Русские литературные представления о службе и служении в xviii веке
На правах рукописи
Давыдова Татьяна Сергеевна
Русские литературные представления
о службе и служении в XVIII веке
10.01.01 – русская литература
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени
кандидата филологических наук
Архангельск
2011
Работа выполнена на кафедре теории и истории литературы Гуманитарного института филиала ФГАОУ ВПО «Северный (Арктический) федеральный университет имени М.В. Ломоносова» в г. Северодвинске
| Научный руководитель – | доктор филологических наук, профессор Николаев Николай Ипполитович |
| Официальные оппоненты – | доктор филологических наук, профессор Филипповский Герман Юрьевич; кандидат филологических наук Веселова Александра Юрьевна |
| Ведущая организация – | ГОУ ВПО «Российский государственный педагогический университет имени А.И. Герцена» |
Защита состоится 25 ноября 2011 года в 13.00 часов на заседании диссертационного совета ДМ 212.008.07 при Северном (Арктическом) федеральном университете имени М.В. Ломоносова по адресу: 164520, г. Северодвинск, ул. Торцева, д. 6, ауд. 21.
С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Северного (Арктического) федерального университета.
Автореферат разослан ____ октября 2011 г.
Ученый секретарь диссертационного совета
кандидат филологических наук,
профессор Э.Я. Фесенко
Общая характеристика работы
Актуальность исследования обусловлена нарастающим интересом к изучению художественной картины мира и ее фрагментов в современном литературоведении. Интерес к реконструкции целой картины мира той или иной эпохи через отдельные ее составляющие объединяет довольно широкий круг исследователей. В сфере этой проблемы оказываются классические работы Д.С. Лихачева, А.М. Панченко, Ю.М. Лотмана, М.М. Бахтина, Б.А. Успенского, В.М. Живова, В.Н. Топорова, А.С. Демина и др. Наше диссертационное исследование осуществлялось в русле этих научных поисков и связано с изучением художественной картины мира русской литературы XVIII столетия.
Термины «художественная картина мира», «художественная модель мира», «образ мира» (введен Я.О. Зунделовичем) прочно вошли в литературоведческий оборот вместе со стоящими за ними подходами, принципами и методами изучения историко-литературного процесса.
Русские литературные представления о службе и служении являются одним из значимых фрагментов художественной картины мира XVIII столетия, несомненно, заслуживающим внимания и изучения.
Литературные (или художественные) представления в качестве специального предмета литературоведческого осмысления обнаруживают себя в научных работах еще в 70-е годы XX века. Одной из наиболее ярких в этом ряду стала монография А.С. Демина, посвященная художественным представлениям о мире, природе и человеке конца XVII – начала XVIII веков. По мысли А.С. Демина, термин «художественное представление» по своему содержанию практически совпадает с термином «художественный образ», однако, «предпочтительнее обходиться все-таки термином «художественное представление», имеющим оттенок частичности, фрагментарности, неразвитости образа»[1]. По его мнению, важно иметь в виду то, что художественные представления не очевидны, не тождественны прямым формулировкам и высказываниям, которые встречаются в текстах. Раскрытие представления требует реконструкции того смысла, который автор сознательно вкладывал в свое произведение.
Степень изученности проблемы. Интересующий нас вопрос отношения русского дворянина к государственной службе до сих пор активно рассматривался в научных исследованиях преимущественно исторического плана. При этом, интерес к службе русского дворянского сословия возник уже в XIX столетии. В исследованиях этой эпохи дворянство представало, в первую очередь, как служилое сословие, и в центре внимания оказывались его права и обязанности, связанные со службой в разные исторические периоды. Работы И.А. Порай-Кошица «История русского дворянства от IX до конца XVIII века» (1900 г.) и А.В. Романова-Славатинского «Дворянство в России от начала XVIII века до отмены крепостного права» (1870 г.) являют собой убедительное тому свидетельство. Дворянство в этих трудах понимается как привилегированная общественная группа, сложившаяся исключительно в интересах государства, зависящая от него и обязанная служить этим интересам. Аналогичная позиция обнаруживает себя в работах Н.П. Павлова-Сильванского «Государевы служилые люди: Происхождение русского дворянства» (1898 г.) и М.Т. Яблочкова «История дворянского сословия в России» (1876 г.), в которых, впрочем, уделяется существенно больше внимания Манифесту 1762 года и Жалованной грамоте 1785 года, вносящих изменения в отношение дворянства к государственной службе.
В современных исследованиях заметно меняется ракурс осмысления событий XVIII столетия. Например, в монографиях И.В. Фаизовой «”Манифест о вольности” и служба дворянства в XVIII столетии» (1999 г.), В.И. Таланина «Русские сословия: История и современность» (2006 г.) в центре внимания – манифест Петра III о вольности дворянства и связанная с ним этическая проблема превращения службы из обязанности в право. Современные исследования в большей мере интересует история «освобождения» дворянства и изменения его положения в государстве, новый статус привилегированного сословия, уже не обязанного службой государю, превращение дворянства из служилого сословия в привилегированное.
