Германское героическое общество в эпических памятниках эпохи раннего средневековья
На правах рукописи
Домский Максим Витальевич
ГЕРМАНСКОЕ «ГЕРОИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО» В ЭПИЧЕСКИХ ПАМЯТНИКАХ ЭПОХИ РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
специальность 07.00.03 – Всеобщая история
Автореферат
диссертации на соискание ученой степени
кандидата исторических наук
Пермь – 2006
Работа выполнена на кафедре истории древнего мира и средних веков Пермского государственного университета.
| Научные руководители | доктор исторических наук |
| профессор | |
| Нюркаева Анна Захаровна | |
| кандидат исторических наук | |
| доцент | |
| Колобов Александр Викторович | |
| Официальные оппоненты | Доктор исторических наук |
| профессор | |
| Дворецкая Инесса Александровна | |
| Кандидат исторических наук | |
| доцент | |
| Ковин Виталий Сергеевич | |
| Ведущая организация | Нижегородский |
| государственный университет им. Н.А. Лобачевского |
Защита состоится «__» июня 2006 г. в __ часов на заседании Диссертационного совета К.212.189.01 при Пермском государственном университете по адресу: 614005, г. Пермь, ул. Букирева, 15, зал заседаний Ученого совета.
С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Пермского государственного университета.
Автореферат разослан «__» __________ 2006 г.
| Ученый секретарь | |
| диссертационного совета | |
| кандидат исторических наук | А.В. Колобов |
I. Общая характеристика работы:
Актуальность:
Академическая актуальность настоящей работы обусловлена растущим интересом медиевистов к духовной культуре древних германцев, дружинному сообществу, его субкультуре и системе этических представлений. Зачастую в центре подобных изысканий оказывается фигура эпического героя как воплощение ценностей героического общества. Исследования образа героя германских сказаний способны углубить наше понимание этических основ культуры древнего общества, находящегося в состоянии трансформации.
Актуальность исследования в более общем смысле обусловлена положением древнегерманской традиции в рамках европейской культуры[1]. В XIX столетии в немецких землях как модное поветрие романтизма распространилось увлечение германскими древностями среди ученых, художников, литераторов и композиторов[2]. XX век также был отмечен ростом интереса к скандинавским преданиям, немецким и англосаксонским эпопеям.
Наряду с безобидными артистическими интерпретациями, подобными творчеству Я. Гримма и Р. Вагнера, предпринимались попытки возродить ценности и верования далеких предков в рамках националистических идеологий[3]. Древнейшие пласты истории германцев играли особую роль в нацистской идеологии культуры, не оставляя равнодушными высшее руководство Рейха[4]. Многим нацистским вождям была присуща склонность к мистицизму, включающему в себя элементы древних германских верований[5].
К числу экстравагантных интерпретаций наследия предков можно отнести и современные ненасильственные попытки реконструкции древней системы верований неоязычниками северной Европы[6].
Объектом настоящего исследования является социокультурная среда германского дальнего барбарикума, протянувшегося к северу от границ римского мира по берегам Балтийского и Северного морей.
Германское общество эпохи раннего средневековья определяется исследователями как «героическое общество»[7] или же «общество героической эпохи»[8], ибо традиционно считается, что воинские ценности на этом этапе доминировали, являя собой остов всей культуры. Доминирование воинов здесь столь очевидно, что И. Г. Гердер и М.Вебер, говоря о культе Одина, характеризовали его как «героическую религию»[9].
Предметом данного исследования является германская дружина как социокультурный феномен: основное внимание будет сосредоточено на комплексе героических представлений, обозначенном А.Я. Гуревичем как «героическое сознание»[10], на образах эпоса как на символическом отображении реальных отношений внутри общества[11].
Цели и задачи исследования: Целью данного исследования является реконструкция системы представлений и определение положения «героической культуры» в рамках германского ментального пространства. Наиболее пригодным для подобного исследования материалом становятся германские предания, специфическим языком своих образов отражающие существующие социальные отношения, ценности и картину мира. Положение героя – символа героического общества – в этих преданиях может быть понято как место всей героической традиции по отношению к германскому обществу в целом. Такая постановка цели влечет за собой решение следующих исследовательских задач:
1. Выявить и интерпретировать отличительные черты образа героя и дружинной среды внутри древнегерманских текстов, более или менее свободных от христианского влияния.
2. Определить связь между реальными процессами культурной трансформации, полито- и социогенеза и их отображением в дружинном эпосе.
3. Проанализировать социокультурные аспекты процесса христианизации древних германцев.
4. На материале религиозно-эпических источников рассмотреть взаимодействие героических и христианских представлений в процессе вытеснения «героической религии» религией христианской.
Хронологические рамки исследования ограничены VII – IX вв. В VII в. варварский мир германцев достиг своего апогея, будучи еще достаточно свободным от внешних влияний. Символом расцвета древнегерманского социокультурного пространства стало появление письменной традиции, важное место в которой заняла героическая поэзия. К концу IX в. сформировались основные компоненты западноевропейской средневековой цивилизации, постепенно распадались ценности и социальные институты «героического общества» даже на периферии германского мира, что на уровне источников отображается в поэтапном забвении древней поэтической традиции.
В силу общности исторических судеб, генетической и типологической близости дохристианские общества германцев являлись носителями общей системы ценностей и схожей картины мира. Потому в исследовании были задействованы данные, относящиеся к этносам, расположенным вне указанных временных и географических пределов, что укладывается в рамки устоявшейся в мировой медиевистике практики исследования тевтонских культур. Следуя этой практике, уточнение незасвидетельствованных составляющих образа жизни одной группы племен, существовавшей в один исторический период, допустимо при экстраполяции части данных по другой группе, чьи памятники сохранились лучше и относятся к другому периоду. Самым ярким примером подобного переноса является экстраполяция данных хорошо засвидетельствованной скандинавской мифологии на плохо сохранившуюся мифологию континентальных германцев. Оттого на сегодняшний день знания о германском язычестве основываются в значительной степени именно на скандинавских источниках, отделенных от времени христианизации основной массы германцев не менее чем тремя веками.
