По благословению

архиепископа Нижегородского и Арзамасского

ГЕОРГИЯ

УДК 811.161.1(07)

ББК 81.2 Рус-5я7

П 121

П 121Павлов Сергей Геннадьевич

Лекции к курсу «Русский язык и культура речи»: Учебно-методическое пособие. – Изд. 2-е, испр. и доп. – Н. Новгород: Нижегородская Духовная семинария, 2012. – 125 с.

Настоящее учебно-методическое пособие предназначено студентам Духовной семинарии. Оно представляет собой курс лекций, составленный из дидактических единиц лингвистических дисциплин современного образовательного стандарта («Теория языка», «Современный русский литературный язык», «Филологический анализ текста», «Стилистика» и «Культура речи»). Особенностью пособия является аксиологический (ценностный) подход к анализу языковых фактов, которые рассматриваются с точки зрения выражения в них мировоззренческих установок и ценностных ориентиров носителей языка. Данный подход дополняет традиционные типы анализа (структурно-семантический, функционально-стилистический, коммуникативный) и позволяет использовать представленный материал в пастырской, миссионерской и учебно-педагогической деятельности.

УДК 811.161.1(07)

ББК 81.2 Рус-5я7

Рецензент: Т.Б. Радбиль, доктор филол. наук, профессор

Ответственный редактор: В.Е. Дождев, заведующий сектором заочного отделения Нижегородской Духовной семинарии

@ Павлов С.Г., 2012

@ Нижегородская Духовная семинария, 2012

Содержание

Введение 3

Лекция № 1. Современный русский литературный язык 5

§ 1. Содержание составного термина современный русский литературный язык 5

§ 2. Норма и узус 11

Лекция № 2. Основные общелингвистические понятия 18

Лекция № 3. Теория речевых актов 28

§ 1. Общее понятие о теории речевых актов 28

§ 2. Постулаты общения 31

§ 3. Прямые и косвенные речевые акты 37

§ 4. Прагматическое значение 39

Лекция № 4. Язык как предмет изучения. Аксиологический подход 42

§ 1. Методологические подходы к изучению языка 42

§ 2. Аксиологический подход 44

§ 3. Языковые средства выражения ценностей 47

Лекция № 5. Теория текста 54

§ 1. Текст и его изучение 54

§ 2. Связность и цельность как основные свойства текста 54

§ 3. Условия успешного восприятия текста. Подтекст 56

§ 4. Особенности рекламных текстов 59

§ 5. Специфика изучения библейского текста 63

Лекция № 6. Художественный текст и филологический анализ текста 67

§ 1. Признаки художественного текста 67

§ 2. Системность художественного текста 70

§ 3. Филологический анализ текста 74

Лекция № 7. Православный конфессиолект 81

§ 1. Национальный язык, функциональный стиль и социолект 81

§ 2. Языковые признаки конфессиолекта 89

Лекция № 8. Коммуникативные качества речи и проблема интерпретации 94

Лекция № 9. Языковые элементы, не допускаемые нормами нравственности 103

§ 1. Инвективная лексика: сквернословие и богохульство 103

§ 2. Кодификация ненормативной лексики 106

§ 3. Духовное осмысление матерной брани 108

§ 4. Мат и закон 112

Ответы на задания 117

Введение

Настоящий курс предназначен студентам духовной семинарии. Он совмещает материал дисциплин лингвистического цикла – «Теория языка», «Современный русский литературный язык», «Стилистика» и «Культура речи». Выбор дидактических единиц курса обусловлен спецификой семинарии как учебного заведения. Исходя из нее и в соответствии с принятым в современной образовательной практике выделением федеральных и национально-региональных (вузовских) дисциплин, семинарский курс «Русский язык и культура речи» включает компонент, содержание которого определяется вероучением Православной Церкви. Из курса исключены традиционные для лингвистических образовательных стандартов темы, рассматриваемые в рамках семинарских учебных предметов «Риторика» и «Гомилетика».

Научно-методические и лингводидактические приоритеты, цель и задачи курса основаны на традициях русской науки и педагогики, с их интересом не только к собственно профессиональной, но и к социально-воспитательной стороне образования. Курс построен на следующих фундаментальных положениях русской научно-педагогической школы:

1) Изучение лингвистических дисциплин – учебно-воспитательное средство формирования личности.

2) Повышение интеллектуального, образовательного уровня учащихся, совершенствование профессиональных навыков специалиста не должны препятствовать духовно-нравственному росту внутреннего человека (2 Кор. 4:16).

3) Четкие духовные и нравственные ориентиры научно-педагогической практики – альтернатива этически всеядному светскому плюрализму.

4) Стройная мировоззренческая системность в ограниченной области лингвистического знания полезнее эклектичного энциклопедизма.

5) Прикладное значение научной информации важнее теоретических проблем.

Цель курса – совершенствование устной и письменной культуры студентов в связи с особенностями пастырского служения.

Данная цель обусловливает решение конкретных задач:

1) дать научно-теоретический минимум для ознакомления с предметом, задачами, концептуальным и терминологическим аппаратом учебной дисциплины «Русский язык и культура речи»;

2) закрепить функциональную грамотность студентов на основе теоретического усвоения норм современного русского литературного языка и его функциональных стилей;

3) ознакомить учащихся с принципами работы с научной и справочной литературой, различного рода словарями, регламентирующими явления в области русского языка и культуры речи;

4) выработать у студентов способы эффективного коммуникативного поведения в различных ситуациях устного и письменного общения.

Принципиально важным моментом в научно-учебном процессе семинарии является согласование теоретических положений гуманитарных дисциплин с реалиями пастырского служения. Данная задача решается в рамках аксиологического подхода к анализу и подаче языковых явлений. Не исключая предусмотренного государственным образовательным стандартом знания системы русского языка, его функциональных стилей и владения навыками культурной речи, аксиологический принцип призван содействовать «профессиональной» ориентированности курса. Последовательная реализация аксиологического подхода дает возможность использования материала курса в пастырской, миссионерской и учебно-педагогической деятельности.

Орфографическая и стилистическая грамотность не помешают, но для священника важно научиться размышлению над языковыми фактами. Содержащаяся в них информация в сочетании с общей эрудицией и духовностью пастыря – мощный ресурс для формирования православного мировоззрения, гражданской позиции и духовной культуры паствы.

В соответствии со сказанным вышеуказанные традиционные задачи дополняются следующими:

5) дать представление об аксиологическом аспекте изучения языка;

6) сформировать навык комплексного анализа языковых фактов в их нерасторжимой связи с внутренним миром человека и обществом;

7) указать точки пересечения профессиональных проблем лингвистики с проблемами личности;

8) представить иллюстративный языковой и текстовый материал, способствующий осуществлению пастырской и миссионерской деятельности.

Лекция № 1. Современный русский литературный язык

§1. Содержание составного термина современный русский литературный язык.

§ 2. Норма и узус.

§ 1. Содержание составного термина современный русский литературный язык

Современный.

Современность языка понимается двояко: 1) современно то, что независимо от времени появления интуитивно осознается как таковое, хотя бы и имело некоторые расхождения с принятыми нормами; 2) современны только те языковые факты, которые полностью соответствуют нормам современных словарей и грамматик.

Родоначальником современного русского литературного языка считается А.С. Пушкин. Пушкинский язык лексически и грамматически уже значительно отличается от языка ХХI в. и не отражает многих реалий современности. Это действительно так, но данное обстоятельство не мешает всем образованным людям нашей эпохи ощущать Пушкина своим языковым современником. Дело даже не в том, что современному читателю Пушкина не требуется словарь. Он практически не нужен и для чтения В.К. Тредиаковского (1703-1769) или М.В. Ломоносова (1711-1765). Однако восприятие авторов ХVIII в. все-таки значительно затрудненно из-за неизгладимой печати архаичности, лежащей на их текстах. Для иллюстрации приведем знаменитое начало авторского Предисловия к «Российской грамматике» М.В. Ломоносова: «Повелитель многих языков, язык российский, не токмо обширностию мест, где он господствует, но купно и собственным своим пространством и довольствием велик перед всеми в Европе. Невероятно сие покажется иностранным и некоторым природным росиянам, которые больше к чужим языкам, нежели к своему трудов прилагали. Но кто не упрежденный великими о других мнениями, прострет в него разум и с прилежанием вникнет, со мною согласится. Карл Пятый, римский император, говаривал, что ишпанским языком с богом, французским – с друзьями, немецким – с неприятельми, италиянским – с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашел бы в нем великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италиянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка»^[1].

Язык Н.М. Карамзина (1766-1826) или В.А. Жуковского (1783-1852) не уступает пушкинскому в отношении понятности. Однако именно язык Пушкина стал образцом для последующих поколений писателей, в творческой лаборатории которых был огранен и отшлифован алмаз русского литературного языка. Языковой вкус современной русской культуры – в высоких ее образцах – сформирован Пушкиным. Он отверг искусственное закрепление слова за определенным литературным жанром и заложил основы стилистического разнообразия литературного языка: «Истинный вкус состоит не в безотчетном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но в чувстве соразмерности и сообразности»^[2]. Конечно, у каждого может быть свое мнение о «соразмерности и сообразности». Русская культурная элита приняла пушкинский критерий.

