Национальный исследовательскийуниверситет –Высшая школа экономики
Факультетфилософии
На правах рукописи
АСЛАМОВ НИКОЛАЙЕВГЕНЬЕВИЧ
ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИНЕМЕЦКОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ ШКОЛЫ ПРАВА
Специальность 09.00.03– Историяфилософии
Диссертация насоискание ученой степени кандидатафилософских наук
Научныйруководитель:
кандидат философскихнаук,
доцент Резвых П.В.
Москва - 2012
Содержание
Введение 3
Глава 1.Институциональный аспект исследованияфилософии исторической школы права 28
§ 1. Понятие«историческая школа права» висследовательской литературе 28
§ 2. «Историческая школаправа» глазами ее адептов ипротивников 41
Глава 2. ПредставленияСавиньи и Пухты о всеобщей историиправа 56
§ 1. Понятие «народныйдух» в философии Ф.К. фон Савиньи иГ.Ф. Пухты 60
§ 2. «Всемирная историяправа» против «универсальной» 75
§ 3. Проблемавовлеченности историка 91
Глава 3. Периодизация идинамика исторического процесса 100
§ 1. Органицистскаяаллегория и учение об источникахправа 101
§ 2. Понятие «Средниевека» и трехчастная периодизацияевропейской истории 116
§ 3. Проблема концаистории 131
Заключение 144
Библиография 149
Введение
Актуальность темыисследования
Ректор Берлинскогоуниверситета Фридрих Карл фон Савиньи(1779-1861) и его ученик и преемник поберлинской кафедре Георг Фридрих Пухта(1798-1846) принадлежат к числу наиболеенеоднозначно оцененных представителейнауки Германии второй четверти XIX в. С однойстороны, воздействие, оказанное ими наразработку целого ряда областейгуманитарного знания, оказалось настолькосущественным, что дискуссии о нем неутихают до сих пор, а особое научноенаправление, которое оформилось благодарядеятельности этих ученых – т.н. историческаяшкола права –стала не только одной из самых знаменитыхинституций германской науки того времени,но и в определенной степени эрзацем длядругих национальных «исторических школ». Сдругой стороны, далеко не все выводы идостижения Савиньи и Пухты получилидальнейшее развитие, а некоторые областиих научного наследия по ряду причин и вовсеоказались вне поля зрения позднейшихисследователей.
Традиционно учениеисторической школы права рассматривалосьв контексте развития трех наук:юриспруденции, поскольку речь идет именноо школе права, и юридические вопросы,безусловно, играли главенствующую роль втворчестве ее представителей; истории,коль скоро они предложили рядметодологических принципов исследованияправовых памятников древности ипопытались реализовать эти установки напрактике; и философии, к инструментариюкоторой они постоянно обращались дляаргументации собственных воззрений.Конечно, ничто не мешает считатьпредставителей исторической школы права июристами, и историками, и философами, носледует понимать, что их обращение кистории и философии служило задачам именноюриспруденции, что, впрочем, нисколько неумаляет важности исторического анализа ифилософских рассуждений.
При всем пониманииневозможности четкой демаркацииюридической, философской и историческойпроблематики в творчестве Савиньи и Пухты,в данном исследовании меня будетинтересовать, прежде всего, философияистории и методология историческогоисследования указанных авторов. Следуетсразу оговориться, что я не считаюнеобходимым проведение четкихтерминологических границ между понятием«философия истории», под которым будетпониматься раздел философии, связанный синтерпретацией исторического процесса иисторического познания в самом общемсмысле, и термином «историософия», которыйто противопоставляется философии истории,то служит одним из ее вариантов; в даннойработе оба понятия употребляются вкачестве синонимов.
Поскольку данный ракурсисследования работ исторической школыправа представляется мне достаточно новым,следует дать ему некотороепредварительное обоснование.
В специальнойлитературе, посвященной этому направлениюили отдельным его представителям, давносформировались два магистральных подхода.Первый из них характерен для историковфилософии, историков-теоретиковисторической науки, а также историографов,и заключается он, преимущественно, в том,чтобы наметить магистральный путьразвития исторической мысли, в которомисторической школе права, в лучшем случаев,уделяется роль забавного примера. ИСавиньи, и Пухту смело помещают в кильватеркакого-либо крупного подхода своихсовременников, и на этом их изучениеостанавливается.
В настоящий моментисторию как науку невозможно представитьбез рефлексии о самой себе: любоеисторическое исследование, даже по самымчастным вопросам, так или иначе, содержит всебе историографические указания,призванные не только обозначитьсобственное место автора в ряду своихколлег и предшественников, но и вопределенной мере обрисовать (или, скорее,сконструировать) процесс взаимовлияниякрупных историко-теоретических концепцийи исследований частных сюжетов. Тем неменее, во многих классических работах потеории истории именам Савиньи и Пухтызачастую не находится места. То, что ими могбыть выработан какой-то своеобразныйвариант теоретического осмысленияистории, не рассматривается даже на уровнегипотезы.
Другой подходхарактерен для историков юриспруденции,которые к творчеству исторической школыгораздо более внимательны, но при этом малоинтересуются историософскойпроблематикой, сосредотачиваясь наспецифических проблемах юридическойнауки. Философии истории в этом случаеотводится роль, скорее,факультативная.
Не стоит отождествлятьфилософию истории исторической школыправа с историко-правовыми теориями,поскольку по отношению к первым вторыеявляются лишь спецификациями. В то жевремя, многие приемы исследований, кпримеру, истории римского права можнорассматривать как реализацию наконкретном объекте более общейисторико-методологической установки.
Наиболее очевидноесоображение, легитимирующее анализтворчества Савиньи и Пухты в этом ключе,можно выразить следующим образом: ни односпециальное историческое исследование, атем более целый ряд таких исследований,нельзя создать без опоры на какую-либотеоретическую историософскую концепцию.Безусловно, эта концепция может бытьполностью или частично заимствованной,автор может никак не указывать на ееиспользование в тексте собственныхсочинений, но, тем не менее, отрицать еесуществование, основываясь на такого родааргументах, было бы несправедливо.
В том случае, если данноесоображение кажется недостаточноубедительным, можно привести и другие– в первуюочередь, собственные указания Савиньи иПухты на то, что их конкретные исследованияопираются на более общие представления обисторическом процессе и науке, егоизучающей. Так, историю рецепции римскогоправа Пухта в тексте, посвященном сугубоюридической проблематике, уподобляетпроцессу усвоения европейскими народамигреческой культуры[1], а Савиньи в рядемест своего масштабного, но всё жеспециального исследования по историисредневекового права позволяет себерассуждения об истории и работе историка всамом общем смысле[2]. В светеподобных высказываний попытка выявленияисториософской концепции Савиньи и Пухты,которая очевидно за ними стоит,представляется мне вполне правомерной.Впрочем, это не снимает ключевой проблемыдля легитимации данного исследования:можно ли говорить о сознательномвыстраивании обоими авторамиисториософской концепции или же она имеетстатус исследовательской реконструкции,которая с большим или меньшим успехомможет применяться при анализе текстовСавиньи и Пухты?
Кроме того, в настоящеевремя продолжается процесс дифференциациинаучного знания, который хотя и не привел кокончательному замыканию историков насвоих профессиональных специализациях, новсё же способствовал снижению интереса кобщетеоретическим проблемам историческойнауки, которые всё чаще предстают в видесамостоятельной области научныхизысканий, нежели необходимым фундаментомдля любого частного исследования. Изучениетворчества Савиньи и Пухты в предложенномракурсе способно дать ответ на вопросы отом, каким образом можно согласоватьконкретно-исторические разработки,посвященные, в данном случае, римскомуправу, и построение историко-теоретическойконцепции, имеющей отношение к любой из техотдельных линий, которые исследовательпрочерчивает на общей ткани историческогопроцесса.
В тоже время, работыСавиньи и Пухты интересны в контекстесовременной полемики о возможностях играницах междисциплинарного подхода вгуманитарных дисциплинах, к историикоторого оба автора, несомненно,принадлежат и, более того, используют егоеще до окончательного оформленияпозитивистской методологии, которойизобретение междисциплинарности зачастуюприписывается. Одним из исходных пунктовдоклада проф. М. Штолльайса, прочитанногоим 14 сентября 2010 г. в стенах ГерманскогоИсторического Института в Москве ипосвященного актуальным проблемам иперспективам исторических иисторико-правовых исследований, былоутверждение о разрыве между собственноисториками и историками права с однойстороны и историками и юристами с другой.Обращение к творчеству Савиньи и Пухты, длякоторых указанных барьеров попросту несуществовало, в перспективе можетспособствовать выработке еще одноговарианта преодоления институциональных,профессиональных и методологическихбарьеров, существующих в современнойгуманитаристике – через обращение к общей историиразличных научных дисциплин.
