Тайные общества в россии в первой трети xix в.: правительственная политика и общественное мнение
Российская Академия наук
Санкт-Петербургский Институт истории
На правах рукописи
Андреева Татьяна Васильевна
тайные общества в России
в первой трети XIX в.:
правительственная политика
и общественное мнение
Специальность: 07.00.02 – Отечественная история
Автореферат
диссертации на соискание ученой степени
доктора исторических наук
Санкт-Петербург
2010
Работа выполнена в Санкт-Петербургском институте истории
Российской Академии наук
Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор
Мироненко Сергей Владимирович
доктор исторических наук, профессор
Гусман Леонид Юрьевич
доктор исторических наук, профессор
Флоринский Михаил Федорович
Ведущая организация: Российский государственный педагогический
университет имени А.И. Герцена
Защита состоится 1 июля 2010 г. в 14.30 на заседании Диссертационного совета Д. 002200.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора исторических наук при Санкт-Петербургском институте истории Российской Академии наук (197110, Санкт-Петербург, Петрозаводская ул., д. 7)
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Санкт-Петербургского института истории Российской Академии наук
Автореферат разослан «___» ____________ 2010 г.
Ученый секретарь
Диссертационного совета
кандидат исторических наук П.В.Крылов
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Актуальность темы исследования определяется принципиальным значением для отечественной истории изученной в диссертации проблемы нелегальных общественных объединений в России в первой трети XIX в., напрямую связанной с фундаментальной проблемой «власть, общество, реформы». Ее актуальность также обусловлена необходимостью определения места тайных обществ данного периода в российском историческом процессе.
В центре исследования – реакция верховной власти и различных слоев дворянства на деятельность декабристского «Тайного общества», эволюционирующего от Союза спасения до Северного и Южного общества, попытку его левого «крыла» совершить «военную революцию», связанную с поиском оптимального и адекватного российским условиям пути развития страны, выбором стратегии и тактики преобразований. Изучение поставленной проблемы в диссертации проводится в контексте не противостояния государственной власти и общественной среды, а различных представлений о возможностях и особенностях реформирования России. Подобный подход способствует выявлению политических оснований различного отношения Александра I к конспиративному движению в течение 1801–1825 гг., а также дает возможность проследить эволюцию общественных представлений о феномене тайного союза, в том числе ретроспективных, начиная с 1826 г., взглядов самих декабристов на задачи создания и деятельности своего «Тайного общества». Рассмотрение итогов осмысления Николаем I междуцарствия и военных выступлений конца 1825 – начала 1826 г. позволяет определить скрытые механизмы формирования правительственной преобразовательной программы и получить более полную и объемную картину первых лет нового царствования. Указанный подход также обозначает пути оформления новой государственной идеологии, традиционно называемой «теорией официальной народности». В свою очередь, анализ оценок деятельности «Тайного общества» декабристов и дворянской реакции на 14 декабря 1825 г. обнаруживает начальные этапы оформления либерально-консервативных и классических либеральных тенденций в общественном мнении, их сложного переплетения в нарождающемся славянофильстве и западничестве.
Объектом исследования являются тайные общества в России в представлении верховной власти и общественном мнении первой трети XIX в.
Предметом исследования избраны – внутренняя политика в отношении нелегальных общественных объединений в царствование Александра I и начале правления Николая I, осмысление верховной властью «уроков 14 декабря», оценка различными слоями дворянства модели тайного союза, военных выступлений конца 1825 – начала 1826 г., подготовленных руководителями декабристской конспирации.
Цель исследования – выявить место, которое занимала проблема тайных обществ во внутренней политике российского самодержавия и общественном мнении первой трети XIX в., определить степень ее влияния на концептуальное оформление российского консерватизма и либеральной доктрины, нашедшей отражение в основных положениях концепций славянофильства и западничества.
Исследовательские задачи, поставленные для достижения вышеуказанной цели:
1) определить структуру общественного мнения в 1801–начале 1830-х гг., выявить его важнейшие политические аспекты: отношение различных слоев дворянства к нелегальным союзам, прежде всего, политической конспирации, событиям на Сенатской площади, первому периоду царствования Николая I;
2) рассмотреть тайные общества как исторический феномен, изучить генезис декабризма в контексте различных видов и групп конспиративных общественных объединений в России в 1810-х –1825 г., показать его единые с ними истоки и этапы эволюционного пути, выявить основные элементы ретроспективных представлений самих декабристов о причинах создания и задачах деятельности «Тайного общества»;
3) исследовать декабризм как культурно-историческое и индивидуально-психологическое явление, изучить различные модели отношения декабристских тайных союзов к дворянскому обществу в тесной связи с их организационными принципами, целевыми приоритетами и тактическими установками; вычленить периоды существования этих моделей;
4) проследить эволюцию взглядов различных слоев дворянства 1810-х – начала 1820-х гг. на тайные общества в России, прежде всего, политическую конспирацию; типологизировать их;
4) определить политические основания активизации верховной властью общественной жизни в 1801–1820 гг., в том числе находившей выражение в конспиративном движении;
5) выявить важнейшие политические причины изменения позиции Александра I в отношении нелегальных общественных объединений в начале 1820-х гг.;
7) изучить основные аспекты влияния событий междуцарствия и 14 декабря 1825 г. на верховную власть и дворянское общество – идеологический, политический, правовой;
8) выявить связь между осмыслением Николаем I «уроков 14 декабря» и осознанием, уже с 1826 г., самими декабристами своего общественного и политического опыта, изучить сложное преломление декабристских идей в формировании политической концепции нового царствования;
9) изучить дворянскую реакцию на попытку «военной революции» в столице, типологизировать ее.
Хронологические рамки – 1801 – начало 1830-х гг. – определены задачами исследования и периодом существования тайных обществ преддекабристской, декабристской и последекабристской эпох в культурном слое России, хотя в необходимых случаях присутствуют ретроспективы и перспективы. При обосновании хронологических границ также имелось в виду, что безусловное и безоговорочное противопоставление царствования Александра I и правления Николая I не только не оправдано, но сужает исследовательские представления об историческом процессе. Ведь складывавшиеся в первый период николаевского правления политическая концепция власти и общественная атмосфера в большей степени представляли собой логическое продолжение линии «заката» александровского царствования, чем разрыв, сформировавшийся под влиянием новых исторических обстоятельств.
Методологические основы исследования. Диссертация подготовлена на основе базовых принципов исторической науки – историзма, системности, объективности, а также фундаментального положения о многофакторности исторического процесса. Принцип историзма, предполагающий изучение исторических явлений в их развитии, контексте эпохи, позволил рассмотреть тайные общества в рамках конца XVIII – первой трети XIX в. В соответствии с принципом системности нелегальное общественное объединение рассматривается, как особая система, с присущей ей структурой и механизмами функционирования. Особое внимание уделено системе взаимоотношений верховной власти и дворянского общества, которая, как в царствование Александра I, так правление Николая I, имела следующие составляющие – идеологическую основу, законодательную базу, административную практику. Согласно положению о многофакторности исторического процесса, явления и исторические события данной эпохи в диссертации рассмотрены во взаимосвязи социальных, политических, идеологических и культурных факторов. Метод историко-психологических наблюдений способствовал более полному раскрытию вопросов, связанных с генезисом декабризма, выявлением его единых с широким общественным «брожением» корней, выяснением мотивационной основы участия в политической конспирации. Синхронный метод исследования, ориентированный на определение взаимосвязи между различными явлениями и событиями, а также на выявление механизмов взаимовоздействия различных политических сил, прежде всего, верховной власти и общества, позволил получить более полную и объемную картину идейно-политических процессов, происходивших в России в первой трети XIX в.
