На правах рукописи
Игумен ИАННУАРИЙ (Недачин)
СВЯЩЕННОСЛУЖИТЕЛИ СМОЛЕНСКОЙ ЕПАРХИИ,
ПОСТРАДАВШИЕ В 1918 ГОДУ
Специальность: История Русской Церкви
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени
кандидата богословия
Сергиев Посад
2012
Работа выполнена на кафедре Церковной истории Московской духовной академии
| Научный руководитель: | кандидат богословия, профессор Светозарский Алексей Константинович |
| Официальные оппоненты: | доктор церковной истории, кандидат исторических наук, доцент кафедры Новейшей истории Русской Православной Церкви ПСТГУ иерей Александр Мазырин |
| кандидат филологических наук, кандидат богословия, преподаватель МДА Первушин Михаил Викторович |
Защита состоится 27 июня 2012 г. в 10 часов на заседании диссертационного совета в Московской духовной академии по адресу: 141300, Московская обл., г. Сергиев Посад, Лавра, Академия, большой актовый зал.
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке МДА.
Автореферат разослан «____»___________ 2012 г.
| Ученый секретарь | игумен Адриан (Пашин) |
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Актуальность темы исследования. В самом начале гонений, обрушившихся на Православную Российскую Церковь с приходом к власти в результате октябрьского переворота 1917 г. партии большевиков, проходивший в Москве Поместный Собор постановил, что необходимо собирать сведения «о всех случаях гонения на Церковь и насилия над исповедниками православной веры»[1]. Когда година гонений миновала, Юбилейный Архиерейский Собор, прославив в 2000 г. лик «поименно известных и доныне миру не явленных, но ведомых Богу» Новомучеников и исповедников Российских XX века, в Деянии о прославлении определил, что сбор сведений о свидетелях веры XX века должен быть продолжен[2]. Восстановление имен и обстоятельств страданий новых мучеников — сложный и многолетний процесс, и наиболее труден он в отношении самого первого периода гонений, поскольку изучение этого периода в особой мере испытывает проблему нехватки источников. О священнослужителях Смоленской епархии, пострадавших в первый послереволюционный год, до сих пор почти ничего не известно[3], поэтому выявление их имен и сведений об обстоятельствах их страданий является для исследователя чрезвычайно актуальной, поставленной Церковью задачей. Церковной общественностью не раз отмечалось то печальное обстоятельство нынешнего времени, что почитание Новомучеников и исповедников Российских не заняло еще в православном общественном сознании должного места, при том что важность этого почитания для духовного оздоровления общества переоценить невозможно. Справедливо замечено, что для современного православного христианина, чтобы он смог в жизнеописаниях новомучеников лучше прочувствовать их подвиг, эти жизнеописания должны быть максимально приближены к историческим реалиям и опираться на основательный фактический материал (учитывая особенности восприятия современного человека и тот факт, что новомученики — почти наши современники)[4]. Недостаток фактической информации об обстоятельствах страданий священнослужителей в первые годы гонений приводит к тому, что в православной среде по отношению к этому периоду можно услышать крайние точки зрения: одна из них — надо канонизировать вообще всех расстрелянных в то время священнослужителей, другая — шла Гражданская война, убивали многих, страдания за веру тут ни при чем. Поставить все точки над i в этом непростом вопросе, не имея достаточного фактического материала, невозможно. Все это обусловливает особую важность введения в научный оборот новых документальных источников, освещающих поднятые вопросы, и научного их изучения.
Целью настоящего исследования является, таким образом, изучение преследования духовенства Смоленской епархии советской властью в первый послереволюционный год. Задачи состоят в следующем:
- выявить имена священнослужителей, подвергшихся преследованию со стороны властей в 1918 г.;
- установить, как именно они преследовались (что претерпевали);
- выяснить, кто и по каким мотивам, за какие вины их преследовал; установить, каким было участие не только различных властных институтов, но и простого населения в преследовании духовенства;
- выяснить, что побуждало священнослужителей совершать действия (если таковые имели место), рассматривавшиеся властями как требующие за них наказания;
- установить, как вели себя священнослужители, будучи преследуемыми;
- уяснить, как они сами оценивали то, что с ними происходило;
- понять, что двигало преследователями, какие у них были побуждения и цели;
- дать количественную характеристику преследованиям;
- установить, могут ли страдания священнослужителей в изучаемых обстоятельствах быть рассматриваемы как страдание за веру.
Объектом изучения является духовенство Смоленской и Дорогобужской епархии Русской Православной Церкви в конце 1917 — начале 1919 г. Предмет изучения составляет преследование духовенства епархии со стороны советской власти и поведение духовенства в условиях этого преследования. Изучается в основном преследование священнослужителей, но для получения более полного представления о характере этого преследования в необходимых случаях исследуются также репрессии в отношении церковнослужителей и пострадавших в связи с защитой Церкви мирян. Основное внимание уделяется изучению расстрелов, однако та характерная особенность 1918 года, что расстреливали человека или подвергали другому наказанию зависело не столько от того, какой была его «провинность» перед властями, сколько от множества других факторов (например, от того, в какой период года и в какой конкретно-исторической ситуации происходило разбирательство его дела, от конкретных личностей — вершителей революционного правосудия), вынуждает для выявления мотивов расстрелов не меньшее внимание уделять изучению и других основных форм преследования клириков в этот период.
В качестве методологической основы исследования выступают принципы историзма, объективности, системности, комплексности исторического исследования. Принцип историзма предполагает рассмотрение отдельных явлений и фактов в их взаимосвязи, в конкретно-исторической ситуации и в связи с порождающими их условиями; принцип объективности заключается в рассмотрении явлений в их многогранности, изучения всей совокупности фактов, учете различных точек зрения. Для понимания такого сложного явления, как преследование духовенства советскими структурами, нахождения в нем общих закономерностей, выявления истинных целей и мотивов преследования, его необходимо рассматривать в системе общих репрессивных мероприятий советской власти в первый год ее существования и в отношении к главным целям, которые она перед собой в тот период ставила.
