БИОПОЛИТИКА

Политический потенциал современной биологии: философские, политоло­гические и практи­ческие аспекты

• Учебное руководство по биополитике для студентов естественно­научных и гуманитарных факультетов университетов и колледжей

• Монография, суммирующая современное состояние знаний в биополитической области

• Книга для всех интересующихся биологией и ее политическими приложениями

Второе издание, переработанное и дополненное

А.В. Олескин, Сектор Биосоциальных Проблем,

Кафедра физиологии микроорганизмов, Биологический факультет

Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова

МОСКВА 2006 год

Допущено Учебно-методическим

объединением университетов России

в качестве учебного пособия

для студентов высших учебных заведений

ПРЕДИСЛОВИЕ

XXI веку, вероятно, предстоит быть «веком биологии». Биология все в большей мере приобретает статус не только естественнонаучной, но и социогуманитарной дисциплины. Биологические знания оказываются ныне «востребованными» при решении проблем таких различных областей как этика, лингвистика, эстетика, история; биология вносит немаловажную лепту в разработку концепций экономического и культурного развитиячеловечества, а также в реформирование системы образования в свете требований складывающегося на наших глазах постиндустриального (информационного, сетевого) общества.

Настоящее учебное пособие концентрирует внимание на одном из важнейших аспектов миссии биологии в современном мире – на ее социально-политических приложениях. Их совокупность обозначается в книге термином «биополитика». В наше время серьезных глобальных экологических проблем и рождающихся в недрах биологии многообещающих открытий и новых угроз (клонирование животных и в перспективе человека, генная диагностика и терапия, модификация социального поведения человека нейрохимическими препаратами, биотерроризм и биологическое оружие нового поколения и др.) утверждение, что биология приобретает в наши дни неоспоримое социально-политическое значение, вряд ли представляет собой откровение. Это значение, однако, не исчерпывается конкретными проблемами, ибо включает в себя существенную философскую, мировоззренческую компоненту. Концепции и факты современной биологии позволяют по-новому взглянуть на вопросы о месте и роли человека в планетарном многообразии живого (биоса), на нормы и рамки его допустимого поведения по отношению к этому многообразию, на сходство человека и других форм живого в плане потребностей, поведения, даже социальных отношений и структур – и в то же время на уникальность человека и его роли в мире. Биологические знания помогают нам в выработке новой системы этических и политических идей и ценностей, применение которых должно способствовать преодолению идеологического вакуума и политической апатии.

Биология в то же время сообщает нам важную конкретную информацию о путях налаживания международных отношений, смягчения агрессии и политических конфликтов, налаживания межународной кооперации. Современная биополитика, как мы увидим ниже, исходит из «мягкого натурализма» – представления о многоуровневости человека, в котором сосуществуют, переплетаются, противоборствуют и взаимодействуют биологическое и социокультурное, плотское и духовное. Человек должен знать о своих эволюционно-биологических характеристиках не только для того, чтобы объяснить, почему он поступает так или иначе, но и – во многих случаях – для того, чтобы сопротивляться своей биологической компоненте, противостоять ей, опираясь на культуру, духовность, веру. Религия имеет ряд важных «точек пересечения» с современной биополитикой, которая даже породила особое ответвление – христианскую биополитику.

Биополитика активно развивается ныне в международном масштабе. Ей посвящают свою деятельность влиятельные научные школы и центры, включая Биополитическую Интернациональную Организацию, Грутеров­ский институт права и поведенческих исследований, Международное общество этологии человека, Институт исследований сложных систем (США), Комитет по биологическому образованию и многие другие. Биополитика имеет неоспоримое педагогическое значение как междисциплинарный предмет, ознакомление с которым необходимо для широких масс людей, особенно молодых, которые должны быть бдительными и способными к компетентной оценке проблем современной цивилизации, так или иначе связанных с биологией. В США биополитики уже длительное время выступают под лозунгом «биополитика как отдельный независимый учебный курс в студенческих учебных программах» (Kitchin, 1986), и это было реализовано в ряде ведущих колледжей (например, в Дартмутском колледже).

На биологическом факультете МГУ в 1995 г. по инциативе проф. М.В. Гусева было создано новое структурное подразделение – Учебно-научный сектор по биополитике и биосоциологии. С 1998 г. в МГУ читаются лекции по предмету «Биополитика» для студентов нескольких факультетов. Однако серьезной проблемой являлось отсутствие доступной для студентов учебной литературы, и в 2001 г. вышло в свет первое издание книги «Биополитика. Политический потенциал современной биологии» (Олескин, 2001). Весь ограниченный тираж (800 экз.) этой книги с двойной функцией – учебного пособия и монографии по биополитической проблематике – оказался востребованным^[1]. Он представляет ныне библиографическую редкость, и нехватка доступного для студентов учебного пособия вновь стала весьма ощутимой, чем и обусловлено опубликование второго издания «Биополитики» в 2006 г.

Структура книги «Биополитика» отвечает ее целевой задаче. Она открывается кратким введением и компактным разделом, дающим общее представление о предмете, истории и основных направлениях современной биополитики (этот раздел может быть достаточным для краткого курса лекций или семинаров по биополитической проблематике). Дальнейшие разделы более детально раскрывают перед читателем панораму современного состояния знаний по различным граням биополитики (и смежных с ней дисциплин), включая ее философские, эволюционные, антропологические, этологические, генетические, нейрофизиологические и экологические аспекты. Заключительный раздел очерчивает горизонты биополитики в приложении к условиям современной России. Многие разделы книги написаны в отчасти монографическом жанре. Эти разделы выступают как обобщение современного состояния знаний по биополитическим проблемам, причем, книга уделяет существенное внимание данным литературы последних лет (давая их критический обзор) и в то же время результатам собственных авторских исследований.

Книга «Биополитика» предназначается для студентов университетов, колледжей и других высших учебных заведений, специализирующихся по биологии (включая различные биологические специальности), философии, психологии, политологии, менеджменту, социологии, праву, экономике, журналистике, лингвистике, а также по другим гуманитарным наукам. Книга также будет полезной для широкого круга читателей различных профессий, интересующихся социально-политическими аспектами современной биологии. Автор особо имеет в виду такие читательские контингенты, как юристы, медицинские работники, психиатры и реабилитологи, учителя и преподаватели, менеджеры, политические деятели, активисты различных неправительственных организаций.

СОДЕРЖАНИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ 2

ВВЕДЕНИЕ 7

Глава первая. БИОПОЛИТИКА: ИСТОРИЯ И ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ 11

1.1. Предыстория биополитики. 12

1.2. Биологические предпосылки биополитики. 26

1.3. Политологические и политические предпосылки биополитики. 34

1.4. История биополитики 37

1.5. Основные направления биополитики 44

Глава вторая. ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВАНИЯ БИОПОЛИТИКИ И ПРИРОДА ЧЕЛОВЕКА. 56

2.1. Натурализм и биополитика 57

2.2. Коэволюция 71

2.3. Биоцентризм 82

2.4. Гуманистика 88

2.5. «Христианская биополитика»: теологический натурализм. 91

Глава третья. ЭВОЛЮЦИОННО-БИОЛОГИЧЕСКИЕ КОРНИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА И ПОЛИТИЧЕСКИХ СИСТЕМ 94

3.1. Возникновение жизни на Земле. 95

3.2. Вехи истории жизни. Биополитически важные тенденции эволюции биоса 99

3.3. Биоразнообразие. Уровни организации биосистем 107

3.4. Кратко о движущих силах биологической эволюции. 117

3.5. Телеономический отбор П. Корнинга и эволюция на уровне сообществ (биосоциальных систем). 121

3.6. Этапы эволюции гоминид 126

3.7. Факторы антропогенеза 134

3.8. Первобытная социальная организация 139

3.9. Политика и политические системы 147

3.10. Возникновение развитых политических систем 151

Глава четвёртая. ЭТОЛОГИЯ И СОЦИОБИОЛОГИЯ: ПРИЛОЖИМОСТЬ К ПОЛИТИЧЕСКОМУ ПОВЕДЕНИЮ 165

4.1. Кратко об этологии 165

4.2. Инстинкт и другие врожденные формы поведения 172

4.3. Обучение 174

4.4. Социальное поведение 179

4.5. Коммуникация 181

4.6. Кратко о биосемиотике. 189

4.7. Агонистическое поведение 190

4.8. Лояльное (неагонистическое) поведение 203

4.9. Дилемма узника 213

4.10. Кратко о социобиологии и эволюционной психологии 216

4.11. Родственный альтруизм. Совокупная приспособленность и ее биополитическое значение. 219

4.12. Взаимный (реципрокный) альтруизм 222

4.13. Эволюционно-стабильная стратегия 225

4.14. Биосоциальные системы 227

4.15. Координация поведения и её механизмы 234

4.16. Иерархии доминирования 237

4.17. Биосоциальное пространство и конвенции 258

Глава пятая. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ФЕНОМЕНЫ СОВРЕМЕННОСТИ

И СОЦИАЛЬНЫЕ ТЕХНОЛОГИИ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ БИОПОЛИТИКИ 260

5.1. Социальные технологии 260

5.2. Война, терроризм, коллективная агрессия в человеческом обществе: биополитический подход 262

