Министерство образования и науки Украины
Севастопольский национальный технический университет
ГОЛОДОМОР 1932-1933 гг.:
причины, последствия, виновники
Методические указания
для подготовки к семинарским занятиям,
написанию контрольных работ и рефератов
по дисциплине «История Украины»
для студентов всех форм обучения
Севастополь
2003
УДК 94 (477) “19”
Методические указания по дисциплине «История Украины»
/ Сост. ФИРОВ П. Т. – Севастополь: Изд-во СевНТУ, 2003. - 58 с.
Методические указания подготовлены в соответствии с требованиями Министерства образования и науки Украины и учебной программы курса «История Украины» для высших учебных заведений. В них даются методические рекомендации студентам, изучающим одну из важных тем в украинской истории первой половины ХХ в. – голодомор 1932-1933 гг. Методические указания составлены с учетом современных разработок исторической науки по данной теме. Они содержат контрольные вопросы.
Методические указания рассмотрены и утверждены на заседании кафедры философских и социальных наук (протокол № 4 от 1 декабря 2003 г.)
Допущено учебно-методическим центром СевНТУ в качестве
методических указаний.
Рецензенты: Денисенко Н. Н., Кухникова Т. К.
СОДЕРЖАНИЕ
Введение……………………………………………………………….
| 4 7 22 37 54 55 58 |
ВВЕДЕНИЕ
Голод – вечный спутник человечества. Он постоянно возникает то в одном, то в другом уголке планеты, унося жизни тысяч, а то и миллионов людей. Случается эта беда, как правило, в экономически отсталых государствах, в странах с низкой культурой земледелия, там, где мало плодородных земель, или вовсе их нет, а также в засушливых зонах планеты. Войны также порождают продовольственные кризисы.
В 1932-1933 гг. голод обрушился на Украину. Проходили десятилетия, но в СССР не было случаев, чтобы факт существования голода, не говоря уже о причинах его возникновения, попал на страницы научных изданий или учебников. Официальная позиция сводилась к посылкам на так называемые «трудности» и «проблемы». Относительно голода как такового, то, например, в «Большой Советской Энциклопедии» он характеризуется как «социальное явление, присущее антагонистическим социально-экономическим формациям», когда «десятки миллионов» страдают от недоедания в США и других странах. Это явление, дескать, можно преодолеть «только в результате социалистического переустройства общества». Дальше «БСЭ» утверждает, что «благодаря эффективным мерам, принятым Советским государством, катастрофическая засуха 1921 года не привела к серьезным последствиям»; о 1933 г. не упоминается вообще ничего. В англоязычном издании «Советская Украина», выходившем в Киеве, в 1970 г. проскользнул сюжет о «значительных трудностях с пищевыми продуктами» в начале 1930-х годов, которые объясняются «неопытностью», «кулаческим саботажем» и другими причинами; однако эти трудности как писалось далее, были ликвидированы при помощи правительства.
Но не молчала зарубежная общественность и украинская диаспора на Западе. Уже в 1934 г. американский корреспондент Чемберлин издал первую книгу о голоде в СССР. 28 мая 1934 г. на рассмотрение членов Палаты Представителей США поступила резолюция от конгрессмена Гамильтона Фиша, которая зарегистрировала факт голода и выражала надежду, что СССР изменит свой курс и воспользуется американской помощью. Комиссия Конгресса США по голоду 1932-1933 гг. в Украине, которая завершила свою работу в апреле 1988 г., признала этот голод актом геноцида. К такому же выводу пришла международная комиссия, которая работала под руководством профессора Джейкоба Сандберга в 1988-1989 гг.
Принятию такого решения способствовала активная деятельность украинской диаспоры, которая собирала материалы о голодоморе, издавала обширную литературу, проводила мероприятия, посвященные памяти жертв голодомора. Самой массовой и значимой стала акция скорби по жертвам трагедии, проходившая в Канаде в 1983 г. Но даже спустя 50 лет правительство СССР продолжало отрицать факт голода и выражало свой протест правительству Канады, обвиняя его в том, что оно не препятствует распространению украинскими националистами клеветы о советском строе. Советское посольство в Оттаве 28 апреля 1983 г. обнародовало коммюнике «О так называемом голоде на Украине». Главной причиной нехватки продовольствия в нем называлась засуха, не были обойдены вниманием и «зажиточные крестьяне», которые занимались «саботажем, террором и убийствами». Относительно «уменьшения количества украинского населения», то оно было, дескать, совсем несущественным в тот «далеко не трагический период, наполненный энергичным трудом и беспримерным энтузиазмом».
Только во второй половине 1980-х гг. голод перестал быть запрещенной темой. Правительство УССР и Компартия Украины признали факт голода, началась публикация ужасных документов и свидетельств очевидцев трагедии. В настоящее время уже издано много документальных сборников, увидели свет более 10 тысяч оригинальных документов, воспоминаний, свидетельств. В частности, это сборники документов «Голод 1932-1933 рр. в Україні», «Колективізація і голод в Україні. 1932-1933», «Упокорення голодом» и другие. Весной 2003 г. в Верховной Раде Украины состоялись парламентские слушания, посвященные памяти жертв голодомора, на которых был дан основательный анализ трагических событий 70-летней давности, были сделаны политические и научные выводы.
Следует подчеркнуть всю значимость нынешнего активного процесса осознания причин и последствий народной трагедии 1932-1933 гг. для истории Украины, для истории всего мирового сообщества. Сегодня Президент Украины, Верховная Рада, Кабинет Министров откровенно заявили об искусственном характере голодомора, о почти полувековом сокрытии компартийным режимом правды о причинах и невиданных масштабах этого преступления против украинского народа, сознательно совершенного сталинизмом и местными исполнителями его указаний.
2003 год – это год 70-летия голодомора. Президент Украины издал специальный Указ «О мерах в связи с 70-й годовщиной голодомора в Украине» и специальное распоряжение «О дополнительных мерах в связи с 70-й годовщиной голодомора в Украине». Еще раньше соответствующим Указом четвертая суббота ноября была определена как День памяти жертв голодомора.
Выступая на 58-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН 24 сентября 2003 г., Л. Д. Кучма сказал: «В этом году исполняется 70 лет со времени, когда тоталитарным режимом был организован искусственный голод в Украине. Его последствием стала гибель от 7 до 10 миллионов наших сограждан. К сожалению, тогда, в 1933 году мир не откликнулся на нашу трагедию. Международное сообщество поверило циничной пропаганде Советского Союза, который продавал хлеб за границу в то время, когда в Украине ежеминутно от голода умирали 17 человек. С этой трибуны я хочу призвать всех вас поддержать инициативу Украины по почтению со стороны ООН памяти погибших. Мы не хотим сводить счеты с прошлым. Мы стремимся лишь, чтобы наша трагедия стала известной как можно большему количеству людей. И чтобы это знание помогало нам избежать подобных катастроф в будущем».
Призыв Украины был услышан. Аргентина, Канада, Швейцария и другие страны выразили свое сочувствие Украине.
Голодомор – одна из самых трагических страниц в украинской истории. Изучение причин этой трагедии, определение виновников и извлечение уроков на будущее не утратили актуальности. В данном пособии анализируется ситуация, сложившаяся в украинских селах во время сплошной коллективизации; показана репрессивная политика партийно-государственного аппарата, осуществлявшего преступную политику по отношению к крестьянству; указаны главные виновники и трагические последствия голодомора. Пособие рекомендуется студентам для подготовки к семинарским занятиям и экзаменам, для написания контрольных работ, рефератов, сообщений.
Продразверстка в условиях колхозного строя.
В 1921 г. советские руководство взяло курс на внедрение новой экономической политики (НЭП). В ее основе – замена продразверстки продовольственным налогом, разрешение продажи крестьянам излишков сельхозпродукции, допуск в экономику частного капитала. НЭП предусматривала внедрение стоимостных товарно-денежных отношений непосредственно в экономику социалистического сектора, отказ от военно-коммунистической модели социализма, которая сложилась в годы гражданской войны. Переход к НЭПу обеспечил динамическое развитие всего народного хозяйства, но этот динамизм начал теряться во второй половине 1920-х гг. Ярким примером возрастающего в народном хозяйстве влияния административного начала служит трансформация первоначального плана кооперирования населения. Хотя сеть кооперативов различного профиля развивалась в сельской местности усиленными темпами, высшей формой кооперативного движения стали считаться колхозы в тех их формах, которые возникли в годы «военного коммунизма». Лозунг коллективизации сельского хозяйства оставался актуальным. Происходил постепенный процесс огосударствления кооперативных объединений. Выбор в пользу административных методов управления объяснялся тем, что эти методы для партийного, государственного и хозяйственного аппарата были привычными, более простыми и удобными. Решающее значение при этом имела позиция руководства Коммунистической партии. Курс на демократизацию, без которой экономические методы были невозможными, этим руководством не поддерживался. Проводимая в СССР индустриализация требовала огромных денежных вливаний. Ни водочная монополия, ни эмиссия не могли быть главным источником. Эта роль принадлежала сельскому хозяйству. Касаясь роли крестьянства в накоплении средств индустриализации, Сталин в 1928 г. говорил, что оно платит государству не только обычные налоги, но оно ещё переплачивает за промышленные товары и вынуждено продавать сельскохозяйственные продукты по низким ценам. Сталин не скрывал, что крестьяне платят «дополнительный налог в интересах поднятия индустрии». В резолюции XV съезда ВКП (б) «О директивах по составлению пятилетнего плана народного хозяйства» отмечалось, что отказ от привлечения крестьянских средств на строительство индустрии означал бы замедление темпа развития и нарушения равновесия во вред индустриализации страны.