Вклад литературоведов в осмысление проблемы государственной службы в XVIII столетии существенно более скромный. Литературных представлений об этом предмете, как правило, касались попутно и фрагментарно. Наиболее глубоко и подробно служащий человек был рассмотрен в опубликованном цикле лекций Ю.М. Лотмана «Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII – начало XIX века)» (1993 г.). В главе «Люди и чины» автор обращается к воплощенной Петром I идее государственной службы и ее конкретной реализации в повседневной жизни русского дворянина. Однако этот труд Ю.М. Лотмана носит преимущественно историко-культурологический характер, и собственно литературные представления об интересующем нас предмете лишь отчасти определяют его содержание.
Близкая к проблематике нашего диссертационного исследования работа В.М. Живова «Разыскания в области истории и предыстории русской культуры» (2002 г.) тоже имеет, скорее, философско-культурологический характер. В центре внимания автора вопрос о «государственном мифе» в эпоху русского Просвещения, об императорском культе и его разрушении и пр.
Русские литературные представления о службе и служении, взятые в их развитии, динамике в рамках XVIII столетия до сих пор не становились специальным предметом научного осмысления. В принципиальной установке на изучение меняющихся, эволюционирующих литературных представлений о них мы и видим научную новизну нашего исследования.
Целью диссертации является описание процесса развития русских литературных представлений о службе и служении в XVIII веке и выявление его основных этапов.
Для достижения этой цели представляется необходимым решение следующих задач:
1) отбор и анализ текстов русских литературных произведений XVIII столетия, позволяющих выявить исторические представления о службе и служении;
2) выявление основных этапов развития литературных представлений о службе: от ее безусловного нравственного оправдания до появления в русской литературе XVIII века первых сознательно и принципиально «неслужащих героев»;
3) установление этапа зарождения литературных представлений о служении как исполнении долга за чертой служебных обязанностей;
4) описание процесса утверждения в русском литературном сознании XVIII века ценностей «жизни вне службы»;
5) установление исторического этапа окончательного расподобления и поляризации русских литературных представлений о службе и служении.
Поскольку предметом нашего исследования являются литературные представления о службе и служении, взятые в их исторической динамике в пределах XVIII столетия, то и материалом для его осуществления служат художественные, публицистические произведения, дневники и документы, относящиеся к этой эпохе. Прежде всего, это литературные тексты, принадлежащие наиболее ярким и значимым участникам русского литературного процесса XVIII века – А.Д. Кантемиру, В.К. Тредиаковскому, М.В. Ломоносову, А.П. Сумарокову, Д.И. Фонвизину, М.М. Хераскову, В.И. Майкову, Н.А. Львову, Г.Р. Державину, И.И. Хемницеру, Н.И. Новикову, А.Н. Радищеву, Н.М. Карамзину.
Методологическая основа работы определена трудами Ю.М. Лотмана, М.М. Бахтина, Д.С. Лихачева, А.М. Панченко, Б.А. Успенского, В.М. Живова, В.Н. Топорова, А.С. Демина. Исследование строится на принципах историко-типологического изучения литературных памятников.
Рабочая гипотеза. Первоначально сформированные в петровскую эпоху литературные представления о государственной службе как сфере деятельности, удовлетворяющей потребности человека в личном успехе, материальном благополучии и, одновременно, в исполнении нравственного долга перед государем и отечеством, претерпевают существенные исторические изменения, которые, пройдя через этап глубокого смыслового расподобления службы и служения, завершаются утверждением их полярной противоположности и нравственной несовместимости. Все это сопровождается появлением в русской литературе сознательно не служащих литературных героев и, в конечном счете, нравственного оправдания их жизненной позиции и поступка.
Характер исследуемого историко-литературного материала, сформулированные цели и задачи определили структуру диссертации, которая состоит из двух глав, введения, заключения и списка использованной литературы. Первая глава посвящена описанию исторической динамики литературных представлений о службе в XVIII столетии, вторая глава сосредоточена на проблеме формирования литературных представлений о служении.
Практическая значимость работы может состоять в том, что полученные результаты будут использованы при разработке вузовского курса истории русской литературы, спецкурсов и спецсеминаров, посвященных изучению эволюции русского литературного героя, а также в практике школьного преподавания литературы.
Апробация результатов исследования. Результаты работы были апробированы на внутривузовских научных конференциях (Ломоносовская научно-практическая конференция преподавателей, аспирантов и студентов (Поморский государственный университет имени М.В. Ломоносова, 2008-2011 гг.), «Филологические чтения» студентов и аспирантов (Поморский государственный университет имени М.В. Ломоносова, 2009-2011 гг.), а также на III Международной конференции «Пушкин и мировая культура» (Белорусский государственный педагогический университет имени Максима Танка, 2009 г.) и Международной конференции «Универсалии русской литературы (XVIII – начало XX вв.)» (Воронежский государственный университет, 2010 г.).
Результаты диссертационного исследования отражены также и в ряде научных публикаций.
Положения, выносимые на защиту:
1. Русские литературные представления о службе в течение XVIII века подвергаются глубокой трансформации, влияющей на изменение смысла и содержания поступка литературного героя – служащего человека.
