Тверской Государственный Университет
На правах рукописи
СОВАКОВ Борис Николаевич
СТИМУЛИРОВАНИЕ ЗНАЧАЩИХ ПЕРЕЖИВАНИЙ СРЕДСТВАМИ ТЕКСТА
Специальность: 10.02.19 – Теория языка
Диссертация на соискание учёной степени кандидата филологических наук
Научный руководитель
доктор филологических наук,
профессор Г.И. Богин
Тверь — 2001
СОДЕРЖАНИЕ.
Введение ------------------------------------------------------------------- с. 4
Глава I. Значащее переживание как научное понятие
1. Толкование термина «переживание» ------------------------------ с. 23
2. Значащее переживание и языковая личность ---------------------- с. 30
- Место значащего переживания в понимании текста ------------- с. 47
- Типология значащих переживаний ---------------------------------- с. 67
Выводы по главе I ---------------------------------------------------------- с. 87
Глава II. Проблема непонимания как неусмотрения или отсутствия значащих переживаний
- Непонимание и герменевтическая ситуация.
«Нормативное» непонимание -------------------------------------- с. 90
- Подмена действия процедурой как
подмена рефлектирования ассоциированием ------------------- с. 93
- Аномальная фиксация рефлексии
(пустые разговоры, пустая бездуховность, пустая декларативность) -------------------------------------------------------- с. 107
Выводы по главе II -------------------------------------------------------- с. 118
Глава III. Усмотрение значащих переживаний в рефлексии над текстовыми средствами
- Особенности рефлектирования продуцента при опредмечивании значащего переживания средствами текста -------------------- с. 121
- Оптимизация распредмечивания значащих переживаний через оптимизацию рефлектирования при обучении и самообучении чтению ------------------------------------------------------------------- с. 125
- Основные приёмы оптимизации процессов опредмечивания значащего переживания продуцентом и его распредмечивания реципиентом ----------------------------------------------------------- с. 140
- Проблема интерпретации прорефлектированного ------------- с. 181
- Выводы по главе III --------------------------------------------------- с. 187
Заключение ------------------------------------------------------------ с. 189
Список литературы ----------------------------------------------------- с. 192
Список художественных текстов ------------------------------------ с. 217
ВВЕДЕНИЕ
Диссертация посвящена рассмотрению значащих переживаний как идеального конструкта, возникающего в процессе понимания смысла художественного текста и являющегося, в определённой степени, ипостасью смысла. Основная задача исследования — рассмотреть, как и какие текстовые средства оптимизируют переживаемость смысла, способствуя его возникновению, равно как и то, что неусмотрение значащих переживаний является одной из основных причин непонимания текста.
Комплексное рассмотрение проблемы значащих переживаний как ипостаси смысла в их связи с текстовыми средствами и зависимости от них потребует широкого использования терминологии, которая достаточно разнородна. В первую очередь, это само понятие "значащие переживания", которое пришло в филологию из философии и психологии ([13]) и уже имеет значительный "стаж" употребления в качестве филологического термина. Многоаспектность термина заслуживает отдельного рассмотрения, что мы и делаем в главе I, пунктах 1 и 2. Предварительно определим значащее переживание как чувство, возникающее у читателя при чтении текста и поддающееся именованию ([35], [190]; значащее переживание как ипостась смысла: [159]). При этом назвать это чувство, как-то его именовать, можно только при понимании, так как в самом тексте это переживание не именовано. Именуется оно разными читателями по-разному; в обиходе его часто называют "мыслью". Проблема именования значащего переживания велика настолько, насколько велика дистанция между написанным и понятым вообще; по общеизвестному выражению Ф.И.Тютчева, "мысль изреченная есть ложь". Отметим, что наряду с термином "значащее переживание" часто используется немецкоязычный термин Erlebnis в том же самом значении, как это мы и описываем в Приложении.
Это также такие понятия, как смысл, значение, рефлексия, ноэма и ноэзис, смыслообразование, фиксация рефлексии и пояс мыследействования, герменевтический круг и ряд других.
Смысл есть то, что понимается нами при прочтении текста. Это "та конфигурация связей и отношений между разными элементами ситуации деятельности и коммуникации, которая создаётся или восстанавливается человеком, понимающим текст сообщения" [191]. Смысл, опредмеченный текстовыми средствами, в герменевтике рассматривается не только как нечто, созданное конкретным человеком в конкретном материале (в отличие от мнения Шлейермахера [219, С.151]), но и как нечто распредмечивающееся из текстовых средств и воссоздающееся [146], также [14а]; [13а, С. 455-469]. Со смыслом работают оба субъекта - и продуцент, и реципиент.
По отношению к значению смысл первичен: он включает в себя способ данности референта и таким способом конкретно детерминирует значение, которое есть «конечное число правил употребления единицы» [35, С.73]. Термин "смысл" многозначен, так как он встречается в русских письменных источниках, начиная с XI века как один из переводов греческого слова "логос" [40, С.115].
Рассмотрение процессов образования смысла обуславливает применение понятий «понимание» и «рефлексия». Понимание, проблема которого имплицитно является проблемой и нашего исследования, также представляет собой комплексное понятие и как феномен зависит от состояния развитости двух сторон рефлективной реальности реципиента - субстанциальной и процессуальной. Субстанциальная сторона понимания представляет собой способность понимать; это также всё то, что получено или может быть получено реципиентом благодаря этой способности. В свою очередь, процессуальная сторона понимания есть множество действий, обеспечивающих переход от непонимания к пониманию» [108]. Но понимание невозможно без рефлектирования, поскольку является его ипостасью. Рефлексия – «это самосознание своего внутреннего состояния, поступков и переживаний»; одностороннее её проявление является пониманием [53]; [47].
Г.И.Богин приводит схему содержательной онтологизации смыслов, поскольку смыслы, опредмечиваемые в текстах, очень разнообразны. "…Смысл может показывать способ освоения мира в тот или иной момент человеческой жизнедеятельности; …может выступать в форме пробуждённого знания; … возможно, наиболее часто смысл выступает как усмотримое значащее переживание, данное имплицитно" ([35]; [87]; см. также [108, С.88]). Рассмотрим отрывок, в котором текстовыми средствами опредмечен широкий спектр смыслов, «лежащих на поверхности», и потому легко поддающихся именованию. Мы вынуждены это сделать, чтобы показать сразу бытование этих терминов и его комплексный характер. Для приводимого примера характерна яркость значащих переживаний с выходом на перспективу их дальнейшей категоризации. Это диалог о "больном" зяте (Л.Н.Толстой, "Отец Сергий"):
"… - Ну вот, было у него тут место хорошее - и начальник такой милый, но Ваня не мог и вышел в отставку.
- Чем же он болен?
- Неврастенией, это ужасная болезнь. Мы советовались, но надо было ехать, но средств нет. Но я всё надеюсь, что так пройдёт. Особенных болей у него нет, но…
- Лукерья! - послышался его голос, сердитый и слабый. - Всегда ушлют куда-нибудь, когда её нужно. Мамаша!..
- Сейчас, - опять перебила себя Прасковья Михайловна. - Он не обедал ещё. Он не может с нами". [18а, C. 233].
Смысл отрывка предстаёт перед читателем в виде ряда значащих переживаний: в нём усматриваются доверчивость, любовь к зятю и другие переживания Пашеньки (Erlebnis читателя). Кроме того, читателем переживается недопустимость этой ситуации, построенной на эксплуатации одним человеком порядочности другого. Это переживание приводит к образованию аксиологического смысла: может быть, зять Пашеньки и хороший человек, но в данной ситуации, "по жизни", он ведёт себя, как негодяй. Укажем и другие категории смыслов, которые можно усмотреть в ней: смысл-знание (человек вовсе не был в безвыходном положении, имел хорошую работу, мог жить достойно), и этот смысл задаётся преимущественно лексическими средствами; смысл-указание на состояние личности (болен неврастенией), усмотримый аксиологический смысл ситуации (есть алкоголизм, распущенность и безответственность; хамство). Это и такие смыслы, как усмотримые признаки вещей ("детская" торопливая попытка оправдать зятя - "но…, но…, но…), переживание которого опредмечивается в первую очередь синтаксически через повторение союза "но"; смыслы предметных образцов, и т.д.; их "рождают" текстовые средства, использованные для описания ситуации диалога.
Однако, все эти смыслы "есть" только в рефлексии, "только в движении, в потоке коммуникации с человеком и текстом, они являют себя через самих себя, …через переживание же, пробуждаемое рефлексией в душе реципиента" [35, C.18].
Понятие рефлексии можно ограничить наиболее ёмким её определением, что "рефлексия - это такой тип бытия, в котором присутствует бытие-для-себя, чтобы быть для себя тем, что оно есть" [218]. Э.Гуссерль называет рефлексией акты, "в которых поток переживания со всеми его событиями… становится явно постигаемым и анализируемым" [190, C.486]; также [108]. Для нашего исследования это имеет принципиальное значение: именно это соображение Э.Гуссерля даёт нам основания для использования интерпретационного анализа текстов через высказывание возможного варианта рефлексии с целью установления мозаики значащих переживаний, что мы уже и применили в примере, приведённом выше. Также это подтверждает определение значащего переживания как чувства, которое может быть именовано (подробнее о чувстве см. П.1 Главы I).