Руководствуясь идеей народнохозяйственного оптимума, директивы съезда определяли достаточно высокие темпы индустриализации и кооперирования сельского хозяйства в годы первой пятилетки. Наряду с другими коллективными объединениями крестьян, колхозы должны были составлять 20%. Но дело в том, что пятилетка еще в форме директив XV съезда ВКП(б) имела существенный недостаток: «ножницы цен». Крестьяне были не согласны с этим и зимой 1927-1928 гг. практически прекратили поставки хлеба на рынок. В стране вспыхнул хлебозаготовительный кризис.
После поездки в Сибирь в январе 1928 г., Сталин в выступлениях перед партийными работниками изложил программу из трех пунктов:
- Потребовать от кулаков немедленной сдачи всех излишков хлеба по государственным ценам, а на случай отказа – применить чрезвычайные меры и конфисковать излишки.
- В ближайшие 3-4 года провести частичную коллективизацию сельского хозяйства.
- После частичной провести сплошную коллективизацию сельского хозяйства.
Важно подчеркнуть, что осенью 1927 г. в беседе с делегациями иностранных рабочих Сталин заявил, что всеобъемлющая коллективизация – дело далекого будущего. Не прошло и три месяца, а Сталин уже выдвинул лозунг сплошной коллективизации, который противоречил самому понятию добровольного вступления в колхоз. Колхозы были нужны Сталину, чтобы преодолеть хлебозаготовительный кризис и получить от села дополнительные средства на индустриализацию.
Таким образом, сразу после XV съезда ВКП (б) Сталин отошел от курса намеченного в директивах по пятилетнему плану. Никто не мог предусмотреть, что брошенный мимоходом лозунг сплошной коллективизации обещает в недалеком будущем ликвидацию новой экономической политики и рождение жестокого антикрестьянского курса.
Ликвидация НЭП, переход к сплошной коллективизации встретили сопротивление со стороны известных партийных и государственных деятелей: Н. Бухарина, А. Рыкова, М. Томского. Но они оказались в меньшинстве и потерпели поражение. Сталин победил под знаменем борьбы за ускорение индустриализации страны. Получив абсолютный контроль над партией и страной, он немедленно перешел к авантюристической левацкой политике «прыжка» в индустриализацию. Основным поставщиком средств оставалось крестьянство.
1929 г. был объявлен «годом великого перелома». Этот год характеризовался окончательным откатом к политике «военного коммунизма». Начало форсированной коллективизации совпало с фактическим запретом торговли и введением плановых заданий относительно сдачи хлеба и другой сельскохозяйственной продукции, с определением плана по каждому селу, коллективному или индивидуальному хозяйствую. С лета 1930 г. распространилась практика твердых заданий по сдаче всех «излишков».
Поставки товарной продукции государству провозглашались для колхозов первой заповедью. Цены на продукцию были заниженными, а через инфляцию вскоре стали вообще символическими. Относительно объемов поставок, то здесь господствовала неопределенность. Государство не вступало в налоговые отношения с колхозами, по которым заранее определялась часть продукции, которую надлежало передать хлебозаготовительным органам. За исключением семенного, продовольственного и фуражного фондов хлеб должен был поступать только государству.
Первая колхозная весна 1930 г. была многообещающей. В Украине созревал неплохой урожай, рассчитывали собрать более 1.300 млн. пудов хлеба. 376 млн. пудов необходимо было для создания продовольственного фонда с расчета 16 пудов на человека (в УССР насчитывалось 23.5 млн. человек сельского населения). В посевной, фуражный, страховой и резервный фонды – 500. Исходя из этих расчетов, хлебозаготовительный план определялся в 430 млн. пудов. Потом его увеличили до 440 млн., 472 млн. и, наконец, до 490 млн. пудов. До 1 июня 1931 г. заготовки с урожая 1930 г. достигли 477 млн. пудов против 310 млн. с урожая 1929 г.[6, с. 21]. Складывалось представление, что колхозы способны обеспечить «прыжок» в индустриализацию. Сталин говорил, что зерновая проблема в СССР «решается в основном с успехом».
Результаты первого года сплошной коллективизации привели крестьян в шоковое состояние. Хотя грозное слово «продразверстка» не употреблялось, в колхозное село возвращался полузабытый быт десятилетней давности. Рынок исчезал. Деньги потеряли свою покупательную способность. Фонд отоваривания заготовок был ничтожным, а заработки в коллективном хозяйстве нищенскими. Чтобы прокормиться, надо было рассчитывать в основном на приусадебный участок.
Коллективизация сопровождалась экспроприацией зажиточной прослойки крестьянства и разрушением развитой системы сельскохозяйственной кооперации. Продразверстка вела к быстрому разрастанию кризисных явлений. Ярким проявлением кризиса, охватившего молодой колхозный строй, была полнейшая незаинтересованность крестьян в развитии общественного хозяйства, их прямое нежелание работать. Так, по заданию ЦК КП(б) Украины в начале 1933 г. были обследованы 340 колхозов разных районов республики. Оказалось, что 19% трудоспособных колхозников за год не заработали ни одного трудодня, а 30% имели от 1 до 50 трудодней [6, с. 22].
До начала сплошной коллективизации в колхозах господствовала «поденщина». Иногда доходы распределялись по едокам или количеству работающих в семье. Колхозцентр СССР в директиве от 6 июня 1930 г. «Об оценке и учете труда в колхозах» высказался за внедрение новой экономической категории – трудодня, который давал возможность учитывать не только количественные, но и качественные результаты труда. В 1932 г. преобладающее большинство колхозов перешло к организации труда по трудодням. Однако в самом порядке их начисления существовало много недостатков. Одним из самых серьезных – дискриминация труда полевых работников, вызванная, прежде всего, бюрократизацией управленческой сферы. За первую половину 1932 г. в колхозе им. Ворошилова (с. Крымка Одесской области) на полевых работников приходилось только 800 трудодней из 2700, а в колхозе им. XVI партсъезда (с. Дерюгин Брод той же области) – 4 тысячи из 13 300. Большинство трудодней «заработал» управленческий и обслуживающий персонал. Об этих фактах писала газета «Правда» 22 августа 1932 г. [6, с. 23].
В 1930 и 1931 гг. в колхозах создавались временные бригады – на период сельскохозяйственной кампании. Непостоянный состав бригад и незакрепленность рабочего скота, инвентаря, земельных участков влекли за собой обезличивание и уравниловку. Постановления о создании постоянных бригад, за которыми закреплялись бы земельные участки и средства труда, не выполнялись. Правительственные структуры установили, что в 1932 г. постоянных бригад не было в большинстве колхозов. О низкой эффективности временных бригад, об отсутствии организации в их работе, о бесхозяйственном отношении к инвентарю и рабочему скоту писали в областные и республиканские газеты сами колхозники.
Бюрократические методы руководства колхозами были неминуемы в условиях разверстки и отрыва непосредственных производителей от средств производства. Они сильно сказывались на результатах хозяйствования.
Количество колхозов быстро увеличивалось, до конца 1932 г. в Украине в них вовлекли почти 70% крестьянских хозяйств и 80% посевных площадей. Но значительная масса колхозников обнаружила неготовность к коллективному труду. Они демонстрировали низкий уровень дисциплины, безответственное отношение к обобществленному имуществу и скоту, равнодушие ко всему, что было за пределами собственного приусадебного участка. Это происходило на фоне недостаточных мер со стороны государства по организационному и хозяйственному укреплению колхозов, материальной помощи им и внедрения продразверстки.
С одной стороны, крестьяне не могли чувствовать себя хозяевами в собственном колхозе, потому что произведенная коллективным трудом продукция не становилась собственностью коллектива. С другой стороны, они знали, что колхозы созданы путем объединения их собственных средств производства. Коллизия разрешалась просто: колхозники начинали забирать продукцию, произведенную в колхозе, до ее оприходования и вывоза. Такие действия расценивались как воровство. В нем порой участвовало до 80-90% колхозников. Воровали, чтобы обеспечить себя продовольствием или заработать на продаже продукции. На рынке, который существовал практически нелегально, цены на продукцию сельского хозяйства до конца первой пятилетки выросли в десятки раз. Понятно, что для колхозов, колхозников и единоличников не существовал вопрос, сдавать ли произведенную продукцию государству по низким ценам, или сделать попытку реализовать ее на рынке.
Колхозники применяли своеобразную тактику саботажа хлебозаготовок: пытались скрыть при учете действительные размеры урожая, оставляли зерно в соломе во время обмолота, чтобы потом перемолотить ее повторно – для себя. Эти случаи стали массовыми. В процессе контрольного переобмолота соломы в колхозах Дворичанского района Харьковской области оказалось, что припрятанный урожай составлял 9 пудов зерна с гектара. Когда такие факты становились известны, они вызывали усиление административного нажима на районы и колхозы, которые не выполнили продразверстки.
Вместо того, чтобы покончить с производственными отношениями, которые заставляли колхозников воровать собственную продукцию, Сталин и его ближайшее окружение избрали путь репрессий. Хотя давно уже было объявлено о ликвидации кулачества как класса, Молотов снова заговорил об угрозе со стороны кулака, который якобы организовал в селах расхищения хлеба и другого колхозного добра, чтобы вредить колхозам.
Разрушительное влияние продразверстки на производительные силы сельского хозяйства в полной мере проявились в 1931 г., когда в колхозы объединилось большинство сельского населения Украины. Однако дезорганизация и деградация общественного производства колхозов не отразилась на поставках государству: их взыскивали железной рукой. Зато уровень жизни колхозников, который зависел от «остаточного» принципа оплаты труда (поставки государству – первая заповедь!), катастрофически снижался. Уже в первые месяцы 1932 г. во многих сельских районах были исчерпаны запасы продовольствия, прежде всего хлеба. Над колхозниками нависла угроза голода.
