Традиционная калмыцкая элита в пространстве российской империи в xviii – начале хх века
На правах рукописи
ДОРДЖИЕВА ЕЛЕНА ВАЛЕРИЕВНА
ТРАДИЦИОННАЯ КАЛМЫЦКАЯ ЭЛИТА
В ПРОСТРАНСТВЕ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ В
XVIII – НАЧАЛЕ ХХ ВЕКА
Специальность 07.00.02 – отечественная история
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени
доктора исторических наук
Москва – 2010
Работа выполнена на кафедре Истории России исторического факультута Московского педагогического государственного университета
Научный консультант: доктор исторических наук, профессор
Проскурякова Наталья Ардалионовна
Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор
Арапов Дмитрий Юрьевич
доктор исторических наук, профессор
Керов Валерий Всеволодович
доктор исторических наук
Ульянова Галина Николаевна
Ведущая организация: Ставропольский государственнй университет
Защита состоится 21 февраля 2011 года, в 15 часов на заседании диссертационного совета Д 212.154.24 при Московском педагогическом государственном университете по адресу: 119571, Москва, проспект Вернадского, 88, гуманитарный корпус МПГУ, аудитория 322
С диссертацией можно ознакомиться в читальном зале научной библиотеки МПГУ (119991, г. Москва, ул. М. Пироговская, д. 1)
Автореферат разослан «___»_____________ 20___ г.
Ученый секретарь
диссертационного совета Чеховская Н.Н.
I. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Актуальность темы исследования. Формирование гражданской нации в России предполагает реализацию государственных программ интеграции этнических общностей в рамках федеративного государства и гражданского общества. Необходимость наполнения национальной политики новым содержанием, соответствующим задачам модернизации российского общества, повышает практическую и теоретическую актуальность исторических исследований этнополитических процессов. В этом плане богатый материал для изучения важности их роли дает многонациональная Российская империя, устойчивое развитие и сохранение целостности которой, во многом, зависело от интеграции этнических общностей, состояния и характера межнациональных отношений.
Анализ имперских унифицирующих механизмов позволяет изучить реальное многообразие структур, представленных в пространстве Российской империи. Особый интерес вызывает опыт интеграции инородных социумов, который обозначил для власти проблему существования периферийных элит, легитимизирующих свои претензии на политическое участие ссылками на традицию. Необходимость сохранения традиционной аристократии была связана с потребностью в наличии буфера между имперской властью и инородными подданными.
Исследовательский интерес к Калмыкии и ее традиционной элите не случаен. Актуальность подобной темы определяется совокупностью факторов:
- важностью роли взаимоотношений центральной власти и периферийных элит, одной из которых являлась традиционная калмыцкая, определявших степень интеграции разных традиций в рамках имперской культуры, в определенной мере влиявших на стабильность империи;
- своеобразием традиционного калмыцкого общества и его элиты по сравнению с другими периферийными обществами и региональными элитами Российской империи, на примере которых вырабатывались классические концепции модернизации и интеграции в России;
- необходимостью использования научного анализа для совершенствования региональной и национальной политики, корректировки ее целей, адекватного определения ее ресурсов и механизмов.
Как бы мы не относились к поиску исторических параллелей, нельзя не признать, что сегодня опыт традиционной калмыцкой элиты XVIII – начала XX в. представляет значительный интерес, причем не только сугубо научный. Одной из характеристик исторического пути развития региона является патернализм в отношениях, которые сложились между властью и народом. Трехкратная победа К.Н. Илюмжинова на президентских выборах, его губернаторство, назначение в 2010 г. главой республики политика из его ближайшего окружения; разобщенность оппозиционных сил; поддержка населением идеологии национального развития и стратегии политической элиты, направленной на ее реализацию, позволили нерегиональным исследователям сформулировать тезис о возрождении ханской власти в Калмыкии, устойчивости ее политической культуры. При этом выводы и интересы авторов, пишущих о ренессансе ханской власти в Калмыкии, их подходы к концептуализации регионального пространства зачастую политически мотивированы. Свидетельством возрастающего интереса к истории традиционной калмыцкой элиты является монументальная пропаганда (установка памятников Аюке-хану). Значительный резонанс вызвала проведенная в 2002 г. в Элисте международная научная конференция «Материальные и духовные основы калмыцкой государственности в составе России», приуроченная к 360-летию со дня рождения Аюки-хана.
Степень научной разработанности проблемы. История традиционной калмыцкой элиты в пространстве Российской империи в контексте интеграции и модернизации кочевого общества не стала предметом специального исследования. Отдельные аспекты хозяйства, культуры и быта нойонов привлекали внимание исследователей, но обобщающих работ, посвященных их истории, не существует. Литературу, связанную с нашей тематикой, уместно разделить на предметные зоны. Можно выделить три основные сферы изучения истории калмыков в целом и их традиционной элиты в частности.
Традиция этнографического описания калмыков. Исходной точкой в развитии этого направления стали труды путешественников XVIII в. и участников академических экспедиций 1768-1774 гг., которые «познакомили» россиян с калмыками, открыв серию публикаций, описавших не только природу, но и общественное устройство, повседневную жизнь кочевников. В XIX – начале XX вв. оно получило развитие в работах администраторов и миссионеров, побывавших в Калмыцкой степи или связанных с ней своей деятельностью. Наблюдая быт калмыков, авторы обратили внимание на повседневность, нравы, брачные отношения, религиозные взгляды калмыков. Наиболее интересны для нас те страницы заметок, где описаны статус и права нойонов, их хозяйственная деятельность, быт, досуг, обычаи. В советский и постсоветский периоды ряд авторов придерживался означенной традиции.
Исследования общественных отношений, социально-политической истории калмыков, взаимоотношений с правительством, военной службы на благо империи. Официальную точку зрения на калмыков выразил в XVIII в. В.М. Бакунин. Его книга, посвященная описанию калмыцкого народа, его политической истории, деятельности ханов и нойонов, положила начало изучению взаимоотношений власти с ханами и нойонами. Социальные отношения, культура, хозяйственная деятельность владельцев получили в этом труде фрагментарное описание. В исследование политической истории калмыков внесли свой вклад в XIX в. ученые-востоковеды. В работах советских историков затронуты вопросы добровольного вхождения калмыков в состав России и образования ханства, эволюции правительственной политики по отношению к калмыкам, разные аспекты их социально-политической жизни, общественного строя, военной службы. Постсоветские региональные авторы, обратившиеся к этой тематике, акцентировали внимание на истории Калмыцкого ханства.
Исследования хозяйственной деятельности калмыков в XIX - начале XX в. были основаны на материалах Кумо-Манычской экспедиции 1860-х гг. Дореволюционные авторы обратились к изучению экономики Калмыкии, скотоводства, землепользования, промыслов, торговли. Ряд советских авторов придерживался мнения о том, что калмыцкое общество к моменту вхождения в состав России имело довольно сложную классовую структуру и переживало стадию развитого феодализма. Постсоветские исследователи приступили к описанию важного процесса вовлечения калмыцких улусов в орбиту всероссийского рынка и последствий реформы 1892 г., отменившей личную зависимость калмыков-простолюдинов от владельцев.
Собственно история калмыцких нойонов и зайсангов стала привлекать внимание исследователей лишь в первом десятилетии XXI в. Начало ее разработки было положено в интересной диссертационной работе, посвященной анализу социально-экономического и политического положения нойонов и зайсангов в калмыцком обществе после исхода в Китай, и ряде газетных публикаций об отдельных представителях традиционной элиты.
Таким образом, история традиционной калмыцкой элиты в Российской империи в контексте интеграции и модернизации кочевого общества практически не изучалась в отечественной и зарубежной историографии. Существующие на данный момент оценки и характеристики мало информативны, носят поверхностный иллюстративный характер, не раскрывают ни реального положения нойонов, ни результатов их хозяйственной и служебной деятельности, ни особенностей созданной ими адаптационно-деятельностной модели культуры, ни их социокультурного облика, ни опыта их взаимодействия с властью и интеграции в имперское пространство, ни роли в процессе социальной модернизации кочевого общества.
Между тем, недостаток научных исследований периферийных элит в Российской империи, а в нашем случае традиционной калмыцкой элиты, несомненно, ослабляет концептуальный потенциал не только новой истории империи, но и исторической науки в целом. Настоящая диссертация – попытка уменьшить область необъясненного при изучении традиционной калмыцкой элиты, как одной из периферийных элит империи.
Целью диссертационной работы является исследование традиционной калмыцкой элиты в Российской империи в XVIII – начале XX века в контексте интеграции и социальной модернизации калмыцкого общества.
Задачи исследования:
- на основе анализа состояния теоретической базы современной империологии и концепций модернизма и неомодернизма сформулировать теоретические подходы к изучению традиционной калмыцкой элиты в пространстве Российской империи;
- определить как степень соответствия традиционной калмыцкой элиты теоретической модели периферийной элиты империи, так и ее особенности;
- сформировать социальную характеристику калмыцкой элиты, включающую исследование сословно-правового статуса, численности, личного состава, имущественного и социального положения, уровня образования, знатной семьи и матримониальных связей;
- оценить социально-психологические мотивы, ценностные ориентации, последствия межкультурных контактов и другие факторы, влиявшие на различные формы хозяйственной и служебной деятельности нойонов;
- изучить социокультурный облик традиционной калмыцкой элиты и изменение ее социальной психологии в процессе трансформации калмыцкого общества в России в XVIII – начале XX в., соотношения традиций и новаций в социально-психологическом облике, стереотипах мышления и поведения нойонов;
- выявить нормы политического поведения традиционной калмыцкой элиты, их зависимости от макросоциальных факторов, опыт взаимодействия в регионе власти, традиционной калмыцкой элиты, местного населения и других акторов (переселенцев, казаков);
- сравнить различные модели имперской власти в регионе: традиционную форму «непрямого правления» в XVIII в., «прямой» контроль имперского центра в XIX в., частичное возрождение «непрямого правления» в новой форме в начале XX в.
Объектом исследования выступает традиционная калмыцкая элита, под которой имеется в виду сравнительно небольшая социальная группа – нойоны (владельцы улусов, т.е. подвластных людей, составлявших их домен), занимающие высшее положение в калмыцком обществе в XVIII – начале XX в.
Предметом исследования является адаптационно-деятельностная модель культуры, созданная традиционной калмыцкой элитой в процессе интеграции калмыцкого общества в социально-экономическое, политическое и социокультурное пространство Российской империи и его социальной модернизации.
Хронологические рамки исследования охватывают XVIII – начало XX в. В XVIII в., когда власть практиковала в регионе традиционное «непрямое» правление, социокультурный облик калмыцкого нойонства характеризовался традиционными, предмодерными чертами. Однако уже в этот период под влиянием социокультурного окружения в калмыцкое общество, и в первую очередь в культуру нойонов, проникают новые явления. В результате исхода 1771 г., введения прямого управления регионом, расширяющейся колонизации в первой половине XIX в. возникает проблема идентичности оставшихся в России калмыков, что влечет за собой корректировку адаптационно-деятельностной модели культуры традиционной элиты. В изменившихся условиях второй половины XIX – начала XX в. нойоны сталкиваются с проблемой приспособления к капиталистическому миру. Реакции и ответы на вызовы модернизации, найденные традиционной элитой, позволяют иначе взглянуть на нее. Мы видим не безнадежно укорененную в прошлом местную знать, а новую модернизированную элиту, вовлеченную в имперскую экономическую и политическую среду, усваивающую новые способы мобилизации ресурсов для успешного экономического развития и при этом стремящуюся под лозунгами национального и демократического движения сохранить важные элементы национальной культуры и традиционного общественного порядка.
Территориальные границы исследования ограничены месторасположением и размещением на географической карте Российской империи в XVIII – начале XX в. Калмыцкой степи. Как известно, в XVIII в. калмыки кочевали в междуречье Волги и Яика, степях Нижнего Поволжья и Предкавказья. Поселения крещеных калмыков в течение XVII–XVIII столетий появились в районе Чугуева, на Дону, Яике, Тереке, в Оренбургской губернии, Ставрополе-на-Волге (современный г. Тольятти Самарской области). В XIX – начале XX в. калмыцкие кочевья располагались в пределах Астраханской и Ставропольской губерний. Таким образом, в основе выделения Калмыцкой степи как изучаемого микрорегиона – этнические границы.
Теоретико-методологические основы исследования базируются на полипарадигмальном подходе в рамках системных исследований. Значительными разрешающими возможностями для решения поставленной нами проблемы обладают концепции модернизации и неомодернизма, разработанные в трудах Ш.Эйзенштадта, П. Штомпки, Э Тиракьяна и др.[1], которые выступает в качестве макрообъяснительной модели исследования, признающей многообразие форм и траекторий трансформации общества. С теорий немодернизма согласуются разработанная С.В. Лурье концепция констант ментальности, модернистская концепция этничности Ф. Барта, классификация этнических процессов Ю.В. Бромлея. Характеризуя кочевое общество и его элиту, мы будем обращаться к наработкам отечественного и зарубежного кочевниковедения. Востребованными оказались методы и подходы новой социальной истории, в сферу интересов которой входят такие вопросы, как человек и его положение в обществе, проблемы духовной жизни в широком плане, человек в различных взаимосвязях и ситуациях, в социальной среде и в системе однородных групп, в семье и в повседневной жизни. Интегральная модель, к которой склоняется автор, подразумевает анализ всех уровней социальной реальности, активность действующих лиц в сравнительно-историческом аспекте. При рассмотрении психологических сюжетов нашего исследования мы опирались на принципы исторической психологии. Перечисленные концепции, а также многие новации современной империологии были использованы в диссертации в качестве ее теоретического основания.
Итак, методология исследования включает:
- теорию модернизации, как макрообъяснительную модель;
- системный анализ, предусматривающий рассмотрение традиционной калмыцкой элиты в контексте интеграции калмыцкого общества в экономическое, политическое, социокультурное пространство Российской империи и его социальной модернизации;
- компаративистский анализ как имперской политики в отношении традиционных элит кочевников (калмыцкой, казахской, кабардинской), так различных моделей имперской власти в регионе в XVIII -начале XX в.
Поскольку помимо традиционных приемов исторического исследования используются концептуальные подходы и методы других гуманитарных наук (этнологии, социологии, исторической психологии, политологии, культурной антропологии), исследование носит междисциплинарный характер.
Источниковую базу исследования составили как опубликованные документы, так и архивные материалы, извлеченные из 46 фондов 8 архивохранилищ (12 фондов Российского государственного архива древних актов (РГАДА), 7 фондов Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА), 4 фондов Российского государственного исторического архива (РГИА), 3 фондов Архива внешней политики Российской империи при МИД РФ (АВПРИ), 2 фондов Государственного архива Российской Федерации (ГА РФ), 9 фондов Национального архива Республики Калмыкия (НА РК), 8 фондов Государственного архива Ростовской области (ГА РО), 1 фонда Государственного архива Псковской области (ГА ПО). Привлеченные источники можно объединить в следующие группы: 1) законодательные акты, 2) экономико-географические и статистические описания, 3) материалы делопроизводства государственных учреждений, 4) источники личного происхождения, 6) летописи, 7) периодика. Их детальная характеристика дается в 1 главе диссертации.