2. Служащий человек в литературе первой трети XVIII века находит оправдание своей жизни, прежде всего, в достижении идеалов личного успеха. Невозможное для следующих исторических периодов соединение в сознании героя личного успеха, откровенно корыстных побуждений и идеалов общенационального, общегосударственного порядка составляет особенность петровской эпохи, не обнаруживающей в своих литературных представлениях никаких следов дифференциации службы и служения.
3. С 30-х годов XVIII века в русской литературе наблюдается нарастающее неприятие концепции службы как исключительной сферы личного успеха. Чины и материальный достаток как критерии оценки успешности служащего человека вступают в глубокий конфликт с зарождающимися идеалами исполнения долга. Исполнение долга в ущерб поверхностному публичному признанию, личным интересам определяет поведение служащих героев А.Д. Кантемира, В.К. Тредиаковского, М.В. Ломоносова, А.П. Сумарокова.
4. «Служба из чести» характеризует позицию нового поколения литературных героев 60-70-х годов XVIII века, предельно свободных от всяких прагматических установок. Наиболее точная модель поведения, соответствующая этим идеалам, найдена Д.И. Фонвизиным и представлена в череде его образов «четных людей» (т.е. «служащих из чести»). Естественная эволюция этого типа героя в его драматургии приводит к появлению первого в русской литературе сознательно, демонстративно не служащего человека (Стародума – «друга честных людей»), для которого исполнение общественного долга несовместимо со службой.
5. Служение как особая жизненная позиция, характеризующаяся исполнением долга вне службы, обнаруживает себя в русской литературе второй половины XVIII века и окончательно оформляется в среде русских масонов, разграничивших государственную службу в суетном земном мире и истинное служение «высшим» ценностям, осуществляемое в мире через тайные общества. Формирование близких этому представлений в русской литературе начинается в кружке М.М. Хераскова.
6. Поэтизация домашней, поместной жизни в творчестве представителей львовско-державинского кружка вносит новые смысловые оттенки в разграничение представлений о службе и служении. «Счастье» как высший критерий ценности человеческого бытия окончательно перестает соотноситься с жизнью служащего человека и превращается в исключительную характеристику «жизни вне службы».
7. В конце XVIII столетия несовместимость требований к несению повседневной будничной службы и идеалов высокого служения становится общим местом в рассуждениях литературного героя. Формулируя мотивы своего поступка, он, как правило, исходит из своих представлений о противоположности этих двух различных установок. Творчество А.Н. Радищева и Н.М. Карамзина является убедительной иллюстрацией к этому утверждению.
Основное содержание диссертации
Во Введении формулируются актуальность выбранной темы, цель работы, задачи, гипотеза, научная новизна, практическая значимость. Здесь же дается описание первого этапа формирования русских литературных представлений о службе, относящегося к эпохе царствования Петра I.
Задачей петровской политики было не только политическое преобразование государства, но и создание новой культуры и «нового человека». Этот человек должен был быть практичным, деятельным и профессионально владеющим своим ремеслом. Петр своим личным примером воспитывал верных слуг отечества, работающих на благо государства. Возникала «новая концепция государства» (В.М. Живов), с которой мы и связываем зарождение «новых представлений о государственной службе».
Введенная в 1722 году Табель о рангах отменила распределение чинов и должностей по происхождению. Теперь путь к карьерному успеху был открыт каждому, кто проявлял служебное рвение и целеустремленность. Концепция службы в петровскую эпоху предполагала обязательное поощрение за добросовестное исполнение должностных обязанностей, которое выражалось в достижении благородного статуса для недворянина, в карьерном росте, получении чинов, в материальном благосостоянии и возможности, в итоге, занять высокое социальное положение. Такая трактовка службы, непременно ведущей к личному успеху и вознаграждению, была новым событием в русской жизни.
В литературе этого периода появляется новый герой, воплощающий в себе основные черты человека своей эпохи. Это персонажи гисторий – повестей петровского времени с их очевидной установкой на карьерные достижения, тождественные жизненному успеху как таковому. Новые идеалы служащего человека нашли отражение в своеобразном «учебнике» правил хорошего тона для светского юношества «Юности честное зерцало или показание к житейскому обхождению» (1717), направленном на формирование поведения нового человека, служащего за вознаграждение и почитающего высшим благом продвижение по службе.
Глава 1-я «Развитие русских литературных представлений о службе в XVIII веке (от А.Д. Кантемира до Д.И. Фонвизина)». В послепетровскую эпоху обозначились новые тенденции в развитии русских литературных представлений о службе. Неслучайно в период правления преемников Петра I сокращаются сроки службы, она постепенно перестает носить обязательный характер. В 30-40-е годы XVIII века в литературном сознании эпохи начинает подвергаться сомнению та концепция службы, которая сформировалась в петровскую эпоху и главной составляющей которой была идея самореализации и достижения личного успеха.
В первом параграфе «Критика концепции «жизненного успеха» в русской литературе 30-40-х годов XVIII века (А.Д. Кантемир, В.К. Тредиаковский)» эти новые тенденции оказываются в центре внимания. В 1730-40-е годы, в творчестве А.Д. Кантемира и в ранних стихах В.К. Тредиаковского, все настойчивее звучат мотивы уединенной работы и «жизни спокойной» вдали от посторонних глаз. Эти мотивы противопоставляются суетной «погоне за чинами» и жажде карьерного успеха.
