Смех и молчание как формы сознания и поведения персонажей в повествовательном творчестве н.в. гоголя
На правах рукописи
СИРОТКИНА Наталья Викторовна
СМЕХ И МОЛЧАНИЕ КАК ФОРМЫ СОЗНАНИЯ И
ПОВЕДЕНИЯ ПЕРСОНАЖЕЙ В ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНОМ ТВОРЧЕСТВЕ Н.В. ГОГОЛЯ
Специальность 10.01.01 – русская литература
Автореферат
диссертации на соискание ученой степени
кандидата филологических наук
Иваново – 2013
Работа выполнена в ФГБОУ ВПО
«Ивановский государственный университет»
| Научный руководитель: | доктор филологических наук, профессор Капустин Николай Венальевич |
| Официальные оппоненты: | Гуминский Виктор Мирославович, доктор филологических наук, профессор, ФГБУН «Институт мировой литературы имени А. М. Горького РАН», главный научный сотрудник Францова Наталья Владимировна, кандидат филологических наук, доцент, ФГБОУ ВПО «Курский государственный университет», доцент кафедры литературы |
| Ведущая организация: | ФГБОУ ВПО «Иркутский государственный университет» |
Защита состоится 24 октября 2013 года в 15.00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.062.04 при ФГБОУ ВПО «Ивановский государственный университет», по адресу: 153025, г. Иваново, ул. Ермака, 37, ауд. 403.
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ФГБОУ ВПО «Ивановский государственный университет»
Автореферат разослан «_____» ____________ 2013 года
Ученый секретарь
диссертационного совета
доктор филологических наук Е.М. Тюленева
Общая характеристика работы
Одним из важнейших способов раскрытия человека в литературном произведении, несомненно, является его речь. Но голосовые проявления человеческого поведения этим не исчерпываются. В их состав входят и те, что собственно к речевым не относятся, хотя они, как правило, и сопровождают речь внешнюю, а порой и внутреннюю. Среди прочего (крик, плач, визг и др.) к ним можно отнести смех и молчание.
По словам В.Е. Хализева, «литература запечатлевает смех двояко. Во-первых, в качестве авторской эмоциональности (сатирический смех, романтического типа ирония, юмор как "смех сквозь слезы", бездумно веселый смех водевилей и т.п.), что общеизвестно и основательно рассмотрено. Во-вторых, смеющийся человек становится в творчестве писателей предметом познания и воспроизведения. В этом ракурсе литература изучалась мало»[1].
Мнение В.Е. Хализева как нельзя лучше характеризует ситуацию, сложившуюся вокруг творческого наследия Н.В. Гоголя, в произведениях которого звучит как авторский смех, так и смех персонажей. В литературоведении существует огромное количество работ, посвященных проблеме гоголевского комизма. Практически в каждом исследовании о творчестве писателя так или иначе затрагивается вопрос о сущности его смеха. Но внимание специалистов, интересующихся проблемой комизма Гоголя как преимущественно проблемой его стиля, главным образом привлекают способы (приемы) создания комического. Прямые гоголевские высказывания о природе смеха, содержащиеся в основном в публицистике писателя, также достаточно подробно рассмотрены учеными. Если же говорить о смехе как о предмете изображения, о человеке смеющемся, то обнаруживается, что этот вопрос изучен явно недостаточно. То же самое можно сказать и о молчании и, соответственно, молчащих в каких-то ситуациях гоголевских персонажах. Между тем роль смеха и молчания как наиболее частотных и внутренне взаимосвязанных голосовых свойств героев повествовательного творчества Гоголя очень значительна и имеет прямое отношение к важнейшим проблемам художественного наследия писателя.
В современной науке утвердилось положение, что «центральным звеном словесно-художественных произведений (в особенности сюжетных: эпических и драматических), фундаментом их структуры является соотношение между автором и героями как личностями и, стало быть, субъектами определенных ценностных ориентаций»[2]. Выяснение ценностных ориентаций Гоголя (в нашем случае оно проявляется по отношению к смеющимся и молчащим персонажам) тем более важно, что порой исследователи истолковывают гоголевское мировоззрение прямо противоположно. Если для В.А. Воропаева или И.А. Виноградова основой мировосприятия писателя, его художественной концепции является православие, то М.Я. Вайскопф считает творческим гением Гоголя демоническое начало. Как отмечает И.А. Есаулов, когда речь идет о Гоголе, то обычное в науке «различие взглядов достигает такой остроты, что иногда создается впечатление, будто ученые пишут не об одном и том же, а о совсем разных авторах. Таких разных, что они даже не знакомы друг с другом»[3].
Нужно отметить также, что современники Гоголя и последующие исследователи по-разному представляли и оценивали направление его творческой эволюции. Здесь, в частности, встает сложный вопрос, почему гениальный комический писатель, каким преимущественно был Гоголь, в своей последней книге «Выбранные места из переписки с друзьями» отказался от смеха и, по сути, замолчав как художник, завершил свой творческий путь лишенной комизма публицистической книгой. Предмет нашего исследования – человек смеющийся и человек молчащий – может дать дополнительный материал не только для характеристики гоголевских героев, но и для решения вопросов, связанных с гоголевским мировоззрением и характером его эволюции: отношение Гоголя к смеху и молчанию (особенно к смеху), как нам кажется, было неоднозначным и со временем претерпело серьезные изменения.