Научная новизна диссертации определяется тем, что она представляет собой первую специальную работу, где дана комплексная характеристика традиционной калмыцкой элиты в контексте проблем особенностей социальной модернизации и интеграции российской провинции.
Новизна диссертации и личный вклад автора в научную разработку истории традиционной калмыцкой элиты проявились также в следующем:
-в обосновании концепции нелинейного развития социальной модернизации и интеграции калмыцкого общества в пространство Российской империи;
- в выделении различных стратегий региональной политики власти в XVIII–начале XX в.;
- в определении адаптационно-деятельностной модели культуры традиционной калмыцкой элиты;
- в построении и введении в научный оборот обобщенного психологического портрета нойона;
- в создании генеалогической росписи и компьютерной базы данных традиционной калмыцкой элиты;
- в систематизации и формализации эпистолярного наследия нойонов.
Исследовательская гипотеза
Российская империя не преследовала задачу ассимиляции покоренных народов, она устанавливала социально-статусные и политико-иерархические границы между ними, разделяя государствообразующий народ как «цемент империи» и прочие «старшие» и «младшие» народы, подлежащие интеграции и модернизации. Принимая отмеченную тенденцию в качестве отправной точки и исторического ориентира, автор в то же время считает необходимым внести в указанную теоретическую модель уточнения и дополнения, характеризующие специфику модернизации калмыцкого общества, обусловливающую более сложный характер интеграционного процесса. Суть исследовательской гипотезы состоит в следующем:
1) Процесс интеграции калмыков носил нелинейный характер, сопровождался волнообразным подъемом этнической активности и временным усилением сепаратистских черт. Важную роль в этом процессе сыграла традиционная калмыцкая элита, вместе с тем она же выступала в роли «этнического антрепренера», инициируя этническую активность под влиянием политической ситуации.
2) Влияние модернизации на интеграционный процесс нельзя оценить однозначно, поскольку процессы социально-культурной стандартизации могли сочетаться с возрождением этнокультурной самобытности калмыков;
3) Калмыцкий вариант экзогенной модернизации носил защитный характер, для которого характерно применение культурных новшеств ради сохранения глубинных основ традиционного порядка.
4) Тот факт, что проводником модернизационных изменений в калмыцком обществе стала традиционная элита, говорит о способности традиционных институтов приспосабливаться к современным условиям, свидетельствует о гибкости традиции.
Основные положения диссертационной работы, выносимые на защиту.
- Власть преследовала в Калмыцкой степи цели административной интеграции. Совмещение задач интеграции и учета этнических традиций в региональной политике достигалось за счет эшелонирования различных реформ во времени, поэтому возникла поэтапная модель развития интеграции калмыцкого народа с учетом особенностей характера и темпов модернизации традиционного общества.
- Государство использовало непрямые формы правления, сохраняло в организации жизни в Калмыцкой степи традиционные формы легитимации в XVIII в. Хотя они были значительно подорваны административными преобразованиями первой половины XIX в. и реформой 1892 г., однако сохранились вплоть до 1917 г.
- В контактной ситуации в регионе взаимодействовали как активные акторы власть, традиционная калмыцкая элита, местные чиновники, переселенцы. Оказывали влияние на развитие контактной ситуации и акторы, находящие за пределами Калмыцкой степи: крымский хан, турецкий султан, китайский император, Далай-лама, а также соседние кочевые народы и казаки.
- Традиционная калмыцкая элита сыграла важную роль в интеграционном процессе, который отличался нелинейным характером, сопровождался разрывами, связанными с ростом сепаратизма. Последовательное ограничение прав региональной элиты привело ее к эксплуатации этнополитических проблем. В 1771 г. нойоны оказались в роли «этнических антрепренеров», инициировавших негативную этническую мобилизацию – исход в Китай.
- В XIX в. с наступлением времени политической стабилизации уменьшились угрозы этнического сепаратизма. Исход калмыков 1771 г. породил так называемый «кризис идентичности» и стимулировал сплочение калмыков в рамках традиционных общностей - этнической, этнополитических, конфессиональных. Если в первой половине XIX в. этническое самосознание реализовывалось в сфере бытовой культуры, то в эпоху модернизации оно стало быстро перемещаться в политическую сферу. Представители традиционной элиты с трибуны Государственной думы заявили о необходимости отмены системы попечительства и создании национальной автономии. Вместе с тем, они инициировали переход от традиционных форм самоидентификации калмыков к новым, национально-гражданским.
- Под влиянием сил модернизации привилегированный слой традиционного калмыцкого общества медленно эволюционировал в социально-политическую группу переходного типа. Хотя она по-прежнему характеризовалась как традиционная, но уже обладала способностью вырабатывать свои собственные системные характеристики, образуя новый механизм самовоспроизводства и поддержания стабильности.
- Первыми в калмыцком обществе приспосабливались к требованиям модернизации представители традиционной элиты, которые, казалось бы, напротив должны были выступать в качестве консервативной силы. Существенные перемены произошли в их социокультурном облике: уровне образования, образе жизни, политическом поведении. Показателем гражданской позиции нойонов стала благотворительная деятельность и меценатство.
- В ответ на вызовы модернизации традиционная калмыцкая элита сформировала адаптационно-деятельностную модель культуры, в которой нашел отражение процесс социально-культурной стандартизации и актуализация этнокультурной самобытности.
- Очевидно, что калмыцкая модель модернизации имела целый ряд специфических особенностей, обусловленных динамикой местного исторического процесса.
- Формирование калмыцкой интеллигенции в последней трети XIX – начале XX в., включавшей в первую очередь представителей традиционной элиты, свидетельствовало о важных внутренних изменениях, связанных с модернизационными процессами в регионе. Привилегированное положение нойонов способствовало развитию инноваций в калмыцком обществе, упорядочению новационного процесса.
Научно-теоретическая и практическая значимость работы.
Диссертация вносит определенный вклад в разработку проблемы взаимодействия власти и периферийных элит Российской империи. Исследование позволит глубже понять роль периферийной элиты в процессе интеграции инородного социума в пространство империи и модернизации традиционной культуры.
Обоснованные в диссертации идеи и выдвинутые гипотезы могут служить отправной точкой для новых конкретных исследований периферийных элит и национальных окраин Российской империи. Материалы диссертации могут оказаться востребованными в учебном процессе. Выводы автора могут быть полезны для политической практики, совершенствования региональной и национальной политики.
Апробация работы и реализация результатов диссертационного исследования
По теме диссертации опубликовано 37 научных работ, включая 2 монографии. Личный вклад автора в эти работы составил 58,25 п.л. Полученные в ходе работы над диссертацией научные результаты были представлены на многочисленных научных конференциях, как российских, так и международных.
Диссертационный материал использован в преподавательской деятельности автора, при чтении спецкурсов: «Исход калмыков в Китай в 1771 г.», «Традиционная калмыцкая элита в пространстве Российской империи в XVIII – начале XX в.» на историческом факультете КалмГУ.
Диссертация обсуждена и рекомендована к защите кафедрой истории России исторического факультета МПГУ 27 сентября 2010 г.
Структура диссертации подчинена целям и задачам исследования. Диссертационная работа состоит из введения, пяти глав, заключения, списка литературы и источников и двух приложений (таблицы и генеалогической росписи). Объем диссертации 667 страниц.
I I. ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ
Во введении обосновывается актуальность темы, освещается степень ее изученности, формулируются цели и задачи исследования, определяется его объект, предмет и научные источники, кратко характеризуется теоретико-методологическая база диссертации, раскрывается исследовательская гипотеза, положенная в основу работы.
Первая глава: «Традиционная калмыцкая элита как объект изучения: теоретико-методологические, историографические и источниковедческие аспекты». В ней рассматриваются классические и современные концепции по проблемам модернизации и интеграции, сложившиеся в комплекс наук, характеризуется источниковая и историографическая база исследования.
В первом параграфе: «Теоретико-методологические основы исследования» раскрываются научные концепции, положенные в основу работы. Важное место в этом параграфе уделено анализу эволюции концепций модернизации от раннего однолинейного модернизма до «неомодернизма», возникшего в начале 1990-х гг. Неомодернисты в качестве движущей силы модернизации расматривают мобилизацию масс, вводят идею «движущихся эпицентров современности», видят картину модернизации менее оптимистичной, полагают, что не все ее цели достижимы в конкретных региональных и исторических условиях и не все зависит от простой политической воли, уделяют больше внимания преградам, неизбежным отступлениям, попятные ходам на пути модернизации.
Рассмотрение истории традиционной калмыцкой элиты в контексте модернизации стало методологическим ключом к решению ряда проблем, рассматриваемых в работе. Существенная методологическая роль в диссертации отводится «неомодернистской» идее о «позитивном потенциале традиций», что прямо применимо к этнокультурным традициям калмыков.
Из теоретических разработок российских исследователей в параграфе анализируются классификация этнических и этносоциальных процессов как разделительных, так и интеграционных, разработанная в 1980-х гг. Ю. В. Бромлеем и концепция констант ментальности С.В. Лурье. Идеи Бромлея важны для понимания динамики интеграционных процессов, Лурье – для изучения культурной традиции.
Исследование хозяйственной культуры нойонов актуализировало обращение в параграфе к к наработкам отечественного и зарубежного кочевниковедения. Ориентиром избрана концепция кочевничества как особого типа натуральных производительных сил, разработанная Н.Н. Крадиным. Номадизм понимается в ней как тупиковый вариант «мегаформационно-стадиальной эволюции традиционных обществ», экономическая структура которого отличается от «других типов производительных сил традиционных обществ» высокой степенью адаптации «не только к жестким экологическим условиям, но и к окружающим человеческим сообществам».
Интерес к империи как форме интегративного объединения обусловил анализ в параграфе основных направлений современной империологии и, в первую очередь, регионального подхода, который дает возможность систематизировать историю конкретного региона в контексте общероссийской истории, позволяет выявить концептуальные подходы к организации имперского пространства применительно к отдельным региональным сюжетам, обобщить опыт взаимодействия центральной власти и периферийных элит.
Второй параграф: «Историографические и источниковедческие аспекты исследования» посвящен анализу достижений и недочетов историографии и характеристике источниковой базы. Литературу о калмыках можно разделить по хронологическому принципу на дореволюционную, советскую и постсоветскую. Начало изучению истории и культуры калмыков положили путешественники и участники академических экспедиций, организованных Петербургской Академией наук в XVIII в. в регионах Урала, Поволжья, Сибири, Северного Кавказа. Путешественники XVIII в.: Лерхе, И. Потоцкий, Н.П. Рычков и члены академических экспедиций 1768-1774 гг.: П.И. Рычков, С.Г. Гмелин, П.С. Паллас, Соколов, И.И. Лепехин, И.Г. Георги, И.П. Фальк «познакомили» россиян с калмыками, открыв серию публикаций, в которых описанию подлежали не только природа, но и общественное устройство, повседневная жизнь кочевников[2].Фиксация внешнего вида, жилища, поведенческих особенностей калмыков и взаимоотношений между ними – все свидетельствовало об интересе, выходящем далеко за пределы любопытства к экзотике, о действительном «столкновении культур» в рамках колониальной ситуации. Избранный жанр наблюдения выступал в качестве наводящего моста между различными культурами. Участники академических экспедиций обращали внимание на патриархальность калмыцкого общества и полагали, что необходимым условием его модернизации является усвоение российских ценностей, в особенности православной культуры.
Официальную точку зрения на калмыков выразил в XVIII в. В.М. Бакунин. Его книга посвящена описанию калмыцкого народа, его политической истории, деятельности ханов и нойонов[3]. Являясь непосредственным участником событий, имевших место в Калмыцком ханстве в конце XVII в. – 1735 г., автор изучил эволюцию взаимоотношений центральной власти с ханами и нойонами. Социальные отношения, культура, хозяйственная деятельность владельцев получили в этом труде фрагментарное описание.
В исследование истории калмыков и отчасти традиционной калмыцкой элиты внесли свой вклад в XIX в. ученые-востоковеды Н.Я. Бичурин (в монашестве Иакинф), А.М. Позднеев, А.В. Попов, А.А. Бобровников, переводчик Г.С. Лыткин[4]. В XIX – начале XX вв. фрагментарные заметки о нойонах появились в ряде работ, написанных администраторами и миссионерами, побывавшими в Калмыцкой степи. В. Бергман, Х.А. Цвик, Д.Г. Шилль, Н.И. Страхов, Н.А. Нефедьев, Ф.А. Бюлер, П.И. Небольсин, И.В. Бентковский, П.З. Ланко, Я.П. Дуброва, А.И. Левшин, К.И. Костенков, И. Михайлов, И. Черкасов, М.Г. Новолетов, Н. Львовский, П.А. Смирнов, А. Павлов, И. Ульянов, наблюдая быт калмыков, обратили внимание на повседневность, нравы, брачные отношения, религиозные взгляды владельцев[5]. Наиболее интересны для нас те страницы заметок, где описаны статус и права нойонов, их хозяйственная деятельность, быт, досуг, обычаи, религиозные представления, отношения с подвластными людьми. Семейные отношения калмыков и отчасти нойонов нашли отражение в работах И.А. Житецкого, П.П. Инфантьева, воспоминаниях А.Дюма[6].
Сведения о хозяйственной деятельности калмыков с фрагментарными заметками о хозйстве владельцев в середине XIX в. можно обнаружить в работах К.И. Костенкова, И. Михайлова и И. Черкасова, основанных на материалах Кумо-Манычской экспедиции 1860-х гг. В начале XX в, когда Калмыкия все больше включалось в общероссийский рынок, появился ряд работ Н. Очирова, В. Богачева, Ф. Воробьева, В. Кудашева, А. Россикова, С. Урусова о развитии ее экономики с данными о народонаселении, скотоводстве, землепользовании, промыслах, торговле, которые содержали некоторые сведения о хозяйстве нойонов[7].
