Партийно-государственная бюрократия северо-запада советской россии 1917-1920-х гг.
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ИНСТИТУТ ИСТОРИИ
На правах рукописи
ЧИСТИКОВ Александр Николаевич
Партийно-государственная бюрократия Северо-Запада Советской России
1917-1920-х гг.
Специальность: 07.00.02 – Отечественная история
Автореферат
диссертации на соискание ученой степени
доктора исторических наук
Санкт-Петербург
2007
Работа выполнена в Санкт-Петербургском институте истории Российской Академии наук
Официальные оппоненты:
доктор исторических наук, профессор Измозик Владлен Семенович
доктор исторических наук, профессор Старков Борис Анатольевич
доктор исторических наук,
действительный член РАН Фурсенко Александр Александрович
Ведущая организация:
Санкт-Петербургский государственный университет
Защита состоится «___» _____________ 2007 г. в ______ час. на заседании Диссертационного совета Д 002.200.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора исторических наук при Санкт-Петербургском институте истории Российской Академии наук (197110, Санкт-Петербург, Петрозаводская ул., д.7)
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Санкт-Петербургского института истории Российской Академии наук
Автореферат разослан «___» _____________ 2007 г.
Ученый секретарь
Диссертационного совета
кандидат исторических наук П.В. Крылов
I. Общая характеристика работы
Актуальность исследования
Изучение проблем, связанных с формированием органов власти и управления и их функционированием, является одной из приоритетных научных задач в современном обществе. Остаются актуальными, в частности, такие вопросы, как оптимизация структуры властных и управленческих органов; принципы их взаимодействия с обществом, а также между собой – на горизонтальном и вертикальном уровнях; подбор и ротация кадров; борьба с бюрократизмом и т.д. Кроме того, важным остается выбор правильного соотношения между общими принципами власти и управления и специфическими особенностями, вызванными политическими, экономическими, национальными, культурными и иными факторами. В этой связи чрезвычайно актуальным является обращение к историческому опыту, в частности Советского государства в начальный период его существования, когда были заложены основы партийно-советской системы власти и управления, просуществовавшей почти 80 лет. При всем своеобразии этой системы в ней можно выделить общие черты, присущие и современной власти.
С другой стороны, недостаточная разработанность указанной проблематики в историческом плане не дает возможности восстановить целостную картину одного из важнейших периодов в жизни Советской России/СССР, когда шло формирование ее основ, в том числе и во властно-управленческой сфере.
Степень изученности темы
В отечественной и зарубежной историографии отсутствуют комплексные исследования этой темы. Исследователи, как правило, обращались либо к общим вопросам, либо к отдельным сюжетам, связанным с бюрократией в Советской России/СССР. Стоит особо подчеркнуть, что советские историки уже с 1920-х гг. не использовали термина «бюрократия» применительно к властному и управленческому персоналу, а писали об ответственных работниках, партийно-советских кадрах и т.п. Это было связано с тем, что определение «бюрократия» употреблялось исключительно для характеристики капиталистического общества, в социалистическом обществе признавались лишь не характерные для этого строя явления бюрократизма, с которыми государство и общество вели борьбу.
В период Гражданской войны и в 1920-е гг. о бюрократии и бюрократизме писали многие политические деятели и практические работники. Ведущее место среди них принадлежит В.И. Ленину, точка зрения которого на бюрократию изменилась по сравнению с дореволюционным временем. Тогда Ленин считал бюрократию как и государство, орудием господства. Вслед за К. Марксом и Ф. Энгельсом он полагал, что при социализме бюрократии не будет[1]. Однако реалии жизни привели Ленина на рубеже 1920-1921 г. к важнейшему выводу о том, что Советское государство является государством с бюрократическим извращением[2]. Что касается бюрократизма, отмечал Ленин, то он имеет не только исторические, но и экономические корни, и победить его можно будет лишь при поголовном участии населения в управлении[3].
С ленинской характеристикой Советского государства был солидарен и Л.Д. Троцкий[4]. Определяя сложившийся в первой половине 1920-х гг. режим в партии как бюрократический, Троцкий не относил его к пережитку военного времени, а считал результатом «перенесения на партию методов и приемов администрирования, накопленных именно за последние годы»[5]. В отличие от своих товарищей по партии, видевших в бюрократии только отрицательные черты и часто отождествлявших бюрократию и бюрократизм, Троцкий находил в бюрократии и положительные стороны: «более специальное знакомство с определенными отраслями управления и хозяйства, точную иерархию взаимоотношений, определенные, выработанные долгой практикой приемы работы и т.д.»[6]. Об этом он заявил, выступая с докладом на VIII Всероссийском съезде советов в декабре 1920 г. Однако в целом и он оценивал бюрократию как негативное явление.
С проблемой бюрократии тесно связанными оказались вопросы выборности и назначенства. В ходе дискуссии между сотрудниками Орграспредотдела ЦК РКП(б) на страницах журнала «Большевик» выявились две точки зрения. В. Кнорин осуждал назначенство и выступал за выборность в сочетании с подбором и выдвижением работников[7]. По мнению В. Черного, то, что ЦК предоставлял местным парторганизациям и руководителям центральных ведомств бльшую самостоятельность в подборе и выдвижении кадров, не отнимало у него права на назначение важнейших категорий и групп работников[8]. Критиковали назначенство в своих выступлениях и статьях и ведущие политики тех лет: Л.Д. Троцкий, Г.Е. Зиновьев, Н.И. Бухарин, Е.А. Преображенский и др. Стоит только отметить, что в это время они, как правило, находились в оппозиции большинству партийного и советского руководства, так что их критика носила преимущественно конъюнктурный характер.
В 1920-е гг. появились первые работы о подготовке управленческих кадров для новой России[9]. Для данного исследования наибольшую значимость имеют статьи С. Драницына и И. Вавилина о Коммунистическом университете им. Зиновьева в Петрограде/Ленинграде и не только из-за обилия ценного для современного исследователя фактического материала. С. Драницын также дает подробную, но спорную периодизацию истории Зиновьевского университета, относя начало ее к 1917 г. И. Вавилин, проанализировав состав курсантов за 1921-1926 гг., пришел к выводу, что, несмотря на искусственность отбора, один из главных принципов существования подобных учебных заведений – рабоче-крестьянский классовый состав – выдерживался не до конца. Этот вывод противоречил утверждениям, которые были характерны для партийной и советской публицистики тех лет.
Еще один аспект исследования проблемы бюрократии был связан с изучением этики и морали коммунистов, в том числе и руководящих работников. Наиболее известными авторами того времени были А.Б. Залкинд и А.А. Сольц, опубликовавшие в газетах и журналах 1920-х гг. немало статей по этим вопросам[10]. Не останавливаясь на частностях, необходимо отметить два принципиальных момента, которые высказывал Сольц в своих выступлениях и статьях. Во-первых, он связывал важность партийной этики с положением коммунистов как правящей партии, на которую будут равняться и беспартийные, а во-вторых, сформулировал критерий, по которому должны оцениваться поступки коммунистов: «все, что облегчает нашу борьбу, все, что нас усиливает как борцов, все, что нам помогает в этой борьбе, то является этичным, хорошим»[11]. Поставив во главу угла принцип революционной целесообразности, Сольц, тем самым, выразил не только свое мнение, но и мнение подавляющего большинства идеологов и практиков строительства нового общества. Вывод имел как теоретический, так и прикладной характер. С одной стороны, он фиксировал реальную ситуацию в партии и обществе, с другой – служил руководством к действию.
С точки зрения проблематики диссертационного исследования историографическое значение этого периода состоит, прежде всего, в постановке ряда вопросов, касающихся формирования и развития властных и управленческих органов, подготовки руководящих кадров, их этики и морали. В то же время следует учитывать конъюнктурность некоторых работ, вызванную внутрипартийной борьбой 1920-х гг.
Следующие два десятилетия не были отмечены какими-либо крупными принципиальными работами советских исследователей по данной теме. Из трудов, вышедших за границей, необходимо упомянуть о книге Л.Д. Троцкого «Преданная революция», впервые опубликованной в 1936 г. Троцкий относит советскую бюрократию к привилегированному и командующему слою в советском обществе, имеющему источником своей власти и своих доходов государственную собственность[12].
На отечественную историографию этого периода серьезное влияние оказали два обстоятельства. Во-первых, выход в 1934 г. книги «История ВКП(б). Краткий курс», определившей по сути дела основные направления развития советской исторической науки. Во-вторых, репрессивная политика власти, приведшая к исчезновению из научной литературы имен многих известных партийных и государственных деятелей первых двух десятилетий советской власти или к односторонней негативной оценке их деятельности. До некоторой степени это влияние распространилось и на следующий период, в том числе и при изучении исследуемой в диссертации проблематики.
Новый период советской историографии начинается во второй половине 1950-х гг. и продолжается до середины 1980-х гг. В это время заметно возрастает интерес к проблематике, связанной, в частности, с деятельностью партийных и советских органов, в том числе региональных и местных, кадровой политикой, подготовкой руководящих работников.
В этот период активно изучались вопросы строительства и функционирования партийных и советских структур, в том числе – практически впервые – и областных объединений[13]. Деятельность областкомов, и среди них Северного областного комитета РКП(б), оценивалась сугубо положительно. В отношении Союза коммун Северной области (СКСО) – областного советского объединения – мнения историков разделились. В.М. Губарева связывала появление СКСО в основном с сепаратистскими устремлениями Г.Е. Зиновьева и его сторонников[14]. М.Н. Потехин, отметив положительное значение СКСО для укрепления власти советов на местах, увидел в дальнейшем его существовании опасность для укрепления централизованного советского государства[15].
В работах, посвященных кадровой политике[16], историки анализировали фактический материал, опираясь на ленинские принципы подбора кадров: политические качества, добросовестность, знание дела, способность к административной работе. При этом оттенялся, прежде всего, первый принцип. Впрочем, И.И. Пронин замечал, что наибольший эффект давало разумное сочетание политических качеств и деловитости, т.е. знания порученного участка работы, умения организовать дело[17]. Сам процесс подбора и воспитания кадров на протяжении советской эпохи исследователи представляли в целом прямолинейным и поступательным.
На новом уровне, с привлечением большого опубликованного и неопубликованного фактического материала рассматривался вопрос о подготовке руководящих кадров[18]. Наибольший вклад внесла в его изучение Л.С. Леонова, опубликовавшая несколько крупных работ, посвященных деятельности советско-партийных школ и коммунистических университетов, в том числе и Петроградского/Ленинградского комвуза. По ее мнению, в первой половине 1920-х гг. «были определены основные принципы формирования новых кадров партийных и советских работников из рабочих и крестьян; в эти годы сложилась в основном система подготовки кадров через партийные учебные заведения»[19]. С таким выводом, как и с утверждением о том, что административной и лекционной деятельностью в них занимались, главным образом, партийные и советские работники, не обладавшие педагогическим опытом, можно вполне согласиться. А вот мнение Л.С. Леоновой о том, что «социальный состав партийных учебных заведений – яркое свидетельство целенаправленной деятельности партии по подготовке высококвалифицированных кадров из рабочих и крестьян»[20], нуждается в корректировке.
Период 1950 – 1980-х гг. характеризуется пристальным вниманием исследователей к различным проблемам истории своего региона. Появляются сотни трудов по истории городов и административно-территориальных объединений, истории советских органов, отдельных классов, партийных организаций. Не был обойден вниманием и Северо-Западный регион[21]. Для данного диссертационного исследования наибольшее значение имеют труды по истории местных партийных организаций. Создавались они примерно по одной схеме, выводы вполне соответствовали партийным установкам. Ценность этих трудов, прежде всего, в содержащейся в них информации о структуре, некоторых методах работы партийных комитетов, взаимоотношении их с государственными органами и общественными организациями, о персональном составе руководящих работников губернии (области).
Главным образом с точки зрения использования фактического материала весьма полезны книги и статьи, посвященные отдельным аспектам деятельности партийных и советских органов северо-западных губерний в годы Гражданской войны и нэпа[22].
Помимо расширения тематики исследований характерными чертами этого историографического периода были следующие. Основополагающие выводы не противоречили установкам, сформулированным в документах высших органов коммунистической партии и государства, поэтому исследования были ограничены определенными идеологическими рамками. Вместе с тем на страницы исторической литературы вернулись имена многих ранее репрессированных участников строительства «нового общества». Однако самые крупные и яркие политические деятели реабилитации не получили, что обусловило неизбежное искажение советской истории межвоенного времени. Все же в контексте исследуемой темы следует подчеркнуть положительное значение этого периода как времени введения в научный оборот целого массива новых документов и материалов.