Степень разработанноститемы
Первые отечественныеработы, в которых получило отражениетворчество Савиньи и Пухты, появились еще впозапрошлом столетии[3]. Наиболеезначительным из них, безусловно, являетсясочинение П.И. Новгородцева[4], котороевыдержало несколько переизданий, в томчисле относительно недавних, и по-прежнемупредставляет некоторый интерес своейпопыткой осмыслить все аспекты творчестваСавиньи и Пухты не фрагментарно, а какцелостную систему, и вписать обоих авторовв контекст развития правовой мыслиГермании первой половины XIX столетия черезконструирование интересующей егоинституции. В то же время, данная работаотличается существенной односторонностьюподхода: автор настойчиво пытаетсясблизить «учение исторической школы»,которое излагается как общая основавзглядов порядка десяти различных авторов,с теорией естественного права, апологетомкоторой является сам П.И. Новгородцев. В тоже время и в этой работе, и в другихизвестных мне дореволюционныхисследованиях творчество Савиньи и Пухтыне проблематизируется в рамкахисторико-теоретического дискурса; ихработы рассматривались либо вспециально-юридическом, либо вфилософско-правовом контексте.
Среди публикацийсоветского периода примечателен курслекций Е.А. Косминского по историографииСредних веков[5], в которомуделено заметное место немецкойисториографии конца XVIII – XIX вв. и в том числепредставителям немецкой историческойшколы права. Основной недостаток этихлекций состоит в том, что автор вбольшинстве случаев не смог удержаться науровне анализа историософских концепций, ккоторому очевидно тяготел, и постоянноуходил в область политических пристрастийтого или иного автора, которыерассматривались из перспективывульгаризированного марксизма, либоразбирал частные сюжетыконкретно-исторических исследований,подменяя ими историко-теоретическуюрефлексию. В то же время, Е.А. Косминскийзачастую тяготел к смелым обобщениям: вчастности, размышления о достиженияхисторической школы права наряду с беглыманализом историософской концепции Фихтепомещены им в раздел, посвященный немецкойромантической историографии, безкаких-либо серьезных легитимирующихразъяснений, которых подобныеклассификационные процедуры явнотребовали. В своих оценках деятельностиСавиньи (о Пухте в этих лекциях речи неидет) отечественный медиевист, в сущности,недалеко ушел от процитированных имвыводов «Философского манифестаисторической школы права» К. Маркса[6], чтопозволяет подозревать изначальнуюзапрограммированность повествования, вкотором критический анализ был принесен вжертву пропедевтике.
В последнее время вРоссии вновь появляется интерес ктворчеству представителей историческойшколы права. В частности, Н.В. Акчуринапопыталась указать на идейную общностьисторических школ права в разных странах итаким образом выстроить магистральныйпуть развития европейских правовыхучений.[7] Правда, сосредоточившись наконструировании русской историческойшколы права, отечественнаяисследовательница не подверглапроблематизации представление огерманской исторической школе, работая сним, как с устоявшимся топосом.
Другая отечественнаяисследовательница, Т.И. Дьячек, следуяновейшим тенденциям германскихисследователей, о которых будет сказанониже, обратилась к вопросам правовойсистематики в творчестве Пухты[8].Безусловно, подобный ракурс анализа нестимулирует обращение к историософскимпроблемам, которые в итоге были вытесненына периферию.
В целом, хотя в Россиивозникал интерес к исторической школеправа, в нашей стране не сложилосьустойчивой исследовательской традиции; оСавиньи и Пухте вспоминали, скорее,спорадически.
Совершенно иначеобстоит дело в европейской (прежде всего,германской) историографии. Литература,посвященная различным сторонам творчестваСавиньи и Пухты, к настоящему моментудостигла совершенно необозримых объемов,что объясняется не только очевиднойважностью для германской научной мысливопроса о национальном самоопределении,который в значительной степени занимал иданных авторов, но и многоаспектностью ихсочинений.
Если сосредоточиться насравнительно новых исследованиях,посвященных немецкой исторической школеправа, хорошо заметна некоторая сменапривычного исследовательского ракурса: отобщего анализа сочинений ключевыхфигур[9] исследователи все больше уходят вобласти смежных сюжетов: в первую очередь,к проблеме генезиса учения историческойшколы права[10] и поискамвзаимодействий с другими национальнымишколами[11]. Иными словами,к пониманию творчества исторической школыправа предпочитают идти посредствомсравнительно-исторических процедур,оставляя несколько в сторонетекстологический анализ.
Среди важнейшихпубликаций о Савиньи следует отметитьработу С. Медера, посвященную методологииданного автора[12]. Хотяисследователь уделяет существенно меньшевнимания его историческому методу, многиевыводы, сделанные автором относительноюридической герменевтики Савиньи, легкоэкстраполируются и на историческуюметодологию.
Что касаетсяисследований, посвященных Пухте, то здесьпомимо новейших вариантов обоснования иконструирования концепта«Begriffsjurisprudenz»[13] через призмупухтевской пандектистики стоит упомянутьосновополагающую работу К.-Э. Меке,претендующую на полноту ивсесторонность[14]. Тем не менее, ив ней историко-теоретическим взглядамученика Савиньи уделено не столь многовнимания: по большому счету, К.-Э. Мекесводит их к анализу его представлений о«всемирной истории права» (die Weltrechtsgeschichte),которую предлагает отличать отаналогичных концепций, выдвинутых егосовременниками.
Таким образом,предложенный в данной диссертации ракурсисследования, с одной стороны, нов,поскольку до сих пор нет ни однойспециальной работы по историософскойпроблематике в творчестве немецкойисторической школы права, а с другойстороны, благодаря большому количествуобъемных исследований, накоплензначительный исследовательский материал.
Гипотеза исследованиятакова: если историософские концепцииСавиньи и Пухты отличаются от предложенныхсовременниками, то необходимоскорректировать представление оформировании истории как науки, по крайнеймере на германском материале.
Объектомисследования являетсяобширный массив оригинальных текстовСавиньи и Пухты на немецком языке, средикоторых как программные сочинения, так инебольшие статьи, рецензии и письма.
Предметом исследованиястало отраженное в данныхтекстах преломление идей немецкойисторической школы права в ихисториософском аспекте.
Цель исследования -определение спецификиисториософской проблематики в работахФ.К. Савиньи и Г.Ф. Пухты в сравнении сдругими вариантами западноевропейскойфилософии истории, прежде всего,современными исследуемым авторам.
Задачиисследования:
- проблематизироватьпонятие «историческая школа права» в егоинституциональном и содержательномаспектах, определив историко-философскиеконтексты, которые необходимо учитыватьпри изучении творчества Ф.К. Савиньи и Г.Ф.Пухты;
- выявитьсущественные компоненты историософскихконцепций Савиньи и Пухты с учетом ихвнутренней эволюции, сопоставить данныеконцепции между собой и указать место,которое они занимают в ряду других (впервую очередь, современных ей);
- на примереконкретных сюжетов рассмотретьметодологию исторических исследованийСавиньи и Пухты, которая очевиднопредставляла собой экспликациюисториософских концепций исследуемыхавторов в область конкретныхисследований.
Теоретическоеобоснование исследования
В основу данногоисследования легли идея Э. Ротхакера осложных отношениях исторической школыправа с гегелевской историософией, которыехарактеризуются одновременно схожестьюитоговых позиций и резкой внешнейконфронтацией[15], утверждение М.Франка о том, что построение философскойсистемы – неединственное направление развитиянемецкой мысли первой половины XIX в., в силучего можно отказаться от распределенияисследовательского материала на «важное»и «иллюстративные детали»[16], и предложениеД. Хенриха изучать сложные эффекты сетевыхсвязей внутри творчески активного и неограниченного дисциплинарными рамкаминаучного сообщества Германии того периода,возникающие вокруг тех или иных конкретныхположений[17].
Методологическоеобоснование исследования
Сам характер постановкипроблемы потребовал применениякомплексной методологии при еерешении.
В данном исследованиииспользуются общенаучные методы анализа,сравнения и обобщения, которые былинеобходимы для определения теоретическогообоснования данной работы и этапностиисследовательской процедуры. Применениеспециальнонаучных методов(историко-сравнительный,историко-генетический иисторико-реконструктивный) позволилоизучить эмпирическую базу работы.
Методологическаяспецифика данного исследования состояла внеобходимости одновременно удерживать вполе зрения несколько важных для пониманияисторисофских концепций историческойшколы права контекстов. Посколькубольшинство поднятых школой проблем былопредметом дискуссии не только всовременной ей правоведении, но и внемецкой философии, а также нашло своеотражение в конкретно-исторических иисторико-теоретических сочинениях каксвоего времени, так и последующих периодов,адекватная интерпретация привлекаемогоматериала потребовала активного обращенияк текстам, в сопоставлении с которыми идеиисторической школы права могут бытьадекватно поняты и по достоинству оценены.Это, в первую очередь, хорошо известныеработы представителей немецкого идеализма– И.Г. Фихте,Ф.В.Й. Шеллинга и Г.В.Ф. Гегеля, а такжетексты тех авторов, теории которыхтрадиционно сопоставлялись с концепциямиСавиньи и Пухты – А.Ю. Тибо, Э. Ганса, Я. Гримма,Ф. Шиллера, И.Г. Гердера, Ш.-Л. Монтескье, Л.Ранке, Б.-Г. Нибура и др.
По жанру данная работатяготеет к «рациональной реконструкции»(по известной классификации Р. Рорти) с еехарактерными «переводами» разновременныхи разножанровых текстов на условный единый«язык», благодаря чему сопоставление этихтекстов вообще оказывается осуществимым.Именно поэтому в основу изложенияматериала в данной работе положенпроблемный, а не хронологический принцип.Для того, чтобы избежать главной опасностиэтого подхода –необоснованного гипостазированияисследуемых концептов – предполагаетсядополнить рациональную реконструкциюсредствами исторической реконструкции сее повышенным вниманием к историитерминов.