5.3. Этноцентризм и межэтнические конфликты. Индоктринация 275

5.4. Невербальная коммуникация в человеческом обществе и ее

биополитическое значение 287

5.5. Политическое лидерство и харизма 295

5.6. Бюрократия. Небюрократические организации 300

5.7. Сетевые структуры (организации) как социальная технология на базе биополитики 304

Глава шестая. СОМАТИЧЕСКИЕ (ФИЗИОЛОГИЧЕСКИЕ)

ФАКТОРЫ И ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ 325

6.1. Кратко о генетике 328

6.2. Генетика поведения и биополитика 333

6.3. Генетическое разнообразие человечества 351

6.4. Кратко о нейрофизиологии. Нервная система и эволюционный

подход к ней 366

6.5. Головной мозг и принципы его функциональной организации 371

6.6. Крупнейшие модули мозга 379

6.7. Сигнальные вещества: биополитические аспекты 393

6.8. Примеры биополитически важных соматических факторов и состояний 411

Глава седьмая. ПРИЛОЖЕНИЕ БИОЛОГИЧЕСКИХ ЗНАНИЙ

К РАЗЛИЧНЫМ ОБЛАСТЯМ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ 436

7.1. Биополитический подход к экологии и охране живой природы (биоразнообразия) 438

7.2. Биотехнология 475

7.3. Современные генетические разработки и их биополитическое значение 491

7.4. Биополитика и гуманитарная биология 521

7.5. Биологическое образование. 532

ЗАКЛЮЧЕНИЕ 540

ЛИТЕРАТУРА 548

ГЛОССАРИЙ 571

БИОПОЛИТИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ 576

BIOPOLITICS. Political Potential of Modern Life Sciences

(ENGLISH SUMMARY) 577

ВВЕДЕНИЕ

Серьезной глобальной проблемой на нашей планете была и остается вопиющая биологическая неграмотность – невежество населения в плане биологии и ее социально значимых аспектов – от экологии до генетической инженерии. Это весьма негативно влияет на политические решения, принимаемые облечёнными властью людьми и группами. Нет нужды говорить, сколь важна проблема биологической неграмотности и в применении к политической жизни России – в разных ее аспектах, на разных уровнях принятия ответственных решений.

Настоящая книга призвана заполнить пробел в актуальных в политическом отношении биологических знаниях. Она излагает основы биополитики, которая в наиболее широкой интерпретации соответствует всей сумме приложений современных наук о живом (от генетики до нейрофизиологии, от экологии до приматологии) к социально-политической проблематике. Это определение весьма широко – различные биополитические школы, центры и просто индивидуальные биополитики придерживаются более узких трактовок предмета биополитики. Некоторые ученые (например, американские политологи Алберт Сомит и Стивен Петерсон) понимают под биополитикой использование «биологических концепций – особенно эволюционной теории… – и биологических методов исследования» ради «понимания политического поведения» человека (Somit, Peterson, 1998, P. 555).

Президент влиятельного международного центра по биополитике – Биополитической Интернациональной Организации (БИО) – Агни Влавианос-Арванитис (Vlavianos-Arvanitis, 1985, 1990, 1991, 1993a, b, 1998, 2001a) представляет себе биополитику в основном как политику, направ­ленную на сохране­ние биоса (планетарного многообразия живого). Выдающийся гуманитарий ХХ века Мишель Фуко (см. издания Фуко 2002; Foucault, 2003; см. также комментарии: Lazzarato, 2006a, b) предложил своеобразную интерпретацию биополитики – как совокупности политических мер по воздействию на биологическое («жизненное») начало в человеке и контроль за ним ради общественных целей.

Предлагаемое нами определение биополитики как всей совокупности социально-политических приложений биологиидостаточно широко, чтобы подобно «зонтику» покрывать большинство имеющихся в литературе более частных интерпретаций предмета биополитики.

Можно с большой долей уверенности констатировать, что понятие «биополитика» мало известно для широких кругов российских читателей. На самом деле это понятие имеет богатую, примерно сорокалетнюю, историю. Формирование нового междисциплинарного биолого-политического научного направления явилось результатом взаимодействия биологического и социального знания и влияния биологии на политическую науку и на практическую политику, а также обратного влияния наук о человеке и обществе на биологию. Биополитика представляет собой результат двух характерных для сегоднящней культуры процессов – социализации и гуманитаризации биологии и в то же время определенной биологизации социальных и гуманитарных наук с включением биологического знания в их орбиту. Помимо биополитики, сходные процессы приводят к рождению и других междисциплинарных научных направлений, например, таких биолого-гуманитарных дисциплин как биоэтика^[2], биофилософия^[3] или биосемиотика^[4].

Биополитика выступает как выражение новой, политической, миссии современных биологических наук Можно в самом общем виде говорить о трех аспектах этой миссии:

• Философский (квазиидеологический) аспект. Речь идёт о новой, складывающейся на рубеже тысячелетий, концептуальной основе (парадигме) культуры вообще и политической сферы в частности. Эта новая парадигма базируется на пристальном интересе к многообразию живых существ на нашей планете, а также отчасти непосредственно на концепциях или фактах биологии. В унисон с этим интересом к живому, меняются и домини­рующие взгляды на природу человека и социума. Всё больше внимания обращается на связь, сходство, родство человека и других живых существ, социума – и со­обществ живых организмов (биосоциальных систем). В политической области эта парадигма кристаллизуется в биополитическую идеологию. В очень близком смысле А.А. Горелов (1998) пишет о социально-экологической идеологии как «духовном посохе для совместной жизни в этом мире, системе взглядов, помогающей людям объединяться ради посюсторонних целей».
• Полито­логический аспект. Данный аспект биополитики включает разра­ботки по политической антропологии, политической этологии человека, нейрофизиологическим факторам политического поведения и ряду других тематик, подробно разбираемых в соответствующих разделах книги. В рамках данного пункта философские идеи о связи, сходстве, родстве человека и других живых существ конкретизируются в приложении к поведению человека в политических ситуациях, к структуре самих политических систем. Решается, например, вопрос, подготовила ли биологическая эволюция человека к агрессии или к кооперации с себе подобными, к жизни при жестком иерархическом или демократическом и даже эгалитарном (уравнивающим социальные ранги индивидов) режиме. Этот пункт вобрал в себя все то ценное, что биология может дать для понимания важных для нашего политизированного времени проблем политологии как единой, интегральной науки о политике, ее взаимодействии с личностью и обществом (Пугачёв, Соловьёв, 2002. С.30). Содержание второго пункта достаточно точно соответствует узкому истолкованию биополитики, принятому А. Сомитом, С. Петерсоном и рядом других политологов. Данный пункт распадается на три основных «подтемы» (поименованные в подразделах 1.4.2—1.4.4. первого раздела книги) и потому рассматривается в нескольких разделах книги.
• Практический аспект современной биополитики. Имеются в виду конкретные биологические разработки, экспертные оценки, прогнозы и рекомендации, имеющие политическое значение в современную эпоху. Спектр этих направлений весьма широк – от увеличения темпов роста населения до его относительного старения, от загрязнения среды обитания до перспектив развития и социально-политических последствий генетической инженерии (и связанной с ней биотехнологии), от проблем биотерроризма и биобезопасности до биологических и медицинских последствий ядерных взрывов и аварий на АЭС (Somit, Peterson, 1998; Брызгалина, 2004).

Биополитика представляет собой не просто конгломерат разрозненных социально и политически интересных граней биологии. В ней фактически присутствует единый концептуальный стержень, в разработку которого внёс свой вклад и автор настоящей книги. Этот «стержень» заключается в особом внимании к явлению биосоциальности – стремлению биологических систем к объединению с формированием систем более высокого порядка. Биосоциальность лежит в основе объединения бактерий, муравьев, рыб, обезьян в колонии, семьи, группы и др. (в биосоциальные системы). Какую бы грань биополитики мы ни взяли, можно показать, что её сторонники имеют в виду тот или иной аспект эволюционно-консервативных (сохраняемых в ходе эволюции от амёбы до человека) аспектов биосоциальных систем, что позволяет распространять биологические знания о них на человеческий социум с его политическими системами.

Биополитику следует рассматривать в контексте более широкого предметного поля, а именно гуманитарной биологии, охватывающей все возможные вклады современных наук о живом в области наук о человеке и социуме, независимо от того связаны они с политикой или нет. Помимо биополитики, в состав гуманитарной биологии входят и другие междисциплинарные области, в том числе уже упомянутые нами биоэтика, биофилософия, биосемиотика и др. Эти области рассматриваются в подготовленном к печати проф. М.В. Гусевым и др. тематическом словаре (тезаурусе) по гуманитарной биологии (2006). Биология не только все чаще «говорит свое веское слово» в политических вопросах – она проникает и в утонченные предметы обсуждения гуманитариев. Так, языковеды все чаще обращают внимание на параллелизм эволюции языков и эволюции живого, что дает возможность рассматривать оба эволюционных процесса с единых позиций, более того, использовать знания о способах общения между живыми организмами (био-коммуникации) для лучшего понимания законов развития человеческих языков, что и представляет предмет биосемиотики.

