Беляевский кружок в художественной жизни россии (80-е гг. xix – начало xx вв.)
На правах рукописи
ЛУКОНИН Дмитрий Евгеньевич
БЕЛЯЕВСКИЙ КРУЖОК
В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ РОССИИ
(80-е гг. XIX – начало XX вв.)
Специальность 07.00.02 – отечественная история
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени
кандидата исторических наук
Саратов
2009
Работа выполнена в ГОУ ВПО
«Саратовский государственный университет имени Н. Г. Чернышевского
Научный руководитель:
кандидат исторических наук, доцент
Абакумов Олег Юрьевич
Официальные оппоненты:
доктор исторических наук, профессор
Демидова Елена Игоревна
кандидат исторических наук, доцент
Шишкина Татьяна Анатольевна
Ведущая организация Казанский государственный университет им. В. И. Ульянова-Ленина
Защита состоится 24 июня 2009 г. в 14 часов на заседании Диссертационного совета Д 212.243.03 при Саратовском государственном университете им. Н. Г. Чернышевского по адресу: 410012, г. Саратов, ул. Астраханская, 83, Институт истории и международных отношений, корп. XI, ауд. 516.
С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке Саратовского государственного университета по адресу: г. Саратов, ул. Университетская, 42
Автореферат разослан 23 мая 2009 г.
Ученый секретарь
Диссертационного совета
доктор исторических наук Л. Н. Чернова
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Актуальность темы исследования. Беляевский кружок играл важную роль в художественной жизни России 80-х гг. XIX – начала XX в. Даже по масштабам Петербурга беляевский кружок был весьма заметным сообществом представителей русской художественной интеллигенции как по численности своего состава, так и по своему общественному значению. Деятельность его неоднократно вызывала широкие обсуждения и споры, зафиксированные прессой, барометром тогдашних общественных вкусов и настроений, а сам кружок нередко ставился на одну доску со столь значительным художественным объединением, каким было в указанный период Товарищество передвижных художественных выставок.
Беляевский кружок как явление покоился на двух прочных основаниях: с одной стороны, это стремление русской художественной интеллигенции к созданию и распространению национального искусства, с другой, – личность самого М. П. Беляева, его направленность на благотворительную, меценатскую деятельность. Формальным выражением беляевского кружка были «беляевские пятницы», – регулярные собрания в доме Беляева. Эти собрания были исключительно частными, – кружок не имел устава, не вел протоколов заседаний, не был официально зарегистрирован. Тем не менее, деятельность кружка был яркой, многообразной и воплощалась в различных формах, – издательской, концертной, благотворительной, в виде поощрения ежегодными премиями и т. п.
М. П. Беляева никоим образом невозможно причислить к числу рядовых представителей петербургского купечества. В отличие от многих благотворителей и меценатов Беляев не ставил своей целью христианское душеспасение или получение эстетического удовольствия от любимого вида искусства. Он был убежденным приверженцем идеи бескорыстного служения делу развития русского национального искусства, основанного на высоком понимании патриотического долга.
Литература о Беляеве наполнена признаниями того факта, что его личность еще ждет «своей биографии и своего памятника»[1]. Однако, как и в 1895 году, сегодня вслед за В. В. Стасовым вновь можно было бы посетовать на то, что «больно видеть, как мало признаются… его заслуги»[2]. На данный момент не существует научной биографии М. П. Беляева. Несмотря на то, что его деятельность и деятельность основанного им кружка в целом известны, они еще ни разу не становились предметом специального исторического исследования. Многие из источников, хранящихся в личном архиве М. П. Беляева, не опубликованы и до настоящего времени не были проанализированы и введены в научный оборот.
Сами «беляевцы» обозначали генеральную линию своей деятельности как приверженность национальному русскому направлению в искусстве. Такая постановка вопроса выводит указанную проблему из сферы чисто эстетической. По авторитетному заявлению выдающегося мыслителя XX века Теодора Адорно, «музыка превратилась в политическую идеологию с середины XIX века, благодаря тому, что она выдвинула на первый план национальные признаки, выступила как представительница той или иной нации и повсюду утверждала национальный принцип»[3].
Современная историографическая ситуация характеризуется огромным вниманием к проблеме национализма в самых разнообразных ее проявлениях. Теоретический контент современных концепций национализма представляет столь богатое поле для толкования, что в некоторой степени выглядит избыточным. Тем не менее, беляевский кружок еще не сделался предметом рассмотрения с данной точки зрения. В настоящее время в отечественной историографии сложились благоприятные условия для рассмотрения беляевского кружка как в свете новых фактологических открытий, так и при помощи современных методологических приемов.
Объектом представленного исследования является беляевский кружок, объединение русской художественной интеллигенции, существовавшее в 80х гг. XIX – начале XX вв. на базе регулярных собраний в доме купца М. П. Беляева («беляевские пятницы») и участвовавшее в совместной деятельности по пропаганде и распространению национального искусства.
Предметом исследования выступает общественная идея, выдвинутая «беляевцами», – вопрос о смысле и назначении русского искусства, деятельность беляевского кружка в ее историческом развитии, сопровождавшая ее полемика, внутрикружковые споры, проблема самоидентификации, результаты деятельности «беляевцев» и их значение для развития художественной жизни России.
Хронологические рамки исследования обусловлены временем существования избранного объекта, – от момента окончательного складывания кружка до прекращения его существования, – 1884–1904 гг.; для изучения предпосылок возникновения беляевского кружка рассматривается ближайшее время, предшествовавшее его формированию, – 60-е – начало 80х гг. XIX в.
Степень разработанности проблемы. Первый период историографии беляевского кружка можно было бы условно назвать мемориальным. Особенностью его является то, что большинство работ, посвященных М. П. Беляеву и беляевскому кружку, были написаны либо самими «беляевцами», либо людьми непосредственно знакомыми с деятельностью кружка. Этот период можно распространить от времени существования кружка до конца 30х гг. XX в. Автором первого биографического очерка, посвященного М. П. Беляеву, стал В. В. Стасов[4]. Позднее В. В. Стасов неоднократно обращался к описанию фактов, связанных с именем и делом М. П. Беляева[5], а также стал автором нескольких некрологов, содержавших сведения о его деятельности[6].
В 1910 г. вышла в свет брошюра «М. П. Беляев и основанное им музыкальное дело», написанная А. В. Оссовским[7]. Несмотря на то, что автор располагал материалами беляевского архива, он только слегка уточнил биографические сведения в сравнении с очерком В. В. Стасова. Начиная с осени 1918 г. над книгой о Беляеве и над материалами его архива работал профессор В. М. Беляев (1888–1968), ученик И. И. Витола[8]. В начале 20х гг. В. М. Беляев активно изучал документы и тесно общался с Глазуновым. Результатом этой работы стала биография А. К. Глазунова, содержащая много интересных данных о складывании беляевского кружка[9].
Вершиной рассматриваемого историографического этапа стало издание сборника воспоминаний и статей «Памяти Митрофана Петровича Беляева»[10]. Это издание было запланировано как исполнение обязательств перед вдовой М. П. Беляева. Ирония судьбы заключалась в том, что к моменту публикации книги все ее авторы находились за пределами Советской России и были оторваны от материалов архива М. П. Беляева. Авторы памятной книги отдавали себе отчет в том, что «Дело издательства очерка жизни и деятельности М. П. Беляева» еще окончательно не закрыто[11].
