)» (М., 1993), «История средних веков» (М., 1998. Т. 1) и «История южных и западных славян» (М., 1998. Т. 1), в которых данный феномен характеризуется с разных позиций.
В постсоветский период вопрос о роли Пражского университета в формировании гуситской идеологии исследовал в ряде статей А.В. Рандин[64]. Эти работы легли в основу его монографии «Гуситская революция и Пражский университет (Йошкар-Ола, 1994)», в которой автор по-новому проанализировал проблемы генезиса гусизма, роли Пражского университета в этом процессе и положение последнего в гуситский период, а также пересмотрел вопрос о роли чашников при заключении Базельских компактатов.
В 1990-е гг. появилось несколько работ, посвященных культуре Чехии гуситского периода. Л.П. Лаптева в статье «Чешская культура в период гуситского движения в Чехии XV века»[65] на основании данных многочисленных источников гуситской эпохи, несколько скорректировала точку зрения предшествующей советской историографии о преимущественно положительном вкладе гуситов в чешскую культуру и заострила свое внимание на отрицательных аспектах культурного развития Чехии гуситской эпохи. Она пришла к выводу, что в то время эта страна сильно отстала в культурном развитии от государств Западной Европы, несмотря на расширение функций чешского языка и расцвет народной культуры.
В 1990-х гг. опубликованы несколько учебных пособий Г.П. Мельникова[66], а позднее – написанная им глава в коллективной монографии «История культур славянских народов». В этих работах он отметил, что гуситское движение являлось «религиозным по преимуществу», а также, что культура гуситского времени стала для Чехии фактором, «сдерживающим включение ее в пространстве европейского Возрождения»[67].
Во втором параграфе рассматривались работы, в которых современные российские историки начали разработку новых проблем гуситской историографии, ранее почти не затрагивавшихся в советской историографии.
В начале XXI в. появилось несколько работ, посвященных деятельности различных персонажей гуситской эпохи. Следует отметить, что в советский период отечественные историки уделяли внимание лишь взглядам Яна Гуса, Иеронима Пражского и др., и не давали личностных характеристик деятелям католического лагеря. Однако в 1990-х гг. в ряде серьезных работ чешских историков освещалась деятельность представителей гуситского и католического лагерей, что позволило Л.М. Гаркуше в специальной статье[68] рассмотреть новые подходы к изучению проблемы и объективно оценить политику Сигизмунда Люксембургского, а Л.П. Лаптевой[69] – личность и деятельность Иеронима Пражского.
Г.П. Мельников в статье «Исторический путь церкви в Чехии в XIV – XVII вв. в его общественно-политических аспектах»[70] проанализировал проблему многоконфессиональности и веротерпимости в чешском обществе предгуситского, гуситского и послегуситского периодов.
В статье А.В. Рандина «Чешская и немецкая Реформация (некоторые аспекты взаимодействия)»[71] указывалось на необходимость пересмотра некоторых укоренившихся стереотипов в оценке европейской Реформации. К спорным проблемам он отнес периодизацию и определение самого этого понятия как исторического явления. По мнению автора, Реформация состояла не только в межконфессиональном конфликте католицизма и протестантизма, она отличалась также возникновением в обеих церквях многочисленных ответвлений и течений и наличием национальных конфессий (например, Общины чешских братьев).
В ряде работ молодого саратовского историка А.П. Пашинина[72], которые в дальнейшем стали основой для его диссертации «Шляхта в гуситском револю-ционном движении» (2006), рассматривались вопросы, мало освещавшиеся в предшествующей отечественной историографии. Автор коснулся проблемы участия чешских феодалов (панства и шляхты) в социально-политической и религиозной борьбе в Чехии конца XIV – начала XV вв. и гуситском движении.
В заключении приведены основные выводы диссертации. Отечественное гуситоведение советского периода прошло сложный путь развития от свертывания дореволюционной историографии гуситского движения до постепенного формирования ее марксистского аналога, от первых статей, где лишь намечались контуры основных вопросов гуситского движения до монографической разработки его фундаментальных проблем. По сравнению с русской историографией середины XIX – начала XX вв. советские ученые (особенно в послевоенное время) сделали шаг вперед. На первый план выдвинулась разработка социально-экономических аспектов движения, его религиозные и национальные факторы получили новое освещение, стали привлекаться данные смежных научных дисциплин (литературоведения и филологии), активнее изучались источниковедческие и историографические проблемы.