Биополитика в рамках общего проблемного поля гуманитарной биологии активно взаимодействует – и перекрывается по содержанию – с другими её областями, что и будет продемонстрировано в дальнейшем тексте книги. Например, многие важные проблемы современности имеют одновременно и биополитический, и биоэтический аспект (таковы современные разработки по генетическим технологиям и по охране природы). «Знамением времени» – важной тенденцией последних десятилетий – становится также нарастающее сближение биополитики и других областей гуманитарной биологии с современной психологией. Так, аспекты человеческого поведения, роднящие людей и животных, играя важную роль в биополитике, в то же время все чаще используются при оценке психического статуса индивида и при диагностике психических заболеваний. Важным примером перекрывания биополитики и психологии является изучение с биологических (этологических) позиций поведения политических лидеров, чьи действия, влияя на принимаемые ими решения, затрагивают судьбы целых государств и даже всего человечества.

Таким образом, биополитика возникла в результате двух эпохальных процессов – социализации и гуманитаризации биологии и биологизации социальных и гумани­тарных наук с включением биологического знания в их орбиту. Биополитика включает в себя совокупность социально-полити­ческих приложения наук о живом, в плане философской ориентации (идеологии), политической теории, практической политики. В свою очередь, биополитика входит в состав еще более широкой области – гуманитарной биологии, которая включает в себя также биоэтику, биосемиотику и широкий спектр других приложений биологии к наукам о человеке и обществе (за пределами политической проблематики). Предлагаемая книга имеет две функции – подробного учебного пособия и монографии, обобщающей новейшую литературу и авторские разработки по биополитической проблематике.

Глава первая. БИОПОЛИТИКА: ИСТОРИЯ И ОСНОВНЫЕ НА­ПРАВЛЕНИЯ

Одна из примечательных тенденций современной науки связана с образованием гибридов между разными научными областями. По меткому выражению Даниила Данина, этот процесс напоминает рождение кентавров. «Зачем нужны такие кентавры? В начале третьего тысячелетия им, по-видимому, суждено объять необъятное – осмыслить и исследовать такие проблемы, которые не удается рассмотреть в строгих понятиях одной науки. Например, место человека во Вселенной, его взаимоотношения с другими живыми организмами». (Каликинская, 2003. С.4)

Биополитика представляет «кентавра» с биологическим туловищем и политической головой. На базе биологических данных и концепций и, в особенности, исследований биосоциальных систем на разных уровнях эволюции она стремится подойти к анализу проблем политики. Это направление исторически родилось в недрах американской политологии. Политологи были озабочены недостаточностью теоретической базы своей науки и, в частности, явно недостаточным вниманием к природе человека как единственного действующего лица на политической арене. Например, эта озабоченность прозвучала в обращении к Американской политологической ассоциации со стороны её президента Дж. Уокэ (Wahlke, 1979). Уже с 60-х годов ХХ века биология привлекала внимание ряда известных политологов своими достижениями в сфере этологии (науки о поведении живых существ), экологии, нейрофизиологии, генетики, изучения проблем биологической эволюции (в том числе эволюции человека).

Исследования в рамках современной биополитики конечном счете связаны с вопросом о месте человека в плане­тарном многообразии жизни, о связи, родстве, сходстве, взаимозависимости между челове­чеством и всем биосом. Наряду с биополитикой, многие аспекты этой общей темы находятся в компетенции также и других междисциплинарных биолого-гуманитарных наук, например, биоэтики

Эта предельно общая тема волновала умы людей с древних времен, имея два основных аспекта:

• Вопрос о степени сходства или различия между чело­веком – с его поведением, потребностями, психикой, социальными струк­турами – и другими формами живого на Земле.
• Вопрос о должном отношении человека к планетар­ному биоразнообразию (биосу) – следует ли считать себя его частью или же чем-либо исклю­чительным (напри­мер, носи­телем бессмертной души, Логоса и др.); следует ли любить живое, благо­говеть перед ним (А. Швейцер) или власт­вовать над живым, эксплуати­ровать его?

Человечество давало различные ответы на эти кардинальные вопросы в разные эпохи истории. Остановимся на некоторых исторических вехах, важных для понимания концептуальных и философ­ских «корней» современной биополитики.

1.1. Предыстория биополитики.

Поставленные в рамках биополитики вопросы о сходстве-различии человека и других живых существ и о должном отношении человека к биоразнообразию получали разные ответы в рамках различных систем взглядов на устройство мира и пути его познания (освоения) человеком – в рамках разных парадигм.

1.1.1. Мифологическая парадигма. Человек в первобытном обществе осознавал себя (и поныне осознаёт себя в сохранившихся на планете анклавах первобытного строя) как часть целостного мира живого. Человек был включён в природные экосистемы и ритмы, верил в тесную взаимосвязь между ним и другими живыми существами. Отражением этого была, например, вера в тотема (мифического родоначальника) – животное или растение. Не только тотем, но и всякое живое существо, по верованиям первобытных людей, имело своего духа (у некоторых народов Севера перед охотой на медведя было принято просить прощения у его духа). «Человек тогда не противопоставлял себя окружающей природы: все предметы и явления казались ему живыми» (Бляхер, 1972. С.16). Первобытные люди создали многочисленные наскальные рисунки животных (мамонтов, оленей, носорогов, слонов и др.), которые точно «схватывали» их поведенческие характеристики. Первобытные люди подражали поведению животным в ритуальных танцах и поединках, в ходе религиозных церемоний. Характерными для первобытного общества были мифы о сотворении мира (включая всё живое и самого человека) тем или иным легендарным героем, который мог иметь образ животного (например, утки в мифах народов Севера).

«Биополитичность» мифологического сознания дополнялась – по крайней мере у некоторых первобытных племен – их практической «экологичностью», т.е. высокой степенью заботы о сохранении биоразнообразия вокруг себя. Племена Амазонии, жив­шие за счет вырубки дождевых лесов, делали это столь осторожно, что сельва успевала восстановиться, если только в дело не вмешивались цивилизованные «бледнолицые». Есть, однако, и племена (и, по-видимому, были и в доисторические времена), которые беззаботно истребляют животный и растительный мир, и с их деятельностью могли быть связаны первые локальные экологические кризисы в истории человечества (известно, например, что обитатели острова Пасхи уничтожили все росшие на этом острове деревья).

В древнейшем Египте, Индии, доантичной Греции (крито-минойская и микенская культуры, см. рис. 2) широкое распространение имели биоморфные (подобные живым существам, от греч. – жизнь и – форма) мифологические образы. Вспомним о важной роли богини-кошки Бастис в египетском пантеоне, о пристальном внимании к миру животных и растений в индийской культуре, которое отражено в древних текстах этой культуры (особенно в «Аюрведе»). Известно, что в Индии был распространен принцип ненанесения вреда живым существам (ахимса), достигший крайнего выражения в джайнизме. Тексты Вайшнавы подчеркивают духовные взаимосвязи человека и животных. Эти связи были результатом серии реинкарнаций в последовательности рыбыземноводныемлекопитающиечеловек, что соответст­вует этапам биологической эволюции (Singh, 1986). Критские вазы начала II тысяче­летия до нашей эры украшались биоморфными орнаментами (например, образами осьминогов и других обитателей морских глубин, см. рис. 3). Много биоморфных и, в частности, зооморфных (подобных животным, от греч. – животное и – форма) мифологических персонажей, обожествлённых в микенскую эпоху (XVI - XII века до н.э.), были в дальнейшем включены в состав пантеона Античной Греции. Так вошли в состав древнегреческого пантеона, например, козлоногий Пан, Апполон Сминтей (первоначально бог мышей). Критская богиня Ма обыкновенно изображалась в виде прекрасной молодой женщины, держащей змей в обеих руках. Бог Солнца (Гелиос) изображался с четверкой коней. Биоморфные мифы, переплетаясь с многовековыми эмпирическими наблюдениями, были в дальнейшем (в античную эпоху) подвергнуты рационализации и систематизации, что привело к возникновению первых научных теорий.

1.1.2. Натурфилософская парадигма. Натурфилософия была исторически связана с мифологией, но отличалась от мифологической парадигмы своим рационально-систематическим характером, т.е. она во многом была результатом логической переработки мифологических воззрений на мир живого и место человека в нём. Натурфилософская парадигма имела существенное влияние на протяжении нескольких тысячелетий (в Европе – в период от Античности до начала Нового Времени – т.е. примерно с VI века до н.э. до XVII века н.э.). При всем различии вариантов натурфилософских концепций Греции, Рима, средневековой (и ренессансной) Европы, Арабского Востока, Индии, Китая, вся натурфилософия была пронизана едиными в своей сущности идеями о том, что живые существа одушевлены, одухотворены, внутренне близки человеку. В представлении натурфилософов, весь Космос был построен по единым принципам, из единых элементов/стихий, которые наполняют собой как исследуемое живое существо, так и исследователя, поэтому "объект" (познаваемое живое) весьма тесно связан с "субъектом" (познающим человеком). Так, Гиппократ ввел представление, что четыре первоэлемента Космоса (огонь, вода, воздух и земля), проникающие любое одушевленное и неодушевленное тело, в то же время соответствуют четырем выделениям животного организма (слизь/флегма, кровь, желчь и черная желчь) и четырем темпераментам человеческой психики (флегматики, сангвиники, холерики и меланхолики).