Одной из существенныхметодологических установок данногоисследования является отсутствиепрезумптивной уверенности в том, что всетексты одного автора являютсяконцептуально гомогенными. Едва ли стоитаприори считать, что каждый философ первойполовины XIX века, в том числе Савиньи иПухта, имел философскую систему, котораятак или иначе прослеживается в каждомсочинении, а задача историка философии,таким образом, сводится только кхарактеристике ее внутреннего устройства,выявлению ее генезиса и влияния нааналогичные или последующие системы[18].Вполне возможно, что болеедифференцированный подход окажется вданном случае продуктивнее: нет никакогооснования думать, что все мысли одногоавтора, высказанные им за двадцать и болеелет, согласованы друг с другом и могут бытьсведены в единую систему. Таким образом,предполагается пересмотреть топос,господствующий в специальной литературе оСавиньи и Пухте уже два столетия, и найтивыход из уже традиционных дискуссий о том,кто или что в большей степени повлияло наработы исследуемых авторов: вопрос озаимствованиях и прямых или скрытыхотсылках следует решать отдельно длякаждого исследовательского сюжета.
Не менее важноподвергнуть ревизии устоявшееся вспециальной и учебной литературе понятие«историческая школа права». Дело не тольков дидактической важности подобногоисследования, но и в решении важногометодологического вопроса: существовалали вообще некая совокупность общих дляСавиньи, Пухты и целого ряда другихмыслителей воззрений, которую можноназвать «философией исторической школыправа», и тогда все расхождения считатьмалосущественными вариациями, или жеследует говорить о нескольких разныхконцепциях, в большей или меньшей степенисогласованных друг с другом.
Поскольку историявсегда мыслится как некий процесс, анализ какойбы то ни было историософской концепциидолжен, в том числе, заключаться ввыявлении тех характеристикпроцессуальности, которыми оперируетавтор, а также в разграничении объектов, ккоторым подобные характеристики могутбыть приложимы.
В случае с концепциямиСавиньи и Пухты этот общий принцип следуетнесколько видоизменить: поскольку, как уженеоднократно отмечалось в данной работе,сами они занимались, прежде всего, историейправа, вопрос о приложимости выявленныххарактеристик истории права кпроцессуальности вообще едва ли может бытьв полной мере решен на конкретномматериале текстов без помощи малоподтверждаемых гипотез и спекуляцийразной степени убедительности. Если самавозможность такой экстраполяциисанкционирована неоднократнымивысказываниями самих авторов, то можнобыло бы попросту пойти на поводу уавторских реплик и «рафинировать»историософскую концепцию изисторико-правовой, постепенноабстрагируясь от частных деталейюридических и исторических работ. Однако, сприменением такого наивного подхода стоитбыть осторожным хотя бы потому, что онигнорирует сам способ выстраиванияисториософской концепции, которая, хотя иимеет общетеоретическое значение, тем неменее, у самих авторов не отделяется отконкретного исследования. Именно по этойпричине не следует сначала специальновыявлять наиболее общие историософскиепредставления исследуемых авторов, а затемсмотреть, как они реализовывались наэмпирическом материале; наоборот, именно вприемах работы с конкретнымиисторическими процессами (всеобщейисторией права, историей римского права ит.д.) философия истории Савиньи и Пухтыпредставлена наиболее рельефно.
Эмпирическоеобоснование исследования
К рассмотрениюпривлекается обширный корпус источников,большинство из которых до сих пор непереведено на русский язык.
Попыткипроблематизации творчества Ф.К. Савиньи иГ.Ф. Пухты в историософском ракурсенеизбежно наталкиваются насистематическую трудность: у Савиньи естьисторические работы, но общетеоретическиеразмышления о том, что такое история,крайне скупы и разбросаны по разнымсочинениям, а в творчестве Пухты ситуация вточности до наоборот: нет отдельныхсочинений, которые мы могли бы считатьисторическими в традиционном смысле,только пространные вставки-экскурсы, затоесть развернутые пассажи о том, на какихоснованиях такой труд должен покоиться.Именно поэтому едва ли возможно пренебречьхотя бы некоторыми из текстов Савиньи иПухты; другое дело, что их релевантностьдля данного исследования, а следовательнои внимание к ним, не могут бытьодинаковыми.
Что касается крупныхработ Савиньи, то здесь основной интереспредставляет программный текст 1814 г. «Опризвании нашего времени кзаконодательству и юриспруденции»[19], вкотором, как принято считать, былисформулированы программные положенияисторической школы права, в том числеисториософские. С другой стороны,конкретно-практическая направленностьтекста, создаваемого в условиях дискуссийоб унификации законодательства вгерманских землях, несколько затрудняетисследование, поскольку проблемыфилософии истории как таковые автора неинтересуют, только их методологические иметодические следствия.
Среди собственноисторических сочинений Савиньи следует впервую очередь отметить шеститомную«Историю римского права в Средниевека»[20]. Несмотря на то, что в основномтексте работы автор строго придерживаетсязаявленной темы, предисловия, которыеСавиньи помещает в начале каждого тома,содержат немало рассуждений об историивообще, кратких характеристик динамикиисторического процесса, изобилуютконцептами, имеющими отношение кисториософской проблематике. Если учесть,что раздел, содержащий формулировкиитоговых выводов, в работе отсутствует,важность этих реплик для данногоисследования возрастает многократно. Вто же время игнорировать основной тексттакже не стоит, поскольку именно в немможно увидеть, как именно реализовывалисьна практике те установки, которые вовведении высказывались в свернутомвиде.
Другиеисторико-правовые работы, в частности,«Право владения» 1803 г.[21] и«Обязательственное право» 1851-1853 гг.[22] дляданного исследования интересны только вкачестве воплощения методологическихпроцедур, используемых Савиньи, вчастности, процедур источниковедческойкритики.
Текст «Системысовременного римского права»[23] интересен тем, что показывает смещениеинтересов Савиньи от историко-правовыхисследований в сторону правовойсистематики. Уже одно это позволяетсделать несколько предположенийотносительно философии истории данногоавтора: либо он к началу 40-х гг. XIX в.посчитал ее разработку уже завершенной,либо решил оставить эти вопросы безответов. Кроме того, в этой работефигурирует целый ряд понятий, которыеимеют историософские коннотации, например,«народный дух», поэтому включить этотматериал в исследование такжепредставляется необходимым.
Что касается творчестваПухты, то среди его сочинений следуетотметить, в первую очередь, ранние работы,посвященные непосредственно историиправа. К их числу относится небольшой пообъему, но существенный по своемусодержанию текст 1823 г. «О периодах вистории права», а также «Энциклопедия каквведение к Лекциям об Институциях» 1825 г.,которая стала, фактически, первымсистематическим изложением взглядовПухты.
Особенность обоихтекстов состоит в том, что авторпредпочитает двигаться к истории римскогои германского права от наиболее общихсоображений относительно характераистории и ее движущих сил, т.е. в обоихслучаях мы застаем не только подробноеизложение философии истории Пухты, но и ееприменение в конкретной исследовательскойобласти.
Одним из наиболеепопулярных сочинений Пухты были его«Пандекты», впервые опубликованные в 1838г.[24]. Несмотря на то, что основной текстэтого произведения ориентирован наизложение римского права не столько висторическом, сколько в систематическомключе, он заслуживает внимания, посколькуизложение системы права предваряет рядважных теоретико-методологическихпосылок, имеющих отношение к исследуемойпроблематике. Такие особенности, какнебольшой объем введения, исторического посвоему содержанию, и общая ориентация накраткость и точность формулировок,безусловно, облегчают анализ, однако приего осуществлении необходимо учитыватьодно обстоятельство, в значительной меренивелирующее эти достоинства. Дело в том,что текст «Пандект» многократнопереиздавался (я, в силу возможности,ознакомился лишь с двенадцатым изданием), апотому не вполне понятно, в какой мереданное введение отражает взгляды самогоПухты, а в какой – тех, чьей редактуре этот текстподвергся. Кроме того, сухость итерминологическая выверенностьформулировок, облегчающая их восприятие,нередко затрудняет попытки перехода оттеории истории права к общимисториософским проблемам.
Помимо очевиднойнеобходимости сопоставления разныхизданий «Пандект», способного пролить светна некоторые линии рецепции воззренийисторической школы права, перспективнымпредставляется обращение к другому текстуПухты –«Лекциям по современному римскому праву»1846 г.[25], которые, во многом, являютсяпереформатированным текстом «Пандект».Поскольку эти «Лекции…» представляютсобой фиксацию устного выступления (хотя ив переработанном виде), те же мысли, чтобыли кратко высказаны в «Пандектах»,подаются развернуто и, что в данном случаеболее важно, с большим количествомпримеров, призванных облегчить слушателюих восприятие, в то время как современномуисследователю они как раз облегчаютпереход от частных исторических вопросов кболее общей концепции, которая за нимистоит. Подобное сопоставление правомерноеще и потому, что Пухта как раз в периодмежду появлениями «Пандект» и «Лекций…»сам утверждал, что устное выступление длянего более приоритетно по сравнению списьменным текстом[26].