В 30-е гг. XX в. интерес к личности и делу М. П. Беляева совершенно затухает. Тем не менее «мемориальный период» еще некоторое время продолжался. Известно, например, что М. М. Курбанов публично выступал со своими воспоминаниями о беляевском кружке и о «беляевских пятницах» вплоть до 1940 г.[12] В целом ситуация, сложившаяся в СССР после 1917 г. была неблагоприятна для создания исследований, посвященных беляевскому кружку. Беляевское «наследие» рассматривалось скорее как объект для преодоления, чем для внимательного изучения и исследования. Еще в 1917 г. Б. В. Асафьев высказал несколько принципиальных соображений по данному вопросу. «Национализм» в искусстве, по его мнению, является одним из «основных искушений», требующих преодоления[13]. Односторонности национализма, по мнению Асафьева, не избежали даже крупнейшие деятели беляевского кружка, т. е. Н. А. Римский-Корсаков[14], А. К. Глазунов и А. К. Лядов.
Сторонники «марксистского» рассмотрения искусства также считали. что «беляевский кружок был группой эпигонского типа»[15]. С точки зрения классового «размежевания», «беляевцы» – это «художники либеральной буржуазии, окончательно отказавшейся от демократических иллюзий… Вполне закономерно и то, что Римский-Корсаков возглавил беляевский кружок. Это естественно вытекало из всей его предшествовавшей эволюции в сторону умеренного буржуазного либерализма»[16].
Следующий период историографии беляевского кружка начинается в 40-е гг. XX в. В течение этого периода были пересмотрены все основные оценки деятельности «беляевцев», сложившиеся в 20–30-х гг. Этот процесс определялся идеологической сталинско-ждановской линией, направленной на борьбу против формализма, космополитизма и безыдейности. Одной из характерных черт утверждения национально-государственной идеологии в ее сталинском варианте было обращение к авторитету классиков, к историческим примерам, подвергавшимся по большей части существенным искажениям.
Фактически в годы Великой Отечественной войны была подготовлена почва для «полной реабилитации» главы беляевского кружка[17]. В начале 50-х гг. была развернута активная работа по переосмыслению оценки наследия классиков[18]. В частности, уже в 1950 г. появилась новаторская монография М. О. Янковского, в которой была переоценена роль Н. А. Римского-Корсакова в студенческих волнениях, сопровождавших революцию 1905 г., – образ композитора и его гражданская позиция были в значительной степени «революционизированы»[19]. В 1953–54 гг. Институтом истории искусств АН СССР был выпущен академический двухтомник, посвященный исследованию жизни и творчества Н. А. Римского-Корсакова и выполненный в духе его «полного восстановления»[20].
Разумеется, не могло не быть поставлено под сомнение долгое и плодотворное сотрудничество Н. А. Римского-Корсакова с таким видным представителем буржуазного мира как купец-миллионер М. П. Беляев в рамках беляевского кружка[21]. Работу по исправлению оценок, допущенных в отечественной историографии беляевского кружка, т. е. работу по «прояснению» в нем «облика» Римского-Корсакова и «уменьшению» преувеличенной роли Беляева, М. О. Янковский взял на себя в рамках выпущенного в конце 50-х гг. двухтомника, посвященного А. К. Глазунову[22]. Автор полагал, что «понятие «беляевский кружок» имеет… условный характер. Во-первых, по мнению автора, кружок нельзя называть «беляевским», т. к. Беляев не был «идеологом кружка», а, во-вторых, его нельзя называть «кружком», т. к. он кружком не был и не мог в него «обратиться». Поэтому вместо понятия «беляевский кружок» следует употреблять словосочетание «музыкальный салон в доме Беляева[23]. Янковский отрицал наличие у кружка «идейно-эстетической платформы», считал, что в меценатских инициативах Беляева превалировали частный, «купеческий» характер и произвол[24].Отдельные искажающие историю шаблоны и штампы этого времени получили свое довольно длительное бытование. Это зафиксировано, к примеру, в последнем третьем издании Большой советской энциклопедии[25]. Еще более идеологически зашоренной является энциклопедическая статья, вошедшая в «Музыкальный энциклопедический словарь»1990 г.[26]
Исключением из указанной тенденции является книга В. Я. Трайнина[27]. Это – единственная отдельно изданная работа, специально посвященная М. П. Беляеву и его кружку. Автор практически не использовал материалы беляевского архива и не ставил целью снабдить свою работу развернутым научным аппаратом. Скорее всего, именно в силу этой причины он назвал ее «популярным очерком» или «популярной монографией».
На новом этапе отечественной истории, когда, пробудился специальный интерес к истории предпринимательства и меценатства, личность и дело М. П. Беляева оказались за пределами поля зрения исследователей, занимавшихся данным вопросом[28]. Группа отечественных историков культуры, осваивавшая в «переходные годы» новые идеи и концепции, также не посвятила на страницах своих обобщающих работ какого-либо отдельного места исследованию феномена беляевского кружка[29]. Исключение составили только историки-краеведы, в частности, специалисты, занимающиеся историей Санкт-Петербурга[30]. Таким образом, заключительный третий период историографии беляевского кружка можно характеризовать как период снижения интереса к рассматриваемому предмету. Беляев и беляевский кружок становятся объектами узких, частных исследований, разбросанных по многочисленным специализированным публикациям.
В зарубежной историографии наиболее известным автором, специально писавшим о М. П. Беляеве, был английский критик М. Монтегю-Натан[31]. Другие иностранные исследователи представили в своих работах интересные методологические подходы, позволяющие рассмотреть историю беляевского кружка в новом свете[32].
Цель работы состоит в изучении деятельности беляевского кружка как явления художественной жизни России в период с середины 80-х гг. XIX в. и до начала XX в. Достижению указанной цели служат следующие исследовательские задачи:
— показать предпосылки возникновения беляевского кружка, связанные со сложившейся ролью русской художественной интеллигенции в общественной жизни России рассматриваемого периода, а также субъективные предпосылки, обусловленные индивидуальной позицией отдельных ее представителей, потребности и цели объединения;
— установить роль и место личности М. П. Беляева в формировании беляевского кружка, раскрыть духовные основы его мировоззрения, показать преследуемые им цели и задачи, раскрыть характер его воздействия на участников кружка;
— рассмотреть процесс формирования беляевского кружка, выявить персональный состав участников, установить характер ожиданий отдельных групп и объединяющие их начала;
— проанализировать феномен беляевского кружка: характер и формы общения, символику и ритуалы, внутреннюю организацию, характерные черты образа «беляевца»;
— исследовать деятельность «беляевцев», выделить различные ее виды, формы и направление, проанализировать восприятие деятельности «беляевцев» современниками, ее влияние на развитие художественной жизни в России;
— выделить основные этапы развития беляевского кружка, определить их отличительные черты и особенности, показать трансформацию формальной части взаимоотношений и состава участников на различных этапах развития;
— раскрыть основные черты мировоззрения крупнейших представителей беляевского кружка, разобрать сущность и способы самоидентификации.
Методология исследования. Базовым методологическим принципом, используемым в представленной диссертации, является принцип историзма, понимаемый как исследовательская стратегия, направленная на объекты, взятые в их развитии. Объект при этом рассматривается как целостная система, возникшая в определенных исторических условиях и в результате действия соответствующих причин. Объект (в данном случае, беляевский кружок) проходит закономерное чередование ряда этапов, преемственных фаз, состояний развития. Принцип историзма требует сосредоточить особое внимание на возникших в определенное время внутренних дифференцирующих признаках и показать их функционирование в системе изменения, развития и на базе конкретного комплекса исторических условий.
Каждый объект, таким образом, оказывается включенным в исторический контекст и несет на себе признаки определенного времени. Разумеется, беляевский кружок интересен не только как объект исторического развития, но, в первую очередь, как объединение выдающихся представителей русской художественной интеллигенции, т. е. как определенный внутренний духовный мир. Согласно принципу историзма в результате исследования историческая картина развития объектов предстает в своем индивидуальном и неповторимом своеобразии, обнаруживая посредством фиксации как целенаправленных, так и случайных событий, неаутентичных действий личности свою историческую идентичность[33].