«Революция сверху», начавшаяся в СССР во второй половине 1980-х гг., вызвала качественные изменения и в осмыслении истории советского периода. Это был не единовременный процесс. Сначала публицисты, затем историки (равно как и представители других наук) обратились к темам, которые ранее не поднимались в советской историографии, или предложили качественно новые решения уже исследованных вопросов.
Расчетам и просчетам В.И. Ленина при разработке социалистической модели государственности и демократии была посвящена статья П.В. Волобуева[23]. Не обошел автор стороной и вопрос о нарастании бюрократизма в механизме советов, справедливо отметив, что помимо старых чиновников и общей культурной отсталости страны на рост бюрократизма повлияло утверждение монопольно-господствующего положения большевистской партии в советах.
Вообще тема советской бюрократии и бюрократизма оказалась одной из самых популярных среди отечественных исследователей на рубеже 1980-1990-х гг. и была связана с решением вопроса о том, какое государство было построено в России в результате революции 1917 г. Неразработанность в российской историографии проблемы бюрократии даже в общем плане повлекла за собой интерес к работам зарубежных авторов, с чем было связано массовое издание переводной литературы[24]. Появились первые теоретические работы и в нашей стране. Вопрос о разграничении понятий «бюрократия» и «бюрократизм» поставили авторы статьи, опубликованной в журнале «Коммунист» в 1988 г.[25].
Они же определили бюрократию как некий социальный механизм или институт, а не слой, как это делал Л.Д. Троцкий и его последователи. В.П.Макаренко, одним из первых обратившийся в СССР к анализу партийно-государственной бюрократии, считал ее социальным (классовым или классоподобным) образованием[26], тем самым присоединившись к мнению М. Джиласа и М.С. Восленского. М. Джилас, югославский политик, опубликовал еще в 1957 г. в Нью-Йорке работу «Новый класс», в которой относил партийную верхушку (часть бюрократии) к правящему или имущему классу[27]. Господствующим, правящим, эксплуататорским и привилегированным классом является номенклатура в книге М.С. Восленского, впервые изданной на Западе в 1980 г. и переизданной в СССР 11 лет спустя[28]. Американская исследовательница Ш. Фицпатрик, предложившая использовать сословную модель при анализе проблемы социальной иерархии в СССР, относит «руководящие кадры (работников) и специалистов» к «протосословию»[29], хотя использует одновременно применительно к ним и понятие «класс».
Благодаря книге М.С. Восленского в современной историографии широко используется термин «номенклатура», в смысле обозначения лиц, занимавших в СССР должности, кандидатуры на которые утверждались партийными комитетами. Однако в 1920-е гг. под номенклатурой понимался лишь перечень таких должностей, поэтому расширительное толкование этого понятия для изучаемого периода некорректно.
Во многом под влиянием западной историографии большое распространение получил для характеристики советского партийно-государственного руководства и термин «элита», хотя ряд ученых считает, что элиты появляются лишь в индустриальном обществе[30].
В перестроечные годы среди основных была поставлена проблема преемственности политики первых лет советской власти и последующих десятилетий или, иными словами – что такое сталинизм: продолжение ленинизма или его отрицание? Чтобы решить ее, исследователи обратились к поиску ответов на весьма существенные вопросы, так или иначе связанные с этой проблемой.
Например, анализ сущности Советского государства привел большинство исследователей к выводу о том, что было построено бюрократическое государство. Однако среди них нет единого мнения о том, когда же оно стало таким. В.П. Макаренко еще в конце 1980-х гг. утверждал, что «бюрократические тенденции были составной частью революции и Гражданской войны»[31]. Более категоричен в этом отношении С.А. Агапцов, считающий, что власть в годы Гражданской войны, «в условиях "военно-пролетарской диктатуры"… превратилась в бюрократическую организацию»[32]. Е.Г. Гимпельсон, опубликовавший во второй половине 1990-х – начале 2000-х гг. несколько монографий[33], в работе 1995 г. отмечал, что уже с лета 1918 г. в стране стала складываться административно-командная система, ставшая сутью новой власти[34]. Впоследствии он говорил уже о партийной бюрократии, которая сменила после Октябрьской революции дореволюционную управленческую бюрократию[35]. При всех различиях эти исследователи не отрицают преемственности между периодами Гражданской войны и новой экономической политики.
Иную позицию занимает автор упоминавшейся монографии об областных бюро В.П. Мельников, опубликовавший в 1991 г. новую книгу[36]. Основной тезис автора – наличие противоречий во внутрипартийной жизни, в том числе борьбы демократической и бюрократической тенденций. Эта борьба привела к бюрократизации жизни и деятельности ВКП(б) и утверждению в СССР в конце 1920-х – начале 1930-х гг. административно-командной системы.
Вопрос о преемственности, но уже в другом ключе, поставил в своих работах В.А. Шишкин[37]. «Складывавшаяся в России после октябрьского переворота партийно-государственная власть унаследовала многие черты от старого российского самодержавного строя, – писал он. – Некоторые свойства советского режима восходят как к российской традиции, так и историческому опыту большевистской партии». Переход к нэпу сопровождался новым ростом бюрократизма, а «отказ большевиков от начал демократии» «с неизбежностью укреплял тенденцию возрождения старой бюрократической конструкции власти (разумеется, при обновлении персонала и социального содержания деятельности государственного аппарата)»[38]. Так что потрясение основ традиционной российской государственности в 1917 г. было, по его мнению, не столь глубоким, как это считалось раньше.
Исследуя кадровую политику большевиков, многие историки так или иначе останавливают свое внимание на факте появления номенклатурных списков. Т.П. Коржихина и Ю.Ю. Фигатнер специально выделяют период 1923-1925 гг.: «В 1923 г. начинается патология номенклатуры, – пишут они. – С необычайной быстротой она овладевает аппаратами не только высших, но и всех уровней партии, захватывает должности во всех без исключения областях управления и хозяйствования»[39]. Логическим завершением этого процесса становится создание номенклатуры (списка) выборных должностей в 1925 г. Последняя дата, по их мнению, даже более важна, чем первая, ибо «выборные системы становились фикцией».
Для сибирского историка И.В. Павловой такими ключевыми датами являются 1922-1923 гг. Согласно ее гипотезе, в эти годы в стране была проведена «партийно-государственная реформа, известная под названием политики "диктатуры партии"». «Суть ее, – указывает автор, – заключалась в создании особой партии аппарата внутри Коммунистической партии и в поглощении партийными органами государственных структур. Реформа проводилась секретно не только от общества, но и от партии»[40]. С этого же времени начинается процесс становления сталинизма как системы власти, закончившийся в основном к концу этого десятилетия.
Вопрос о роли секретности при принятии политических решений в Советском государстве также стал предметом внимания со стороны современных исследователей[41], прежде всего в силу его неизученности. В соответствии со своей гипотезой И.В. Павлова считает, что секретная перестройка была проведена в 1922-1923 гг. Л. Оников, напротив, утверждал, что «был период в начале 1920-х годов, когда понятия "партийная тайна" для членов партии вообще не существовало. Но с середины 1920-х годов, когда Сталин приступил к реализации своего замысла превращения партии в "орден меченосцев", он стал внедрять в работу прежде всего партийных органов принцип абсолютной секретности…»[42]. Налицо попытка противопоставления «хорошего» Ленина «плохому» Сталину.
Недостаточно изученной остается проблема доступа различных категорий партийных работников к секретной информации. Составители каталога повесток дня заседаний Политбюро указывают, что список лиц, имевших право знакомиться с материалами высших партийных органов, менялся «по принципу все большего ужесточения режима секретности». При этом они оговариваются, что для документов общепартийного значения этот режим смягчался[43]. М.В. Зеленов, напротив, считает, что с середины 1920-х гг. «происходила девальвация партийного секрета, который знали все ответственные работники (и многие рядовые члены партии), исполнять который было необходимо, но говорить о котором было строжайше запрещено. При этом ожесточались требования к сохранению секретов…»[44].
Одним из новых для современной историографии стал вопрос, связанный со льготами[45]. Дискуссия завязалась вокруг вопроса: «Когда появились привилегии для руководящих работников?». По утверждению английского исследователя М. Мэтьюза, система привилегий возникла «уже в первые месяцы и даже недели после революции»[46]. Однако другие историки склонны относить это событие к более позднему времени. «В первоначальный период среди большевиков был широко распространен эгалитаризм… Но вскоре заговорили о неизбежности неравенства в материальном положении», – замечает В.В. Никулин[47]. О весне 1918 г. как о периоде, с которого «все большее распространение получают различные льготы для партийного и государственного руководства», пишет С.В. Леонов[48]. Что же касается создания системы привилегий, то В.П. Пашин и Ю.П. Свириденко склоняются к тому, что в ходе Гражданской войны в фундамент этой системы закладывались «первые прочные камни»[49]. По мнению автора данного диссертационного исследования, «система льгот и привилегий советской политической бюрократии в основных своих чертах и компонентах сложилась еще в годы Гражданской войны. В годы нэпа она лишь модифицировалась и дополнялась новыми элементами, по разным причинам не возникшими в предшествующий период»[50].
Г.Л. Олех обратил внимание на то, что порой историки, говоря о льготах, ставили «в один ряд кремлевских сановников и мелких провинциальных канцеляристов». Проанализировав на сибирском материале вопрос о денежном содержании «чиновников РКП(б)», он пришел к важному выводу о том, что привилегии в основном получали партийные функционеры в соответствии с должностным статусом и лишь частично – технический и вспомогательный персонал. Кроме того, часть провозглашенных льгот была недоступна ввиду кризисного состояния советской экономики первой половины 1920-х гг.[51].
Современному периоду историографии присущи несколько особенностей. Заметно расширились проблематика исследований и методологические подходы, наблюдается концептуальное разнообразие. Ушло в прошлое деление историков на советских и «советологов», а возможность использования трудов бывших «идеологических противников» и новых источников, отложившихся в российских и зарубежных архивах, способствует ведению действительно научных, а не политизированных дискуссий. Это полностью относится и к изучению проблем советской бюрократии.
Еще одной особенностью, как явствует из вышеприведенного анализа современной историографии, является то, что большинство работ посвящено высшему уровню власти и управления. В литературе уже не раз говорилось о важности и необходимости региональных исследований[52]. За последние годы историографическая ситуация несколько улучшилась. Активно разрабатывается эта проблематика на сибирских и вологодских материалах, появились статьи поволжских историков, но Северо-Западный регион в этом отношении еще обойден вниманием историков. Между тем изучение бюрократии данного региона даст возможность подтвердить или опровергнуть выводы, сделанные на основе анализа ситуации в других частях страны; выявить общие черты и особенности, присущие северо-западной региональной бюрократии.
Актуальность темы, ее недостаточная разработанность определили объект и предмет исследования, его хронологические и территориальные рамки, а также цели и задачи исследования.
Объект и предмет исследования
Объектом исследования является партийная и государственная бюрократия Северо-Западного региона Советской России 1917 – 1920-х гг. Предмет исследования – формирование и развитие региональной бюрократии во взаимосвязи с политическими и экономическими процессами, происходившими в Советском государстве в 1917 – 1920-е гг.
Цель и задачи исследования
Цель данной работы состоит в том, чтобы проанализировать процесс складывания системы управления Советским государством на региональном уровне в 1917 – 1920-х гг. и определить характер этой системы. В связи с поставленной целью и исходя из того, что любая система управления включает в себя некие органы и людей, служащих в этих органах, автор определяет следующие задачи:
– определить структуру регионального властного и управленческого аппарата в эти годы, выявив ее изменения и их причины;
– изучить наиболее типичные для этого аппарата формы информационной связи в годы Гражданской войны и нэпа;
– проанализировать процесс становления и эволюции режима секретности в партийно-государственном делопроизводстве исследуемого периода;
– выявить источники формирования кадров новой бюрократии на Северо-Западе Советской России в 1917 – 1920-х гг.;
– проанализировать основные направления кадровой политики центра в отношении региональных управленцев;
– реконструировать социальный облик ответственного работника Северо-Запада второй половины 1920-х гг.;
– изучить процесс формирования и укрепления системы привилегий для руководящих работников регионального уровня.
Территориальные рамки работы
Исследование ограничено Северо-Западным регионом РСФСР, под которым в данном случае подразумевается территория Мурманской, Новгородской, Олонецкой, Петроградской (Ленинградской), Псковской и Череповецкой губерний, а также Карелии. В годы Гражданской войны большая часть этих губерний входила в состав Союза коммун Северной области (СКСО), а в партийном отношении подчинялась Северному областному комитету (СОК) РКП(б). На протяжении 1920-х гг. деятельностью партийных организаций региона руководило Северо-Западное бюро (СЗБ) ЦК РКП(б)-ВКП(б), а работой многих хозяйственных органов – северо-западные отделения центральных ведомств.