Актуальность настоящей работы связана с тем, что целостного исследования, посвященного смеху и молчанию гоголевских персонажей, нет, что дает право констатировать недостаточную изученность избранного нами аспекта. Между тем изучение семантики смеха и молчания гоголевских героев имеет принципиальное значение для осмысления и понимания творческого пути писателя.
Научная новизна представленной работы состоит в том, что смех и молчание персонажей в диссертации исследованы как единый комплекс, состоящий из сложно взаимодействующих компонентов, функционирующих в художественном мире Н.В. Гоголя, по сути, на протяжении всего его творческого пути и имеющих прямое отношение к важнейшим проблемам художественного наследия писателя.
Объект исследования: смех (хохот, усмешка, улыбка) и молчание персонажей повествовательного творчества Гоголя как формы их сознания и поведения, а также мотивы тишины и безмолвия, имеющие непосредственное отношение к герою и, так или иначе, его характеризующие.
Предметом исследования является человек смеющийся и человек молчащий в художественном мире Гоголя.
Материалом для исследования послужили сборники повестей и рассказов «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Миргород», повести «Невский проспект», «Нос», «Портрет», «Шинель», «Записки сумасшедшего», «Рим», поэма «Мертвые души» (I и II том), а также «Выбранные места из переписки с друзьями» и «Авторская исповедь». При этом смех и молчание героев Гоголя рассмотрены в соотнесении с отечественной романтической литературой (творчество В.А. Жуковского, В.Ф. Одоевского), в контексте прозы А.С. Пушкина и литературы религиозного содержания, особенно той, которой интересовался сам писатель (без обращения к подобному материалу невозможно понять позднего Гоголя).
Цель работы – расширить представление о гоголевских героях и авторской аксиологии, выраженной в оценке таких форм их сознания и поведения, как смех и молчание, соотнося это с творческой эволюцией писателя. В соответствии с целью формулируются задачи:
- Выявить круг героев, которые в тех или иных ситуациях характеризуются через смех и молчание.
- Определить, какие черты личности героя, его места в мире раскрываются при помощи смеха и молчания.
- Выявить и систематизировать авторские оценки смеха и молчания как форм сознания и поведения героя, увидев тем самым отношение автора к самому персонажу.
- Соотнести результаты нашего исследования с существующими представлениями о характере творческой эволюции писателя.
Методологическую базу исследования составляют принципы типологического и системного подходов, поскольку важно было выявить определенные закономерности (сфера типологии) и соотнести (иногда «по умолчанию») привлекшие нас текстовые микроэлементы с другими элементами художественной организации произведения (принципы системного анализа). Основательность выводов обеспечивается использованием в качестве методологии фундаментальных трудов по изучению проблем смеха (В.Е. Хализев, Д. Айдачич, Е.Е. Левкиевская, С.С. Аверинцев, М.Т. Рюмина, А.Г. Козинцев, В.Я. Пропп, М.М. Бахтин, Л.В. Карасев, А.А. Белкин, А. Бергсон, З.И. Власова, Д.С. Лихачев, А.М. Панченко, П.Н. Полевой, А.А. Сычев, А.С. Фаминцын) и молчания (К.А. Богданов, Н.Б. Корнилова, М. Эпштейн, Т.А. Агапкина, Л.Г. Невская, С.С. Хоружий, Н.Д. Арутюнова) с различных позиций, а также трудов по изучению поэтики Н.В. Гоголя (А. Белый, Б. Эйхенбаум, К.В. Мочульский, М.М. Бахтин, Г.А. Гуковский, Ю.В. Манн, Е.А. Смирнова, Е.И. Анненкова, М.Н. Виролайнен, М.Я. Вайскопф, В.Ш. Кривонос, А.Х. Гольденберг, В.М. Гуминский, С.А. Гончаров, Л.А. Софронова, В.А. Воропаев, И.А. Виноградов).
Теоретическая значимость работы состоит в углублении представлений о мировоззрении и творческой эволюции писателя. Кроме того, осуществляемый в диссертации подход к анализу смеха и молчания героев может быть применен и к творческой системе других писателей.
Практическая ценность работы заключается в том, что наблюдения и выводы, содержащиеся в диссертации, могут быть использованы при разработке курсов по истории русской литературы XIX века, при написании учебных программ и методических пособий, при разработке курсов, посвященных творчеству Гоголя, а также при дальнейшем углубленном изучении наследия писателя.
Положения, выносимые на защиту:
- Смех и молчание, являясь наиболее частотными, внутренне взаимосвязанными и значимыми голосовыми характеристиками героев Гоголя, имеют прямое отношение к важнейшим проблемам и осмыслению логики творческого пути писателя.
- Семантика смеха и молчания в повествовательном наследии Гоголя претерпевает определенные изменения. На смену доброму, жизнеутверждающему началу, содержащемуся в смехе, приходит нередко окрашенная в демонические тона жестокость, пошлость, бездуховность его носителей. Семантика молчания в процессе творческой эволюции писателя также усложняется, знаменуя движение Гоголя к новым, еще несвойственным ему мотивам. Вместе с тем в ряде случаев семантика смеха и молчания оказалась устойчивой, в связи с чем наблюдается внутренняя соотнесенность художественных решений раннего и позднего Гоголя.
