С. В. Невмержицкий
Категории диалектики
Учебное пособие для студентов всех специальностей
Павлодар
Министерство образования и науки Республики Казахстан
Павлодарский государственный университет
им. С. Торайгырова
Кафедра философии и культурологии
С. В. Невмержицкий
КАТЕГОРИИ ДИАЛЕКТИКИ
Учебное пособие для студентов всех специальностей
Павлодар
Кереку
2012
УДК 122/129 (075)
ББК 87я73
Н40
Рекомендовано к изданию учебно-методическим советом факультета истории и права ПГУ им. С. Торайгырова
Рецензенты:
Л. И. Рогова – кандидат философских наук, профессор, Павлодарский государственный педагогический институт;
К. К. Загупаров – кандидат философских наук, профессор, Павлодарский государственный педагогический институт;
М. Ж. Кожамжарова – кандидат философских наук, доцент, Павлодарский государственный университет им. С. Торайгырова.
Невмержицкий С. В.
Н40 Категории диалектики : учебное пособие. - Павлодар : Кереку, 2012. – 64 с.
Учебное пособие дает представление об основных категориях диалектики с позиции их универсальной взаимосвязи, способности, при соответствующих условиях взаимоперехода друг в друга. Работа может быть использована при выполнении тестовых заданий.
Учебное пособие рекомендуется студентам всех специальностей.
УДК 122/129 (075)
ББК 87я 73
© Невмержицкий С. В., 2012
© ПГУ им. С. Торайгырова, 2012
За достоверность материалов, грамматические и орфографические ошибки
несут авторы и составители
Введение
На уровне обыденного сознания философия нередко ассоциируется с многословием. «Мели Емеля» это и есть философия. Пустопорожнее, обильное словоизвержение с использованием мудреного набора слов и понятий как бы компенсирует его бессодержательность и бесплодность. Но к философии как, впрочем, и к науке, подобного рода фонтанирование не имеет малейшего отношения.
Язык науки – язык наиболее общих понятий, язык категориальный, язык строгого и точного смыслового использования в определенном значении. Начиная с Аристотеля, категории трактуют как наивысшее обобщение и отражение объективной реальности. Но это итог, а путь к нему, по Ленину, отнюдь не прямолинейный: «Сначала мелькают впечатления, затем выделяется нечто, – потом развиваются понятия качества…(определение вещи или явления) и количества. Затем изучение и размышления направляют мысль к познанию тождества – различию – основы – сущности …» [1, с. 301].
Студенту нет необходимости повторять исторический путь познавательной деятельности. Задача его проще, уверенно и осмысленно усвоить понятийно-категориальный аппарат и адекватно использовать в учебном процессе. Возникающие трудности и сомнения в этой части преодолимы – краткие и энциклопедические словари, десятки и сотни учебников, учебных пособий, первоисточники – все это под рукой. Дело за немногим – стремлением овладеть этим богатством.
Данное учебное пособие преследует ту же цель – помочь студенту советами и указаниями. Необходимость эта налицо. Различные формы тестового контроля выявляют существенные пробелы в освоении языка философии. С другой стороны, неумение использовать этот язык при анализе явлений действительности как бы компенсируется «оригинальностью», «смелостью» суждений субъекта.
Современная наука, выдвигая новые мировоззренческие проблемы, стимулирует острые дискуссии, в их числе возможность использования «старых» категорий, их, так сказать, «проверку» на дееспособность, соответствие изменившимся условиям и обстоятельствам. Подобного рода материалы находят отражения на страницах философских журналов.
В виду ограниченности объема, пособие не претендует на полноту охвата всех основных категорий, и, тем не менее, автор надеется, что работа станет полезным подспорьем при подготовке студентов к различным формам учебного контроля и анализе явлений материального и духовного мира.
1 Вокруг категорий диалектики
Воспользуюсь определением «категории», обратившись к «Краткому философскому словарю» под ред. М. Розенталя, П. Юдина, хотя бы потому, что книга постоянно под рукой как напоминание о далеком 1959-ом. Возвращаясь из краткосрочного отпуска через Акмолинск к месту постоянной службы, заглянул в скромный домик книжного магазина, где и приобрел упомянутый том, скрашивающий в последующие годы неудобства землянок и нар, неприхотливую солдатскую пищу, солончаковую белизну сапог, круглосуточную работу по строительству жилья и всего того, без чего невозможен полноценный быт обслуживающих южный ракетный щит страны. Ради этого десятки тысяч солдат и офицеров, членов их семей переносили тяготы службы, испепеляющий зной, зимние пронзительные ветры и, видимо, ради того чтобы сегодня уцелевших в г. Приозерске вымаривали холодом, как тараканов в русских избах.
Присниться не могло, что буду слушать лекции по диалектическому материализму и спецкурс по «Диалектике «Капитала»» в исполнении соредактора «Словаря» – Марка Моисеевича Розенталя. Потом были его похороны. Прощальное слово сына, тоже философа, было предельно кратким. «Когда кто-то умирал из близких или знакомых, отец говорил: «Диалектика!». Так будь же ты проклята диалектика!» Диалектика, которой десятилетия верой и правдой служил ученый.
Диалектика, как и любая наука без понятий, законов, всего лишь оболочка. В процессе познания объективной действительности у людей складываются определенные представления о свойствах и связях предметов, явлений внешнего мира, закрепленных в понятиях и категориях. Каждая категория является понятием, но только те понятия приобретают категориальный статус, которые обладают характером всеобщности, то есть применимы ко всем явлениям действительности. В вышеупомянутом «Словаре» дается следующее определение: категории – «основные логические понятия, отражающие наиболее общие и существенные свойства, стороны и отношения предметов и явлений действительности» [2, с. 180].
В «Философском словаре» под редакцией этих же ученых и участии 182 соавторов в определении «категории» сохраняется преемственность. Категории – «основные понятия, отражающие наиболее общие и существенные свойства, стороны явлений действительности и познания» [3, c. 191]. В данном определении опущено лишь понятие «логическое», думается, по одной причине: как бы не заподозрили авторов в сползании на позиции неопозитивизма. В идеалистической философии категории рассматриваются как продукт чисто логического мышления, как первопричина мира.
В учебнике «Диалектический материализм», подготовленном авторским коллективом кафедры «Диалектического и исторического материализма» ВПШ при ЦК КПСС, при определении категории оговариваются философские рамки категории развития, соответственно упор делается на момент развития. «Категориями материалистической диалектики называются основные понятия, отражающие особые и существенные стороны и отношения диалектического развития предметов и явлений действительности»
[4, с. 238].
Автор популярного в 70-е годы прошлого века «Курса марксистской философии» А. Спиркин констатирует, что знания об окружающем мире и о самом себе человек получает в форме понятий и категорий. В сноске уточняет, что «Категории – это наиболее общие и фундаментальные понятия той или иной науки, философии. Все категории суть понятия, но не все понятия – категории» [5, с. 153].
В конце главы «Категории диалектики» автор для особо любознательных, приводит список дополнительной и использованной литературы, на начало 70-х годов прошлого века всего 35 наименований.
Это к тому, что проблема категории, как и других компонентов философии, активно разрабатывалась, и нет никаких оснований говорить о застое мысли в советский период. Сомневающимся рекомендую открыть книгу А. П. Шептулина «Категории диалектики». Этот спецкурс прочитан автором в Институте повышения квалификации преподавателей общественных наук при МГУ, то есть для профессионалов. Уже по названию первого раздела «Проблема взаимосвязи категорий диалектического материализма» нетрудно предположить, под каким углом зрения будут рассматриваться категории.
Категории – понятия, отражающие «всеобщие формы бытия, всеобщие стороны и связи объективной действительности. Раскрыть богатство содержания философских понятий, а вместе с этим и всеобщих сторон и связей действительности, возможно только в том случае, если мы будем рассматривать эти понятия в их взаимосвязи и взаимозависимости, если мы построим систему, в которой каждое из них будет занимать строго определенное место и находиться в необходимых соотношениях со всеми другими» [6, с. 4].
Очевидно, это не определение «категории», а основных направлений исследования. Аргументируя свою позицию, автор постоянно апеллирует к В. И. Ленину, его «Философским тетрадям». «Перед человеком сеть явлений природы. Инстинктивный человек, дикарь, не выделяет себя из природы. Сознательный человек выделяет категории суть ступеньки выделения, т. е. познания мира, узловые пункты в сети, помогающие познавать ее и овладевать ею» [1, с. 85]. В. И. Ленин подчеркивает, что «категории надо вывести (а не произвольно или механически взять) (не «рассказывая», не «уверяя», а доказывая)» [1, с. 86].
По мнению А. П. Шептулина один из основных недостатков существующей литературы о категориях является то, что они рассматриваются вне их необходимой взаимосвязи и взаимозависимости, одна рядом с другой, а в ряде случаев в виде буквального отождествления одной категории с другой. Он справедливо отмечает, что в опубликованных пособиях по диалектическому материализму «нет какой-то единой, научно обоснованной структуры изложения материала. Каждый автор стремится дать свою, отличную от других, последовательность изложения всеобщих диалектических закономерностей и связанных с ними понятий» [6, с. 11].
