Современные парадигмы политологического исследования: модели взаимодействия
На правах рукописи
Жуковский Александр Георгиевич
СОВРЕМЕННЫЕ ПАРАДИГМЫ
ПОЛИТОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ:
МОДЕЛИ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ
Специальность 23.00.01 – теория и философия политики, история и методология политической науки (политические науки)
Автореферат
диссертации на соискание ученой степени
доктора политических наук
Ростов-на-Дону – 2011
Диссертация выполнена на кафедре политологии и этнополитики
Южно-Российского института-филиала Российской академии
народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ
Научный консультант: доктор политических наук, профессор
Старостин Александр Михайлович
Официальные оппоненты: доктор философских наук, профессор
Коновалов Валерий Николаевич
доктор политических наук, профессор
Зырянов Сергей Григорьевич
доктор политических наук, профессор
Тимофеева Лидия Николаевна
Ведущая организация: Южный федеральный университет
Защита состоится «23» декабря 2011 г. в 10.00 часов на заседании диссертационного совета Д 502.008.02 по политическим наукам при Южно-Российском институте-филиале Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ по адресу: 344002, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 70, аудитория №512.
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Южно-Российского института-филиала Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ.
Автореферат разослан « » 2011 года.
Отзывы на автореферат, заверенные печатью, просим присылать по адресу: 344002, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 70, ЮРИН-Ф РАНХиГС, к. 303.
Ученый секретарь
диссертационного совета Артюхин О.А.
- ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Актуальность темы исследования. Современная политология, так же как и все другие научные дисциплины, является результатом достаточно длительного и сложного исторического развития, в котором можно выделить несколько крупных этапов или периодов. Речь идет о классическом, неклассическом и постнеклассическом этапах, каждый из которых характеризовался определенными парадигмальными чертами. Если для классического периода был типичен нормативизм и рационализм, доминирование ценностного подхода в политологическом дискурсе, то неклассическаий период породил критику и негативизм в отношении нормативной, ценностноориентированной политической науки, а постнеклассический вызвал к жизни идеи постмодернизма с его парадигмальной толерантностью.
На протяжении последовательной смены этими этапами друг друга сформировались конкретные парадигмы политологического исследования, несущие на себе отпечаток создавших их периодов развития политологической науки.
Проблема поиска оптимального соотношения этих парадигм, поиска возможности их эффективного взаимодействия является в наши дни актуальной прежде всего потому, что к концу ХХ века изменилось само представление научного сообщества о том, каковы должны быть отношения между различными типами понимания и описания действительности в рамках предмета исследования каждой науки. Если в модерную эпоху развития науки такие различные типы понимания, то есть парадигмы, рассматривались как альтернативные и взаимоисключающие, и проблема заключалась в выборе «верной» парадигмы и отбраковке «неверных», то сложившаяся постмодерная ментальность диктует, напротив, необходимость взаимодействия и продуктивного сотрудничества парадигм. Иначе говоря, «альтернативная» модель работы с методологическими парадигмами сменилась «комплементарной» моделью.
С другой стороны, актуальность обращения к теме настоящего исследования диктуется и основными тенденциями современной социальной и политической жизни. Глобализация, логика хозяйственно-экономического и технико-технологического сближения государств и регионов мира, не только территориально удаленных друг от друга, но и разобщенных в силу исторических причин, различия культурных и политических традиций, типа власти, идеологии, формирует универсальный паттерн взаимодействия разнородных начал, идейной толерантности, конструктивного сотрудничества. Растущая сложность задач, стоящих перед странами и правящими элитами в наступившем ХХI веке, необходимость совмещения в политической практике, казалось бы, противоположных и противоречащих друг другу целей – укрепления политического и экономического суверенитета и успешной интеграции в глобальное экономическое пространство, сохранения собственной политической традиции и приведения структуры политических институтов в соответствие с универсальной моделью демократии, - требует и соответствующего этой сложности уровня политологической рефлексии, которая уже не может оставаться в пределах альтернативного подхода в сфере методологии, а, напротив, нуждается в переходе на более высокий уровень, связанный с достижением эффективного синтеза сложившихся парадигм исследования.
В современной политической жизни, российской в частности, происходят процессы такой степени сложности, которая исключает исчерпывающее понимание их на базе какой-либо одной парадигмы. Примером может служить пробуксовка демократической системы политических институтов в условиях доминирования неформальных правил игры в пореформенном российском обществе: исследование этой ситуации в рамках институциональной парадигмы сталкивается с затруднениями в силу принципиальной ориентированности институционализма на изучение формальных институциональных структур.
В этой связи возрастает потребность политологической науки в пересмотре своих методологических, парадигмальных оснований и в поиске путей реализации указанного синтеза. С другой стороны, имеющиеся парадигмы сохраняют способность и потребность дальнейшего теоретического развития и в собственных пределах, потенциал продуктивного решения встающих теоретических и практических проблем. Существует также потребность освобождения, очищения политической науки от отживающих, тесных для современности, не отвечающих ее вызовам концептов и теорий.
Все эти соображения свидетельствуют об актуальности в настоящее время для политологии методологической проблематики в целом и проблем взаимодействия методологических парадигм в частности.
Степень научной разработанности темы исследования. Вопросы поиска эффективной методологии политологического исследования ставились и решались на протяжении всего существования политологии как науки. Долгое время проблему видели в том, чтобы найти единственно истинную и эффективную в исследовательском отношении парадигму, вследствие чего различные методологические направления рассматривались как несовместимые и взаимоисключающие, то есть речь шла главным образом о необходимости выбора. С другой стороны, существовал и продуктивно развивался историко-дескриптивный подход, заключавшийся в описании и концептуальном осмыслении имеющихся политических учений. Примером такого подхода может служить известная работа У.А. Даннинга «История политических теорий»[1].
По мере дальнейшего развития политологического знания совершенствовалась и методологическая рефлексия в этой сфере. Необходимо здесь подчеркнуть, что она неотделима от общефилософского осмысления специфики политологии, и в этой связи может идти речь, согласно Р. Эшкрафту, о наличии «философской доминанты в политической теории»[2].
В настоящее время имеется достаточное число работ прежде всего зарубежных авторов, посвященных общим вопросам методологии политологического исследования. Такие современные авторы как уже упомянутый Р. Эшкрафт, Э. Фегелин, Г. Алмонд, Б. Бэрри, Б. Вейнгаст, Дж. Ганнел, К. Дойч, Р. Даль, М. Дюверже, Д. Истон, Дж. Катлин, Б. Крауз-Мозер, Ж. Рансьер и др. анализируют процесс развития политологического знания и динамику взаимодействия и смены методологических парадигм.
Отмечается и недостаточная эвристическая эффективность каждой в отдельности методологических парадигм, которые, по мнению Д. Истона, рассматриваемые в качестве альтернативных друг другу, приводят лишь к фрагментации и поляризации теоретических представлений о реальном политическом процессе. В целом диапазон точек зрения на проблему плюрализма методологий в современном политологическом дискурсе очень широк и включает даже позицию отрицания необходимости методологии как таковой.
С другой стороны, в дискуссию, касающуюся соотношения и возможностей продуктивного взаимодействия методологических парадигм, естественным образом вовлекались и вовлекаются и авторы, активно работающие в рамках той или иной парадигмы. Это прежде всего сами создатели и идеологи каждой парадигмы в отдельности: К.Р. Поппер, принципиально настаивавший на исключении социально-политического знания из категории «научного», под которым он имел в виду соответствующее модели естественнонаучного исследования, и представители позитивизма в политологии, стремящиеся распространить на политологические исследования принадлежащие естественнонаучной модели критерии истинности, понимаемой как эмпирическая верифицируемость; представители бихевиорализма в политологии А.Бентли, Ч. Бирд, В. Вильсон, Г. Ласуэлл, Ч. Мэрриам и др., отстаивавшие приоритет эмпирических исследований в политологии и их значение для практической политики; теоретики институционализма, видящие смысл политологии в исследовании формальных институциональных структур, - Б. Ротстайн, М. Леви, Дж. Марч, Й. Ольсен, Б. Питерс и др; неомарксисты разных поколений - М.Хоркхаймер, Т.Адорно, Г. Маркузе, Ю. Хабермас, К. Касториадис и др., видевшие задачу политологического исследования прежде всего в обосновании репрессивной сущности современного общества и его тотальной критике и продуктивно использовавшие в политологии концепции психоанализа; социально-политические мыслители постмодернизма, идеологи деконструкции современного политологического дискурса и включения в предмет политологического исследования табуированных им тем: П. Бурдье, Ф. Гваттари, Ж. Делез, Ж. Деррида, Ж.-Ф. Лиотар, М. Рьян, М. Фуко и др.
Отечественные исследователи также вносят свой вклад в решение методологических проблем современной политологии – от общего очерка развития политологической теории (Т.А. Алексеева, В.Ю. Сморгунова) до анализа конкретных методологических парадигм в их реальном теоретическом функционировании и взаимодействии (В.П. Макаренко). Л.А. Микешина подробно останавливается на гносеолого-эпистемологических проблемах методологии политологического исследования. Т. Н. Самсонова рассматривает проблемы концептуального становления бихевиорализма. Методологическое значение теории рационального выбора исследуется в работах Р.М. Нуреева. Исследования М.А. Хевеши посвящены особенностям методологии неомарксизма, они же затрагиваются в работе В.В. Дамье. Философские и политологические позиции Ю. Хабермаса исчерпывающе проанализированы Н.В. Мотрошиловой. Общие концептуальные установки постмодернизма рассматриваются в исследованиях А.В. Бузгалина, И.П. Ильина, А.С. Колесникова, А.В. Лубского и др.
Таким образом, тема настоящего исследования, будучи неисчерпаемой и фундаментальной, постоянно является предметом научных дискуссий в современной отечественной и особенно зарубежной политологической литературе. Тем не менее, несмотря на тщательную проработанность методологической проблематики за рубежом и интерес к ней у российских исследователей, вопросы сочетаемости и комплементарности методологических парадигм политологического исследования практически не нашли адекватного освещения в российской науке. В настоящей диссертации ставится цель восполнения этого пробела.
Цель исследования заключается в осуществлении теоретической рефлексии над существующими методологическими парадигмами в политологии, направленной на выработку оптимальной модели их взаимодействия.
Для реализации указанной цели необходимо последовательное решение следующих промежуточных исследовательских задач:
- на материале истории развития политических учений выделить основные методологические парадигмы политологии и выявить их специфику;
- выявить и показать методологические проблемы, вытекающие из плюрализма парадигм в современной политологии;
- очертить специфику аналитико-эмпирической парадигмы политологического исследования;
- выявить ограниченность в применении позитивистской и бихевиоральной методологии к исследованию политических феноменов и обосновать необходимость выхода за ее пределы;
- охарактеризовать специфические парадигмальные черты институционализма;
- обосновать необходимость взаимодействия институционализма с другими парадигмами на основе сочетаемости и комплементарности;
- исследовать методологические возможности неомарксизма и степень результативности применения его в политологии;
- выявить возможности комплементарного взаимодействия и сочетаемости неомарксизма с другими парадигмами;
- проанализировать постмодернизм в аспекте методологических возможностей в политологии;
- очертить модели взаимодействия постмодернизма с другими методологиями в исследовании политических процессов.
Теоретико-методологическая основа исследования определяется сформулированными выше целью и задачами настоящей работы, предполагающими элемент методологической метарефлексии. Ее составляют идеи отечественных и зарубежных философов, политологов, специалистов по истории и методологии социально-гуманитарного и политологического знания, разработавших ключевые методологические аспекты современной политологии в широком контексте парадигмальных подходов к изучению предметного поля социальных и политических наук: Д. Ганнела, Д. Истона, Дж.Катлина, Б. Краус-Мозер, В. Макаренко, Ч. Мэрриама, М. Смита, В. Сморгуновой, Э. Фёгелина, Р. Эшкрафта и др.