В литературе дооктябрьского периода выделяются работы, посвященные специальным вопросам истории калмыков, в которых в той или иной степени нашла отражение изучаемая проблема. Реформы управления калмыцким народом XIX в., сократившие привилегии традиционной элиты и изменившие социальный строй кочевников, стали объектом исследовательского интереса И. Черкасова[8]. Военная служба калмыков получила описание в трудах Е. Чонова, Г.Н. Прозрителева, Ф.И. Ростовцева[9]. В трудах А.М. Позднеева, Н. Спасского, С. Фарфоровского, А. Сильницкого исследовалась проблема распространения просвещения среди калмыков[10]. Генеалогические изыскания калмыцких княжеских родов осуществили П.Н. Петров, С. Любимов, А.М. Дондуков-Корсаков[11]. Ойратские и калмыцкие правовые памятники XVII-XVIII вв., в которых нашли отражение социальная и административная структура ханства, межсословные отношения, были опубликованы и дополнены комментариями К.Ф. Голстунского, Ф.И. Леонтовича, И.Я. Гурлянда, убежденных в сохранении у калмыков патриархально-родовых начал[12]. Этнографические и историко-бытовые описания отдельных групп калмыков, в том числе нойонов, проживавших вне Калмыцкой степи, составили С. Павловский, Ч. Губанов, Н. Бурдуков, И. Суровицкий, Н. Маслаковец, С. Номикосов, Н. Уланов, Гурий[13]. О проблемах духовной культуры, религии калмыков писали Н. Уланов, Н. Бадмаев, Мефодий[14]. Конфессиональный вопрос в политике центральной власти в Калмыцкой степи, деятельность миссионеров и взаимодействие их с нойонами были изучены в работах архимандрита Гурия, И. Саввинского, К.И. Костенкова, П.Д. Шестакова, А.В. Терещенко, Ф.М. Юшина[15].
Обзор работ дореволюционных исследователей, в которых в определенной степени затрагивались вопросы истории традиционной калмыцкой элиты, показывает их очевидные заслуги. Прежде всего, речь идет о достижениях в этнографическом изучении быта, хозяйства, обычаев, религиозных верований и служб, культуры калмыков. Вместе с тем, меньше исследователей интересовали такие вопросы, как социальные отношения, сущность этнополитических объединений, формы эксплуатации, прерогативы власти ханов и нойонов, особенности психологии владельцев и их подвластных. Тенденциозно освещалась политика правительства в отношении традиционной калмыцкой элиты. Очевидно, что записки путешественников, миссионеров и администраторов представляли собой один из важных инструментов культурного господства имперской элиты и являлись выражением приоритета общероссийской идентичности.
В
В советский период происходит частичная утрата интереса к теоретическим построениям в указанной области и даже забвение на какое-то время достижений дореволюционных авторов. Вместе с тем, укрепляется область исторического знания, связанная с потребностями практической политики. Она проявляется как описание и осмысление политики царского правительства по отношению к калмыцком народу, общественно-политического строя и хозяйства калмыков. В работах Н.Н. Пальмова, Б.О. Джамбинова, М.Л. Кичикова, У.Э. Эрдниева, С.Б. Бадмаева, М.М. Батмаева, А.Н. Команджаева, Л.С. Бурчиновой, А.И. Карагодина, К.П. Шовунова, «Очерках истории Калмыцкой АССР» затронуты вопросы добровольного вхождения калмыков в состав России и образования ханства, эволюции правительственной политики по отношению к калмыкам, разные аспекты их культуры, хозяйства, военной службы[16].
Взгляд на Калмыкию как колонию Российской империи характерен для исследований Г.З. Минкина, А Л.С. Бурчиновой, Н.Г. Апполовой[17]. Решительно возражал против применения термина «колония» в отношении Калмыкии А.И. Карагодин[18].
В трудах И. Борисова, И.К. Глухова, А.И. Наберухина, И.И. Орехова, А.В. Тепикина, изучавших историю революционного движения в Калмыкии, крайне негативно оценивается деятельность нойонов в эпоху революций[19].
Традиция этнографического описания калмыков, их обрядов и обычаев получила развитие в исследованиях У. Душана, Э.П. Бакаевой, Э.-Б. М., Гучиновой, А.Г. Митирова[20].
История нойонства не привлекла внимание исследователей, однако в той или иной степени нашла отражение в ряде работ, посвященных семейно-брачным отношениям калмыков[21], их этнической[22] и демографической истории[23], религиозной культуре[24].
Таким образом, советские исследователи внесли определенный вклад в разработку проблем общественного строя и социально-политического и экономического развития дореволюционной Калмыкии. Исследования указанной тематики проводились в контексте классовой парадигмы, отчего суть изменений в социальной структуре общества, пути вовлечения калмыков в новые формы социально-политической жизни рассматривались односторонне сквозь призму истории партии, формирования новых классов и создаваемых под началом власти общественных организаций. История калмыцкого нойонства в их исследованиях специально не рассматривалась, обращение к ней носило фрагментарный характер. Деятельность традиционной калмыцкой элиты оценивалась в большинстве случаев как негативная.
Постсоветская историография постепенно накапливает материал для научного осмысления настоящей проблемы. Крупный вклад в создание научной истории Калмыкии XVII-XVII вв. внес М.М. Батмаев[25]. Он одним из первых проанализировал дискуссии о сущности кочевой культуры как цивилизационной целостности. Заслуживает внимания его вывод о сословном, а не классовом характере калмыцкого общества в XVII-XVIII вв. В исследованиях М.М. Батмаева наблюдается попытка применить метод интерпретирующей истории.
Среди постсоветских исследователей важная заслуга изучения экономической истории калмыков в XIX – начале XX в. принадлежит А.Н. Команджаеву[26], основанная на привлечении широкого круга статистических и делопроизводственных документов. Описав важный процесс вовлечения калмыцких улусов в орбиту всероссийского рынка и последствия реформы 1892 г., отменившей личную зависимость калмыков-простолюдинов от владельцев, исследователь доказал, что в начале XX в. пастбищное животноводство в Калмыкии развивалось достаточно динамично, претерпев изменения, вызванные рыночной конъюнктурой.
Политическая история Калмыцкого ханства, его административная система, феодальные войны первой половины XVIII в. нашли описание в интересных работах М.М. Батмаева, А.В. Цюрюмова, В.И. Колесника[27]. Несомненным достоинством трудов М.М. Батмаева и А.В. Цюрюмова стало привлечение большого массива архивным материалов, в том числе фондов центральных архивов. Анализируя развитие калмыцкого общества до 1771 г., авторы пришли к общему выводу, что правительству удалось ликвидировать относительную самостоятельность Калмыцкого ханства и подчинить кочевников действию общероссийского законодательства. Различные уровни федеративных связей Калмыкии в составе России описаны в книге К.Н. Илюмжинова и К.Н. Максимова[28].
Одним из ключевых вопросов калмыцкой истории исследователям представляется исход 1771 г. Разные точки зрения на эту проблему представлены в работах А.Б. Насунова, А.И. Чернышева, Ш.Б. Чимитдоржиева, А.Г. Митирова, М.М. Батмаева, В.П. Санчирова, Е.В. Дорджиевой, В.И. Колесника[29].
В первом десятилетии XXI в. в постсоветской литературе наблюдается подъем интереса к истории калмыцких нойонов и зайсангов, который нашел свое выражение в хорошо написанной диссертации В.В. Батырова[30], где рассмотрены социально-экономическое и политическое положение нойонов и зайсангов в калмыцком обществе после исхода в Китай, и ряде газетных статей об отдельных представителях калмыцкой элиты, составленных в научно-популярном жанре[31]. Фиксация автором изменений в социально-экономическом и политическом статусе нойонов и зайсангов в калмыцком обществе в конце XVIII–начале XX в. вызывает интерес. Остается только сожалеть, что он не обратился к анализу их социокультурного облика, эволюции социальной психологии нойонов и зайсангов в период модернизации традиционого общества в империи.
Приветствуя интерес постсоветских региональных авторов к настоящей тематике, их несомненные достижения в изучении общественно-политического строя и хозяйства калмыков, отметим как характерную особенность ряда работ тенденцию к этнизации, локализации истории, нациоцентричный взгляд, слабое знание достижений современных империологов и неомодернистов в описании периферийного общества в империи и его трансформации в ходе модернизации.
Зарубежная историография проблемы представлена главным образом работами исследователей политической истории калмыков[32]. Не столько новым фактическим материалом, сколько оригинальными концептуальными подходами ценны работы К.Д. Баркмана, М. Ходарковского, П. Верта[33].
Несмотря на волнообразный характер развития знаний об истории калмыков в целом и калмыцкого нойонства в частности, при котором периоды подъема теоретических исследований, сменялись временами застоя и даже некоторого концептуального регресса, все же происходило продвижение к более полному пониманию сути настоящей проблемы, накопление фактического материала, кристаллизация предмета исследования.
В второй части § 2 характеризуются привлеченные источники, объединенные в следующие группы: 1) законодательные акты, 2) экономико-географические и статистические описания, 3) материалы делопроизводства государственных учреждений, 4) источники личного происхождения, 6) летописи, 7) периодика.
Группа законодательных источников включает в себя монголо-ойратские законы 1640 г. и акты, относящиеся к истории традиционной калмыцкой элиты, извлеченные из ПСЗ РИ. Изменение социально-правового статуса традиционной калмыцкой элиты в XVIII – начале XX в. изучено на основе указов и манифестов, опубликованных в Полном собрании законов Российской империи[34]. Некоторые законодательные акты, привлеченные к исследованию, были обнаружены в архивах. Большая их группа сохранилась в фондах РГИА, РГАДА, АВПРИ, НА РК, ГА РО. Материалы законодательства как вид источника характеризуют, в первую очередь, сословно-правовой статус традиционной калмыцкой элиты, ключевые моменты в правительственной политике по отношению к ней в XVIII – начале XX в.
В работе использовались опубликованные материалы по разработке и применению законодательных актов в отношении калмыков, а также аналогичные неопубликованные документы, сохранившиеся в фонде 186 «Ф.А. Бюлер, барон» (1622-1896) РГАДА. Последние позволяют представить социальную структуру калмыцкого общества, хозяйство нойонов, быт калмыков, особенности их законодательства.
Среди экономико-географических и статистических описаний, привлеченных к исследованию, особый интерес представляют опубликованные и сохранившиеся в архивах топографические описания, статистические отчеты и материалы ревизий. Важным статистическим источником материалы о калмыках, проживающих в Области Войска Донского содержатся в фонде 353 «Области войска Донского статистический комитет» (1839-1918) ГА РО. Это сведения об экономическом состоянии донских калмыков, описания их быта, хозяйства, религии.
С начала XIX в. появляются публикации статистических материалов, характеризующих развитие экономики Калмыкии с данными о народонаселении, скотоводстве, землепользовании, земледелии, промыслах, торговле. Более систематический характер сбор статистических данных приобретает с учреждением в 1857 г. Центрального статистического комитета, которому были подчинены губернские статистические комитеты. Так, появились весьма ценные для нашего исследования отчеты астраханского губернского статистического комитета, сборники статистических сведений о Ставропольской губернии, обзоры Астраханской и Ставропольской губерний и публикации материалов переписей населения и военно-конских[35]. Во второй половине XIX – начале XX в. было проведено несколько обследований калмыков Астраханской губернии. Среди них нужно отметить материалы Кумо-Манычской экспедиции, организованной Министерством государственных имуществ в начале 1860-х гг.[36], и результаты обследования Калмыцкой степи 1909 г., проведенного Министерством внутренних дел[37]. Путем объезда Калмыцкой степи Астраханской губернии и покибиточного заполнения опросных листов были собраны подробные данные о населении, скотоводстве и земледельческом хозяйстве, переходе кочевого населения в ряде местностей к оседлости, отходе на заработки, использовании наемных рабочих. Эти материалы характеризуют социально-экономические процессы, происходившие среди калмыков.
Следующую группу источников образовали делопроизводственные документы, отложившиеся в архивах в достаточном объеме. Этот вид источников весьма разноообразен по своему составу. К работе привлечены отложившиеся в фондах 119 «Калмыцкие дела» АВПРИ, 407 «Казанская губернская канцелярия» РГАДА, 36 «Состоящий при Калмыцких делах при астраханском губернаторе» и 35 «Калмыцкая экспедиция при астраханской губернской канцелярии» НА РК донесения астраханских губернаторов Коллегии Иностранных дел, распоряжения, инструкции Коллегии Иностранных дел и астраханского губернатора, промемории, рапорты, донесения чиновников, состоящих при «Калмыцких делах», правительственная переписка с калмыцкими ханами и наместниками ханства и другая документация центральных и местных учреждений. Перечисленные материалы имеют огромное значение для изучения взаимодействия центральной власти и традиционной калмыцкой элиты в XVIII в.
Делопроизводственные материалы, отложившиеся в фондах 381 «Канцелярия Министра земледелия и государственных имуществ», 383 «Первый департамент Министерства государственных имуществ», 1291 «Земский отдел МВД» РГИА, содержат важную информацию о земельных вопросах в Калмыкии, реализации правительственной политики в улусах в XIX в., колонизации Калмыцкой степи.
Большую ценность представляют делопроизводственные документы, отложившиеся в фондах 286 «Герольдмейстерская контора», 819 «Ставропольская канцелярия калмыцких дел» (1737-1771) РГАДА, содержащие данные о крещеных представителях традиционной калмыцкой элиты, которые позволяют осветить вопрос об адаптации нойонов к социокультурной среде империи. В фонде 248 «Материалы Секретной экспедиции Сената» (1732-1802) РГАДА сохранилось немало материалов, свидетельствующих о деятельности традиционной элиты Калмыцкого ханства, направленной против христианизации улусов.
Отложившиеся в фонде 162 «Греков А.М.» ГА РО материалы дают представление о практиковании буддийской веры среди донских калмыков. Многочисленные документы об исправлении ламаизма и строительстве калмыцких хурулов на Дону сохранились в фонде 301 «Областное правление Войска Донского» (1835-1918) ГА РО.
В фондах 103 «Азиатские дела» и 62 «Сношения России с Китаем» АВПРИ, 402 «Азовская губернская канцелярия» и 404 «Астраханская губернская канцелярия» РГАДА сохранилась важная делопроизводственная документация, свидетельствующая об активной внешней политике калмыцких ханов в первой половине XVIII в., контактах с соседним оседлым населением, переписка российского и китайского правительств по поводу исхода калмыков в Китай в 1771 г.
Об изменениях в хозяйстве и быте донских калмыков свидетельствуют делопроизводственные материалы, отложившиеся в фонде 309 «Калмыцкое правление» (1836-1876) ГА РО. Здесь обнаружились сведения о семейном и имущественном положении донских калмыков, награждениях за храбрость, проявленную в войнах России. Документы фонда 339 «Сыскное правление и полицейское управление Хоперского округа» ГА РО свидетельствуют о разделении калмыцких нойонов и уходе дербетовских владельцев на Дон в XVIII в., дают предаставление об их кочевьях и торговле скотом.
Военная служба нойонов в исследовании описывается по делопроизводственным материалам, извлеченным из фондов РГВИА, ГА РО, РГАДА. В фонде 46 «Атаманская канцелярия» ГА РО отложились материалы об участии калмыков в русско-японской войне 1904-1905 гг. В фонде 248 «Материалы Секретной экспедиции Сената» (1732-1802) РГАДА, фондах 52 «Г.А. Потемкин», «Военно-ученый архив. Коллекция» РГВИА сохранились документы, свидетельствующие об участии калмыцких нойонов в войнах России.