Становление марксистской гуситологии в СССР началось в конце 1930-х гг. В это время, с возрождением славяноведения в стране, появились первые попытки освещения гуситского движения уже на основе марксистской методологии, которая базировалась на постулатах о классовой борьбе как определяющей движущей силе общества, о примате социально-экономических и вообще внутренних факторов в определении причин исторических явлений, о революции как единственно желательном и прогрессивном способе преобразования общества и об эксплуатируемых низших классах общества как главных движущих силах его развития и т. п. Поэтому преимущественное внимание первых советских исследователей-марксистов обращалось на выявление социалъно-экономических основ движения, классового состава чашников и таборитов, внутренних причин формирования их идеологии, революционных откликов на гусизм в Европе и пр. Великая Отечественная война внесла некоторые коррективы в наметившуюся сугубо классовую трактовку этого феномена: на первый план выдвигались его патриотические аспекты (прежде всего, его антинемецкая направленность). В отношении определения характера гуситского движения у советских историков еще не выработалось единой точки зрения. Одни рассматривали гуситское движение как «национально-чешское религиозное движение» и реформацию, другие считали его то «крестьянской войной», то «национальной борьбой против немецкого господства» и т. д.
С 1945 до конца 1950-х гг. советская историография в значительной степени продвинулась вперед в изучении гуситского движения исключительно по марксистским канонам. Была сформулирована общая концепция гуситского движения, согласно которой оно являлось «крестьянской войной национального характера», окончательно определена периодизация движения (1419–1434 гг.), началось изучение его социально-экономических аспектов (развития городов и феодальной ренты в предгуситской Чехии). Кроме того, советские историки приступили к основательному исследованию и публикации фрагментов источников по истории гуситского движения, начали анализировать историю Пражского университета (преимущественно гуситского периода) и деятельность лидеров гусизма (Яна Гуса, Яна Жижки и некоторых других), разрабатывали историографические проблемы (прежде всего, развитие чехословацкой послевоенной историографии).
Диссертант отметил, что в 1960-е – 1980-е гг. опубликовано наибольшее количество источниковедческих, историографических и общих работ, наметился комплексный подход к изучению гуситского движения, как в целом, так и его отдельных аспектов, осуществлен перевод на русский язык одного из важнейших источников по его истории. В соответствии с марксистской концепцией больше внимания стало уделяться вопросам, ранее почти не изучавшимся в дореволюционной историографии, а именно: социально-экономическим и идеологическим предпосылкам гуситского движения, определению его социальной структуры и общего характера и т. д.
Существенным прорывом в изучении гуситского движения в СССР в данный период стало детальное историографическое исследование отдельных направлений развития отечественной гуситологии середины XIX – начала XX вв., а также изучение роли Пражского университета (и его магистров) в формировании гуситской идеологии.
Но наряду с достижениями у советской историографии гуситского движения можно найти ряд недостатков, проявившихся в догматизации его марксистской концепции и определенном ее кризисе. В заданных рамках первостепенное внимание должно было уделяться социально-экономическим факторам движения в целом, антифеодальной направленности взглядов Гуса, его предшественников и последователей; подчеркивался исключительно социальный характер религиозных и национальных противоречий в тогдашнем чешском обществе. Самого чешского реформатора советские историки пытались представить выразителем интересов только радикального течения бюргерской оппозиции, а не более широких слоев чешского общества, упрекали в нежелании революционных социальных преобразований. Почти не исследованными остались многие культурные аспекты движения, его социальная структура рассматривалась однобоко, преимущественное внимание уделялось радикальному, таборитскому крылу гуситского движения и недостаточно изучалось его умеренное крыло, по существу не затрагивался вопрос роли личности чешских государей в истории гуситской Чехии, преувеличивались революционные отклики на гуситское движение в Европе и т. д. Исходя из марксистского постулата о преимуществе внутренних причин над внешними, в генезисе всех явлений советские историки, например, при решении вопроса о причинах возникновения гуситской идеологии делали упор на ее чешское происхождение, отводя влиянию учения английского реформатора Джона Виклифа второстепенную роль. При этом устоявшиеся взгляды на многие аспекты гуситского движения (периодизация, характер, социальная структура, предпосылки, историческое значение) с годами практически не менялись, превращаясь в заученные на долгие годы догмы, которые, однако, самонадеянно представлялись вершиной исторической мысли.