Научная новизна: настоящее исследование, анализируя понятийный аппарат героического эпоса и, особенно, образа героя германских сказаний, стремится рассмотреть этот образ как целостное и самостоятельное явление, представляющее собой символическое отображение реальных отношений внутри древнего общества. С этой целью в исследовании в качестве основных источников использованы тексты древнесаксонского религиозного эпоса («Хелианд» и «Генезис»). Эти памятники, до сих пор не переведенные на русский язык, мало известны отечественным медиевистам и использовались главным образом филологами в связи с изысканиями в области истории германских языков и поэзии. Автором исследования был осуществлен перевод этих источников, ставший основой их интерпретации с историко-культурной точки зрения.
Методологические основы исследования: В соответствии с принципом историзма генезис «героического общества» и его эпических образов представлен как целостный процесс, прослежено его развитие, определены причинно-следственные связи с историческими условиями эпохи. Принцип компаративности позволит увидеть особенности системы представлений данного общества, выделить типологические черты рассматриваемого явления. Этот принцип обретает особое значение в связи с анализом смысловой системы древнего общества, ибо для описания языка культурно-исторического ареала исключительно показательны случаи культурной гетерогенности, столкновения разных «языков», описывающих одну действительность.
В работе используются приемы, названные А.Я. Гуревичем «интерпретацией» «мифологической социологии»[12]. Наряду с ними использованы элементы контент-анализа, терминологического анализа текста источников.
Одним из самых значимых методологических обоснований данного исследования является оценка А.Я. Гуревичем истории культуры как комплексной дисциплины, использующей достижения всех наук о человеке[13]. Подобного мнения придерживались и представители генетически близкой «школы анналов»: лишь в комплексе гуманитарные дисциплины способны создать целостную и объективную картину ментальности (массового сознания, картины мира)[14].
Для историко-культурного исследования имеют большое значение достижения социальной психологии как отрасли знания, стремящейся исследовать массовое сознание минувших эпох[15]. Велика значимость достижений филологической науки, чья деятельность не ограничивается лингвистическими и литературными изысканиями, но распространяется на все продукты деятельности сознания[16]. Особое внимание следует уделить работам историко-литературного плана, ибо история культуры опирается на слово, его исторические преобразования ставя в центр исследований[17]. В связи с проблемой понимания иных культур отдельного упоминания достойны достижения герменевтики как интерпретативной парадигмы внутри социальных наук. С учетом всего изложенного выше представляется резонным определить данное исследование как междисциплинарное.
Историография проблемы: Путь германской ментальности и героической культуры на страницы исторических исследований сложен и извилист. Первоначально в центре внимания медиевистов оказались по большей части политико-правовые и экономические аспекты истории древних германцев. Так, проблемы политогенеза и континуитета были вскрыты дискуссией школ «германистов» и «романистов» XVI – XIX вв. «Романистами» государство, сформировавшееся на германской почве, воспринималось как продолжение римских учреждений предшествовавшей эпохи (Н.Д. Фюстель де Куланж, Ф. Пэлгрев и Ф. Сибом). Германистская школа (Дж. Кембл, Э. Фримен, У. Стеббс, Ф. Либерман и другие) выводила истоки варварских королевств из догосударственных учреждений германских племен. Помимо того активно обсуждался вопрос о характере правления в древнегерманском обществе. Такие англосаксонские исследователи, как Г. Чедвик, Ф. Мэтленд, Г.Р. Лойн, П. Блэр, Б.Л. Лойн и У.Чини, а также многие немецкие медиевисты настаивали на аристократической природе власти, защищая так называемую теорию о «государстве знати». Альтернативная точка зрения была представлена учеными, обосновывавшими теорию демократического строя у древних германцев (Дж. Кембл и прочие).
Особое место в историографии проблемы принадлежит представителям филологической науки. В основе их интереса к героическому эпосу и культуре «героического общества» лежало романтическое увлечение эпохи, возродившее угасший было престиж германской словесности[18]. Увлеченность историков XIX в. материальной и политико-правовой стороной исторического процесса заложила фундамент для первенства филологов в изучении духовной культуры героического века. Кроме того, специфика героической культуры и религии делает невозможной их изучение вне знакомства с источниками на языке оригинала, что предоставило специалистам в области германского языкознания массу естественных преимуществ. В силу этих обстоятельств труды Я. Гримма и его последователей вывели филологические исследования древних текстов за рамки собственно филологии. Создание сильных школ, специализирующихся на изучении эпических памятников древних германцев, обеспечило преемственность исследований тевтонских сказаний в рамках филологической науки Великобритании, Германии и США. Фундаментальные труды Я. Гримма, A. Вильмара, Э. Зиверса, М. Хейне и многих других создали золотой фонд исследований, посвященных германскому «героическому обществу».
Традиции филологических исследований культуры древних германцев в середине XX в. были блестяще продолжены Дж.Р.Р. Толкиеном[19]. Рядом с ним нельзя не упомянуть вклад в изучение древнеанглийской литературы француза А. Крэпина[20].
Среди исследователей второй половины XX в. выделяется профессор университета Джорджтауна (США) Р. Мэрфи, которому принадлежит перевод древнесаксонского религиозного эпоса «Хелианд», ряд книг и статей, посвященных германской культуре. В этом же направлении работает Дж. Кейси, в 2002 г. издавший сопровожденные комментариями фрагменты древнесаксонского текста поэмы. Ныне весьма авторитетными периодическими изданиями, специализирующимися на изучении германской эпической традиции и социокультурной проблематике истории древних германцев стали «Журнал английской и германской филологии» (Journal of English and Germanic Philology) и «Medium Aevum» - орган «Общества изучения средневековых языков и литературы».
Среди современных исследователей и интерпретаторов наследия героической эпохи такие имена, как Д. Дэй, Х. О’Донохью, В. Кук, Д. Анлезарк и многие другие. Воинская этика древних германцев как составная часть культуры героического общества рассматривается в масштабном исследовании Дж.М. Хилл, построенном на анализе данных нарративных источников[21]. Также на эпическом материале Р. Норз исследует древнегерманский поэтический глоссарий терминов, связанных с душой, анализируя процесс взаимодействия языческих воззрений с христианскими представлениями по данному вопросу[22].