Хронологические рамки исследования охватывают период от 1917 до конца 1920-х гг. Начальная дата – октябрь 1917 г. – определяется временем возникновения Советского государства. В качестве конечной даты исследования берется конец 1920-х гг., так как различные элементы системы управления складывались не одновременно.
Источниковая база исследования
Диссертационное исследование основано как на опубликованных документах, так и на архивных материалах, часть из которых была не так давно рассекречена. Многие из неопубликованных документов впервые вводятся в научный оборот.
Все используемые в диссертации источники можно систематизировать в несколько групп: 1) законодательные источники, 2) делопроизводственные документы государственных учреждений и партийных органов, 3) периодическая печать, 4) статистические материалы, 5)источники личного происхождения.
В Центральном государственном архиве историко-политических документов Санкт-Петербурга (ЦГАИПД СПб.) широко использованы различные делопроизводственные документы ф.1 (Петроградский комитет РКП(б)), ф.9 (Северо-Западное областное бюро ЦК ВКП(б)), ф.16 (Петроградский губернский комитет РКП(б)), ф.24 (Ленинградский областной комитет ВКП(б)), а также материалы ф.4000 (Воспоминания и дневники). Наличие значительного корпуса источников (протоколы и выписки из них, отчеты о работе, положения, инструкции, оперативная переписка и т.д.), связанных с деятельностью СОК РКП(б), СЗБ РКП(б)-ВКП(б) и Ленинградского обкома ВКП(б) позволяет достаточно подробно и всесторонне проанализировать различные процессы, происходившие в партийных органах северо-западных губерний (позже – округов), прежде всего с точки зрения становления и развития системы управления и кадровой проблемы.
Отложившиеся в этих фондах, с одной стороны, постановления ЦК, телефонограммы, письма, циркуляры ЦК и его отделов, а с другой – ответы, отчеты, сводки и иные материалы, направляемые с мест в ЦК, способствуют, при тщательном анализе, установлению принципов и форм взаимоотношений между центром и регионом, определению степени самостоятельности местных (областных и губернских) органов в решении кадровых и других вопросов.
Самостоятельное значение для изучения данной проблемы имеет находящийся в ф.9 «Справочник ответственных работников, входящих в номенклатуру Северо-Западного бюро ЦК и учитываемых учетным подотделом Северо-Западного бюро ЦК ВКП(б). По состоянию на 1 января 1927 г.». Содержащаяся в нем информация о должности, партийном стаже, социальном и семейном положении, возрасте и уровне образования более чем тысячи руководящих работников всех сфер, кроме научной и культурной, дает прекрасную возможность выявить преобладающий тип ответственного работника Северо-Западного региона второй половины 1920-х гг.
Разнообразные виды материалов из упомянутых фондов 1, 16 и 24 в ЦГАИПД СПб. и фондов 1 (Новгородский комитет ВКП(б)), 76 (Бронницкий волостной комитет ВКП(б) Новгородского уезда) и 80 (Валдайский уездный комитет ВКП(б)) Государственного архива новейшей истории Новгородской области (ГАНИНО) существенно расширяют представление о деятельности петроградских/ленинградских городских, губернских, районных и уездных, а также новгородских губернских, уездных и волостных партийных органов по формированию и развитию соответствующих уровней системы власти и управления. Чрезвычайно полезную информацию биографического плана содержит персональная картотека руководящих работников Новгородской губернии (области), хранящаяся в ГАНИНО.
В фондах ЦГАИПД СПб. и ГАНИНО отложился также значительный комплекс материалов, характеризующих образ жизни ответственных работников, прежде всего партийной и государственной сфер деятельности по всем губерниям Северо-Западного региона. Дополненные аналогичными материалами из нескольких фондов Центрального государственного архива Санкт-Петербурга (ЦГА СПб.), Центрального государственного архива литературы и искусства Санкт-Петербурга (ЦГАЛИ СПб.) и Ленинградского областного государственного архива в г. Выборг (ЛОГАВ), эти сведения позволяют установить формы и типы привилегий, выявить этапы их развития.
В фондах 142 (Комиссариат внутренних дел СКСО) и 143 (Совет комиссаров и Центральный (областной) исполнительный комитет СКСО) ЦГА СПб. содержится разнообразная переписка руководящих органов СКСО с комиссариатами: циркуляры, инструкции, телеграммы и иные делопроизводственные документы, которые характеризуют состояние советских органов в губерниях, входивших в состав СКСО в 1918-1919 гг.
Анализ аналогичных видов документации, а также протоколов, отчетов, приказов, докладов, отложившихся в фондах 144 (Совет комиссаров Петроградской трудовой коммуны), 1000 (Ленинградский губернский совет рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов и его исполнительный комитет), 1001 (Административный отдел исполкома Ленинградского губернского совета), дает дополнительную информацию о функционировании органов власти и управления Петрограда/Ленинграда и губернии на протяжении Гражданской войны и 1920-х гг.
Протоколы Военного совета ПУР (ф.485 – Военный совет (Комитет обороны) Петроградского укрепленного района) позволяют проанализировать деятельность чрезвычайных органов на территории Северо-Запада в годы Гражданской войны, а отчеты о работе органов рабоче-крестьянской инспекции (ф.8 – Ленинградское губернское отделение рабоче-крестьянской инспекции Наркомата рабоче-крестьянской инспекции РСФСР) – ситуацию с сокращением административного аппарата в начале 1920-х гг. Особенности трудоустройства ответственных работников зафиксированы в материалах ф.4430 (Управление уполномоченного Наркомата труда РСФСР по Северо-Западной области).
Помимо неопубликованных документов в диссертации использовано значительное количество исторических источников, уже введенных в научный оборот. Это законодательные акты, постановления исполнительных органов, иные делопроизводственные документы, личная переписка и воспоминания, опубликованные в разные годы в различных сборниках. Не останавливаясь подробно на их характеристике, необходимо отметить два обстоятельства, существенные для достижения цели и решения задач, поставленных в данном диссертационном исследовании. Прежде всего, оказались полезными документы, не только рассекреченные недавно[53] или вернувшиеся из отделов специального хранения[54], но и ранее доступные исследователю[55]. Их комплексное изучение способствует уточнению многих старых представлений и формулированию новых выводов о характере системы власти и управления в Советской России первого послереволюционного десятилетия. Среди опубликованных документов преобладают материалы, характеризующие деятельность высших партийных и государственных органов[56], что вполне естественно. Однако в последние годы усилился интерес публикаторов к документам и местного уровня, в том числе и северо-западных губерний[57]. Сопоставление этого корпуса источников с материалами, характеризующими деятельность высших органов власти и управления, дает возможность выявить общее и особенное в становлении системы власти и управления на общероссийском и местном уровнях.
Немалый интерес для исследователя представляет партийная и советская пресса исследуемого периода[58]. В ней публиковались официальные постановления и распоряжения, дискуссионные статьи, обзоры, информация, биографические данные об отдельных партийных и государственных деятелях. Вместе с тем материалы, связанные, например, с секретностью или с привилегиями ответственных работников, чрезвычайно редко появлялись на страницах периодической печати, а некоторые сюжеты не освещались вообще.
Что касается мемуарных источников и дневников, содержащих информацию о ситуации в партийных и государственных органах северо-западных губерний, то они весьма скудны и представлены небольшими фрагментами из воспоминаний Г.А. Соломона, В.М. Куджиева, Н.К. Антипова, Э. Голдман, дневника К.И. Чуковского[59] и некоторых других современников.
Комплексное использование опубликованных и извлеченных из архивов источников вкупе с имеющейся литературой позволяет достаточно полно и всесторонне проанализировать процесс формирования системы управления государством на региональном уровне – на примере Северо-Запада Советской России – в 1917-1920-х гг.
Методология исследования
Методологическую основу исследования составили фундаментальные принципы историзма и объективности. Принцип историзма предполагает подход к действительности как развивающейся во времени и рассмотрение объекта как системы. Анализ всей совокупности фактов в их взаимосвязи с учетом противоречий составляет суть принципа научной объективности.
Использование в диссертации общенаучных и специальных исторических методов исследования: логического, статистического, сравнительно-исторического, проблемно-хронологического, ретроспективного, структурно-системного и иных, позволяет всесторонне проанализировать процесс складывания системы партийно-государственной власти и управления на региональном уровне в контексте российской истории первой трети XX в.
Важное значение для анализа деятельности индивидов и определенных групп, вовлеченных во власть, имеет теория «идеальной бюрократии» М. Вебера, развитая и уточненная его последователями и критиками. Опираясь на эту теорию, можно сформулировать понятие бюрократии как иерархической системы управления, характеризующейся определенными границами компетенции на каждом уровне, принятием решений по существующим законам и правилам и упорядоченным («рутинным») характером деятельности. В понятие бюрократии включается и совокупность служащих этой системы.
При рассмотрении темы автор опирался также на основополагающие законы, которые сформулировали Г. Моска и В. Парето в рамках теории политической элиты: любая политическая система делится на элиту и массу, отношения между которыми приобретают иерархический характер; элита не является монолитной, а делится на страты; элиты находятся в непрерывной циркуляции, что обеспечивает их существование.
Всестороннее исследование бюрократии невозможно без применения психологического подхода, позволяющего понять мотивы поведения этой группы людей и их реакцию на политические, экономические и иные события изучаемого периода. В этой связи плодотворным в методологическом плане является обращение к теориям личности, таким как индивидуальная, гуманистическая, теория социального научения и др.
Научная новизна исследования
Научная новизна диссертации состоит в том, что в ней впервые в отечественной и зарубежной историографии комплексно рассматривается процесс складывания региональной системы управления на примере Северо-Запада Советской России в годы Гражданской войны и новой экономической политики.
В рамках междисциплинарных подходов и в результате тщательного анализа различных компонентов этой системы на основе широкого и разнообразного круга исторических источников удалось уточнить некоторые сложившиеся в историографии представления о партийно-государственной бюрократии периода Гражданской войны и нэпа, а также сформулировать свою позицию по ряду дискуссионных вопросов.
Практическая значимость исследования
Материалы и выводы диссертации могут быть использованы в ходе дальнейшего изучения истории советской политической системы и советской бюрократии, а также при подготовке общих и специальных курсов по отечественной истории XX в., при составлении биографических справочников. Исторический опыт может быть учтен при разработке современной политики государственного управления.
Апробация работы
Основные положения и выводы диссертации, а также текст монографии и некоторые статьи по данной проблематике обсуждались на заседаниях отдела современной истории России Санкт-Петербургского института истории РАН в 1999-2007 гг. Отдельные положения диссертации обсуждались на семинаре в Высшей школе социальных наук (Париж, Франция) в марте 2005 г. и на международной научно-практической конференции «Новгородика. К 100-летию Д.С. Лихачева» (Великий Новгород) в сентябре 2006 г.
Структура исследования
Диссертация состоит из введения, шести глав, включающих 16 параграфов, заключения, списка использованных источников и литературы.
II. Основное содержание работы
Во введении обосновываются актуальность и научная новизна исследования, поставлены цель и задачи работы, определены объект и предмет исследования, его хронологические и территориальные рамки, охарактеризована методологическая основа диссертации, проанализированы историография и источниковая база проблемы, определена практическая значимость диссертации.
Первая глава «Структура регионального партийного и советского аппарата и ее развитие в годы Гражданской войны и период нэпа» состоит из трех параграфов.
В первом параграфе «Советский и партийный аппарат Северо-Запада в годы Гражданской войны» рассмотрен процесс формирования властных и управленческих органов, а также органов большевистской партии в первые годы советской власти.
Теоретические воззрения лидеров большевиков на государственное устройство будущего социалистического общества были сформулированы в виде основных принципов, среди которых переход всей власти к советам и уничтожение чиновничества.
Первые месяцы после Октября 1917 г. характеризовались стихийным демократизмом, который проявлялся в дискуссиях по поводу соотношения роли старых и новых органов в управлении, поиском оптимальной структуры. К весне-лету 1918 г., после ликвидации в основном старых думских и земских органов, советы приняли на себя не только политические, но и хозяйственные задачи, что привело к изменению в их структуре, зафиксированной в самом общем виде в Конституции 1918 г. Построенная по типу вертикальной иерархии она напоминала привычную (как для дореволюционной России, так и для некоторых других стран) модель управления.
Из-за интервенции и боевых действий Гражданской войны, отсутствия достаточного числа кадров и по некоторым иным причинам во многих губерниях Северо-Запада в течение 1918 – 1920 гг. в полном объеме новая управленческая система не была создана.
Для этого периода особенностями ее было отсутствие (до конца 1919 – середины 1920 гг.) положений о некоторых органах власти и управления низших уровней и наличие различных чрезвычайных органов власти, не предусмотренных Основным законом государства. На Северо-Западе к ним относились различные ревкомы и ревисполкомы, комитеты и советы обороны. Подавляющее большинство их существовало короткое время, так как они создавались для решения конкретных задач, главным образом для удержания или восстановления власти большевиков. Чрезвычайные органы формировались из представителей разных организаций, причем в их состав обязательно входили лица, ранее осуществлявшие номинальную или реальную власть на данной территории. Наконец, они либо заменяли существующие органы власти и управления, либо сосуществовали с ними.
