Проблема легитимации в конституировании социальной реальности (социально-философский анализ)
На правах рукописи
КОЗЛОВ Сергей Валентинович
ПРОБЛЕМА ЛЕГИТИМАЦИИ В КОНСТИТУИРОВАНИИ СОЦИАЛЬНОЙ РЕАЛЬНОСТИ
(СОЦИАЛЬНО-ФИЛОСОФСКИЙ АНАЛИЗ)
Специальность 09.00.11 – социальная философия
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени
кандидата философских наук
Тверь – 2008
Диссертация выполнена на кафедре теории и истории культуры
Тверского государственного университета.
Научные руководители: доктор философских наук, профессор
Губман Борис Львович
доктор философских наук, профессор
Михайлова Елена Евгеньевна
Официальные оппоненты: доктор философских наук, профессор
Яблокова Наталия Игоревна
кандидат политических наук
Бааль Наталья Борисовна
Ведущая организация Военная академия воздушно-космической
обороны имени маршала Жукова Г. К.
Защита состоится «12» декабря 2008 года в 14.00 часов на заседании диссертационного совета по философским наукам (ДМ 212.263.07) в Тверском государственном университете по адресу: 170000, Тверь, ул. Желябова д.33
С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Тверского государственного университета по адресу: 170000, Тверь, ул.Скорбященская, д.44а
Автореферат разослан «12» ноября 2008 г.
Ученый секретарь диссертационного совета С.П. Бельчевичен
кандидат философских наук, доцент
I. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Актуальность темы исследования. Многие философы и социологи сегодня сходятся в том, что динамизированные общества современности в определенном смысле все более оказываются «”по ту сторону” природы и традиций»[1]. Разумеется, сама природа, равно как и конституируемые в человеческих взаимодействиях традиции, объективно не перестают быть реалиями, так или иначе задающими горизонт индивидуальных и коллективных практик. Но в целом трансформируется отношение к ним. Усиление роли целевой, «проективной» рациональности в структурах человеческого бытия оказывается сопряженным с перемещением временного горизонта общества из прошлого в будущее, с акцентированием «делаемости» вещей и оформляемости самих социальных отношений. Как результат, на первый план выходит социальная рациональность как функция активности социальных субъектов (индивидуальных и коллективных) по отношению к социальной реальности.
С этим связаны и изменения, происходящие в современном мире с властью. Не переставая быть репрессивным механизмом, современная власть стремится предстать, прежде всего, как основание для достижения целерациональных, оправданных результатов. В масштабах общества такая власть предполагает стимулирование и продуцирование стратегий, выступающих формой организации и реализации социальных взаимодействий. Используя новейшие разработки в сфере управления, опираясь на достижения антропологических наук, она может приобретать все менее фиксируемые, менее явные формы. При этом происходящие с властью трансформации оказываются сопряженными с тем фактом, что в условиях развитого индустриального общества (переходящего в общество постиндустриальное, информационное) все более сомнительной, проблематичной становится возможность осуществления стратегий его развития из какой-то одной «привилегированной» точки общества, с какой-то одной социальной позиции.
Современные реалии ставят в центр внимания, как специалистов (экспертных сообществ), так и широкой общественности, проблему стратегий устойчивого социального развития. Их разработка и осуществление подразумевает сосредоточенность на сфере социальных взаимодействий, в ходе которых реализуются и, одновременно, конституируются те или иные структуры социального бытия. Речь в такой перспективе должна идти об интерактивном процессе, сопрягающем стратегическое действие (целеполагание, целедостижение, результативность) и коммуникативную рациональность (ориентированную в русле поиска взаимопонимания, согласия), что с особой силой актуализирует значимость механизмов консенсуса, убеждения в жизни общества, а также необходимости «пестования», развития, совершенствования таковых.
Следует подчеркнуть, что в современных российских реалиях, в связи с необходимостью преодоления обществом системного кризиса, его последствий, обретения достойного места в современном мире, особенно важна задача организации и реализации социальных взаимодействий, приводящих к упорядоченной нормативной среде, устойчивым и легитимированным отношениям социальных акторов. В этой связи весьма значима и социально-философская рефлексия по поводу проблемы конституирования социальной реальности как таковой, включая вопрос о легитимации в процессах конституирования. Разработка проблемы в концептуально-смысловом и ценностно-мировоззренческом плане может составить базу для критически фундированных конструкций, способных обосновывать определенные формы социально-политической практики.
Степень разработанности проблемы. Процессы социального конституирования, воспроизводства как сами по себе, так и в аспекте проблемы легитимации конституируемых социальных структур находятся в центре внимания философов, социологов, культурологов, политологов.
В социологической и социально-философской литературе сложилось два ключевых подхода к рассмотрению социальных процессов: структурно-функционалистский (Э. Дюркгейм, А.Р. Редклифф-Браун, Т. Парсонс, Р. Мертон и др.)[2] и феноменологически-интеракционистский (М. Вебер, А. Шютц, П. Бергер, Т. Лукман, Дж. Мид, Г. Блумер, И. Гофман, Г. Гарфинкель и др.)[3]. Первый связан с рассмотрением социального порядка в ракурсе системных механизмов, организующих взаимодействия акторов. Легитимация при этом соотносится, преимущественно, с принципом функциональности, т. е. с потребностью системы поддерживать свое существование и развитие. Второй подход акцентирует «субъективно подразумеваемый смысл» и «ориентацию на другого» осуществляемых субъектами социальных действий, в ходе которых и происходит постоянное конституирование реальности социума как интерсубъективного жизненного мира. На фоне этих двух подходов следует отметить исследовательскую стратегию Ю. Хабермаса[4], в рамках которой общество постигается как «двухступенчатое». Это означает, что анализ современного общества из перспективы жизненного мира и социальной интеграции, определяемых системой значений, разделяемых субъектами, дополняется его анализом как системы, интеграция которой осуществляется через «обезъязыковленные» средства управления, а также функциональные связи, не являющиеся результатом намерений действующих лиц.
В работах постмодернистских теоретиков М. Фуко, Ж. Делеза, Ж. Бодрийярa[5] процессы социального конституирования рассматриваются в перспективе «микрофизического» анализа власти. Речь идет об отношениях анонимных сил, продуцирующих и ранжирующих цепочки мельчайших социальных актов и составляющих фоновую структуру человеческого бытия. Социально-властные структуры в их взаимосвязи, взаимообусловленности со структурами знания представляются как производящие субъективность индивида посредством организации социального пространства.