Хронологические рамки исследования определяют достаточно узкий, но цельный и заслуживающий подробного изучения период конца 1917 — начала 1919 г.[5] Он представляет собой время первого мощного удара, обрушившегося на служителей Церкви: в конце 1917 г. репрессии начались, осенью 1918 г. достигли пика, затем пошли на спад. В конце 1918 — начале 1919 г., после пика жестокостей «красного террора», имело место, как известно, его некоторое смягчение. Объяснялось оно тем, что, с одной стороны, сокрушительный удар лета — осени 1918 г. достиг своих целей, заставив в значительной степени умолкнуть недовольных советской властью и вселив страх во все слои населения, а с другой — как долгосрочное средство столь жестокие меры (например, массовые расстрелы заложников) оказывались не эффективными и вызывавшими недовольство во всех слоях общества, в том числе в армии и советских структурах низового, среднего и даже высокого уровня.
Этот период знаменателен также тем, что явился временем первого столкновения Церкви и нового государства, в ходе которого стороны получили друг о друге полное представление и скорректировали по отношению друг к другу свою политику, заложив основы взаимоотношений, просуществовавших долгие годы. Высшее церковное руководство и духовенство на местах отошли в конце 1918 — начале 1919 г. от политики бойкота советских антицерковных законов и стали требовать от государства, чтобы оно выстраивало отношения с Церковью хотя бы на основании принимаемых государством законов; государство же за этот период осознало, что Церковь обладает значительным внутренним потенциалом, пользуется немалой поддержкой населения, в обозримое время не исчезнет, если не будет осуществляться специальная широкомасштабная программа ее уничтожения, и с начала 1919 г. изменило свою политику в сторону выработки и осуществления такой программы. 1918 год был этапом первого наступления государства на Церковь — наступления, которое некоторые исследователи характеризуют как «красногвардейская атака», «кавалерийский наскок» на Церковь[6].
Территориальными рамками исследования являются границы Смоленской губернии конца 1917 г. — территории, которую до революции и в первые послереволюционные годы окормляла Смоленская и Дорогобужская епархия.
Степень изученности темы остается до сих пор незначительной. О подавляющем большинстве священнослужителей Смоленской епархии, принявших в 1918 г. страдальческую кончину, не говоря уже о тех, кто подвергался другим видам преследования, до сих пор специальных публикаций нет. Подробно освещен мученический подвиг только одного священнослужителя епархии — священномученика Макария (Гневушева), епископа Вяземского. Сделано это главным образом в работах иеромонаха Даниила (Сычева), монахини Ангелины (Нестеровой) и М. В. Каиля, их исследования опираются на основательное изучение архивного следственного дела, которое вели против епископа Макария Вяземская уездная и Западно-областная ЧК; М. В. Каилем выполнена публикация значительной части материалов этого дела[7].
Советская историческая литература писала о расстрелах и других видах преследования в 1918 г. православных священнослужителей кратко, только в связи с описанием антисоветских выступлений и других проявлений «контрреволюционности» различных слоев общества. В работах этого периода упоминаются по именам не более десяти пострадавших от советской власти священнослужителей; значимых подробностей эти труды почти не содержат[8]. Главный пафос работ указанного направления — представление духовенства враждебной советской власти социальной группой, справедливо наказываемой за антисоветскую деятельность.
Исследования, выходившие за рубежом, по понятным причинам страдали от недостатка достоверной информации; во многих случаях единственным источником для них служили устные рассказы приезжавших из России, при этом часто не очевидцев событий, а слышавших о событиях от других. Тем не менее эти труды и сейчас являются важным источником живых воспоминаний о пострадавших в годы советских гонений. В самом полном из вышедших за границей собраний материалов о новых российских мучениках — труде протопресвитера Михаила Польского (1891—1960)[9] — опубликованы ценные, хотя и не лишенные фактических неточностей и взаимных несоответствий воспоминания о страдальческой кончине епископа Макария (Гневушева); еще одно повествование о последних днях жизни святителя Макария, составленное на основании устной информации, полученной из России, и также содержащее фактические неточности, было опубликовано в 1953 г. в Джорданвилле[10]. В 1987—1988 гг. в США было издано исследование В. Степанова (Русака), выполненное автором еще до эмиграции из СССР на основе изучения печатных источников[11]. Гонениям 1918 г. в Смоленской губернии в этой работе посвящено не много: описан только процесс в революционном трибунале против 5-ти священников Гжатского уезда.
После распада советского государства светские и церковные историки получили возможность начать объективное изучение темы преследования духовенства в России в ХХ веке, появились публикации и о гонениях на Церковь на территории Смоленской губернии, однако о священнослужителях Смоленской епархии, пострадавших в 1917—1919 гг., в них содержится очень мало информации. Разработку темы начал смоленский писатель, историк и краевед, бывший сотрудник органов госбезопасности Н. Н. Илькевич. В его работах впервые был дан краткий обзор дела уездной и областной ЧК против епископа Макария (Гневушева), упоминалось о процессах в губернском революционном трибунале против владыки Макария и монахинь Вознесенского монастыря, приводились некоторые сведения о расстреле архимандрита Никифора и еще нескольких священников[12]. В одной из самых первых вышедших в постсоветское время публикаций по истории Смоленской епархии в годы гонений ХХ века — очерке Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла[13] — повествуется о епископе Макарии и пострадавших с ним священнослужителях и мирянах и дается характеристика основных антицерковных мероприятий советской власти на Смоленщине в первое послереволюционное время. В составленном игуменами Андроником (Трубачевым) и Дамаскином (Орловским) списке «Святая Русь», опубликованном в приложении к вышедшему в конце 1990-х гг. девятитомному изданию «Истории Русской Церкви», содержатся имена 22 клириков Смоленской епархии, принявших страдальческую кончину в 1918 г. (никаких других сведений, кроме имен, список не содержит)[14]. В работах насельниц Успенского Колоцкого монастыря приводятся немногие сведения о расстреле настоятеля этой обители архимандрита Никифора и насельника монастыря иеромонаха Филадельфа[15].