Предложенное выше определение Г.П.Щедровицкого не является исчерпывающим, поскольку «всё, что может быть извлечено из него в отношении самого смысла, ограничивается формально - категориальными характеристиками использованных схем ситуации коммуникации», и это определение, по существу, является "формальной онтологизацией: структурная схема рассматривается, как изображение самостоятельной структурной сущности, "смысла" как такового, несмотря на то, что она онтологизируется в исходном пункте анализа. Г.П.Щедровицкий приводит ещё одно определение смысла, носящее операциональный характер: "Смысл есть то, что создаётся процессами понимания и существует в них" [191, С.554].
Смысл рождается в ходе интенциональных актов, т.е. актов направленности рефлексии. Состав этого акта - ноэмы - образует в его ходе конфигурацию связей и отношений. Эта конфигурация – база для интендирования, т.е. для указания на топосы онтологической конструкции (духа) субъекта, где ноэматические отношения перевыражаются, давая ход новому смыслообразованию [93, с. 37, 38]. При этом усмотрение феноменов-ноэм осуществляется независимо от натурального физического мира [174]. Нормальному реципиенту достаточно непосредственно переживать движение ноэм [47]; "весь путь ноэмы сопровождается человеческим значащим переживанием, а последнее часто в быту называют мыслями" [32]; [210]. Заметим, что, таким образом, само значащее переживание можно трактовать как движение ноэм.
Интенциональность, таким образом, трактуется как направленность рефлексии на онтологическую конструкцию (дух) субъекта [191]. (Об интенциональности см. также [130, C. 24]).
Смысл, как отмечает Г.И.Богин, появляется дважды: один раз он является как осмысленность многих компонентов рефлективной реальности, т.е. материала, на который обращена рефлексия, её вовне-идущий луч, второй раз - в виде конфигурирования топосов онтологической конструкции, где мы уже говорим о вовнутрь-идущем луче рефлексии. "Вовнутрь-идущий луч рефлексии постоянно "сыплет" новые ноэмы в базу интендирования, что и создает условия для смыслообразования как второго явления смысла" [35, С.35]. На каждом следующем витке течения рефлексии вовне-идущий луч получает новые возможности осмысливания рефлективной реальности как первого явления смысла, и так далее.
Ноэма как составляющая смысла выглядит так: "смысл вообще" является плодом осмыслений; "смысл в данной форме духовной деятельности" - это «смысл, возникающий из смылообразования в рамках одной из жизненно необходимых организованностей рефлексии, в нашем случае - в рамках текстов культуры». Смысл есть некое соотнесение в рамках культуры через рефлексию опыта (выделено нами.- Б.С.) субъекта с осваиваемым материалом. Ноэмы же - это смысл, взятый одновременно как "смысл вообще" и "смысл при понимании" [35, С.36].
Интенциональность и переживаемость смысла связаны самым тесным образом. «…Субстанциальность понимания приводит к тому, что понимаемое переживается, а во множестве случаев верно и то, что непереживаемое не понимается… Пока не возникло интенциональное отношение, которое и есть для меня моё переживание, моё понимание бездействует» ([35, С.49]; см. также «понимание как духовное присвоение» [6]). Всё это освещает отношения между переживанием, смыслом и выделяемым нами понятием опыт. (См. также [201, с.38, 45 и др.].)
Соотношение рефлексии и интенциональности проясняется следующим образом: «Рефлексия потому и даёт новое отношение к опыту, что интенциональность несёт в себе появление новых направленностей рефлексии» [35, С.45]. Разномодальная интенциональность задаёт разные организованности рефлексии - желание, собственно человеческие чувства, усмотрение (понимание), воображение, суждение, мнение (там же). Их можно понимать как модусы направленности рефлексии на онтологическую конструкцию, и каждый из модусов сопряжен с особыми и новыми значащими переживаниями субъекта ([210, §11]; [212]). Иначе говоря, исследуя возможность создания типологии значащих переживаний, истоки этой типологии следует искать в модальности интенциональности, поскольку от неё зависит содержание значащего переживания, ибо "каждый из модусов даёт свой особый тип значащих переживаний" [27]; [212]; [79], что мы и покажем в разделе 4 главы I.
Смысл, возникающий в процессе понимания, существует в нём. «Когда мы понимаем текст, то параллельно и одновременно мы мыслим и вырабатываем знания, которые переводят то, что мы понимаем, в форму «содержания», а затем, когда мы начали действовать - в форму "действительности" нашей деятельности» [191, С.558]; также [108, С.88].
Смыслы существуют в рефлективной реальности, но "рефлективная реальность - это лишь организованное сознание, т.е. такое, на организованности которого может быть направлен вовне-идущий луч рефлексии, что и закладывает основания интенциональности, дающей ноэмы, затем - ситуации, затем - смыслы. Последние возникают на основе того, что интенциональность затрагивает текстовые средства. Рефлексия над средствами превращается в рефлексию смыслообразующую" [35, С.23].
Действие интенциональности и субъективный опыт реципиента можно представить как горизонт. Э.Гуссерль определял горизонт как «разброс возможных дальнейших переживаний одного и того же объекта». Эти дальнейшие переживания могут представить тот же объект с разных точек обзора способами, совместимыми с содержанием данного переживания [223]. Горизонты открывают возможные миры бытования смысла. Признак определённой интенции - это сонаправленность всех возможных актов в данном горизонте ([223, С.361]; также [224]). Интенциональность и рефлективность проявляются уже на уровне ноэмы, так как ноэма – «это та самая малая единица с функцией установления связи и отношений между элементами коммуникативной и деятельностной ситуации, которая необходима для смыслообразования. Ноэма есть указание, осуществляемое рефлективным актом сознания, обращённого на минимальный компонент онтологической конструкции» [35, с.10,11], бытующий в горизонте. В принципе, ноэма соответствует семе, играющей ту же самую роль при определении уже не смыслов, а выводимых из их совокупности значений, что необходимо для построения словарей и грамматик. Ноэмы - это "монады идеального" [213, С.106]. При формировании этих монад кажущееся и реальное не противопоставлены. Они не образуют сети причинных отношений и усматриваются субъектом прямо в своей душе; семы же есть минимальные единицы значения (см. пример А.А.Потебни по [19, С.187]; также [108, с.82, 83]; [92, с.401-405]). Если попытаться установить некое исчисление ноэм относительно к семам, то первых окажется несомненно больше. Формула, иллюстрирующая это, проста: в предложении "Телеграмму принесли" ноэматическая идентификация реальностей в смысле слова "телеграмма" даст и ноэмы, совпадающие с семами ("неодушевлённость", "женский род" (чисто грамматическое значение) и т.п.), и ноэмы, отсутствующие в слове "телеграмма" как носителе лексических значений в рамках системы языка, - "агенс", "утвердительность", "известность автору" (в противоположность ноэме "неизвестность автору" при порядке слов "Принесли телеграмму") и т.д. Поскольку в ноэмы может превращаться всё то, что восходит к эффектам работы вовне-идущего луча рефлексии, обращённого на предметные представления, и возникает бесконечность горизонта, включающего все смыслы. [134, С.160].
Важнейшая роль принадлежит понятию опыта реципиента, под которым понимается содержание души как рефлективной реальности личности. [35, С.30]. В частности, этим объясняется субъективность смысла (что, в частности, даёт возможность психологу утверждать, что антропоморфизм - основа процесса понимания [87]).
Рассмотрения места и роли значащего переживания и действия текстовых средств, стимулирующих появление и протекание значащих переживаний, обязательно требует обращения к типу понимания, которых насчитывается три: семантизирующее, когнитивное и распредмечивающее (смысловое). Подробно они рассматриваются в разделе "Таксономия типов понимания".
Рассматривать действие рефлексии целесообразно с помощью понятия фиксаций рефлексии в соответствующих поясах схемы - таблицы системомыследеятельности, предложенной Г.П.Щедровицким [192]. Поочерёдная фиксация рефлексии в её сопредельных поясах, в принципе, и даёт графическое изображение герменевтического круга. (См. также: [79]). Сама таблица системомыследеятельности выглядит следующим образом (герменевтический круг будет показан на следующей схеме):
| "Чистое мышление" (М) — действия и действования с абстрактными образами, схемами, представлениями. |
| "Мысль – коммуникация" (М-К) — опыт текстопостроения; это опыт действий и действований с текстами письменными, устными, говорение, аудирование и т.д. Это весь опыт реципиента по действованию с текстовым материалом. |
| "Мыследействование" (мД) — собственный жизненный опыт реципиента текста; то, что им самим пережито, отрефлектировано, его "материал" для последующего интендирования, где произойдёт возникновение ноэм как мельчайших единиц для возникновения новых смыслов. |
Отметим, что графическое изображение герменевтического круга не является единственным назначением этой схемы; "схема МД должна рассматриваться не как схема-модель какой-либо реальной системы, а как схема идеальной сущности, предназначенная служить теоретическим основанием для выведения из неё различных других схем…" [192, С. 298]. Именно через фиксирование рефлексии в различных поясах, через вырастающее из этих фиксаций единство герменевтического круга и рождается новый смысл. Разумеется, фиксация может происходить не только при чтении. "Самому Зотову никогда не приходилось бывать в таких семьях, но мелкие засечки памяти то в Третьяковской галерее, то в театре, то при чтении незаметно сложились в понятие, что такие семьи есть" [16а, С.210] (курсив наш. - Б.С.) Интересно, что в приведённом предложении пояса фиксаций рефлексии реципиента, переживающего смыслообразование (и самого включенного в текст), заданы текстовым указанием на внетекстовые объекты (театр, Третьяковская галерея) и текст (чтение). В наших примерах речь пойдёт о действованиях читателя именно при чтении, хотя понятие опыта читателя, разумеется, гораздо шире и никак не сводится только к чтению. Например, работу герменевтического круга при чтении приведённого выше отрывка из рассказа Л.Н.Толстого "Отец Сергий" мы бы отразили с помощью этой схемы так:
| М ("чистое мышление") * fix. 3 |
| М-К (мысль-коммуникация) * fix. 4 * fix. 1 |
| мД (мыследействование) * fix. 2 |
Проведём расшифровку.