Число парных категорий варьирует в пределах от 4 до 9, но чаще в рамках 5 – 6. Так, в учебнике «Основы марксистско-ленинской философии» их 6: «единичное, особенное, общее», «причина и следствие», «необходимость и случайность», «возможность и действительность», «содержание и форма», «сущность и явление»
[7, с. 112 – 134].
А. Г. Спиркин в книге «Курс марксистской философии», кстати, не рекомендованной, но фактически являющейся учебником рассматривает 8 категорий. Дополнительно рассмотрены «часть и целое, система и её элементы», «внешнее и внутреннее», границы категории «содержание и форма» раздвинуты и выглядят так: «содержание, структура и форма, симметрия и асимметрия» [5,
с. 161 – 169]. Реальное число категорий не сводится к перечисленным в учебниках, но в сознании студента, читателя так оно и есть. Всё, что за пределами перечня – не категория.
Учебник А. Г. Спиркина «Философия» [8], рекомендован для вузов и востребован студентами, как и сорок лет назад. Поскольку это не предмет нашего анализа, позволим лишь некоторые замечания. В некрологе о А. Г. Спиркине [9] отмечается: «его перу принадлежит один из лучших, в своё время, учебников по философии дважды переиздававшегося в 70-х годах прошлого столетия». Почему неточное название, не «Курс марксистской философии», а «Философия»? Ответ просматривается в содержании и структуре последнего учебника. В первом разделе «История философии» о марксистской философии ни слова, лишь в последующем К. Марксу и Ф. Энгельсу отводится страничка. Для сравнения – Шпенглеру, Веберу и другим по полторы страницы, а В. И. Ленину с
Г. М. Плехановым меньше четвертинки. В книге 1966 года едва ли не на каждой странице «поклон» классикам, особенно В. И. Ленину. В 2004 году на 730 страницах число ссылок на К. Маркса и Ф. Энгельса – 16, В. И. Ленина – 4, Ф. М. Достоевского – 26, Н. В. Гоголя – 3,
А. Д. Сахарова – 2. Здесь же сообщается (это так важно), когда Ленин приехал прощаться с умирающим Плехановым, тот не подал диктатору руку и далее вполне в духе антикоммуниста
А. И. Солженицына.
За что такая немилость, переросшая в ненависть со стороны члена-корреспондента РАН? С первых послевоенных и до последних дней А. Г. Спиркин сотрудник Института философии, зав.редакцией философии и зам.редактора «Философской энциклопедии». А может, в этих строчках биографии? «С 1941- по 1945 – политзаключенный».
Категории в учебнике А. Г. Спиркина (2004 г.) не выделяются в качестве самостоятельного параграфа или главы, растворены в законах диалектики, а сами законы философии сведены к категориям. «Каждая из категорий отражает какой-либо закон, принцип бытия сущего, а все вместе они охватывают мир как целое, отношение человека к миру» [8, с. 263].
Почему А. П. Шептулин не отдал должного «политзаключенному» А. Г. Спиркину, мы не знаем, но другому –
Е. П. Ситковскому досталось, хотя он достаточно обосновано выступил по вопросу взаимосвязи категорий. По Е. П. Ситковскому, при разработке системы категории, необходимо исходить только из тех связей и отношений, которые имеются в познании. Воспроизведя их мы тем самым воспроизведем действительные всеобщие связи и отношения. [10]. «Данная точка зрения, - отмечает А. П. Шептулин, - не является правильной. Не все связи, отношения познания соответствуют действительности, в познании есть такие связи, отношения, которые свойственны только ему и отсутствуют в действительности» [6, с. 14]. Критик аргументирует свою позицию элементарным рассуждением. В объективной действительности процесс развивается от сущности к явлению, от причины к следствию, от необходимого к случайному и т. д. В познании наблюдается прямо противоположное. И что Е. П. Ситковский об этом не знал. Он один из первых в отечественной философии стал разрабатывать проблему обоснования и систематизации категорий диалектики, опубликовав в 1941 году «Категории марксистской диалектики».
После окончания института Красной профессуры (1933 г.) до начала войны работал зав.философским отделом журнала «Под знаменем марксизма», затем в Военно-политической академии, начальником политотдела в армии Рокосовского. Е. П. Ситковский репрессирован (1943-1953 гг.) и в полную меру испытал на лесоповале издевательства, голод, тяжелый труд. Реабилитирован, работал в журналах «Вопросы философии», «Проблемы мира и социализма». С 1962 года профессор кафедры философии АОН при ЦК КПСС, на протяжении 10 лет (1960-1970 гг.) – член редакционной коллегии «Философской энциклопедии». Был ответственным редактором и написал предисловие к трехтомной гегелевской «Энциклопедии философских наук» [10, с. 181-183].
В юбилейной статье отмечается его лекторский талант. Об этом могу судить не понаслышке. Евгений Петрович входил в аудиторию ставил на стол тяжелую кирзовую сумку и как бы оправдываясь, объяснял: «Жена просила, ты там, в центре купи кефир, молоко, мясца. Все-таки там за качеством и смотрят получше». Ему было около 75-ти. Среднего роста, крепко сбитый, скульптурные черты лица, редкий седой ежик. В клетчатой рубашке без галстука под дешевеньким пиджаком, в белую и коричневую нитку. Встретишь такого на Садово-Кудринской с хозяйственной сумкой, и в голову не придет, что это доктор философских наук, профессор. Но проходит минута… «Так на чем мы остановились?». Не громко и не торопливо, но не бесстрастно академически а эмоционально; без текста, но будто по-писанному, ведет речь о хитросплетениях гегелевской философии, и для слушателей-аспирантов это уже не тайна, а нечто их собственное. Этот блестящий стиль изложения сложнейших вопросов как бы воспроизводил логику мысли Энгельса, изложенной в работе «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии».
Е. П. Ситковский был и до конца своих дней остался марксистом.
В изложении А. П. Шептулина досталось и другому члену редколлегии «Философской энциклопедии» В. П. Тугаринову. В своей работе по категориям [12] Тугаринов утверждает, что «человеческое познание … идет от представлений о мире в целом к изучению отдельных явлений и их свойств, к выявлению все более глубоких и общих их соотношений» [6, с. 16-17]. А. П. Шептулин не согласен с этим утверждением и заявляет, что ни история философии, ни история отдельных наук не свидетельствует об этом, поэтому и предложенная В. П. Тугариновым классификация категорий не соответствует не только диалектическим принципам, но формально-логическим. При дальнейшем углубленном рассмотрении проблем взаимосвязи категории в жернова критики А. П. Шептулина попала еще дюжина философов. Ни одному из них не удалось не то чтобы выстроить, даже заложить фундамент системы категорий диалектики.
В дальнейшем автор стремится ответить на вопрос что должно лежать в основе системы категорий диалектического материализма и какие категории должны быть исходными в системе? А. П. Шептулин утверждает, и с этим мы согласны, что основные принципы построения системы сформулированы и применены К. Марксом в «Капитале», а именно: 1) восхождение от абстрактного к конкретному и 2) единство исторического и логического.
Исходными категориями в «Капитале» должны быть те категории, «которые отражают основные всеобщие стороны и связи исследуемого объекта, но применительно к философской науке все эти принципы действуют в иной специфической форме» [6, с. 65]. Казалось бы, чего проще экстраполируй указания Маркса на категории диалектического материализма и начни с тех, что определяют основную сторону или отношения. В диалектическом материализме, как и в философии в целом, основной вопрос – вопрос о том, что первично материя, природа или дух, сознание. Поскольку это так, то категория материи и сознания относится к основным определяющим. Однако основными, определяющими отношениями в объективной действительности классики марксизма считали взаимоотношения между противоположными сторонами, т.е. закон единства и борьбы противоположностей, и, следовательно, категории этого закона нужно отнести к исходным. В соответствии с этой логикой к основополагающим относятся категории общественной практики.
Проанализировав три основных начала, А. П. Шептулин приходит к выводу, что «при разработке системы категорий диалектического материализма необходимо исходить из основного вопроса философии и практики и из объективного соотношения отражаемых категориями всеобщих форм бытия, всеобщих сторон и связей действительности» [6, с. 71].
Рассматривая вопрос о принципах построения системы категорий, А. П. Шептулин опирается на известный ленинский тезис – «Сознательный человек выделяет категории суть ступеньки выделения, т.е. познание мира, узловые пункты в сети, помогающие познавать ее и овладевать ею». [1, с. 85].
И тут же обвиняет некоторых авторов, что они «не признают никаких других ступеней, узловых пунктов развития познания истины, (выделено С. Н.) кроме живого созерцания, абстрактного мышления и практики» [6, с. 71].
Но о каких-то других ступенях, кроме отмеченных, речь не идет, скорее о метафизическом подходе при рассмотрении перечисленных ступеней – их обособленности, изолированности, отсутствии глубокого анализа, внутренних связей между ними.
Другой важнейший принцип, лежавший в основе построения системы категории – принцип тождества диалектики, логики и теории познания. В. И. Ленин вряд мог предположить какие страсти (дискуссии) будут кипеть вокруг его тезиса – «В «Капитале» применена к одной науке логика, диалектика и теория познания [не надо трех слов: это одно и тоже]» [1 с. 301].
«Это одно и тоже» означает полное совпадение содержания диалектики, логики и теории познания или все же они сохранят известную самостоятельность, то есть находятся в диалектическом тождестве, предполагающем различие тождественного.