Среди опубликованных делопроизводственных материалов, привлеченных к исследованию, следует отметить доклады министра внутренних дел М. Островского[38], чиновника особых поручений Н. Бурдукова[39], попечителя Малодербетовского улуса С.А. Козина, а также материалы съездов улусных попечителей 1904, 1907, 1908 гг.[40] Эти документы, отражающие официальную точку зрения, имеют большое значение для изучения правительственной политики. Их составители выступали за отмену обязательных отношений в Калмыцкой степи, обращали внимание на проблемы землепользования и взаимоотношений калмыков с русским оседлым населением.
Историю исхода калмыков 1771 г., роли в ней нойонов, участии оставшихся на Волге владельцев в крестьянском восстании 1773-1775 гг. помогли осветить опубликованные протоколы заседаний Императорского совета, следственные материалы по делу Е.И. Пугачева и его соратников и китайские источники[41].
Реконструировать историю традиционной калмыцкой элиты невозможно без привлечения материалов личного происхождения. Сохранившиеся в фондах 407 «Казанская губернская канцелярия», 1263 «Голицыны, князья», 1104 «Астраханская приказная изба» РГАДА, 119 АВПРИ, РГИА, 35 и 36 НА РК, 360 «Ефремовы, донские казаки-дворяне» ГА РО, РГВИА письма калмыцких нойонов, ханов, наместников ханства, в которых выражены взгляды авторов, их отношение к событиям без последующих наслоений, содержат ценные сведения о сознании социальной группы, системе ценностных ориентаций, норм поведения.
Немалые информативные возможности для изучения истории нойонов дает мемуарная литература: записки китайского посла Тулишена о его поездке к хану Аюке в 1712-1715 гг.; записки И.Х. Шпичера о сопровождении названного посольства; воспоминания князя А.М. Дондукова-Корсакова, журнал казачьего атамана Волошанина и поручика Зейферта 1771 г., работа Чунь Юаня «Описание Чжунгарии и Восточного Туркестана»[42].
Большой интерес для нашего исследования представляют летописные произведения Габан Шараба «Сказание об ойратах» (1737) и хошоутского нойона Батур-Убаши Тюменя «Сказание о дербен-ойратах» (1819)[43], в которых приводятся разрозненные факты из истории ойратов и калмыков, легенды о происхождении княжеских династий, их родословные таблицы, знаменательные с точки зрения авторов высказывания и поступки известных тайшей и нойонов. Главные события в жизни нойонов от времени прихода на Волгу до исхода в Китай 1771 г. описывают анонимный автор «Истории калмыцких ханов» (первая половина XIX в.), летопись «Мэн-гу-ю-му цзи», хроника «Шэнь-у-цзи»[44].
В диссертации используются возможности прессы как источника изучения истории нойонов. В местной периодике (газетах «Астраханский листок», «Астраханский вестник», «Астраханские губернские ведомости», «Астраханские епархиальные ведомости», «Донской вестник», «Донские епархиальные ведомости», «Ставропольские губернские ведомости») нашли отражение важные события, происходившие в XIX – начале XX в. в Калмыцкой степи.
Состояние хозяйства калмыков явилось темой многих работ, печатавшихся в таких ведомостных изданиях, как «Журнал министерства внутренних дел», «Журнал министерства государственных имуществ». Среди авторов таких работ необходимо назвать И. Михайлова, И. Черкасова, К.И. Костенкова, Н.А. Нефедьева, Ф.А. Бюлера, И.А. Житецкого.
Общественная и хозяйственная деятельность традиционной калмыцкой элиты и княжеских родов калмыцкого происхождения отражена в справочных изданиях: дворянских календарях; общем гербовнике дворянских родов Всероссийской империи; списке потомственным дворянам Астраханской губернии 1900 г.; списке дворян, внесенных в дворянские родословные книги Ставропольской губернии[45], Терской и Кубанской областей с 1795 по 1 декабря 1912 г.; энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона; справочнике А. Хаммела; лексиконе 1788 г.[46]
Таким образом, исходя из многообразия сохранившихся источников, традиционная калмыцкая элита как объект отдельного исследования потенциально хорошо документирована. Методика использования привлеченных материалов основывалась на применении как традиционных для исторической науки и достаточно апробированных в историко-социальных исследованиях методов, так и новейших междисциплинарных приемов.
Содержание писем традиционной калмыцкой знати формализовано методом контент-анализа. Эпистолярные источники в работе были подвергнуты дополнительной обработке с целью составления психологического портрета калмыцкого нойона, включающего несколько блоков.
Помимо писем традиционной калмыцкой элиты в качестве источников изучения ее истории выступили материальные формы культуры: жилище и костюм, в которых объективировались ценностные приоритеты калмыцкого нойонства XVIII – начала XX в.
Необходимость составления социодемографического портрета традиционной калмыцкой элиты определила направления генеалогического поиска. Генеалогические росписи и таблицы традиционной элиты и княжеского рода калмыцкого происхождения нам удалось обнаружить в фонде 199 «Портфели Г.-Ф. Миллера» РГАДА, 110 «Псковское дворянское депутатское собрание» ГА ПО, 887 «Гейдены, графы Волковы» ГАРФ. По первичным архивным материалам разработана база данных, включающая несколько сот персоналий.
Вторая глава: «Социальная характеристика традиционной калмыцкой элиты» посвящена анализу социальной специфики нойонства. Эта специфичность нашла свое выражение в происхождении и социально-правовом статусе нойонов; их матримониальных связях. Социальная характеристика подразумевает изучение состава и численности традиционной калмыцкой элиты, ее образовательного уровня, знатной семьи.
Первый параграф: «Происхождение и социально-правовой статус нойонов», посвящен изучению происхождения и социально-правового положения традиционной калмыцкой элиты в Российской империи. Он свидетельствует об изменении социально-правового статуса нойонов в XVIII – начале XX в. в связи с процессом административной интеграции калмыков. Изучение механизмов формирования и функционирования традиционной калмыцкой элиты показало, что ее социальная значимость, функции, авторитет сформировались не единовременно, а передавались из поколения в поколение. Занимая высшее социальное положение в калмыцком обществе, нойоны обладали максимально возможными властными полномочиями. Совпадение коренных целей, интересов и ориентаций владельцев позволило рассмотреть традиционную элиту как носительницу органической совокупности определенных политических, экономических, этических, психологических, нравственных связей и отношений, возникающих как в горизонтальной и вертикальной, так и временной направленности.
Трансформация традиционной калмыцкой элиты в России в XVIII – начале XX в. происходила в тесной связи с модернизацией, изменившей социально-этническую структуру империи. Реализация общей линии правительственной политики, направленной на интеграцию местных элит, привела к изменению социально-правового статуса калмыцких владельцев. Постепенно лишая нойонов, берущих происхождение из окружения Чингисхана, их привилегированного положения в калмыцком обществе, правительство вместе с тем признало за ними права потомственных и личных дворян. Они сохранили свою власть на низовом уровне властной пирамиды. Перемены в социально-правовом положении нойонов в империи, прежде всего формирование прослойки безулусных нойонов в XIX в., процессы массовых миграций привели к изменению динамики численности этой сословной группы, личного состава традиционной элиты.
Во втором параграфе: «Состав и численность традиционной элиты калмыков» прослежены изменения личного и количественного состава традиционной калмыцкой элиты. В XVIII в. численность нойонов составляла примерно 50 чел. (вместе с членами их семей 250 чел.). После исхода наместника Убаши в Китай в 1771 г., прекращения притока владельцев из Центральной Азии численность нойонов вплоть до реформы 1892 г. не превышала 22 чел. (вместе с членами семей 110 чел.). Экзогамия, постоянные брачные контакты между нойонами сужали круг брачующихся в XVIII в., поэтому приветствовалась женитьба на женщинах других национальностей. Исход в Китай, резкое сокращение численности калмыков в России, браки между родственниками, уменьшение числа межнациональных браков отразились на генофонде. Наиболее острой социальной проблемой традиционной калмыцкой элиты в XIX в. стала демографическая. Естественный прирост не обеспечивал даже простого воспроизводства. Хотя в XVIII в. культура традиционной элиты находилась под сильным влиянием ламаизма, показателем процесса аккультурации стало формирование прослойки крещеных нойонов. Принятие новой веры было важной адаптивной стратегией владельцев.
В третьем параграфе «Уровень образования нойонов» изучена история просвещения и образования традиционной калмыцкой элиты. Автор демонстрирует, что важным показателем растущего влияния внешнего окружения стали престижность европейского образования в среде традиционной элиты и рационализация сознания нойонов в XIX в. Такие владельцы, как Тюмени, Тундутовы, Гахаев являли собой интеллектуальную элиту калмыков. Повышение образовательного уровня, на наш взгляд, являлось свидетельством модернизационных изменений. Система государственных учебных заведений и российская армия как «плавильные котлы» способствовали аккультурации калмыцких нойонов.
Поскольку религия постепенно утрачивала роль транслятора традиционных ценностей важное значение в их сохранении и передаче имела семья, изучению которой посвящен параграф четвертый: «Знатная калмыцкая семья». В диссертации показано, что ее основной формой в изучаемый период была малая. На основе описания и анализа содержащейся в привлеченных документах информации о правах родителей и детей на распоряжение общесемейным и личным имуществом, о реальном месте в нем приданого, о влиянии имущественных отношений на этику семейной жизни, положение членов семьи и взаимоотношения между ними можно сделать вывод, что созданный калмыцкими нойонами в XVIII – начале XX в. тип семьи соответствовал свойственным им социальным функциям и укладу хозяйственной жизни.
Материалы сформированного банка данных и генеалогическая роспись, представленная в приложении, свидетельствуют, что наиболее распространенной моделью являлась брачная партия, в которой жених и невеста принадлежали к одной социальной среде. Нередким явлением в XVIII в. были повторные браки нойонов. В XIX – начале XX в. в связи с сокращением числа владельцев, преобладанием мужского населения количество повторных браков нойонов сокращается. По сравнению с XVIII в., когда распространенным явлением были брачные союзы с кабардинской, татарской, джунгарской элитой, в XIX в. сужается география поиска невест для отпрысков калмыцких владельцев. Сокращение притока «иной крови» не в последнюю очередь обострило проблему генофонда традиционной калмыцкой элиты, которая в конце XIX в. оказалась в полосе демографического кризиса.
Третья глава «Хозяйство и служебная деятельность нойонов» посвящена анализу хозяйственного опыта и службы традиционной калмыцкой элиты.
В первом параграфе «Хозяйство нойонов» указано, что на протяжении изучаемого периода основным видом хозяйственной деятельности нойонов являлось кочевое скотоводство, которое эволюционировало в рамках простого воспроизводства. Являясь одновидовым по сути, кочевое хозяйство владельцев было детерминировано природными условиями. Материалы диссертации свидетельствуют о постепенном сокращении поголовья скота в хозяйствах нойонов, особенно во второй половине XIX в. Под влиянием общероссийского социально-экономического процесса в Калмыцкой степи получили развитие товарно-денежные отношения. С отменой обязательных отношений нойоны модернизировали свои хозяйства, приспособив их к условиям всероссийского рынка. Они выступали крупными поставщиками скота и животноводческого сырья.
Господство экстенсивных методов хозяйствования было характерно и для земледелия, получившего развитие в улусах нойонов в XIX в. под воздействием переселенческих хозяйств. Следствием развития земледелия стал переход нойонов к оседлости.
Хотя земельная собственность была монополией нойонства, в зависимости от которого находились простолюдины, отношения владельцев с подвластными на протяжении изучаемого периода были сглажены хотонной (общинной) формой землепользования. В сознании нойонов преобладал мифологически-функциональный взгляд на зависимое население. Для владельцев были характерны стереотипные реакции, представления о подвластном населении как собственности нойонов и непоколебимая уверенность в строгой регламентации социальной пирамиды калмыцкого общества. Сглаживанию социальной напряженности в улусах способствовала патерналистская деятельность традиционной калмыцкой элиты, которая нашла выражение в благотворительности, заботе о развитии образования, здравоохранения.
Традиционная элита калмыков в XVIII – начале XX в., активно участвуя в войнах, которые вела Российская империя, деятельно способствовала укреплению безопасности страны, что нашло отражение во втором параграфе: «Служебная деятельность нойонов». Военная служба имела универсальное значение в субкультуре нойонов. Она заменила владельцам воинственные набеги на соседей, характерные для кочевников. Сказания о боевых подвигах нойонов культивировались как семейная традиция, передавались из рода в род. Военная служба традиционной элиты имела результатом не только материальное вознаграждение и награды. В зависимости от военной активности калмыков находилась политика правительства по отношению к Калмыкии. В первой половине XVIII в. активное участие нойонов с подвластным населением в охране имперских границ обеспечило сохранение относительной самостоятельности ханства. Сокращение военной активности калмыков в XIX в., связанное с исходом 1771 г., совпало по времени с ликвидацией их автономии и введением системы попечительства. Однако калмыки продолжали принимать участие в войнах России в XIX – начале XX в. Военная служба владельцев стала престижной. Она давала возможность расширить горизонты традиционного мира и способствовала аккультурации нойонов. Деятельность калмыцких нойонов в XIX – начале XX в. на низовом уровне региональной власти, в органах местного самоуправления, в российском парламенте является свидетельством сохранения в условиях централизации в регионах Российской империи «непрямого» правления.
Четвертая глава посвящена реконструкции социокультурного облика и составлению обобщенного психологического портрета нойонов.
В первом параграфе: «Обряды и обычаи жизненного цикла» анализируются основные обряды и обычаи жизненного цикла калмыков: свадьба, рождение детей и их инкультурация, похороны с точки зрения их устойчивости. Делается вывод, что в соблюдении обрядов и поддержании обычаев жизненного цикла нойоны проявляли завидное постоянство, что является свидетельством их консерватизма. В поддержании обычаев жизненного цикла традиционная калмыцкая элита видела гарантию сохранения национальной культуры. В этой области господствовала традиция. Разумеется, она также не оставалась неизменной, однако процесс ее трансформации во времени протекал гораздо медленнее, чем в других сферах.
Во втором параграфе: «Особенности быта и традиции повседневности» автор показывает, как культурная традиция калмыцких нойонов в империи подверглась трансформации в XVIII – начале XX в. В течение этого времени нойоны показали достойную внимания способность к адаптации к новому социокультурному окружению. Трансформация традиций повседневности сопровождалась выработкой адаптационно-деятельностной модели культуры. Оказалось, что калмыцкая элита, которая должна была противостоять инновациям, в действительности приспособилась к требованиям времени, часто выступая в качестве проводника современности в условиях традиционной социальной организации. Культурная адаптация позволила снять в картине мира нойонов фатальность дихотомии «мы-они».