Методологические и концептуальные основания каждой из имеющихся парадигм политологического исследования определялись, творчески разрабатывались и осмысливались самими исследователями, работающими в рамках этих парадигм. Их критическая рефлексия по поводу возможностей и ограничений рассматриваемых методологий очень значима с точки зрения целей настоящего исследования. Речь идет о работах П. Бурдье, Ж. Делеза, Г. Лассуэлла, К. Поппера, Д. Роулза, Ю. Хабермаса, М. Фуко и др.
Большое значение для решения задач исследования имеют сложившиеся в современном науковедении концептуальные представления о закономерностях и фазах динамики развития социального знания, а также о его предметной специфике, порождающей проблему противостояния объективизма и субъективизма в понимании социальных и политических феноменов.
В работе использовались также такие общенаучные методы как метод сравнительного анализа, сравнительного описания, исторический подход и т.д.
Объектом настоящего диссертационного исследования являются основные методологические парадигмы современного политологического исследования.
Предмет исследования составляют возможные пути и модели эффективного взаимодействия методологических парадигм в политологии.
В ходе работы над диссертацией были получены результаты, содержащие следующие элементы научной новизны:
- выяснено, что формирование политологии как науки представляло собой диалектический процесс, фазы которого (классическая, неклассическая, постклассическая, постнеклассическая) нашли отражение в ряде закрепившихся в современном политологическом исследовании методологических и концептуальных противоречий, что привело к существованию отдельных независимых методологических парадигм;
- показано, что современные методологии политологического исследования базируются в целом на альтернативных подходах: объективистском и гуманистическом, связанных с различным пониманием ценностных ороиентиров и критериев истинности политологического знания;
- установлено, что аналитико-эмпирическая парадигма, базируясь на установках позитивизма, бихевиорализма и постбихевиорализма в понимании политики, в качестве методологических принципов политологии предлагает объективизм, эмпирическую верификацию на базе данных социологии и психологии, биопсихологическую интерпретацию кратического поведения;
- выяснено, что присущая аналитико-эмпирической парадигме позитивистская редукция изучения политических феноменов к эмпирическим фактам без анализа сущностных аспектов и причинных связей обусловливает сложность любого выхода на уровень теоретических обобщений, рефлексии и критики, в силу чего необходимо комплементарное взаимодействие эмпирических политических исследований с парадигмами и концепциями, имеющими выход на уровень теоретической рефлексии;
- установлено, что для институциональной парадигмы характерны объективизм и институционально-структурный детерминизм в подходе к политической реальности, которая рассматривается как всецело зависящая от конфигурации формальных политических институтов, в ущерб изучению реальной практической политики, особенно ее неформальной стороны;
- показано, что институциональная парадигма нуждается в комплементарном взаимодействии с методологиями, ориентированными на исследование субъективно-волевой и субъективно-интерпретативной составляющих политических процессов, в междисциплинарном комплементарном взаимодействии с социологическим социокультурным подходом, в сочетании с элементами эмпирической верификации (аналитико-эмпирическая парадигма);
- обосновано, что неомарксизм ориентируется на субъектно-антропологический подход к политическим феноменам, рассматривая их с точки зрения соотношения свободы и репрессивности, характеризуется возвращением к категориальному аппарату философии и ценностному подходу, социально-политическим критицизмом, антирационализмом;
- выяснено, что методологическая ограниченность неомарксизма определяется его негативизмом и гиперкритицизмом, граничащими с социальной деструктивностью, что препятствует его эффективному комплементарному взаимодействию с объективистски ориентированными парадигмами, однако имеет место его сочетаемость с современной философией (экзистенциализм) и ее политическими импликациями, с постмодернизмом в политологии;
- показано, что постмодернистская парадигма выводит политологический дискурс за традиционные пределы, превращая его в метарефлексию, формируя качественно новое (субъектно-объектное) восприятие общества, делая акцент на тех проблемах, которые были табуированы для обсуждения;
- установлено, что парадигма постмодернизма сама представляет собой плюралистически ориентированную модель соотношения и сочетания элементов политологических методологий, поскольку исходит из принципа необходимости различия и разнообразия, однако деконструктивистская установка ставит под вопрос аутентичность этого сочетания.
Данные элементы новизны нашли отражение в следующих положениях, выносимых на защиту:
1. В процессе конституирования политологии в отдельную науку со своим методологическим и понятийным аппаратом и собственным предметным полем возникли противоречия содержательного и методологического характера, отражавшие многогранность предмета политологического исследования. Это противоречия между сформировавшейся в классический период развития науки философско-аналитической, ценностно-нормативной ориентацией в понимании политических процессов и ориентацией позитивно-эмпирической, направленной на привязку политологической науки к эмпирическим фактам политической практики и распространяющей биолого-психологические представления о сущности человека и его поведения на сферу политического поведения и кратических отношений; противоречия между социологически-ориентированным и кратически-ориентированным, сущностным и дескриптивным подходами к политической реальности; противоречие между объективистской и субъективистской, модерной и постмодернистской ориентациями политологического анализа.
2. Существующие методологии политологического исследования могут быть объединены в две основные группы: объективистские и гуманистические. Для объективистских парадигм (позитивизм, бихевиорализм) характерно представление об универсальности критериев научной достоверности, принятых в естественнонаучном знании, для которого главной ценностью является объективность и эмпирическая верификация. Для гуманистической парадигмы характерно противопоставление социально-политических наук естественнонаучному, трактовка их как особого типа знания, по отношению к которому критерии объективности не столь значимы, но предельно значимы субъективные предпосылки исследования. Различие между парадигмами в понимании базовых критериев научности и достоверности политологического знания составляет трудноразрешимую методологическую проблему, поскольку ограничивает возможности конституирования единого поля политологического исследования, категориального и методологического единства политологии как науки.
3. Аналитико-эмпирическая парадигма, возникшая на основе критического переосмысления принципов классически-нормативного политического знания, является продуктом общего антинормативного поворота в понимании социальных и политических феноменов в период кризиса классической политической мысли. Генетически восходя к методологическим достижениям позитивизма, прежде всего к идеям преодоления нормативизма, верификации знания через эмпирические факты и построения политической науки по модели естествознания, она представлена также бихевиорализмом, использующим в качестве непосредственной эмпирической основы для политической теории изучение психологии и социологии индивидуального и группового поведения, рассмотрение политики через призму «стремления к власти» конкретных индивидов, понимаемого как естественный психологический механизм. В такой интерпретации политический процесс и кратическое поведение рассматриваются как выражение постоянных биолого-психологических характеристик человека, что дает метод рационального управления поведением индивидов и групп и разработки на этой основе концепции политики.
4. В силу жесткой ориентированности на эмпирические исследования и отсутствия уровня философской рефлексии и этико-философских предпосылок аналитико-эмпирическая парадигма имеет существенные ограничения, которые выражаются в примитивизации и биологизации концепций кратического и в целом политического поведения человека, в десубъективизации понимания политических процессов, в позитивистской редукции изучения политических феноменов к эмпирическим фактам без анализа сущностных аспектов и причинных связей. Позитивистская, неклассическая ориентация методологии определяет не только отторжение классического ценностного подхода, но и сложность любого выхода на уровень теоретических обобщений, рефлексии и критики. Этим определяется необходимость комплементарного взаимодействия эмпирических политических исследований с парадигмами и концепциями, имеющими выход на уровень теоретической рефлексии.
5. Спецификой институциональной парадигмы является объективизм и институционально-структурный детерминизм в подходе к политической реальности, которая рассматривается как всецело зависящая от конфигурации и функционирования политических институтов. Для институционализма характерно также представление об универсальной эффективности западной модели демократической системы политических институтов и рационализм в понимании мотиваций политического поведения и политического выбора. Несмотря на существенные модификации, позволяющие отграничить институционализм от неоинституционализма, объективистский подход остается базовым для этой парадигмы, ограничивая возможности исследования роли субъективного фактора в политических процессах. Ограниченность исследовательских возможностей институционализма связана также с чрезмерной концентрацией внимания на формальной структуре политических институтов в ущерб изучению реальной практической политики и игнорирование ее неформальной стороны, которая может, тем не менее, быть определяющей. Наконец, институционализм ориентирован преимущественно на анализ стабильных сложившихся институциональных конфигураций, и испытывает затруднения в исследовании процессуальных феноменов политической жизни.
6. В этом смысле институциональная парадигма нуждается в комплементарном взаимодействии с методологиями, ориентированными прежде всего на исследование субъективно-волевой и субъективно-интерпретативной составляющих политических процессов. Прежде всего имеется в виду постмодернизм. Необходимо междисциплинарное комплементарное взаимодействие институционализма с методологическими построениями в рамках социологии, дающими возможность учитывать влияние на эффективность политических институциональных структур различных конкретных социокультурных контекстов политического строительства (социокультурный подход). Было бы желательным сочетание институционализма с элементами эмпирической верификации (эмпирико-аналитическая парадигма), дающими возможность оценки не только формального, но и неформального фактора в реальной политике, изучения не только структуры, но и процессов политических изменений.
7. Неомарксизм позиционирует себя как альтернативную всем видам позитивизма и объективизма, гуманистическую парадигму политологического исследования. Дистанцируясь от традиционного марксизма с его объективистским экономическим детерминизмом в понимании политики, от позитивизма с его универсализацией естественнонаучной модели знания и ее критериев достоверности, неомарксистская парадигма ориентируется на субъектно-антропологический подход к политическим феноменам, рассматривая их с точки зрения соотношения свободы и репрессивности, самоотчуждения человека в условиях различных политических режимов и утраты им своих бытийных измерений, деформации естественных для человека инстинктов в современном обществе. Противостояние позитивизму выражается здесь в возвращении к категориальному аппарату философии и ценностного подхода, преодолении и критике эмпирической ориентации политического знания, сильной доминанте социального и политического критицизма. Присущий неомарксизму антирационализм проявляется в отходе от марксизма и концептуальном сближении с теорией психоанализа на базе трактовки рациональности как инструмента подавления.
8. Методологическая ограниченность неомарксизма определяется его негативизмом и гиперкритицизмом, граничащими с социальной деструктивностью, отсутствием эмпирического уровня исследования при чрезмерно сильной философской доминанте. Его преимуществами являются продуктивное взаимодействие с психоаналитическими направлениями, внимание к человеческой личности и признание ее определяющего места в политических процессах как ключевой ценности, более значимой, чем власть и групповые политические интересы. Универсальный критицизм неомарксизма является препятствием для его эффективного комплементраного взаимодействия с объективистски ориентированными парадигмами, однако имеет место его сочетаемость с современной философией (экзистенциализм) и ее политическими импликациями, с постмодернизмом в политологии.
9. Парадигму постмодернизма характеризует плюрализм, «множественность», проявляющаяся в методологии политологического исследования как признание права на существование различных концептуальных подходов, в том числе и взаимоисключающих. Оборотной стороной является отрицание универсальной истины, что лишает смысла вопрос о соответствии каких-либо научных направлений этому критерию. Плюралистичность постмодернизма противопоставляется характерному для модерна монизму в политической теории и идеологии. Методология постмодернизма в политическом исследовании состоит в критике и деконструкции метанарративов периода модерна, признании тоталитарной сущности рационализма и «мужского видения» в политологии и политических практиках. Постмодернистская парадигма выводит политологический дискурс за традиционные пределы, превращая его в метарефлексию, формируя качественно новое восприятие общества, делая акцент на тех проблемах, которые были табуированы для обсуждения. Взаимосвязь сексуального и политического, психиатрия, пенитенциарные учреждения как идеальная модель обществ контроля, – все эти вопросы поднимаются постмодернистами именно как имеющие не меньшее значение для общества, чем вопросы изучения политических институтов или борьбы классов в рамках традиционной политической науки.