В соотнесенности со сформированным в трудах Э. Гуссерля[6], А. Шютца, Ю. Хабермаса философским осмыслением повседневности, постмодернистский подход к анализу социальности проливает свет на множество латентных процессов самоорганизации общества, а также на зарождение, функционирование и развитие практик власти, формирующих контекст обыденного социального действия.
Под влиянием развития лингвистической философии, а также такой дисциплины, как семиология, в философских и социологических концепциях второй половины ХХ в. осмысляются властные функции знаково-символических систем (Р. Барт, У. Эко, Ж. Бодрийяр)[7], их роль в установлении контролируемого консенсуса в обществе. «Микрофизическое» пространство власти предстает при этом как соотнесенное с «семиосферой» человеческого бытия, т. е. со знаковым пространством, предписывающим способ прочтения и истолкования окружающей действительности.
Распространение конструктивистских идей (от феноменологии до постструктурализма) определяет перефокусировку внимания многих исследователей с предзаданности социальных структур на их конституируемость, воспроизводимость в ходе интеракций. Так, во влиятельных социологических теориях П. Бурдье[8] и Э. Гидденса[9] социальный порядок рассматривается прежде всего как ментальный, определяемый на уровне социальных представлений, диспозиций, заключенных в каждом социальном агенте. Одновременно акцентируется видение социального пространства как системы различий, перманентно конституируемых в виде субъективных и объективных структур.
Среди отечественных философов и социологов, рассматривающих проблему конституирования социального порядка, следует отметить работы А.Т. Бикбова, Б.Л. Губмана, В.В. Ильина, Ю.Л. Качанова, Д.В. Михель, Н.Ф. Наумовой, В.А. Подороги, В.Г. Федотовой, В.Н. Фурса, О.В. Хархордина, Н.А. Шматко; Н.И. Яблоковой и др[10]. Стратегии как организующий принцип в пространстве социальных практик, взаимодействий рассматриваются у В.Е. Кемерова, Н.Ф. Наумовой, Э.Н. Ожиганова, Г.Г. Почепцова и др[11]. Есть работы, посвященные проблеме легитимации социально-политических структур в реалиях новейших российских трансформаций (Т.А. Алексеева, В.А. Ачкасов, С.А. Елисеев, С.М. Ланцов, и др.)[12], где акцент делается на политологических и политико-философских аспектах проблемы.
В целом в отечественной социально-философской и социологической литературе упрочилась идея, согласно которой всякий устойчивый, будь то экономический или политический, порядок предполагает свою соотнесенность с соответствующей системой культурных значений, правил и норм, на которые он опирается и которые легитимируют его существование. Одновременно достаточно распространены подходы в духе социального конструктивизма, рассматривающие реальность социума как постоянно конституируемую на уровне взаимодействий и представлений социальных акторов. При всем этом не удается обнаружить работ, специально посвященных комплексному социально-философскому рассмотрению проблемы легитимации в контексте конституирования социального порядка.
Актуальность рассматриваемой проблемы определяет выбор темы исследования, объектом которого являются социальный порядок и его конституирование, а предметом – легитимация социального порядка и социально-политических стратегий как формы его реализации.
Цель и задачи исследования. Целью является социально-философский анализ проблемы легитимации социального порядка, а также стратегий, выступающих формой его организации. Достижение поставленной цели предполагает решение ряда задач:
– обосновать предметную область исследования, локализовав ее рамками взаимосвязи институционализации и легитимации в конституировании социального порядка, а также социально-философских осмыслений этой взаимосвязи;
– на основе текстов социальных теоретиков ХХ в. выявить теоретический потенциал понятия «легитимность» для философского осмысления общества и происходящих в нем процессов;
– произвести сравнительно-аналитическое рассмотрение современных социально-философских концептуализаций власти в контексте проблемы конституирования социального порядка, его легитимации;
– дать трактовку социального порядка, власти и их легитимности как социокультурных, ценностно-нормативных реалий; в связи с этим эксплицировать проблему легитимности как проблему ценностей, норм, смыслов, задающих базовые параметры взаимодействия и коммуникации социальных акторов;
– осмыслить социально-политические стратегии как форму организации и реализации социальных взаимодействий;
– представить проблему легитимации стратегий в контексте институциональных процессов в социуме, а также в связи с проблемой «оправдания», «обоснования» самой институциональной сферы общества;
– прояснить некоторые особенности и концептуально-смысловые, мировоззренческие аспекты легитимационных практик, как в контексте процессов социальной модернизации, так и вызываемых ею в современных реалиях социокультурных следствий (ситуация «постмодерна»).
Методологические и теоретические основы исследования. Важная роль в работе отводится теоретико-методологической рефлексии, сопряженной с использованием методов концептуального анализа и реконструкции построений социальных теоретиков, а также с проблемно-тематическим и сравнительно-аналитическим способами рассмотрения и изложения материала.
В исследовании применяются методологические принципы и обобщения, содержащиеся в работах М. Вебера, П. Бергера, Т. Лукмана, Т. Парсонса, Н. Лумана, П. Бурдье, Э. Гидденса, Ю. Хабермаса, М. Фуко, Ж. Делеза, Ж.-Ф. Лиотара и др. Особо значима теоретико-методологическая установка, в рамках которой общество должно быть постигаемо одновременно как «жизненный мир» и как «система» (Ю. Хабермас). Обращение к идее общества как «процессуирующей реальности» обосновывается такой социальной онтологией, которая полагает реальность общества несводимой к реальности индивидов, но при этом функционирующей и перманентно конституируемой именно в интеракциях, ими осуществляемых. Акцент в этой связи делается, с одной стороны, на «понимающей» методологии, феноменологически-интеракционистском подходе и теории «жизненного мира», а с другой – на теоретических ресурсах структурного функционализма и теории систем, применяемых на основе принципов взаимодополнительности, целостности (системности), аналитичности.
Структура диссертации и ее основное содержание. Работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы. Общий объем диссертации – 194 страницы.
Во «Введении» обосновывается актуальность темы диссертации, рассматривается степень ее разработанности, определяются объект, предмет, цели и задачи исследования, излагаются его теоретико-методологические основы, а также научная новизна и положения, выносимые на защиту.