6 июля 1932 г. в Харькове начала работу третья конференция Компартии Украины. Она обсудила доклад секретаря ЦК С. Косиора «Об итогах весенней посевной кампании и о задачах организационно-хозяйственного укрепления колхозов». Созыв конференции накануне жатвы, ограничение повестки дня одним вопросом, участие в ее работе членов политбюро ЦК ВКП(б) Л. Кагановича и В. Молотова – все это свидетельствовало о том, что ситуация сложилась чрезвычайная.
Действительно, в сельском хозяйстве Украины наблюдалось катастрофическое положение. Посевная кампания затянулась до конца июня и, все же, не засеяли более 2 млн. гектаров, отведенные под пары площади превратились в рассадник сорняков. Так как пропашные культуры не обрабатывались, часть посевов погибла. На значительных территориях не было осадков. В докладе Косиора отмечалось, что уборка урожая идет плохо, много хлеба терялось во время обмолота и вывоза. Во многих выступлениях делегатов конференции говорилось о фактах голода и росте апатии среди крестьян, В. Молотов тоже коснулся тяжелого продовольственного положения в некоторых районах УССР. Делегаты подвергали критике политику продразверстки. Но Сталин не считался ни с какими аргументами и отстаивал экономически ошибочную и политически опасную систему продразверстки.
О состоянии украинских сел свидетельствуют материалы приемной председателя ВУЦИК Г. И. Петровского, куда обращались за помощью голодавшие крестьяне. В апреле 1932 г. из колхоза «Червоный Жовтень» Лозовского района писали: «в колхозе 70 дворов, 260 едоков, хлеба хватило только до 1 февраля, колхозники употребляют в пищу исключительно свеклу, через что болеют, были четыре случая голодной смерти, больных – 50 человек». Из хутора Степного Пещанского сельсовета Решетиловского района поступила жалоба крестьян: «план хлебозаготовок выполнен, однако совсем нет хлеба, нет картофеля, люди пухнут с голода». Из артели «Трактор» Сумского района писали: «во время заготовок взяли все зерно, колхозники не имеют хлеба и картофеля, без фуража остался скот». В мае 1932 г. один из жителей Остерского района писал Петровскому: «Я хочу жить, но не могу, умираю с голоду. Как у нас в селе Крихаеве, так и по целому району Остерском настоящая голодовка: пуд муки ржаной 100 руб., пуд картофеля – 20 руб. и то нигде не купишь»[6, с. 29-30].
Уже в первой половине 1932 г. жалобы и просьбы о помощи от колхозников, школьников, студентов, членов партии в большом количестве направлялись в ЦК КП(б) Украины и Совнарком УССР, в ЦК ВКП(б) и Совнарком СССР, партийным и государственным деятелям.
В конце апреля 1932 г. отдел агитации ЦК КП(б) Украины подготовил обзор писем, адресованных Центральному Комитету и лично Сталину. Из Глобинского района Полтавской области писали: «Уважаемый тов. Сталин, есть ли закон Советской власти, чтобы крестьянство сидело голодное, так как мы, колхозники, не имеем с 1 января 1932 года в своем колхозе ни фунта хлеба. Мы, колхозники, решили спросить, – что будет дальше. Возникает вопрос. Как мы можем строить социалистическое народное хозяйство, когда мы обречены на голодную смерть. Спрашиваем, за что мы бились на фронтах, за то, чтобы сидеть голодными, чтобы видеть, как умирают дети с голода?»[15, с. 162]. В письме из Днепропетровщины автор пишет, что учился в партийной школе, где «изучал марксизм, ленинизм и нигде не встречал в их учении, чтоб детей морить голодом, ведь они невинные жертвы. Дальше жить нельзя, я себе не представляю, как дальше так жить, и на их слезах строить фундамент социализма, тот бетон поливать их слезами - это я нигде не видел и не читал»[15, с. 163].
Член партии П. В. Смирнов из Киева в письме Сталину писал: «Тов. Сталин, Вам очевидно идут сведения, что кругом хорошо. Я Вам только одно скажу: на селе несчастье, люди голодают, лошади дохнут. Уже люди начали с голода умирать. Советую Вам выехать в село не в России, а вот здесь на Украине, хотя бы в Киевской области. Я два дня тому приехал из села, я там своими глазами видел все то несчастье, как через каждые 2-3 саженя по дороге лежат дохлые лошади и их крестьяне режут по куску и едят. Тов. Сталин, у нас делается то, что делалось при царе, - царь жил далеко, а Бог высоко, но сейчас в тысячу раз большая беда». Член партии с 1925 г. Крофан П. С. из Винницы писал М. Калинину и В. Молотову: «В нашей местности голод охватил все районы. Все крестьянство движется и удирает из сел, дабы спастись от голода. В селах в день умирает от голода по 10-20 семей. В деревнях не осталось ни лошадей, ни скота. Говорить о выполнении посевной кампании – не приходится, так как процент крестьян в наших селах малый и все истощены голодом»[15, с. 163].
Тревожные письма шли не только из голодающих районов Украины. В июле 1932 г. в ЦК КП(б) Украины направили письмо рабочие Петров, Савин и Кудук из Белоруссии. Они писали: «Когда это было, чтоб Украину Белоруссия кормила. Были худшие годы, но Украина кормила Белоруссию, а теперь наоборот». Белорусские рабочие писали, что по городам БССР «голодные скитаются украинцы» в поисках продуктов. В своем письме они спрашивали: «Как разрешена хлебная проблема на Украине, где ЦК партии Украины, где ЦИК, что предпринимает?»[3, с. 222-223].
Сложившееся в украинских селах положение подрывало авторитет советской власти. Студенты Днепропетровского химико-технологического техникума писали Сталину: «Дорогой товарищ Сталин, обратите на это особое внимание и улучшите положение трудящихся масс, ибо будет внутри страны война. Дорогой товарищ Сталин, чтобы этого не было, надо быстро, очень быстро обеспечить село хлебом, ибо будет стыдно, будет грех и партии и ЦК, когда пойдут все крестьяне против Советской власти и поднимут забастовку с требованиями: «долой Сталина, долой конину, давай царя, давай свинину»[15, с. 164-165].
Подобная тревога звучала в письме комсомольца Ткаченко, направленном в июне 1932 г. секретарю Компартии Украины Косиору. После посещения Киевщины, Белоцерковщины, Уманщины он писал: «Люди страшно голодают. Я просто не понимаю и если бы мне кто авторитетный доказывал где-то в 1927-1928 гг. о том, что при советской власти могут умирать на работе с голода, я не поверил бы и прогнал бы его, считая идиотом, контрреволюционером. Ну, а что же мы имеем сейчас? Десятки и сотни колхозников выходят в поле и умирают. Разве возможно идти на тяжелую работу, нахлебавшись каких-то сорняков с обычной мякиной. А «начальство» провозглашает красноречиво «за темпы, за социализм». Куда к черту годится такой социализм, когда целыми семьями крестьяне просят кусок хлеба, пухнут с голода.
Ну и чем я тому крестьянину или рабочему, которым раньше объяснял верность политики партии, смогу доказать, что мы социализм строим и построим, когда в них полностью исчезла вера в победу социализма. На мой взгляд, все это зависит от головотяпства руководства. Мне кажется, что насколько партия была авторитетна среди широких масс, сейчас все меньше. Я сам за социализм, безусловно, но против такого идиотского пути»[15, с. 155].
Доведенные до отчаяния люди не скрывали в письмах своих имен и фамилий и рассчитывали получить ответ из Москвы. Секретарь комсомольской ячейки из села Полонистое возле Умани Пастушенко писал: «Вот такое выслушайте товарищ Сталин. Село насчитывает 317 дворов. Коллективизация выполнена на 100%. А что тут, думаете, - Советская власть? Нет, не советская, а чисто буржуазный строй… Село выполнило план на 65%. Колхоз вывез весь хлеб до фунта. Нет ни зернышка. Свиней было 500 голов. На все село остается на 1932 год 14 голов. Люди пухнут. Люди говорят: «Хлеба, хлеба…». В прошлом году урожай был средний, и то еле выжило население, и план был 38 тыс. пудов, а сейчас – 57 тыс. пудов. Теперь буксир над буксиром – бригада 86 человек ходит три месяца, ничего не делают, изо дня в день ходят под каждую хату. С начала кампании, раз по 60 каждую хату перелопатили. Забрали до фунта все огородное в колхозе, у колхозников на душу два пуда картошки, а все до фунта – в заготовку. Никаких запасов на весенний сев, ни фунта какой бы то ни было культуры: ни картофеля, ни гороха, ни гречки, ни проса, ни ячменя, ни овса, ни сои. Все до фунта – и свеклу, капусту квашеную забрали и забирают кур. Такое вот, товарищ Сталин. Трудодень обошелся 37 копеек, пара сапог – 36 рублей, пара ботинок – 26 рублей, костюм – 80 рублей. Вот так, тов. Сталин, сто дней на одну пару сапог. Довела власть Советов… Фунта соломы не дают, в хатах холод, раскулачивают бедняков, колхозников выбрасывают из колхоза за то, что хлеб не сдают. Зажим, не дают крестьянину говорить на собраниях. Масса населения настроена против Сов. Власти. Население босое, голое, голодное. Дети не посещают школу, тоже босые, голые, голодные. В селе ни керосина светить, ни мыла.
Ответ персонально по адресу: Бабанский район УССР, Полонистое. Комсомолец, секретарь ячейки. Член бюро РКМ Пастушенко».
Подпись Пастушенко в письме заверил печатью председатель Бабанского РК (рабочего контроля) и РККИ (комиссии рабоче-крестьянский инспекции) Г. Максименко. Письмо из Москвы было возвращено в Украину, в приемную председателя ВУЦИК Петровского. С грифом «срочно» письмо переслали в Бабанский район для проверки фактов и составления ответа с выводами. Проверку поручили уже известному нам Г. Максименко. Через неделю он подготовил ответ: «В ВУЦИК. Сообщаем: Автор письма тов. Сталину за подписью «Член бюро РКМ Пастушенко, не обнаружен. Таким образом, письмо анонимное»[14, с. 47].