Радикальное изменение отношения к историко-культурному направлению в исследованиях медиевистов можно связать с кризисом исторической науки на рубеже XIX–XX столетий. Так в первой половине XX в. оформилась «новая историческая наука», переключившая внимание с политической и экономической сфер на иные аспекты жизни общества. В числе новых направлений оказалась «история ментальностей»[23]. В этой связи нельзя не упомянуть творчество французских исследователей, принадлежавших к «школе Анналов»: М. Блока, Л. Февра, Ж. Дюби и Ж. Ле Гоффа. Нельзя не назвать и имя Ф. Кардини, проявившего выдающийся интерес к истории духовной культуры и менталитету средневековья[24]. В последние десятилетия в оборот медиевистов вошли исследования проблемы социальной и этнической идентичности[25].
В отечественной медиевистике у истоков изучения общества древних германцев стояли такие исследователи, как А.И. Неусыхин, А.Д. Удальцов и Н.П. Грацианский, отдававшие предпочтение анализу социально-экономических основ жизни варварского общества. Первые и самые масштабные в СССР исследования древнегерманского общества, выполненные в историко-культурном ключе, принадлежат А.Я. Гуревичу, основоположнику советской истории ментальностей. Многие из них посвящены культуре скандинавов, рассмотренной сквозь призму созданных ими литературных памятников[26]. В схожем ключе выполнена работа Е.А. Мельниковой по проблеме англосаксонской героики[27]. Процесс развития этнического самосознания англосаксов исследуется Е.А. Шервуд[28]. Упомянем также труд А.А. Хлевова, где автор, исследуя характерные особенности менталитета скандинавов при помощи комплексного (прежде всего культурологического) подхода, описывает континуальные свойства локальной цивилизации. Пристальное внимание уделяется такой важнейшей культурной коллизии эпохи, как генезис дружины, ее специфической субкультуры, самосознания и набора ценностей, противопоставленных ценностям рядовых членов общества[29].
Практическая значимость работы. Результаты диссертационного исследования могут быть использованы при подготовке лекционных курсов, при разработке планов спецкурсов и семинарских занятий по истории средних веков, для создания учебного пособия.
Апробация работы. Диссертация была обсуждена на кафедре истории древнего мира и средних веков Пермского ГУ и рекомендована к защите. Основные ее положения отражены в публикациях автора.
Объем и структура диссертации. Работа состоит из введения, трех глав, семи параграфов, заключения и списка источников и литературы.
II. Основное содержание диссертации
Во Введении дается обоснование актуальности темы, степень ее изученности, формулируются цели и задачи исследования, обосновываются хронологические рамки и методологические основания работы.
Первая глава представляет анализ источниковой базы диссертационного исследования.
Первый параграф посвящен памятникам германского происхождения, составляющим основу источниковой базы. Таковые существуют на древнеанглийском, древнесаксонском, древнеисландском и древневерхненемецком языках. Привлечены также латиноязычные источники (созданные авторами германского происхождения, а также переложения несохранившихся германских произведений). Письменные источники представляют собой памятники права, хроники, труды историков, разнородные поэтические памятники (мифы, религиозный эпос и эпос героический) и проч. В связи с попыткой реконструкции смыслового пространства культуры «героического общества» особую значимость обретают памятники героического эпоса («Беовульф», «Песнь о Хильдебранте», эддические «Песни о героях» и проч.). Важность привлечения его данных в процессе исследования культуры героического общества обусловлена природой самого эпоса, что определяется как священное и непререкаемое предание[30], выражающее в своих героях национальные идеалы[31]. Значительное внимание уделяется памятникам генетически связанного с героическим эпосом религиозного эпоса англосаксов и континентальных саксов.
Во втором параграфе представлен обзор источников античного происхождения. При этом особое внимание уделяется анализу стереотипов, применяемых античной традицией по отношению к варварской периферии вообще и к германцам в частности. В сочинениях, принадлежащих разным историческим эпохам, обнаруживается схожий набор стереотипных характеристик, прилагаемых попеременно к разным этносам. Античные авторы в силу высокомерного отношения к варварской периферии или критического восприятия римских реалий, не были склонны объективно воспринимать жизнь германцев и потому мало отличали друг от друга варварские культуры. Помимо того, ориентация авторов имперской эпохи на «топосы» греко-римской традиции, связанной с варварами, предопределяла стереотипность и поверхностность в описании германцев[32]. Потому вряд ли в сочинениях римских авторов можно обнаружить характеристику действительных качеств германской социокультурной среды, что осложняет использование данного типа источников в историко-культурном исследовании. Вот почему античные источники являются для нас лишь вспомогательными.
Вторая глава посвящена проблемам генезиса так называемых «героического общества» и «героического сознания», отраженных в памятниках германского эпоса. Осуществляется попытка выделения и интерпретации отличительных черт образа героя и дружинной среды внутри эпических текстов как отражения реальных процессов культурной трансформации, полито- и социогенеза.
В первом параграфе рассматриваются причины оформления древнегерманского общества в качестве героического. Истоки данного процесса кажется естественным искать в особенностях жизни и быта германских племен, в их месте в истории Европы. Уникальность положения германцев определялась тем, что они являлись движущей силой Великого переселения народов. Их история на протяжении поздней античности и раннего средневековья представляет собой длительную череду переселений и битв. Связь между словами «германцы» и «война» столь тесна, что любая попытка описания этих племен неизбежно превращается в пересказ военной истории. Неслучайно некоторыми исследователями этноним «germani» толковался как «люди копья»[33].
Уже Цезарь и Тацит в своих описаниях германцев свидетельствовали о том, что принято называть «героическим обществом». Последовавшие потрясения времен Великого переселения оформили военную аристократию как прослойку общества, что, по словам Тацита, кормится «насилием и войной», «войнами и грабежами». Эти же катаклизмы породили гегемонию дружины как наиболее динамичного элемента общества и основного носителя героических ценностей.
Относительно связи героических ценностей и иных социальных групп важно заметить, что далеко не всегда возможно должным образом оценить место героики в жизни общества в целом. Римский взгляд на тевтонские племена как на кровожадных и свирепых варваров не совсем верен, ибо изначально война была единственной возможностью для варвара оказаться в анналах римской истории. С любой другой точки зрения низшие по отношению к римской культуре культуры варваров описания не заслуживали. Не стоит забывать и слов Цезаря, отнесенных к свевам, что не имеют перерыва ни в обработке полей, ни в приобретении военного опыта[34]. Точно также Г. Лойн, говоря о скандинавах, предостерегал от упрощения обстоятельств их жизни, упоминая об опасности однобокого представления их как безжалостных грабителей или миролюбивых бондов[35].