В главе первой – «Социальный порядок, власть, легитимность как теоретические конструкты и социокультурные реалии» рассматриваются власть и легитимность как современные социально-философские концепты в связи с проблемой социокультурной, ценностно-нормативной обоснованности присущего социуму социально-властного порядка.
В первом параграфе «Легитимность как концепт социального теоретизирования» осуществляется анализ наиболее значимых концептуализаций легитимности в построениях ряда социальных теоретиков, и на этой основе выявляется концептуально-смысловая содержательность и теоретический потенциал понятия «легитимность» для философского осмысления общества и происходящих в нем процессов.
Во втором параграфе «Власть как современный социально-философский концепт в контексте проблемы конституирования социального порядка» осмысляются ключевые подходы, репрезентирующие власть в качестве важнейшего феномена социальных отношений. Акцентируются символические и коммуникативные аспекты власти в современном обществе, публичная власть рассматривается в перспективе проблемы ее легитимации.
Третий параграф «Социальный порядок и его легитимность как социокультурные, ценностно-нормативные реалии» включает рассмотрение власти и социального порядка в контексте их социокультурной (включая ценностно-нормативную) обоснованности.
Глава вторая «Социально-политические стратегии и проблема их легитимации в процессах конституирования социальной реальности» посвящена осмыслению стратегий как формы организации социальных взаимодействий и специфики их легитимации в детрадиционализирующемся/посттрадиционном обществе.
В первом параграфе «Стратегии как форма организации и реализации социальных взаимодействий» рассматривается понятие стратегии в связи с проблемой организации и реализации определенного порядка социальных взаимодействий.
Второй параграф «Легитимация социально-политических стратегий в конституировании социального порядка» включает рассмотрение проблемы легитимации стратегий в перспективе социальной и системной интеграции в обществе, институциональных процессов в нем.
В третьем параграфе «Легитимационные практики в связи с процессами модернизации и “постмодернизации”» рассматриваются некоторые особенности легитимации в социуме в условиях модернизационных процессов, а также вызываемых ими в современных реалиях социокультурных следствий (ситуация «постмодерна»).
В «Заключении» подведены итоги диссертационного исследования, сформулированы его основные выводы.
II.НАУЧНАЯ НОВИЗНА ИССЛЕДОВАНИЯ И ОБОСНОВАНИЕ ОСНОВНЫХ ПОЛОЖЕНИЙ, ВЫНОСИМЫХ НА ЗАЩИТУ
Научная новизна заключается в следующем:
– выявляется концептуально-смысловая наполненность и теоретический потенциал понятия «легитимность» для философского осмысления общества и происходящих в нем процессов;
– раскрывается особый статус практики легитимации в социуме, ее роль в процессах конституирования социального порядка, связь с процессами его институализации;
– государственно-институциональные формы власти рассматриваются во взаимосвязях и взаимообусловленности с микроуровневыми отношениями власти;
– конституируемый в интеракциях социально-властный порядок представляется в тесной связи с порядком ментальным, утверждающимся на уровне социальных представлений, диспозиций акторов;
– проблема легитимности эксплицируется в связи с проблемой ценностей, норм, смыслов, задающих базовые параметры взаимодействия и коммуникации социальных акторов;
– социально-политические стратегии рассматриваются в качестве формы организации социальных взаимодействий, акцентируется связь легитимации стратегий с институциональными процессами в социуме;
– проблема легитимации социально-политических стратегий представлена в контексте механизмов интеграции в обществе: а) системной (административно-управленческие и экономические механизмы) и б) социальной (в основе – общая система значений, укорененных в культуре, структурах жизненного мира участников интеракций); акцентируется роль интерсубъективного жизненного мира как ценностно-смыслового фундамента многообразных дискурсов и практик в обществе;
– специфика легитимационных дискурсов и стратегий в детрадиционализирующемся/посттрадиционном обществе связывается с усиливающейся ролью целевой, «проективной» рациональности в структурах человеческого бытия; на этом фоне отмечаются легитимирующие/делегитимирующие функции научных и философских дискурсов в современном обществе в отношении стратегий (парадигм) социального функционирования, воспроизводства и развития.
Основные положения, выносимые на защиту.
1. Анализ современных социально-философских концептуализаций легитимности показывает, что исходным основанием для многих из них является трактовка легитимности в субъективном плане (традиция М. Вебера), т. е. как определенного представления о социальном порядке, его смысле, «значимости», отправляясь от которого индивиды выстраивают свою активность и тем самым обеспечивают его (порядка) функционирование и воспроизводство. При этом может подразумеваться, что легитимность в качестве свойства определенного порядка, власти (объективный аспект) есть их интегрированность, согласованность, способность поддерживать свое существование с минимумом принуждения и насилия, что предполагает в том числе активное использование символических ресурсов власти, да и всего социума в целом, для утверждения веры в «правильность» существующего положения дел. Представляется необходимым самым тесным образом сочетать эти два смысловые аспекта рассмотрения легитимности. В таком случае с очевидностью выявляется, что «практика легитимации», будучи одной из компонент социально-политической практики, имеет особый статус: она равнозначна обоснованию и оправданию, доказательству «справедливости» существующего поля отношений и системы институтов. В целом легитимацию следует рассматривать как необходимый уровень и, одновременно, механизм в конституировании (включая и воспроизводство) всякого социального порядка, социальной реальности как таковой.
Общепризнанно, что целостная научная концептуализация легитимности впервые была осуществлена М. Вебером. В духе принципов методологического индивидуализма он рассматривает легитимность не столько как свойство самого социального порядка, сколько как свойство определенного представления о нем, исходя из которого люди ведут себя определенным образом, устанавливая соответствующие отношения друг с другом. В центре внимания в таком случае оказывается проблема обеспечения веры в легитимность социального порядка, власти.