На открытии памятника Пушкину в 1880 г. И.С. Тургенев сказал о виновнике торжества: «... Нет сомнения, что он создал наш поэтический, наш литературный язык и что нам и нашим потомкам остается только идти по пути, проложенному его гением»^[3]. И еще одно свидетельство – современное. Пушкинист с мировым именем В.С. Непомнящий 8 июня 1999 г. на Совместном заседании Совета ученых советов МГУ и Президиума Российской Академии наук, посвященном 275-летию РАН и 200-летию со дня рождения А.С. Пушкина, сказал: «Он, пожалуй, единственный в мире классик, который, будучи отделен многими поколениями, продолжает быть неоспоримым, животрепещущим едва ли не как газета, энергетически активным центром национальной культуры, заставляющим ее то и дело оглядываться на него и соотносить себя с ним»^[4].

В отличие от своих предшественников и современников, творивших, как правило, в одном роде литературы, Пушкин был универсалом. Он работал в научно-исторической области, писал публицистику, литературную критику, создал шедевры во всевозможных жанрах поэзии и прозы. Самое главное – он обладал абсолютным языковым чутьем. В целом пушкинские принципы использования национальных языковых ресурсов продолжают отвечать представлениям культурного человека начала ХХI в. о правилах создания речевого произведения, будь то разговорный язык или художественный текст.

Итак, А.С. Пушкин – родоначальник образцовых для нас принципов реализации системы национального языка. Но собственно современный литературный язык – тот, что отвечает ныне действующим нормам.

Русский.

Русский язык – это «национальный язык русского народа», как обычно пишут в первых параграфах учебников. (В 40-50-е гг. прошлого века писали великого русского народа). При всей самоочевидности данного тезиса определить временные и структурно-семантические границы русского языка довольно сложно. Когда сформировалась этническая общность, которую можно считать русским народом? Автор «Слова о полку Игореве» (конец ХII в.), который писал «О руская земле! уже за шеломянемъ еси!», действительно русский? Язык ХII в. слишком отличен от современного, вследствие чего текст «Слова» для многих русских лишен информативной и эстетической ценности. В «Слове» примерно 2/3 морфологических явлений – архаизмы. С лингвистических позиций следует признать: «Слово» написано на родном для нас языке, но настолько устаревшем, что квалифицировать его как русский невозможно. Точно также малопонятны новгородские берестяные грамоты. Отсутствие понимания текстов ХII в. заставляет отказать в русскости населению домонгольской Руси, которую к тому же называют Киевской. Киев, по летописи, – матерь городов русских. Эту карту до сих пор пытаются разыгрывать украинские националисты, заявляя об «украинцах» Киевской Руси. Интрига данной идеологической игры для науки давно исчерпана. Здесь всё предельно ясно. Населением Киевской Руси были не русские, украинцы или белорусы, а этнически недифференцированное восточное славянство. Его распад на рубеже ХIV-ХV вв. привел к возникновению трех братских, в самом прямом смысле слова, народов – великорусского (русского), малорусского (украинского) и белорусского.

Днем рождения русского языка (народа) можно считать 8 (21) сентября 1380 г., когда в день Рождества Богородицы под хоругвями Христа и черными знаменами московского князя Димитиря Донского поднялась на битву с Мамаем не просто собранная рать удельных княжеств, а грозная для врагов своим единством русская земля. На поле Куликовом умирает для греховной разобщенности население Среднерусской равнины и рождается для служения Христу и жизни вечной русский народ^[5]. Выбранный день, конечно, условен, но удовлетворяет и научным данным, и православной традиции символической датировки важных событий (например, выбор дня для празднования Рождества Господа Иисуса Христа).

Еще сложнее вопрос структурно-семантических границ. Что считать русским языком, а что гибридным образованием, включающим элементы двух близкородственных языков? Лингвистика не имеет четких критериев для различения языка и диалектов. Попробуем убедиться сами, насколько это бывает затруднительно. В 1896 г. идеолог русского единства Григорий Купчанко писал о совместно проживающих на галичанской Украине восточных славянах: «Въ виду сего мы, русски люди або, коротко сказавши, мы Русски, повинны всегда жити межи собою якъ родни братья и сестры, то есть повинны одни другихъ любити и поважати и всЂми силами и способами одни другимъ помогати и одни за другими обставати». Даже не владеющий двумя языками видит, что есть основания для признания текста и русским, и украинским.

Ввиду отсутствия однозначных и абсолютных критериев остается лишь присоединиться к согласному мнению этнографов и лингвистов. Принадлежность к народу и языку определяется самосознанием человека. Если человек считает себя таким-то, то так оно и есть. Но и в этом случае не избежать неоднозначности. Возможен конфликт этнической и культурной самоидентификации. Например, М. Цветаева, мать которой происходила из обрусевшей польско-немецкой семьи, начала писать стихи в шестилетнем возрасте сразу на трех языках – русском, немецком и французском. В письме австрийскому писателю Р.М. Рильке она признается: «Я не русский поэт и всегда недоумеваю, когда меня им считают и называют»^[6].

В православной России религиозная принадлежность всегда была важнее этнической. Русский философ А.В. Гулыга настаивает: «Национальность – вопрос не происхождения, а поведения, не «крови», а культуры, того культурного стереотипа, который стал родным…»^[7]. Профессор Московской Духовной Академии М.М. Дунаев писал: «Слово “русское” должно мыслится не на уровне этнически-племенном, но на духовном»^[8]. Духовность же у нас одна: «Русскость неразрывно сливается с церковностью! Не случайно самое слово “русский” стало синонимом “православного”, а христианство (крестьянство) стало нарицательным именованием всего сельского люда»^[9]. Инок Андроник, известный всему миру как А.Ф. Лосев, говорил А.В. Гулыге: «Раз ты считаешь себя русским, ты православный, и нечего дурака валять…»^[10]. И наоборот: хранитель мироточивой Монреальской иконы Божией Матери Иосиф Муньос, православный испанец с чилийским гражданством, называл себя русским.

Культурная и религиозная самоидентификация человека, конечно же, не упраздняет его национальности и языка. Православный человек, для которого русский язык не родной, считается не русским, а русскоговорящим.

Собственно русским в лингвистике признается язык наших предков с конца ХIV в.

Литературный.

Литературный язык нельзя отождествлять с языком литературы. Литературным языком называется обработанная форма национального языка, письменно закрепленная и общепринятая для всех его носителей в качестве образцового. Исторически литературный язык представляет собой комбинацию живой разговорной речи и письменных текстов, авторы которых признаются наиболее авторитетными. Слово литературный в составном термине напоминает о том, что в России эталонной признавалась речь писателей. Помимо церковнославянского языка, именно на базе художественных текстов лучших мастеров слова сформировался канон русского литературного языка. Примечательно, что А.С. Пушкин находил речь церковных женщин наиболее благоприятным материалом для установления общенациональных языковых норм: «Разговорный язык простого народа (не читающего иностранных книг и, слава Богу, не выражающего, как мы, своих мыслей на французском языке) достоин также глубочайших исследований. Альфиери^[11] изучал итальянский язык на флорентийском базаре: не худо нам иногда прислушиваться к московским просвирням. Они говорят удивительно чистым и правильным языком»^[12].

Представителю русской культуры кажется естественным, что образцовый язык вырабатывают писатели. Однако это, скорее, ее специфика, чем языковая и культурная универсалия. Другие литературные языки складывались под воздействием иных языковых стихий. В Японии, где официальные документы выше в иерархии жанров, чем поэзия и проза, литературный язык хёдзюнго никогда не был языком художественной литературы по преимуществу. Его и называют не литературный, а стандартный^[13].

Английский литературный язык, в основу которого лег лондонский диалект, начал формироваться под влиянием произведений Дж. Чосера (1340-1400), позже В. Шекспира (1564-1616). Но в дальнейшем английский языковой стандарт^[14] совершенствовался в гораздо более сухом языковом климате: «Общенациональный язык формировался и развивался не столько в художественной литературе…, сколько в политических и научных трактатах»^[15]. Английские проекты по созданию Национальной Академии для выработки языковых норм не включали в нее писателей. Интересно, что с этим были вполне согласны ведущие английские мастера художественного слова. Д. Дефо (1660-1731) в «Эссе о Проектах» (1697) определял состав Академии следующим составом: 12 представителей знати, 12 – из хорошего общества и 12 – люди любых сословий, совершивших что-нибудь выдающееся. Он надеялся, что не писатели будут образцом для Академии, а, наоборот, она будет «исправлять причуды писателей». Дж. Свифт (1667-1745) считал, что к участию в академической комиссии надо привлечь всех «наиболее квалифицированных для данной работы, невзирая на их положение, партийные симпатии или профессию»^[16].