Фиксация 1: пояс мыследействования, в котором хранится личный опыт работы с текстовыми средствами. При чтении отрывка рефлексия читателя в этом поясе фиксируется на лексико-синтаксических средствах: хороший начальник, место хорошее (порядок слов); неврастения, болезнь; Лукерья! Мамаша! Но…, но…; он ещё не обедал и т.д.
Фиксация 2: личный жизненный опыт реципиента: общение со слабовольными, "пьющими" людьми, их манера поведения по отношению к добрым, близким им людям и т.д. (Erlebnis читателя: столкновение с лицом, у которого отталкивающая манера поведения, агрессивность, быстро переходящая в слезливость при строгом отношении, унизительная потребность в жалости и сострадании и т.д.).
Фиксация 3: понятия (и переживание понятий) агрессивного слабоволия, хамства, безответственности и т.д. Абстрактные аксиологические понятия, образуя свои смыслы-оценки, переживаются как непорядочность, недопустимость поведения, коверкающая свободу и достоинство ближнего.
Фиксация 4 - возврат в пояс "опыта текстопостроения". Если спросить внимательного читателя, что же он понял из прочитанного отрывка, он, скорее всего, скажет: "Возможно, зять этой несчастной женщины и не был законченным негодяем, но в данной ситуации он выступает как агрессивное ничтожество, паразитирующее на добросердечии близкого человека". (Но может появиться и быть опредмечено через интерпретацию и смысл-значащее переживание: манера вести себя людей безропотных, кротких, их терпение, провоцирующее безнаказанность других; кабы не безропотность несчастной стареющей женщины, её родственнику пришлось бы вести себя по-человечески! Так реализуется содержание горизонта индивидуального опыта читателя). При возвращении в пояс М-К (на нашей схеме — вторичном; практически, конечно, это может быть и десятое, и тысячное возвращение, если текст больше по объёму) становится возможной интерпретация прочитанного; проблема интерпретации, таким образом, неразрывно связана с рассматриванием понимания текста.
Мы выделили лишь четыре фиксации, представляющих собой один графический круг, но нетрудно представить, что при чтении даже этого небольшого отрывка этих "витков" герменевтического круга будет несколько. Мы схематически даём их минимум, чтобы представить их содержание. Смысл прочитанного как смысл ситуации вырастает из ноэзиса в "душе" читателя, в результате чего из материала "души" через значащие переживания и вырастает собственно понимание смысла-ситуации тяжёлое, беспросветное семейное положение Пашеньки, вырастающее из её готовности безоглядно служить ближнему; жизнь для Бога как жизнь для ближнего.
Далее мы неоднократно вернёмся к этой таблице при анализе текстовых явлений.
Актуальность настоящего исследования обусловлена назревшей необходимостью анализа взаимозависимости и взаимообусловленности значащего переживания и смысла как явлений деятельности, их места и роли в процессах взаимообразования при опоре на деятельностную онтологию герменевтического типа. Предполагается, что это позволит вывести новый ракурс проблем понимания и построения текстов культуры. Делается попытка предложить некоторые уточняющие дополнения понятийно-терминологической системы, что представляется необходимым для передачи усмотрения роли и места значащих переживаний в процессе смыслообразования с целью построения и дальнейшей разработки форматов (техник), обеспечивающих оптимальное рефлектирование продуцента и реципиента.
Целью и задачей настоящего исследования является введение понятия значащего переживания в филологическую культуру и описание роли и места значащих переживаний в процессах смыслообразования, а также описание оптимизации рефлективных процессов, выводящих продуцента к опредмечиванию значащих переживаний в средствах текста, а реципиента - к наиболее продуктивному и социально - адекватному распредмечиванию смыслов, опредмеченных текстовыми средствами.
Сделана попытка описать оптимальные условия для протекания значащего переживания как инобытия смысла и обуславливающих его процессов - типов фиксации рефлексии, протекания ноэзиса, интендирования и т.д. Соответственно выстраивается ряд предположений и высказываются рекомендации по созданию необходимых условий для протекания этих процессов при расширении рефлективных готовностей в процессе обучения.
Научная новизна данного исследования заключается как в постановке вопроса — роль и место значащего переживания в смыслообразовании, его отношение со смыслом, так и в установлении той степени, до которой их можно отождествить. С одной стороны, в исследовательском обиходе герменевтики бытуют формулировки типа: "то, что не переживается, не может быть понято", "смысл есть переживание", "рефлексия есть поток переживаний", но эти формулировки имеют скорее технико-инструментальное значение, чем теоретическое. Иными словами, новизна данного исследования заключается в целенаправленном феноменологическом подходе к проблеме значащего переживания в филологическом аспекте.
Объектом настоящего исследования в качестве теоретического базиса послужили работы философов и филологов XIX и XX века; в качестве примеров использованы отрывки из художественной прозы классики и современности. Примеры герменевтического анализа текстов различных жанров и степеней сложности иллюстрируют действие текстовых средств по стимулированию возникновения тех или иных значащих переживаний. Приведённые примеры использованы для иллюстрации отдельных аспектов или некоего их комплекса из ведущегося рассуждения. При использовании примеров из иноязычных произведений нами привлекается готовый перевод, либо же он выполняется нами с целью как средства, так и объекта исследования. Право на использование переводных текстов для анализа нам даёт следующее:
- Перевод есть высказанная рефлексия, поскольку он является разновидностью интерпретации. Интерпретация, в свою очередь, является не только средством, но и одной из проблем нашего исследования.
- Отрывки переводных текстов, выступающие в качестве примеров, имеют высокий филологический авторитет, подтверждённый многолетней издательской практикой. Предполагается, что адекватность перевода оригиналу предельно высока.
Методы исследования определены спецификой изучаемого предмета и поставленными задачами с опорой на системомыследеятельностную методологию, разработанную Г.П. Щедровицким. В качестве основного используется дедуктивно - гипотетический метод. При анализе текстов применяются также стилистический и герменевтический анализ, фронтальная интерпретация текста. Рефлективная техника герменевтического круга используется как для выполнения примеров интерпретации различных текстов, так и в качестве объекта исследования, как мы уже показали выше.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Среди инвентаря смыслов, описываемых как «смысл-…», «смысл-переживание» занимает важнейшее место. Неусмотрение, равно как и отсутствие значащих переживаний активно препятствует пониманию смысла.
2. Обучение и самообучение рефлектированию, выработка рефлективных готовностей значительно оптимизируется, если в этом процессе направленно учитывать смыслообразующее действие явления значащего переживания. Обучать рефлексии или же изучать её необходимо, принимая во внимание её сущность как, до определённой степени, потока значащих переживаний, её бытие - как бытование этого потока.
3. Существует возможность создания техник оптимизации протекания значащих переживаний и оптимальных условий для рефлектирования над процессом их развёртывания. Они заключаются в выработке внимательного отношения к своему рефлексивному метазнанию, в готовности и способности переоформления содержания различных поясов мыследеятельности.
4. Следует тщательно разграничивать значащее переживание как филологически релевантное явление с переживанием в психологических науках. Переоценка этимологического аспекта заслоняет тот факт, что одно является элементом феноменологического и филологического инструментария, а другое принадлежит психологии и терминологическому комплексу естествознания.
5. Ведущая техника, позволяющая усмотреть значащие переживания, есть техника распредмечивания. Соответственно, умение усматривать те или иные текстовые средства является необходимым условием адекватного распредмечивания значащего переживания и, соответственно, выхода к смыслу с возможностью последующей категоризации и интерпретации.
Практическая ценность работы определяется тем, что её результаты могут найти применение в спецкурсах по филологической герменевтике, риторике и теории текста, при обучении аналитическому чтению, стилистике, методике преподавания литературы на филологических факультетах. Эти результаты могут быть широко использованы в учебно-методических разработках, посвящённых широкому спектру вопросов работы с текстом, начиная от школы и заканчивая литературной критикой. Полученные результаты могут быть полезны для интерпретационной работы в системах научно-исследовательской, педагогической и редакционной деятельности в средствах массовой информации. Представляется возможным использовать эти результаты в дальнейших педагогических разработках способов формирования готовностей к пониманию.