Подобное видение стало отправной точкой для многих более поздних социально-философских концептуализаций легитимности. Так, согласно представителям феноменологического направления социального теоретизирования П. Бергеру и Т. Лукману, легитимность социального порядка достигается во взаимосвязи его субъективного признания и интеграции. При этом акцентируется, что легитимация имеет нормативные и когнитивные аспекты. Это означает, что «легитимация говорит индивиду не только, почему он должен совершать то или иное действие, но и то, почему вещи являются такими, каковы они есть». В данной связи показательна также концепция П. Бурдье, в которой понятие легитимности увязывается с представлениями о «символической борьбе» как борьбе за право «утверждать истину о социальном мире», которая в своем пределе есть борьба за монополию на «легитимное символическое насилие». Легитимность власти, социального порядка подразумевает наличие символических ресурсов, символического капитала, определяемых «кредитом доверия» и сулящих обладателям таковых право на арбитраж в спорах о «легитимном видении» социального мира.
Для выявления потенциала понятия легитимности в рамках социально-философского осмысления общества и происходящих в нем процессов важной является идея о том, что всякий устойчивый социальный порядок предполагает наличие системы ценностей и норм, на которые он опирается и которые легитимируют его существование. Исходя из этой идеи, Т. Парсонс акцентирует собственно нормативный аспект осуществления легитимности, понимаемый им как сочленение системы норм и экспектаций (ожиданий) с регулирующими их ценностями. Легитимность в таком случае предстает в связи с институализацией ценностно-нормативного порядка, вокруг которого и формируется вся коллективная жизнь.
Отправляясь от социально-философских концептуализаций легитимности, важно отметить, что легитимность являет собой ценностный, культурный аспект определенного социального порядка, осуществляемых в его рамках практик, взаимодействий. Возникая из однородности установок, нравов, традиций, экономической системы, общего духа данного типа общества, легитимность несводима к легальности, означающей формальную, юридическую законность. Государственная власть, конечно, может осуществить легализацию определенных отношений, практик, но в том случае, если они будут противоречить установкам и ценностным приверженностям общества или отдельных его слоев, то они будут восприниматься носителями данных представлений в качестве нелегитимных, негативно сказываясь на представлениях о легитимности власти и ее полномочий. Сами легально-рациональные механизмы функционирования власти и общества предполагают их признание обществом, что и делает их легитимными.
2. Власть является одним из важнейших феноменов в пространстве социальных взаимодействий. Происходящий в современной социально-философской мысли отход от определений власти в духе классической «философии субъекта» позволяет понять ее как сеть безличных отношений, пронизывающих собой социальную целостность (М. Фуко, Ж. Делез и др.); понять как то, что укоренено, в том числе, и в ценностно-нормативном содержании (и механизмах) культуры. Очевидно, что осмысляя власть, следует видеть в ней не только «отложенное насилие», «возможное насилие», но и «власть» определенных идей, ценностей, норм, смыслов над сознанием людей. В целом, властные феномены неразрывно связаны со сложноорганизованными процессами социального конституирования, воспроизводства на различных уровнях социального бытия. Пронизывая пространство коммуникативных взаимодействий, властные феномены могут представать здесь в своих символически-коммуникативных формах. При этом эскалация принуждающего насилия, постоянная угроза его применения, систематически нарушая это пространство, разрушая доверие в социуме, могут оборачиваться разрушением самой власти в ее сложившихся конфигурациях, институционализированных формах.
Властное (и вообще социальное) пространство возможно представить в качестве системы различий, функционирующих и перманентно конституируемых в виде объективных и субъективных структур. При этом социальный порядок предстает в неразрывной связи с порядком ментальным, т. е. как несводимый лишь к своим вещественным составляющим и существующий в значительной мере в виде социальных представлений и диспозиций, заключенных в каждом социальном агенте.
Традиционно власть определяют в контексте межсубъектных отношений, где одна из сторон, «присваивая» себе волю другой, реализует свое господство (классическая кратологическая парадигма от Т. Гоббса до М. Вебера). Подобное видение может быть дополняемо и корректируемо рассмотрением власти на макрополитическом уровне в качестве особого интегративного свойства, возникающего в рамках социальной целостности и направленного на поддержание ее существования и развития, условием чего является координация коллективных целей с интересами отдельных индивидов и групп.
Утверждение постклассической философской парадигмы способствует перемещению рассмотрения власти на микроуровень, на уровень повседневности, где это рассмотрение сопрягается с осмыслением средств и способов нормирования, «нормализации» человеческой активности в контексте социальности. Анализ при этом может не сосредотачиваться на социальных институтах, государстве, персонифицированном авторитете: в центре внимания оказываются прежде всего формы и методы регламентации, осуществляемые как на уровне сознания индивида, так и, особенно, вне его, механизмы «символического насилия», взаимосвязи властных и дискурсивных практик. Таким образом, высвечивается недостаточность того способа фиксирования и описания власти, когда она преимущественно соотносится с целерациональной деятельностью и репрессивностью, воплощенными в государственно-институциональных формах с их монополией на «легитимное насилие» (классическая теория власти).
Современный социально-философский подход предполагает осмысление власти в многообразии ее микро- и макропроявлений, всегда данных в виде некоего баланса сил. Будучи соотнесенной с различными, в том числе весьма тонкими, зачастую актуально не фиксируемыми механизмами социального нормирования, регламентации и контроля («микрофизика власти» и «дискурсивные матрицы», «символическая власть» и «символическое насилие»), власть может быть репрезентирована как «обозначение комплексной стратегической ситуации в обществе» (М. Фуко). В реалиях современного общества все более очевидным становится образ власти как анонимной, безличной сети отношений, пронизывающих все общество, отношений, в рамках которых власть не может быть больше понята лишь как «простое ограничение свободы», «граница ее осуществления».
Важная роль в общественном бытии принадлежит специфическому дискурсу власти (М. Фуко), соотнесенному с функциями созидания социального тела и обеспечения оптимального способа его функционирования. Носителями этого дискурса являются представители элитных слоев (включая и представителей сферы «культурного производства»), организующие усилия людей, так или иначе влияющие на их помыслы и деяния.
С другой стороны, рассматривая проблему конституирования социального порядка, его легитимации, важно указать на то, что Ю. Хабермас обозначает в качестве «первичной власти общества» как власти, рождающейся в процессе коммуникации. Власть здесь представляют также не только политические институты, органы государственного управления или положения законов и подзаконных актов, но также правила, нормы, культурные стереотипы, формирующие поведенческие стратегии различных социальных групп и принципиально важные в обеспечении эффективного социального управления. Импликации этой власти («власти общественности») прослеживаются как на онтологическом уровне, в их непосредственных проявлениях, так и на семиотическом уровне, в смыслах и значениях.