Для решения поставленных целей и задач в диссертации применяется комплекс современных методологических подходов и концепций: «интеллектуальная история» как комплексный подход, направленный на изучение становления и развития ментальных достижений человечества, в частности, «история идей», выявляющая духовные образцы, интеллектуальные парадигмы в их конкретной связи с исторической действительностью, а также «интеллектуальная биографика»; «историческая феноменология» как подход, придающий особое значение формальному аспекту явления культуры, – жизненному миру, – способствующему конструированию ситуации понимания, из которой посредством редукции устранены установки современного сознания на понимание того или иного опыта чужой одушевленности через собственный опыт; современная концепция национализма, в частности, концепция, представляющая нацию как «воображаемое сообщество», основанное на «изобретенной традиции».
Применяются также и такие традиционные методы исторического исследования, как историко-описательный (идиографический), сравнительно-исторический (компаративный), особенно в тех частях работы, которые раскрывают деятельность беляевского кружка в ее «столкновении» с европейскими национализмами, историко-системный. Последний из указанных методов позволяет рассматривать художественную жизнь России, духовный мир русской художественной интеллигенции как макросистемы, элементом которых в той или иной степени выступал беляевский кружок.
Источниковая база исследования. Подавляющее большинство источников, освещающих деятельность беляевского кружка, относится к разряду источников личного происхождения, мемуарного или эпистолярного характера. Важнейшим собранием источников послужил личный архив М. П. Беляева. Большинство хранящихся в нем документов не опубликовано. В настоящее время документы личного архива М. П. Беляева хранятся (в основном) в архиве Государственного центрального музея музыкальной культуры им. М. И. Глинки (ф. 41) и в собрании отдела рукописей библиотеки Санкт-Петербургской государственной консерватории им. Н. А. Римского-Корсакова. В московском архивохранилище представлены главным образом письма деятелей музыкальной культуры (российской и зарубежной) в адрес М. П. Беляева (около 700 ед. хр.)[34] В отделе рукописей СПбГК, напротив, по большей части представлены деловые и личные записи самого М. П. Беляева. Это, к примеру, письма В. В. Стасову с поручениями о выдаче «глинкинских премий», записные книжки, журнал описи движимого имущества, тетради меню, переписка с родными и пр. [35]
Богатейшим собранием документов по истории беляевского кружка обладает отдел рукописей Российской национальной библиотеки[36]. Наиболее важными фондами, хранящимися в ОР РНБ, являются ф. 187 (А. К. Глазунова), ф. 406 (М. М. Курбанова), ф. 449 (А. К. Лядова), ф. 640 (Н. А. Римского-Корсакова), ф. 773 (Г. Н. Тимофеева и М. В. Яниной), ф. 816 (Н. Ф. Финдейзена) и некоторые другие. Следующим по значимости собранием источников, проливающим свет на деятельность беляевского кружка, располагает Рукописный отдел Института истории искусств. Многие важные для истории беляевского кружка документы содержит архивное собрание РГАЛИ.
Публикация писем, связанных с беляевским кружком, началась еще в период Первой мировой войны. Большие заслуги в этом деле первоначально принадлежали журналу «Музыкальный современник», издаваемому в 1915–1917 гг. А. Н. Римским-Корсаковым. К 20-м гг. XX в. ситуация в области хранения и публикации источников была далеко не идеальной. Тем не менее, работа, связанная с подготовкой источников к публикации, продолжалась. Большой удачей следует считать издание двусторонней переписки М. П. Беляева и А. Н. Скрябина[37]. Дополнением к этому послужила в 20-е гг. публикация писем А. Н. Скрябина А. К. Лядову в журнале «Орфей»[38].
Во второй половине 40-х и в 50-х гг. XX в. активно публиковались критические работы и письма В. В. Стасова. Особенно полезными оказались его переписка с родными, переписка с Н. А. Римским-Корсаковым, С. Н. Кругликовым, М. А. Балакиревым, деятелями русской культуры, И. Е. Репиным, Л. Н. Толстым и, разумеется, его письма М. П. Беляеву[39]. С начала 50-х гг. XX в. активно публиковались письма и документы, связанные с жизнью и деятельностью Н. А. Римского-Корсакова[40]. В конце 50-х – начале 60-х гг. получило свою долю внимания также мемуарное и эпистолярное наследие А. К. Глазунова[41].
Среди мемуарной литературы важнейшим источником следует признать «Летопись моей музыкальной жизни» Н. А. Римского-Корсакова[42]. Следующими по значимости можно назвать «Воспоминания обеляевском кружке» одного из его постоянных участников, инженера-электрика М. М. Курбанова[43]. Также следует отметить многочисленные воспоминания о беляевском кружке, принадлежащие различным его участникам и разбросанные по их личным мемуарным изданиям. Это воспоминания И. И. Витола, Н. Н. Черепнина, В. А. Золотарева, А. В. Оссовского, Р. М. Глиэра и некоторых других[44].
Еще одним важным блоком использованных в диссертации источников является публицистика, газетные и журнальные публикации. В кругу публицистов крупнейшей фигурой, выражавшей интересы «новой русской школы», полностью идентифицированные им с конца 80-х гг. XIX в. с деятельностью беляевского кружка, являлся В. В. Стасов. «Главным искусствоведом» «Вестника Европы» называют Стасова В. В. Бендерский и В. Л. Хмылев[45]. Действительно, на страницах этого журнала увидели свет такие крупные работы Стасова, как «Двадцать пять лет русского искусства» и «Тормозы нового русского искусства»[46]. В конце 80-х гг. XIX в. позиции Стасова и «Вестника Европы» разошлись. Важной публицистической работой более позднего периода является большая работа В. В. Стасова «Искусство XIX века», впервые опубликованная в приложении к журналу «Нива» в 1901 г.[47]
Главными оппонентами В. В. Стасова, «новой русской школы» и беляевского кружка в 80–90-х гг. XIX в. выступали критики газеты А. С. Суворина «Новое время», в основном М. М. Иванов («Жираф») и В. П. Буренин. По материалам периодической печати их взгляды во многом восстановлены. Источники, представляющие периодическую печать, – журналы «Вестник Европы», «Северный вестник», «Русская мысль», «Русское богатство», «Русский вестник», газеты «Новое время», «Новости и биржевая газета», «Санкт-Петербургские ведомости», «Московские ведомости», «Голос», «День» и некоторые другие, – используются по большей части для демонстрации общественного мнения, реакции публики, просвещенных слоев русского общества на издательскую, концертную и иную деятельность беляевского кружка, на общественные инициативы М. П. Беляева.
Научная новизна исследования определяется, прежде всего, тем, что впервые в рамках исторического исследования и при помощи исторических методов были проанализированы феномен и деятельность беляевского кружка: с одной стороны, взгляды и деятельность «беляевцев» были поставлены в историческую взаимосвязь с философскими, общественно-политическими и художественными воззрениями русской интеллигенции указанного времени, что, безусловно, способствовало более глубокому и разностороннему пониманию рассматриваемого объекта, с другой стороны, для объяснения исторической закономерности, типичности и обусловленности исследуемого явления были привлечены новейшие эвристические модели, входящие в современный арсенал исследователя-историка.