Научная новизна исследования состоит в том, что впервые в отечественной и зарубежной историографии изучены в целом официальная позиция в отношении тайных обществ в царствование Александра I и начале правления Николая I, а также дворянская реакция на феномен нелегального союза и события 14 декабря 1825 г. Проблема конспирации в России в первой трети XIX в. рассматривается в контексте формирования различных моделей взаимоотношений верховной власти и дворянского общества, внутренней и внешней политики, разных идеологических программ. Декабризм изучается как составная часть общественного конспиративного движения, включавшего нелегальные объединения всех видов и групп – масонские ложи, неполитические и полуполитические союзы, политические общества. Впервые официальная позиция в отношении тайных обществ в царствование Александра I рассматривается как составная часть внутренней политики, которая менялась вслед за изменением общего правительственного курса. В работе предлагается оригинальная концепция движения тайных обществ в России, которые до начала 1820-х гг. верховной властью и просвещенной элитой дворянства рассматривались как фактор реформаторского процесса. В диссертации впервые исследованы важнейшие последствия воздействия событий междуцарствия и 14 декабря 1825 г. на Николая I и различные дворянские круги, изучен процесс сложного преломления декабристских идей в формировании политической концепции, создании стратегии и тактики преобразовательной программы первых лет нового царствования.
Апробация работы: Диссертация обсуждалась на заседаниях Отдела новой истории России Санкт-Петербургского института истории Российской Академии наук (2009-2010 гг.) и была рекомендована к защите. Результаты исследования изложены в монографиях «Тайные общества в России в первой трети XIX в.: правительственная политика и общественное мнение» (СПб., 2009. 57 п.л.), «Историк и власть: Сергей Николаевич Чернов. 1887-1941» (в соавторстве с В.А.Соломоновым) (Саратов, 2006. 30, 3 п.л.), а также в 40 печатных работах соискателя общим объемом более 80 п.л. Из числа этих работ 7 опубликовано в ведущих рецензируемых изданиях. Основное содержание диссертации и главные выводы исследования были изложены в докладах на международных, всероссийских и региональных научных конференциях: «Элита российского общества XIX – начала XX вв.» (Санкт-Петербург, 23 сентября 1994 г.), «Личность и власть в истории России XIX – XX вв.» (Санкт-Петербург, 8 октября 1997 г.), «Истоки и судьбы российского либерализма» (Санкт-Петербург, 14-16 декабря 2000 г.), «Николаевская Россия: власть и общество» (Саратов, 26-27 апреля 2002 г.), «Декабристы и их эпоха» (Санкт-Петербург, 14-16 декабря 2005 г), «Власть, общество и реформы в России: история, источники, историография» (Санкт-Петербург, 6-7 декабря 2006 г.), «Власть, общество и реформы в России в XIX – начале XX в.: источники, исследования, историография» (Санкт-Петербург, 25 декабря 2007 г.), «Власть, общество и реформы в России в XIX – начале XX в.: источники и историография» (Санкт-Петербург, 24 декабря 2008 г. ).
Научно-практическая значимость работы. Материалы и выводы диссертации могут быть использованы при подготовке обобщающих трудов по политической истории России первой половины XIX в., истории российской государственности, общественного движения александровского царствования и начала николаевской эпохи, истории общественно-политической мысли, русского либерализма и консерватизма. Результаты исследования применимы в практике преподавания отечественной истории – при написании учебников и учебных пособий, а также – в чтении общих и специальных вузовских курсов.
Структура работы построена по проблемно-хронологическому принципу, что соответствует цели и задачам исследования. Диссертация состоит из введения, пяти глав, разделенных на параграфы, заключения, списка использованных источников и литературы.
Основное содержание диссертации
Во «Введении» приводится обоснование научной новизны и актуальности диссертации, определяется объект и предмет, цель и задачи исследования, методологические основы и научно-практическая значимость.
В первой главе «Историография темы и источники», разделенной на два параграфа, анализируется исследовательская литература и характеризуется источниковая база диссертации.
В первом параграфе «Историография» выявляется степень изученности темы. В настоящее время специальной научной работы, посвященной исследованию проблемы тайных обществ в целом, как в правительственной политике, так и общественном мнении России в первой трети XIX в. не существует. Применительно к исследуемой теме, рассматриваемой автором в контексте реформаторских поисков власти и общества, эволюции российского типа либерализма, утверждения государственного консерватизма, отечественная историография делится на дореволюционный, советский и современный этапы.
Дореволюционная историография делится на два периода. В первом периоде (1847-1905 гг.) доминировала официальная традиция. Принципиальное значение для исследуемой темы имеют работы М.А.Корфа и Н.К.Шильдера. В сочинении М.А.Корфа впервые предметом рассмотрения стали – деятельность «Тайного общества» декабристов, сложнейшие обстоятельства междуцарствия, роковые для власти события 14 декабря 1825 г., введены в научный оборот важнейшие официальные документы и источники личного происхождения. Труды Н.К.Шильдера об Александре I и Николае I дали мощный толчок развитию научно-биографического жанра и обогатили его новыми материалами, прежде всего, относившимися к истории декабристского движения[1]. Либеральная линия этого периода в изучении общественного движения александровского царствования представлена работами А.Н.Пыпина, в которых впервые была обозначена проблема взаимовлияния и взаимовоздействия официального и созревшего дворянского либерализма, выявлена генетическая связь последнего с декабризмом, прослежена его организационная и политическая эволюция[2].
Второй период (1905-1917 гг.) в развитии дореволюционной историографии начался после Первой русской революции. В концептуальном отношении этот период в изучении, прежде всего, общественных процессов первой четверти XIX в. следует отнести в актив либеральной историографии, представителями которой была создана либеральная концепция декабристского движения[3]. В наиболее законченном виде это нашло отражение в труде В.И.Семевского «Политические и общественные идеи декабристов» (СПб., 1909), который стал базовым для формирующегося отечественного декабристоведения. Именно в данной работе впервые четко сформулирована идея, что декабризм являлся единым и в целом либерально-реформаторским движением, в котором постоянно сосуществовали республиканско-революционные и конституционно-монархические тенденции, при доминировании последних. К 1905-1917 гг. относится и первая группа исследований историков либерального и демократического направлений (М.К.Лемке, Б.М.Эйхенбума, М.А.Цявловского), посвященных изучению тайных обществ последекабристской поры. Огромной заслугой указанных авторов стало введение в научный оборот официальных материалов по данному вопросу.
Итак, труды дореволюционных историков официального, либерального, демократического направлений, посвященных царствованию Александра I, восшествию на престол Николая I, движению декабристов и их эпигонов внесли важный вклад в разработку фундаментальной темы – власть, общество, реформы. Впервые была выдвинута идея взаимосвязи официального и общественного либерализма, создана либеральная концепция декабризма, введены в научный оборот важнейшие источники. Однако в целом проблема тайных обществ в правительственной политике и общественном мнении России в первой трети XIX в. не получила освещение в дореволюционной историографии.
Советский и современный этапы отечественной историографии применительно к исследуемой теме также делятся на внутренние периоды. Первый (1917-1930-е гг.) открывается революционными событиями 1917 г. и заканчивается репрессиями в отношении научной интеллигенции после политического процесса, получившего название «Академическое дело». Февраль и октябрь 1917 г., крутой поворот от самодержавной к советской России не только изменили государственный и общественный строй страны, но и привели к глубоким качественным изменениям в исторической науке. С первых лет советской власти приоритетным определялось изучение не российской государственности, а общественного революционного движения. Необходимость исторического обоснования революции, утверждения ленинской теории трех этапов освободительного процесса в России лежала в основании, прежде всего, советской официальной традиции декабризма. В интерпретации узловых вопросов, касающихся его идеологических «корней», единства и революционности, историки-марксисты, в первую очередь, М.Н.Покровский и М.В.Нечкина были приверженцами единого, в целом революционного движения, с приданием его идеологии буржуазно-капиталистической окраски, а отдельным обществам – народно-демократических начал[4].