В центре внимания оказывается сатира VI Кантемира «О истинном блаженстве», воспевающая «тишину» уединенной жизни вдали ото всех в «малом доме». Идеал «истинного блаженства» связан для героя сатиры с непубличной, закрытой для посторонних сферой жизни. Образ такого мудреца-ученого тяготеющего к философии Горация, обнаруживает себя и в стихах Тредиаковского (например, «Стихи Сенековы о смирении»). Все это позволяет говорить о первой волне горацианских настроений в русской поэзии 30-40-х годов XVIII века.
В сатирах Кантемира (сатира I «На хулящих учения. К уму своему» и сатира II «На зависть и гордость дворян злонравных. Филарет и Евгений») проповедь ценностей непубличной, уединенной жизни, противопоставленной недолговечному и суетному внешнему успеху, также обнаруживает свою актуальность.
Карьерный успех для Кантемира не является главной целью службы. Он совершенно не исключается им, но оценивается как ее внешняя составляющая. Глубинный же смысл службы раскрывается в исполнении долга, сопряженного со сложной рутинной работой, тяжелым и непубличным трудом. Отсюда и поиск «тишины», противопоставленный публичной служебной суете, в которой человек забывает об истинной цели своей жизни.
В творчестве В.К. Тредиаковского культивируется образ писателя-труженика, служащего истине, высоким просветительским идеалам, научному познанию мира. Это тип кабинетного ученого, для которого уединенный труд ценен сам по себе и не нуждается в публичном признании, успехе.
Герой поэзии Тредиаковского готов принять «чин низкой» в качестве награды за свой труд («Стихи Сенековы о смирении»). И эта декларация достаточности «малого чина» превращается в открытую полемику с петровской концепцией службы. Аскетическое пренебрежение личным успехом и публичной самореализацией в интересах непубличной кабинетной работы на общее благо обретает для Тредиаковского значение истинного призвания служащего человека.
Диссонанс между публичным результатом и непубличной работой и составляет главную особенность русской поэтической мысли 30-40-х годов XVIII века.
Второй параграф «Философская модель мира и идеалы службы в поэтических представлениях М.В. Ломоносова» посвящен следующему этапу исторической трансформации литературных представлений о службе, обнаруживающему себя в творчестве М.В. Ломоносова.
Созданная им поэтическая модель мира как будто срезает все острые углы и противоречия предшествующей эпохи и предлагает гармоничное сочетание частного и публичного, «большого» (глобального) мира, и мира «малого» (человеческого). С обыденной человеческой позиции невозможно разглядеть глобальный и стройный замысел Творца («Ода, выбранная из Иова», «Утреннее размышление о Божием величестве», «Вечернее размышление о Божием величестве при случае великого северного сияния»). «Ближний», «окрестный» мир, вырванный из глобальной цепи причинно-следственных связей, фрагментарный, предстает полным случайностей, пугающей хаотичности. Совсем иным, разумным и сбалансированным, он видится с позиции Творца, позиции принципиально недостижимой для человека. Хотя некоторым приближением к ней, согласно ломоносовским представлениям, может быть позиция ученого, способного за пеленой случайностей разглядеть закономерность (промысел Всевышнего).
Найденная в ломоносовской поэзии уникальная позиция ученого, преодолевающего дисгармонию ближнего, человеческого мира, где все наполнено нерациональным, случайным, и готового в каждой случайности найти высший смысл и ее встроенность в глобальный миропорядок, является несомненным открытием поэта.
Но в представлениях М.В. Ломоносова и практической жизни его эпохи ученый, чья позиция в мире трактуется как максимально приближенная к позиции творца, вместе с тем – человек служащий, исполняющий службу и призванный приносить практическую пользу тому, кому служит. Доломоносовская трактовка «пользы наук» в литературной традиции имела две версии. Первая, история которой в России началась лишь в петровскую эпоху и которая была горячо поддержана петербургской академической средой, настаивала на индустриально-экономическом пафосе, на пользе «прирастания» материальных богатств империи. Вторая, известная в русской поэзии еще с допетровского времени (отчасти ее последователем является и А.Д. Кантемир, автор сатиры I), видит «пользу от наук» в наслаждении, которое они приносят познающему человеку.
Эти две различные ценностные установки нашли неожиданное соединение в художественном мире М.В. Ломоносова («Ода на день восшествия на престол императрицы Елизаветы Петровны 1747 года»), для которого в равной степени оказываются важными и уединенное услаждение книжным знанием, и конкретная польза наук в мире публичных ценностей. Эти две установки уже не противоречат, а взаимодополняют друг друга.