По-новому был решен ряд конкретных задач исследования: проанализированы предпосылки возникновения беляевского кружка, выделены и охарактеризованы основные этапы его деятельности, показана трансформация кружка от 80-х гг. XIX к началу XX вв. Дана новая характеристика меценатской деятельности М. П. Беляева, основанная на привлечении неизвестных архивных материалов. Значительно более подробно, чем ранее, рассмотрен феномен «беляевских пятниц», их организация и содержание, преодолены идеологизированные оценки отдельных направлений деятельности беляевского кружка и показана их связь с идейной направленностью «беляевцев» и материальной поддержкой мецената. Представлена концепция всемирных выставок как «арены столкновения национализмов» и показана особая важность представления русского искусства в Европе. Обосновано рассмотрение организационных основ и функций беляевского кружка как прототипа будущего фонда и положение о постепенном превращении его деятельности в деятельность фонда. Впервые вводятся в научный оборот новые данные, содержащиеся в исследованных автором диссертации неопубликованных источниках из архивных фондов.
Научно-практическая значимость. Материалы диссертации и полученные выводы могут быть использованы для формирования общих и специальных курсов, преподаваемых в высшей школе. Они имеют научно-практическую значимость для базовых курсов «История России» и «История культуры России», преподаваемых в рамках обучения специальности 07.00.02 – «отечественная история», а также для разработки новых специальных курсов и развития преподаваемых специальных курсов, таких, например, как «Благотворительность и меценатство в России» и пр.
Апробация работы. Основные положения диссертации были представлены автором и прошли научное обсуждение в ходе ряда международных, региональных и межвузовских научных конференций и семинаров. Среди них можно выделить: научный семинар «Городской социум: политические и социокультурные элиты прошлого и настоящего», проводимый совместно Саратовским филиалом Института всеобщей истории РАН и историческим факультетом Саратовского государственного университета им. Н. Г. Чернышевского (Саратов, 2005); круглый стол «Россия в XIX веке: политика и культура» (Саратов, 2006); международную научную конференцию Российского общества интеллектуальной истории, посвященную вопросам дискурсивных практик социогуманитарного знания, в г. Пятигорске (2007); научный семинар «Неофициальная жизнь горожан: Запад – Россия – Восток» (СГУ, Саратов, 2006); международную научную конференцию «Национальная идентичность в проблемном поле интеллектуальной истории» (ПГЛУ, Пятигорск, 2008); всероссийскую научную конференцию аспирантов и молодых ученых «История, экономика, культура: взгляд молодых исследователей» (Институт истории и международных отношений СГУ, Саратов, 2009) и др.
Структура исследования. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, списка источников и литературы и приложений.
ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Во введении обосновывается выбор темы исследования и ее актуальность, определяются объект, предмет, хронологические рамки исследования, устанавливается степень разработанности научной проблемы, формулируются цель и задачи исследования, дается характеристика источников, методология исследования, раскрывается его научная новизна, теоретическая и практическая значимость.
Первая глава «Предпосылки возникновения беляевского кружка» состоит из двух параграфов. В первом параграфе «Русская художественная интеллигенция и борьба за национальное искусство в 60–80-е гг. XIX в.» рассмотрены теоретические попытки осмысления феномена «национальности» и способов национальной самоидентификации, а также проблемы создания национального искусства в понимании националистически ориентированной части художественной интеллигенции. Проанализировано понятие «новая русская школа» и ее историческое становление как важный фактор самоидентификации русской художественной интеллигенции.
На рубеже 60-х гг. XIX в. на волне широкого общественного подъема и стремления к реформам произошла интенсификация музыкальной жизни России. По инициативе братьев Рубинштейнов были созданы первые в России консерватории, тогда же сложился кружок самобытных русских музыкантов, известный под названием «Могучая кучка». Эти силы фактически определили два различных социально-культурных проекта развития музыкального искусства в России. Один из них призывал к переориентации всей музыкальной жизни с иностранных источников на национальное творчество. Другой был направлен на развитие музыкального образования, предполагая, что первоначальный импульс, данный иностранными профессионалами, поможет затем сформировать собственные музыкальные кадры.
Первым крупным критиком А. Г. Рубинштейна, выступившим с наиболее резкими обвинениями в его адрес, был А. Н. Серов. Основные его упреки сводились к следующему: 1) социально-культурный проект Рубинштейна не является русским; 2) в силу этого он противоречит современному состоянию русского культурного общества и перспективам его развития; 3) по сравнению с другими областями искусства (в частности, с литературой) этот проект является устаревшим, изжившим себя еще до начала его реализации.
Другим критиком А. Г. Рубинштейна выступил В. В. Стасов. Он оказал поддержку направлению, которое считал «новым», «прогрессивным» и «национальным», – «новой русской школе». Если в области живописи под этим названием в основном понимались художники-передвижники, а иногда еще артель И. Н. Крамского, то в музыкальной области этот термин охватывал более сложное явление. Первоначально наименование «новая русская школа» относилось к композиторам «балакиревского кружка», – «Могучей кучке» или «Русской пятерке». После распада в 70-х гг. оно сохранялось за отдельными композиторами кружка. Со второй же половины 80-х гг. понятие «новая русская школа» применялось к деятелям «беляевского кружка» и т. н. «петербургской школы».
«Новая русская школа» позиционировала себя в активной общественной борьбе с приверженцами западных и антинационалистических взглядов, каковыми в их глазах были Русское музыкальное общество под покровительством Вел. кн. Елены Павловны, А. Г. Рубинштейн и созданные им на базе ИРМО консерватории. В свою очередь, «балакиревцы» также опирались на различные общественные организации, в частности, Бесплатную музыкальную школу, и стремились путем конкуренции к достижению ведущей роли в музыкально-общественной жизни Петербурга и России.
Развивавшийся в России национализм догоняющего (второго, германского или восточноевропейского) типа делал акцент на развитии национальной культуры и, в частности, национального искусства. Также ему была присуща высокая активность в дискуссиях об отношении к Западу. В. Г. Белинский, основываясь на философских идеях Г. В. Ф. Гегеля, сформулировал идею о том, что принципы «национальности» и «самобытности», развиваемые в литературе и искусстве, свидетельствуют об их зрелости и готовности народа, обладающего ими, к вступлению во «всемирно-историческую стадию». Наследие В. Г. Белинского и опыт всемирных выставок оказали большое влияние на формирование взглядов В. В. Стасова.
К 80-м гг. XIX в. произошли существенные сдвиги в художественной жизни России. Буквально на протяжении двух-трех десятилетий русское искусство сделало гигантский шаг на пути от превалирования европеизированных норм и образцов к обретению собственного национального облика. Приверженцы «новой русской музыки» питали большие надежды на широкое общественное признание и с большим интересом присматривались к изменениям в государственной и общественной жизни, наступившим с воцарением Александра III.
Однако Александр III скептически относился к деятельности «новой русской школы». Среди русских композиторов он предпочитал П. И. Чайковского, музыку которого представители «новой русской школы» вовсе не считали «национальной». Гигантская индустрия коронационных торжеств с полной очевидностью продемонстрировала пристрастия нового императора. Возвращение к широкой публичной деятельности А. Г. Рубинштейна стало еще одним ударом для приверженцев «новой русской школы». Не будучи избалованы официальным признанием, испытывая разочарование по поводу, как им казалось, несоразмерного их вкладу внимания, они вполне естественно перенесли свои чаяния и упования на поднимавшееся частное предпринимательство, склонное к высокой активности. Именно вокруг частной меценатской инициативы и с ее непосредственной помощью можно было сплотить разрозненные силы и вновь выступить в качестве единой и крепкой художественной группы.
Во втором параграфе первой главы «М. П. Беляев и его окружение: предпосылки меценатской деятельности» анализируется понимание самим Беляевым ситуации в русском искусстве, сложившейся к 80-м гг. XIX в., причины, подтолкнувшие его к меценатской деятельности, ее основные цели и задачи, становление интересов и пристрастий купца-лесопромышленника, влияние на них жизненных факторов и ближайшего окружения.