10. Активная интеграция постмодернизмом концептов психоанализа и экзистенциализма, гуманистическая ориентированность в целом делает прозрачной его границу с неомарксизмом, однако если неомарксизм ставит акцент на рационально обоснованной социальной критике, то постмодернизм смещает его в сторону деконструкции самой культурной и политической ментальности модерна. Постмодернистская парадигма в социально-политических науках позиционирует себя как альтернативу ранее сформировавшимся направлениям, а деконструктивистская установка по отношению к рационалистическому политическому дискурсу модерна препятствует ее совместимости с другими моделями политологического знания. Однако постмодернизм представляет собой более высокий уровень культурной и политологической рефлексии, что дает возможность интеграции, совмещения и эффективного использования элементов других парадигм. В этом смысле парадигма постмодернизма сама представляет собой плюралистически ориентированную модель соотношения и сочетания элементов политологических методологий, поскольку исходит из принципа необходимости различия и разнообразия.
Научно-теоретическая значимость диссертации определяется актуальностью исследовательской тематики, связанной с методологическими проблемами современной политологической науки; сложившейся в политологии ситуацией плюрализма методологических парадигм и необходимостью поиска путей их эффективного взаимодействия; недостаточной исследованностью проблемы взаимодействия парадигм в отечественной политологии. Значимость диссертации с научно-теоретической точки зрения обусловлена тем, что полученные в ходе работы над темой результаты и выводы дают возможность углубить и переосмыслить на новом уровне наличные теоретические представления о методологических парадигмах политологического исследования и путях их эффективного взаимодействия.
Практическая значимость исследования заключается в том, что материалы диссертации и полученные в ней результаты могут быть использованы в процессе чтения общих и специальных курсов по политологии, истории политических учений, социологии политики, а также в исследованиях по соответствующим научным специальностям.
Апробация работы. По теме диссертации опубликовано 32 работы, из них 3 монографии. Основные результаты исследования опубликованы в ведущих научных журналах согласно списку ВАК. Основные положения и выводы диссертационного исследования были обсуждены и апробированы на заседаниях кафедры политологии и этнополитики СКАГС.
Структура диссертации определяется логической последовательностью решения задач, поставленных автором в процессе достижения поставленной цели, и включает в себя: введение, пять глав, заключение и список литературы.
- ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ
Во «Введении» обосновываются выбор и актуальность темы, раскрывается степень ее разработанности в научной литературе, определяются основные цели и задачи исследования, теоретико-методологическая база диссертации, формулируются содержащиеся в работе элементы научной новизны и излагаются основные тезисы, выносимые на защиту, дается характеристика научной и практической значимости работы.
В главе первой «ПОЛИТОЛОГИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ КАК НАУКА: ПРОТИВОРЕЧИЯ ФОРМИРОВАНИЯ И ПРОБЛЕМА МЕТОДОЛОГИЧЕСКОГО ПЛЮРАЛИЗМА» автор рассматривает становление методологии политической науки, обосновывая проблематичность ситуации методологического плюрализма и необходимость поиска моделей эффективного взаимодействия современных парадигм политологического исследования.
Исследовательский интерес человека к политике начал проявляться в глубокой древности, с появлением самих форм организованной политической жизни человеческого общества. Однако, вплоть до эпохи Нового времени, не существовало отдельного понятия политики в том смысле, который мы сегодня вкладываем в это слово. Скорее можно говорить о категории «политического», которая для древних и средневековых философов представлялась неотделимой от других областей знания. Мифология, религия, онтология, этика объединялись с тем, что современность называет политическим знанием. В древнегреческом полисе не было необходимости как в выделении политики в отдельную область жизнедеятельности, так и в существовании касты профессиональных политиков или исследователей политики, поскольку каждый гражданин принимал самое непосредственное участие в управлении своим полисом. Строго говоря, среди граждан (если не брать в расчет неполноправные категории населения) практически не было тех, кто находился бы, как это модно в современном обществе, «вне политики».
Политическое и человек определялось как единое целое. Таким образом, политическое является преодолением индивидуализма человека, его соединением с другими индивидами в процессе общей социальной деятельности.
Автор отмечает, что кардинальные изменения в понимании политического наступили в эпоху Возрождения и, особенно, в эпоху Просвещения, и были связаны с развитием капиталистических отношений.
С развитием социологии как науки об обществе, ориентированной на использование методологии естественнонаучных дисциплин, крайне видоизменился сам характер изучения политики. От философских рассуждений политическая теория эволюционировала к строгому анализу, в равной степени присущему как позитивистским доктринам, служившим в качестве философского и идеологического обоснования развития капитализма и научно-технического прогресса, так и марксизму, претендующему на статус социально-критической теории.
В эпоху Просвещения в Европе получила распространение идея прогресса, согласно которой человеческое общество совершенствуется и развивается с каждым новым поколением. Прогрессистскому пониманию истории способствовал бурный рост капиталистических отношений, а также тесно связанное с ними развитие науки и техники. Соответственно, изменилось и отношение европейского человека к политическому.
Прогрессистская модель допускала, что существующий социально-политический порядок может содержать определенные недостатки, которые будут изжиты в будущем, в результате дальнейшего развития общественных отношений. Открывался путь для модернизации политического, следовательно – для конкуренции политических идеологий, предлагавших различные модели оптимального социально-политического устройства. В Новое время закладываются основы большинства политических идеологий.
В Новое время произошло постепенное превращение политического в политику, которое характеризовалось отрывом политики от прочих форм философского знания. Еще Н. Макиавелли[3] формируется прагматический подход к политической философии, который выделяет общие правила результативности в завоевании и удержании власти, причем не представляет существенного значения, какая именно политическая сила власть завоюет. Независимость политики, фактически декларируемая многими философами эпохи Возрождения и Нового времени, обосновывала происходивший именно в этот исторический период в европейских странах переход от модели общеевропейской католической империи во главе с Папой Римским к национальным государственным образованиям, поэтому отделение политического от философии было лишь переложением на теоретическом уровне выхода национальных светских государств из подчинения римской теократии.
Вслед за созданием национальных государств, объединенных сильной светской властью, важнейшим фактором в формировании современных взглядов на политику стало развитие капитализма и, как следствие, рост влияния «третьего сословия» - буржуазии, которая, превратившись в обладающую материальными ресурсами силу, претендовала на отстранение феодальной аристократии от власти. Череда буржуазных революций привела к установлению в Европе нового политического порядка, при котором власть монарха была существенным образом ограничена и, что важнее всего, десакрализована. Буржуазия, не нуждавшаяся в поиске теологических обоснований власти, выдвинула на первое место рациональные объяснения генезиса государства.
Характеризуя политическую теорию Нового времени, автор отмечает, что в XVII – первой половине XIX вв., в политической теории господствовал нормативный подход. Нормативные политические теории основывались на абстрактных рассуждениях о том, каким должен быть идеал общественного устройства и какими средствами возможно достижение этого идеала. На главное место ставились моральные нормы и ценности, соответствие которым политической структуры общества и определяло его справедливость или несправедливость.
Каждый мыслитель в равной степени претендовал на истинность своих построений, однако ввиду отсутствия общего критерия истинности, представлялось невозможным определить, какая же из предлагаемых политических теорий и моделей общественного устройства в наибольшей степени соответствует действительным интересам людей. Этот момент, наряду с отсутствием опоры на данные эмпирических исследований, явился главным недостатком нормативной политической теории. Поэтому проблема оснований нравственности оставалась для нормативной политической теории наиболее острой.
В.П. Макаренко отмечает, что во второй половине XIX века гуманитарное знание распалось на два направления, одно из которых так и не преодолело границы абстрактной моральной философии, тогда как второе ориентировалось на создание независимой от оценок и суждений объективной социальной науки. По мнению исследователя, философским основанием этого раскола стали взгляды И.Канта, утверждавшего необходимость разделения этики и науки о поведении человека, на которую, в свою очередь, и должна опираться этика, аргументируя свои доводы ее данными[4]. Но, как мы можем видеть, изучая историю философии и политической мысли, последствия размежевания двух направлений в гуманитарном знании оказались иными – вместо того, чтобы стать основанием для моральной философии, эмпирическая наука отказалась от любых оценочных суждений, а моральная философия не стремилась к обоснованию своих выводов посредством использования эмпирического материала, полученного в результате научных исследований.
Развитие науки и техники в XIX веке вызвало рост интереса к естественным и точным дисциплинам. Технические новшества в данном случае рассматривались как безусловное доказательство успеха естественно-точных наук, подтверждающее их необходимость для общества. Поскольку эффективность естественно-точных наук была налицо, возник вопрос о переносе применяемых в них методов исследования в область социально-гуманитарного знания. В первую очередь, встал вопрос о важности использования эмпирического материала для политической теории.
Автор подчеркивает, что ко второй половине XIX века произошло выделение политической теории как самостоятельной гуманитарной дисциплины, в связи с чем необходимо остановиться на определении самого термина «политическая теория» и соотношении его с политической практикой и практической политологией.
Дискуссии о статусе и характере политической теории начались только в 1940-х – 1950-х гг., потому как прежде наблюдалось относительное единство по вопросу об определении политической теории, которая отождествлялась с историей политической мысли и изучением государства и его институтов.
Автор указывает, что мнения относительно природы политической теории разошлись, во многом, благодаря деятельности представителей Чикагской школы, в первую очередь Чарльза Мэрриама и Гарольда Лассуэлла, которых называют основными творцами «бихевиоральной революции» в западной политической мысли. Поэтому сегодня перед нами стоит непростая задача, заключающаяся в ответе на вопрос, что же все-таки следует считать политической теорией. Среди современных исследователей нет единства по этому поводу.
В литературе по методологии политических наук чаще всего встречается несколько трактовок понятия «политическая теория». Прежде всего, следует отметить отождествление политической теории с историей политической мысли, которое находит место в работах значительного количества исследователей. В данном случае в качестве политической теории рассматривается совокупность взглядов политических мыслителей настоящего и прошлого, политические идеологии. Такая точка зрения на политическую теорию оставалась господствующей вплоть до «бихевиоральной революции» второй четверти ХХ века, однако и в современный период ее придерживаются многие ученые.
Второй распространенный подход рассматривает политическую теорию как методологию, анализ результатов исследовательской деятельности, что в наибольшей степени характерно для концепций, развивающихся в традиции позитивизма.
С третьей точки зрения политическую теорию можно охарактеризовать как «общий свод директив относительно способов исследования политической реальности, формирующих определенную проблемную ориентацию»[5]. Тогда политическая теория выступает в качестве ориентира для исследователя, позволяющего выделить ключевые вопросы и наметить пути их решения.
Политическая методология включает в себя не только изучение исследовательских процессов, но и обобщение их результатов в виде научных теорий и законов. В то же время в качестве общей методологической базы науки можно выделить анализ особенностей управления наукой, выделения первоочередных эпистемологических критериев. Можно говорить о существовании общей методологии социальных наук, в рамках которой обсуждается использование теоретических правил, правил формальной логики в науке. Общая методология социальных наук становится основой для методологий, применяемых в конкретных дисциплинах.
Автор подчеркивает, что оптимальным вариантом для политической науки является совмещение различных методологических подходов, каждый из которых, безусловно, обладает определенными достоинствами и преимуществами, хотя, как мы показали выше, не лишен и недостатков.