«Буксирные бригады», о которых писал Пастушенко Сталину, создавались в Украине повсеместно. От населения поступали многочисленные жалобы на действия этих бригад. Так, в с. Пчельная на Винничине была создана бригада по хлебозаготовке почти из 400 человек, которую назвали Отряд «Летучая эскадрилья». В состав отряда входили не только местные активисты, но и представители из других сел, а также студенты зоотехникума и рабочие из местечка Теплик. В селе было организовано несколько штабов, из них один главный штаб, начальником которого был председатель райколхозсоюза Алексюк. Отряд при главном штабе Алексюка насчитывал 50-60 человек. Село было переведено на военное положение, члены бригады по 2 человека были размещены по крестьянам, которые не выполнили хлебозаготовку. Крестьяне должны были содержать и кормить членов бригады до того времени, пока они не выполнят хлебозаготовку. В селе проводились поголовные обыски у всех без исключения колхозников, бедняков и середняков; для питания бригады забирали у крестьян без всякого учета овец, кур, мед и другие продукты.
Колхозник из с. Пчельная Онуфрий Стойко даже перевыполнил план хлебозаготовки, но после допроса и издевательств в штабе «летучей эскадрильи» у него реквизировали: часы - будильник, ведро, долото, две кадушки с капустой, керосин, скатерть, нож, дрова, сено, кур и т.д. Секретарь партячейки Ефим Федоренко рассказывал, что отряд «всегда ходил по селу в строю под командой Алексюка с песней. Сам Алексюк впереди отряда верхом на лошади… Алексюк говорил, что штабы должны сами себе находить харчи: овец, бычков, сало, кур, мед, крупу, капусту, огурцы и так далее»[14, с. 50].
Село Пчельная предстала этакой малой моделью большой государственной диктатуры пролетариата с его классовыми подходами, идеей экспроприации экспроприаторов, с неизбежным перерастанием диктатуры класса в диктатуру личности, вождя, вожака и т.д. В Москве – Сталин; в Пчельной – уполномоченный Алексюк.
На районном уровне было много руководителей, которые старались как можно быстрее отрапортовать о выполнении плана хлебозаготовок. Так, например, секретаря Марковского райкома Луганской области Барышева не интересовало, останется ли зерно для нужд тех, кто его выращивает. Его беспокоило лишь то, почему на железнодорожных станциях России плохо организован прием хлеба. В письме Косиору в апреле 1932 г. Барышев писал: «… очень много мешают выполнению хлебозаготовок и такие безобразия, о которых я хочу доложить: станционные ссыппункты Кантемировка и Зориновка на территории Центрально-Черноземной области по несколько дней не принимают хлеб, давая официальные распоряжения нашим заготовителям телеграфом, чтобы прекратить вывоз хлеба на ссыппункты на 3-4 дня, имели место случаи, когда нами отправленный обоз с хлебом возвращался обратно в село, ссыппункт не принимал. Нами внутри района заготовлено 100 000 пудов хлеба, исчерпаны все складские помещения, внутри положение катастрофическое, о чем считаю необходимым доложить Вам, эти безобразия не единичные, а повторяются дальше»[12, с. 11].
Руководители Украины и СССР были достаточно информированы о надвигающейся катастрофе. Писали не только взрослые, но и дети. Они рассказывали о своем бедственном положении, о возможной голодной смерти. В одном из писем украинские школьники писали: «Нам надо учиться, а мы от голода не можем по свету ходить, пухнем от голода, в желудке болит от того мусора, который мы сейчас едим, так как у нас забрали не только хлеб до зернышка, но и картофель, фасоль и все, что можно есть. Мы верим, что советская власть нам поможет и спасет нас от голодной смерти». Но помощи дети так и не дождались.
Так как ждать помощи от государства было бесполезно, крестьяне из восточных районов Украины в поисках хлеба направлялись в Россию. Секретарь Кантемировского райкома Центрально-Черноземной области Журилов докладывал в обком партии: «Начиная с февраля 1932 г. с рядом лежащих районов Украины начался приток граждан за покупкой, меной и выпрашиванием хлеба; в последние дни мешочники формальным образом наводнили район. Станция битком набита людьми, во всех селах ходят толпами люди, причем целыми семьями с маленькими детьми и дряхлыми стариками… О действительно тяжелом голоде свидетельствует еще и такой факт: в Кантемировке только за последние дни похоронено 12 человек, пришедших за хлебом с украинских соседних районов». Журилов просил обком договориться с Харьковским обкомом о том, чтобы вопрос о загрузке украинских крестьян работой на местах был «разрешен немедленно»[12, с.11].
Нельзя сказать, что все руководители были равнодушны к человеческой беде, из областей часто докладывали в столицу о катастрофическом положении в украинских селах. Так, председатель Киевского облисполкома Василенко сообщал председателю СНК УССР В. Чубарю о том, что в области недоедание становится массовым, голодают десятки колхозов и тысячи детей; среди крестьян быстро растет смертность, а в Белоцерковском и Смелянском районах зафиксированы случаи людоедства. Василенко писал, что хлеба, круп, растительных жиров уже не осталось, а снабжение районных центров хлебом сократилось с 442 тонн хлеба до 161 тонны. Облисполком просил СНК Украины предоставить продовольственную помощь области[15, с. 157-158]. Секретарь Харьковского обкома Терехов просил ЦК Компартии Украины «немедленно поставить вопрос перед ЦК ВКП(б) о продовольственной помощи как путем отпуска продовольствия, а также предоставить права потребкооперации Харьковской области закупать хлеб и продукты на территории ЦЧО и Северного Кавказа»[3, с. 222].
Секретарю, ЦК КП(б) С. Косиору, стали составлять доклады о фактах голодной смерти. В секретном сообщении по Уманскому району от 20 мая 1932 г. указывалось, что в с. Рыжовка умерло 80 человек, в с. Черповоды – 85 чел. в с. Ропотуха - 100 чел., в с. Фурманка – 111 чел. Органы ГПУ Киевской области стали фиксировать факты людоедства. В селе Молодецкое Букского района крестьянин Сиваченко был заподозрен в причастности к смерти 3-х летнего мальчика. Во время обыска в доме Сиваченко были найдены кости и голова мальчика. Заместитель начальника ГПУ Киевской области Каминский сообщал, что на допросе Сиваченко сознался в преступлении, а также заявил, что «он совместно с односельчанами Кузьмиком И., Пугаченко Ф., Аксентьевым В., Кузьмик Н. в разное время последних месяцев зарезали и съели 7 человек в возрасте от 3 до 38 лет»[15, с. 167-168]. Арестованный подробно описал все преступления, но не смог указать, где находятся остальные убийцы. Органы ГПУ предпринимали меры к их задержанию. Количество подобных случаев увеличивалось, но информация о них оседала на уровне областей и в республиканских учреждениях, в Москву она не доходила.
Тем временем СНК СССР и ЦК ВКП(б) продолжали осуществлять прежнюю политику. Сталин слепо верил в действенность обязательных постановлений, независимо от того, отвечают ли они реальным интересам и отношениям или нет. Он думал, что проблему уборки 1932 г. можно решить принятием закона, в котором были бы предусмотрены меры против обнаруженных ранее недостатков. Самым слабым звеном в организации уборки, как свидетельствует опыт 1930-1931 гг., казалась конвейерная система, то есть поэлементное выполнение операций – жатвы, скирдования, обмолота, вывоза зерна. Несогласованность операций приводила к запаздыванию жатвы на больших площадях и значительных потерь зерна от обсыпания. В постановлении СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 5 июля 1932 г. «Об уборочной кампании 1932 г.» выдвигалось требование внедрять скирдование: своевременно скошенный и заскирдованный хлеб мог продолжительное время храниться в поле. С целью поощрения колхозников разрешалось уже во время обмолота выдавать авансы в счет натуральной части доходов в объеме 10 -15% фактически обмолоченного хлеба. Это был определенный шаг вперед от «остаточного» принципа оплаты трудодней: раньше хлеб на трудодни выдавали только зимой, после выполнения заготовительного плана (если его вообще можно было выполнить). Однако в крестьянской практике работа за десятый сноп никогда не считалась выгодной, а на дополнительную выдачу хлеба зимой уже никто не рассчитывал.
Свидетельства о ходе уборочной кампании показывают, как выполнялось постановление от 5 июля. В газете «Правда» 22 июля 1932 года сообщалось, что в Днепропетровской области «скошенный хлеб в снопы не вяжут, копны кладут как попало, ветер разбрасывает копны, хлеб везде разбросан, колосья не сгребают ни конными граблями, ни ручными. По скошенному хлебу ходят лошади с подводами, ездят и тракторы, вымолачивая зерно». Из Очаковского района Одесской области Наркомзем Украины получил такую информацию: «Десятки гектаров скошенного хлеба лежат у валках и портятся под дождем. Скирдовать еще не начали. Подоспели уже яровые, которые надо косить. В колхозе «Червона Украина» нет ни одного валка, чтобы колеса трактора не переехали. В тракторной бригаде заявляют: пусть пропадает, все равно и это заберут».
Все же в 1932 г. было заскирдовано больше скошенного хлеба, чем в предыдущие годы. Потери от обсыпания уменьшились. Зато длительное хранение хлеба в поле вызвало массовое размножение грызунов. На заседание СНК УССР 11 ноября 1932 г. указывалось, что распространение полевых мышей приобретает размеры стихийного бедствия. О масштабах потерь, нанесенных только одним «мышиным» фактором, можно иметь представление по результатам акций, осуществленных в колхозе «Перемога» на Херсонщине. Чтобы не умереть с голода, колхозники ценой нечеловеческого труда вскрыли мышиные норы на площади 120 гектаров. В результате удалось получить 17 центнеров доброкачественного зерна. В каждой норе было от 2 до 6 кг. пшеницы.