В данной работе я такжеобращался к переводам некоторых сочиненийПухты на русский язык[27], однако, в силутого, что они были осуществлены еще в XIX в. ине содержат вообще никакого комментария,их следует рассматривать, прежде всего, каклюбопытный факт рецепции взглядов Пухты,нежели принимать за полноценный источник.Особенно показателен в этом смысле текст,озаглавленный как «Курс римскогогражданского права», представляющий собойкомпиляцию из «Лекций…» и «Пандект»,необходимость и правомерность которойникак не обоснована, особенно если учесть,что русский издатель, как он сам сообщаетна форзаце, решил дополнить местамигораздо более подробный текст «Лекций…»материалом конспективных«Пандект…».
Русский текст, носящийзаглавие «История римского права» (переводс пятого издания Рудорффа), вообще состоитв неясных отношениях с оригинальнымтворчеством Пухты, поскольку в немизлагаются узко-специальныеисторико-правовые сюжеты безо всякихобращений к философской проблематике (чтодля данного автора совершенно нехарактерно). Кроме того, изложение рецепцииримского права жестко обрывается насюжетах, связанных с глоссаторами, что дляПухты, настойчиво стремящегося проследить,каким образом римское право сохранилось доего дней какдействующее, характерно ещеменее.
Всё же, совсем исключитьэти переводы из поля зрения тоже было бынеправильно, поскольку они предлагаютопределенный вариант интерпретацииоригинала и уже по этой причине могутпредставлять некоторый интерес.
Сюжет, связанный спереводами текстов Пухты на русский язык,симптоматичен, поскольку он ставиточевидную проблему, к которой никто изизвестных мне исследователей творчестваисторической школы права не обращался.Дело в том, что многие тексты того времениподвергались редактуре со стороныиздателей, учеников или самихавторов[28], а это создаетогромное поле для текстологическихисследований. Не имея возможности работатьс рукописями, которые очевидно могли быпослужить неоценимым материалом вподобной работе, я обращался к инымисточникам, до некоторой степени способнымпрояснить ситуацию.
Помимо корпуса научныхтекстов Савиньи и Пухты, работа с которымуже ведется уже давно, я по меренеобходимости обращался к ихэпистолярному наследию, которое началиособенно активно осваивать в последниегоды.[29]
В целом, перепискаисторической школы права как между еечленами, так и со «сторонними»респондентами еще довольно слабо изучена.Скорее, речь следует вести о некоторыхразведывательных штреках, пробитых вогромном горном массиве. Что касаетсяписем Пухты к Савиньи, то они быливыборочно изданы (всего 14 писем)[30] ичастично переведены на русский язык[31].Письма Савиньи к Пухте, насколько мнеизвестно, до сих пор не издавались.
Что касается проблемы,возникшей в связи с трактатами, перепискаспособна, к примеру, прояснить, откудаберется характерная структурасистематических изложений права. В письмеот 16 марта 1839 г. Пухта высказывает своикомментарии на план «Системы современногоримского права»[32], а в послании от3 августа 1840 г. Пухта подробно излагаетструктуру своего «Курса институций»[33], приэтом ни в том, ни в другом случаереспонденты не разбирают содержаниетекстов. Отметим также, что оба раза Пухтавыставляет свое мнение более значимым: впервом случае он подсказывает своемуучителю, но сам у Савиньи совета неспрашивает.
Эта переписка важна нестолько потому, что она раскрывает какие-тосодержательные моменты историософскихконцепций Савиньи и Пухты, скольковследствие большого количества авторскихуказаний на идейную или институциональнуюблизость тем или иным авторам.
Учитываяпублицистическую активностьпредставителей исторической школы права,нельзя недооценивать тот материал, которыйпредоставляют научные журналы тоговремени, главным образом, «Журналисторического правоведения»[34], однимиз основателей и редакторов которого былСавиньи. Его собственные тексты,опубликованные в данном издании, едва липодвергались искажению, а тагипотетическая правка, которую вносил он идва других редактора (Карл Фридрих Эйхгорни Иоганн Фридрих Людвиг Гёшен), проясняет винституциональной позиции историческойшколы права больше, чем затемняет всобственных взглядах авторовпубликаций.
К слову, жанр рецензии вто время имел несколько иное значение, чемсейчас. Рецензии появлялись в существеннобольшем количестве, иногда на несколькокниг одной тематики сразу, и в нихотчетливо были заметны партийныепреференции рецензента. Такие текстыподчас вызывали больший интерес, нежелисами сочинения, поэтому реценции носилиболее публично-ориентированныйхарактер.
Научная новизна исследования состоит в том, чтодиссертант предлагает новую интерпретациюисториософского наследия Савиньи и Пухты,основанную на отказе от интерпретации ихтворчества как одной из формспекулятивного системотворчества.Предлагаемая интерпретация опирается нагипотезу, согласно которой пример двухисследуемых авторов хорошо показывает, какфилософия истории может излагаться внесистемном ключе, не превращаясь при этомв теоретическую эклектику. Именно такойподход позволил автору показать, чтоСавиньи и Пухта, опираясь нафундаментальные теоретические положения,единые для исторической школы права, но неимеющие характера систематическогоцелого, выработали существенно различныеварианты понимания истории. В диссертациивводится в научный оборот целый рядмалоизвестных и ранее не переведенных нарусский язык источников. Полученныерезультаты открывают новые горизонты впонимании проблем и задач дальнейшегоисследования творчества не толькоисторической школы права, но и всейсовокупности историософских концепцийпервой половины XIX в.
Практическаязначимость диссертации
Положения и выводыдиссертации могут быть использованы длядальнейших исследований по историифилософии, философии истории, теории иметодологии исторических исследований,истории политических и правовых учений, атакже в учебном процессе, при разработке ичтении общих и специальных курсов.
Основные положениядиссертации, выносимые на защиту:
- Смысл термина«историческая школа права» за прошедшиедва столетия его употребления сталсовершенно размытым, а устоявшиеся вспециальной литературе подходы невыдерживают критики. В связи с этимнеобходимо задуматься об отказе отсуществующих генерализующих схем, скоторыми до сих пор подходят кисследованию исторической школы, и перейтик анализу констелляций контекстов,образующихся вокруг тех или иныхконкретных положений исследуемыхавторов.
- Хотя значительноевоздействие на философию истории Савиньи иПухты оказали теоретические достижениянемецких философов-идеалистов (преждевсего, философия истории Гегеля),историософские концепции Савиньи и Пухтыне могут быть сведены в полной мере ни кодному из вариантов осмысления истории,предложенных в конце XVIII – середине XIXвв.
- Философия историиПухты выглядит более разработанной; многиепроблемы, которые у Савиньи не вызывалиспециального интереса, были поставлены и вопределенной степени разрешены егоучеником. Тенденция к согласованиювзглядов исторической школы права сгегелевской философией истории такжехарактерна для Пухты более, чем дляСавиньи.
- Историософскиеконцепции Савиньи и Пухты имеют многообщих черт: оба автора уверены втелеологичности исторического процесса,которая диктует им логику рассмотренияистории как континуума, а не как набора«дискретных» событий, имеют сходныепротиворечивые представления о внутреннейдинамике истории, подчеркнуто избегаютобсуждения некоторых традиционныхисториософских проблем, в частности, обудущем и конце истории. Тем не менее, этовсё же две разные концепции: историческийгоризонт Савиньи и Пухты не совпадает (дляпервого это современное право Германии,для второго –всеобщая история права), по-разномурешается проблема включенности историка (сточки зрения Савиньи именно историкосмысляет и упорядочивает произошедшиесобытия, тогда как Пухта считает, чтоисторик лишь опознает имманентную логикуисторического процесса).
5. Историческая школаправа приняла некоторое участие в генезисесразу нескольких позднейших подходов кистории: позитивистскогоисточниковедения, цивилизационной теориии исторической герменевтики.
Структура работы соответствует цели и задачамисследования и следует логике ихизложения. Диссертация состоит извведения, трех глав, заключения ибиблиографического списка использованнойлитературы. Первая глава подробнопроясняет некоторые ключевые для данногоисследования методологические презумпции,связанные с различением институциональнойистории философии и истории идей, что, всвою очередь, позволяет более адекватнопонять взаимоотношения юристовисторической школы с современными имфилософами. Вторая глава раскрываетпредставления Савиньи и Пухты об историикак континууме: традиционныйисториософский вопрос о начале историиприменительно к исторической школе праватрансформируется в терминологическийанализ понятия «народный дух», которыйвыступает источником историческихизменений. Вместе с тем, данное понятиеуказывает магистральные линиивзаимосвязей исторической школы права сфилософскими концепциями XVIII и XIX вв.,которые более детально обрисованы вследующем разделе, посвященном дискуссиямпервой трети XIX столетия вокруг общегоустройства всеобщей истории. В разделе ововлеченности историка намечаютсянекоторые актуальные для сегодняшнего дняисториософские линии, в формированиикоторых Савиньи и Пухта принялинепосредственное участие. Третья главаосвещает несколько частных историческихсюжетов, связанных с внутренним членениемисторического процесса, которые призваныконкретизировать изложенные во второйглаве положения. Речь идет о вариантахисторической периодизации, предложенныхСавиньи и Пухтой, и тесно связанных с нимипроблемах исторической хронологии. Работузавершает раздел, посвященный проблемеконца истории. Таким образом, философияистории немецкой исторической школы праваизлагается в логике, характерной длявсякой историософской системы.