В главе второй «АНАЛИТИКО-ЭМПИРИЧЕСКАЯ ПАРАДИГМА: ВОЗМОЖНОСТИ И ОГРАНИЧЕНИЯ В ПРОСТРАНСТВЕ ПОЛИТОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ» автор рассматривает становление и развитие аналитико-эмпирической парадигмы политологического исследования, вскрывает ее основные достоинства и недостатки, обосновывает необходимость и возможности ее комплементарного взаимодействия с другими парадигмами.
У истоков бихевиоралистского подхода, являющегося основным в рамках этой парадигмы, стояли американские ученые т.н. Чикагской школы (факультета политических наук Чикагского университета), в первую очередь, Ч.Мэрриам, Г.Госнелл, Г.Лассуэлл, К.Райт, Г.Саймон, Л.Уайт и Ф.Шуман. Их деятельность дала толчок тому явлению, который в истории политиче-ской науки принято называть «бихевиоральной революцией».
Автор отмечает, что вплоть до того, как представители Чикагской школы начали свои политологические исследования, изучение политической науки в США все еще велось посредством изучения истории, философии или юриспруденции. В политических исследованиях господствовал сравнительно-исторический метод, концентрировавший внимание на изучении деятельности формальных политических институтов. Однако дальнейшее развитие политической науки потребовало обратиться к анализу деятельности не только формальных политических институтов, но и неформальных социальных организаций, а также политического поведения людей, которое, как выяснялось, оказывает едва ли не решающее воздействие на деятельность формальных политических институтов. С помощью сравнительно-исторического метода изучение данных проблем представлялось практически невозможным, поэтому в политической науке все большее значение стали приобретать эмпирические исследования, которые прежде отсутствовали.
Основатель Чикагской школы Ч.Мэрриам всячески подчеркивал важность психологии для понимания политических процессов, рассматривая, в первую очередь, влияние поведения людей на политику. Политическое поведение индивидов и групп индивидов выступает, в данном случае, как один из основных объектов исследования политологической науки. Поскольку политические процессы, по мнению Мэрриама, определяются поведением людей, их психологическими и биологическими особенностями, они осуществляются согласно некоторым неизменным закономерностям, которые могут быть изучены при использовании эмпирических методов исследования. Т.е., происходит некий синтез политической науки с психологией и биологией, который условно можно окрестить биополитикой, в центре которой должно находиться изучение влияния индивидуального и группового поведения людей на политическую деятельность. Причем группам индивидов, в данном случае, должно уделяться не меньше внимания, чем отдельно взятым индивидам.
Гарольд Лассуэлл, ставший для бихевиорализма еще более значительной фигурой, чем Мэрриам, направил свои усилия на то, чтобы сместить приоритеты в политической теории, прежде представлявшей собой полуисторическую дисциплину, ориентированную на политические ценности американской демократии, с описательности в сторону подлинно научных методов, образцом которых для него выступала психология. Объединив бихевиоральный подход с психоанализом З.Фрейда и его последователей, Лассуэл выстроил систему политического психоанализа, позволившую получить более адекватное представление о природе политических процессов.
Автор указывает, что бихевиоралисты сделали существенный поворот от идеи либеральной реформы, понимаемой предыдущими авторами в качестве основной цели политической науки, в сторону чисто научного знания, не отягощенного нормативными конструктами.
В качестве двух несомненных требований, выдвигаемых бихевиорализмом к политическому исследованию, оказываются наблюдение и проверка на основании эмпирических данных. При этом проводящий определенное наблюдение исследователь не должен ограничиваться лишь конкретными данными, а обязан использовать все имеющиеся данные, хотя бы значительное их количество.
Однако ориентация на использование максимального количества эмпирических данных отнюдь не означает лишь статистическую направленность бихевиоралистского исследования. Наоборот, бихевиоралисты всегда стремились к тому, чтобы наиболее эффективно соблюсти сочетание количественных и качественных методов исследования, что должно привести, по их мнению, к наибольшей результативности. Для бихевиоралистского подхода всегда была характерна крайне точная постановка вопросов о том, какие цели преследует конкретное исследование, как исследователь предполагает его теоретическое объяснение, наконец, с помощью каких эмпирических данных осуществляется конкретное исследование и каким образом используются эти эмпирические данные.
Ключевой задачей бихевиорализма становится изучение поведения как непосредственной основы происходящих политических процессов, с помощью которой можно выявить их истинную природу. Поведение рассматривается бихевиоралистами как широкая категория, включающая как теорию, так и практическое действие, поэтому его исследование обладает достаточной степенью эффективности, большую, чем при изучении лишь нормативных показателей политики. Таким образом, выносится предложение передать морально-этические вопросы политики в компетенцию философов, а собственно политологическое исследование сосредоточить на изучении особенностей политического поведения людей.
Политический процесс основывается на естественном поведении человека, в первую очередь на присущей человеку воле к власти, которая для любой политической доктрины выступает конечной целью и, в то же время, ключевым средством для воплощения в жизнь пропагандируемых программных установок.
В понимании бихевиоралистов, власть обладает гораздо более широким содержанием, чем то, которым ее наделяли представители классической политической мысли. По сути дела, все политические отношения можно свести к одному знаменателю – стремлению к власти. Не всегда и не везде это стремление к власти осознается теми людьми, которые проявляют его на деле, но в действительности, по мнению бихевиоралистов, именно оно является главной мотивацией любых действий, направленных на завоевание формального или неформального авторитета в какой-либо сфере жизнедеятельности общества, достижение карьерного роста и т.д.
По мнению Лассуэлла, сама политическая система представляет собой совокупность стремлений к власти, поэтому абсурдно любое ожидание от государства построения блага для всех. Государство не есть некий моральный идеал, это поле боевых действий, где происходит столкновение, взаимодействие, соединение и разрыв различных стремлений к власти, отражающих особенности поведения конкретных индивидов.
Таким образом, политическая система представляет собой некий установившийся баланс этих стремлений к власти, который одним стремлениям дает развиться, другие уравновешивает, не допуская перекосов в ту или иную сторону. В случае нарушения баланса между различными силами, стремящимися к власти, политическая система деформируется, в ней начинают преобладать либо чересчур жесткие, централистские и диктаторские, тенденции, либо же власть распыляется, и общество децентрализуется и дезорганизуется, после чего происходит крушение политической системы.
Вслед за З.Фрейдом, можно допустить утверждение, что человеческая природа не только не противится, не только нуждается, но буквально требует создания властных структур. Однако, как и любое другое, это утверждение необходимо эмпирически подтвердить. Ведь очевидно не только то, что люди нуждаются во властных структурах, но и то, что одновременно они выражают стремление к свободе от этих властных структур, которое на практическом уровне выражается в бунтах против власти. Т.е., мы видим, что стремление к свободе столь же присуще человеческой природе, как и стремление к власти, поэтому подавление стремления к свободе может привести к дисбалансу в обществе и к катастрофическим последствиям, нивелировать которые возможно только при помощи государственного насилия.
По мере развития бихевиоралистского подхода укрепилась точка зрения о том, что политологическое исследование все же следует начинать с теоретического анализа, дополняя его эмпирическими данными, что сможет обезопасить исследование от чрезмерного увлечения деталями. Кроме того, теория осуществляет координацию направлений эмпирического исследования, определяя, что именно и каким образом должно быть исследовано, на что следует делать определенный упор.
Автор отмечает, что одной из основных трудностей, сопутствовавших исследованиям в области изучения системы управления классическими политическими теориями, по мнению Мэрриама, было невнимание ученых к экспериментальной области. Это имело под собой несколько негативных последствий. Прежде всего, доступ к подлинному экспериментированию был открыт для тех людей, которые не обладали соответствующей научной подготовкой и требуемыми для этого вида деятельности склонностями, что привело к разработке проблематики политической психологии в негативных условиях. Во-вторых, отсутствовало должное внимание к наблюдению за всеми политическими экспериментами, проводившимися в данный отрезок времени, хотя они были доступны как научному измерению, так и анализу.
Ближе всего к настоящему политическому исследованию стоит непосредственное наблюдение за тем, как люди осуществляют подчинение власти. Именно в этом вопросе наиболее четко и эффективно проявляется политическая наука. Подчинение человека власти, точнее – определенной системе власти, основанной на положениях законодательства, легче всего изучить, и это изучение будет наиболее информативным, в области выполнения правил в сфере безопасности дорожного движения и в области подчинения распоряжениям муниципальных органов. Практический эксперимент в данной области не представляется особенно сложным, но, в то же время, следует отметить, что именно в сфере правил дорожного движения или же подчинения городской и районной администрации, люди демонстрируют значительную степень своеволия, часто стремясь уклониться от выполнения предписаний, отстоять свою правоту либо намеренно изменить ход событий в свою пользу.
Как отмечают бихевиоралисты, классическая политическая теория, основанная на нормативных утверждениях, сама по себе не в состоянии предоставить какую-либо иную модель управления обществом, чем утверждение этих нормативных правил с помощью силы, будь то сила государственной власти, революционной партии или класса. Политология же, опирающаяся на методы естественных наук, привлекает для организации управления обществом психологию, биологию, генетику.
Автор пишет, что к концу 1960-х гг. ряд ученых, среди которых наиболее заметной фигурой был Д.Истон, заговорил о «постбихевиоральной революции», идущей на смену бихевиорализму. Социально-экономические и политические кризисы второй половины ХХ века вызвали потребность в критике прежней политической науки, в том числе и бихевиорализма, который, начав с опровержения нормативных политических теорий, со временем сам стал принимать черты новой ортодоксии.
Как подчеркивает Д.Истон, постбихевиоральная революция направлена в будущее, отнюдь не являясь всего лишь реакцией на бихевиорализм. Движет постбихевиорализмом все то же стремление развивать политическую науку, но отнюдь не за счет отрицания предыдущего опыта, накопленного представителями других направлений и школ политологии, в том числе и бихевиорализма. Для постбихевиорализма характерно как отсутствие единообразных политических убеждений его приверженцев, так и отсутствие четких методологических обязательств.
Ошибкой бихевиорализма было то, что описание и анализ фактов, получаемых эмпирическим путем, ограничивали возможности исследования, более того – делали недоступным понимание этих фактов в более широком смысле. Зацикленность на эмпирических исследованиях ведет к тому, что политическая наука оказывается в зависимости от сохранения исследуемых социальных условий, что делает ее подспудной сторонницей консервативной модели. Задачей постбихевиоральной революции, по мнению Истона, является ликвидация «замалчивания», что позволит решить реальные политические проблемы, стоящие перед обществом.
Истон подчеркивает, что, как бы того не хотелось последователям бихевиорализма, наука никогда не может быть полностью объективной и нейтральной в своих оценках. Поэтому неотъемлемым объектом исследования для политической науки является изучение ценностных предпосылок. «Историческая роль интеллектуалов, - пишет Истон, - состоит и должна состоять в том, чтобы защищать гуманистические ценности цивилизации. В этом их уникальная задача и обязанность. Иначе они превратятся просто в техников, мастеровых по частичному ремонту общества»[6]. Современная наука должна отражать всю полноту существующих в обществе социальных конфликтов, предлагать пути и способы их разрешения. Чистый объективизм и нейтральность не только невозможны, но и вредны для исследователя, поэтому Истон указывает на неизбежность и желательность политизации исследователя, работающего в направлении политологии, да и шире – остальных социальных наук.
Таким образом, постбихевиоралисты, как и их предшественники, направили свое внимание на переосмысление политологической науки, при этом не отвергая наработки исследователей других направлений. Главным для представителей постбихевиорализма стало приспособление политической науки к реальным потребностям современного общества, поэтому была подвергнута критике позиция бихевиоралистов, стремящихся абстрагироваться от насущных проблем и предлагавших оценочно-нейтральную модель политологического исследования.