В последние годы появились специальные работы смоленских историков, посвященные исследованию государственно-церковных отношений в первые годы советской власти, а также изучению отдельных аспектов проводимой в губернии репрессивной политики; в этих работах нашли отражение и проблемы преследования духовенства Смоленской епархии в изучаемый период. В диссертационном исследовании П. П. Федоренко о революционных трибуналах Смоленской губернии описан ряд судебных процессов против священнослужителей; в работах М. В. Каиля упомянуты имена многих пострадавших в 1918 г. клириков, дан общий анализ государственно-церковных отношений в регионе, выполнена публикация ценных документов; в диссертации Д. В. Валуева затронуты вопросы лишения священнослужителей гражданских прав[16].
В самом крупном на сегодняшний день собрании материалов о пострадавших в ХХ веке священнослужителях и мирянах Русской Православной Церкви — электронной базе данных Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета — имеется информация (бльшей частью краткая) о 11-ти расстрелянных и примерно таком же числе подвергшихся иным видам преследований в 1918 г. клириках Смоленской епархии[17]. Ряд имен пострадавших и некоторые сведения о них содержатся в изданных в ходе процесса реабилитации жертв политических репрессий ХХ века «Книгах памяти» и соответствующих электронных базах данных[18]. Краткие упоминания о некоторых священнослужителях, пострадавших в 1918 г., имеются еще в ряде работ[19].
Из сказанного можно заключить, что поставленные в настоящей работе вопросы являются малоисследованными и требующими основательного изучения.
Источниковую базу исследования составляют, в первую очередь, архивные документы. Наибольшую группу привлеченных архивных источников составляют материалы Государственного архива Смоленской области и Архива Управления Федеральной службы безопасности России по Смоленской области. В первом из названных архивохранилищ подробно изучались документы фондов Смоленского епархиального совета (Ф. 1232), Смоленского губернского революционного трибунала (Ф. Р-47), Успенского кафедрального собора (Ф. 219), органов советской власти губернии (Ф. Р-1, Р-13, Р-161). В Архиве Управления ФСБ по Смоленской области были изучены все выявленные следственные дела губернской (областной) и уездных чрезвычайных комиссий, содержащие информацию о преследовании священнослужителей за 1918 г. (23 архивных следственных дела).
В Государственном архиве Российской Федерации изучались материалы Комиссии Священного Собора 1917—1918 гг. о гонениях на Православную Церковь (Ф. Р-3431), в Российском государственном историческом архиве — документы канцелярии Святейшего Патриарха Тихона и Священного Синода (Ф. 831). В Научно-исследовательском отделе рукописей Российской государственной библиотеки изучен фонд С. Г. Рункевича (1867—1924), в 1918—1919 гг. — члена Делегации Высшего Церковного Управления для защиты пред правительством имущественных и иных прав Православной Церкви (Ф. 257); в этом фонде отложились материалы Делегации, содержащие сведения о гонениях в Смоленской епархии. В Государственном архиве новейшей истории Смоленской области изучены фонды партийного руководства, в Государственном архиве Калужской области — дела органов советской власти Юхновского уезда, входившего до революции и в первые послереволюционные годы в состав Смоленской губернии.
К архивным материалам тесно примыкает такой тщательно изучавшийся в рамках настоящего исследования и чрезвычайно информативный для 1918 г. источник, как советская периодическая печать губернского и, в особенности, уездного уровня. Изучались также материалы центральный газет и выходивших в сентябре — ноябре 1918 г. ведомственных журналов «Еженедельник чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией» и «Красный террор».
В работе использовались воспоминания участников и современников исследуемых событий (родственников пострадавших священнослужителей, прихожан храмов, в которых пострадали клирики, чекистов и советских работников, участвовавших в преследованиях духовенства) — как опубликованные, так и неопубликованные, собранные и записанные автором. Изучались и созданные в 1918—1919 гг. литературные произведения автобиографического характера[20] (с необходимыми оговорками, требуемыми критикой такого рода источников). Разумеется, максимально использовались результаты опубликованных исследований, изучались опубликованные документы.
Научная новизна исследования и основные результаты, полученные лично соискателем:
- впервые изучены на основании источников, бльшая часть которых ранее не вводилась в научный оборот, обстоятельства преследования советской властью в 1918 г. около 90 священнослужителей Смоленской епархии;
- изучение преследования духовенства впервые проведено, с одной стороны, на микроуровне — через изучение судеб пострадавших клириков, с другой стороны — в масштабах целой епархии, что позволило сделать глубокий анализ форм и поводов преследования и получить целый ряд значимых заключений о характере преследования духовенства в 1918 г.: о том, за что именно преследовалось духовенство, каким образом священнослужитель становился объектом внимания репрессивных структур, что определяло меру наказания, которому он подвергался, кто были инициаторами преследования, какой была роль населения, в какой степени причинами преследования являлись доносы, представители каких слоев населения и по каким причинам эти доносы писали;
- впервые в масштабах целой епархии исследовано поведение преследуемого духовенства, сделаны оценки того, какая часть священнослужителей проявила слабость во время преследования, сколько священнослужителей оставили в 1918 г. церковную службу;
- на материале крупной территориальной единицы — губернии — проведено сопоставление репрессивной политики государства по отношению к духовенству и по отношению к другим группам населения, из чего сделаны выводы об особенностях террора 1918 г. в отношении духовенства;
- впервые на микроуровне изучено участие священнослужителей в проходивших в 1918 г. в губернии антибольшевистских восстаниях, из чего сделаны заключения о причинах расстрелов священнослужителей в ходе подавления восстаний;
- механизм арестов и расстрелов священнослужителей в качестве «заложников» в дни «красного террора» сентября 1918 г. исследован на основании изучения архивных следственных дел чрезвычайных комиссий, в результате чего выяснено, каким образом священнослужитель оказывался в числе «заложников», как складывалась его дальнейшая судьба в этом качестве.
Практическая значимость работы определяется возможностью использовать собранный фактографический материал и сделанные на основе его анализа выводы при подготовке лекционных курсов, написании общих и специальных трудов, учебников, методических пособий по истории Русской Православной Церкви и истории России в ХХ веке, подготовке духовно-назидательных изданий для широкого круга читателей, исследований краеведческого характера. Материалы и выводы, полученные в ходе исследования, могут быть полезны в работе епархиальных (Смоленской и Калужской) и Синодальной комиссий по канонизации святых, а также епархиальных и общецерковных структур, занимающихся во исполнение постановления Архиерейского Собора Русской Православной Церкви от 2 февраля 2011 г. «О мерах по сохранению памяти новомучеников, исповедников и всех невинно от богоборцев в годы гонений пострадавших» распространением в обществе информации о подвиге Российских новомучеников, укреплением их почитания, увековечением их памяти.