Иную задачу – управление новой административно-территориальной единицей, образованной из северо-западных губерний – имел Совет комиссаров Союза коммун Северной области. Реальное значение этого органа оказалось невелико из-за кратковременности его деятельности (апрель 1918 – февраль 1919 гг.) и затянувшегося организационного этапа, отягощенного сопротивлением центробежных сил, направленных против существования СКСО.
Недостаточная разработанность многих конкретных вопросов, бездействие ряда звеньев государственного аппарата, деятельность не зафиксированных Конституцией органов, отсутствие постоянного и четкого взаимодействия между различными вертикальными ступенями власти – все это свидетельствует о том, что в этот период реальной иерархически построенной централизации власти и управления, во всяком случае на региональном уровне, не было.
Важной характеристикой этого периода стала передача властных полномочий, в том числе на региональном и местном уровнях, представительными органами исполнительным. Помимо объективных обстоятельств, вызванных Гражданской войной, на это влияла неработоспособность съездов советов по причине многочисленности их депутатов и кратковременности работы.
Особенность советского строя первых послереволюционных лет состояла в параллельном – наряду с советами – формировании органов большевистской партии. Помимо губернских комитетов важную роль в становлении власти большевиков на Северо-Западе сыграл Северный областной комитет РКП(б), функционировавший в 1918 – 1919 гг. и имевший определенную самостоятельность в своих действиях.
Процесс развития партийных органов как центральных, так региональных и местных, характеризовался, с одной стороны, расширением и разветвлением аппарата, что было вызвано усложнением задач, стоявших перед российским обществом в годы Гражданской войны и все более активным вмешательством партии в сферу государственной власти и управления. С другой стороны, уже в этот период прослеживается и другая – устойчивая – тенденция: к унификации структуры парткомов разного уровня. Вместе с тем партийная ветвь также находилась в процессе строительства, поэтому о реально действующей централизации партаппарата в эти годы приходится говорить осторожно.
Как и в других регионах страны, на Северо-Западе также отмечается процесс перехода после Октября 1917 г. многих большевиков на работу в советский аппарат и обратный «отток в партию» с весны-лета 1918 г. Автор предполагает, что изменение тактики не в последнюю очередь было связано с задачей строительства партийной ветви власти. Кроме того, переход к советам экономических, культурно-бытовых вопросов от прежних органов управления как бы «растворял» политическую функцию советов среди других. И с этой стороны большевикам было удобно забрать реальную политическую власть, оставив ее номинально в ведении советов.
Параллельное существование двух претендующих на власть структур неизбежно вызывало конфликтные ситуации, в том числе и на Северо-Западе. В какой-то степени обострение снималось персонифицирующим совмещением должностей в партийных и советских органах, что облегчало контроль коммунистического аппарата над советским.
В годы Гражданской войны проблему взаимоотношений между советскими и партийными органами решить не удалось, однако, как показывает материал, уже в это время распространенным было мнение о приоритете партии большевиков над советами.
Во втором параграфе «Формирование структуры партийно-государственного управления советским обществом в мирных условиях» анализируются изменения, происходившие в структуре партийных и государственных органов северо-западных губерний в связи с проведением новой экономической политики.
В 1922 г. ВЦИК принял несколько постановлений, по которым права местных советов и их исполкомов в хозяйственной и культурной областях расширились. Однако основные положения остались незыблемыми, в частности: многоступенчатая система выборов, вертикальная конструкция власти, приоритет исполнительных органов над законодательными. Проведенная в середине 1920-х гг. кампания по «оживлению советов» ситуацию кардинальным образом не изменила, увеличив лишь представительство коммунистов и комсомольцев в органах власти и управления. Анализ петроградского/ленинградского материала показывает к тому же, что ротация кадров коснулась главным образом советов, а не исполкомов, где состав менялся очень медленно. Весной 1926 г. (уже после удаления с ключевых постов сторонников «новой оппозиции») в президиуме Ленинградского губисполкома оставалось более половины членов, входивших в него еще осенью 1922 г.
Первая половина 1920-х гг. характеризуется проведением нескольких кампаний по оптимизации советского аппарата, составной частью которой было сокращение штатов. Решения о сокращении принимались еще в конце 1920 г. и вызывались необходимостью упрощения аппарата для ликвидации бюрократизма. Новая экономическая политика придала этой работе дополнительный импульс. Кампании по сокращению штатов и реорганизации структуры часто вызывали сопротивление аппарата. Сокращения оказывались временным явлением, а оптимизация структуры работу заметно не улучшала.
Во второй половине 1920-х гг. на реорганизацию структуры как советского, так и партийного аппарата Северо-Западного региона большое влияние оказали административно-территориальная реформа, приведшая к образованию в 1927 г. Ленинградской области, а также новые задачи, выдвигаемые политическим руководством страны. Именно последним можно объяснить, например, появление в 1928 г. в обкоме и всех окружкомах (кроме Мурманского) отделов по работе в деревне.
Характерной чертой 1920-х гг. стало продолжение начавшегося в предыдущий период процесса унификации структуры партийных и советских органов, которая осуществлялась сверху в виде директивных документов.
Кризис власти, а затем переход к нэпу вновь поставили на повестку дня вопрос о взаимоотношениях между партийным и советским аппаратом, который еще в первой половине десятилетия был окончательно решен в пользу партии, фактически получившей право на всеобъемлющее руководство всеми сферами политической, экономической и духовной жизни.
В этой связи автор выдвигает предположение, что неудача с модернизацией политической системы в годы нэпа связана не только со сменой политического руководства, низким культурным уровнем партийных рядов и геополитической обстановкой, но главным образом с единовластием коммунистической партии, ее победой над политическими противниками и над советами.
В третьем параграфе «Северо-Западное бюро ЦК РКП(б) – ВКП(б)» анализируется структура, персональный состав одного из важнейших областных партийных объединений – Северо-Западного бюро (СЗБ) – в 1921-1927 гг. и выявляются причины кадровых изменений.
Анализ материалов IX съезда РКП(б) (1920 г.) и «Положения об областных бюро ЦК РКП(б)» (1921 г.) показывает, как в течение года изменились цели создания областных бюро: исчезла тесная зависимость между ними и областными хозбюро. Областные бюро ЦК превратились в полномочные представительства ЦК с ограниченной самостоятельностью и не только в тех районах, где существовали экономсоветы, но и в районах, удаленных от центра. На примере изучения повесток дня заседаний СЗБ за первые годы его работы автор доказывает, что главными направлениями деятельности бюро были кадровое и агитационно-пропагандистское. Экономические вопросы занимали в его деятельности небольшое место.
Персональный состав СЗБ за время его существования не раз менялся по различным причинам. Транспортная разруха начала 1920-х гг. практически не позволяла участвовать в заседаниях секретарям губкомов кроме Петроградского, превратив их членство в номинальное. К середине 1920-х гг. в составе СЗБ подбирается группа сторонников «новой оппозиции», выведенная из бюро в 1926 г. Уже на излете нэпа, когда рынок все больше заменялся государственным регулированием экономики, в СЗБ усиливается экономическое направление, представленное руководителями ряда крупных областных промышленных организаций. Так как члены бюро подлежали утверждению в ЦК, то на назначения влияли не только политические и экономические факторы, но и личные отношения. При всем разнообразии кадрового состава СЗБ одна закономерность прослеживается на всем протяжении его деятельности – численное преобладание и решающее влияние петроградских/ленинградских ответственных работников.
Итак, на региональном уровне в течение 1917-1920-х гг. была выстроена логичная иерархическая структура как советских, так и партийных органов. В ее основе лежала знакомая (с дореволюционных времен) модель управления, трансформировавшаяся под влиянием политических, экономических, военных и иных причин.
Вторая глава «Партийно-государственная система власти и управления: информационные связи» состоит из двух параграфов.
Первый параграф «Виды информационных связей и их развитие в 1917 – 1920-х гг.».
Начальные годы советской власти отмечены становлением основных видов информационных связей между вышестоящими и нижестоящими партийными и советскими органами. К этим видам относятся письменная информация (в форме циркуляров, приказов, информационных писем, отчетов, записок и иных видов делопроизводственной документации, личной переписки и т.д.), а также устная информация (в форме докладов, бесед, выступлений и т.д.), получаемая при посещении подчиненных организаций представителями вышестоящих органов и наоборот.
Анализ фактического материала показывает, что в северо-западных губерниях, как, впрочем, и по всей России, успешное развитие информационных связей в эти годы осложнялось, как минимум, двумя обстоятельствами: отсутствием четкого представления о том, какого рода информация необходима, и помехами в своевременном получении информации, вызванными недостатком или низкой квалификацией кадров, техническими, транспортными и другими причинами.
В 1920-е гг., как показывает автор на примере изучения партийных органов, идет более активная, чем раньше, работа по выработке форм получения информации. Более частыми и привычными стали совещания с местными руководителями и поездки ответственных работников на места. В Северо-Западном бюро, как и в остальных областных бюро, появился штат ответственных инструкторов. Тем самым вводился территориальный принцип сбора информации и установления связи.
Важнейшим видом получения информации как в вышестоящих, так и в нижестоящих органах оставалась рассылка делопроизводственных материалов и печатных изданий (газет, журналов, бюллетеней и пр.). Наряду с привычной схемой, когда каждая нижестоящая организация посылала в вышестоящую копии определенных документов, с конца 1923 г. для ЦК и областных бюро были определены некоторые райкомы, укомы и ячейки, которых обязали посылать копии всех информационных и статистических материалов, направляемых ими в губкомы, укомы и райкомы. На Северо-Западе для ЦК такими «контрольными органами» стали три райкома Петрограда и по одному укому из Новгородской, Петроградской, Псковской, Череповецкой губ. и Карелии. СЗБ получало полную информацию из 13 уездных, 5 районных и 22 волостных комитетов партии. Обрушившийся на центральные и региональные партийные органы «вал» информационных материалов привел к обратному результату: эффективность поступающей информации резко снизилась.
Во второй половине 1920-х гг. центральные партийные органы предприняли ряд мер, направленных на сокращение письменной отчетности, однако реального перелома добиться не удалось.
Во втором параграфе «Становление и эволюция режима секретности в годы Гражданской войны и нэпа» рассматриваются этапы возникновения и формирования режима секретности в партийном и советском делопроизводстве.
Начальной точкой отсчета можно считать, по-видимому, 1919 г. На протяжении нескольких последующих лет, как показывает, в частности, анализ протоколов заседаний местных партийных и советских органов и иных делопроизводственных документов, сфера секретности расширялась, но оформление ее в систему произошло в 1922-1923 гг., когда были приняты основные документы на высшем партийном и государственном уровне. В последующие годы шло развитие и уточнение (порой существенное) положений работы с секретными документами.
В параграфе показывается, что обладание секретами, тайной делило население на «посвященных» и «непосвященных». При этом водораздел проходил не только между коммунистами и беспартийными, но и среди членов партии, среди ответственных работников. Автор находит устойчивую связь между уровнем секретности и должностью: обладатель более высокой должности получал и более секретную информацию. Все же исключения из этого правила были: оппозиционеры высокого ранга иногда лишались доступа к некоторым «документам партийной жизни».
Дискуссионной остается проблема доступа к секретной информации. Изученные автором документы центральных органов и местный материал показывают, что в этот период, с одной стороны, расширялся список «доверенных лиц», с другой – секретная информация становилась более многоуровневой («не подлежит оглашению», «секретно», «совершенно секретно», «особая папка»). Поэтому нельзя говорить о прямолинейном процессе ужесточения или смягчения режима секретности. Он носил более сложный, зачастую противоречивый характер, ибо диктовался порой конъюнктурными политическими соображениями.
В исследуемый период произошло становление и развитие основных форм информационной связи. Стремление вышестоящих органов власти и управления поставить нижестоящие органы под тщательный контроль привело к засилью бумажной работы, превратившейся уже в самоцель. Характерной особенностью данного периода было установление стратифицированного режима секретности в делопроизводстве.
Третья глава «Источники формирования кадров новой бюрократии на Северо-Западе Советской России» состоит из двух параграфов.
В первом параграфе «Конгломерат управленцев 1917 – 1920-х гг.» выделяются и анализируются три группы ответственных работников, различающихся по опыту управленческой работы.