Корректировка исследовательского подхода, выработанного бихевиорализмом, должна состоять в том, чтобы отказаться от поиска правильных методов исследования политики и сосредоточить основное внимание на решении политических задач, наиболее остро стоящих перед современным обществом.
В главе третьей «ИНСТИТУЦИОНАЛИЗМ КАК ОБЪЕКТИВИСТСКАЯ ПАРАДИГМА: ТРАЕКТОРИИ КОМПЛЕМЕНТАРНОСТИ» автор рассматривает институционалистское направление в политологическом исследовании, связанные с ним теории неоинституционализма, рационального и общественного выбора в контексте проблемы поиска моделей их взаимодействия с другими парадигмами.
Одной из центральных проблем современной политологии является изучение политических институтов. Многие исследователи сходятся во мнении, что изучение институтов даже является главной задачей политической науки, и что политология смогла выделиться в самостоятельную научную дисциплину в числе прочих социальных наук именно благодаря тому, что сосредоточила свое внимание на рассмотрении институтов. Таким образом, в основе институционализма лежит изучение и сравнение политических институтов, различных форм государственного устройства и управления, конституционных и правовых систем.
Изучение политических институтов занимало первостепенное место в классической политической теории, развивавшейся под влиянием античной философии и философии Просвещения. Позиции классической политической теории существенно пошатнулись в связи с ростом влияния позитивизма и т.н. «поведенческой революцией» в политической науке. Направления политологии, получившие распространение в середине ХХ века, отодвинули изучение политических институтов на второй план. По мнению исследователей, во многом этому способствовали и события, происходившие в первой половине ХХ века в Европе, в частности, революция в России и установление сталинского тоталитарного режима, фашизм и нацизм в странах Центральной и Южной Европы. Роль формальных политических институтов оказалась сильно приниженной, что побудило многих ученых отойти от их изучения и сосредоточить внимание на иных аспектах политической науки.
Автор указывает, что возрождение интереса к политическим институтам произошло в 1980-е гг., в его основе лежало несколько причин, среди которых, как мы можем предполагать, были: во-первых, сдача марксизмом и бихевиоризмом тех позиций, которые они прежде занимали в социальных науках; во-вторых, крах гипотезы о конвергенции, вместо которой в большинстве развитых стран Запада были обнаружены существенные различия в социальной структуре, в политической мобилизации и политическом позиционировании отдельных социальных групп.
Институционализм достаточно четко позиционировал себя как либерально-демократическое направление, ориентированное, в первую очередь, на исследование демократических систем. Порядок и свобода выбора были провозглашены основными критериями оценки той или иной модели политического устройства. Последнее рассматривалось во всех ипостасях, включая проблематику соотношения порядка и выбора, индивидуальных и социальных интересов, различных ветвей власти, права и политики и т.д. Последователи институционализма отмечали, что функционирование политических институтов является результатом реализации норм и ценностей демократической системы.
Институциональный подход основан на признании связи любой отрасли политической теории с политическими институтами, изучению которых, по мнению представителей данной концепции, должно уделяться основное внимание. Политические институты чаще всего определяются современными исследователями, в частности, Б.Ротстайном, как «правила игры», в свою очередь, разделяемые на «формальные» и «неформальные».
В качестве главной характеристики политических институтов в политологии принято рассматривать продолжительность их существования, поскольку если бы политические институты существовали кратковременно и могли изменять свою форму и содержание по инициативе агентов в кратковременные сроки, исчезла бы сама необходимость в институциональном анализе. Таким образом, можно говорить об институциональной стабильности, объяснение которой в политологии происходит, исходя из нескольких подходов.
Исторический подход ставит институциональную стабильность в зависимость от существования власти. Правящие группы отличаются стремлением к приспособлению политических институтов для удовлетворения своих нужд, в первую очередь – потребности в сохранении своего властного могущества и его укреплении. Полное изменение структуры политических институтов не представляется возможным.
С позиций экономического подхода политические институты определяются как некие точки равновесия, в существенном изменении которых не заинтересован никто, поскольку это чревато, во-первых, неопределенностью чрезмерно длительной перспективы изменений, а во-вторых, нежеланием расходовать средства, которые уже затрачивались на подготовку институциональных агентов в рамках существующих институтов. Фактор высоких затрат ставится сторонниками экономического подхода на первое место в объяснении причин институциональной стабильности.
Автор отмечает, что вскоре после окончания Второй мировой войны институционализм обнаружил ряд слабых черт, вызванных его явной демократической ангажированностью. C.Хантингтон пишет, что институционалисты, в силу их чрезмерной веры в демократическую систему, не смогли понять степень расхождения институционалистской теории и практики[7].
Анализ конституций и конституционных систем с позиций институционализма предполагал, что демократические принципы, означенные в конституциях, реализуются на практике. Однако политические реалии показали множество противоположных примеров. Советский Союз с демократической конституцией сложно назвать демократическим государством, тем более не подходят под это определение многие развивающиеся страны Азии, Африки и Латинской Америки, которые копировали американскую или европейские модели государственного устройства, конституции, но в действительности представляли собой диктаторские режимы, деятельность которых явно противоречила принципам демократии.
Б.Г. Питерс подчеркивает, что для понимания современной политической теории важнейшее значение имеет определение различий между старым и новым институциональным анализом[8]. Прежний институционализм сосредотачивал свое внимание на изучении формальных характеристик политических институтов, прибегая, в первую очередь, к описательным методам. Новый институционализм, чье становление пришлось на период после «поведенческой революции» в политологии, поставил во главу угла не описание политических институтов, а изучение вопросов их практической деятельности. В этом отражается влияние бихевиорализма, и хотя новый институционализм не уделяет существенного внимания изучению поведения отдельных индивидов, отклики бихевиоралистского подхода чувствуются, во-первых, в исследовании поведения политических институтов, а во-вторых, в активном использовании количественных методов и дистанцировании от описательных методов старого институционального анализа.
Политические институты в рамках неоинституционалистских концепций рассматриваются как продукты взаимоотношений формальных норм и неформальных правил, в результате пересечения которых происходит образование сложных форм организационных отношений и взаимодействий. В принципе можно говорить о том, что неоинституционализм проводит анализ всех государственных и социетальных институтов, от которых зависит формирование выражения участниками политического процесса своих интересов и позиционирование их в отношении других акторов по вопросу власти. Нормы проведения избирательных кампаний, организационная структура политических партий и отношения между ними, профессиональные союзы и их позиционирование на политической сцене, а также взаимоотношения партий и профсоюзов с государственной властью представляют особый интерес для неоинституционалистских концепций.
Позитивным фактором неоинституционалистского подхода является то, что он выходит за рамки изучения европейских и американской демократий, в которых находился старый институционализм, и распространяет свой политический анализ на другие государства, включая развивающиеся страны. Актуальность неоинституционализму придали события, последовавшие за распадом советского блока и прекращением «холодной войны». На первый взгляд, политические и экономические реформы в бывших социалистических странах лишь доказали преимущества демократической системы, либеральных ценностей и, как следует из этого, институционалистской теории. Однако, вместе с крушением диктаторских режимов и установлением в экс-социалистических государствах демократий, в современном мире можно наблюдать расцвет таких явлений как сепаратизм и религиозный фундаментализм, терроризм, политический экстремизм.
Теория рационального выбора также пользуется в современной политологии существенным влиянием. Основаниями для теории рационального выбора послужили экономическая теория и политическая теория в ее позитивистском переложении. Под рациональным выбором в данном случае понимается «поведение, соответствующее предпочтениям индивида. При этом сами предпочтения должны удовлетворять минимальным условиям соответствия, таким, как транзитивность»[9].
Начало применения теории рационального выбора в политологии связывают с именем Э.Даунса, опубликовавшего в 1957 году работу «Экономическая теория демократии», посвященную поведению избирателей во время выборов. Постепенно теория рационального выбора из области политэкономии перешагнула в политическую сферу, продемонстрировав свою исключительную эффективность при изучении политических институтов. Ряд исследователей выделяет в рамках теории рационального выбора теорию социального выбора как анализ совокупности предпочтений и теорию игр как анализ взаимодействий. Теория социального выбора, рассматривая, к примеру, модель «государства всеобщего благоденствия», указывала, что оно представляет собой суждение конкретного индивида о том, как соотносится благосостояние общества в целом с благосостоянием конкретных личностей.
В рамках теории рационального выбора политические институты анализируются на двух различных уровнях. Рассматриваются вопрос о результатах деятельности политических институтов и о форме политических институтов, точнее о том, почему те или иные политические институты приняли определенную форму. Изучение результатов деятельности институтов претворяет второй уровень анализа, который представляет собой более углубленное исследование.
В центре внимания теории рационального выбора находится взаимодействие индивидов, обладающих собственными четко выраженными представлениями. Таким образом, можно охарактеризовать данный подход как методологический индивидуализм. В основе методологического индивидуализма теории рационального выбора лежат концепции Т.Гоббса, Б.Мандевиля, А.Смита, А.Фергюсона. Несомненно влияние на теорию рационального выбора утилитаристской концепции И.Бентама, а также взглядов А.Маршалла, рассматривавшего высокую роль взаимного обмена между индивидами, происходящего в обществе.
Автор отмечает, что в теории рационального выбора рациональности индивида придается универсальное значение, что заставляет проводить параллели с экономической теорией, поскольку все индивидуальные акторы, участвующие в политическом процессе (от рядовых избирателей до депутатов и президентов) следуют экономическому принципу сравнения предельной выгоды и предельных издержек, что придает политическому процессу характер рыночных отношений. Американский экономист Дж.Бьюкенен, рассуждая о политике, подчеркивает, что она представляет собой достаточно сложную систему обмена между индивидами, которые стремятся к реализации частных целей, поскольку посредством обычного рыночного обмена данная реализация не представляется возможной.
Анализ воздействия политических институтов на осуществление тех или иных решений можно назвать ключевой характеристикой теории рационального выбора. Изучение политических институтов проводится с помощью установочной модели, эффективность которой иллюстрируется возможностью построения адекватных реальности институциональных моделей.
Теория рационального выбора отличается тем, что применяет установочную модель к изучению механизмов взаимодействия различных ветвей власти, рассматривая такие политические институты как президент, парламент и суд не в отрыве друг от друга, а, наоборот, во взаимосвязи. Такой подход получил особенное распространение в 1990-е гг., когда американские политологи уделили значительное внимание созданию моделей, обеспечивающих взаимодействие Президента, Конгресса и судебных органов США.
Автор отмечает, что следующим уровнем политологических исследований в рамках теории рационального выбора является изучение форм, принимаемых политическими институтами, и причин, повлекших за собой принятие тех или иных форм. Как правило, политические институты рассматриваются как некие неизменные величины, тогда как и они склонны к различным изменениям, что побуждает исследователя к поиску причин, лежащих в основе этих тенденций к переменам формы. Для этого в рамках теории рационального выбора используется модель институциональной стабильности, основанная на соответствии двум требованиям – возможности участников политического процесса способствовать изменению институтов и объяснения отсутствия стремлений политических акторов к этому изменению.
Таким образом, подчеркивает автор, теория рационального выбора достаточно эффективно проявляет себя в исследовании столь важного вопроса как воздействие институциональных структур на политическую жизнь различных государств. Пространство для применения теории рационального выбора лежит в гораздо более широкой плоскости, чем либеральная демократия американского или европейского типов. В частности, с использованием методологии рационального выбора происходит изучение таких важных вопросов как современные вооруженные конфликты, мятежи и революции в различных странах мира, межнациональные противоречия. Все эти проблемы требуют действенного и обстоятельного анализа.