Апробация работы. Диссертация обсуждена на заседании кафедры Церковной истории Московской духовной академии и рекомендована к защите. Основные положения диссертации отражены автором в научных публикациях общим объемом более 5 п. л.
Структура исследования. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка источников и литературы, шести таблиц в приложении.
ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Во введении обоснована актуальность темы исследования, охарактеризована степень ее изученности, определены объект и предмет, цель и задачи, территориальные и хронологические рамки, источниковая база исследования, показана научная новизна его результатов и практическая значимость.
Первая глава «Духовенство Смоленской епархии в 1918 г.: жизнь и служение в условиях преследования государством» посвящена выяснению условий, в которых жило и совершало свое служение в изучаемый период православное духовенство. С первых дней прихода к власти большевики стали создавать эти условия такими, чтобы быть служителем Церкви в материальном и общественном плане было крайне невыгодно. Государственный аппарат работал на то, чтобы лишить Церковь всякой возможности проповедовать свое учение в массах, что должно было изолировать церковную иерархию от общества и обеспечить большевикам идеологическое господство над социумом. Священнослужители сразу оказались одним из объектов репрессивной политики государства. Их расстреливали, заключали в тюрьмы, подвергали штрафам и контрибуциям, конфискации имущества, принудительным общественным работам, обыскам, высылкам, национализации домов, лишению гражданских прав, дискриминации в распределении продуктов питания, травле в прессе, им запрещали служить в любых учебных заведениях и советских учреждениях (даже в таких, как больницы), монашествующих принуждали вступать в коммуны (без права быть полноценными членами коммуны), изгоняли из обителей.
Народ по отношению к преследованию духовенства проявил себя в 1918 г. двояко: одна часть народа защищала духовенство от преследований, порой самоотверженно, и в 1918 г. спасла от расправы многих пастырей; другая — в преследованиях участвовала, писала на священнослужителей доносы во властные органы, самыми разными способами притесняла духовенство. Власть приглашала население к преследованию (одобряла доносительство, не наказывала тех, кто в частном порядке совершал над духовенством акты насилия или досаждал иным образом); тех же, кто пытался духовенство защищать, — подвергала административному воздействию и репрессиям. Некоторые миряне за действия в защиту священнослужителей оказывались в тюрьмах и даже были расстреляны.
Лавина преследований, обрушившаяся на Церковь после октябрьского переворота 1917 г., вскрыла немало внутренних проблем и нестроений в Церкви, выявив то обстоятельство, что часть клириков относилась к своему служению лишь как к добыванию «хлеба насущного». Когда настало время гонения, они оставили Церковь и ушли на другую службу. Некоторые из них снимали с себя священный сан, в ряде случаев представители духовного сословия, порывая с Церковью, становились ее гонителями. Некоторые священнослужители под давлением светской власти изменяли своему пастырскому долгу и, нарушая церковные запреты, совершали действия, которых требовала от них светская власть (например, венчали канонически запрещенные браки). В приходах нередки были вражда и раздоры между членами причта. В некоторых случаях псаломщик или диакон подписывались под доносом на священника в советские властные органы, в результате чего священник становился жертвой репрессий.
Во второй главе «Судьбы пострадавших клириков» в хронологическом порядке описаны все выявленные случаи преследования духовенства Смоленской епархии в 1918 г. в следующих формах: расстрел, тюремное заключение, принудительные работы, высылка, штраф, условное лишение свободы, другое наказание, наложенное по суду, следствие по обвинению в «контрреволюционном» преступлении, — случаи преследования 86 священнослужителей, 27 из которых расстреляны. Материал расположен в хронологическом порядке, по периодам: 1-я половина 1918 г. (§1), июль — август (§2), сентябрьский пик «красного террора» (§3); последнему периоду года (октябрь — декабрь) посвящено два параграфа: §4 — о пострадавших не в связи с антибольшевистскими восстаниями, §5 — о пострадавших в ходе подавления таких восстаний.
Фактографический материал, изложенный во второй главе, подвергается в третьей главе «Характер и мотивы преследования священнослужителей Смоленской епархии структурами советской власти в 1918 г. Оценка действий духовенства, ставших поводами к преследованию, и поведения священнослужителей во время преследования с церковной точки зрения» анализу с целью выявления общих закономерностей в изученных эпизодах преследования, выяснению причин преследования, оценки поведения гонимого духовенства.
В 65% исследованных случаев удалось выявить конкретный повод преследования — действие священнослужителя, послужившее причиной применения к нему репрессивных мер, либо иную причину преследования, не связанную с конкретными действиями клирика, но это преследование объясняющую. 64% выявленных поводов представляют собой действия священнослужителей, являющиеся прямым исполнением пастырского и монашеского долга либо только сам факт принадлежности к клиру. Основными действиями, входящими в эту группу поводов, были: чтение и распространение Патриарших и Соборных посланий, совершение в связи с этим крестного хода, молебна; устройство Приходского собрания, выразившего протест против декрета об отделении Церкви от государства или выступившего в защиту церковного имущества; призыв к населению защищать церковные земли и церковное имущество; неисполнение распоряжений органов советской власти, противоречащих распоряжениям церковных властей; проповедь, речь или высказывания в духе Послания Патриарха Тихона от 19 января 1918 г.; совершение молебна, панихиды, крестного хода во время антибольшевистского восстания, укрывательство участника восстания от расправы.
20% поводов преследования представляют собой действия священнослужителей, которые хотя и не могут быть названы прямым исполнением пастырского долга, но и не являются для клирика предосудительными. 8% поводов — если дело обстояло так, как это изложено в документах советских репрессивных структур, — являются действиями, которых пастырю совершать не подобает, например: произносить язвительные слова по поводу ранения Ленина или отказываться выполнять предписание местных властей о передаче взятой в аренду земли другому пользователю. Еще 8% составляют действия и причины, которые трудно отнести к какой-нибудь из трех вышеперечисленных групп поводов: для оценки этих действий требуется знание бльших подробностей.