3. Проблема оснований «легитимного порядка» в своей основе предстает как проблема рамочных условий, ценностей, норм, смыслов, задающих базовые параметры взаимодействия и коммуникации социальных акторов и через это организующих и обусловливающих возможность функционирования и воспроизводства единого социального пространства вообще. Общекультурная легитимация оказывает определяющее влияние на легитимацию правовых актов и политических решений в обществе.
Во всяком социуме присутствуют символические и моральные границы. Связаны они с устоявшимися схемами мышления, восприятия, оценивания и выражаются через нормативные запреты, а также представления и практики, посредством которых определенные реалии фиксируются, маркируются и отграничиваются как маргинальные или даже чуждые, инородные данному сообществу (и, стало быть, в последнем случае имеется устойчивая тенденция к отторжению таковых и даже к восприятию в качестве своего рода «табу»). Периоды переоценки и ревизии символических и моральных границ часто могут приводить к возникновению «моральной паники» и требованиям к переопределению и очерчиванию заново этих границ. Предполагая как наличие определенных норм, правил, регламентаций разного рода (не обязательно правовых в строгом смысле слова), так и их принятие, соблюдение, если не обществом в целом, то значимой его частью, легитимный порядок возможен лишь в условиях некой социальной целостности. И хотя всякая легитимность может обнаруживать момент относительности, а ее основания в принципе всегда могут быть подвергнуты критике, обоснованным представляется утверждать, что социум и легитимность – неразделимые явления и понятия: общество образует и сохраняет стабильность на базе какой-то легитимности.
Доминирующие в социуме ценности, нормы, смыслы могут быть поняты, с одной стороны, как образующие интерсубъективное концептуально-смысловое пространство, априорное по отношению к социальным практикам конкретных индивидов. С другой стороны, возможно акцентировать внимание именно на коммуникативных взаимодействиях, практиках индивидов, групп, сообществ, в ходе которых выкристаллизовывается, воспроизводится и модифицируется общее нормативно-смысловое, ценностное пространство, задающее горизонт социокультурной идентичности, самовыражения и деятельности индивидов и сообществ. В своей наличной данности определенные «системы значений», будучи интериоризированными индивидами в качестве структур их собственной идентичности, обычно предстают для них как нечто самоочевидное, не нуждающееся ни в каких дополнительных обоснованиях и подкреплениях. Но таковые могут предстать и как нечто объективировано-отчужденное, связываемое исключительно с определенными воплощающими их внешними структурами, институтами, «Властью», воспринимаемыми в качестве противостоящих индивидам сил, сущностей, сковывающих их активность, и таким образом подвергаться проблематизации (различной степени и интенсивности).
Определенные идеи, представления, соответствующие им установки, переживания, стереотипы, укореняясь в социуме, «материализуются» в институтах, практических обычаях и привычках. В таком виде они и оказывают формирующее влияние, в том числе, и на жизнь реальной политики и власти. И хотя непосредственно социально-политическая коммуникация может быть ориентирована на нечто такое, что могло бы встретить возражения и еще нуждается в обсуждении, в ее структуре некоторым образом уже скрыты ценности и рамочные условия, определяющие саму возможность коммуникации. «Они предполагаются, допускаются в форме намеков и импликаций» (Н. Луман) и в случае устоявшихся интеракций могут «коммуницироваться» вообще незаметно.
В целом важно подчеркнуть, что постклассическая социально-философская перспектива актуализирует рассмотрение социально-властного порядка как перманентно конституируемого на уровне взаимодействий и представлений социальных акторов.
4. Социально-политические стратегии являются системами ориентирования практик, формами организации взаимодействий между людьми. Акценты на «искусственности» или «естественности» стратегий в значительной степени определяются состоянием общества: идет ли речь о «простраивании» пространства социальных взаимодействий в условиях кардинальных (или, по крайней мере, существенных) трансформаций или о воспроизводстве наличного пространства интеракций в условиях устоявшегося, эффективно функционирующего порядка социальных взаимодействий.
Процессы, протекающие в обществе, предстают в виде многовариантной сети взаимодействия людей и обстоятельств, включающей в себя в качестве важной составляющей «рациональное» (т. е. целенаправленное) принятие решений в условиях той или иной степени неопределенности, конкретных ограничений, сотрудничества и соперничества. Стратегия является компонентом любого сложного действия, ориентированного на длительную перспективу. Выступая организующим принципом практик, стратегия может обнаруживать в себе определенный концептуально-теоретический компонент. При этом программные и теоретические схемы в разворачивании стратегии оказываются подчиненными ее реализации, в ходе которой отдельные схемы, фигуры могут меняться местами или даже трансформироваться ради поддержания общей направленности стратегического действия. Как таковая, стратегия включает способ не только решения, но и постановки некоторой жизненной задачи, а также сам тип доминирующих притязаний и способ расстановки приоритетов.
В перспективе общества в целом понятие стратегии фиксирует проблему общей направленности его развития, а также ценностно-смысловых оснований и ориентиров этого развития. Стратегирование подразумевает в таком случае полагание образа будущего, выбор направления преобразовательной деятельности, прояснение ее долгосрочных целей и ожидаемых результатов. Но речь здесь идет не просто об «управленческой работе с будущим» (как чаще всего в теории управления и понимается суть стратегии), но и о проблеме выбора и самоопределения на основе широкого общественного согласия, о путях достижения, обеспечения этого согласия. Проблема стратегии в таком случае отсылает к проблемам обретения обществом устойчивой самоидентичности и дальнейшей его интеграции на этой основе. Сама же стратегическая перспектива при этом оказывается необходимым образом сопряженной с некими способами организации порядка социальных взаимодействий, с механизмами интеграции социального пространства, конституирования институциональной сферы общества.
5. Макрополитические стратегии, нацеленные на организацию определенных форм социальных взаимодействий, социальных структур, могут быть реализуемы лишь во взаимосвязи с микроуровневыми процессами в обществе, составляющими основу и фон его институциональной сферы. Легитимация подобных стратегий является необходимым условием конституирования адекватного им социального порядка. Разворачиваться она может на двух основополагающих уровнях: 1) на уровне формально организованных, целерационально ориентированных системных механизмов интеграции социального пространства (прежде всего административно-управленческих и экономических механизмов) в соответствии с принципами эффективности, результативности, оптимальности их функционирования; 2) на уровне «жизненномировых» «ресурсов» и механизмов в соответствии с культурно обусловленными представлениями и стереотипами, укорененными в том числе в сфере повседневности. При этом сами формально организованные системы социального действия, функционирования нуждаются в укоренении, «опривычивании» их на уровне жизненного мира.