Наиболее обстоятельно первая точка зрения аргументирована Виталием Ивановичем Черкесовым. Его монография опубликована в 1962 году [13], а в 1965 присвоена степень доктора философских наук. Виталию Ивановичу как научному руководителю моей дипломной работы «Необходимость и случайность» обязан многим. Был он требователен, жестко контролировал ход работы и в тоже время помогал советами, вселял уверенность. На снятых листочках перекидного календаря в карандаше, не скрывая раздражения, отмечал: «Вы пишете небрежно, поэтому непонятно. В следующий раз читать не буду», или «То, что Вы предложили, не может быть дипломной работой. Предлагаю подумать над планом и рекомендую включить…». Каков результат? Оппонировал философ, доктор педагогических наук Ф. И. Георгиев. Накануне защиты сказал: «Работа мне понравилась, могу рекомендовать Вас в аспирантуру».
Вторая точка зрения получила развитие в работе И. С. Нарского [14]. Слушал его великолепные лекции, отличающиеся «железной» логикой и законченностью. Он располагал к себе какой-то интеллигентской беззащитностью. В отличие от Е. П. Ситковского, был всегда подтянут, в строгом костюме, при галстуке. Короткая шея, короткий жесткий ежик, короткие белые пальцы и особенно очки с толстыми стеклами говорили о том, что он работает за столом. Так оно и было, едва ли не каждый год выдавал по книге. По-прежнему читал лекции студентам и аспирантам, одним словом, – ученый. Как-то минуя гигантскую стенную газету, сооруженную в Академии кафедрой журналистики ко Дню Победы, зацепился взглядом за пожелтевшую фотографию двух офицеров. Читаю и глазам не верю: майор И. С. Нарский в годы войны командовал разведподразделением, десятки раз переходил линию фронта, доставлял «языки» и ценную информацию. Уцелел, знать, владел не только огнестрельным, но и холодным оружием, был хорошим аналитиком. Награжден 4-мя боевыми орденами. Таким интеллигентом можно только гордиться.
Однако, вернемся к А. П. Шептулину. В соответствии с исходными принципами, выявленной спецификой и закономерностями взаимоотношений категорий, система категорий должна и начинается с материи и сознания. В главе «Всеобщие формы бытия и ступени развития познания» рассмотрены следующие категории: «отношение, движение и покой», «единичное, особенное и общее», «качество и количество», «причина и следствие», «необходимое и случайное», «содержание и форма», «сущность и явление», «основа и обоснование», «противоречие», «диалектическое отрицание, отрицание отрицания», «возможность и действительность». Этот блок не эталон, но тем не менее присутствует в работе позднего А. Г. Спиркина. Уже отмечалось, многим исследователям категорий от А. П. Шептулина «досталось», порой не в дипломатической форме. Вот и думай, почему, откуда такая смелость. Может потому, что в описываемые годы (1969)
А. П. Шептулин был начальником отдела преподавания общественных наук и членом коллегии Министерства высшего и среднего образования СССР. Но не это главное, а как воспринята и как заявила о себе в философском мире предложенная им «Система категорий».
В «лебединой песне» советской учебной литературы по философии «Введение в философию» в 2-х частях под редакцией
И. Т. Фролова имя А. П. Шептулина не упоминается, нет его и в списке литературы к категориям. Обошли. Но куда важнее, повлияла ли работа А. П. Шептулина на категориальный ряд, принципы и систему категорий? Скажем… не ощутимо. Пишущие по категориям каждый себе на уме.
Выделим категориальный аспект в учебниках, имеющихся в библиотеке вуза. Так, в работе под редакцией В. Н. Лавриненко в главе «Диалектика» рассмотрены вклад Г. Гегеля, К. Маркса и
Ф. Энгельса в обоснование законов диалектики. Делается вывод, что категории не основные законы диалектики [15, с. 270]. Напомню, у
А. Г. Спиркина «каждая из категорий отражает какой либо общий закон» [8, с. 263]. Понятия «основной», «общий» не синонимы, тогда тем более вопрос о соотношении закон – категория, остается открытым.
В учебнике под редакцией И. Т. Фролова говорится о том, что категориальные связи постоянно осмысливаются как диалектические закономерности» [16, с. 107].
Выделяются группы категорий, выражающих «устройство», «организованность» бытия и ряд категорий, отражающих универсальные связи детерминизации. После рассматриваются те из парных категорий, которые раскрывают содержание законов диалектики.
Примерно такая же последовательность изложения и в учебнике П. В. Алексеева, А. В. Панина. Сначала характеристика категорий, затем законов. Авторов не смущает факт признания ими несостоятельности (анахронизмом) определения философии как «науки о наиболее общих законах развития», принятия предметом философии «всеобщего в системе мир - человек, Далее – выяснение содержания «всеобщего» и, наконец, «Философия – это система взглядов на мир в целом и на отношение человека к этому миру» [17, с. 50, 51]. Еще одна особенность учебника это приложение «Философия в условиях тоталитаризма». Здесь П. В. Алексеев как бы оправдывается за положительно-объективистское изложение марксисткой философии. Дескать, теория – это одно, а вот практика…
«В наши дни можно отметить два основных направления в развитии категории современной философии: первое из них – конкретизация, углубление содержания и функций старых категорий под воздействием происходящих новых процессов, второе – формирование новых категорий» [18, с. 297].
То и другое направление можно обнаружить при анализе публикаций журнала «Вопросы философии» за последние десять лет, при той существенной оговорке, что «старые категории» опредмечиваются преимущественно в сфере общественного бытия, а новые при изучении явлений природы и сознания.
Подведем некоторые итоги. В учебной философской литературе советского периода излагалось устоявшееся, не дискуссионное, что в условиях монотеоретической модели образования получалось как бы естественно. Плюралистическая модель образования (каждый учебник с претензией на новое слово в философии) воспринимается далеко не положительно. Главная причина усматривается во внедрении современных форм контроля за качеством образования. Тестовые задания, составленные на базе российских учебников (число которых постоянно растет), ставят в тупик не только студентов но и преподавателей по угадыванию ответов угодных составителю. Поскольку большинство тестов направлено на выяснение знания понятий и категории, становится понятным, насколько актуальна эта проблема в учебном процессе.
2 Материя, но не ткань…
Автор монографии «Категории диалектики» А. П. Шептулин, начинает изложение системы категорий из материи и сознания. Он утверждает, что раскрыть содержание других категорий, их взаимосвязь и взаимообусловленность в иной последовательности просто невозможно. Категории представляются как особый вид понятий, отражающих во всех формах и проявлениях бытие. Из всех форм наиболее распространенным является материальное бытие. В материалистическом мышлении аналог бытия – субстанция, материя.
Вспомнилось, как на первом курсе аспирантов «обрадовали» общей темой исследования, смутив лишь одного, окончившего физмат. Ему не завидовали, знали, что предложенная категория «материя» была «изъезжена» вдоль и поперек, и, во-вторых, руководитель аспиранта Анна Ивановна Корнеева имела репутацию женщины педантичной, требовательной, жесткой. Она-то и поставила задачу еще до защиты опубликовать, в законченном виде, результаты диссертационного исследования. В издательстве «Мысль» в объеме 5 печатных листов вышла работа Н. Г. Бондарь «Методологическое значение ленинского принципа неисчерпаемости материи» [19]. Цена успеха аспиранта – прободная язва, операция. Не он первый и не последний. Наука требует жертв. На «материи» оттачивали свои перья многие поколения философов. В связи с этим возникает вопрос: с чего начинать? С момента зарождения представлений о материи (история понятия) или ограничиться итогом, то есть современными представлениями о материи. Классический учебник относительно свободно синтезирует эти подходы. Но как выдержать пропорции в аудитории, когда на лекцию отводят не часы, а один час. В этой сложной ситуации могут помочь учебные пособия типа «конспект лекции» [20].
В формировании представлений о материи выделяют 3-4 этапа. Античные натурфилософы отождествляли материю с наиболее распространенным видом вещества. Так, Фалес – с водой, Анаксимен – с воздухом, Гераклит – с огнем, Демокрит – с атомами. Для Аристотеля материя – единство четырех «стихий»: огня, воды, воздуха, земли. Первая попытка преодолеть отождествление материи с конкретным веществом сделана Анаксимандром. В основе всего сущего – «апейрон» – «беспредельный, безграничный, бесконечный». Такое понимание близко даосистскому, где «дао» – вечно, несотворимо, вездесуще.
В философии Нового времени под материей понимают некое однообразное вещество – начало (субстанция) с такими свойствами как телесность, масса, плотность, протяженность. Для Декарта единственное свойство материи – протяженность: «материя, природа которой состоит только в том, что она – вещь протяженная»
[21, с. 359].
В соответствии с воззрениями Д. Бруно, Б. Спинозы материя – это субстанция, мир в целом, то есть материя равна природе.
Для французских материалистов эпохи Просвещения материя – система всех существующих тел и их свойств. Под словом «материя» писал К. Гельвеций, - «следует понимать совокупность свойств, присущих всем телам» [22, с. 172]. Гольбах и Дидро обращали внимание на то, что материя отражается не только в наших ощущениях, но и вызывает эти ощущения. Протяженность, плотность, непроницаемость не являются единственными свойствами, присущими всем телам, можно предположить, отмечает Гельвеций в них «способность ощущения». Материя – тело вообще, а не то, что оно есть, вещь твердая, весомая, окрашенная.