Стереотипное представление о Франции включает мнение о романтичности французов и поэтичности их языка. Непрофессиональный лингвист Э.П. Свадост-Истомин, в течение 30 лет занимавшийся сравнением языков мира, писал: «Так, русский язык дает, в частности, богатые возможности для художественных произведений, для поэзии. Он гораздо более приспособлен для стихов, чем английский, немецкий и даже французский: он гибче их синтаксически, в нем больше данных для многообразия ритмики и рифм»^[17]. Здесь все правильно, кроме даже. Французский язык, с его «мертвым синтаксисом» (о. Павел Флоренский) и фиксированным ударением, заведомо уступает русскому в плане поэтических возможностей. А.С. Пушкин определенно утверждал: «Как материал словесности, язык славяно-русский имеет неоспоримое преимущество пред всеми европейскими…»^[18]. С ним согласны многие иностранцы, в том числе французы. Тонкий знаток славянской культуры П. Мериме писал: «Русский язык – язык, созданный для поэзии, он необычайно богат и примечателен главным образом тонкостью оттенков»^[19].

Характерно, что Пушкин, посылая прошение на имя Александра I, сознательно выбирает французский язык: «Пишу по франц. потому что языкъ этотъ дЂловой и мнЂ болЂе по перу». И тут же оговаривается: «…Если покажется это непристойным то можно перевести…»^[20]. Для билингва^[21], в совершенстве владеющего обоими языками, а именно такими были представители русского дворянства в ХIХ в., понятно, какой из них удобнее использовать в определенных случаях. «Прозаический», как назвал Пушкин французский язык^[22], более приспособлен к практическим нуждам, деловому письму, русский – к поэтическому творчеству, личностно-интимному общению. Л.Н. Толстой в черновом варианте «Детства» отметил: «Когда хочешь говорить по душе, ни одного французского слова в голову нейдет, а ежели хочешь блеснуть, тогда другое дело»^[23].

Немецкий литературный язык – из Лютеровой Библии, в основу которой первый протестант, скрывавшийся от преследования католиков у саксонского курфюрста, положил живую разговорную речь и деловой язык саксонских канцелярий. Неожиданным кажется его выбор авторитетных респондентов из народа. М. Лютер ориентировался на нормы тех слоев населения, чью речь русские отнюдь не считают образцовой. Лютер призывал «глядеть в харю» («aufs Maul sehen») немецкой домохозяйке, уличному мальчишке и рыночному торговцу.

Литературный язык характеризуется четырьмя основными взаимосвязанными признаками: 1) нормативность; 2) кодифицированность (кодификация < кодекс ‘законодательство; сборник нормативных документов’); 3) общеобязательность; 4) общераспространенность и полифункциональность. К этому минимуму можно добавить признаки, непосредственно с ним связанные. Литературный язык имеет письменную и устную форму бытования. Его характеризуют наддиалектный характер, образцовость, обработанность, наличие различных средств для описания одной и той же ситуации.

Итак, литературный язык нормативен (1), закреплен в словарях и грамматиках (2), имеет обязательный характер (3), повсеместное распространение и представлен рядом своих разновидностей – функциональными стилями (4).

§ 2. Норма и узус

Норма – такое использование ресурсов языка, которое признается образцовым. Норма определяется лингвистами, которые одни факты речевой практики признают правильными, а другие нет. Руководствуются они, с одной стороны, существующими словарями, грамматиками и справочниками. С другой – речевыми предпочтениями своих современников. Норма находится в постоянном взаимодействии с узусом (лат. usus ‘обычай’).

Узус – обычное, принятое большинством, но не обязательно нормативное употребление. Сейчас, например, получила распространение тенденция все личные формы глаголы звонить, кроме формы 1-го л. ед. ч., произносить с ударением на первом слоге – звнишь, звнит, звним, звните, звнят. Согласно существующим нормам, это неправильно, однако узуальное употребление со словарем в данном случае не считается. Видимо, побеждающая тенденция вскоре должна найти какое-то отражение и в словарях. До недавнего времени узуальным, но ненормативным был йгурт, который по Орфографическому словарю 1979 г. дается как йогрт^[24]. С выходом нового словаря иностранных слов, закрепившего общепринятое употребление йгурт^[25], норма и узус приведены в соответствие.

Язык, как и любая живая система, всегда находится в состоянии неустойчивого равновесия. Узус постоянно порождает новации, одни из которых закрепляются в речи, другие отвергаются. Принятые в речевой обиход новшества со временем могут стать фактом языка, т.е. получить кодификацию. Всеобщая распространенность речевого явления и даже употребление его отдельными представителями культурной или политической элиты еще не означает его нормативности. На речи самого крупного советского лингвиста академика В.В. Виноградова (1895-1969) всю жизнь сказывалось диалектное фонетическое влияние^[26]. В непринужденной обстановке он мог, например, сказать палкими вместо палками.^[27] Академик Д.С. Лихачев признавался, что никак не может отказаться от неправильного произношения буквенных сочетаний чт и чн. Он говорил в соответствии с петербургской произносительной нормой что [что]. Во второй половине ХХ в. выговор старопетербургской интеллигенции [ч] на фоне [ш] московской нормы, которая утвердилась в качестве общелитературной, стал восприниматься как отклонение от нормы.

Норма – стабильно-динамическое явление. Историческая изменчивость норм обусловлена постоянным развитием языка и общества, а именно его представлениями о должном и желательном, допустимом и неприемлемом, прекрасном и безобразном. Лингвист собственно не устанавливает нормы, а лишь узаконивает результат своеобразного общественного референдума. Развитие языка во многом связано с признанием законности отступлений от закона и логической ошибкой аrgumentum ad populum (лат. аргумент к народу). Так в логике и риторике называют ошибку, основанную на мнении, что большинство всегда право.

В определенном отношении языковые нормы уподобляются церковным канонам. В дискуссиях прав не тот, кто разделяет мнение авторитета или большинства, а тот, чье мнение совпадает с истиной – с академическим словарем или Православным Преданием (Св. Писание, Апостольские правила, каноны Вселенского и некоторых Поместных соборов, творения свв. Отцов, богослужебная практика). Языковые нормы и церковные каноны никто не имеет права менять – ни глава государства, ни выдающиеся деятели политики, науки и культуры, ни патриарх, ни богословы. Человек, которому все единогласно отдают пальму первенства в роли творца литературных канонов, писал о своем друге Антоне Дельвиге: «Память у него была тупа; понятия ленивы»^[28]. Встретив такую фразу, современный читатель может недоумевать: чего в ней больше – безыскусственной неграмотности или желания блеснуть оригинальность слога. В данном случае канон Пушкина на сочетаемость слов память и понятия не прижился.

Санкцию на нововведение дает конкретный руководящий орган – Институт русского языка Академии наук или Церковный Собор. Языковые нормы и церковные нововведения закрепляется соответственно лишь с одобрения говорящего коллектива и всего церковного народа. Изменчивость нормы уподобляется исторически ограниченным церковным канонам. Ветхозаветные диетические предписания в новозаветной Церкви не действуют, но Синайское законодательство остается в силе. Так и в языке есть область, которая не зависит от вкусовых предпочтений той или иной эпохи. Сквернословие, слова, связанные с обозначением телесного низа и физиологических отправлений организма, всегда являются табуированными^[29].

Между языковой нормой и церковным каноном существует и серьезная разница. Старая норма со временем становится неправильной и замещается новой. Лингвист, ориентируясь на реальную практику речи, фиксирует наметившуюся тенденцию и в конце концов под давлением узуса и авторитетных носителей языка вносит изменения в кодификацию. Собор руководствуется не новой церковной практикой, а старыми церковными канонами. В противном случае возникают «предания старцев» (Мк. 7:3). Старая языковая норма безусловно отменяется новой, хотя какое-то время они могут сосуществовать как одинаково допустимые. Утвержденный когда-то канон не становится неправильным. Действие канона приостанавливается по причине неспособности христиан его исполнять. Акривия сменяется икономией^[30].

Если узуальное новшество будет поддержано авторитет кодифицирующим (нормативным) словарем^[31], вчерашняя аномалия становится нормой. Так, относительно недавно из криминального жаргона в язык перешло слово беспредел «угрожающее, превосходящее все допустимые пределы несоблюдение узаконенных экономических, политических, юридических и нравственных норм общественной жизни»^[32]. Оно уже появилось не только в словаре новых слов, но и в нормативном словаре Ожегова-Шведовой^[33] – «крайняя степень беззакония, беспорядка».

Слово продвинутый, кажется, балансирует на границе разговорной речи и литературного языка. Профессор Л.П. Катлинская дает его без пометы в терминологическом значении (последний этап изучения русского языка как иностранного) и с пометой ! Не рек. в значении – «о ком-либо или о чем-либо, превышающем общий уровень» (Поляки стояли в ряду эстрадных певцов на особом месте. Они, как теперь говорят, были самыми продвинутыми)^[34]. Кодифицирующий лексические нормы словарь Ожегова-Шведовой не считает продвинутый «находящийся впереди, более совершенный по сравнению с другими» фактом языка. Слово сопровождается пометой разг. Продвинутый – калька английского разговорного advanced, первоначально использовавшегося в значении ‘успешный в овладении техникой – компьютером, играми, автовождением и т.п.’. Английский язык более лоялен к разговорным фактам, которые в словарях английского языка приводятся без пометы разг. Консерватизм русского языка пока мешает окончательному признанию слова продвинутый.