Апробация работы. Материалы исследования докладывались на III, V, VI и VII Тверских международных герменевтических конференциях (май 1993, 1996, 1998 и 2000 г.), на ежегодных научных конференциях в Калужском Государственном Педагогическом Университете в период с 1992 по 1997 год. Они также легли в основу разработки факультативного курса "Филологическая герменевтика" для филологического факультета КГПУ и курса "Теория и практика перевода" для Калужского филиала Северо-Западной академии государственной службы. Интерпретационные аспекты, рассматривающиеся в данной работе теоретически, широко применялись при построении "Сборника текстов и упражнений по английскому языку", использующемуся в качестве учебного пособия в Калужском филиале Российской правовой академии Министерства юстиции Российской федерации.
Методологические особенности подхода к проблеме понимания через смыслообразующее переживание были отражены в докладе на II-м Международном симпозиуме, проводившемся центром "Человек: язык, культура, понимание" (г. Кривой Рог, апрель 1997.) Более подробно аспекты этого подхода были освещены в статье "Метод рефлексивного подъёма в психотерапии", опубликованного в электронном журнале "Герменевтика в России", 4/97.
О философско - филологическом содержании термина "значащее переживание" докладывалось на Международном симпозиуме "Актуальные проблемы современного естествознания" (INTERNAS и INTERNAS’2000), проводившегося в г. Калуга, в КГПУ, в 1997 и 2000 гг., в сборниках этих симпозиумов опубликованы тезисы трёх докладов.
Материалы, относящиеся к проблеме понимания и интерпретации текста, нашли применение в практике обучения английскому языку в работе с текстом и с аудио- и видеоматериалами на межфакультетской кафедре иностранных языков КГПУ и на кафедре иностранных языков филиала СЗАГС в г. Калуга в плане реализации деятельностного подхода по Г.П.Щедровицкому с выходом в рефлективную позицию.
Всего по материалам исследований было опубликовано 9 работ как теоретического, так и дидактико-педагогического содержания.
Структура и объём диссертации. Диссертация состоит из Введения, трёх глав, Заключения, Списка литературы и Списка художественных текстов.
ГЛАВА I. ЗНАЧАЩЕЕ ПЕРЕЖИВАНИЕ КАК НАУЧНОЕ ПОНЯТИЕ
1. ТОЛКОВАНИЕ ТЕРМИНА "ПЕРЕЖИВАНИЕ"
Для адекватного оперирования с русскоязычным термином необходимо из всех значений слова выделить такие, которые составляют значимое содержание термина.
Самое большое количество значений слова "переживание" представляет Словарь современного русского языка (М.-Л., Изд-во АН СССР, 1959). Большинство значений этого слова окрашено семой "пере", "через", "сквозь" и т.д. Наше внимание привлекут следующие значения: 3) испытывать какое-либо чувство, состояние. Как ни привыкнешь к морю, а всякий раз, как надо сниматься с якоря, переживаешь минуту скуки. (Гончаров, Фрегат Паллада.) 5) Воспроизводить, как бы испытывать на самом себе или вновь; глубоко проникаться тем, что возникает в сознании, в воображении. Гордей Евстратыч думал, - нет, не думал, а снова переживал целый ворох разорванных в клочья чувств и впечатлений. (Мамин-Сибиряк, Дикое счастье.) Также в этой статье даётся значение "сосредоточенность мыслями, чувствами на чём-либо. Я думаю даже, что человек, не переживший "Феноменологии" Гегеля...не полон, не современен. (Герцен, Былое и думы).
Другие словари приводят более или менее полное перечисление значений, указанных в только что цитированном издании Словаря современного русского языка. Наше внимание может привлечь значение слова "переживание", указанное в Толковом словаре русского языка под ред. Б.М.Волина и Д.Н.Ушакова, М.,"Терра", 1996, стр. 127: "переживание - особое психическое состояние, выражающееся в наличии каких-нибудь впечатлений, ощущений или чувств, испытываемых, переживаемых кем-либо. Радостные переживания. Тяжёлые переживания. Также интересно приводимое здесь же значение глагола "переживать" - "испытывать и непосредственно выражать в сценической игре переживания, которые по ходу действия могут быть предположены или должны быть у изображаемого персонажа (театр.)". В значении термина сценического искусства, принадлежащего школе Станиславского, он упоминается и в Большой Советской Энциклопедии, и в Советском Энциклопедическом словаре изданий разных лет. Нам представляется интересным, что содержание этого термина подразумевает переживание как смыслообразующее средство, применяемое актёром с целью понимания роли персонажа, и, что не менее интересно, с целью интерпретации этого смысла методом сценического искусства.
Философские словари не приводят этого термина в интересующем нас ракурсе. Мы только находим его упоминание в Философской энциклопедии под ред. Ф.В.Константинова (М.: "Советская энциклопедия", 1960) статья "Гуссерль Эдмонд" Н.Мотрошиловой:
«Конкретный путь интуитивного "усмотрения" Гуссерль рассматривал в теории "идеирующей абстракции". В ней действительный интуитивный акт "переживания", "схватывания" предмета - "идеирующая абстракция" - противопоставляется принципу абстрагирования. Критерием истинности усмотрения Гуссерль, по существу, объявил личные переживания субъекта» (см. также: [209]).
«Краткий психологический словарь» под ред. А.В.Петровского и М.Г.Ярошевского (М., 1985) приводит такие толкования слова "переживание", выступающего в качестве психологического термина: 1) любое испытываемое субъектом эмоционально окрашенное состояние и явление действительности, непосредственно представленное в его сознании и выступающее для него как событие его собственной жизни; 2) наличие стремлений, желаний, хотения, представляющих в индивидуальном сознании процесс выбора субъектом мотивов и целей его деятельности и тем самым способствующих осознанию отношения личности к происходящим в её жизни событиям; 3) форма активности, возникающая при невозможности достижения субъектом ведущих мотивов его жизни, крушении идеалов и ценностей, и проявляющаяся в преобразовании его психологического мира (т.е. мира смыслов.-Б.С.), направленном на переосмысление своего существования (т.е. изменение этого мира. -Б.С.). Первое значение термина, широкое, как называют его авторы, восходит "к интроспективной психологии", делая акцент на такой особенности переживания, как его непосредственная данность сознанию субъекта.
В таком толковании наличествует явное "смешение жанров", а именно тот факт, что делается попытка вывести явление из мира физиологии в некий "духовный мир", рассматривая его по-прежнему с позиций естествознания. Речь пойдет именно о некоем духовном мире, поскольку, основываясь на философском методе диалектического материализма, никакого научно сбалансированного представления о духовном мире как мире онтологии личности получить невозможно.
Второе значение раскрывает функцию стремлений, желаний и хотений в регуляции деятельности личности. "Субъективно выражающийся в переживании мотив прямо в них не содержится, …переживания выступают как внутренние сигналы, посредством которых осознаётся личностный смысл происходящих событий…" Третье же значение "фиксирует переживание как особую форму активности, позволяющую человеку в критической ситуации перенести тяжёлые события".
Перечисленные значения ничего не дают нам в плане исследований смыслообразования, хотя и могут указать на некоторое функциональное содержание понятия.
Обращаясь к русско-иноязычным словарям, мы находим различные сферы, либо приближающиеся к набору значений, указанных выше, либо сужающих его. Например, в английском языке герменевтическому термину "переживание" точнее всего соответствует слово "experience". Например, The New Bantam English Dictionary (Bantam Books Inc.,1979) даёт такое толкование этого слова: 1) personal trial, observation, or practice; 2) knowledge gained by practice, trial, or observation; 3) something lived through. Последнее приближается по своему значению к to go through. Если же сравнивать набор значений, приводимых в Словаре современного русского языка, имея в виду значения с семой "через", "сквозь", то им будет соответствовать выражение to outlive, и эти значения выпадают из интересующего нас круга. Необходимо отметить "размытость" значения этого термина в работах, посвящённых проблемам герменевтики; как мы увидим ниже в приводимых примерах и цитатах, оно расходится и на такие понятия, как "личный опыт", "процесс обогащения личного опыта", "новый опыт", отходя тем самым от конкретики термина, обозначающего смыслонесущий и смыслообразующий элемент. Мы склонны объяснять это тем, что проблема самого значащего переживания как смыслообразующего и смыслонесущего явления не суммирована в современной феноменологии, что и не привело к окончательному формированию термина.
В Русско-немецком словаре под ред. Е.И.Лепинг, Н.П.Страховой и др. (М.: «Высшая школа», 1987) близкими являются Gemutsbewegung (душевное переживание, эмоция, аффект; оно вполне адекватно к приведенным выше психологическим значениям соответствующего русскоязычного термина), Eindruck (впечатление), Erlebnis (пережитое, опыт). Последнее приобрело терминологическое значение в трудах Э.Гуссерля, М.Хайдеггера и Х.-Г.Гадамера. Можно констатировать, что в немецкоязычной литературе по вопросам герменевтики Erlebnis стало основным термином, и, как это заметно из наблюдений, стало соответствовать английскому experience.