Во втором параграфе на основании анализа литературы рассматриваются современные представления о ключевых понятиях героической этики. Исследователи культур древних германцев солидарны в том, что семантическое пространство героической этики имеет весьма серьезные отличия от любой другой этической системы. Обращается внимание на специфику «словарного запаса» германских норм и ценностей. Показательно мнение Гренбека, полагавшего, что исследователи должны заново выучить значение слов скандинавской поэзии. Ему вторит А.Я. Гуревич, утверждая, что даже такие понятия, как «смерть», «слава» и «мудрость» обладали иным смыслом[36]. В таком же духе высказывались Р. Норз[37] и М.И. Стеблин-Каменский, согласно которому различие между современными и древними представлениями столь велико, что бесполезно пытаться выразить посредством современного слова древние представления[38].
В системе ориентиров «героического общества» среди важнейших качеств героя – сила (храбрость и воинственность), верность, ценности славы и первенства. Дж. Базельманс стержневой ценностью героического общества считает репутацию, что явственно подтверждается строфами «Беовульфа»: «Ибо для воина / лучшая плата – / память достойная». Подобно ему А.Я. Гуревич толковал смерть лишь как момент, когда герой переходит в мир славы. Он доказывал, что факт героической смерти перекрывал моральные издержки предшествовавших злодеяний героев[39].
Весьма своеобразно употребление эпитета «добрый» и его антонимов в эпических текстах. «Добро», как правило, отождествляется с «мягким» (не жестоким) персонажем, подобным светлому Фрейру, о котором Тюром сказано: «не обижал он / дев или жен. / Отпускал полоненных». Однако именно такой персонаж для эпоса не характерен. Как замечает Дж. Кейси, словарь религиозного эпоса саксов, зная массу эпитетов, указывающих на доблесть героя, не ведает эпитетов, подобных современным «reticent», «modest» и «gentle»[40]. В библейском эпосе саксов само значение термина «добро» неясно и противоречиво и скорее может быть понято как материальное «благо» «имение», «имущество», что указывает на чужеродность рассматриваемой характеристики для ментальности героического общества. Думается, эпитет «добрый» выступает в ранних христианских текстах в качестве нарождающейся религиозной абстракции, значение которой весьма смутно. Наш вывод согласуется с мнением исследователей германских культур, описывающих противоречие между добром и злом как привнесенное христианством и неведомое германскому язычеству
В третьем параграфе осуществляется анализ образа героя германских сказаний. Акцентирование образной составляющей при этом объясняется наличием существенных особенностей ментальной структуры рассматриваемого общества. Сознание германцев мифопоэтично[41], их мир воплощен скорее в чувственно воспринимаемых образах, нежели в понятиях[42]. Значимость образа в системе изучаемого сознания, его способность стать моделью действительности, за которой стоят исторические черты утраченных концепций мира[43], обуславливает его ключевое значение для данной работы.
В процессе анализа помимо собственно эпических текстов используются и данные, предоставляемые мифологией, ибо миф имеет и социальное измерение[44], создавая такой образ действительности, который совпадает с ценностными ожиданиями носителей мифологического сознания[45], создает «мифопоэтический образ» древнего общества[46].
В результате проведенного анализа кажется возможным констатировать наличие общих черт трех персонажей: агрессивного героя типа Зигфрида[47], конунга и Одина (Вотана) – бога воинов. Последний в соответствии с ростом влияния военных вождей и дружин стремится узурпировать роли других божеств. Изначально хтонический демон Один-Вотан оттесняет на второй план даже громовника Тора – Донара, паредра Юпитера, Перкуниса и Перуна[48], господствующих в языческих пантеонах соседних индоевропейских этносов. В позднейших родословных он теснит Ингви-Фрейра, занимая место прародителя. Агрессивное поглощение кланом асов – ванов и присвоение Одином верховной власти над асами проявляется в утверждении отцовства Одина по отношению ко всем богам, в присвоении им роли творца людей и узурпации функции обеспечения плодородия.
Иноназвания хтонического демона Одина - «Отец ратей», «Отец Мертвых», «Повелитель Повешенных» - отражают противопоставление всему обществу и самого «Отца», и его ратей, помещая их на маргинальную периферию культуры. Согласно тому находим размытой грань между героем и преступником (монстром). Герой, равно как преступник и монстр, наделяются чертами «изгоя», «странника», «изгнанника» и «отверженца», находящихся вне нормальных брачных и кровно-родственных уз. Сказания в традиционной эпической коллизии выбора между верностью родичам и взаимным клятвам воинов создают противопоставление кровных уз и верности военному вождю. В мире людей данная тенденция иллюстрируется обесцениванием отношений родства внутри правящих воинских кланов, что выражалось в многочисленных убийствах родственников и свойственников.
В качестве символа героя зачастую используется волк (благородное животное и зверь битвы), а «wulf» («ulfr») стал составной частью благородных имен. В то же время образ волка устойчиво связан с миром чудовищ, преступлением, предательством, братоубийством и статусом изгоя. В эпосе герой обычно позиционируется как сильный и воинственный человек. Но персонажам, определяемым как «воинственные», некоторыми источниками вменяется ответственность за убийство кровных родственников. В сагах сочетание общественного одобрения и силы отмечается в целом реже, чем сочетание силы и отрицательной оценки действующего лица. Сила героя может обусловливаться его нечеловеческим происхождением, тогда как достаточно распространенный образ конунга – «страшилища» роднит его с антигероем (Хермод, Эорманарик) или монстром. До некоторой степени схож с этим же образом образ Одина – Вотана – «Отца Мертвых», «предводителя одержимых яростью», и хтонического демона, возвысившегося до уровня верховного божества. Предания описывают его как противоречивого и неоднозначного, наделяя рядом негативных черт, противопоставляя другим богам.
Ярким примером отсутствия четкой грани между героем и антигероем служит эпическая судьба Аттилы и гуннов, утративших изначальную роль врагов этноса и обретших положительный образ, вписывающийся в рамки героических ценностей. Аттила получает в системе германского эпоса место, подобное месту короля Артура или Карла Великого, становясь воплощением добродетельного правителя. Кроме того, в поэмах вообще не оговаривается чужеродное происхождение гуннов. Потому «гуннским конунгом» становится эпический герой Сигурд (Зигфрид). Таким образом, отдавая дань воинской доблести степняков, вводя их в пантеон героев, тевтонский эпос подрывает самые основы оппозиции «свой – чужой», ведущей силы ментальной «инфраструктуры» древних обществ, соответствующей противопоставлению «добро – зло».