С каждым новым этапом в развитии философии и науки понятие материи становилось все более абстрактным. В соответствии с этим критерием то определение материи, которое дает В. И. Ленин в работе «Материализм и эмпириокритицизм», неперестроившиеся философы относят к классическим. «Материя есть философская категория для обозначения объективной реальности, которая дана человеку в его ощущениях, которое копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них» [23, с. 131]. Классическая в том смысле, что признается не только марксистами, но и противниками, со ссылками или без них, на В. И. Ленина. Можно быть уверенным, если в учебнике имеется хотя бы одно упоминание о Ленине, то в связи с определением «материи». Сколько было попыток углубить, осовременить ленинское определение материи, в лучшем случае достигался потолок французского Просвещения. Это при том, что современная наука в вопросах строения материи и в уровнях ее организации продвинулась далеко вперед.
В неорганической природе выделяют следующие структурные уровни: элементарные частицы, атом, химический элемент, молекулу, планеты, планетные системы, галактики, системы галактик; в органической природе: доклеточный уровень, клетку, многоклеточные организмы, популяцию, биоценоз, биогеоценоз.
В некоторых философских трудах, да и в естествознании встречаются утверждения о конечности уровней материи. Если иметь в виду, что каждый структурный уровень материи представляет собой бесконечное многообразие объектов, явлений и процессов, то вопрос о конечном или бесконечном числе структурных уровней материи не ставит под сомнение качественную и количественную неисчерпаемость материи.
Поскольку материя существует в своих бесконечных формах, со стороны исследователей предпринимаются попытки классифицировать качественное многообразие форм по определенному типу – целостности, характеру взаимодействия, генетическим связям. Н. Г. Бондарь отмечает интересную, и во многом спорную попытку классифицировать формы материи, исходя из классификации форм движения, предложенною
В. В. Орловым [24, гл. 4].
Для Н. Г. Бондарь может и принципиально, что с такой классификацией «нельзя согласиться». Только не для Т. И. Ойзермана, усмотревшего в исследованиях материи В. В. Орловым определенную философскую культуру, профессионализм. Он так и говорит: «Коллега Орлов», в отличие от В. С. Семенова, является «философски образованным человеком» [25, с.110]. Так вот этот «философски образованный» по всему фронту «материи» дает бой академику
Т. И. Ойзерману.
Чтобы было понятно о чем речь вынуждены остановиться на обстоятельствах и атмосфере дискуссии, состоявшейся в середине 2003 года в редакции журнала «Вопросы философии» [25] по обсуждению книги Т. И. Ойзермана «Марксизм и утопизм». Отголоски этой дискуссии обнаруживаются и в диалоге
Т. И. Ойзермана с Л. Н. Митрохиным [26]. Участники дискуссии академики, доктора философских наук дали высокую оценку работе Ойзермана. Для В. А. Лекторского эта книга – событие, «нравственный поступок»; В. И. Кудрявцев видит заслугу автора в том, что он объективен в оценке Маркса и Энгельса, их сторонников и противников; В. М. Межуев считает, что книга Ойзермана «опыт научной критики марксизма»; В. Г. Федотова, как говориться, переплюнула всех – «выдающееся сочинение»; Ф. Г. Михайлов – «фундаментальный труд»; И. К. Пантин убежден, что Т. И. Ойзерман защитил Маркса и марксизм от либералов (упаси нас бог, от таких защитников).
Обедню испортил В. С. Семенов, вконец раскритиковавший «выдающееся сочинение», показав, что реальное содержание книги подводит к мысли и заключению, «что марксизм в главном, в основном в своих частях и в целостности именно утопичен».
Т. И. Ойзерман полвека воспевал марксизм, защищал от критиков и противников, доказывал, что марксизм – высшее достижение философской и научной мысли и наконец к своему 90-летию прозрел: марксизм – это утопия.
Если бы Теодор Ильич, будучи заведующим кафедрой истории зарубежной философии, философского факультета МГУ так откровенничал перед студентами... Трусил, боялся, хотя по свидетельству Л. М. Митрохина боевой офицер (6 орденов не на ташкентском фронте). В лекциях Т. И. Ойзерман не выходил за рамки доступного, повторяющегося, тривиального, поэтому мое умение стенографировать оказалось не востребованным. О лекторе сохранилось лишь одно воспоминание: полный рот золотых зубов и рубленые фразы. «Смельчак» утверждал, что он показывал «зубы» уже в советское время. Согласимся, но с оговоркой, в эпоху «верного ленинца» Мишки Меченого. Более того, в упомянутой беседе с Митрохиным он делится потаенным. Ему в выпускную школьную характеристику вписали, что он к советской власти относится враждебно. Дальновидные были учителя. И, тем не менее, ненавидя, пресмыкаясь и лицемеря дослужится до академика. Если бы только он! Поскольку В. М. Семенову возразить Ойзерман ничего не может, то использует известный прием «сам дурак». Разве может быть ученым человек, признающий коммунизм за науку?
Перед В. В.Орловым пришлось юлить, изворачиваться, доказывать недоказуемое вроде того, что «диалектический материализм не дал своего философского понятия материи»
[25, с. 136], а предложенное В. И. Лениным философское понятие материи не является новым.
С Т. И. Ойзерманом солидаризируется его подчиненный
В. В. Соколов «Западно-европейскую философскую классику Ильич, в общем, знал попугайски, к тому же стремился подчинить ее своей пресловутой партийности. Таково в целом его самое фундаментальное творение «Материализм и эмпириокритицизм». Здесь он, в частности, почти буквально повторяет эмпиристско-сенсуалистское определение материи Гольбаха как «обьективной реальности, данной нам в ощущении, трансформируя этот принцип в пресловутую теорию отражения» [27, с. 141].
Оставим В. В. Орлову защиту диаматчика В. И. Ленина от упомянутых историков философии. Отметим, что лекции самого
В. В. Соколова для заочников-философов – рутинное дело. Ничего запоминающегося, разве прием экзаменов. У председательствующего В. В. Соколова студенты получали билеты, а экзамен сдавали одной из пяти приемных комиссий, занявших место в огромной аудитории. Экзаменующиеся прежде всего стремились попасть к В. Ф. Асмусу, философу с дореволюционным стажем, в высшей степени вежливым педагогом. «Извините, пожалуйста» – это норма общения со студентом. Студентов привлекала не только культура, знали для Валентина Фердинандовича самая низкая оценка – «хор». Вот и выстраивалась к нему очередь, в то время как другие комиссии отсиживали. Василий Васильевич не церемонился, называл фамилию и «жертвенная овца» плелась к столику, где, в лучшем случае, ее ожидал «уд». Вот как комментировал эту комическую ситуацию заочник, будущий д.ф.н. Семушкин: «Василия Васильевича либерализм Асмуса выводил из себя. Перенося из зачетки в ведомость оценки В. Асмуса, он с каждым «хор» и «отл» мрачнел и повышал голос: «Валентин Фердинандович!». И когда Соколов готов был сорваться, Асмус поворачивал к нему седую гриву: «Успокойтесь Василий Васильевич, не нервничайте, не знают сегодня, узнают завтра. У них все еще впереди». Если В. И. Ленин в истории философии, по Соколову, «попугайчик», то каков уровень требований к студенту и какова самооценка крестьянского сына Васи Соколова собственных достижений.
В учебном материале нет возможности и необходимости следовать за В. В. Орловым, вникать в детали тончайшего анализа несостоятельности утверждений Т. И. Ойзермана. Но о некоторых принципиальных моментах нельзя умолчать. Главный смысл ленинского определения материи не в признаке «данности», а в понятии «объективной реальности». К этому понятию В. И. Ленин обращается постоянно. Ибо «единственное свойство материи, с признанием которого связан философский материализм, есть свойство быть объективной реальностью, существовать вне нашего сознания» [23, с. 275].
Попытка подменить основной признак материи «чувственной данностью», как это делает Т. И. Ойзерман, ставит под вопрос саму суть марксистко-ленинской философии. «Чувственная данность», как показал В. И. Ленин, - единственная возможность определения материи. То есть материю можно определить через противопоставление материи сознанию. «Важнейшей особенностью такого подхода, - отмечает В. В. Орлов, - является то что бесконечный мир противопоставляется его универсальной, всесторонней и всеобщей противоположности- сознанию вообще. Только в таком универсальном отношении сущность бесконечного мира реально выражена и может быть схвачена» [25, с. 100]. Только в таком противопоставлении материя выступает первичной, сознание вторичным, производным. И тут же В. И. Ленин подчеркивает, что противоположность материи и сознания «имеет абсолютное значение только в пределах очень ограниченной области: в данном случае исключительно в пределах данного основного гносеологического вопроса о том, что признать первичным и что вторичным» [23, с. 151].
В этом смысле противоположность материи и сознания абсолютна, а за его пределами относительна, поскольку сознание не является чуждым материи, сходно, едино, тождественно с материей. «Центральным моментом этой концепции,- отмечает В. В. Орлов, - является теоретическое «удержание» материи в противоположности и единстве с сознанием» [25, с. 100].
Дальнейший анализ позволяет В. В. Орлову показать несостоятельность выводов Т. И. Ойзермана, выявить принципиальные отличия представлений о материи в марксизме с представлениями в прежнем материализме и сделать главный вывод «Открытие способа определения сущности мира, способа определения материи – главное открытие в мировой философии, сделанная марксизмом» [25, с. 101].