Указанные 64% поводов первой группы — это, как полагает автор, оценка снизу, поскольку многие поводы, отнесенные по формальному признаку к другим группам, с большой вероятностью также могут быть преследованием за веру и сан (они похожи на мелочные придирки, оговоры, натянутые трактовки действий клирика).
В первом полугодии 1918 г. преследование православных клириков осуществлялось самыми разными структурами и лицами, что и понятно, поскольку советская власть в этот период еще только формировала свои исполнительные органы. В этот период решение расстреливать или не расстреливать священника принималось, как правило, на месте (большевиками, комиссарами, или же просто пьяными солдатами), очень многое зависело от степени накала страстей и от того, успевал ли вмешаться народ. Во второй половине года расстрелы священнослужителей совершали только чрезвычайные комиссии (за исключением периода подавления осенних восстаний, когда карательные мероприятия осуществлялись стянутыми из разных регионов воинскими подразделениями самой разной подчиненности). В 1918 г. многие священнослужители были осуждены революционными трибуналами, однако приговоры трибуналов были значительно более мягкими, чем приговоры ЧК.
Важной особенностью репрессивной политики 1918 г. было практически полное отсутствие приговоров к долгосрочному тюремному заключению, что вполне понятно, поскольку длительно содержать большие массы народа в тюрьмах для власти было тогда почти невозможно и неэффективно. Если человека сразу не расстреливали, то через некоторое время его, как правило, отпускали. В описанный период чаще применялись наказания, направленные не на изоляцию от общества, а на то, чтобы устрашить и через это заставить быть покорным советской власти — такими наказаниями были краткосрочное тюремное заключение, штраф, условное лишение свободы (эти наказания были наложены более чем в половине изученных случаев).
В отношении преследования 21-го священнослужителя из 86-ти удалось выяснить, кто инициировал это преследование. Советскими властными органами и должностными лицами были инициированы 70% случаев преследования, отдельными гражданами (посредством написания доноса) — 30%. В 43% случаях преследований, инициированных отдельными гражданами, этими гражданами были люди, связанные с приходом (церковный староста, председатель Приходского совета, сестры монашеской обители). Чрезвычайные комиссии, равно как и революционные трибуналы, сами по себе не были в 1918 г. инициаторами ни одного случая преследования клирика Смоленской епархии. Они либо отрабатывали предписание на расстрел или арест священнослужителя, поступавшее от начальства (партийных и советских органов), либо реагировали на заявления (доносы), поступавшие от отдельных граждан. Действовали ЧК под полным и непосредственным руководством местных комитетов РКП(б); первичные списки на аресты и расстрелы в сентябрьские дни «красного террора» присылались им из этих комитетов и уездных исполкомов, партийные комитеты утверждали и готовившиеся чрезвычайными комиссиями окончательные списки на расстрел.
Репрессивная политика советских властей по отношению к православному духовенству была значительно более жестокой, чем к населению в целом. Но более удивительно другое: репрессивная политика в отношении православного духовенства, как показывает проведенное в работе сопоставление репрессий в отношении различных групп населения, была не менее жестокой, чем в отношении «буржуазии» (той общественной группы, которая, согласно заявлениям большевиков, должна была более всего подвергаться репрессиям). В большей степени, чем священнослужители, в 1918 г. преследовались только такие малые по численности группы населения, включаемые большевиками в понятие «буржуазия», как бывшие помещики, офицерский состав жандармерии и полиции, и некоторые другие. Очевидно, эти группы в еще большей степени, чем духовенство, были для советской власти символами подлежащего уничтожению прошлого общественного устройства. В целом же границы понятия «буржуазия» (в отличие от понятия «православное духовенство») оказались уже в 1918 г. во многом размытыми: избрав тот или иной род деятельности (в особенности, службу государству, в чем государство было заинтересовано), представитель «буржуазии» мог — в глазах советской власти — покинуть эту группу. Православных же священнослужителей советская власть признавала покинувшими свою группу только после снятия сана и предоставления ей соответствующих письменных документов, совмещать же церковную службу со светской и тем доказывать свою лояльность государству советская власть священнослужителям не позволяла.
В 26 случаях из 86 (т. е. в 30% изученных случаев) в большей или меньшей степени известно о том, как вели себя священнослужители во время преследования (на допросах, в заключении, узнавая о приговоре, перед расстрелом). Не менее 70% из них не допустили в своем поведении во время преследования ничего предосудительного. Среди подвергшихся преследованию были те, кто вели себя необыкновенно мужественно и бесстрашно перед лицом мучителей, были и те, кто соглашались, ради того чтобы быть выпущенными из тюрьмы, письменно засвидетельствовать, что «предписания епархиального начальства без согласия народа производить не будут», давали ЧК обязательство уехать из монастыря в случае освобождения из тюрьмы, называли других виновными в том, в чем обвинялись, просили ЧК отпустить за деньги. Число случаев, в которых можно предполагать, что священнослужители перед лицом преследования оказались не на высоте своего сана, находится в пределах от 15% до 30%.
Одним из важных показателей того, как повело себя духовенство в гонениях 1918 г., является соотношение числа тех, кто в этот период оставил церковную службу, и тех, кто продолжал служить, невзирая на скорби и опасности. Анализ комплекса документальных источников для значительной выборки священнослужителей епархии — духовенства двух уездов — позволяет заключить, что число тех из них, кто оставил в 1917—1918 г. служение Церкви, не превышает 15%. «Системного» бегства духовенства в 1917—1918 гг. не было, уместно говорить о происходившем в эти годы процессе внутреннего «очищения» духовного сословия: те, кто искали в церковном служении постороннего, уходили, на их места приходили те, кто готов был терпеть значительные тяготы, сопряженные теперь со служением Церкви.
В сентябрьские дни пика «красного террора» были расстреляны 8 священнослужителей епархии. Двоих из них расстреляли как «заложников» в ответ на покушение на Ленина и убийство Урицкого, еще два клирика были арестованы также для расстрела в качестве «заложников», но спустя 2 месяца, проведенных в тюрьме в ежеминутном ожидании смерти, они все же вышли на свободу, дождавшись амнистии ноября 1918 г. Изучение архивных следственных дел этого этапа «красного террора» позволяет выяснить, каким образом православные клирики становились «заложниками» — теми, кого необходимо было расстрелять «за смерть вождей».