Все представленные детали позволяют рассматривать субкультуру воинов как относящуюся к маргинальной периферии и отрицающую нормы родового общества, что подтверждает тезис о противопоставлении героической среды, ее самосознания и ценностей ценностям рядовых общинников[49].
В третьей главе анализируется процесс взаимодействия ценностей христианства и язычества в ходе христианизации германских племен. Исследование этого процесса представляется нам перспективным, поскольку культурные ценности более рельефно проявляются в ходе непосредственного соприкосновения различных культур. Момент контакта «героической религии» и христианства тем более важен, что исследователями они рассматриваются в качестве «теоретических противоположностей» и «взаимоисключающих философий».[50]
В первом параграфе представлен анализ процесса христианизации древних германцев, рассмотрены основные факторы становления христианской картины мира в раннем средневековье. Одним из них являлись социальные изменения внутри церкви после получения христианством статуса государственной религии. Связь церкви и власти заслуживает отдельного описания, ибо в становлении германской ветви христианства особое место отводится материальной поддержке церкви со стороны государства, государственному контролю и насилию в конфессиональной сфере.
Другим фактором, способствовавшим видоизменению христианства и его образной составляющей на германской почве, стало влияние местной культуры. Вся история распространения христианства свидетельствует: в процессе передачи вероучения миссионер по определению не мог говорить с обращаемыми на языке внутрицерковного общения – его проповедь была обречена на профанацию. Неофиты, приспособляясь к Евангелию, приспособляли Евангелие к себе, вынуждая миссионеров к следованию «политике сближения»[51]. Проблема «германизации христианства» давно известна и широко обсуждалась на протяжении десятилетий[52]. Так, по мнению Э. Трельча и О. Брейзига, в V – X вв. христианство было воспринято германцами лишь внешне. С их точки зрения именно этим фактом обусловлено отторжение католицизма в XVI веке[53].
Можно привести массу примеров проникновения германской специфики в ткань «северного христианства». Отчасти виной тому «несоответствие» двух языков и стоящих за ними картин мира, явственно обозначившееся в процессе перевода священных текстов. С точки зрения Ю.М. Лотмана, в процессе усвоения текстов принципиально отличной культурой, их функции могли претерпевать существенные изменения, а перевод становился не «точным соответствием», но «условной эквивалентностью». Ситуация восприятия христианских текстов германцами в терминологии Ю.Лотмана может быть обозначена как «перекодировка текста» в условиях взаимодействия по схеме «культура с большим алфавитом – культура с малым алфавитом». Такой перевод грозит семантической редукцией текста[54].
Следует коротко остановиться на описании германской культуры как «культуры с малым алфавитом». Древние германские языки противополагаются языкам «абстрактного созерцания»[55], в силу чего для авторов переводов эталоном стали греческий и латынь. Импортированные античные грамматики и их местные аналоги, служа делу перевода духовных текстов, легли в основу письменных германских языков. Так, считается, что язык готской Библии – язык литературный, но не обиходный, что он был создан образованным человеком по подобию греческого языка. Но даже готский язык, в «грецизированном» виде много более развитый, чем древневерхненемецкий VI – VIII вв., не обладал богатством языка греческого[56]. Появление в IV – VIII вв. письменного языка, изучение латыни и работа над переводами клерикальной прозы в монастырских школах вели к усвоению новых категорий, более отвлеченных форм мышления[57]. Зачастую новые отвлеченные понятия образовывались через прямое заимствование или как калька латинских и греческих терминов[58].
Одним из свидетельств местного влияния на утверждавшееся в германской среде христианство являлось наличие в тексте саксонского религиозного эпоса «Хелианд» понятий древнегерманского права и религии. Более всего обращает на себя внимание проникновение в текст христианского эпоса категории «судьбы» из языческой религии. Многих исследователей озадачивало расположение поэмой «судьбы» и «силы Божьей» через «endi» (союз «и»)[59]. Равным образом, в англосаксонском религиозном эпосе (поэма «Исход» и др.)[60] по отношению к Богу применяются термины «судьба», «рок» и т.д.[61]
Помимо «фольклорных» влияний, исходящих от народа, обнаруживается особый пласт искажений христианства, связанных с влиянием германской военной аристократии, «героической религии» и этики. Причину трансформации христианских образов надлежит искать в особых отношениях между церковью и германской военной аристократией. Дабы облегчить распространение новой религии, миссионеры старались сделать ее более доступной для новообращенных, прежде всего, из числа военной аристократии – основной цели миссионерских усилий на начальном этапе крещения германских народов.
Еще Ж. Дюмезиль доказал, что милитаризация германо-скандинавского религиозного пантеона деформировала круг полномочий верховного жреца, вызвав деградацию функции, связанной с обеспечением плодородия[62]. В итоге в числе стержневых элементов германского язычества оказались конунг и его приближенные[63]. Пласт связанных с этим искажений христианских образов важен ввиду определения рассматриваемого общества как «героического» и заслуживает более детального рассмотрения.
Во втором параграфе рассматриваются особенности восприятия христианских образов германскими культурами. Исходной предпосылкой анализа является, во первых, признание за обществом и индивидом потребности преобразовать необычное в обычное, «приручить» незнакомое и сложное. Под влиянием таких трансформаций представления способны далеко отойти от изначального содержания «встреченного нового»[64]. Именно эти «искажения» и оказываются в центре внимания как своеобразные «отпечатки пальцев» культуры – реципиента. Второй предпосылкой можно считать присущее «мифопоэтическому сознанию» и порожденным им священным текстам повышенное внимание к слову[65]. В системе мифа неумолимо действует принцип «неотделимости имени от соответствующего воплощения божества». Потому рассматриваемые образы, будучи облаченными в одежды мифологических имен, обладают прозрачной внутренней формой и обычно описывают своего носителя по присущим ему свойствам и функциям, составляя целостную его характеристику[66].