В соответствии с постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 6 июля 1932 г. план хлебозаготовок по крестьянскому сектору Украины с урожая 1932 г. установили сниженный – 356 млн. пудов. В связи с этим политбюро ЦК КП(б) Украины в тот же день на своем заседании «признало правильным установленный план хлебозаготовок» и приняло его к «безусловному выполнению»[3, с. 631]. Оставалось лишь выяснить: можно ли его выполнить? Пробные обмолоты показали, что на полях вызревает в целом неплохой урожай – в среднем 7,2 центнера с гектара против 8,3 центнера в 1931 г. и 10,2 центнера в 1930-м. Неурожайным год был только в центре и в южных областях УССР. В 1930 г. крестьянский сектор сдал государству 393 млн., а в 1931-395 млн. пудов хлеба. На таком фоне план в 267 млн. пудов казалось реальным.
Для обеспечения выполнения плана хлебозаготовок, установленного 6 июля, Сталин направил в Украину Молотова и Кагановича. В ответ на жалобы, что у крестьян уже больше нечего забирать, так как все уже вычищено под метлу, сталинские прислужники заявили: «Никаких уступок и сомнений, в отношении выполнение задания, поставленного партией и Советским правительством перед Советской Украиной, не будет». За этим последовало наделение партийных активистов юридическими правами конфискации зерна.
Испытывая трудности в финансировании индустриализации, руководство СССР усиливало нажим на украинское крестьянство. В конце лета 1932 г. заместитель председателя Совета труда и обороны СССР В. Куйбышев требовал от ЦК КП(б) Украины: «Вместо установленного вам плана отгрузки в августе через порты 190 тыс. вами отгружено только 20 тыс. Такое положение приводит к большим валютным потерям, связанным с невыполнением контрактов, простоем тоннажа, также подрыву авторитета на рынках. Предлагаю немедленно усилить в первую очередь отправку через порты, отгрузить до конца месяца в тоннах: пшеницы 30 тыс., ячменя–20 тыс., ржи-10 тыс., не считая уже отгруженного. Примите как боевое задание о ежедневных отгрузках»[3, с. 237].
В конце лета в полную силу уже действовало постановление ВЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 г. «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и коопераций и об укреплении общественной (социалистической) собственности». В соответствии с этим законодательным актом расхищение имущества колхозов и кооперативов каралось расстрелом, а при смягчающих обстоятельствах – лишением свободы на срок не менее 10 лет. 22 августа 1932 г. ВЦИК и СНК СССР приняли постановление «О борьбе со спекуляцией». Спекуляция каралась заключением в концлагерях на срок от 5 до 10 лет без права применения амнистии. Постановление от 7 августа в народе получило название «закон о пяти колосках». Сбор колосков, оставшихся на полях после уборки, квалифицировался как уголовное преступление. В селе Малая Бережанка Киевской области председатель сельсовета открыл стрельбу по семерым крестьянам, когда они собирали колоски, трое из них – дети. К уголовной ответственности привлекали даже детей, достигших возраста 10 – 12 лет. К началу 1933 г. по этому постановлению было осуждено 54 645 человек, из них 2110 к расстрелу[2, с. 389].
Борьба партийных и государственных органов за выполнение плана хлебозаготовок усиливалось на фоне расшатывания колхозного производства продразверсткой и роста потерь сельскохозяйственной продукции. На третьей конференции КП(б) Украины Косиор, Любченко, Петровский, Скрипник и другие делегаты говорили, что потери хлеба в 1931 г. составляли от 100 до 200 млн. пудов. Никаких данных о потерях в 1932 г. не существует. Но можно предположить, исходя из общей картины дезорганизации производства, что они увеличились. Даже Сталин весной 1933 г. говорил, что уборка хлеба в 1932 г. прошла «менее удовлетворительно», чем в 1931 г.
В 1932 г. потери урожая сказались уже не только на жизненном уровне колхозников, но и на хлебозаготовках. Политбюро ЦК КП (б) Украины на заседании 8 сентября 1932 г. отметило, что идет «резкое снижение хлебозаготовок». Была составлена специальная директива обкомам, райкомам, директорам МТС, которую подписал С. Косиор. ЦК предупреждал весь руководящий состав районов, «что в случае если не будет обеспечен резкий перелом в хлебозаготовках, если не будет развернута широкая массовая работа и меры решительного нажима на единоличника, ЦК будет ставить вопрос о применении более решительных мер воздействия к районам своей безобразной работой срывающих хлебозаготовки»[15, с. 133].
Репрессивная политика партии и государства порождала открытое и скрытое сопротивление со стороны крестьян и колхозных руководителей. Среди председателей колхозов и местных партийных руководителей можно было встретить таких, которые не хотели больше принимать участие в преступных акциях, направленных против своего народа. В августе 1932 г., когда стало очевидно, что государственные задания по заготовке зерна выполнить невозможно, трагическое событие произошло в с. Михайловка Сумской области. Председатель колхоза, член партии и бывший партизан Чуенко рассказал колхозникам о плане заготовок, а потом заявил, что не намерен отдавать зерно без согласия тех, кому оно принадлежит. Той же ночью он покинул село, но ОГПУ схватило его и арестовало вместе с председателем сельсовета. На следующий день произошел «женский бунт», участницы которого требовали освобождения арестованных, снижения налога, выплаты задолженности по заработной плате, но главное – снижения зерновых норм. В результате судебного процесса 67 человек отправили в концлагерь, а некоторых крестьян, в том числе и Чуенко, расстреляли[5, с. 256].
Во второй половине 1932 г. средства массовой информации все чаще критиковали председателей колхозов и сельских коммунистов, обвиняя их в том, что они «присоединились к кулакам и петлюровцам и стали не борцами за хлеб, а агентами классового врага». На деле же их «вина» заключалась в том, что они выдавали крестьянам зерно, в соответствии с заработанными трудоднями, вместо того, чтобы сдать весь хлеб государству[5, с. 256].
Централизованные ресурсы хлеба и других видов продовольствия в стране быстро таяли. Это вызвало сокращение и без того низких норм выдачи продуктов по карточкам для работников и служащих. Резко сократился хлебный экспорт, что привело к многократному увеличению дефицита внешне - торгового баланса в сравнении с 1925 г. В спешном порядке стали искать дополнительные источники поступления средств. Именно тогда за границу стали вывозить древние рукописи, дорогие иконы, произведения великих художников. Появился лозунг: «Превратим Рубенса в рубли, а Рафаэля в трактора».
Таким образом, государство своей политикой сплошной коллективизации и введением продразверстки обрекало крестьянство на голодное существование.
Комиссия Молотова в действии
Голод был не только следствием разрухи, дезорганизации, деградации сельскохозяйственного производства, он также углублялся конкретными практическими действиями на государственном уровне. Есть достаточно фактов, которые неопровержимо доказывают преступный характер деятельности чрезвычайных комиссий, посланных Сталиным в ноябре 1932г. в Харьков, Ростов-на-Дону и Саратов с заданием взять хлеб любой ценой.
Чрезвычайную комиссию в Украину возглавил Молотов. На 1 ноября 1932 г. государству поступило только 136 млн. пудов хлеба. Чтобы выполнит заготовленный план, комиссия Молотова должна была взять с крестьянского сектора еще 131 млн. пудов. Но такого количества хлеба уже не было. Кроме того, немало местных руководителей под личную ответственность прекращали вывозить хлеб, потому что это были не товарные, а продовольственные запасы. Так, например, рабоче-крестьянская инспекция Гельмязевского района Киевской области организовала рейд проверки обмолота и записала в своем постановлении: «Больше нет возможностей для реализации плана». Директор Барвинковского совхоза «Зернофабрика» с согласия секретаря парторганизации и председателя рабочкома отдал приказ прекратить сдачу хлеба. В разговоре с корреспондентом «Вести ВУЦИК» он открыто заявил: «У нас нет чем рабочих кормить, а заставляют весь хлеб вывезти».
Заявления местных руководителей в адрес комиссии Молотова об отсутствии резервов оставались безрезультатными. Когда доведенный до отчаяния секретарь райкома голодающего Синельниковского района Днепропетровской области Борщ поставил вопрос о пересмотре абсолютно нереального плана хлебозаготовок, ответом на это явилось освобождение от занимаемой должности и исключение из ВКП(б). Такая же судьба постигла председателя райисполкома Поплавского, который поддерживал Борща. Вместо ответа Молотов послал телеграмму секретарю обкома такого содержания: «Первейшей обязанностью обкома и всей Днепропетровской организации является сейчас обеспечить неуклонное повышение хлебозаготовок пятидневка в пятидневку, до тех пор, пока выполнение установленного годового плана не будет полностью обеспечено»[6, с. 36].
Выполнить такое задание по хлебозаготовкам можно было только с применением репрессивных мер. 5 ноября 1932г. политбюро ЦК КП(б)У обязало судебные органы «вне очереди рассматривать дела по хлебозаготовкам, как правило, выездными сессиями на месте с применением суровых репрессий… Организовать в каждой области не менее 5-10 добавочных разъездных судебных сессий нарсуда для разъездов по районам». Во исполнение решений политбюро при Наркомате юстиции и в областях создавались специальные группы, которые круглосуточно были связаны с хлебозаготовительными органами. Прокуратуру и суды обязали незамедлительно сообщать о каждом случае «бюрократизма, волокиты и гнилого либерализма в деле хлебозаготовок со стороны отдельных работников юстиции».