Очень распространено и просто-таки рвется в язык не рекомендуемое Л.П. Катлинской слово гламурный^[35] «обаятельный, очаровательный; небанальный, эффектный с точки зрения «золотой молодежи»»^[36]. Несмотря на активность употребления слова, лингвисты не соглашаются на его языковую прописку. В словаре Ожегова-Шведовой гламурный пока отсутствует. Разделяемое многими стойкое предубеждение против него объясняется, видимо, несоответствием эстетическим канонам. Для тех, кто их придерживается, они самоочевидны и аксиоматичны, но в силу этого лишены объективности для других. Вкусы не измеряемы и не доказуемы, именно поэтому о них не спорят. Лично для нас запредельная мера слащавости в слове гламурный делает его неприемлемым. Впервые оно встретилось нам на обложке журнала «Фома» во фразе гламурного Христа не бывает. Смысл был непонятен, но словосочетание покоробило. После знакомства со значением слова первое впечатление не только осталось в силе, но и укрепилось.

В изменениях нормы нельзя видеть что-то аномальное. Норма меняется вовсе не потому, что люди стали безграмотны. В отступлении от нормы лежит глубинная причина. Людей провоцирует сама система языка. Она предоставляет избыточные возможности для выражения мысли. Среди этих вариантов приходится выбирать, и нет гарантии, что следующее поколение данный выбор разделит. Кроме того, изменение языка основано на фундаментальном свойстве человеческого мышления – пребывать в постоянной коммуникативной и когнитивной (познавательной) активности. В ходе умножения своего опыта, находя все новые и новые связи между предметами, признаками и процессами окружающего мира, человек фиксирует их в языке. Все это появляется в узусе. Избранное становится нормой.

У каждого поколения свои языковые предпочтения, которые невозможно изменить спущенными сверху директивами. В свое время один из первых кодификаторов русского языка М.В. Ломоносов пытался сохранить в литературном языке церковнославянскую синтаксическую конструкцию – оборот дательный самостоятельный^[37]. Но ни авторитет ученого, ни любовь народа к евангельскому слову, наконец, ни сама объективная ценность оборота, дающего значительную экономию речевых средств, не возымели действия. Не сохранился дательный самостоятельный и в качестве торжественного архаичного элемента в синодальном переводе Библии (1876 г.), где его передают придаточным предложением: «и, когда сел, приступили к Нему ученики Его» (Мф. 5:1). В одиночку пытаться реформировать язык – безусловно, бесперспективное дело. Жизнеспособностью обладает лишь то, что связано с реальной речевой практикой.

Язык живет в коллективном сознании, постоянно обновляясь. Изменения норм были, есть и будут. Рассмотрим одно из наиболее шокирующих нашу интеллигенцию лексических приобретений современного узуса – слово шок. В нем определенным образом наметилось изменение в семантике, противоречащее нормативному значению. В словаре Ожегова-Шведовой шок определяется как «тяжелое расстройство функций организма вследствие физического повреждения или психического потрясения». Сегодня слово шок в узусе (в речи, а не в языке!) обозначает уже не только ‘неприятное потрясение’, но и просто ‘потрясение, сильное удивление’ и даже ‘приятное удивление’: «Хорошо известно, какой шок вызвала речь Достоевского. Люди в зале ликовали, плакали, клялись в верности и братстве, кричали оратору: «Вы пророк, вы разгадали!», падали в обморок» (автор пишет об эффекте, который вызвала речь Ф.М. Достоевского на открытии памятника Пушкину)^[38] ; «Регистрируйся, пока не поздно! Вы будете шокированы, когда увидите, с какой скоростью идут регистрации и растёт ваш потенциальный доход!» (реклама интернетовской группы «Работа на дому»).

От каждой вызывающе яркой новой вещи консервативная старушка норма «в шоке», а модный щеголь узус – в восторге. Но это и есть их нормальная реакция. Обычная в общем ситуация. Здесь нет места эмоциям представителей книжной культуры и тем более профессионалов. Каков бы ни был шквал гнева и сарказма, изливаемых носителями нормы на узуальную новинку и ее пользователей, она закрепится, если узус будет продолжать ее поддерживать. Самое главное – ничего принципиально нового не произойдет: «Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было» (Еккл. 3:15). Так, А.С. Пушкин писал: «В другой газете объявили, что я собою весьма неблагообразен и что портреты мои слишком льстивы. На эту личность я не отвечал, хотя она глубоко меня тронула» («Опровержение на критики»). Глубоко тронула, т.е. ‘задела, оскорбила, уязвила’. Было время, когда глагол трогать совмещал противоположные значения. Ныне только – «вызывать сочувствие, приводить в умиление» (Ожегов-Шведова).

Появление необычного значения для первого поколения – ошибка, для второго – привычка, для третьего – норма. Сегодня реклама одной нижегородской поликлиники «Зайдите! Вы будете шокированы качеством наших услуг!» воспринимается как фраза гоголевского доктора Христиана Гибнера, у которого больные как мухи выздоравливали («Ревизор»). Завтра она, возможно, перестанет веселить посетителей своей противоречивостью. Ведь не удивляет же нас нормативная энантиосемия^[39]. А, быть может, послезавтра шок как ‘подавленное, депрессивное состояние’ станет архаизмом, подобным, например, слову наверное в значении ‘наверняка’: «Сторож курил и спокойно глядел дальше – в Бога он от частых богослужений не верил, но знал наверное, что ничего у Захара Павловича не выйдет…» (А. Платонов, «Чевенгур»).

Понятие нормативности охватывает все уровни языка, соответственно которым выделяются фонетические (орфоэпические), словообразовательные, лексические и грамматические (морфологические и синтаксические) нормы. Стилевая дифференциация языка контролируется стилистическими нормами, его письменная фиксация – орфографическими, адекватность речи внеязыковой действительности – логическими.

Владение нормами иногда имеет прямое отношение к делу спасения. В частности, активизация деятельности сект и лже-мессий требует знакомства с их текстами и проверки на элементарную нормативность. Многие слышали о минусинском «Христе» Виссарионе (в миру – С.А. Тороп). В его секте много людей с высшим образованием, которые бросили работу, продали свои квартиры и, уехав в Красноярский край, добровольно передали деньги объявившему себя Христом шарлатану. Знакомство с текстами Торопа может быть весьма полезно пастырю для развития стилистической и лексико-грамматической чуткости, а также для миссионерской работы.

Разберем фразу из книги лже-Христа Виссариона «Последняя надежда»: «Вы вплотную подошли к исполинским трудностям, но это не трудности, кем-то по своему усмотрению поставленные, а плод ваших долгих усилий порождения лжи, зависти и ненависти».

– исполинские трудности. Из возможных вариантов – большой, огромный, громадный, гигантский, колоссальный, титанический, исполинский – только первые пять приведенных синонимов сочетаются с существительным трудности.

– поставленные трудности. Ставят вопросы, а трудности возникают.

– подошли к трудностям. Сомнительная сочетаемость. Обычно к трудностям не подходят, а сталкиваются с ними.

– усилий порождения – неправильная сочетаемость. Слово усилия управляет не родительным, а дательным падежом: усилия по порождению.

Вывод лингвистической экспертизы: если Христос пишет, как желающий блеснуть изысканностью слога недоучка, значит, это не Христос^[40].

Вопросы для самоконтроля:

1. Какое содержание вкладывается в понятие современный язык?

2. Какую этническую и языковую общность обозначают термины древнерусский, русский и великорусский?

3. Какие признаки характеризуют литературный язык?

4. Что такое норма и узус?

5. Кто и на каком основании устанавливает нормы?

Задания по теме лекции^[41] :

1. Отредактируйте следующие предложения:

Прежде чем принять решение, требуется внимательно подумать.

Почему женщины получают комплименты только 8 марта, а в остальные дни равнодушие или оскорбления?

Оратор поставил вопрос на ребро, подчеркнув, что никакого алиби у прогульщиков быть не может.

2. Какая норма нарушена в данном тексте и чем это вызвано? Оправдано ли такое отступление: «Не стоит говорить: “Нельзя убивать, ибо это запретил Бог”. Набежит туча богословов и епископов, которые будут доказывать, что Бог тащится от смертных казней и балдеет от военных преступлений. Нужно говорить о том, что нельзя убивать по сотне других причин…» (Яков Кротов^[42] : http://krotov.info/yakov/3_vera/1_vera/4b_politka.htm).

3. Вставьте пропущенное слово и попытайтесь дать определение его значения в этом контексте: «Скрыто-интимная сторона …заключена в позиции последовательного отстранения от всех местных интересов, норм, традиций. Причем если в эпоху формирования великих европейских наций феодальному местничеству противостояло единое суперэтническое пространство государства-нации, то теперь само это государство третируется как носитель местничества» (А.С. Панарин).