Высказанные в дискуссии соображения для Т. И. Ойзермана –«горох об стенку», поскольку в последующей статье «Основные вопросы философии» ниспровергатель догматизма доказывает несостоятельность вывода Ф. Энгельса об одном единственным и высшем вопросе всей философии «Если бы этот вопрос занимал указанное ему Энгельсом место, - вещает Т. И. Ойзерман, - то философией не стоило бы заниматься» [28, с. 47]. Что в философии нарождаются новые вопросы не есть предмет спора, но ставит ли это под сомнение основной вопрос философии. Обратимся к Энгельсу «Великий основной вопрос всей, в особенности новейшей философии, есть вопрос об отношении мышления к бытию… духа к природе… что является первичным дух или природа. Философы разделились на два больших лагеря согласно тому, как они отвечали на этот вопрос. Те которые утверждали что дух существовал прежде природы, и которые, следовательно, так или иначе признавали сотворение мира… составили идеалистический лагерь. Те же, которые основным началом считали природу, примкнули к различным школам материализма»
[29, с. 282–283 ].
Доказывая несостоятельность «основного вопроса»,
Т. И. Ойзерман фактически отстаивает «плюралистическое понимание философии», в соответствии с которым она всегда будет представлять множество различных философских систем и никогда не была и не будет единственной, истинной философией. Другими словами, философия, в том числе и марксистская, не наука, а хаос несовместимых мнений.
В рецензии на учебник «Философия» под редакцией декана философского факультета МГУ В. В. Миронова нет ни одного критического замечания, сплошной восторг, российская высшая школа получила добротный учебник. Но вот то, с чем можно безоговорочно согласиться. «Философия марксизма это своего рода лакмусовая бумажка, которая позволяет говорить о степени объективности того или иного исследователя» [30, с. 178]. Если имеет место тенденциозность, научная недобросовестность, то продолжать чтение – терять время. Вас и по другим вопросам будут пичкать все той же конъюнктурной окрошкой.
Ограничившись понятием «материя», понимаем, что такие ее аспекты, как атрибуты, формы остались не раскрытыми. Утешимся тем, что даже в насквозь антимарксистском сочинении, вроде «Всемирная энциклопедия. Философия», «…отдают должное такому факту, «… Ленин один из первых обратил внимание на эволюционные процессы, происходящие в естествознании на рубеже ХІХ-ХХ вв.: «кризис физики», «неисчерпаемость электрона» [31, с. 551].
Этого с лихвой хватило, чтобы имя В. И. Ленина навсегда осталось в науке и философии. Заканчивая, обратим внимание на истолкование материи не в философском издании. В «Словаре русского языка» [32, с. 302] выделено 4 значения и оттенка материи – философский (вполне в ленинском духе), физический, переносный («говорит о высоких материях»), бытовой, разговорный («тоже что ткань»). Складывается впечатление, что некоторые из высоколобых философов хотели бы завернуть и похоронить в этой ткани наиболее выдающиеся достижения человеческого ума.
3 Осознание сознания
Интереса ради пролистайте несколько десятков современных учебников по философии с целью обнаружения связи сознания с душой. И что – попросту потеряли время. Традиционно категория «сознание» рассматривается в единстве с материей, если где и проскальзывает «душа», то без попытки раскрыть содержание, связи между тем и другим. Объясняется это не идеологическими, а жесткими временными рамками изучения темы, не позволяющими избрать другой путь.
Но есть и другое мнение: «…с приходом к власти большевиков душа оказалась под идеологическим подозрением. Она была цензурно поставлена под запрет… Считалось, что это религиозно-идеалистическое понятие» [8, c. 337]. После столь смелого заявления А. Г. Спиркин в главе «Душа, сознание и разум» пытается ответить на вопрос: «что такое душа»: «Анализируя психику, сознание, мы, по существу, анализируем феномен души» [8, c. 338]. Девяти параграфов философского анализа феномена души для ответа оказалось недостаточно. Автор возвращается к тому же вопросу в главе «Политическая философия» при характеристике крайних форм тоталитаризма, к которому он относит фашизм и сталинизм. Различие между ними только в том, что фашизм истреблял народы завоеванных территорий, сталинизм истреблял собственный народ. После такой артподготовки студент, не пережевывая, проглотит параграф о тоталитарном разложении души. В главе «Духовная жизнь общества» душа субъекта возвышается до уровня общественного сознания. Книгу А. Г. Спиркин завершает проникновенными словами «душа наша».
Ни подвига, ни криминала здесь нет. Только при чем здесь большевики. О душе писали, в том числе в пятитомной «Философской энциклопедии», которую А. Г. Спиркин определяет как «значительную интеллектуальную ценность» [8, c. 222]. В ней опубликована его весьма объемная статья «Сознание», в которой излагается история взглядов на сознание, его материальная основа и идеальная сущность, активность, структура, связи с психикой, самосознание, происхождение сознания и его идеологические предпосылки. Примерно такая же схема изложения «сознания» в большинстве публикаций, при самой общей характеристике. Запуганный большевистской цензурой, Спиркин в упомянутой статье употребляет понятие «души» дважды по причине крайней необходимости. «Спиноза, именовавший сознание термином «дух», «душа»», «ум», «мышление» рассматривал его как один из атрибутов субстанции (природы) наряду с протяжением» [33, c.44]. Но в этом же издании в обстоятельной статье А. Петровского, М. Туровского «Душа» излагается историко-философское представление о душе. Для нас важен вывод: «в диалектическом материализме слово «душа» употребляется только как синоним слова «психика»» [34]. Такой же подход в «Философском энциклопедическом словаре»: душа –«понятие, выражающее исторически изменяющиеся воззрения на психику и внутренний мир человека; в религии и идеалистической философии и психологии – понятие об особой нематериальной субстанции, независимой от тел» [35, с. 179].
Следовательно, никакого запрета на употребление понятия «душа» большевики не устраивали. «Другое дело – как понимать феномен души?, - озадачился А. Г. Спиркин, – в рамках учебника мы не можем вдаваться в тонкости этой проблемы» [8, с. 338].
В марксистской философии синонимом сознания является дух. И тем не менее по проторенной дорожке (по крайней мере, в учебной литературе) вперед к пониманию души как «едино-цельного феномена», включающего в себя бесконечность множества чувств, мыслей, желаний, волевых устремлений и целеполаганий. Конечно, это не определение «души», но другого А. Г. Спиркин не дает…
Можно, но вряд ли методически оправданно, говорить о сознании по нисходящей, то есть идти от высших форм к низшим, где, кстати, скороговоркой говорится о теории отражения. Спиркин завершает главу в учебнике и энциклопедии о сознании «психикой животных». Сравним: в конспекте лекций для студентов о сознании первый вопрос – отражение как всеобщее свойство материи и его эволюции, затем понятие «психики» и, наконец, предпосылки возникновения сознания [36, с. 58–60 ].
В учебнике для аспирантов после рассмотрения проблемы сознания в историко-философской традиции следует – «Отражение и его эволюция. Психика и сознание» [37]. И это логично, за этим традиция.
Отражение – всеобщее свойство материи, выражающее способность взаимодействующих структур воспроизводить взаимные особенности. В учебном процессе воспроизвести все особенности отражения достаточно сложно. Во времена, когда до компьютерной технологии обучения было далеко, широко применялись наглядные и технические средства обучения. Был особый шик дать предельно компактно, схематично философскую проблему. В одном из пособий в помощь преподавателю философии было опубликовано 56 схем, хотя и не исчерпывающих все узловые вопросы, тем не менее важных для преподавателя [38].
Схема «Отражение – общее свойство материи» наиболее объемна и структурно сложна. Каждому уровню организации материи соответствует определенная форма отражения. Уровень механо-физико-химический, включающий в себя такие модификации, как процессы и результаты перемещения, давлений, деформаций; процессы и результаты тепловых звуковых, электромагнитных, гравитационных и других воздействий; процессы и результаты химических реакций, соединения, разложения и т. д. Второй уровень – биологические структуры материи и соответствующие им формы отражения, такие, как раздражимость микроорганизмов (таксисы) и растений (тропизмы); чувствительность животных (безусловные и условные рефлексы, инстинкты); элементарная психика высших животных (ощущение, восприятие, представление) на уровне инстинкта.
Третий уровень – социальный (высшая форма отражения – познание, мышление человека) возникает на основе трудовой деятельности, общественного способа жизни и языкового общения. Чувственное познание человека (ощущения, восприятие, представление) генетически роднит его и животных, но это не повод для отождествления. Психическая деятельность животных обусловлена их биологической природой и служит для приспособления к внешней среде, тогда как человек изменяет этот мир: теоретическое познание человека (понятие, суждение, умозаключение, воображение) присуще только человеку. Моментом социальной формы отражения является техническое отражение, которое подразделяется на приборное и кибернетическое, то и другое, развиваясь, содержатся в понятии «информация». Информационный подход лежит в основе современной компьютерной революции, возложившей функции передачи и хранения информации машинам. Таким образом, даже элементарное перечисление составляющих форм отражения фактически сводит на нет возможность применения иллюстративного материала, как и рассмотрение существующих теоретических подходов к теории отражения в философской литературе.