Натурфилософские тексты были полны метафор, сравнений, аналогий и художественных образов. Они обращались не только к логическому мышлению читателя, но и к его образному видению предмета, артистическому воображению. Предмет научного изыскания формулировался в столь широких терминах, что текст фактически имел дело со всем Космосом (и поэтому заслуживал название Opera omnia, “повести обо всем”, много раз использовавшееся в эту эпоху). В отличие от современной науки, в которой преобладает "поиск новизны", натурфилософская наука стремилась "избегать новизны". Например, средневековые европейские и арабские мыслители часто рассматривали свои труды как всего лишь комментарии к работам древних классиков (Гиппократа, Аристотеля, Галена)

Процессы в любых телах – живых и неживых – зависели, по мысли натурфилософов, от немногих единых для всего сущего принципов. К числу таких принципов следует отнести характерную для школы пифагорейцев музыкальную числовую гармонию и ее частный случай – «золотое сечение» (соотношение 1/1,608 между частями того или иного объекта).

Все эти особенности натурфилософского подхода достаточны важны для адекват­ного понимания предыстории современной биополитики (и ряда других биолого-гуманитарных научных направлений). Представление о едином, слитном, наполненном жизнью мире создавало почву для далеко идущих сопоставлений между человеком и другими живыми существами. Это было свойственно многим античным мудрецам. Ионийцы не усматривали существенной разницы между душами человека и животных, Гераклит лишь приписывал душе животного большую «влажность» и поэтому сравнивал ее с душой пьяного человека, которая «увлажнена» алкоголем (см. Кременцов, 1989). Уже в античную эпоху на биологическую приоду человека ссылались при оправдании социального неравенства. Считалось, что рабам естественно быть рабами по своей природе. Специфически женские роли в социальном разделении труда также обосновывались ссылками на биологические особенности женщины, что якобы проявляется в ее некотором интеллектуальном отставании по сравнению с мужчинами (ср. ниже 6.8 о реальных различиях между полами).

Поведенческие сопоставления людей и животных, антропоморфное (уподобляющее человеку) понимание последних характерны также для взглядов Демокрита, Эпикура, Лукреция, Плутарха, некоторых неоплатоников (Порфирия). Правда, существенное значение в античную эпоху приобретает и иная тенденция, связанная с подчеркиванием различий между животными, которые подчиняются «инстинктам» () и человеком, обладателем разумной души (взгляды позднего Платона^[5], стоиков). Эта тенденция служит предшественницей средневекового теологизма (след. подраздел) с его противопоставлением человека с его бессмертной душой прочим тварям.

Аристотель признавал отличие человека как носителя «разумной души» от животных, которые наделены лишь «растительной» и «чувствующей» душ. Тем не менее Аристотель сближает человека с животными в социальном аспекте. Термином «политическое животное»^[6] ( ) он обозначает не только людей, но также пчел, ос, муравьев, журавлей, способных сотрудничать ради выполнения общей для всех работы. Среди «политических животных» одни «находятся под властью вождя, другие безначальны…» (Аристотель, 1996. С.75) – достаточно актуальное замечание в свете современной этологической и биополитической дискуссии о роли иерархических и неиерархических стуруктур в сообществах животных и в человеческом обществе. Взгляды Аристотеля (наряду с работами Платона, Гиппократа, Галена, Плиния), служили шаблонами для европейских и арабских натурфилософов на протяжении более чем тысячи лет. Это способствовало внутреннему единству натур­философской парадигмы и, более конкретно, стимулировало размышления о взаимо­связях человечества и других форм живого. Например, в ботанических трактатах А. Чезальпино (1519—1603) растения сопоставляются с животными, включая и человека. По взглядам Чезальпино, растение имеет аналог сердца (сердцевина стебля), на границе стебля и корня находится душа. Прекрасный цветок отображает то «духовное возбуж­дение», которое сопровождает у растения, как и у животного (и человека) процесс оплодотворения (цит. по: Radl, 1905). Аристотелевские сопостав­ления социаль­ного поведения человека и животных отстаивал в XVII веке Ричард Камберленд. По его убеждению, “все природные причины, которые побуждают животных к социальной кооперации – родительская забота, взаимопомощь и реципрокные отношения – столь же сильны у человека, как и у животных” (Cumberland, 1672, цит. в изложении: Arnhart, 1994).

Помимо биологической природы отдельного человеческого индивида, в разные эпохи истории речь шла также о сходстве между биологическими объектами и целыми государствами. Государство сопоставляли с живым организмом, а отдельные социальные слои и классы – с органами этого организма. Рабы именовались «руками» государственного организма, его верховный правитель сравнивался с «головой», богатые, но непродуктивные слои общества – с «желудком». В античную эпоху существовали и басни, подчеркивавшие взаимозависимость «органов» государства» как целой системы. Например, существовала нравоучительная басня о «руках» (т.е. классе рабов), отказавшихся работать на «желудок» (богатых рабовладельцев) и погибших вместе с ним. Идея о подобии государства с его политической системой – и живого организма имеет сторонников и по сей день.

Таким образом, натурфилософия настаивала на близком сходстве-родстве человека и других существ, человеческого общества – и сообществ других форм живого, что облегчало проведение сопоставлений, которые с сегодняшних позиций можно обозначить как предбиополитические.

1.1.3. Теологическая парадигма (от греч. – Бог, – резон, ум). В связи с возникновением в Европе христианства схема мира усложняется: наряду с природой и человеком (человечеством) возникает третий полюс – Бог. Теперь возникает необходимость разобраться со взаимоотншением не только живой природы и человека, но и человека и Бога. Известно, что христианская религия проводит достаточно резкие разграничительные линии по принципу:

Бог Человек Другие живые существа

Творец Носитель бессмертной души Твари

Противопоставление носителя души остальным «тварям» препятствует возможности сопоставлений между ними. Более того, отцы церкви полагали, что внимание христианина должно быть приковано к Богу, а исследование «тварного мира», если оно не является греховным любопытством («похотью очес» по Августину), может быть допущено, если оно имеет «целью не удовлетворение суетной и преходящей жажды знания, но приближение к бессмертному и вечному» (Фома Аквинский, цит. по: Бляхер, 1972. С.37). В этих рамках живая природа имеет символическое и аллегорическое значение. Так агнец и виноградная лоза выступают как символы Христа.

Любопытно, что символическое видение природы тем не менее давало некоторые возможности для сопоставлений между живой природой и полити­ческим устройством человеческого общества. Для средневекового сознания казались естественными организмические метафоры (например, «король – голова государства» и
«церковь – душа государства»), которые ранее использовались Платоном и Аристотелем. В Средние Века эти метафоры подхватывает Марсилио Падуанский, рас­сматривающий государство как «живое существо». Сходные аналогии упоминаются и в сочинениях Фомы Аквинского. Характерное для средневековой христианской теологии убеждение, что Вселенная “устроена столь чудесно ради человека и на его пользу” (Раймунд Сабундский) соответ­ствовало и практической установке человека на роль хозяина, повелителя всех других живых существ.

Католический (и далее протестанский) теологизм, по мнению некоторых неортодоксальных («экологических») церковников ХХ века (Кеннета Боулдинга, Линна Уайта), обусловив представление о верховенстве человека в мире, способствовал агрессивной, эксплуататорской установке человека по отношению к природе и косвенно – нынешнему экологическому кризису. Утверждается, что уже в Средние Века были подготовлены теологические предпосылки для хищнической эксплуатации живой природы, характерной для позднейшей наукоцентристской и технократической эпохи.

Однако, по словам теолога Кеннета Котена, автора книги «Христианская биополитика» (Сauthen, 1971), в христианстве развивается и иная, более «биополитичная» установка по отношению к живому. Несмотря на признание различия в статусе человека и остальных существ, делается упор на единство и целостность всего Творения, на ответственность человека перед ним. Анализируя фрагменты Библии (например, известные слова Бога: «Пло­дитесь и размножайтесь…»), Котен приходит к выводу, что речь в Библии шла не об эксплуатации природы, а об использовании ее ресурсов при обязательном условии заботы о ней и ответственности за нее. Особо отметим в этой связи взгляды и дея­тельность средневекового монаха Франциска Ассизского, который прославился своей заботой о живых существах и убеждением, что все цветы, птицы, муравьи, волки вносят свой вклад в воздание хвалы создателю.

В рамках единого Богозданного мира возможны и дозированные сопоставления между, скажем, социальным поведением человека и его аналогами у животных, что означает определенное поле деятельности для биополитики и в рамках теологической картины мира.

Итак, христианский теологизм включал в себя течения мысли, которые в разной мере акцентировали границу между человеком как обладателем нетленной души и всеми прочими «тварями».

