Проза а.п. хейдока в контексте литературы дальневосточного зарубежья: виды и образы пространства
На правах рукописи
БЕЛОЗУБОВА Наталья Иннокентьевна
ПРОЗА А.П. ХЕЙДОКА В КОНТЕКСТЕ ЛИТЕРАТУРЫ
ДАЛЬНЕВОСТОЧНОГО ЗАРУБЕЖЬЯ:
ВИДЫ И ОБРАЗЫ ПРОСТРАНСТВА
Специальность
10.01.01 – русская литература
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени
кандидата филологических наук
Улан-Удэ – 2009
Работа выполнена на кафедре русской филологии Государственного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Амурский государственный университет»
| Научный руководитель: | кандидат филологических наук, доцент Сваровская Анна Сергеевна |
| Официальные оппоненты: | доктор филологических наук, доцент Хатямова Марина Альбертовна |
| кандидат филологических наук Колмакова Оксана Анатольевна | |
| Ведущая организация | Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Иркутский государственный университет» |
Защита состоится 30 июня 2009 г. в 13.00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.022.04 при Бурятском государственном университете (670000, г. Улан-Удэ, ул. Смолина, 24 а, ГОУ ВПО «Бурятский государственный университет», конференц-зал).
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Бурятского государственного университета.
Электронная версия автореферата размещена на сайте www/bsu.ru ГОУ ВПО «Бурятский государственный университет»
29 мая 2009 г.
Автореферат разослан 29 мая 2009 г.
Ученый секретарь
диссертационного совета
канд. филол. наук, доцент Бадмаев Б.Б.
Общая характеристика работы
Актуальность исследования. В попытках восстановить общую картину литературного процесса ХХ в. современное литературоведение продолжает вводить в научный оборот наследие литературной эмиграции. Литература дальневосточного зарубежья по сравнению с западной ветвью эмиграции изучена меньше, вот почему обращение исследователей к ее представителям – поэтам и прозаикам Харбина – будет способствовать формированию полного и целостного представления о литературе русского зарубежья как историко-культурном явлении.
Авторами первых статей и монографий об этой ветви литературного зарубежья были А.И. Букреев, Е.В. Витковский, Ю. Иванов, А.В. Колесов, В.П. Крейд, Г.В. Мелихов, О.Н. Михайлов, К. Рехо, Е. П. Таскина, А.А. Хисамутдинов, Э.А. Штейн, В.А. Юдин, С.И. Якимова, О.А. Бузуев. К изучению литературного Харбина 1920-1940-х гг. обращаются исследователи как в России, так и за ее пределами (О.М. Бакич, Н.И. Великая, Диао Шаохуа, Жао Лянглун, Б. Кодзис, Ли Мен, В.Ф. Печерица). Первыми выдвинули и обосновали проблему изучения литературной жизни Харбина Цзяо Чень (1994), Сюй Гохун (1996). Этому литературному феномену посвящены исследования И.С. Трусовой (2000), Е.А. Неживой (2000).
Имя Альфреда Петровича Хейдока (1892-1990) стало известно российским читателям и исследователям литературы русского зарубежья в 1980-е гг. А.П. Хейдок родился в Латвии в дворянской семье, в шестнадцать лет с родителями переехал в Тверскую губернию. Во время Первой мировой войны ушел на фронт добровольцем. В 1917 г. уехал на Дальний Восток и в 1921 г. эмигрировал в Китай. Преподавал русский язык в Харбинском медицинском колледже и Гиринском университете. Был активным участником литературной и культурной жизни дальневосточного русского зарубежья, литературно-художественного объединения «Чураевка», в 1929-1934 гг. сотрудничал с литературно-художественным журналом «Рубеж». В 1934 г. познакомился с Н.К. Рерихом и стал последователем его идей. В том же году при непосредственной поддержке Н.К. Рериха вышел сборник рассказов писателя «Звезды Маньчжурии», который сделал прозу А. Хейдока известной и популярной в эмигрантских кругах. В середине 1930-х гг., после оккупации Харбина Японией, А. Хейдок переехал в Шанхай, где возглавил секцию русских писателей, занимавших просоветские патриотические позиции. В 1947 г. писатель возвратился в Россию, жил в Североуральске Свердловской области. Продолжал переписываться с Н.К. Рерихом. В 1950 г. А. Хейдока обвинили в шпионаже и осудили на десять лет исправительно-трудовых лагерей. После освобождения в 1956 г. он поселился в Балхаше, а затем в Змеиногорске, на Алтае. Писал повести и рассказы, переводил труды Е.П. Блаватской, вел философские записки «Моя концепция». Свои произведения писал только на русском языке. Как писатель А. Хейдок сложился в рамках русской литературной традиции, под влиянием русской классической литературы.
Впервые в России о нем написал в 1983 г. В. Бондаренко (статья «Истина слова», опубликованная в газете «Советская Россия»), а в 1989 г. появляется публикация о А.П. Хейдоке Е.П. Таскиной «Душа Востока» (издание общества по культурным связям с соотечественниками за рубежом «Голос Родины»). Вслед за этим читатели смогли познакомиться с творчеством самого писателя: латвийский журнал «Даугава» (№ 12, 1989 и № 1, 1990) напечатал семь рассказов А. Хейдока из сборника «Звезды Маньчжурии» и «Автобиографические заметки», присланные писателем незадолго до смерти.
Значительный вклад в популяризацию литературного наследия писателя внес главный редактор альманаха «Рубеж» А.В. Колесов, возобновивший в 1992 г. во Владивостоке издание харбинского журнала «Рубеж», выходившего в 1926-1945 гг.
В 1994-2005 гг. литературное наследие А. Хейдока актуализировалось в научном сознании филологов и историков (работы О.А. Москвиной, Н.А. Лебедевой, А.А. Забияко, А.А. Хисамутдинова, О.А. Кочубея, В.Ф. Печерицы).
Однако, несмотря на серьезные достижения отечественного и зарубежного литературоведения в сфере харбинистики, до настоящего времени творческое наследие А. Хейдока остается неизученным. Часто в поле зрения исследователей попадало ограниченное количество рассказов из сборника «Звезды Маньчжурии», порой они рассматривались изолированно, вне контекста всего творчества писателя, без учета его мировоззрения и философских взглядов. Наиболее продуктивный аспект изучения творчества А. Хейдока – рассмотрение категории художественного пространства как одной из важнейших составляющих поэтики его прозы – пока остается вне поля зрения исследователей.
Цель работы – выявление особенностей художественного пространства эмигрантской прозы А. Хейдока в контексте литературы дальневосточного русского зарубежья.
Задачи исследования:
- Обозначить тенденции развития малой прозы дальневосточного русского зарубежья (Н. Веселовский, Вс. Иванов, А. Несмелов, Я. Лович) как культурно-исторического контекста прозы А. Хейдока. Определить место прозы А. Хейдока в литературном процессе ХХ в.