Распространение инноваций сочеталось с сохраняющейся обособленностью по отношению к внешнему миру, которая выражалась, прежде всего, в попытках нойонов ограничить вмешательство имперских чиновников в управление калмыками, воссоздать автономию в составе империи в XIX – начале XX в. При этом традиция и современность не выступали в культуре нойонов в качестве антагонистических сторон, находящихся в постоянном конфликте, а были переплетены и взаимосвязаны, что продемонстрировано в третьем параграфе: «Эволюция социальной психологии нойонов». В системе констант ментальности в XVIII в. позитивную социальную идентичность нойоны сохраняли по отношению к своей сословной группе, служившей им опорой и защитой. Помимо «образа себя» в сознании традиционной элиты калмыков в качестве основных категорий сформировались такие парадигмы, как наличие друга, помощника («образ покровителя» – императора), локализация «источника зла» с иноплеменниками, способ действия – готовность к самообороне, борьбе, а в случае ее невозможности исход на новую территорию. На основе этих констант ментальности стоилась картина мира нойонов в Российской империи.
Исход калмыков во главе с наместником Убаши в Китай в 1771 г. изменил жизнь оставшихся в России нойонов и содержание констант их ментальности. «Источником добра» в сознании традиционной элиты выступала теперь уже не сословная группа, а этнос. Усиление этнической составляющей социальной идентичности объясняется уменьшением числа калмыков. Поиск новой идентичности был также связан с трансформацией правового статуса нойонов в результате административных преобразований первой половины XIX в. и закона 1892 г. В поисках новой локализации «источника добра» бывшие нойоны в начале XX в. поддержали призыв к переходу в казачество.
Глава пятая «Калмыцкие нойоны в контексте политической жизни империи и региона» изучает опыт взаимодействия традиционной калмыцкой элиты с властью и другими акторами, принимающими участие в развитие контактной ситуации в регионе.
В первом параграфе: «Центральная власть и традиционная калмыцкая элита: развитие взаимоотношений в XVIII веке» автор приходит к выводу, что власть не имела четко определенной имперской политики, она складывалась стихийно, постепенно, многовариантно, применяясь к политическим, экономическим условиям того или иного региона, учитывая при необходимости национальные особенности местного населения. Взаимоотношения самодержавия и традиционной калмыцкой элиты развивались в XVIII в. в рамках имперской асимметрии «центр-периферия». Вплоть до исхода Убаши в Китай в 1771 г. Калмыцкая степь играла роль буферного пояса на южных рубежах государства, которая была отведена ей еще в XVII в. Во взаимоотношениях власти и местной элиты в XVIII в. произошли изменения, связанные с трансформацией правительственного курса по отношению к колониальным окраинам, централизацией, изменением роли Российской империи в европейской политике. Начало реорганизации механизма взаимодействия с улусами было положено в 1715 г., когда в Калмыцкой степи появились колониальные чиновники, призванные обеспечить порядок в пограничном регионе и контроль над кочевниками. Главной в правительственной политике по отношению к калмыкам стала идея доминирования. Ограничив связи традиционной элиты с Тибетом, имперская власть в 1724 г. оставила за собой назначение и смещение правителей ханства. Следующим шагом, ослабившим ханскую власть, стала реформа Зарго 1762 г.
Вместе с тем прагматично-гибкая имперская политика в отношении традиционной калмыцкой элиты по-прежнему определялась тем, что она играла роль связующего звена, обеспечивающего сбор войска и исполнение прочих распоряжений, между центральной властью и основным населением улусов. Правительство использовало практику сохранения баланса между группировками местной элиты, ограничивая пределы интенсивности их конкурентной борьбы за местную власть. Вмешательство имперских чиновников во внутренние дела периферийного региона имело двойные последствия. С одной стороны, оно ущемляло в известной степени интересы традиционных элит, поскольку так империя легитимировала себя в восприятии местного населения без посредства нойонов. С другой стороны, наличие беспристрастного арбитра, предохранявшего периферийные элиты от взаимного уничтожения, являлось для них благом. Наличие в Калмыцкой степи инстанции, авторитет которой признавался всеми политическими акторами, несомненно, расширило возможности мирного разрешения многочисленных конфликтов нойонов в XVIII в.
В формировании политики по отношению к традиционной элите долгое время преобладал «ориентализм», подразумевавший консервацию обычаев и традиций кочевников, если они не противоречили имперской идее. В ханстве сохранилось традиционное административное деление на улусы-аймаки-хотоны; местная элита имела возможность решать свои внутренние дела в соответствии с обычным правом. «Ориентализм», не создающий угрозы стабильности отношений центральной власти и периферийной элиты, был частью имперского мышления. Правительство, с одной стороны, не возражало против консервации существующей в улусах национальной культуры, с другой – проявляло потребность к интеграции и желание «цивилизовать варваров». Наложение культурной сферы с теоретическими спекуляциями на политическую сферу, в которой имела место борьба реальных интересов, приводило порой к неожиданным результатам. Колониальная ситуация превращалась в «ситуацию взаимного непонимания» контактирующих народов, причиной которой являлось различие личностной структуры тех и других. Суть ментальной установки имперских чиновников в отношении калмыков выразил руководитель «Калмыцких дел» В.П. Беклемишев: «Народ несмысленный и неразсудительный, к тому же своевольный и упрямой, и кроме воровства ни к чему не потребнай». Искажение эксплицитных идеологических установок объяснялось культурными предрассудками колониальных чиновников. В таких условиях «каждое общество, – заметил М. Ходарковский, – видит в другом отражение своей собственной политической системы с присущими ей ценностями. Эта проекция политических ценностей и политических понятий ведет к фундаментальному непониманию и нереалистическим ожиданиям с обеих сторон». Имперская власть полагала, что занимается усовершенствованием постановлений для калмыков, и удивлялось, когда нойоны воспринимали нововведения как ограничение их автономии. Ситуация взаимного непонимания возникла и в конфессиональном вопросе. Власть, включив в состав государства буддийский этнос, который получил гражданство по факту проживания внутри имперских границ, рассматривала его пусть даже в отдаленной перспективе в качестве потенциально-православного. Предполагалось, что инородцы в контакте с русским православным населением адаптируются к новым условиям и примут религиозно-ценностную систему империи. Несмотря на огромную пропасть между имперской (универсальной) и калмыцкой (партикуляристской) ментальностью считалось, что в перспективе этот нерусский этнос плавно войдет в состав единого организма. Однако в то время как правительство рассматривало калмыков в контексте внутренних отношений Российской империи, последние продолжали видеть себя частью ойратского универсума и буддийского мира. Игнорирование этой традиционной связи обернулось для центральной власти исходом в Китай большей части калмыков, психологически защищавших себя от внешнего давления (ограничения автономии, сокращения территории кочевий, христианизации улусов, частого привлечения на театры военных действий). Оставшиеся после исхода Убаши кочевники уже не представляли былой силы, сократилась их военная помощь стране. Ликвидировав в 1771 г. калмыцкую автономию, правительство проявило гибкость к нойонам, сохранив их права в отношении подвластного населения.
Ощутимые сепаратистские и националистические настроения в Калмыцкой степи в 70-х гг. XVIII в. оказали серьезное воздействие на правительственную политику, что показано автором во втором параграфе: «Трансформация взаимоотношений имперской власти и нойонов в XIX – начале XX веке». В начале XIX в. после неудачной попытки реанимировать ханство правительство взяло курс на интеграцию калмыков. Расширяя область действия колониального контроля, центральная власть осуществила ряд мероприятий, изменивших правовой статус традиционной калмыцкой элиты. Преобразования 1825, 1834, 1847 гг., создавшие в Калмыцкой степи систему попечительства, стали частью политики административной интеграции. Отмена обязательных отношений в 1892 г. значительно ослабила политическую и экономическую мощь традиционной элиты. Выведенное из подчинения бывшим нойонам население улусов оказалось под властью колониальных чиновников.
Тем не менее, сила традиций была настолько крепка, что административная интеграция, призванная упразднить сословную власть, не сразу привела к прогнозируемым правительством результатам. Бывшие нойоны сохранили свое господствующее положение в обществе, однако реформы ускорили процесс трансформации традиционной калмыцкой элиты.
Их результатом стал симбиоз традиционной номадной и российской имперской систем политического управления обществом и определенное сращивание двух разнородных политических культур. Верхние и средние уровни управленческой иерархии функционировали здесь по принципам политической культуры метрополии, а нижние звенья, выступавшие носителями традиционных представлений о характере управления обществом, продолжали функционировать в соответствии с присущими данной политической культуре принципами.
В условиях модернизации в правительственных кругах возобладала тенденция, направленная на ограничение для традиционной элиты доступа в российское дворянство. Утратив возможность закрепить свое привилегированное положение в рамках российского законодательства, традиционная элита пыталась апеллировать к адату, который в XIX в. претерпел значительную трансформацию (Зинзилинские постановления).
В начале XX в. бывшие нойоны выступали выразителями общих интересов калмыцкого народа в I и II Государственных думах. Депутаты выдвинули требования закрепления за калмыцким народом земель, находящихся в его пользовании, возвращения тех земельных участков, которые были отведены под оброчные статьи, замены казенного сбора со скота подоходным налогом, отмены системы попечительства, снятия недоимок, числящихся за малоимущими. Ряд требований, к примеру, решение вопросов обводнения степи и закрепления движущихся песков, не утратил своей актуальности и на современном этапе. Административная модернизация катализировала процесс осознания калмыками себя как национальной общности. В эпоху пробуждения национального сознания, вслед за интеллектуальной элитой, объединившейся в союз «Хальмг тангчин туг», который сосредоточил свое внимание на лингвистике и культурных отличиях, традиционная элита выступила с идеей создания национального правительства буржуазного типа в степи и перехода калмыков в казачество. Анализ экономического, социального и правового положения бывших нойонов позволят сделать вывод о четко выраженной тенденции расслоения традиционной элиты, в составе которой встречались как крупные скотоводы и землевладельцы, так и мелкопоместные нойоны, по образу жизни приближающиеся к простолюдинам.
Правительственная политика по отношению к калмыцкой элите в начале XX в. носила двойственный характер. В целом, предпринятые правительством в отношении калмыцкой элиты в XIX – начале XX в. действия были направлены скорее на достижение административного единства, чем культурного синтеза. Несмотря на централизацию управления, местная власть имела достаточный простор для инициативы, не была скована изначально определенной системой.
Существовавшее административное устройство Калмыцкой степи и власть традиционной элиты рассматривалось как «переходная форма», которая должна иметь конечной целью путем последовательных преобразований введение окраины в административный строй, присущий европейским губерниям, который, предоставляя свободу и развитие в пределах областных интересов, поддерживает объединение действий в руках центральных учреждений. Направленность регионального процесса власть видела как последовательную смену управленческих форм, ведущую к политической и административной однородности. Поэтому организация управления в регионе и власть местной элиты, призванные обеспечить высший местный надзор и координацию деятельности периферийных государственных служб, признавались временными, переходными формами к единой общеимперской управленческой модели.
Аналогичная политика проводилась в отношении казахской, кабардинской и других региональных элит. Опыт управления одними окраинами империи учитывался при управлении другими, однако в целом наблюдалась разновариантность окраинного управления. Российская империя представляла собой систему взаимосвязанных географических, социально-экономических, административных компонентов с асимметричным распределением военно-политической власти. Комбинация регионов, их специфика и взаимосвязи придавали Российской империи свои неповторимые черты. Возможно, именно в разновариантности, разноплановости заключались успехи имперской политики, обеспечивающей долговечность существования территориально огромного и многонационального по составу государства.
В третьем параграфе: «Власть в системе политических представлений нойонов» автор предпринял попытку исследования образов власти в сознании традиционной элиты калмыков в XVIII – начале XX в. Установки на власть в сознании калмыцких нойонов изменялись под влиянием контекста политических событий. Отношение нойонов к власти характеризовалось, прежде всего, ее персонификаций и дифференцированным подходом к ее носителям. Структура образов власти традиционной калмыцкой элиты в изучаемый период была сложна и включала в себя образы верховной, колониальной, местной, религиозной власти. На формирование образов власти существенное влияние оказали традиции национальной политической культуры и особенности психологии нойонов: персонификация власти, патернализм, стойкий этатизм, потребительское отношение к государству и его институтам.
В заключении подводятся общие итоги исследования, подтверждающие вынесенные на защиту положения, подчеркивается, что региональный вариант модернизации лишь отчасти соответствует классической модели.
Калмыцкая модель модернизации имела целый ряд обусловленных динамикой местного исторического процесса специфических особенностей, среди которых первая – ее защитный характер. Эта модель экзогенной модернизации предусматривала частичное усвоение культурных новшеств ради сохранения глубинных основ традиционного порядка. Историю «калмыцкой» модернизации можно сопоставить с опытом афро-азиатских стран, к примеру, Египта, Туниса, в которых модернизация в XIX – начале XX в. развивалась как процесс вестернизации, связанный с колониальной экспансией. Экзогенная модернизация, коснувшаяся тонкого слоя интеллектуальной элиты, приняла в этих странах защитный характер, что позволило исследователям назвать эту модель defensive modernization.
Вторая особенность заключалась в том, что проводником модернизационных изменений в калмыцком обществе стал узкий слой традиционной элиты, что подтверждает исследовательскую гипотезу о гибкости традиции, видоизменении традиционных институтов и способности их приспосабливаться к современным условиям. Привилегированное положение этой группы способствовало развитию инноваций в калмыцком обществе, упорядочению новационного процесса.
Третья особенность состояла в том, что традиция и современность не выступали в культуре нойонов в качестве антагонистических сторон, находящихся в постоянном конфликте, а были переплетены и взаимосвязаны.
Нелинейный характер процесса интеграции калмыков (четвертая особенность) подтверждается волнообразными подъемами этнической активности и временным усилением сепаратистских черт. Традиционная калмыцкая элита, сыгравшая важную роль в интегративном процессе, вместе с тем, под влиянием политической ситуации выступала в роли «этнического антрепренера», инициируя этническую активность кочевников, что убедительно доказывают история исхода калмыков 1771 г. и этнический ренессанс последней трети XIX- начала XX в.
В начале XX в. архаичные провинции, вроде Калмыкии, ускоренно втягиваемые в модернизационное русло, вслед за наиболее продвинутыми регионами, в которых в соответствии с европейским сценарием образования национальных государств активизировалась борьба за независимость, вступили в полосу пробуждения национального сознания. Рост национальной напряженности в Российской империи совпал с кризисом традиционной политической системы и социально-экономических структур, оказавшихся в конфронтации к новым силам, сформировавшимся в ходе модернизации общества. Связанная с модернизацией реабилитация локальных культур, стремление их к обретению политического измерения своей самобытности затронула местные элиты, которые оказались за пределами действия унифицированных институтов. Универсализм имперской конструкции стал фиктивным после актуализации в ходе модернизации вопроса о прерогативах «коренного народа», закрытия для периферийных элит каналов доступа в состав центральной элиты. Модификация социальной структуры империи, повышение уровня социальной мобильности сопровождались смешиванием разных социокультурных групп. В условиях, когда наследуемый социальный статус сменялся индивидуально достигаемым, имперские механизмы интеграции разнородных групп не охватывали значительной части населения, чья самоидентификация строилась на новых основаниях. На смену горизонтальной стратификации пришла вертикальная. Произошло ослабление эффективности механизмов традиционной легитимации имперской власти, ранее сформированных с учетом специфики каждого региона. Ассиметричные отношения «центр-периферия» в условиях системной модернизации разрушались, снижался властный потенциал имперского центра. Крах всего имперского здания в 1917 г. стал следствием не только социально-экономического и политического кризиса, но и результатом разрушительного воздействия модернизации на все аспекты имперской идентичности.