- Синонимичность семантики смеха и молчания проявляется в их взаимосвязи с миром демонического, в воссоздании пошлости мира и его обитателей, а также во включенности в парадигмы «жизнь – смерть», «юность – старость».
- По мере движения творческой мысли Гоголя нарастает духовная драма писателя, связанная, среди прочего, с формирующимся недоверчивым отношением к смеху. Часто встречающаяся в его произведениях прямая или завуалированная соотнесенность смеха с миром инфернального и вольная или невольная рефлексия по этому поводу, разрушительная сила насмешки, а также амбивалентная природа высокого, благородного смеха определили тенденцию к отказу Гоголя от своего комического гения и творческому молчанию. Безмолвие героев, тесно связанное с творческой концепцией автора, с его религиозными установками, указывает путь преображения человека.
Соответствие содержания диссертации паспорту специальности, по которой она рекомендуется к защите. Диссертация соответствует специальности 10.01.01 – русская литература, в частности следующим областям исследования: п. 3. История русской литературы XIX века (1800-1890-е годы); п. 7. Биография и творческий путь писателя; п. 8. Творческая лаборатория писателя, индивидуально-психологические особенности личности и ее преломлений в художественном творчестве.
Апробация работы. Основные положения диссертационного исследования были изложены в докладах на внутривузовских конференциях фестиваля студентов, аспирантов и молодых ученых «Молодая наука в классическом университете» (21-25 апреля 2008 г., 20-24 апреля 2009 г, 25-29 апреля 2011 г., 23-27 апреля 2012 г., 22-26 апреля 2013 г., г. Иваново), на Международной конференции Двенадцатые Гоголевские чтения «Н.В. Гоголь и традиционная славянская культура» (30 марта – 1 апреля 2012 г., г. Москва). Опубликовано четверо тезисов, шесть статей по теме диссертационного исследования, в том числе – две статьи в изданиях, включенных в Перечень ВАК РФ.
Структура исследования. Работа состоит из Введения, двух глав, Заключения и Списка использованной литературы, насчитывающего 200 пунктов.
Основное содержание работы
Во Введении обосновываются актуальность и научная новизна исследования, рассматриваются основные концепции ученых, касающиеся проблемы творческой эволюции Н.В. Гоголя; характеризуется степень разработанности темы; определяются объект, предмет и методология исследования; формулируются цели и задачи, а также положения, выносимые на защиту; делается вывод о теоретической и практической ценности исследования. Здесь же содержится определение исходных понятий «смех» и «молчание», рассматривается соотнесенность «молчания» и «тишины», «безмолвия».
Первая глава «Движение семантики смеха и молчания от "Вечеров на хуторе близ Диканьки" к Петербургским повестям» посвящена анализу смеха и молчания героев в сборниках Гоголя, в которых прослеживается определенное движение семантики рассматриваемых элементов.
Глава открывается параграфом 1 «Смех и его носители в сборниках Гоголя», где рассматривается природа смеха, звучащего в «Вечерах на хуторе близ Диканьки», «Миргороде» и Петербургских повестях. В повествовательном творчестве Гоголя можно выделить два типа смеха персонажей: смех веселый, радостный, который мы вслед за М.Т. Рюминой именуем психофизиологическим, и насмешку.
Жизнеутверждающий и жизнерадостный смех выражает положительные эмоции героев, сопровождает веселые проказы и затеи, является неотъемлемым атрибутом народных гуляний и празднеств, объединяет людей, выражает счастье, радость, молодость, полноту и обновление жизни («Сорочинская ярмарка», «Майская ночь, или Утопленница», «Ночь перед Рождеством»). Чистый, радостный, беззаботный смех исходит в основном от молодого поколения. В веселом смехе, раздающемся в кругу людей более старшего возраста, начинают звучать отрицательные нотки, связанные с демоническим началом (шутки запорожца из «Пропавшей грамоты», кривого Ивана Ивановича из «Повести о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»). Добрый смех олицетворяет собой юность, жизнь и молодость души. Пожалуй, самая примечательная черта, касающаяся проблемы эволюции гоголевского видения мира, связана с тем, что в Петербургских повестях такой смех отсутствует, что он характеризует лишь героев «Вечеров» и «Миргорода», знаменуя тем самым усиливающийся трагизм авторского мировосприятия.
Особое место в сборниках Гоголя занимает преобладающая над радостным смехом и направленная на человека насмешка, которая может быть как безобидной (смех над Хиврей), так и злой (смех чиновником над Акакием Акакиевичем). Насмешка независимо от своей положительной или отрицательной природы воздействует на осмеянного человека, вызывает у него негативную реакцию, степень интенсивности проявления которой различна (от легкой досады до чувства сильной злости), а в ряде случаев и ответные действия. Кроме того, зачастую сам субъект смеха прибегает к насмешке как к действенному средству в борьбе со своим антагонистом, либо использует ее для того, чтобы, вольно или невольно, подчеркнуть свое превосходство.
