Китайская бюрократия периода тан (618 – 907 гг.) по материалам исторических и юридических источников
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
Институт востоковедения
Санкт-Петербургский филиал
На правах рукописи
РЫБАКОВ
Вячеслав Михайлович
КИТАЙСКАЯ БЮРОКРАТИЯ ПЕРИОДА ТАН (618–907 гг.)
по материалам исторических и юридических источников
07.00.03 – «всеобщая история (средние века)»
Автореферат
диссертации на соискание ученой степени
доктора исторических наук
Санкт-Петербург
2009
Работа выполнена в секторе Дальнего Востока Санкт-Петербургского филиала Института востоковедения РАН.
Официальные оппоненты:
доктор исторических наук, профессор
Доронин Борис Григорьевич
(кафедра истории стран Дальнего Востока восточного факультета СПбГУ)
доктор исторических наук
Кузнецов Вячеслав Семенович
(Институт Дальнего Востока РАН, г. Москва)
доктор исторических наук
Якобсон Владимир Аронович
(сектор Древнего Востока СПбФ ИВ РАН)
Ведущая организация: Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН
Защита состоится 16 октября 2009 г. в 11 часов на заседании Диссертационного совета Д 002.041.01 при Санкт-Петербургском филиале Института востоковедения РАН по адресу:
191186 Санкт-Петербург, Дворцовая наб., д. 18.
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке СПбФ ИВ РАН.
Автореферат разослан «____» июля 2009 г.
Ученый секретарь Диссертационного совета,
кандидат исторических наук
Французов С.А.
Общая характеристика работы
Предмет исследования
Предметом настоящего исследования является административно-бюрократическая система Китая времен правления династии Тан (618—907 гг.), предпосылки ее возникновения, ее формирование, специфика ее задач, ее правовое оформление, каналы и методики ее пополнения, ее рутинное функционирование, ее структура, а также официальные наименования учреждений и должностей того времени и их систематизированная передача на русский язык.
Цели и задачи исследования
В данном исследовании предполагается:
1. обрисовать и осмыслить факторы, еще в древности приведшие к складыванию в Китае мощного государственного сектора экономики и воздействие потребностей этого сектора на систему управления страной и на государственную идеологию;
2. показать, как необходимость эффективно управлять экономикой стала, наряду с некоторыми иными причинами (например, с потребностями обороны, обусловленными соседством страны с кочевой степью), основным фактором возникновения и непрерывного существования развитой, разветвленной бюрократии, призванной постоянно держать под своим контролем сразу несколько существенных сфер общественной жизни: централизованное производство и распределение, обеспечение и охрану сакрального центра управления, являвшегося источником легитимности бюрократии и ее верховным контролером, воспроизводство социального слоя, из которого бюрократия рекрутировалась, собственное правовое регулирование служилого сословия, а также поддержание на должном уровне государственной военной мощи;
3. обосновать предположение, согласно которому победа конфуцианства в традиционном Китая была не в последнюю очередь обусловлена потребностями эффективного управления государственным производством и распределением;
4. на основе тщательной работы с китайскими источниками описать основные специфические черты бюрократии времени правления династии Тан как социального и правового явления, юридические механизмы оформления чиновничьей иерархии, способы проникновения в управленческий слой, карьерные и контрольные методики, нормы права, оформлявшие «особость» служилого сословия, а также другие характеристики, отделявшие бюрократию от всех остальных социальных групп танского Китая;
5. показать, как присущий конфуцианству культ семьи и семейных ценностей государство старалось, в том числе с помощью специфических норм уголовного права, использовать как антикоррупционный фактор и превратить в основу служебной этики;
6. описать структуру административного аппарата, начиная с высшего его эшелона и кончая штатами внутренних таможен, провинциальных рынков и пр., и показать, что даже наименования должностей высшая государственная власть старалась превратить в источник этической ориентированности и семейственной настроенности бюрократии;
7. предложить связную систему передачи на русский язык административных терминов Китая времен династии Тан исходя из их собственного смысла, с учетом их культурной нагрузки, без модернизаций и вестернизаций.
Актуальность исследования
Данная работа представляется актуальной, во-первых, потому, что вклад Китая в мировую административную теорию и практику несомненен. Система государственного управления являлась неотъемлемым элементом своеобразной культуры Китая в целом. Трудно переоценить значение выявления общего и особенного в закономерностях возникновения и развития бюрократии на материале, возможно, наиболее развитого в бюрократическом отношении общества за всю досовременную историю. Особенно актуальным это представляется именно теперь, когда сложность, иерархичность и неповоротливость управленческих структур, равно как уровень самодовлеющих факторов в их функционировании явно повышаются. Попыток систематического и углубленного исследования традиционной китайской бюрократии в отечественном востоковедении до сих пор, однако, не предпринималось.
Во-вторых, необходимость иметь пространный русскоязычный справочник административных терминов традиционного Китая давно назрела. Посвященная структуре танской администрации часть данной работы в значительной мере способна выполнять эту долгожданную для отечественного китаеведения роль.
Хронологические рамки
Основная часть работы опирается на материалы китайских источников, относящихся ко времени правления династии Тан (618—907 гг.) и, главным образом, к его первому периоду (до 755 г.), в течение которого в основном и складывались, окончательно оформляясь организационно и юридически, и структура администрации Тан, и механизмы, определявшие служебное бытие заполнявших эти структуры управленцев. Предварительный краткий экскурс в историю зарождения государственного сектора экономики Китая и взаимодействия между его потребностями и формированием системы ценностей служилого сословия — взаимодействия, наложившего мощный отпечаток на всю культуру Китая, — охватывает период с древнейших времен и до становления конфуцианизированной бюрократии при династии Ранняя Хань (206 до н.э. — 8 г. н. э.).
Источники
Основными источниками, которыми автор пользовался при написании данной работы, были «Синь Тан шу» («Новая история Тан»), «Тан люй шу и» («Уголовные установления Тан с разъяснениями»), а также составленный Ниидой Нобору сборник относящихся к периоду правления династии Тан дошедших до наших дней законов группы лин (общеобязательных установлений) «То рё сю и» («Собрание сохранившихся общеобязательных установлений Тан»).
Для уточнения некоторых моментов или выяснения отсутствующих в указанных источниках деталей были использованы «Цзю Тан шу» («Старая история Тан»), «Тан хуй яо» («Важнейшие материалы Тан»), «Тун дянь» («Всеобщее уложение»), а также составленные Икэдой Он таблицы «Рокутэн сё ё кайгэн сёкуин итиранхё» («Сведенные в таблицы сведения о должностях годов правления Кай-юань, содержащиеся в “Лю дянь”»), представляющие в наглядной форме информацию из «Тан лю дянь» («Шести уложений Тан»).
«Синь Тан шу» является одной из т. н. династийных историй, на протяжении более двух тысяч лет бывших основным историческим жанром в традиционном Китае. Танской династии повезло — о ней было составлено целых две официальные истории.
В 6 год под девизом правления Тянь-фу (936—944 гг.) император Гао-цзу династии Поздняя Цзинь (936—946) издал указ, инициировавший составление истории танской династии. Был сформирован авторский коллектив и началась работа, которая завершилась через четыре с половиной года. Во 2 году под девизом правления Кай-юнь (944—946 гг.) история, которой впоследствии суждено было стать «Цзю Тан шу» («Старой историей Тан»), была поднесена императору.
Очень быстро выявились недостатки труда: хаотичность расположения материала, излишняя детализация несущественных частностей при невнимании к важному, многословие, неясности, недостатки стилистики. Работа по составлению другой истории, известной как «Синь Тан шу» («Новая история Тан»), началась после соответствующего Высочайшего распоряжения в 1045 г. и по завершении была поднесена императору в 1060 г.
«Тан люй шу и» — «Танские уголовные установления с разъяснениями», или, в просторечии, танский Кодекс, в том виде, в каком он дошел до нашего времени, возник далеко не сразу; предшествовала ему и многовековая традиция, и длившаяся в течение долгих лет кропотливая работа танских законодателей. Работа над ним началась практически сразу после воцарения танской династии (618 г.), а в 653 г. был создан его окончательный вариант.
Помимо составлявших «Тан люй шу и» запретительных, или уголовных установлений (люй), во времена Тан существовало еще три типа основных законодательных актов, в частности, общеобязательные установления (лин). Они не воспрещали страхом наказания некие действия, но, наоборот, предписывали общие для всей страны действия и нормы (от, скажем, размера земельных владений до сроков обработки документов в государственных учреждениях). Они, к сожалению, не дошли до нас и уцелели лишь в отрывках и цитатах, разбросанных по иным источникам. Весьма много их, например, в том же «Тан люй шу и».
В свое время крупнейший японский синолог Ниида Нобору предпринял поистине титанический труд сведения воедино всех наличных цитат и фрагментов общеобязательных установлений. Свод Нииды Нобору называется «То рё сю и» («Собрание сохранившихся общеобязательных установлений Тан»). Первое издание собрания линов было опубликовано в 1933, второе — в 1964 г.
«Тан хуй яо» («Важнейшие материалы Тан») является источником несколько иного рода: он представляет собою компиляцию, сборник более или менее коротких выдержек из официальных документов танской династии. Он был завершен в 961 г.
«Тун дянь» («Всеобщее уложение») было закончено в 801 г. Это не столько сборник документов, сколько обзор развития государственных институтов Китая до конца 700-х годов. Тематически обзор подразделен на 9 частей: экономика, учреждения и должности, музыка, армия, система наказаний и пр.
«Тан лю дянь» («Шесть уложений Тан») представляет собой подробное описание управленческого аппарата Тан и, согласно официальной версии, принадлежит кисти одного из наиболее знаменитых императоров танской династии — самого Сюань-цзуна (712—756 гг.). Составлен был этот административный свод в период между 722 г. и 739 г., и потому между содержащейся в нем информацией и информацией, содержащейся, например, в «Синь Тан шу», часты расхождения, которые достаточно интересны сами по себе, поскольку отражают трансформации одной и той же системы управления в разные ее периоды.
Метод
В работе применяются методы текстологического, сравнительно-исторического и культурологического анализа. Тщательное прочтение текстов китайских источников является исходной базой их дальнейшей интерпретации. Информация, почерпнутая из текстов, корректируется или уточняется с учетом почерпнутой из иных текстов информации по тем же вопросам, но в целом не ставится под сомнение, если только такие сомнения не провоцируются самими же текстами, и служит основой для последующих реконструкций. Осмысление феномена бюрократии производится с учетом постулата о постоянном многоуровневом взаимодействии и взаимовлияния объективных условий, таких, как природная среда, с одной стороны, и, с другой — культуры, идеологии, равно как иных субъективных факторов.
Научная новизна
В данной работе, во-первых, впервые ставится задача осмыслить возникшую на определенном этапе развития Китая востребованность конфуцианства в свете того, что оно почти непроизвольно, попутно к своим основным культурным задачам, разработало наиболее действенные на тот момент механизмы ограничения чиновничьих своекорыстия, недобросовестности, самовластности. Конфуцианство же, в свою очередь, оказало затем огромное влияние на специфику системы ценностей и мотиваций чиновничества, на правовые нормы, оформлявшие его службу и быт, на рутину его повседневной жизни, служебной деятельности и даже семантику, устойчивые коды, проявлявшиеся во всех сферах жизни.
Во-вторых, впервые связно и последовательно описываются практически все существенные аспекты служебного бытия традиционной китайской бюрократии. Особое внимание уделено тому, как на этом бытии отражались конфуцианские ценности с их приоритетом семьи, семейной этики и семейной иерархии, которые государство старалось сделать питательной средой этики и иерархии служебной. Материал, касающийся правового оформления бытия чиновника, равно как системы наказаний, применявшихся именно и только к чиновнику за несоблюдение семейной и служебной (трудовой и имущественной) дисциплины, почерпнут из танского уголовного Кодекса «Тан люй шу и». Полный текст танского Кодекса был впервые переведен на русский язык автором данной диссертационной работы и опубликован в 1999—2008 гг.
В-третьих, в работе впервые в отечественном китаеведении дается последовательное описание административной структуры танского государства, а также предлагается оригинальный вариант передачи на европейский язык китайских административных терминов.
Теоретическая и практическая значимость
Предлагаемая работа имеет теоретическую значимость как для востоковедов, так и для специалистов, занимающихся теорией государства, права и управления в целом. Результаты предпринятого в работе исследования существенны для развития теории государства и права, для дальнейших исследований в этих областях, могут быть учтены в работах, затрагивающих проблематику государственного устройства и управления на Востоке, а также их правового регулирования.
Практическая значимость работы обусловлена следующим.
Во-первых, в ней впервые систематизированно и связно вводится и анализируется обильный конкретный материал о китайской традиционной бюрократии, почерпнутый непосредственно из китайских источников соответствующей эпохи.