Для традиционной калмыцкой элиты в этот период главной стала проблема воспроизводства. Мы полагаем, что механизмы ее формирования и функционирования находились в соответствии с социальной интерпретацией биологического «закона элитного ряда»: все виды растений и животных существуют и успешно развиваются лишь при условии выделения у них элитных групп, обеспечивающих жизнь популяции. В случае гибели или вырождения этих элитных групп популяция деградирует, а порой и исчезает вовсе. Проводя аналогии, заметим: если в том или ином обществе уничтожаются, «выбиваются» элитные группы и персоны, происходит деградация всего общества, прежде всего, его культуры. Октябрьская революция 1917 г. привела к смене в Калмыкии традиционной элиты (элиты крови) на новую, формируемую совершенно по иным принципам и обладающую иной исторической памятью. Проблема традиционной калмыцкой элиты, на наш взгляд, заключалась в ее закрытости, которая понижала уровень мобильности ее рядов, увеличивала вероятность вырождения и деградации. Вместе с тем, заслуживает внимания способность культурной традиции нойонов к видоизменению, адаптации к требованиям современности.
III. ОСНОВНЫЕ ПУБЛИКАЦИИ ПО ТЕМЕ ДИСЕРТАЦИИ[47]
Монографии
1. Дорджиева Е.В. Исход калмыков в Китай в 1771 году. – Ростов-на-Дону: Издательство СКНЦ ВШ, 2002. – 212 с. (13,5 п. л.)
2. Дорджиева Е.В. Традиционная калмыцкая элита в пространстве Российской империи в XVIII – начале XX века. – М.: Прометей, 2007. – 426 с. (26,75 п.л.)
Статьи в изданиях, рекомендованных ВАК для публикации основных результатов докторских диссертаций
3. Дорджиева Е.В. Власть и традиционная калмыцкая элита в XVIII в. (открытая интеракция и скрытые транскрипты) // Власть. – 2009. - № 4 – С. 131-135 (0,4 п.л.)
4. Дорджиева Е.В. Традиция и модернизация в Калмыкии в XIX – начале XX в. // Известия Алтайского государственного университета. – 2008. - № 4/5. – С. 49-52 (0,4 п.л.).
5. Дорджиева Е.В. Конфессиональный вопрос в имперской политике по отношению к традиционной калмыцкой элите в XVIII веке // Известия Самарского научного центра Российской академии наук. – 2008. – Том 10. - № 4 (26). – C. 975-982 (0,7 п. л.)
6. Дорджиева Е.В. Калмыцкая знатная семья в XVIII – начале XX века // Преподаватель XXI век. – 2008. - № 4. – С. 124-131 (0, 7 п.л.)
7. Дорджиева Е.В. Центральная власть и традиционная калмыцкая элита в Российской империи в XVIII-начале XX века // Регионология. – 2008. - № 2. – С.300-311 (0,9 п.л.)
8. Дорджиева Е.В. Идентичность традиционной калмыцкой элиты в Российской империи в XVIII – начале XX века // Традиционная культура. – 2008. - № 1 (29). – С. 74-86 (0,9 п.л.)
9. Дорджиева Е.В. Имперская политика по отношению к региональным элитам в первой половине XVIII века: конфессиональный вопрос в Калмыкии // Федерализм. – 2008. - № 1(49). – С. 165-176 (0,9 п.л.)
10. Дорджиева Е.В. Калмыцкие нойоны и зайсанги на российской военной службе в XVII – начале XX века // Военно-исторический журнал. – 2007. - № 9. – С.58-62(0,4 п.л.)
11. Дорджиева Е.В. Адаптационно-деятельностные модели культуры традиционной калмыцкой элиты в Российской империи в XVIII- XX вв. // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия «Истории России». – 2007. - № 1. – С. 104-116 (0,9 п.л.)
Научные публикации
12. Дорджиева Е.В. Имперская политика образования инородцев и ее результаты в Калмыцкой степи // Государство и развитие образования в России XVIII – XX вв.: политика, институты, личности. Материалы XIII Всероссийской научно-практической конференции. – М.: РУДН, 2009. – С. 380-391 (0,9 п.л.)
13. Дорджиева Е.В. Миграция как средство преодоления регионального кризиса: история и современность// Экономические и правовые аспекты регионального развития: история и современность. Материалы Всероссийской научно-практической конференции с международным участием. – Елабуга: изд-во ЕГГУ, 2009. – С. 184-188 (0,4 п.л.).
14. Дорджиева Е.В. Интеграционные проблемы школьной политики в Калмыцкой степи Российской империи в XVIII – начале XX века // Актуальные проблемы исторической науки. Межвузовский сборник научных трудов молодых ученых. – Вып. 6. – Пенза: ГУМНИЦ, 2009. – С. 87-91 (0,4 п.л.).
15. Дорджиева Е.В. Математические методы в изучении генеалогии калмыцкой элиты в России в XVIII - начале XX в. // Федерация.- 2008. - №11-12 (54-55). – С. 52-55 (0,4 п.л.)
16. Дорджиева Е.В. Региональная модель модернизации: Калмыкия в XIX – начале XX века // Историческая наука и российское образование (актуальные проблемы). Научные чтения памяти В.Г. Тюкавкина и А.Г. Кузьмина. Ч. 1. - М.: Прометей, 2008. – С.125-135 (0,8 п.л.)
17. Дорджиева Е.В. Проблема обеспеченности бюрократическим потенциалом нерусских окраин Российской империи (на примере Калмыцкой степи в XIX –начале XX в.) // Бюрократы и бюрократия в России в XIX и XX веках: общее и особенное. Материалы XII Всероссийской научно-практической конференции. М.: РУДН, 2008. – С. 146-155 (0,7 п.л.)
18. Дорджиева Е.В. Власть в системе политических представлений традиционной калмыцкой элиты в Российской империи в XVIII – XX веках // Актуальные проблемы социогуманитарного знания: Сборник научных трудов кафедры философии МПГУ. Вып. XXXVII. – М.: Прометей, 2007. – С. 68-86 (0,6 п.л.)
19. Дорджиева Е.В. Образы власти в глазах традиционной калмыцкой элиты в начале XX в. // Российский политический менталитет: образ власти в глазах общества XX в. Материалы XI Всероссийской научно-практической конференции. М.: РУДН, 2007. – С. 78-86 (0,6 п.л.)
20. Дорджиева Е.В. Эволюция взаимоотношений центральной и калмыцкой элит в Российской империи в XVIII – начале XX вв. // Россия-СССР-СНГ: от единства к распаду. Материалы X Всероссийской научно-практической конференции. М.:РУДН, 2006. –С. 36-45(0,7 п.л.)21. Дорджиева Е.В. Составление, предисловие, комментарии // Буддисты в Российской империи в 1917 году (законодательство, описания). – Элиста: КГУ, 2004. (0,4 п.л.)
22. Дорджиева Е.В. Психологическая и социокультурная адаптация калмыков к изменившимся условиям их существования в период депортации 1943-1957 гг. // Национальная политика Советского государства: репрессии против народов и проблемы их возрождения. Материалы международной научной конференции. – Элиста: КГУ, 2003. – С. 29-31 (0, 3 п.л.)
23. Дорджиева Е.В. Экология, природная среда и культура калмыков: проблемы сопряженности // Народная культура: личность, творчество, досуг (Этнокультурный и творческий потенциал личности в пространстве досуга): Сборник статей и материалов Всероссийской научной конференции.– Омск: ООО «Издательский дом «Наука», 2003. – С. 32-34. (0,2 п.л.)
24. Дорджиева Е.В. Освоение Российским государством Степи в XVI-XVIII вв. (подчинение башкир, калмыков, ногайских и крымских татар) // Образование и развитие многонационального государства в России: сущность, формы и значение. Сборник материалов российской научной конференции. – Элиста: КГУ, 2002. – С. 36-39 (0,2 п.л.)
25. Дорджиева Е.В., Яшаева В.А. Развитие этнического самосознания в онтогенезе и задачи национальной школы // Межнациональные отношения в Республике Калмыкия: состояние, проблемы и перспективы развития. Материалы научно-практической конференции. - Элиста, 2002. - С. 139-146. (0,5 п.л.; авторский вклад – 0,4 п.л.)
26. Дорджиева Е.В.Далай-лама VII Галсан-Джамцо и его роль в подготовке «торгоутского побега» 1771 г.//Материальные и духовные основы калмыцкой государственности в составе России: Сборник материалов международной научной конференции.– Элиста: КГУ,2002.–С.64-67.(0,3 п.л.)
27. Дорджиева Е.В. Роль В.Н. Татищева в ограничении ханской власти в Калмыкии в 1741-1745 гг. // Татищевские чтения: Сборник материалов российской научной конференции. – Тольятти, 2002. – С.61-65 (0,4 п.л.)
28. Дорджиева Е.В. Призыв наместника Убаши прозвучал как приказ. Об организации исхода калмыков в Китай в 1771 году // Известия Калмыкии. – 2002, 22 мая. – С. 3 (0,2 п.л.)
29. Дорджиева Е.В. Этническое самосознание калмыков: трансформация его структуры // Динамика ценностных и культурных ориентаций народов Калмыкии: Сборник научных трудов.– Элиста: КГУ, 2001. – С. 49-55. (0,5 п.л.)
30. Дорджиева Е.В. Откочевка большей части калмыков в Джунгарию в 1771 г.: роль Тибета // Актуальные проблемы экономики, истории, права Калмыкии: Сборник научных трудов. – Элиста: КГУ, 2001. – С. 18-19. (0, 2 п.л.)
31. Дорджиева Е.В. Природные и географические факторы в истории Калмыкии в XVII-XVIII вв. // Вестник Калмыцкого университета. Серия: История. Экономика. Право. Вып. 1.– Элиста: изд-во КГУ, 2000. – С. 29-35. (0,5 п.л.)
32. Дорджиева Е.В. Социальная роль традиции и обычаев в откочевке калмыков в 1771 г. из России в Китай // Традиции и обычаи народов России. Вторая российская конференция с международным участием: тезисы докладов и сообщений. Т. 1. – СПб., 2000. – С. 104-108. (0,4 п.л.)
33. Дорджиева Е.В. Психологическое состояние калмыцкого общества накануне откочевки в Джунгарию в 1771 г. // Тезисы докладов Северо-Кавказской региональной научной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых “ Перспектива-2000”. – Нальчик, 2000. – С. 40-43. (0,3 п.л.)
34. Дорджиева Е.В. Волжские калмыки в составе Цинской империи в конце 18 в. // Теегин Герл. – Элиста, 1999. - № 5. – С. 95-102. (0,5 п.л.)
35. Дорджиева Е.В. Откочевка части калмыков из России в Китай в отечественной и зарубежной историографии // Проблемы отечественной и всеобщей истории: Сборник научных трудов. Вып 3. – Элиста: КГУ, 1998. С. 95-102. (0,4 п.л.)
36. Дорджиева Е.В. Влияние социокультурных факторов на формирование менталитета калмыцкого народа // Гегярлт: научно-теоретический журнал. – Элиста, 1998. – № 2. – С. 9-16. (0,4 п.л.)
37. Дорджиева Е.В. О причинах событий 1771 г. в Калмыкии // Проблемы всеобщей и отечественной истории: Сборник научных трудов. Вып. 2. – Элиста: КГУ, 1997. - С. 22-29. (0, 5 п.л.)
[1] Tiryakian, E. On the significance of de-differentiation// Shmuel N. Eisenstadt and Н. J. Heckle (eds), Macro-sociological Theory.- Beverly Hills: Sage, 1985; Sztompka, P. Agency and progress; the idea of progress and changing theories of change// J. Alexander and P. Sztompka (eds), Rethinking Progress. -London: Unwin Hyman, 1990.
[2] Георги И.Г. Описание всех обитающих в Российском государстве народов. Ч. IV. – СПб., 1799; Гмелин С.Г. Путешествия по России для исследования трех царств естества. Ч. 2. – СПб., 1777; Лепехин И.И. Дневные записки путешествия по разным провинциям Российского государства 1768 и 1769 года. Ч. I. – СПБ., 1771; Паллас П.С. Путешествие по разным провинциям Российской империи. Ч. I. – СПБ., 1773; [Потоцкий И.] Путешествие графа Ивана Потоцкого в Астрахань и окрестные страны в 1797 году // Астраханский сборник. Издание ПОИАК. Вып. 1. – Астрахань, 1896. – С. 303-328; [Рычков Н.П.] Дневные записки путешествия капитана Ивана Рычкова в Киргиз-кайсацкой степе 1771 году. – СПб., 1772; Рычков П.И. Топография Оренбургская. Ч. 1. – СПб., 1762; [Фальк И.П.] Записки путешествия академика Фалька // Полное собрание ученых путешествий по России. Т.6. – СПб., 1824.
[3] [Бакунин В.М.] Описание калмыцких народов, а особливо из них торгоутского, и поступков их ханов и владельцев, сочиненное ст. советником Василием Бакуниным в 1761 г. // Красный архив. 1939. № 3, 5.
[4] Иакинф (Бичурин Н.Я.) Историческое обозрение ойратов или калмыков с XV столетия до настоящего времени. – СПб., 1834; Лыткин Г.С. Материалы для истории ойратов // Астраханские губернские ведомости. 1860. № 45, 46; 1861. № 7, 8, 13, 15, 16, 20, 22, 26; Позднеев А.М. Астраханские калмыки и их отношение в России до начала нынешнего столетия // Журнал министерства народного просвещения. 1866. Ч. 244; Попов А.В. Краткие замечания о приволжских калмыках // Журнал министерства народного просвещения. 1939. Ч. 12.