Служащие во благо Отечества ученые мужи (те, «которых ожидает Отечество из недр своих») не сосредоточены исключительно на достижении личного успеха, как служащий человек петровской эпохи, и не выбрали свою позицию, чтобы вырваться из бесплодной сферы публичной суеты, как это формулировала этическая программа А.Д. Кантемира и его последователей. Они служат Отечеству своими тяжелыми и скрытыми от стороннего взгляда трудами, приносят ему грандиозный, гласный, публично значимый успех, и одновременно с этим, как в награду, наслаждаются процессом своего труда, процессом познания мира. Такого абсолютно гармоничного, непротиворечивого соединения всех заявленных ранее в русской культуре моделей поведения, моделей поступка служащего человека никогда еще не предлагалось. Это первая и вполне удачная попытка поиска новых концептуальных подходов не путем отрицания прежних, а путем их интеграции, сбалансированного соединения, направленного на сохранение всего ценностно значимого в различных идеальных моделях служащего человека.
В концепции М.В. Ломоносова личный успех – это всего лишь составляющая успеха общего, а наслаждение служащего ученого неразрывно связано с благом для всего Отечества. Они неотделимы друг от друга, так же как в его философской модели мира соединены частные проявления и глобальный миропорядок, случайное и закономерное. Эта позиция становится предметом художественного осмысления во многих поэтических зарисовках Ломоносова, в частности, в послании к И.И. Шувалову («Письмо к его высокородию Ивану Ивановичу Шувалову»).
Примером воплощения такой позиции становится для Ломоносова и образ Петра I, «царя-труженика», который в его трактовке одновременно являлся монархом, которому служат, и служащим человеком, работающим на благо всего государства. В этом образе для Ломоносова гармонично соединяются две составляющих: служба как средство достижения всеобщего успеха и служба как сложная непубличная работа.
Конфликт «службы во имя личного успеха» и службы как «тяжелой непубличной работы», столь актуальный в концепции мира предшественников Ломоносова в русской поэтической традиции, был снят им, разрешен в его поэтической модели мира. Но найденная им гармония достижима в весьма узком смысловом диапазоне: либо в службе ученого, либо в службе монарха. Иных вариантов решения этой проблемы ломоносовская поэзия не предлагала.
В третьем параграфе «Государственная служба и «честный человек» в комедиях Д.И. Фонвизина» в центре внимания – формирование идеи службы из чести, которая становилась все более привлекательной для русского дворянства 1760-х годов.
В русском литературном сознании этого времени уже не только монарх или ученый (как у М.В. Ломоносова) способны посвятить себя службе возвышенным целям.
В драматургии Д.И. Фонвизина рождается формула «честный человек» (впервые – комедия «Корион», 1764 г.), характеризующая героя, служащего из чести, преданного государю и благородного в своих служебных побуждениях. «Честный человек» – это, прежде всего, служащий человек. К избегающему государственную службу, такому как Корион, эта формула в ее фонвизинской версии не применима. Уклоняющийся от службы человек для раннего Фонвизина – это безрассудный эгоист, живущий только для себя. Вместе с тем, служба, которой посвящает себя «честный человек», совершается не из корыстных побуждений, а личный успех перестает быть всепоглощающей и определяющей целью героя.
Позже, в 1769 году, в комедии «Бригадир» Фонвизин представит целую галерею персонажей из дворянского сословия, не отвечающих концепции «честного человека». Это люди, уклоняющиеся от исполнения своего служебного долга, не отвечающие нравственным критериям служащего человека.
В «Бригадире» прямо не звучит тема службы как таковой, но все действующие лица, втянутые в пошлую любовную интригу, говорят о своем полном безразличии к идее общего блага, общих целей. Даже цель, объединившая эту узкую группу людей на некоторое время (сватовство детей, создание семьи), подрывается по существу каждым из персонажей. Здесь в круг честных людей могут быть вписаны только Софья и Добролюбов, не участвующие в общей интриге.
В комедии «Недоросль» Фонвизин уже противопоставляет друг другу два лагеря: лагерь людей долга и лагерь дворян, уклоняющихся от исполнения долга. Люди долга – это служащие (Правдин, молодой Стародум, Милон), уклоняющиеся от долга – неслужащие (Скотинин, Простаков).
Диалоги Стародума и Правдина во многом повторяют ключевые положения сочинения Фонвизина «Рассуждение о непременных государственных законах», которое драматург писал одновременно с «Недорослем». Для его Стародума история службы неразрывно связана и с историей отставок.
В понимании Стародума служба необходима дворянину и она должна нести пользу отечеству. Оставлять ее следует только в самом крайнем случае, если эту пользу извлечь уже невозможно. Герой искренне сожалеет о своей собственной отставке, которую объясняет своей излишней горячностью и неразумностью.
Вторая отставка Стародума и его окончательный уход со службы автоматически выводят его из круга «честных людей». Но в мире Фонвизина ему находится уже новая позиция, близкая в том числе и самому драматургу, также пребывающему в статусе неслужащего дворянина, – это позиция «друга честных людей». Стародум – это первый в русской литературе неслужащий дворянин, оставшийся, вместе с тем, верным долгу.
«Друг честных людей» – это человек, в силу обстоятельств не имеющий возможности приносить государству «прямую пользу», но приносящий ее опосредованно, помогая тем, кто служит, честно исполнять свой долг. Исполнение долга чести формально не служащим человеком – и есть служение. По-видимому, комедия Фонвизина находится у самых истоков дифференциации русских литературных представлений о службе и служении.