Рассматривая категорию «сознание», А. П. Шептулин [6, с. 109-152] аргументированно показывает слабости и в ряде случаев критическую несостоятельность авторов, ставивших под сомнение теорию отражения, что особо присуще некоторым немецким, чешским, югославским философам. В последние десятилетия к числу критиков теории отражения примкнули наши соотечественники.
Напомню, для В. И. Ленина «материалистическая теория, теория отражения предметов мыслью» [23, с. 109]. Кто сомневается или проявляет непоследовательность в этом фундаментальном вопросе, тот вносит путаницу и в итоге сползает на позиции идеализма. В этой связи представляют интерес ответы на вопросы журнала «Вопросы философии» престарелого философа В. В. Соколова. Человек, полвека с фигой в кармане обучавший марксизму и ленинизму студентов философского факультета МГУ, наконец-то «объективировался» как «антимарксист». Осуждая хамелеонство, пресмыкательство, лизоблюдство, посочувствуем раздвоению личности. Восторгаться тем, что глубоко презираешь и ненавидишь, чему сочиняешь научные оды, это не только личная, но и общественная трагедия, что и подтвердил 1991 год.
Однако, слово Василию Васильевичу, его оценке Ленина и ленинизма в рамках рассматриваемого вопроса. Его выстраданные ответы дают представление о подлинных помыслах профессора: «Западно-европейскую классику Ильич, в общем, знал попугайски, к тому же стремился подчинить своей пресловутой партийности. Таково в целом его самое фундаментальное творение – «Материализм и эмпириокритицизм». Здесь он, в частности, почти буквально повторяет эмпиристско-сенсуалистское определение материи Гольбаха как «объективной реальности, данной нам в ощущении», трансформируя этот принцип в пресловутую теорию отражения (выделено С. Н.), подхваченную затем тысячами марксистских философствующих пропагандистов». [39, с. 141]. Относит ли автор к последним себя мы не знаем, но по делам его- несомненно.
«Пресловутый» в словаре С. И. Ожегова имеет значение «широко известный нашумевший, но сомнительный или заслуживающий отрицательной оценки». Интересующихся «пресловутым» отравляю к монографии А. П. Шептулина [6]. Если диалектический материализм признается научной теорией (с ужимками и кривляньями в большинстве современных учебников), то там место и теории отражения. В. В. Соколов вполне в духе
Т. И. Ойзермана ерничает, является ли эта философия единственно научной. В. В. Соколов сочувствует учащимся, вынужденным читать нудные философичные тексты Ленина (так было, но не сегодня), «порой просто неприятно, поскольку ко всему прочему Ленин лишен чувства юмора». Разве это юмор, «когда он поносит неприемлемых для него авторов самыми последними словами». Недавний соратник Ленина А. А. Богданов, которому досталось не меньше других, за путаницу и отступление от марксизма, «вскрыл философскую поверхностность Ленина на грани невежества» [39, с. 141].
Прошел век, число обиженных и, соответственно, разоблачителей Ленина не только не уменьшилось, а выросло в разы, особенно после гибели советской страны. Это еще и еще раз подтверждает принцип партийности философии.
В предисловии к «Материализму и эмпириокритицизму» Ленин называет свой труд заметками, в котором « поставил себе задачей разыскать, на чем свихнулись люди, преподносящие под видом марксизма нечто невероятно сбивчивое, путанное, реакционное» [23, с. 37]. И что, Ленина должны за это любить? Если бы современным критикам марксизма-ленинизма удалось создать нечто отдаленно напоминающее «Материализм и эмпириокритицизм», их имена навсегда остались бы в истории философии. А так пустышки, комментарии. Их заслуга сродни систематизатору аристотельского наследия. Вопреки воле учителя, на первое место ошибочно поставил не «философию», а «физику». Впоследствии термин «метафизика» на тысячелетия лишил философию собственного имени.
Реальность такова, что атаки на марксизм стали уделом не только центра. Не об этом ли свидетельствуют «Тезисы о марксизме- ленинизме с позиции определяющего человеческого фактора в истории» Николая Николаевича Ланина [40]. Автор на протяжении десятилетий изучал данную проблему и выводы, так сказать, выстраданы. По аналогии с Кантом в жизни Н. Н. Ланина выделим два периода – «докритический» и «критический». «Докритический» Ланин внешне далек от философствующих знатоков. Учитель, рабочий, служба в Красной Армии. Потом война. Имея бронь, добился отправки в действующую армию. Два ранения, обморожение и медаль «За отвагу». Конечно, это не шесть орденов политработника, будущего академика Т. И. Ойзермана, тем не менее, патриотическая позиция Ланина очевидна. Потом работал инспектором РОНО, председателем колхоза, завхозом, зам.директора МТС, секретарем партийного бюро, учился в партийных школах и, наконец, с 1966 года и до выхода на пенсию преподавал философию в Павлодарском индустриальном и педагогическом институтах. «Критический» Ланин, не без трудностей, в 1970 году защищает кандидатскую диссертацию по теме «О некоторых сторонах процесса развития». Уже здесь
Н. Н. Ланин на основе взаимосвязанного действия законов диалектики делает вывод о преобладании в процессе движения, развития волнообразности и зигзагообразности. Это не противоречит методологическому подходу к изучению законов диалектики, содержавшихся в статье В. И. Ленина «Карл Маркс». Но, как заметил В. А. Федотов, «в связи с тем, что в обществе господствовало прямолинейное и однолинейное понимание развития, основой которого явилось длительно существовавшая промышленно-индустриальная тенденция в экономике, то рассчитывать на быстрое признание волн и зигзагов в обществе было нельзя» [40, с. 6].
Как следствие, осложнение при защите, статья, направленная в журнал «Вопросы философии» по данной проблеме, была отвергнута. Попутно отметим, что философ В. А. Федотов был первым систематизатором учения Ланина. В его рецензии на «Тезисы» фактически сделан анализ всего написанного и изданного
Н. Н. Ланиным. Благодаря этому, становится понятным, откуда «растут ноги», т. е. тезисы, это итог «критического мышления»
Н. Н. Ланина. Рецензирует тезисы и историк А. Л. Захаренко. Необычна структура брошюры, предисловие, послесловие, тезисы
Н. Н. Ланина, рецензии В. А. Федотова и А. Л. Захаренко. Труд издан тиражом 100 экземпляров и, стало быть, доступен узкой группе читателей. Отмечу, Николай Николаевич несколько раз просил меня о рецензии (читал рукописный вариант), но я отказался. Ленин, как известно, в вопросах идеологии проявлял бескомпромиссность не только к врагам, но и соратникам, ближайшим друзьям. Вы поняли: не хотелось обижать фронтовика, человека, регулярно читающего догматическую «Гласность» и считающего себя марксистом.
Пришло время обратиться к тезисам не Маркса о Фейербахе, «содержавшие в себе гениальный зародыш нового мировоззрения» [41, с. 371], а к тезисам Николая Николаевича. В первом из них утверждается: «Не общественное бытие определяет сознание, а человек разумный в начале создает бытие, орудие труда и средства производства, а затем уже, во вторых, они влияют на сознание своего создателя» [40, с. 28]. В «послесловии» Н. Н. Ланин соглашается с положением – бытие определяет сознание, но считает его верным «лишь на уровне обыденного сознания», на уровне теоретическом - сознание, основой которого является концепция «человек разумный определяет ход истории», верно другое положение. Какое? «В общении человека с природой происходит непрерывное взаимодействие внутреннего человеческого существа и внешнего влияния на него, что и определяет его движение и развитие» [40,
с. 43]. Далее следовало бы отправиться в поход за «внутренним человеческом существом», выяснить, почему «не общественно-экономические формации определяют ход истории, а народы и цивилизации» (так в третьем тезисе) [40, с. 29]. По первому тезису не лишне было бы перечитать четвертую главу работы Ф. Энгельса «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии» [41], где блестяще разрешаются проблемы, одолевшие Н. Н. Ланина, а по третьему – «Предисловие к критике политической экономии» Маркса: «не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание» [42, с. 7]. Упреждая вопрос об отношении к основному вопросу философии, Н. Н. Ланин заявляет: «для меня он всегда был главным в том смысле, что в нем материя, природа – первичны, а дух сознание – вторичны» [40, с. 44]. Он же отмечает, что с этим согласны и разработчики учебника «Введение в философию» [16]. Тогда к чему весь этот сыр-бор? И как соотнести вынужденное признание с первым тезисом. Оставим эту работу «ищущим», а сами попытаемся решить теоретический спор на уровне обыденного сознания, точнее здравого смысла. Напомним при этом, что снижение общественного статуса марксизма-ленинизма по Н. Н. Ланину, объясняется тем, что « он изначально содержал в себе некоторые ошибочные положения» [40, с. 3]. К «некоторым» относится «способ производства материальной жизни обусловливает». Это уже не «некоторые», а ошибки фундаментального толка. В разрезе работы Н. Н. Ланина «Призвание как категория социальной философии» [43], посвященной углубленному исследованию человеческого фактора, который, по мнению Н. Н. Ланина, является определяющим в истории развития общества, уместно поставить вопрос, относит ли он к гениям человечества К. Маркса и Ф. Энгельса, и если да, то возможны ли ошибки, о которых он пишет.