Негативная реакция, вызываемая насмешкой, объяснима тем, что смех может морально уничтожить человека (в «Страшной мести» смех в прямом смысле слова убивает колдуна), сделать его беззащитным, лишить силы. Осмеянного никто не воспринимает всерьез (насмешки «обезвреживают» Хиврю). Подобных последствий боится и дед в «Пропавшей грамоте», над которым смеются бесы. Противодействием смеху выступает физическая расправа, так как причиненная им обида настолько сильна, что герои готовы пойти на крайние меры. Колдун убивает мнимых и явных насмешников, Вакула намеревается поквитаться со всеми ухажерами Оксаны, дед грозит переворотить чертовы рыла на затылок, Остап вызывает отца на поединок. Получается, что насмешка является силой, способной оказывать мощное влияние на человека.
В «Старосветских помещиках» зло, таящееся в безобидных, на первый взгляд, шутках и насмешках Афанасия Ивановича над своей супругой, вырывается наружу и материализуется. Отметим, что сам Гоголь не придавал особого значения смеху, звучащему в его ранних произведениях. Но реакция на насмешку персонажей «Вечеров» и «Миргорода» доказывает, что представления о силе смеха присутствовали в сознании уже молодого писателя.
В «Вечерах» и «Миргороде» смех часто исходит от демонических персонажей (Басаврюк) и людей, тесно с ними связанных (Петрусь). Инфернальной природой обладает и соотносимый с красотой женский смех, звучащий во всех сборниках писателя (Оксана – «Ночь перед Рождеством», прекрасная полячка – «Тарас Бульба», панночка – «Вий», таинственная незнакомка – «Невский проспект», Аннунциата – «Рим»).
В Петербургских повестях место открыто действующих демонов занимают смеющиеся носители пошлости и жестокости, что свидетельствует об эволюции негативной семантики смеха. Но намеченная ранее у Гоголя соотнесенность смеха с инфернальными силами все же сохраняется. Напрямую связанный с темой пошлости смех в этом сборнике также характеризует и своего носителя, выявляя моральный и интеллектуальный уровни его развития (смех Поприщина, Ковалева).
В более поздних произведениях («Шинель», первая часть повести «Портрет»), написанных зрелым Гоголем, пережившим духовный кризис, семантика смеха связана с греховной страстью, искушением, завистью. Из второй части поздней редакции «Портрета» смех и вовсе исключается, что свидетельствует о постепенном отказе Гоголя от смеха в силу его амбивалентной, неоднозначной природы и связи со злом.
В параграфе 2 «Семантика молчания: ее движение от "Вечеров на хуторе близ Диканьки" к Петербургским повестям» прослеживаются изменения в семантике молчания, встречающегося в сборниках Гоголя, по мере движения художественной мысли писателя.
В «Вечерах на хуторе близ Диканьки» и «Миргороде» молчание характерно для речевого поведения демонических персонажей (Басаврюк, Пацюк), является частью ритуала (колдовство ведьмы в повести «Вий»), устанавливает связь, существующую между героем и демоническим миром, выявляет скрытый демонизм персонажа (Петрусь), указывает на пограничное состояние героя, находящегося между миром живых и мертвых (Пульхерия Ивановна).
В «Вечерах» и «Миргороде» молчание является одним из способов выражения психологизма. Безмолвие используется автором в особо напряженных ситуациях, подчеркивает их драматизм (объяснение Андрия и полячки, горечь матери Остапа и Андрия, убийство Андрия, мужество и стойкость Остапа, горе Афанасия Ивановича).
Включенность молчания в инфернальный (безмолвие ростовщика, Чарткова в «Портрете») и психологический (потеря дара речи обрадованного майора Ковалева, нашедшего свой нос) контексты сохраняется и в Петербургских повестях. Однако в этом сборнике семантика безмолвия усложняется и обогащается новыми значениями. Начинает звучать тема одиночества человека, пошлости мира, его статики, механистичности существования. Особенно ярко это проявляется в повести «Портрет», где тишина Коломны, характеризуя социум, подчеркивает мертвенность героев, пустоту и бесцельность человеческого существования.
Возможна и неоднозначная трактовка молчания, как, например, в повести «Шинель», где безмолвие соотносится не только с житийной традицией, но и с темой ограниченности, забитости маленького человека, выражая тем самым амбивалентную природу главного героя произведения.
В «Записках сумасшедшего» молчание, связанное с сюжетной линией Поприщина и генеральской дочки, вписывается в контекст куртуазной любви и рыцарского служения Прекрасной Даме, помогая тем самым с неожиданной стороны осветить образ героя и расширить представления о контекстуальных связях произведения.
Особого внимания заслуживает молчание, которое прямо соотносится с миром искусства и творчества, с традициями исихазма, выражает аскетические устремления героев, а вместе с ними и самого автора, раскрывает тему красоты («Невский проспект», «Рим», «Портрет», «Выбранные места из переписки с друзьями»). В ряде своих ранних произведений Гоголь изображает демоническую женскую красоту, соотносимую со смехом («Ночь перед Рождеством», «Вий», «Тарас Бульба» (сущность героини во второй, более поздней редакции, не меняется), «Невский проспект»). В «Портрете» и «Риме» писатель демонстрирует красоту истинную, вечную, даруемую искусством. В ней нет ничего инфернального, она призвана не разрушать, а созидать, поселять в душе человека гармонию, спокойствие и мир. Она сопровождаема тишиной и безмолвием. В «Риме» вечная красота искусства противопоставлена «смертной» красоте смеющейся Аннунциаты.