4. Прочитайте монолог Бориса Годунова (А.С. Пушкин, «Борис Годунов»):

Ты, отче патриарх, вы все, бояре,

Обнажена моя душа пред вами:

Вы видели, что я приемлю власть

Великую со страхом и смиреньем.

Сколь тяжела обязанность моя!

Наследую могущим Иоаннам –

Наследую и ангелу-царю!..

О праведник! о мой отец державный!

Воззри с небес на слезы верных слуг

И ниспошли тому, кого любил ты,

Кого ты здесь столь дивно возвеличил,

Священное на власть благословенье:

Да правлю я во славе свой народ,

Да буду благ и праведен, как ты.

Отметьте архаизмы (устаревшие слова) и укажите грамматический архаизм, придающий словам Бориса неожиданный для современного читателя смысл.

5. Определите род следующих существительных и аббревиатур: шимпанзе, Тбилиси, Онтарио, Чили, неряха, умница, очки, США, НАТО, БАМ, ВДНХ. Род каких слов определить не удалось и почему?

6. Исправьте «ошибки» Л.Н. Толстого и объясните их с позиций современной нормы: «Сначала он удивлялся и хотел понять, что это значило; потом, убедившись, что понять этого он не может, ему стало скучно. Потом, вспомнив всё то волнение и озлобление, которые он видел на всех лицах, ему стало грустно…» («Анна Каренина», ч. 6, ХХХ).

7. Сделайте редакторскую правку текста Виссариона, где он объясняет, почему не сразу открылся как Христос: «И если среди многих встреч за семь предыдущих лет вы часто вопрошали меня о Сути моей, то я прежде торопился обойти прямой ответ <…> А там, где сердце спит и в мире грёз сновидений своих пребывает, бессмысленно мне было открывать имя своё, ибо лишь рык невежества, порожденный гордыней немереной, обязательно зазвучит в пространстве».

Лекция № 2. Основные общелингвистические понятия

Для усвоения содержания курса необходимо владение лингвистической терминологией, которая представлена в учебниках по стилистике и культуре речи без объяснений. Предлагаемая лекция-словарик призвана отчасти восполнить существующий пробел. Для более полного знакомства следует обращаться к справочной литературе и учебникам «Введение в языкознание» и «Современный русский язык».

Язык – способ человеческого бытия, форма функционирования сознания, главное средство общения людей и познания мира. С точки зрения своей поверхностной структуры язык представляет собой систему единиц различных уровней – фонетического, морфемного, словообразовательного, лексического и грамматического. Как концептуальная (психическая) структура язык – это хранимая в душе система значений, оценок и правил их употребления. Концептуальное содержание души таинственным образом кодируется в знаковых единицах поверхностной структуры языка. Человек обладает каким-то неведомым устройством, посредством биохимических и нейрофизиологических сигналов мозга превращающих мысль в звуки^[43]. Три силы души (ум, чувства и воля) в сложном взаимодействии с духом и совестью определяют уникальную конфигурацию языковых элементов в душе каждого человека. Эта конфигурация обусловлена национальным менталитетом, социальной принадлежностью и индивидуальными особенностями личности.

Язык – схема, которая наполняется конкретным содержанием в речи.

Речь – последовательность языковых единиц, организованная в связное высказывание по правилам языка. Язык социален, речь индивидуальна. Она – результат отбора человеком средств общенационального языка. Его богатейший фонд используется неодинаково в количественном и качественном отношении. Особенно показательно сравнение индивидуальных лексиконов. В 17-томном Большом академическом словаре русского языка свыше 150 тысячи слов. В языковом сознании молодого человека – 32 тысячи^[44], хотя в своей среде он может не выходить за рамки нескольких сотен. Есть данные, что в активном употреблении среднестатистического человека находится обычно 2,5-3 тысячи слов. Складывается впечатление, что воспитанный на комиксах, блокбастерах и гамбургерах подросток по своему активному запасу скатывается к лексикону Эллочки Людоедки, без затруднений обходившейся тридцатью словами.

Речь – выбор и организация безграничных ресурсов языковой системы. Для ориентации в этом море возможностей необходим талант навигатора, в любых условиях умеющего выбрать нужное направление. Особенно заметно отсутствие языкового чутья в художественных текстах, цель которых не просто сделать сообщение, но оформить информацию эстетически. Одну и ту же ситуацию люди с различным чувством языка описывают совершенно неравноценно. Ср. три поэтические строфы на тему неразделенной любви:

1) «Я вас люблю, – хоть я бешусь,

Хоть это труд и стыд напрасный,

И в этой глупости несчастной

У ваших ног я признаюсь!» (А.С. Пушкин, «Признание»).

2) «Любви пылающей граната

Лопнула в груди Игната.

И вновь заплакал горькой мукой

По Севастополю безрукий» (капитан Лебядкин^[45] из романа Ф.М. Достоевского «Бесы»).

3) «А ты сердце моё не разбивай на куски.

А ты люби меня, а не люби мне мозги.

А ты сердце моё не разбивай на куски.

А ты люби меня, а не люби мне мозги» (припев современной песенки Потапа и Насти Каменских).

Все три текста написаны на русском языке, но эстетическая ценность у них разная. Текст № 1 – высокая поэзия, текст № 2 – типичный образец графомании^[46], текст № 3 – примитивное рифмование и речевое хулиганство, прозрачно вуалирующее «гнилое слово» (Еф. 4:29).

Текст – самая естественная, первичная форма бытования языка. Общение осуществляется не словами и даже не предложениями, а текстом. В реальности все языковые единицы существуют только в нем. Их вычленение и фиксация – результат научного анализа, своеобразной лингвистической вивисекции и препарации. Словари и грамматики похожи на реальный язык так же, как гербарий и чучело похожи на растения и животных.

Текст – это не язык, а речь, т.е. результат отбора, реализации системных возможностей языка для целей общения. Правильный отбор называется культурой речи. В целом культура речи сводится к правилам порождения и восприятия текстов. Она включает четыре коммуникативные способности: говорение и слушание, письмо и чтение. Теоретически осветить и, по возможности, усовершенствовать каждую из них и призван данный курс.

Уровни языка – взаимодействующие между собой подсистемы языка, характеризующиеся инвентарем однородных единиц (звуки – на фонетическом уровне, морфемы – на морфемном, слова – на лексическом, части речи на – морфологическом, словосочетания и предложения – на синтаксическом). Уровни иерархически организованы в систему: единицы нижележащих уровней являются строительным материалом для единиц вышележащих уровней. Морфемы состоят из звуков, слова – из морфем, словосочетания – из слов, из предложения – словосочетаний.

Фонетика – 1) фонетический уровень, звуковой состав языка; 2) раздел языкознания, изучающий фонетический уровень.

Орфоэпия – 1) правила произношения звуков, их сочетаний и постановки ударения (акцентологические нормы); 2) раздел языкознания, устанавливающий данные правила.

Морфемика – 1) морфемный (морфематический) уровень, совокупность морфем языка; 2) раздел языкознания, изучающий морфемный уровень.

Морфема – минимальная значимая (имеющая значение) единица языка. Значение служебных морфем (приставок и суффиксов) определяется значением корня, к которому они присоединяются. Например, приставка при- имеет значения ‘присоединение, приближение’(приклеить, приехать) и ‘неполнота действия’ (приоткрыть, притоптывать); суффикс -к- – женский род (внучка), уменьшительно-ласкательный (дочка).

Флексия (окончание) – изменяемая часть слова, служебная морфема, служащая для синтаксической связи слов: белый снег, белая бумага, белое полотенце; подошел к дороге, вышел на дорогу, свернул с дороги.

Лексикология – раздел языкознания, в котором изучается лексика.

Лексика – совокупность слов языка. Слова, находящиеся в индивидуальном употреблении, называются лексиконом.

Семантика – содержание, значение, смысл языковой единицы. Семантической стороной обладают единицы всех уровней кроме фонетического. Соответственно выделяют морфемную, словообразовательную, лексическую и грамматическую семантику. Семантикой текста называют совокупность его смыслов.

Сема – минимальный компонент смысла слова, выявляемый специальным анализом. Интегральная сема – общий компонент смысла нескольких слов: сема “христианин” объединяет всех, признающих Христа Богочеловеком и Спасителем^[47]. Дифференциальная сема различает слова: среди последователей Христа есть православные, католики и протестанты. Дифференциальными семами для них будут соответственно “принадлежность к Православию, католицизму и протестантизму”. Семантика слова представляет собой набор сем, позволяющий отличать слова друг от друга и тем самым использовать их в речи.

Слово – основная номинативная единица языка, служащая для именования предметов и явлений действительности. В структурно-семантическом аспекте слово определяется как двусторонняя единица, обладающая формой (означающее, план выражения) и значением (означаемое, план содержания). Слово – это не только звуки и значение, но и лингвоментальный (душевный) комплекс. В науке такой душевный комплекс именуется концептом и обычно относится не к собственно языку, а к психике^[48]. С чисто методических позиций, в целях анализа, это может быть удобным и целесообразным. При этом важно не забывать, что язык не исчерпывается поверхностной структурой. Концепт принадлежит языку, как корень растению. Корень – такая же часть растения, как ствол и ветви, но обычно при слове растение встает образ его надземной части. Так и здесь: наблюдаемый фрагмент феномена получает одно имя (язык), а не наблюдаемый – другое (концепт).