Во-вторых, в ней впервые на русском языке на примере Танской империи описана в деталях административная структура традиционного китайского государства.
Материалы и выводы диссертации могут быть использованы при составлении соответствующих лекционных курсов и учебных пособий.
Апробация
Основные положения и выводы диссертации отражены в ряде публикаций в реферируемых изданиях («Народы Азии и Африки», «Восток (Oriens). Афро-Азиатские сообщества: история и современность»). По темам, затронутым в работе, делались доклады на научных конференциях «Общество и государство в Китае» (Москва, ИВ АН, 1979, 1980, 1981, 1982, 1984, 1985, 1987, 1988, 1989, 1990, 1991, 1992) и годичных научных сессиях ЛО ИВ АН СССР и СПбФ ИВ РАН (Санкт-Петербург, 1978, 1981, 1982, 1985, 1990, 2008), а также на XIX и XXV международных конференциях «Источниковедение и историография стран Азии и Африки» (Санкт-Петербург, СПбГУ, 1997, 2009) и на IV Международной научно-практической конференции «Традиционные общества: неизвестное прошлое» (Челябинск, ЧГПУ, 2008).
Структура работы
Работа состоит из введения, трех частей, заключения и приложения. Трехчастная структура работы обусловлена тремя основными задачами, поставленными автором.
В части «Феномен китайской бюрократии» рассматриваются причины, приведшие к возникновению в Китае системы государственного управления экономикой и, как следствие необходимости такого управления — к постоянному существованию мощной, сложной, живущей во многом своей независимой жизнью и объективно неотменяемой бюрократии. Необходимость повысить ее эффективность столь же объективно обусловила потребность в неких нематериальных, идеологических факторах, которые ненасильственными методами ограничивали бы ее самоуправство и своекорыстие, и такой идеологией оказалось конфуцианство. Это наложило заметный отпечаток на структуру, статуциональную динамику и быт бюрократии.
В части «Служба как она была» последовательно и подробно, на основании конкретных китайских текстов рассматриваются основные аспекты жизни чиновничества: система правового оформления его иерархии, способы начала чиновной карьеры, внутренняя динамика чиновничества и пр., а также система специфических уголовных наказаний, предназначенных для тех чиновников, кто не соблюдал базовых принципов семейной этики или трудовой или имущественной дисциплины.
В части «Сто чиновников» описана структура административных органов и учреждений Китая времени династии Тан, а также их должностных функций.
В заключении подведены основные итоги работы.
В качестве приложения предложен иероглифический индекс фигурирующих в работе наименований учреждений и должностей танского времени, насчитывающий около тысячи терминов.
Основное содержание работы
1. Феномен китайской бюрократии
В первой части работы сделана попытка осмыслить китайскую бюрократию как результат взаимодействия нескольких объективных и субъективных факторов: природного, культурного, экономического и психологического.
В обыденном отношении к бюрократии превалируют негативные оценки. Однако они не в силах уменьшить потребностей общества в управлении. Специфическая для данного общества культура накладывает мощный отпечаток на то, каким образом, при помощи каких институтов и ценностей высшая власть держит свою бюрократию в узде. Бюрократия подминает и общество, и государственную власть тогда, когда арсенал средств для ее обуздания в культуре иссякает.
Становление как духовных составляющих культуры, которые только и могут обеспечить бескорыстную личную заинтересованность управленца в успешном выполнении стоящих перед ним общественных задач, так и уголовного права, страхом наказаний пытающегося минимизировать служебную недобросовестность, имело в Китае свою ярко выраженную специфику. Оно было одной из составляющих борьбы нескольких философских школ, представители которых в доимперский период оспаривали роль главных теоретиков государственного управления. В определенный момент эта междоусобица свелась к поединку мало-помалу впитавших в себя лучшие достижения остальных идейных течений «школы закона» и конфуцианства.
Однако сама эта идейная борьба, как и все остальные социальные процессы в древнем Китае, проходила в условиях, когда специфика китайского ландшафта и климатические трансформации оказывали на них свое, идущее извне социального мира влияние.
Развитие мощного чиновничества в древних государствах было вызвано, как считается, большим объемом дел, которые должны были исполняться в интересах общества, но в исполнении которых ни отдельный человек, ни даже небольшие, способные к органичной самоорганизации группы людей не были непосредственно заинтересованы. Дел, которые под давлением многовекового опыта были постепенно осознаны как общественно необходимые, а потому вверены высшим организующим инстанциям тогдашних обществ и получили взамен всем понятной мотивации простой личной корысти — боговдохновенный статус, мотивацию священного долга. Обилие т. н. «общих дел» неизбежно порождает не самоорганизацию небольших коллективов, но жесткую централизованную власть над обширным пространством и многочисленным населением, побуждаемым, а при необходимости — и понуждаемым к координации общих усилий для достижения общих целей.
По всей видимости, в Китае фактором, породившим строго определенную направленность социального развития, явилась, как и у других речных цивилизаций, необходимость масштабных и постоянных ирригационных работ, вначале скорее дренажных, затем, с увеличением засушливости климата и почв — оросительных.
Ни одна отдельная семья и ни одна отдельная община не были в состоянии управлять водной стихией сами по себе. На это была способна только общая для многих общин центральная власть. Она так или иначе брала под контроль часть речного бассейна, достаточно обширную для того, чтобы осуществляемое воздействие на реку и окружающие ее земли могло оказаться значимым. И лишь она способна была затем такое воздействие реально осуществить, организуя масштабные общественные работы.
В данной ситуации хозяйственная роль политического центра многократно возрастала. Организация всех необходимых для ведения общего хозяйства операций раз и навсегда ложилась на государственный аппарат. А если его деятельность оказывалась успешной, значительное по тем временам повышение уровня жизни приводило к росту населения, увеличению военного могущества, дальнейшему расслоению общества и вдобавок к тому, что бурно развивающийся очаг цивилизации становился как очагом экспансии, так и, с одной стороны, центром притяжения, а с другой — объектом агрессивных вожделений окрестных племен и племенных объединений. Это, в свою очередь, еще сильнее подхлестывало процесс развития разветвленной управленческой структуры раннегосударственных образований бассейна Хуанхэ. Роль власти и системы осуществления ее инициатив — чиновничьего аппарата — оказались гипертрофированно велики.
Государство, под давлением обстоятельств или в погоне за преимуществами взявшее экономику под свое неусыпное попечение, попадает в ловушку.
Централизованное управление производством и распределением может осуществляться только посредством бюрократии. Через руки чиновников текут огромные средства и огромные ценности. Но дееспособность такая экономика может сохранять лишь в том случае, если эти средства и ценности именно «текут», то есть производятся и перемещаются надлежащим, предписанным сверху, общественно полезным образом от данного производителя к данному потребителю, из одного места в другое и пр., не уклоняясь с предписанных путей и тем более не застревая в руках государственных служащих — организаторов производства и посредников обмена.
Однако в каком-то смысле такое положение противоречит человеческой природе. Общественная эффективность вверенного сегмента хозяйства тому, кому он вверен, на уровне простых жизнеобеспечивающих мотиваций не важна; по-человечески его волнует лишь вознаграждение за управленческий труд. И чем более успешной оказывается государственная экономика, чем больше растут национальное благосостояние и суммарное богатство, тем большей оказывается тяга членов управленческого аппарата к тому, чтобы начать рассматривать вверенные им элементы хозяйства как «свои». А тогда экономическая успешность быстро начинает сходить на нет.
Попытка блокировать эту тенденцию хотя бы частичным отказом от бюрократии и каким-то образом «феодализировать» экономику, чтобы заинтересовать управленцев в эффективности того, чем они управляют, приводит к разбалансировке, развалу и распаду всей системы хозяйствования, а это в конечном счете оказывается неприемлемым для социума в целом. Попытка же вновь усилить государственный контроль приводит к возрастанию чувства своей незаменимости, своей всевластности у чиновников и, как следствие, к новому витку безудержного роста их своекорыстных устремлений.
Коль скоро экономика страны в силу тех или иных объективных, неотменяемых факторов обречена находиться в руках слоя профессиональных, состоящих на государственном жалованье управленцев, выход остается лишь один. Их заинтересованность в ее успешности должна быть вообще по возможности выведена из сферы материального и стимулирована идеологическими, духовными, этическими соображениями. Те же, на кого эти соображения оказывают недостаточное влияние, сразу должны оказываться в сфере ведения уголовного права.
Чем большая хозяйственная и организационная нагрузка возлагается природными, или, говоря шире — вообще внешними, объективно заданными условиями на государственные структуры, и чем, поэтому, обширнее, сложнее и экономически влиятельнее обязан быть управленческий аппарат — тем интенсивнее правителем и государственнической духовной элитой провозглашаются и внедряются культ бескорыстия и осуждение стяжательства. Такой культ — третье звено цепи масштабных последовательных преобразований среды обитания в социальность, третья производная от изначального фактора, обусловливающего обилие «общих дел». Тот или иной вид бессребреничества исходно всегда является плодом всего лишь индивидуальной грезы мыслителя, стремящегося к идеалам, к кардинальному улучшению человеческой природы и пр. Но общество востребует его с наибольшей заинтересованностью именно там, где от имущественной воздержанности управленцев в наибольшей степени зависит его, самого общества, обыденная жизнь, безопасность и достаток.
Бурные времена китайской истории, известные как Чуньцю (VIII—V вв. до н. э.) и Чжаньго (V—III вв. до н. э.), характеризуются как периоды быстрого развития классовых отношений, упадка традиционных моральных ценностей и, в частности, постоянной напряженности в отношениях между вышедшими из-под контроля центральной власти правителями удельных княжеств, с одной стороны, и их же собственным ближайшим окружением — с другой. Яблоком раздора между ними являлась в ту пору не столько экономика, сколько политика, борьба за власть: страна дробилась, все хотели править сами. Интеллектуальные усилия многочисленных теоретиков государственности, напряженно искавших в ту пору выход из системного кризиса власти, порой приводили к гипертрофии той или иной методики обуздания бюрократии.
Классическим стал спор последователей Конфуция (жуцзя) и законников (фацзя), на европейский лад часто называемых легистами, относительно того, чему надлежит отдавать предпочтение: управлению ли посредством воспитания в духе человеколюбия и добродетели или управлению посредством единого для всех бесстрастного сурового закона.
Конфуцианцы делали ставку на воспитание этически безупречных кадров, в процессе самосовершенствования подавивших в себе все самовластные и все корыстные устремления — совершенных мужей (цзюньцзы).
Главной оперативной мерой обуздания дурных сторон человеческой натуры и достижения социальной гармонии стали в конфуцианской теории т. н. Ли, трактовавшиеся как стереотипы поведения, соблюдать которые каждый воспитанный член общества обязан в силу морально-социального долга И. Ли переводится с китайского и как «ритуал», и как «этикет», и как «правила поведения», и как «правила приличия», и как «церемонии» — хотя, например, слова «этикет» или «церемонии» несколько дезинформируют, наводя на мысль, что речь идет, в лучшем случае, о нормативной межчеловеческой вежливости, тогда как на самом деле имеется в виду глобальная гармонизирующая правильность, старательно уподобленная неизменной естественной правильности круговорота процессов всей природы.
Законники полагали, что весь народ, включая и высшую аристократию, должен быть поставлен в полную зависимость не от абстрактной природной гармонии, но от правителя, от его конкретных задач и нужд. Средством же осуществления такой зависимости должны стать вводимые правителем предписывающие и запрещающие законы, подкрепленные системой наград и наказаний. Этот двуединый комплекс материальных стимулов рассматривался как идеальная методика программирования человеческого поведения.
Сущность людей считалась простой: они стремятся к выгоде и избегают ущерба. Значит, надо лишь устойчиво и единообразно положить наказания за несоблюдение того, что должно соблюдать, и награды — за особо успешное соблюдение того, что должно соблюдать, и все люди, точно марионетки, запрыгают на этих простеньких ниточках. Поведение, соответствующее Фа — введенным государем правовым стереотипам поведения, — будет считаться нормальным и поощряться, а не соответствующее — будет рассматриваться как уголовное преступление и наказываться. Для обуздания же бюрократии как таковой, для поддержании управленческого аппарата в подчиненном правителю состоянии законники, исходя из своей концепции человека, готовили управленцам незавидную участь: предоставлять чиновникам высокие должности и оклады, но держать их в страхе за свою судьбу; постоянно напоминать чиновникам, кому они обязаны своим благополучием и как им следует себя вести, чтобы не лишиться всех благ; держать в руках чиновников, угрожая им уничтожением семьи, и пр.