Первая половина 80-х гг. XIX в. была наиболее важным временем для становления художественных взглядов будущего мецената. Событием, совершившим переворот в душе М. П. Беляева и направившим его общественную активность в новое русло, было, по многочисленным свидетельствам современников, знакомство с музыкой и личностью А. К. Глазунова. К началу 80-х гг. XIX в. А. К. Глазунов оказался тесно связан с крупнейшими представителями «новой русской школы». Появление молодого талантливого композитора в ее рядах доказывало, что данное художественное направление успешно развивается и процветает. В дискуссиях русской интеллигенции о России и Европе весьма значительным оказывался теоретический аргумент, связанный с тем, по какому типу, – восходящему или нисходящему, – развивается русская культура вообще, и русская художественная культура, в частности. Явление Глазунова в этом контексте было важным положительным фактором.
Первоначально М. П. Беляев обратил свое внимание именно на творчество А. К. Глазунова, – он устраивал концерты, полностью состоявшие из произведений молодого композитора, издавал его сочинения, пропагандировал его творчество. Однако к середине 80-х гг. масштаб деятельности М. П. Беляева изменился, – от увлечения сочинениями А. К. Глазунова он обратился к поддержке целого художественного направления. Намерения М. П. Беляева и его материальные возможности являлись фактором привлекательности для музыкально-художественной среды. Постепенно вокруг него сформировался кружок, состоящий из постоянных участников. Сделалось обычаем проведение регулярных собраний, назначаемых на пятницы.
После смерти отца М. П. Беляев оказался полностью свободным от обязательств по отношению к семейному делу. Теперь он как старший сын и глава семейного клана мог безоговорочно распоряжаться предоставленными в его ведение делами. Покинув поприще торговли и лесопромышленного бизнеса, он всецело окунулся в область художественной жизни России. То, что начиналось как любительское увлечение, переросло в большое общественное и художественное начинание. Имя М. П. Беляева стало активно появляться на страницах периодической печати, некоторые из организованных им концертов возбуждали целые газетные баталии.
Возможно, что в начале своей меценатской деятельности, М. П. Беляев полагал, что недостаточное признание русской национальной школы имело причиной только слабое ее распространение. С течением времени он, однако, убедился, что окончательное торжество национального направления – дело далекого будущего, поэтому вклад в его развитие не может принести быстрых дивидендов. Поводом для глубокого нравственного удовлетворения, таким образом, оставалось лишь само осознание правоты, важности и значимости начатого дела. М. П. Беляев желал воплотить в реальной деятельности свое стремление к искусству и посредством этого послужить на пользу обществу и на благо Родине.
Союз меценатской деятельности М. П. Беляева и творчества «новой русской школы» был счастливым союзом двух сил, соединившихся и нашедших себя во взаимном сотрудничестве. Для «новой русской школы» Беляев был именно тем человеком, который объединил деятелей этого направления, снабдил их недостающими возможностями для развития и распространения творчества. Он предоставил в их распоряжение издательство, концерты, ежегодные поощрительные премии, – т. е. все то, с помощью чего стала возможной активная пропаганда «национальной» музыки.
Во второй главе «Деятельность беляевского кружка во второй половине 80-х гг. XIX в.» рассматривается окончательное складывание и первый период деятельности кружка. В первом параграфе «Беляевские пятницы» и меценатская деятельность М. П. Беляева» проанализировано постоянное художественное сообщество, сплотившееся в середине 80-х гг. вокруг М. П. Беляева, выявлены его отдельные представители и группы, показан процесс формирования кружка, представлены лидеры и их идеи, показана художественная направленность кружка.
Вхождение Н. А. Римского-Корсакова в кружок завершило процесс объединения художественных сил вокруг М. П. Беляева и наиболее отчетливым образом отделило период формирования кружка от первого периода его деятельности. В лице Н. А. Римского-Корсакова кружок обрел своего главу и признанного вождя. Он олицетворял своей фигурой целое художественное направление, получившее название «новой русской школы». Сформировалось ядро кружка и его постоянный состав. Объединяющим началом все более стали служить не любительские увлечения, а идеи поддержки и развития русской музыки, в первую очередь, музыки «новой русской школы».
Кружок определил свои позиции в череде противостояний и конфликтов. Продолжался антагонизм «новой русской школы» и А. Г. Рубинштейна, непримиримую позицию занял М. А. Балакирев. Она была обусловлена исповедуемыми им принципами, представлявшими собой смесь религиозных предрассудков и романтическо-славянофильских предубеждений. Беляев был для него олицетворением прагматического, буржуазного подхода к делу искусства, купцом-толстосумом. С критикой в адрес кружка выступил также Ц. А. Кюи, опубликовавший статью «Итоги Русских симфонических концертов. Отцы и дети», в которой он ратовал против узкого принципа «партийности» в искусстве и критически оценивал творчество «младших беляевцев». К середине 80-х гг. XIX в. В. В. Стасов испытывал колебания перед лицом внутрипартийных противоречий. Однако неприятие идей, высказанных Ц. А. Кюи, сблизило его с беляевским кружком и к концу 80-х гг. Стасов выступал в качестве крупнейшего публициста, защищавшего «беляевское направление».
Рассмотрен феномен «беляевских пятниц», их организация и содержание. Показано, что важным фактором формирования беляевского кружка стало учреждение его институтов, среди которых наиболее ярким были регулярные еженедельные собрания в доме М. П. Беляева, специально приспособленном для проведения кружковых мероприятий. Творческая энергия художников и любезно аккумулировавший ее гостеприимный дом мецената создавали особое пространство праздника, стимулировавшего, в свою очередь, приподнятое самоощущение, выход из сферы обыденного и стремление к новым завоеваниям. Но не только удобное пространство общения было привлекательной чертой «беляевских пятниц». Специальное внимание всегда уделялось общему творчеству и поощрению творческих усилий на благо национального искусства. Особенно показательной оказалась совместная работа «беляевцев» над окончанием и изданием оперы А. П. Бородина «Князь Игорь», произведением, которое рассматривалось как символическое воплощение идеи национального направления в музыкальном искусстве.
Идея объединила на данном этапе участников беляевского кружка. Обретение в лице Беляева и его капиталов мощного фактора поддержки влило свежие силы в деятельность «новой русской школы». Активизировалась ее творческая составляющая. Зародились и получили бурное развитие издательская и концертная деятельность. Первый период истории беляевского кружка, таким образом, можно рассматривать как подобие пассионарного толчка. Внутренне единство и даже «исключительность» кружка были отмечены как его сторонниками, так и противниками.
Тем не менее, многократные усилия беляевцев не привели к широкому общественному признанию на родине. В подобных условиях становится актуальной характерная для русского менталитета мысль о том, что только посредством представления национального искусства в Европе, с помощью признания и при поддержке европейских авторитетов «новая русская школа» сможет выполнить поставленные перед собой задачи.
Второй параграф «Беляевские концерты» на Всемирной выставке в Париже 1889 г.» посвящен ключевому моменту в развитии и самоопределении беляевского кружка. Выделены основные факторы проблемы, порожденной дебютом «беляевцев» на международной арене. Это, во-первых, масштаб события, т. е. его отнесенность именно к Всемирной выставке, крупнейшему общественному мероприятию того времени. Во-вторых, это фактор вовлеченности в весьма ясно обозначившееся противостояние в русском обществе по поводу Всемирных выставок (особое значение здесь имеет тот факт, что события с «беляевцами» на выставке 1889 г. нельзя понять без рассмотрения полемики по поводу выставки 1878 г., в продолжение которой они фактически совершались). В-третьих, это то, что специфически русский феномен представал в данном случае в зеркале Европы. Наконец, в-четвертых, рассматриваемые ниже события были вписаны в разностороннюю дискуссию о России и Европе, занимавшую значительное место в отечественной художественной и политической публицистике на протяжении всего XIX в.