Тема искусства, заявленная в поздних произведениях писателя, проливает свет на характер творческой эволюции Гоголя, проходившей, по мнению В.А. Воропаева и И.А. Виноградова, двумя путями: внутренним и внешним[4]. Первый заключается в исправлении недостатков окружающих людей через осмеяние пороков, второй в – самовоспитании. Последним путем идет погруженный в безмолвие художник-отшельник в «Портрете», в душе которого происходит напряженная внутренняя работа. Религиозные устремления персонажа, безмолвие и полное уединение, в которых он пребывает, непрекращающиеся молитвы могут быть рассмотрены в контексте исихастских традиций. Герой добивается просветления, преображения и нравственного возвышения. Тишина в данном случае противопоставлена смеху, отсутствующему во второй части повести. Смех порождает в душе человека гордыню, тишина же поселяет спокойствие и умиротворенность, и связана она с истинным искусством и вечной красотой. В «Авторской исповеди» писатель признался, что на протяжении шести лет он молчал как художник, но в это время в его душе происходила грандиозная внутренняя работа. Гоголь прошел тот же путь, что и его герой художник-отшельник.
Таким образом, молчание в Петербургских повестях как бы концентрирует семантику, свойственную ему в более ранних произведениях, и в то же время обретает такие значения, которые появляются только здесь, знаменуя движение Гоголя к новым, еще несвойственным ему мотивам.
Во второй главе диссертации «Смех и молчание в "Мертвых душах" Н.В. Гоголя» рассматривается семантика смеха и молчания, встречающихся на страницах поэмы, а также мотив тишины.
Глава открывается параграфом 1 «Генезис и семантика смеха героев», где анализируются традиции смехового поведения Чичикова, рассматриваются псевдосмех персонажей и противопоставленный ему искренний, живой смех, а также уделяется особое внимание амбивалентной природе высокого смеха.
В работе осуществляется новый подход к образу Ноздрева, включенному в демонический контекст. Инфернальность персонажа складывается из множества деталей (внезапное появление героя, пристрастие к вину и к игре, жульничество, окружение собаками, расположение имения на болоте, взаимоотношение с окружающими, чертыхания), среди которых особое место занимает постоянно сопровождающий героя смех, выражающий не только веселый и удалой нрав Ноздрева, безудержное веселье, самодовольство, счастье здорового тела, но и связанный с инфернальной природой персонажа, являющийся задевающим, незнающим меры, незаразительным, отталкивающим от себя окружающих. Ноздрев в некоторых ситуациях не просто смеется, а насмехается. Смех сопровождает действия героя, греховные по своей природе (пьянство, азартные игры), и содержит в себе бесовское начало.
Особое место в поэме отводится смеху, выполняющему коммуникативную функцию. Персонажи, почувствовав силу смеха, его способность сближать людей, используют его для достижения корыстных целей в качестве составляющей своей речевой стратегии, нередко связанной с лицемерием, услужливостью, подобострастием. Герои смеются усердно, на букву «э», натянуто улыбаясь, делают нелепую мину. Во втором томе поэмы Чичиков намеренно валяет дурака, паясничает, веселит генерала Бетрищева, чем вызывает его смех и фамильярное отношение к себе. В манерах Чичикова и в реакции на них генерала присутствуют черты шутовского поведения. Заискивающий, лицемерный смех, исходящий от Чичикова, полицмейстера, учителя Манилова и других героев унизителен и подчеркивает мелкую сущность человека, что в свою очередь является продолжением темы пошлости, заявленной в сборниках Гоголя. Такой смех, фальшивый и неискренний по своей природе, может быть назван псевдосмехом. Он не стирает границ между людьми, а, напротив, укрепляет отношения субординации.
Демоническому и псевдосмеху противопоставлен настоящий, искренний смех, но звучит он в «Мертвых душах» уже гораздо тише и реже, чем в «Вечерах», является своего рода отголоском веселого и беззаботного смеха, исходившего от юных героев первого сборника писателя. Подобный смех выступает в оппозиции к молчанию и включается в парадигмы «молодость – старость», «жизнь – смерть».
В «Мертвых душах» также раскрывается и амбивалентная природа высокого, восторженного, благородного смеха, который причиняет страдания осмеянному, а у смеющегося рождает чувство собственного превосходства, гордыню. Отчасти к благородному смеху относится хохот Ноздрева на балу у губернатора, который призван совершить полезное дело и разоблачить Чичикова. Но в итоге он не способствует нравственному перерождению героя, а вызывает у него лишь чувство злости. Смех, ориентированный на обезвреживание отдельного человеческого порока или недостатка, оказывается направленным на самого человека, которого он в какой-то степени уничтожает как личность. Не приносит он пользы и смеющемуся. В лирическом отступлении в конце поэмы чувство самодовольства испытывает читатель, к которому писатель обращается с просьбой задуматься над своей частью Чичикова. Гоголь осознал греховную природу смеха. Во втором томе поэмы устами учителя Тентетникова Александра Петровича он призывает человека смиренно сносить насмешку, не раздражаться, не выходить из себя и не мстить своему обидчику (все эти действия совершали осмеянные и обиженные герои писателя).