Но в целом, несмотря на отмеченные недостатки и кризисные явления, советская историография 1945 – конца 1980-х гг. внесла заметный вклад в развитие отечественной и даже мировой литературы о гуситском движении, продолжив исследования гуситской проблематики, начатые еще в дореволюционное время.
В 1990-е гг. – начале XXI в. современные российские историки, критически переосмыслив марксистскую трактовку, попытались дать альтернативную оценку гуситскому движению и начали разработку его новых аспектов, хотя так и не смогли выработать новую оригинальную концепцию гусизма.
Российские исследователи отказались от классового и формационного подходов, пересмотрели точку зрения на радикальные секты в гусизме (пикартов и адамитов), как на выразителей наиболее прогрессивных и даже «коммунистических» идей, более объективно начали оценивать достижения гуситской культуры и больше внимания уделять отдельным персонажам данной эпохи и их личностным качествам (например, Иерониму Пражскому). Подверглась пересмотру и оценка роли умеренного течения в гуситском движении – чашников. Теперь они характеризуются не как «предатели дела революции», а как инициаторы реальных компромиссов с католиками, приведших к некоторой стабилизации обстановки в Чехии после бурного периода гуситских войн. Но в интерпретации отдельных аспектов гуситского движения российские историки так и не пришли к единому мнению: одни видят в нем преимущественно религиозную Реформацию, другие придерживаются точки зрения о многоплановости гусизма. Отсутствует его общепринятая периодизация, нет единства в вопросе о наличии социально-экономического кризиса в Европе в XIV в., наступившего в Чехии с опозданием, и т. д.
Автор наметил некоторые задачи, стоящие перед современным российским гуситоведением. Прежде всего, это комплексный подход к изучению гуситского движения, т. е. признание его многоплановым явлением средневековой истории Чехии, сочетающим социальные, национальные и религиозные факторы. По-прежнему актуальным является изучение историографии гуситского движения, причем не только в Чехии (Чехословакии) и в России (СССР), но и в других странах Европы и в США. Предметом исследования, в частности, может стать освещение гуситской проблематики русскими историками-эмигрантами, отечественными историками «старой школы», оставшимися в Советской России и пр. Перспективно продолжение анализа роли Пражского университета в гуситском движении, а также разработка новых тем: рассмотрение взглядов гуситских идеологов не только первого, но и второго плана, взаимоотношений чешских государей с гуситами, психологических аспектов жизни и деятельности знаковых фигур гуситской эпохи демографических, гендерных факторов движения и т. д.
Таким образом, в настоящее время отечественная историография гуситского движения, по мнению диссертанта, имеет перспективы для дальнейшего развития на пути преодоления изоляции от мировой исторической науки и с учетом ее достижений.
Публикации по теме диссертации
Публикации в изданиях, рекомендованных ВАК:
1. Культура Чехии гуситского периода в работах отечественных историков конца 40-х гг. XX – начала XXI века // Славяноведение. 2007. № 5. С. 87–92. 0,5 п.л.
2. Современное состояние и задачи исследований по гуситологии – важной отрасли отечественного славяноведения // История и историки. 2007. М., 2009. С. 229–238. 0,4 п.л.
Прочие публикации:
3. Историография гуситского движения в СССР в 60-е – 80-е годы XX в. // Проблемы славяноведения. Брянск, БГУ, 2003. Вып. 5. С. 225–238. 0,8 п.л.
4. Советская историография гуситского движения 20 – 40-х гг. XX в. // Проблемы славяноведения. Брянск, БГУ, 2004. Вып. 6. С. 158–181. 1,4 п.л.
5. Публикации источников и источниковедческие исследования по истории гуситского движения в СССР в послевоенный период (50-е гг. XX в.) // Проблемы славяноведения. Брянск, БГУ, 2005. Вып. 7. С. 208–227. 1,05 п.л.
6. Современная российская историография гуситского движения (1990–2005) // Славянский альманах. 2005. М.: Индрик, 2006. С. 188–209. 1,3 п.л.
7. Российские и некоторые словацкие исследования по гуситологии после 2000 г. // Русские и словаки в XIX – XX вв.: контакты, взаимодействия, стереотипы. М.; Йошкар-Ола, 2007. С. 209–220. 0,6 п.л.
8. Династия Люксембургов в Чехии: исторический очерк // Проблемы славяноведения. Брянск, БГУ, 2008. Вып. 10. С. 19–36. 1,2 п.л.