Глава 1.Институциональный аспект исследованияфилософии исторической школыправа
Прежде, чем приступать крассмотрению историософских концепцийисследуемых авторов, необходимоопределить, существовала ли вообще некаясовокупность общих для этих мыслителейвоззрений, которую можно назвать«философией исторической школы права»(философия истории, таким образом, была быодним из ее аспектов), и если существовала,то каков ее статус.
Необходимостьподобного определения обусловлена, впервую очередь, тем, что термин«историческая школа права» (die historischeRechtsschule), по большому счету, до сих пор еще небыл критически осмыслен, несмотря на то,что он прочно утвердился как висследовательской, так и в учебнойлитературе и, таким образом, должен былприобрести вполне конкретный смысл.
Для данногоисследования проблематизацияустоявшегося понятия играет особуюметодологическую роль: стоит ли изначальнопредполагать, что историософскиеконцепции Пухты и Савиньи представляютсобой варианты одной и тойже концепции и, следуя такойисследовательской логике, всегда завозможными расхождениями видеть болеесущественное единство, или же речь идет одвух разныхконцепциях, имеющих лишь некоторые точкипересечения, а связь между Савиньи иПухтой, таким образом, слабее проявлялась всодержательных моментах их учений посравнению с общностью профессиональныхинтересов?
§ 1. Понятие«историческая школа права» висследовательской литературе
Традиционно понятие«научная школа» используется в двухсмыслах: c одной стороны, этим терминомобозначают некую совокупность идей,разделяемых определенной группой лиц, а сдругой, указывают на различные вариантыинституциональной связи (или связей) междуэтими лицами (взаимоотношения учителя иученика, совместное преподавание, работанад журналом и т.д.). Конечно, это разделениев определенной мере условно, и зачастую,работая с конкретным материалом,невозможно отделить одно от другого. Тем неменее, для того, чтобы назвать некуюсовокупность мыслителей школой,необходимо обнаружить оба типа указанныхсвязей, вопрос только в том, какрасставлять акценты.
Большая часть авторов,давших определение немецкой историческойшколе права, тяготела к содержательномуаспекту исследуемого понятия, что вызвано,в первую очередь, ориентацией на раскрытиетех или иных взглядов мыслителей, а неособенностей их институциональныхвзаимоотношений, которым отводится роль,скорее, иллюстрирующая и поясняющая.
Шире всего к этомувопросу подошли Х. Канторович и Э. Трельч,которые оставили в стороне партийныесимпатии и антипатии между философами,правоведами и историками Германии первойполовины XIX в. и сосредоточилисьпреимущественно на смысловом содержаниимногочисленных исторических учений этогопериода.
Обстоятельная работаХ. Канторовича строилась на сопоставлениитеоретических новшеств крупных авторовконца XVIII –начала XIX в. с концепцией историческойшколы права, поэтому в конечном итоге авторожидаемо пришел к признанию Савиньи иПухты эклектиками, которые заимствовалиидеи у разных, подчас не сводимых друг кдругу авторов[35]. Вместе с тем, Х.Канторович назвал историческую школуправа «романтической»[36], указав такимобразом наиболее четкую линиюзаимствования, что не только несколькопротиворечит общей логике и итогу егоисследования, но и явно требует экскурса впроблематику институциональных отношениймежду романтическим движением иисторической школой права, хотя обращениек этому вопросу (возможно, хорошо знакомоенемецкому читателю начала прошлого века)определенно угадывается за смелым ипрактически вскользь брошенным эпитетомХ. Канторовича.
Э. Трельч пришел ксходному выводу: четко разделив двеисториософские линии – «гегелевскую» и«романтическую», он отнес немецких юристовисторической школы ко второй[37].Вместе с тем, исследователь вообще непредставляет данную научную школу какотдельный и самостоятельный феноменгерманской научной жизни; Шеллинг, Савиньи,Эйхгорн, Якоб Гримм, Бёк, Отфрид Мюллерстоят в одном ряду в качествепредставителей «исторической школы»,сконструированной Э. Трельчем безовсякого интереса к их реальным или мнимыминституциональным связям. При этом, рядсовременных Э. Трельчу исследователей, скоторыми он полемизирует (Дильтей,Ротхакер, Г. фон Белов, Фюттер, Мейнеке идр.), ставили вопрос еще шире, включая в«историческую школу» едва ли не всехнемецких авторов XIX века, кроме тех, когопризнали гегельянцами и марксистами[38].Нетрудно заметить, что такое расширениеподхода, приводящее к утрате демаркаций нетолько между романтизмом, идеализмом идругими институционально неопределеннымипонятиями, но и между историей, философией,филологией и юриспруденцией, привело ктому, что термин «историческая школаправа» вообще потерял всякий смысл.
Другим и, пожалуй,наиболее распространенным в специальнойлитературе подходом оказалосьпредварительное конструирование некойобщей для исторической школы права системывзглядов, из перспективы которой каждогоюриста той эпохи можно было проверить напринадлежность к данному направлению.Следует сразу оговориться, что такойподход, по сути, предполагает решениеинституциональной проблемы через еевключение в рациональную реконструкцию,которая как историко-философский жанр впринципе довольно далека от проясненияреальных исторических взаимосвязей междумыслителями; легитимность такого шага,особенно учитывая то, что подобноевключение зачастую ничем неаргументировано, вызывает некоторыеизначальные сомнения.
Конкретные воплощениявышеуказанного подхода вызывают ещебольшие возражения. Так, П.И. Новгородцевувидел концептуальное единствоисторической школы в критике трехположений теории естественного права:«учения о производном установлении права»,«предположения возможности найти системунорм, одинаково пригодных для всех времен инародов» и «стремления придаватьсубъективным правовым идеаламнепосредственное юридическоезначение»[39], сделавпредставителей исторической школы борцамипротив абстрактно-теоретических схем вюриспруденции. Если переформулировать этитезисы в позитивном ключе, стержневыми иканоническими идеями исторической школыправа по мнению П.И. Новгородцеваоказываются учение о постепенном,органическом развитии права, утверждениеуникальности и самобытности юридическихнорм каждого народа и признание запрофессиональными юристамиисключительной правотворческойпрерогативы.
Любопытно, что в ученияхтех юристов, которых чаще всего причисляютк исторической школе права – Ф.К. Савиньи,Г.Ф. Пухты и, с некоторыми оговорками, Г.Гуго – мы неможем обнаружить те самые канонические,стержневые идеи, о которых говорилось выше,по крайне мере, они не следуют им строго.Так, некоторые высказывания Гуго даютвозможность усомниться в егоконцептуальной близости к вышеозначеннымтезисам: в «Учебнике естественного правакак философии позитивного права, вособенности, частного права» Гугопровозглашает высшей целью юридическогопознания чистое, вневременное ивненациональное право[40].
Представления Савиньи иПухты также существенно отстоят отозвученных П.И. Новгородцевым идей, которыеим и по сей день нередко продолжаютприписывать. Так, отрицая произвольноеустановление права, они не отвергаливозможности вмешательства волизаконодателя в процесс правообразования. Вбольшей степени эта черта характерна дляПухты, который прямо называет эту волюодним из трех источников права,равнонеобходимых для нормального егоразвития[41]. Если жеговорить об уникальности правовых обычаевкаждого народа, то достаточно вспомнить,что Савиньи в своей знаменитой брошюре1814 г. говорил о римском праве, как элементе,в равной степени усвоенном всеминародностями Германии и потомупозволившем сохранить их единство, впротивовес центробежной направленностиместных правовых обычаев[42]. Пухта высказалэту мысль не менее четко: он не толькоуказал на единое основание юридическихнорм европейских народов – Corpus juris civilisимператора Юстиниана, но и неоднократно вразличных работах прямо постулировалвненациональный характер римского права:«Хотя содержание науки вообще, аюриспруденции в особенности, имеетнациональный характер, однако истиннаянаука, в сущности, не национальна: онараспространяет свое национальноесодержание за границы отдельного народа иизвестного пространства времени»[43] ; онговорил о римском праве, как об «общемдостоянии всего цивилизованногочеловечества», как о «воплощенномюридическом разуме, обязательном длякаждого народа», как о «праве,освобожденном от границнациональности»[44]. Иными словами,вненациональный элемент права новыхнародов провозглашался Савиньи и Пухтойосновным и наиболее значимым.