В 1920-х гг. в складывавшемся советском декабристоведении оформилось другое направление, предложившее либеральную трактовку движения декабристов. Оно представлено А.Е.Пресняковым, С.Н.Черновым, А.Н.Шебуниным. Стремясь выйти из узких ленинских рамок «трех этапов», «трех поколений», «действовавших в русской революции», отойти от искусственного усиления и расширения в декабризме революционно-республиканской традиции, указанные историки сохраняли декабристское движение в историческом контексте эпохи, включали в европейский либерально-политический и культурно-исторический процесс, определяли составной частью российского дворянского либерализма[5]. В эти же годы в нескольких работах была рассмотрена дворянская реакция на декабризм, и отмечено характерное, как для консервативного большинства, так и либерального меньшинства дворянства, негативное отношение к военным выступлениям конца 1825 – начала 1826 г.[6].
Второй (1940-е – 1950-е гг.) период в развитии историографического процесса в советское время характеризуется усилением идеологической конъюнктуры и классово-партийного подхода. Это приводило к еще большему снижению интереса ученых к истории государственной власти в России, ее взаимоотношений с дворянским обществом, либеральному направлению в общественной мысли. Данный период по существу явился временем историографического застоя в изучении российского либерализма, что коснулось и декабристоведения. Либеральная линия декабристской историографии в эти годы была прервана. Главой советского официального декабристоведения была М.В.Нечкина, работы которой, и, прежде всего, двухтомная монография «Движение декабристов» (М., 1955), внесли огромный вклад в изучение декабризма, но в то же время отдалили его включение в общероссийский и общеевропейский политический процесс.
Исключением из историографической традиции 1940-х – 1950-х гг. стал труд А.В.Предтеченского «Очерки общественно-политической истории России в первой четверти XIX века» (М.;Л., 1957), в котором впервые в советской историографии история государственной политики и история общественной мысли, общественного движения не противопоставлялись, а смыкались. Автор проанализировал политическую идеологию и законодательную практику правительства Александра I в соотнесении с преобразовательными поисками в общественной среде, а движение декабристов рассматривал, как составную часть процесса общественной либерализации.
Данный период советской историографии характеризуется вниманием и к последекабристской эпохе. Однако историки, совершенно справедливо считая общественное движение второй половины 1820-х – начала 1830-х гг. частью широкого освободительного процесса первой половины XIX в., все же в большей степени рассматривали его в рамках революционной традиции. Так, И.А.Федосов в своем труде «Революционное движение в России во второй четверти XIX в. (Революционные организации и кружки)» (М., 1958) усматривал в общественном «брожении» последекабристской поры переходный этап от дворянской революционности к движению революционеров-разночинцев и начальный период развития русской революционной демократии. Это приводило к упрощенной прямолинейности и ненаучному подтягиванию тайных обществ данной поры к революционно-демократическому этапу развития освободительного движения в России.
Идеологическая «оттепель» начала 1960-х гг. обозначила третий период (1960-е – 1970-е гг.) в развитии советской историографии и оказала значительное воздействие, прежде всего, на декабристоведение. Именно в начале 1960-х гг. в историографическом процессе произошло возрождение либеральной типологизации декабристской конспирации. И хотя доминирующей продолжала оставаться официальная трактовка движения в рамках только дворянской революционности, представление о наличии в нем, как республиканско-революционных, так и либерально-реформаторских тенденций вновь актуализировалось. Большое значение для утверждения либеральной трактовки декабризма имели концептуальные статьи В.В.Пугачева, в которых впервые была подвергнута переосмыслению каноническая в советской историографии концепция о прямом и непосредственном воздействии радикальных принципов Французской революции и идей А.Н.Радищева на оформление идеологии движения. Значительный вклад в процесс демифологизации революционно-демократической сущности Южного общества и Общества Соединенных славян внесли работы И.В.Пороха, который оспаривал присутствие в декабризме революционно-демократических элементов и видел в нем соединение дворянской революционности и дворянского либерализма. С наибольшей убедительностью тезис о том, что декабристская конспирация на всем протяжении ее истории организационно и идеологически представляла собой единый с европейскими нелегальными политическими союзами тип общественного освободительного движения, нашел отражение в книге С.С.Ланды[7].
1970-е гг. характеризуются очередным витком исследовательского интереса к последекабристской эпохе, но в тех же в рамках революционной парадигмы. В монографии Л.И.Насонкиной об учебной, научной, общественной жизни Московского университета, он определяется «хранителем» только революционных традиций. В работе В.А.Дьякова, посвященной сквозному изучению освободительного движения в России от выступления декабристов до эпохи Великих реформ, стремление искусственно революционизировать кружки и тайные общества второй половины 1820-х – начала 1830-х гг. проявилось еще в большей степени[8].
В конце 1980-х гг. начался новый период в развитии отечественной историографии (конец 1980-х гг. – современность). Рассмотрение автором исследуемой темы в контексте различных моделей взаимоотношений верховной власти и дворянского общества, правительственных и общественных преобразовательных поисков, дает основание выделить несколько направлений в современном историографическом процессе.
Во-первых, это – обобщающие коллективные труды, сборники статей, монографии, посвященные природе самодержавной власти в России, ее эволюционно-реформаторским поискам. В этом ряду следует выделить фундаментальную коллективную монографию «Власть и реформы. От самодержавной к советской России», которая в огромной мере продвинула вперед изучение российского реформаторского процесса. В главе о первой половине XIX в., написанной А.Н.Цамутали, в центре внимания оказались, как преобразовательная практика, так и попытки реформ при Александре I и Николае I. Применительно к александровскому царствованию было доказано наличие противоречия в политическом мировоззрении монарха между идеологической необходимостью проведения фундаментальных реформ и их практическим осуществлением. Начало правления Николая I, справедливо обозначено, как период правительственных поисков решения крестьянского вопроса, укрепления самодержавия путем кодификации законов, создания новой государственной идеологии и политической полиции[9].
Весомый вклад в изучение природы самодержавной власти в России внесла монография М.М.Сафонова. В ней впервые были поставлены важные вопросы о сущности реальных преобразований и реформаторских поисков верховной власти в первый, либеральный период царствования Александра I. Автор приходит к обоснованным выводам, что широко задуманная программа социально-экономических и политических реформ свелась, в силу феодальной природы абсолютизма в России, лишь к преобразованиям государственного устройства, причем реальное осуществление получили те из них, которые способствовали дальнейшему укреплению самодержавия[10].
Важным событием в изучении реформаторских инициатив власти во второй либеральный период царствования Александра I стало издание труда С.В.Мироненко «Самодержавие и реформы. Политическая борьба в России в начале XIX в.», который стал базовым для всех исследователей александровского царствования. В работе впервые политическая история первой четверти XIX в. рассмотрена в жесткой увязке с социально-экономическими реалиями и поставлены важные вопросы: что представляло собой самодержавие данной эпохи как политическая система, насколько в ней проявлялись кризисные явления, была ли она способна осуществить кардинальные реформы? Заслуга автора состоит не только в постановке этих вопросов, но и их разрешении. Как справедливо утверждает С.В.Мироненко, несмотря на осознание верховной властью насущной необходимости кардинальных реформ и их значения для будущего страны, она не смогла их осуществить. Это обуславливалось, прежде всего, органической непригодностью феодально-бюрократической государственной системы к каким-либо капитальным преобразованиям России. Монография С.В.Мироненко оказала важное влияние и на развитие отечественного декабристоведения, поскольку в ней продемонстрировано воздействие официального либерализма на передовых современников, прежде всего, декабристов, показаны объективные корни декабристского движения. В другой работе историка, посвященной секретной работе по созданию первой российской конституции, событиям династического кризиса, тайным поискам правительства Николая I решения крестьянского вопроса, содержатся ценные выводы. Принципиально важным представляется вывод, что новая эпоха в истории России началась не с подавления Николаем I военного выступления в Петербурге в 1825 г., а с кризиса официального либерализма в конце царствования Александра I[11].
В последние десятилетия XX – начале XXI в. появились работы, развивающие положения А.В.Предтеченского и С.В.Мироненко о взаимовлиянии официального и общественного либерализма в 1801-1820 гг., об общих для верховной власти и просвещенной элиты дворянского общества устремлениях к преобразованиям[12].