Первую группу составили старые служащие, по разным причинам согласившиеся сотрудничать с новой властью. Естественно, численно они преобладали, в том числе и в северо-западных губерниях, в первые годы советской власти. Однако и к концу 1920-х гг., несмотря порой на дискриминационную политику власти в отношении старых служащих, они занимали ведущее место в некоторых отраслях. Так, анализ сведений о 1012 ответственных работниках Северо-Западного региона на начало 1927 г. показывает, что в кредитной, планово-регулировочной, финансовой, промышленно-производственной и иных сферах, где требовались конкретные знания, доля лиц в возрасте от 50 лет и старше, служащих, беспартийных, имевших среднее или высшее образование, была велика.
Во вторую группу включены ответственные работники, ранее не имевшие никакого управленческого опыта. К ним относились прежде всего рабочие и крестьяне, оказавшиеся на ответственных постах благодаря революции.
Исходя из постулата о рабоче-крестьянском характере строящегося государства и гегемонии пролетариата, правящая партия пыталась регулировать численность старого чиновничества и новых руководителей и соотношение между этими группами. Соответствующее социальное происхождение облегчало «вхождение» во власть. Как один из вариантов такого «вхождения» можно рассматривать выдвиженчество – добровольно-принудительное делегирование во властные и управленческие структуры рабочих и крестьян. Этот опыт на Северо-Западе, как и по всей стране, оказался неудачным.
Третью группу составили профессиональные революционеры («старая партийная гвардия»), обладавшие специфическим опытом руководства в области политики. Пришедшие к власти в результате революции в 1917 г., они в большинстве своем оставались на руководящих постах значительное время. Из 142 членов Петербургского комитета РСДРП(б) 1917 г. примерно 40% занимали и в годы Гражданской войны, и в 1920-е гг. различные ответственные должности на всесоюзном или губернском уровнях, оказывая реальное влияние на политическую жизнь в стране. Особенностью Северо-Западного региона являлось сосредоточение подавляющего числа бывших подпольщиков в Петрограде/Ленинграде по сравнению с другими губернскими городами Северо-Запада.
С формированием управленческого штата тесно связан вопрос о бюрократизме в Советской России. В параграфе показывается, что борьба с бюрократизмом в северо-западных губерниях шла на всем протяжении Гражданской войны и периода нэпа. Поначалу превалировали меры агитационного характера, но с весны 1918 г. «в бой» вступило и законодательство.
Государство боролось с бюрократизмом законодательными и административными мерами. Главными направлениями этой работы были сокращение или чистка аппарата, наказание конкретных лиц, упрощение и сокращение отчетности. Особое значение придавалось деятельности органов Рабоче-крестьянской инспекции и ее местных подразделений, в частности, бюро жалоб. Однако особого результата эти меры не дали, так как устраняли лишь внешние проявления бюрократизма.
Второй параграф «Подготовка новых руководящих работников» посвящен анализу деятельности советско-партийных школ в Северо-Западном регионе, включая Коммунистический университет им. Зиновьева в Петрограде/Ленинграде.
В годы Гражданской войны подготовка новых управленцев носила в основном спонтанный характер. В первой половине 1920-х гг. в стране была выстроена четкая система обучения новых кадров. Ее основу составили советско-партийные школы первой, второй и третьей (коммунистические университеты) ступеней. С самого начала отбор слушателей в эти школы основывался на классовом подходе. В них направляли главным образом рабочих и крестьян. Но выдерживался этот принцип не всегда: в Мурманске и Карелии, например, в середине 1920-х гг. количество служащих среди слушателей превышало допустимую квоту.
Из-за низкого уровня грамотности курсантов совпартшкол в учебных планах большое место отводилось общеобразовательным предметам, причем их доля по сравнению с общественными предметами на протяжении первой половины 1920-х гг. не уменьшалась, а возрастала. Будущие управленцы по-прежнему нуждались в получении элементарных знаний.
Слушатели совпартшкол первой и второй ступеней распределялись обычно в пределах Северо-Запада и, как правило, на должности волостного уровня.
Специфической совпартшколой третьей ступени был Коммунистический университет им. Зиновьева, ведущий свою историю с лета 1918 г. С самого начала он являлся учебным заведением всероссийского (всесоюзного) масштаба, что ставило его в один ряд с аналогичным московским университетом им. Свердлова и отличало от остальных областных комуниверситетов.
Имеющиеся в наличии исследователей сведения почти о 3000 курсантах-«зиновьевцах», 1921 – 1926 гг. приема позволяют выявить характерные особенности слушателей. В частности, обращает на себя внимание тот факт, что доля служащих среди курсантов была значительной и что, несмотря на запреты, в университет постоянно принимались курсанты, не имевшие необходимый трехгодичный партийный стаж.
Изучение материалов распределения «зиновьевцев» в середине десятилетия приводит к выводу о том, что они направлялись во все регионы СССР, в основном на организационно-партийную или агитационно-пропагандистскую работу. С течением времени понижалась карьерная планка. Если в начале 1920-х гг. выпускники этого комвуза нередко занимали должности и губернского уровня, то к середине десятилетия они оказывались уже на уездном, а то и волостном уровнях. Первый «административный голод» был утолен, и требовалось укрепление низового аппарата. Во второй половине десятилетия изменилась и специализация: большинство выпускников комвуза, уже потерявшего имя Зиновьева, направлялись на работу в важнейшие сельскохозяйственные районы. Набиравшая обороты коллективизация требовала новых кадров.
На протяжении Гражданской войны и 1920-х гг. во властный и управленческий аппарат входили представители разных социальных слоев и групп (в том числе и бывших «эксплуататорских классов»), разного возраста, национальности, образования и даже разного отношения к власти. Подобный конгломерат был вынужденным явлением этих лет вследствие дефицита руководящих кадров. Одновременно шел процесс подготовки идейно выдержанных работников, однако пик их карьеры пришелся уже на следующий период.
Четвертая глава «Учет и распределение руководящих кадров» состоит из двух параграфов.
В первом параграфе «Учет ответственных работников» подробно анализируются документы центральных, региональных и местных органов, связанные с учетной работой, выявляются этапы этой работы и ее особенности.
Первые попытки постановки учета в советских и партийных органах относятся к 1918 г. Новый этап начался с весны 1919 г., когда в ЦК был создан учетно-распределительный отдел. Правда, на местах этот процесс затянулся до середины 1921 г. Например, в Новгородском губкоме реальная работа учетного подотдела началась не ранее мая 1921 г.
С 1921 по 1926 гг. центральные партийные органы разработали целый ряд директивных документов, исполнение которых привело к возникновению системы учета ответственных работников не только в партийной, но и в других сферах государственной и общественной жизни. Была достигнута главная цель: кадровую политику во всех без исключения отраслях должна осуществлять правящая партия. Последующие изменения – до конца десятилетия – носили характер уточнений, вызываемых реальными обстоятельствами.
Внутри этого периода исследователи справедливо выделяют 1923 г. как время появления номенклатурных списков. Однако изученные материалы показывают, что своеобразной их предтечей стали списки резерва, разделенного циркуляром ЦК, изданным не позднее августа 1922 г., на «цековский» и губернский. К тому же более существенным было появление не столько самих номенклатур, сколько списка номенклатуры выборных должностей в 1925 г., что фактически уничтожало провозглашенные Конституцией СССР 1924 г. демократические принципы формирования органов власти и управления.
Помимо количественных характеристик органы учета старались фиксировать и качественные признаки ответственного работника: организаторские и административные способности, умение владеть собой, отношение к подчиненным и т.п. Доказательством тому – не только соответствующие инструкции и положения, но и изученные материалы деятельности губернских аттестационных комиссий, различные виды характеристик.
Общая идеологическая установка на приоритет во власти представителей рабочего класса в реальности была трудно выполнима из-за неопытности, малограмотности этой группы. Поэтому органы учета немалое место в своей деятельности отводили поиску критериев для определения принадлежности человека к той или иной социальной группе или классу. В параграфе показано, как на протяжении 1920-х гг. изменялись эти критерии в основном в сторону расширения формулировки: «кого следует относить к рабочим». В результате в 1928 г. были окончательно сформулированы следующие признаки: крестьянин – это тот, кто сейчас крестьянин; служащий – тот, кто был служащим; а рабочий – это тот, кто был или стал им. Кроме того, в классификационных справочниках был расширен список профессий, которые относились к рабочим. Подобные толкования свидетельствовали, что тенденция к насыщению партии служащими как по социальному происхождению, так и по социальному положению, зародившаяся еще в годы Гражданской войны, оставалась устойчивой и в конце 1920-х гг.
Второй параграф «Распределение ответственных работников» посвящен исследованию причин и форм распределительной работы, которая, будучи оборотной стороной учета, к середине 1920-х гг. стала прерогативой партийных органов.
В годы Гражданской войны распределение носило мобилизационный и нередко даже хаотичный характер. Однако уже в 1920 г. возникает такая форма как плановые переброски – групповые мобилизации коммунистов для работы в разных регионах, в том числе и на Северо-Западе. Помимо них шло и индивидуальное перераспределение сил. Частые мобилизации приводили иногда к кризисному состоянию. В начале 1921 г. в бюро Новгородского губкома из пяти членов осталось два, что грозило полной остановкой работы.
В отличие от центра на губернском уровне распределением ведали не рядовые чиновники соответствующего отдела, а «первые лица» в партийном комитете. В Северо-Западном регионе эту работу исполняло СЗБ. При этом определяющими формами информации о кандидатах в ответственные работники служили анкеты, автобиографии, справки-рекомендации и иные документы формального характера. Впрочем, личные знакомства также нередко являлись основанием для выбора кандидатуры.
Состояние с кадрами ответственных работников в первой половине 1920-х гг. во всех губерниях, за исключением Петроградской и Петрограда, было неблагополучным. Особенно это касалось Мурманской губернии, где в первой половине 1923 г. секретарь губкома совмещал девять ответственных постов, включая должность председателя губисполкома.
В целом на региональном уровне проблема насыщения ответственными кадрами была решена к середине десятилетия. К началу 1927 г. только 19 руководителей, входивших в номенклатуру СЗБ, имели по 2-5 должностей, в сумме всего 80 должностей из 1111. Причем не всегда это совместительство вызывалось дефицитом ответработников. Вакантными оставались не более семи должностей.
Нередко ответственные работники перемещались для ликвидации «групповщины», разного рода конфликтов и столкновений на личной почве, а также пьянства, «хозобрастания» и «онэпивания». Сама схема была отработана еще в годы Гражданской войны и получила одобрение многих руководителей как высшего, так и среднего звена. К примеру, секретарь Череповецкого губкома партии Б.В. Емельянов признавал такую переброску «с целью освежения и поднятия работоспособности организации» принципиально необходимой и целесообразной.
Изучение персонального состава секретарей губкомов и председателей губисполкомов северо-западных губерний показывает, что за редкими исключениями эти работники находились на своих постах непродолжительное время.
С введением номенклатурных списков распределительная работа приобрела более упорядоченный характер и процент случайного распределения заметно снизился.
Наличие региональных номенклатур свидетельствовало об известной самостоятельности региона от центра, но в пределах определенной компетенции, что устанавливалось соответствующими документами.
Еще в годы Гражданской войны сложилось неписаное правило, по которому попавшие в систему власти работники из нее уже практически не выпадали, перемещаясь либо по горизонтали, либо по вертикали, чаще наверх, реже вниз, но в пределах системы. В годы нэпа эта практика заметно расширилась.
Даже деятели «новой оппозиции» в 1926 г., потеряв свои посты, остались на руководящих должностях, пусть и менее высокого уровня. Средние и нижние этажи управленческой пирамиды еще нуждались в опытных администраторах. Поворот обозначился в 1927 – 1928 гг., когда «оппозиционеров» начали арестовывать и отправлять в ссылку. Видимо, к этому времени практически все вакансии ответственных должностей на ближних к вершине этажах оказались заполненными. Подросли новые кадры, требовавшие карьерного роста.
В этой связи диссертант обращает внимание на то, что партийный аппарат занимался прежде всего насыщением ответственных политических, хозяйственных и иных постов своими сторонниками и не задумывался над вопросом: каким демократическим способом выводить «лишних» ответработников из властной сферы. Правда, известны случаи, когда руководителей перемещали на менее ответственную, а затем и на рядовую работу, но, по-видимому, этот способ широкого распространения не получил. Поэтому приходилось действовать достаточно радикальными способами: проводить генеральные чистки партии (1921 и 1929 гг.) или прибегать к арестам и ссылкам «оппозиционеров».
В параграфе также анализируется острая для этого периода проблема назначенства в различных его проявлениях: от прямого назначения до рекомендации и утверждения. Оно стало одним из краеугольных принципов функционирования номенклатурных списков должностей и обязательным условием при выборах партийных и советских руководителей. Назначенство не раз подвергалось критике, как правило, со стороны «оппозиционеров» генеральному курсу партии, которые и инициировали дискуссию.