- Описать виды художественного пространства в эмигрантской прозе, выявить их специфические черты.
- Выявить устойчивые для эмигрантской прозы А. Хейдока образы художественного пространства в рассказах сборника «Звезды Маньчжурии».
- Рассмотреть образы России и Китая в художественном мире А. Хейдока.
- Раскрыть принципы взаимодействия художественного пространства и сюжетно-композиционной организации рассказов А. Хейдока на примере образа-лейтмотива передвижения героев в пространстве.
Научная новизна настоящей работы обусловлена необходимостью определения места наследия А. Хейдока в историко-литературном контексте русского Харбина. Системный анализ эмигрантской прозы А. Хейдока, впервые предпринятый в работе, дает возможность проникнуть в художественную систему автора, понять особенности его мировидения. С позиции художественной целостности уточнены виды пространства, всесторонне проанализированы основные образы бытового, географического, природного, онирического пространства в рассказах А. Хейдока, опубликованных в периодике Харбина. В результате такого подхода литературное наследие А. Хейдока получило новое истолкование. Историко-литературные факты, художественные тексты, рассматриваемые в работе, опираются на впервые задействованные архивные материалы (публикации рассказов, статьи харбинских авторов), малоизвестные и не известные тексты, созданные в эмиграции и не переиздававшиеся в России.
Достоверность материалов диссертационной работы, полученных выводов и результатов основывается на использовании апробированных методов и средств, позволивших исследовать пространственную структуру рассказов А. Хейдока.
Положения, выносимые на защиту:
- Литературный процесс в дальневосточном русском зарубежье имел ряд особенностей, определивших своеобразие прозы Харбина. Они проявились, прежде всего, в поэтике художественного пространства. Проза дальневосточного зарубежья моделирует трагическое мироощущение: горизонтальное и вертикальное движение героев в пространстве означает попытку преодоления социального и экзистенциального хаоса. Поиски человеком «своего» пространства не разрешают внешних противоречий, не помогают обрести чувство укорененности в пространстве быта и бытия.
- Художественное пространство сборника «Звезды Маньчжурии» открывается как перекресток разных культур, прежде всего – русской и китайской. Как внесубъектный способ выражения авторского сознания в прозе А. Хейдока оно демонстрирует сложное взаимодействие двух ментальностей: русской (приобретенной в России) и восточной (воспринятой в эмиграции).
- Значимыми образами художественного пространства харбинской прозы являются Россия, дом, Китай, город (Москва), а в прозе А. Хейдока – Россия, Китай, город (Харбин), пустыня, тайга, небо, вода. Главные топосы художественного мира Хейдока – Россия и Китай. Китай предстает в творчестве писателя в целостности прошлого и современности, оказываясь вместилищем личной и исторической памяти. Россия выступает как источник этических ценностей, духовный ориентир, поднимающий над суетой и обыденностью, пространство-посредник, объединяющий героев.
- Образы художественного пространства в рассказах А. Хейдока характеризуются амбивалентностью: они одновременно жизнетворны и смертоносны, способны гармонизировать сознание человека и бессильны перед трагизмом жизни, угрозой смерти.
- А. Хейдок представляет тип «героя пути», находящегося в поисках гармонии. Гармония как предмет человеческих устремлений недостижима в ситуации исторической катастрофы, но, по А. Хейдоку, семья, любовь, вера, национальная культура, мир природы способны стать гармонизирующими факторами человеческого существования.
Методологическая и теоретическая база исследования – труды А.Н. Веселовского, М.М. Бахтина, О.М. Фрейндерберг, Д.С. Лихачева, Л.Я. Гинзбург, Ю.М. Лотмана, В.Н. Топорова, И.А. Виноградова, Г.Д. Гачева, В.В. Кожинова, М.Н. Эпштейна, В.И. Тюпы.
В исследовании использовались биографический, структурно-семантический и сравнительно-исторический способы изучения художественных текстов.
Объектом исследования является творчество А.П. Хейдока в контексте литературы дальневосточной эмиграции.
Предмет исследования – поэтика пространства в рассказах А. Хейдока, опубликованных в периодике Харбина.
Материалом исследования, наряду с опубликованными в России произведениями А. Хейдока, стали тексты из архива А.В. Колесова, публикации, хранящиеся в редких и прежде закрытых фондах.
В качестве сравнительного материала привлечены рассказы прозаиков дальневосточного зарубежья (Вс. Иванова, Я. Ловича, А. Несмелова и др.), хранящиеся в ГАХК (Государственном архиве Хабаровского края) и опубликованные в антологиях.
Теоретическая и практическая значимость диссертации заключается в том, что исследование художественного пространства в литературе дальневосточной эмиграции ставит вопрос о ее самоценной художественной значимости и расширении подходов в ее изучении. Основные положения и выводы работы могут быть использованы при дальнейшем уточнении вклада писателей русского зарубежья в развитие русской литературы ХХ в., при подготовке общих и специальных курсов по истории русского литературного зарубежья в вузовском и школьном преподавании.
Апробация результатов исследования. Основные положения диссертации были изложены в докладах на международных научных конференциях «Россия и Китай на дальневосточных рубежах» (Благовещенск, 2002-2003), межвузовской конференции «Проблема гедонизма в литературе ХХ века» (Томск, 2002), областном научно-методическом семинаре «Региональный компонент в преподавании русского языка и литературы» (Благовещенск, 2003), ежегодном межвузовском научном семинаре «Набоковские чтения» (Благовещенск, 2004-2006), международной научной конференции «Миграционные процессы на Дальнем Востоке (с древнейших времен до начала ХХ века)» (Благовещенск, 2004), Международной научной конференции «Россия – Азия: становление и развитие национального самосознания» (Улан-Удэ, 2005), научном семинаре по литературоведению «Русский Харбин: тенденции культурного и литературного процесса» (Благовещенск, 2007).
Объем и структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованной литературы, включающего библиографический указатель произведений А. Хейдока. Общий объем работы составляет 170 с., из них основного текста – 151 с. Список использованной литературы включает 327 наименований.
ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Во введении обосновывается актуальность темы диссертации и ее научная новизна; излагается основная цель и задачи работы; определяется материал, теоретические основы и методологические принципы исследования, раскрывается его практическая значимость.
В первой главе «Виды художественного пространства в эмигрантской прозе» рассматривается бытовая, социальная, природная, культурная семантика категории художественного пространства, исследуются особенности художественного пространства в литературе дальневосточного зарубежья.
В первом разделе первой главы «Литература дальневосточного зарубежья: особенности литературного процесса» уточняется содержание понятия «литература дальневосточного зарубежья». Развитию русской литературы в китайском городе Харбине в 20-40-е гг. XX в. – признанном центре литературной жизни на Дальнем Востоке – способствовал приток новых литературных сил из России (А. Хейдок, А. Ачаир, Н. Байков, Вс. Иванов, Я. Лович, В. Логинов, А. Несмелов).