Во-вторых, в конце 1990-х – начале 2000-х гг. произошло возрождение и утверждение либеральной трактовки декабризма. Концепция декабристской конспирации как дворянского оппозиционного движения 1810-х – первой половины 1820-х гг., организационно оформленного в европейскую модель тайного политического общества и заключенного в рамки дворянского либерализма (при безусловном признании наличия в нем политического радикализма), стала доминирующей. Это нашло отражение в работах современных декабристоведов. Среди декабристоведческих изысканий конца XX – начала XXI в. в связи с исследуемой темой следует выделить работы Т.Н.Жуковской, В.М.Боковой и П.В.Ильина. Т.Н.Жуковская в своих исследованиях проанализировала российские нелегальные объединения первой четверти XIX в. как историческое явление, рассмотрела «Тайное общество» декабристов в тесной связи с западным влиянием и российским контекстом, продемонстрировала его отличие от неполитических союзов[13]. В своем труде «Эпоха тайных обществ. Русские общественные объединения первой трети XIX в.» В.М.Бокова впервые рассматривает нелегальные объединения в общем контексте общественного движения данной эпохи. Большое значение имеет вывод автора, что тайное общество, как тип общественного объединения, в России не получило определенной, только ему присущей, организационной формы и отличалось от легальных союзов «лишь меньшим присутствием протокола, довольно относительной тайностью». Ценными представляются наблюдения В.М.Боковой о субъективной стороне декабристского движения. Давая психологический портрет поколению декабристов, историк подчеркивает, что, не будучи профессиональными революционерами, они оставались людьми, для которых военная или статская служба и деятельность в тайном обществе были равноценны[14]. Монография П.А.Ильина имеет важное историографическое и источниковедческое значение, поскольку построена на критике источников, прежде всего, следственных показаний и вводит в научный оборот имена ранее неизвестных и предполагаемых декабристов, не обнаруженных властью. Автор, считая декабристские общества организациями по своим политическим установкам преемственно связанными между собой, совершенно справедливо заключает, что всех их участников следует называть «декабристами»[15].
В-третьих, важнейшим направлением в контексте рассматриваемой темы является изучение русского либерализма. В последние два десятилетия появились – переиздание знаменитой книги В.В.Леонтовича, сборники статей и историографически значимые монографии[16]. В новейшей литературе специальному изучению процесса утверждения либеральной доктрины в русском культурном слое в первой трети XIX в. посвящены работы Д.В.Тимофеева, Е.Л.Рудницкой, П.В.Акульшина. Книга Д.В.Тимофеева рассматривает особенности восприятия и усвоения правительственной элитой александровского царствования европейских либеральных идей. По мнению автора, именно в первой четверти XIX в. в острой борьбе европейских либеральных ценностных установок с российской самодержавно-крепостнической действительностью сформировалась «особая национальная модель либерализма – русский консервативный либерализм».[17] В центре внимания Е.Л.Рудницкой – генезис русского варианта либерализма, его отличия от западного трафарета. Исследовательница обратилась к изучению путей формирования личности и политического мировоззрения ярких проводников либеральных идей в общественной среде – П.А.Вяземского, А.И. и Н.И.Тургеневых, А.И.Одоевского. В работе, посвященной последекабристскому десятилетию, совершенно оправданно, акцент делается на значении декабризма не только в развитии либерализма в России, формировании двух его направлений – западничества и славянофильства, но и философском осмыслении российского исторического процесса.[18] Новые тенденции проявились и в монографии П.В.Акульшина при изучении П.А.Вяземского в контексте проблемы – власть и либеральное общество в истории российского реформаторства. Историк совершенно справедливо опровергает классическое определение поэта как «декабриста без декабря», поскольку в историческом процессе он отдавал предпочтение государству, а не обществу, а единственным механизмом реализации кардинальных реформ считал правительственное реформаторство[19].
В-четвертых, в современной историографии все большее внимание уделяется истории российского консерватизма, который в советскую эпоху получил поверхностную и в большинстве своей односторонне отрицательную оценку. Данная проблема, тесно связанная с вопросом соотношения самобытного и общеевропейского путей развития России, нашла в последние десятилетия основательное освещение, как в обобщающих трудах[20], так и исследованиях, посвященных отдельным идеологам и популяризаторам консервативных идей. Применительно к первой трети XIX в. это работы об А.А.Аракчееве, А.Х.Бенкендорфе, С.С.Уварове. Самым крупным и историографически значимым исследованием об С.С.Уварове является монография американской исследовательницы Ц.Виттекер.[21] Попытки пересмотра явно устаревших представлений о российском консерватизме сконцентрированы в издании «Российские консерваторы», а также в монографиях С.А.Экштута, М.М.Шевченко, Г.Н.Бибикова[22].
В-пятых, в 1990-х гг. выделился жанр исторической персоналистики. Ее определяющей чертой является внимание к личности и государственной деятельности императоров – Александра I и Николая I. Подобного рода исследования появились за рубежом еще в 1960-1970 гг. Среди них, прежде всего, надо сказать о работах А.Валлотона, А.Палмера, В.Линкольна [23]. В 1990-е гг. параллельно с работами отечественных историков, посвященных российским императорам, в свет вышли монографии У.Хартли об Александре I и Р.-С.Уортмана. Причем в последней, в 2002 г. переведенной на русский язык, было проведено изучение природы монархической власти в России от Петра I до Николая I, как смены политических и идеологических сценариев.[24]
Среди отечественных исследований, посвященных Александру I, следует выделить монографию А.Н.Сахарова и статьи В.А.Федорова, поскольку они содержат альтернативные характеристики императора. А.Н.Сахаров определяет Александра I как одного из первых реформаторов на троне Нового времени России, как либерального монарха, трагедия которого состояла в том, что он опередил свое время. В.А.Федоров же полагает, что император не был «по натуре реформатором», а, потому, избрав тактикой управления государством внешний либерализм, стремился к укреплению самодержавия.[25] На наш взгляд, оба автора преувеличивают, как степень либерализма политического мировоззрения Александра I, так и его консервативно-охранительные тенденции. Александр Павлович стремился адаптировать либеральные просветительские идеи и принципы к российской действительности и подчинял их фундаментальным интересам российской государственности. В ряду новейших работ, посвященных Николаю I, выделяются монографии Л.В.Выскочкова. Исследователь на основе всего массива официальных материалов и источников личного происхождения дает анализ процесса формирования личности и политического мировоззрения Николая I, выявляет основные принципы его государственной деятельности, определяет важнейшие тенденции внутренней политики, прежде всего, в крестьянском, национальном, имперском вопросах, характеризует внешнеполитические приоритеты. Важным стал вывод автора о том, что Николай I был «консерватором, склонным к прогрессу, но отнюдь не реакционером».[26]
Итак, в последние два десятилетия произошло расширение проблематики исследований за счет изучения государственной власти в России, а также – усиление внимания к недостаточно изученным или односторонне трактуемым темам, прежде всего, к русскому либерализму и консерватизму. В целом же, следует признать, что в научной литературе с разной степенью полноты исследованы отдельные аспекты анализируемой проблемы, почти всегда разделенной историками на две темы – история правительственной политики и история общественного движения и общественной мысли первой трети XIX в. – изучавшиеся отдельно. Таким образом, комплексное изучение проблемы тайных обществ в правительственной политике и общественном мнении России в первой трети XIX в. до сих пор не проводилось.