Эффективность теории рационального выбора очевидна в изучении взаимодействия избираемых органов власти с бюрократическими структурами, причем в данном вопросе положения теории обладают значительной степенью универсальности и могут применяться к различным политическим системам.
Автор пишет, что даже при существующих недостатках и непроработанных проблемах, институциональный анализ играет крайне важную роль в сложившейся к настоящему времени политологической науке. Он уравновешивает сильный индивидуалистический крен, присутствующий в политологии со времени «поведенческой революции», приведшей к рассмотрению особенностей и проявлений индивидуального и массового поведения как более важной темы исследования, чем изучение политических институтов.
Глава четвертая «НЕОМАРКСИЗМ: АНТРОПОЛОГИЗМ И КРИТИЦИЗМ В РАКУРСЕ КОМПЛЕМЕНТАРНОСТИ И СОЧЕТАЕМОСТИ» посвящена выяснению парадигмальной специфики неомарксизма и возможностей его сочетания и комплементарного взаимодействия с иными существующими парадигмами.
Начало творческой интерпретации марксистского учения было положено еще в первой половине ХХ века. Среди предшественников неомарксизма следует отметить Д.Лукача, К.Корша, А. Грамши. Труды этих политических теоретиков и практиков имели важное значение для формирования неомарксистских политологических концепций. Но главную роль в становлении неомарксистской парадигмы сыграли ученые, работавшие в рамках т.н. «Франкфуртской школы». Разработанные ими концепции оказали существенное влияние на всю современную критическую мысль, причем не только леворадикальную.
Вопросы, поднятые неомарксизмом, имеют определяющее значение для современного общества. Сложно согласиться с тем, что сегодня крайне важна постановка таких проблем как одномерность человека, отчуждение, противостояние свободы и тоталитаризма, технократии и стремления к защите окружающей среды от катастрофических последствий научно-технической революции. Разумеется, этот спектр проблем невозможно рассмотреть в рамках одной лишь политологии, поэтому исследовательские интересы представителей Франкфуртской школы лежали на пересечении сразу целого ряда научных дисциплин – социальной философии, социологии, психологии, культурологи, экономики.
Автор пишет, что неомарксизм стал ответной реакцией ряда западных интеллектуалов на вызовы и противоречия ХХ века, в первую очередь – на приход к власти в ряде государств Европы тоталитарных режимов, что вызвало необходимость в анализе феномена тоталитаризма. Вторым главным направлением неомарксистских исследований стало изучение отчуждения и одномерности человека в современном капиталистическом обществе, в связи с чем потребовалось пересмотреть традиционные марксистские взгляды на пролетариат как субъект революционного преобразования общества.
Для понимания политологической концепции Франкфуртской школы необходимо остановиться на анализе исторического развития общества, который, в частности, был дан М.Хоркхаймером и Т.Адорно в работе «Диалектика просвещения» (1947), посвященной выявлению причин репрессивных тенденций современного общества в историческом опыте предшествующих эпох. Рассматривая человека как антропологически единый вид, авторы подчеркнули, что если прежде человек был слит с природой, являясь ее частью, то по мере развития разума отношения человека и природы преобразовались, природа стала восприниматься человеком как объект воздействия, которое приобрело форму господства.
В исчерпавшей свои возможности идеологии просвещения как продукте раннего этапа развития капиталистических отношений, рациональность приобрела иррациональные формы, превратившись в новую мифологию, позволившую тотально подчинить и закрепостить человека. Эта мифология, как подчеркнули Хоркхаймер и Адорно, приобрела несомненные черты коллективного безумия, наиболее отчетливо проявившиеся в политической практике тоталитарных режимов ХХ века, которые были определены философами Франкфуртской школы как логический финал европейской традиции господства и подчинения, заложенной Просвещением.
Представители критической теории не соглашались с механическим переносом законов природы на социальную действительность. В частности, Ю.Хабермас указывал, что ориентация на естественнонаучные методы игнорирует социальных акторов, фактически определяя их как пассивные элементы, действующие в полном согласии с естественными законами природного мира[10]. Позитивистская парадигма, принятая на вооружение социальными науками на рубеже XIX – ХХ вв., с точки зрения неомарксистских авторов, фактически явилась идеологическим инструментом господствующих в обществе слоев, поскольку рассматривала существовавший социальный порядок как естественный, установленный природой и, соответственно, не нуждающийся не в критике, не в изменении. В частности, ссылки на естественные науки, которые позитивисты брали за образец для наук социальных, способствовали переносу принципов внутривидовой конкуренции, господствующей в животном мире, в человеческое общество.
«Обратным вариантом» позитивизма на практике становился и традиционный марксизм с его чрезмерным акцентированием внимания на экономических аспектах жизни общества. Несмотря на провозглашаемые марксизмом цели освобождения человека и общества, преодоления отчуждения и эксплуатации, практика государств, в которых марксизм оказался в середине ХХ века господствующей идеологией, свидетельствует о том, что из классического марксизма при некоторой его модификации в ленинистском варианте вырастали не менее жесткие варианты тоталитаризма, чем из социал-дарвинистских концепций.
По мнению К.Касториадиса, в марксизме исторически сосуществовали две составляющие. Первая, революционная, заключена в работах раннего Маркса и ряда его последователей (Л.Троцкого, Р.Люксембург, Д. Лукача) и характеризуется в понимании философии как средства не объяснения, а изменения окружающего мира. Вторая составляющая, утвердившаяся в качестве официальной версии марксизма, фактически восстановила и укрепила капиталистическое общество, провозглашая рационализм, позитивизм и сциентизм основополагающими принципами идеологии и практики[11].
Представители Франкфуртской школы утверждали, что задача философов заключается в том, чтобы создать критическую теорию общества, способную выявить и объяснить все изъяны современного общества, наметить горизонты исправления этих недостатков и мобилизовать угнетенные слои населения на борьбу за преобразование общества в их интересах. Одновременно критическая теория направляла бы острие своей критики против традиционной теории, т.е. науки. В отношении последней М. Хоркхаймер высказывался как об упорядочении фактов сознания индивидов, делающем возможным ожидание правильных результатов в правильном месте пространства и времени, причем это определение применялось Хорхаймером как к естественным, так и к гуманитарным наукам.
Предпосылки такой критической теории содержались в марксизме, но требовалось его творческое развитие, выборочное применение его элементов, а отнюдь не догматическое следование, присущее ленинистской традиции. Выражаясь словами Д.Лукача, на которого ориентировались представители Франкфуртской школы, настоящий марксист должен сохранять верность не содержанию марксизма, а лишь марксистскому научному методу[12].
В понимании Г. Маркузе подлинно марксистский подход к развитию общества заключается в теоретическом обосновании радикального действия, освобождающего существующую реальность для освобождения человека, преодоления его отчуждения. Поэтому ход развития общества для неомарксистов ставится в непосредственную зависимость от волевых целеполаганий человека, что в корне противоречит фаталистическим концепциям ортодоксального марксизма с его приматом исторической предопределенности.
Преодоление недостатков марксистской теории Маркузе усматривал в разрушении концепции исторического прогресса, согласно которой основы будущего общественного строя всегда находятся в настоящем. Для подлинной радикализации социальной критической теории необходим разрыв с предшествующей социальной системой.
Более поздний и переработанный вариант неомарксистской критической теории предложил Ю.Хабермас – представитель младшего поколения Франкфуртской школы. Критическую теорию Хоркхаймера и Адорно Хабермас соединил с теорией демократии, что позволило преодолеть присущий теоретическим построениям Франкфуртской школы негативизм, который мало способствовал дальнейшему развитию критической теории как основы для социально-политического проектирования. Принимая важнейшие положения Маркса и подчеркивая необходимость в реконструкции теории исторического материализма, Хабермас, тем не менее, сделал из анализа марксизма определяющий вывод о том, что Маркс проигнорировал различия, существующие между трудом и социальным взаимодействием, оставив последнее без внимания. Ограниченность марксизма заключается в том, что деятельность человека он сводит исключительно к его трудовой активности, игнорируя все остальные многочисленные аспекты человеческого существования.
К.Касториадис видит причины упадка марксистской политической теории в превращении ее в законченную систему, которая (в лице ортодоксального марксизма) быстро стагнировала и лишила себя возможности к дальнейшему творческому развитию. Претензия на абсолютное постижение исторического процесса свидетельствовала, по мнению исследователя, только о непонимании и незнании истории, что легко можно подтвердить последствиями превращения теории в абсолют, которые мы можем наблюдать на примере трансформации марксизма в догматическое и некритическое учение в социалистических странах.
Концепт завершенной и окончательной теории, не подлежащей критическому осмыслению, химеричен по определению. Все происходящие в обществе процессы, исторические события, политическое поведение индивидов претендующая на абсолютную истину теория стремится подчинить своим построениям, то же, что расходится с ее постулатами, не подтверждает, тем более, опровергает их, подвергается остракизму.
Идеи завершенной политической теории по образцу ортодоксального марксизма, у Касториадиса противостоит понятие praxis, которое, однако, не является тождественным обычной социальной практике, поскольку в его основе лежит новый вид знания, характеризующийся фрагментарностью и временностью. Изменения praxis-а основываются на новом опыте, при этом главной задачей этой перманентной модификации становится превращение современного общества в автономное общество, развитие которого характеризуется ситуативностью.
К.Касториадис отождествляет подлинную демократию с автономией, ставящей индивидуальную и коллективную свободу в отношения взаимозависимости. Для любого общества характерна самоорганизация, пусть и не осознающая себя. Процесс организации индивидов в социум происходит путем создания неких воображаемых социальных обозначений (significations imaginaires sociales), которые позволяют познавать и преобразовывать окружающую действительность. Однако познание мира не может быть завершенным и полным. Претензия на полное познание и подчинение мира привело к гетерономному обществу, характеризующемуся наличием господства и угнетения. Идеология гетерономного общества на первом периоде его существования имела религиозный характер, связывая в единое целое генезис общества и генезис мира в целом. Но и современное общество, якобы являющееся секуляризованным, происхождение мира и социальное устройство связываются с помощью позитивистских принципов, утверждающих единство законов развития природы и общества.
Происходящие конце ХХ века в мире глобальные социально-экономические, политические и культурные изменения способствовали значительному расширению неомарксистской политической теории за счет привлечения элементов других направлений современной политической философии и политологии. Больше всего точек соприкосновения наблюдается у неомарксизма с рядом постмодернистских концепций. Известно, что многие постмодернистские философы либо являлись марксистами в определенный период (Ж.Бодрийяр, Ж.Ф.Лиотар), либо так и остались ими, подчеркивая свою марксистскую политическую и теоретическую ориентацию (Ж.Делез, Ф.Гваттари). Ряд неомарксистских исследователей предпринял шаги к сближению неомарксизма с постмодернистскими построениями.
Ф.Джемесон, которого в равной степени можно отнести и к неомарксистскому, и к постмодернистскому направлениям, подчеркнул, что единственной теорией, способной в наиболее полной и адекватной степени раскрыть суть происходящих в современном обществе процессов, является марксизм. В современном обществе, как отмечает Джемесон, наблюдается экспансия культуры, связанная с ее проникновением во все сферы человеческой деятельности, при этом реальность подменяется симулякрами, поверхностными копиями, тогда как в сфере производства на смену производительным технологиям приходят «новые технологии», способствующие культивированию симулякров – к примеру, компьютерная индустрия, продукция которой направлена на создание виртуальной реальности.