Литературный процесс в Харбине имел ряд особенностей. Если в Европу эмигрировали состоявшиеся художники слова (И. Бунин, Б. Зайцев, А. Куприн, М. Осоргин, А. Толстой, И. Шмелев и др.), то в Харбин уехали начинающие авторы. До эмиграции в Китай писательские репутации были только у Н. Байкова, Вс. Иванова, В. Логинова и А. Несмелова. Я. Лович и А. Хейдок до эмиграции не публиковались. Литературный процесс дальневосточного зарубежья структурировался вдоль традиционной вертикальной оси, актуализирующей оппозиции «отцы-дети», «старшие-младшие» (классификация В.П. Крейда). К старшему поколению принадлежали Н. Байков, Вс. Иванов, А. Несмелов, В. Логинов. Молодое поколение было представлено авторами, приехавшими в Китай детьми и заявившими о себе не ранее середины 1930-х гг. (Б. Юльский, В. Рамбаев, Н. Веселовский). Имя А. Хейдока одновременно включается в один ряд с А. Ачаиром, Н. Байковым, Вс. Ивановым, А. Несмеловым (О. Бузуев) и в перечень молодых чураевских беллетристов – Б. Юльского и В. Рамбаева (В. Слободчиков). Это можно объяснить отсутствием у беллетриста доэмигрантского писательского опыта и поздним вступлением в литературу.
Прозаики русского Харбина обнаружили восприимчивость к поэтике литературы европейской эмиграции – к творчеству Бунина, Набокова, Шмелева. Литераторы дальневосточного зарубежья вслед парижскому «Союзу молодых писателей и поэтов» (1924-1925) организовали культурно-национальный центр «Чураевка» (1926), ритуально актуализирующий принадлежность к пушкинской традиции: открытые вторники, где обсуждалось творчество писателей метрополии и эмиграции, получили название «У зеленой лампы».
С другой стороны, писатели дальневосточного зарубежья, пребывая в особом культурном пространстве, открывали древнейшие восточные традиции, заимствовали из китайской литературы сюжеты, мотивы, художественные приемы постижения бытия, исследовали ментальность Востока (Вс. Иванов, А. Хейдок, Б. Юльский). Происходило о-своение и при-своение «чужой» культурной сферы: пространство Китая, оставаясь «чужим» в реальности наличного бытия, осознавалось как «свое».
Во втором разделе первой главы «Виртуально-ностальгическое пространство: Восток – Запад» на материале рассказов Н. Веселовского, Вс. Иванова, А. Несмелова и А. Хейдока представлен духовный локус эмигрантов – Россия, существовавший как образ, идея, эйдос, а в индивидуальном переживании приобретавший различные формы: хлебосольной Москвы, русской провинции. Ни один из перечисленных писателей не мог избежать эстетизации прошлого как способа ухода от трагических противоречий современного бытия. Эмиграция всегда сопряжена с утратой дома, родственных связей, Родины, и преобладающим настроением в среде дальневосточного литературного эмигрантского сообщества была тоска по России.
Для прозаика Вс. Иванова в рассказе «Мать» («Рубеж», № 19, 1935) олицетворением родины стал образ матери. Сквозь воспоминания об утраченном доме воспринимается российская провинция, которая осознается им как «потерянный рай». Для Н. Веселовского ностальгически воспринимаемое пространство – Москва. В «московском тексте» Н. Веселовского топос Москвы противопоставлен топосу Петербурга как «свое», «родное», «теплое» пространство – «чужому» и «холодному». Пространство Москвы сохраняет русскую душу в ее православной ориентации. Названия православных праздников: Вербное воскресенье, Страстная неделя, Пасха – становятся не только приметами ностальгии, но и оформляют эпический образ Родины (Н. Веселовский, Вс. Иванов, А. Хейдок).
Рассказ Н. Веселовского «Московские звоны» рассматривается в контексте русского пасхального рассказа; пасхальная встреча матери и ребенка отсылает к рассказу Ф.М. Достоевского «Мальчик у Христа на елке». Из внешней гармонии (номинальное обретение матери) рождается гармония внутренняя: юный герой ощущает свое родство с миром людей, зверей, природы.
В рассказе А. Хейдока «Пурга» Россия ассоциируется с главным зимним праздником христиан – святками. По логике святочного сюжета в финале совершается чудо – спасение от физической и духовной гибели героя, его прозрение христианской заповеди «Не убий!». Прощение врага приближает героя к Богу: ему видится образ Христа. Воспоминание о Сочельнике примиряет героев, изымает их из враждебного пространства братоубийственной войны и возвращает в мир христианской любви и прощения. Природное пространство с его красотой, соразмерностью, вечностью, мудростью мыслится воплощением божественной воли.
В дальневосточном русском зарубежье мир детства и юности как тема ностальгической памяти об утраченной Родине обретает воплощение в автобиографической прозе А. Несмелова, типологически связанной с романом А. Куприна «Юнкера» (1928), в котором идеализируется социально-психологический мир юнкеров царской России. Социальное пространство в рассказах («Второй Московский», «Терр Тицнер») дано в его географических координатах и сюжетных мотивах-отношениях. Оно представлено художественным локусом – Второй Московский Императора Николая I кадетский корпус. Пространство этого учебного заведения можно назвать идиллическим. Кадетский корпус является для воспитанников Домом, местом гармоничного со-бытия воспитателей и воспитанников.
В третьем разделе первой главы «Бытовое пространство» исследуются устойчивые образы бытового континуума. Быт как неотъемлемая составляющая деятельностного аспекта культуры, «обычное протекание жизни в ее реально-практических формах» (Ю.М. Лотман), не занимал сознание беллетристов. Исключение – рассказы А.Хейдока. В пространственной модели художественного мира Хейдока быт и бытие неразделимы. Центральными образами бытового пространства являются у него город («На краю бездны»), станционный поселок («Сильнее судьбы»), комната или дом, которые воссоздают многоуровневое существование человека. Город и станционный поселок – элементы и социального пространства, поскольку быт у Хейдока социализирован.
Город (Харбин) реконструируется через горизонтальное расширение его границ: через перемещение в его пространстве персонажей, через конкретизацию городских топосов, связанных с бытовой жизнью героев. Бытовое существование персонажей обусловлено необходимостью снимать жилье, ходить на работу, посещать больницу, магазин, пользоваться услугами ломбарда. Выделяются топосы, определяющие бытовую повседневную жизнь: магазины, ломбард, больница. Другой ряд – места работы персонажей. Эти топосы дополняют бытовой образ города и уточняют положение героя в социуме. Героиня рассказа «На краю бездны» до эмиграции работала машинисткой в казенных учреждениях, в Фузане – стирала белье, теперь – обслуживает швейные мастерские. Отсутствие упоминаний о социальных институтах (за исключением больницы) создает образ города, в котором человек не защищен и находится наедине с бытовой неустроенностью, безработицей, нищетой.