Второй параграф «Источники» посвящен анализу различных видов источников, лежащих в основании исследования. Диссертация опирается преимущественно на впервые вводимые в научный оборот архивные материалы из 10 архивохранилищ Москвы и Петербурга. Основная масса архивных источников официального происхождения, использовавшихся в диссертации, отложилась в Государственном Архиве Российской Федерации (ГАРФ). Ценными для разработки темы оказались официальные материалы фонда Собственной канцелярии шефа жандармов А.Х.Бенкендорфа (Ф. 1717). Среди них следует отметить донесения и записки М.А.Милорадовича Александру I за 1820–1823 гг., отложившиеся в кабинете императора и найденные после его смерти, а также рапорты петербургского военного генерал-губернатора начальнику Главного штаба ЕИВ П.М.Волконскому. Они дают преставление об эволюции официальной позиции к феномену тайных обществ, о внимании верховной власти к политическим настроениям в дворянском обществе и армии в связи с Семеновской историей и революционными событиями в Центральной и Южной Европе.[27] Важная группа делопроизводственных материалов представлена в делах Особенной канцелярии МВД (Ф. 1165). Здесь необходимо выделить переписку управляющего Министерством внутренних дел В.С.Ланского с гражданскими губернаторами и военными генерал-губернаторами за январь – ноябрь 1826 г. и его рапорты Николаю I по поводу реакции дворянства и податных сословий на события междуцарствия и 14 декабря 1825 г. Особое место среди официальных источников ГАРФ занимают следственные материалы, отложившиеся в фонде III Отделения (Ф. 109), который был приоритетным при исследовании реакции различных социальных слоев на выступление декабристов. Здесь присутствует следственная документация, касающаяся Оренбургского тайного общества, политических кружков братьев Критских и Н.П.Сунгурова в Москве, бр. Раевских в Курске Фонд имеет и делопроизводственные материалы – донесения губернаторов, жандармских офицеров А.Х.Бенкендорфу и всеподданнейшие доклады III Отделения Николаю I о распространении в 1827–1830 гг. антиправительственных прокламаций.
Большое значение имели официальные материалы, сохранившиеся в Российском Государственном Военно-Историческом Архиве (РГВИА). В диссертации использованы документы фонда Общей канцелярии Военного министерства (Ф.1), отражающие радикализацию официальной позиции в отношении любого вида конспирации после 1822 г. Ценными для рассмотрения проблемы тайных обществ в правительственной политике оказались материалы фонда Канцелярии дежурного генерала Главного штаба ЕИВ (Ф. 36), в котором отложился комплекс следственных документов о тайных неполитических обществах, открытых в связи с делом «Тайного общества» декабристов. Фонд Главного штаба 1-й армии (Ф. 14414) в своем составе сохранил делопроизводственные документы, свидетельствующие об особом внимании верховной власти и руководства армии после военных выступлений конца 1825 г. – начала 1826 г. к поведению и службе офицеров, замеченных в критике военного начальства и либеральном образе мыслей. В фонде Аудиториатского департамента Военного министерства (Ф. 801) особого внимания заслуживает следственное дело штабс-капитана Генерального штаба С.И.Ситникова, написавшего и распространявшего в 1831 г. «возмутительные письма» с призывами учредить в России «вечевое правление, освободить крестьян, создать выборный суд».
Официальными источниками обладает и Российский Государственный Исторический Архив (РГИА). Особый интерес представляет фонд I Отделения Собственной ЕИВ Канцелярии (Ф. 1409), который содержит материалы, посвященные проблеме тайных обществ александровской эпохи[28]. Отдел Рукописей Российской Национальной Библиотеки (ОР РНБ) также изобилует официальными материалами. Особой насыщенностью отличаются фонды управленческой элиты александровского и николаевского царствований, а также фонд Н.К.Шильдера. Однако здесь представлены главным образом черновики манифестов, рескрипты, копии всеподданнейших и докладных записок, служебных писем государственных деятелей, а также проекты официальных документов, которые отложились в личных фондах. Это – фонды М.А.Корфа (Ф. 380), М.М.Сперанского (Ф. 731) А.Н.Оленина (Ф. 542) А.И.Чернышева (Ф. 836). Особо следует выделить фонд Н.К.Шильдера (Ф. 859), богатый копиями официальных документов. Здесь следует отметить копии делопроизводственных материалов, связанных с раскрытием властью неполитических и полуполитических тайных обществ александровского царствования, провокаторской деятельности А.К.Бошняка, а также копии всеподданнейших докладов III Отделения.
Важную группу архивных источников представляют материалы личного происхождения. Она может быть разделена на две большие части. Первая часть представляет собой всеподданнейшие письма с приложенными записками и отдельные записки, исходящие из правительственных сфер и общественной среды, вторая – мемуары, дневники, переписку.
Первая часть представлена, как в фондах государственных учреждений, так коллекциях и личных фондах. В фонде Особенной канцелярии МВД (Ф. 1165) ГАРФ сохранились записки неизвестных лиц при всеподданнейших письмах, оставшиеся в кабинете Александра I и посвященные деятельности тайных обществ в России. В РГИА особенно богаты источниками личного происхождения подобного вида фонд Комитета 6 декабря 1826 г. (Ф. 1167), а также коллекция «Бумаги М.М.Сперанского» (Ф. 1251) и собрание «Документы личного происхождения, не составившие отдельные фонды» (Ф. 1101). Чаще всего, это автографы всеподданнейших писем и записок, как имеющих авторскую принадлежность, так и неизвестных, которые отражают реакцию дворянства на события 14 декабря 1825 г., оценку модели тайного общества.
Архивные источники личного происхождения, относящиеся ко второй части, т.е. мемуары, дневники, эпистолярия, в большей степени отложились в личных фондах и коллекциях ОР РНБ, а также в Архиве СПбИИ РАН. Они дают представление об отношении дворянского общества к движению тайных обществ в России, событиям 14 декабря 1825 г. Кроме этого, данные материалы освещают факты государственной политики в царствование Александра I и начале правления Николая I, реакцию на них общественности. В этом ряду нужно отметить письма С.П.Трубецкого И.Н.Толстому за 1818–1822 гг. Этот эпистолярный памятник со всей очевидностью показывает, что взгляды членов политической конспирации, представлявших «плоть от плоти» дворянской массы, отражали общественное недовольство экономическим кризисом послевоенных лет[29].
Среди опубликованных источников официального происхождения важнейшими для исследуемой темы стали материалы Первого и Второго собраний «Полного собрания законов Российской империи», которые позволяют проследить, как формировалась правительственная политика в отношении общества, общественного мнения и одной из форм его выражения в виде нелегальных союзов, как изменялась сущность модели взаимоотношений верховной власти и дворянского общества в пределах александровского царствования и складывалась новая модель в начале николаевской эпохи.
Базовыми официальными источниками для настоящей работы стали опубликованные следственные материалы документальной серии «Восстание декабристов» (Т.I-XXI. М.;Л.; М., 1925-2005). Следственные показания декабристов требуют к себе особого, осторожного отношения, поскольку в задачи, прежде всего, руководителей «Тайного общества», в огромной мере, входила самозащита. «Донесение Следственной комиссии» было опубликовано в периодической печати и отдельным изданием еще в 1826 г. В основе следственного процесса и «Донесения» лежали доносы М.К.Грибовского, А.К.Бошняка, И.В.Шервуда и др. на «Тайное общество» декабристов, отражающие основные этапы его истории. Ценным официальным источником, дающим представление о различных тенденциях общественного мнения во второй половине 1820-х – 1830-х гг., об отношении различных слоев дворянства к «делам и людям 14 декабря 1825 года», стали всеподданнейшие отчеты III Отделения [30].
При изучении истории тайных обществ в России большое значение имели уставные и программные документы декабристов. В диссертации активно использованы и справочные издания. Среди них важнейшее место занимает подготовленный С.В.Мироненко под руководством М.В.Нечкиной биографический справочник «Декабристы» (М., 1988). Это фундаментальное издание включает материалы о декабристах и лицах, привлеченных к следствию по делу о тайных обществах, а также дополнительный реестр членов декабристской конспирации, не вошедших в «Алфавит» А.Д.Боровкова и выявленных по другим источникам.
Опубликованные источники личного происхождения также могут быть разделены на две части. Во-первых, это сочинения и записки, в том числе самих Александра I и Николая I, членов царской семьи, государственных деятелей, представителей общества, прежде всего, декабристов, посвященные проблеме тайных обществ, а также важнейшим внутри- и внешнеполитическим и общественным вопросам. Во-вторых – мемуары, дневники, эпистолярия.