[5] Heinr.Aug. Zwick und Joh. Goldfr. Schill. Reise von Sarepta in verschiedene Kalmuken-Horden. - Leipzig. 1827; Бентковский И.В. Жилище и пища калмыков Большедербетовского улуса // Сборник статистических сведений о Ставропольской губ. – Ставрополь, 1868; Бюлер Ф.А. Кочующие и оседло-живущие в Астраханской губернии инородцы // Отечественные записки. -1846. Т. 47. -№ 7-8. Отд. II; Т. 48. -№ 10; Т. 49. -№ 11; Дуброва Я.П. Быт калмыков Ставропольской губернии // Известия общества археологии, истории и этнографии при Казанском ун-те. 1899. Т. XV. Вып. 1-2; Костенков К.И. Статистико-хозяйственное описание Калмыцкой степи Астраханской губ. – СПБ., 1868; Его же. Исторические и статистические сведения о калмыках, кочующих в Астраханской губ. – СПб., 1870; Ланко П.З. Отрывки из записок о калмыках Большедербетовского улуса // Сборник статистических сведений о Ставропольской губ. – Ставрополь, 1868; Левшин А.И. Описание киргиз-кайсакских или киргиз-казачьих орд и степей. Ч. 2. – СПб., 1832; Львовский Н. Калмыки Большедербетовского улуса Ставропольской губернии. – Казань, 1894; Михайлов И. Хозяйственно-статистические очерки Астраханской губ. // Журнал министерства народного просвещения.-1851. Ч. 39-41; Небольсин П.И. Очерки быта калмыков Хошоутовского улуса. – СПб., 1852; Нефедьев Н.Н. Подробные сведения о волжских калмыках, собранные на месте. – СПб., 1834; Новолетов М.Г. Калмыки. Исторический очерк. – СПб., 1884; Павлов А. О азиатских народах, обитающих в Южной России. Отд. 3. – СПб., 1845; Смирнов П. Несколько слов о хурулах, богослужениях и празднествах, отправляемых калмыками, кочующими в Астраханской губ. // Астраханские епархиальные ведомости.1879. № 16, 19, 20-25; Страхов Н.И. Нынешнее состояние калмыцкого народа с присовокуплением калмыцких законов, судопроизводства, десяти правил их веры, молитв, нравоучительной повести, сказки, пословиц, песни. – СПБ., 1810; Ульянов И. Астраханские калмыки, их домашний, религиозный быт и общественно-религиозные нужды. – СПб., 1910; Черкасов И. Статистическое и хозяйственное описание Астраханской губ. // Журнал министерства народного просвещения.- 1859. -Ч. 71, 72.
[6] Житецкий И.А. Очерки быта астраханских калмыков (этнографические наблюдения 1884-1886 гг.). – М., 1893; Его же. Астраханские калмыки (наблюдения и заметки). – Астрахань, 1892; Инфантьев П.П. Этнографические рассказы из жизни татар, киргизов, калмыков, вогулов, башкир и самоедов. – СПб., 1909; Дюма А. Из Парижа в Астрахань // Вокруг света. – 1991 - № 7.
[7] Богачев В. По манычским степям // Донские ведомости. – 1903. - № 5-6; Воробьев В.Ф. Очерк Большедербетовского улуса Ставропольской губернии // Сборник сведений о северокавказских калмыках. Т. 1-3. Ставрополь, 1909; Кудашев В. О коневодстве кочевых племен Астраханской губернии // Журнал коневодства.-1910.- № 5; Очиров Н. Астраханские калмыки и их современное экономическое состояние. Описание Калмыцкой степи. – Пг., 1915; Его же. Поездка в Александровский, Багацохуровский улусы астраханских калмыков // Известия Русского комитета для изучения Средней и Восточной Азии.- 1913.- № 2; Россиков А. Калмыцкая степь (письма с дороги) // Научное обозрение. -1901.- № 1; Урусов С. Калмыцкая степь (животноводство калмыков) // Вестник сельского хозяйства и лесоводства. -1904. -№ 5.
[8] Черкасов И. Краткий очерк административного устройства астраханских калмыков // Астраханские губернские ведомости.- 1860.- № 43-46.
[9] Прозрителев Г.Н. Военное прошлое наших калмыков. – Ставрополь, 1912; Ростовцев Ф.И. Четвертая Донская казачья дивизия в русско-японскую войну. – Киев, 1910; Чонов Е. Калмыки в русской армии. XVII, XVIII вв. и 1812 г. – Пятигорск, 1912.
[10] Позднеев А.М. Об образовании инородцев-ламаистов. – СПб., 1905; Сильницкий А. Краткий очерк народного образования калмыков. – СПб., 1907; Спасский Н. Образование калмыков Астраханской губернии. – М., 1894; Фарфаровский С. Народное образование среди калмыков Большого Дербета в связи с их бытом и историей // Журнал министерства народного просвещения. -1910, июнь.- С. 193-224.
[11] Дондуков-Корсаков А.М. Род князей Дондуковых-Корсаковых. – Тифлис, 1886; Любимов С. Князья Тюменевы // Труды Ставропольской УАК. – Ставрополь, 1915; Его же. Русские князья калмыцкого происхождения: князья Тайшины, Дондуковы, Дондуковы-Корсаковы и Дондуковы-Изъединовы // Труды Ставропольской УАК. – Ставрополь,1916. Петров П.Н. Дондуковы-Корсаковы // Всемирная иллюстрация.- 1869. – Т. 18. № 466.
[12] Голстунский К.Ф. Монголо-ойратские законы 1640 г. Дополнительные указы Галдан-хунтайджия и законы, составленные для волжских калмыков при калмыцком хане Дондук-Даши. – СПб., 1880; Гурлянд И.Я. Степное законодательство с древнейших времен по 17-е столетие. – Казань, 1904; Леонтович Ф.И. Древний монголо-калмыцкий и ойратский устав взысканий (цааджин бичик). – Одесса, 1879.
[13] Бурдуков Н.Ф. Митричин кристен (терские калмыки 1777-1905 гг.). – СПб., 1906; Губанов Ч. Очерк жизни калмыков на Тереке // Сб. материалов для описания местностей племен Кавказа. Вып. 29. – Тифлис, 1901; Иеромонах Гурий [Степанов] Донские калмыки и история их христианского просвещения. – СПб., 1911; Маслаковец Н..Физическое и статистическое описание кочевья донских калмыков. – Новочеркасск, 1872; Его же. Статистическое описание кочевья донских калмыков // Труды областного Войска Донского статистического комитета. Вып. 2. – Новочеркасск, 1874; Номикосов С. Статистическое описание Области Войска Донского. – Новочеркасск, 1884; Павловский С. Краткие сведения о донских калмыках. – Новочеркасск, 1911; Суровицкий И. Крещеные калмыки в Терской области // Труды Ставропольской УАК. – Ставрополь, 1911.
[14] Бадмаев Н. Взгляд калмыков на мир // Астраханские епархиальные ведомости. Астрахань, 1898. № 3; Его же. Калмыцкие монахи // Там же. 1889. № 4, 6, 8; Его же. Из религиозных легенд астраханских калмыков // Там же. 1900. №10; Мефодий. Калмыки Большедербетовского улуса и калмыцкие хурулы. – Ставропольь-Кавказский, 1898; Уланов Н.Э. Буддийско-ламайское духовенство донских калмыков, его современное положение. – СПб., 1902.
[15] Архимандрит Гурий [Степанов]. Очерки по распространению христианства среди монгольских племен. В 2 т. – Казань, 1915; Костенков К.И. О распространении христианства у калмыков // Журнал министерства народного просвещения. 1869. № 8. Ч. 144; Саввинский И. О деятельности Астраханского епархиального комитета по распространению христианства среди калмыков и киргизов // Миссионерский сборник. Ч. I. – Астрахань, 1910; Терещенко А.В. О обращении калмыков в православную веру // Астраханские епархиальные ведомости.- 1881.- № 37; Шестаков П.Д. некоторые сведения о распространении христианства у калмыков // Журнал министерства народного просвещения. -1869.- № 10. Ч. 145; Юшин Ф.М. Образование мероприятий правительства к распространению христианства между калмыками // Астраханские епархиальные ведомости. 1883. № 21-24.
[16] Пальмов Н.Н. Очерк истории калмыцкого народа за время его пребывания в пределах России. – Астрахань, 1922; Его же. Обоседление калмыков и русская эмиграция в Калмыцкую степь // Калмыцкая область. -1925.- № 2, 3; 1926.- № 1; Его же. Этюды по истории приволжских калмыков. Ч. 1-5. – Астрахань, 1926-1932; Его же. Калмыки (этнографический очерк). – Астрахань, 1928; Джамбинов Б.О. 350 лет вместе с Россией. – Элиста, 1959; Его же. От феодализма к социализму, минуя капиталистическую стадию развития. Автореф. канд. дисс. – М., 1961; Кичиков М.Л. К истории образования Калмыцкого ханства в составе России // Записки Калмыцкого НИИЯЛИ. Вып. 2. – Элиста, 1962; Его же. К вопросу образования Калмыцкого ханства в составе России // Вестник Калмыцкого НИИЯЛИ. – Элиста, 1963; Его же. Исторические корни дружбы русского и калмыцкого народов. Образование калмыцкого государства в составе России. – Элиста, 1966: Очерки истории Калмыцкой АССР. Дооктябрьский период. – М., 1967; Бадмаев С.Б. Развитие экономики Калмыкии. – Элиста, 1979; Батмаев М.М. Первые опыты земледелия у калмыков в XVIII в. (до 1771 г.) // Проблемы аграрной истории дореволюционной Калмыкии / Калм. НИИ истории, филологии и этнографии. – Элиста, 1982. – С. 15-26; Его же. Новые хозяйственные явления в Калмыцком ханстве в 40-60-х гг. XVIII столетия // Общественный строй и социально-политическое развитие дореволюционной Калмыкии / Калм. НИИ истории, филологии и этнографии. – Элита, 1983. – С. 23-43; Его же. Политическая история Калмыцкого ханства в русской историографии // Калмыковедение: Вопросы истории и библиографии / Калм. НИИ истории, филологии и этнографии. – Элиста, 1983. – С. 41-59; Его же. Внутренняя обстановка в Калмыцком ханстве в конце XVII в. // Из истории докапиталистических и капиталистических отношений в Калмыкии. – Элиста, 1977. – С. 34-53; Бурчинова Л.Г., Команджаев А.Н. От феодализма к капитализму: история экономического развития дореволюционной Калмыкии. – Элиста, 1989; Карагодин А.И. Развитие земледелия, у приволжских калмыков в первой половине XIX в. // Общественный строй и социально-политическое развитие дореволюционной Калмыкии / Калм. НИИ истории, филологии и этнографии. – Элиста, 1983; Его же. Дуальная организация у приволжских калмыков // Советская этнография.- 1984. -№ 5. -С. 25-35; Его же. О земельной собственности у калмыков. // Известия Северо-Кавказского центра высшей школы. Общественные науки. -1988.- № 3.- С. 78-83; Команджаев А.Н. Материалы статистико-экономического и естественно-исторического обследования Калмыкии 1909 г как источника по изучению социальной структуры калмыцкого общества // Малоисследованные источники по изучению дореволюционной Калмыкии и задачи их изучения на современном этапе. – Элиста,1987. – С. 110-122; Шовунов К.П. К вопросу о земельной политике царизма в калмыцких казачьих поселениях (XVIII – первая половина XIX в.) // Проблемы аграрной истории дореволюционной Калмыкии. – Элиста, 1982. – С. 27-41; Эрдниев У.Э. Скотоводство у калмыков в XIX – начале XX веков (историко-этнографический очерк); Его же. К истории земледелия у калмыков // Записки Калмыцкого НИИЯЛИ. Вып. 4. – Элиста, 1964; Его же. Хозяйство и материальная культура калмыков в конце XIX – нач. XX в. Автореф. канд. дисс. – Элиста, 1965; Его же. Калмыки. Историко-этнографические очерки. – Элиста, 1985; Беликов Т.И. Участие калмыков в войнах России в XVII, XVIII и первой четверти XIX в. – Элиста, 1960; Его же. Калмыки в борьбе за независимость нашей родины (XVII – нач. XIX в.). – Элиста, 1965; Его же. Участие калмыков в Северной войне (1700-1721 гг.) // Записки Калмыцкого НИИЯЛИ. Вып. 4. – Элиста, 1964; Шовунов К.П. Архивные материалы по военной истории калмыцкого народа XVIII – первой половины XIX в. // Малоисследованные источники по истории дореволюционной Калмыкии и задачи их изучения на современном этапе. – Элиста, 1987. – С. 57-71; Его же. Во славу Отчества. – Элиста, 1990; Его же. Очерки военной истории калмыков (XVII-XIX вв.). – Элиста,1991; Его же. Калмыки в составе российского казачества (вторая половина XVII-XVIII в.). – Элиста, 1992.
[17] Минкин Г.З. Колониальная политика царизма в Калмыкии во второй половине XIX –начале XX вв. // Историк-марксист.- 1933. -№ 6; Его же. О феодализме в Калмыкии // Революционный Восток. -1933. -№ 1; Его же. Из истории Калмыкии // Известия Саратовского Нижне-Волжского института краеведения. Т. VI. – Саратов, 1933; Апполова Н.Г. К вопросу о политике абсолютизма в национальных районах России в XVIII веке // Абсолютизм в России (XVII-XVIII). Сб. статей. – М., 1964; Бурчинова Л.С. Колониальная политика царизма в Калмыкии в русской историографии // Вестник Института / Калм. НИИ языка, литературы и истории. Вып. 3. – Элиста, 1968; Ее же. Определение правового статуса калмыцкого крестьянства в системе российской государственности // Общественный строй и социально-политическое развитие дореволюционной Калмыкии / Калм. НИИ истории, филологии и этнографии. – Элиста, 1983.
[18] Карагодин А.И. Хозяйство и общественно-политический строй приволжских калмыков в последней трети XVIII – первой половине XIX в. Автореф. дис. докт. ист. наук. – Ростов-на-Дону, 1988.
[19] Борисов Т.И. Калмыкия. Социально-экономический очерк о Калмыцкой автономной области. – М.-Л., 1926; Глухов И.К. Очерки по истории революционного движения в Калмыкии. – Астрахань, 1927; Наберухин А.И. Калмыкия в трех российских революциях. – Элиста, 1987; Наберухин А.И., Орехов И.И. Победа Советской власти в Калмыкии. – Элиста, 1968; Наберухин А.И., Тепикин А.В. Программные требования калмыцкой национальной буржуазии накануне и в годы первой русской революции // Калмыкия в трех революциях и гражданской войне. Сб. статей. – Элиста, 1980.
[20] Бакаева Э.П., Гучинова Э.-Б. М. Погребальный обряд у калмыков в XVII – XX вв. // Советская этнография.- 1988.- № 4.- С. 98-110; Их же. Магия в обрядах родинного ритуала калмыков // Традиционная обрядность монгольских народов. – Новосибирск, 1992; Душан У. Вредные обычаи и суеверия у калмыков и борьба с ними. – Астрахань, 1928; Его же. Обычаи и обряды дореволюционной Калмыкии // Этнографический сборник. -№ 1. – Элиста, 1976; № 5. – Элиста, 1988; Его же. Историко-этнографические заметки о Эркетеневском улусе Калмыкии // Этнографические вести. – Элиста, 1973. – С. 31-107; Митиров А.Г. Обычаи и обычное право калмыков в трудах дореволюционных исследователей России // Калмыковедение: вопросы историографии и библиографии. – Элиста, 1988.