Основатели научного коммунизма не страдали «скромностью», Энгельс заметки Маркса о Фейербахе называл «гениальными», не оставался в долгу и Маркс, называя наброски Энгельса к критике экономических категорий «гениальными» [42, с. 8]. Обмен любезностями по молодости? В речи на похоронах К. Маркса
Ф. Энгельс сказал, что «Уже в ближайшее время станет ощутительной та брешь, которая образовалась посла смерти этого гиганта… Маркс открыл закон развития человеческой истории…производство непосредственных материальных средств к жизни и тем самым каждая данная ступень экономического развития народа, или эпохи образуют основу, из которой развиваются государственные учреждения, правовые воззрения, искусство и даже религиозные представления данных людей и из которой они поэтому должны быть объяснены, - а не наоборот, как это делалось до сих пор» [44, с. 350 – 351].
В. И. Ленин в работе «Карл Маркс», предваряя содержательную характеристику марксизма, отмечает, что «Маркс явился продолжателем и гениальным завершителем трех главных идейных течений ХІХ века… классической немецкой философии, классической английской политической экономики и французского социализма…» [45, с. 50]. Ошибок, выявленных Н. Н. Ланиным в работах гениев, Ленин не заметил. Впрочем, были ли они? Абстрактной истины нет, истина конкретна, то есть верна в конкретных исторических условиях. Это к тому, что при оценке личностей планетарного масштаба подходить нужно всесторонне, едва ли не с лабораторной точностью взвешивать свои силы и возможности, если ставится цель установить истину.
То, что будет волновать «ищущих» Н. Н. Ланину безразлично, позицию его не изменить. За несколько дней до 93-летия и за неделю до 66 годовщины Победы коллеги и товарищи попрощались с
Н. Н. Ланиным. Похоронили его рядом с женой. Подаренная ранней весной нежная листва, безоблачная синь павлодарского неба, парящие трубы промышленных гигантов – таков фон уходящей жизни и ее продолжение. В бесконечных модификациях человеческой мысли, заметил Аристотель, каждый философ пратически не замечен, но совместно накопленное достойно изучения и продолжения.
В этом смысле категория сознания неисчерпаема, как и материя. Многочисленные определения – подтверждение тому. Приведем некоторые из них, чтобы сориентировать студентов при тестовом контроле.
А. Г. Спиркин в статье «Сознание» [35] отдает предпочтение описательному подходу, уходит от определения сознания, но в учебнике возвращается к нему: «Сознание – это высшая, свойственная только людям и связанная с речью функция мозга, заключающаяся в обобщенном и целенаправленном отражении действительности, в предварительном мысленном построении действии и предвидении их результатов, в разумном регулировании и самоконтролировании поведения человека» [8, 350 с.].
А. П. Шептулин, предворяя рассмотрение категории сознание, отмечает, что «сознание является свойством высокоорганизованной материи, мозга человека, продуктом и необходимой стороной трудовой деятельности и существующей на ее основе общественной жизни» [6. с. 109].
Или «…Сознание можно определить как высшую свойственную лишь человеку форму отражения объективной действительности в ходе общественной практики»[36. с. 58].
В учебнике для аспирантов в ряду ключевых понятий «Сознание – высшая форма психической активности человека как социального существа»; «отражение реальности в форме чувственных и умственных образов и проектирование (творчество) на этой основе новой реальности» [37, с. 300].
Число определений сознания можно продолжить и каждое из них может стать предметом критики, потому что сознание до сих пор осталось большой загадкой. Окончательный ответ на вопрос, что такое сознание и какова его природа, по мнению исследователей, еще не дан. При всем том, при определении сознания констатация таких его свойств, как высшее отражение человеком объективной, действительности, совокупности психических процессов направленных на преобразование действительности, – обязательна.
Являясь высшим продуктом высоорганизованной материи - мозга, сознание представляет собой единство объективного и субьективного, единство того, что зависит от субьекта, состояния его психики, опыта и независещей от него окружающей действительности. Неразрывная связь свойств сознания с сознанием – очевидна. Но отождествлять часть и целое, каждое свойство сознания с сознанием, когда оно раскрывает лишь одну их сторон бесчисленных характеристик, неверно. Только в диалектическом единстве всех своих свойств сознание предстает тем чем оно есть. По тем же соображениям сознание не может быть сведено к языку. Указывая на органическую связь сознания с языком, Маркс и Энгельс в «Немецкой идеологии» писали: «Язык также древен как и сознание; язык есть практическое – существующее и для других людей и лишь тем самым существующее также и для меня самого, действительное сознание» [46, с. 29]. В данном высказывании очевидно стремление выделить социальную природу сознания, представить его как результат общественных взаимодействий. Короче, сознание социализировано и вместе с тем индивидуально, стало быть, уникально. В сознании человека формируется объективный образ по содержанию и субъективный по восприятию. «Ощущение есть субьективный образ обьективного мира» [23, с. 120]. Ленинское определение для некоторых «ортодоксальных марксистов» – соль на раны, едва ли не сползание на позиции субьетивного идеализма, хотя обьективный мир не отрицается, а под субъективностью понимается отражение его сторон в специфической для субьекта форме. Первичность отражаемой действительности, как уже отмечалось, задает разумные ориентиры субьекту и лежит в основе творческой деятельности. Последнее присуще только человеку, но если это так, рассуждают противники теории отражения, то человек не отражает действительность, творит ее. Об этом уже говорили, потому не будем повторяться. В заключении выскажем сожаление, что среди философов нет подобных Владимиру Бушину, литературному критику, публицисту, о котором доктор философии Р. Л. Лифщиц писал: «Никакие ученые степени, академические регалии и прочие знаки успеха, не спасут того кто стал предметом Вашего критического разбора, от разоблачения» [47. с. 19]. Может быть такие есть среди философствующих читателей?
4 Причина и следствие
Начнем с банального шедевра: «Смех без причины – признак дурачины». Будто обнаружив причину, сходу поменяем минус на плюс, превратим недоумка в интеллектуала. А может, человек по темпераменту смешлив, или обладает больным воображением – покажи палец и зальется смехом. В любом случае через следствие мы пытаемся выяснить причину. Смех как таковой не причина, а выражение эмоционального состояния.
Причина явления глубже и определяется не на уровне обыденного сознания. Как писал неоплатоник Прокл (410-485 гг.), «узнавание причин есть дело знания. И мы тогда говорим, что доподлинно знаем, когда знаем причины сущего» [48, ч. 1, с. 556]. Он же предупреждает, если прибавление причин продолжается до бесконечности, то никакого научного знания не получится, «так как незнание ничего бесконечно». И если «нет восхождения [причин] до бесконечности, то существует первая причина сущего, от которой, как из корня, эманирует каждая вещь» [48, ч. 1, с. 556].
Проблем, уходящих в бесконечность причин занимала и философа схоласта Фому Аквинского (1225/26-1274 гг.). Если бы производящие причины уходили в бесконечность, то отсутствовала бы первичная производящая причина, «а в таком случае отсутствовало бы и конечное следствие. Следовательно, необходимо положить некоторую первичную производящую причину, каковую все именует богом» [48, ч. 2, с. 829]. Поскольку бытие божье не является самоочевидным, оно может быть доказано через доступное нашему познанию следствие. Фома Аквинский выделяет таких доказательств пять, и в каждом из них следствию предшествует причина, под которой «все разумеют бога». Фома делает существенную оговорку: «Мы полагаем бога как первоначало не в материальном смысле, но в смысле производящей причины; и в таковом качестве он должен обладать наивысшем совершенством» [48, ч. 2, с. 831]. Совершенно, потому что движущее начало актуально, дело рук творца, а творец – совершенство всех совершенств. Не в этом ли лике выступает аристотелевская форма? Материя у Аристотеля, это вещество каждой вещи, а форма – то, что придает ей определенность. Каждая конкретная вещь – единство материи и формы. Каким образом достигается единство? Через причины производящие, наделенные определенной целью. Материя пассивна, форма активна. Высшую в иерархии форм Аристотель называет богом. Но аристотелевский бог – философский бог, стало быть – само мышление. Бог – творец, первопричина всего сущего, при таком подходе все в его руках, поэтому нет необходимости вскрывать причины явлений, уповая «на форму всех форм» или господа бога.
При таком подходе причинно-следственная закономерность развития объективного мира превращается в мистифицированное знание, в пределах которого человек как был, так и остается бессилен перед причиной, неспособный ее предотвратить или изменить последствия. Опыт, практика говорят о другом: «Благодаря деятельности человека и обосновывается представление о причинности, представление о том, что одно движение есть причина другого» [49, с. 545].