К числу таковых относятся образы «Спасителя» и «Господа», создающие остов мировосприятия верующего человека. Их анализ свидетельствует о наличии агрессивного вторжения дружинной иерархии и связанных с нею элементов язычества в ткань христианских представлений, о вытеснении или неадекватной интерпретации образа Спасителя, о наделении образа Господа чертами, присущими военному вождю. Схожие примеры представляет и германский миф, где Один – Вотан (бог – воин и конунг богов, небесный аналог земных героев и конунгов) стремится узурпировать роли других божеств. Такие интерпретации христианского и языческого верховных божеств можно толковать как символическое отображение стремления дружины разместиться вне общества или над ним. Наделение Господа чертами, присущими военному вождю, также ослабляет связь между Богом и человеком как между Отцом и чадом. Это положение, в частности, отображается в поэме «Хелианд», где отсутствующий в Евангелиях «Небесный Царь» (Небесный Конунг) почти полностью вытесняет бога как «Отца». Замещение отношений Отца и чада также может быть понято как проявление стремления к десакрализации кровных уз, чья ниша замещается отношениями субординации внутри коллектива профессиональных воинов.
Заключение представляет собой подведение итогов диссертационного исследования. Появление первых свидетельств об обществе древних германцев как о социуме, в основе картины мира которого лежат воинские ценности, связывается с творчеством Тацита на рубеже I-II вв. Последовавшие потрясения времен Великого переселения оформили дружинную среду, сплоченную вокруг военного вождя, как обособленную социальную группу – хранительницу героического идеала, порождающую большую часть концептов героического сознания. Жесткая оппозиция дружины по отношению к любым другим системам ценностей и отношений, существующим в рамках этноса, проявляется в образе и символике, присущих герою тевтонских преданий как персонализации представлений воинского коллектива.
Такое расположение воинов, резко противопоставленных традиции, внутри данной культуры, характерно не для каждого общества, находящегося на стадии формирования государственности, но и не уникально. Сходным образом определяли свою позицию по отношению к остальному обществу военно-иерархические структуры иных этносов – номадов Евразии, обитателей Японии и Океании[67]. Массу параллелей можно обнаружить в близкой по духу иерархии ценностей тех, кого древнегреческий эпос определяет как «agathoi» (благородные)[68]. Здесь среди многочисленных эпических пластов обнаруживается и прославляющий войну, что своими корнями восходит к примитивной морали варваров – дорийцев[69].
По словам Т. Веблена, внутри многих этносов «институт праздного класса» получает свое наивысшее развитие на поздней стадии существования варварской культуры, когда развитие материальных условий жизни общества делает возможным переход от «миролюбивого» к последовательно «воинственному (хищническому) укладу жизни». В таких условиях военное дело становится «главным среди почетных занятий», а «борьба» – общепризнанной и достойной формой самовыражения. Представления о почете и достоинстве сливаются с представлениями о силе и воинской доблести, а обретение имущества способами, отличными от захвата, становится «недостойным высокого звания человека»[70]. Такой взгляд на мир обусловлен образом жизни профессиональных воинов и самой природой войны, порождающей переоценку ценностей, новую картину мира и систему смыслов[71].
Выше перечисленные свойства героя древних тевтонских сказаний позволяют охарактеризовать его лишь в качестве героя нарождающейся военной аристократии. При этом ценности «героического сознания» резко противопоставляются взглядам общинной среды, что не позволяет обозначить все германское общество как общество героическое и признать культ Одина – Вотана, («героическую религию» в терминах И.Г. Гердера) в качестве доминирующей системы верований древнего социума.
Основные положения диссертации отражены в научных публикациях:
Домский М.В. Германский эпос: символы героя // Вестник Пермского Университета. Сер. История. Вып. 5., 2004. С. 30 – 50.
Домский М.В. К вопросу об особенностях христианизации германского населения в раннее средневековье // К 1525-летию со времени крушения Западной Римской империи. – Киров, 2002. С. 26 – 30.
Домский М.В. Особенности восприятия христианских образов в рамках германских культур VIII – X вв. // Вестник Пермского Университета. Сер. История. Вып. 5., 2003. С. 5 – 15.
Домский М.В. Особенности отражения германской культуры в античных источниках // Вестник Пермского Университета. Сер. История. Вып. 5., 2005. С. 29 – 34.
[1] Поляков, Л. Арийский миф [Текст] / Л. Поляков. – СПб. : Евразия, 1996. С. 17 – 20, 23 – 27; Fisher Drew, K. Another Look at the Origins of the Middle Ages: A Reassessment of the Role of the Germanic Kingdoms [Text] / K. Fisher Drew // Speculum. 1987. Oct. Vol. 62., № 4. P. 803.
[2] Иггерс, Г.Г. История между наукой и литературой [Текст] / Г.Г. Иггерс // Одиссей: Человек в истории. 2001. М. : Наука, 2001. С. 142.
[3] Гудрик-Кларк, Н.Оккультные корни нацизма [Текст] / Н. Гудрик-Кларк. – СПб. : Евразия, 1993. С. 59, 76.
[4] Hamann, H. Archaeology in the «Third Reich» [Text] / H. Hamann // Archaeology, ideology and society: the German experience / Ed. H. Hrke. – Frankfurt am Main : Lang, 2000. P. 65.
[5] Lepp, I. Death and its Mysteries [Text] / I. Lepp. – New York : McMillan Publishing Co., Inc., 1968. 96 – 97; A Doomsday Reader: Prophets, Predictors and Hucksters of Salvation [Text] / Ed T. Daniels. – New York : New York Univ. Press, 1955. P. 64.
[6] Пенник, Н., Джонс, П. История языческой Европы [Текст] / Н.Пенник, Джонс П. – СПб. : Евразия, 2000. 383 – 385.
[7] Carruthers, L. Kingship and Heroism in Beowulf [Text] / L. Carruthers // Heroes and Heroines in Medieval English Literature / Ed. by L. Carruthers. Cambridge : D.S. Brewer. 1994. P. 23 – 24.
[8] Широкова, Н.С. Культура кельтов и нордическая традиция античности [Текст] / Н.С. Широкова. – СПб. : Евразия, 2000. С. 7 – 9.
[9] Herder, J. G. Ideen zur Philosophie der Geschichte der Menschheit // http://www.textlog.de/5672.html; Weber, M. Wirtschaft und Gesellschaft // http://www.textlog.de/7941.html
[10] Гуревич, А.Я. Эдда и сага [Текст] / А.Я. Гуревич. – М. : Наука, 1979. С. 31.
[11] Hill, J.M. The Cultural World in Beowulf [Text] / J.M. Hill. – Toronto : University of Toronto Press, 1995. P. 63.