В «Авторской исповеди» Гоголь признался, что «Мертвые души» стали именно тем произведением, после которого он серьезно пересмотрел свое отношение к смеху.
Параграф 2 «Молчание героев и мотив тишины» посвящен анализу семантики молчания, окаменения персонажей, мотива тишины в «Мертвых душах».
Молчание в поэме, как и в сборниках Гоголя, соотносится с демонизмом героя, с темой пошлости, мертвенности, лицемерия. В «Мертвых душах» нет открыто действующей нечисти, демонизм обладает скрытым характером, что соответствует развитию реалистической гоголевской поэтики. Молчание прокурора указывает на тесную связь, существующую уже при жизни между персонажем и миром мертвых, который затягивает героя в свое безмолвное, инфернальное пространство. Безмолвная игра чиновников в карты окутана мистическим ореолом и сопоставима с мертвым молчанием тузов за вистом во сне Пискарева.
Связь молчания и лицемерия проявляется в поведении Чичикова, которому безмолвие, как и смех, помогает выстраивать речевую стратегию, располагать к себе собеседников для извлечения собственной выгоды. Чичиков со школьных лет научился «тихому» поведению, лжеправедничеству, мнимому смирению.
Молчание в «Мертвых душах» может профанироваться, содержать в себе не таинственный, глубокий смысл, а, напротив, разрешаться в ничто, ничего не выражать (безмолвие Петрушки и Селифана, прокурора, чиновников). Молчание Манилова, внешне отсылая читателя к романтико-сентименталистскому контексту, на самом деле пародирует его, не содержит в себе глубокого смысла. Кроме того, безмолвие Манилова, тишина, уединение, серые тона, царящие в его деревне, сближают этого героя с обитателями Коломны («Портрет»). Маниловка и Коломна имеют родственную природу, и, следовательно, демонический отсвет Коломны падает и на поместье Манилова, и на самого хозяина.
Некоторые герои Гоголя в «Мертвых душах» не просто молчат, а застывают, каменеют. Применительно к творчеству Гоголя термин «окаменение» используется в работе Ю.В. Манна «Поэтика Гоголя». При анализе случаев окаменения на страницах «Мертвых душ» в диссертации используются теоретические положения, выдвинутые исследователем, и при этом значительно расширяется круг примеров окаменения, присутствующих в поэме. Но все же необходимо отметить, что в диссертации термин окаменение используется в несколько ином значении. Под ним подразумевается не только онемение в момент апогея какого-то напряженного процесса, вызывающего чувство страха перед необъяснимым (реакция гостей на балу у губернатора на разоблачающие слова Ноздрева), или окаменение в результате восхищения прекрасным (Чичиков и губернаторская дочка, Чичиков и Улинька), но и чувство сильнейшего удивления (окаменение Чичикова при общении с Плюшкиным), а также некое застывание, являющееся привычным состоянием таких героев, как Собакевич и его жена, и свидетельствующее об их омертвении. Окаменение Чичикова под воздействием прекрасного (особенно ярко это проявляется при общении героя с губернаторской дочкой) передает внутреннее озарение, восхищение персонажа, запечатлевает момент его преображения под воздействием юности и красоты. После пережитого потрясения Чичиков меняется.
Молчание несущейся в неизвестном направлении Руси-тройки в конце поэмы соотносимо с мучившим автора вопросом о возможности духовного перерождения человека. Попытка разрешения этой проблемы намечена во втором томе поэмы и связана с мотивом тишины. Он возникает при описании поместья Тентетникова, находящегося в живописном уголке, безмолвных видов на реке в деревне Петуха и перекликается с картинами безмолвной природы из «Вечеров» и «Миргорода» и обнимающей человека римской тишиной («Рим»). Мотив тишины во втором томе неразрывно связан с образом земного рая, который уже привлекал внимание исследователей (С.А. Гончаров, А.Х. Гольденберг). Рай, по мысли Гоголя, можно обрести и на земле. Под ним во многом подразумевается тихая, спокойная, уединенная жизнь в деревне, противопоставленная искушениям шумного города и олицетворяющая собой жизнь праведную, посвященную труду, исполнению истинного долга христианина на земле для спасения своей души и на благо своей родины. Подобное уединение в тишине вдали от суетного мира для христианского служения Богу сопоставимо с затворничеством аскета-отшельника в пустыне, также по-своему приближающегося к Богу (здесь уместно вспомнить образ отшельника в повести «Портрет» и проповедника в «Выбранных местах из переписки с друзьями»). Под воздействием религиозных устремлений у Гоголя рождается идея исполнения долга и служения Богу в миру, но в то же время и вдали от мирских искушений.