В качестве главного средства преодоления постмодернизма Джемесон рассматривает «познавательные карты», помогающие людям определить их действительное положение в современном пространстве. Не сложно провести параллели между «познавательными картами» Джемесона и «классовым сознанием» традиционного марксизма. Открытие «познавательных карт»/формирование нового классового сознания позволят людям эпохи позднего капитализма организоваться для совместной деятельности и борьбы против новых форм эксплуатации.
В отношении философии и, шире, гуманитарного знания, неомарксистские исследователи подчеркивают необходимость направленности его не на объяснение, а на изменение существующей действительности. Поэтому политическая теория должна иметь неразрывную связь с непосредственной практикой. В центре внимания неомарксистских концепций находится проблематика отчуждения. Отчуждение присуще обществу, в котором присутствуют отношения господства-подчинения. Преодоление отчуждения связывается неомарксистскими теоретиками с коренным переустройством общества.
Неомарксистские концепции, несмотря на некоторую категоричность и неоднозначность, оказали существенное влияние на современную политическую мысль, причем не только левого и леворадикального направления. Происходящие в современном обществе социально-политические процессы во многом подтверждают правоту исследователей, работающих в неомарксистском направлении.
В главе пятой «ПОСТМОДЕРНИЗМ В ПОЛИТОЛОГИИ: ПАРАДИГМА УНИВЕРСАЛЬНОГО ПЛЮРАЛИЗМА» рассматривается в аспекте взаимодействия с другими парадигмами постмодернизм как одна из важнейших парадигм современного гуманитарного знания, характеризуются основные политологические концепции, развивающиеся в рамках постмодернизма.
Отдельные исследователи характеризовали постмодернизм как вызов культуре, базирующейся на идеалах Просвещения, по мнению других, в постмодернизме, в первую очередь, следует видеть ответ неолиберализму и вызванному им процессу «столкновения цивилизаций»[13]. Если для одних исследователей постмодернизм представляется обществом плюрализации и мультикультурализма (и здесь они ссылаются на социально-политические реалии стран Запада с растущей демократией, толерантностью в отношении различных национальных, культурных и сексуальных меньшинств, вниманием к проблемам охраны окружающей среды), то другие видят в нем возрождение традиций, уничтожавшихся в эпоху модерна (ссылаясь, опять же, на пример возвращения к консервативным ценностям, в особенности – в современном американском обществе). Аналогичным образом, как совершенно полярные крайности, трактуется постмодернизм и в отношении научно-технического прогресса – одни связывают с ним дальнейшие технические инновации, тогда как для значительной части исследователей постмодернизм - общество, в котором будет положен конец технократии, на смену сциентизму придет гармония человека с природой. Применительно же к гуманитарному знанию понимание постмодернизма также варьирует от возвращения к традиции, поколебленной модернизмом, до продолжения модернистского отрицания опыта прошлого, причем - более радикального отрицания.
Автор утверждает, что корни постмодернизма уходят в конец XIX – начало ХХ вв., когда в европейском сознании происходил процесс разочарования в традиционных культурных ценностях, позитивистская наука теряла свой авторитет, равным образом, как и классические направления в музыке, изобразительном искусстве, литературе. Кризис ценностей привел к процессу выстраивания линии критики, и даже отрицания всего европейского рационализма, в связи с чем под сомнение ставились такие ключевые для европейской цивилизации идеи как исторический прогресс, техническое развитие, приоритет западной цивилизации над восточными и т.д. Тем самым была поставлена под удар вся система знания, сформировавшаяся в эпоху Просвещения.
Процесс формирования и развития постмодернизма в западной философии, культуре, гуманитарных науках, происходил постепенно, в нем можно усмотреть влияние философских построений Л.Витгенштейна, Ф.Ницше, Ч.Пирса, Ф. де Соссюра, М. Хайдеггера.
Постмодернистская парадигма в гуманитарных науках наиболее четко проявила себя во второй половине ХХ века, сопровождавшейся «холодной войной» ядерных держав, внутренними противоречиями в странах как капиталистических, так и «восточного блока», массовыми движениями протеста на Западе, все более переходящими из сферы чисто политической в область образа жизни (экологическое, феминистское, пацифистское, автономистское движения, выросшие из молодежных движений протеста 1960-х – 1970-х гг.). Существенное изменение политического климата в мире, переоценка ценностей предыдущих поколений молодежью заставили во многом отказаться от прежних, привычных схем объяснения происходящих политических процессов.
Становление постмодернистской парадигмы в современной политической науке во многом оказалось связанным с влиянием постструктурализма, в первую очередь – французского. «Официальное» возникновение постструктурализма связывается с лекцией, прочитанной в 1966 году французским философом Жаком Деррида, который в своих работах свел язык, а затем и все социальные институты, включая институты политические, к тексту. В отличие от структуралистской теории, рассматривавшей язык как выражение упорядоченности, Деррида представил язык как беспорядок и нестабильность, для которой характерно отсутствие каких бы то ни было законов. Острой критике Деррида подверг логоцентризм, господствовавший в западной философии с античного времени.
Если применительно к литературе Деррида настаивал на «освобождении» письма, применительно к театру – на ликвидации «диктатуры автора» и предоставлении актерам возможности действовать на сцене по собственному усмотрению, то в отношении общества в целом речь идет об освобождении от идеологического диктата господствующего дискурса. Если приложить эту схему к политическим наукам, то мы увидим стремление к освобождению от власти «авторитетных» концепций, претендующих на универсальность и истинность. Важнейшее значение преобладает децентрализация как освобождение от «ига» центра, с которым связано отсутствие плюрализма. Не случайно концепция Дерриды нашла свое выражение в идеях антиавторитарного социализма, которые пропагандировались некоторыми его последователями, совмещавшими постмодернизм с неомарксистскими взглядами.
Практика деконструктивизма стала сильным ударом по основным категориям западной политической мысли, поскольку поставила под сомнение все ее ключевые понятия, включая рационалистическую логику капитализма, государственность, а также исторически сформировавшиеся теории и практики сопротивления господствующей системе.
Джон Бренкман, Фредрик Джеймсон, Фрэнк Лентриккия, Майкл Рьян и Гайятри Спивак предложили собственные концепции, соединявшие отдельные постструктуралистские положения с неомарксистскими теориями[14]. Можно говорить о том, что постструктурализм, как французский, так и американский, всегда относился с определенной симпатией к марксизму, используя, разумеется, не всю его доктрину, а лишь отдельные тезисы, да и то посредством интерпретации их Л.Альтюссером, представителями Франкфуртской школы или А.Негри.
М.Рьян в своей работе «Марксизм и деконструктивизм», опубликованной в 1982 г., проводит параллели между философией деконструктивизма и анархическими тенденциями, присущими движению новых левых[15]. Как считает Рьян, обоим направлениям в конечном итоге присущи схожие черты, в частности приоритет плюрализма над авторитарным единством; приоритет критики над подчинением; отрицание власти и господства во всех формах; признания принципа различия в противовес тождеству.
Как отмечает автор, одним из первых современное общество как постмодернистское охарактеризовал Жан-Франсуа Лиотар, опубликовавший в 1979 году свою знаменитую работу «Состояние постмодерна», в которой попытался дать адекватный анализ существующей действительности и ее отличиям от реалий предшествовавшей эпохи, рассматривая проблему трансформации знания в современном обществе.
Общественным наукам, сформировавшимся в период XIX – ХХ вв., по мнению Лиотара, было присуще методологическое расхождение, разделяющее дискурс об обществе на два вида, связываемых, соответственно, с представлениями, берущими начало от школы Толкотта Парсонса, и с марксистской традицией. Если упростить до предела суть данного методологического расхождения, то его можно свести к дискуссии о том, представляет ли общество собой единое целое или же оно является разделенным.
Как считает Лиотар, мир открывается человеку в виде историй, рассказов о нем, которые философ называет «повествованиями», или нарративами. Причем нарративы присутствуют во всех без исключения сферах жизнедеятельности, даже в естественных науках. Следовательно, и такие образующие основы общества как религия, идеология, искусство, наука, также представляют собой «великие повествования» - метанарративы, поддерживающие существование современного общества и придающие ему легитимность. В обществе модерна, Нового времени, основы которого были заложены идеологией Просвещения, считалось необходимым подвести все стороны жизни под «иго» одного «единственно правильного» метанарратива. В качестве таких метанарративов, предлагавшихся эпохой Нового времени, назывались христианство, социализм, капитализм.
В ХХ веке, после радикальных изменений, произошедших в общественной и культурной жизни, метанарративы были поставлены под сомнение. Произошли значительные изменения в самом статусе знания, чему способствовало вхождение общества из индустриальной эпохи в постиндустриальную, а культуры, философии, науки – в состояние постмодерна.
В постмодернистском обществе, которое самой своей природой отрицает метанарративы, на первое место выходят малые нарративы, точнее – множество малых нарративов. Происходящая в обществе постмодерна деконструкция великих повествований эпохи Просвещения ведет к равному восприятию малых нарративов, пусть даже малосовместимых или вообще не совместимых между собой. Если применить эту схему конкретно к политической теории, то можно сделать вывод, что политическая теория в обществе постмодерна отказывается от притязаний на статус некоего «великого повествования», претендующего на универсальность и истинность, и принимает плюралистичную и менее авторитарную форму совокупности множества малых нарративов. Постмодернистское общество признает равные возможности существования различных научных концепций, различных моделей поведения индивидов, что делает его, несомненно, менее авторитарным и более толерантным, чем общество, в котором господствовали «великие повествования».
Одним из главных направлений постструктуралистского исследования стало изучение феномена власти, которое предпринял Мишель Фуко, использовавший богатый материал своих исследований в области истории психиатрии и пенитенциарной системы, на примере которых он показывает эволюцию форм власти со Средних веков и до настоящего времени.
Традиционной «истории идей» Фуко противопоставляет новый подход, который он называет «археологией знания». Философия, в том числе и политическая, не может ссылаться на некую единую истину, которая раз и навсегда была установлена и не подлежит сомнению, поскольку философское мышление заключается в сомнении – как в себе, так и в иных философских системах. Следует прислушиваться к многообразию, а не к единой и универсальной «истине»[16].
В качестве расширенного продолжения «археологии знания» Фуко формулирует «генеалогию власти», объектом рассмотрения которой становятся взаимоотношения власти и знания. Наибольшей властью, по мнению Фуко, обладают самые престижные формы знания, в частности, наука, которую, вследствие этого, надлежит подвергнуть обстоятельной критике. Происхождение современной гуманитарной науки Фуко напрямую связывает с экспансией средств надзора над индивидами и обществом в целом.
Важное место в постмодернистском направлении в гуманитарных науках занимают исследования П.Бурдье. В отличие от господствовавшего в традиционной политической науке утверждения, что задачей теоретика является лишь объяснение происходящего, Бурдье рассматривает исследователя, работающего в направлении политической науки как непосредственно вовлеченного в социальную реальность, в процессы ее конструирования. Главным для Бурдье оказывается фиксация результатов, произведенных ситуацией, в которой проходило наблюдение, на само наблюдение. Исследователь, во-первых, должен оставить позицию стороннего наблюдателя, цель деятельности которого сводится лишь к объяснению определенных явлений, и который обладает неким универсальным знанием относительно происходящего, а во-вторых, - перейти от незаинтересованного понимания предмета исследования к заинтересованному пониманию, подтверждаемому практикой эмпирических исследований.