Глава 2 «Формирование представлений о служении в русской литературе второй половины XVIII века» состоит из четырех параграфов, каждый из которых раскрывает различные фазы этого процесса.
В первом параграфе «Счастье и успех в русской поэзии 60-х годов XVIII века (М.М. Херасков, В.И. Майков)» внимание сосредоточено на творчестве поэтов литературного кружка М.М. Хераскова, сложившемся в 60-е годы при Московском университете.
Герой новой русской поэзии отказывается от суеты всех внешних устремлений. Он уже не беспокоится по поводу своих достижений, успеха, заслуг и славы – он признает подобные тревоги суетой, что и является для него проявлением добродетели и чести (эпиграмма Хераскова «Кто более себя в опасности ввергает?»).
По мнению Хераскова, человек должен жить, согласно своей природе, осознавая при этом свое установленное место в мире и не пытаясь вступить в борьбу за обретение новой, более высокой позиции. В таком понимании природы человека и открывается своеобразие позиции Хераскова. В его художественном мире человек хоть и продолжает осознаваться как малая частичка масштабного и грозного мироздания, но у него уже появляется шанс на безопасное и гармоничное существование, которое способна дать только лишь добродетельная жизнь.
Для Хераскова и его окружения важны иные ценностные установки, нежели для писателей 30-50-х годов XVIII века. Представления о счастье и об истинной цели жизни дворянина, связанные с внешним успехом и достижениями в службе, зачастую игнорируются поэтами 1760-х годов. Ярким примером тому служит эпистола Хераскова «К сатирической музе» (1760), весьма созвучная сатире IV А.Д. Кантемира «Об опасности сатирических сочинений. К музе своей» (1731). Но в отличие от Кантемира, Херасков не выносит в эпистоле категоричных суждений, не пытается «пятнать злонравных» и ругать их недостатки. Более того, он чувствует себя не вправе судить кого бы то ни было. Для Кантемира в его оценках решающим становится представление о пользе человека в жизни. Бессмысленность земной жизни для Хераскова исключает заинтересованное в ней участие. Государственная служба выпадает из ряда тем интересных для литературного осмысления, поскольку также принадлежит миру суетному.
С начала 1760-х годов мысль о жизни ради самой жизни, а не ради славы, чинов и богатства, все очевиднее обнаруживает себя в литературном сознании эпохи. Становится популярным мотив уединенной жизни, который созвучен первой волне горацианских настроений в русской литературе XVIII века.
Новые смысловые оттенки, новые ценностные установки находят свое выражение в поэтических циклах Хераскова «Новые оды» и «Философические оды».
Стремление к реализации себя исключительно в мире внешнем определяется Херасковым как «безумие», поиск чинов и жажда славы являются в его понимании яркими признаками неразумности, которые ошибочно принимают за проявления разума. Подлинный же разум находится за пределами публичного успеха и никак не соотносится с суетными и мимолетными ценностями, которые навязывает внешний мир.
Поэт не устанавливал различия между службой из чести и службой из корыстных побуждений, объявляя и то, и другое суетой. Истинные ценности, с точки зрения Хераскова, не имеют внешнего воплощения в суетном мире. Абстрактные представления о добродетели, чести и счастье не находят реализации в конкретных публичных событиях и поступках, сохраняя свою принадлежность исключительно внутренней жизни (ода «Разум», стансы «Только явятся…», стихотворение «Прошедшее»).
В оде «Благополучие» Херасков обращается к образу фортуны – изменчивому и столь притягательному способу получить искомые радости жизни. У литературных предшественников и современников Хераскова (Феофана Прокоповича, В.К. Тредиаковского, Д.И. Фонвизина) счастье нередко выступало в буквальном смысле синонимом обретения высокого чина. В поэзии Хераскова впервые обнаруживают себя и новые смысловые оттенки слова «счастье» (например, в стансах «Всяк на свете сем хлопочет…»), связывающие его с жизнью внутренней, несуетной.
Представления об истинном счастье, господствующие в кружке Хераскова, выразил В.И. Майков в оде «Счастие», в которой раскрыл неуловимую его природу и принадлежность к миру внутренней жизни человека. Внешний же мир, к которому, судя по всему, принадлежит и государственная служба, к истинному счастью как жизненной цели, по мысли членов кружка М.М. Хераскова, не имеет никакого отношения.
Второй параграф «Русские масоны на службе и их представления о высших ценностях бытия». Выстроенный в поэзии круга М.М. Хераскова художественный мир с его ценностными ориентирами, с противопоставлением земных желаний и устремлений высшим целям и смыслам, вполне соответствует тем концептуальным подходам, которые демонстрировали русские масоны в 60-80-е годы XVIII века (см. например, собрание масонских гимнов «Райские цветы, помещенные в седми цветниках», изданное Н.И. Новиковым в 1784 году). Отторжение мира желаний и земных страстей влекло за собой и снятие некого ореола значительности с государственной службы.