Значительно сложнее найти подходящее слово для термина во французском и итальянском языках. Для этого необходимо проанализировать более широкий круг лексики, передающий значение "пережитого", "личного опыта, впечатлений", типа французского veu, но выходящего за пределы указанного семантического поля. Например, в итальянском языке ближе всего к интересующему нас значению стоит выражение из сценической терминологии, глагол "immedesimarsi"- переживать свою роль, как бы "опосредуясь" с персонажем, и в последующем её адекватно интерпретировать. Легко заметить различие в значениях приводимых французского и итальянского терминов. Отметим большую близость к терминологическому наполнению итальянского глагола "immedesimarsi", поскольку он предполагает и переживание, и понимание смысла (если между этим есть существенная разница), и, как необходимое условие, интерпретацию, пусть только сценическую. Но в качестве термина этот глагол вряд ли применяется ввиду своей уже сложившейся сферы употребления.
Русскоязычному исследователю близок итальянский глагол riflettere, первое значение которого - отражать, второе - размышлять. Сходное семантическое поле имеется и у французского rflchir. В обоих случаях выхода на конкретную терминологичность мы не получаем, судя по текстам, например, текст аннотации на "первый крупный психологический роман в итальянской литературе" Итало Звево (Этторе Шмиц) "Сознание Дзено": "...il resoconto di un viaggio nell'oscurit della psiche, nella quale si riflettono le zone d'ombra della societ borghese dei primi del Novecento" (..."он представляет отчет о своего рода путешествии в тайники психики, в которой отражаются (курсив наш в обоих случаях) темные стороны буржуазного общества начала двадцатого века") [32a]. Понятно, что здесь речь никак не может идти о простом отражении; чисто функционально представляется момент схватывания, усвоения этих "тёмных сторон" психикой и затем само "отражение", но, как явствует из ситуации, между тем и другим происходит нечто.
В принципе, во франкоязычной прозе, как художественной, так и научной, господствуют эти же значения. У французского veu сфера употребления слишком широка, чтобы иметь терминологическое значение, и это заметно из франкоязычных текстов. Также окажется трудно дать терминологическое наполнение существительному exprience, несмотря на его этимологическую близость к однокоренному английскому слову, ввиду его текстовой многозначности; впрочем, это не более проблематично, чем и с английским experience.
Возможно, работа с текстами герменевтического содержания на этих языках приведёт нас к конкретным дефинициям, более или менее адекватным для выражения значения термина. К сожалению, текстов герменевтического содержания на этих языках нам встречалось крайне незначительное количество, тексты же художественной литературы или научного жанра, трактующие проблемы понимания в ракурсе филологии, психологии, философии и т.д., к исчерпывающим данным нас привести не могут.
В заключение мы хотели бы отметить один интересный факт, который наводит нас на мысль, что наблюдаемая нами и описанная выше терминологическая многозначность не случайна и не зависит напрямую от встречавшихся нам словарей, справочников и текстов. Забегая вперед, отметим, что широкий ряд значащих переживаний носит оценочный, этический характер (помимо смыслов-оценок, ими часто являются смыслы-состояния), т.е. интегрирующим началом для них была бы этика, или, применительно к человеческой личности, совесть. Еще более важное место займет понятие сознания, поскольку значащее переживание может быть как осознанным, так и неосознанным. При этом мы не сможем провести границу, где значащее переживание бытует более выраженно - в сознании, подсознании или совести [50, С.41], равно как и между самими этими понятиями, и это объясняется не неразвитостью терминологии, а самим феноменом языка. Обратим внимание на этимологию слов "сознание" и "совесть", даже не опускаясь до этимологических глубин, ограничившись синхронией. В обоих русских словах, и совесть, и сознание морфема со- предполагает некую коллективность; это некое коллективное обладание определенной информацией, вестью, знанием (и не только этическим). М.Фасмер пишет, что русские слова "совесть" и "сознание" является калькой греческого слова, заимствованного латынью в форме conscientia [173, с.705,707].
Русско-французские и русско-английские словари показывают, что в обоих этих языках латинское заимствование conscience используется по сей день совершенно свободно в обоих значениях (например, Русско-французский словарь В.В и Н.П.Потоцких, М.,1979, и Англо-русский / русско-английский словарь под ред. О.С.Ахмановой, М., 1991). Отсутствие совпадения становится совершенно очевидным, если принять во внимание, что значения этих слов сходны и в немецком языке: das Gewissen (совесть) и das Bewutsein (сознание. Интересно, что в немецком языке в этом же значении появляется и слово die Besinnung, т.е. на уровне этимологическом появляется значение "смысл"). Например, это "Немецко-русский и русско-немецкий словарь (краткий)" Рымашевской Э.Л., М.,"Русский язык", 1990.
Также идентичны на словарном уровне понятия "совесть" и "сознание" в итальянском языке (слово "coscienza").
Очевидно, неразличимость понятий, обозначающих далеко не тождественные явления, не может не отразиться и на терминологической многозначности понятия "переживание", которое связано генетически с каждым из этих понятий.
2. ЗНАЧАЩЕЕ ПЕРЕЖИВАНИЕ И ЯЗЫКОВАЯ ЛИЧНОСТЬ
Переживание давно находится в поле внимания философии и психологии, но при этом далеко не всегда производится дифференциация между переживанием в психологии и значащим переживанием в филологии. Проблема заключается в том, что из-за важности терминологического наполнения этого термина специалисты в области каждой дисциплины приводят разное толкование феномена понимания, что не может не приводить к взаимной дезориентации. Иметь же в виду это различие им необходимо. Понятие переживания в психологии, при всей своей специфичности, тоже является смыслообразующим, но это смыслообразование усматривается только с позиций герменевта, который видит описание этого процесса, и только через критическое восприятие научного психологического текста (напр., [86], [126, c. 19, 25-50]; общая проблематика значашего переживания: [13]).
Недооценка человеческой чувственности в процессах понимания имеет давнюю историю. «Мысль Декарта о том, что "аффекты несравненно "ниже" разума в трактовках понимания текстов культуры всегда реализовалась как исключение смыслового понимания из типологии понимания вообще» [38]. По мере развития естественных наук возобладало естественнонаучное наполнение термина. Добавим к этому замечание Г.П.Щедровицкого о современных науках, их методологической традиции, описанной и сформулированной Ф.Бэконом и Г. Галилеем ([191]; [192]; [17]). Это и вызывает ситуации, когда использование одного и того же термина влечет за собой искажение его значения, вплоть до провоцирования уклона исследования в сторону физиологии, приводя к физиологизации проблемы понимания [71]; [175, С.10].
Проблема усложняется невниманием к тому, что чувство может являться проявлением не только телесной, но и духовной жизни; тем более это важно применительно ко всему, что связано с языком. (Литература об этом обширна; см: В.Гумбольдт: "язык народа есть дух" [193]; К.П.Зеленецкий о языке как духе: [66, с. 55, 82, 304]; также [204, С. 355]; А.А.Потебня [19, С.181]; Г.-В.-Ф.Гегель [60, с. 228-250, 301-311], [62, с. 81-90], [61, с. 355-383]; Э.Гуссерль [70], [71, С. 140]. В ХХ веке происходит возврат к пониманию духовности, активной роли духовного мира личности как такового вообще (см., напр., "духовность как фактор этногенеза" [67, с. 99, 100].
Комплексное рассмотрение этих схожих, но не однородных понятий применительно к сфере филологической герменевтики и внимание, уделяемое нами материалам психологии, объясняется той причиной, что в области психологии и её прикладных течений переживание как таковое глубоко исследуется и методики манипулирования им успешно применяются уже более столетия. Психологией вообще и психоанализом в частности накоплен большой опыт управления рефлексией. Он направлен на построение новых онтологических картин, существенно расширяющих и обогащающих опыт личности (с целью исцеления, результат которого, как можно утверждать, является целенаправленным и, в определённой степени, контролируемым переживанием смыслов, бытующих в рефлективной реальности, что приводит к освобождению протекания этих переживаний от различных патологий, искажающих дальнейшее мировосприятие). (См. об этом: [217, С. 76]; [105]; [162]; [32a, с.324-349]; [56]; [175, c.8]; в частности, толкование поведения преступника как выражения искажений в его душевной жизни: [205, с.28]; также [78]).
С одной стороны, в трудах З.Фрейда положено начало "новому направлению литературной интерпретации" [122]; о "достраивании" фиксаций рефлексии: [31]; см. также [175, с.8,10, 15, 19]. (Наш анализ текстов Фрейда на немецком языке показывает, что термин Erlebnis Фрейд использовал в значении "пережитого", "опыта", "впечатлений" [201, с. 38, 45, 102, 111, 568-570]). С другой стороны, сами психологи свидетельствуют, что "психология не исследует "понимание", "душу" и прочие герменевтические предметы…" [123, С.92]; также [40, с.122, 162]; [1, с. 13, 22, 23, 28]. Примером может послужить весь немецкоязычный сборник "Geist und Psyche", особенно работы таких авторов, как Ф.-Г.Павель, Г.Й.Шварц, В.М.Пфайфер, Г.Шильд и других; при этом термин Erlebnis ими употребляется в значении, сходном с толкованием Э.Гуссерля. Переживания чаще всего сводится ими к эмоционально-аффективному содержанию (подр. см.: [6]; [203, C.139]; [204, c. 179-218] о понятии Seinserlebnis).