Конкретизуется образ города и на сюжетном уровне. Встречи героев происходят «на людной улице Харбина». Происходит перемещение по горизонтали, из открытого пространства фабулы к замкнутому (персональному) пространству: улица, лестница, дверь, меблированная комната – как точечное пространство. Пространственная граница – лестница, по которой поднимаются персонажи, – определяет вертикаль, оппозицию «верха» и «низа». Путь вверх ведет персонажей к взаимному узнаванию, а самостоятельное преодоление высоты реализует мифологему преодоления препятствий. Город открывается как жизненное пространство персонажей, необходимое, но неуютное и неродное, в котором одиноко и дискомфортно. Преодоление дисгармонии бытия для героев возможно во взаимной моральной и материальной поддержке.
Бытовое пространство становится катализатором внутренних ресурсов героя. Бытовая дисгармония выступает критерием проверки героев на порядочность. Хейдок утверждает, что отзывчивость, доброта, сострадание, любовь как национальные качества русского народа в годы эмиграции не утрачены их носителями. Экзистенциальные ситуации – болезнь ребенка («На краю бездны»), потеря обеих ног близким человеком («Сильнее судьбы») – только способствуют их проявлению.
Бытовое пространство у Хейдока явилось отражением авторской картины мира, где главными ценностями выступают семья и дом. В силу латышских корней и опыта жизни в России ко времени эмиграции мироощущение Хейдока отличает особое чувство дома и семьи; по мнению диссертанта, именно этот фактор мог способствовать обращению писателя к теме эмигрантского быта.
В четвертом разделе первой главы «Художественное пространство в "рассказах о войне"» на материале произведений писателей-участников Первой мировой войны: А. Несмелова, Вс. Иванова, Я. Ловича, А. Хейдока – определяются основные пространственные образы прозы о войне. Тема войны в литературе восточной ветви эмиграции – одна из ведущих. В рассказах о войне, принадлежащих перу писателей дальневосточного зарубежья, можно выделить следующие топосы: пространство плена с «новыми» законами существования («Язык цифр» А. Хейдока); оставленное пространство, в котором действует «новый порядок» («Леди Годива из деревни Павловки» Я. Ловича); пространство сражающейся армии, распадающееся на локальные топосы: пространство боя («Рассказ о первом бое» Вс. Иванова, «Полевая сумка» А. Несмелова, «Язык цифр» А. Хейдока), пространство землянки («Тяжелый снаряд», «Богоискатель» А. Несмелова).
Литераторы обратились и к исследованию разных форм и типов внутреннего существования человека, включенного в разные топосы. Воссоздается работа сознания в бою («Язык цифр» А. Хейдока, «Рассказ о первом бое» Вс. Иванова, «Короткий удар» А. Несмелова), в оккупации («Леди Годива из деревни Павловки» Я. Ловича), в быту («Богоискатель», «Тяжелый снаряд» А. Несмелова), в плену («Язык цифр» А. Хейдока); сознание разных участников: рядового («Тяжелый снаряд», «Богоискатель» А. Несмелова), офицера («Язык цифр» А. Хейдока, «Полевая сумка», «Тяжелый снаряд», «Богоискатель» А. Несмелова, «Рассказ о первом бое» Вс. Иванова), генерала («Короткий удар» А. Несмелова).
В совокупности эти топосы и типы сознаний формируют образ мира в ситуации войны. Пространство боя – основное на войне. В рассказе А. Хейдока «Язык цифр» язык пространства воплощает динамику внутреннего состояния. Изначально война воспринимается героем как игра на музыкальном инструменте, приносящая моральное удовлетворение и доставляющая удовольствие. Ликование героя по поводу успешного обстрела сменяется страхом за будущее и горечью поражения в связи с отступлением батареи ополченцев и их бегством с поля боя. Пространство боя в жизни героя сменяет пространство концентрационного лагеря в германском плену. Замкнутое пространство лагеря (ад) способствует прозрению героя, становится для него чистилищем. Происходит переоценка ценностей: смысл жизни может быть не только в блестящей карьере военного, но и в обретении семьи. Рождается разграничение пространства на «свое» (русское, «родное») и «чужое» («чуждое»). «Родное» пространство ассоциируется с Россией, где находятся семья и дом. Мысли о России, доме, жене в пространстве плена на короткое время гармонизируют душевное состояние персонажа. В дальнейшем оппозиция «свое» – «чужое» снимается. Утрата семьи, «своего» дома приводит к тому, что Россия перестает быть домом.
История, Первая мировая война пропускается через призму судьбы отдельного человека, от решений которого почти ничего не зависит. Война превращает человека в «живой труп». Главным действующим лицом истории, по Хейдоку, является не человек, не случай, а язык цифр.
Художественное пространство в «Рассказе о первом бое» Вс. Иванова предстает одновременно как пространство географическое, пространство боя, природное пространство – все они дают представление о божьем мире. Вс. Иванов точно указывает пространственные координаты дислокации русских войск – деревня Заболотце. Пространство разомкнуто в прошлое и будущее, как разомкнута жизнь самих участников войны. Природное пространство идеализировано, наделено чистотой, светом, святостью. Метафизическое присутствие Христа служит символом неоставленности воинов Богом, сулящим спасение и вечную жизнь. Бой, взятие рубежа трансформируют сознание героя. Ландшафтная преграда переходит в категорию этическую и означает смену приоритетов. Единственной и главной ценностью становится «радость жизни». В пространстве боя выделяются антиномии: «верх» – «низ» (небо – поле (земля)); «свет» – «тьма» (солнце – дым разрывов); «свой» – «чужой» (русский – немец); «сзади» – «впереди»; «тишина» – «шум».
Бытовая сторона окопной жизни открывается в рассказах А. Несмелова «Богоискатель» и «Тяжелый снаряд». Художественное пространство представлено топосом землянки. Временное жилище, не приспособленное для постоянного проживания, приобретает статус постоянного. Сквозными мотивами в изображении окопного существования становятся мотивы сырости, воды как потопа, наказания человечества за грехи, смерти. Пространству землянки соответствует особый тип героя – мученика и страдальца. С другой стороны, пространство землянки – место встреч, трапезы, чтения книг («Тяжелый снаряд») и даже диспутов на религиозно-философские темы («Богоискатель»). Топос землянки замещает не только дом, но и приобретает статус центра духовной жизни солдат, окультуренного пространства, хотя усилия отдельных людей не способны превратить мир как хаос в «гармонизированный хаос».
Одним из ведущих мотивов в рассказах о войне А. Несмелова становится мотив еды и пития. А мотив опьянения в рассказах позволяет реализовать оппозиции: «радость – горе», «тепло – холод», «тяжесть – легкость».