Для выбивания остатков хлеба в украинские села были направлены тысячи уполномоченных. Приехавшие из городов партийные и советские работники в большинстве своем не знали и не желали знать проблем села, местные «активисты» стали прислуживать им. Вот что говорил об их деятельности колхозник В.Пахаренко из Черкасской области: «Тогда во все органы власти от сельсоветов, колхозов и выше, проникали самые хитрые, самые скользкие люди, часто бездельники и пьяницы, а порой и бандиты разных мастей, которые вовремя додумались повернуть нос по ветру. Они стали верными псами Сталина за то, что тот дал им неограниченную власть. Одна за другой шли бесконечные ревизии «излишков продовольствия» из сельских дворов. Люди пытались спрятать хотя бы горсть зерна в ямах, колодцах, на чердаках, замазывали в печи или зашивали в тряпичные куклы. Но находили везде: слишком уж старательно исполняли свои обязанности важные, в галифе и с наганами, уполномоченные из районов и местные активисты. У нас в Красной слободе и близлежащих селах, например, были конфискованы и отогнаны в Черкассы все чудом уцелевшие коровы. Там их загрузили в товарные вагоны и держали под охраной до тех пор, пока весь скот не околел. А потом вагоны вывезли в город, а содержимое выбросили на свалку. Хочу подчеркнуть, что у людей забирали не только зерно, но и все, что могло служить едой, забирали и часто уничтожали прямо на глазах умирающих с голода. Не оставляли даже огородных семян, чтобы не смогли высадить на следующий год. Бабушка рассказывала, как нагрянули к нам неожиданно уполномоченные и сразу же стали протыкать землю во дворе и на огороде железными прутьями – искали закопанные ямы с зерном. Но – какие там ямы – зернышка в хозяйстве не осталось. В хату ввалились двое – председатель сельсовета и приезжий уполномоченный. Семья как раз села за обед – из еды как раз осталось немного картошки. Матюкаясь, непрошеные гости забрали даже со стола сваренную в мундире картошку. А потом старательный председатель залез под печь и там обнаружил горшочек с семенами свеклы, которые бабушка, спасая для весеннего сева, спрятала и замуровала глиной в подпечек. Выходя, уполномоченный, забрав горшок с семенами, еще раз окинул разгромленную хату – не забыли ли чего. Его свинцовый взгляд остановился на трехлетней девочке, которая испуганно пряталась за бабушкину спину, сжимая в ручонке картофелину, взятую еще за обедом. Уполномоченный подошел, вырвал последнюю еду и раздавил сапогом на полу. Так и уехали, высыпав по дороге из горшочка семена свеклы…»[4, с. 24].
Кроме обеспечения выполнения плана хлебозаготовок уполномоченные должны были выявить тех, кто был виновен в невыполнении государственной задачи. Основную вину представители центра возложили на местных руководителей. За «попустительство кулацкому саботажу» были арестованы и осуждены тысячи председателей, членов правлений колхозов, специалистов, партийных и советских работников. Фабриковались дела на подобии Ореховского на Днепропетровщине, когда обвиненные в «злостном саботаже хлебозаготовок» руководители района были приговорены к расстрелу, длительным срокам заключения. В одном из документов, подписанных прокурором Днепропетровской области Кумпикевичем и председателем областного суда Румянцевым, говорилось: «Всего по 5 декабря 1932г. общее количество осужденных лиц по колхозному сектору составляет 1062 человека, из них 59 человек осуждено к расстрелу».
В связи с началом работы комиссии Молотова, ЦК КП(б)У принял специальное постановление о работе с колхозным активом. Оно требовало от населения «обеспечения поддержки и одобрения репрессивных мер, которые проводились партией и советской властью против кулаков, против злостных саботажников хлебозаготовок из числа руководителей колхозов, против расхитителей государственного хлеба, против перерожденцев и коммунистов, которые разложились и которых партия изгоняет из своих рядов.»
Политику репрессий оправдывали и правоохранительные органы. В конце ноября 1932 г. был опубликован приказ наркома юстиции и генерального прокурора Украины, в котором отмечалось, что репрессия представляет собой одно из важных средств преодоления классового сопротивления хлебозаготовкам.
Атмосфера, которая господствовала тогда в сельской местности, хорошо показана в местной печати. Тивривская районная газета «Ударник соцiалiстичного будiвництва» Винницкой области пестрела такими заголовками: «Не верьте кулаческим слезам», «Сломаем кулаческий саботаж», «Беспощадная кара врагам советской власти», «Не допустить срыва хлебозаготовок», «Разбить вдребезги кулаческое сопротивление». В репортажах из сел этого района газета писала об обысках, изъятии хлеба, об арестах саботажников, о работе судов. В заметке о положении дел в селе Пилява группа крестьян, а также председатель сельсовета Бабенко и учитель Вознюк были названы «шайкой кулаков-бандитов и разной наволочи, которая чинит яростное сопротивление выполнению хлебозаготовок». Но газета даже не упоминала о том, что в Пиляве уже начался голод. В другой же заметке говорилось о том, что группа колхозников из села Ворошиловка после выполнения плана объявила себя «мобилизованной на фронт борьбы за хлеб» и направилась в села: Шершни и Борскив для «уничтожения саботажа контрреволюционной и петлюровской наволочи»[3, с. 640-641].
В декабре 1932 г. и в январе 1933 г. почти в каждом номере Днепропетровской газеты «Зоря» публиковались материалы о борьбе с саботажем. 1 января эта газета писала: «В общем плане хлебозаготовок Днепропетровской области на Апостоловский район приходится большая доля. Однако на 25 декабря 1932 г. план хлебозаготовок в районе выполнен только на 52.6 %. Почему на фронте борьбы за хлеб прорыв? Причины вскрыты на районном совещании партактива. Они прежде всего заключаются в том, что организаторами саботажа были враги с партбилетами в карманах»[9, с. 12] Газета регулярно называла поименно этих «врагов»: директор Апостоловсий МТС Полтавец, председатель Костромского сельсовета Мороз, председатель артели имени Фрунзе Абельмасов, секретарь партячейки «Авангард» Плискачов и др. Председателя колхоза Засылко и секретаря партячейки Давыдовского газета назвала кулаками и петлюровцами, которые «приказывали колхозникам прятать хлеб, злостно организовали саботаж». Номер газеты «Зоря» от 6 января 1933г. открывался лозунгом: «Беспощадно, со всей суровостью расправляться с врагами рабочего класса и колхозного крестьянства – кулаками и их пособниками!». На первой странице печатались постановления об исключении из партии и отдаче под суд трех директоров совхозов. Об исключении из партии как кулаческих агентов и ссылке в концлагеря на срок от 5 до 10 лет 50-ти коммунистов, о высылке в северные районы страны 700 украинских семей «за активное противодействие выполнению государственного плана хлебозаготовок, за расхищение и порчу колхозного хлеба»[6, с. 36].
То, о чем писала газета «Зоря» 6 января, показывало как пунктуально и оперативно выполнялось постановление политбюро ЦК КП(б)У от 29 декабря 1932 г. На этом заседании политбюро, проходившем при участии Кагановича, рассматривался вопрос о распространении на Днепропетровской области мер, принятых по отношению к Одесской области. В принятом постановлении говорилось: «Выслать 700 семей из 20-25 сел основных отстающих районов. Организовать высылку на север 700 человек без семей. Составить список исключенных из партии в количестве 50 человек для немедленной высылки в концлагеря». На этом же заседании рассматривался вопрос «Об усилении репрессий к злостным несдатчикам хлеба единоличникам». Донецкому и Харьковскому обкомам предложили организовать распродажу всего имущества, а также лишить «злостных единоличников» всей «усадебной земли и всех построек». По Харьковской области эту меру применить в отношении примерно 1000 хозяйств, а по Днепропетровской – 500 хозяйств[15, с. 134].
Комиссия Молотова не принимала собственных постановлений, она не имела делопроизводства. Все законодательные акты, которые Молотов считал нужными принимать, принимались партийно-государственным руководством Украины. 18 ноября 1932 г. ЦК КП(б)У, а 20 ноября СНК УССР приняли постановления, идентичные по содержанию и под одним названием – «О мерах по усилению хлебозаготовок». Постановлениями предусматривалось, что в артелях, где во время уборки допускалось авансирование колхозников сверх установленной нормы (15% от фактического обмолота), должны организовать возврат незаконно розданного хлеба. В постановлении СНК речь шла о штрафовании мясом тех колхозов, которые «задолжали» по хлебозаготовкам, но не имели хлеба, чтобы рассчитаться с государством. Штрафы должны были взыскиваться как за счет общественного скота, так и скота колхозников. Взыскание натуральных штрафов предусматривалось только с разрешения облисполкома, только мясом и без применения обысков. В распоряжении Наркомата юстиции УССР от 25 ноября, где речь шла об организации выполнения постановления, даже подчеркивалась нежелательность «массовых обысков».
Несмотря на это власти на местах избрали такую практику применения постановления, которая допускала, во-первых, штрафование не только мясом, а чем угодно; во-вторых, без получения санкций облисполкома в каждом отдельном случае; в-третьих, с использованием неоднократных подворных обходов и обысков. Кроме того, поощрялось доносительство. В одном правительственном постановлении говорилось, что тем, кто укажет на скрытый хлеб, выдавать 15% этого изъятого хлеба.