За десять с небольшим лет процесс учета и распределения руководящих работников претерпел значительные изменения. Создание учетно-распределительных органов, а затем введение номенклатурных списков стали двумя этапами на пути от хаотичности к универсальной системе учета и распределения кадров, в основе которой лежала унифицированная иерархическая сетка руководящих должностей. Эта система, находящаяся в ведении партийных органов, охватила все сферы жизнедеятельности государства.
Пятая глава «Ответственные работники Северо-Запада 1917 – 1920-х гг.» состоит из двух параграфов.
В первом параграфе «Центр и Северо-Западный регион: решение кадровых вопросов» на большом фактическом материале рассматриваются несколько вариантов взаимоотношений СЗБ, ЦК и губкомов в тех случаях, когда кадровые назначения вызывали несогласие какой-либо из этих трех сторон.
Анализ протоколов заседаний различных органов, оперативной переписки и иных документов, связанных с назначениями П.Д. Лещинского секретарем Новгородского губкома, П.А. Залуцкого секретарем Петроградского губкома, отзывами Н. Иванова и Г.В. Цыперовича, К.В. Гея из Петрограда в Москву, конфликтами в Карелии и Пскове, заменой сторонников «новой оппозиции» в северо-западных губерниях и др., приводит к выводу о том, что в основе взаимоотношений лежал иерархический принцип руководства, отягощенный партийной дисциплиной. Сопротивление региональных органов распоряжениям вышестоящих имело определенные пределы, за которыми следовало согласие. Исключения были редки, а с течением времени они вообще исчезли. На таких же принципах строились отношения между парткомами внутри губернии.
В начале 1920-х гг. положение с резервом на местах было катастрофическим. Эта работа только началась, и поэтому, как правило, в случае кадровых изменений на командные должности приходили «варяги». Но даже когда, к концу этого десятилетия, подросли собственные кадры, большинство ключевых постов, во всяком случае на Северо-Западе, по-прежнему занимали посланцы ЦК, а не поднимавшиеся по местной должностной лестнице руководители. По мнению автора, во многом это было связано с тем, что партийная верхушка боялась создания на местах оппозиционных центру группировок. Пример «новой оппозиции», имевшей территориальный характер, оказался вполне достаточным для того, чтобы больше эта ситуация не возникала. Не стоит сбрасывать со счетов и отсутствие в местном резерве сильных кадров, способных занять руководящие должности.
В период Гражданской войны был найден и в последующие годы активно применялся, в том числе и на Северо-Западе, довольно эффективный метод ликвидации конфликтов между различными группировками ответственных работников на местном и региональном уровнях. Одну (реже – обе) группу недовольных центр перебрасывал в другие регионы страны. Это позволяло не влезать глубоко в дрязги, не выяснять, кто прав, а кто виноват, ибо в большинстве случаев сделать это было невозможно. Делалось это по инициативе или, в крайнем случае, с согласия партийных органов, которые, как уже указывалось, занимались кадровой политикой в целом, а право центра на перестановки и переброски зиждилось на иерархическом принципе построения аппарата.
Материал второго параграфа «Ответственный работник Северо-Запада второй половины 1920-х гг.: социальная характеристика» построен на анализе отложившегося в ЦГАИПД СПб. документа – Справочника ответственных работников по Северо-Западной области, входящих в номенклатуру Северо-Западного бюро ЦК ВКП(б). (По состоянию на 1 января 1927 г.).
В нем содержится информация о 1012 ответственных работниках региона, занимавших руководящие должности в различных учреждениях, сгруппированных в 14 отраслей (партийная, пропагандистско-воспитательная, профессиональная, «здравоохранение и собес», советско-административная, судебно-карательная, промышленно-производственная, финансовая, кредитная, торговая, кооперативная, планово-регулировочная, земельная, «транспорт и связь»). Анализ этих сведений позволяет выявить преобладающий тип ответственного работника как по каждой отрасли отдельно, так и в целом. Для этого использованы относительные данные (в процентах), причем учитывались один или несколько самых больших показателей, в сумме превышающие 50%.
Согласно этой методике подсчета преобладающим типом ответственного работника на Северо-Западе России во второй половине 1920-х гг. был женатый мужчина в возрасте 30-39 лет, из служащих, с низшим или средним образованием, беспартийный или член партии с 1918 – 1920 гг., имеющий на иждивении 2-3 человек.
На основании детального анализа социальных характеристик ответственных работников автор пришел к следующим выводам. Преобладание служащих среди ответственных работников означало, что процессы пролетаризации и коммунизации аппарата, признанные партией большевиков одними из важнейших направлений в кадровой политике, были еще далеки от завершения. Будучи служащим и к тому же беспартийным ответственный работник имел реальный шанс впоследствии лишиться своего поста. Впрочем, как вариант, руководитель был коммунистом «периода Гражданской войны». Их преобладание показывало, что у власти оказались, как минимум, три «слоя» большевиков (по времени их вступления в партию): с дореволюционным стажем, 1917 г. и «периода Гражданской войны». «Вхождение» последней группы во власть прошло безболезненно, ибо распространение партийного влияния на все сферы государственной и общественной жизни требовало насыщения возрастающего числа руководящих должностей новыми кадрами. Их переизбытка еще не ощущалось. Наконец, новоиспеченный ответственный работник имел невысокое образование, однако наличие среди них, в равной степени, лиц с низшим и средним образованием заставляет усомниться в категоричности до сих пор господствующего в историографии тезиса о малограмотности новых руководителей.
В иерархически построенных системах окончательное право решения кадровых вопросов принадлежит вышестоящему органу. Этот принцип ярко иллюстрируется и во взаимоотношениях центральных, и региональных и местных органов власти и управления на всем протяжении Гражданской войны и периода нэпа. Однако объективные обстоятельства и личностные, а также групповые интересы не позволяли полностью формализовать процесс кадровой политики в целом и кадровых перестановок, в частности.
Шестая глава «Образ жизни партийной и советской бюрократии в годы Гражданской войны и нэпа» состоит из пяти параграфов.
Первый параграф «Дискуссия о "верхах" и "низах"» посвящен проходившему в 1920 – 1922 гг. в партийных и советских кругах обсуждению ситуации, которая характеризовалась заметными бытовыми различиями в образе жизни ответственных работников и обывателей, в том числе и рядовых коммунистов.
Впервые об этом заговорили участники пленума ЦК РКП(б), состоявшегося в июле 1920 г. В Петрограде дискуссия была продолжена 19 августа на закрытом партийном собрании с участием членов Петербургского комитета, бюро райкомов, представителей советских и профсоюзных органов, т.е. именно тех, кто знал жизнь «верхов» не понаслышке. Итогом стало выступление Г.Е. Зиновьева, признавшего, что коммунистическое равенство придет только после победы мировой революции, и предложившего продолжить прения «в тесном кругу определенных выдержанных товарищей».
Тем не менее вопрос о «верхах» и «низах» еще несколько раз возникал на общероссийском уровне: на IX Всероссийской партийной конференции, XI съезде РКП(б), XII Всероссийской партийной конференции. Результатом этих обсуждений явилось принятие несекретных резолюций на XII конференции, официально закрепивших сложившуюся уже к тому времени систему привилегий для ответственных работников.
Во втором параграфе «Заработная плата ответственных работников» анализируется политика в области оплаты труда ответственных работников на протяжении 1917 – 1920-х гг.
Выделение их в особую категорию произошло еще в первые годы советской власти. В основу выделения были положены должностной и географический принципы. По постановлению ВЦИК, опубликованному 7 октября 1919 г., все ответственные политические работники делились на 5 разрядов. В пятый, высший, помимо членов ВЦИК, СНК, коллегий наркоматов, входили члены президиума исполкома Петрограда. Члены исполкомов других губернских городов, в том числе и Северо-Запада, попадали в более низкие категории.
С 1920 г. началась унификация оплаты труда для советских, партийных и военных руководителей. Этот процесс продолжался и в первые годы нэпа, когда помимо деления по разрядам появилась разбивка по советской и промышленной (более высокой) группам. При этом ответственные партийные и советские работники были отнесены не к советской, а к промышленной группе. Хотя реальное значение заработной платы в годы Гражданской войны и первые годы нэпа было невелико, обособление ответственных работников от других слоев и групп населения и дифференциация внутри категории самих руководящих работников представляли собой симптоматичное явление.
Принятие в 1922 г. XII Всероссийской партийной конференцией решения об оплате труда партийных и иных ответственных работников знаменовало собой окончание этапа, в течение которого шел поиск оптимального с точки зрения партийного и государственного аппарата способа оплаты труда ответработников.
К середине десятилетия принципы оплаты были в основном установлены и далее корректировались в зависимости от разных условий. Оплата труда партийных и прочих ответработников уступала в это время и немногим позже заработной плате специалистов, но превышала оклады и зарплату остальных групп советских граждан.
С первых лет советской власти стала складываться практика пополнения партийного бюджета за счет государственных средств. В годы нэпа, в условиях становления рыночных отношений, она еще более усилилась, а с 1923 г. приняла характер системы. Преодоление финансового кризиса в середине 1920-х гг. сняло остроту проблемы, но сам принцип материальной (не только в денежном, но и натуральном выражении) поддержки партийных органов государственными структурами оказался живуч.
В третьем параграфе «Распределение продовольствия и предметов первой необходимости» акцентируется внимание на периоде Гражданской войны и первых годах нэпа, когда при существовавшем дефиците продуктов питания и предметов первой необходимости наличие льгот имело колоссальное значение для улучшения бытовых условий населения.
В параграфе на конкретном, прежде всего петроградском, материале показано, что складывание системы привилегированного обеспечения дефицитными продовольственными и промышленными товарами началось еще в годы Гражданской войны. Отмечается, что и в этой сфере льготы были дифференцированы сообразно должностной стратификации советской и партийной бюрократии, а право на определение и размер таких льгот с течением времени было полностью централизовано.
Привилегированным для партийно-советских ответственных работников было и общественное питание. В годы Гражданской войны существовали специальные столовые для руководящих лиц. Значение пунктов общественного питания возросло в 1920-е гг., когда в связи со стабилизацией экономического положения были отменены карточный и иные виды государственного снабжения. Закрытые буфеты и столовые обеспечивали постоянный контингент качественными и дешевыми обедами
Распределение продовольственных и промышленных товаров в любом виде не только означало материальную поддержку руководящих работников, но и служило для них дополнительным символом принадлежности к власти.
Четвертый параграф «Быт и отдых ответственных работников» посвящен анализу жилищного вопроса, проблемам отдыха и лечения руководящего слоя партийных и советских работников ряда северо-западных губерний.
Как и в других случаях, водораздел в получении льгот проходил не только между ответственными и рядовыми служащими, но и внутри группы ответственных работников. Так, резко различались возможности отдыха в санаториях, расположенных в пределах губернии или Северо-Запада, в южных здравницах или в заграничных домах отдыха.
Что касается жилищной проблемы, то для Петрограда (и петроградского губернского руководства периода Гражданской войны), например, был характерен «гнездовой» принцип расселения. В годы Гражданской войны партийное и советское руководство города размещалось в Смольном и бывшей гостинице «Астория», а в годы нэпа переехало в образованный тремя домами жилой комплекс в Петроградском районе города. Основная нагрузка по содержанию комплекса ложилась на государство, в то время как другие жилые здания были переведены на хозрасчет. Государственные дотации для ответственных работников устанавливались и в других губернских центрах Северо-Запада.
В пятом параграфе «Девиантное поведение и судебные привилегии» рассматриваются случаи нарушения ответственными работниками в годы Гражданской войны и нэпа партийной этики, административных распоряжений и Уголовного кодекса, а также реакция коллег и вышестоящих органов на эти нарушения и преступления.
Для периода Гражданской войны достаточно характерным было использование служебного положения для получения незаконных льгот в условиях всеобщего дефицита. Первые годы нэпа в качестве наиболее больной обозначили проблему пьянства, всплеск которого, по разным причинам, пришелся на 1922 г. Отчеты и сводки партийных и государственных органов из губерний Северо-Запада повсеместно констатировали сильное развитие пьянства. В начале 1923 г. таких сообщений стало меньше, однако ситуация продолжала оставаться напряженной и до конца десятилетия. Провинившиеся обычно отделывались мягким наказанием или не несли вообще никакого наказания, имея в этом отношении определенную привилегию перед рядовыми коммунистами. Кроме пьянства нередкими среди ответработников были случаи взяточничества, растрат, использования государственных средств в личных целях.
«Соблазны нэпа» породили еще одну проблему, которая распадалась на три взаимосвязанные: «онэпивание, хозобрастание и излишества». Борьба с ними продолжалась все десятилетие, однако стремления к «залезанию в государственный карман» полностью изжить не удалось. В этой борьбе использовались как административные, так и партийные и судебные рычаги, но методика их применения носила противоречивый, порой противоположный характер.