Оставленное пространство, заполняемое «новым порядком», представлено в рассказе Я. Ловича «Леди Годива из деревни Павловки». Ситуация социальной несвободы и унижения становится проявлением скрытых потенций человека, его готовности к самопожертвованию. Война воскрешает языческие законы (насилие, предательство, убийство), но обнаруживает и силу органической нравственной связи человека с человеком.
Обращение писателей к событиям Первой мировой войны продиктовано поиском гармонизирующего начала в ситуации крушения целостности мира, служением России. Рассказы о войне А. Хейдока и других писателей дальневосточного зарубежья самим фактом своего появления свидетельствовали, что память о войне не утрачена, а значит, возможно восстановление единства и возвращение целостности бытия и сознания.
Существование эмиграции в условиях взаимоналожения двух культур имело результатом сосуществование в пространстве эмигрантской культуры двух типов значимых локусов: связанных с российским и эмигрантским существованием. Прозаики дальневосточного зарубежья, как и писатели западной ветви, поэтизировали составляющие образа Россия: локус дома – малый космос, вмещающий в себя весь мир, но утерянный во внешнем мире; столицу России – Москву как локус, моделирующий русскую ментальность.
Вторая глава «Образы художественного пространства в сборнике А. Хейдока "Звезды Маньчжурии"» посвящена исследованию картины мира и эмигрантского мироощущения писателя, воплощенных в системе трех уровней художественного пространства: географического, природного, онирического.
Сборник А. Хейдока «Звезды Маньчжурии» – единственная книга писателя, изданная при его жизни (Харбин, 1934). В его составе шестнадцать рассказов, все они с 1929 по 1933 г. были опубликованы в периодических изданиях Китая: газетах «Рупор» и «Шанхайская Заря», журнале «Рубеж».
Сборник представляет собой межтекстовое единство. Топонимическое заглавие, обозначающее конкретное место действия и моделирующее пространство художественного мира по горизонтали (Маньчжурия) и вертикали (звезды), является своеобразной скрепой, объединяющей новеллы и рассказы А. Хейдока в единый авторский ансамбль.
В первом разделе второй главы «Образы географического пространства» анализируются образы, находящиеся в оппозиции друг к другу как два типа культуры, ментальности, цивилизации: Россия и Китай.
Образ Китая выведен в рассказах сборника, представляющих китайскую картину мира в ее историко-культурных координатах.
Уже в 20-е гг. ХХ в. А. Хейдок обращается к Востоку в силу близких контактов с коренным населением и всеобщего интереса в среде русских эмигрантов ко всему восточному. Потребность проникновения в другую культуру оказалась созвучной характеру писателя, постоянно стремящегося познать другие земли, испытать себя в новых координатах существования.
Писателя интересует и прошлое с культом предков, кумирнями и статуями Будды, и настоящее – с хунхузами и борющимися за власть генералами. Китай как топос создается такими эмблемами, как маньчжурские сопки, пади Хингана, горы, холмы, маралы, тигры, змеи. В урбанистическом пейзаже Китая выделяются не здания крупного портового города, а дальневосточный базар – самое многолюдное место, центр торговли, общения и ярких событий. Мир дальневосточного базара моделирует идею многоликости Китая.
В рассказах обильно представлены китайские обозначения бытовых реалий, имеющих национальную специфику. Эти наименования репрезентируют не только бытовые реалии, но и исторический уклад жизни китайцев: канн и фанза ассоциируются с китайской деревней, хунхуз – с нестабильностью в обществе, чумиза и гаолян – с крестьянским трудом. Все вместе они создают образ Китая начала ХХ в. – аграрной страны, раздираемой внутренними противоречиями.
Имена собственные, используемые для обозначения коренного населения Китая, «обладают большим количеством культурно-социальных признаков и в рамках китайской культуры являются коннотативно окрашенными» (Л. Шипановская). Имя китайца Хоу («Шествие мертвых») дает представление не только о возрасте героя, но и о его личностных ценностях и поступках. Хоу буквально означает «древний». В китайской литературе это слово употребляется в сочетании с определением-приложением «старик Хоу», что актуализирует жизненный опыт, мудрость героя. Семантика имени Хоу вводит в рассказ и мотив обратимости жизни как вечного возвращения к первоначалу, так как словом «хоу» называется одна из трех степеней перерождения в людей: маркиз (хоу), затем граф (гун), а еще канцлер (сян) и военноначальник (цзян).
Религиозные воззрения китайского народа, его мифология, сам тип мышления проникают в сознание русских; многие китайские сентенции становятся для эмигрантов «своими». Рационалистическое сознание героев-эмигрантов, первоначально внутренне сопротивлявшееся эзотерическому, постепенно приходит к вере в тайное знание и существование иной реальности. Возможно, именно в способности человека европейской культуры, рационального типа мышления воспринять природу и раствориться в ней, почувствовать мудрую простоту восточных народов А. Хейдок видит путь к спасению от трагизма истории.
В разделе, посвященном образу России, рассматривается предметно-вещное наполнение центрального образа художественного пространства прозы А. Хейдока.
Пространственная протяженность России обозначена гидронимами «Амур», «Олекма» («Таежная сказка»). В контексте сборника пространственная оппозиция Маньчжурия – Россия нередко оказывается мнимой. «Родное» и «чужое» пространства находятся в ситуации взаимного дополнения и объединяются по принципу равной враждебности к человеку, оказавшемуся в их плену.
Несмотря на то что «свое» пространство по отношению к потенциальным эмигрантам еще на Родине становится враждебным и большинство героев считает себя «изгнанниками», на чужбине о России они говорят с ностальгией и сожалением. По духу и ментальности они остаются русскими, не ассимилируясь с коренным населением Поднебесной. Россия = «мать сыра земля» у них в подсознании: ее образ является им в снах-грезах («Храм снов»); земля становится последним пристанищем для тех, кто скончался на чужбине, «сила земная» говорит в тех, кто родился, вырос и нашел применение себе на земле («На путях извилистых»). Связь героев с Россией задается в фамилиях: Рязанцев (из Рязани), Звенигородцев (из Звенигорода), Кузьмин (сын Кузьмы).
Россия предстает в фольклоре: русских песнях, пословицах и поговорках («На путях извилистых», «Тропа»). Обращение русских в Китае к песне продиктовано не только ностальгией, но и потребностью жить в гармонии с миром и с собой.
Национальные черты русского народа: хлебосольство и готовность поделиться последним с нуждающимся – воплощены в рассказах «На путях извилистых», «Таежная сказка». Стремление русских к созданию семьи, гармонизирующей бытие, – в рассказах «На путях извилистых», «Миами», «Храм снов», «Призрак Алексея Бельского». Из открытого пространства города, тайги, пустыни, моря герои устремлены к замкнутому пространству дома, где хотят соединиться с прошлым, вновь обрасти родственными связями. Дом мыслится как традиционный образ духовного единения людей, сохранения национальных традиций. Утрата дома, его разрушение влечет распад частной жизни, родственных отношений, одиночество человека, пространственную незакрепленность, внутреннюю дисгармонию, что отражает социально-историческое состояние мира 20-30-х гг. ХХ в.