9. Рец. на кн.: Левченков А.С. Последний бой чешского льва. Политическая борьба в Чехии в первой четверти XVII века. СПб., 2007. 318 с. // Славяноведение. 2009. № 2. С. 109–111.
0,2 п.л.
10. Ферстл Р. Образ гуситов и гусизма в трудах чешских историков эпохи барокко после
Богуслава Бальбина // Славяноведение. 2004. № 4. С. 68–76 (перевод И.И. Бучанова). 0,6 n.л.
[1] Лаптева Л.П. Русская историография гуситского движения (40-е гг. XIX в. – 1917 г.). М., 1978.
[2] Гаркуша Л.М. Современная гуситология в Чехии. Состояние и основные направления исследований. Автореферат канд. дисс. М., 2007.
[3] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 16. С. 412–420.
[4] Вопросы историографии и источниковедения славяно-германских отношений. М., 1973. С. 44–59.
[5] Иванов Ю.Ф. Гуситское движение в советской историографии (конец 30-х – начало 50-х годов) // Советское славяноведение. 1982. № 3. С. 43–52.
[6] Иванов Ю Ф. Начальный период изучения советскими историками средневековой Чехии // Вопросы истории славян. Воронеж, 1986. Вып. 9. С. 106–116.
[7] Галямичев А.Н. История средневековой Чехии в советской историографии (60-е – 80-е годы) // Вопросы иcтории славян. Воронеж, 1986. Вып. 9. С. 95–106.
[8] Центральна i Схiдна Європа в XV – XVIII столiттях: питання соцiально-економiчної та полiтичної истоpiї. Львiв, 1998.
[9] Laptva L.P. Nejnovej historiografie husitskho hnut. 1980–1994 // Husitsk Tbor. 1999. 12. S. 77–86.
[10] Лаврентий из Бржезовой. Гуситская хроника. М., 1962.
[11] Хрестоматия по истории средних веков. М., 1938. Т. 2. Ч. 1. С. 118–129; М., 1950. Т. 2. С. 129–164; Хрестоматия по истории средних веков / Под ред. С.Д. Сказкина. М., 1963. С. 611–622; Хрестоматия по истории южных и западных славян. Минск, 1987. Т. 1. С. 184–193 и др.
[12] Люблинская А.Д. Источниковедение истории средних веков. Л., 1955. С. 251–253; Черниловский З.М. История феодального государства и права. М., 1959. С. 180–182, 341; Антология чешской и словацкой философии. М., 1982. С. 6–8, 22–73; Лаптева Л.П. Письменные источники по истории Чехии периода феодализма (до 1848 г.). М., 1985. С. 122–140; Лаптева Л.П. Гуситское движение в освещении современников. М., 1992; Источниковедение истории южных и западных славян. М., 1999. С. 68–77, 94–95, 99–101; и др.
[13] История южных и западных славян. М., 1957. С. 72–80; История южных и западных славян. М., 1969.
С. 79–81; История южных и западных славян. М., 1979. С. 86–91; История южных и западных славян. М., 1998. Т. 1. С. 278–290.
[14] История средних веков. М.; Л., 1938. Т. 1. С. 490–496; История средних веков. М., 1963. Т. 1.
С. 508–511; История средних веков. М., 1998. Т. 1. С. 396, 542–543.
[15] Лаптева Л.П. Гуситское движение в Чехии XV века. М., 1990.
[16] Лаптева Л.П. История Чехии периода феодализма (V – середина XVII в.). М., 1993. С. 71–95.
[17] История Чехии. М., 1947. С. 65–84; История Чехословакии. М., 1956. Т. 1. С. 134–189; Краткая история Чехословакии с древнейших времен до наших дней. М., 1988. С. 66–70.