1.1.4. Механистическая (физикалистская) парадигма. Механицизм как новая научная парадигма формируется в XVI–XVII веках в Европе как противовес и теологизму Средних Веков, и рассмотренной нами ранее натурфилософии. Приверженцы этой парадигмы – философы (Бэкон, Декарт, Спиноза, Гоббс) и ученые (в биологии – Борелли, Сильвиус, Гофман) подчеркивали различие между человеком как обладателем разума и другими живыми существами. Сторонники механицизма объявляли их автоматами, машинами (как их именовал П. Гофман), механизмами (откуда и сам термин «механицизм»)^[7].

Человек по Декарту имел двойной статус: тело есть механизм («вещь протяженная»), интеллект – «вещь мыслящая». Соот­ветственно, сопоставления человека и других существ допустимы в этих концепту­альных рамках лишь в соматическом (телесном) аспекте, т.е. на уровне анатомии, примитивной физиологии. Как и у животных, так и у людей Декарт и другие механицисты признавали наличие примитивных поведенческих реакций (которые не­сколько позже стали называться «рефлексы»); примером может служить отдергивание руки от раскаленного предмета. И у животных, и у людей Декарт представлял себе нервную систему в виде «трубок», по которым перекачивались «флюиды». Известно, что Декарт пытался изготовить «механическую утку». Упомянутый Дж. Борелли пытался объяснить двигательное поведение животных в рамках механической статики.

В отличие от Аристотеля, Томас Гоббс полагал, что политическое устройство человеческого общества нельзя сравнивать с организацией сообществ животных (например, семей социальных насеко­мых). Он утверждал в «Левиафане», что сообщества животных имеют естественную (природную) основу, в то время как отношения людей в социуме опираются на договоры между ними. В отличие от животных, люди являются разумными и в то же время эгоистичными существами, поэтому их объединение ради общего блага требует не только договоров, но и сильной власти – Левиафана.

Критика Гоббсом Аристотеля обозначило борьбу двух тенденций в европейской науке. С взглядов Гоббса можно проследить тенденцию к жесткому разграничению природы и культуры, естественных и гуманитар­ных наук. Приверженцы подобных жестких дихотомий до сих пор достаточно много­численны (и влиятельны) и в гуманитарных науках, и в самой биологии. Оспаривая правомерность поведенческих сопоставлений человека с другими сущест­вами, они заставляют биополитиков (и представителей родственных областей науки – этологов, зоопсихологов и др.) постоянно оттачивать свою аргументацию.

Хотя натурфилософская парадигма более соответствует духу современной биополитики, чем парадигма механицизма, тем не менее последний также создал определенные предпосылки для неё. Если Декарт сравнивал человека и животных на урповне нервных рефлексов и флюидов, то ныне биополитика включает в себя сравнительные исследования по нейрофизиологии лю­дей и животных. Как можно понять социальное поведение человека, если не разоб­раться с работой центрального координатора этого поведения – мозга? «Основная зависящая от человека движущая сила истории, её наиболее мощный и эгоистический детерминант – это особенности восприятия и деятельности сложного мозга человека» (Тетиор, 2001а. С.13). Становление нейро­физио­логического направления биополитики, несомненно, связано с постепенным развитием и усложнением картезианских представлений о «флюидах» и «рефлек­сах».

Механицизм и, говоря шире, физикализм, доказал на протяжении 300 лет как свою плодотворность (достаточно указать на успехи физиологии XIX века и молекулярной биологии ХХ века: обе исследовательских программы были основаны на «сведении биологического к физико-химическому»), так и свои неизбежные ограничения. Последние объяснялись тем, что живые существа в принципе не сводимы к неживым объектам и уже примитивные организмы демонстрируют специфические свойства (в том числе, социальное поведение), которые «не по зубам» физико-химическим наукам как таковым.

Как протест против физикализма, в биологии неоднократно наблюдалось оживление натурфилософских подходов. Яркий пример – течение немецкого романтизма конца XVIII–начала XIX веков (Шеллинг, Гердер, Гёте, Окен, Тревиранус и др.). И.Г. Гердер считал историю человеческого общества продолжением развития природы в целом и подчеркивал сходство между человеком и орангутаном, особенно в строении мозга. В трактате «О мировой душе» он рассматривал природу как единый живой организм. Один из основоположников геологии как науки Дж. Хаттон высказывал в 1788 г. сходные идеи: «Я считаю Землю суперорганизмом, и ее надлежит исследовать физиологии» (цит. по: Corning, 2003a). Сам термин «суперорганизм» доныне не утратил актуальности, ибо он был возрожден в применении к сообществам насекомых У.М. Уиллером в 1928 г. В последние годы выдающийся американский биополитик Питер Корнинг широко пользуется понятием «суперорганизм» в своих работах (см. раздел 3.5. данной книги).

В ХIX веке немецкие ученые Т. Шванн, М. Шлейден разработали клеточную теорию, рассматривавшую организм животного или растения как совокупность клеток как элементарных единиц живого. Эта теория имела натурфилософскую предысторию в виде представлений натурфилософа Окена об “инфузориях” как составных частях всех живого и Ж.Б. Ламарка о “клеточной ткани” (tissu cellulaire) как основе строения живых организмов. Рудольф Вирхов уподоблял многоклеточные организмы “клеточным государствам”. Эти воззрения долго считались беспочвенной натурфилософской спекуляцией, не имеющей отношения к науке.

Однако ныне времена изменились. Современный цитолог Ю.М. Васильев (2000. С.189) отмечает: «Каждая клетка в нашем и любом многоклеточном организме является… членом сложнейшего сообщества. Еще 100 лет назад знаменитый немецкий патолог Р. Вирхов… назвал наш организм «государством клеток». И в государстве, и в организме поведение индивидуума (клетки или человека) разумно и нормально тогда, когда он адекватно реагирует на социальные сигналы – сигналы от других членов сообщества. Человек, не реагирующий на социальные сигналы, часто становится преступником. Клетка, неадекватно реагирующая на социальные сигналы, может дать начало опухоли». Мы здесь подготовляем историко-научную почву для более подробной дискуссии о кооперативном поведении не только многоклеточных, но и одноклеточных существ (см. главу четвертую, разделы 4.8 и 4.14—4.15).

Поле для сопоставлений между человеком и животными расширилось и в рамках самого физикализма в XVIII веке, когда способность реагировать на раздражители, «ощущать» стала рассматриваться как универсальное свойство всего живого. При этом не только «рефлексы» но и более сложные формы мышления человека также объяснялись с механистических позиций (французские просветители). Так П.Х. Кабанис уподоблял мозг желудочно-кишечному тракту, мышление – пищеварению, а мысли – экскрементам. Другой французский материалист той же эпохи – Ж.О. Ламетри – сравнивал психическую деятельность различных животных и человека и полагал, что «переход от животных к человеку не очень резок» (цит. по: Бляхер, 1972. С.107). Приписывая разум общественным животным, Р.А. Реомюр прямо сопоставлял их социальную организацию с таковой человеческого общества в работе «Естественная история насекомых».

Как писал один из выдающихся деятелей французского Просвещения Гольбах, «Человек – произведение природы, он существует в природе, подчинен ее законам, не может – даже в мысли – выйти из природы» (Гольбах, 1963. С. 59). Мы приводим эти слова потому, что в них сформулировано кредо весьма важной для биополитики позиции натурализма – представления о природной сущности человека и социума (см. подробнее раздел 2.1.).

Кратко рассмотренный нами исторический материал говорит об определенной двойственности философских предпосылок биополитики. Вопрос о месте человека среди биоразнообразия может решаться в рамках натурфилософского представления о единстве одушевленного, одухотворенного мира. В то же время, важный аспект этого вопроса – проблема сходства между человеком и другими живыми существами – вписывается также и в парадигму, основанную на механисти­ческом материализме. Иначе говоря, предпосылкой биополитики (и других междисциплинарных биолого-гуманитарных направлений) может служить как одушевление и одухотворение природы, так и определенная «механизация» самого человека. Обе предпосылки реаль­но работают в современной биополитике и обусловливают ее концептуальную неоднородность, даже эклектичность («соединение несоединимого»).

1.1.5. Эволюционная парадигма. Основоположник систематики живого Карл Линней в рамках распространенного в XVIII веке убеждения в том, что «природа не делает скачков» утверждал постоянство биологических видов (видов столько, сколько их сотворило бесконечное существо). Однако на протяжении того же XVIII века все большую популярность приобретают представления об изменчивости органического мира – взгляды трансформистов (например, де Майе). К началу следующего столетия оформляется эволюционизм. Представление об эволюции как процессе развития всего живого, породившем и все биоразнообразие, и человека важны для современной биополитики и всей гуманитарной биологии.

Великий эволюционист Жан Батист Ламарк рассматривал внутреннее стремление живых организмов к совершенству в качестве одного из важнейших факторов эволюции (вторым фактором эволюции Ламарк считал «наследование благоприобретенных признаков» – например, упражнение того или иного органа на протяжении многих поколений способствовало его прогрессивному развитию у потомков). Некоторые из биополитиков современности во многом поддерживают взгляды Ламарка (Агни Влавианос-Арванитис) или применяют его тезис о «стремлении к самосовершенствованию» в своих концепциях (Т. Торсон, К. Котен).