Можно говорить об иерархии различных типов домов. Ценность отдельного дома зависит от его способности исполнять свою главную функцию: защищать человека, отгораживая внутреннее пространство его жизни от внешнего мира. Разновидности жилища в порядке возрастания ценности выстраиваются следующим образом: больничная палата в пансионе («Миами»), казарма («Три осечки»), глиняная мазанка («Храм снов»), землянка («Таежная сказка»), палатка («Черная палатка»), юрта («Собаки воют»), хижина (Миами»), жилище на хуторе («На путях извилистых»). Но все разновидности жилища противопоставлены по разным основаниям деревенской избе («своему» пространству) и являются для героев-эмигрантов «чужим» пространством.
Создают авторскую картину мира предметы, наполняющие пространство дома: стол – «величайшая "святыня", "святая святых", "престол"» и лежащие на столе «хлеб и вино – тело и кровь божества» (О. Фрейденберг). Стол выполняет функции соединения персонажей в пространстве, что определяет частно-интимное общение героев в жизни («Таежная сказка», «На путях извилистых»). Он выводит персонажей за пределы быта, поскольку, сидя за столом, персонажи оказываются в рамках культурной традиции. Культурной традиции русского народа соответствуют и блюда: пирог с кетой и щи. Еда для них – это не просто бытовое «подкрепление сил», это способ спасения от смерти.
Русская традиция употребления спиртного запечатлена в рассказах «Таежная сказка», «Собаки воют». Водка соединяет героев разных национальностей, культурных традиций и судеб, является лекарством («Таежная сказка»). Функция мотива опьянения в творчестве А. Хейдока не сводится только к повторению национальных стереотипов, благодаря ему реализуются многие универсальные оппозиции («память – забвение» («Призрак Алексея Бельского»), «реальность – мечта», «здоровье – болезнь». Россия с ее хлебосольством, изобилием на столе противопоставляется Китаю, где герои рассказов постоянно испытывают материальные трудности, нужду и голод («На путях извилистых», «Храм снов», «Миами»). Наличие или отсутствие еды превращается в оппозицию «там» (в России) – «здесь» (в Китае).
Во втором разделе второй главы «Образы природного пространства» рассматривается природная среда как стихия материальной жизни и как проявление метафизической реальности. Природное пространство в сборнике «Звезды Маньчжурии» определяется как общее пространство жизни, в которое включены все герои рассказов, независимо от того, какое место они занимают в социальной иерархии.
Элементы природного пространства – тайга («Таежная сказка», «Кабан», «Песнь Валгунты», «Тропа»), пустыня («Нечто»), степь («Безумие желтых пустынь»), тундра («Песнь Валгунты»), водные артерии и модификации водных топосов («Миами», «Три осечки», «Кабан», «Тропа», «Призрак Алексея Бельского»), горы («На путях извилистых»), небо («Шествие мертвых», «Безумие желтых пустынь», «Три осечки», «Маньчжурская принцесса») – образуют горизонталь и вертикаль пространственной и духовной ориентации героев. Природный мир у А. Хейдока одушевлен. Прикосновение к природе открывает уверенность в устойчивости мира. Это в свою очередь рождает уверенность в бессмертии души и существовании нескольких жизней. Устойчивы ситуации духовного контакта с природным космосом («гармонизированным хаосом»), который не страшит бесконечностью, а предстает в своей устроенности и соразмерности. Ситуация духовного контакта со Вселенной происходит в большинстве случаев в одиночестве, либо на берегу реки (у границы текучести, неустойчивости), как в «Шествии мертвых», либо на кладбище, как в «Маньчжурской принцессе».
Природа – не уравновешенная гармония, а суровая стихия. И хотя человек ищет в ней укрытия, бежит в нее от социума, бытовой неустроенности и голода, мир природы – это пространство, в котором герои проходят через новые испытания и обретают новые знания о жизни и смерти («Призрак Алексея Бельского», «Нечто»). Взаимодействие с природой может быть разным: как созерцанием ее первозданности, так и поединком. Природа наказывает героев, преподает им уроки нравственности («Миами», «Нечто»). Природное пространство амбивалентно: оно жизнетворное, но и смертоносное, не всегда оно оказывается способным упорядочить, гармонизировать сознание человека, помочь ему в обретении пути выхода из трагически противоречивого мира.
Главное место в сборнике «Звезды Маньчжурии» отведено природно-географическим топосам, среди которых – отроги Хингана, пустыня Гоби («Нечто») и анонимная степь («Безумие желтых пустынь»), нередко контаминирующаяся с пустыней как единый, суверенно существующий природный мир. Топос пустыни (степи) характеризуется одновременно бесконечностью и замкнутостью, динамикой и неподвижностью, светом и тьмой. Эта сила, способная без остатка растворить в себе время, губительна для человека. Вертикальное измерение (горы, небо) не способно противостоять «мертвой» горизонтали.
Сочетание трех цветов: желтого, красного, серого – актуализирует семантику мертвенности и агрессивного воздействия пустыни на психику человека. Желтая пустыня будоражит в человеке атавистические инстинкты, саморазрушительные в своей основе. Пыльные бури Гоби порождают лихорадочное, граничащее с сумасшествием возбуждение героя рассказа «Нечто»; поединок человека и стихии предопределен: пески не оставляют ему шанса выжить. Пустыня предстает как неориентированное пространство смерти и забвения.
С амбивалентным образом тайги связаны важнейшие темы, определяющие мировидение автора: тема жизни и смерти, судьбы и случая, движения и статики, цикличности рождений и умираний. Тайга – это пространство, где можно добыть средства к существованию и обрести душевное равновесие. В то же время тайга враждебна по отношению к человеку-хищнику («Призрак Алексея Бельского»). Тайга будоражит в героях фантазию и физиологию, определяет предназначение как человека вообще, так мужчины и женщины в отдельности. Она предстает как живой организм, где все взаимосвязано. Тайга – сокровищница различных историй, способных вдохновить людей на отчаянные, смелые поступки-подвиги. Она вселяет в души русских эмигрантов, потерявших по воле внешних обстоятельств смысл жизни, надежду на исполнение сокровенных желаний, но душевного равновесия не дает.
Двойной семантикой наделен образ воды. Вода для героев – ценность, недостаток пресной воды ощущают многие персонажи («Три осечки», «Миами»). Море для героев становится чаемым пределом, открывающим волшебные перспективы. Образ корабля, готового отправиться в плавание, остров в океане компенсируют трагизм реальности («Таежная сказка»). Одновременно море-океан не только обитель Свободы, но и Смерть (Миами», «Призрак Алексея Бельского»). В трех рассказах вода предстает в ипостаси ливня («Тропа», «Призрак Алексея Бельского», «Кабан»), символическое значение которого – очищение, «омовение», преобразование и перерождение («Шествие мертвых»).