[21] Шалхаков Д.Д. Семья и брак у калмыков (XIX – начало XX вв.). Историко-этнографическое исследование. – Элиста, 1982; Его же. Взаимоотношения в калмыцкой семье (XIX – нач. XX в.) // Историко-культурные связи народов Центральной Азии. – Улан-Удэ, 1983. – С. 101-110; Его же. Наречение именем у калмыков // Культура и быт калмыков (этнографические исследования). – Элиста, 1977. – С. 80-88; Его же. Основные традиционные черты семьи и брака по литературным данным // Этнический сборник. № 1. – Элиста, 1976. – С. 112-129; Его же. Семейно-брачные запреты и избегания у калмыков (XIX – нач. XX в.) // Культура и быт калмыков (этнографические исследования). – Элиста, 1977. – С. 72-79.
[22] Авляев Г.О. К вопросу о системе этнических делений в быту калмыков. // Этнографические вести. № 3. – Элиста, 1973. – С. 135-143; Его же. Этнический состав и расселение калмыков Икицохуровского улуса Астраханской губ. в конце XIX и начале XX в. // Там же. С. 103-126; Его же. Происхождение калмыцкого народа (сер. IX – I четв. XVIII в.). – М., 1994; Бембеев В.Ш. О родо-племенных делениях и особенностях улусно-аймачной системы калмыков ( XVII-XIX вв.). // Проблемы этногенеза калмыков. – Элиста, 1984. – С. 59-73; Митиров А.Г. К вопросу об этнониме шубучинер // Там же. С. 107-110.
[23] Борисенко И.В. Калмыцкая степь на карте Астраханской губернии 1909 г. // Исследования по исторической географии Калмыцкой АССР. – Элиста, 1981; Его же. О численности и составе населения Калмыкии накануне Великой Октябрьской социалистической революции и в первые годы Советской власти // Развитие Советской Калмыкии в братской семье народов СССР. – Элиста, 1982; Его же. Численный состав калмыков в основных ареалах их расселения. VIII – начало XX вв. // Проблемы аграрной истории дореволюционной Калмыкии. – Элиста, 1982; Оглаев Ю.О., Убушаев В.Б. Динамика народонаселения Калмыкии (XVII-XX вв.) // Исследования по исторической географии Калмыцкой АССР / Калм. НИИ истории, филологии и этнографии. – Элиста, 1981. – С. 3-12.
[24] Дорджиева Г.Ш. Политика самодержавия и православная миссия среди калмыков – М., 1976.
[25] Батмаев М.М. Калмыки в XVII-XVIII веках. События, люди, быт: В 2 кн. - Элиста: Калм. книж. изд-во, 1993; Его же. В.М. Бакунин и его «Описание калмыцких народов» // Бакунин В.М. Описание калмыцких народов, а особливо из них торгоутского, и поступков их ханов и владельцев. – Элиста, 1995; Его же. Формы калмыцкой семьи в XVII-XVIII веках // Вестник Калмыцкого университета. Вып. 1 – Элиста, 2000. – С. 4-13; Его же. Социально-политический строй и хозяйство калмыков в XVII-XVIII вв. – Элиста:АПП «Джангар», 2002.
[26] Команджаев А.Н. Калмыкия в начале XX века. – Элиста, 2000.
[27] Батмаев М.М. Калмыки в XVII-XVIII веках. События, люди, быт: В 2 кн. - Элиста: Калм. книж. изд-во, 1993.; Его же.. В.М. Бакунин и его «Описание калмыцких народов» // Бакунин В.М. Описание калмыцких народов, а особливо из них торгоутского, и поступков их ханов и владельцев. – Элиста, 1995; Его же. Формы калмыцкой семьи в XVII-XVIII веках // Вестник Калмыцкого университета. Вып. 1 – Элиста, 2000. – С. 4-13;Колесник А.В. Институт ханской власти у калмыков в XVIII в. – Элиста, 1996; Цюрюмов А.В. Калмыцкое ханство в 1724-1741 гг. Дисс… канд. ист. Наук. – М., 1997; Его же. Административная система Калмыцкого ханства в первой половине XVIII века // Проблемы отечественной и всеобщей истории: Сб. научных трудов / Калм. гос. ун-т. – Элиста, 1998. - С. 23-37.
[28] Илюмжинов К.Н., Максимов К.Н. Калмыкия на рубеже веков. – М., 1997; Максимов К.Н. Становление парламентаризма в национальных республиках Российской Федерации // История парламентаризма в государствах-участниках Содружества Независимых Государств. – М., 1996. – С. 21-29.
[55] Батмаев М.М. Роковые решения // Элстин зэнгс. -1991.- № 25-29; Дорджиева Е.В. Исход калмыков Китай в 1771 году.- Ростов-на-Дону, 2002; Колесник В.И. Последнее великое кочевье. – М., 2003; Митиров А.Г. Ойрат-калмыки: века и поколения. – Элиста, 1998; Насунов А.Б. Роль Тибета в осуществлении откочевки основной массы калмыков в Джунгарию в 1771 г // Цыбиковские чтения: 5-я Всесоюзная науч. конференция: Тез. Докл. и сообщений. – Улан-Удэ, 1989. – С. 88-990;Санчиров В.П. Приволжские калмыки в составе Цинской империи в конце XVIII века // Общественный строй и социально-политическое развитие дореволюционной Калмыкии / Калм. НИИ истории, филологии и этнографии. – Элиста, 1983.- С. 60-77; Чернышев А.И. О перекочевке волжских калмыков в Джунгарию в 1771 г. // Общество и государство в Китае: 15 науч. конф.: тез.и докл. Ч. 2. – М., 1984. – С. 152-161; Чимитдоржиев Ш.Б. О перекочевках ойратов (калмыков) в XVII-XVIII вв. «Торгутский побег» 1771 г. // Исследования по истории и культуре Монголии. – Новосибирск, 1989.
[30] Батыров В.В. Социально-экономическое и политическое положение нойонов и зайсангов в калмыцком обществе в конце XVIII – начале XX в.: Дис. дис. на соиск. учен. степ. к.ист. н. – М, 2004.
[31] Бембеев Е. Князь Тундутов в Думе народного гнева // Парламентский вестник Калмыкии. – 2006.-№3(22), суббота, 28 января; Манжикова Л. Михаил Гахаев - князь, меценат, патриот: имя в истории // Хальмг унн. - 2008. - 29 ноября, № 215. - С. 6. Манджиев Н. Незабвенному благодетелю... // Парламентский вестник Калмыкии. - 2009. - 30 апреля, № 33/34. - С. 11; Его же. Всеми Калмыками безгранично любим…- электронный вариант; Чурюмова Э. Они были калмыками...: [Шакур-лама, Чимет Батуров] // Новая неделя. - 2009. - № 34. - С. 2; Ее же. Они были калмыками...: Бату Чакдорджапов, Дорже (Михаил) Гахаев // Новая неделя. - 2009. - № 35. - С. 2; Убушиева С. Тайша Дайчин // Известия Калмыкии. - 2009. - 11 июля, № 126. - С. 3
[32] Quincey T. de Revolt of the Tartars or Flight of the Kalmuck Khan and his People from the Russian Territories to the Frontier of China. – London, 1854; Howortn H.H. History of the Мongols from the 9th to the 19th century. P. 1. The Mongols proper and the Kalmuks. – London, 1876; Бруннерт И.С., Гагельстром В.В. Современная политическая организация Китая. – Пекин, 1910; Courant M. L'Asie Centrale aux XVIIe et XVIIIe siecles: empire Kalmouk ou empire mantchou? – Paris-Lyon, 1912; Рязановский В.А. Монгольское право (преимущественно обычное). Исторический очерк. – Харбин, 1931; Hedin S. Jehol - city of Emperors. – London, 1932.
[33] Barkman C.D. The return of the Torghuts from Russia to China // Journal of Oriental studies. Vol. 2. №1. Hong-Kong University Press, 1955; Khodarkovsky M. Where Two Worlds Met: The Russian State and the Kalmuk Nomads, 1600-1771; Верт П. В. От «сопротивления» к «подрывной деятельности»: власть империи, противостояние местного населения и их взаимозависимость // Российская империя в зарубежной историографии. Работы последних лет: Антология. – М., 2005.
[34] Полное собрание законов Российской империи, повелением Государя императора Николая Павловича составленное. Собрание первое, с 1649 по 12 декабря 1825 г. (Далее ПСЗ-I). Т.6. № 3622. Т.7. № 4576, № 4660. Т.9. №6705, №7072. Т.10. № 179. Т.13. № 9727. Т. 14. № 19575. Т. 15. № 30290. Т. 17. №12519. Т. 19. № 221135. Т.23. № 16937. Т. 24. № 19511; № 19599. СПб., 1830; Россия. Законы и постановления. Положение об управлении калмыцким народом. Утверждено 24 ноября 1834. Б.м., 1834; (Далее ПСЗ-II) Т. 10. № 7560 а (прибавление к т.9). Т. 13. Отд. 1. № 11189. Т. 21. Отд. 2. № 20758. Т. 22. Отд. 1. № 21144. (Далее ПСЗ-III) Т. 12. № 8429.
[35] Общий свод по империи результатов разработки данных 1-й всеобщей переписи населения, произведенной 28 января 1897 г. – СПб., 1905; Военно-статистическое обозрение Российской империи. Т. V. Ч. 5. Астраханская губ. – СПб., 1852; Обзор Астраханской губернии за 1884 г. – Астрахань, 1885; Обзор Астраханской губернии за 1893 г. – Астрахань, 1894; Обзор Астраханской губернии за 1900 г. – Астрахань, 1901; Обзор Астраханской губернии за 1901 г. – Астрахань. 1902; Обзор Астраханской губернии за 1906 г. – Астрахань, 1907; Обзор Астраханской губернии за 1913 г. – Астрахань, 1914; Отчет Астраханского губернского статистического комитета за 1873 г. – Астрахань. 1874; Отчет Астраханского губернского статистического комитета за 1878 г. – Астрахань, 1880; Обзор Ставропольской губ. за 1884 г. – Ставрополь, 1885; Обзор Ставропольской губ. за 1885 г. – Ставрополь, 1886; Обзор Ставропольской губ. за 1886 г. – Ставрополь, 1887; Обзор Ставропольской губ. за 1888 г. – Ставрополь, 1889; Обзор Ставропольской губ. за 1889 г. – Ставрополь, 1890; Обзор Ставропольской губ. за 1893 г. – Ставрополь, 1894; Обзор Ставропольской губ. за 1906 г. – Ставрополь, 1907; Отчет ставропольского губернского статистического комитета за 1879 г. – Ставрополь, 1880; Сборник статистических сведений о Ставропольской губ. Вып. 1. – Ставрополь, 1868.
[36] Калмыцкая степь Астраханской губернии по исследованиям Кумо-Манычской экспедиции. – СПб., 1868.
[37] Материалы статистико-экономического описания и естественно-исторического обследования Калмыцкой степи Астраханской губ. Т. I-II. – Астрахань, 1910.
[38] Всеподданнейший доклад министра государственных имуществ [М. Островского] по поездке в Калмыцкую степь Астраханской губ в 1891 г. – СПб., 1892.
[39] Доклад министру земледелия и государственных имуществ чиновника особых поручений Н. Бурдукова по командировке в Большедербетовский улус Ставропольской губ. осенью 1898 г. – б.м. и б.г.; Бурдуков Н. Выпасы постороннего скота в Калмыцкой степи и их влияние на калмыцкое хозяйство. – б.м., 1901.
[40] Труды съездов улусных попечителей 1904, 1907, 1908 гг. – Астрахань, 1910.
[41] Архив Государственного совета. Т.1. Совет в царствование Екатерины II (1768-1796 гг). Ч.2. - СПб., 1869. - С. 241-251; Пугачевщина. Т.2. Из следственных материалов и официальной переписки. - М.-Л., 1929; Дон и Нижнее Поволжье в период Крестьянской войны 1773-1775 годов: Сб. документов. Ростов-на-Дону, 1961; Казахско-русские отношения в XVIII-XIX веках (1771-1867 годы): Сб. док. и материалов. - Алма-Ата,1964. - С. 3-6; Из рапорта оренбургского губернатора И.А. Рейнсдорпа в Коллегию иностранных дел о бедственном положении волжских калмыков в Джунгарию // Международные отношения в Центральной Азии. XVII-XVIII вв.: Документы и материалы: В 2 кн. Кн. 2.- М.,1989. С.197-198; Доклад дачэня Сэбутэна Балэчжуэра императору Цяньлуну о причинах, побудивших часть калмыков откочевать с Волги в Джунгарию // Fu Luo-shu. Documentary Chronicle of Sino-Western Relations. 1644-1820. - Tuscon, 1966.- P.258.
[42] Записки Тулишэня о его поездке в составе цинского посольства к калмыцкому хану Аюке в 1712-1715 гг. // Русско-китайские отношения в XVIII в. Материалы и документы. Т.1. - М.,1978. - С.437-483; Записки И.Х. Шничера о сопровождении цинского посольства к калмыцкому хану Аюке в 1714-1716 гг. // Там же С.484-486; Мои воспоминания. 1840-1844 гг. Князя А.М. Дондукова-Корсакова. – СПб., 1902; Дневной журнал Волошанина и Зейферта // Уральские войсковые ведомости. -1869. -9 марта. -№ 10.- С.10-12.
[43] Калмыцкие историко-литературные памятники в русском переводе. – Элиста, 1969; Сказание о дербен-ойратах, составленное Батур-Убуши Тюменем // Калмыцкие историко-литературные памятники в русском переводе. – Элиста,1969. - С.13-48.
[44] Мэн-гу-ю-му-цзи (Записки о монгольских кочевьях). Пер. с кит. П.С.Попова // Записки ИРГО по отделению этнографии. Т.24. - СПб.,1895; Приведение в покорность монголов при начале Дайцинской династии (из “Шень-у-цзи”.) Пер. с кит. В.П.Васильева // Г.Н.Потанин. Очерки Северо-Западной Монголии. Результаты путешествия, сделанного в 1876-1877 гг. по поручению Императорского Русского Географического общества. Вып. 3. - СПб, 1883; Палладий. Извлечения изъ китайской книги: Шэнь-вуцзи. 1848. - Пекин, 1907.
[45] Дворянский календарь: справочная родословная книга российского дворянства. Тетр.8. – СПб., 2000; Список потомственным дворянам Астраханской губернии, составленный по самым последним переменам к 1 января 1900 года. - б.м., б.г.; Список дворян, внесенных в родословные книги Ставропольской губернии, Терской и Кубанской областей с 1795 по 1 декабря 1912 г. – Ставрополь, 1912.
[46] Анучин Д.Н. Калмыки // Энциклопедический словарь. Т. XIV. - СПб.,1895. - С.57-60; Hummel A.W. Eminent Chinese of the Ching Period (1644-1912). 2 vols. - Washington,1943-1944; Максимович Л. Калмыки // Новый и полный географический словарь или Лексикон. Ч.II. - М.,1788.
[47] Общее количество научных публикаций - 37, общим объемом 58,25 п.л.