Социально-политические и культурные трансформации, произошедшие в жизни постиндустриальных обществ Запада во второй половине ХХ века, предоставили возможность для существования плюрализма мнений. Многие проблемы, на которые прежде существовало лишь несколько допустимых точек зрения, получили освещение с качественно иных позиций. В данном случае речь идет о феминистском понимании теории политики. Если прежде феминистское движение рассматривалось исключительно как движение женщин за завоевание равных прав с мужчинами, за присутствие в органах власти, бизнесе и армии, то сегодня феминизм поднимает гораздо более серьезные вопросы, в частности – проблему права женщины не только на равенство с мужчиной, но и на свою «инаковость», а следовательно – и на принципиально иное восприятие происходящих в обществе социально-политических, экономических и культурных процессов.
Патриархальное общество можно назвать фаллоцентрическим, причем фаллоцентризм в данном случае тождествен дерридианскому понятию логоцентризма. Деррида прямо говорит о «фаллологоцентризме», определяя фаллос как наиболее подходящий символ логоса. Ориентированные на постмодернистскую парадигму феминистские концепции, вслед за Деррида, говорят о фаллоцентризме, рассматривая современные политические институты, идеологии, науку и культуру (отчасти) как порождения фаллоцентризма.
Для того, чтобы современная политическая теория преодолела «мужской шовинизм» и вышла за пределы навязанной классической традицией дихотомии «общественного» и «частного», следует признать область семейных и половых отношений столь же важной, а может быть, и более важной для политологического исследования темой, как и изучение политических институтов, власти, идеологий.
Подводя итоги главы, автор отмечает, что постмодернистская парадигма формирует качественно новое восприятие общества, делая акцент на тех проблемах, на которых прежде не только не заострялось внимание, но которые были табуированы для обсуждения. Взаимосвязь сексуального и политического, психиатрия, пенитенциарные учреждения как идеальная модель обществ контроля – все эти вопросы поднимались постмодернистами именно как имеющие не меньшее значение для общества, чем вопросы изучения политических институтов или борьбы классов в рамках традиционной политической науки.
В то же самое время нельзя обойти вниманием тот неоспоримый факт, что постмодернизм не стал какой-либо новой ступенью научного знания, которая бы оставила позади все предыдущие направления науки. В гуманитарных науках, и в политологии в частности, продолжают существовать и развиваться концепции, продолжающие те или иные линии классической политической науки. Строго говоря, постмодернизм не является отрицанием науки общества модерна, поскольку аккумулирует различные «нетрадиционные» элементы научных направлений предшествовавшей эпохи. Несомненно, постмодернистская парадигма в социально-политических науках является альтернативой классическим направлениям, но, с другой стороны, ее сущность заключается скорее не в противостоянии классическим направлениям, сколько в использовании их опыта, точнее – отдельных его сторон.
В «Заключении» подводятся общие итоги исследования, формулируются основные выводы и намечаются пути дальнейшего изучения проблемы.
Основные публикации автора по теме диссертации
Монографии
- Жуковский А.Г. Современные парадигмы политологического исследования. Монография. – Ростов н/Д.: Изд-во СКАГС, 2009. – 14,2 п.л.
- Жуковский А.Г. Межпарадигмальные взаимодействия как проблема современного политологического исследования. Монография. – – Ростов н/Д.: Изд-во СКАГС, 2011. – 10,5 п.л.
- Жуковский А.Г., Булычев Ю.Г., Манин А.А. Методы построения оптимальных и адаптивных систем управления. Монография (в соавт.). – Ростов н/Д.: РВИРВ, 2003. – 20 п.л. (автор. –
5 п.л.)
Статьи, опубликованные в ведущих рецензируемых научных журналах, рекомендованных ВАК Минобрнауки РФ
- Жуковский А.Г. Проблема методологического плюрализма политологической науки // Государственное и муниципальное управление. Ученые записки СКАГС. 2010. № 2. – 0,7 п.л.
- Жуковский А.Г. Специфика аналитико-эмпирической парадигмы политологического исследования // Социум и власть. 2011. № 4. – 0,6 п.л.
- Жуковский А.Г. Специфические парадигмальные черты институционализма и возможности его применения в политологии // Современные исследования социальных проблем. 2011. Электронный журнал. http://sisp.nkras.ru – 0,7 п.л.
- Жуковский А.Г. Неомарксизм: возможности и результаты применения в политологии // Современные исследования социальных проблем. 2011. Электронный журнал. http://sisp.nkras.ru – 0,7 п.л.
- Жуковский А.Г. Постмодернизм в политологии: методологические возможности в исследовании политических процессов // Современные исследования социальных проблем. 2011. Электронный журнал. http://sisp.nkras.ru – 0,7 п.л.
- Жуковский А.Г. Модели взаимодействия постмодернизма с другими методологиями в исследовании политических процессов // Государственное и муниципальное управление. Ученые записки СКАГС. 2011. № 4. – 0,6 п.л.
Статьи, тезисы докладов, брошюры
- Жуковский А.Г. Методологический плюрализм в политической науке. Брошюра. – Ростов н/Д.: Изд-во СКАГС, 2009. – 1 п.л.
- Жуковский А.Г. Аналитико-эмпирическая парадигма в политической науке: этапы развития, методологический потенциал. Брошюра. – Ростов н/Д.: Изд-во СКАГС, 2009. – 1,5 п.л.
- Жуковский А.Г. Сравнительный анализ методологических возможностей позитивистского и бихевиорального подходов к исследованию политических феноменов. Брошюра. – Ростов н/Д.: Изд-во СКАГС, 2009. – 1,5 п.л.
- Жуковский А.Г. Методологические границы постмодернизма в политологии. Брошюра. – Ростов н/Д.: Изд-во СКАГС, 2010. – 1,5 п.л.
- Жуковский А.Г. Принцип комплементарности в межпарадигмальном взаимодействии (на примере институционализма). Брошюра. – Ростов н/Д.: Изд-во СКАГС, 2010. – 2 п.л.
- Жуковский А.Г. Принцип сочетаемости в межпарадигмальном взаимодействии (на примере неомарксизма). Брошюра. – Ростов н/Д.: Изд-во СКАГС, 2011. – 2 п.л.
- Жуковский А.Г. Принцип универсального плюрализма в межпарадигмальном взаимодействии (на примере постмодернизма в политологии). Брошюра. – Ростов н/Д.: Изд-во СКАГС, 2011. – 2,5 п.л.
- Жуковский А.Г. Современные политологические исследования в контексте методологического плюрализма / Современная политология: проблемы, поиски, решения. Сб. науч. трудов. – Ростов н/Д.: Изд-во СКАГС, 2010. – 0,7 п.л.
- Жуковский А.Г. Комплементарность в межпарадигмальном взаимодействии (на примере политологических исследований) / Современная политология: проблемы, поиски, решения. Сб. науч. трудов. – Ростов н/Д.: Изд-во СКАГС, 2010. – 0,7 п.л.
- Жуковский А.Г. Межпарадигмальные взаимодействия в контексте методологического принципа сочетаемости / Современная политология: проблемы, поиски, решения. Сб. науч. трудов. – Ростов н/Д.: Изд-во СКАГС, 2010. – 0,7 п.л.
- Жуковский А.Г. Постмодернистская парадигма в политической науке: возможности сочетаемости с парадигмами классической политологии / Современная политология: проблемы, поиски, решения. Сб. науч. трудов. – Ростов н/Д.: Изд-во СКАГС, 2010. – 0,7 п.л.
- Жуковский А.Г. Неомарксизм в межпарадигмальном поле современной политологии / Современная политология: проблемы, поиски, решения. Сб. науч. трудов. – Ростов н/Д.: Изд-во СКАГС, 2010. – 0,7 п.л.
Публикации автора, подтверждающие внедрение
результатов исследования в экспертную и образовательную практику
- Жуковский А.Г. Экологические проблемы устойчивого развития России в условиях трансформирования экономики // РАС ЮРГУЭС. Сб. научных трудов. – Ростов н/Д., 2007. – 0,8 п.л.
- Жуковский А.Г., Елисеев А.В., Швидченко С.А., Карпиленя М.Н. Синтез алгоритма функционирования и структуры оперативно-советующей экспертной системы. Статья (в соавт.) // Социально-экономические и технико-технологические проблемы развития сферы услуг. Сб. научных трудов. Вып. 8. Часть 2. – Ростов н/Д.: РАС ЮРГУЭС, 2009. – 0,3 п.л. (авт.)
- Жуковский А.Г., Мужиков Г.П. Искусственный интеллект в тестовых системах // Сб. научных трудов АТИ ДГТУ, мат-лы научно-практ. конф. – Ростов н/Д., 2009. – 0,3 п.л. (авт.)
- Жуковский А.Г., Елисеев А.В. Оценивание параметров динамической модели при возникновении возмущений // Сб. научных трудов ДонНТУ. – Донецк, 2011. – 0,2 п.л. (авт.)
- Жуковский А.Г., Елисеев А.В. Некоторые направления совершенствования информационно-измерительных систем // Сб. научных трудов. РИС ЮРГУЭС. Вып. 3. – Ростов н/Д., 2004. – 0,3 п.л. (авт.)
- Жуковский А.Г. Глобализация как угроза экономической безопасности России // РАС ЮРГУЭС. Научное издание. Ростов н/Д., 2007. – 1 п.л.
- Жуковский А.Г., Швидченко С.А., Рыбалко И.П. Совершенствование профессиональных компетенций выпускника вуза с использованием cals-технологий // Материалы VII межрегиональной конференции АТИ ДГТУ, 2009. – 0,2 п.л. (авт.)
- Жуковский А.Г., Швидченко С.А. Система тестирования знаний выпускников образовательных учреждений различного типа на основе элементов искусственного интеллекта // XXII Междунар. науч. конф. Сб. трудов. Ростов н/Д., 2009. – 0,2 п.л. (авт.)
- Жуковский А.Г., Швидченко С.А. Создание электронных конструкторов мультимедийных курсов как фактор повышения компетентности обучаемого // Материалы VII Межрегиональной конференции АТИ ДГТУ, 2010. – 0,3 п.л. (авт.)
[1] Dunning W.A. A History of Political Theories^ In 3 Vols. NY, 1902,1905,1920.
[2] Эшкрафт Р. Политическая теория и проблемы идеологии // Политическая теория в ХХ веке. М., 2008. С. 366-367.
[3] Макиавелли Н. Избранные произведения. М., 1982
[4] Макаренко В.П. Аналитическая политическая философия. М., 2002. С. 282.
[5] Крауз-Мозер, Б. Теории политики: методологические принципы. Харьков, 2008. С. 83.
[6] Истон, Д. Новая революция в политической науке // Социально-политический журнал. 1993, № 8. С. 117.
[7] Huntington S. The third wave; Democratization in the late twentieth century. Norman; University of Oklahoma Press. 1993.
[8] Питерс Б.Г. Политические институты: вчера и сегодня // Политическая наука: новые направления. М., 1999. С. 218.
[9] Паппи, Ф. У. Политическое поведение: мыслящие избиратели и многопартийные системы // Политическая наука: новые направления. М., 1999. С. 263.
[10] Алексеева Т.А. Современные политические теории. С. 286.
[11] Касториадис К. Воображаемое установление общества. М.: Гнозис Логос. 2003. С. 68.
[12] Макаренко В.П. Марксизм: идея и власть. Ростов-на-Дону, 1992. С. 102-142.
[13] Бузгалин А.В. Постмодернизм устарел… (Закат неолиберализма чреват угрозой «протоимперии») // Вопросы философии. 2004. № 2. С. 3-4.
[14] Ильин И.П. Постмодернизм: от истоков до конца столетия. М., 1998. С. 102.
[15] Ryan M. Marxism and deconstruction: A crit. approach. Baltimore. 1982.
[16] Колесников А.С. Мишель Фуко и его «Археология знания» // Фуко М. Археология знания. СПб, 2004. С. 19-20.