[18] Озолин А.И. Гуситы в Турнэ // УЗИС. 1952. Т. VI. С. 331–340; Он же. Ян Гус о феодальном государстве // Вопросы славянской филологии. Саратов, 1963. С. 41–47; Липатникова Г.И. К истории основания Пражского университета // Славянский сборник. Воронеж, 1958; Она же. Ян Гус // Вопросы истории славян. Воронеж, 1966. Вып. 2. С. 3–25; Она же. К проблеме феодальной интеллигенции (на материалах истории Пражского университета) // Вопросы истории славян. Воронеж, 1985. С. 3–15; Рандин А.В. Идейная борьба в Пражском университете (вторая половина XIV в.) // Общество и государство в древности и средние века. М., 1986. С. 104–122; Он же. Расстановка сил в гуситском движении и магистры Пражского университета (1419 – середина 30-х гг.) // Социально-политические и культурные процессы в странах Европы и Америки в средние века и новое время. Йошкар-Ола, 1990. С. 3–43; Он же. Роль Пражского университета в гуситском движении. Автореферат канд. дисс. М., 1987; Сазонова А.С. Социально-политические и национальные требования в учении Яна Гуса // КСИС. 1952. Вып. 9. С. 62–72; Лаптева Л.П. Чешская культура в период гуситского движения в Чехии XV в. // Средневековая городская культура. Тверь, 1991. С. 47–62; Она же. Пражский университет в русской историографии второй половины XX в. // Вопросы истории славян. Воронеж, 1999. Вып. 14. С. 137–153. Она же. Реформатор второго плана // Человек второго плана в истории. Ростов-на-Дону, 2005. Вып. 2. С. 26–54 и др.
[19] Рубцов Б.Т. Гуситские войны (Великая крестьянская война в Чехии). М., 1955; Он же. Ян Гус. М., 1958; Он же. Эволюция феодальной ренты в Чехии XIV – XV вв. М., 1958; Озолин А.И. Из истории гуситского революционного движения. М., 1962; Рандин А.В. Гуситская революция и Пражский университет. Йошкар-Ола, 1994 и др.
[20] Любавский М.К. История западных славян. Курс лекций. М., 1918. С. 120–146.
[21] Ясинский А.Н. Очерки и исследования по хозяйственной истории средневековой Чехии // НИСМУ. 1924. Т. III. C. 129–148; Он же. Эмфитевзис и перемер полей в средневековой Чехии // Ученые записки Института истории РАНИОН. 1929. Т. III.
[22] Ивашин И.Ф. Гуситские войны и табориты // Исторический журнал. 1938. № 2. С. 87–101.
[23] История средних веков. М.; Л., 1938. Т. 1. С. 490–496.
[24] Державин Н.С. Вековая борьба славян с немецкими захватчиками. М., 1943. С. 36–37; Он же. Героическая борьба народов Чехословакии с немецкими варварами. М.; Л., 1942. С. 30–31 и др.
[25] Грацианский Н.П. Новое наступление немецких захватчиков на славянские земли с XIII по XV в. // Вековая борьба южных и западных славян против германской агрессии. М., 1944. С. 67–80.
[26] Пушкаревич К.А. Чехи. М.; Л., 1942. С. 26–39.
[27] Клибанов А.И. Мысли Яна Гуса о воспитании // Советская педагогика. 1944. № 2–3. С. 14–19.
[28] Руколь Б.М. Письмо Поджио Браччиолини к Леонардо Аретинскому и рассказ Младеновица как источники по Иерониму Пражскому // Ученые записки Института славяноведения (далее УЗИС). 1951. Т. III. С. 421–133.
[29] Озолин А.И. Манифесты города Праги в годы крестьянской войны в Чехии // УЗИС. 1952. Т. V.
С. 327–342.
[30] Резонов П.И., Санчук Г.Э., Озолин А.И. Гуситское революционное движение в новых работах чехословацких историков // Вопросы истории. 1954. № 10. С. 140–145.
[31] Булыгина-Шейнкерман A.M. Язык «Сети веры» Петра Хельчицкого // КСИС. 1955. Вып. 15. С. 79–86.
[32] Реизов Б.Г. Жорж Санд и гуситы // Известия Академии наук СССР. Отд. литературы и языка. 1957. Т. XVI. С. 324–334.
[33] Иванов Ю.Ф. Гуситское движение в русской историографии // Вопросы истории. 1973. № 9. С. 52–63.
[34] Липатникова Г.И. К изучению гуситского революционного движения в русской дореволюционной историографии // Вопросы истории славян. Воронеж, 1963. Вып. 1. С. 69–92.
[35] Лаптева Л.П. Ян Гус и немецкая реформация в освещении русской литературы XIX – начала XX вв. // Исследования по славяно-германским отношениям. М., 1971. С. 282–328; Она же. Табориты, их социальный состав и идеология в освещении русской литературы XIX – начала XX в. // Советское славяноведение. 1971. № 4. С. 26–40; Она же. Иероним Пражский в русской историографии XIX – начала XX в. // Вестник Московского университета. Сер. История. 1970. № 6. С. 43–55, Она же Община чешских братьев в освещении русской дореволюционной историографии XIX – начала XX в. // Folia Historica Bohemica (далее FHB). 13. Praha, 1990. S. 369–425; Она же. Петр Хельчицкий в освещении русской дореволюционной историографии // FHB. Praha, 1985. S. 175–234 и др.