[12] Гуревич, А.Я. Норвежское общество в раннее средневековье [Текст] / А.Я. Гуревич. – М. : Наука, 1977. С. 290.
[13] Гуревич, А.Я. Вопросы культуры в изучении исторической поэтики [Текст] / А.Я. Гуревич // Историческая поэтика / Редкол.: М.Б. Храпченко и др. – М. : Наука, 1986. С. 153.
[14] Шервуд, Е.А. От англосаксов к англичанам [Текст] / Е.А. Шервуд. – М. : Наука, 1988. С. 20, 22 – 24.
[15] Гуревич, А.Я. Вопросы культуры в изучении исторической поэтики. С. 154.
[16] Nichols, S.G. Introduction: Philology in a Manuscript Culture [Text] / S.G. Nichols // Speculum. 1987. Oct. Vol. 62., № 4. P. 1 – 2.
[17] Михайлов, А.В. Проблемы исторической поэтики в истории немецкой культуры [Текст] / А.В. Михайлов. – М. : Наука, 1989. С. 31.
[18] Томпсон, П. Голос прошлого. Устная история [Текст] / П. Томпсон. – М. : Издательство «Весь Мир», 2003. С. 61.
[19] Anlezark, D. 'Beowulf and the Critics' by J. R. R. Tolkien [Text] / D. Anlezark // Medium Aevum. 2003. Vol. 72. P. 319 – 321.
[20] Carruthers, L. Foreword [Text] / L. Carruthers // Heroes and Heroines in Medieval English Literature. P. VII – VIII.
[21] Dance, R. The Anglo-Saxon Warrior Ethic: Reconstructing Lordship in Early English Literature [Text] / R. Dance // Medium Aevum. 2001. Vol. 70. P. 323-324.
[22] North, R. Pagan words and Christian meanings [Text] / R. North. – Amsterdam : Rodopi, 1991. P. 14 – 15.
[23] Репина, Л.П. Социальная история и историческая антропология: новейшие тенденции в современной британской и американской медиевистике / Л.П. Репина // Одиссей: Человек в истории. 1990. – М. : Наука, 1990. С. 167.
[24] Уколова, В.И. Вступительная статья / В.И. Уколова // Кардини, Ф. Истоки средневекового рыцарства / Ф. Кардини. – М. : Прогресс, 1987, С. 18.
[25] Woodcock, M. The Boundaries of the Human in Medieval English Literature [Text] / M. Woodcock // Medium Aevum. 2001. Vol. 70. P 317-318.
[26] Гуревич, А.Я. История и сага [Текст] / А.Я. Гуревич. – М. : Наука, 1972; Он же. Категории средневековой культуры [Текст] / – М. : Искусство, 1989; Он же. Культура и общество средневековой Европы глазами современников [Текст] / – М. : Искусство, 1989; Он же. Норвежское общество в раннее средневековье; Он же. Проблемы средневековой народной культуры [Текст] / – М. : Искусство, 1981; Он же. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства [Текст] / М. : Искусство, – 1990; Он же. Эдда и сага.
[27] Мельникова, Е.А. Меч и лира: Англосаксонское общество в истории и эпосе [Текст] / Е.А. Мельникова. – М. : Мысль, 1987.
[28] Шервуд, Е.А. Указ. соч.
[29] Хлевов, А.А. Предвестники викингов [Текст] / А.А. Хлевов. – СПб. : Евразия, 2002. С. 11.
[30] Бахтин, М.М. Человек в мире слова [Текст] / М.М. Бахтин. – М. : Издательство Российского открытого университета, 1995. С. 109; Он же. Эпос и роман [Текст] / – СПб. : Азбука, 2000. С. 207.
[31] Бахтин, М.М. Эпос и роман. С. 209; Пропп, В.Я. Фольклор и действительность [Текст] / В.Я. Пропп. – М. : Наука, 1976. С. 100.
[32] Диснер, Г.-И. Королевство вандалов [Текст] / Г.-И. Диснер. – СПб. : Евразия, 2002. С. 25 – 27.
[33] Шерра, В. История цивилизации Германии [Текст] / В. Шерра. – СПб. : Типография Ф.С. Сущинского, 1868. С. 15.
[34] Цезарь, Гай Юлий. Записки Юлия Цезарей и его продолжателей о Галльской войне, о Гражданской войне, об Александрийской войне, об Африканской войне [Текст] / Гай Юлий Цезарь / Перевод и комментарии М.М. Покровского. – М. : Издательство АН СССР, 1962. С. 52.
[35] Loyn, H. The Vikings in Britain [Text] / H. Loyn. Oxford : Blackwell Publishers, 1995. P. 1.
[36] Гуревич, А.Я. Эдда и сага. С. 54 – 55, 95.
[37] North, R. Op. cit. P. 63.
[38] Стеблин-Каменский, М.И. Мир саги. Становление литературы [Текст] / М.И. Стеблин-Каменский. – Л. : Наука, 1984. С. 76, 87, 89.
[39] Гуревич А.Я. Эдда и сага. С. 26, 42, 45.
[40] Cathey J.E. Old Saxon [Text] / J.E. Cathey. – Munich : Lincom Europa, 2000. P. 13.
[41] Мелетинский, Е.М. Поэтика мифа [Текст] / Е.М. Мелетинский. – М. : Наука, 1976. С. 231; Панченко, А.А. Исследования в области народного православия. Деревенские святыни северо-западной России [Текст] / А.А. Панченко. – СПб. : Алетейя, 1998. С. 17, 135; Фрейденберг, О.М. Поэтика сюжета и жанра [Текст] / О.М. Фрейденберг. – М. : Лабиринт, 1997. С. 23.
[42] Анисимов, А.Ф. Исторические особенности первобытного мышления [Текст] / А.Ф. Анисимов. – Л.: Наука, 1971. С. 54, 58; Голосовкер, Э.Я. Логика мифа [Текст] / Э.Я.Голосовкер. – М. : Наука, 1987. С. 11; Грищенко, А.М. Философия культуры марбургской школы [Текст] / А.М. Грищенко. – Минск: Наука и техника, 1984. С. 120, 138; Мелетинский, Е.М. Поэтика мифа. С. 15, 44; Мечковская, Н.Б. Язык и религия [Текст] / Н.Б. Мечковская. – М. : ФАИР, 1998. С. 34, 46, 83; Топоров, В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ [Текст] / В.Н. Топоров. – М.: Прогресс – Культура, 1995. С. 14; Фрейденберг, О.М. Миф и литература древности [Текст] / О.М. Фрейденберг. – М.: Наука, 1978. С. 19; Хюбнер, К. Истина мифа [Текст] / К. Хюбнер. – М.: Республика, 1996. С. 14, 45, 101, 124, 151, 164.