Изучение материалов заседаний партийных коллегий некоторых северо-западных губерний выявляет две особенности при вынесении партийных взысканий за различные проступки. Во-первых, отношение к ответственному работнику было более щадящим, нежели к рядовому. Во-вторых, среди ответственных работников тоже наблюдалась дифференциация.
Чрезвычайно болезненной оказалась проблема установления судебных привилегий для ответственных работников. Первые попытки вывести их в льготную категорию предпринимались еще в годы Гражданской войны. Затем на протяжении 1920-х гг. в высших партийных и советских инстанциях неоднократно принимались документы, порой взаимоисключающего характера: либо устанавливающие подобные привилегии, либо запрещающие их. Однако важнее было то, что с появлением номенклатурных списков кандидатуры губпрокуроров и иных судебных работников также подлежали утверждению партийных органов или согласованию с ними, что давало власти дополнительный рычаг для давления на судебные органы. Как явствует из документов, вмешательство в судебные дела не было редкостью и в конце 1920-х гг.
Анализ различных сторон жизни ответственных работников Северо-Запада периода Гражданской войны и нэпа приводит к следующим основным выводам. Обособление ответственных работников от основной массы населения началось в первые же месяцы после Октября 1917 г. В годы Гражданской войны в основных чертах и компонентах сложилась система льгот для партийно-государственной бюрократии. В годы нэпа она модифицировалась и дополнялась новыми элементами. Привилегии носили дифференцированный характер и тесным образом увязывались главным образом с должностным уровнем ответственного работника. Иногда в качестве критерия могли выступить партийный стаж или, например, при составлении тарифной сетки оплаты труда, географическое положение. Существенным при получении привилегий бытового плана являлся личностный фактор, который нередко оказывался сильнее формальных правил и решений.
В заключении подводятся основные итоги исследования, формулируются главные выводы.
К концу 1920-х гг. в Северо-Западном регионе была выстроена иерархическая структура властных и управленческих органов, каждый уровень которой обладал определенной компетенцией. Характерными особенностями этой структуры были сосуществование государственной и партийной ветвей власти, формально параллельных, а фактически взаимопроникающих с очевидным и беспрекословным приоритетом партийных органов, а также выдвижение на первый план исполнительных, а не представительных органов, что свидетельствовало о наличии определенного отчуждения аппарата от масс. С этой точки зрения правомочно говорить о сформировании партийно-государственной власти, имея, однако, в виду то, что по своей функциональной направленности партийная и советская структуры пока еще различались.
Появление этой структуры вызывалось рядом причин, среди которых важнейшими были принятие знакомой с дореволюционных времен модели управления в качестве образца, стремление коммунистической партии к власти, наличие однопартийной системы, соединение законодательной и исполнительной власти в одном органе, отсутствие реальных демократических противовесов.
На протяжении Гражданской войны и периода нэпа наиболее типичным видом информационной связи оставалась письменная информация в самых различных ее формах (декреты, циркуляры, отчеты, доклады, сводки и т.п.). Стремление всеобщего контроля над действием аппарата путем использования «бумажных рычагов» привело, во-первых, к формализации (рутинности) процесса, а во-вторых, к тому, что информация превращалась в самоцель, а не средство руководства обществом и решения встающих перед обществом проблем.
Характерной чертой изучаемого периода было существование режима секретности в партийно-государственной сфере, который с течением времени постепенно распространялся на все новые и новые сферы государственной и общественной жизни страны. Особенность данной управленческой системы состояла в том, что в Советской России из-за активного вмешательства партии в государственную жизнь возникла секретность партийно-государственного типа.
Для секретности были также характерны ее стратификация и сосредоточение главным образом в среде партийных и советских ответственных работников, которые, в свою очередь, также делились на слои по степени приобщения к тайне. Все это свидетельствовало о том, что засекречивание уже определялось не государственной необходимостью, а интересами партийно-государственной бюрократии. Тайна выступает как проявление замкнутости, отчужденности «посвященных» от «непосвященных» и является характеристикой бюрократической системы управления.
Управленческий аппарат периода Гражданской войны и 1920-х гг. отличался известной пестротой, объясняемой наличием разных источников для рекрутирования руководящих работников. Наряду со старой партийной гвардией в руководящих структурах оказались новые управленцы из числа рабочих и крестьян, а также старые чиновники и «буржуазные специалисты». Менялось соотношение между ними, персональный состав, но представительство их оставалось как на центральном, так и на региональном уровнях. Одновременно шло строительство системы обучения новых кадров, при которой решающее значение придавалось воспитанию идейно выдержанных руководителей.
Основными направлениями кадровой политики центра в отношении региональных (равно как и местных) управленцев были учет и распределение, в течение первой половины 1920-х гг. оформленные в универсальную систему, в основе которой лежала унифицированная иерархическая сетка руководящих должностей. Практическая работа осуществлялась на основе нескольких номенклатурных списков, дававших региональным властям некоторую весьма ограниченную самостоятельность. Своеобразие системы состояло не в наличии номенклатур, а в их всеохватности и в том, что право на эту всеохватность принадлежало не государственным, ведомственным или общественным структурам, а политической организации. Номенклатурные списки подменили выборность назначенством, превратив ее в формализм и усилив отчуждение аппарата власти и управления от общества.
Важнейшим направлением кадровой политики советской власти (а точнее коммунистической партии) была коммунизация и пролетаризация аппарата, в том числе и на региональном уровне. Однако даже во второй половине 1920-х гг. эта задача была далека от завершения. Преобладающим типом ответственного работника на Северо-Западе России в это время был служащий средних лет, имеющий либо низшее, либо среднее образование. По своей партийной принадлежности ответственный работник был либо членом большевистской партии с 1918-1920 гг., либо беспартийным.
Противопоставление «власти и массы» ощущалось также и в бытовом плане. На Северо-Западе России уже в годы Гражданской войны в основном сложилась система привилегий для партийно-государственной бюрократии. В годы нэпа она модифицировалась и дополнялась. Система также носила иерархический характер, в ее основе лежал должностной принцип, хотя в этой области, вероятно, более чем в другой формальный принцип нарушался в силу личных отношений.
Итак, анализ процесса складывания системы управления Советским государством на региональном уровне (на примере Северо-Западного региона) показывает, что для этой системы к концу 1920-х гг. были характерны иерархическая структура с определенными границами компетенции на каждом уровне, рутинный характер деятельности, наличие официальной процедуры подготовки должностных лиц, отделение аппарата власти и управления от общества. С другой стороны, эти явления характерны именно для бюрократической системы управления, поэтому можно определенно утверждать, что и на региональном уровне (как и в центре) к концу 1920-х гг. в Советской России/СССР была в целом создана бюрократическая система управления.
В своем развитии отдельные элементы этой системы прошли определенные этапы, которые не всегда совпадали с общепринятым делением этого периода советской истории на годы Гражданской войны и нэпа. В данном случае грань между указанными этапами в основном размыта. Многие явления зародились в годы Гражданской войны и получили постепенное развитие в последующее десятилетие. С другой стороны, можно говорить о первой половине 1920-х гг., как неком особом этапе, когда происходит законодательное или нормативное оформление многих зародившихся на практике элементов бюрократической модели управления.
Будучи частью всероссийской, региональная система управления имела свои особенности, правда, только в период Гражданской войны и первую половину 1920-х гг. Впоследствии они нивелировались, что является лишним подтверждением софрмирования бюрократической модели. К основным особенностям региона можно отнести существенное влияние Петрограда/Ленинграда на другие губернии Северо-Запада как через партийные и советские органы, так и через кадры. Для Северо-Запада периода Гражданской войны и первой половины 1920-х гг. была характерна сильная неравномерность политического и экономического развития его отдельных районов. Поначалу на развитие властно-управленческой структуры влияли также географический и национальный факторы. Наконец, заметным явлением середины 1920-х гг. стала деятельность «новой оппозиции», которая носила территориальный (северо-западный) характер.
Дополнительным подтверждением того, что в стране была создана бюрократическая система управления, является проблема бюрократизма, остро стоявшая на протяжении первого десятилетия советской власти, но так и не решенная к концу этого периода. Не отрицая влияния на распространение бюрократизма таких факторов как бюрократические методы работы старого чиновничества, низкий культурный уровень новых управленцев, огосударствление всех сторон жизни страны, выскажем предположение, что главной причиной является сбой системы противовесов. В реальности, бюрократизм существует и в демократическом государстве. Но при оптимальном сочетании государственного и частного секторов в экономике, государственных органов и органов местного самоуправления, развитой системы общественных организаций и средств массовой информации система находится в равновесии, и бюрократизм не приобретает массового характера. Сбой системы противовесов приводит к усилению бюрократических проявлений, что и произошло в Советской России периода Гражданской войны и 1920-х гг.
Основные научные результаты отражены в следующих публикациях:
Монография:
1) Чистиков А.Н. Партийно-государственная бюрократия Северо-Запада Советской России 1920-х годов. – СПб.: Европейский Дом, 2007. – 292 с. – 18,4 п.л.
Статьи, опубликованные в ведущих рецензируемых журналах:
2) Чистиков А.Н. Миссия Л.Б.Каменева в Западную Европу // Вопросы истории. – М. 1998. – № 8. – С.125-131. – (В соавторстве с А.И. Рупасовым). – 0,7 п.л.
3) Чистиков А.Н. Ответственный работник Новгородской губернии второй половины 1920-х гг. // Вестник Новгородского государственного университета им. Ярослава Мудрого. Сер.: Гуманитарные науки. – Великий Новгород. 2006. – № 38. – С.44-47. – 0,3 п.л.
4) Чистиков А.Н. Революция 1917 года и бюрократизм // Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер.2 (История). – СПб., 2007.– Вып.2. – С.187-191. – 0,5 п.л.
Другие публикации:
5) Чистиков А.Н. Дело № 517: Горький, Луначарский, Агафон Фаберже и другие // Некоторые вопросы отечественной истории. События и судьбы. – СПб., 1994. – С.78-86. – 0,5 п.л.
6) Чистиков А.Н. «Красный миссионер» // Россия–XXI. – М., 1996. – № 1-2. – С.148-158. – (В соавторстве с А.И. Рупасовым) – 0,7 п.л.
7) Чистиков А.Н. У кормила власти // Петроград на переломе эпох: Город и его жители в годы революции и гражданской войны. – СПб., Д.Буланин, 2000. – С.9-60. – 4,0 п.л.
8) Чистиков А.Н. «Остров» Смольный (Жизнь и быт петроградской бюрократии в 1918-1920 гг.) // История Петербурга– СПб., Нестор, 2001. – № 3. – С.72-76. – 0,5 п.л.
9) Чистиков А.Н. Петроград в 1917-1920 годах. Октябрьская революция и Гражданская война // Санкт-Петербург: 300 лет истории. – СПб., Наука, 2003. – С.400-459. – 5,0 п.л.
10) Чистиков А.Н. Остров Смольный // Родина. – М., 2003. – № 1. – С.134-137. – 0.6 п.л.
11) Чистиков А.Н. Советская политическая бюрократия: от «военного коммунизма» к нэпу // Россия в XX веке. Сб. статей к 70-летию со дня рождения члена-корреспондента РАН, профессора Валерия Александровича Шишкина. – СПб., Нестор-История, 2005. – С.82-98. – 1 п.л.
12) Чистиков А.Н. Петроград-Ленинград. 1920-1930-е годы в фотографиях и документах. – СПб., Лики России, 2005. – 304 с. – (В соавторстве с Л.А. Процай) – 38 п.л.
13) Чистиков А.Н. Секретное партийное делопроизводство 1920-х гг.: становление и эволюция // История России: исследования и размышления. Сб. статей к 90-летию со дня рождения доктора исторических наук, заслуженного деятеля науки Российской Федерации Валентина Михайловича Ковальчука. – СПб., Европейский Дом, 2006. – С.113-134 – 1,3 п.л.
14) Чистиков А.Н. Будущие управленцы: студенты Коммунистического университета им. тов. Зиновьева в 1920-е гг. // Отечественная история и историческая мысль в России XIX-XX веков: Сб. статей к 75-летию Алексея Николаевича Цамутали. – СПб., Нестор-История, 2006. – С.398-408. – 1 п.л.
15) Чистиков А.Н. [Комментарии] // Новгородская земля в эпоху социальных потрясений. 1918-1930 гг. Сб. документов в двух книгах. – Кн. 1. – СПб., Нестор-История, 2006. – 0,5 п.л.
[1] Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.33. С.109.
[2] См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.42. С.208; Т.43. С.54.
[3] Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.38. С.170; Т.43. С.230.
[4] Троцкий Л.Д. Вопросы и ответы, написанные мною для пропаганды //Архив Троцкого. Коммунистическая оппозиция в СССР. 1923-1927. В 4-х тт. М., 1990. Т.2. С.71.