В Заключении делаются выводы о проведенной исследовательской работе. Добрый и жизнеутверждающий смех, звучащий в ранних произведениях Гоголя и являющийся неотъемлемым атрибутом народных гуляний и празднеств, символизирующий жизнь, обновление, постепенно исчезает из творчества писателя, что позволяет констатировать усиливающийся трагизм авторского мировосприятия. Уже в «Вечерах» обнаруживается негативная семантика смеха, носителями которого выступают демонические существа или люди, тесно с ними связанные. Это находит продолжение и в дальнейшем художественном наследии писателя, приобретая, однако, не прямые, а завуалированные формы. Место открыто действующих демонов занимают носители пошлости и бездушия. Необходимо отметить, что эта же особенность присуща и семантике молчания, соотносимого с инфернальным и с миром пошлости, мертвенности, статики, автоматизма, лицемерия. Синонимичность смеха и молчания проявляется и в их включенности в парадигмы «жизнь – смерть», «юность – старость».
Анализ смеха и молчания персонажей позволяет не только расширить представление о гоголевских героях, но и пролить свет на проблему авторской эволюции, а также увидеть неоднозначное отношение писателя к смеху. Особое место в повествовательном творчестве Гоголя занимает насмешка. Уже в ранних произведениях писателя, в которых, по субъективному утверждению самого автора, он смеялся даром, смех демонстрирует свою силу. Обнаруживается негативная реакция персонажей на насмешку, что в свою очередь доказывает, каким грозным оружием является направленный на человека смех. Герои писателя боятся насмешки как силы, способной их морально уничтожить, погубить, выставить в несерьезном, глупом виде (дед, Вакула, колдун, Чичиков и др.). Будучи осмеянными, они чувствуют себя неладно, точно угодив чистым сапогом в грязную, вонючую лужу (Чичиков), испытывают сильную злость на обидчика (Чичиков), готовы постоять за свою честь (Остап, вызывающий на несерьезный поединок своего отца), отомстить (колдун).
Постепенно Гоголь приходит к осознанию того, что даже высокий, благородный смех амбивалентен по своей природе, содержащей в себе злое начало, послужившее, по нашему мнению, поводом к отказу писателя от своего комического гения. Эта мысль раскрывается в одном из лирических отступлений в поэме «Мертвые души». Высокий, благородный по своей природе смех зачастую не производит очищающего воздействия и поселяет в душе осмеянного злобу, самого же смеющегося укрепляет в чувстве собственного превосходства, являющегося проявлением гордыни, греховной страсти. По нашему мнению, осознание подобной особенности природы смеха испугало религиозного Гоголя.
Кроме того, инфернальное начало, часто сопровождающее смех гоголевских персонажей, а также то, что хохот порой сопутствует греховным действиям и страстям (разврат, пьянство, азартные игры, зависть), указывает на то, что герой находится во власти искушения – все это также подтолкнуло писателя к отказу от своего комического гения. Во втором томе «Мертвых душ» уже прямо высказывается мысль о зле, содержащемся в насмешке, которому нужно противостоять и воспитывать в себе христианское смирение.
Смеху и комической стихии в повествовательных текстах Гоголя противоположно молчание, тесно связанное с творческой концепцией автора, искусством, темой красоты, религиозными установками, традициями исихазма, выражающее смирение, спокойствие, душевное равновесие. Истинное творчество и вечная красота, даруемая искусством, должны поселять в душе человека мир и тишину (2-я ред. «Портрета», «Рим», «Выбранные места из переписки с друзьями»).
Присутствие инфернального начала в художественном мире писателя, в выявлении которого участвуют смех и молчание, позволяет отчасти согласиться с мнением М.Я. Вайскопфа о том, что у Гоголя ярко выражен гностический элемент. Но в творчестве писателя необыкновенно сильным оказывается и христианское мироощущение, которое выступает как активное начало в борьбе со злом. Об этом свидетельствует наш анализ (например, анализ повести «Портрет»). В частности, подобным дуалистическим мировосприятием писателя объяснимо противоречие, скрывающееся внутри семантики молчания, соотносимого то с пространством смерти и демонизма, то с миром божественного.
На наш взгляд, Гоголь на протяжении всего своего творчества искал способы преодоления зла, рассеянного в мире и увидел путь исправления человека в религии, в обращении к Богу, в служении Отчизне, в воспитании в себе внутреннего человека. Наиболее отчетливое отражение этих мыслей мы видим в повести «Портрет» и во втором томе «Мертвых душ», в котором молчание участвует в создании образа земного рая, воплощающего в себе идею уединенной, тихой жизни в деревне, посвященной труду, исполнению долга христианина на земле. И в «Потрете», и во втором томе «Мертвых душ» звучит тема аскетического подвига человека, удалившегося от мира для исполнения своего предназначения, живущего в тишине и спокойствии, отрекшегося от мирских страстей. Отказавшись от смеха, Гоголь в молчании (а если толковать шире, то в уединении, аскетизме, спокойствии, внутреннем самосовершенствовании) видел способ исправления и воспитания человека.
Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях автора:
1. Сироткина, Н.В. Случайные встречи Чичикова в поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души» (о демонизме Коробочки и Ноздрева) / Н.В. Сироткина // Известия высших учебных заведений. Сер. «Гуманитарные науки». – 2012. – Т. 3. – Вып. 4. – С. 307-311 (автора – 0, 53 п.л.).
2. Сироткина, Н.В. Семантика молчания и ее движение от ранних произведений Н.В. Гоголя к повести «Портрет» / Н.В. Сироткина // Личность. Культура. Общество. – 2013. – Т. XV. – Вып. 1. – № 77. – С. 166-170 (автора – 0,4 п.л.).