На наш взгляд, методы психотерапии и психоанализа дали результаты, применимые для обработки и анализа в плане феноменологии сознания, хотя они склонны быстро скатываться к биологизаторству [32a]; об этой опасности предупреждал сам З.Фрейд [175, С.10]. Существование термина в двух науках, в условиях чего каждый исследователь настаивает на своём, объясняется явлением научной традиции, которой свойственна негибкость [71, с.133, 140]; [68].
Работа Э.Гуссерля "Философия как строгая наука" преимущественно и посвящена проблеме разделения объектов исследования. "Единственно только пространственно-временной телесный мир и есть в полном смысле слова природа. Всякое другое индивидуально существующее, психическое, есть природа во втором, уже не собственном, смысле, и это определяет коренные различия естественнонаучного и психологического метода" [71, С.147]; [215].
После выхода в свет работы Э.Гуссерля проблематичность этого аспекта, очевидно, не уменьшилась. Наш анализ употребления терминов в текстах, посвященных психотерапевтическим исследованиям и процедурам, показывает это ([221,С.121]; [220,c.127-129]; [214] и др.) Сложность вопроса объясняется через схему Н.О.Гучинской, пишущей о треугольнике, состоящем из: восприятия (слышание или чтение), толкования (через выражение к содержанию) и одновременно понимания и понятости. На уровне объекта это выглядит как "понимаемое - толкуемое - понятное". На уровне субъекта: воспринимающий (познающий) - толкующий - познавший. Соотношение "субъект-объект" также представляет собой триаду: субъект — отношение его к объекту (рефлексия, толкование) – объект [72]; см. также [9]; [51].
Возьмём средний член триады Н.О.Гучинской. Именно здесь будет столкновение терминологических толкований переживания философом, филологом и психологом, и нам следует провести границу между переживанием и эмоцией. Эмоция, как это явствует из большинства толкований словарей по психологии, есть реакция высокоразвитого существа на явление окружающей среды. Переживание в нашем понимании, которое мы возводим к Э.Гуссерлю, при всей неясности и многоаспектности толкования переживания в его работах, есть условие возникновение смысла, форма его существования, его инобытие и ипостась [159]. Эмоция есть в такой трактовке явление мира физического; переживание принадлежит миру феноменальному.
Э.Гуссерль произвёл "возврат к исходным рубежам" [48, C.49]; [69]. Он пишет с позиций феноменолога: "Психическое не есть мир для себя (Welt fr sich), оно дано, как "я" или как переживание "я" (вообще в очень разном смысле), которое оказывается, согласно опыту, уже соединенным с известными физическими вещами, называемыми телами» [71]. Это точно так же есть само собой разумеющаяся данность. Научно исследовать это психическое в той психофизической природной связи, в которой оно существует как само собой разумеющееся, определить его с объективной значимостью и есть задача психологии; ипостасью психологии как научного феномена является феноменология сознания [71, С.137].
Психолог К.Бюлер (1879-1963) связывал развитие интеллекта вообще с появлением актов внезапного понимания, которые он называл: "ага-переживание" (das Aha-Erlebnis). Содержание этого переживания, по нашему представлению, составляет именно прорыв к пониманию; это переживание, которое побуждает человека воскликнуть "ага!" [43]. Эмоция его сопровождает, а не подменяет. Подмена будет в том случае, если отождествить это переживание с положительной эмоцией из числа тех, которые, как известно, следуют за успешно выполненной деятельностью, являются реакцией на неё. Филологическое наполнение у этого термина есть, поскольку, например, А.И.Субботин усматривает в этом переживании проявление катарсиса [168], так как признаком катарсиса «может быть восклицание человека, переживающее сильное потрясение в присутствии чего-то необычного, выходящего за рамки обыденности» [140], и использование термина «переживание» К.Бюлером оправдано. Филологическое наполнение термина «переживание» ценно в том плане, что эмоция может являться внешним проявлением самого смысла-переживания, который сопровождает "прорыв к свободе" понимания, к образованию нового смысла в онтологической конструкции реципиента [17], и это, на наш взгляд, основной аспект сопоставимости значащего переживания с эмоцией. Оно может сопровождать и появление собственно смысла, но не всегда; оно может возникнуть и на уровне семантизирующего понимания при чтении иноязычного текста ("я наконец-то понял, что на стул прыгнула кошка"), и на уровне когнитивного ("я понял, что Диккенс в данном отрывке описывает отрицательного героя, и делает это очень ярко и убедительно"). Это же переживание может сопровождать и процедуру, когда вместо выхода, прорыва к пониманию происходит псевдопрорыв, простой переход к другому готовому штампу, образцу готовой интерпретации; положительный эмоциональный аффект может объясняться, например, кажущейся новизной, кажущейся оригинальностью ранее не попадавшего во внимание штампа ("я понял, что Драйзер в этих строках описывает бездуховность капиталистического образа жизни"). К.Бюлер и толкует содержание "ага"- переживания как ощущение значения (что мы отметили, говоря об уровне семантизирующего понимания), предупреждая о принципиальной ошибке «тех, кто путает с ощущением значения наблюдаемые в нашей духовной жизни комплексные и процессуальные связи…» [43], т.е. значение со смыслом" (См.: «значение есть конструкция» [191, С.556]; [198]; [200]). Значение есть идеальная конструкция, в то время как переживание есть идеальный конструкт. Говорить о переживаемости значения проблематично, поскольку значение является некоей фиксированной нормой, оно объективно, оно есть объект, пусть и идеальный. Переживаться же может только то, что субъективно, ибо смысл всегда субъективен; столь же субъективно и переживание, ибо оно ипостась смысла; «говорить о значащем переживании можно только в парадигме его исследования. Вне этой парадигмы переживание как объект не существует» [191].
"Ага"- переживание не исключает и ситуации имитации полноценной коммуникации [29, С.8]. При этом возникает опасность неразличения "интеллектуального "ага-понимания" и адаптивного "угу-понимания" [123, С.90]; см. также: [148].
Трудность выделения значащего переживания, на наш взгляд, можно объяснить правилом тотального вхождения (Э.Бенвенист: любая языковая единица воспринимается, как таковая, только если её можно идентифицировать в составе единицы более высокого уровня, цит. по: [83, С.49]). Нам представляется возможным из общей массы типов переживания как смысла и аспекта смыслообразования указать роль значащего переживания как смыслообразующего явления. Главной характеристикой значащего переживания, судя по приведенной ниже цитате из работы Х.-Г. Гадамера, будет интенциональность. Интенциональность и значащее переживание связаны неразрывно, поскольку "интенциональность сознания - основа интенсионального характера действования при понимании текста: интенции указывают не на "объективные вещи" и даже не на их "образы", а на следы опыта рефлектирования над значащими переживаниями, достаточно отдалённые в мире онтологических картин от следов опыта рефлектирования над предметными представлениями" [35, С.30].
Следует оговориться, что одни лишь интенциональность и неинтенциональность переживания не позволяют полностью определить характер значащего переживания в плане его функционирования в рефлексии. Возникает соблазн провести параллель между неинтенциональными переживаниями и потоком обыденной рефлексии и, наоборот, между интенциональными переживаниями и рефлексией дискурсивной; но в понимании рефлексия дискурсивная и рефлексия обыденная, недискурсивная, имеют характер формы протекания самого понимания в зависимости от данности их сознанию, в то время как переживание является содержанием самой рефлексии, и оппозиция видов переживания по интенциональности / неинтенциональности относится не только к данности переживания сознанию, но и к функциям смыслообразования.
Особенностью рефлексии в проблематике понимания будет являться её функциональный характер: рефлексия создаёт герменевтическую ситуацию как таковую тем, что сначала создаёт именно непонимание как осознаваемую потребность понять. В рефлексии возможность мысли усилена её необходимостью [124]. Поэтому и понимание как построение смыслов зависит от онтологических картин, указанных рефлексией (см. например, [88, с. 62, 63]).
Термин Erlebnis в интересующем нас значении появляется в трудах Ф.Брентано, создавшего и учение об интенциональности психических феноменов. Он подчеркнул разные способы существования физических тел и человеческой субъективности; Э.Гуссерль продолжил рассуждение указанием на то, что интенциональное отношение сознания к объекту лежит не в мире "первичных объектов" такого рода, как тяжесть камня, а в мире "вторичных объектов" такого рода, как "моё знание о том, что у камня есть тяжесть" (или, можно сказать, оно лежит в феноменологическом пространстве. - Б.С.). Иначе говоря, вторичные объекты принципиально рефлективны: они суть знание о знании, усмотрение усмотрения, переживание переживания, оценка оценки и т.п. Это и даёт нам основание говорить об интенциональности не как "направленности сознания", а как "направленности рефлексии" (Подробнее об интенциональности см.: [222]). «Интенциональность уводит от простой задачи семантизации в сторону какой-то внетекстовой цели. Эта цель - пережить, усмотреть, построить переживание» [27].