Однако, живя в реальном русском мире, члены масонского братства должны были как-то адаптировать к нему свои умозрительные концепции, превратить их в конкретный тип поведения, образ жизни, поступок.
В дневнике масонского мастера А.Я. Ильина 1775-1776 годов находится множество подтверждений тому, что участие в деятельности ложи занимало значительную часть времени дворянина, деля его жизнь на две составляющие: жизнь, проживаемая на виду у окружающих, и включающая в себя службу, должностные обязанности, походы в церковь, общение со знакомыми и др.; и жизнь тайных собраний в масонских ложах и встреч с «братьями». Рядом с частной и публичной жизнью у Ильина присутствует еще одна – это сфера его духовной жизни, скрытой от посторонних глаз и окруженной таинственным ореолом.
В отношении к государственной службе масонство породило две модели поведения русского дворянина. Одна из них в полной мере воплощена в жизни Н.И. Новикова, человека, отказавшегося от службы и служебной карьеры во имя ценностей и смыслов, не совпадающих со служебными циркулярами. При этом, он не считает возможным отказываться от поддержки и помощи своих друзей, занимающих высокое служебное положение.
Другую модель поведения демонстрирует А.Я. Ильин, продолжающий вести жизнь служащего человека, но при этом оценивающий ее как второстепенную и вынужденную составляющую своего бытия. Для него главные ценностные ориентиры относятся к той части его жизни, которая связана с масонской ложей.
Однако и тот, и другой рассматривают свою службу и службу своих друзей-единомышленников как инструмент для достижения целей принципиально иных, нежили те, которые предопределены самим смыслом этой службы. Цели и смыслы эти противопоставлены друг другу как материальные и, следовательно, низменные, и духовные, нравственные, возвышенные.
Такое противопоставление службы и внеслужебного исполнения долга в русском культурном пространстве впервые обнаружили в себе дворяне, причастные к деятельности масонских лож. Это обстоятельство и позволяет нам утверждать, что в реальной русской жизни XVIII столетия это та идеологическая среда, в которой впервые обозначилась дифференциация представлений о службе и служении.
Третий параграф «Счастье и служба в поэзии львовско-державинского кружка». Поэтов этого творческого круга роднит приверженность тихому и спокойному миру дворянской усадьбы с ее размеренной жизнью среди родных и друзей. Мир городской стал постепенно противопоставляться миру усадебному.
По мнению Ю.М. Лотмана, строительство Петром I Петербурга явилось, по сути, созданием новой формы всей русской городской жизни, центром которой было «регулярное – правильное – государство, где вся жизнь регламентирована, подчинена правилам, выстроена с соблюдением геометрических пропорций, сведена к точным, однолинейным отношениям. Проспекты прямые, дворцы возведены по официально утвержденным проектам, все выверено и логически обосновано»[2]. В противовес этому официальному и регламентированному миру постепенно возникает другой мир, в котором царит атмосфера тихой домашней жизни, находящейся за рамками предписаний и долженствования.
В эпистоле к А.М. Бакунину 1797 года Н.А. Львов окончательно разводит понятия «счастье» и «фортуна», относя первое исключительно к области внутреннего покоя и домашней жизни, а второе – к бессмысленной и суетной погоне за карьерными достижениями. Представления о счастье уже прочно связываются с жизнью поместья, усадьбы, где и проходит «истинная» жизнь. Счастье как тема довольно часто встречается и в поэтическом наследии Г.Р. Державина (ода «На счастие»). Концепция мирского личностного счастья, не связанного с дарами фортуны, – это находка львовско-державинского кружка.
Вступая в полемику с масонами, члены львовско-державинского кружка доказывают возможность существования истинных ценностей бытия не за рамками конкретного материального мира, а в нем самом. Счастье в их представлении имеет вполне осязаемое, реальное выражение в виде спокойной и неспешной поместной жизни, наполненной созерцанием природы и вкушением разного рода удовольствий (Г.Р. Державин, «Евгению. Жизнь Званская»). И, что чрезвычайно важно отметить, весь этот мир раскрывается человеку, пребывающему «вне службы».
Полемика с масонами и, в частности, с литературным объединением М.М. Хераскова, слышна в стансах другого члена львовско-державинского кружка, баснописца И.И. Хемницера («Стансы на суету»). Хемницер, говоря о суете, уже не доказывает бессмысленность земного существования, напротив, суета приобретает у него символ созидающего начала.
В этом и состоит принципиальное различие поэтов 60-х годов XVIII века (кружок Хераскова) и поэтов львовско-державинского кружка. Для первых возможность счастья сопряжена с отторжением мира во всех его материальных проявлениях, для вторых, напротив, счастье обреталось в этом мире, хотя и в определенных его сферах. Но и те, и другие принципиально не рассматривали государственную службу в ряду высших ценностей бытия.
Для поэтов 60-х годов служба понималась как составляющая суетного мира и отвергалась в качестве высшей ценности вместе с ним. Для поэтов львовско-державинского кружка она выпадала из той сферы земного бытия, где могли пребывать лишь истинные ценности высшего порядка. Сфера эта как раз и может быть определена формулой «жизнь вне службы».