В известном смысле человек – это его язык, рассматриваемый как концептуальное содержание души. Такое понимание объясняет чрезвычайную важность слова в сотериологическом плане, «ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься» (Мф. 12:37). Слова употребляются в соответствии с общим состоянием души: «Порождения ехиднины! как вы можете говорить доброе, будучи злы? Ибо от избытка сердца говорят уста. Добрый человек из доброго сокровища выносит доброе, а злой человек из злого сокровища выносит злое» (Мф. 12:34-35). «Злые», «праздные слова» – свидетельство пустоты обнаженной от одежд добродетели души^[49].

Выбор слов говорящим определяется не только уровнем образованности, языковой компетенции и общим устроением души, но и ее состоянием в момент речи: «Вы слышали, что сказано древним: не убивай, кто же убьет, подлежит суду. А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему: «рака», подлежит синедриону; а кто скажет: «безумный», подлежит геенне огненной» (Мф. 5:21-22). Поражает несоответствие между деянием (коммуникативным актом) и наказанием. Запрещаются собственно не обличительно-бранные слова, а гнев и ненависть, которые их порождают: «Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей» (1Ин. 3:15). Если Господь и пророки могли употреблять подобную лексику без вреда для своей и чужой души, то страстный человек этого не может и должен быть крайне воздержан в данном отношении.

Внутренняя форма (ВФ) слова (этимон) – образ, положенный в основу называния. Он бывает прозрачным, затемненным или неизвестным носителю языка. Смотритель – ВФ абсолютно прозрачна («тот, кто смотрит»); надзиратель – несколько затемнена (букв. «взирающий сверху»), епископ – для русских ВФ этого слова темна, т.к. она в греческом языке: ‘сверху’ и ‘смотрю’ (букв. «смотрящий сверху, надзиратель»).

ВФ со временем перестает осознаваться, что создает предпосылку для новых синтаксических сочетаний слова, противоречащих первоначальному образу. Академик Н.И. Толстой (1923-1996) вспоминал, как его гимназический преподаватель поправлял ученика, говорившего большое спасибо: «Спасибо не может быть ни большим, ни маленьким, спасибо – это спаси, Бог». Для носителей русского языка ВФ слова спасибо уже не прозрачна. Данная формула речевого этикета воспринимается именно как слово, а не как предложение спаси, Бог. Вследствие разрыва со своим этимоном слово спасибо и получило способность сочетаться с прилагательными (См. также: Лекция № 9, § 1. Инвективная (бранная) лексика: сквернословие и богохульство).

Лексическое значение (ЛЗ) – содержательная сторона слова, его смысл. С психологической точки зрения ЛЗ – душевное образование, а с точки зрения внешней структуры языка это – исторически сложившая связь между звуковым комплексом, понятием и предметом. ЛЗ представлено в толковых словарях, понятие – в энциклопедических. Толковый словарь С.И. Ожегова: «1) Религия – одна из форм общественного сознания – совокупность духовных представлений, основывающихся на вере в сверхъестественные силы и существа (богов, духов), которые являются предметом поклонения; 2) Одно из направлений такого общественного сознания».

При работе со словарями нужно учитывать, что отраслевые словари часто фиксируют только одно значение слова и что «похожие» слова могут иметь совершенно разные значения. Слово адоптация (лат. adoptatio ‘усыновление’): «стойкое приживление чужеродных тканей при трансплантации» («Большой медицинский словарь»); «принятие малолетних и несовершеннолетних в семью с правами родных детей (в правоведении)»^[50]. Слово адопционизм – «гетеродоксальное учение о природе Иисуса Христа, согласно которому Он был не Богом, а только человеком, возвышенным, «усыновленным» Богом Отцом…»^[51].

Понятие – отражение в общественном и индивидуальном сознании наиболее общих и существенных признаков определенного фрагмента действительности. Оно возникает как результат познания предметов и явлений. Понятие формируется и закрепляется в сознании посредством слов. Отражение понятия в энциклопедическом словаре более информативно, чем толкование ЛЗ, т.к. кроме определения слова включает характеристики самого предмета. Энциклопедический словарь: «Религия – (от лат. religio – ‘набожность’, ‘святыня, предмет культа’), мировоззрение и мироощущение, а также соответствующее поведение и специфические действия (культ), основана на вере в существование Бога или богов, сверхъестественного. Исторические формы развития религии: племенные, национально-государственные (этнические), мировые (буддизм, христианство, ислам)».

Толковые словари дают определения в более популярной (понятной) форме, чем энциклопедические. Ср. «Конструкт – понятие, вводимое гипотетически (теоретическое) или создаваемое по поводу наблюдаемых событий или объектов (эмпирическое) по правилам логики с жестко установленными границами и правильно выраженное в определенном языке, не предполагающее обязательного установления его онтологического статуса, т.е. не требующее указания на конкретный денотат» («Новейший философский словарь») и «Конструкт – нечто недоступное непосредственному наблюдению, но выведенное логически на основе наблюдаемых признаков» (Ефремова Т.Ф. Новый словарь русского языка. Толково-словообразовательный).

Коннотация – дополнительная к лексическому значению информация слова, выражающая отношение говорящего к предмету речи: знаменитый (положительная коннотация), известный (без коннотации), пресловутый (отрицательная коннотация). Коннотация не всегда входит в лексическое значение, т.к. отражает периферийные признаки объекта. Они несущественны, но устойчивы и выражают социальную оценку предмета или явления. Словарь не фиксирует в толковании слова животное сем “грубость” и “глупость”: «Живой организм, существо, обладающее способностью двигаться и питающееся, в отличие от растений, готовыми органическими соединениями» (Ожегов-Шведова). Но общественное сознание познает предмет не с научных, а с практических позиций. Второе значение слова выводится не непосредственно из первого, а из осмысления животного как существа противоположного человеку: «О грубом, неразвитом и неумном человеке». Это значение осложнено коннотацией: обозначая человека, оно еще указывает на его свойства, известные из опыта общения с животными.

Коннотации включают эмоциональный (солнышко в функции обращения), оценочный (умница), экспрессивный (трудяга) и стилистический компоненты (дерзание, лодырь). Коннотация культурно-специфична. Осел у греков – символ лености, праздности, безрассудной страсти, у китайцев – глупости, у евреев – упрямства. В переносном значении русского слова осел «О тупом упрямце, глупце» (Ожегов-Шведова) объединяются еврейские и китайские представления об этом животном.

Коннотация социально-исторически обусловлена и изменчива. В старорусском языке Московской Руси слово поп было нейтральным, а сегодня имеет отрицательную коннотацию. На короткий период ХХ в. слово безбожник получило в определенных кругах положительную оценку, но скоро традиционное понимание возобладало. Безбожник уступил место слову атеист, не имеющему резко отрицательной коннотации^[52].

Полисемия – многозначность, способность слова иметь больше одного значения; полисемант – многозначное слово (семья ‘союз мужчины и женщины’, ‘группа родственников’, ‘группа животных, птиц или растений’, перен. ‘объединенная общими интересами и целями группа людей’ – заводская, приходская семья). Значения внутри семантической структуры полисеманта связаны либо по сходству называемых предметов и явлений (метафора: крыло птицы – крыло самолета), либо по смежности (метонимия: просторная аудитория – внимательная аудитория).

Омонимы – слова тождественные по форме, но абсолютно разные по значению. В отличие от двух значений полисеманта, между которыми обязательно существует метафорическая или метонимическая связь, смысловой связи между омонимами нет. Ее могло не быть изначально (слова из разных этимологических источников: ключ дверной < клюка – ключ ‘родник’ < клокотать; лук ‘оружие’ – славянское слово, лук ‘овощ’ – германское). Связь может утратиться со временем (конек ед. ч. от коньки букв. «маленькие кони» – конек-Горбунок).

Синонимы – близкие или тождественные по значению языковые единицы одного уровня: приставки сверх-, архи-, раз-, супер-; слова лингвистика – языкознание. Слова, не являющиеся синонимами в системе языке, но синонимизируемые в речи, называются контекстуальными синонимами: По улице продребезжал (проехал) трамвай.

Антонимы – противоположные по значению языковые единицы одного уровня: суффиксы -ик- (столик) /-ин- (домина); слова холодный – горячий. Антонимы тоже могут быть не языковыми, а контекстуальными. Мытарь и фарисей – контекстуальные антонимы в притче (Лк. 18); мытарь и грешник – контекстуальные синонимы: «Увидев то, фарисеи сказали ученикам Его: для чего Учитель ваш ест и пьет с мытарями и грешниками?» (Мф. 9:11). В речи как антонимы могут быть использованы даже синонимы: «Пушкин с самого начала сделался главой школы, из которой вышли выдающиеся стихотворцы, но ни одного поэта» (И.С. Тургенев).