[36] Рандин А.В. Русская дореволюционная историография об истории Пражского университета (1348–1434 гг.). Вестник Московского университета. Сер. История. 1986. № 1. С. 71–81.
[37] Иванов Ю Ф. Становление марксистской концепции гуситского движения в межвоенной Чехословакии // Советское славяноведение. 1977. № 2. С. 27–39.
[38] Лаптева Л.П. Освещение гуситского движения в новейшей исторической литературе США // Вестник Московского университета. 1961. № 1. С. 58–72; Она же. Лаптева Л.П. Проблема гуситского движения в новейшей американской и английской исторической литературе // Славяно-германские исследования. М., 1963. С. 370–381.
[39] Озолин А.И. Гуситское революционное движение в исторической литературе народно-демократической Польши // Историографический сборник. Саратов, 1965. № 2. С. 91–113; Он же. Историки ГДР о гуситском революционном движении // Историографический сборник. Саратов, 1974. № 6. С. 156–180.
[40] Руколь Б.М. Источники об Иерониме Пражском // Славяне в эпоху феодализма. К столетию академика В.И. Пичеты. М., 1978. С. 335–340.
[41] Галямичев А.Н. К проблеме истолкования сущности гуситского движения // Из истории социально-этических и политико-правовых идей. Саратов, 1990. С. 118–124.
[42] Средневековый город. Саратов, 1974. Вып. 2. С. 111–145.
[43] История общественной мысли. М., 1972. С. 507–533.
[44] Озолин А.И. Антифеодальная оппозиция в Чехии второй половины XIV – начала XV века. Зарождение гуситской идеологии. Учебно-методическое пособие. Саратов, 1986. 59 с.; Он же. Бюргерская оппозиция в гуситском движении. Саратов, 1973. 121 с. и др.
[45] Озолин А.И. Из истории гуситского революционного движения. Саратов, 1962; Он же. Складывание национальной программы бюргерской оппозиции в Чехии конца XIV – начала XV в. // Средневековый город. Саратов, 1968. С. 111–164; Он же. Князья и прелаты Германии в борьбе с гусизмом // Славянский сборник. Саратов, 1985. Вып. 3. С. 127–142; Он же. Города и развитие чешско-германских связей в XIV – начале XV вв. // Средневековый город. Саратов, 1987. Вып. 8. С. 98–105.
[46] Озолин А.И. Из истории гуситского революционного движения. Саратов, 1962; Он же. Складывание национальной программы бюргерской оппозиции в Чехии конца XIV – начала XV в. // Средневековый город. Саратов, 1968. С. 111–164; Он же. Города и развитие чешско-германских связей в XIV – начале XV вв. // Средневековый город. Саратов, 1987. Вып. 8. С. 98–105.
[47] Липатникова Г.И. Эталоны поведения студентов Карлова университета (конец XIV – начало XV в.) // Известия Воронежского государственного пед. института. Воронеж, 1984. Т. 229. С. 85–103.
[48] Липатникова Г.И. К проблеме феодальной интеллигенции (на материалах истории Пражского университета) // Вопросы истории славян. Воронеж, 1985. Вып. 8. С. 3–15.
[49] Социально-политические и культурные процессы в странах Европы и Америки в средние века и новое время. Йошкар-Ола, 1990. С. 3–43
[50] Озолин А.И. Ян Гус о феодальном государстве // Вопросы славянской филологии. Саратов, 1963. С. 41–47.
[51] Липатникова Г.И. Ян Гус // Вопросы истории славян. Воронеж, 1966. Вып. 2. С. 3–25.
[52] Виноградова А.И., Пашаева Н.М. Научная конференция, посвященная 550-летию со дня смерти Яна Гуса // Советское славяноведение. 1965. № 6. С. 89–92
[53] Славяне в эпоху феодализма. К столетию академика В.И. Пичеты. М, 1978. С. 335–340.