Трудно переоценить биополитическое значение теории эволюции на основе естественного отбора Чарлза Дарвина, чьи взгляды в усовершенствованной и модифицированной форме (неодарвинизм, синтетическая теория эволюции) легли в основу многих исследовательских направлений биополитики. Дарвинизм характеризуется ярко выраженным социоморфизмом – уподоблением биологических систем человеческому обществу. Центральная идея теории Дарвина (1859 г.) о борьбе за существование возникла под влиянием взглядов Томаса Мальтуса в области политической экономии. В работе «Опыт о законе народонаселения» (1798 г.). Мальтус говорил о борьбе за ограниченные ресурсы в человеческом социуме на фоне роста населения, который может быть остановлен лишь эпидемиями, войнами – или ограничением рождаемости. В дальнейшем – в конце XIX и в ХХ веке – социоморфный подход используется в науках о живом достаточно широко. Например, экология и далее социобиология во многом строились на базе заимствованных из экономики категорий.

Дарвин активно сопоставлял человека и животных, приписывая последним ту или иную степень развития разумных способностей. «Небольшая доза соображения или разума… часто наблюдается у животных, даже низко стоящих на ступенях лестницы природы» (Дарвин, 1926. С.255). Дарвин подробно останавливался на сложной социальной жизни муравьев, пчел, ос, чьи социумы, в силу известного организационного сходства с человеческим обществом, поныне стимулируют социобиологические и биополитические сопоставления (Wilson, 1975; Arnhart, 1994).

Влияние идей Дарвина способствовало в XIX веке распространению социоморфных взглядов на сообщества животных, а также сопоставлениям людей и животных с точки зрения интеллектуальных способностей и коллективного поведения. Г. Спенсер в своих работах выводил социальную организацию человеческого общества из таковой сообществ животных.

А.Эспинас (1898) в книге «Социальная жизнь животных» формулирует основную цель своей работы следующим образом: «Мы... хотим, если это можно, уловить известное число общих законов, приложение которых… помогало бы уяснить отношение животной социологии к биологии, с одной стороны, и к политике, с другой». Свою лепту в сопоставление политической организации человеческого общества и биосоциальных систем внесли также У. Самнер и Л. Вард.

Политические системы уподобляли живому организму О. Конт, Г. Спенсер и – значительно позже – Э. Дюркгейм. Политолог и американский президент В. Вилсон в 1908 г. провозгласил, что правительство – это «не машина, а живое существо. Оно соответствует не теории Вселенной, а теории органической жизни. Оно подчиняется не Ньютону, а Дарвину» (Wilson, 1908, цит. по: Somit, 1972. P.10). Президент Американ­ской политологической ассоциации А.Л. Лауэлл дал своему выступлению в 1909 г. заголовок «Физиология политики».

Исследования биосоциальных систем на рубеже XIX—XX веков проводились также и на растительных объектах. В России И.К. Пачоский, П.Н. Крылов и далее В.Н. Сукачев разрабатывали новую науку фитосоциологию^[8] (первоначально названную Пачоским «флорология»), посвященную возникновению, истории развития и распространению сообществ (ассоциаций, форма­ций) растений. В частности, Пачоский (1896, цит. по Пузанов, Гольд, 1965), говоря об «общественной жизни растений», проводил аналогии между сообщест­вами растений и человеческим социумом. С биополитической точки зрения представляют интерес также работы Г.Ф. Моро­зова, считавшего лес «сложным организмом», «социальным целым», «социальным и вместе с тем географическим» явлением». Он отмечал, что «лес есть не просто совокуп­ность древесных растений, а представляет собой сообщество, или такое соеди­нение древесных растений, при котором они проявляют взаимное влияние друг на друга, порождая тем самым целый ряд новых явлений, которые не свойствены одиноко стоящим деревьям» (Морозов, 1912. С.29). В антропоморфном стиле Морозов указывал на сложную гамму взаимоотношений между деревьями в лесу, которые, помимо борьбы за существование, способны и на «защитное действие» друг по отношению к другу.

В начале ХХ века П.А. Кропоткин (1918) создает свое учение. Основным фактором эволюции объявляется взаимопомощь живых существ и их совместная борьба против суровых условий среды, а не борьба за существование между биологическими индивидами. Кропоткин полагал, что эволюция живого и эволюция человеческого общества подчиняются единым основным законам. Его «добровольно-анархическая» модель социума с сетями «бесконечно разнообразных групп и федераций всех размеров и рангов» подкреплялась примерами, взятыми из жизни сообществ животных, способных к «бессознательной взаимной поддержке».

Известно, что в истории науки нередко последователи того или иного корифея доводят его взгляды до крайности – ad absurdum. Не избежал этого и Дарвин, учению которого оказали «медвежью услугу» так называемые социал-дарвинисты, слишком прямолинейно выводившие социальное поведение человека из теории естественного отбора и рассматривавшие социум, как и всю живую природу как скопище хищников «с окоровавленными когтями и зубами»^[9] (red in teeth and claw – по выражению Т. Гексли). Впрочем, как считает историк науки П.Дж. Баулер, произошел исторический казус – именовавшие себя «социал-дарвинистами» ученые не были, строго говоря, последователями Дарвина. В «социал-дарвинизме» можно усмотреть продолжаю­щееся воздействие ламаркизма с его идеей о внутреннем стремлении организмов к совершенству (Bowler, 1993). Именно вера в это стремление соответствовала убеждению в однолинейном характере эволюции, стремящейся к прогрессу (в интеллектуальном и моральном плане). Это давало ученым право рассматривать различия питекантропа и неандертальца, дикаря и цивилизованного европейца как стадиальные («дикарям еще расти и расти до англи­чан»).

Расположение «дикарей» и «цивилизованных» по разным ступеням прогрессивной эволюции стимулировало расизм и евгенику с выбраковкой носителей нежелательных генов (стимулированная работами Ф. Гальтона о наследовании талантов в родослов­ных), давало эволюционную санкцию «здоровой конкуренции», «праву сильнейшего» и войнам в человеческом обществе. В рамках «социал-дарвинизма» человек прямо отождествлялся с другими представителями животного царства. Утверждалось, например, что человек, в силу своего звериного происхождения, жаждет крови своих же собратьев.

Негативные стороны «соци­ал-дарвинизма» повинны, среди других факторов, в охлаждении инте­реса в ХХ веке к научным подходам, которые с сегодняшних позиций можно охарак­теризовать как «предбиопо­литические». «Идеологические спекуляции, «научные» оправдания социального неравенства, расистские «выводы»… надолго дискредити­ро­вали саму идею исследования влияния биологических характеристик на социальное и полити­ческое поведение людей» (Зуб, 1995б).

Соответственно, начиная с 10-20 гг. ХХ века, в международном сообществе ученых наблюдается серьезное разочарование в научной ценности сопоставлений между человеком и живот­ными, человеческим социумом – и биосоциальным системами. Вопрос о месте человека в биоразнообразии планеты переосмысливается с позиций уникальности Homo sapiens. Интерес к эволюционно-консервативным граням поведения, психики, эстетики, политической деятельности человека, ослабший в середине века оживляется вновь в 60е-70-е годы прошлого века в связи с развитием этологии, экологии, нейрофизиологии, а также с зарождением самой биополитики.

1.1.6. Социогуманитарная парадигма в биологии. В ХХ веке, особенно во второй его половине, некоторые биологи начинают возрождать в своем научном творчестве элементы натурфилософского подхода к живому. Акцентируется сходство, родство, сопоставимость человека с другими живыми существами, человеческого социума – с их сообществами (биосоциальными системами). В биологию вносятся концепции, разработанные в русле социальных и гуманитарных наук.

Даже в стане микробиологов – людей, посвятивших себя невидимым и, казалось бы, примитивным одноклеточным тварям – термины типа «поведение бакте­рий», «социальность у бактерий» и даже «бактериальный альтруизм» уже не шокируют научное сообщество. На другом крыле биологических наук – в прима­тологии (науке о приматах) –многие учёные склоняются к убеждению, что име­ется плавный переход между поведением человека и других приматов, более того, что некоторые элементы морали есть и у других животных (Goodall, 1994; de Waal, 1996). Растущая социогуманитарная компонента современной биологии всё более меняет наш взгляд на человека, человеческое общество. Хотя уникальность человека не отрицается, оказывается тем не менее, что некоторые из наиболее ”тонких” сторон способностей человека, включая способность познавать мир, чувствовать прекрасное, иметь моральные нормы, опираются на эволюционно-биологические предпосылки. По соответствующим параметрам возможно дозированное сравнение человека и других живых существ. Например, когнитивные (познавательные) способности активно иссле­дуются в наши дни у животных. Полученные в таких исследованиях данные исполь­зуются сторонни­ками междисциплинарного биолого-гуманитарного научного направ­ления – эволюционной эпистемологии (Д. Кэмпбелл, Г. Фольмер и другие).

Итак, возникновение в ХХ веке биополитики, равно как и других биосоци­альных и биогума­нитарных дисциплин представляет собой результат истори­ческого развития науки о живом. Биопо­литика вобрала в себя философские идеи и установки, связанные с раз­личными парадигмами, но особенно важную роль сыграли идеи натурализма и эволюци­онизма.

1.2. Биологические предпосылки биополитики.