Рассматривая стратегии в качестве формы организации и реализации социальных взаимодействий, продуктивно ориентироваться на теоретико-методологическую идею, согласно которой общество должно быть постигаемо одновременно как «жизненный мир» и как «система» (Ю. Хабермас). В такой перспективе проблема стратегий и форм их легитимации предстает соотнесенной с процессами и механизмами социальной и системной интеграции в обществе, подчеркивается роль жизненного мира как обосновывающего собой многообразные практики и дискурсы в нем.
Важно заострить внимание как на различии, так и, одновременно, взаимосвязи, взаимовлиянии социальной и системной интеграции. Согласно Ю. Хабермасу, системный уровень интеграционных процессов составляют формально организованные «сферы действия» (экономическая и административно-управленческая прежде всего), ориентированные в русле операциональности, эффективности собственного функционирования. На уровне же собственно социальном интегрированность всякого сообщества определяема системами значений, смыслов, укорененных/укореняемых в структурах интерсубъективного жизненного мира. Жизненный мир есть непосредственно переживаемый мир повседневности, социальных очевидностей. Основу его составляют передаваемые через культуру языково-организованные толкования мира. Формируя контекст инструментальной деятельности и интерактивного процесса, жизненный мир, одновременно выступает в качестве «резервуара», из которого участники коммуникации черпают убеждения, чтобы в ситуации возникшей потребности во взаимопонимании предложить интерпретации, пригодные для достижения консенсуса. В условиях развития системных интегрирующих механизмов, прогрессирующей рационализации общественного бытия жизненный мир (представ в качестве сфер «приватности» и «общественности») оказывается лишь определенной сферой, подсистемой общества, но при этом он остается сферой, определяющей состояние общественной системы в целом. Целерационально ориентированные, системные механизмы социального функционирования, «колонизируя» жизненный мир, трансформируя его в соответствии с имманентными себе императивами, сами нуждаются в укоренении в жизненном мире, в том числе и в сфере повседневности.
Опираясь на теоретические ресурсы структурного функционализма (Э. Дюркгейм, Т. Парсонс и др.), но при этом, помещая их в контекст социально-конструктивистских подходов (А. Шютц, П. Бергер, Т. Лукман), возможно представить возникновение новых социальных порядков как процесс, в ходе которого определенные представления и практики, приобретая характер групповых, коллективных, трансформируются в социальные структуры. Легитимация в соотнесенности с институциональными процессами в социуме предстает здесь в качестве необходимого уровня и, одновременно, механизма конституируемости, устойчивой воспроизводимости определенных социальных реалий. В ходе легитимации данные реалии получают оправдание и обоснование не только в плане своего фактического существования и успешного функционирования, но и на уровне культурного символизма, интегрирующего значения, уже свойственные отдельным институциональным процессам, и помещающего их в некую целостную смысловую перспективу. Основу как для институализации, так и для легитимации, при этом составляют «опривычивание» и типизация соответствующих представлений и практик (П. Бергер и Т. Лукман).
Отправляясь от социально-философских осмыслений процессов «социального конструирования реальности», в диссертации акцентируется крайне сложный и противоречивый характер взаимовлияния макрополитических стратегий, нацеленных на конституирование определенных форм социальных взаимодействий, социальных структур, и тех спонтанных сдвигов, которые могут происходить на уровне сознания и жизненных практик индивидов, социальных групп, сообществ (особенно в условиях масштабных социальных трансформаций). Очевидно, что реализация стратегий предполагает их встраивание в наличные структуры общества, в его связи как полисубъектного образования. При этом важна как ориентация на доминирующие в социуме представления о «легитимном социальном порядке» (М. Вебер), его смысле, значимости; так и формирование такой нормативно-прагматической среды восприятия, мышления, общения и действия, которая, будучи соразмерной, гармоничной с проводимым стратегическим курсом, координирует и субординирует многообразие практик, осуществляемых социальными агентами, интегрирует общество и придает этому курсу в целом и конституируемому в ходе его осуществления порядку характер легитимности. Реализуемые подобным образом стратегии социальных преобразований, обнаруживая свою эффективность и адекватность наличным реалиям и потребностям общества, со временем могут «уходить» в фундаментальные его структуры и начинают в таком случае «естественно» действовать и воспроизводиться в их составе. Происходящие при этом институциональные изменения обнаруживают свою взаимосоотнесенность, взаимообусловленность с теми микроуровневыми социальными процессами, которые проявляются изменением индивидуальных и групповых ценностей, а также жизненных стратегий и практик.
6. Специфика легитимационных дискурсов и практик в современном обществе определяется, прежде всего, 1) продолжающимися и даже интенсифицирующимися во всем мире модернизационными процессами, которые, определенным образом трансформируясь в контексте социокультурной ситуации «постмодерна», приобретают крайне сложный и противоречивый характер; а также 2) происходящей (в том числе и в связи с данными процессами) трансформацией самой структуры современной рациональности: от монологической – самоудостоверяющейся и стремящейся полагать себя и свои основания в себе самой – к коммуникативной – видящей всякую рациональность и ее основания в контексте интерсубъективного взаимодействия, диалога.
В современном социально-философском теоретизировании закрепилось понятие «проект модерна». Используется оно как для обозначения совокупности идей, концепций, выражающих дух, основные ценности, идеалы, устремления динамически развивающегося, обращенного в будущее «общества модерна», так и для обозначения самого процесса социального развития с начала Нового времени, в ходе которого реальностью становится новая динамичная социальная структура, обеспечивающая осуществление целей расширенного социального воспроизводства. Метафора «проекта» здесь акцентирует тот несомненный факт, что речь идет о принципиально новой, «посттрадиционной» направленности социального развития, которую так или иначе стремятся легитимировать средствами научных и философских дискурсов (причем в таком их понимании, которое претендует на универсальный, всеобъемлющий характер и смысл). Внося свой вклад в обоснование соответствующих социальных, экономических, политических структур, эти дискурсы играют важную роль в их конституировании, воспроизводстве (но при этом и сами интегрированы в определенный духовно-смысловой, культурный универсум и лишь в этой интегрированности и способны органично выполнять свои функции).