[54] Митряев А.И. Про оцiнку в радянськiї iсториографiї соцiальной сутi iдеологiї i позiцiй Петра Хельчицкого та Яна Желiвського в гуситськом pyxi // Вiсн. Харькiв. ун-ту. 1974. Вип. 8. № 104.
[55] Москаленко Е.А. Община чешских братьев и ее роль в развитии чешской культуры // Проблемы всеобщей истории. М., 1977. С. 252–267.
[56] Липатникова Г.И. Восприятие элементов античной культуры в городской культуре Чехии XIV – XV вв. // Средневековый город. Саратов, 1981. Вып. 6. С. 148–150.
[57] Сапронова Н.Т. Г.И. Липатникова (1923–1992). Из неопубликованного // Вопросы истории славян. Воронеж, 1999. Вып. 14. С. 170–177; Галямичев А.Н. Видный историк-славист (О научном наследии А.И.Озолина) // Вопросы истории славян. Воронеж, 1999. Вып. 14. С. 178–187; Он же. Артур Иванович Озолин (Страницы биографии историка-слависта) // Славянский сборник. Саратов, 2003. Вып. 6. С. 146–158.
[58] История литератур южных и западных славян. М., 1997. Т. 1. С. 673–674.
[59] Лаптева Л.П. Гуситское движение в освещении чехословацкой историографии последнего двадцатилетия (1970–1990 гг.) // Вопросы историографии зарубежной истории. Йошкар-Ола, 1991. С. 77–94.
[60] Лаптева Л.П. Пражский университет в русской историографии второй половины XX в. // Вопросы истории славян. Воронеж, 1999. Вып. 14. С. 137–153.
[61] Лаптева Л.П. Чешский мыслитель XV в. Петр Хельчицкий в русской историографии: Петр Хельчицкий и Лев Толстой // Вестник Московского университета. 1996. № 3. С. 48–56; Она же. Чешский мыслитель XV века Петр Хельчицкий и Лев Николаевич Толстой // Яснополянский сборник-2002. Тула, 2003. С. 38–45.
[62] Лаптева Л.П. Чешская феодальная история в освещении русской историографии XIX – начала XX в. // Вопросы истории славян. Воронеж, 2001. Вып. 15. С. 117–134.
[63] Garkua L. Rozvoj esk husitologie od roku 1989 do roku 2005. Husitsk Tbor. Tbor, 2006.. 15. S. 319–363.
[64] Рандин А.В. Пражский университет и распространение в Чехии учения Джона Виклифа (первое поколение чешских виклифистов) // Социально-политическая борьба в странах Европы и Америки в средние века и новое время. Йошкар-Ола, 1991. С. 76–92; Он же. Борьба внутри утраквистского лагеря и магистры Пражского университета в ходе гуситской революции (20-е годы XV в.) // Политика и культура стран Европы и Америки. Йошкар-Ола, 1994. Ч. 1. С. 28–59.
[65] Средневековая городская культура Тверь, 1991.С. 47–62.
[66] Мельников Г.П. Культура зарубежных славянских народов. Для учащихся гимназий гуманитарного профиля. М., 1994. С. 72–82; Он же. Средневековая Европа глазами современных историков. Книга для чтения. М., 1994; От средневековья к новому времени. Новый человек (автор раздела о гуситском движении Г.П. Мельников). С. 96–117.
[67] История культур славянских народов. М., 2003. Т. 1. Древность и средневековье. С. 345.
[68] Гаркуша Л.М. Сигизмунд Люксембургский (1368–1437) как политик // Вопросы истории славян. Воронеж, 2001. Вып. 15. С. 49–68.
[69] Лаптева Л.П. Реформатор второго плана // Человек второго плана в истории. Ростов-на-Дону, 2005. Вып. 2. С. 26–54.
[70] Церковь в истории славянских народов. Балканские исследования. М., 1997. Вып. 17. С. 44–52.
[71] Славяно-германские исследования. М., 2000. Т. 1–2. С. 130–166.
[72] Пашинин А.П. Шляхта и военное искусство гуситов // Военно-исторические исследования в Поволжье. Саратов, 2003. С. 48–54; Он же. Из истории феодальных войн в Чехии (гетман наемников пан Ян Сокол из Ламберка) // Военно-исторические исследования в Поволжье. Саратов, 2005. Вып. 6. С. 16–18; Он же. Борьба панства и королевской власти в Чехии в конце XIV – начале XV веков // Новый век: история глазами молодых. Саратов, 2003. Вып. 1. С. 12–20 и др.