Смыслы ("феномены сознания") постоянно текут. У них нет "природы" (нет никакой "объективной природы, например, добра или ответственности", но зато есть сущность, которую можно описать словами). Э.Гуссерль категорически отрицал возможность "вычленения" смысла путём абстрагирования, хотя "смыслы познавательных переживаний имеют характер общего" [88, С.63]; [131]; [196, С.104]. Рефлективная реальность (душа) представляет собой «горизонт недетерминированной реальности», «дающий основание для обыденной рефлексии и интуитивного начала в процессе понимания. Получается так, что некоторые переживания пережиты субъектом, но не замечены им» [211, §§ 27, 35, 81-88].
А.Ф.Лосев полностью разделял и углублял резкую критику психологизма, начатую Э.Гуссерлем [127, С.616]. Ноэзис он понимал близко к Э.Гуссерлю: "Античный термин "ноэма" я беру по примеру Гуссерля, у которого он обозначает смысловой коррелят предметности как такое (воспринятое как такое, воспомянутое как такое, восчувствованное как такое и т.д.)" [127, с. 48-73, 188, 269] (См. также "художественный ген" у Д.Д.Жуковского, [79]).
«Совокупность смыслов, возникающих при обращении рефлексии на онтологические конструкции, образует то, что Э.Гуссерль назвал "жизненным миром". Жизненный мир - это экзистенциальные смыслы, это их мир, и он тем сильнее, чем более развита личность духовно, чем свободнее она в своем духовном развитии от объективированного бытия; "свободы от понимания быть не может" (Н.А.Бердяев, см. [16], [17], [18], о свободе как необходимом условии понимания см. [161], [163]; см. также о понятии экзистенции у Н.А.Бердяева [112, С.50]).
Э.Гуссерль считал сами значащие переживания смыслом, но при этом он знал, что не все переживания оживают под светом рефлексии [27]; [211]. Следовательно, есть необходимость различать процесс переживаемости смысла и значащее переживание. Этот термин необходимо рассматривать в плане того, что, как явствует из содержания термина, значащее переживание, оставаясь собственно переживанием, имеет среди своих предикатов способность "значить", выступать в некотором роде как ипостась некоего значения, схемы (по методологии Г.П.Щедровицкого). Это значение не сводится собственно к значению. Мы отнесём его к сфере функциональной, к разворачиванию действований реципиента с текстом. Переживание, которое значит, которое означает собой некий этап становления, возникновения, рождения смысла, и есть значащее переживание, в отличие от неинтенциональных переживаний, просто входящих в смысловые единицы интенциональных переживаний в качестве материального момента. Наше соображение подтверждается тем, что "смысл интенсионален, тогда как значение экстенсионально" [35, С.45].
Проблема усложняется тем, что структура сознания есть многослойность запечатлённых онтологических картин, что, кстати, обуславливает многоаспектность переживания. Важно различать два противоположных способа перехода результатов мысдедеятельности в организованности рефлективной реальности, или сознания, готового к пониманию. "Одно дело, когда отпечатывается склеенное, сращённое с предметностью, представление, и другое, когда отпечатывается сам путь движения, "взятие" данной предметности. Объективируясь в сознании, эти два отпечатка будут играть в нём весьма различные роли, обслуживать различные функции" [3].
В какой-то степени это проливает свет на рассуждение Х.-Г.Гадамера и Э.Гуссерля о том, насколько можно отождествить интенциональное переживание со значащим. Переживание не может совсем не быть интенциональным, если нечто переживается. Э.Гуссерль усматривает бытование неинтенционального переживания как материала для разворачивания интенционального, и мы постулируем бытование обыденной рефлексии как того материала, на котором разворачивается бытование рефлексии смыслообразующей. [68, C.98]. Правда, термин Erlebnis всё же остаётся у него слишком обширным, как это отмечал Г.-Г. Гадамер. Э.Гуссерль, пишет он, проводит "чёткое разделение феноменологического и популярного понятия переживания. Единица переживания понимается не как частица реального потока переживания некоторого "я", а как интенциональное отношение. "Переживание" как смысловая единица здесь также телеологично. В той мере, в какой нечто переживается и мыслится, существует только переживание. Тем самым понятие переживания становится у Гуссерля широким названием для всех актов сознания (курсив наш. - Б.С.), сущностная структура которых представляет собой интенциональность" [54]; (см. также [93, с.181-195]; Д.Д.Жуковский о переживании как активации сознания: [79]).
Очевидно, значимость переживания будет зависеть от напряжённости интенциональности как направленности рефлексии на рефлективную реальность субъекта, поскольку она "лежит в основе восстановления и/или придумывания как конфигурации всех (или многих) связей и отношений между различными элементами осваиваемой ситуации" [191].
Рефлексия, по Э.Гуссерлю, есть поток переживаний, а переживание предполагает распредмечивание текстовых средств, опредметивших смыслы, и реактивацию опыта переживания сходных смыслов. Именно переживание смыслов, протекающее на фоне готовности обратиться к знанию о них, позволяет при чтении текста получить опыт, родственный опыту реального пребывания в той ситуации, которая отражена текстом [36].
Возвращаясь к философскому фону, на котором развивался подход к значащему переживанию, отметим романтическое мировоззрение, возникшее как оппозиция просветительскому и опирающееся на «многообразие переживаний пишущего» [59]; [151]; [204, с.215,216]. Во второй же половине XIX века «львиная доля интереса, который был отнят у идеалистической философии, досталась, без сомнения, естествознанию» [48]. Подобная ситуация объясняет, как получилось, что сфера человеческой чувственности и стоявшее за ней понимание духовного мира перешли к естествознанию и укреплению традиции физиологизма, и эта ситуация, в принципе, создала то положение, с которого мы начали рассматривать эту проблему.
Продолжая рассуждения Э.Гуссерля, М.Хайдеггер (1889 - 1976) посвятил проблеме переживания большое место в плане рассмотрения смыслообразования применительно к субстанциальности человеческого понимания. Если считать достаточным определением значащего переживания то, которое основано на его интенциональности, то Хайдеггер придерживается этого же русла (напр., [207]). Он рассматривает свойства переживания в ряде своих работ, в том числе, в "Бытии и времени" [206]. Проблема переживания интересовала его всю жизнь, являясь также его "рабочим инструментом", поскольку он постоянно возвращается к нему. Значительно позже выхода в свет "Бытия и времени " он пишет, как будто продолжая рассуждения В.Гумбольдта, упомянутые выше: «Уже в XIX веке начали справедливо подчеркивать, что мировоззренческая позиция означает также, и в первую очередь, "жизненную позицию"… Это значит: сущее считается сущим постольку и в такой мере, в какой оно вовлечено в эту жизнь и соотнесено с ней, т.е. переживается и становится переживанием. Сколь неуместным всякий гуманизм должен был казаться грекам, столь же немыслимым было средневековое и столь же абсурдным является католическое мировоззрение. С какой непреложностью и правомерностью всё должно превращаться в переживание у новоевропейского человека…» [178, С.51].
Нам трудно судить о правомерности суждения М.Хайдеггера о переживаемости смысла в рефлективных реальностях людей, живших в античном мире; отметим его неоднозначность. Дело, разумеется, не в античности и не в самом ритуале, а в тех условиях (в данном случае внешних, внетекстовых), которые стимулируют возникновение переживания. Право на сомнение в этом плане даёт работа Т.И.Ойзермана "Существуют ли универсалии в сфере культуры?" [137], где он пишет о таких универсалиях, которые не могут не задать определённого русла протекания переживания смысла. Переживание смысла, окрашенного этически – это, конечно, не всегда смыслообразование, т.е. возникновение значащего переживания; здесь мы, скорее, встретимся с направлением смыслообразования, задаваемым, как пишет Н.Г.Корниенко, идеалами [108, С.86]; т-же см.: [7]; [101, С.135]; [14]; [160]. Но мы не видим оснований не рассматривать идеал как смысловое явление со свойственной ему переживаемостью этических смыслов [160]. По крайней мере, трёхуровневая таблица Г.П.Щедровицкого, а именно пояс "чистого мышления" (понятий, представлений, схем, о полном отсутствии переживаемости которых говорить неправомерно) даёт такое право.
Вопрос о переживаемости смысла в ритуале является частной иллюстрацией проблемы исследования, особенно если рассматривать переживаемость смысла в ритуале не в контексте жизни коллектива, а как явление из мира жизни личности ([14], [158]). Объективированность смысла в ритуале несомненно будет провоцировать преобладание обыденной рефлексии над смыслообразующей, и это относится не только к греческой или римской античности, но обыденная рефлексия не исключает переживания; к тому же, следует оговориться, что герменевтическая ситуация - это когда "тексты культуры" перестают соответствовать "текстам бытия", т.е. "тем организованностям жизни, которые не прочитываются, а просто проживаются" [123, С.90]. В герменевтической ситуации наличествует состояние нарушенного равновесия [134]. Рассмотрение переживаемости смысла в ритуале уводит нас в сторону, но это яркий пример того, как теряется выход к смыслу при нарастании процессуализации ([158], [159], [160]).