Итак, во второй половине ХХ века намечается тенденция сближения биологии с науками о человеке и обществе. На новом научном уровне формируются предпосылки для возрождения натурфилософии – по крайней мере реабилитации ее центральной идеи о единосущности человека и природы. Ориентирующее влияние этой тенденции. было дополнено во второй половине ХХ в стимулирующим действием на биополитические исследования конкретных биологических направлений научного поиска. Эти биологические направления будут кратко рассмотрены здесь и более подробно разобраны ниже в связи с соответствующими областями самой биополитики как главного предмета настоящей книги.

1.2.1. Этология. Предметом этологии является поведение живых организмов. Этоло­гия достигла значительных успехов в последние десятилетия. Но ее концептуальный и эмпирический фундамент создавался, уже начиная с 30—40 годов, классическими исследованиями О. Хайнрота, К.Лоренца (и далее его ученика И. Айбль-Айбесфельдта), Н. Тинбергена, К. фон Фриша. Если в классической этологии упор делался на врожденном видоспецифическом^[10] поведении в природных условиях, то в дальнейшем предмет этологии был расширен в сторону изучения не только врожденных, но и приобретенных в ходе обучения и накопления индивидуального опыта форм поведения.

Данные о поведении животных были применены, иногда недостаточно обоснованно, к человеческому поведению, тем самым изменив наш взгляд на самих себя. «Использование этологических концепций для изучения поведения человека вызвало особенно мощный резонанс, породило бурные дискуссии и привлекло внимание к этологии не только биологов и психологов, но и представителей самых разных гуманитарных дисциплин (антропологии, социологии, семиотики и лингвистики, философии), а также деятелей в сфере политики, религии и искусства» (Гороховская, 2001. С.5). Особое значение имели поведенческие исследования с близкими эволюционными «родичами» человека – приматами. К началу 70-х годов прошлого века формируется этология человека как самостоятельная поддисциплина (см. 4.1. ниже).

Книга-бестселлер этолога и популяризатора Д. Морриса (Morris, 1967; Моррис, 2001) «Голая обезьяна» была посвящена сравнению пищевого, полового, самоохранительного и других видов поведения человека («голой обезьяны») с поведением других приматов^[11]. В последующие годы выходят другие популярные книги Морриса на ту же тему (например, в 1969 г. публикуется «Человеческий зоопарк»). Н. Тинберген в статье «О войне и мире у животных и людей» (Tinbergen, 1968) подчеркивал важную роль в человеческом обществе эволюционно-древних форм поведения, например, охраны индивидуальных и групповых территорий, а также доминирования и подчинения, ведущего к формированию иерархических структур. Подробнее этология и ее приложения к человеку в связи с биополитикой будут рассмотрены в четвёртой главе книги.

1.2.2. Эволюционные теории. «Эволюция – более чем научная теория... Это, вероятно, наиболее влиятельная идея, когда либо возникшая в науке. Идея эволюции оказывает влияние на социальную политику, церковные проповеди и многое другое» (Hunter, 2001. P.7). Ранее мы уже видели, какую важную подготовительную роль сыграла теория эволюции Дарвина в контексте предыстории биополитики. Эволюционные идеи продолжают оказывать сильное влияние и на современную биополитику. Однако какого толка эти эволюционные идеи?

В ХХ веке разработан современный вариант дарвиновской теории эволюции (неодарвинизм, синтетическая теория эволюции), согласно которой эволюция основана на избирательном сохранении в ряду поколений наиболее приспособленных генотипов (естественный отбор генов). Естественный отбор предполагает конкуренцию за выживание и размножение различных генетических вариантов, возникающих в результате случайных мутаций, рекомбинаций генов и др.. Эти положения неодарвинизма разделяют многие биополитики, однако они дополняют их идеями социобиологии (о ней – в следующем пункте) о родственном и взаимном альтруизме. Среди приверженцев современного варианта дарвинизма биополитики А. Сомит и С. Петерсон, которые вслед за некоторыми биологами-эволюционистами (например, С. Гулдом) допускают крупные «скачки» с формированием новых форм живого (концепция «прерывистого равновесия» – punctuated equilibrium, Somit, Peterson, 1992), а не только медленные постепенные эволюционные изменения (микроэволюция), которые постулировал сам Дарвин в «Происхождении видов».

Для биополитики особенно интересны эволюционные теории, в которых, в соответствии со взглядами П.А. Кропоткина (1918), уделяется существенное внимание кооперации между живыми существами, а не только конкуренции между ними. Так П. Корнинг и его последователи дополняют дарвинизм идеей о том, что естественный отбор идет не только на уровне индивидов, но и на уровне целых групп, систем из многих организмов (Corning, 1983, 2001a,b, 2002, 2003a,b; Корнинг, 2004). Корнинг цитирует в этой связи работу о муравьях Берта Хёллдоблера и Эдварда О. Уилсона: «Удивительные достижения муравьев-ткачей и других высокопродвинутых видов являются результатом не сложных действий отдельных членов колонии, а согласованного поведения многих товарищей по гнезду, которые трудятся сообща... Один муравей сам по себе – сплошное разочарование, это в действительности еще не муравей... Колония представляет собой эквивалент организма, это /функциональная/ единица, исследование которой необходимо для понимания биологии колониальных видов» (Wilson, Hlldobler, 1994, цит по: Corning, 2003a). Человеческое общество с его политической системой рассматривается Корнингом и другими биополитиками также как «коллективное предприятие, нацеленное на выживание».

1.2.3. Социобиология определяется как систематическое изучение биологического базиса социального поведения у животных и человека (Wilson, 1975). Возникает вопрос, в чем отличие социобиологии от этологии (см. 1.2.1), также посвящающей себя изучению поведения (некоторые этологи особо выделяют социальную этологию как область этологии, занятую «социальным поведением на уровне сообществ животных», см. Гороховская, 2001).

Если этологи посвящают себя эмпирическим, полевым исследованиям своих объектов, то социобиологи, опираясь на неодарвинизм, формулируют теории, строят математические модели и делают теоретические выводы. «Социобиологи значительно реже обращаются к сбору полевых данных и предпочитают ограничиваться отдельными примерами, которые часто заимствуют из других исследований (в том числе и этологических)» (Бутовская, 1999. С.20). Не порывая с неодарвинизмом, социобиологи ставят себе цель объяснить не только конкурентное, но и кооперативное поведение живых существ – предпосылку формирования ими биосоциальных систем. Даже акты альтруизма (самопожертвования ради других) не противоречат теории естественного отбора, если это родственный (жертва ради генетических родичей, Hamilton, 1964/1996) или взаимный альтруизм (жертва в расчете на жертву со стороны того, кому оказана поддержка, Trivers, 1971/1996). Мы вернемся к этим вариантам альтруистического поведения в главе четвертой.

Слово «социобиология» в последние годы вышло из научной моды, в нем часто усматривают негативное политическое значение (рассматривая социобиологию как новую версию социал-дарвинизма и жесткого натурализма начала ХХ века, приравниваших человека к животному). Созданное в 1989 г. Европейское социобиологическое общество (European Sociobiological Society) объявило в 2001 г. о своей ликвидации, оно было поглощено Международным обществом этологии человека, а специальный международный журнал Ethology and Sociobiology еще в 1996 г. приобрел другое название – Evolution and Human Behavior. Проблематика социобиологии была в большой мере подхвачена родственным научным направлением под названием «эволюционная психология» (см. подробнее раздел 4.10 ниже).

1.2.5. Экология может быть определена как наука о взаимотношениях биосистем между собой и со средой их обитания (авторский вариант определения, комментарий см. в разделе 7.1.1). В основном экологические исследования посвящаются биосистемам надорганизменных уровней (построенным из многих живых организмов) – популяциям, биоценозам, экосистемам (биогеоценозам), наконец, биосфере в целом.

Экология, как известно, тесно связана с проблематикой охраны биоса (живого покрова планеты). Публикация таких книг, как "Безмолвная весна" Р. Карсон (Carson, 1962) в начале 60-х годов вызвала к жизни первую волну движения в защиту окружающей среды.

«Впервые за свою короткую историю человечество столкнулось с общими, а не частными ограничениями. Предостережение Т. Мальтуса… о том, что население увеличивается быстрее, чем источник питания, принимает новую и более зловещую форму по мере того, как мы видим, что рост населения и загрязнения обгоняет производство и восстановление всех ресурсов, а не только пищи. Как следствие этого и широкая публика, и специалисты, которых раньше интересовала лишь очень небольшая часть окружающей среды, стали ревностно изучать исходные принципы экосистем…», писал в те годы Ю. Одум (1975. С.518).

Не случайно, что именно в этот период выходят из печати первые статьи по биополитике, в которых угрозе глобального загрязнения сред планеты, неконтролируемого роста населения планеты и исчерпания жизненных ресурсов отводятся большие разделы. В последующие десятилетия люди начали проявлять все большую тревогу в отношении проблем окружающей среды.

Особо отметим разработки У. Винни-Эдвардса и других биологов по популяционной экологии (“социальной экологии”). Взаимодействия внутри экосистем между слагающими их популяциями и ассоциациями между индивидами внутри популяций (ассоциаций) – по существу зона перекрывания экологии и этологии, что подчеркивается наличием многочисленных публикаций по поведенческой экологии (behavioral ecology), в том числе и посвященных исследованию поведения вида Homo sapiens.