Критериев занесения имен в списки «заложников» было два: 1) списки составлялись по классовому признаку, попадали в них не за какое-то конкретное «контрреволюционное» действие, ставшее вдруг известным властям, а за принадлежность к определенным общественным группам; 2) из этих групп в списки «заложников» включали тех, кто уже находились в поле зрения чрезвычайных комиссий (против них ЧК или ревтрибуналы в прошлом уже заводили дела, пусть даже по самым незначительным поводам и пусть даже без наложения какого-либо наказания). В первую очередь попасть в означенные списки имели все шансы те представители подвергавшихся террору групп населения, кто к началу сентября находились непосредственно в руках местной чрезвычайной комиссии — под арестом или следствием, даже по самому незначительному поводу.
Главная причина включения священнослужителей в эти списки — именно принадлежность к духовенству Православной Церкви. Кто конкретно из представителей духовенства попадал в списки заложников и подлежащих расстрелу, определялось властями исходя из того, кто из клириков находился в тот момент в поле зрения местной ЧК. Придавалось также значение тому, чтобы в эти списки попадали пастыри известные, пользующиеся авторитетом у населения.
Более половины всех расстрелянных в 1918 г. священнослужителей епархии — 16 человек — расстреляны по обвинению в участии в антибольшевистских восстаниях. Это обвинение самое трудное для анализа, поскольку в данном случае источники еще менее, чем в других случаях, дают информацию о том, какие конкретные действия священнослужителя послужили причиной расстрела. В тех случаях, когда об этих действиях известно (в 5 случаях из 16), эти действия были следующими: 1) священник отслужил молебен о прекращении братоубийственной войны; 2) совершил во время восстания крестный ход; 3) произнес некую речь во время крестного хода; 4) совершил чин погребения или панихиды над убитыми участниками восстания; 5) после подавления восстания спрятал в церкви белогвардейского офицера — участника восстания.
На основании изучения архивных документов и воспоминаний о ходе восстаний в Смоленской губернии, можно предположить в отношении еще 11-ти священнослужителей, пострадавших во время подавления восстаний, следующие причины их расстрелов (помимо самой вероятной причины — совершения молебна, крестного хода или панихиды во время восстания, как это было в 4 из 5 известных случаев): 1) благословение священником прихожан на участие в восстании, произнесение речи или проповеди в поддержку восставших; 2) набат с церковной колокольни во время восстания; 3) использование восставшими церковной колокольни в качестве огневой точки; 4) присутствие священнослужителя в непосредственной близости от места, где происходила расправа восставших с представителями советской власти; 5) укрытие священником в церкви или своем доме кого-нибудь из мятежников после подавления восстания; 6) расстрел священнослужителя мог быть произведен в качестве карательной меры (подобно расстрелу заложников) для наказания и устрашения населения; 7) расстрел мог быть произведен по оговору священника недоброжелателями.
Исходя из воззрений Поместного Собора 1917—1918 гг. на природу и происхождение советской власти, богослужебная (то есть молитвенная) поддержка духовенством восставших и благословение прихожан на участие в восстании, если речь шла о мирном ходе восстания, не должны рассматриваться как действие, недопустимое для священника[21], — а мирным ход восстания, когда никого из советских работников восставшие не убивали, был в значительной части волостей. Не должно ставиться в вину священнику и использование восставшими церковных колоколен для совершения набатного звона или ведения огня: священник мог быть к этому совершенно не причастен. Укрывательство священнослужителем в храме или дома участника восстания от расправы, несомненно, является делом христианской любви и ответом на призыв Патриарха Тихона восставать духовенству против насилия, творимого в междоусобной брани.
В заключении подводятся итоги исследования, формулируются основные выводы, обозначаются возможные направления дальнейшего изучения исследовавшихся вопросов.
Известно, сколь невысоким было мнение секуляризованной части дореволюционного российского общества (в том числе, очевидно, и большевиков) об исповедническом потенциале православного духовенства. Казалось, что изменение условий жизни и служения духовного сословия, когда вместо относительно материально обеспеченного и привилегированного общественного положения, которым оно обладало до 1917 г., служение Церкви будет гарантировать только лишения, трудности и опасность для жизни, — окажется достаточным для того, чтобы духовенство в массе своей стало искать пути устроиться в других, более выгодных и безопасных нишах общественной жизни, а Церковь сошла с арены как активная общественная сила.
Материалы исследования показывают, что этого не произошло. Большинство священнослужителей остались на своих местах и проявили себя в гонениях достойными звания христиан и носителей священного сана. Проведенный в работе анализ конкретных поводов преследования духовенства показал, что причиной большинства случаев этого преследования были действия священнослужителей, являющиеся прямым исполнением ими пастырских обязанностей, или же только сам факт принадлежности к клиру Православной Церкви. Действия священнослужителей, совершавшиеся ими из осознания в той обстановке своего церковного долга и чувства ответственности за духовное состояние паствы, повсеместно квалифицировались властями как «контрреволюционные», из чего с неминуемостью следовало широкое применение к священнослужителям репрессий. Так на практическом уровне, в бесчисленном множестве конкретных эпизодов, проявлялась в 1918 г. обусловленная глубокой принципиальной несовместимостью мировоззренческих доктрин большевизма и Православия невозможность их свободного совместного существования. Проповедь Евангельских принципов, совершавшаяся православными священнослужителями, оказывалась для большевиков серьезнейшим препятствием в насаждении своей идеологии, посредством которой они намеревались управлять обществом. Позволить этой проповеди звучать свободно большевики, конечно же, не могли. В итоге их репрессивная политика по отношению к православному духовенству оказалась в 1918 г. чрезвычайно жестокой — столь же жестокой, сколь и по отношению к «буржуазии», или «классу эксплуататоров», — той общественной группе, которая в соответствии с официальной доктриной новой власти обрекалась на «беспощадное подавление» «диктатурой пролетариата».