3. Сироткина, Н.В. Смех персонажей в ранней прозе Гоголя (К вопросу о гоголевской концепции комического) / Н.В. Сироткина // Вестник молодых ученых ИвГУ. – 2008. – Вып. 8. – С. 163-165 (автора – 0, 18 п.л.).
4. Сироткина, Н.В. Мотивы молчания и смеха в повести Н.В. Гоголя «Шинель» / Н.В. Сироткина // Иностранные языки: теория и практика. Литературоведение: сб. ст. / Отв. ред. Т.Г. Барышева. – Иваново: Иван. гос. архит.-строит. ун-т, – 2011. – Вып. 8. – С. 94-99 (автора – 0,3 п.л.).
5. Сироткина, Н.В. О семантике молчания в «Мертвых душах» Гоголя / Н.В. Сироткина // Молодая наука в классическом университете: Тезисы докладов научных конференций фестиваля студентов, аспирантов и молодых ученых, Иваново, 25-29 апреля 2011 г.: в 8 ч. – Иваново: Иван. гос. ун-т, – 2011. – Ч. 6: Язык. Литература. Массовые коммуникации. – С. 107-108 (автора – 0,05 п.л.).
6. Sirotkina N.V. Laugh and silence as a method of revelation of infernal nature of Gogol’s heroines (on the example of the collections of stories Evenings on a Farm near Dikanka and Mirgorod) / N.V. Sirotkina // Молодая наука в классическом университете: Тезисы докладов научных конференций фестиваля студентов, аспирантов и молодых ученых, Иваново, 25-29 апреля 2011 г.: в 8 ч. – Иваново: Иван. гос. ун-т, – 2011. – Ч. 7: Актуальные проблемы филологии XXI века. – С. 41-42 (автора – 0, 05 п.л.).
7. Сироткина, Н.В. Традиции смехового поведения Чичикова / Н.В. Сироткина // Молодая наука в классическом университете: Тезисы докладов научных конференций фестиваля студентов, аспирантов и молодых ученых, Иваново, 23-27 апреля 2012 г.: в 8 ч. – Иваново: Иван. гос. ун-т, – 2012. – Ч. 6: Язык. Литература. Массовые коммуникации. – С. 132-133 (автора – 0,05 п.л.).
8. Сироткина, Н.В. Мотив тишины и образ земного рая в «Легенде о Сонной Лощине» В. Ирвинга и в творчестве Н.В. Гоголя / Н.В. Сироткина // Америка: литературные и культурные отображения / Под ред. О. Ю. Анцыферовой. – Иваново: Иван. гос. ун-т, – 2012. – С. 42-51 (автора – 0,53 п.л.).
9. Сироткина, Н.В. Окаменение Собакевича в «Мертвых душах» Н.В. Гоголя / Н.В. Сироткина // Вестник молодых ученых ИвГУ. – 2012. – Вып. 12. – С. 192-194 (автора – 0,18 п.л.).
10. Сироткина, Н.В. Мотив молчания и его роль в гоголевской концепции искусства / Н.В. Сироткина // Молодая наука в классическом университете: Тезисы докладов научных конференций фестиваля студентов, аспирантов и молодых ученых, Иваново, 22-26 апреля 2013 г.: в 7 ч. – Иваново: Иван. гос. ун-т, – 2013. – Ч. 6: Язык. Литература. Массовые коммуникации. – С. 57-58 (автора – 0,05 п.л.).
Сироткина Наталья Викторовна
СМЕХ И МОЛЧАНИЕ КАК ФОРМЫ СОЗНАНИЯ И
ПОВЕДЕНИЯ ПЕРСОНАЖЕЙ В ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНОМ
ТВОРЧЕСТВЕ Н.В. ГОГОЛЯ
Специальность 10.01.01 — русская литература
Автореферат диссертации
на соискание ученой степени
кандидата филологических наук
Подписано в печать 05.09.2013 г.
Формат 6084 1/16. Бумага писчая.
Усл. печ. л. 1. Уч.-изд. л. 1,0. Тираж 100 экз.
Издательство «Ивановский государственный университет»
153025, г. Иваново, ул. Ермака, 39
тел. (4932) 93-43-41
E-mail: [email protected]
[1] Хализев, В.Е. Ценностные ориентации русской классики / В.Е. Хализев. – М.: Гнозис, – 2005. – С. 301.
[2] Хализев, В.Е. Указ. соч. – С. 8.
[3] Есаулов, И.А. Биография, творчество и понимание Н.В. Гоголя: теоретические проблемы / И.А. Есаулов // Н.В. Гоголь и русская литература. К 200-летию со дня рождения великого писателя. Девятые Гоголевские чтения: Сб. докл. междунар. науч. конф. / Под общ. ред. В.П. Викуловой. – М.: АНО «Фестпартнер», – 2010. – С. 68.
[4] Воропаев, В.А., Виноградов, И.А. Николай Гоголь: житие в мире (1809-1852) / В.А. Воропаев, И.А. Виноградов // Н.В. Гоголь. Собрание сочинений: В 9 т. – Т. 1. – М.: Русская книга, – 1994. – С. 417.