Едва ли не краеугольным камнем концепции законников было то, что за одинаковые проступки и одинаковые достижения самые разные люди должны были совершенно нелицеприятно получать одно и то же возмездие или воздаяние. Это было бы еще можно понять в качестве одной из мер обуздания элиты, но аналогичное равенство законники пытались ввести и внутрь семьи, что для Китая с его сложной системой внутрисемейных иерархических отношений было ничем иным, как главным средством вырвать человека из семьи и клана и оставить его в моральном одиночестве, один на один с государством.
Слишком точно поняв и с чрезмерной готовностью приняв природу обычного, среднего человека, который для Конфуция и его последователей был не более чем мелким человеком (сяожэнь), легисты упустили из виду роль идеала, роль духовного ориентира. И потому они проиграли исторический поединок конфуцианцам. Легистская личность оказалась личностью без нравственной перспективы и потому менее надежной среди соблазнов жизни.
Сформулировав эталон цзюньцзы и постулировав, а частично и доказав, его принципиальную достижимость для любого, кто всерьез постарается его достичь, конфуцианство задало индивидуальный этический идеал, без которого ни одно общество существовать не может. В этом смысле оно совершило то, что в других регионах мира сделали великие этические религии: оплодотворило развитие общества теоретически разработанной и эмоционально убедительной мотивацией не только лучше жить, но и становиться лучше самим. Причем, что немаловажно — с пользой для общества и с почетом (но не обязательно — с выгодой) для себя.
Создавая убедительный и жизнеспособный образ цзюньцзы, то есть верного сподвижника, думающего исполнителя, опоры правителя и одновременно принципиального и бесстрашного критика его ошибок, да попросту говоря — очень хорошего человека, на которого всегда и в любом деле можно положиться, Конфуций не мог не сделать попытки обрисовать его духовный мир в целом. И поразительным образом этот мир оказался как нельзя лучше отвечающим потребностям управления государственным сектором экономики.
Прагматик, в чьей душе роль добра и зла играют всего-то награды и наказания, куда менее идеалиста защищен от соблазнов корысти и измены, куда уязвимее и беспомощнее, когда мимо проходят баржи с зерном или транспорты, везущие сырье для литейных либо ювелирных мастерских, в то время как он, живущий на жалованье, обречен лишь выписывать накладные да подорожные.
Возможно, Ханьская династия (206 до н. э. — 220 н. э.) не ухватилась бы за учение Конфуция, если бы оно — в сущности, почти непроизвольно, попутно к своим основным культурным задачам, — не предлагало весьма действенный рецепт обуздания чиновничьего своекорыстия. Страна с вынужденно большим объемом казенного хозяйства способна была существовать успешно и целостно только если в ее экономике достаточно значимым и благополучным являлся тот сектор, то есть та совокупность управляющих, производящих, обрабатывающих, транспортирующих, распределяющих и обслуживающих предприятий, которые находятся в руках людей, минимально — или, во всяком случае, умеренно — озабоченных наживой и ведомых по жизни преимущественно благородными коллективистскими идеалами и высокими иллюзиями.
А в Китае на момент возникновения империи расклад идейных сил оказался таков, что с наибольшей вероятностью подобного поведения приходилось ожидать как раз от конфуцианских «совершенных мужей». Ведь живущий во имя долга и пренебрегающий выгодой «совершенный муж» мыслился еще и совершенным семьянином.
Идеалом отношений правителя и его приближенных была для Конфуция патриархальная семья. Именно она казалась наилучшей моделью для воспитания искренней преданности младшего старшему, бескорыстной исполнительности, инициативности, ограниченной высокими личными принципами и неподдельной заботой об общем благе. Все государственные отношения в стране должны были моделироваться по семейным. А раз так, то и отношения материальные — тоже.
Ведь единственной ячейкой общества, в которой от ее членов, взаимодействующих друг с другом, можно хоть с какой-то степенью надежности ожидать действительного бескорыстия, является семья. Важнейшим свойством семейного долга является то, что любым мало-мальски порядочным человеком он выполняется практически инстинктивно, вне расчета на оплату, на барыш. Если не усвоить в семье способности привычно и обыденно прикладывать не рассчитанные на награду усилия ради общего блага близких — больше ее взять вообще неоткуда.
Именно благодаря конфуцианству китайская культура сумела создать единую сверхценность «государство-семья», в которой благо одного из ее элементов практически априорно подразумевало благо другого. Из всех идеологических доктрин, разработанных во время позднечжоуского расцвета конкурирующих философских школ, именно конфуцианство оказалось вооружено наиболее мощным ценностным нейтрализатором имущественного эгоизма администратора, своекорыстия чиновника, нерачительности хозяйственника. И это резко повысило социальную востребованность великого учения.
Государство, принявшее конфуцианство в свой арсенал, всячески заботилось об укреплении традиционной семейной субординации, семейных ценностей, об обеспечении оптимальных условий для исполнения членами семьи своих родственных обязанностей, подразумеваемых семейной этикой. А взамен конфуцианизированное государственное право постаралось сделать семью питательной средой этики служебной, придать семейным ценностям общегосударственный характер.
Сама по себе идея государственного служения была слишком абстрактной, она не могла служить массовой мотивацией. Ее следовало одухотворить некими почти врожденными, для любого человека очевидными моральными константами, которые должны были бы ощущаться как нижняя, бытовая составляющая связей, скреплявших простой народ, имперский управленческий аппарат и саму империю воедино.
Продлить семейные связи вовне семьи, распространить семейные отношения на все отношения субординации внутри страны и силовыми, вполне легистскими методами искоренять любые отклонения от этого образца — эту грандиозную задачу волей-неволей пришлось решать идеологам и законодателям имперского Китая. Пришлось в значительной степени еще и потому, что этого требовал государственный сектор экономики и необходимость управлять им эффективно и с минимальными потерями.
2. Служба как она была
Вторая часть работы, состоящая из нескольких разделов, посвящена основанному на материалах источников описанию и анализу основных аспектов служебного бытия чиновничества. Например, подробно рассмотрены методы и критерии оформления иерархии, а также механизмы обеспечения внутренней мобильности в чиновном слое.
Положение чиновника внутри служилого сословия фиксировалось при помощи служебных должностей, почетных должностей, наградных должностей и титулов знатности. Высота всех должностей и всех титулов обозначалась соответствующими им рангами; ранг был универсальным мерилом статуса. Рангов было 9. Каждый из рангов делился на основной и сопровождающий, а ранги с 4 по 9 еще и на высший и низший; немаловажно, что иероглифы чжэн и цун, которые применительно к рангам в работе переводятся как «основной» и «сопровождающий», применительно к сфере родства указывали соответственно на прямых и боковых родственников. К экономическим преимуществам, дифференцированным по рангам, относились такие, как возможность получения жалованья и земельного участка, а к недифференцированным — такие, как освобождение от налогов и трудовых повинностей. Правовые преимущества, дифференцированные по рангам, заключались в праве на соискание должности определенного ранга, в пользовании, в случаях совершения уголовно наказуемых деяний, облегчавшими наказание привилегиями и в предоставлении более или менее широкому кругу родственников «тени» той или иной интенсивности; в зависимости от этой интенсивности в свою очередь уже сам родственник мог пользоваться определенными преимущественными состояниями.
Главным образом эти последние заключались в получении соответствовавшего интенсивности «тени» допуска на соискание должности, высота которой определялась рангом допуска, и на пользование одной из четырех облегчавших наказания привилегий, опять-таки соответствовавшей интенсивности «тени».
Факт занятия чиновником должности сопровождался вручением ему удостоверения на должность.
Служебная должность, которую в данный момент занимал чиновник, являлась показателем его конкретных административных функций; ранг, который он при этом имел, являлся показателем его общественного положения. С должности чиновник мог уйти по возрасту или по болезни, мог быть отрешен от должности вследствие, например, ее упразднения, но, коль скоро удостоверение у него не отбиралось, ранг он практически сохранял, а значит, в той или иной мере продолжал пользоваться закрепленными за данным рангом преимуществами.
Все, кто занимал должности основного штата, освобождались от налогов и повинностей.
Служить не разрешалось ни тем, кто сам занимался ремеслом или торговлей, ни тем, чья семья в целом специализировалась на ремесле или торговле, ни тем, чьи родственники индивидуально занялись этими не вполне добродетельными занятиями, полезными, конечно, но слишком уж демонстрирующими корыстолюбие и нездоровую оборотистость. Однако закон не слишком свирепствовал, и круг родственников, блокировавших возможность чиновной карьеры, был очерчен достаточно узкий; вдобавок запрет действовал только если данный родственник жил вместе с человеком, о котором шла речь. Но зато даже если этот человек уже стал чиновником, и только впоследствии он или кто-то из означенных его родственников запятнал себя коммерцией или производством товаров на продажу, такой чиновник отрешался от должности.
Интересный нюанс вносит в данное положение замечание, сделанное в «Тан люй шу и»: возможно, такое смещение еще не ставило на чиновнике крест. Если смещенный чиновник в течение 3 лет «смог исправиться», ему вновь разрешалось служить.
Государственным служащим, естественно, полагалось и кормиться от государства.
В базовой росписи жалованья прежде всего поражает разница между жалованьем высших и низших; она едва ли не пятнадцатикратна. Столь же резкие градации разделяли служилое сословие и по остальным узаконенным имущественным параметрам. Из этих цифр сразу становится видно, что, говоря о «чиновниках» вообще, порой можно упустить очень важные оттенки. Государством санкционированное и государством постоянно воспроизводимое раздробление этого сословия по степени благосостояния было разительным.
За всеми чиновниками, по достижении 70 лет ушедшими в отставку со служебных должностей 5 ранга или выше, а также за теми, кто оставил свои служебные должности, чтобы ухаживать за престарелыми или больными родственниками, сохранялось половинное жалованье.
Помимо того, что государство распределяло среди чиновников непосредственно из казны идущее жалованье, оно, во-первых, старалось давать своим служащим дополнительную возможность прокормить свою семью, и, во-вторых, иметь дополнительный источник питания по месту службы.
Первое осуществлялось выделением полей т. н. «вечного пользования» соответственно рангам служащих. Эти поля не подлежали периодическому перераспределению, а наследовались. Однако занимать их разрешалось только под посадки промысловых деревьев. Разница между площадями, полагавшимися 1 и 5 рангам, составляла 12 крат, а чиновникам рангов ниже 5 такие поля вообще не полагались.
Второе же осуществлялось посредством наделения чиновников, тоже согласно рангам, «должностными полями». Такие поля полагались лишь тем, кто занимал служебные должности, и лишь пока они их занимали. Эти поля чиновники получали непосредственно по месту службы, зачастую — вдали от семьи. Обладание ими было напрямую связано с исполнением служебных обязанностей в том или ином месте, на той или иной должности и в том или ином ранге. Здесь поляризация не была столь разительной: разница между 1 и 9 рангами составляла всего лишь 6 крат.
Почетные должности не подразумевали никаких однозначно связанных с их названиями обязанностей. Ими могли жаловать тех, кого хотели повысить социально, не назначая при этом на какой-то реальный служебный пост.
Между служебными и почетными должностями существовала сложная, менявшаяся на протяжении династии в весьма существенных параметрах динамическая связь. Можно предположить, что при Тан шла глухая, подспудная борьба государства с обилием различных должностных идентификаторов, которые могли принадлежать одному и тому же лицу. В текстах есть сведения о периодических попытках государства лишить чиновников то тех почетных должностей, ранг которых оказался ниже ранга служебной должности, то тех, ранг которых с рангом служебной должности совпал.
Наградные должности или, буквально — должности за доблесть, за подвиги — отличались от остальных. Они фактически являлись ненаследуемыми титулами. Эти должности жаловались исключительно за военные заслуги, и их могли получать отличившиеся в бою солдаты-простолюдины. Методики присвоения наградных должностей были строго систематизированы и формализованы. Высота присваиваемой наградной должности определялась как в зависимости от качества личного подвига, так и от социального положения того, кто этот подвиг совершил, и вдобавок — от общего результата битвы, в которой данный подвиг был совершен.
Помимо должностей существовали и титулы знатности, передаваемые — с определенными коррективами — по наследству. Обладание ими обусловливалось лишь происхождением (за исключением ситуаций, когда тот или иной титул жаловался государем члену данного рода впервые). Однако они также имели ранговые привязки и, хотя первичным был сам титул (как и в случае с наградными должностями), распределение льгот и преимуществ опять-таки дифференцировалось по ранговой шкале. Скажем, титул вана крови (его носили братья и сыновья императора, кроме наследника престола) подразумевал 1 ранг, а уж соответственное ему предписывались преимущественные правовые состояния.
Отдельный большой раздел второй части работы посвящен выдвижению и продвижению чиновников. Получение ранга, открывавшего путь к карьере и к изменению социального статуса в целом, могло быть достигнуто несколькими способами.
Формальная возможность соискания первой служебной должности обеспечивалась: благодаря собственному титулу знатности; благодаря родству определенной близости с августейшими особами; благодаря получению наградной должности; благодаря «тени» чиновного или титулованного отца, деда или даже прадеда по мужской линии; благодаря сдаче академического экзамена. Наиболее широким и массовым был путь получения ранга благодаря родственной «тени», самым престижным — посредством сдачи государственных академических экзаменов на ученые степени.
Например, сыновья ванов крови, которым предстояло унаследовать удел и которые титуловались поэтому наследными ванами, уже в силу самого обладания данным титулом могли претендовать на должности сопровождающего 4 низшего ранга. Родственники императора определенной близости, а также ближайшие родственники вдовствующей императрицы благодаря родству имели допуски на должности основного 6 высшего ранга. Те, кто заслужил в бою высшую наградную должность (ей соответствовал основной 2 ранг, то есть им определялся, собственно, статус данного лица) получали вместе с должностью, как ее неотъемлемое свойство, допуск основного 6 высшего ранга и, соответственно, могли попытаться получить служебную должность этого ранга. Сыновья чиновников 1 ранга имели «теневой» допуск основного 7 высшего ранга; сыновья чиновников 2 ранга — основного 7 низшего.
Экзамены на ученую степень проводились в столице приблизительно раз в год. Наиболее престижными были общегуманитарные ученые степени Выдающийся талант (сюцай), Ставший ученым (цзиньши) и Постигший каноны (минцзин). Меньшей популярностью пользовались экзамены по конкретным дисциплинам — праву, математике и пр. Общетеоретическая подготовка предназначалась для управленцев универсального профиля, а конкретная специализация была чревата тем, что получивший ее человек рисковал навсегда остаться исполнителем на вторых ролях.
Те, кто сдал экзамен успешно, в зависимости от степени успеха подразделялись на группы, согласно которым и получали полагающийся по новообретенному ученому званию должностной допуск. Наиболее высокие допуски получали Выдающиеся таланты: те, кто сдал экзамен особенно хорошо, становились обладателями допуска основного 8 высшего ранга, три последующие группы получали допуски соответственно на 1 разряд меньше каждая, вплоть до сопровождающего 8 низшего. Получившие степень Постигший каноны отставали от Выдающихся талантов на 3 разряда: высота их допусков колебалась от сопровождающего 8 низшего ранга до сопровождающего 9 высшего. Получившие степень Ставший ученым получали допуски сопровождающего 9 высшего и сопровождающего 9 низшего рангов.
Особенно интересные и сложные юридические коллизии возникали, когда одно и то же лицо формально имело возможность пользования несколькими допусками разных рангов. Например, если молодой кандидат, успешно сдавший экзамен на степень, имел при том «теневой» допуск, который по рангу был выше, чем допуск, полагавшийся по степени, оба показателя изощренным образом комбинировались. Например, Выдающимся талантам и Постигшим каноны, получившим на экзамене высшую оценку, добавлялось 4 разряда к рангу допуска, полагавшегося по «тени». Получалось, что тем остепенившимся кандидатам, которые благодаря родству с какой-либо из высокопоставленных персон могли пользоваться «теневым» допуском более высокого ранга, чем полагался по полученной ими на экзамене степени, оба ранга в определенном смысле суммировались. Именно подобного рода комбинированные карьерные старты могли обеспечивать проникновение молодежи в чиновный корпус на не совсем уж низких уровнях. Оптимум возникал при благоприятном сочетании двух факторов: молодой выходец из чиновной среды, с самого начала имевший возможность вступить в службу просто благодаря своему происхождению, лично рискнув и лично победив на экзамене, то есть с самого начала проявив себя незаурядным ученым, по закону получал возможность начать карьеру на условиях, существенно продвинутых и относительно того, что давала бы одна только «тень», и тем более относительно того, что давала бы одна только ученая степень.
Сам по себе допуск не означал автоматического получения должности. Лица, имевшие личные ранги или допуски от 6 или ниже, перед получением очередной должности (а для ранее не служивших — первой) обязаны были проходить отборочные экзамены. Лишь после их сдачи можно было реально получить назначение на служебную должность. Человек, не имевший личного ранга или допуска, заявления с просьбой об участии в отборочных экзаменах подать не мог.
Все служащие чиновники ежегодно получали аттестации от своих непосредственных начальников. Деятельность подчиненных начальник описывал в стандартных формулировках, подбирая из установленного набора характеристик те, которые, по его мнению, в наибольшей степени соответствовали деятельности аттестуемого. Дальнейшая комбинация полученных характеристик завершалась присвоением оценки: «из лучших лучший», «из лучших средний», «из лучших худший», «из средних лучший» и так далее вплоть до «из худших худший». Аттестациями определялись карьерный рост и размеры жалованья. Например, «из средних лучшие» получали прибавку к жалованью в размере четверти годового. Наоборот, «из худших средние» — лишались трех четвертей годового жалованья, а «из худших худшие» не получали из положенного за данный год жалованья ничего. Те, кто прошел 4 аттестации и на всех был «из средних средним», повышались в ранге на 1 разряд; если на одной из этих аттестаций кто-то был «из средних лучшим», он повышался еще на 1 разряд. Напротив, тот, кто получил аттестацию «из худших худший», увольнялся со службы.
Изменения жалованья соответственно успешности службы производились, как явствует из сказанного, ежегодно. Изменения статуса — судя по указанию на 4 аттестации, проводились раз в 4 года. Это, конечно, было весьма медленным ростом. Но танские законы предусматривали и иные методики карьерной стимуляции; время от времени власть делала своему аппарату подарки, сама же нарушая размеренную работу установленных ею механизмов служебного продвижения. В источниках отмечаются такие указы, которыми, как, например, указом 1 года под девизом правления Цянь-фэн (666—668 гг.), всех гражданских и военных чиновников разом повсеместно повысили на 2 разряда.
Разумеется, служебный процесс не мог состоять лишь из каждодневной, причем достаточно однообразной и трудоемкой работы. Жизнь чиновника была тяжела и полна труда — и потому требовала создания компенсаторных механизмов, которые подпитывали бы ощущение исполнения не тошнотворной рутины, но высокого долга, и вдобавок в стимулирующих дозах тешили бы тщеславие.
Отдельный раздел второй части посвящен описанию тех специфических составляющих обыденной жизни, которые выделяли чиновничество из остального населения страны.
Конечно, главным стимулом был сам карьерный рост, однозначно означавший и рост социальный. Эти универсальные механизмы призваны были способствовать правильной ориентации жизненной активности, обусловленной не слишком-то возвышенными, но неотъемлемыми свойствами человеческой натуры, причем теми, без которых как раз человек активный, созидатель и охранитель, лидер и кумир, попросту немыслим. Только опираясь на эти свойства и можно было социально полезным образом сориентировать нормальное честолюбие, здоровое стремление властвовать, вполне естественное желание становиться в разумных рамках все обеспеченнее и обеспеченнее.
Но объективно неизбежные проявления личной корысти следовало, хоть и используя на благо государства, в то же время по возможности безболезненно подавлять, минимизировать, а для того — вытеснять и заменять приземленные, прагматичные мотивации иными, возвышенными, нематериальными. По возможности ставить на место ценностей, которые обусловлены биологической и общесоциальной природой человека (личная безопасность, безопасность имущества и пр.) те ценности, которые выработаны и которые считаются таковыми лишь в данной культуре — но без которых, собственно, социального человека нет.
Первой и главной из таких культурных ценностей был колоссальный социальный престиж. Чиновник мог быть небогат, мог жить скромно — но все равно он был, во всяком случае, должен был быть, существом принципиально иного уровня. Чиновник должен был постоянно иметь возможность ощущать свою особость.
Это достигалось прежде всего ритуальными, этикетными правами и обязанностями, напрямую связанными с высокой этикой чиновного положения. Именно они давали чувство сопричастности великим процессам и ритмам мироздания, делу привнесения в мир вселенской гармонии — чувство, которого нечиновные простолюдины были лишены.
Главным из ритуалов было, разумеется, счастье лицезреть императора и встречаться с себе подобными, достигшими куда больших высот и влияния. Близкое, пусть и короткое, пребывание подле Сына Неба должно было оживлять неизбежно угасавшие в процессе исполнения рутинных обязанностей высокие переживания, соответствовавшие роли чиновника в благородной драме улучшения мира. Встречи же с высокопоставленными коллегами придавали необходимый стимул честным стараниям делать свое дело как можно лучше и расти по службе как можно быстрее.
Огромное внимание танские общеобязательные установления уделяли ритмам посещения двора чиновниками разных рангов. В значительной степени эти ритмы уподоблялись природным, гармонизировали мир людей с миром природы. Например, все находящиеся в столице гражданские и военные чиновники, занимающие служебные должности с 9 ранга по 6, в дни новолуния и полнолуния должны были являться ко двору. Чиновники 5 ранга или выше являлись на аудиенции ежедневно. Студенты столичных учебных заведений являлись на аудиенции раз в сезон.
Предусматривались и иные способы обеспечить соответствующим образом иерархизованный, но при том вполне тесный контакт между чиновничеством и средоточием власти. Например, если император отправлялся из столицы в путешествие по стране либо, наоборот, возвращался в столицу, все чиновники должны были провожать или встречать его за городскими воротами.
Ровное течение службы, к сожалению, могло быть прервано и не столь радостными событиями, как собрание при дворе или встреча императора из загородной поездки. Участие в мироустроительной деятельности, пусть и крохотное, как, скажем, у чиновников низших рангов, требовало приведения ритма их работы в полное соответствие с ритмом мироздания. Поэтому когда во Вселенной случалось нечто экстраординарное, надлежало этому соответствовать.
Например, всякий раз, когда происходило солнечное затмение, для нейтрализации его вредного воздействия и восстановления мировой гармонии предусматривался целый комплекс контрмер. В этот день у государственной святыни — алтаря Земли устанавливались 5 барабанов и 5 видов оружия: копье, пика, трезубец, лук, стрелы. Император не касался дел. Всем чиновникам надлежало находиться на рабочих местах, но не заниматься своими текущими обязанностями, а только охранять учреждения и бумаги от возможного урона. Когда затмение заканчивалось, разрешалось разойтись по домам. В случае же лунного затмения соответствующим должностным лицам вменялось в обязанность бить в своих учреждениях в барабаны, чтобы, как сказано в тексте, «избавиться», «спастись» от неприятного явления.
Иерархический ритуал вводился и в общение чиновников друг с другом. Очень характерны, например, предписания для чиновников, служащих в одном учреждении. Они обязаны были кланяться друг другу по непростой схеме — а именно только тем из сослуживцев, чей ранг был выше настолько, чтобы не быть непосредственно над их собственным рангом: 4 ранг кланялся 2 рангу и выше, 5 ранг кланялся 3 рангу и выше, 6 ранг кланялся 4 рангу и выше, и т. д.
Тогдашними правовыми нормами предусматривалась сложная, утонченная система отпусков и выходных дней, предназначенных для служащего чиновничества. Эти дни подразделялись на три большие группы: общие для всех нерабочие периоды, личные, обусловленные определенными событиями в семье данного чиновника нерабочие периоды, и нерабочие периоды, связанные с переменой места службы.
Как правило, в большинстве культур основная масса праздников и прямо или косвенно обусловленных ими нерабочих дней либо связана с религией (шабат, Пасха, Рождество, Новый год), либо вызвана к жизни светскими интегрирующими квазирелигиями, пусть косвенно и скрыто, но непреложно сакрализующими ту или иную государственность и ее успехи (День независимости, День республики, День взятия Бастилии, День раскрытия порохового заговора, День Победы и пр.). Конечно, танский Китай тоже имел праздники, одновременные для всех. Они были издревле связаны, по большей части, с ключевыми точками сельскохозяйственного календаря, с этапами астрономического года.
Например, на 1-й день года и на день зимнего солнцестояния чиновникам предоставлялось по 7 дней отпуска, причем 3 дня — до дня собственно праздника и 3 дня — после. На 15-й день 8-й луны (своеобразный женский день в традиционном Китае, когда полагалось любоваться полной осенней луной) и на летнее солнцестояние предоставлялось по 3 дня, причем 1 день до дня праздника и 1 день после. Выходные полагались на 7-й, 15-й и последний день каждого лунного месяца, на день начала весны, на день весеннего равноденствия и на ряд иных.
Однако наряду с этими праздниками существовала система индивидуальных отпусков и выходных, и лишь в Китае, пожалуй, их система была столь обусловлена подчеркнутой уважительностью к семейным ценностям. В основе большинства этих праздников, безусловно, тоже лежали религиозные представления — культ предков и необходимость совершать обусловленные им процедуры; но изначальная и неизбывная светскость конфуцианства привела к тому, что праздники, связанные с почитанием усопших предков, оказались скомбинированы с предоставлением возможности лишний раз всем собраться в живой, здравствующей в данный момент семье и «подкормить» совместными переживаниями связи между родственниками, отнюдь еще не покинувшими бренный мир.
Система выходных дней, придуманных и предусмотренных для чиновничества, как нельзя лучше демонстрирует то, что в качестве главной для государственного служащего личной ценности само же государство бескомпромиссно предлагало ему его семейный круг: его ближайших предков и их нужды, и его ближайших потомков и их взросление, ключевые точки их выхода в самостоятельную жизнь, столь же существенные для индивидуального человеческого бытия, сколь и ключевые точки астрономического года — для организации общего земледельческого труда. Бережность к семейным связям, к святости семейного долга и непреложности обязательств по его выполнению здесь наглядно является доминирующей идеологемой.
Например, всем чиновникам, если их родители проживали более чем в 3000 ли (ок. 1500 км) от места службы, раз в 3 года предоставлялся отпуск длительностью в 30 дней для проявления сыновней заботы. Если родители проживали в 500 ли — раз в 5 лет предоставлялся отпуск длительностью в 15 дней. В обоих случаях время, которое чиновник провел бы в пути, не учитывалось, то есть исключалось из срока отпуска; провести 30 или 15 дней чиновник должен был именно в родных местах, непосредственно в семье. По случаю совершеннолетия кого-либо из отпрысков предоставлялось 3 дня отпуска. При совершеннолетии кого-либо из отпрысков родственника, с которым данный чиновник был связан обязанностью носить в случае его смерти какой-либо из пяти основных трауров, давался 1 выходной день. В обоих случаях время, отведенное на путь, отдельно не предоставлялось. По-видимому, это означало, что присутствовать в семье при столь радостном событии чиновник мог, лишь если жена и дети жили с ним по месту службы. Если отпрыск был далек, навестить его за 3 дня или, тем более, за 1 день явно было невозможно. По случаю женитьбы предоставлялось 9 дней отпуска. Время, отведенное на путь, исключалось из этого срока, то есть чиновник имел чистых 9 дней для правильного осуществления брачных обрядов. По случаю брака кого-либо из ближайших родственников предоставлялось 5 дней отпуска, по случаю брака кого-либо из родственников более далеких — 3 дня или 1 день.
Всякий раз, когда чиновнику надлежало носить трехлетний траур по кому-либо из родителей, он в обязательном порядке отрешался от должности на соответствующий срок, поскольку выполнению ритуальных обязанностей по отношению к ближайшим и наиглавнейшим родственникам не должно было мешать даже отправление государственных обязанностей. Семья была свята.
Предусматривался и отпуск на случай смерти наставника, у которого данный чиновник в свое время получил конфуцианское образование. Такой отпуск равнялся 3 дням.
Отпуска на сборы обусловливались тем, что переезды с места на место, от старой службы к новой, были обычным делом для среднего звена бюрократии, и порой для такого переезда приходилось совершать целые путешествия. Это, конечно, не могло не быть учтено.
Когда чиновник получал новое или вообще первое в своей карьере назначение на должность в провинции, ему обязательно предоставлялось время на сборы. Если место службы расположено было в пределах 1000 ли (ок. 500 км) от местопребывания новоназначенного, на сборы ему предоставлялось 40 дней. Если предстояло преодолеть от 1000 до 2000 ли, на сборы давалось 50 дней. Если место службы располагалось в пределах 3000 ли, предоставлялось 60 дней, а если в пределах 4000 ли — 70 дней. Если предстояло ехать еще дальше, разрешенное время на сборы равнялось 80 дням. Впрочем, оговаривалось, что если чиновник до окончания срока уже собрался и сам захотел отправиться к месту службы раньше, чем истекло отведенное на сборы время — это ему разрешалось.
Точной регламентации были подчинены и похоронные процедуры. При том трепетном отношении, которое китайцы испытывали к почившим предкам и вообще к смерти и процессу погребения, нисколько не кажется удивительным, что правильная организация этого важнейшего события была сделана одним из самых действенных стимуляторов чувства чиновничьей особости и чиновничьего служебного рвения. В этом, собственно, мало уникального — все культуры, особенно традиционные, с великим пиететом относились и продолжают относиться к очень наглядному и в то же время вполне этичному способу продемонстрировать прижизненную иерархию: выставить напоказ являющуюся продолжением прижизненной иерархию посмертную. Просто в танском Китае эта методика — впрочем, как и многие другие — была особенно отточена.
Например, император и его семья обязаны были печалиться по высоким сановникам, точно они были с усопшими в родстве. Как по родственнику средней степени близости надлежало выразить скорбь, например, по скончавшемуся чиновнику, занимавшему служебную должность 1 или 2 ранга, либо почетную должность 1 ранга. В дни, когда император изъявлял скорбь, в дворцовом музыкальном училище и в ряде других учреждений, где служили музыканты, на музыкальных инструментах играть запрещалось.
Если у столичного чиновника, занимавшего на тот момент служебную должность 3 ранга или ранга более высокого, либо почетную должность 2 ранга или более высокого, умирали дед или бабка по мужской линии, отец или мать; если столичный чиновник 4 ранга либо начальник крупной местной административно-территориальной единицы почил, пребывая в столице; если столичный или провинциальный чиновник, занимавший служебную или почетную должность 5 ранга или выше и ушедший с должности согласно распорядку службы (то есть не в качестве наказания или дисциплинарного взыскания), почил, пребывая в столице; если чиновник 5 ранга умер во время исполнения государственных дел, то всем им обеспечивались государственные похороны с официальным жертвоприношением.
Всякий раз, когда умирал занимавший служебную должность чиновник, его семье от государства выделялось вспомоществование на похороны. Оно было столь же сильно дифференцированным в зависимости от ранга усопшего, как и прижизненные материальные стимулы.
Отдельный раздел посвящен уголовно-правовому обеспечению гиперэтичного поведения чиновника.
Особая этика чиновничества, обусловленная тем, что чиновник обязан был быть светочем морали и образцом поведения для своих подведомственных, увязывала исполнение им этих своих общественных задач именно со службой. И совершение чиновником действий, связанных с опошлением светлого образа государственного служащего, наказывалось в первую очередь и главным образом именно временным отрешением от службы.
Эту функцию выполняли специфические, исключительно для чиновничества предназначенные наказания: разжалование (чумин), лишение должностей (мянь гуань) и лишение занимаемой должности (мянь со цзюй гуань). Они, как правило, применялись комбинированно с тем или иным основным наказанием (например, лишение занимаемой должности в системе шкалы основных наказаний сочеталось с 1 годом каторжных работ).
При разжаловании отбирались все должностные удостоверения, имевшиеся у преступника. Ликвидировались также все титулы знатности, которые он имел. Человек, наказанный разжалованием, отбрасывался к тому исходному статусу, который имел до начала карьеры — за некоторыми, правда, исключениями: разжалованные освобождались от трудовых повинностей и налогов тканью. Кроме того, у разжалованных не отбирались земельные участки, полученные в наследство от родственников. Конфисковывались лишь те поля, что были получены ими самими от государства соответственно рангам их службы. Если применено было не разжалование, а более легкое должностное наказание, и понижение в ранге не было полным, возвращались государству лишь те земли, которые оказались «лишними», а положенные по оставшемуся рангу оставлялись.
После 6 лет пребывания в состоянии разжалования преступникам разрешалось восстановление и получение очередных должностей. Однако ранг, в котором они восстанавливались и согласно которому могли получать должности, резко понижался, причем относительный размер понижения был тем более велик, чем более высокий ранг имел преступник в момент совершения преступления — чиновник, например, основного 4 высшего ранга понижался на 15 разрядов, а чиновник основного 8 высшего — лишь на 7. Преступникам же, имевшим какие-либо должности первых трех рангов, величину статуционального сброса и, соответственно, ранг служебного восстановления произвольно, в соответствии со своими соображениями и видами на данную персону, определял в каждом конкретном случае сам император.
Однако для чиновников, имевших знатных родственников или получивших некогда ученые степени, сдав академические экзамены, и здесь существовали значительные льготы. Во-первых, ученые степени никогда не аннулировались при разжаловании. Во-вторых, ранг восстановления не мог оказаться ниже ранга допуска, даваемого «тенью» или ученой степенью.
Очень показательно то, что ликвидированные при разжаловании титулы знатности не восстанавливались.
При лишении должностей у преступника ликвидировались должности лишь тех рангов, которых не достигало будущее понижение. Удостоверения на ликвидированные должности, разумеется, конфисковывались. Через 3 года преступники получали возможность служебного восстановления и получения очередных должностей, причем они должны были быть меньше соответствовавших им ликвидированных на 2 разряда ранга. Все удостоверения на должности, ранг которых был ниже, чем тот, в котором чиновник получал возможность возобновить службу, у него сохранялись. Титулы знатности оставались в неприкосновенности.
На протяжении срока до служебного восстановления наказанные лишением должностей полностью отстранялись от административной деятельности и не имели права участвовать в императорских аудиенциях. Однако с социально-экономической точки зрения они продолжали оставаться членами привилегированного сословия и не входили в круг лиц, облагаемых налогами и повинностями.
Наказанные лишением занимаемой должности лишались только одной из должностей, предпочтительно — служебной. Через год после лишения занимаемой должности преступник получал право служебного восстановления, с понижением на 1 разряд ранга. В период до восстановления он, разумеется, также не подлежал обложению налогами, но и не имел права участия в императорских аудиенциях.
Разжалованием наказывались антигосударственные и особо тяжкие уголовные (как, например, убийство) преступления, совершенные членами бюрократии и аристократии, лишением должностей — совершенные государственными служащими антиобщественные преступления. К последним относились, например, вовлечение в развратные сношения или похищение человека, совершенные данным чиновником вне сферы своей административной ответственности, но также и, например (что весьма показательно), женитьба в то время, когда кто-либо из родителей или родителей отца берущего жену чиновника, совершив наказуемое смертной казнью преступление, находился в предварительном заключении. Лишением занимаемой должности наказывались специфические действия, которые, не нанося реального общественного вреда, считались этически недопустимыми для чиновника, вдобавок дискредитирующими государство и его аппарат. Например: виновные в том, что, с целью поступления на службу покинули престарелых, нуждающихся в уходе отца или мать либо деда или бабку по мужской линии; виновные в том, что вступили в брак или зачали ребенка в период траура по родителям; виновные в поступлении на службу и получении должности в период траура по родителям; братья, виновные в том, что осуществили раздел имущества или перемену места приписки в период траура по родителям.
Легко заметить, что все эти преступления демонстрировали недостаток строгой моральности, а некоторые — нездоровое стремление занять должность или остаться на должности вопреки требованиям морали. Именно поэтому закон лишал преступника права на дальнейшее осуществление данной должности, принуждая его сделать то, что ему следовало бы совершить самому. Требования уголовного права прямо выполняли функцию этических требований в тех случаях, когда этика для данного индивидуума оказывалась недостаточно авторитетной.
Однако, при всей идеологической и этической важности блокирования аморального поведения подобного рода, уголовное право танского Китая еще больше внимания уделяло тем преступлениям чиновничества, которые, помимо духовного, вдобавок наносили обществу ущерб либо чисто материальный, либо чисто организационный, либо и тот, и другой разом.
Традиционное китайское государство полагало себя не просто государством, но упорядоченным в соответствии с законами космической этики миром, за пределами которого лежит моральный, а следовательно — и социальный хаос. При таком подходе, когда всякая казенная деятельность представляется — и сознательно выставляется — мироустроительной, претензия государства на то, чтобы точно определять для каждого человека и каждого предмета, когда и где ему надлежит находиться, когда и куда перемещаться и когда и как возвращаться на место, выглядит вполне естественной и даже неизбежной, строго логичной. Если данное лицо или данный предмет меняет свое расположение не надлежащим образом или не вовремя, стало быть, исполнение им своей общественной функции прерывается, а значит, мир в данной точке оказывается неустроенным.
Однако, если отрешиться от теории, нетрудно увидеть, что под нею — объективно возникающая в любом государстве и на любой стадии развития потребность подпереть трудовую и имущественную дисциплину бюрократии комплексами уголовных норм.
Прежде всего, чтобы осуществлять свои функции, чиновник обязан находиться на своем рабочем месте. Если же чиновник получил новое назначение, он должен в определенный срок и с определенной скоростью переместиться к месту новой службы. Без выполнения этих исходных условий все остальные разговоры о соблюдении или несоблюдении чиновничьей этики, о добросовестной или недобросовестной службе просто не имеют смысла.
Танское уголовное право подстраховывало неразрывность связи между персоной чиновника и той точкой, где чиновник только и мог функционировать надлежащим образом.
Во-первых, всем начальникам территориальных административных единиц запрещался беспричинный, то есть не вызванный служебной надобностью, выезд за пределы вверенных им единиц. В «Тан люй шу и» за такое преступление устанавливалось наказание 100 ударами тяжелыми палками. Для привлечения к ответственности по данному закону не требовалось даже прошествия полных суток — достаточно было, чтобы соответствующий начальник провел вне доверенной ему территории ночное время.
Для рядовых же служащих другая статья танского Кодекса устанавливала иную систему. Всякий чиновник, беспричинно не явившийся на службу либо, например, нарушивший срок возвращения из отпуска, за 1 день неявки наказывался 20 ударами легкими палками. За каждые последующие 3 дня наказание ему увеличивалось на 1 степень. По превышении 100 ударов тяжелыми палками наказание увеличивалось на 1 степень за каждые последующие 10 дней. Увеличение наказания ограничивалось 1,5 годами каторги (ограничение наступало при 45 днях). Чиновникам же, служившим на важных окраинах страны, весь этот ряд утяжелялся на 1 степень, то есть за 1 день — 30 ударов и т. д., вплоть до ограничения в 1,5 года каторги за 35 и более дней.
Наконец, если чиновник, направленный к месту новой службы, по истечении отведенного на сборы отпуска еще не пустился в путь, за 1 день опоздания он наказывался 10 ударами легкими палками. За каждые последующие 10 дней наказание ему увеличивалось на 1 степень. Увеличение наказания ограничивалось 1 годом каторги, полагавшимся при 100 и более днях задержки.
Надо полагать, эта статья относилась не только к рядовому персоналу, а также и к начальству административных единиц. Но, во всяком случае, везде до сих пор речь шла отнюдь не о злостном уклонении от выполнения обязанностей, а всего лишь о некоей нерадивости, нерасторопности.
Статья же о побегах чиновников с места службы идет в Кодексе в одном ряду со всеми прочими статьями о побегах; она расположена между статьей о побегах рабов и статьей о побегах преступников, да к тому же тех, что запятнали себя оказанием силового сопротивления властям. Это как нельзя лучше демонстрирует, что при всем теоретическом пиетете к функциям и статусу чиновника танские законодатели, когда в поле их зрения попадали вопросы практические, оставались людьми, обеими ногами стоявшими на земле. Пока чиновник вел себя надлежаще — он был «руками и ногами» императора, проводником его благого влияния, светочем локального мироустроения. Стоило ему своим поведением опрокинуть весь этот сакральный комплекс, связи между благим центром и ним разрывались, и он оказывался не более чем обычным подданным, сбежавшим с того места, где ему надлежало быть. Причем жесткость прикрепления к месту исполнения бюрократической функции была куда выше, нежели, скажем, жесткость прикрепления податных крестьян.
В Кодексе «Тан люй шу и» указывается, что любой, кто, занимая должность, беспричинно бежал, за 1 день в бегах наказывался 50 ударами легкими палками. За каждые последующие 3 дня наказание ему увеличивалось на 1 степень. По превышении 100 ударов тяжелыми палками за каждые последующие 5 дней наказание увеличивалось на 1 степень. Тем, кто занимал должности на окраинах страны, весь этот ряд утяжелялся еще на 1 степень.
Нелишне отметить, что, например, максимальное наказание, которое предписывалось статьей о бродяжничестве — всего лишь 100 ударов тяжелыми палками, к тому же за 190 и более дней пребывания в бегах. Наиболее близким аналогом шкалы наказаний, предусмотренных за побег чиновников с места службы, является шкала для сбежавших с каторги преступников.
У каторжан: за 1 день — 40 ударов легкими палками, а максимальное наказание — ссылка на 3000 ли (при 59 и более днях).
У находящихся на должности чиновников: за 1 день — 50 ударов легкими палками, а максимальное наказание — ссылка на 3000 ли (при 56 и более днях).
У находящихся на должности чиновников, служащих в стратегических районах окраин: за 1 день — 60 ударов тяжелыми палками, а максимальное наказание — ссылка на 3000 ли (при 51 и более днях).
Вторым по значимости компонентом добросовестности чиновника после способности присутствовать на рабочем месте на протяжении всего надлежащего времени, была способность преодолевать вполне естественные для заурядного человека корыстные устремления.
В централизованных бюрократических империях, где изначально деятельность бюрократии ориентирована на управление народным хозяйством, однозначно подразумевается массированное и непрерывное движение единиц государственной собственности между лицами, которые не имеют на эти единицы никаких прав, но которым от государства на то или иное время делегировано право-обязанность использовать, перемещать или хранить их в установленном порядке.
Государство, разумеется, предпочло бы никогда не делегировать подданным подобных возможностей, но это невозможно. Олицетворяющий империю верховный властитель, верховный распорядитель государственной собственности, физически не в состоянии единолично уследить за всеми ее эволюциями.
Но коль скоро некая единица госсобственности попадает в руки служащего, он оказывается — пусть на время — ее фактическим владельцем со всеми вытекающими отсюда соблазнами: использовать ее в личных целях, сохранить ее за собой навсегда, продать или обменять ее и обогатиться с ее помощью. Тот факт, что обязанность контролировать некий предмет или объект практически неотчленимо включает в себя возможность употреблять его, прекрасно осознавался юристами танского Китая. И они попытались правовым путем разорвать это криминальное единство и расставить запрещающие знаки на всех направлениях, по которым могла бы устремиться корыстная фантазия человека, ответственного за некие объекты, но не имеющего на них ни малейших собственнических прав.
Например, если полномочный или заведующий чиновник частным порядком брал во временное пользование казенных раба, рабыню или какое-либо казенное домашнее животное, равно как давал их во временное пользование кому-либо, он наказывался 50 ударами легкими палками. Если же, согласно расчету стоимости использования, наказание оказывалось тяжелее, оно определялось по сложной схеме, предусмотренной за криминальное получение имущества в сфере полномочий: в зависимости от стоимости взятого имущества такое наказание могло достигать ссылки на 2000 ли.
Очень характерно, что наказание было одинаковым за взятие себе или дачу кому-либо другому. Не полученная выгода была важна, но неправильность движения казенного объекта, исключение его из-под действия норм, для него установленных.
Из соответствующей статьи Кодекса мы можем понять, что всякий человек, выходящий из казенного хранилища, должен был подвергнуться обыску со стороны охраны. Старших чиновников, имевших 5 ранг или, тем более, выше, обыскивать не полагалось, но остальных надлежало проверять. Если охранник, которому полагалось обыскать выходящего, не делал этого, он наказывался 20 ударами легкими палками. Если же халатность охранника приводила к тому, что не было обнаружено хищение, то есть тот, кого не обыскали, и впрямь что-то прихватил с собою, виновный охранник получал наказание, уменьшенное на 2 степени относительно наказания, которое полагалось бы за хищение предмета данной стоимости. Преднамеренно попустительствовавший преступнику госслужащий любого уровня, от простого охранника до начальника хранилища, получал такое же наказание, как сам вор, то есть как за кражу предмета данной стоимости.
Наконец, сам процесс хранения был чреват постепенной порчей и утратой казенных вещей. Хранение регулировалось целой системой правил, предусмотренных для «амбаров» (просо, пшеница и пр.), «хранилищ» (утварь, оружие, шелковые ткани и пр.) и «запасов» (дрова, сено и пр.). Все это надлежало размещать там, где высоко и сухо, просушивать, проветривать и т. д. Если из-за нарушения правил хранения доходило до причинения ущерба хранимому или его порчи, рассчитывалась стоимость того, что было испорчено, и согласно ей наказание определялось за незаконное присвоение; данный вид хищения наказывался в зависимости от стоимости присвоенного в пределах от 20 ударов легкими палками до 3 лет каторги.
Неправильное перемещение имущества, как правило, наказывалось как незаконное присвоение. Если, например, выносился приговор по принадлежности спорного общественного или частного имущества, то, когда его по закону полагалось отдать в казну, а его отдали в частные руки, или по закону полагалось отдать в частные руки, а его отдали в казну, или отдали не тому человеку, которому полагалось отдать по закону, рассчитывалась стоимость незаконно перемещенного имущества, и виновный в этом незаконном перемещении согласно стоимости опять-таки получал наказание как за незаконное присвоение. То есть, не получив сам ни гроша, он отвечал так, как если бы данное имущество присвоил.
Аналогичным образом наказание определялось и за такое специфическое имущественное преступление должностных лиц, как «расточение», «растранжиривание». Под растранжириванием Кодекс понимает выдачу казенных вещей для какого-либо, на самом-то деле, действительно надлежащего использования (например, стройматериалов для официально предпринятого казенного строительства) либо вполне законных сделок на рынке, или же для официальных жертвоприношений либо пиров — но выдачу с излишком. Рассчитывалась стоимость излишка и согласно ей приговор чиновнику, виновному в растранжиривании, определялся по статье о незаконном присвоении.
Это было интегральным правилом: если чиновник бескорыстно, не получив от этого сам никакой личной выгоды, провинился в неправильном перемещении имущества (причем оставление такого имущества на месте, когда ему надлежало переместиться, было частным случаем неправильного перемещения), чиновник этот рассматривался как присвоивший имущество данной стоимости. Виновный, если он не извлек никакой реальной выгоды, получал наказание по сравнительно щадящей, но все же приравнивавшей его к вору формуле.
И неважно, что чиновник ничего не брал. Достаточно было того, что он своим поведением, своей ошибкой или произволом прервал размеренное, выверенное, закономерное, как ход небесных светил, движение казенных вещей из одной легитимной зоны контроля к другой и присвоил себе не их, но нечто куда более важное: право их переместить.
3. Сто чиновников
Третья часть работы посвящена основанному на текстах «Синь Тан шу» и других источников описанию структуры танского государственного аппарата и передаче танских административных терминов на русский язык. Автор исходил здесь из нескольких соображений, основными из которых являются следующие.
Помимо естественных и неизбежных для любой административной структуры трансформаций, обусловленных как ее внутренними потребностями, так и внешними, порой катастрофическими факторами, в танское время, как и до, и после него шел непрерывный процесс поиска наиболее адекватных наименований для чиновничьих должностей и для учреждений, в штаты которых эти должности входили.
Уже сами по себе административные термины, если не пытаться их модернизировать, обезличить и обесцветить при передаче на западные языки, демонстрируют поразительную этическую настроенность, духовную ориентированность бюрократии. Изменения названий одних и тех же, в сущности, административных подразделений как нельзя лучше иллюстрируют неослабные попытки высшей власти «выправить имена», то есть установить полные соответствия между предметами и их наименованиями.
Домашний, семейственный дух, архитектоника субординации поколений и линий родства пропитывали даже такую, казалось бы, сугубо формальную, безыдейную и бездуховную область, как административные наименования. Думается, это не просто декор, во всяком случае — не только декор. По большому счету, именно так и понимались тогда служебные функции. Шла бесконечная погоня за соответствием прозы бюрократической рутины и поэзии государственного служения, погоня за именами, в которых равным образом были бы отражены два параметра — однообразная, мелочная конкретная работа того или иного органа или служащего и вносимая этим органом или служащим лепта в грандиозную общеимперскую деятельность по упорядочиванию и облагораживанию, даже, если можно так сказать — одомашниванию мирового пространства громадной семьей-страной.
Поэтому-то передача десятков различных должностных названий безликими «министрами» и «секретарями» дезориентирует, сдувает напрочь аромат культуры, гасит отсвет своеобразного видения мира, понять и ощутить которое — на взгляд автора данной работы даже более важно, чем просто разложить на обозрение детали древнего административного скелета.
Во-вторых, в названиях учреждений, особенно высших учреждений страны, совершенно явственно ощутима идея членения, препарирования реальности, ее сегментирования с тем, чтобы каждый отдельный сегмент был для вящей пользы дела вверен организованному с целью именно его упорядочивания симметричному ему сегменту единой административной структуры. В названиях же начальственных должностей (в которых часто употребляются обобщающие иероглифы), напротив, ощутим отчетливый привкус дирижирования, гармонизации, сведения воедино совершаемых вразнобой множественных разнородных усилий. Это радикально отличает их от аналогичных западных терминов, намекающих, как правило, на прямое лидирование, ведение за собой, подачу примера. И это, конечно, оттого, что рождались соответствующие китайские понятия в ту пору, когда только тот и был начальником, кто организовывал, ритмизировал простой и разнообразный труд многих, объединяя его для достижения какой-то единой сложной цели: прорытия канала, например, или транспортировки и хранения зерна. Именно поэтому так трудно названия китайских начальственных должностей хоть сколько-то адекватно передавать на западных языках (в том числе, разумеется, и на русском). Сама идея начальствования была иной.
В-третьих, при передаче китайских терминов по-русски автор работы старался учитывать сразу несколько факторов и формулировать равнодействующую духа и буквы, смысла и значения самих китайских названий, с одной стороны, и, с другой, необходимости передавать их по возможности тоже короткими названиями, узнаваемыми, отличными от иных, пригодными для употребления. Такими, где определенному иероглифу в как можно большем количестве случаев (хотя сделать это постоянным правилом совершенно невозможно) соответствовал бы определенный русскоязычный эквивалент, если и не всегда прямо указывающий, то по возможности хотя бы намекающий на то, какой иероглиф в данном случае употреблен в китайском названии. Дополнительным фактором того же рода было стремление по возможности избегать передачи иностранного (китайского) слова таким, которое тоже отчетливо ощущается как иностранное (скажем, европейское).
Перечисление конкретных учреждений в китайских источниках имело строгую иерархическую очередность и обычно начиналось с шести шэнов. Термин шэн автор работы передает в своем тексте русским словом «надзор».
Первым и в определенном смысле главным среди Надзоров был Правительствующий шэн (шаншушэн). Он был средоточием управленческой рутины.
Затем в китайских источниках следуют Привратный шэн (мэньсяшэн) и шэн Срединных документов (чжуншушэн). Традиционно эти два учреждения называются Императорской канцелярией и Императорским секретариатом. Если же переводить ближе к значению фигурирующих в названиях иероглифов, то в первом случае получится Привратный шэн, то есть Надзор, расположенный в непосредственной близости к главным воротам, ведшим из т. н. Императорского города (хуанчэн), где располагалось большинство центральных учреждений империи, уже в Дворцовый город (гунчэн), то есть на внутреннюю территорию собственно императорских дворцов, официальных и жилых. В названии можно усмотреть некий намек на то, что этот Надзор играл, в частности, роль привратника для документации при ее путешествиях с периферии мира к его центру, из управляемой зоны в управляющую и обратно. А во втором случае получится шэн Срединных документов, то есть тех, что составляются в самой сердцевине мироустроенной зоны, непосредственно близ императора и либо при его личном участии, либо для его личного пользования.
Функции второго и третьего шэнов во многом совпадали — да, собственно, так и было задумано; то было не излишество, а уравновешивание. Идея баланса, балансировки, плотной прошивки административной системы тем, что ныне называется сдержками и противовесами, доминировала в китайской административной теории и практике. Правительствующий надзор держал в своих руках исполнительную власть, а Привратный надзор и Надзор Срединных документов осуществляли вспомогательные функции в отправлении власти законодательной. Впрочем, высшие служащие Правительствующего шэна также вполне могли, а зачастую и обязаны были, принимать участие в обсуждении планируемых мероприятий.
Вторую тройку Надзоров составляли шэн Потаенных документов, или императорская библиотека (мишушэн), шэн Дворцового обеспечения (дяньчжуншэн ) и шэн Внутреннего служения (нэйшишэн). Шэны второй тройки отвечали не за осуществление власти как таковой, а за обслуживание особы ее верховного носителя. Это были, в сущности, дворцовые службы, которым было доверено опекать особу императора во время его работы и отдыха.
Правительствующий надзор подразделялся на «общее управление шэна» (душэн ), то есть центральный его аппарат, и шесть профильных подразделений, или частей (лю бу). Конкретная исполнительная власть империи была сосредоточена в этих подразделениях: Чиновной части (либу), Подворной части (хубу), Церемониальной части (либу), Военной части (бинбу), Судебной части (синбу) и Работной части (гунбу).
Чиновной части были вверены проведение государственных отборочных экзаменов на гражданские должности, пожалование наградных должностей и титулов знатности, а также проверки результатов деятельности служащих чиновников.
Подворная часть ведала учетом земель и их категорированием соответственно плодоносности почвы, народонаселением, поступлениями в казну и вообще порядком в циркуляции зерновых и денежных масс, распределением дани и податей.
Церемониальная часть ведала нормативными государственными процедурами, государственными жертвоприношениями, а также проведением академических экзаменов на соискание ученых степеней.
В ведении Военной части находились проведение отборочных экзаменов на занятие военных должностей, картография, лошади и колесницы, а также латы, вооружение и пр.
Судебная часть отвечала за соблюдение уголовных и общеобязательных законов, проверку проведенных расследований и утверждение приговоров, контроль за соответствием исполнения наказаний закону, вынесение справедливых судебных решений и наблюдение за содержанием арестованных.
В ведении Работной части находились природные ресурсы и их использование, земледельческие поселения, общественные постройки при различных учреждениях, строительство валов и рвов, ремонт дорог и речных переправ, обеспечение всех учреждений бумагой, кистями и тушью и т. д.
Работу Привратного надзора можно охарактеризовать как работу со всевозможными входящими и исходящими документами. Кроме того, в Привратном шэне служили императорские советники. Им вменялось в обязанность, говоря в общем, обращать внимание правителя на допущенные им, правителем, отступления от освященных веками этических и политических норм или законов, на несообразности, допускаемые им в отправлении своих государственных обязанностей и даже в быту. В штат Привратного шэна входили также подневные регистраторы, ответственные за постоянную, ежедневную регистрацию поступков и высказываний императора.
Надзор Срединных документов, как сказано в «Синь Тан шу», помогал Сыну Неба вести дела государственного управления. Здесь просматривали и визировали все типы указов и распоряжений императора, после чего те поступали к Сыну Неба на повторное утверждение и лишь затем вступали в силу.
Надзор Срединных документов также включал в себя подразделение советников, зеркальное аналогичному подразделению Привратного шэна. Чтобы различать тех и других, соответствующее подразделение Привратного надзора считалось левым, а соответствующее подразделение Надзора Срединных документов — правым
Параллельность структур Привратного шэна и шэна Срединных документов на этом не исчерпывалась. В пару подневным хронистам-регистраторам Привратного надзора, как одна из дублирующих, но равных по статусу структур, в Надзоре Срединных документов также служили хронисты. В конце каждого сезона ежедневные записи обеих групп хронистов-регистраторов передавались в Историографический институт (шигуань).
Историографический институт (шигуань) был невелик по штату, но занимался делом исключительной важности. Четверо редакторов-составителей Историографического института ведали составлением истории государства.
Функции шэна Потаенных документов, или императорской библиотеки, были весьма ограниченными, а штат — невелик. Надзор ведал всеми делами, связанными с литературой любых видов: каноническими сочинениями, записями, изображениями и документами, а также руководил работой сочинительской службы (чжуцзоцзюй). Сочинительская служба занималась составлением надписей на памятных стелах, мемориальных досках, надгробных плитах, а также ритуальных текстов, возглашаемых во время молений и жертвоприношений.
Надзор Дворцового обеспечения отвечал за обеспечение императора предметами обихода и транспортом. Во время аудиенций при дворе старшие чиновники шэна возглавляли своих подчиненных, несших веера и зонты, во время больших придворных собраний и жертвоприношений подавали необходимую утварь: яшмовые таблички, жертвенную посуду.
В шэне Внутреннего служения была сосредоточена собственная обслуга императорской семьи, укомплектованная дворцовыми евнухами и дворцовыми женщинами. К штату данного Надзора относились и т. н. «внутренние чиновники» (нэйгуань) — императорские наложницы разных рангов.
Начиная по крайней мере со времен династии Хань учреждение, традиционно именуемое Цензоратом, известно как главный контрольно-ревизионный орган китайской администрации, коллективное око государево. Его подлинное название можно перевести как «Терраса, где пребывают державные писцы» (юйшитай); но функции служащих этого учреждения стали куда значительней, нежели просто писание документов, пусть и сколь угодно важных. Эти писцы не столько писали, сколько наблюдали и протоколировали то, что отметил их бдительный глаз, поэтому название юйшитай передается в данной работе как Терраса державных наблюдетелей.
В танском Кодексе «Тан люй шу и» державных наблюдателей (юйши) даже не называют впрямую, но описательно именуют чиновниками, которые занимаются «цзютань»; данный термин можно понять как «проведение служебных расследований и выдвижение обвинений перед вышестоящими инстанциями». По скупым предписаниям Кодекса видно, что т. н. цензоры были несколько на особом положении: их специально отделяли от всех иных, пусть и высокопоставленных служащих, но зато и наказания для них в случае неправедного осуществления ими своих обязанностей ужесточались по сравнению с обычными работниками аппарата.
В традиционной иерархии учреждений после Надзоров и Террасы цензоров перечисляются учреждения типа сы, которые в данной работы названы Приказами.
Перечень «девяти Приказов» открывал Приказ Великого постоянства (тайчансы). Он ведал ритуалами, музыкой и жертвоприношениями всякого рода: Небу и Земле, в предместьях столиц, в императорских храмах предков, на алтарях Земли и Зерна, и комплексным обеспечением всех этих церемоний, то есть всеми делами, от которых, как считалось, зависело поддержание постоянства, порядка и гармонии в природе.
Следующим числился Пиршественный приказ (гуанлусы). Торжественное питание главенствующих особ, их приближенных, а также гостей как с автономных, вассальных территорий, так и из-за внешних рубежей страны рассматривалось делом воистину государственным, не просто насыщением и удовлетворением голода, но одним из важнейших ритуалов — сближающих, расставляющих по ранжиру, облегчающих обсуждение важнейших государственных дел.
Охранный приказ (вэйвэйсы) занимался хранением содержимого оружейных складов и регалий — украшенных перьями жезлов, металлических барабанов, тентов, зонтиков и пр., выдаваемых на время проведения жертвоприношений или дворцовых приемов.
Приказу По делам императорского рода (цзунчжэнсы) была вверена ответственная задача ведения генеалогических списков императорского рода. Одним из подразделений Приказа был отдел поклонения горним силам (чунсюаньшу), который решал задачи скорее контроля за таким поклонением, поскольку ведал учетом даосских храмов в столицах, списками даосских монахов, проведением религиозных церемоний вне храмов, а также учетом и контролем поведения буддийских монахов, в том числе прибывших из-за рубежа.
Великий конюшенный приказ (тайпусы) ведал конюшнями и пастбищами, а также ручными повозками и паланкинами. Он обеспечивал надлежащий транспорт во время путешествий императора по стране. Он ежегодно получал учетную документацию со всех пастбищ и, обобщив ее, отправлял результаты в Военную часть.
Приказ Великой справедливости (далисы) ведал решением судебных дел и точным определением наказаний, повторными рассмотрениями уголовных дел в сомнительных и сложных, неоднозначных случаях, и решал, вернуть ли дело на доследование, передать ли на рассмотрение дворцовых инстанций или даже самому императору. Некоторые его служащие занимались проведением следственных действий вне столицы.
Ритуальный приказ (хунлусы) ведал задачами, с современной точки зрения совершенно разнородными. Он вводил в надлежащие рамки, нормировал и регулировал общение государства с иными мирами: заграничным и загробным. Он ведал делами, связанными, во-первых, с приемом гостей (имелись в виду посланцы т. н. варварских, реально или только в представлении танского правительства вассальных ему государств и племен, приезжавших ко двору с «данью») и, во-вторых, с ритуалами государственного масштаба похорон.
Главной заботой Земледельческого приказа (сынунсы) было накопление зерна в государственных хранилищах. Натуральное жалованье столичных чиновников, а также дары полей, что требовались для приемов при дворе и для жертвоприношений — все это поступало отсюда.
Приказ Великих припасов (тайфусы) ведал имуществом и ценностями, амбарами и кладовыми, а также торговлей, столичными рынками. Сюда поступали дань и налоги, отсюда выплачивалось жалованье чиновникам.
Следующими в иерархии учреждений Тан шли управления (цзянь).
Управление Княжественных сыновей (гоцзыцзянь) ведало подготовкой чиновных кадров. Оно включало несколько учебных заведений, статус которых зависел от социального положения обучавшихся молодых людей и от профиля даваемого образования. В высшем подразделении обучались конфуцианской учености сыновья элиты. В низовых училищах велось обучение проявивших способности выходцев из семей мелкого чиновничества и даже из простонародья специальным дисциплинам: счету, каллиграфии и пр.; из этих сыновей готовили вспомогательный персонал, делопроизводителей и конторщиков.
Управление Малых припасов (шаофуцзянь) ведало работой мастеров всех специализаций. Оно поставляло предметы императорского обихода, а также ритуальные регалии и прочие предметы, которыми должны были пользоваться чиновники во время церемоний. Оно координировало деятельность ткацких, литейных и монетных мастерских,
Строительное управление (цзянцзоцзянь) ведало земляными работами, работами по дереву. Управление контролировало деятельность подчиненных подразделений, таких, как гончарно-камнерезный отдел, отделы заготовок лесоматериалов и валки строевого леса и пр.
Управление Армейского снаряжения (цзюньцицзянь) отвечало за изготовление и ремонт доспехов и боевого оружия, которые периодически передавались в ведение военных складов Охранного приказа. Управление координировало деятельность подчиненных ему самострельного двора и доспешного двора.
Водоустроительное управление (душуйцзянь) ведало переправами и мостами, каналами и дамбами, плотинами и рвами, соблюдением запретов, касающихся рыбной ловли, а также соблюдением правил орошения.
Помимо центральной администрации, в диссертационной работе описана структура и функции органов местного управления, как чрезвычайных (экспедиционные армии, а также т.н. военные и гражданские генерал-губернаторства), так и регулярной (округа, уезды, пограничные гарнизоны, внутренние таможни, речные переправы, рынки и пр.).
Заключение
В заключении кратко подытоживаются три основных вывода работы.
Во-первых, пример истории традиционного Китая довольно убедительно демонстрирует определенные общие закономерности. Внешняя по отношению к социуму среда может поставить общество в такие условия, когда гипертрофированное развитие государственного сектора экономики, государственного регулирования экономики, государственного распределения продуктов оказываются необходимыми и неизбежными. Это приводит к столь же гипертрофированному развитию административного аппарата, ответственного за исполнение всех этих жизненно важных для общества задач.
Объективная необходимость в эффективном управлении огосударствленной экономикой, помимо прочих требований, предъявляет к обществу требования создать условия, при которых выраженное большинство служащих государственного аппарата среди своих основных мотиваций имело бы «общественное благо», «государственную пользу» и пр. Подобные мотивации в весьма малой степени могут быть продуктами личной прагматической заинтересованности. Скорее, они прямо противоречат ей, разве только такие категории, как «общественное благо», не окажутся каким-то образом возведены в ранг тех, что входят в круг объектов личной заинтересованности. Подобное состояние может быть достигнуто только объединенными усилиями мощной государственной идеологии коллективистского толка и развитого уголовного права, карающего как преступные все отклонения от поведения, подобной идеологией обусловленного.
Эти факторы, возможно, оказали не последнее влияние на то, что более двух тысяч лет назад, с возникновением первой устойчивой общекитайской империи Хань, конфуцианство с его культом гиперэтичного, бескорыстного, озабоченного лишь верностью своему долгу государственного служащего раз и навсегда победило (правда, несколько трансформируясь под влиянием побежденных при каждой из побед) все остальные идейные течения, претендовавшие на главенствующую роль в разработке принципов государственного управления. Возникнув как учение, призванное, в частности, обеспечить духовную и политическую верность подданного правителю, конфуцианство оказалось лучше всех прочих учений оснащено средствами обеспечения еще и экономической верности. Конфуцианство апеллировало к крепко устоявшейся, очень влиятельной и способной к естественному самовоспроизводству семейной системе ценностей — и это резко повысило его действенность как надсемейной, общественной, общегосударственной идеологии. Работа чиновника в этом смысле оказалась сродни работе члена семьи на благо семьи в целом.
Во-вторых, конфуцианство с его великими достижениями и его уникальной спецификой стало, в свою очередь, оказывать уже свое мощное влияние на весь процесс воспитания управленческой элиты. Та система ценностей, которая была краеугольной для конфуцианства, не могла не стать краеугольной и для всего социального слоя, из которого наиболее вероятным было рекрутирование управленцев. Иначе идеология не смогла бы эффективно выполнять свои функции.
Множество норм, организующих служебную рутину и быт чиновника в период правления династии Тан, были специально сконструированы именно с тем, чтобы никогда не дать ему забыть, что он — не сам по себе, он — составная единица разом и единого, и стратифицированного сонма родственников, не дать ему забыть своих обязанностей по отношению к семье и в первую очередь — к ее старшим. А еще на то, чтобы никогда не сталкивать требования служебного и семейного долга, потому что вне ситуации конфликта между ними служебный долг надлежало всем сердцем ощущать не более чем продолжением, можно даже сказать — ипостасью долга семейного.
Существенно, что в процессе такой трансформации этические нормы в танское время оказались жестко и детально подкреплены нормами уголовного права. Например: этика требовала от человека носить по родителям соответствующий траур. Служебные нормы разрешали чиновнику временную отставку для выполнения этих своих обязанностей порядочного человека. Уголовное право лишало его занимаемой должности, если сам он по каким-то причинам не подчинялся требованиям морального долга и в отставку не уходил. Этика требовала ухаживать за престарелыми или больными родственниками. Служебные нормы разрешали чиновнику временно покидать должность, если, кроме него, некому было осуществлять такой уход. Уголовное право отстраняло его от должности, если сам он не оставлял службу, чтобы выполнить свой сыновний долг.
Даже сама система наименований учреждений и должностей вводила (а можно сказать — возвращала) покинувшего родные места и родню служилого человека в семейный мир. Названия рангов были образованы с применением терминов прямого и бокового родства. Названия должностей в том или ином виде часто варьировали темы жизни в семье, в общине, идущие из глубины веков обязанности старших или младших их членов. Бюрократия была огромным коллективом пусть не кровных родственников, но своего рода свойственников (чужих людей, которых объединил в семью смысл, суть и ритуал брака) — людей, соединенных в квазисемейное единство вступлением в службу и ее сутью и ритуалами.
В-третьих, сделанное в работе описание структуры управленческого аппарата Танской империи демонстрирует приоритеты уже самой управленческой активности, ради которой, собственно, и работали все эти сложные идеологические и правовые механизмы. В сущности, гражданский государственный аппарат занимался лишь двумя вещами: экономикой и самим собой.
Бюрократия работала с внешним миром и упорядочивала его, а это и было управлением экономикой, потому что благородная, космически звучащая обязанность упорядочивать мир сводилась, на самом деле, к вполне рациональной заботе об урожаях, поголовье, коммуникациях и транспортных средствах, строительных работах, производстве орудий производства и оружия, а говоря в целом — об индустриальной и оборонно-индустриальной мощи.
И бюрократия работала с внутренним миром, то есть упорядочивала себя.
Конечно, здесь имеется в виду прежде всего персона правителя, его семья и их обслуживание. Идеальный чиновник обязан был смело порицать неправильности и ошибки в управлении, это так, но император был альфой и омегой управленческого аппарата, без него вся бюрократическая машинерия теряла и смысл, и легитимность, и систему равно авторитетных для всего аппарата, а потому — организующих, объединяющих бюрократию мотиваций и стимулов.
Второй задачей бюрократии при ее занятии собой было продление себя в будущее до бесконечности. В таком продлении бюрократия была заинтересована и вполне субъективно, эгоистически — чтобы продолжать быть, есть, пить и выводить очередные свои поколения на командные высоты в стране, и объективно, государственнически — чтобы до конца времен выполнять изначально стоящие перед нею великие, жизненно необходимые стране и народу обязанности.
И третьей ее основной задачей при ее занятиях собой было обеспечение чистоты рядов, стимуляция карьерного роста достойных и затормаживание, а то и полное прерывание, продвижения недостойных.
Самоорганизации, если судить хотя бы по перечню органов администрации и краткому описанию их функций, уделялось отнюдь не меньше внимания, нежели организации мира.
Для эффективного выполнения и внутренних, и особенно — внешних задач требовался весь набор конфуцианских добродетелей: преданность вышестоящему, ученость, прямота, и в том числе — служебное бескорыстие.
Добиться такого состояния было очень непросто, а если пытаться мыслить в максималистских категориях тотального единообразия, поголовного приобщения к идеалу любой ценой — невозможно. Но асимптотическое приближение к идеалу было одной из главных составляющих тогдашней культурной жизни, санкционированной и организуемой государством. На это работали мощные механизмы духовной стимуляции — через воспитание, через этическую ориентированность ценностей, приоритетов и поведенческих стереотипов. На это работали и механизмы простой стимуляции: организационной, статуциональной, материальной и карательной.
И одну из первых — возможно, центральную — роль в формировании всех этих механизмов играли взятые конфуцианством за этический образец, а с возникновением единой имперской экономики преобразившиеся в образец в том числе и хозяйственный, семейные ценности.
Основные публикации по теме диссертации
Монографии, которые в соответствии с информационным сообщением ВАК от 14.10.2008 г. № 45.1-132 могут быть отнесены к публикациям в периодических изданиях, включенных в «Перечень ведущих рецензируемых научных журналов и изданий, выпускаемых в Российской Федерации, в которых должны быть опубликованы основные научные результаты диссертаций на соискание ученой степени доктора наук»:
- Уголовные установления Тан с разъяснениями (Тан люй шу и). Цзюани 1—8 / Перевод, введение и комментарий В. М. Рыбакова. СПб., 1999. 376 с. (24 п. л.).
- Уголовные установления Тан с разъяснениями (Тан люй шу и). Цзюани 9—16 / Перевод и комментарий В. М. Рыбакова. СПб., 2002. 301 с. (19 п. л.).
- Уголовные установления Тан с разъяснениями (Тан люй шу и). Цзюани 17—25 / Перевод и комментарий В. М. Рыбакова. СПб., 2005. 377 с. (24 п. л.).
- Уголовные установления Тан с разъяснениями (Тан люй шу и). Цзюани 26-30 / Перевод и комментарий В. М. Рыбакова. СПб., 2008. 408 с. (26 п. л.).
Публикации в журналах, включенных в «Перечень…»:
- О правовом положении чиновничества в средневековом Китае // Народы Азии и Африки (далее: НАА; с 1991 г. — Восток). 1982, № 3. С. 51—60 (1 п. л.).
- Круглый стол «Государство и право на древнем Востоке» (окончание) // НАА. 1984, № 3. С. 75—77 (0,3 п. л..).
- Личность в танском правовом мышлении // НАА. 1984, № 5. С. 46—54 (1 п. л.).
- Танское законодательство о преступлениях против имущества / Пер. с кит., вступление и комментарий В. М. Рыбакова // НАА. 1985, № 6. С. 96—104 (1 п. л.).
- Функциональная составляющая «прикрепления» в танском праве // Восток. Афро-азиатские общества: история и современность (далее: Восток). 1991, № 4. С. 37—45 (1,2 п. л.).
- Уголовные законы династии Тан о дисциплине чиновничества // Восток. 2009, № 1. С. 22—32 (1 п. л.).
- Предписывающие законы династии Тан об отпусках чиновничества // Восток. 2009, № 3. С. 27—34 (0,8 п. л.).
Прочие публикации:
- Правовые привилегии и понятие тени (по материалам Танского кодекса Тан люй шу и) // Общество и государство в Китае. М., 1981. С. 58—74 (1,1 п. л.).
- Наказания правонарушений в сфере контроля над сельским хозяйством в период Тан. // Производительные силы и социальные проблемы старого Китая. М., 1984. С. 172—189 (1,5 п. л.).
- Танский кодекс «Тан люй шу и» о должностных наказаниях чиновников // Письменные памятники Востока, 1976—1977. М., 1984. С. 260—270 (1,1 п. л.).
- Иерархия внебрачных связей в танском законодательстве. // Петербургское востоковедение (далее: ПВ). Вып. 2. СПб., 1992. С. 20—52 (2,5 п. л.).
- Танское чиновничество: рутинные процедуры // ПВ. Вып. 5. СПб., 1994. С. 221—243 (1,5 п. л.).
- Прикрепление к социальной функции в танском законодательстве Древнего Китая // Культуры в диалоге: грани духовности. Вып. 2, ч. 2. Екатеринбург, 1994. С. 114—145 (2,5 п. л.).
- Преломление морали в праве: механизм «сянжунъинь» // ПВ. Вып. 9. СПб., 1997. С. 162—204 (3 п. л.).
- Танские пенсионеры // Историография и источниковедение истории стран Азии и Африки. Вып. XIX. СПб, 2000. С. 173—202 (1,7 п. л.).
- Духовная культура Китая: энциклопедия в 5 т. Т. 4: Историческая мысль. Политическая и правовая культура / Ред. М. Л. Титаренко и др. М., 2009. Статьи: «Ба и» — С. 448-449, «Гуань дан» — С. 467-468, «Инь» — С. 501-502, «Лю цзан» — С. 550-551, «Лянь цзо» — С. 561, «Мянь гуань» — С. 581, «Мянь со цзюй гуань» — С. 582, «Сян жун инь» — С. 630, «Тан люй шу и» — С. 634-635, «У син» — С. 653-655, «Фань цзо» — С. 663-664, «Чу мин» — С. 797, «Чу мянь» — С. 798-799, «Ши э» — С. 820-821, «Юань цзо» — С. 827 (1,7 п. л.).