В специфических условиях современного мира модернизационные импульсы не только не затухают, но и разворачиваются с особой интенсивностью на фоне интеграционных и глобализационных процессов и вызываемых ими сложных и противоречивых следствий. Анализируя наличную социокультурную ситуацию, многие исследователи акцентируют в качестве определяющих ее мозаичность сознания, его антиидеологический и антиутопический характер и связанное с этим недоверие к глобальным метатеоретическим конструкциям, притязающим на объяснение мира. Имея в виду все это, относительно практик, стратегий, дискурсов, осуществляемых в современном социуме, вероятно, следует говорить об их «постмодернизации». Данный термин и используем (Р. Инглехарт, В.Г. Федотова и др.) для обозначения всех тех сложных, неоднозначных процессов, которые, возникая в современных условиях с особой интенсивностью продолжающейся модернизации (на основе модернизации и, одновременно, как ответная реакция на нее), определенным образом трансформируют, модифицируют ее в контексте новых реалий.
В условиях происходящего слома многих прежних парадигм развития современное общество все чаще предстает и осмысляется как «общество риска» (У. Бек, Н. Луман, Г. Бехман и др.). Насущнейшей оказывается проблема стратегий долговременного устойчивого развития и их легитимации, как на уровне отдельных стран, регионов, так и на уровне мирового сообщества в целом. Особую важность обретает в этой связи и бережное использование всех имеющихся социокультурных ресурсов (своего рода «социальная экология»). При этом рефлексивно осмысляемое наследие «проекта модерна», его позитивное содержание должны быть удерживаемы и обогащаемы социокультуными ресурсами, которые не были востребованы в его рамках (а зачастую и не могли быть востребованы), и которые сегодня «встраиваются в постсовременный мир, дополняя меняющуюся современность» (В.Г. Федотова). Речь в данном случае идет как о многообразии существующих культур, так и о тех содержаниях собственной культурной традиции (в том числе и самого Запада), которые были преданы забвению и даже утеряны в ходе модернизации.
Подобные процессы все более переносят центр тяжести легитимационных практик из «сферы универсализма» (в том числе универсально-теоретичеких схем) в сферу обыденности, повседневности, «микронарративов», где источником легитимации являются обычаи, традиции, собственный социокультурный опыт. Важная роль здесь отводится также усвоению и интерпретации опыта других групп, сообществ, народов. Суть в том, что в условиях современной плюралистичности, мозаичности, раскрывающих перед субъектами (как индивидуальными, так и коллективными) все новые и новые возможности выбора и увеличивающих объем принимаемых ими решений, люди должны «гораздо активнее, чем раньше, создавать и воссоздавать собственную идентичность» (Э. Гидденс).
В данной связи принципиально значима постмодернистская рефлексия над кризисом метанарративных обоснований в структуре современной рациональности. Таковые, согласно Ж.-Ф. Лиотару, получают свое предельное выражение и оформление в новоевропейском философско-метафизическом дискурсе, цель которого заключается не только в обосновании собственного научного знания, существующих социальных и политических институтов, этических представлений о добре и справедливости, но также всего образа жизни и стиля мышления, в придании им универсального характера. В логике постмодерна это есть форма и проявление «тотализующего дискурса», в ситуации кризиса которого (связываемого с кризисом классического образа рациональности вообще) центр легитимирующих функций естественным образом переносится в сферу микронарративов, обеспечивающих переходы между гетерогенными языковыми играми и образующих ткань нашего повседневного мира. Акцентирование роли повседневности в данном случае соотнесено с ее децентрированием, когда составляющие ее основу микронарративы мыслятся в своей локальности, как то, что не претендует на построение единого социального и культурного пространства. В ходе постмодернистской рефлексии над наличной социокультурной ситуацией фактически утверждается парадоксальная модель легитимации. Она предполагает не достижение консенсуса, а нарушение единства, расхождение, различие, локальность и паралогию. Очевидно, что постмодернистский дискурс, противопоставляя себя классическому дискурсу с его акцентом на «едином» и «тождественном», развенчивая всякую попытку универсализирующего обоснования в качестве проявления «тотализующего дискурса», оказывается соотнесенным с обоснованием, философской легитимацией социокультурных и политических стратегий мультикультурализма.
В данной связи обоснованным представляется утверждать, что подобные дискурсы и стратегии для обретения ими позитивной направленности объективно нуждаются в «идеологиях консенсуса». В современных условиях все это сопряжено с необходимостью отказа от ряда прежних взглядов на идеологию и науку, на способы их функционирования. На первый план современного социального теоретизирования и практики выходит коммуникативная установка, в свете которой именно субъект-субъектное взаимодействие, сопрягающее стратегическое действие и коммуникативную рациональность, предстает в качестве основополагающего ресурса общественного развития.
III. НАУЧНО-ПРАКТИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ ИССЛЕДОВАНИЯ И АПРОБАЦИЯ ЕГО РЕЗУЛЬТАТОВ
Научно-практическая значимость исследования. Работа представляет собой социально-философский анализ проблемы легитимации в конституировании социальной реальности. Исследование этой проблемы обладает как научно-теоретической, так и практической значимостью, непосредственным выходом на совокупность проблем, возникающих в связи с современной фазой модернизационного процесса в мире и стране. Проведенное исследование позволяет представить легитимацию в качестве необходимого уровня и, одновременно, механизма в конституировании социальной реальности, включающего в себя как формально-процедурные и институциональные аспекты, так и «оправдание», «обоснование» конституируемого в интеракциях порядка.
Теоретические выводы диссертации могут быть востребованы в рамках исследований социальных трансформаций и механизмов легитимации происходящих в обществе изменений, равно как и в рамках соответствующих социально-политических практик. Эти выводы могут также найти свое применение в ходе преподавания социальной философии, социологии, политологии, культурологии и ряда других вузовских курсов.