Впрочем, на некоторуюблизость исторической школы к теорияместественного права XVIII в. указал сам жеП.И. Новгородцев, который, будучиапологетом этих теорий, подчеркивалмоменты сближения с ней в работах Савиньи иПухты, пытаясь продемонстрироватьотсутствие цельности взглядов у основныхоппонентов естественно-правовыхвоззрений[45]. Отечественныйисследователь позволил себе странноедопущение: подразумевая под «учениемисторической школы» некий мыслительныйконструкт, которому в большей или меньшейстепени соответствовали те или иныеавторы, он сделал несоответствие этогомыслительного конструкта и взглядовконкретных авторов инструментомкритической проверки. П.И. Новгородцевпочему-то забыл об условности собственногомнения о том, что представляет собой это«учение исторической школы». Интересно ито, что исследователь не предложилникакого четкого критерия принадлежностик этой школе, кроме вышеупомянутойкритической ориентации по отношению ктеориям естественного права, характернойотнюдь не только для этого направленияюридической мысли; если поставить в одинряд всех критиков естественно-правовыхидей XVIII столетия, Савиньи, признанныйП.И. Новгородцевым основателемисторической школы[46], потеряется вчереде предшественников, у которых те илииные идеи только оформлялись, ипоследователей, чьи мысли уже несколькоотличались от воззрений Савиньи.
Иные основания дляпостулирования концептуального единстваисторической школы права предложилнемецкий исследователь Б. Клеманн:«Историческая школа права, в целом,определяется через основнойонтологический принцип, которыйпредставлял собой органицизм, связанный соспецифическим учением о народном духе,через собственное понятие истории, котороеосвящало все происходящее и, по большомусчету, было не философским, аисторико-позитивистским, и через своеотношение кмеханически-детерминированному процессуэволюции, а также связанной с ним основнойфилософской установкой эмпирическогоисторического агностицизма»[47]. К этимтезисам Б. Клеманн в другом месте добавилеще один: изучение истории права дляюристов интересующей школы было, в первуюочередь, самостоятельной целью, а невспомогательным средством для решенияпроблем современной им юриспруденции. Наэтом основании автор отрицалпринадлежность А.Ф.Ю. Тибо и П.И.А.Фейербаха к исторической школеправа[48], но в очередной раз призналосновоположником исторической школы праваГ. Гуго, а лидером и самым яркимпредставителем – Савиньи[49].
Первый и третиймаркирующие тезисы в приведенной цитатеявно предполагают друг друга: в начале XIX в.именно органицизм был выдвинут впротивовес механицизму эпохи Просвещения,причем это противопоставление характерноопять же не только для исторической школыправа (достаточно вспомнить хотя бынатурфилософию Шеллинга, созданнуюзадолго до появления программных текстовисторической школы права или, по крайнеймере, независимо от них, еслиосновоположником считать Гуго). Второйтезис также не содержитудовлетворительного критерия, поскольку,размежевывая историческую школу права исовременные ей философские течения (чтоуже выглядит довольно резко, учитываясвязи Савиньи с романтическим движением,пристальный интерес Пухты к Гегелю иШеллингу и др.), автор тут же связывает ее сразвитием истории как специальнойдисциплины. Что касается последнегодобавления, превращающего практикующихюристов, которыми были и Гуго, и Савиньи, иПухта, в антикваров, то оно собственнымисочинениями данных авторов неподтверждается. Так, программный текстСавиньи, который, кстати, сам Б. Клеманнсчитает одним из главных манифестовисторической школы права, посвящен именноактуальным проблемам юридическогопраксиса, в первую очередь, вопросу окодификации германскогозаконодательства.
Тот факт, что немецкийисследователь позволил себе одновременнои ничего не проясняющее расширение, инеоправданное сужение понятия«историческая школа права» точно так же,как и за столетие до него русскийдореволюционный правовед, лишний раздемонстрирует устойчивость этихпостроений.
Тем не менее, П.И.Новгородцев и Б. Клеманн очень четкоуказали координатные оси, в которыхследует рассматривать феноменисторической школы права: актуальныепроблемы политической жизни Германии впериод между наполеоновскими войнами иреволюцией 1848 г., взаимоотношенияисторико-позитивистких исследований иисториософских концепций, возникших в этотпериод и связь исторической школы права сфилософией Просвещения, романтическимдвижением и гегельянством.
Что касаетсяполитического контекста, которыйнеобходимо иметь в виду при анализесочинений Савиньи и Пухты, следует помнить,что историческая школа правапоследовательно отстаивалаконсервативную идеологию[50]. Более того, Э.Ротхакер указывал на прямую связь междузавершением процесса формированияпрограммы исторической школы и«наступлением консервативного затишья» вГермании[51].
Ситуация внутриГерманского союза характеризовалась, впервую очередь, пестротой политическихрежимов: одна империя (Австрийская), пятькоролевств, три десятка герцогств икняжеств, в разной степени затронутыхлиберальными преобразованиями (внекоторых были приняты конституции;значение сословно-представительныхучреждений в разных областях различалось),и четыре вольных города-республики(Франкфурт, Гамбург, Бремен и Любек)[52]. Тотвариант унификации внутриполитическойжизни, который Германия видела до 1815 г., былсвязан с деятельностью Наполеона, т.е., вчисле прочего, с введением Кодекса натерритории Рейнского союза, но еще в ходенаполеоновских войн в Германии рослиантифранцузские настроения и активноформировалось национальноесамосознание[53]. В этойситуации консерватизм исторической школывполне отвечал настроениям политическихэлит участников конфедерации: с однойстороны, им требовалась стабилизация, сдругой стороны, необходимо былопостулировать германское единство,которое должно было быть обнаружено вязыке, культуре и правовых обычаях. Этанесколько упрощенная характеристикапоясняет, почему, собственно,последовательная защита подобных взглядовпредопределила успешную политическуюкарьеру Савиньи и Пухты.
Другая важнаятенденция, на которую неоднократноуказывали предшествующие авторы, в томчисле в связи с указанной политическойориентацией – тесные связи Савиньи игейдельбергских романтиков, как личные (онбыл женат на Кунигунде Брентано, сестреКлеменса Брентано, активно общался как споследним, так и с Аахимом фонАрнимом[54], а также сЯкобом Гриммом, знакомство которого сАрнимом и Брентано состоялось не безпосредничества Савиньи), так и «идейные»:поиски немецкого «народного духа», интереск национальной культурно-историческойтрадиции явным образом сближаетгейдельбергский романтизм и историческуюшколу права, хотя эти направленияобращаются к разному материалу.
Наконец, историческаяшкола права приняла непосредственноеучастие в формировании немецкойисторической традиции, связанной с научнойи преподавательской деятельностью Л. фонРанке, из семинаров которого вышломножество знаменитых историков XIX столетия(например, Г. Вайц, В. Гизебрехт, Г. фонЗибель и др.)
Кроме того, вспециальных исследованиях неоднократнопредлагали провести внутреннюю границу:так, Шлоссер[55],Ландсберг[56], Везенберг иВиакер[57] предложили выделять в историческойшколе права два направления, «старое» и«молодое», согласно господствующейинтенции сочинений: «старая» школа занятапреимущественно антикварнымиисследованиями, «молодая» – систематикой права июридической терминологией. Но достаточновзглянуть хотя бы на хронологию и общуютематику текстов Савиньи и Пухты, как этаклассификация перестает быть релевантной:вопрос о соотношении системы юридическихпонятий и истории римского права былпоставлен Пухтой еще в «Энциклопедии каквведении к лекциям об институциях» 1825 г., азатем более подробно и основательноосвещен во введении к «Учебнику к лекциямоб институциях» 1829 г., тогда какмноготомное «антикварное» исследованиеСавиньи «История римского права в Средниевека» выходило в свет в период с 1815 по 1831 гг.Вышеприведенная классификация еще имелабы смысл, будь она привязана к конкретнымперсоналиям, периоды в творчестве которыхона отражала бы, но предлагающие ее авторыкак раз настаивали на обратном[58], темсамым окончательно обессмысливая свойподход.
Х.Х. Якобс, тожезаметивший недостатки этой концепции икритиковавший ее, предложил определятьисторическую школу права следующимобразом: «Школа – это, прежде всего, самСавиньи»[59], т.е.принадлежность к школе определяетсяодновременно и институциональнойблизостью к лидеру исторической школы, исозвучностью тем положениям, которые онвысказывал. Правда, остается загадкой, какв этом случае расценивать те изменения,которые претерпевала позиция самогоСавиньи, и ситуации, которые эти измененияпорождают.
В последние годы вспециальной литературе всё чащепредпочитают уходить от утвержденийсодержательного единства историческойшколы права, сосредотачиваясь напрояснении институциональных связей междугерманскими юристами первой половины XIX в.Так, в одной из последних работ о Пухте,написанной К.-Э. Меке, тезис об идейнойсамостоятельности Пухты по отношению кдругим мыслителям своего времени, в томчисле Савиньи, является одним изцентральных[60]. Упомянутыйво введении ряд недавних публикацийпереписки немецких юристов служит, по сути,той же цели: дискуссия о границахисторической школы права ведется теперь спозиций внешней истории юридической науки,а не ее содержательного развития.
Таким образом, нетруднозаметить характерную тенденцию: за периодчуть более века подход к понятиюэволюционировал от поисков идейнойблизости к исследованиям внешних связей,которые, по всей видимости, идейнуюблизость и определяют.
Указанную тенденцию, содной стороны, можно объяснить тем, чтообщие подходы к истории науки менялисьаналогичным образом, а большая частьавторов явно двигалась в кильватерекрупных концепций. Появлениеисторизирующего и социологизирующегоподхода в истории науки соответствующимобразом сконфигурировалоисследовательскую оптику авторов,занимавшихся исторической школойправа.