Предписание-записка великого князя Константина Павловича от 19 мая 1821 г. и записка Александра I 1824 г. свидетельствуют об изменении официального отношения к конспиративному движению в Европе и России, усилении в представлениях императора и его ближайшего окружения концепции тайного общества как политического заговора и мифологемы «всеевропейского заговора революционеров». Две записки Николая I 1830 г. дают представление об утверждении после революций во Франции и Бельгии во внешнеполитической концепции верховной власти мифологемы «всеевропейского заговора революционеров».
Чрезвычайный интерес для раскрытия темы настоящего исследования представляют всеподданнейшие письма с приложенными записками 1826 г. и историко-политические сочинения сибирской поры идеологов и видных деятелей декабристского движения – Г.С.Батенькова, А.А.Бестужева, Н.И.Кутузова, П.Г.Каховского, М.С.Лунина, С.П.Трубецкого, Н.И.Тургенева, М.А.Фонвизина, В.И.Штейнгейля. Их главной задачей определялось историко-политическое обоснование движения тайных обществ, в том числе своего «Тайного союза», анализ уроков российской политической конспирации и военных выступлений конца 1825-начала 1826 г. [31]
Важными для разработки темы стали эпистолярные и мемуарные источники. Особый интерес представляют мемуары Николая I, которые отражают процесс формирования официальной версии его прихода к власти и военного выступления 14 декабря 1825 г., дают представление о первых следственных мероприятиях, а также свидетельствуют о страхе императора, что «мятеж» может иметь продолжение и его стремлении «найти очаг заговорщиков»[32].
Ценным источником являются декабристские мемуары и эпистолярия. В 1979 г. под руководством М.В.Нечкиной, как главного редактора, было положено начало изданию многотомной серии декабристских материалов личного происхождения под общим названием «Полярная звезда». На протяжении почти пятнадцати лет, с 1979 по 1993 г., в свет вышло 20 томов. С 1999 г. произошло возобновление серии. К настоящему времени «багаж» декабристского мемуарного и эпистолярного наследия пополнился изданием материалов А.М.Муравьева, И.И.Пущина, П.Н.Свистунова, Н.А.Бестужева, В.Л.Давыдова и др.
Для характеристики дворянских настроений последнего десятилетия царствования Александра I, выявления общественного мнения в отношении «Тайного общества» и самих декабристов имела мемуаристика и эпистолярия александровского царствования. Источники личного происхождения, созданные после событий 14 декабря 1825 г., фиксируют идентично-отрицательную реакцию различных слоев столичного дворянства на военное выступление в Петербурге[33].
Вторая глава «“Тайное общество” декабристов и русское общество (1810-е – 1825 г.)» посвящена рассмотрению отношения различных слоев дворянства к модели тайного союза, прежде всего, к «Тайному обществу» декабристов, в контексте внешне- и внутриполитических обстоятельств, эволюции правительственного курса. Глава состоит из шести параграфов. В первом параграфе «Тайные общества как исторический феномен» конспирация рассмотрена в историко-социальном аспекте. В работе продемонстрировано, что тайные общества, имеющие многовековую традицию, представляли собой общественные объединения, которые, как и легальные союзы, являлись особым типом социально-коммуникационной связи людей. Термин «тайное общество» в европейском политическом пространстве получил распространение в конце XVIII в. в связи с обнаружением в 1784 г. в Мюнхене Ордена иллюминатов во главе с Адамом Вейсгауптом.[34] Орден стал «матрицей» для всех тайных обществ. Следствие по «иллюминатскому делу» выявило масонские организационные принципы, конспиративную структуру, просветительскую идеологическую основу и радикальные политические цели общества, направленные на уничтожение феодального государства, сословного строя и христианской религии. В силу этого после Великой Французской революции представителем европейского консерватизма аббатом А. де Баррюэлем была создана концепция тайного общества как политического заговора и создана мифологема «всеевропейского заговора революционеров».
Тем не менее, в начале XIX в. тайные общества получили широкое распространение в Европе. На наш взгляд, это обуславливалось тем, что они представляли собой модель организации наиболее образованных и активных общественных сил, которые стремились вырваться из старых феодально-сословных институтов и культурных традиций, существовавших в это время на большей территории континента и сформировать новую буржуазную систему социальных отношений. Идеологической основой конспирации являлась философия Просвещения. Определяющее влияние на конспиративное движение оказали – либерально-просветительский принцип «естественных и неотъемлемых прав человека и гражданина» и просветительская концепция прогресса мирным, эволюционно-реформаторским путем, через воспитание, просвещение, развитие личности и «общества» в широком смысле. В условиях отсутствия легальной возможности воплощения идеалов Просвещения, модель конспиративного общественного объединения, созданная в эпоху кризиса феодальных отношений в Европе и поиска новых форм выражения общественно-политической активности, рассматривалась как действенный механизм их реализации. Именно нелегальная деятельность, выходящая за официальные рамки, должна была способствовать воплощению стремления просвещенного человека Нового времени к внешнему (изменить мир) и внутреннему (духовное совершенствование) преображению. Повсеместному распространению тайных политических обществ способствовало утверждение романтизма в европейской культуре в 1800–1810-х гг., культ «героя» и борьбы с тиранией. Именно поэтому наивысшей точкой конспиративного движения в Европе стала эпоха наполеоновских войн и после наполеоновского «строительства» новой европейской системы, а их деятельность доминирующе была подчинена задачам политической свободы и национальной независимости.
В диссертации установлено, что для разных модификаций конспирации в России, носящих, как неполитический, так и политический характер, в определенные исторические периоды развития отечественного конспиративного движения первоосновой в различных сферах – идеологической, программно-стратегической, тактико-методической или организационной – являлся Орден иллюминатов. Так, неполитические общества «Чока» и «Рыцарство» восприняли утопическую идею создания нового мирового порядка. Имевшее элементы политического общества объединение Е.Ф.Мейендорфа, а также Союз благоденствия – разделение на «явную» и «сокровенную» цели. Причем Союз благоденствия использовал также программную установку Ордена на постепенную, ненасильственную замену «Тайным обществом» государства путем внедрения своих членов в широкую общественную среду и государственные структуры. Таким образом, декабристские организации, ставшие высшей точкой движения тайных обществ в России, являлись составной частью, с одной стороны, общеевропейского антифеодального движения, а с другой – российского процесса общественной либерализации.
Второй параграф «Генезис декабризма: предшественники и параллельные структуры “Тайного общества” декабристов» посвящен изучению генезиса декабризма в контексте различных видов и групп тайных общественных объединений 1810-х – 1825 г., демонстрации его единой с ними «родословной» и этапов эволюционного пути. При выявлении истоков декабризма в диссертации отмечается, что первым тайным полуполитическим обществом в России являлся созданный в 1796 г. и раскрытый осенью 1798 г. кружок офицеров во главе с полковниками А.М.Каховским, П.С.Дехтеревым, П.В.Киндяковым Петербургского драгунского полка, расквартированного в Смоленской губернии. Главной политической целью кружка являлось уничтожение павловского режима, возрождение принципов государственного управления Екатерины II и осуществление просветительского принципа «законности» не на словах, а на деле. Тактикой достижения этой цели руководители кружка определяли приход к власти Александра Павловича путем дворцового переворота, убийства Павла I или военного выступления.