[5] Троцкий Л.Д. Новый курс // Троцкий Л.Д. К истории русской революции. М., 1990. С.170.
[6] Троцкий Л.Д. Путь к единому хозяйственному плану // Троцкий Л.Д. К истории русской революции. С.162.
[7] Большевик. 1925. № 1. С.75-76.
[8] Там же. № 7. С.60-71.
[9] См., например: Рындич А.Ф. Советско-партийные школы. М.:Л., 1925; Драницын С. Из истории Коммунистического университета им. т. Зиновьева // К пятилетию Коммунистического университета им. тов. Зиновьева 1921-1926. Л., 1926. С.9-16; Вавилин И. Наше студенчество и практическая работа // Там же. С.17-23, и др.
[10] Перепечатку некоторых их работ см.: Залкинд А.Б. О язвах РКП // Вопросы философии. 1991. № 7. С.173-174; Сольц А.А. О партийной этике (1924 г.) // Партийная этика: (Документы и материалы дискуссии 20-х годов). М., 1989. С.258-272; Он же. О партэтике // Партийная этика… С.273-292.
[11] Сольц А.А. О партэтике. С.274.
[12] Троцкий Л.Д. Преданная революция. М., 1991. С.208.
[13] См., например: Петухова Н.Е. Создание областных бюро ЦК РКП(б) и некоторые стороны их деятельности (1920-1922 гг.) // Вопросы истории КПСС. 1965. № 4. С.74-81; Мельников В.П. Областные бюро ЦК РКП(б): Из опыта КПСС по идейному и организационному укреплению местных партийных организаций (1920-1925 гг.). М., 1981; Хмелевский В.П. Северный областной комитет РКП(б). Лениздат, 1972, и др.
[14] Губарева В.М. Борьба большевиков за установление и упрочение советской власти на Северо-Западе России. Л., 1982. С.75-78.
[15] Потехин М.Н. Петроградская трудовая коммуна (1918-1919 гг.). Л., 1980. С.10-11.
[16] См., например: Пронин И.И. Руководящие кадры: подбор и воспитание. М., 1971; изд. 2-е. М., 1981; Яцков В.А. Кадровая политика КПСС: Опыт и проблемы. М., 1986.
[17] Пронин И.И. Руководящие кадры: подбор и воспитание. М., 1971. С.35.
[18] См., например: Фильченков М.П. Из истории партийных учебных заведений // Вопросы истории КПСС. 1958, № 1. С.108-122; Чижова Л.М. Из истории подготовки партийных работников (1921-1925 гг.) // Вопросы истории КПСС. 1968. № 6. С.89-98; Леонова Л.С. Из истории подготовки партийных кадров в коммунистических университетах и советско-партийных школах в 1921-1925 гг. // Вестник Московского университета. Сер.: История. М., 1964. № 5. С.22-36; Она же. Из истории подготовки партийных кадров в советско-партийных школах и коммунистических университетах (1921-1925 гг.). М., 1972; Она же. Исторический опыт КПСС по подготовке партийных кадров в партийных учебных заведениях. 1917-1975. М., 1979. В последней работе представлена довольно полная библиография по этой теме.
[19] Леонова Л.С. Из истории подготовки партийных кадров в советско-партийных школах… С.180.
[20] Леонова Л.С. Исторический опыт… С.171.
[21] Бланк А.С., Катаников А.В. Череповец. Изд. 2-е доп. и испр. Вологда, 1963; Очерки истории Ленинграда. М.:Л., 1964. Т.4; Очерки истории Карелии. Петрозаводск, 1964. Т.2; Потехин М.Н. Первый совет пролетарской диктатуры. Л., 1966; Очерки истории Ленинградской организации КПСС. Л., 1968. Ч.2; Очерки истории Мурманской организации КПСС. Мурманск, 1969; Очерки истории Вологодской организации КПСС. 1895-1968. Вологда, 1969; На земле Новгородской. Очерки по истории Новгородской области. Лениздат, 1970; Очерки истории Псковской организации КПСС. Лениздат, 1971; Псков. Очерки истории. Лениздат, 1971; История рабочих Ленинграда. Л., 1972. Т.2; Очерки истории Карельской организации КПСС. Петрозаводск, 1974; Череповец. Вехи истории. Вологда, 1977; Гоголевский А.В. Петроградский совет в годы Гражданской войны. Л., 1982; Очерки истории Новгородской организации КПСС. Лениздат, 1983, и др.
[22] См., например: Иванов В.М., Канев С.Н. На мирной основе: Ленинградская партийная организация в борьбе за восстановление промышленности города 1921-1925 гг. Лениздат, 1961; Климов Ю.Н. В суровые годы двадцатые. Большевики Северо-Запада в борьбе за проведение нэпа в 1921-1925 гг. Мурманск, 1968; Зубарев В.И. Партийное руководство совершенствованием государственного аппарата. Из опыта работы Ленинградской партийной организации 1921-1929 гг., Л., 1979, и др.
[23] Волобуев П.В. Власть советов: расчеты и просчеты (1917-1923) // Коммунист. 1991. № 11. С.69-82.
[24] См., например: Паркинсон С.Н. Законы Паркинсона. М., 1989; Вебер М. Избранные произведения. М., 1990; Питер Л.Д. Принцип Питера, или Почему дела идут вкривь и вкось. М., 1990; Мандел Э. Власть и деньги. М., 1992, и др.
[25] Гудков Л., Левада Ю., Левинсон А., Седов Л. Бюрократизм и бюрократия: необходимость уточнений // Коммунист. 1988. № 12. С.73-84. См. также: Оболонский А.В. Бюрократия и бюрократизм. (К теории вопроса) // Государство и право. М., 1993. № 12. С.88-98.
[26] Макаренко В.П. Бюрократия и сталинизм. Ростов-на-Дону, 1989. С.350.
[27] В России книга М. Джиласа «Новый класс. Анализ коммунистической системы». (Нью-Йорк, 1957) была впервые издана в 1992 г. См.: Джилас М. Лицо тоталитаризма. М., 1992.
[28] Восленский М.С. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. М., 1991.
[29] Фицпатрик Ш. «Приписывание к классу» как система социальной идентификации // Американская русистика: Вехи историографии последних лет. Советский период: Антология. Самара, 2001. С.196.
[30] Подробнее см.: Мохов В.П. Элитизм и история: Проблемы изучения советских региональных элит. Пермь, 2000.
[31] Макаренко В.П. Бюрократия и сталинизм. С.340.
[32] Агапцов С.А. Взаимоотношения государственных органов и правящей партии как предмет дискуссий в первые годы Советской власти // Политические дискуссии в 20-е годы. М., 1992. С.38.
[33] Гимпельсон Е.Г. Формирование советской политической системы 1917-1923 гг. М., 1995; Он же. Советские управленцы. 1917-1920. М., 1998; Он же. Нэп и советская политическая система. 20-е годы. М., 2000; Он же. Советские управленцы. 20-е годы. (Руководящие кадры государственного аппарата СССР). М., 2001.
[34] Гимпельсон Е.Г. Формирование советской политической системы… С.223.
[35] Гимпельсон Е.Г. Советские управленцы. 20-е годы… С.190.
[36] Мельников В.П. Коммунистическая партия в 20-30-х годах: Опыт и противоречия внутрипартийной работы. М., 1991.
[37] См.: Шишкин В.А. Власть в послеоктябрьской России: от революции к реформам // Власть и реформы. От самодержавия к советской России. СПб., 1996. С.679-781; Он же. Власть, политика, экономика. Послереволюционная Россия (1917-1928 гг.). СПб., 1997.
[38] Шишкин В.А. Власть в послеоктябрьской России… С.708, 712.
[39] Коржихина Т.П., Фигатнер Ю.Ю. Советская номенклатура: становление, механизмы действия // Вопросы истории. 1993. № 7. С.30. Под номенклатурой авторы подразумевают не списки должностей, а работников, включавшихся в эти списки.
[40] См.: Павлова И.В. Сталинизм: Становление механизма власти. Новосибирск, 1993. С.32.
[41] См., например: Оников Л. Вельможные игры // Родина. 1994. № 2. С.33-37; Пашин В.П., Свириденко Ю.П. Кадры коммунистической номенклатуры: методы подбора и воспитания. М., 1998. С.46-53; Зеленов М.В. Аппарат ЦК РКП(б)-ВКП(б): цензура и историческая наука в 1920-е годы. Нижний Новгород, 2000, и др.
[42] Оников Л. Вельможные игры. С.35.
[43] Адибеков Г., Роговая Л., Кошелева Л. Протоколы Политбюро ЦК РКП(б)-ВКП(б) как исторический источник // Политбюро ЦК РКП(б)-ВКП(б). Повестки дня заседаний. 1919-1952. Каталог. Т.1. 1919-1929. М., 2000. С.22.
[44] Зеленов М.В. Аппарат ЦК РКП(б)-ВКП(б)… С.140.
[45] См., например: Кулешов С. Лукуллов пир // Родина. 1991. № 9-10. С.72-75; Мэтьюз М. Становление системы привилегий в Советском государстве // Вопросы истории. 1992, № 2-3. С.45-61; Чистиков А.Н. У кормила власти // Петроград на переломе эпох: Город и его жители в годы революции и Гражданской войны. СПб., 2000. С.47-60; Гимпельсон Е.Г. Советские управленцы. 20-е годы… С.169-180, и др.
[46] Мэтьюз М. Становление системы привилегий… С.45.
[47] Никулин В.В. Власть и общество в 20-е годы. СПб., 1997. С.73.
[48] Леонов С.В. Рождение советской империи: государство и идеология 1917-1922 гг. М., 1997. С.188.
[49] Пашин В.П., Свириденко Ю.П. Кадры коммунистической номенклатуры… С.60.
[50] Чистиков А.Н. Советская политическая бюрократия: от «военного коммунизма» к нэпу // Россия в ХХ веке. Сборник статей к 70-летию со дня рождения члена-корреспондента РАН, профессора Валерия Александровича Шишкина. СПб., 2005. С.93.
[51] Олех Г.Л. К вопросу о денежном содержании чиновников РКП(б) в начале 1920-х гг. // Номенклатура и номенклатурная организация власти в России ХХ века. Материалы Интернет-конференции «Номенклатура в истории советского общества» (ноябрь 2003 – март 2004). Пермь, 2004. С.126.
[52] Пашин В.П., Свириденко Ю.П. Кадры коммунистической номенклатуры… С.211; Общество и власть. Российская провинция 1917-1980-е годы. В 3-х тт. Т.1. 1917 – середина 30-х годов. М., 2002. С.7.
[53] См., например: Известия ЦК КПСС. М., 1989. № 3. С.101-115; 1990. № 2. С.116-126, 139-179; № 6. С.175-195, и др.; «Совершенно секретно». Лубянка – Сталину о положении в стране (1922-1934 гг.). Т.2. 1924. М., 2001, и др.
[54] В первую очередь имеются в виду стенографические отчеты съездов и конференций РКП(б)-ВКП(б). См., например: Стенографический отчет X съезда Российской коммунистической партии (8-16 марта 1921 г.). Пб., 1921; Двенадцатый съезд Российской коммунистической партии (большевиков). Стенографический отчет. 17-25 апреля 1923 г. М., 1923, и др.
[55] СУ РСФСР. 1917-1924; Декреты советской власти. М., Т.1-17. М., 1957-2006, и др.
[56] См., например: Политбюро ЦК РКП(б)-ВКП(б). Повестки дня заседаний. 1919-1952. Каталог. Т.1. 1919-1929. М., 2000; Рождение партийной номенклатуры // Вопросы истории. 2005. № 2. С.3-24; № 3. С.3-16, и др.
[57] См., например: Питерские рабочие и «диктатура пролетариата». Октябрь 1917-1929. Экономические конфликты и политический протест. Сб. документов. СПб., 2000; Петербургский комитет РСДРП(б) в 1917 г. Протоколы и материалы. СПб., 2003; Новгородская земля в эпоху социальных потрясений. 1918-1930. Сб. документов. СПб., 2006. Кн.1, и др.
[58] См., например: Известия ЦК РКП(б). 1920-1922; Большевик. М., 1925, 1927; Справочник петроградского агитатора. Пг., 1922-1923; Известия ВЦИК. М., 1918-1919; Известия Петроградского совета. Пг., 1921; Звезда. Новгород, 1927; Ленинградская правда. 1929, и др.
[59] Куджиев В.М. Карельская Трудовая Коммуна: Воспоминания члена ревкома. Петрозаводск, 1970; Соломон Г.А. Среди красных вождей. М., 1995; Антипов Н.К. Крупнейший организатор // ЦГАИПД СПб. Ф.4000. Оп.5. Д.3701; Goldman E. My disillusionment in Russia. N.Y., 1923, и др.