Большевики проводили в отношении православного духовенства коварную политику: репрессии осуществлялись и оформлялись пропагандистскими средствами таким образом, чтобы избежать, насколько возможно, закрепления за духовенством ореола мученичества — этот ореол, справедливо полагали большевики, существенно затруднит в будущем борьбу с религией. Именно эти опасения и вынудили их в конце концов ослабить на исходе 1918 г. прямой и грубый террор по отношению к духовенству, поскольку выяснилось, что без того, что увеличивается число мучеников, продвигаться таким способом далее по пути вытеснения Церкви из общественного сознания большевистское руководство не может. Внутренняя крепость и преданность Православию, которую явило в 1918 г. рядовое духовенство, поддержка, которую оказал тогда Церкви народ, дали возможность высшему руководству Церкви выстроить с большевиками в тот переломный период такие отношения, которые позволили сохраниться главным формам церковной жизни на территории страны вплоть до самого времени падения советского строя.
В приложении помещены шесть таблиц, материалы которых использованы для получения численных выводов, сделанных в третьей главе. Таблица I содержит в кратком систематизированном виде информацию о преследовании в 1918 г. священнослужителей Смоленской епархии, полученную в ходе исследования. В таблицу II помещены все выявленные автором в архивных документах, периодической печати за 1918 г. и других источниках сведения о расстрелах, произведенных на территории Смоленской губернии в 1918 г. (всего 392 случая), таблица III содержит сведения о социальном положении расстрелянных чрезвычайными комиссиями. В таблице IV — выявленные автором в различных источниках сведения о том, как сложилась после 1917 г. судьба священнослужителей, служивших на момент октябрьского переворота в храмах Юхновского уезда Смоленской губернии, таблицы V и VI содержат данные об изменении составов причтов церквей Юхновского и Сычевского уездов Смоленской губернии в 1917—1923 гг.
По теме диссертации опубликованы следующие работы:
- Ианнуарий (Недачин), игумен. Жизнеописание протоиерея Павла Петровича Заболотского // Журнал Московской Патриархии. 2004. № 7. С. 68—80 (1 п. л.).
- Ианнуарий (Недачин), игумен. Жизнеописание священника Николая Недачина, настоятеля храма Святителя и Чудотворца Николая в селе Сосницы Гжатского уезда Смоленской губернии. 1874—1918 // Журнал Московской Патриархии. 2003. № 12. С. 58—67 (0,75 п. л.).
- Ианнуарий (Недачин), игумен. Как и за что страдали православные священнослужители, подвергавшиеся арестам и расстрелам в качестве «заложников» в дни «красного террора» сентября 1918 года (на материалах Смоленской епархии) // Московская православная духовная академия. Кафедра Церковной истории. URL: http://history-mda.ru/publ/zalozhnik-eto-chlen-obshhestva-kotoryim-protivnik-dorozhit-kak-i-za-chto-stradali-pravoslavnyie-svyashhennosluzhiteli-podvergavshiesya-arestam-i-rasstrelam-v-kachestve-zalozhnikov-v-dn_1170.html (1,5 п. л.).
- Ианнуарий (Недачин), игумен. Некоторые сведения о клириках и мирянах Смоленской епархии, пострадавших во время гонения на Православную Церковь в 1918 году // Смоленские епархиальные ведомости. 2004. № 3. С. 35—43 (0,9 п. л.).
- Ианнуарий (Недачин), игумен. Обстоятельства кончины священника Николая Недачина (с. Сосницы Гжатского уезда Смоленской губернии, 5 (18) ноября 1918 г.) // Смоленские епархиальные ведомости. 2002. № 4. С. 32—37 (0,6 п. л.).
- Ианнуарий (Недачин), игумен. Сосницкое духовенство: годы испытаний // Московский журнал. 2004. № 1. С. 33—37 (0,4 п. л.).
[1] Определение Собора от 18 апреля 1918 г. «О мероприятиях, вызываемых происходящим гонением на Православную Церковь» (Следственное дело Патриарха Тихона : сб. док. по материалам Центр. архива ФСБ РФ. М., 2000. С. 825).
[2] Юбилейный Архиерейский Собор Русской Православной Церкви, Храм Христа Спасителя, 13—16 авг. 2000 г. : материалы. М., 2001. С. 76, 286, 300.
[3] За исключением одного — священномученика Макария (Гневушева; 1858—1918), епископа Вяземского, викария Смоленской епархии, о мученической кончине которого имеется немало публикаций.
[4] Васильева О. Ю. Прославление Новомучеников и исповедников Российских в ХХ в.: 10-летие исторического Деяния юбилейного Архиерейского Собора // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. 2010. № 4. С. 135 ; Митров О., священник. Опыт написания житий святых новомучеников и исповедников Российских: проблемы жанра // Труды Регионального общественного фонда «Память мучеников и исповедников Русской Православной Церкви». М., 2004. Вып. 1. С. 24—27.
[5] В названии работы этот период сужен до 1918 года по той причине, что в крайние временные промежутки этого периода — в конце 1917 и в начале 1919 г. — никто из священнослужителей Смоленской епархии не был расстрелян, также в эти временные интервалы практически не выявлены случаи других основных изучавшихся в работе форм преследования.
[6] Алексеев В. А. Иллюзии и догмы. М., 1991. С. 66, 124 ; Кашеваров А. Н. Православная Российская Церковь и советское государство (1917—1922). М., 2005. С. 172 ; Кривова Н. А. Власть и церковь в 1922—1925 гг. : Политбюро и ГПУ в борьбе за церковные ценности и политическое подчинение духовенства. М., 1997. С. 15.
[7] Ангелина (Нестерова), монахиня. Священномученик Макарий (Гневушев), епископ Орловский и епископ Вяземский. Последние годы жизни, как пример служения Церкви и Народу. URL: http://smoleparh.ru/Istoria/View/590 ; Даниил (Сычев), иеромонах. Имя — Христианин // Новая книга России. 2003. № 12. С. 28—30 ; Каиль М. В. Православная Церковь и верующие Смоленской епархии в годы революций и Гражданской войны, 1917—1922 : государственно-церковные отношения и внутриконфессиональные процессы. М., 2010. С. 34—46, 195—260.