Паронимы – однокоренные слова, сходные по звучанию и написанию, но различные по значению: сытый – сытный, дьяк – дьякон, диалектический – диалектный – диалектологический, коммуникативный – коммуникабельный. Сходство паронимов – причина их неправильного употребления. Пример смешения паронимов из фильма В. Меньшова «Любовь и голуби». Сцена на причале. Дядя Митя (С. Юрский) говорит Васе Кузякину (А. Михайлов): «Вон как у джигитов этот вопрос поставлен: когда они разговаривают – она в комнату не войдет! Потому – горняки! То есть эти – люди с гор».

Неоднокоренные, но сходные по звучанию слова называются парономазы (геенна – гиена, витраж – вираж).

Эвфемизм – смягчающие смысл сказанного слов и выражения. Ср. ересь – инославие; старый – пожилой; черт – нечистый, лукавый, рогатый, тангалашка. При широком понимании эвфемизмом называют и облагораживающий реалию синоним. Так, в современном обществе названия малопрестижных работ заменяются повышающими их статус эвфемизмами: секретарь офис-менеджер, уборщик помещений клининг-менеджер (англ. office ‘контора’; англ. cleanness – ‘чистота’; англ. manager ‘руководитель’). Иногда эвфемистичные выражения лишь иронично подчеркивают негативные характеристики: За патриотизм либералов нельзя поручиться. Их нравственная чистоплотность тоже вызывает сомнения. Несмотря на смягченную форму, данные высказывания никого не могут ввести в заблуждение: говорящий отрицает за либералами патриотизм и высокую нравственность.

Эвфемизмом можно не только смягчить грубость или непристойность, но и затушевать неприглядное явление: «Как показали эксперименты американских исследователей, женщины, повысившие свой статус (так называемые женщины феминистки, борющиеся за равноправие с мужчинами), вместе со статусом приобретают и соответствующий инвективный вокабуляр»^[53]. Иначе говоря, феминистки начинают ругаться, как мужчины.

Идиома (фразеологизм, фразема) – устойчивое выражение с цельным смыслом, неразложимым и не выводимым из смысла составляющих его слов: попасть впросак, бить баклуши, белая ворона. В лингвистике единицу, значение которой не выводится из суммы компонентов, называют идиоматичной. Идиоматичные выражения нельзя понимать буквально, по их формальной структуре. Если мы слышим о ком-то «Хорош гусь!», то знаем, что 1) Х не гусь, и 2) Х не хорош. Идиомы (фразеологизмы) обладают идиоматичностью по преимуществу, но идиоматично и большинство слов. Например, в морфемной структуре слова застолье содержится только указание на какой-то процесс, осуществляемый за столом, и нет смысловых компонентов “еда с употреблением спиртных напитков”; писатель – не любой пишущий в данный момент или умеющий писать, а пишущий профессионально прозаические художественные произведения.

Грамматика – 1) грамматический уровень языка, система грамматических значений и средств их выражения; 2) раздел языкознания, изучающий грамматический уровень. Грамматика включает два уровня и раздела – морфологию и синтаксис.

Грамматическое значение – типовое значение, присущее целому классу слов и регулярно выражаемое стандартными средствами. Например, грамматическое значение падежа одинаково выражается шестью грамматическими формами во всех словах, принадлежащих данному типу склонения.

Маркированные языковые единицы – отмеченные в каком-либо-отношении единицы, выделяемые на фоне базисных, более простых и частотных. Стилистическая маркированность – закрепленность за определенным функциональным стилем. Так, термины преимущественно употребляются в научном стиле, слова типа грядущий, дерзание – в публицистическом, суффикс -ущ со значением интенсификации того, что названо корнем (злой – злющий), – в бытовом стиле и т.п.

Морфология – 1) морфологический уровень, система частей речи; 2) раздел языкознания, изучающий морфологический уровень. Морфология изучает части речи и формы словоизменения.

Парадигматика – противопоставленность языковых единиц на основе их сходства. Например, падежная парадигма русского существительного включает шесть падежных форм, родовая парадигма имеет три члена (мужской, женский и средний), числовая – два (единственное и множественное).

Синтагматика – сочетаемость языковых единиц. Звуки сочетаются только на формальном основании, т.к. у них нет значения; значимые единицы – на формально-смысловых. Сочетаемость определяется по языковым и экстралингвистическим (внеязыковым) основаниям. Логика языка не всегда совпадает с действительностью. Некоторые логически возможные сочетания язык запрещает (карие глаза, но *карие брюки, *каряя лошадь; трескучий мороз, но *трескучий холод; глубокая ночь, но * глубокое утро), а логически несовместимые или избыточные понятия объединяются в словосочетания (синие чернила, направиться влево, холодный кипяток нарзана^[54], душа горит, бутерброд с маслом^[55] ). Высокий (во втором значении) – ‘находящийся на большой высоте’, однако не о всех находящихся высоко предметах можно сказать высокий: высокая планка, высокие облака, но *высокая птица, * высокий самолет (в случае с самолетом это будет понято в первом значении – ‘имеющий большую протяжённость от верхней точки до нижней’).

Синтаксис – 1) синтаксический уровень языка, строй связной речи; 2) раздел языкознания, изучающий синтаксический уровень. Главный предмет синтаксиса – предложение. Синтаксис также изучает члены предложения, словосочетания и другие сочетания слов (например, предложно-падежные на дороге).

«Упаковочный материал»^[56] – незнаменательные слова (не имеющие лексического значения), формальные элементы языка (некоторые частицы, вводные (модальные) слова), «неважные» с точки зрения выражения смысла. В речи под «упаковочным материалом» понимаются любые знаменательные слова, несущие неосновную информацию текста. Выражение ввел в научный оборот русский лингвист академик Л.В. Щерба (1880-1944). В работе «Опыты лингвистического толкования стихотворений: «Воспоминание» Пушкина» он писал: «Мне кажется теперь, что слуховой образ поэта должен быть крайне неоднороден по своей яркости: некоторые элементы для него выступают с большой силой, и всякое малейшее отклонение в этой области он воспринял бы крайне болезненно; другие находятся в тени, а кое-что он почти что и не слышит и, при условии сохранения общей перспективы яркости, готов принять разное. Такое понимание отвечало бы тому, что мы наблюдаем вообще в языке, где мы всегда можем различать важное, существенное и, так сказать, «упаковочный материал»…».

«Упаковочный материал» представляет собой незамечаемый фон. На нем разворачивается смысл высказывания, выражаемый словами, на которых сфокусировано внимание адресата. Некоторые состояния человека (восторг, аффект, стресс и т.п.) провоцируют смещение информативной нагрузки на речевой «упаковочный материал». В фильме «Любовь и голуби» женщина, соблазнившая чужого мужа (Л. Гурченко), спрашивает его жену (Н. Дорошина): «Любите ли вы этого человека?» Акцент, конечно, на слове любите. Но та, обращая внимание на логически безударное слово человек («упаковочный материал»), отвечает согласно своему состоянию: «Ой… да какой это человек? Да был бы это человек… да разве бы он так поступил?»

Что такое «упаковочный материал», хорошо видно на примере частицы да. Она трижды употреблена в речи, но если ее опустить, содержание нисколько не изменится. Знание об аномалиях восприятия, неправильно устанавливающего главное и второстепенное в речи, может помочь при разговоре священника с человеком в измененном состоянии сознания, вызванного, например, стрессовой ситуацией исповеди.

Вопросы для самоконтроля:

1. Повторите все термины, представленные в данной лекции. Попробуйте кому-нибудь объяснить их содержание. Проанализируйте случаи неудачных попыток, выяснив в чем их причина (не поняли, забыли, не нашли слов для пересказа, непонятливость собеседника).

Задания по теме лекции:

1. В каком значении употреблены слова труд и труждающиеся?

а) Я вас люблю, – хоть я бешусь,

Хоть это труд и стыд напрасный,

И в этой глупости несчастной

У ваших ног я признаюсь! (А.С. Пушкин, «Признание»).

б) «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас» (Мф. 11:28).

2. Найдите контекстуальные антонимы: «Многое переменилось со времен Радищева: ныне, покидая смиренную Москву и готовясь увидеть блестящий Петербург, я заранее встревожен при мысли переменить мой тихий образ жизни на вихрь и шум, ожидающий меня; голова моя заранее кружится...» (А.С. Пушкин, «Путешествие из Москвы в Петербург»).

3. В каком значении слово мир употреблено в данных контекстах и какие смыслы подчеркиваются в них: «Мир Мой даю вам, не так как мир дает» (Ин. 14: 27); «весь мир лежит во зле» (1 Ин. 5:19); «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин 3:16); «Миром Господу помолимся».

Как различались данные смыслы в дореволюционной орфографии и где теперь это различие сохраняется?

4. Являются ли семантическими эквивалентными словосочетания смотреть с вожделением и смотреть страстно?

5. Какие значения имеют следующие слова: апробация, алектор, ассимиляция? Какое из них не является словом современного русского языка?