Широкий общественный резонанс к концу 80-х гг. XIX в. приобрели идеи Н. Я. Данилевского, выраженные им в книге «Россия и Европа». Они были хорошо известны «беляевцам», и, скорее всего, имели существенное влияние на формирование их взглядов и представлений. В 1888 г. в отечественной печати разгорелся спор, открытый статьей В. С. Соловьева против концепции Данилевского. В защиту Данилевского выступил ряд авторитетных публицистов, в числе которых оказался и В. В. Стасов. Позиция Стасова по вопросу о современном русском искусстве отличалась и от позиции Соловьева, и от позиции Данилевского. Он не только признавал творчество великих русских мастеров первой половины XIX в., но и относил к настоящему времени период истинного расцвета русского искусства, также питая надежды и на дальнейшее его процветание. К концу 80-х гг. XIX в. В. В. Стасов уже был окончательно уверен в том, что русские художники «догнали и перегнали» Европу. Подобные взгляды, помимо В. В. Стасова, М. П. Беляева и Н. А. Римского-Корсакова были характерны и для многих других, рядовых «беляевцев».
Атмосфера выставки 1889 г. идеально соответствовала представлениям М. П. Беляева. Господство частной инициативы в русском отделе, соревнование национализмов, повышенный интерес отечественной печати к проявлению всего «национального», наконец, почти полное отсутствие жестких официальных предписаний, – создавали благоприятную обстановку для деятельности в духе «беляевской инициативы». В таких условиях М. П. Беляев готовил в Париже русскую презентацию русской музыки, которая должна была послужить ответом на неудачную, по мнению «беляевцев», «нерусскую» презентацию русской музыки в 1878 г.
Новая Всемирная выставка в Париже 1889 г. проходила в условиях существенно изменившихся отношений между Россией и Францией. В ответ на создание Тройственного союза наметилось русско-французское сближение. Со второй половины 80-х гг. вопрос о возможном заключении союза России и Франции активно обсуждался в печати, оказывая большое влияние на общественное мнение. Идеи, развиваемые прессой, находили свою поддержку в многочисленных общественных мероприятиях. Всемирная выставка 1889 г. была блестящим примером «столкновения национализмов». Русский национализм не только формировался и развивался в условиях «праздника всеобщего соревнования», какими являлись всемирные выставки, но и вступал во взаимодействие (или противодействие) с другими национализмами.
В конце сентября 1889 г. В. В. Стасова опубликовал в журнале «Северный вестник» большую работу, анализирующую итоги Всемирной выставки. В партийных целях Стасовым был применен прием усиления и гиперболизации действительности. Справедливо критикуя русский отдел и русскую экспозицию, Стасов противопоставил им «русские концерты» как событие, с лихвой искупившее все недостатки. Указанная статья вызвала скандал в русской прессе. С критикой Стасова выступил ведущий журналист «Нового времени» В. П. Буренин. Совместными усилиями Стасов и Буренин довели полемику до высокой степени накала. Оба оппонента воздействовали на публику повышенной эмоциональностью, допускали беззастенчивость в выражениях, доходящую до грубых личных оскорблений. Наиболее интересным фактом стало то, что спор велся внутри одного большого идеологического течения под знаменем приверженности принципу «национальности» и «всему национальному».
Неуспех парижских концертов и критическая позиция большинства русской прессы стали причиной кризисных явлений, характерных для беляевского кружка начала 90-х гг. XIX в. В условиях столкновения национализмов на Всемирной выставке русская национальная идея не могла быть принята в том виде, в каком она развивалась в беляевском кружке. Русское искусство, «новая русская школа», национальный принцип в музыке, – все что «беляевцы» в приложении к Европе рассматривали как откровение, как «луч света от России», – не встретили адекватного приема и понимания на Всемирной выставке.
Третья глава диссертации «Беляевский кружок в 90-е гг. XIX в. и в начале XX в.» включает два параграфа. В первом параграфе «Кризис беляевского кружка в первой половине 90х гг. XIX в.» рассмотрены критические тенденции в беляевском кружке, причины и ход кризиса, его особенности в индивидуальном восприятии отдельных участников. Кризис явился результатом «столкновения с Европой», болезненно переживаемым ведущими композиторами беляевского кружка. Поездка на Всемирную выставку заставила иными глазами посмотреть на идеалы и ценности «новой русской школы».
Критические тенденции в целом можно описать как состояние ауторефлексии, возникшее под воздействием европейского влияния. Были поставлены под сомнение важнейшие постулаты «новой русской школы», идея о ее принципиальной «новизне» и «передовитости» («кризис новизны»), идея о ее особой «самобытности», «избранности», сомнении в переживаемом «новой русской школой» периоде роста, «цветения», подверглись сомнению также главные символы-«святыни» школы («Князь Игорь») и пр. На смену прежним оптимистическим прогнозам приходят упадочные и депрессивные размышления о невысокой художественной ценности ее произведений, грядущем засилье «эклектизма», «засыхании», «умирании», «упадке» и т. д.
Сущностью переживаемого кризиса являлся кризис идеи, – идеи «новой русской школы» как таковой. Проявления же кризиса были различными. Это – состояние неопределенности целей и идеалов, стремление следовать «успешным» примерам, взятым из европейского (Р. Вагнер) или российского (П. И. Чайковский) опыта. Это – противопоставление русской музыки европейским образцам с предпочтением последних. Это – различного рода попытки противостояния, например, попытки создания «правильной» самобытной философско-эстетической системы. Это – подражательные явления, а также уход в себя, депрессия, пьянство и пр. Первая половина 90-х гг. XIX в. характеризовалась усилением напряженности как внутри беляевского кружка, так и в его отношениях с оппонентами. Особо напряженным было восприятие усиливающейся роли П. И. Чайковского и его взглядов.
Вместе с тем необходимо обратить внимание на достаточно высокую прочность кружковых связей, позволивших сохранить сообщество в трудные годы. Особенно важной в этом отношении представляется позиция самого М. П. Беляева. Несмотря на свойственные ему прямоту и грубоватость, он сумел проявить высокую дипломатичность, укреплял сообщество путем невмешательства в личные столкновения, неизменным дружелюбием и гостеприимством. Он настойчиво развивал все прежние меценатские инициативы (несколько сократив только дело концертов) и даже приводил в действие новые начинания. Неизменная традиция хлебосольных «беляевских пятниц» скрепляла кружок, перенеся в период кризиса основной акцент с творческой на «застольную» составляющую.
Во втором параграфе «От кружка – к фонду: основные направления деятельности беляевского кружка во второй половине 90х гг. и в начале XX в.» представлены основные изменения в составе, организации, общественном статусе и восприятии беляевского кружка в последний период его деятельности. Беляевский кружок в этот период претерпел значительные трансформации. Существенно повысился авторитет Н. А. Римского-Корсакова и его школы. Он и его единомышленники и коллеги А. К. Глазунов и А. К. Лядов стали представлять ведущую музыкально-общественную силу в России. Кризис и колебания предыдущих лет были преодолены. Все это превратило беляевский кружок в чрезвычайно привлекательное сообщество для молодых авторов. Посредством кружка они могли получить доступ к общению с Н. А. Римским-Корсаковым, к участию в Русских симфонических концертах, к публикации в беляевском издательстве. В рассматриваемый период состав кружка значительно расширился за счет прихода молодых сил. Сформировались различные возрастные группы. Помимо авторитетных «старших беляевцев» большую роль в создании новых сочинений и в деятельности кружка стали играть начинающие композиторы.