[8] Воробьев М. В. Борьба за власть Советов в Гжатском уезде // Материалы по изучению Смоленской области. Вып. 4. Смоленск, 1961. С. 104—140 ; Гагарин А. П. Борьба за установление Советской власти в Юхновском уезде. Смоленск, 1958 ; Орлов А. Мятежный 1918-й год // Красное Знамя. Гагарин, 1978. 18 нояб. (№ 318) ; 21 нояб. (№ 139) ; 23 нояб. (№ 140) ; Почанин С. З. Историей обреченные. Минск, 1977 ; Раевский Н. А. Из истории разгрома Гжатского кулацко-эсеровского мятежа // Материалы по изучению Смоленской области. Вып. 3. Смоленск, 1959. С. 127—140 ; Степанов П.С. Борьба за укрепление Советской власти в Смоленской губернии в 1917—1920 гг. Смоленск, 1957 ; Чернобаев А. В. Гжатск в советский период // Орлов В. С., Чернобаев А. В. Гжатск. Смоленск, 1957. С. 123—195 ; Шамков В. М. Светлый путь. Смоленск, 1963 ; Шитиков Н., Столяров Ф. Чрезвычайная комиссия обращается… // Продолжение подвига : Книга о смоленских чекистах. [Смоленск], 1988. С. 58—69.
[9] Польский М., протопресвитер. Новые мученики российские : первое собр. материалов. Джорданвилль, 1949.
[10] Днепров Н. Смоленский Успенский Собор : (Воспоминания годов лихолетья) // Православная Русь. Джорданвилль, 1953. № 18 (15/28 сентября). С. 3—7.
[11] Степанов (Русак) В. Свидетельство обвинения : Церковь и государство в Советском Союзе : [в 3 ч.]. Джорданвилль, 1987—1988.
[12] Илькевич Н. Н. Маленькая страница большой войны с собственным народом // Край Смоленский. 1994. № 6. С. 42—55 ; Его же. Противостояние в Гжатском уезде Смоленской губернии в сентябре 1918 года // Годы. Смоленск, 2009. № 2. С. 60—68 ; Его же. Расстреляны за заговор, которого не было : (Еще раз о деле генерала М. Дормана. 1918 год) // Край Смоленский. 1993. № 7/8. С. 26—53.
[13] Кирилл, Патриарх Московский и всея Руси. Церковь на Смоленщине в советское время / Митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл. URL: http://www.sci.smolensk.ru/users/ seminary/chursowr.htm (дата обращения: 02.06.2003).
[14] Святая Русь : Хронологический список канонизированных святых, почитаемых подвижников благочестия и мучеников Русской Церкви (1917—1997 гг.) // История Русской Церкви, 1917—1997 / Протоиерей Владислав Цыпин. М., 1997. С. 674—705.
[15] Серафима (Шумейко), монахиня. Непрославленные мученики Можайской земли. Протоиерей Григорий Дахно и архимандрит Никифор // Можайские краеведческие чтения : сб. ст. [К 775-летию Можайска]. Вып. 1. М., 2006. С. 259—267 ; Успенский Колоцкий женский монастырь : историческое описание. [Б. м.] : Изд. Успенского Колоцкого женского монастыря, 2003 ; Фотиния (Тамуленок), инокиня. Успенский Колоцкий женский монастырь // Журн. Моск. Патриархии. 2006. № 12. С. 42—53.
[16] Валуев Д. В. Лишенцы в системе социальных отношений (1918—1936 гг.) : (на материалах Западного региона РСФСР) : дис. … канд. ист. наук : 07.00.02. Смоленск, 2003 ; Каиль М. В. Православная Церковь и верующие Смоленской епархии в 1917 — середине 1920-х гг.: эволюция государственно-церковных отношений и внутриконфессиональные процессы : дис. … канд. ист. наук : 07.00.02. Смоленск, 2011; Его же. «Руководство церковной жизнью епархии относится к ведению Церковно-епархиального совета…» : Из истории управления Смоленской епархией в 1917—1919 гг. // Ист. архив. 2009. № 5. С. 95—113 ; Его же. Управление Смоленской епархией в годы Гражданской войны // Новый исторический вестник. 2009. № 4. С. 71—78 ; Федоренко П. П. Революционные трибуналы Смоленской губернии (декабрь 1917—1922 гг.) : дис. … канд. ист. наук : 07.00.02. Смоленск, 2006.
[17] Новомученики и Исповедники Русской Православной Церкви XX в. / Православ. Свято-Тихоновский гуманитар. ун-т ; Братство во Имя Всемилостивого Спаса. URL: http:// kuz3.pstbi.ru/bin/code.exe/frames/m/ind_oem.html/ans.
[18] Книга памяти жертв политических репрессий : Смоленский мартиролог. Смоленск, 2003—2008. Т. 1—7 ; Жертвы политического террора в СССР / Междунар. историко-просветительское, благотворительное и правозащитное о-во «Мемориал». URL: http://lists.memo.ru.
[19] Валуев Д. В. Смоленская Голгофа // Смоленские епарх. ведомости. 2000. № 1. С. 42—45 ; Даниил (Сычев), иеромонах. Вязьма : очерки истории. М., 1997 ; Забелин А. А. Имя им легион : (Судьбы смолян, репрессированных в других республиках, краях, областях). Смоленск, 1998 ; Степанов В., священник. Краткая история храма святых Петра и Павла, подготовленная к его 850-летию // Смоленские епарх. ведомости. 1996. № 4. С. 24—30 ; Степина О. Н. Из истории отношений Русской Православной Церкви и органов Советской власти в Рославле в 1917—1918 гг. // Страницы истории города Рославля. Рославль, 2001. С. 5—8 ; Урбанович Г., священник. Гонения на Православную Церковь в Смоленске в 20-е годы ХХ века : (по материалам смоленских архивов) : курсовое соч. СПб., 1999.
[20] Гарэцкі М. Дзве душы : аповесць // Дзве душы / М. Гарэцкі. Вязьмо / М. Зарэцкі. Минск, 1992. С. 4—107 ; Юнша А. Александр Мясникьянц : роман в двух частях // Минский курьер. 1919. 12 сент. (№ 18) — 20 нояб. (№ 87).
[21] Спустя 80 лет возможность совершения таких действий православными христианами подтвердил Архиерейский Собор 2000 г. (см.: Основы социальной концепции Русской Православной Церкви. М., 2008. С. 61—62).