В качестве рубежного этапа развития конспиративного движения в России в диссертации выделен период перед Отечественной войной и время европейского похода, когда были созданы первые неполитические и полуполитические тайные общества. Это – «Юношеское собратство» или общество «Чока» во главе с Н.Н.Муравьевым (будущим членом Союза благоденствия, «героем Карса») и тайное общество под названием «Рыцарство», руководимое прапорщиком И.А.Рамбургом. Оба союза были немногочисленными (около 10 человек) и состояли главным образом из младших офицеров Свиты по Квартирмейстерской части. Причем в «Юношеское собратство» входили будущие члены декабристской конспирации – М.И.Муравьев-Апостол А.З.Муравьев, братья В.А. и Л.А. Перовские. Данные организации носили дружеский, досуговый характер и еще не имели политической программы. Та же среда молодого офицерства Свиты по Квартирмейстерской части доминировала и в тайном сообществе, действовавшем во время перемирия в мае – сентябре 1813 г. в Германии и руководимом подпоручиком бароном Е.Ф.Мейендорфом. Указанный тайный союз, также имевший не более 10 членов, уже обладал элементами политического тайного общества, поскольку имел политическую цель – социальное расширение с перспективой влияния на власть, т.е. управленческую элиту империи. Нами установлено, что в его составе также был будущий член Южного общества П.Я.Ренненкампф.
Итак, в диссертации установлено, что генетически декабризм зародился не просто в офицерской среде, а в среде штабной. Модель тайного общества как тип реализации общественно-политической активности и форма проведения досуга в 1811–1816 гг. становится весьма привлекательной, прежде всего, для просвещенной элиты армии. Будучи историко-культурным феноменом и являясь частью процесса общественной либерализации, при своем зарождении декабристское движение шло общими для большинства тайных объединений путями от дружеского, досугового союза к мирной политической оппозиции. Тайные неполитические общества и конспиративные объединения с элементами политизации, существовавшие в среде штабного офицерства предвоенной и военной поры, являлись преддекабристскими союзами. В политико-военном и тактическом аспекте предшественником декабристской конспирации являлся кружок смоленских «заговорщиков» конца XVIII в.
В диссертации сделано наблюдение, что в послевоенный период существовала и целая «сеть» полуполитических нелегальных объединений, к которым в том числе относились и тайные общества «Филоматов» и «Филаретов», «Черные братья», действовавшие в 1824 г. в Виленской губернии. Стремление к свободе проведения досуга и вольности даже в сексуальных отношениях нашло отражение в «Обществе свиней», действовавшем в Петербурге в 1822–1824 гг. и носившем гомосексуальный характер. В целом же число неполитических и полуполитических тайных обществ в 1810-х – начале 1820-х гг. превосходило декабристские союзы.
Однако, декабристская, т.е. политическая конспирация, имела с ними важные различия. Изучение официальных материалов и источников личного происхождения позволило установить. Во-первых, только «Тайное общество» декабристов имело законченную политическую программу социально-политического переустройства страны, стремилось воздействовать на правительство в целях усиления или реанимации реформаторского процесса. Во-вторых, только декабристская конспирация в ее радикальной составляющей на последнем этапе своей истории эволюционировала из мирной в антиправительственную оппозицию. В-третьих, только декабристские союзы имели достаточно четкую программу в отношении дворянского общества. Являясь составной частью тактики «Тайного общества», она менялась вслед за изменениями организационной структуры, целей движения и способов их достижения. Этим же определялась неоднозначность оценки «Тайного общества» в разные периоды его истории представителями различных слоев дворянства, главным образом, «творцами» общественного мнения, т.е. дворянскими интеллектуалами. В-четвертых, важнейшими отличительными чертами декабризма были – утверждение исторической закономерности появления «Тайного общества», четкое социально-политическое и социальное экономическое обоснование его создания, а также определение частью общественного «брожения» 1810-х – 1820-х гг.
В третьем параграфе «Социально-политические, социально-экономические и исторические обоснования декабристами движения тайных политических союзов и создания «Тайного общества» выявляются основные элементы восприятия самими членами политической конспирации своего союза, как части процесса общественной либерализации, анализируются социально-политические, экономические и исторические обоснования его создания. «Тайное общество», согласно ретроспективному мнению видных декабристов, продемонстрировавшее власти «на чьей стороне общественное мнение и народное сочувствие», стало не столько отражением корпоративных устремлений и социально-политических требований дворянства, сколько «выражением народных интересов».[35] Поэтому, прежде всего, идеологи и декабристы-первые историки политической конспирации в России стремились подчеркнуть «общенациональный» характер ее требований, историческую закономерность, социально-политическую и экономическую объективность появления в русском культурном слое.
Анализ частной переписки, записок-заметок членов политической конспирации, относящихся ко второй половине царствования Александра I, а также следственных показаний, писем и записок на имя Николая I 1826 г., эпистолярии, мемуаров и историко-политических произведений декабристов сибирской поры позволил выявить их основные социально-экономические, социально-политические и исторические обоснования движения. Причины создания и деятельности «Тайного общества» его основатели, идеологи и видные члены (Г.С.Батеньков, А.А.Бестужев, Ф.Н.Глинка, Д.И.Завалишин, П.Г.Каховский, М.С.Лунин, С.П.Трубецкой, Н.И.Тургенев, М.А.Фонвизин, В.И.Штейнгейль, А.И.Якубович) связывали, как с явлениями внутриполитической жизни, так и внешнеполитическими процессами. Однако доминирующими определялись внутриполитические обоснования, прежде всего, экономический кризис послевоенной поры. Являвшийся важнейшей мотивационной основой создания декабристской конспирации, он обусловливался негативными самодержавно-крепостническими реалиями и несовершенством русской жизни. Отсутствие легальной возможности для проявления общественно-политической активности просвещенной элиты дворянского общества, ее нежелание действовать в рамках старых феодальных форм публичной жизни и сословных традиций также определялись декабристами важнейшими условиями для формирования российской политической конспирации.
Удалось установить, что, несмотря на критику «несправедливостей и ошибок правительства», немаловажным аспектом обоснования создания «Тайного общества» сами его основатели ретроспективно определяли упование до начала 1820-х гг. на реформаторский потенциал верховной власти, стремление помочь Александру I в идеологической подготовке к проведению реформ «сверху» и борьбе со злоупотреблениями. Ее инструментом они считали тайное политическое общество, которое являлось не только формой выражения общественного мнения и механизмом внедрения в дворянское сознание либерально-просветительских идей, но и движущей силой реформаторского процесса.[36]
Важнейшим внешнеполитическим мотивационным основанием утверждения политической конспирации в России видные декабристы видели в широком распространении в Европе модели тайных обществ. Согласно ретроспективных представлений основателей «Тайного общества», в послевоенное время они, изучая западные политические теории, уставные документы европейских нелегальных союзов, наблюдая за мирной борьбой оппозиции с правительством в конституционных государствах, а также приветствуя мирный характер некоторых европейских революций, подготовленных членами политической конспирации, стремились перенести этот опыт в свое отечество.
Как показано в диссертации, одной из главных задач осмысления деятельности политической конспирации декабристами-первыми историками движения (М.С.Луниным и М.А.Фонвизиным) стало историческое обоснование закономерности появления в России «Тайного общества», определение его места в российском историческом процессе и утверждение правомерности борьбы с самодержавием. В своих историко-политических сочинениях они выявляли в отечественной истории демократические и сословно-представительные традиции, стремясь подчеркнуть, что их «Тайный союз» лишь звено в исторической цепи общественных тенденций и борений, направленных на поиски механизмов ограничения или полного уничтожения самодержавия.