В четвертом параграфе «Служба и служение в русских литературных представлениях конца XVIII века (А.Н. Радищев, Н.М. Карамзин)» утверждается, что в конце XVIII столетия служба и служение в русских литературных представлениях функционируют как уже совершенно различные составляющие человеческой жизни. В литературных памятниках эпохи противопоставление требований службы и идеалов высокого служения становится все более и более повторяющимся мотивом, определяющим поведение литературного героя, смысл его поступка.
Со всей очевидностью эти представления нашли свое выражение в творческом наследии двух крупнейших русских писателей-сентименталистов, представляющих различные ветви этого литературного направления – А.Н. Радищева и Н.М. Карамзина. Оба они в течение своей жизни служили, добровольно уходили в отставку, возвращались к государственной либо придворной службе. Оба имели опыт общения с ярчайшими представителями русских масонских лож.
Радищевский художественный мир построен на совершенно новых нравственных принципах. Здесь служение высшим ценностям вовсе не нуждается в инструментарии, который дает государственная служба. Исполнение долга и служба в его интерпретации скорее противоположные, чем взаимодействующие начала. Истинно нравственный поступок в его модели мира оказывается несовместимым со службой. Поступком может быть прекращение службы, вошедшей в противоречие с гражданским долгом (Крестьянкин), исполнение служебного долга в рамках определенных долгом нравственным (философия крестецкого дворянина), либо бескорыстная помощь нуждающимся людям неслужащим человеком (путешественник в различных жизненных ситуациях: помощь Аннушке, рекрутам и т.д.).
В очерке Н.М. Карамзина «Чувствительный и холодный» (1803) автор исследует два типа личности – импульсивного и романтичного Эраста и рационального прагматика Леонида. По существу, Н.М. Карамзин открывает этим очерком следующую страницу истории русской литературы уже XIX столетия, с ее типологией героев и их смысловыми противопоставлениями.
Представив двух противоположных по своему темпераменту и отношению к жизни персонажей, Карамзин заложил в них весьма близкие ценностные установки в отношении государственной службы. И Эраст, и Леонид знают о несовпадении служебных требований и высоких идеалов служения, они не отрицают нравственного превосходства служения перед службой, хотя они довольно часто изменяют этим идеалам. Несовпадение службы и служения для них является предустановленным фактом, аксиомой.
Расподобление понятий службы и служения, их противопоставление, утверждение различной нравственной природы на исходе XVIII столетия перестает быть достоянием исключительных, неординарных людей, а становится общеупотребительной нормой, утверждение которой уже не становится (как это было еще у Радищева) признаком героического поступка. И в этом заключается своеобразный итог нравственных поисков русской литературы XVIII столетия.
В Заключении подводятся основные итоги проведенного исследования, намечаются дальнейшие пути изучения проблемы на материале русской литературы XIX столетия.
Основные положения диссертации отражены
в следующих научных публикациях:
I. Публикации в изданиях, рекомендованных ВАК РФ:
1. Представления о «служении» в поздних сатирах А.Д. Кантемира // Вестник Поморского университета. Сер. «Гуманитарные и социальные науки». – 2011. – № 1. – С. 84-87.
2. Служба и служение в русских литературных представлениях первой половины XVIII века // Вестник ЛГУ имени А.С. Пушкина. – 2011. – № 2. Т. 1. Филология. – С. 7-13.
3. Формирование литературных представлений о службе и служении в комедиях Д.И. Фонвизина // Вестник Поморского университета. Сер. «Гуманитарные и социальные науки». – 2011. – № 4. – С. 86-89.
4. Формирование представлений о службе и служении в русской поэзии первой половины XVIII в. // Наука и школа. – 2011. – № 3. – С. 130-132.
5. Служба и служение в литературных представлениях Д.И. Фонвизина // В мире научных открытий. Сер. «Гуманитарные и общественные науки». – 2011. – № 7. – С. 59-66.
II. Публикации в других изданиях:
6. Взгляды Д.И. Фонвизина на проблему служения Отечеству // Res philologica: ученые записки. Вып. 6. – Архангельск: Поморский университет, 2009. – С. 19-22.
7. Концепция службы и служения в романе А.С. Пушкина «Евгений Онегин» // Пушкин и мировая культура: материалы III Международной научной конференции, г. Минск, 21-22 апреля 2009 г. В 2 ч. Ч. 1 / Белорусский государственный педагогический университет имени М. Танка. – Минск: РИВШ, 2009. – С. 73-80.
8. Мотивы достижения успеха на государственной службе в поздних сатирах А.Д. Кантемира // Филология-2: сборник научных трудов. – Архангельск, 2010. – С. 20-25.
9. Мотивы счастья и «малого дома» в русской поэзии первой половины XVIII века // Универсалии русской литературы. 2 / Воронежский государственный университет. – Воронеж: НАУКА-ЮНИПРЕСС, 2010. – С. 241-248.
[1] Демин А.С. Русская литература второй половины XVII – начала XVIII века. Новые художественные представления о мире, природе, человеке. – М., 1977. – С. 18.
[2] Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII – начало XIX века). – СПб., 2008. – С. 22.