Состав и устремления последних были крайне разнородными. В рассматриваемый период уже не приходится говорить о решающей роли общей идеи. Высок был процент тех, кто рассматривал меценатскую поддержку М. П. Беляева как средство лично устроиться и обеспечить свое благосостояние на профессиональном поприще. Беляевский кружок перестал также быть чисто петербургским, среди его участников теперь было много москвичей. В связи с указанными тенденциями изменились принципы функционирования кружка. Предоставление различных видов поддержки постепенно становилось все более формализованным, и беляевская деятельность приобрела характерные черты, роднящие ее с деятельностью фондов.
В то же время набирали силу художественные тенденции, чуждые устоявшимся в беляевском кружке принципам. «Старшие беляевцы» развернули активную борьбу с декадентством и модернизмом. Крупнейшим «приобретением» беляевского кружка в этот период стал молодой композитор А. Н. Скрябин. Его художественные устремления были весьма современны и направлены на разрушение сложившихся канонов, что вызвало неприятие беляевского «ядра». Тем не менее, сам меценат принял его под личное покровительство, справедливо отдавая дань его выдающемуся дарованию. После смерти Беляева кружок распался.
В заключении подводятся итоги исследования, делаются выводы о характере, направлении, специфике деятельности беляевского кружка на различных этапах его развития.
В художественной жизни России 80-х гг. XIX в. беляевский кружок представлял собой уникальный феномен. Он как бы сочетал в своих рамках три различных составляющих компонента. Первый из них включал представителей русской интеллигенции, убежденных в необходимости развития национального искусства и готовых к активным действиям для его поддержки, второй – профессионалов в области художественного творчества, которые, с одной стороны, сами были плотью от плоти пронациональных интеллигентских настроений, с другой же – имели возможность творчески ответить на эту актуальную потребность, наконец, третьим был солидный капитал, материальная база развернувшейся активности, олицетворенная типичной и в то же время яркой фигурой купца-мецената.
Уникальность этого феномена обусловлена тем, что все три названных компонента были проникнуты неразрывным единством. Композиторы «новой русской школы», ученики Н. А. Римского-Корсакова не были всего лишь искусными ремесленниками, исполнявшими некий «социальный заказ» или личную волю мецената, – эти люди имели активную социальную, духовную и творческую позицию, сплотившую их в определенное направление. Окружение, представленное беляевским кружком, в свою очередь, не было только «группой поддержки», а скорее напоминало активную пассионарную среду, способствовавшую рождению новых творческих замыслов и общественных начинаний. Наконец, купец-меценат, давший кружку свое имя, а также предоставивший в его распоряжение собственное жилище и практически все свои капиталы, также не был исключительно «денежным мешком», способным оплатить работу композитора «из милости». Причиной указанного единства, силой, объединившей беляевский кружок, следует считать идею, заключавшуюся в том, что России, необходимо национальное русское искусство, русская музыка.
Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:
Статьи в изданиях, рекомендуемых ВАК:
Луконин Д. Е. Лики национализма: В. В. Стасов и «Новое время» // Власть: Общенациональный научно-политический журнал. 2008. № 10 (октябрь). М., 2008. С. 129–132.
Статьи в прочих изданиях:
Луконин Д. Е. Русский купец на отдыхе и лечении (неизвестные страницы жизни Митрофана Беляева) // Туризм и культурное наследие: Межвуз. сб. науч. тр. Вып. 2. Саратов, 2004. С. 33–62.
Луконин Д. Е. Кружки как форма организации досуга русской художественной интеллигенции (на примере «беляевского кружка») // Городская повседневность в России и на Западе: Межвуз. сб. науч. тр. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2006. С. 79–109.
Луконин Д. Е. Борьба за искусство или искусство борьбы // Историк и власть: советские историки сталинской эпохи. Саратов, 2006. С. 46–95.
Луконин Д. Е. «Мессия грядущего дня»: «Сказание о граде Китеже» и споры о русском вкладе в духовное будущее Европы (к 100-летию оперы Н. А. Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии») // Туризм и культурное наследие: Межвуз. сб. науч. тр. Вып. 3. Саратов, 2006. С. 139–168; Вып. 4. Саратов, 2007. С. 83–161.
Луконин Д. Е. Быт и нравы русской купеческой семьи конца XIX в. (на примере семьи М. П. Беляева) // Неофициальная жизнь горожан: Запад–Россия–Восток. Саратов, 2007. С. 91–103.
Луконин Д. Е. Митрофан Беляев и его кружок: капризы мецената или направление в искусстве? (к постановке вопроса) // Известия Саратовского университета. Т. 7. Серия «История. Международные отношения». Вып. 2. Саратов, 2007. С. 80–85.
Луконин Д. Е. Всемирные выставки вт. пол. XIX в. как арена столкновения национализмов // Национальная идентичность в проблемном поле интеллектуальной истории: Мат-лы междунар. науч. конф. Пятигорск, 25–27 апреля 2008 г. Ставрополь-Пятигорск-Москва: Изд-во Ставроп. гос. ун-та, 2008. С. 181–191.
Луконин Д. Е. Ненаписанная биография М. П. Беляева // Историографический сборник: Межвуз. сб. науч. тр. Вып. 23. Саратов, 2008. С. 102–110.
Луконин Д. Е. Проблема саморепрезентации русской национальной экспозиции на всемирных выставках XIX в. // Туризм и культурное наследие: Межвуз. сб. науч. тр. Вып. 5. Саратов, 2008. С. 94–117.
Подписано в печать « » мая 2009 г.
Печать офсетная. Бумага офсетная. Гарнитура Таймс.
Формат 60х84 1/16. Усл.-печ. л. 1. Уч.-изд. л. 1.
Тираж 100 экз. Заказ ________
ЛИОР ИИМО СГУ
410012, г. Саратов, ул. Астраханская, 83
[1] Памяти Митрофана Петровича Беляева: Сб. статей и воспоминаний. Париж, 1929. С. 14.
[2] Стасов В. В. Митрофан Петрович Беляев. М., 1954. С. 7.
[3] Адорно Т. В. Избранное: социология музыки. М.;СПб., 1999. С. 136.
[4] Русская музыкальная газета. 1895. № 2. С. 81–130.
[5] См.: Стасов В. В. Адрес и венок-звезда, поднесенные М. П. Беляеву // Русская музыкальная газета. 1895. № 3; Его же. Московская частная опера в Петербурге // Новости и биржевая газета. 1898. № 93; Его же. Искусство XIX века (впервые опубликовано в специальном приложении к журналу «Нива» в 1901 г.)
[6] Стасов В. В. Митрофан Петрович Беляев, некролог // Новости и биржевая газета. 1903. № 358; Его же. М. П. Беляев // Нива. 1904. № 2. С. 38-39.
[7] М. П. Беляев и основанное им музыкальное дело. Б. м., б. г.
[8] ОР СПбГК. Архив М. П. Беляева. Д. 6636. Л. 2.
[9] Беляев В. М. Глазунов. Т. 1: Жизнь. СПб., 1922.
[10] Памяти Митрофана Петровича Беляева: Сб. статей и воспоминаний. Париж, 1929.
[11] Там же. С. 14.
[12] ОР РНБ. Ф. 406. Оп. 1. Д. 74: Стенограмма доклада М. М. Курбанова в Ленинградской филармонии 6 февраля 1940 г. «Воспоминания о беляевском кружке и «беляевских пятницах».
[13] Глебов И. (Б. В. Асафьев) Соблазны и преодоления // Мелос / Под ред. И. Глебова (Б. В. Асафьева) и П. П. Сувчинского. Кн. 1. СПб., 1917. С. 8.
[14] Глебов И. (Б. В. Асафьев) Впечатления и мысли // Мелос Кн. 2. СПб., 1918. С. 143–144.
[15] Громан А. А. Классовые теории «кучкизма» в свете ленинских взглядов на общественное развитие России // Пролетарский музыкант. 1932. № 2. С. 87.
[16] Там же.