М.Хайдеггер проводит тщательное разграничение переживаемости и переживания как явлений духовного мира от метафизического уклона. Отстаивая применимость термина "переживание" для феноменологических исследований, он писал:
«Воля к воле соответственно сама в качестве бытия устраивает сущее» (ещё один ракурс на определение смысла по Щедровицкому. -Б.С.) В воле к воле впервые достигает господства техника (обеспечение установленной данности) и категорический отказ от осмысления, беспамятность ("переживание") [179, С.185]; [178].
Эта цитата даёт нам указание на то, как понимать место значащего переживания в протекании смыслообразования и на то, насколько одно совпадает с другим. Главный вывод, который здесь следует сделать, таков: по Хайдеггеру, в момент направленности рефлексии на переживание последнее объективируется, предоставляясь вниманию вовнутрь идущего луча рефлексии, само выступая в качестве рефлектируемого объекта. В процессе же своего функционального разворачивания переживание не обладает такими предикатами, как осмысленность, данность сознанию субъекта, поскольку на этом этапе оно не является объектом.
«… Заблуждение биологизма вовсе ещё не преодолевается тем, что люди надстраивают над телесностью человека душу, над душой дух, а над духом экзистенциальность и громче прежнего проповедуют великую ценность духа, чтобы потом, однако, всё снова утопить в жизненном переживании…» [180, С.198]. М.Хайдеггер, описывая существующую сложность проблемы переживания, предлагал направления его исследования, развивая положение Э.Гуссерля о необходимости чёткого разделения понятий естествознания и феноменологии сознания. B трудах М.Хайдеггера обобщается развитие мыслей о духе и духовном, начатое его предшественниками времён формирования классической немецкой философии, суммированное в виде возврата "на круги своя" и систематизированное Э.Гуссерлем. В своей поздней статье "Диалог о языке» он пишет: «Переживать всегда значит: соотносить, а именно жизнь и пережитое с Я. Переживанием называется соотнесённость объективного с субъектом» (курсив наш.-Б.С.) [181, С.292].
М.Хайдеггер решительно отграничивает значащее переживание от любого вида аффектации: «Переживания читателя - это здоровые чувства, а не болезненные…». В хайдеггеровском онтологическом учении переживания, относящиеся к экзистенции, рассматриваются как самые ценные [88, С.4]; [206, С.232]. Эти переживания и являются причиной того, что в результате художественного познания складываются субъективные образы явлений, предметов и событий, существующих или происходящих в мире объективном. Субъективны они потому, что являются продуктами нервной системы и психики человека, и существуют только в его мозгу, как говорит психологическая наука, в виде ассоциаций, или установившихся связей; их объективность заключается в том, что своим содержанием они обязаны объективному миру.
3. МЕСТО ЗНАЧАЩЕГО ПЕРЕЖИВАНИЯ В ПОНИМАНИИ ТЕКСТА
Опредмечивание смыслов как идеальных реальностей может по-разному подвергаться рефлексии. Они могут стать:
а) предметом знания, когда читатель ЗНАЕТ, что, например, тот или иной текст есть текст "об ощущении внутренней вины всеми уважаемого и достойного человека за преступление, совершённое когда-то и оставшееся тайной для всех";
б) средством реактивации собственных переживаний читателя, даже несмотря на отсутствие непосредственного совпадения жизненного опыта читателя с опытом литературного героя; при этом вовнутрь- идущий луч рефлексии подвергает своему воздействию как раз личный опыт читателя, отличающийся от предлагаемого опредмечиванием в тексте;
в) средством, вызывающим новые переживания, провоцирующим их (например, появление чувства "неспокойной совести" по такому поводу, который не имеет фактического соответствия в онтологической конструкции субъекта) [35]. Э.Гуссерль пишет также о возможности существования (и создания) особой техники, которая будет приводить к формированию у читателя определённой программы значащих переживаний. Эта техника соотносима с тем, что он называл феноменологической редукцией. Она крайне многоаспектна, поскольку понимание есть феномен вторичного рода, оно как бы «паразитирует» на интеллектуальных образованиях другого порядка: на знании, мышлении, рефлексии и т.п. [95], равно как и на движении и развитии самих смыслов.
Традиция рассмотрения уровней понимания сложилась давно. Д.Гарднер приводит типологию по принципу христианской экзегетики, различая в ней четыре уровня (по апостолу Павлу, от буквального до тропологического (иносказательного). В принципе, они соотносимы с перечисленными ниже типами понимания [57, С.120]; [117] при их естественном взаимопроникновении, применявшемся при интерпретации с целью получения нужного значащего переживания [117]; см. также: [136]. «Nella Bibbia la parola e l’immagine dialogano, si chiamano l’un l’altra, esprimono gli aspetti complementari della medesima ed unica Rivelazione”(«В Библии слово и образ вступают в диалог, взывают друг к другу, взаимодополняя друг друга в одном и единственном Откровении») [199, С.56].
А.А.Брудный приводит систему кодов понимания текста [40, С.165]; см. также [176], которые легли в основу его когнитивной модели понимания, где текст как внешний знаковый продукт вписывается в читательский опыт, преобразующий его и придающий ему новые свойства. Опора на эту модель определяет понимание в герменевтике как направленность на текст читательского опыта.([8]; [38]; [153]).
Понимание текста реципиентом также можно рассматривать как некие схемы, - «упорядоченные в каждый данный момент понимания наборы всех этих метаединиц, выросших из процесса, где частные единицы (элементы) соединялись в метаединицы и «подминали под себя» последующие элементы» [35]. Это действование рефлективное. В ходе разворачивания рефлективного процесса в метаединицу входило то новое, что было рефлективным перевыражением уже вошедшего в сознание субъекта, оперировавшего метаединицей. Интересно, что схемы действования, подобно смыслу, тоже существуют только в динамике процессов их развёртывания в ходе рефлектирования. То, что возникает, развёртывается и угасает в них, уже не процессуально, а существует как субстанция, как сотворённый мир, взятый в своей целостности и сущности (там же). «Строить «миры», состоящие из онтологических конструкций и онтологических картин, есть способность субстанциальности вообще. Это свойство самого смысла, так как он есть «структурная связь, включенность явления в структуру высшего и более общего порядка» ([35]; см. также [63]).
Г.И. Богин пишет, что, вероятно, наиболее существенна та таксономия, в которой типы понимания художественного текста номинально совпадают с типами понимания всякого текста вообще. Вне связи с художественным текстом она не предполагает иерархического расположения типов понимания, но при обращении этой таксономии на художественные тексты мы сталкиваемся с их функционированием в качестве восходящего ряда уровней:
Семантизирующее понимание, т.е. декодирование единиц текста, выступающих в знаковой функции [30]. «У людей, вполне владеющих данным языком, смысловые представления ассоциированы с некоторым общим звуковым представлением» (Л.В.Щерба, «Русские гласные в количественном и качественном отношении», цит. по: [19, С.422]). Вопрос о переживаемости и появлении смысла на уровне семантизирующего понимания проблематичен; большинство исследователей сходятся на том, что семантизирующее понимание создаёт базу, на которой впоследствии разворачивается когнитивное и распредмечивающее понимание, поскольку в рефлексии над языком огромное место занимает рефлексия над отдельными единицами номинации - производными словами, простыми словами и т.д. Рефлексия над текстовыми средствами вообще и над лексическими единицами в частности может принимать личностный характер; «процесс семантического анализа и процесс семантического синтеза языковых форм создаёт материализованную основу развития когнитивных содержаний» [186], уже на этом уровне может начаться выражение языковых потенций смыслотворчества реципиента [111]; «слово нужно для преобразования низших форм мысли в понятия, и, следовательно, должно появляться тогда, когда в душе уже есть материалы, предполагаемые этим образованием» (А.А.Потебня, «Мысль и язык», цит. по: [19, С.180]). И личностный характер рефлексии, и смыслотворчество реципиента наводят на мысль, что настаивать на полном отсутствии переживания при разворачивании понимания на уровне семантизирующего не стоит.
Можно выделить тексты, для которых уровень семантизирующего понимания вполне удовлетворителен; например, это научно-технические тексты, инструкции и т.д. [98]. (О семантизации фразеологических единств см.: [10]). Столь же велика роль этого типа понимания в педагогическом плане, поскольку слово «в свёрнутом виде сохраняет предикации текста» [94].
Семантизирующее понимание при обращённии на предикацию становится работой по пониманию содержаний, поскольку содержание есть то, что предицируется. Происходит переход к когнитивному пониманию. Далее, пишет Г.И.Богин, в ходе рефлексии над общностями в рамках парадигматических и синтагматических категоризаций и систематизаций оказывается возможным «переход к распредмечивающему пониманию, поскольку в этих категоризациях появляются мельчайшие единицы смысла - ноэмы» [32]. В группировках ноэм возникают свои собственные ситуации, конфигурирование отношений и связей внутри которых и приводит к появлению смысла. «В одном случае строятся пропозиции, в другом - всё то, в чем может быть представлен смысл - начиная, естественно, со значащего переживания» (там же).
Ярким примером «стратегической» важности семантизирующего понимания является приём, без которого литература немыслима – описание. Посмотрим мозаику смыслов в зачине рассказа Н.С.Лескова «Разбойник» (начало путешествия):