[43] Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. С. 35.
[44] Леви-Стросс К. Деяния Асдиваля [Текст] / К. Леви-Стросс // Зарубежные исследования по семиотике фольклора / Сост. Е.М. Мелетинский, С.Ю. Неклюдов. – М.: Наука, 1985. С. 35.
[45] Барт, Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика [Текст] / Р. Барт. – М.: Прогресс – Универс, 1994. С. 18.
[46] Гуревич А.Я. Норвежское общество... С. 249.
[47] Georgianna L. King Hrethel’s Sorrow and the Limits of Heroic Action in Beowulf [Text] / L. Georgianna // Speculum. 1987. Oct. Vol. 62., № 4. P. 829.
[48] Мелетинский, Е.М., Гуревич, А.Я. Гнрмано – скандинавская мифология [Текст] / Е.М. Мелетинский, А.Я. Гуревич // Мифы народов мира / Под ред. С.А. Токарева. – М.: Советская энциклопедия, 1988. Т.1. С. 287-289; Дюмезиль, Ж. Верховные боги индоевропейцев [Текст] / Ж. Дюмезиль. – М.: Наука, 1986. С. 139 – 140.
[49] Гуревич А.Я. Эдда и сага. С. 47; Хлевов А.А. Указ. соч. С. 10.
[50] Anderson G.K. Old and Middle English Literature from the Beginnings to 1485 [Text] / G.K. Anderson // A History of English Literature / Ed. H. Craig. – New York: Oxford University Press, 1950. P. 15.
[51] Russell J.C. The Germanization of Early Medieval Christianity: A Sociohistorical Approach to Religious Transformation [Text] / J.C. Russell. Oxford; – New York: Oxford University Press, 1996. P. 4, 121, 181.
[52] Bondi R.C. Christianity and Cultural Diversity [Text] / R.C. Bondi // Christian Spirituality: Origins to the Twelfth Century / Ed. by B. McGinn, J. Meyendorff. – New York: Crossroad, 1993. 171.
[53] Трельч, Э. Историзм и его проблемы [Текст] / Э. Трельч. – М.: Юрист, 1994. С. 637.
[54] Лотман, Ю.М. Избранные статьи: в 3-х т. [Текст] / Ю. М. Лотман. – Таллинн: Александра, 1992. – Т. I. – С. 382 – 384.
[55] Гухман, М.М. Происхождение строя готского глагола [Текст] / М.М. Гухман. – М.; Л.: Издательство АН СССР, 1940. С. 9 – 10, 20 – 25; Климов, В.В. Сравнительно-историческая грамматика германских языков: рефлексивные конструкции [Текст] / В.В. Климов. – Калинин: КГУ, 1983. С. 8.
[56] Фогт, Ф., Кох, М. История немецкой литературы от древнейших времен до настоящего времени [Текст] / Ф. Фогт, М. Кох. – СПб.: Товарищество «Просвещение», 1901. С. 11.
[57] Хлебникова, И.Б. Введение в германскую филологию и историю английского языка [Текст] / И.Б. Хлебникова. – Калинин: КГУ, 1975. С. 81; Жирмунский, В.В. История немецкого языка [Текст] / В.В. Жирмунский. – М.: Высшая школа, 1965. С. 36.
[58] Гухман М.М. Указ. соч. С. 39 – 40.
[59] Hagenlocher, A. Schicksal im Heliand. Verwendung und Bedeutung der nominalen Bezeichnungen [Text] / A. Hagenlocher. – Kln: Bhlau-Verlag, 1975. S. 70.
[60] Exodus / Ed. by P.J. Lucas. – Exeter: Univ. of Exeter Press, 1994. P. 128.
[61] Bosworth J., Toller T.N. An Anglo-Saxon Dictionary / J. Bosworth, T.N. Toller. – Oxford: Oxford University Press, 1898. P. 682.
[62] Дюмезиль Ж. Указ. соч. С. 137.
[63] Skre, D. Missionary Activity in Early Medieval Norway. Strategy, Organization and the Course of Events [Text] / D. Skre // Scandinavian journal of history. 1998. June. Vol. 23., № 1 – 2. P. 5.
[64] Андреева, Г.М. Социальное познание: проблемы и перспективы [Текст] / Г.М. Андреева. – М.: Аспект-пресс, 2000. С.208-209.
[65] Мечковская, Н. Б. Указ. Соч. С. 4-5, 72; Элиаде, М. Аспекты мифа [Текст] / М. Элиаде. – М.: Инвест – ППП, 1995. С. 231.
[66] Гуревич Е.А. Эволюция жанра тулы в средневековой исландской литературе [Текст] / Е.А. Гуревич // Проблема жанра в литературе средневековья / Под ред. А.Д. Михайлова. – М.: Наследие, 1994. С. 145; Хюбнер К. Указ. соч. С. 120, 169.
[67] Пропп, В.Я. Собрание трудов. Морфология (волшебной) сказки. Исторические корни волшебной сказки [Текст] / В.Я. Пропп. – М.: Лабиринт, 1998. С. 193.
[68] Оссовская, М. Рыцарь и буржуа: Исследование по истории морали [Текст] / М. Оссовская. – М.: Прогресс, 1987. С. 25 – 40.
[69] Маркиш С. Путь к Гомеру [Текст] / С. Маркиш // Гомер. Илиада. Одиссея. – М.: Художественная литература, 1967. С. 11.
[70] Веблен, Т. Теория праздного класса [Текст] / Т. Веблен. – М.: Прогресс, 1984. С. 57, 62, 69 – 70.
[71] Пожидаев, Д.Д. От боевых действий к гражданской жизни [Текст] / Д.Д. Пожидаев // Социологические исследования. 1999. №2. С. 70, 73 – 74; Сулимова, Т.С. Конфликт как предмет социально-психологического анализа [Текст] / Т.С. Сулимова // Прикладная психология. 1993. №3. С.12.