[17] См.: Оссовский А. В. Н. А. Римский-Корсаков и русская культура // Советская музыка. 1944. Второй сб. ст. С. 69–78.
[18] См.: Луконин Д. Е. Борьба за искусство или искусство борьбы // Историк и власть: советские историки сталинской эпохи. Саратов, 2006. С. 46–95.
[19] Янковский М. О. Римский-Корсаков и революция 1905 года. М., 1950.
[20] Римский-Корсаков: Исследования, материалы, письма: В 2 т. М., 1953–1954.
[21] Там же. Т. 1. С. 11–12.
[22] Глазунов. Исследования. Материалы. Публикации. Письма: В 2 т. М., 1959–1960.
[23] Там же. Т. 1. С. 30–32.
[24] Там же. С. 31–32.
[25] Большая советская энциклопедия. 3-е изд. Т. 3. М., 1970. С. 189.
[26] Музыкальный энциклопедический словарь. М., 1990. С. 64.
[27] Трайнин В. Я. М. П. Беляев и его кружок. Л., 1975.
[28] См., напр. работы В. Г. Афанасьева, В. Г. Бобровникова, А. Н. Боханова, П. В. Власова, Е. Ю. Горбуновой, Т. Б. Кононовой, Л. В. Хоревой, Е. П. Хорьковой и др.
[29] См.: Русская художественная культура второй половины XIX в. / В. Г. Кисунько, М. Н. Бойко, Л. З. Корабельникова и др. М., 1988; Русская художественная культура второй половины XIX в.: Картина мира / Под ред. Г. Ю. Стернина. М., 1991; Русская художественная культура второй половины XIX в.: Диалог с эпохой / Под ред. Г. Ю. Стернина. М., 1996; Очерки русской культуры XIX в.: В 6 т. Т. 6: Художественная культура. М., 2002.
[30] См., напр.: Лурье Ф. М. Петербург: 1703–1917. История и культура в таблицах. СПб., 2001. С. 107–111; Барышников М. Н. Деловой мир Петербурга: исторический справочник. СПб., 2000. С. 64–67; Его же. Петербургские предприниматели во второй половине XIX – начале XX в. СПб., 2002; Его же. Предпринимательская и общественная жизнь Петербурга. СПб., 2003.
[31] См.: Belaiev, Leipzig and St. Petersburg // The musical Standard. 1904. 30 January; M. Belaiev (ncrologe) // The musical Standard. 1904. 8 October; Montagu-Nathan M. Belaiev – Maecenas of Russian Music // The Musical Quarterly. 1918. Vol. 4. No. 3 (Jul). P. 450–465; Монтэгю-Натан М. Письма из Англии (Музыкальна ли Англия?) // Мелос. Мелос / Под ред. И. Глебова (Б. В. Асафьева) и П. П. Сувчинского. Кн. 1. СПб., 1917. С. 119–122.
[32] Ridenour R. C. Nationalism, Modernism and Personal Rivalry in Nineteenth-Century Russian Music. Ann Arbor (Mich.), 1983; Taruskin R. Some Thoughts on the History and Historiography of Russian Music // The Journal of Musicology. 1984. Vol. 3. No. 4. Р. 321–339; Valkenier Е. Russian Realist Art. The State and Society: The Peredvizhniki and Their Tradition. Ann Arbor (Mich.), 1977; Olkhovsky Y. Vladimir Stasov and Russian National Culture. Ann Arbor (Mich.), 1983;
[33] Подробнее о проблеме историзма см., напр.: Мейнеке Ф. Возникновение историзма. М., 2004; Могильницкий Б. Г. Введение в методологию истории. М., 1989; Плотников Н. Реабилитация историзма: Философские исследования Германа Люббе // Вопросы философии. 1994. № 4. С. 87–93; Трельч Э. Историзм и его проблемы: логическая проблема философии истории. М., 1994 и др.
[34] ГЦММК. Ф. 41. Д. 1–692.
[35] ОР СПбГК. Архив М. П. Беляева. Д. 409–433; Д. 6116; Д. 6629; Д. 2709; Д. 376–404, 405, 434–438.
[36] См.: Римский-Корсаков А. Н. Музыкальные сокровища рукописного отделения государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (обзор музыкальных рукописных фондов). Л., 1938.
[37] Переписка А. Н. Скрябина и М. П. Беляева. (1894–1903) / Введение и прим. В. М. Беляева. Пг., 1922.
[38] Письма А. Н. Скрябина к А. К. Лядову / Предисл. и публикация А. В. Оссовского // Орфей. Кн. 1. Пг., 1922.
[39] Стасов В. В. Письма к родным: В 3 т. М., 1953–1962; Римский-Корсаков Н. А. Полн. собр. соч.: Литературные произведения и переписка. Т. 5. М., 1963; Письма В. В. Стасова С. Н. Кругликову // Советская музыка. 1949. № 8–12; Балакирев М. А. и Стасов В. В. Переписка: В 2 т. М., 1970–1971; Стасов В. В. Письма к деятелям русской культуры: В 2 т. М., 1962–1967; Репин И. Е. и Стасов В. В. Переписка: В 3 т. М., 1948–1950; Переписка Л. Н. Толстого и В. В. Стасова. Л., 1929; Письма В. В. Стасова к М. П. Беляеву // Из архивов русских музыкантов. М., 1962. С. 7–27.
[40] См.: Н. А. Римский-Корсаков. Сборник документов (из архива ЦГЛА) / Под ред. В. А. Киселева. М.-Л., 1951; Римский-Корсаков Н. А. Письма к Е. Петровскому / Публ. и прим. А. А. Гозенпуда // Советская музыка. 1952. № 12. С. 68–72; Римский-Корсаков: Исследования. Материалы. Письма: В 2 т. М., 1953.
[41] Глазунов А. К. Письма, статьи, воспоминания. М., 1958; Глазунов. Исследования. Материалы. Публикации. Письма: В 2 т. М., 1959–1960.
[42] Римский-Корсаков Н. А. Летопись моей музыкальной жизни. СПб., 1909. В 2004 г. вышло 10-е издание «Летописи»
[43] См.: Курбанов М. М. Воспоминания о беляевском кружке и о «беляевских пятницах» // Памяти Митрофана Петровича Беляева… С. 101–163.
[44] Витол Я. Воспоминания, статьи, письма. Л., 1969; Черепнин Н. Н. Воспоминания музыканта. Л., 1976; Золотарев В. А. Воспоминания о моих великих учителях, друзьях и товарищах. М., 1957; Оссовский А. В. Воспоминания, исследования. Л., 1968. С. 71–88; Глиэр Р. М. Воспоминания о беляевском кружке // Глиэр Р. М. Статьи и воспоминания. М., 1975. С. 44–53; Соколов Н. А. Воспоминания о Римском-Корсакове. СПб., 1908; Каратыгин В. Г. Памяти Н. А. Соколова // Орфей. Кн. 1. Пг., 1922. С. 109–152.
[45] Бендерский В. В., Хмылев В. Л. История отечественных средств массовой информации. Томск, 2006. С. 61.
[46] Стасов В. В. Двадцать пять лет русского искусства // Стасов В. В. Избр. соч.: В 3 т. М., 1952. Т. 2. С. 391–568. (Печаталась в «Вестнике Европы» с ноября 1882 по октябрь 1883 гг.); Стасов В. В. Тормозы нового русского искусства // Стасов В. В. Избр. соч.: В 3 т. М., 1952. Т. 2. С. 569–692. (Работа была опубликована в четырех «книжках» журнала «Вестник Европы» (февраль-май) 1885 г.)
[47] Стасов В. В. Искусство XIX века // Стасов В. В. Избр. соч.: В 3 т. М., 1952. Т. 3. С. 485–755.