Окунувшись в мир причинно-следственных связей, человек обнаруживает устойчивую повторяемость и это позволяет сделать вывод о законе причинности. Признающих закон причинности называют детерминистами, отрицающих или сомневающихся – индетерминистами. Энгельс заметил: «Для того, кто отрицает причинность, всякий закон природы есть гипотеза» [49, с. 547]. В отрицании объективного характера причинности наиболее заметен английский философ Д. Юм. Если быть точнее, он не столько отрицал, сколько ставил под сомнение, ограничивая причинность узко-психологическими рамками. В психологии эмоций Юм признает существование причинных связей, но истолковывает их в плане ранее принятых решений, волевых акций: «Все волевые акты имеют частные причины» [50, с. 553]. Один из примеров, иллюстрирующих мысль Юма: «Узник, идя на эшафот, предвидит неизбежность своей смерти, основываясь как на непоколебимости и верности стражи, так и на действии топора или колеса. Дух его проходит известную цепь идей: отказ солдат дать согласие на его бегство, акт палача, отделения головы от туловища, истечение кровью, конвульсивные движения и смерть» [50, с. 546-547]. Любопытный вывод из жуткой истории: «переходя от одного звена к другому, не чувствует между ними разницы» [50, с. 547]. Не чувствует этой разницы и Юм. Как тонко подметил во вступительной статье к сочинениям Юма И. С. Нарский: «В лучшем случае он смешивает причины с чувственно наблюдаемыми условиями обнаружения следствий, а в худшем придает «причине» чисто словесное значение, обозначая ею вообще те же события, которые предшествуют следствиям в потоке явлений» [50, с. 34]. Итак, по Юму, причинность – это лишь привычная последовательность наблюдаемых событий и явлений, ожидание этой связи, но и только. В объективности, в универсальном характере причинности отказано. «… Все доказательства, приводившиеся в защиту необходимости причины, ошибочны и софистичны» [50, с. 176].
Не соглашаясь с Юмом относительно того, что причинность только привычная связь ощущений, И. Кант усматривает причинность в человеческом рассудке. Причина, как и другие категории, относятся к априорному опыту субъекта. На уровне рассудка чувственное восприятие упорядочивается категориальным каркасом, который состоит из четырех блоков (количество, качество, отношение, модальность). Причина входит в структуру «отношение». Как и другие категории, ее связывают различные восприятия в суждения. Различие между Юмом и Кантом на причинность не выходит за рамки субъективного идеализма. Допускать существование следствия без причины – значит открывать двери сверхъестественному, мистическому.
С позиции объективного идеализма, наиболее полно взаимодействие причины и следствия раскрыл Гегель. Для Гегеля причинность порождение абсолютного духа, субстанции. «Субстанция обладает действительностью лишь как причина… ту действительность, которую субстанция имеет как причина, она имеет лишь в своем действии – Это та необходимость, которая есть причина» [51, с. 209].
Конспектируя «Науку логики» Гегеля, В. И. Ленин делает следующую запись: «С одной стороны, надо углубить познание материи до познания (до понятия) субстанции, чтобы найти причины явлений. С другой стороны, действительное познание причины есть углубление познания от внешности явлений к субстанции…»
[1, с. 142-143]. Здесь же Ленин высказывает два принципиальных соображения о том, что причина и следствие лишь моменты всемирной взаимозависимости, лишь звенья в цепи развития материи, а потому отрывочны и неполны, и «одна и та же вещь оказывается в одном случаи причиной, в другом - действием» [1, с. 143]. «Взаимодействие есть, несомненно, ближайшая истина отношения причины и действия» [1, с. 146]. Ленин отмечает, что при чтении Гегеля он выбрасывал боженьку, абсолют, чистую идею и сохранял все то, где Гегель ближе всего к диалектическому материализму.
Диалектический материализм, благодаря данным науки и деятельности человека, обосновывает представления о причинности. Ф. Энгельс писал: «… уже одно правильное чередование известных явлений природы может породить представление о причинности – теплота и свет, появляющиеся вместе с солнцем – однако здесь еще нет доказательства, и постольку юмовский скептицизм был бы прав в своем утверждении, что регулярно повторяющиеся post hoc никогда не может обосновать propter hoc («после этого, по причине этого»). Но деятельность человека производит проверку насчет причинности. Если при помощи вогнутого зеркала мы концентрируем в фокусе солнечные лучи и вызываем ими такой же эффект, какой дает аналогичная концентрация лучей обыкновенного огня, то мы доказываем этим, что теплота получается от солнца» [49, с.545].
Провести «проверку причинности» при всей сложности форм проявлений в макро- и особенно в микромире возможно и современная наука блестяще подтверждает это. Тем не менее, некоторые зарубежные физики отрицают причинную обусловленность явлений микромира. Вывод о том, что электрон не подчиняется закону причинности, свободно выбирает путь своего движения, свидетельствует о его «свободе воли». В действительности движение микрообъектов подчиняется не механико-механическим, а специфическим закономерностям. «Эти закономерности, - разъясняется в учебнике философии 1970 года, - вскрываются статистическими методами, которые, учитывая случайности, предсказывают вероятность поведения микрообъектов в будущем. Вероятностный характер выводов… не исключает, а предполагает причинную зависимость» [52, с. 222–223]. Традиционно, просто и понятно, но куда мудренее в учебных пособиях для магистрантов, сдающих кандидатский минимум, докторантов, ориентированных на результаты исследований современных западных философствующих авторитетов.
Особое внимание новой «научной парадигме» – синергетике (совместные действия или содействие), которая изучает общие закономерности процесса самоорганизации в различных системах, возможность перехода от беспорядка к порядку и организации, в условиях нестабильности, природных и социальных систем. С природой понятно – минимизация вмешательства человека, в его собственных интересах. Энгельс писал, что за каждую победу над собой природа жестоко мстит человеку. Что касается социальных систем, то здесь все во сто крат сложнее, в том числе при рассмотрении причинности. Только в этой части и затронем «синергетику». Один из пропагандистов этого направления
Г. И. Рузавин пишет: «Если традиционное понимание линейной причинности предполагает, что только причина вызывает или порождает действие, то процессы самоорганизации ясно показывают, что действие также может оказывать влияние на породившую его причину или причины» [53, с. 77]. Но разве не об этом речь шла выше? Тогда, видимо, дело в основной идее синергетики, суть которой «заключается в том, что сложные системы качественно меняют свое макроскопическое состояние в результате изменений происходящих на микроуровне» [53, с. 76]. Но и здесь, как в песенке «это все мы проходили». Очевидна попытка подмены диалектики с синергетикой. Что здесь превалирует – амбиции или социальный заказ? Некоторые популяризаторы синергетики вслед за
И. Пригожиным вынуждены признавать влияние Маркса и Энгельса на становление большинства идей синергетики, другие старательно замалчивают их роль. У Г. И. Рузавина нет не одной ссылки, а в коллективном учебном пособии для аспирантов под редакцией
В. П. Кохановского в списке литературы Ф. Энгельс упоминается всего один раз [54]. В общем на что не пойдешь чтобы прослыть философским первоцелинником, на поле вспаханном и обработанном другими. Замалчивание – один из успешных приемов на этом поприще.
В учебной, да и в научной литературе, размышляя над взаимодействием причины и следствия, в иллюстративном плане, авторы отдают предпочтение природной среде. Как представляется установление полной причины в социуме затруднено «отягощающими обстоятельствами», среди которых отождествление субъективного с объективным, преувеличение роли условий, а иногда и повода, способных подменить саму причину. В то же время недооценка условий, хотя и не в состоянии изменить причину, но наверняка способных повлиять на форму действия причины и характер следствий.
Такого рода трудности и заблуждения преодолимы при диалектико-материалистическом подходе к изучении причинно-следственных связей, когда вскрывается зависимость следствия от причины и ее обратное воздействие на причину. Причина и следствие находятся во взаимодействии и после появления следствия, если сохранилась причина. Это положение можно проиллюстрировать словами А. А.Зиновьева: «Двадцатый век с точки зрения социальной эволюции с полным правом можно назвать коммунистическим. Коммунизм вошел в плоть и кровь человечества настолько глубоко, что сыгранная им в двадцатом столетии роль будет так или иначе ощущаться в последующие века, кто бы и как бы не старался предать его забвению и истребить следы его влияния из практической жизни людей» [55, с. 237].
Два десятилетия пытливая и оглупляющая мысль пыталась ответить на вопрос о причинах гибели советской власти и государства. Результаты не удовлетворяют ни сторонников, ни врагов коммунизма, впереди работа не одному поколению исследователей. Отвечая на этот вопрос, А. А. Зиновьев утверждает, что процесс жизни коммунистической системы был прерван искусственно. Причины (факторы), которые способствовали этому: перевес Запада в холодной войне, не вовремя начатые реформы и фактор предательства [55, с.24 – 25]. Спустя пять лет в беседе с Кожемяко, из отмеченных причин Зиновьев выделяет главную: «Произошел развал Советского Союза, разрушение советской системы. Причины этого я называл, называю и буду называть – предательство высшего советского руководства, высшей интеллектуальной элиты, правящей элиты»
[55, с. 113]. В философском бестселлере «Русская трагедия» [56]
А. А. Зиновьев вновь и вновь возвращается к причинам трагедии (последствия известны, они настолько очевидны, что доступны для выводов и на уровне обыденного сознания). Он называет те же причины, скажем так, многоцветнее в деталях «возведение Горбачева на вершину советской власти произошло в значительной мере как диверсионная операция» [56, с. 469]. К моменту прихода его к власти Советский Союз был на грани кризиса: «В этой ситуации были недопустимы никакие реформы вообще». Разрушая советскую социальную организацию, Горбачев действовал в интересах Запада, но «стратегам холодной войны стало ясно, что разрушить советский коммунизм на пути реформ невозможно… Тогда был спровоцирован августовский «путч» 1991 года» [56, с. 470], растянувшийся более чем на два года. Горбачевские реформы подготовили антикоммунистический переворот Ельцина. Результат его реформ – стремительное разрушение коммунистической социальной организации.