Лекция № 3. Теория речевых актов

§ 1. Общее понятие о теории речевых актов

§ 2. Постулаты общения

§ 3. Прагматическое значение

§ 1. Общее понятие о теории речевых актов

Теория речевых актов (ТРА) – направление аналитической философии, созданное в конце 40-х гг. ХХ в. оксфордским логиком и философом Джоном Остином. Основные положения ТРА были изложены Остином в курсе лекций под названием «Как посредством слов делать вещи», прочитанных им в Гарвардском университете (1955 г.). Суть ТРА сводится к подлинному открытию – открытию настолько очевидному, что остается только удивляться, как мимо него проходили все предыдущие поколения философов и лингвистов. Остин обнаружил, что минимальной единицей коммуникации является не предложение или текст, а осуществляемое посредством их действие^[57].

В самом деле, говорение не является самоцелью. Его подлинная цель – оперирование вещами и людьми. За речевым поведением стоит поведение социальное. Священник отпускает грехи, глава государства объявляет чрезвычайное положение, Дантес вызывает Пушкина на дуэль и т.д. Всё это не просто речь, а словесное действие, вызывающее определенные изменения в мире. В самом общем виде проблематику ТРА можно определить очень просто – коммуникативный акт и сопряженные с ним действия.

ТРА ставит следующие задачи:

– объяснить и описать стратегии речевого поведения и воздействия;

– установить зависимость между средствами выражения и эффективностью воздействия;

– изучить коммуникативные намерения говорящего, а также психические и поведенческие реакции слушающего;

– исследовать социальные последствия речевых актов.

ТРА далека от окончательного оформления. Она продолжает уточняться и развиваться. Многие ее положения дискуссионны. Несмотря на критику и продолжающееся становление ТРА, можно говорить о ее значительном вкладе в общую теорию языка и речевой деятельности. В рамках ТРА логически обосновано и экспериментально подтверждено то, что всегда было стихийно-практически известно талантливым педагогам, ораторам, миссионерам, духоносным отцам и, к сожалению, различного рода демагогам и манипуляторам. Оказывается, что не существует эталонных, универсальных правил употребления языка для достижения эффективного воздействия. Результативно сказанное одному в случае с другими собеседниками или в иных обстоятельствах может обернуться коммуникативной неудачей. Проповедь звучит для всех, но имеет разные последствия для слушающих (Мф. 13:3-8). Поэтому кроме общей проповеди нужен и индивидуальный подход, доверительная беседа с использованием других речевых средств.

ТРА анализирует речевые акты с трех сторон.

1) Речевой акт – это прежде всего собственно говорение (лат. locutio). Рассматриваемый в этом аспекте, речевой акт выступает как локутивный акт, включающий произнесение звуков (фонацию), употребление грамматически связанных слов и обозначение посредством их объектов действительности.

2) Речевой акт связан с планированием речи и выбором языковых средств. Говоря, люди всегда выбирают одну из форм высказывания: утверждение или вопрос, обобщение или уточнение, повторение старого или добавление нового. Цель речевого акта – успешное взаимодействие. Информация никогда не сообщается просто так. В процессе говорения (лат. in locutio) человек преследует какую-либо внеязыковую цель. Выбор форм и средств высказывания обусловлен конкретными намерениями – спросить, приказать, дать установку, пригласить к размышлению, заинтересовать, обвинить, поздравить и т.д. С точки зрения намерения говорящего и избранных им речевых средств речевой акт выступает как иллокутивный акт. Используемые в нем языковые единицы называются его иллокутивной силой.

3) Наиболее общей и типичной задачей говорящего является воздействие на мысли, чувства и волю слушающего. Через речь (лат. per locutio) человек производит определенные изменения в окружающем мире, прежде всего – в сознании и поведении собеседника. Речевой акт, рассматриваемый в перспективе его реальных следствий, выступает как перлокутивный акт, а достигнутый результат называется перлокутивным эффектом.

Для ТРА понятие истинности / ложности для речевых актов менее значимо, чем понятием успешности / неуспешности. Современные правила ведения диалога открыто допускают использование «черной риторики». Вот как характеризует ее один из ведущих специалистов Европы по манипулятивным коммуникативным техникам К. Бредмайер: «Магическая сила языковых средств заключается в умении аргументировать и дискутировать, акцентировать, пропагандировать и вести спор так, чтобы говорящий всегда одерживал верх, причем, как это сформулировал Артур Шопенгауэр, «per fas et nefas» – всеми правдами и неправдами. Черная риторика – волшебное и демагогическое средство, позволяющее внушить оппоненту иную точку зрения» («Черная риторика: Власть и магия слова»).

Результат речевого акта может соответствовать и не соответствовать цели, для достижения которой он предназначался. Успешным признается речевой акт, в котором высказанное намерение говорящего приводит к ожидаемому им действию со стороны слушающего.

ТРА явилась плодотворной попыткой ответить на вопрос «Что та­кое человеческая коммуникация?». Однако, будучи сугубо логической теорией, она описывает не под­линно индивидуального субъекта, а некоего абстрактного индивида – носите­ля ряда психологических (знание, мнение, намерение, воля) и социальных характеристик (статус по отношению к слушающему, место в соци­альной иерархии). К числу слабых сторон теории относится неучет национально-культурных составляющих речевого поведения. Ясно, что этот обобщенный индивид создан на материале англо-американского коммуникативного поведения. В рамках англосаксонской культуры упор делается на достижение утилитарных целей речевого взаимодействия, на рациональные основы речевого поведения – «нормального», «серьезного», т.е. не «игрового», по определению американского философа Дж. Р. Сёрля. Фатические^[58] (древнегреч. photos ‘сказанный’ < phanai ‘говорить, сказать’; возможно, от лат. fatuus – глупый) формы коммуникации – разговор как «роскошь человеческого общения», как беседа родственных душ, – столь важные для русского человека, недооцениваются. Не рассматривается в ТРА и специфика общения человека с Богом, которая также отнесена к разряду «несерьезных» типов коммуникации.

Сформированная в светской научной среде британских и американских аналитиков, ТРА упускает из вида важные для православного человека моменты. Если рассматривать проблему в системе нравственных координат, то понятие успешности речевого акта, разработанное в рамках ТРА, придется скорректировать в двух существенных пунктах: 1) успешность должна определяться логикой культурной среды, в которой произносится конкретный речевой акт; 2) ТРА должна включать в условия успешности речевого акта его этическую составляющую.

1) С христианской точки зрения просьба простить – это успешный речевой акт даже в том случае, если извинение не было принято. Успешность коммуникативного поведения – исполнение заповеди, а не требование ее исполнения от другого. Если на искреннее раскаяние нет правильной реакции – прощения, то все-таки следует признать успешность речевого акта при внешнем ее отсутствии. Один человек совершил требуемое словесное действие (попросил прощение), а другой нет (не простил). Это победа первого и поражение второго. Объявить акт коммуникативной неудачей, как это делает ТРА относительно подобного рода случаев, значит обесценить успех раскаявшегося. При таком понимании коммуникативной неудачей будет и проповедь Христа, обратившего к вере лишь очень небольшую часть иудеев. Данные случаи следует квалифицировать как успех говорящего и неудачу слушающего.

Речевой акт, преследующий неблаговидные цели, с этической точки зрения будет неуспешным, хотя бы он и достиг результата. Использование черной риторики, по определению, – нравственное фиаско говорящего. Важно, чтобы при этом не пострадал неискушенный адресат.

2) В традиционной ТРА этика занимает периферийное положение, в то время как содержание конкретного высказывания обусловлено не только его синтаксическими и семантическими свойствами. Исходя из вышесказанного, следует отметить, что адекватность предложения описываемой действительности еще не определяет успешности речевого акта. Многое зависит от индивидуальных качеств собеседников и ситуации общения. Прп. Силуан Афонский, выражая православное понимание проблемы, указывает на главное условие успешности речевых действий миссионера – любовь. Приведем отрывок из книги архимандрита Софрония (Сахарова) «Старец Силуан»:

«Мы знаем о беседе старца с одним архимандритом, который занимался миссионерской работой среди инославных. Архимандрит этот очень уважал старца и неоднократно приходил беседовать с ним во время своих пребываний на Святой Горе. Старец спросил его, как он проповедует? Архимандрит, еще молодой и неопытный, жестикулируя руками и двигаясь всем телом, возбужденно отвечал:

– Я им говорю: ваша вера – блуд, у вас все извращено, все неверно, и нет вам спасения, если не покаетесь.

Старец выслушал это и спросил:

– А скажите, отец архимандрит, веруют ли они в Господа Иисуса Христа, что Он истинный Бог?

– Это-то они веруют.

– А Божию Матерь чтут они?

– Чтут, но они неправильно учат о Ней.

– И святых почитают?

– Да, почитают, но с тех пор, как они отпали от Церкви, какие же могут быть у них святые?

– Совершают ли они богослужения в храмах, читают ли слово Божие?

– Да, есть у них и церкви и службы, но посмотрели бы Вы, что это за службы после наших, какой холод и бездушие.