С другой стороны, этасмена приоритетов с «внутренней» на«внешнюю» историю науки, возможно,свидетельствует о более глубокой связи снекоторыми тенденциями развития философииXX столетия. Первая из них характеризуетсяпоисками универсальной рациональности,чтобы определить, является ли то или иноеположение научным. Вторая, наоборот,связана с отказом от представлений онекоем универсальном рациональномпространстве, в котором любая философиямогла бы быть сопоставлена со всякойдругой, и отходом к релятивизму. Не стоитзабывать, что существенную роль вдискредитации «внутренней» истории наукисыграла постмодернистская методология,предполагающая деконструкцию тех понятий,которые могли бы послужить смычками междуконцепциями разных авторов, соединяяпоследних в единое направление. В итогеисследователи философии историческойшколы права должны были выбрать один издвух путей: либо надо было вновь возвращатьсмысл понятиям вроде «народный дух»,«всеобщая история права» и т.д. с учетомпостмодернистской критики, что,фактически, означало бы реанимацию идейпервой половины XIX в. в современном научномдискурсе, либо обращаться к «внешней»,институциональной истории науки о праве, авсе те понятия (и стоящие за ними концепции)превращать в реликты безвозвратноушедшего прошлого, пусть и интересного сточки зрения истории идей. Именно вторымпутем идет большинство современныхисследователей исторической школыправа.
§ 2. «Историческаяшкола права» глазами ее адептов ипротивников
Главной альтернативойпредложенным способам конструированияисторической школы выступаетиндивидуализирующий подход, к которому вбольшей или меньшей степени тяготеют всеновейшие работы о Пухте. В самом деле, еслипредложить критерий для определенияисторической школы права не удается, может,стоит вообще от него отказаться? Аргументыв пользу такого подхода были предложеныеще П. Фейерабендом[61], и, в целом, егоконцепция «эпистемологическогоанархизма» в данном конкретном случаевыглядит вполне пригодной, поскольку несковывает перспективы сравнительногоанализа непременной необходимостьюучитывать реальное или мнимое сходствоисследуемых взглядов, оставляя «наедине» скаждым из анализируемых авторов, ценностькоторого заключается не только в том, чтоон сыграл какую-то роль в развитии школыили направления, а в том, и прежде всего, втом, что он, собственно, сказал и чем еговысказывания отличались от других(предшествующих, современных ипоследующих) высказываний по тем жевопросам.
Однако этот подход,совершенно развязывающий исследователюруки, не способен объяснить тот факт, чтовыделение исторической школы в отдельноенаправление юридической мысли былосделано еще самими юристами первойполовины позапрошлого столетия. Болеетого, судя по той активности, с которойученые того времени были заняты поискамиграниц интересующего направления,указания на партийные пристрастия иинтересы при анализе творчестваисторической школы права представляетсяперспективным исследовательским полем.Интерес к поискам индивидуальной, а неколлективной позиции юристов историческойшколы явно не соответствует собственнымустановкам исследуемых авторов.
Решительнуюполяризацию юридической науки поотношению к историческому методу следуетпризнать заслугой Савиньи. В работе 1814 г. «Опризвании нашего времени кзаконодательству и юриспруденции» он нетолько говорит о конфронтации подходов, нои называет имена юристов, по его мнениюпринадлежащих к тому и другомунаправлениям[62]. Впрочем, ониеще не называются «исторической» и«неисторической» школами, хотя масштабэтого размежевания для Савиньи уже таков,что охватывает всех, имеющих право своейпрофессией[63].
Его оппонент Тибопользуется термином «историческая школаправа» в середине 30-х гг. как устоявшимся,что явствует уже из названия его работы– «О такназываемой исторической и неисторическойшколе», к которой мы еще вернемся. Очевидно,оформление группы юристов в конкретноеинтересующее нас направление происходилогде-то между двумя указаннымидатами.
О том, как именно этопроисходило, можно узнать из письма Пухты кСавиньи от 1 мая 1828 г., где сказано: «Такпозвольте мне поздравить Вас с такимучеником, как Келлер, чей труд мнедействительно полюбился. В дальнейшем уменя будет куда более определенное понятиеоб исторической школе: это школа, в которойесть такие ученики»[64]. Пухта явнодает понять, что представление онаправлении у него сформировано: речь идето группе юристов, следующих за Савиньи.Если также вспомнить о том, что последний всвоих сочинениях постоянно играет сместоимениями первого лица, используя тоединственное число, томножественное[65], то генезисисторической школы права как институциистанет вполне очевидным – направлениесложилось именно благодаря усилиямСавиньи, который настойчиво стремилсяпридать своему личному мнению характерколлективного.
В такой ситуацииперспективным для определения границисследуемого направления представляетсяанализ идентифицирующих исамоидентифицирующих высказыванийнемецких авторов первой половины XIX в.,касающихся их дисциплинарной илиинституциональной принадлежности.Перефразируя знаменитую фразуА.С. Пушкина, автора следует относить кнаправлению, им самим над собоюпризнанному.
К отбору подобныхвысказываний надо подходить с изряднойдолей осторожности. Например, в их число неследует включать какие-либосодержательные моменты учений, посколькудаже при беглом прочтении текстов можнообнаружить некоторые различия между оченьпохожими воззрениями Пухты и Савиньи. Кпримеру, их понимание обычного права несовпадает, несмотря на обоюдное признаниеего чрезвычайной важности: в отличие отСавиньи, Пухта различает факты и«привычные предпринимаемые действия» каквозможные средства познания обычногоправа и собственно правотворчество,которое лежит только в воле, котораяпонимается как «общее правовое убеждениенарода», в то время как для Савиньи этидействия и представляют собойправотворчество[66].
Разногласия междуСавиньи и Пухтой легко заметить и в ихпереписке. К примеру, при обсужденииназвания своей работы Савиньи предложилнесколько вариантов, часть из которыхПухта совершенно отверг, а некоторые,понравившиеся ему, предложилскорректировать. Тем не менее, сочинениевышло под названием «Система современногоримского права», хотя Пухта протестовалпротив слова «современное», одобряя слово«система».[67] Различной былаих позиция по отношению к Мюленбруху,цитаты из которого Пухта настоятельнорекомендовал вычеркнуть, и к Шталю, скоторым Савиньи советовал своему ученикупримириться[68]. Считать ли этомелкими разногласиями, возникавшими из-занесовпадения более резкой позиции Пухты сболее гибкой и взвешенной точкой зренияСавиньи, и в какой именно перспективе–институционального противостояния илиидейного несогласия – их вообще следуетрассматривать?
В первую очередь, важното, что взгляды Пухты и Савиньи не толькоотличаются от тех, которые прочноутвердились в качестве характерных дляисторической школы права, но и, в некоторыхмоментах, друг от друга. Конечно, это неозначает, что между этими взглядами не былоизвестной близости, но, тем не менее, датьинтересующему нас термину обоснованиечерез тождество идей условныхпредставителей не представляетсяочевидной возможностью.
Если же в качествемаркирующего тезиса мы выберем что-тоболее общее, например, «право являетсязакономерно развивающимся и историческиобусловленным явлением», то такие взглядымы сможем обнаружить у огромного числамыслителей, и практическое использованиеинтересующего нас термина потеряет всякийсмысл.
Альтернативный данномупуть, который по очевидным причинампредпочитали историки права – указание надисциплинарное размежевание гуманитарныхнаук в первой половине XIX в. Действительно,если бы каким-либо непротиворечивымобразом удалось отделить юриспруденциютого времени от философии права,рассмотренные выше формулировки ученияисторической школы права были бы менеепротиворечивыми.
В качестве основаниядля проведения такой границы если неозвучивается, то по крайней мереподразумевается знаменитое различениеГуго философии права и его истории, которыевыступают двумя частями юридической науки.После того, как юрист освоил «юридическуюдогматику», т.е. эмпирический материал, онможет либо искать «разумную основунаучного познания права», либопрослеживать, как право складываетсяисторически. Причем обе части несуществуют изолированно: «История праванаходится в тех же отношениях с философиейпозитивного права, что и всякая история иопыт со всякой философией, котораяявляется не только метафизикой. Философиядолжна судить об истории; в этом отношенииистория римского права дала автору …возможность предупредить о некоторыхзаблуждениях, свойственных философскимвзглядам. С другой стороны, философиядолжна брать свои примеры из истории также, как и из современного права…»[69]. Здесьхорошо видно, что отношения истории права ифилософии права не равнозначны; первая длявторой служит вспомогательнымматериалом.
То, что Гуго свободнопользуется различением философии иметафизики (возможно, кантовским), а также втексте работы упоминает о знакомстве справовыми воззрениями Платона, Канта,Рейнгольда, Фихте и Шеллинга,поставленными в один смысловой ряд сюристами Савиньи и Марецоллем[70], оченьпоказательно –для Гуго дисциплинарной границы междуфилософией и юриспруденцией решительно несуществует. Другое дело, что означенноевыше методологическое различение,очевидно, направленное противограниченности теории естественногоправа, сделало большую карьеру; две частиединой науки быстро были превращены в дваконфронтирующих метода, а следом и в способдисциплинарной дифференциации. Причем,процесс этот происходил сразу с обеихсторон.