1.2.5. Нейрофизиология. Для понимания социального поведения и политической деятельности человека весьма существенное значение имели проводившиеся на протяжении всего прошлого века исследования по функционированию нервной системы и в особенностиголовного мозга. Мозг, как и вся нервная система, представляется совокупностью модулей – полуавтономных функциональных комплексов (MacLean, 1996; Gazzaniga, 1996). Мозг включает как архаичные, так и молодые в эволюционном плане модули. Было показано наличие в составе мозга человека и других высших приматов (человекообразных обезьян) трёх параллельно работающих модулей: рептилиального мозга, палеомаммального мозга (лимбической системы), неокортекс (новой коры). Новые структуры наслаиваются на более древние, и архаичные модули мозга оказывают продолжающееся влияние на социальное поведение человека и его политическую деятельность. На всем протяжении истории человек проявлял «яркие «животные» эмоции и упрощенное мышление, не способное к оценке будущих последствий» (Тетиор, 2001а. С.18).

В этой связи отметим разработки последних десятилетий по влиянию процессов в древних модулях мозга на разумную деятельность человека, которая, казалось бы, полностью контролируется его сознанием. Например, решения политических лидеров могут диктоваться неосознаваемыми ими мотивами (хотя эти лидеры и приводят рациональные аргументы post factum). Тесно взаимодействующие с Р. Мастерсом и другими биополитиками американские нейрофизизиологи (М. Газзанига, М.Т. МакГвайер) сравнивают человеческое сознание с «журналистом, который в последнюю очередь узнает о том, что реально происходит в мозгу».

В то же время в организации и функционировании мозговых структур проявляется не только сходство-родство человека и остальных «тварей», но и уникальность человека, прослеживаются не только эволюционная траектория человека, но и инновации, связанные с достигнутым им уровнем развития. В качестве конкретной иллюстрации этого отметим, что «на фоне преобладания негативных, тревожных эмоций у животных, мозг человека поощряет стремление к получению положительных эмоций, в том числе даже и полностью искусственным путём» (Тетиор, 2001а. С.14).

Не меньший интерес представляют проблемы нейрохимии. В частности, вещества, необходимые для передачи импульсов между нервными клетками – нейротрансмиттеры, например серотонин, дофамин, норадреналин, окись азота, оказывают значительное влияние на поведение животных и человека. Повышенные и пониженные концентрации нейротранс­миттеров в мозгу вызывают риск аномального, неадекватного (например, агрессивного) поведения, что приводит к ряду серьезных этических, юридических и политических проблем.

Загрязнение окружающей среды воздействует на уровни нейротрансмиттеров в мозгу. Так «исследования по структуре мозга и нейрохимии показывают, как токсичные химикалии нарушают нормальные эмоциональные реакции и поведение» людей. (Masters, 2001; Masters et al., 2000).

Жизненный опыт, обучение влияют на формирующиеся в процессе индивидуального развития связи между нервными клетками. Это связано с таким явлением как импринтинг – прочным запоминанием информации в соответствующий возрастной период (например, речь развивается до возраста 4 года, если ребенок не имеет речевой практики, наступает «синдром Маугли»). Этологи человека, биополитики связывают с импринтингом процесс индоктринации – некритического восприятия подрастающим поколениям той или иной идеологии под манипулирующим воздействием политических элит.

1.2.6. Генетика. Генетика, наука о наследственности и изменчивости живых организмов (Дубинин, 1985), добилась существенных успехов в исследовании единых для всего живого механизмов наследования. Тем самым, генетика способствовала пониманию всего живого как единой целостности («тела биоса» в терминологии А. Влавианос-Арванитис) и стимулировала сравнительное изучение наследственных признаков у человека и других форм живого. Так генетика объективно способствовала распространению идей натурализма (кратко обозначенного выше), и не случайно, что биополитика формируется в 60-е годы прошлого века, непосредственно вслед за расшифровкой генетического кода ДНК «кембриджской группой» ученых (Ф. Крик, Л. Барнет, С. Бреннер, Р. Ваттс-Тобин) в 1961 г.

При упоминании термина «генетика» в связи с биополитикой у читателя, вероятно, возникают ассоциации с недавними сенсациями в области генетических технологий Эти методы составляют часть арсенала исследова­тельского направления ХХ века, названного биотехнологией и посвященного промышленному использованию биологических процессов и агентов на основе получения высокоэффективных форм микроорганизмов, культур клеток и тканей растений и животных с заданными свойствами. К 2003 году в основном завершен многообещающий и в то же время потенциально небезопасный проект расшифровки генома человека. Всё это породило целый комплекс проблем этического, юридического и политического характера. Одной из основных проблем была угроза случайного или, что еще хуже, преднамеренного создания генетических монстров. Эта угроза, звучавшая уже на конференции в Асиломаре (США) в 1975 г., неизмеримо возросла и пополнилась новыми гранями в 90-х годы в связи с масштабным производством трансгенных растений и животных, генетическим клонированием (сегодня овечки Долли, Олли, Полли, завтра – клонированный человек?), генной терапией и т.д. Некоторые из биополитиков (В.Т.Эндерсон в США, Ф. Герхардт в Германии) рассматривают генетические технологии как важнейшую составляющую практической биополитики. Ведь вопрос ставится о возможности создания генетически модифицированных растений, животных и даже людей. «Ветхий Адам выходит из своей шкуры. Он собственными средствами создает новую природу» (Gerhardt, 2001. S.859).

Тем не менее, значение генетики для биополитики не исчерпывается генноинженерными сенсациями. Многие биополитики говорят о влиянии генов человека, возникших в ходе его эволюции, на социальное поведение (включая политическую деятельность). «В приложении к Homo sapiens, эта теория /имеется в виду теория эволюции – прим. А.О./ приводит нас к единственно возможному выводу: политическое поведение во многих случаях находится под влиянием генетически передаваемых из поколения в поколение тенденций, которые являются результатом эволюционной истории нашего вида» (Somit, Peterson, 1998. P. 6). Генетический подход к поведению человека представляет серьезные трудности, ибо характеристики человека находятся под воздействием не только наследственных факторов, но и среды, воспитания, жизненного опыта. Более того, даже если удается выявить зависимость того или иного признака от наследственных факторов, последние в большинстве случаев представляют собой сложные комплексы генов, что резко затрудняет их генетический анализ (Зуб, 1998). Несмотря на все эти проблемы, в последние годы в связи с расшифровкой генома человека, ученые приступили к картированию на хромосомах важных для социального поведения генов, связанных с шизофренией, предрасположенностью к алкоголизму и гомосексуализму, сезонным аффективным расстройством, повышенной агрессивностью, различными формами депрессии. В последние десятилетия выявлены хромосомные локусы, отвечающие за важные с точки зрения регуляции поведения гормоны, нейропептиды, нейромедиаторы.

Важной проблемой является генетическое разнообразие человечества. Эта проблема включает вопросы о степени генетических различий между расами и национальностями (и политической значимости этих различий в связи с обоснованием «генетических корней» патриотизма), о степени генетической детерминации социально ценных качеств человека (талантов, лидерских способностей и др.) или, наоборот, негативных, даже «преступных» тенденций его поведения. Является ли генетическое разнообразие человечества «генетическим грузом», который надо так или иначе ограничивать или это в первую очередь наше богатство, резерв устойчивости всей человеческой популяции?

Поскольку генетическое разнообразие человека есть составная часть генетического разнообразия всего живого, в повестке дня биополитических организаций, стоит вопрос о создании генетических банков для «сохранения материала вымирающих видов растений и животных, чтобы таким образом защитить колоссальное богатство и разнообразие жизни в природе» (Vlavianos-Arvanitis, 2001b).

Итак, биополитика возникла под влиянием сразу многих областей наук о живом. Эти области привносят с собой разное понимание объекта: современная генетика тяготеет к механицизму, в то время как экология со даже возрождает в той или иной мере натурфилософский подход к живому как планетарной целостности (тела биоса по взглядам А. Влавианос-Арванитис). Будучи продуктом слияния разных биологических наук и философских течений, биополитика еще более усиливает присущую ей гетерогенность за счет заимствования элементов понятийного аппарата и методов из политологии.

1.3. Политологические и политические предпосылки биополитики.

В социальных и гуманитарных науках, начиная с 50-х-60-х годов прошлого века, намечается «поворот к натурализму» –тенденция к изучению биологического базиса психики, мышления, поведения, политической деятельности человека. «Поворот к натурализму» обусловил интерес части политологов в США^[12] к биологии с ее неоспоримыми успехами и сенсационными открытиями (например, расшифровкой нуклеотидного кода к началу 60-х годов). Именно политологи (Л. Колдуэлл, Р.Мастерс, А. Сомит, С. Петерсон, Т. Виджел, П. Корнинг, Г. Шуберт и др.) стояли у истоков современной биополитики.

Укажем здесь на важные для биополитики установки и парадигмы, распространившиеся в политологии с 60-х-70-х годов ХХ века: