Центр и северная окраина российского государства в хvi-хх вв.: динамика стратегических связей (на материалах кольского заполярья)
На правах рукописи
ФЕДОРОВ Павел Викторович
ЦЕНТР И СЕВЕРНАЯ ОКРАИНА РОССИЙСКОГО
ГОСУДАРСТВА В ХVI-ХХ ВВ.:
ДИНАМИКА СТРАТЕГИЧЕСКИХ СВЯЗЕЙ
(НА МАТЕРИАЛАХ КОЛЬСКОГО ЗАПОЛЯРЬЯ)
Специальность 07.00.02 – Отечественная история
Автореферат
диссертации на соискание ученой степени
доктора исторических наук
Архангельск
2009
Работа выполнена на кафедре регионоведения Поморского государственного университета им. М.В. Ломоносова
| Научный консультант: | доктор исторических наук, профессор Голдин Владислав Иванович |
| Официальные оппоненты: | доктор исторических наук Жеребцов Игорь Любомирович |
| доктор исторических наук, профессор | |
| Лукин Юрий Федорович | |
| доктор исторических наук | |
| Разумова Ирина Алексеевна | |
| Ведущая организация: | Институт истории и археологии Уральского отделения РАН |
Защита состоится « »_________ 2009 г. в ____ часов на заседании Диссертационного совета Д 212.191.02 при Поморском государственном университете имени М.В. Ломоносова по адресу: 163002, г. Архангельск, ул. Смольный Буян, д.7, учебный корпус № 2, ауд. 10
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Поморского государственного университета им. М.В. Ломоносова по адресу: 163002 г. Архангельск, пр. Ломоносова, д.4.
Автореферат разослан_____________2009 года
| Ученый секретарь диссертационного совета доктор исторических наук, доцент | Ф.Х. Соколова |
I.ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Актуальность темы обусловлена произошедшими за последние двадцать лет глобальными структурными и территориальными изменениями на пространстве бывшего СССР. Российская Федерация, преемственно связанная с Советским Союзом и всеми предшествующими государственными образованиями, должна учитывать накопленный исторический опыт, чтобы выработать оптимальную стратегию своего развития в условиях новых геополитических вызовов.
Обширные пространства России являются важнейшим фактором ее исторического развития. Пространственный фактор в отечественной историографии чаще всего рассматривается в контексте истории внешней политики и дипломатии, участия России в войнах и военных конфликтах, геополитики и геостратегии, т.е. обуславливается «внешним» положением России, той системой отношений, которая складывается у нее с международным окружением. Что же касается логики развития внутреннего пространства Российского государства, то она нередко в глазах исследователей теряет самостоятельное значение и интересует опять же исключительно с точки зрения борьбы с «внешним» пространством (территориальным ростом, войнами и т.д.). Складывающийся тем самым ассиметричный образ государственной стратегии не всегда позволяет увидеть полную картину. Как справедливо замечает Д.Н. Замятин, «власть осмысляла российское пространство всегда с некоторым запозданием, при этом уровень и качество такого осмысления… не всегда были адекватными соответствующей геополитической ситуации»[1].
Поэтому динамика развития внутреннего пространства Российского государства представляется актуальной научной проблемой. Особый интерес представляют окраины России как своеобразные мембраны, контактные зоны, на территории которых государство нередко апробирует и структурирует проекции своих пространственных стратегий.
Хотя значительную часть внутреннего пространства России занимает Север, роль северной стратегии в истории Российского государства изучена и осмыслена крайне слабо. На это не может не указывать присутствие в российской политической реальности целого ряда противоречий: между проектами развития океанского флота и традиционным опытом построения национальной военной доктрины на основе континентальных стратегий, между попытками обосновать арктический статус России и политикой подчинения территории Русского Севера интересам Балтийского региона, между политическими заявлениями о намерении расширить российское присутствие в Арктике и практикой сокращения военной и социально-экономической инфраструктуры в Заполярье. Сравнение данных переписей 1989 и 2002 гг. показывает, что из всех окраин России наибольшее падение численности населения произошло именно на Севере (14 %).
Вместе с тем активизация международной деятельности в Арктике, обладающей колоссальными природно-сырьевыми ресурсами и представляющей собой уникальную геополитическую нишу, предъявляет все более высокие требования к присутствию России в полярных широтах. Некоторые западные страны, претендующие на лидерство в этом регионе мира, не преминули уже начать ревизию российских достижений на территории Ледовитого океана. 18 сентября 2008 г. президент России утвердил «Основы государственной политики Российской Федерации в Арктике на период до 2020 года и дальнейшую перспективу». Изучение исторического опыта Российского государства по освоению северных территорий приобретает в связи с этим особую актуальность.
Значимость темы исследования определяется также современной ролью российских регионов, активизацией их участия в государственной жизни и геополитическом процессе.
Взаимодействие центра Российского государства с приарктическим периметром происходило неравномерно. Тогда как одни пространства так и остались слаборазвитыми и малозаселенными, другие, напротив, превращались в объект повышенного государственного внимания, благодаря чему начинали восприниматься самим же центром как нечто целостное. И хотя для воссоздания полной картины весьма важно установить динамику взаимоотношения государства со всем этим многообразным пространством, реконструкция этой системы контактов может быть начата и на основе изучения одного из таких ареалов.
Среди разных территорий приарктического периметра Кольский полуостров был тем местом, с которым российский центр взаимодействовал, пожалуй, наиболее интенсивно. Северное побережье полуострова – Мурман – является единственным в европейской части России незамерзающим и открытым выходом в Мировой океан. На Кольский Север была проложена железная дорога, здесь были построены океанский порт, базы военно-морского, ледокольного, рыбного и транспортного флотов, крупные, специализирующиеся на стратегическом сырье промышленные предприятия.
Степень научной разработанности темы определяется содержанием имеющейся на сегодняшний день историографии проблемы, детальный анализ которой представлен в первой главе настоящего исследования.
Историографию исследуемой темы можно разделить на три периода: 1) досоветский; 2) советский и 3) постсоветский. В рамках первых двух этапов происходило созревание необходимых методологических предпосылок для изучения динамики стратегических связей между центром и окраинными территориями. Лишь на постсоветском этапе своего развития в историографии стал утверждаться подход, позволяющий рассматривать систему взаимодействия между центром и окраинами во всем многообразии аспектов. Появились исследования, рассматривающие стратегическое взаимодействие российского центра и Европейского Севера в отдельные периоды истории. Однако в них Кольский Север не является самостоятельным предметом рассмотрения.
Историческому осмыслению северной стратегии Российского государства препятствовало укоренившееся в науке представление о широтном характере исторического процесса в России. Насколько правомерен подобный взгляд, какова степень стратегической самостоятельности Севера – исследование стратегических связей государства с Кольским Севером позволяет ответить на эти вопросы.
Историография, накопив к настоящему моменту опыт исследования отдельных процессов, происходивших на Кольском Севере в разные периоды, крайне слабо проводит обобщения в рамках длительной исторической перспективы, что затрудняет выявление стратегической роли кольской окраины в процессе развития российской государственности. Водоразделом рассматривается 1917 г., что мешает увидеть преемственность между северными проекциями царского и имперского периодов, с одной стороны, и советского времени, с другой.
Преобладающая часть исследований зарубежной историографии по истории Русского Севера посвящена его роли в разноуровневой системе международных отношений. Внутренние стратегические связи российского центра с Кольским Севером получили в работах иностранных специалистов только эпизодическое рассмотрение.
Вместе с тем, несмотря на определенные достижения в данном направлении, исследуемая тема не являлась предметом специального научного изучения.
Объектом исследования является стратегия Российского государства в отношении своей северной окраины. Под «стратегией» диссертант понимает высший уровень государственной политики, связанный с потребностью обеспечения безопасности и приумножения ресурсов для осуществления долгосрочных целей. Термин «Российское государство» используется в диссертации в широком контексте: в него включаются разные формы российской государственности ХVI-XX вв. (Московское государство, Российская империя, РСФСР, СССР). Под «окраиной» понимается разновидность внутригосударственной периферии, территория, находящаяся в наибольшем удалении от центра государства, с одной стороны, являющаяся продолжением земельных владений страны, а, с другой стороны, прилегающая к иностранным владениям, океанической или морской акватории, неосвоенным, лежащим вне политического образования, землям (фронтиру).
Акцентируя внимание на развитии внутренней стратегии государства в отношении конкретной окраинной территории, диссертант не включил в свое исследование анализ стратегического взаимодействия со странами Северной Европы, Мировым океаном и Арктикой.
Предметом диссертационного исследования является динамика стратегических связей между российским центром и Кольским Севером в ХVI-XX вв. Под «стратегической связью» понимается вся совокупность контактов, отношений, идейно-политических установок и действий, возникающих между российским центром и территорией при попытке использования ее стратегического потенциала. Стратегические связи рассматривается не только в качестве однонаправленного процесса «центр-окраина», но и в зеркале возникающих обратных связей «окраина-центр». На Кольском Севере в качестве стратегических факторов рассматриваются граница, океанический берег и природные ресурсы.
Цель и задачи исследования. Цель его состоит в том, чтобы, учитывая достижения современной науки и используя ранее неизвестные источники, реконструировать динамику стратегических связей между российским центром и Кольским Севером в ХVI-XX вв. и на этой основе осмыслить роль этой окраинной территории в истории российской государственности.
Достижение цели предусматривает реализацию следующих задач:
- выявить основные концептуальные подходы изучения проблемы «центр-окраина», определить методологические принципы исследования;
- провести историографический анализ проблемы, выявить степень ее изученности;
- рассмотреть эволюцию идейно-политических установок Российского государства на стратегические возможности кольской окраины;
- выявить основные направления государственной политики в отношении стратегического потенциала Кольского Севера;
- разработать периодизацию исторической динамики стратегических связей между российским центром и Кольским Севером;
- установить взаимосвязь политики государства на Кольском Севере и в других частях окраинного периметра страны;
- раскрыть динамику взаимоотношений между кольской периферией и российским центром;
- определить наличие зависимости между политикой государства и процессами регионализации Кольского Севера.
Хронологические рамки исследования. При выборе хронологических рамок исследования диссертант исходил из того, что стратегические связи корректно реконструировать на всем протяжении визуализации центра и окраины. Для Кольского Севера это период с ХVI и до конца ХХ в. Начало ему положила лапландская политика великих князей Василия III и Ивана IV, связанная с борьбой за отмену двоеданничества саамов и включением Кольского Севера в состав Московского государства. В качестве последнего целостного этапа может быть рассмотрена эпоха существования СССР, в которую ведущая супердержава, отвечающая на вызовы противостояния с враждебным миром, сформулировала новые принципы собственного присутствия на Севере.
Территориальные рамки исследования в качестве основного компонента включают территорию Кольского Севера - современную Мурманскую область, являющуюся единственной в европейской части страны пограничной океанической ресурсной окраиной. Это приграничный регион, географически совпадающий с Кольским полуостровом и лежащий за Северным полярным кругом. С юга и юго-востока Кольский полуостров омывается Белым морем, с севера – Баренцевым морем. Проникающее к берегам Мурмана теплое течение Гольфстрим делает прибрежные воды незамерзающими. С территории Кольского Севера открывается прямой выход в Атлантический океан и в Северную Европу, что выгодно отличает его от балтийского и черноморского путей, ограниченных проливами. Отсюда начинается Северный морской путь. В недрах полуострова находится множество полезных ископаемых, а в глубинах омывающих его морей – масса биоресурсов. Эти особенности делали территорию Кольского полуострова стратегически привлекательной для центра.
В то же время территориальные рамки диссертации в силу специфики самой темы не ограничиваются отдельно взятым регионом. В поле зрения диссертанта находился центр (столица) Российского государства и спектр альтернативных стратегических направлений, в основном Северо-Запада (беломорское, балтийское) и отчасти Юга.
Теоретико-методологическая база исследования основывается на совокупности аналитических подходов, общенаучных принципов, познавательных средств и методов сбора, анализа, обобщения и интерпретации эмпирических данных.
Фундаментальной основой диссертационного исследования стали системный и геоисторический подходы, в соответствии с которыми стратегия в отношении кольской окраины рассматривается, с одной стороны, территориальной подсистемой стратегии военной безопасности, инфраструктурной стратегии и ресурсной стратегии, а, с другой стороны, в виде направления и формы месторазвития, одного из наполнений «северного вектора» в истории российской государственности. Сочетание подходов позволило придать системному анализу географическую конкретность и разноплановость, исследовать проблему «центр-окраина» в контексте динамики и вертикальных, и горизонтальных связей.
Диссертант решал поставленные задачи, руководствуясь принципами объективности, историзма, системности. Данные основания предопределили применение частных методов исследования. Использование сравнительно-исторического метода позволило проанализировать изменения в политике Российского государства в отношении Кольского Севера в широкой исторической ретроспективе, выявить общее и особенное в деятельности центральных и местных органов власти, сопоставить центральную и региональную составляющие, сравнить стратегические связи центра с Кольским Севером и с другими окраинами Российского государства.
С помощью структурно-функционального метода исследовались связи российского центра с Кольским Севером – не только прямые («центр-окраина»), но и обратные («окраина-центр»); на этой основе рассматривался процесс превращения кольской окраины в стратегический регион, представляющий собой сложную территориальную систему взаимодействующих государственных, местных и общественных компонентов.
Историко-генетический метод использовался для установления преемственности в политике российской государственности в отношении Кольского Севера на различных этапах ее развития.
Проблемно-хронологический метод позволил выделить главные этапы в процессе становления стратегического статуса Кольского Севера. Синхронный метод дал возможность параллельного изучения исторических событий, происходящих как в жизни региона, так и в стране в целом. С помощью диахронного метода изучались процессы и явления в разные временные отрезки и выявлялся характер изменений.
В процессе обработки массовых источников (законодательные акты) и периодической печати применялся метод контент-анализа. Изучение структурной реорганизации местного аппарата власти, кадровых перестановок руководителей, динамики политических репрессий происходило на основе статистического метода.
Таким образом, используя совокупность научных принципов и методов исследования источников, диссертант стремился показать объективную картину развития стратегических связей между российским центром и Кольским Севером.
Источниковая база диссертации представлена широким и разнообразным комплексом опубликованных и неопубликованных источников, детальный анализ которых охарактеризован в первой главе исследования.
К опубликованным источникам, использованным в диссертации, относятся законодательные акты, международные договоры и дипломатическая переписка, официальные документы центральных и местных органов власти, сборники документов, статистические и справочные издания, периодическая печать, мемуары.
Большой массив составляют неопубликованные источники, извлеченные из 52 фондов 8 отечественных архивов – Российского государственного исторического архива (РГИА), Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ), Российского государственного архива Военно-Морского Флота (РГА ВМФ), Российского государственного военного архива (РГВА), Государственных архивов Мурманской области (ГАМО) и Архангельской области (ГААО), Национального архива Республики Карелия (НАРК), архива Управления ФСБ по Мурманской области. Многие использованные документы введены в научный оборот впервые. Среди них особый интерес представляют рассекреченные материалы фондов Управления морских сил РККА, Управления Ленинградского военного округа, Мурманского обкома КПСС, Мурманского облисполкома и др.
Широкие хронологические рамки исследования создали определенную трудность в подборе и анализе документального массива, вызванную неравномерной сохранностью источников, эволюцией формы и функциональности самих документов. Вместе с тем использование метода сравнительного анализа, историко-генетического метода обеспечили репрезентативность и достоверность источниковой базы. В целом, все многообразие документов и материалов, включенных диссертантом в научный оборот, позволило решить поставленные в исследовании задачи.
Положения, выносимые на защиту.
1. Основными факторами, побуждавшими государство к налаживанию стратегического взаимодействия с кольской окраиной, были граница, океанический берег и природные ресурсы. Характер, интенсивность и продолжительность взаимодействия с каждым из этих факторов являлись непостоянными, зависели от внутриполитических условий, международной обстановки и самого опыта северной рефлексии. Вопреки существующему мнению о широтно-континентальной направленности российского исторического процесса, меридиональный вектор российской стратегии в рамках длительной ретроспективы не только существовал, но и имел тенденцию к усилению.
2. Формирование рубежа Русского государства в Лапландии не было завершено в новгородский период. Только благодаря приданию политике Московского государства характера стратегии к 1613 г. удалось устранить двоеданничество лопарей и тем самым сформировать лапландский межгосударственный рубеж. Тем самым, Кольский Север из фронтира превратился в окраину Российского государства.
3. До 1914 г. Кольский Север институциализируется в качестве «дальней» окраины Российского государства, его беломорской периферии. Центр не выработал к территории Кольского полуострова регионально сфокусированной стратегии и все стратегические связи с ней носили опосредованный и эпизодический характер. В этот период на Кольском Севере впервые было опробовано создание периферийного, в рамках военного театра, рубежа обороны, государственных предприятий по добыче рыбных ресурсов и освоению полезных ископаемых, использование принудительного труда и льгот как инструментов колонизации территории.
4. Во второй половине ХIX – начале ХХ в. общественными кругами разрабатывались проекты развития Кольского Севера, связанные с ключевыми потребностями страны. Появившись в эпоху реформ, эти идеи оказывали на власть определенное воздействие, готовя почву для пересмотра статуса Кольского Севера. В то же время пассивность и слабость кольской периферии создавали препятствия для установления прямых связей между ней и центром.
5. Приступая к строительству в 1915 г. Мурманской железной дороги и в 1916 г. мурманских баз Флотилии Северного Ледовитого океана, правительство руководствовалось не столько довоенными, рассчитанными на длительную перспективу, намерениями развития Кольского Севера, сколько меняющейся военной обстановкой. Сооружение «мурманского коридора» стало стратегической реакцией на блокаду Балтийского и Черного морей, одновременно отразив в себе крушение иллюзий царского правительства на быстрый исход войны. Строительство дороги происходило в спешке, со значительными техническими отклонениями и не предусматривало четкой программы преобразования края. Инициативы отдельно взятых министров во главе с А.Ф. Треповым придать строительству более осмысленный характер фактически была подорвана начавшейся революцией и Гражданской войной.
6. Положение Кольского Севера в политике Советского государства после окончания Гражданской войны в 1920 г. продолжало определяться блокадой России и потребностью в незамерзающем выходе в Мировой океан. Предпринятые центром шаги по оживлению Мурманской железной дороги и порта, милитаризации окраины привели в 1921 г. к созданию Мурманской губернии. Выделение территории Кольского Севера из состава Архангельской губернии в действительности означало ее присоединение к «сфере влияния» Петрограда, хотя и с сохранением права на прямые контакты с центром. Нормализация международной обстановки и восстановление традиционных путей сообщений в 1921-1922 гг. привели к падению заинтересованности государства в мурманском выходе в океан и отказу от развертывания в крае крупных военных формирований.
7. С 1923 г. центр начал проявлять устойчивый интерес к возможности интеграции ресурсов Кольского Севера и омывающих его морей в советскую экономику, чему способствовала политическая самоизоляция страны и взятый ее руководством курс на построение социализма. Попытка решить эту проблему на основе «канадского опыта» в условиях СССР оказалась малоэффективной в виду того, что сами приоритеты государства во время НЭПа были отданы земледельческим, т.е. несеверным регионам. И только произошедший в конце 20-х гг. поворот к индустриализации и вызванное этим свертывание НЭПа позволили приступить на Кольском Севере к широкомасштабным экономическим преобразованиям.
8. С 1930 г., фактически синхронно с началом реализации в отношении Кольского Севера индустриальной стратегии, центр начал проявлять к этой территории и оборонительную рефлексию. Хотя внешним поводом к началу милитаризации края послужило эпизодическое усиление международной напряженности в Северной Европе, центр руководствовался стремлением укреплять кольское пограничье уже в рамках долговременной перспективы, на основе создания здесь постоянного рубежа обороны.
9. Произошедшая в условиях Великой Отечественной войны блокада Балтийского и Черного морей вновь привела к актуализации мурманского выхода в океан. Успешность действий советских войск на мурманском и кандалакшском направлениях к концу 1941 г. сумела переломить бытовавшие в первые месяцы войны опасения советского руководства о возможной сдаче территории Мурманской области противнику, что позволило превратить Мурманский регион в порт приемки и транспортировки союзнических грузов. Вместе с тем, нехватка военно-морских сил СССР на Севере, создав заметные трудности для охраны коммуникаций в море, свидетельствовала о просчетах в системе довоенных приоритетов ВМФ. Исправление этих приоритетов в пользу Севера активным образом происходило в течение самой войны, благодаря чему Северный флот резко увеличил свой корабельный состав.
10. Глобализация угроз в условиях холодной войны заставила Советское государство в очередной раз пересмотреть свои стратегические приоритеты. В результате технической модернизации военно-морского, рыболовного и ледокольного флота Кольский Север к 1970-м гг. превратился в важнейшую океанскую позицию СССР, действующую на постоянной основе. Это подрывало значение традиционных направлений – балтийского и черноморского, за которыми теперь сохранялся приоритет лишь в торговом мореплавании. Освоение природных богатств Кольского полуострова продолжалось на основе модели, разработанной в довоенное время. Однако начавшаяся диверсификация экономики СССР фактически привела к отказу от проекта освоения восточной части полуострова. С конца
1970-х гг. государство стало готовить почву для прорыва к углеводородному сырью Арктики.
11. Стратегические связи центра с кольской окраиной до начала
1930-х гг. были импульсивными, затем начали приобретать осознанный и планомерный характер. Благодаря их функционированию происходило усложнение организации окраины: из полудикого места она с начала
1920-х гг. стала структурироваться в регион.
Научная новизна исследования заключается в том, что впервые в исторической науке предпринята попытка реконструкции динамики стратегических связей между центром и северной окраиной Российского государства на материале Кольского Севера и в широкой исторической ретроспективе. На основе разнообразных источников и при использовании современных методов исторического познания в диссертации осмыслена роль кольской окраины в истории российской государственности.
Авторский вклад в разработку проблемы состоит в следующем:
- впервые осуществлено теоретико-методологическое исследование динамики стратегических связей российского центра и Кольского Севера в контексте истории страны и региона;
- осмыслен процесс превращения Кольского Севера в окраину Российского государства; сформулирована новая оценка лапландской политики Московского государства, трактующая ее в качестве борьбы за упразднение двоеданничества лопарей и установление межгосударственного рубежа;
- рассмотрена эволюция идейно-политических установок Российского государства на стратегические возможности кольской окраины;
- установлена преемственность стратегической политики Московского государства, Российской империи и СССР в отношении Кольского Севера;
-выявлены основные направления государственной политики в отношении стратегического потенциала Кольского Севера;
- определена изменяющаяся роль границы, природных ресурсов и океанского берега в становлении стратегической рефлексии центра к Кольскому Северу;
- разработана периодизация исторической динамики стратегических связей между российским центром и Кольским Севером;
- установлена взаимосвязь политики государства на Кольском Севере и в других частях окраинного периметра страны;
- определена зависимость между политикой государства и процессами регионализации Кольского Севера;
- выявлено и проанализировано содержание общественных дискуссий о судьбе Кольского Севера второй половины ХIХ – начала ХХ вв.;
- реконструирована динамика структурных изменений в региональном аппарате власти и кадровых перестановок местных управленцев Кольского Севера в 1920-1991 гг.;
- впервые проведен комплексный историографический анализ проблемы исследования.
Теоретическая значимость исследования заключается в том, что в нем впервые с использованием современных методологических подходов и методов исторического познания решается крупная научная проблема, до настоящего времени не являвшаяся предметом специального научного анализа в исторической науке.
На основе апробации авторского подхода к изучению внутренней политики государства в отношении своих окраин диссертация формирует теоретические предпосылки для комплексного исследования истории северного стратегического направления и построения геоисторической концепции российской государственности. В исследовании реконструируется и осмысливается целостный исторический процесс, включающий в себя образование в составе Российского государства кольской окраины и ее развитие вплоть до распада СССР. Формулируются концептуальные понятия «окраина», «стратегическая связь», «эффект Вторых Дарданелл» в контексте российского исторического процесса. Исследование существенно обогащает историю как всего Европейского Севера, так и отдельных его регионов.
Практическая значимость исследования заключается в том, что материалы, выводы и обобщения, содержащиеся в диссертации, могут быть использованы при создании научных работ по истории России, Европейского Севера и Мурманской области, а также обобщающих трудов по политологии и геополитике.
Результаты и выводы диссертационного исследования могут быть использованы органами государственной власти при формировании стратегических доктрин Российского государства, общегосударственной и региональной политики в отношении Крайнего Севера, востребованы органами региональной власти, политическими партиями.
Методологические подходы, собранный материал, отдельные сюжеты, полученные результаты и выводы могут быть использованы при разработке лекционных курсов, спецкурсов, практикумов, факультативных занятий, а также при подготовке учебных и методических пособий по истории России, Европейского Севера, политологии и геополитике.
Апробация результатов исследования. Основные положения и выводы диссертации представлены в 51 научной публикации суммарным объемом 67,4 печатных листа, в том числе в двух монографиях (31,0 печатный лист) и в 10 статьях, опубликованных в ведущих научных журналах в соответствии с перечнем ВАК Министерства образования и науки РФ. Основные положения исследования изложены на 13 международных, всероссийских и межрегиональных научных конференциях. Наиболее значимыми являются выступления с докладами на всероссийских научных конференциях «Россия в глобальном мире» (Санкт-Петербург, 2006), «Национальная морская политика и экономическая деятельность в Арктике» (Мурманск, 2006), межрегиональных научных конференциях I-VI Ушаковские чтения (Мурманск, 2004-2009). Положения диссертации были обсуждены и одобрены кафедрой регионоведения Поморского государственного университета им. М.В. Ломоносова, на проблемном семинаре по историческому регионоведению в рамках 9-й Всероссийской научно-практической конференции «Историческое регионоведение Северного Кавказа – вузу и школе»[2].
Структура диссертации. Исследование состоит из введения, шести глав, заключения, списка использованной литературы и источников, приложений, что позволяет в полной мере обеспечить выполнение сформулированных целей и задач исследования.
II.ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ
Во Введении обосновывается актуальность темы диссертации, раскрывается степень научной разработанности проблемы, определяется объект, предмет, цель и задачи исследования, его территориальные и хронологические рамки, представлена методологическая основа, источниковая база, научная новизна, теоретическая и практическая значимость работы.
В первой главе «Теоретико-методологические, историографические и источниковедческие основы изучения проблемы» рассматриваются методологические основы диссертации, дается аналитический обзор историографической и источниковой базы.
Диссертант отмечает, что просторы России и ее глубокие традиции государственности предопределяют продуктивность познания российской истории только через комплексное и всестороннее изучение пространства, но таким образом, чтобы за централизованным единством не потерять местного своеобразия и, наоборот, чтобы мозаикой пространственных концепций не заслонить стратегические стволы государственности. Отсюда, все явственней проступает новая направленность исторической методологии - от хронологии к топологии.
При всем том, что стратегическая политика государства явление системного порядка, она не может быть осмыслена вне связи с пространством. Г. Моргентау среди различных элементов в системе «национальной силы» называл географию, природные ресурсы, военный потенциал[3]. Современные геополитические концепции направлены на обоснование положения государства в глобальном мире. Л.Г. Ивашов представил механизм развития России в виде геополитической экспансии и интеграции, переключающихся то на широтные, то на меридиональные направления[4]. А.Г. Дугин рассматривает лучи, идущие из центра к периферии, в качестве «импульсов континентальной экспансии», которые, будучи частью «внутренней геополитики», вписываются в глобальную картину «геополитического ансамбля»[5]. Представляется, что геополитический подход несколько упрощает понимание внутреннего государственного пространства.
В странах с большой площадью территории (таких, как Россия) на развитие направления государственной стратегии большое воздействие оказывают не только внешние, но и внутренние факторы. Со стратегией государства в значительной степени связаны его окраины, служащие этакими мембранами: по территории окраин проходит государственная граница, ресурсные коридоры, каналы связи с внешним миром. Окраины могут являться источником природных ресурсов. Распределение государственного внимания по своему окраинному периметру неравномерно, и, как заметил еще Ф. Ратцель, граница в качестве периферийного органа государства является индикатором его состояния: силы или слабости, роста или деградации[6]. Совершенно естественно, что российский центр должен был вырабатывать к подобным территориям особенную политику, являющуюся ответом на внешние и внутренние вызовы.
Отмечается отсутствие единственного строгого определения «окраины». Диссертантом предложена классификация российских окраин, в основу которой положена «окраинная» идентичность, определяемая стратегическими свойствами территории: характером границы, естественными возможностями для устройства глобально-национальной инфраструктуры (транспортных коммуникаций), ресурсно-сырьевым потенциалом и т.д. Исходя из этого, российские окраины диссертант подразделяет по генетическому признаку на два класса - пограничные и внутренние, а их, в свою очередь, на несколько подклассов, отражающих ландшафтный признак (океанические, морские, сухопутные, смешанные). Следующими идентифицирующими признаками становятся свойства окраины – направление, дальность нахождения от центра, природно-ресурсные, климатические, демографические особенности и т.д.
На основе этой классификации в северной части России диссертант выделил четыре типа окраин: пограничная сухопутная окраина (Карелия); пограничная смешанная («океанско-сухопутная») окраина (Кольский Север); внутренняя морская окраина (Поморье); внутренняя океанская окраина с ареалами ресурсной специализации (от Большеземельской тундры до Чукотки). Хотя употребление термина «Кольский Север» вошло в оборот сравнительно недавно (вторая половина ХХ в.), он выражает собой название ландшафтно-очерченной территории (полуостров), которая с 1582 г. имела, в рамках Российского государства, собственное управление. Кольский Север является единственной в европейской части России пограничной «океанско-сухопутной» окраиной, с незамерзающим выходом в океан.
Взаимодействие центра с каждой «окраинной» идентичностью не было постоянным. Стратегия предполагает становление принципиально особого уровня причинно-следственной связи, вызванного угрозой жизнеспособности государства, утратой его ресурсной и политической стабильности, поиском возможностей для осуществления долгосрочных национальных доктрин. Определение характера политики государства в отношении конкретной территории должно происходить в рамках системного анализа, на базе реконструкции системы государственных приоритетов.
Обладая разными свойствами, близ расположенные окраинные территории могут как взаимодействовать, так и конкурировать друг с другом. Выработка центром окраинно-сфокусированного стратегического курса зависит от многих внешних и внутренних обстоятельств, традиций и т.д.
Кроме всестороннего анализа конкретно-исторической обстановки, диссертант обосновывает необходимость оценки статуса государственной политики в отношении стратегического потенциала территории, исходя из системы величин, сопоставимых для общегосударственного пространства (площадь территории, контингент войск, боевой состав, грузооборот порта, состав флота, объем производства и т.д.). Не менее важным становится исследование возникающих между окраиной и центром «обратных связей», трансформации окраины из «места» в региональную и социальную целостность. В этой связи большое значение при исследовании окраин приобретает региональный анализ[7].
Таким образом, авторская позиция состоит в том, что стратегия государства есть не только единая многофункциональная система приоритетов, но и совокупность территориальных подсистем, выполняющих роль стратегических направлений.
В историографии роль Европейского Севера в процессе становления и развития российской стратегии зачастую игнорируется, причем не только применительно к периодам ее действительной минимизации, но и в отношении моментов ее объективного роста. Причины такого положения видятся в том, что широтная парадигма «Запад-Восток» на долгие годы определила пространственный стереотип России. Она прочно укоренилась и в историческом методе. Именно поэтому, в частности, традиция связывать стратегическую историю России с одной лишь доминантой континентальной преимущественности прочно утвердилась в исторической и политологической литературе. Для С.М. Соловьева, например, текущие на восток или юго-восток реки обусловили и «преимущественное распространение русской государственной области в означенную сторону», и Санкт-Петербург приобрел значение, потому что он был основан «при начале великого водного пути, соединяющего и теперь Европу с Азией»[8]. А для
В.О. Ключевского «история России есть история страны, которая колонизуется… в Новороссию, на Кавказ, за Волгу и далее за Каспийское море, особенно за Урал в Сибирь, до берегов Тихого океана»[9]. К югу от Русской равнины Ключевский наблюдает «азиатский клин, вдвинутый в европейский материк и тесно связанный с Азией исторически и климатически»[10].
На этом основании в досоветской историографии получила распространение точка зрения, согласно которой Русский Север, некогда открывший для России путь к морю, не смог выдержать конкуренции с Балтикой и после Северной войны, со временем пришел в упадок[11]. Отсюда, вниманием исследователей пользовались преимущественно не северные, а южные и восточные окраины России – Кавказ, Средняя Азия, Сибирь[12] и др.
Стандартный историографический образ нередко накладывал отпечаток и на сугубо региональные исследования истории Европейского Севера, первые концептуальные опыты которых относятся к концу ХIХ – первой четверти ХХ вв. Так, например, отголоски устоявшейся схемы явно слышны в работах Г.Ф. Гебеля и А.А. Кизеветтера, в которых развитие Кольского Севера преподносилось как история его расцвета и наступившего затем обеднения, вызванного переключением внимания центра[13]. Но если Г.Ф. Гебель видел причиной упадка Мурмана введение государством обременительной для рыбопромышленников системы сбора пошлин и десятины во второй половине ХVII в., то А.А. Кизеветтер называл началом упадка 80-е гг. ХVI в., связывая его с основанием Архангельска и переносом туда главного торга.
Советская историческая наука в значительной степени унаследовала тезис дореволюционной исторической науки о том, что сообщение через северные моря если и имело для России большое экономическое и политическое значение, то только в период «отсутствия постоянной связи с Западной Европой через Балтийское море»,[14] но, «получив «окно в Европу», пробитое на берегах Балтики, Россия, естественно, в значительной мере утратила интерес к той «форточке» на берегах Белого моря, которой являлся Архангельск»[15]. Приоритетным вниманием советской историографии стали пользоваться так называемые «национальные окраины», на базе которых исследовалась борьба народов с царизмом и буржуазным правительством[16].
В то же время при анализе преобразований 1920-1980-х гг., советские исследователи были лишены возможности анализировать особенности окраин. Считалось необходимым применение таких исторических подходов, которые свидетельствовали бы о равномерности и стандартности воздействия центра в пределах всего советского пространства: касалось бы это создания основ социалистического строя или функционирования структур уже «развитого» социалистического общества.
Предпосылки для активизации местных исторических исследований заложили крупные преобразования, произошедшие на Кольском Севере в советский период. Следствием этого, в частности, стало появление традиции изучения прошлого сквозь призму истории его областей и республик. Несмотря на то, что формационно-классовый подход, являвшийся непременным условием советской историографии, значительно затруднял понимание исторического своеобразия края, в нише местных исторических исследований накапливались аргументы в пользу активного, никогда не исчезавшего участия кольской окраины в судьбе России.
Большой теоретический вклад в изучение прошлого Кольского Севера ХV-ХVII вв. внес И.П. Шаскольский[17]. Досоветскую историю Кольского Севера, как комплексную проблему, активно исследовал И.Ф. Ушаков. Если возникновение феодальных отношений он связывал с их переносом из внутренних районов России в процессе колонизации, то генезис капитализма исследователь рассматривал как результат синхронизации тех процессов, которые происходили на северной окраине и в центре страны[18].
История советского периода изучалась довольно обособленно от предшествующего этапа истории края, что препятствовало формированию целостного исторического образа Кольского Севера. Главное внимание уделялось проблемам истории революции и Гражданской войны, социально-экономической политики Советского государства, Великой Отечественной войны, что воплотилось в работы Б.А. Вайнера, А.А. Киселева, Ю.Н. Климова, Н.М. Румянцева, В.В. Сорокина, В.В. Тарасова[19] и др. Новыми направлениями историографии стала история открытия и освоения Арктики и Северного морского пути,[20] а также история Северного военно-морского флота[21]. При всей важности проделанной работы, исследователи советского периода были ограничены в высказываниях и оценках, касающихся эффективности и особенностей политики Советского государства на Кольском Севере.
И только на постсоветском этапе, с обретением свободы слова, исследователи получили возможность раздвигать заданные советской историографией рамки. Прежде всего, это нашло отражение в расширении изучаемой проблематики и в новой постановке старых научных проблем. В российской историографии активно формируется целое направление по изучению роли окраинных территорий на том или ином этапе истории российской государственности[22]. Окраины начинают рассматриваться в призме сложного комплекса различных аспектов, включая управление и самоуправление, колониализм, государственную политику, областничество, стратегию, индустриальную модернизацию и т.д.
Не стал исключением и Европейский Север. Наиболее активно с этих позиций исследуется история Архангельского Севера[23] и Карелии[24], тогда как Кольский Север привлекается для широких концептуальных построений преимущественно как иллюстрация. Среди наиболее значимых исследований последнего времени следует отметить работы В.И. Голдина, М.Н. Супруна, В.И. Коротаева, Л.Б. Красавцева, Р.А. Давыдова, в которых отдельные этапы истории Кольского Севера рассматриваются как составная часть более широкой проблемы, способствуя тем самым обнаружению направлений, связывающих местную историю с историей национальной и всеобщей[25].
С 1930-х гг. устойчивый интерес к истории российского Севера проявляет и зарубежная историография. В фокусе внимания английских и американских специалистов оказывался не столько Кольский Север, сколько проблемы военно-стратегической истории Русского и даже шире – арктического - Севера в период Первой мировой войны и интервенции,[26] во время Второй мировой войны[27], а также экономические и политические аспекты деятельности Советского государства в приарктической полосе и в Арктике[28].
Историографию соседних северных стран – Норвегии и Финляндии отличает более «приземленный» характер исследуемой проблематики. В центре внимания историков оказываются, в основном, процессы взаимодействия с Россией на Крайнем Севере на разных этапах истории: от территориального размежевания и эволюции образа соседа до развития приграничной торговли и трансграничной миграции[29].
На историографии, естественно, отражается та борьба, которая ведется между разными государствами за пространства и ресурсы Арктики, приобретая ныне все более рельефные очертания, что не может не затруднять понимание исторического вклада России в освоение северных пространств.
Анализ степени научной разработанности проблемы позволяет прийти к выводу, что, несмотря на определенные достижения в изучении истории Кольского Севера, заявленная тема еще не была предметом самостоятельного исследования. Как в отечественной, так и в зарубежной историографии история кольской окраины России изучалась довольно фрагментарно, в рамках тех или иных исторических периодов, что, очевидно, становится одной из причин слабости воздействия имеющихся идей на общее историографическое поле. Вместе с тем, несмотря на бытующие подходы, накопленный историографический и методологический опыт позволяет перейти на следующий уровень обобщения и с помощью рассмотрения долговременных факторов развития приблизиться к некоторым граням «северного измерения» российской стратегии в контексте общероссийского исторического процесса.
В первой главе анализируется источниковая база исследования, которая достаточно обширна, разнообразна и представлена комплексом неопубликованных и опубликованных документов.
С одной стороны, это документы органов государственной власти (законодательные акты, распорядительные документы, официальная переписка). К этой группе, в частности, относятся опубликованные собрания законодательства[30]. Всего было выявлено более 200 законодательных актов, непосредственно обращенных к Кольскому Северу. Массовость этого вида источника, при наличии полноты и репрезентативности массива, разрешает изучение его не только традиционными, качественными методами, но и таким пока мало применяемым количественным методом, как контент-анализ, на основе чего легче обнаруживать латентные процессы генезиса и эволюции политических тенденций в отношении окраины.
Большое значение при разработке данной темы также имеют архивные документы: в РГИА - № 1276 (Совет Министров Российской империи), в ГАРФ - № Р-130 (Совнарком РСФСР), Р-6751 (СТО РСФСР), в РГАВМФ - № Р-342 (Морской Генеральный Штаб), № Р-1483 (Управление морских сил РККА), № Р-1678 (Наркомат ВМФ СССР), в РГВА - № 7 (Штаб РККА). В них содержатся разного рода правительственная и межведомственная переписка, позволяющая реконструировать процесс выработки решений по вопросам строительства и развития стратегической инфраструктуры на Кольском Севере, создания здесь административно-территориальных, военно-окружных и флотских систем управления, решения злободневной для Севера проблемы «рабочих рук» и т.д.
В силу пограничного положения Кольского Севера существенные сведения содержат дипломатические документы (международные договоры, ноты, меморандумы, переписка и др.). Большой массив российских и датских источников ХVI-ХVII вв., хранящихся в Копенгагенском архиве и касающихся «лапландского спора», опубликовал Ю.Н. Щербачев[31]. Имеющие отношение к Кольскому Северу международно-правовые акты и межгосударственная переписка ХХ в. также опубликованы[32].
С другой стороны, это документы окраины: территориальных подразделений центральных органов и органов местной власти Кольского Севера. К ним относятся фонды действовавших на Мурмане военных структур флота и армии, хранящиеся в РГАВМФ и РГВА, органов безопасности – в Архиве УФСБ по Мурманской области, а также отложившийся в ГАМО комплекс фондов партийных и советских органов Кольского Севера, (№ Р-54, Р-88, Р-162, Р-405, П-1 и др.), помогающий реконструировать процессы создания структур местного управления, реализацию политических решений центра, действие обратных связей «окраина-центр». Значительное количество документов после рассекречивания вводится в научный оборот впервые.
При рассмотрении отношений центра и окраины большое значение имеет анализ документов органов и учреждений, являвшихся посредниками между Кольским Севером и центром. К ним относятся фонды архангельского губернаторства и генерал-губернаторства, советских учреждений Архангельской губернии (№ 1, 2, 1367, Р-286, Р-352 в ГААО), документы областных органов Ленинграда (№ Р-162 и П-2 ГАМО), а также управления Ленинградского военного округа (№ 25888 в РГВА).
Большим информационным потенциалом обладает периодическая печать (журналы «Известия Архангельского общества изучения Русского Севера», «Вестник Мурмана», «Карело-Мурманский край», газета «Полярная правда» и др.). Насыщенность информационного потока периодической печати и неплохая ее сохранность разрешают также применить здесь контент-анализ, позволяющий пролить свет на процесс становления и эволюции образа Кольского Севера, динамику концептуальных воззрений, касающихся перспектив развития края.
В свете изучения общественно-политических дискуссий, касающихся роли Кольского Севера в судьбе страны, трудно переоценить значение публицистики, в особенности печатные выступления С.Ю. Витте, А.Е. Конкевича, А.М. Арнольдова, а также протоколы заседаний 3-го отделения Вольного Экономического Общества от 28 апреля и 5 мая 1867 г.[33]
Мемуарные источники, при всей своей ценности, особенно важны при восполнении пробелов, вызванных недостатком официальных документов или отсутствием к ним свободного доступа (например, из-за секретности). Так, в диссертации были использованы воспоминания участников и свидетелей Гражданской войны на Мурмане,[34] а также советских военачальников, занимавшихся становлением и развитием атомного военного флота на Севере [35]. Осмыслить эволюцию образа Кольского Севера помогают записки путешественников, путевые очерки, активно создававшиеся в течение второй половины ХIХ – первой половины ХХ вв.[36]
Особую группу источников составляют материалы учета и статистики, представленные писцовыми и приходо-расходными книгами, ревизиями, материалами переписей населения, статистическими описаниями и обзорами.
В работе над темой новые возможности открывают опубликованные контент-базы массовых источников при условии их статистической обработки. Книга памяти жертв политических репрессий Мурманской области (Мурманск, 1997), составленная на основе довольно полного массива уголовно-следственных дел осужденных за политические преступления, содержит необходимую информацию для выявления активности и направленности действий репрессивного механизма на Кольском Севере. Подготовленный на основе массовой документации Государственного архива Мурманской области справочник «Руководители организаций РКП(б)-ВКП(б)-КПСС и органов государственной власти Мурманской области (1920-1991)» (Мурманск, 2008) включает сведения, на основе которых можно рассмотреть процесс развития регионального аппарата власти, его структуризацию и корпоративную устойчивость.
В целом, собранный автором фактический материал дает возможность реконструировать историческую динамику стратегических связей между российским центром и Кольским Севером.
Во второй главе «Лапландский вопрос в политике Москвы (ХVI-ХVII вв.)» рассматривается история возникшего между Московским государством и Данией (владевшей тогда Норвегией) территориального спора в Лапландии. Обосновывается мысль о том, что результатом этого спора стало появление лапландского межгосударственного рубежа и превращение Кольского Севера в российскую окраину.
На общее отношение советской историографии к лапландской проблеме повлияла идея И.П. Шаскольского о том, что разграничение владений в Лапландии произошло на основании русско-норвежского договора 1326 г.[37] Согласившись с ней, И.Ф. Ушаков сформулировал точку зрения, согласно которой Кольский Север вместе с другими новгородскими владениями перешел под власть Москвы одновременно, в 1478 г.[38] Представление о том, что историческая задача по закреплению Кольской земли за Российским государством была уже решена, как раз и позволяла исследователям относиться к «лапландскому спору» ХVI-ХVII вв. как к заурядному для того времени территориальному притязанию зарубежной державы на русские владения. Вместе с тем, и для И.П. Шаскольского, и для И.Ф. Ушакова неразрешенной оставалась проблема интерпретации двоеданничества лопарей, проживавших на территории Кольского Севера и Финмарка (Лапландский общий округ), которое сохранялось вплоть до начала ХVII в.
Параллельно с этим в историографии стали высказываться отдельные мнения, в которых принадлежность Кольского Севера к русским владениям и сохранение двоеданничества лопарей воспринимались в качестве взаимоисключающих[39]. Диссертант, развивая эту позицию, выдвигает идею о том, что поскольку двоеданничество, сохранявшееся вплоть до первой четверти ХVII в., не позволяет определить подданство лопарей однозначно, Кольский Север, как и всю Лапландию, целесообразнее отнести к территориям с неопределившимся статусом. Лапландия представляла собой своего рода «пред-окраину» - фронтир, под которым в современной литературе понимается обособленная политико-географическая область, замыкающая пространство заселенной или освоенной территории и находящаяся вне объединенного пространства политического образования. Неразграниченное русско-датское пространство охватывало практически весь Кольский полуостров и территорию Финмарка, которые на севере соединялись через узкую прибрежную полосу. Южнее этой полосы русско-датский округ упирался в территории, где дань с лопарей собиралась совместно Русью и Швецией. Попытки отдельных исследователей «примирить» двоеданничество лопарей с отнесением Кольского Севера к государственным владениям Русского государства теряют силу при анализе политической ориентации жившего в его пределах аборигенного населения. Среди лопарей Кольского Севера не существовало единой позиции по определению своей юрисдикции. Это видно по тому, какой адресат лопари выбирали для отправки жалоб по поводу притеснений со стороны сборщиков дани, кого считали легитимной инстанцией для разрешения спорной ситуации. В 1595 г. по восточной Лапландии прокатилась волна возмущений из-за действий датского поданного Иосифа Мортенсона. Тогда как пазрецкие лопари направили свою челобитную русскому царю Федору Ивановичу, кильдинские, нотозерские и масельгские лопари – датскому королю Христиану IV.
События этого периода еще не рассматривались в историографии в контексте определения статуса политики Москвы. Вместе с тем есть все основания рассматривать ее в качестве стратегии закрепления Кольского полуострова за Московским государством. В лапландской проблеме своеобразно отразились процессы территориального роста Московского государства, оформления его периметра, усиления мощи и амбиций центральной власти, постоянной потребности в обороне и безопасности.
В процессе развития лапландской стратегии Московского государства диссертант выделяет четыре этапа. В рамках первого этапа (1517-1573 гг.) московские власти пытались получить эффект от налаживания конструктивного сотрудничества с лопарями. В 1517 г. Василий III предупреждал русских сборщиков дани о недопустимости произвола в Лапландии. Одновременно проводится курс на приобщение лопарей-язычников к православной вере, что имело существенное значение в закреплении территории их проживания за Русским государством. В 1526 г. Василий III поручил новгородскому архиепискому Макарию отправить на Крайний Север священнослужителей для совершения обряда православного крещения лопарей. В свою очередь, это становится поводом для развития на Кольском Севере русского монастырского землевладения, прежде всего, за счет создания местных монастырей (Кандалакшского, Печенгского и др.). Мероприятия Москвы были подкреплены русской колонизацией, достигшей в этот период Мурманского побережья. Позиции Русского государства в этих удаленных районах начинают институциализироваться в возникшей промысловой и торговой деятельности.
На втором этапе (1573-1583 гг.) московские власти проводят в отношении Лапландии более жесткую политику, что, по мнению диссертанта, было связано с развитием западной стратегии Москвы в Ливонской войне. Прежде всего, оформляется и провозглашается позиция российского центра о своих владельческих правах на Мурман (послания Ивана Грозного английской королеве Елизавете I и датскому королю Фредерику II). В 1573-1574 гг. московские власти проводят описание населения Кольского Севера, пытаясь обозначить рубеж российских владений на Мурмане по реке Паз. Активно развивается монастырское землевладение: центр практикует передачу земельных владений на Кольском Севере крупным и известным монастырям, находящимся за многие сотни километров отсюда (Троице-Сергиеву, Кирилло-Белозерскому). Рост русского влияния на территории общего округа вызвал сопротивление с датской стороны. После того, как с начала 1580-х гг. инструментом борьбы за лапландские земли Дания начинает рассматривать военную силу, лапландский вопрос превратился в серьезную международную проблему. Датская эскадра, контролировавшая в 1582 г. побережье Мурмана, награбила у заморских купцов всяких товаров на 50 тыс. рублей. Фредерик II вскоре приказывает своим даньщикам, посылаемым на Кольский Север, собирать дань уже не только с лопарей, но и «с русских, карел… монастырей, деревень и всех поданных Лапландии», предлагая, правда, воздержаться от применения насилия. В качестве мер противодействия правительство Ивана IV в 1582-1583 гг. вводит воеводское управление и строит острог в Коле.
После смерти Ивана Грозного, на третьем этапе (1584-1591 гг.), московское правительство, по-видимому, под влиянием неудачи в Ливонской войне, ослабляет свои позиции на Мурмане. Как следствие, были не только выведены все стрельцы из Колы, но и международный торг с Мурмана («места убогого») в 1585 г. был переведен в только что основанный город Архангельск. Ослаблению русских позиций содействовало и шведское нападение 1589 г. на различные населенные пункты Кольского Севера, в результате которого были разорены Кандалакша и Печенгский монастырь. Пользуясь изменением баланса сил, Дания в 1591 г. резко повысила размер собираемой дани с восточных лопарей.
На четвертом этапе (1591-1623 гг.) московское правительство вернуло утраченные позиции на Кольском Севере, благодаря чему успешно разрешило лапландскую проблему. Право на торговлю в Коле снова получили все купцы, при этом падение Колы как крупного торгового центра в виду бурного роста Архангельска становилось уже неизбежным. Но Кола укреплялась в административном отношении: сюда возвращались стрельцы и переводился разрушенный шведами в 1589 г. Печенгский монастырь.
Укоренение русских позиций на Кольском Севере делало бесперспективным дальнейшее соперничество Москвы и Дании. Ввиду того, что именно двоеданничество оказывалось главной причиной спорности территории, в 1602 г. волевыми усилиями Дании и Москвы оно было упразднено на большей части территории Лапландии. В 1612 г. Дания сумела на один год возобновить двоеданничество. Но затем оно пало вовсе. Жившие на Кольском Севере лопари становились подданными Московского государства. Тем самым, к 1613 г. Россия фактически обрела условную рубежную полосу, которая проходила по территории самых западных православных погостов – Нявдемскому и Пазрецкому (район реки Паз). Отныне эта полоса разделила территории сбора дани, территории подданства и владения. Однако до 1826 г. ни строгой демаркационной линии, ни тем более регулярной ее охраны на лапландском рубеже не существовало. В порубежных погостах (Нявдемском, Пазрецком, Печенгском и др.) лопари по-прежнему продолжали нести двойное бремя податей, выплачивая дань России и Дании и выполняя роль своего рода международного буферного механизма.
В 1621-1623 гг. датская эскадра занималась разбойными действиями у берегов Мурмана. Но все попытки Дании возобновить «лапландский спор» к успеху не привели. Подготовительная работа, эффективно проведенная Москвой, ко второй четверти ХVII в. обеспечила размежевание земли и закрепление восточной Лапландии за Русским государством, превращение Кольского Севера из фронтира в российскую окраину. После разрешения пограничного спора, с 1623 г. и до начала ХVIII в., стратегические связи между российским центром и Кольским Севером утратили стратегический характер.
Таким образом, превращение Кольского Севера в окраину Российского государства представляло собой не одномоментный акт, как это порой преподносится в историографии, а стало результатом длительного процесса.
В третьей главе диссертации «Кольский Север – «дальняя» окраина Российской империи (ХVIII – начало ХХ вв.)» анализируется положение кольской окраины в имперской политике, выявляется роль общественных дискуссий в определении ее стратегических перспектив. В главе обосновывается мысль о том, что вплоть до начала Первой мировой войны центр не выработал к территории Кольского полуострова регионально сфокусированной стратегии и все стратегические связи с ней носили опосредованный и эпизодический характер, следствием чего стало превращение Кольского Севера в «дальнюю» окраину Российского государства.
Обширные территории, протянувшиеся к северо-востоку от Ладожского озера, вплоть до Ледовитого океана, в период войны со Швецией 1700-1721 гг. были превращены Петром I в действующий тыл балтийского плацдарма. Швеция, включавшая в то время территорию Финляндии, имела с Россией общую границу, которая проходила в Лапландии и Карелии. Кроме того, обладая сильным флотом, она представляла угрозу и северному побережью России. Ожидая контрудара противника, Петр I осуществил ряд мер по укреплению обороны Беломорья и Мурмана. Были проведены работы по реконструкции Кольского острога. В Колу присылается дополнительное оружие и боеприпасы. В 1703-1704 гг., по указу царя, была сооружена почтовая дорога от Колы к границе с Данией, тогдашней союзнице России, «для скорейших и нужнейших обсылок». Большое значение приобрела проблема доставки на Балтику новых военных кораблей, строившихся в Архангельске для молодого Балтийского флота. Первоначально Петр I принял решение о перевозке фрегатов из Белого моря к Ладожскому озеру по внутренним путям, что положило начало «осударевой дороге». После разгрома шведов под Полтавой российское правительство решилось использовать для перевода построенных военных кораблей из Архангельска на Балтику морской путь, вдоль Мурманского побережья.
Русский Север все больше выступал с точки зрения центра целостностью, функционально помогающей в борьбе со Швецией и могущей стать одним из территориальных оснований имперской государственности. В 1708 г. была создана Архангелогородская губерния, включающая территорию от западной границы с Данией и Швецией до предгорий Северного Урала и от Ледовитого океана до Приладожья и верховьев Волги. В нее вошел и Кольский Север. С момента создания Архангелогродской губернии и до начала 20-х гг. ХХ в. территория Кольского полуострова накрепко связывалась статусом архангельской периферии. Поэтому положение Кольского Севера в стратегии государства в значительной степени стало определяться стратегической ролью как самого Архангельска, так и всего Европейского Севера в целом. Достижение конечных целей в войне - закрепление за Россией балтийского побережья, основание Санкт-Петербурга – заметно ослабляло позиции северной окраины, которая интересовала царя лишь как один из инструментов в борьбе за Балтику. На общей ситуации отразилась и переориентация внешнеторговой стратегии России с Севера к Санкт-Петербургу. Впрочем, в периоды обострения отношения со Швецией (1741-1743, 1788-1790), при малейшей угрозе закрытия русской «форточки» на Балтике, государственная власть рефлексивно обращалась к потенциалу северной окраины: усиливало ее оборону, пользовалась морскими путями Севера.
Произошедший в конце ХVIII в. перевод стратегических ориентиров России к южным морям обусловил превращение Севера из стратегической периферии в захолустную окраину Российской империи. Это положило начало использованию Кольского Севера в качестве места массовой ссылки и сделало неизбежным вывод из Колы артиллерии и регулярных войск. Падение стратегического значения Кольского Севера отразилось и в проведенной в 1826 г. демаркации российско-шведской/норвежской границы, в результате которой Россия добровольно уступила территорию Нявдемского и части Пазрецкого погостов, где жили православные лопари, соседнему государству.
Последствия демилитаризации Кольского Севера оказались весьма драматичными. Англия, осложнившая отношения с Россией из-за присоединения той к континентальной блокаде, в мае 1809 г. совершила демарш, направив свою эскадру к Мурманскому побережью. Узнав об этом, жители безоружной Колы бежали из города. Как удалось установить диссертанту, кольское купечество и городничий И.Владимиров выбрали миролюбивую тактику общения с англичанами.
Во время Крымской войны, в 1854-1855 гг., Кольский Север подвергся нападению англо-французской эскадры. Центр, занятый военными действиями в Крыму, не обеспечил для Севера условий безопасности. В отличие от локального английского нападения 1809 г., заставившего незащищенных колян выбрать миролюбивую тактику по отношению к неприятелю, нападение на Колу 1854 г. происходило в условиях войны, патриотические чувства северян на сей раз неизбежно взывали к сопротивлению. Но 16-пушечному военному кораблю оказалось легко расстрелять фактически безоружный деревянный город. Пожар уничтожил большую часть застройки Колы, что привело к временному лишению ее статуса уездного центра и слиянию территории Кольского уезда с соседним Кемским уездом (1858-1883).
Диссертант отмечает, что в начале 1880-х г., в связи с начавшимся процессом реформирования военно-морского флота России, центр начал восстанавливать интерес к потенциалу северных морей. В 1881-1882 гг. на Севере была введена практика сезонного военно-морского патрулирования. Охранное крейсерство на Севере, став средством демонстрации силы военно-морского флага России, было призвано актуализировать линию морской государственной границы и тем самым обеспечить защиту российских интересов в этих удаленных от центра районах, что имело большое значение в связи с набиравшим силу иностранным промысловым браконьерством. Учреждая охранное крейсерство в заполярных водах, центр впервые исходил не из потребностей защиты Балтики, а руководствовался сугубо северным измерением безопасности. Это давало основание рассматривать морское пространство у северного побережья России, если не в качестве места базирования военного флота, то, по крайней мере, как его операционную зону. При учреждении охранного крейсерства на Севере государство использовало уже имевшийся опыт на Дальнем Востоке. В 1883 г. крейсерская практика у берегов Мурмана была временно прекращена, а с 1893 г. вновь возобновлена и продолжалась вплоть до начала Первой мировой войны. Серьезным препятствием на пути повышения военного статуса охранного крейсерства и зарождения северных военно-морских приоритетов становился стратегический консерватизм империи.
Автор подробно рассматривает роль Кольского Севера в экономической политике Российской империи. Проведенный диссертантом контент-анализ Полного собрания законов Российской империи позволил реконструировать процесс выработки основных экономических подходов к освоению ресурсов края и выявить в нем два этапа. На первом из них (1704-1768) государство использовало, в основном, бюрократические рычаги управления, что выразилось, с одной стороны, в монополизации торговли продуктами промысла, а, с другой стороны, в создании казенных предприятий (Кольского китоловства, Лапландских горных заводов). На втором этапе (1768-1914) произошло переключение к более либеральным порядкам, предполагающим развитие широкой общественной инициативы на основе свободы торговли, предоставления местному населению различных льгот. Причем, если в период с последней трети ХVIII и до середины ХIХ в. государственные меры сводились в основном к поддержке местного населения, участвующего в поморской торговле с Норвегией, то в дальнейшем, вплоть до начала ХХ в., заметен переход к колонизации: привлечению на незаселенный Мурманский берег постоянного населения и созданию здесь всей необходимой для этого инфраструктуры. В имперский период, таким образом, впервые были апробированы различные формы экономического освоения Кольского Заполярья: торговая монополия, государственное предприятие, принудительный труд, акционерная кампания, аренда, колонизация на основе льготного стимулирования.
С ХVIII в. проявилось и набирало силу стремление государства стимулировать экономическое развитие Кольского Севера за счет его приграничного положения, путем интеграции в местную экономику международных ресурсов, путем привлечения иностранного капитала, развития международной приграничной торговли и норвежской колонизации Мурманского берега. Низкий военно-стратегический статус края невольно способствовал становлению такого рода контактов, благодаря использованию прозрачности и открытости северной границы.
Между тем экономическая политика империи не принесла ощутимых результатов, что было связано с инфраструктурной оторванностью Кольского Севера и неготовностью царского правительства к реализации в условиях Заполярья крупномасштабных программ. В конце ХIХ в. на Мурмане производилось около 1 % всей российской рыбы. И хотя численность местного населения Кольского Севера за период проведения колонизационных мероприятий выросла вдвое, составив в 1914 г. 13 тыс. чел., край продолжал относиться к числу наименее развитых районов страны.
Вместе с тем уже со второй половины ХIХ в. ресурсы и потенциальные возможности Кольского Севера стали предметом дискуссий, инициированных общественностью Петрозаводска, Санкт-Петербурга и Архангельска.
В 1867 г. перспективам развития Мурмана были посвящены заседания Вольного Экономического Общества, где были поставлены вопросы о необходимости использования выгод мурманского выхода в океан для внешней торговли России и более активном освоении ресурсов края, для чего предлагалось проложить на Мурманское побережье надежные пути сообщения и образовать «Лапландскую область».
С конца 80-х гг. морской офицер А.Е. Конкевич и олонецкий губернатор Г.Г. Григорьев предложили проект строительства на Мурмане военно-морской базы. Эту идею поддержал министр финансов С.Ю. Витте. В 1894 г., включившись к дискуссии о месте строительства главной военно-морской базы, он начал борьбу со сторонниками балтийского проекта, предложив Александру III построить базу в Екатерининской гавани на Мурманском берегу. Свой проект С.Ю. Витте обосновывал особыми свойствами Баренцева моря – его незамерзаемостью и прямой связью (без проливов) с Мировым океаном. Внезапная кончина Александра III остановила продвижение этого проекта. Пришедший к власти Николай II, при сохранении военно-морской базы на Балтике, начал реализовывать дальневосточную стратегию.
Таким образом, во второй половине ХIX – начале ХХ в. общественная мысль, активно переосмысливая российский стратегический опыт, открыла, что Кольскому Северу должна принадлежать важная роль в обеспечении военной и ресурсной безопасности Российского государства. Появившись в эпоху реформ, эти идеи оказывали на власть определенное воздействие, готовя почву для пересмотра политики в отношении Кольского Севера. В то же время жители самого Кольского Севера фактически не принимали участие в этих дискуссиях, что затрудняло установление прямых связей между центром и окраиной.
В четвертой главе «Российский центр и побережье Баренцева моря в период кризиса российской государственности: реструктуризация северного пространства (1915-1922)» рассматривается опыт взаимодействия российского центра и Кольского Севера в условиях острейшей государственной дестабилизации, вызванной Первой мировой войной и революцией. Обосновывается мысль о том, что Кольский Север в этот период временно был включен в поле большой стратегии, следствием чего стало преобразование кольской окраины в российский регион.
Диссертант отмечает, что в 1915-1922 гг. стратегические связи между российским центром и Кольским Севером приобрели особый динамизм. Содержанием этого периода стало вызванное строительством Мурманской железной дороги оживление жизни края, переход на новый уровень его сотрудничества/взаимодействия с центром.
Период, насыщенный интенсивной политической борьбой, сложными международными коллизиями, стал одним из центральных направлений отечественной историографии ХХ в. Однако накал драматических событий фактически заслонил от исследователей важный аспект, имеющий ключевое значение для осмысления логики развития российской стратегии. Именно в этот период переживающее кризисные процессы Российское государство впервые за многие столетия проявило к своей северной окраине жизненный интерес.
Первая мировая война выявила неэффективность системы организации ресурсов. Выходом из сложившейся ситуации мог стать завоз стратегических грузов из стран-союзников России по Антанте. Однако с началом Первой мировой войны Россия осталась без надежной связи с внешним миром. В этот момент взоры правительства обратились на Север. Архангельск принимал пароходы только пять месяцев в году (с мая до октября), когда северодвинский рейд и Белое море были свободны ото льдов. Узкоколейная Архангельско-Вологодская железная дорога нуждалась в реконструкции – перестройке на широкую колею. Особую актуальность в военной обстановке приобретали проекты строительства железной дороги на Мурман.
Смену пространственных ориентиров в системе транспортных коммуникаций России хорошо иллюстрируют результаты проведенного диссертантом контент-анализа принимаемых в правительстве решений, касающихся развития морских театров и примыкающих к ним приморских зон. Согласно этим данным, уже в 1914 г. северный выход в океан заметно обогнал по степени привлекательности для государства остальные морские театры, вместе взятые. В 1915 г. северное направление сохранило приоритетное внимание центра, увеличив количество правительственных решений в 3 раза.
Диссертант указывает на некорректность встречающегося в литературе утверждения о том, что строительство Мурманской железной дороги велось с начала 1915 г. Анализ правительственных решений показывает, что до июня 1915 г. все надежды связались с беломорским побережьем, но никак не с Мурманским. Отсюда, вступление в войну Турции и закрытие средиземноморских проливов стали непосредственными причинами к стратегическому усилению архангельского направления.
Россия не была готова к строительству железной дороги на Мурманское побережье. Царское правительство, надеясь на быстрый исход войны, колебалось с принятием столь непростого решения. На целых 9 месяцев (январь-сентябрь 1915 г.) центр растянул выделение средств на проведение изыскательских работ и строительство отдельных участков Мурманской дороги. Это было связано с тем, что в течение первого года войны правительство активно проверяло свои надежды на быстрый исход кампании, в связи с чем вело переговоры с союзниками о разделе сфер влияния в южной Европе. Происходившее по мере развития военной обстановки затухание этих надежд, нарастание страха перед предстоящей зимой и замерзанием Архангельского порта стали непосредственными причинами к переключению внимания центра на сверхтрудный мурманский проект, что и завершилось к осени 1915 г.
С одной стороны, это не могло не свидетельствовать о реактивном характере северной стратегии, не являющейся еще самостоятельным и осознанным явлением. Но с другой стороны, именно благодаря Югу Российское государство уже на практическом опыте открывало стратегические свойства Севера. Мурманская дорога в процессе своего строительства превращалась в «стратегический коридор», получивший в западной прессе название «Вторых Дарданелл». Этот проект потребовал привлечения на Крайний Север значительных трудовых и финансовых ресурсов, развертывания в заполярных водах военно-морских сил, приглашения союзников. К осени 1916 г. строительство 1000-километрового полотна дороги было закончено. Дорога была сдана с большими техническими дефектами, что затруднило вывоз стратегических грузов союзников вглубь страны. В 1916 г. в Мурманский порт поступило 20 % всех грузов, завезенных в Россию северным маршрутом. В 1917 г. этот показатель вырос до 25 %.
Угроза германского противодействия вынудила российское правительство принять меры для защиты судоходства, для чего с февраля 1916 г. на Мурмане целенаправленно создавались структуры военной безопасности. Вершиной этой деятельности стала организация летом 1916 г. Флотилии Северного Ледовитого океана, штаб которой разместился в Архангельске, но важнейшие оперативные соединения стали базироваться на Мурмане.
В литературе распространено мнение, что политика царского правительства на Кольском Севере в 1915-1917 гг. определялась исключительно сиюминутными потребностями военного времени и потому носила временный характер. Диссертантом установлено, что действительно имевший место военный фактор не исключал проявления долгосрочных интересов, основанных, прежде всего, на довоенных проектах экономического освоения Кольского Севера. В новых условиях это связывалось с деятельностью министра путей сообщения А.Ф. Трепова. По его инициативе конечная станция Мурманской дороги была преобразована в город Романов-на-Мурмане (ныне Мурманск). Вместе с тем многие другие идеи царского правительства, рассчитанные на долговременную политику, не были реализованы из-за начавшейся в России революции. Несмотря на все усилия центра, мурманский стратегический коридор, построенный за 5 месяцев до падения монархии в России, не смог спасти положение Российской империи.
Процесс становления стратегических связей между центром Российской империи и Кольским Севером, таким образом, можно представить в виде 4-х взаимосвязанных этапов: 1) осень 1914 г. – лето 1915 г. – складывание предпосылок для переключения внимания центра на Мурман; 2) июнь – сентябрь 1915 г. – оформление решения о строительстве Мурманской железной дороги и начало ее строительства; 3) февраль - июль 1916 г. – включение Мурмана в формирующуюся систему военной безопасности северного побережья и начало строительства военно-морских баз; 4) осень 1916 г. – февраль 1917 г. – начало функционирования мурманского стратегического коридора, попытки реализации правительственных инициатив, направленных на оживление колонизации Кольского Севера.
Пришедшее к власти в марте 1917 г. Временное правительство, заявив о курсе продолжения войны, было вынуждено принимать меры по усилению пропускной способности и улучшению технического состояния, а также мер безопасности Мурманской железной дороги и Мурманского порта. Вызванный революцией паралич центральной власти, если не прекратил, то весьма ослабил связи центра и северной окраины. Пришедшее к власти в октябре 1917 г. большевистское правительство взяло курс на заключение мира «без аннексий и контрибуций» и выход из войны, в результате чего северная инфраструктура и вовсе потеряла былое значение. Ее судьба оказалась в руках тех людей, которые проживали рядом с ней.
В отечественной историографии мурманские коллизии 1917-1918 гг. традиционно рассматривались с точки зрения классового подхода, в соответствии с которым большое внимание уделялось расстановке социальных сил и политической борьбе, возникавшей между группировками и отдельными личностями. Следует заметить, что вследствие размытости и непостоянства местной социальной среды на Мурмане эти факторы не могут объяснить всей сложности происходивших на северной окраине процессов. Представляется важным учитывать местную специфику Кольского Севера как приграничного интенсивно развивавшегося пространства, которое оказывало равномерное воздействие на все социальные слои, вовлеченные в политическую борьбу.
После октябрьского переворота 1917 г. оставшаяся без попечения со стороны нового правительства северная окраина поначалу развивалась в меридиональном направлении, продолжая инерционно искать контакты с центром и сохраняя свою приверженность тем стратегическим целям и задачам, которыми были вызваны к жизни Мурманская железная дорога и порт. Последовательное развитие этого направления привело к идее выхода Мурмана из состава Архангельской губернии. Вместе с тем, возросший геополитический статус Европейского Севера при одновременном ослаблении центра делал меридиональную интеграцию Мурмана и других территорий малоэффективной, в силу чего уже с конца 1917 г. в Архангельске и Вологде начинает обсуждаться проект, предполагавший сплочение северных сообществ в широтном направлении на основе создания Северо-Восточного областного объединения. Мурманское руководство не только не проявляло к этому проекту большой заинтересованности, но в тайне стало разрабатывать свой сценарий развития, который, отличаясь радикальностью, предусматривал политическое отторжение территории Кольского Севера от Советской России. Основой для него послужила идея сотрудничества с присутствовавшими на территории края силами Антанты.
К июню 1918 г., когда возможности лавирования были исчерпаны, наступила развязка, итогом которой стал разрыв отношений Мурмана с центром. Произошедший в августе 1918 г. антисоветский переворот в Архангельске привел к институциализации Северной антибольшевистской области, в состав которой был интегрирован и Мурман. Не имеющий сил и средств для организации сопротивления распаду страны, российский центр был вынужден в оборонительных целях даже содействовать изоляции откалывающихся частей. Так, 7 июля 1918 г. В.И. Ленин приказывает чрезвычайному комиссару Мурманско-Беломорского края С.П. Нацаренусу «принять все меры к радикальному разрушению железнодорожного пути» на Мурман, предоставив на проведение всех мероприятий 2 млн. руб.
Диссертант отмечает, что период воссоединения Кольского Севера с РСФСР является одним из наименее изученных в истории взаимодействия российского центра и Кольского Севера. Если первоначально, вступив в Гражданскую войну, Советское государство было даже до некоторой степени заинтересовано в обеспечении своей изоляции от внешних врагов, то впоследствии, испытав острый дефицит ресурсов, который угрожал большевикам политическим крахом, напротив, стало нуждаться в приведении своей расстроенной транспортно-инфраструктурной системы в порядок. В условиях блокады правительство РСФСР принимает решение о срочной достройке Мурманской железной дороги, значение которой особенно возросло в зиму 1920-1921 гг. в связи с замерзанием Архангельского и Петроградского портов. Осознание стратегической значимости края провоцировало страхи перед угрозой внешней агрессии на его территории. Наиболее вероятными противниками, угрожающими безопасности на севере РСФСР, рассматривались Великобритания, с ее мощным боевым флотом, и Финляндия, вынашивавшая агрессивные планы у советской границы.
С целью урегулирования международной обстановки Советское правительство в 1920 г. согласилось на передачу Финляндии района Печенги. Центральная власть начинает создавать на северной окраине РСФСР сравнительно мощный заслон, включавший в себя как военно-морские, так и сухопутные силы. В практике военного строительства на Севере в 1920 г. столкнулись два подхода. С одной стороны, центр попытался превратить Архангельскую губернию, включая и Мурман, в единый стратегический организм, для чего учреждается Беломорский военный округ и восстанавливается военно-морское формирование, получившее название «Морские силы Северного моря». С другой стороны, территория Мурмана в связи с угрозой финского нападения стала местом дислокации 7-й армии, штаб которой, располагаясь в Петрограде, с февраля 1920 г. находился в прямом подчинении Реввоенсовета. Тем самым, уже к лету 1920 г. территория Мурмана оказалась выделенной за счет наложения на нее нескольких военных систем, центры которых находились в Архангельске и Петрограде.
Возрастающий военный статус Мурмана все больше не соответствовал его административному положению в качестве уезда. В 1921 г. Президиум ВЦИК принял решение о создании Мурманской губернии. Отсоединение от Архангельской губернии в реальности означало для Кольского Севера попадание в сферу влияния Петрограда, хотя и с правом установления прямых связей с центром. Тем самым, пространство Европейского Севера было реструктурировано.
Нормализация международной обстановки привела в 1921-1922 г. к отказу от развертывания в крае крупных военных формирований. С восстановлением транспортных коммуникаций Советское государство все более утрачивало интерес и к мурманскому выходу в океан. Данное обстоятельство, как и начало реализации в России принципов новой экономической политики, стали поводом к появлению в 1922 г. предложений о закрытии Мурманской железной дороги «из-за убыточности». Таким образом, в политике центра по отношению к Кольскому Северу наметился доктринальный кризис, который потребовал разработки новой концепции стратегического использования региона.
В пятой главе «Включение Кольского региона в систему долгосрочных стратегических интересов Советского государства (1923-1941)» рассматривается эволюция статуса северной окраины в период интенсивного строительства Советского государства и становления системы его стратегических ориентиров.
Победа, одержанная большевиками в Гражданской войне, вовсе не гарантировала экономического выживания Советской России в мирное время. Переход к развертыванию долгосрочных и широкомасштабных социально-экономических программ вынуждал Советское правительство, с одной стороны, обращаться за помощью к западным странам, а с другой стороны, параллельно этому начинать процесс создания своей собственной, независимой экономики, что предусматривало в первую очередь поиск и освоение ресурсов на всей территории страны, в том числе на самых дальних ее окраинах. Неудивительно, что в этих условиях центр начинает проявлять повышенный ресурсный интерес и к своим северным территориям. На заседании комиссии ГОЭЛРО 22 мая 1920 г. были обозначены перспективы превращения Кольского Севера в развитый промышленный край.
Вместе с тем в начале 20-х гг. у правительства не существовало единой концепции освоения природных богатств Кольского Севера. Один из подходов предполагал фактическое продолжение политики царского правительства по переселению на Мурманский берег жителей Финляндии и развитию с их помощью рыбных промыслов. Центр между тем не принял этого проекта, посчитав возможным вернуться к нему тогда, когда Финляндия «выйдет из состава буржуазно-капиталистических государств и примкнет к красному Интернационалу».
Другой подход рассматривал возможность использования канадского опыта по превращению железных дорог в средство колонизации и хозяйственного подъема пустынных территорий («канадизация»). Этот проект, оказавшись ближе всего к реальным возможностям государства, был положен в основу принятого 25 мая 1923 г. Положения СТО «О колонизации Карело-Мурманского края». В соответствии с ним, Мурманская железная дорога наделялась определенными правами эксплуатации лесов, недр, вод и других «природных сил и богатств». Притоку рабочей силы в район железной дороги должны были способствовать введенные тем же Положением льготы для лиц, переселяющихся в Карело-Мурманский край. Взятый правительством курс позволил не только предотвратить консервацию Мурманской железной дороги, но и в условиях резко возросшей конкуренции с Петроградским портом со временем значительно увеличить грузооборот Мурманского порта. Вместе с тем опыт «канадизации» оказался малоэффективным способом колонизации и экономического развития Карело-Мурманского края. За время работы железной дороги в качестве «промышленно-транспортного и колонизационного комбината» на Кольском Севере было построено несколько предприятий местного значения. Численность населения края выросла незначительно и составила в 1928 г. 27 тыс. чел.
С середины 20-х гг. параллельно, не останавливаясь, шел поиск новых управленческих схем и решений, основанных на более активном вмешательстве центра в дела своей окраины. Одним из первых симптомов этого процесса стал перевод из Архангельска в Мурманск постоянной базы государственного тралового флота.
Диссертант отмечает, что зарождение нового, индустриального подхода имело прямое отношение к той борьбе, которая развернулась в верхах страны по поводу выбора дальнейших путей для достижения главной цели большевиков – построения социализма. НЭПовская идеология, связанная с поддержкой земледельческих хозяйств, тормозила перераспределение средств на реализацию крупных индустриальных проектов. Это склонило мурманские власти в 1925-1926 г. к поддержке «левой оппозиции». Для колонизационной практики Мурманской железной дороги данная политическая борьба не могла не обернуться все более нарастающим трением в отношениях с центром, поскольку «канадизация» Карело-Мурманского края отражала либеральные, в целом, подходы к освоению Севера, не предъявляющие высоких требований к его темпам.
Проведенный диссертантом контент-анализ статей, напечатанных в официальном органе правления Мурманской железной дороги (журнал «Карело-Мурманский край» и его предшественники), позволил установить, что в зеркале прессы конкуренция двух экономических подходов – «канадизации» и индустриализации - продолжалась в 1927-1930 гг. Причем, появившись в 1927 г., идеи форсированной индустриализации уже в 1929 г. стали безусловно определяющими, что совпало с политикой свертывания НЭПа. Эти изменения совпали с преобразованием в 1927 г. Мурманской губернии в Мурманский округ Ленинградской области.
В диссертации подробно, на базе новых источников, описывается индустриальная политика Советского государства на Кольском Севере в 1929-1941 гг. Стратегические установки центра запрещали строительство предприятий союзного значения в приграничной полосе Северо-Запада из-за возможности захвата их противником в случае войны. Но для Кольского полуострова фактически было сделано исключение: создание своей индустриальной базы здесь стало возможно только благодаря парадоксальному богатству недр. В результате интенсивных индустриальных преобразований на Кольском Севере появились рыбная (траловая), горно-химическая и металлургическая промышленность, гидроэнергетика и морской транспорт. Мурманск превратился в базу освоения Северного морского пути. Рост экономического и демографического потенциала окраины обусловил преобразование Мурманского округа в Мурманскую область 28 мая 1938 г.
В пятой главе диссертант характеризует эволюцию военно-стратегического положения Кольского Севера в 1920-е – начале 40-х гг. Дефицит средств заставлял государство укреплять обороноспособность наиболее значимых направлений. В 1922-1929 гг. центр не рассматривал уровень внешнеполитических угроз на Кольском Севере в качестве серьезных. Поэтому территория края в этот период не располагала стратегическими военными формированиями. Интерес Москвы к северному флангу стал подогреваться с 1930 г. возникшими подозрениями в том, что Финляндия выступит против СССР совместно со Швецией, используя как сухопутные, так и морские силы. Этот оборонительный рефлекс проявился фактически синхронно с включением Кольского Севера в качестве объекта индустриальной стратегии в систему долговременных экономических интересов Советского государства. Видимо, это сыграло не последнюю роль в принятии центром решения о создании на Кольском Севере постоянного рубежа обороны. В 1933 г. была создана Северная военно-морская флотилия (в 1937 г. преобразована в Северный флот) с центром базирования в Кольском заливе. Появился проект строительства Кольского канала для соединения Беломорско-Балтийского водного пути с Баренцевым морем. С конца 1930-х гг. начались систематические работы по укреплению границы и береговой полосы, для чего на Кольский полуостров был переброшен значительный контингент войск, позволивший, в частности, сформировать 14-ю и 9-ю армии, а также Мурманский пограничный округ. В период советско-финляндской войны Мурманская область стала прифронтовой территорией. Одним из итогов войны стало включение в состав СССР западных частей полуостровов Рыбачий и Средний, переданных Финляндии в 1920 г., что позволило усилить безопасность Мурманска.
Особое внимание в третьей главе диссертант уделил проблеме становления обратных связей «регион-центр», существовавших в 1920-30-е гг. Серьезной проблемой, стоявшей на пути освоения Крайнего Севера, была его слабая заселенность, отсутствие здесь «рабочих рук». Кольский Север, будучи самым освоенным и самым населенным районом Заполярья на территории РСФСР (в 1920 г. – 19 тыс. чел.), стал своеобразной экспериментальной площадкой по апробации северного эксперимента большевиков. С конца 20-х гг. государство начинает использовать на Кольском Севере принудительный труд. На заключенных и спецпереселенцев выпала тяжелая доля первопроходцев тундры. Одновременно центр искал пути для активизации притока на Кольский Север вольного населения. На Крайнем Севере государство оказалось вынуждено сильнее, чем где-либо в СССР, учитывать быстро растущие материальные запросы индивида. Для этого в 1932 г. были учреждены общегосударственные «северные» льготы, отличавшиеся от компенсационных практик периода «колонизации» Кольского Севера более высоким уровнем материального стимулирования. Система льгот оказалась более продуктивным, по сравнению с принудительным трудом, средством формирования населения Кольского Севера. В 1939 г. в Мурманской области проживала уже 291 тыс. чел., доля принудительных мигрантов составляла всего 18 %. Государство стремилось закрепить переселенцев на новой территории активно провидимой политикой по созданию на территории края городов со всей социально-культурной инфраструктурой.
Диссертант отмечает, что важным условием реализации всех поставленных в государстве задач стала деятельность местного аппарата управления. Декларируемое «всемерное углубление планового начала» в реальности проводилось только по отраслевому принципу. Разделенная между разными наркоматами и главками экономическая система Кольского Севера фактически не имела в 30-е гг. единого плана развития, значительную роль в процессе управления играли стихийные факторы. Внесение в организационный хаос координирующего начала в значительной степени лежало на местном административном и хозяйственном аппарате.
Быстрое заселение Мурманского региона и милитаризация его территории способствовали усилению в нем контрольно-репрессивных функций власти. Сравнительный анализ характера и масштабов репрессий на Кольском Севере и в целом по СССР свидетельствует о преодолении северной окраиной в 1930-е гг. комплекса «регионоудаленности» и подчинении ее политическим и аппаратным ритмам центра.
Таким образом, функционирование интенсивных связей между центром и северной окраиной в 1923-1941 гг. позволило включить Кольский регион в систему долгосрочных интересов Советского государства.
В шестой главе «Динамика стратегических связей между российским центром и Кольским регионом в 1941-1991 гг.» рассматривается опыт использования стратегического потенциала Мурманской области Советским государством в период Великой Отечественной войны и в послевоенный период.
При разработке плана распространения германской агрессии на восток (директива № 21 «Барбаросса»), несмотря на то, что Крайний Север оказывался второстепенным направлением по отношению к месту нанесения основного удара, захвату Мурманска и Мурманской железной дороги было уделено особое внимание. Гитлер опасался, что с началом войны против СССР вооруженные силы Великобритании и советский Северный флот, вступив во взаимодействие, смогут угрожать германскому присутствию в Норвегии, которому он уделял важнейшее значение в борьбе со своими противниками. Война с СССР представлялась Гитлеру краткосрочной, в связи с чем возможности установления между Москвой и Лондоном регулярных союзнических отношений посредством океана казалась маловероятными. Это стало одной из причин отказа Германии от использования в операции по захвату Мурманска военно-морских сил. Данная кампания была вверена армии. Начавшееся 29 июня 1941 г. наступление гитлеровских войск на территорию Мурманской области подтвердило все опасения германского командования о недостижимости поставленных задач. Прорвав пограничную оборону и дойдя до рубежа Западная Лица на Мурманском направлении, Верхний и Нижний Верман на Кандалакшском направлении, осенью 1941 г. противник был полностью остановлен. Действия советского командования опирались на те планы стратегического развертывания войск на Крайнем Севере страны, которые были разработаны Генеральным штабом РККА накануне войны.
До осени 1941 г. у Москвы не было уверенности в возможности сохранения Кольского плацдарма. С первых дней войны на территории Мурманской области проводилась планомерная работа по эвакуации людей и имущества. Стабилизация заполярного фронта позволила не только приостановить эти процессы, но и начать реэвакуацию Мурманского порта, который снова, как и в годы Первой мировой войны, приобрел стратегическое значение в связи с необходимостью приема союзнических грузов. Произошедший осенью 1941 г. на подступах захват противником Мурманской (Кировской) железной дороги не обернулся блокадой всего направления, поскольку построенная в начале войны железнодорожная ветка Сорока-Обозерская обеспечила альтернативный выход на Северную железную дорогу. В январе 1942 г. в Мурманск пришел первый союзный караван. Всего же за время войны в Кольский залив из стран-союзников пришло 423 судна с военными грузами, в том числе с 4168 танками, 2597 самолетами, 1038 бронемашинами. Удельный вес мурманского коридора в системе союзнических поставок в СССР в 1942-1945 гг. составил около 12 %.
Большое значение приобрела организация эффективной обороны «северного коридора». Важной ответной мерой на усиление военно-морских сил Германии стал стремительный рост советского Северного флота. За период войны удельный вес Северного флота в суммарном водоизмещении кораблей ВМФ вырос с 7,7 % до 21,8 %, что свидетельствовало об окончательном превращении СФ в полноценное военно-морское формирование страны. Серьезную угрозу работе Мурманского порта и железной дороги представляли бомбардировки противника. жилого преимущественно деревянного фонда Мурманска было уничтожено. Советское командование было вынуждено постоянно укреплять силы ПВО, прикрывавшие порт и железную дорогу.
Провал планов гитлеровской Германии на Крайнем Севере обусловил начавшееся осенью 1944 г. отступление гитлеровцев из Заполярья, которое было ускорено организацией наступления советских войск.
Северные транспортные коммуникации уже на завершающем этапе Великой Отечественной войны, в результате открытия альтернативных маршрутов, стали стремительно терять свой вес в морском грузообороте СССР. После войны примерно всего грузов распределялось между Балтикой и Черным морем. Чуть меньше четверти – между Каспийским морем и Дальним Востоком. В 1960-80-е гг. значение северных портов, несмотря на проводившуюся модернизацию корабельного состава Мурманского и Северного морских пароходств, открывшуюся возможность использования ресурсов Арктики, в удельном цифровом выражении составляло всего несколько процентов морского грузооборота страны.
Восстановление значения Балтийского и Черного морей для торгового мореплавания, впрочем, уже не означало сохранение их роли для Военно-морского флота. В условиях развернувшегося противоборства стран «социалистического лагеря» с западным миром, приведшего к изобретению атомного оружия и разработки в связи с этим практики ведения войн нового поколения, советскому руководству приходилось постоянно совершенствовать военную доктрину, в том числе пересматривать и свое отношение к потенциальным возможностям Севера. Еще в 1944 г. Оперативное управление Главного морского штаба ВМФ СССР стало готовить основания для проведения реформы базирования военно-морского флота. Этот план не был новым. Фактически он воспроизводил известную со времени С.Ю. Витте идею создания на Севере мощного, имеющего доступ в удаленные районы Мирового океана, военно-морского формирования, способного создавать угрозу европейским морским коммуникациям.
Гарантом океанской стратегии СССР в условиях холодной войны являлся Северный флот, ставший к 70-м гг. самым мощным в стране военно-морским формированием. В его операционную зону вошли самые напряженные районы Мирового океана – Атлантика и Арктика, предоставлявшие кратчайший морской путь из Евразии в Америку.
Необходимость базирования столь крупных военно-морских сил на территории Мурманской области привела к созданию здесь всей необходимой для этого инфраструктуры. Основой ее послужили расположенные в губах Баренцева моря как старые, реконструированные базы – Ваенга-Североморск (куда переместился штаб флота), Полярный и Иоканьга, так и новые, вновь построенные – Западная Лица, Видяево, Сайда Губа, Гаджиево. СССР закрепил свои арктические достижения созданием атомного ледокольного флота гражданского назначения, местом базирования которого был выбран Мурманск. Таким образом, в 1960-70-е гг. Мурман превратился в важнейшую океанскую позицию СССР.
В условиях холодной войны в обязанности областных властей вверялась деятельность по подготовке региона к новой мировой войне. Однако реализация всех подготовительных мероприятий, отражавшихся в так называемых мобилизационных планах, осложнялась хронической нехваткой средств. В 60-е гг. вся подготовка к мобилизации свелась к бумажной переписке.
В главе характеризуется также положение Кольского Севера в экономической политике СССР послевоенного периода. Диссертант отмечает, что после окончания Великой Отечественной войны поступательное движение к ресурсам Крайнего Севера было возобновлено, при том, что опорой для него являлась та модель экономического развития, которая была заложена еще в предвоенные годы. В конце 40-х-60-е гг. были достроены те предприятия, возведение которых было прервано в 1941 г., - Ловозерский, Оленегорский и Ковдорский ГОКи, Кандалакшский алюминиевый завод. Развитие медно-никелевой базы на Кольском Севере продолжилось благодаря возвращению Финляндией в состав СССР района Петсамо (Печенги) с комбинатом в Колосйоки, который в недавнем прошлом работал на гитлеровскую Германию.
При всех успехах горнорудной промышленности, уже к началу 60-х гг. развитие ее «вширь» на Кольском Севере фактически прекратилось: определенную подпитку получали только существующие производства. Причина этого была связана не только с возрастающим дефицитом ресурсов государства, вынужденного тратить большие средства на развитие своего военно-промышленного комплекса, но и с диверсификацией самой экономики, переключившейся на высокодоходные источники – нефть и газ. Белым пятном на карте оставалась восточная часть Кольского полуострова: проекты разработки открытых здесь полезных ископаемых (кианитов, слюды, оптического кварца и др.), выдвигавшиеся еще с 30-х гг., и в послевоенное время не получили поддержки.
В послевоенные годы оказался развеян миф о неисчерпаемости природных богатств Севера. Значительные трудности, в частности, возникли у комбината «Североникель»: питающий его рудник постепенно исчерпывал себя, что вынудило со временем переориентировать его производство на обработку руды, завозимой из Норильска. Вместе с тем, рост мощностей комбинатов приводил к увеличению давления на природные экосистемы. Так вокруг Мончегорска возникла техногенная пустошь. Периодические проловы Мурманского тралового флота в Баренцевом море (1956, 1957, 1958 гг. и др.) обусловили необходимость разработки новых технологий природопользования в океане. Если горнорудное производство Мурманской области фактически, достигнув некой критической точки, перестало развиваться «вширь», то рыболовный флот, напротив, преодолев эту точку, стремительно набирал темпы своего движения. В 1950-е гг. его суда, выйдя за пределы Баренцева моря, обосновались в Северной Атлантике, а затем – в центральной и южной части этого океана. Тем самым, на Мурмане к 1970-м гг. был создан мощный океанский рыболовный флот, что позволило не только справиться с последствиями введения в 1977 г. многими морскими государствами 200-мильной экономической зоны и ограничений на промысел в них рыбы, но также год от года наращивать объемы вылова.
Важным фактором и одновременно ограничителем экономического развития Кольского Севера оказывались возможности энергетической системы. Если до 1960-х гг. в числе различных способов промышленного производства электричества на Кольском Севере по-прежнему, как и до войны, приоритет отдавался гидроэнергетике, то в дальнейшем стратегия развития региона стала связываться с атомной энергетикой. В 1973 г. состоялся пуск Кольской АЭС.
В 1970-е гг., Министерство геологии СССР стало проявлять повышенный интерес к поиску энергоресурсов на шельфе арктических морей, что по времени совпало с открытием больших запасов нефти у берегов Норвегии, в Северном море. Это стало основанием для размещения в Мурманской области научно-производственной базы поиска углеводородного сырья.
Диссертант характеризует систему обратных связей «регион-центр», отмечая, что в послевоенное время она заметно упрочилась и в то же время усложнилась. С одной стороны, повышение стратегического статуса Кольского Севера все больше усиливало к нему привязанность центра. С другой стороны, кольская периферия, расширяя свои потребности и превращаясь в регион, не могла не чувствовать усиление такой же зависимости от центра, традиционно снабжавшего ее всем необходимым. Растущее напряжение в отношениях между центром и Кольским Севером было столь незначительным, что фактически ничем не угрожало сложившейся на этом направлении центростремительной системе стратегических связей.
В Заключении подведены итоги и изложены основные выводы диссертации.
Основными факторами, побуждавшими государство к налаживанию стратегического взаимодействия с кольской окраиной, были граница, океанический берег и природные ресурсы. Характер, интенсивность и продолжительность взаимодействия с каждым из этих факторов являлись непостоянными, зависели от внутриполитических условий, международной обстановки и самого опыта северной рефлексии.
Наиболее продолжительное стратегическое взаимодействие российский центр имел с кольской границей, проходящей как по сухопутной, так и по береговой территориям. Функциональность пограничной деятельности неоднократно менялась, отразив этими изменениями, в целом, рост значимости северных угроз для системы безопасности Российского государства. На начальном этапе (XVI-XVII вв.) лапландский рубеж стал инструментом ликвидации двоеданничества лопарей и закрепления Кольского полуострова за Русским государством. В ХVIII в. он исполнял роль периферийной линии обороны балтийского плацдарма. В ХХ в. кольская граница стала частью самостоятельного северного рубежа обороны. При этом фактически на протяжении всей истории она являлась «мостом сотрудничества» с соседними странами.
Одним из «механизмов» превращения Мурманского берега Баренцева моря в стратегический приоритет государства становился присутствующий в системе национальной безопасности России безусловный рефлекс поддержания внешних коммуникаций, обеспечивающий незамедлительное открытие «кольского» окна России в случае закрытия «черноморского», «балтийского» и «архангельского» (эффект «Вторых Дарданелл»). Этот рефлекс сработал дважды – во время Первой мировой и Великой Отечественной войны, превратив мурманский выход в океан в «коридор» сообщения с союзниками. При создании океанского флота в послевоенный период российский центр выбрал в качестве одного из основных мест его базирования Мурманский берег.
Другим механизмом северной рефлексии являлся обострявшийся, как правило, на поворотных этапах истории ресурсный голод. Тяжелые климатические условия и крайне слабая заселенность территории длительное время затрудняли освоение природных ресурсов Кольского Севера и омывающих его морей. Только с конца 1920-х гг. перестройка всей политико-идеологической системы позволила российскому центру начать осуществление на Крайнем Севере ресурсной стратегии, сделав «пилотным проектом» ее Кольский Север. Результатами этой политики стало превращение Кольского Заполярья в индустриально развитый и самый населенный регион за Северным полярным кругом.
Становление северной рефлексии происходило неравномерно импульсивно, в значительной степени будучи следствием реакций на внезапно возникшую слабость. Потребность центра в стратегических резервах Севера нарастала в периоды изолированности или позиционности России по отношению к внешнему миру. К середине 1930-х гг. усилившаяся частота обращений центра на Кольский Север стала переводить их в доминанту, непрекращающуюся связь, касалось ли это мурманского выхода в океан, границы или ресурсной базы. С этого момента в северной рефлексии центра на смену импульсивности и неравномерности начинает пробиваться осознанность и планомерность, что было связано с преодолением комплекса «северной ущербности», принятием новых, научно обоснованных представлений о природных особенностях Кольского Севера, усилением международной напряженности в полярных широтах, пересмотром доктринальных принципов и стратегических ориентаций. Этот процесс можно представить в виде нескольких взаимосвязанных между собой этапов:
I этап (1517 – 1623 гг.) – лапландская стратегия Москвы, превращение Кольского Севера из фронтира в российскую окраину;
II этап (1623-1915 гг.) – институциализация Кольского Севера в качестве «дальней» окраины Российского государства, превращение его в балтийско-беломорскую периферию, определение стратегических перспектив;
III этап (1915-1917 гг.) – эпизодическая актуализация мурманского выхода в океан и строительство Мурманской железной дороги;
IV этап (1918-1920 гг.) – разрыв связей с центром;
V этап (1920-1922 гг.) - эпизодическая актуализация мурманского выхода в океан, восстановление Мурманской железной дороги и создание Кольского региона;
VI этап (1923-1941 гг.) – включение Кольского региона как ресурсной базы и военного рубежа в систему долговременных стратегических интересов Советского государства;
VII этап (1941-1991 гг.) – модернизация стратегических связей между российским центром и Кольским регионом в условиях новых геополитических вызовов, превращение Мурманского берега в постоянную океанскую позицию СССР.
Взаимоотношения российского центра и кольской периферии на всем протяжении истории являлись конструктивными, за исключением периода 1918-1920 гг., когда разрыв связей случился в результате обрушения самой государственности и вмешательства в этот процесс международной силы. В целом же, северный вектор можно отнести к одному из самых центростремительных направлений стратегического взаимодействия в пределах российского пространства.
Региональный генезис на Кольском Севере представлял собой результат, прежде всего, стратегической проекции государства. В процессе своего развития и появления «обратных связей» окраины с центром Кольский Север все более приобретал сущность региональной целостности.
Вопреки существующему в историографии мнению о широтно-континентальной направленности российского исторического процесса (С.М. Соловьев, В.О. Ключевский, А.А. Керсновский), меридиональный вектор российской стратегии в рамках длительной ретроспективы не только существовал, но и имел тенденцию к усилению. Географические и стратегические преимущества Кольского Заполярья позволили ослабить установленную еще Петром I стратегическую зависимость Русского Севера от балтийского направления и на этой основе способствовали пересмотру морской доктрины государства. Они помогли созданию принципиально новой модели освоения приарктического пространства, опыт которой впоследствии был распространен на всем протяжении северного периметра СССР, вплоть до Норильска и Магадана.
Публикации по теме диссертации
Монографии:
- Федоров П.В. Историческое регионоведение в поисках другой истории России (на материалах Кольского полуострова). – Мурманск: Мурманский гос. пед. ун-т, 2004. – 241 с.
- Федоров П.В. Северный вектор в российской истории: центр и Кольское Заполярье в ХVI-ХХ вв. - Мурманск: Мурманский гос. пед. ун-т, 2009. – 388 с.
Статьи в научных журналах (в соответствии с перечнем ВАК):
- Федоров П.В. История одной записки // Военно-исторический журнал. – 2005. - № 10. – С.35.
- Федоров П.В. «Северный проект» // Морской сборник. – 2006. - № 3. – С.47-53.
- Федоров П.В. Кольский Север в политике Российской империи: региональные векторы и стратегические ориентиры // Вестник Поморского университета. Серия «Гуманитарные и социальные науки». – 2006. - № 3. – С.29-35.
- Федоров П.В. «Лапландский спор» // Вопросы истории. – 2006. - № 9. – С.152-156.
- Федоров П.В. Мурманская магистраль (Из истории железных дорог)//Железнодорожный транспорт. – 2006. - № 12. – С.77-79.
- Федоров П.В. Научная рецензия: В.Л. Державин. Северный Мурман в ХVI-ХVII вв. (к истории русско-европейских связей на Кольском полуострове) // Вопросы истории. – 2007. - № 10. – С.169-170.
- Федоров П.В. Океан и граница: стратегическая регионализация Кольского Севера в ХVI-ХХ вв. // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 2. – 2007. – Вып.4. – С.30-39.
- Федоров П.В. Гражданская война и интервенция на Севере России: итоги и перспективы осмысления: [Круглый стол] // Вестник Поморского университета. Серия «Гуманитарные и социальные науки». – 2008. - № 1. – С.108-110.
- Федоров П.В. Вторые Дарданеллы // Родина. – 2008. - № 6. – С.84-86.
- Федоров П.В. Северное направление российской стратегии в современной отечественной историографии // Российская история. – 2009. - № 3. – С.42-51.
Отдельные издания:
- Федоров П.В. Историк Европейского Севера В.П. Пятовский. – Мурманск: Мурманский гос. пединститут, 2001. – 20 с.
- Федоров П.В. Вторые Дарданеллы: Кольский край в истории Российского государства. - Мурманск: Мурманский гос. педуниверситет, 2003. – 63 с.
- Гражданская война на Мурмане глазами участников и очевидцев: Сб. воспоминаний и документов/Отв. составители, авторы примечаний и комментариев П.В. Федоров, Е.В. Федорова.– Мурманск: Кн. изд-во, 2006. – 340 с.
- Федоров П.В. Мурманский некрополь. – Мурманск: Кн. изд-во, 2008. – 208 с. (соавт.: А.Н. Синицкий).
Статьи в научных сборниках:
- Федоров П.В. Труды И.Ф. Ушакова по истории Кольского Севера (историографические заметки) // Наука и бизнес на Мурмане: Науч.-практич. журнал. – 2001. - № 1. – С.9-20.
- Федоров П.В. Революционный Мурман 1917-1918 гг. в трудах А.А. Киселева // Ученые записки МГПИ: Исторические науки / Отв. ред. А.В. Воронин. – Мурманск: Мурманский гос. пединститут, 2001. – Вып.II. – С.8-17.
- Федоров П.В. Конституция Мурманского края (к событиям весны 1918 года) // Наука и бизнес на Мурмане: Науч.-практич. журнал. – 2002. - № 2. – С.38-42.
- Федоров П.В. Концептуальные подходы изучения истории Кольского Севера // Наука и образование: Вестник Мурманского отделения академии пед. и соц. наук. – 2002. - № 3. – С.42-47.
- Федоров П.В. Мы наш, мы новый суд построим (Из истории становления советского суда на Мурмане в 1917-1918 годах) // Мурманский судебный вестник: Издание Мурманского судебного департамента. – 2003. - № 1. – С.54-55.
- Федоров П.В. Статистика скорби (политические репрессии на Мурмане в 1937-1940 гг.) // Мурманский судебный вестник: Издание Мурманского судебного департамента. – 2003. - № 3. – С.59-62.
- Федоров П.В. Советская историческая наука о белом Мурмане // Белый Мурман: Сб. науч. статей памяти профессора И.Ф. Ушакова. – Мурманск: Мурманский гос. пед. ун-т, 2004. – С.9-14.
- Федоров П.В. От исторического краеведения к историческому регионоведению: глобальное в локальном материале // Ушаковские чтения: Сб. науч. статей / Отв. ред. А.В. Воронин. – Мурманск: Мурманский гос. пед. ун-т, 2004. – С.179-182.
- Федоров П.В. Николай Антонович Маслов – исследователь Баренцева моря // Ученые записки МГПУ: Биологические науки / Отв. ред. Н.В. Василевская. – Мурманск: Мурманский гос. пед. ун-т, 2004. – С.13-15 (соавт.: А.А. Киселев).
- Федоров П.В. Заполярный плацдарм (стратегическое положение Кольского Севера в годы Великой Отечественной войны) // Заполярный плацдарм: Сб. науч. статей. – Мурманск, 2005. – С.13-20.
- Федоров П.В. Российская окраина: природно-культурный ландшафт и проблема генезиса заполярного города // Живущие на Севере: вызов экстремальной среде: Сб. науч. статей. – Мурманск: Мурманский гос. пед. ун-т, 2005. – С.87-90.
- Федоров П.В. Российское государство и Кольский Север: притяжение и отталкивание // Живущие на Севере: вызов экстремальной среде: Сб. науч. статей. – Мурманск: Мурманский гос. пед. ун-т, 2005. – С.102-108.
- Федоров П.В. Сергей Витте о военно-стратегическом и экономическом значении Мурманского побережья // Ученые записки МГПУ: Исторические науки / Отв. ред. А.В. Воронин.– Мурманск: Мурманский гос. пед. ун-т, 2005.– С.76-82.
- Федоров П.В. Моделирование исторического пространства // II Ушаковские чтения: Сб. науч. статей / Отв. ред. А.В. Воронин. – Мурманск: Мурманский гос. пед. ун-т, 2005. – С.207-216.
- Федоров П.В. Дарданеллы… в Заполярье (Мурманский стратегический коридор в геополитике мировых войн) // II Ушаковские чтения: Сб. науч. статей / Отв. ред. А.В. Воронин. – Мурманск: Мурманский гос. пед. ун-т, 2005. – С.30-35.
- Федоров П.В. Мурманский плацдарм в Великой Отечественной войне: трудные вопросы, неоднозначные ответы // Наука и образование: Вестник Мурманского отделения академии пед. и соц. наук. – 2005. - № 6. – С.64-66.
- Федоров П.В. Арктика. Эхо холодной войны // Вестник Центра американистики: Сб. статей. – Мурманск: Мурманский гос. пед. ун-т, 2006. – С.60-62.
- Федоров П.В. Образы будущего: перспективы развития Карелии и Мурмана в олонецких проектах второй половины ХIХ – начала ХХ в. // Живущие на Севере: образы и реальность: Сб. науч. статей. – Мурманск: Мурманский гос. пед. ун-т, 2006. – С.83-90 (соавт.: Ф.К. Ярмолич).
- Федоров П.В. «По любви к родному краю»: об укорененности местного населения Колы в ХIХ – начале ХХ веков // Северяне: Проблемы социальной адаптации жителей Кольского полуострова: Сб. статей / Под ред. В.П. Петрова. – Апатиты: Кольский научный центр РАН, 2006. – С.14-18.
- Федоров П.В. Романов-на-Мурмане в правительственных документах Российской империи // III Ушаковские чтения: Сб. науч. статей. / Отв. ред. А.В. Воронин. – Мурманск: Мурманский гос. пед. ун-т, 2006. – С.12-19.
- Федоров П.В. Местное сообщество на Кольском Севере: рождение региональных интересов // Россия и европейский Север в ХХ-ХХI веках: процессы регионализации и глобализации: Сб. науч. статей / Под ред. С.И. Шубина. – Архангельск: Поморский гос. ун-т, 2007. – С.163-172.
- Федоров П.В. «Дело адмирала К.Ф. Кетлинского» // Наука и образование: Вестник Мурманского отделения академии пед. и соц. наук. – 2007. - № 8. – С.97-102.
- Федоров П.В. Защищая свое Отечество//Госбезопасность наш долг: Сб. статей / Сост. Г.А. Гурылев. – Мурманск: «Щит», 2007. – С.306-312.
- Федоров П.В. Кольский Север: от «Терского наволока» к региональной целостности (местные интересы в процессе становления региональной идентичности) // Региональное сообщество в период социальных трансформаций: Кольский Север, начало ХХI века / Под ред. В.П. Петрова. – Апатиты: Кольский научный центр РАН, 2007. – С.31-40.
- Федоров П.В. Об изучении истории Кольского Севера в ХIХ – ХХ вв. // Ученые записки МГПУ: Исторические науки / Отв. ред. В.В. Кузь. – Мурманск: Мурманский гос. пед. ун-т, 2008. – Вып.8. – С.18-40.
- Федоров П.В. Предисловие // Руководители организаций РКП(б)-ВКП(б)-КПСС и органов государственной власти Мурманской области (1920-1991): Справочник / Отв. ред. А.А. Киселев. – Мурманск: Кн. изд-во, 2008. – С.5-23 (соавт.: А.В. Воронин).
Материалы всероссийских и международных конференций:
- Федоров П.В. Политические репрессии на Мурмане в 1937-1940 гг.: палачи и жертвы (опыт статистического анализа) // Наука и образование-2002: Материалы Всероссийской науч.-практич. конференции. – Мурманск: Мурманский гос. технический ун-т, 2002. – С.73-76 (соавт.: Обрядина Т.А.).
- Федоров П.В. Всесоюзная перепись населения 1939 года и политические репрессии на Мурмане // Наука и образование-2003: Материалы Всероссийской науч.-практич. конференции. – Мурманск: Мурманский гос. технический ун-т, 2003. – С.65-66 (соавт.: Обрядина Т.А.).
- Федоров П.В. О периодизации истории научного изучения Кольского Севера и омывающих его морей // Наука и образование-2004: Материалы международ. науч.-практич. конференции. – Мурманск: Мурманский гос. технический ун-т, 2004. – С.182-185.
- Федоров П.В. Историки и историческая наука в России: взаимоотношения столицы и провинции (на примере изучения революции и Гражданской войны на Мурмане) // Гражданская война в России: региональные проблемы: Материалы Всерос. науч. конференции, 3-4 марта 2003 г. / Отв. ред. А.В. Воронин. – Мурманск: Мурманский гос. пед. ун-т, 2004. – С.27-32.
- Федоров П.В. Политические репрессии на Мурмане в 30-е годы ХХ века: к характеристике репрессивного механизма (на основе статистического анализа контент-базы «Книги памяти») // Наука и образование-2005: Материалы международ. науч.-практич. конференции. – Мурманск: Мурманский гос. технический ун-т, 2005. – С.302-304.
- Федоров П.В. Война в Арктике (1939-1945 гг.): к оценке северной стратегии Москвы (Материалы международного круглого стола) // Гуманитарные проекты стран Северной Европы в России: Сб. науч. статей/Под ред. М.Б. Ильичевой. – Мурманск: Мурманский гос. пед. ун-т, 2006. – С.100-104.
- Федоров П.В. Балтийский вопрос и Русский Север // Россия в глобальном мире: Труды 4-й Всероссийской научно-теоретич. конференции, 3-6 мая 2006 г. – СПб.: Издательство Политехнического ун-та, 2006. – С.152-154.
- Федоров П.В. Россия и Мировой океан: выбор направления движения // Национальная морская политика и экономическая деятельность в Арктике: Тезисы докладов I Всероссийской научно-практич. конференции, 1-2 июня 2006 г. – Апатиты: Кольский научный центр РАН, 2006. – С.13-14.
- Федоров П.В. Мурманская железная дорога как фактор стратегии: безопасность или угроза? // Международные отношения на Севере Европы и Баренц-регион: история и историография: Материалы российско-норвежского семинара, 19-20 мая 2007 г. / Отв. ред. Ю.П. Бардилева. – Мурманск: Мурманский гос. пед. ун-т, 2008. – С.160-172.
[1] Замятин Д.Н. Культура и пространство: Моделирование географических образов. – М., 2006. – С.351-352.
[2] Историческое регионоведение Северного Кавказа – вузу и школе (9-ая Всероссийская конференция). – Армавир, 2005. – С.77-92.
[3] Зеленева И.В. Геополитика и геостратегия России. ХVIII-первая половина ХIХ века. – СПб., 2005. – С.21.
[4] Ивашов Л.Г. Россия или Московия? Геополитическое измерение национальной безопасности России. – М., 2002. – С.10-16.
[5] Дугин А.Г. Основы геополитики. – М., 1997. – С.297-305.
[6] См.: Исаев Б.А. Геополитика. – СПб.: Питер, 2006. - С.142.
[7] Северное регионоведение в современной регионологии/Отв. ред. Ю.Ф. Лукин. – Архангельск, 2005.
[8] Соловьев С.М. Сочинения. В 18 кн. – М., 1993. – Т.1-2. – С.17-18.
[9] Ключевский В.О. Сочинения. В 9 т. – М., 1987. – Т.I. – С.50.
[10] Там же. – С.65.
[11] Ключевский В.О. Сочинения. В 9 т. – М., 1989. – Т.IV. – С.114.
[12] Фадеев Р.А. Шестьдесят лет Кавказской войны. – Тифлис, 1860; Костенко Л.Ф. Средняя Азия и водворение в ней русской гражданственности. – СПб., 1871; Григорьев В.В. Русская политика в отношении к Средней Азии. – СПб., 1874; Багалей Д.И. Очерки из истории колонизации и быта степной окраины Московского государства. – М., 1887; Прутченко С.М. Сибирские окраины: Областные установления, связанные с сибирскими учреждениями 1822 г. в строе управления Русского государства. – СПб., 1899; Терентьев М.А. История завоевания Средней Азии. – СПб., 1906 и др.
[13] Гебель Г.Ф. Наша северо-западная окраина – Лапландия // Русское судоходство. - 1904. - № 10-12; 1905. - № 1-4, 6-8, 10-11; Кизеветтер А.А. Русский Север. Роль Северного края Европейской России в истории Русского государства. – Вологда, 1919.
[14] Тихомиров М.Н. Из истории борьбы русского народа за выходы к морю//Тихомиров М.Н. Российское государство ХV-ХVII веков. – М., 1973. – С.28.
[15] Петр Первый на Севере. - Л., 1973. - С.6.
[16] Бушуев С.К. Борьба горцев за независимость под руководством Шамиля. – Л., 1939; Смирнов Н.А. Политика России на Кавказе в ХVI – ХIХ веках. – М., 1958; Бондарь Т.И. Взаимосвязь и взаимодействие центра и национальных окраин России в развитии рабочего движения (Март-июнь 1917 г. На материалах центра и Украинско-Молдавского региона): Автореферат дисс… канд.ист.наук. – Одесса, 1988 и др.
[17] Шаскольский И.П. Договоры Новгорода с Норвегией // Исторические записки. – М., 1945. - № 14. – С.38-61; Он же. О первоначальном названии Кольского полуострова // Известия Всесоюзного географического общества.– Л., 1952. - Т. 84, вып. 2. – С.201-204; Он же. О возникновении города Колы // Исторические записки. - М., 1962. - № 71. – С.270-279 и др.
[18] Ушаков И.Ф. Кольская земля: Очерки истории Мурманской области в дооктябрьский период. – Мурманск, 1972.
[19] Вайнер Б.А. Северный флот в Великой Отечественной войне. – Л., 1964; Киселев А.А. Родное Заполярье: Очерки истории Мурманской области (1917-1972 гг.) – Мурманск, 1974; Климов Ю.Н. Осуществление новой экономической политики на Кольском полуострове в 1921-1925 гг. //Летопись Севера. – М., 1972. – Т.VI. – С.40-53; Румянцев Н.М. Разгром врага в Заполярье (1941-1944 гг.). – М., 1963; Сорокин В.В. К истории разработки постановления СТО об освоении Карело-Мурманского края // История СССР. - 1970.- № 4. – С.107-116; Тарасов В.В. Борьба с интервентами на Мурмане в 1918-1920 гг. – Л., 1948 и др.
[20] История открытия и освоения Северного морского пути. В 4 т.– М., 1956-1969; Булатов В.Н. КПСС – организатор освоения Арктики и Северного морского пути (1917-1980). – М., 1989 и др.
[21] Быков П.Д. Военные действия на Северном Русском морском театре в империалистическую войну 1914-1918 гг. – Л., 1939; Козлов И.А., Шломин В.С. Краснознаменный Северный флот. – М., 1983 и др.
[22] Миллер А.И. Центр и окраина: метаморфозы проблемы в ХVIII-ХХI вв. Отношение власти и общественного мнения в России к Украине и Белоруссии//Центр и региональные идентичности в России/Под ред. В.Гельмана и Т.Хопфа. – СПб.-М., 2003. – С.29-46; Бахтурина А.Ю. Окраины Российской империи: государственное управление и национальная политика в годы Первой мировой войны (1914-1917 гг.). – М., 2004; Казначеев А.В. Развитие северокавказской окраины России: 1864-1904 гг.: Дисс… д-ра ист. наук. – Пятигорск, 2005; Бережная Л.А., Долбилов М.Д. Западные окраины Российской империи. – М., 2006; Волчек В.А. Осуществление имперской политики на восточных окраинах России в деятельности в деятельности Второго Сибирского комитета: Дисс… д-ра ист. наук. – Томск, 2007; Арапов Д.Ю. Северный Кавказ в составе Российской империи. – М., 2007; Дамешек И.Л. Сибирь в составе Российской империи. – М., 2007; Абашин С.Н. Центральная Азия в составе Российской империи. – М., 2008 и др.
[23] См., например: Булатов В.Н. Русский Север. – Архангельск, 1997-2001. – Кн.1-5; Шубин С.И. Северный край в истории России: Проблемы региональной и национальной политики в 1920-1930-е годы. - Архангельск, 2000; Шубин С.И. Северный край в истории России: Проблемы региональной и национальной политики в 1920-1930-е годы. - Архангельск, 2000; Теребихин Н.М. Метафизика Севера. - Архангельск, 2004; Коротаев В.И. На пороге демографической катастрофы: принудительная колонизация и демографический кризис в Северном крае в 30-е гг. ХХ века. - Архангельск, 2004 и др.
[24] См., например: Килин Ю.М. Карелия в политике советского государства. 1920-1941. - Петрозаводск, 1999; Уткин Н.И. Россия-Финляндия: «карельский вопрос». - М.,2003 и др.
[25] Голдин В.И. Интервенция и антибольшевистское движение на Русском Севере, 1918-1920. – М, 1993; Супрун М.Н. Ленд-лиз и северные конвои, 1941-1945. – М., 1997; Коротаев В.И. Русский Север в конце ХIХ – первой трети ХХ века: Проблемы модернизации и социальной экологии. – Архангельск, 1998; Красавцев Л.Б. Морской транспорт Европейского Севера России (1918-1985): проблемы развития и модернизации. – Архангельск, 2003; Давыдов Р.А. Российский опыт определения границ территориальных вод и охраны морских ресурсов в Евро-Арктическом регионе (1860-е – начало 1910-х гг.). – Архангельск, 2009 и др.
[26] Strakhovsky L.I. The Origins of American Intervention in North Russia, 1918. – Princeton, New Jersey, 1937; Long J. Ciwil War and Intervention in North Russia, 1918-1920. – Columbia Univercity, 1972; Nachtigal R. Die Murmanbahn 1915 bis 1919: Kriegsnotwendigkeit und Wirtschaftsinteressen. – Remshalden, 2007.
[27] Ziemke E.F. The German Northern theater of Operation. - Washington, 1960; Ruff K. Gebirgsjger Zwischen Kreta und Murmansk. – Stuttgart und Graz, 1962; Schofield B.B. The Arctic Convoys. – London, 1977; Irving D. The Destruction og PQ 17. – London, 1980; Golley J. Hurricanes over Murmansk. – London, 1987; Ruegg B., Hague A. Convoys to Russia: Allied Convoys and Naval Surface Operation in Arctic Waters 1941-1945. – London, 1992; Woodman R. The Arctic Convoys. – London, 1994.
[28] Taracouzio T. A. Soviets in the Arctic. An Historical Economic and Political
Study of the Soviet Advance into the Arctic. - New York, 1938; Armstrong T. The Northern Sea Route: Soviet Exploitation of the North East Passage. - Cambridge, 1952; Armstrong T. The Russians in the Arctic: Aspects of Soviet Exploration and Exploitation of the Far North, 1937-57. - London, 1958; Armstrong T. Russian Settlement in the North. - Cambridge, 1965; Archer C. The Soviet Union and northern waters. - London ; New York, 1988; Botkin B.J. Geopolitics and indigenous peoples: the Far North and the Russian Far East. - Washington, 1994; Slezkine Y. Arctic Mirrors: Russia and the Small Peoples of the North. – Ithaca, 1994; McCannon J. Red Arctic: Polar Exploration and the Myth of the North in the Soviet Union, 1932-1939. - New York, 1998; Baron N. Soviet Karelia: Politics, Planning and Terror in Stalins Russia, 1920-1939. – London, 2007.
[29] Paasilinna E. Petsamo, Historiaa ja muistoja. - Otava, Helsinki, 1992; Breivik A.S. Kolanordmenn – forbilde eller trusselbilde. De norske kolonistenes mottakesle I russisk offentlighet, 1860-1914 – set I lys av srtreekk ved russisk nasjonalisme og minoritetspolitikk. – Troms, 2005; Helppikangas P., Kotomin A., Urponen K. Pohjoinen raja II, Северная граница II. - Rovaniemi, 2006; Rantala L. Kuolaan: VenJn vallan aikana Kuolan niemimaalla kyneet suomalaiset tiedemiehet ja heidn kirjoituksensa. – Rovaniemi, 2008; Ниеми Э. Поморская торговля глазами норвежцев//Отар. – 1992. - № 192. – С.15-23; Нильсен Й.П. Мурман и Финмарк: одного ли поля ягоды? (сравнительный метод в изучении политики царской администрации по освоению Мурманского побережья)//Меняющаяся Россия в изменяющемся мире. – М.-Архангельск, 2001. – С.33-45; Йентофт М. Оставшиеся без родины: История Кольских норвежцев. – Мурманск, 2002..
[30] Сборник грамот Коллегии экономии. Т.I-II. – Пг., 1922-1929; Полное собрание законов Российской империи (ПСЗРИ). – СПб; Высочайше утвержденные особые журналы Совета Министров за 1912-1915 гг. (Библиотека Российского государственного исторического архива. Инв. № 82629, 84625, 84627, 84628, 84630, 98290, 99942); Журналы заседаний Временного правительства. В 4 т. – М., 2001-2004; Декреты Советской власти. Т.1-13. – М., 1957-1989; Собрание законов и распоряжений Рабоче-Крестьянского Правительства СССР (СЗ СССР). М., 1924-1939; Собрание узаконений и распоряжений рабоче-крестьянского правительства РСФСР (СУ РСФСР). Пг., М., 1917-1938.
[31] Щербачев Ю.Н. Датский архив: Материалы по истории древней России, хранящиеся в Копенгагене // Чтения в имп. Обществе истории и древностей Российских при Московском университете. 1893. Кн.1. (164). Отд.1; Русские акты Копенгагенского государственного архива, извлеченные Ю.Н. Щербачевым // Русская историческая библиотека. Т.ХVI. – СПб., 1897.
[32] Ключников Ю.В., Сабанин А. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях. – М., 1925-1929; Документы внешней политики СССР. М., 1957-1992. - Т.1-22; Советско-норвежские отношения, 1917-1955: Сб. документов. – М., 1997 и др.
[33] А.К. Военный порт на Мурмане//Русский вестник. – 1889. – Декабрь. – Т.205; Витте С.Ю. Из истории вопроса об устройстве военного порта на Мурмане // Прошлое и настоящее.– Л., 1924. - Вып.I; Арнольдов А. Вторые Дарданеллы: Мурманский выход в Европу. – Пг., 1922; Беседы о Севере России в 3 Отделении Императорского Вольного Экономического Общества. – СПб., 1867. – С.217-326.
[34] Гражданская война на Мурмане глазами участников и очевидцев: Сб. документов и воспоминаний. – Мурманск, 2006.
[35] Егоров Г.М. Фарватерами флотской службы: Записки командующего флотом. - М., 1992; Чернавин В.Н. Флот в судьбе России. - М., 1993; Михайловский А.П. Океанский паритет: Записки командующего флота. - СПб., 2002; Михайловский А.П. Цена успеха: Записки командующего флотом. - СПб., 2006; Хмельнов И.Н. Российский флот. Доблесть и нищета: Записки адмирала. - М., 2003 и др.
[36] Случевский К.К. По Северо-Западу России.– СПб., 1897. - Т.I; Львов Е.Л. По Студеному морю. Поездка на Север. – М., 1895; Горький А.М. На краю земли // Горький А.М. Полн. собр. соч. В 25 т. – М, 1974. - Т.20. – С.237-251; Толстой А.Н. Новый материк // Толстой А.Н. Публицистика. – М., 1975. – С.58-72 и др.
[37] Шаскольский И.П. Договоры Новгорода с Норвегией… - С.47, 54; Возгрин В.Е., Шаскольский И.П., Шрадер Т.А. Грамоты великого князя Василия III сборщикам дани в Лопской земле//Вспомогательные исторические дисциплины. – СПб., 1998. – Т.ХХVI. – С.126.
[38] Ушаков И.Ф. Избранные произведения. В 3 т. – Мурманск, 1997. – Т.I. – С.43.
[39] Устюгов Н.В. Саамы (лопари)//Очерки истории СССР. Период феодализма. ХVII в. – М., 1955. – С.773; Волков Н.Н. Российские саамы: Историко-этнографические очерки. – Каутокейно – СПб., 1996. – С.92; Линд Дж Х. «Разграничительная грамота» и новгородско-норвежские договоры 1251 и 1326 гг.//Новгородский исторический сборник. – СПб., 1997. - № 6(16). – С.141-143.