Символика огня как стихии, несущей свет и тепло, воплощает творческое, активное начало. Огонь созидательный соединяется с образом домашнего очага. Огонь – символ коллектива, семьи, объединения людей («Песнь Валгунты», «Собаки воют», «Тропа»). Огонь костра выступает источником тепла и света, на нем готовят пищу и тем самым спасаются от голодной смерти, обретают гармонию в ее восточном понимании («Неоцененная добродетель», «Призрак Алексея Бельского»). Понятие «гармония» в Китае занимает особое место. Центральная графема, моделирующая смысл понятия в целом, имеет значение «злак», «хлеб на корню», то есть гармония достигается тогда, когда народ сыт. Второе значение понятия «гармония» – «мир, не-война». Но состояние, когда человек и среда находятся в гармонии, непостоянно.
С огнем теснейшим образом связаны такие оппозиции, как «тепло – холод», «свет – тьма». Антонимическая пара «свет – тьма» становится метафорой сил «добра – зла». Огонь активизирует фантазию героя, которая обнаруживает его причастность к инфернальной сфере («Призрак Алексея Бельского»).
Небо – иконический знак пространства, обязательный элемент авторской картины мира А. Хейдока, которая антропоцентрична и отражает китайскую модель мира: земля – небо, а посередине – человек. С небом герои соотносят свою жизнь, оно дает им знамение, отражает их настоящее, предсказывает будущее. Небесному духу народ приносит свои молитвы. Небо – врата в вечность, тот мир, где «находится царство мертвых, куда отлетает дух после смерти человека» (Хейдок). Постоянными характеристиками его выступают космическое спокойствие, «невыразимая даль». Нередко небо сопровождается эпитетами: «ясное», «синие», но для русских героев оно остается «холодным» и «далеким».
В природном пространстве «Звезд Маньчжурии» реализуется семантика гор как вертикальной ориентированности пространства, границы между пространствами природного мира: тайгой и пустыней, жизнью и смертью, связи земного мира с иномирием. Горы амбивалентны: они являются местом, где возможно проникновение внечеловеческого в человеческое, потустороннего в земное. Характеристики гор Маньчжурии акцентируют семантику иного мира: покой, вечность, нежизненность, призрачность, красоту. Влечение персонажей к горам объясняется не только жаждой встречи с чудом, но и влечением к смерти, желанием покоя, встречи с умершими родными, стремлением к живительному источнику («Нечто»). Горы выступают как идеал бытия («На путях извилистых», «Нечто», «Кабан», «Маньчжурская принцесса»).
Семантика трех цветов: светло-зеленого, белого и огненного – означает, что горный пейзаж Маньчжурии – пересечение двух мирообразов в восприятии героями природного мира (русского и китайского).
Пространство гор мифогенно: на холмах (а всякий холм и возвышенность – это репрезентанты неба) происходит встреча с прошлым, пробуждается генетическая память («Маньчжурская принцесса»). Репрезентируют положение горы в природном пространстве мифологемы гора – небо, гора – нижний мир, гора – вход в верхний мир.
В третьем разделе второй главы «Онирическое пространство» исследуется поэтика снов. Сон рассматривается как моделирование иной (идеальной) реальности, способ уклонения сознания от подчинения новым координатам существования. Онирическое пространство воссоздает иную, идеальную для героев реальность («Храм снов», «Таежная сказка»). Сон материализует мечты («Таежная сказка»), являет порой единственную возможность выхода из враждебного посюстороннего пространства в трансцендентное, космическое, устроенное по законам гармонии («Храм снов»). Онирическое пространство дает свободу и освобождает героя от страхов за свое семейное счастье («Черная палатка»). В рассказе «Песнь Валгунты» фабула сна реализует потенциальную энергию героя, компенсирует его неудовлетворенность статусом маленького человека «машинного века». Сновиденная реальность в рассказе «Призрак Алексея Бельского» реализует подавленное греховное желание человека. Исторические трагедии, которые рождают сомнения в существовании реальности, приводят к тому, что человек живет во сне, где он испытывает позитивные эмоции и чувства. Такой смысл отсылает к буддийским мифологемам: «жизнь есть сон» и «сон есть жизнь».
В четвертом разделе второй главы «Образ-лейтмотив перемещения в пространстве» рассматриваются варианты сюжетного взаимодействия героев с различными топосами. По А. Хейдоку, жизнь – это вечное движение, перемещение в пространстве. С точки зрения отношения к пространству выделяется несколько типов героев: 1) коренное население Поднебесной, для которого Китай – дом; 2) русские эмигранты, укоренившиеся в новом пространстве, построившие дом и ведущие оседлый образ жизни; 3) странники, находящиеся в поисках своего места; 4) путешественники, избегающие всякой оседлости.
Проблема активного самоопределения человека в разных типах пространства сюжетно реализуется в мотивах скитания, путешествия, встреч, разлук: такие мотивы, как встреча–расставание (разлука), потеря–обретение, поиски–нахождение по природе своей хронотопичны (М.М. Бахтин). Героев А. Хейдока можно определить по преимуществу как «героев пути». Утрата социального и личного дома вынуждает их либо искать временное пристанище (избушка, палатка, место у костра и пр.), либо избрать перемещение в пространстве как наиболее приемлемый способ освоения новых жизненных ситуаций.
Жизнь как скитание приводит к замене топоса дома одним из топосов, либо не характерным для русской ментальности, либо не предназначенным для постоянного проживания (зимовье, юрта, палатка, кумирня). Преодолеть бездомность возможно, только соединившись с кем-либо (женщиной, соратниками) («На путях извилистых», «Собаки воют», «Миами»).
Путешествия в пространстве соотнесены с путешествиями во времени: из мира жизни в мир смерти (в потустороннюю реальность), из настоящего в прошлое и будущее (герои постоянно подходят к границе жизни-смерти). Нередко будущее героев связано не с земным бытием, не с объективным временем с его линейностью и необратимостью, а с памятью и вечностью.
Жизненный путь героев – это череда путешествий, встреч и расставаний на этом пути. Мотив встречи-расставания не только хронотопичен, но и означает соединение, примирение человека с социальным миром. Встреча является центральным и устойчивым событием. Архаический смысл ситуации встречи открывается в обряде прощания, во время которого восстанавливаются утраченные ценности.
Эмоционально-ценностный диапазон встреч широк. Можно выделить два типа по их значению в жизни персонажей: а) «радостная» встреча, в которой реализуются некоторые этапы обряда и тем самым достигается понимание между людьми, соединение в еде и питии; б) «нерадостная» встреча, которая не достигает своей цели: неприятие героями друг друга приводит к отторжению («Три осечки») или повышенному нервному возбуждению («Черная палатка»).