Апробация результатов исследования осуществлялась в ходе теоретических обсуждений на кафедрах философии и теории и истории культуры ТвГУ, а также в процессе преподавания базового курса философии (в теме «Философия общества»). Основные результаты диссертации нашли отражение в десяти научных публикациях автора (общий объем – 5,1 п.л.). Они были доложены на региональной научной конференции «Система регионального управления в России ХХ века (На материалах Тверского региона)» (Тверь, апрель 1999 г.) и на Всероссийской научно-практической конференции «Современные социально-политические технологии» (Ижевск, май 2008 г.).
Публикации:
- Проектирование и организация социальных взаимодействий, или к вопросу об их социокультурной легитимации // Вестник МГОУ. Серия «Философские науки». № 3-4. 2007. Выпуск в серии № 8-9. М., 2007. С.46-53.
- О легитимации в процессах конституирования социального порядка (к социально-философскому аспекту проблемы) // Известия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. № 31(69): Аспирантские тетради: Научный журнал. СПб., 2008. С.127-130.
- Феномен власти и пространство социальной коммуникации (к социально-философскому аспекту проблемы) // Современные социально-политические технологии: Материалы XIII Всероссийской научно-практической конференции 15-16 мая 2008 года. Ижевск, 2008. С.31-37.
- К понятиям стратегии и стратегического мышления в социальной и политической практике // Система регионального управления в России ХХ века (На материалах Тверского региона). Тезисы науч. конф. Тверь, 1999. С.38-40.
- Легитимация как форма мотивации общественно-политической практики // Мотивация производственного труда и общественной деятельности: Сб. науч. тр. Тверь, 2002. С.63-69.
- Производство социальной реальности как социально-философская проблема // Социально-политические процессы в меняющемся мире: Сб. науч. тр. Вып. 6. Тверь, 2005. С.26-32.
- О социально-философской концептуализации легитимности // Человек. Общество. История: Третий межвузовский сборник научных статей. Тверь, 2006. С.82-107.
- Власть как современный социально-философский концепт // Вестник ТвГУ. Серия «Философия». Выпуск 3. Тверь, 2007. С.20-28.
- Социально-политический порядок и его легитимность как социокультурные, ценностно-нормативные реалии // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Серия «Гуманитарные науки». № 4. 2007. Пенза, 2007. С.66-73.
- Легитимность как идеологический и ценностно-нормативный аспект взаимоотношения власти и общества // Вестник ТвГУ. Серия «Философия». Выпуск 4. Тверь, 2007. С. 20-29.
[1] Гидденс Э. Ускользающий мир. Как глобализация меняет нашу жизнь. М., 2004. С.62.
[2] Парсонс Т. О социальных системах. М., 2002; Парсонс Т. Система современных обществ. М., 1997; Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. М., 1991; Рэдклифф-Браун А.Р. Метод в социальной антропологии. М., 2001; Мертон Р. Социальная теория и социальная структура. М., 2006; Американская социологическая мысль. Тексты: Р. Мертон, Дж. Мид, Т. Парсонс, А. Щюц и др. / Сост. Е.И. Кравченко: Под ред. В.И. Добренькова. М., 1994.
[3] Weber M. Wirtschaft und Gesellschaft. Bdе 1-2. Koln, Berlin, 1964; Шютц А. Избранное: Мир, светящийся смыслом. М., 2004; Шютц А. Структура повседневного мышления // Социологические исследования. 1988. № 2; Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности: Трактат по социологии знания. М., 1995; Blumer H. Symbolic interaction: Perspective and method. New Jersey, 1969; Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни. М., 2000.
[4] Habermas J. Theorie des Kommunikativen Hаndеlns. 2 Bde. Frankfurt a. M., 1985; Хабермас Ю. Вовлечение другого: Очерки политической теории. СПб., 2001.
[5] Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. М., 1996, Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М., 1999; Делез Ж. Фуко. М., 1998.
[6] Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. СПб., 2004.
[7] Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1989; Барт Р. Мифологии. М., 1996; Бодрийяр Ж. Система вещей. М., 1995; Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства, или Конец социального. Екатеринбург, 2000.
[8] Бурдье П. Практический смысл. М., СПб., 2001; Бурдье П. Социальное пространство и символическая власть // Начала. М., 1994. С.181-207.
[9] Giddens A. Central problems in social theory. London, 1979; Гидденс Э. Устроение общества: Очерк теории структурации. М., 2003.
[10] Бикбов А.Т. Имманентная и трансцендентная позиции социологического теоретизирования // Пространство и время в современной социологической теории. М., 2000.; Губман Б.Л. Современная философия культуры. М., 2005; Ильин В.В. Аксиология. М., 2005; Ильин В.В. Философия истории. М., 2003; Качанов Ю.Л. Агенты поля политики; позиции и идентичность // Вопросы социологии. 1992. Т. 1. № 2; Качанов Ю.Л. Политическая топология: Структурирование политической действительности. М., 1995; Подорога В.А. Власть и культура. Проблема власти в современной философии Франции // Новое в современной западной культурологии. М., 1983; Федотова В.Г. Хорошее общество. М., 2005; Федотова В.Г. Социальное конструирование приемлемого для жизни общества (к вопросу о методологии) // Вопросы философии. 2003. № 11; Фурс В.Н. Глобализация жизненного мира в свете социальной теории: к постановке проблемы // Общественные науки и современность. 2000. N 6.; Фурс В.Н. Философия незавершенного модерна Юргена Хабермаса. Минск, 2000; Хархордин О.В. Фуко и исследование фоновых практик // Мишель Фуко и Россия: Сб. ст. / Под ред. О.В. Хархордина. СПб., М., 2002; Яблокова Н.И. Социальный субъект: генезис, сущность и факторы становления. М., 1999.
[11] Почепцов Г.Г. Стратегия: инструментарий по управлению будущим. М., Киев, 2005; Ожиганов Э.Н. Стратегический анализ политики. М., 2006; Кемеров В.Е. Стратегия // Современный философский словарь / Под общ. ред. В.Е. Кемерова. 2-е изд. испр. и доп. 11 Бурдье П. Практический смысл. М., СПб., 2001; Бурдье П. Социальное пространство и символическая власть // Начала. М., 1994. С.181-207.
[12] Ачкасов В.А., Елисеев С.М., Ланцов С.А. Легитимация власти в постсоциалистическом Российском обществе. М., 1996; Алексеева Т.А. Личность и политика в переходный период: проблема легитимности власти // Вопросы философии. 1998. № 7.