Не последнюю роль здесьсыграл Гегель, который в своей «Философииправа» вновь поднял вопрос об отношенияхистории и философии права, но решил его всовершенно ином ключе: «Посколькуисторическое значение, историческоеустановление и объяснение возникновенияпредмета и философское воззрение на еговозникновение и понятие находятся вразличных сферах, постольку их отношениедруг к другу может бытьбезразличным»[71]. Отметим, чтоГегель протестует не против рассмотренияправа в исторической перспективе, а толькопротив претензий Гуго, рекомендовавшегоизучение истории философам права.Методологическое различениеисторического и философского в праве здесьявно предстает дисциплинарно окрашенным.Именно поэтому Гегель высказываетдовольно язвительную критику античныхправовых норм, причем даже не столько спозиций своей философской системы, сколькоопираясь на современные правовые нормы.
Юристы историческойшколы со своей стороны тоже поддержалиэтот процесс эмансипации. Оченьпоказательно, что Пухта еще ссередины 20-х гг. неоднократно писал Гуго иСавиньи о необходимости обращаться кфилософии, чтобы фундировать их общиемысли[72], и вместе с тем завершил предисловиек «Энциклопедии…» 1825 г. следующейпримечательной фразой: «Наконец, мнеследует еще напомнить, что в этом сочинениине следует ни ожидать, ни искатьфилософских исследований»[73]. Меж тем, извсех сочинений данного автора«Энциклопедия…» – едва ли не самое подробноерассмотрение философско-правовых иисториософских проблем как таковых, безприменения их к узкоспециальным правовымсюжетам. Впрочем, Пухта сам указал, чтособирается излагать только «общиевзгляды»[74], а такаяформулировка могла не предполагатьосвещения в проблемном ключе. Но несколькостраниц спустя Пухта «проговаривается»,что его изложение этих «общих взглядов»всё же носит полемический характер[75], приэтом ссылки на философские работысовременников в тексте показательноотсутствуют, хотя согласно полемическомузамыслу явно напрашиваются. Объяснить этипарадоксы можно тем, что Пухта не противфилософского инструментария, но применятьего к праву должны сами профессиональныеюристы, а не философы. Иными словами, Пухтаспотыкается об дисциплинарный барьер, имже самим старательно воздвигаемый.
Ситуация с Савиньивыглядит несколько сложнее. Х.Х. Якобспридает большое значение тому факту, чтоСавиньи в 1814 г. указывал на знакомство сработами Якоби и Шлейермахера, а о другихфилософах ничего не писал: длясовременного исследователя эти ссылкиявляются прямым доказательством идейныхсимпатий и антипатий Савиньи[76].Причем, особое значение автор придаетотсутствию ссылок на Гегеля, который,кстати, свои философско-правовые воззренияхотя и высказывал, но систематически к 1814 г.еще не изложил. Но самое главное – почему Х.Х. Якобссовершенно проигнорировал возможный«партийный» подтекст? Шлейермахер вуказанном году имел должность профессоратеологии в Берлинском университете,ректором которого был Савиньи. О ЯкобиСавиньи мог упомянуть, поскольку тот средипрочих своих занятий был и юристом.
Кстати, прерогативыюристов решать конкретные правовыепроблемы Савиньи последовательноотстаивает в редактируемом им «Журналеисторического правоведения». В частности,перечисляя в 1817 г. мнения по вопросу онеобходимости общегерманскогозаконодательства, Савиньи упоминаеттолько юристов, вообще не говоря офилософах, причем среди правоведовотбирает только тех, чьи сочинения поданному вопросу выходили недавно[77].
То, что молчание поотношению к Гегелю в 1814 г. еще ничего недоказывает, подтверждает тот факт, чтопозже, в «Системе современного римскогоправа», издававшейся в 40-е гг., Савиньисовершенно спокойно ссылается на Гегеля,причем ставит его в один ряд спрофессиональными правоведами, вчастности, с Кленце[78]. Есливспомнить, что еще c середины 30-х гг. вГермании активно велись споры вокруггегелевской философии, в том числе вокругего философии права, можно предположить,что Савиньи своими ссылками включается вактуальную дискуссию. А если вспомнить, чтоакадемическая карьера Гегеля закончиласьв Берлине, а Кленце там же был профессором,то ангажированность Савиньи становится покрайней мере правдоподобной гипотезой. Влюбом случае, спор о границах гуманитарныхдисциплин, работающих с правовымматериалом, у Савиньи и Пухты оказываетсятесно переплетен с партийнымипреференциями. Границы между историкамиправа и философами права в первой половинеXIX в. только-только возникают. Причем, ихбуквально «по-живому» проводят самирассмотренные авторы.
Возможно, болееперспективным подходом могло бы стать неразграничение полей отдельных наук инаучных дисциплин, а указание наинституциональные связи отдельныхавторов. Савиньи издавал «Журналисторического правоведение» вместе сЭйхгорном и Гёшеном, Пухта был преемникомСавиньи по кафедре в Берлине, которую затемвозглавит Келлер, Якоб Гримм, юрист пообразованию, работал вместе с Савиньи надрукописями в Париже – это лишь несколько общеизвестныхфактов, способных расширить (а вперспективе четко определить) круг тех лиц,которые принадлежат к интересующему наснаправлению.
Кстати, таким путемпошел Б. Клеманн, скрупулезно подсчитавшийколичество публикаций в первых десятитомах (1815-1841 гг.) основного журналаисторической школы: перу Савиньипринадлежит 30 публикаций, Бинера – 5, Крамера – 5, Эйхгорна – 4, Гёшена – 5, Якоба Гримма– 4, Хассе– 5, Кленце– 7, Рудорффа– 6,Унтерхольцнера – 5 и т.д.[79] Однако такойподход тоже нельзя считать успешным,поскольку внешняя форма институциональнойсвязи не может служить гарантом близостивоззрений.
Например, тот же ЯкобГримм, указывая идейных предшественниковсвоего исторического сочинения«Германские правовые древности»,упоминает, в первую очередь,Эйхгорна[80], а вот о Савиньине говорит ни слова. Более того, Гриммпроводит четкую границу между «историкомправа» (der historische Rechtsgelehrte) и «исследователемдревности» (der Alterthumsforscher)[81] : если учесть,что под «историками права» очевиднымобразом подразумеваются люди,принадлежащие к соответствующему научномунаправлению, а к «исследователямдревности» Я. Гримм относит себя самого,попытка причислить данного автора кинтересующему направлению наталкиваетсяна серьезное препятствие.
Большое количествоидентифицирующих высказываний можно найтив переписке исследуемых авторов. Например,Пухта в своих письмах к Савиньи упоминаетмножество прочно забытых в наше время именмыслителей, чьи взгляды совпадали или несовпадали (как казалось Пухте) с егособственными. Например, он негативновысказывается о Тибо, Мюленбрухе иМаккельдее[82], и, наоборот,положительно о Гуго и Хассе[83]. А вототношение к одному из первых серьезныхкритиков исторической школы права, Гансу, уПухты сложнее: в своем письме к Савиньи от 16марта 1839 г. он утверждает, что Ганс крадетего мысли (т.е. размежевание с известнымпредставителем гегельянства происходит неиз-за различия, а, наоборот, из-за сходствавоззрений)[84]. В своемотношении к другому юристу своего времени,Франке, Пухта на тот момент, по всейвидимости, еще не утвердился и, хотяопределенное представление о его работахуже сформировал, всё же посчитал нужнымпоинтересоваться мнением Савиньи[85].
При желании, такиепримеры можно множить, увеличивая списоклиц, принадлежащих или не принадлежащих к«исторической школе права» в глазах другихлиц. Но для нас, в данном случае, важнееопределить границы применимости такогоподхода.
Во-первых, далеко невсегда понятен критерий, который сам авториспользует для дифференциации коллег на«своих» и «чужих». По крайней мере, вписьмах Пухты к Савиньи таковойотсутствует, несмотря на огромноеколичество идентифицирующих высказываний.
Во-вторых, сложившиесямнения обоих авторов относительно того илииного мыслителя не всегда совпадают с егосамоидентификацией. Самым ярким примеромтакой ситуации служит, пожалуй, фигураТибо. Обычно ему отводится роль оппонентаСавиньи, поскольку их полемикастимулировала оформление «основных идейисторической школы права» в знаменитойброшюре 1814 г. Тем не менее, сам Тибоопределял себя как представителя«исторической школы права», более того, внекоторых своих произведениях ондействительно высказывал взгляды, сходныес Савиньи, что дало повод П.И. Новгородцевупредставить Тибо фигурой, мечущейся отодной точки зрения к другой[86].
На мой взгляд, дляпрояснения этой ситуации стоит обратитьсяк небольшой и редко цитируемой, ноисключительно важной в контексте данныхрассуждений работе Тибо «О так называемойисторической и неисторическойшколе»[87] 1838 г.
Автор уже на первыхстраницах мотивирует создание этоготекста тем, что оба термина существуют иактивно используются, но их смыслабсолютно не ясен современникам.Подчеркивая тесную связь научных споровтой эпохи с политической практикой, Тибовыделяет два возможных пунктаразмежевания: либо дело в отношении ксовременному немецкому законодательству,либо это чисто научное разделение подходовк объяснению позитивного права, и с еготочки зрения, разделение двух школпроходит преимущественно по первомупункту.[88]