Постепенно стала вводиться практика натуральных штрафов колхозников и единоличников-должников по хлебозаготовкам. В случае отсутствия запасов зерна у таких крестьян забирали абсолютно все продукты. Колхозник Федор Коваленко из села Лютеньки на Полтавщине вспоминает: «В ноябре и декабре 1932 г. забрали всё зерно, овощи фасоль и все, что было на чердаке: сушеные яблоки, груши, вишни, - все забрали». Подобное происходило повсеместно. Совершенно очевидно, что изъятие овощей или сухофруктов никак не влияло на вывод страны из экономической катастрофы. Это была репрессия в чистом виде, которая преследовала только одну цель: лишить должников возможности физически выжить до нового урожая. Репрессией так же являлось преследование за сбор остатков урожая на колхозных полях. Осенью 1932г. голодающие крестьяне выходили на поля и собирали оставшиеся колосья хлеба, клубни картофеля, морковь, свеклу, яблоки и груши в садах. Но сбор некондиционных и даже испорченных остатков урожая расценивался как хищение, вновь применялись меры, предусмотренные пресловутым законом «о пяти колосках».
Ноябрьские постановления ЦК и СНК разрешали райисполкомам зачислять в хлебозаготовки все созданные в колхозах натуральные фонды – семенной, продовольственный и фуражный. Этот пункт имел оговорку относительно изъятий семенных фондов: только согласно санкции облисполкомов в каждом отдельном случае. Внесение данного пункта в текст постановления инициировали руководители республики. В дополнении к этой оговорке, которую могли не понять слишком «старательные» местные работники, политбюро ЦК КП(б)У
29 ноября 1932 г. приняло постановление, разосланное обкомам и райкомам в форме инструктивного письма за подписью С.Косиора. В нем отмечалось: «Просто и механически вывозить все фонды в хлебозаготовки является вовсе неправильным и недопустимым. Особенно это неправильно относительно семенного фонда. Изъятие колхозных фондов и их проверка должны осуществляться не огульно, не повсеместно. Вывоз хотя бы части посевного материала должен допускаться только в исключительных случаях с согласия обкомов партии»[6, с. 37].
В конце декабря 1932 г. в Украину приехал Каганович - обследовать ход хлебозаготовок. Он сообщил, что ЦК ВКП(б) отменил постановление ЦК КП(б)У от 18 ноября о невывозе семенных фондов «как решение, которое делает более слабыми наши позиции в борьбе за хлеб». ЦК КП(б)У отозвал инструктивное письмо от 29 ноября и отправил на места новое, в котором говорилось: «Во всех колхозах, не выполнивших план хлебозаготовок, в пятидневный срок вывезти все без исключения наличные колхозные фонды, в том числе и семенные, в счет выполнения плана хлебозаготовок. Всех, оказавших этому делу сопротивление, в том числе и коммунистов, арестовывать и предавать суду»[3, с. 636].
Патологическая жестокость, продемонстрированная в ходе хлебозаготовок в Украине Молотовым и Кагановичем, подхлестывалась непосредственно Сталиным. Когда генсеку доложили, что руководители Ореховского района Днепропетровской области разрешили колхозам оставить у себя семенные фонды, он распорядился немедленно арестовать их и наградить по заслугам, то есть дать им от пяти до десяти лет тюремного заключения каждому. Распоряжение исполнили с перевыполнением. Старший агроном райземуправления был приговорен к расстрелу, пять руководителей и специалистов приговорены к 10 годам лишения свободы в концлагерях, пять – к 8 годам, два – к пяти годам[6, с. 38].
Под нажимом Молотова и Кагановича Совнарком Украины и ЦК КП(б)У 6 декабря 1932 г. приняли постановление о занесении на «черную доску» шести сел, которые «злостно саботировали хлебозаготовки». Первыми эта участь постигла Гавриловку Межевского района и Вербки Павлоградского района Днепропетровской области, Лютенки Гадячского и Каменные Потоки Кременчуцкого районов Харьковской области, Пески Баштанского района и Святотроицкое Троицкого района Одесской области. Статус «черной доски» означал блокаду: села окружала милиция и войска; крестьяне лишались права на выезд; в эти села не завозились продукты; прекращалась всякая торговля; из кооперативных и государственных магазинов вывозились все товары; прекращалось всякого рода кредитование; осуществлялась чистка этих сел от «контрреволюционных элементов и организаторов срыва хлебозаготовок». Если в блокированных селах не было продовольствия, люди погибали голодной смертью.
Областные и районные власти обязаны были на местном уровне заносить на «черную доску» села и колхозы, которые задолжали больше других. В черных списках оказались сотни сел и 88 районов из 358 в Украине. Ужасным было то, что к участию в блокаде привлекали добровольцев из числа крестьян блокированных сел, им выдавали такие же продовольственные пайки, как и красноармейцам. В числе первых блокированных сел были Вербки. Местный учитель Василий Шумук свидетельствовал: «Вербки были окружены: ни в село, ни из села, при входе поставили столб с надписью «Бойкот»… Когда кончилось все съестное, крестьяне начали умирать. Из семи тысяч жителей уцелело три тысячи. Хоронить было трудно, трупы валялись. Приезжал Хатаевич, распорядился бросать покойников в колодцы, потом засыпать их».
В селах, которые не попадали на «черную доску», бойкоту подвергались отдельные хозяйства колхозников и единоличников. Возле их домов устанавливали черные таблички с надписью «Бойкот». Как правило, их ожидала та же участь, что и бойкотируемые села.
Cнятие блокады возможно было лишь в том случае, если крестьяне сдадут государству «спрятанный» хлеб. Но такие случаи были очень редкими. На 10января 1933 г. из 25 колхозов Харьковской области, занесенных на «черную доску», только 3 колхоза выполнили план на 100%. Исключение из республиканского «черного» списка оформлялось специальным постановление. 17октября 1933 г. постановлением ЦК КП(б)У с «черной доски» было снято село Каменные Потоки Кременчукского района Харьковской области. В постановлении говорилось: «Советский и колхозный актив, колхозные массы с. Каменные Потоки по-большевистски взялись за ликвидацию позорных недостатков, за самоочищение от кулаческих и контрреволюционных элементов и мобилизацию всех сил на выполнение своих обязательств перед пролетарским государством». В результате этого село «20 августа полностью выполнило годовой план хлебосдачи» Учитывая это, ЦК КП(б)У отменил постановление от 6 декабря 1932 г. в отношении с. Каменные Потоки и все репрессии, «установленные для этого села этим постановление»[3, с. 229, 243 ]. Но десятимесячная блокада унесла жизни сотен жителей села Каменные Потоки.
Под видом создания препятствий «незаконной» торговле хлебом на рынке, комиссия Молотова перевела на блокадное положение всю Украину. В начале декабря СНК Украины постановил запретить торговлю картофелем в районах, которые «злостно не выполняли обязательств». В список включили 12 районов Черниговской, по 4 района Киевской и Харьковской областей. Затем последовал запрет торговли мясом и скотом в Винницкой, Киевской и Черниговской областях, а в Днепропетровской, Донецкой, Харьковской областях – в тех районах, которые не выполнят план заготовки мяса. Эти постановления оказывали дополнительный нажим на крестьянство, еще больше усиливали продовольственный кризис и голод.
Вводились запреты на торговлю промышленными товарами. Только в конце декабря 1932 г. было разрешено продавать керосин, спички и другие промтовары в селах за исключением 82 районов 5 областей, которые наиболее задолжали по хлебозаготовкам.
В то время, когда в селах начинался массовый голод, руководящие работники районных и областных учреждений были хорошо обеспечены. Проводники партийно-государственного курса не голодали, поскольку получали хорошие пайки. Сохранились свидетельства, как выглядела столовая для партийных руководителей в Погребище: «Днем и ночью ее охраняла милиция, держа крестьян и их детей на расстоянии от ресторана…В столовой по очень низким ценам районным бонзам подавали белый хлеб, мясо, птицу, консервированные фрукты, деликатесы, вина и сладости. А вокруг этих оазисов зверствовали голод и смерть»[5, с. 260].
Заботу о руководящих работниках проявляло политбюро ЦК КП(б)У. 30 декабря 1932 г. оно рассмотрело вопрос «об упорядочении дела снабжения руководящих работников центральных и областных учреждений». Было решено выделить две категории работников по снабжению продуктами и промтоварами. В первую группу были включены члены ЦК, ЦКК, Наркомы, уполномоченные союзных наркоматов, члены Президиума ВЦИКа, заместители наркомов и заместители уполномоченных наркоматов, рабочая часть членов Президиума ВУСПС, основные руководящие работники ЦК, СНК, УКК, штаба УВО. Для них устанавливались «повышенные нормы отпуска продуктов и промтоваров», определялся «порядок предварительных заказов и доставки на дом». Выделялся один из совхозов около Харькова «для обеспечения молочными и мясными продуктами, птицей и овощами». Большие льготы предоставлялись лицам, включенным во вторую категорию[15, с. 136].
С наступление зимы положение украинских сел стало критическим. Однако Сталину казалось, что Украина не желает выполнять государственный план заготовок зерна, что ее следует «заставить», и он стал идти на крайние меры нажима на руководство республики. 14 декабря 1932 г. ЦК ВКП(б) и СНК СССР приняли постановление «О срыве хлебозаготовок на Украине и Северном Кавказе». В первом пункте было записано: «Обязать ЦК КП(б)У и СНК УССР под личную ответственность товарищей Косиора и Чубаря закончить полностью план заготовок зерновых и подсолнуха до конца января 1933г.». Далее следовали угрозы в адрес партийных работников, которых называли «злейшими врагами партии, рабочего класса и колхозного крестьянства, саботажниками хлебозаготовок с партбилетами в кармане». Сталин и Молотов, подписавшие это постановление, подменяли судебные органы и присваивали себе право определять степень вины и меры наказания: «арестованных изменников партии на Украине, как организаторов саботажа хлебозаготовок, бывших секретарей райкомов, предисполкомов, заврайземуправлений, предрайколхозсоюзов, а именно: Ореховский район – Головина, Пригоду, Паламарчука, Ордельяна, Лупенко; Балаклейский район – Хорошенко, Ус, Фишмана; Косовский район – Яременко; Кобелякский район – Ляшенко; Больше-Токмакский район – Ленского, Косаченко, Дворника, Зыка, Долгова – предать суду, дав им от 5 до 10 лет заключения в концентрационных лагерях»[3, с. 90].