По характеру связей между персонажами многие их случайные встречи судьбоносны («На путях извилистых»). Они продиктованы вынужденным движением героев в пространстве (бегством, странствием, бродяжничеством). Железная дорога – граница между цивилизацией и естественным миром, городским и крестьянским мирообразом – становится точкой пересечения судеб людей, «разъединенных пространственной далью». Перрон – порог, где происходит прозрение, совершается выбор, принимается решение, определяющее всю жизнь героя. Идея вечного пути (как духовного процесса) метафоризируется образом трансазиатского экспресса, символа неустанного движения, преодоления и покорения пространства.
География России и Маньчжурии фиксирует ситуацию экзистенциального одиночества человека перед лицом «своего» прошлого и «чужого» настоящего, необходимости личного выбора судьбы.
Пространственные отношения в рассказах воплощают авторские представления о возможности или невозможности, способности или неспособности современного человека постичь идеи и ценности другой земли, культуры, философии, а также сохранить в чужом пространстве собственные (национальные) ценности.
Пространство Маньчжурии, Китая по отношению к русским героям выступает в качестве катализатора их внутренних устремлений. Вступая в чужое пространство, герои вынуждены подчиниться его законам и сыграть роль, предписываемую тем или иным локусом.
Рассказам присуща асимметричная модель пространства, в которой не все его признаки являются парными и могут составлять оппозицию: «виртуальное» (воображаемое) – «реальное» (видимое персонажем); Россия – Китай. Отсутствует антонимичная пара у «чужого» пространства, т.к. для героев сборника этот признак избыточен.
Сборник «Звезды Маньчжурии» обнаруживает нахождение писателя в культурном пространстве двух стран – России и Китая. Из культуры страны, приютившей его, прозаик черпает новые семантические ресурсы. Рассказы А. Хейдока отличает семантическая открытость, оригинальная концепция времени с характерным для ментальности Востока образом «кругового (спирального)» времени и включением образа не своей памяти. Приемам моделирования писателя характерен особый тип системности, соотносимый с даосско-буддийской концепцией природы. Понятие «жизнь» А. Хейдок трактует двояко: как «перемещение по спирали» и как фрагмент вечности, что отражает восточный взгляд на мир. Писатель осваивает даосско-буддийскую образность, но в семиотике цвета придерживается значений и символов, характерных для русской ментальности. Таким образом, в сборнике очевидна ситуация скрещивания национальных образов мира. Картина мира в «Звездах Маньчжурии» имеет архаическую основу. Выявление авторского образа мира возможно через обнаружение элементов, принадлежащих картинам мира из различных культур: архаической, мифологической картины мира коренного населения Китая и культуры русского народа, русской картины мира.
В заключении подводятся итоги наблюдений, делаются выводы, намечаются перспективы дальнейшего исследования.
Художественное пространство в сборнике рассказов А. Хейдока «Звезды Маньчжурии» представляет многоуровневую структуру. Каждое из пространств имеет специфические черты, но ни одно из них не способно помочь герою противостоять трагизму обстоятельств, разрешить противоречия жизни. Поэтому наиболее оптимальным вариантом существования героя А. Хейдока в «чужом» пространстве является реализация одного из смыслов понятия «гармония» – связь, объединение героев друг с другом в семье, в дружбе, в сотрудничестве.
Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:
- Белозубова, Н.И. К вопросу о жанрово-тематическом своеобразии литературы русского Харбина [Текст] / Н.И. Белозубова // Исторический опыт освоения Дальнего Востока. Этнические контакты. – Благовещенск: Изд-во АмГУ, 2001.– Вып. 4. – С. 267-271.
- Белозубова, Н.И. К вопросу о своеобразии и роли в жизни эмигрантов литературно-художественных кружков г. Харбина конца 30-х – начала 40-х гг. ХХ в. [Текст] / Н.И. Белозубова // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. – Благовещенск: Изд-во АмГУ, 2001. – Вып. 2. – С. 182-188.
- Белозубова, Н.И. Опыт рецепции восточной философии в прозе А. Хейдока (на материале сборника рассказов «Звезды Маньчжурии» [Текст] / Н.И. Белозубова // Россия и Китай на дальневосточных рубежах: сб. материалов III Междунар. науч. конф. – Благовещенск: Изд-во АмГУ, 2003. – Вып. 5. – С. 325-329.
- Белозубова, Н.И. Малая проза дальневосточного русского зарубежья (на материале рассказов А. Хейдока) [Текст] / Н.И. Белозубова // Язык и литература русского восточного зарубежья: материалы областного науч.-метод. семинара «Региональный компонент в преподавании русского языка и литературы» / под общей ред. Е.А. Оглезневой. – Благовещенск: Изд-во АмГУ, 2003. – С. 57-65.
- Белозубова, Н.И. Художественное пространство в рассказах А. Хейдока (сборник «Звезды Маньчжурии») [Текст] / Н.И. Белозубова // Проблемы литератур Дальнего Востока: сб. материалов междунар. науч. конф. – СПб., 2004. – С. 191-201.
- Белозубова, Н.И. Человек на перекрестке культур в прозе русской харбинской эмиграции (сборник рассказов А. Хейдока «Звезды Маньчжурии») [Текст] / Н.И. Белозубова // Европейские исследования в Сибири: материалы всерос. науч. конф. «Мир и общество в ситуации фронтира: проблемы идентичности». – Томск: Изд-во Томск. гос. ун-та, 2004. – Вып. 4. – С. 172-179.
- Белозубова, Н.И. Образ Китая в сборнике А. Хейдока «Звезды Маньчжурии» [Текст] / Н.И. Белозубова // Вестник Амурского государственного университета. – Благовещенск, 2007. – Вып. 38. – С. 98-100.
- Белозубова, Н.И. Сюжетные способы воплощения изменяющегося положения в пространстве (на материале сборника рассказов А. Хейдока «Звезды Маньчжурии») [Текст] / Н.И. Белозубова // Памяти учителя: сб. ст. по филологии: к 75-летию Л.В. Лебедевой. – Благовещенск: Изд-во АмГУ, 2008. – С. 57-65.
Статья в реферируемом издании
- Белозубова, Н.И. Фрагменты китайского мира в прозе А. Хейдока (на материале сборника «Звезды Маньчжурии») [Текст] / Н.И. Белозубова // Вестник Бурятского государственного университета. – Улан-Удэ: Изд-во Бурят. гос. ун-та, 2007. – Вып. 7. – С. 196-201.
Подписано в печать 29.05.09. Формат 60 х 84 1/16.
Усл. печ. л. 1,51. Тираж 100. Заказ № 460.
Издательство Бурятского госуниверситета
670000, г. Улан-Удэ, ул. Смолина, 24 а