Угрозы со стороны Сталина следовали одна за другой. Накануне нового 1933г. он направил телеграмму в Харьков в ЦК КП(б)У. Генсек требовал, чтобы была проделана работа по «добровольной сдаче крестьянами скрытого хлеба». Следовало распоряжение освободить от наказания крестьян, которые сдадут хлеб добровольно, и применять самые суровые меры к тем, кто не сдает хлеб. В первых числах января 1933 г. ЦК Компартии Украины и лично С.Косиор получили новые телеграммы. В них содержалось требование выполнить план хлебозаготовок за 1932 г. до конца января. Сталин подчеркивал, что в процессе хлебозаготовок не останавливаться перед высылкой в концлагеря и применением высшей меры. Он распорядился прекратить всякое снабжение сел, не выполняющих план хлебосдачи.
Союзный центр и лично Сталин раздражительно реагировали на заявления украинского руководства о невозможности выполнения плана. Такие заявления расценивались как саботаж. Сталин угрожал расправой. Он говорил, что любое повторение ошибок 1932 г. будет строго наказываться. Товарищей, которые будут допускать эти ошибки, не спасут «их старые партийные бороды». 7 января 1933 г. газета «Правда» напечатала редакционную статью, в которой обвиняла Украину в срыве государственных заготовок зерна. Подчеркивалось, что благодаря попустительству украинского партийного руководства сложилось положение, когда «классовый враг в Украине организуется».
Украинские партийные и государственные деятели искали способы доложить Сталину объективную картину сложившегося положения и убедить его в необходимости изменить политику хлебозаготовок. В Москву был направлен первый секретарь Харьковского обкома, второй секретарь ЦК КП(б)У Терехов. Сталин не стал выслушивать Терехова, а в ответ на его просьбы направить хлеб в голодающие районы заявил: «Нам говорили, что вы, товарищ Терехов, хороший оратор; похоже, что вы и мастер рассказывать истории: вы придумали такую страшную сказку о голоде, думая напугать нас, но ничего с этого не выйдет. Возможно, было бы лучше, если бы вы оставили пост секретаря обкома и украинского ЦК и вступили в Союз писателей? Тогда вы сможете писать свои сказочки, и дураки будут читать их»[5, с. 355]. Сталин также резко отреагировал на просьбу командующего Киевским военным округом И. Якира разрешить выделить зерно для распределения между крестьянами.
Сталинская тактика угроз в адрес украинского руководства давала необходимые результаты. Секретарь ЦК КП(б)У С. Косиор рапортовал Сталину: «У нас есть отдельные случаи и даже отдельные села, которые голодают, однако это результат местного головотяпства, перегибов, особенно относительно местных колхозов. Какие-либо разговоры о «голоде» на Украине надо категорически отбросить»[3, с. 630]. Эти слова звучали как издевательство над украинским народом.
Методы заготовок, которые на протяжении трех месяцев практиковала молотовская комиссия на территории Украины, раньше встречались только как отдельные случаи. Даже в условиях жестких заготовок 1930 – 1931 гг. такие методы рассматривались как левацкие перегибы и влекли за собой исключение из партии. В 1932 – 1933 гг. эти методы стали нормой. Вот что об этом писал в газету «Радянське село» колхозник П.Лега из села Новоселовка Ореховского района Полтавской области: «За невыполнение плана хлебозаготовок требуют фасоль, горох, все, что есть у колхозников; кроме того, что требуют, так ругают и стучат кулаком по столу, дескать, если не сдашь того, что мы разворовали, сами заберем всю одежду и тебя под арест посадим. И не пропускают никого – ни лодыря, ни честного колхозника – всех подряд»[6, с. 39].
В эту же газету И.Литвин из села Юрьевка Царичанского района Днепропетровской области писал: «Прошу редакцию объяснить мне, куда можно обратиться с ходатайством. Надлежащую мне контрактацию хлебозаготовок 2184 кг я выполнил, недовыполнил 9 кг подсолнуха и бобовых 16 кг, но пришла бригада в наше село по хлебозаготовке, зашла ко мне в дом со щупами, сделала обыск, в доме ничего не нашли, вышли во двор, сорвали дверь от амбара и забрали весь хлеб, который не был спрятан нигде, и оставили меня и семью на сегодняшний день голодными». Из села Печиски Винницкой области Р.Кухар писал: «У меня сельсовет забрал хлеба в количестве 25 пудов. Имея 440 трудодней, за которые мною получено 28 пудов разного хлеба в аванс, не знаю, на каком основании они забрали этот хлеб у меня. Они сперва говорили, что будто бы хлеб ворованный, но потом выяснилось, что хлеба ворованного нет, только тот, что я честным трудом заработал в колхозе. И этот хлеб сейчас же отправили на ссыпной пункт. И я сейчас остался голодный, и моя семья не имеет ни кусочка хлеба. Кроме этого они забрали еще 66 пудов картофеля, который я имел на своем огороде, хотя выполнил контракцию, возложенную на меня в количестве 27 пудов»[6, с. 40].
Выше уже упоминался ноябрьский приказ наркома юстиции и генерального прокурора Украины об усилении репрессий в отношении крестьян. Во исполнение этого приказа судебно-следственные органы развили бурную деятельность, допуская при этом большое количество нарушений закона. В начале января 1933 г. генеральный прокурор Поляков и прокурор Верховного суда УССР Ахматов направили на места специальное письмо, в котором отмечали: «Десятки тысяч осужденных за несдачу хлеба, за расхищение имущества, разбазаривание мерчука, и за другие преступления – это значительный и суровый удар по дезорганизаторам социалистической стройки». Наряду с этим указывалось, что в работе судебно-следственных органов есть много недостатков. Отмечалось, что «судебные приговоры по делам о высшей мере наказания пишутся крайне неряшливо и политически малограмотно», народные суды обнаруживают в своих приговорах «незнание дела, поверхностное и несерьезное отношение к проверке материалов», судят часто «по списку сельсовета, без умения создать вокруг процесса общественное мнение». Указывалось на то, что следственные органы допускают спешку, следствие проводят 2-3 дня, на первое место выдвигают мелкие, несущественные факты. В качестве примера приведено дело элеватора «Заготзерно» в Лепетихе на Днепропетровщине. Недостача хлеба на элеваторе составляла 53 тысячи пудов, а осудили обвиняемых «за чепуху – за неоприходование 50 пудов хлеба, за получение 4-х поросят по дешевым ценам, получение 50 кг меду и 2-х кг масла и т.д. Но в данном деле суд обязан прежде всего установить, куда девались прежде всего 53 тысячи пудов госхлеба. Это не было сделано, и мы вынуждены приговор отменить для нового доследования»[11, с. 75].
В данном письме приводились примеры вынесения приговоров о расстреле при недостаточном изучении дел. К высшей мере были приговорены: Бутко из Черниговской области за кражу 17 кг ячменя; 60-летняя Черномор из Киевской области, у которой нашли 3 пуда пшеницы; 50-летняя Майбород из Одесской области, прятавшая в доме 40 кг свеклы; Супрун из Харьковской области за обнаружение у него 25-ти фунтов колосков. Указание на имеющиеся недостатки в работе судов не означало, что республиканские прокурорские органы становились на защиту пострадавших крестьян. В своем письме Поляков и Ахматов требовали от областных судов «сохранять темпы работы», «максимально усилить свою помощь партии в борьбе за выполнение плана хлебозаготовок»[11, с. 77].
24 января 1933 г. ЦК ВКП(б) принял специальную резолюцию по партийной организации Украины. В ней украинское руководство обвинялось в срыве заготовок зерна, особенное внимание обращалось на «ключевые области» – Харьковскую (во главе с Тереховым), Одесскую и Днепропетровскую. Было заявлено, что партийные и советские работники этих областей «потеряли классовую бдительность». Пленум объявил о назначении П. Постышева – секретаря ЦК ВКП(б) – вторым секретарем КП(б)У и первым секретарем Харьковского обкома партии; Хатаевич, который в то время был секретарем КП(б)У, назначался первым секретарем Днепропетровского обкома; первым секретарем Одесского обкома был назначен Вегер.
Нарком внутренних дел УССР В. Балицкий о назначении Постышева писал следующее: «На совещании в Кремле в присутствии Молотова, Кагановича, Ягоды, Косиора и Балицкого, Сталин, подойдя к новому секретарю ЦК КП(б) У Постышеву, похлопал его по плечу и сказал: Ты, Паша, назначен туда в роли Главгола (главнокомандующего голодом) и этим оружием сделаешь больше, чем Семен (Буденный) конными армиями, Стасик (Косиор) несколько растерялся, у тебя руки и воля железные. На этих слизняков – Петровского, Любченко, Чубаря не обращай внимания»[3, с. 110].
Постышев, по существу, назначался специальным уполномоченным Сталина, и он энергично начал выполнять его задание, которое заключалось в «большевизации Компартии Украины» и дальнейшей «добыче» зерна у населения. Свою деятельность он начал с угроз партактиву УССР: «Где ваши клятвы о том, что после постановления ЦК ВКП(б) вы будете зверски бороться за постановление – оказалось пустой болтовней. Болтаете о голоде! Необходимо изменить в ближайшие 2-3 дня отношение к своим обязанностям, проявить твердость и решительность. Иначе мы вынуждены будем в отношении представителей советского и партийного аппаратов применять самые решительные меры»[3, с. 109]. Постышев заявил, что «остатки кулаков и националистов», которые проникли в партию и колхозы, продолжают саботировать производство и с ними необходимо вести беспощадную борьбу.