В четвертом параграфе «Декабризм как культурно-историческое и индивидуально-психологическое явление» выявляются типологические черты декабризма как культурно-исторического и индивидуально-психологического явления первой четверти XIX в. Комплексный анализ источников позволил сделать вывод, что декабризм представлял собой сложную систему, включавшую объективный и субъективный факторы, политическую, общественную и индивидуальную составляющие. В диссертации показано, что прогрессивность политических взглядов и экономическая независимость родовой и сановно-военной аристократии, к которой принадлежали как «отцы-основатели» и видные деятели «Тайного общества», так и некоторые его рядовые члены, создавали благоприятную социальную и психологическую почву для созревания в их среде оппозиционных настроений. В свою очередь просветительские принципы и литературно-избранное семейное окружение «клана» Муравьевых, интеллектуальная атмосфера в семействах братьев Бестужевых, Тургеневых, Фонвизиных, Муравьевых-Апостолов, Плещеевых, Цебриковых воспитывали в них любовь к свободе, обостренное чувство социальной справедливости и образовывали их в политическом смысле. Важным аспектом культурно-бытового контекста феномена декабризма является европейский «шлейф» его многонационального состава. В декабристской конспирации, включая ее параллельные структуры и филиалы, принимали участие 46 лиц, принадлежащих к семьям выходцев из Европы. Они привносили в декабризм европейские культурно-политические традиции, главными из которых оказывались либеральные ценностные установки приоритета не только гражданской и политической, но и индивидуальной свободы. Кроме этого, членов декабристской конспирации объединяла семейно-клановая и дружественно-служебная корпоративность: большинство из них приходилось друг другу дальними или близкими родственниками, друзьями или знакомыми, сослуживцами или соучениками. Среди мотивационных обоснований вхождения в «Тайное общество», как установлено в работе, не последнюю роль играли семейственность, дружба, знакомство. Более того, конспиративность как тип социальной связи давал ее членам чувство соузности, защищенности, корпоративности.
На основании анализа следственных показаний и мемуаров декабристов, в диссертации установлено, что в целом система мотиваций не идеологического и не политического, а культурно-романтического и культурно-бытового, индивидуально-психологического содержания имела несколько закономерных и связанных друг с другом элементов. Во-первых, оформление именно в послевоенное время конспиративного движения во многом было обусловлено героической эпохой, а также стремлением поколения победителей и в мирное время оставаться историческими личностями, героями. Во-вторых, немаловажным звеном в цепи мотиваций вхождения молодого офицерства в тайные общества являлось его стремление не только к активизации общественной жизни, но и к наполнению своей личной жизни действием и яркими красками, утраченными в мирное время. В-третьих, существовал еще один элемент мотивационной обусловленности включения в конспиративное движение, носящий индивидуально-психологический характер, в некоторых случаях являвшийся составной частью политической оппозиционности. Речь идет об элементах личностной оппозиционности, которая являлась составной частью политической и наиболее яркое воплощение нашла в случаях с П.И.Пестелем, В.И.Штейнгейлем, А.М.Булатовым. С наибольшей наглядностью присутствие индивидуально-субъективной стороны декабризма проявилось в ноябре–декабре 1825 г. и в сам день восстания. При этом именно 14 декабря 1825 г. во многих случаях неполитический фактор превалировал над политической мотивацией нахождения или не нахождения на Сенатской площади, участия или неучастия в военном выступлении и в целом в событиях этого «рокового» дня. Именно в это сложное время субъективные, житейские и психологические моменты сыграли немаловажную роль в антиправительственной активности некоторых членов Северного общества, особенно тех, кто был принят в общество в последние месяцы его деятельности.
Исследование индивидуально-психологической и семейно-бытовой стороны движения позволяет сделать вывод, что на последнем этапе его истории в нем появляется масса случайных людей, которые оказывались в центре событий, исходя не из политических убеждений, а в силу семейных обстоятельств, индивидуальных черт личности, представлений о верности присяге и офицерской корпоративности. Политическая парадигма участия в декабристской конспирации в большей степени была характерна для идеологов и руководителей «Тайного общества», тогда как основная масса его рядовых членов в нелегальной деятельности видела механизм реализации и пропаганды просветительских идей. При этом в огромной мере династический кризис конца 1825 г., использованный руководством общества для введения конституционного правления в России, спровоцировал участие многих лиц, не являвшихся членами «Тайного общества» и не знавших его политической цели, в «заговоре» и событиях на Сенатской площади.
Пятый параграф «”Тайное общество” декабристов и русское общество (вторая половина 1810-х – 1825 г.» посвящен исследованию различных моделей отношения к просвещенной части дворянского общества тайных декабристских союзов в тесной связи с их организационными принципами, целевыми приоритетами, тактическими установками. Кроме этого, в данном параграфе прослежена эволюция дворянских представлений о феномене тайного общества, обусловленная периодом развития, прежде всего, политической конспирации и принадлежностью к различным общественным слоям; проведена типологизация этих представлений.
Изучение уставных и программных документов декабристской конспирации, следственных показаний, мемуаров декабристов позволило сделать вывод, что в рамках истории «Тайного общества» существовало несколько моделей отношения к просвещенному дворянству, тесно связанных с типом организационной структуры того или иного союза, его тактическими установками и политическими целями. Для немногочисленного Союза спасения, или «Общества истинных и верных сынов Отечества», было характерно отсутствие тенденции к его расширению. Политической целью, объявленной всем членам, определялась подготовка государства и народа мирными средствами (распространением просвещения) к введению монархического конституционно-представительного правления. Однако приход в ряды общества в январе 1817 г. П.И.Пестеля усилил в нем радикальные элементы тактики, нашедшие отражение в несохранившемся уставе. Это приводило к превращению Союза в узко-корпоративную организацию, не стремившуюся к широким связям даже в просвещенной дворянской среде.
Союз благоденствия, или Общество «Зеленой книги», имел уже более открытую модель взаимоотношений с просвещенной частью дворянства и был достаточно массовой организацией (к концу существования в 1821 г. его численность достигла около 200 человек). По нашему мнению, важнейшей мотивацией для руководителей-конституционалистов и либерального большинства Союза спасения при превращении его в Союз благоденствия становилась необходимость формирования прогрессивного общественного мнения, идеологическая подготовка к введению в России конституции. Именно с этим связана дифференциация его целей на «явную» и «сокровенную», нашедшая отражение в двух частях устава (первой – «Зеленой книге» и не сохранившейся второй, «тайной» части). Кроме этого, деление на конечную («сокровенную») (введение конституции мирными просветительскими средствами) и ближайшую («явную») (просвещение и благотворительность) цели было обусловлено тактической установкой Союза благоденствия на численное расширение и политическое усиление. Для привлечения в тайное общество все большего числа сограждан, политические устремления которых не шли дальше идей просвещения народа и стремления помочь в этом правительству, необходимо было не только спрятать его «сокровенную» цель во второй, «тайной» части устава, но в завуалированном виде представить ее в первой.
Общество Московского съезда, или «Восстановленный Союз благоденствия, будучи переходным объединением, в стратегическом, тактическом и организационном аспекте, имело и компромиссную программу в отношении общества. Союз имел устав, также состоявший из двух частей. «Явной» целью, согласно первой части, определялось «распространение просвещения и добродетели», принятие новых членов. Вторая часть была написана Н.И.Тургеневым и определяла «тайную», «сокровенную» цель Союза – ограничение самодержавия в России путем «действия на войска».
В 1821 г. преобразование Союза благоденствия изменило тактику «Тайного общества» в отношении просвещенного дворянства только применительно к Югу. В марте 1821 г. на базе «Южного округа Союза благоденствия» было создано Южное общество. Имевшее целью установление в России демократической республики путем государственного переворота военными силами, оно в большинстве своем состояло из офицеров двух групп – штабных офицеров и «самостоятельных начальников» (от командира батальона до бригадного генерала). Стремление руководства Южного общества к созданию корпоративной организации с военизированной конспиративной структурой и революционной программой обусловило его закрытость и узость. В марте-апреле 1821 г. петербургская ветвь «Тайного общества» предприняла свою попытку восстановления Союза благоденствия. Было возобновлено общество, которое теперь стало называться Северным, или «Обществом соединенных и убежденных». Его основатели и руководители управ, имевшие конституционно-монархические воззрения на будущее России, которые были близки их передовым современникам, наоборот, стремились расширить социальную основу деятельности тайного союза, искали связи, как со столичным, так и провинциальным просвещенным дворянством и чиновничеством.
На основе анализа широкого круга источников, прежде всего, личного происхождения в диссертации установлено, что представления дворянства о российском конспиративном движении зависели от внешне- и внутриполитических условий и во многом обуславливались этапом развития самого явления. Являясь частью общеевропейского политического и социально-культурного процесса, нелегальные объединения на всем протяжении их существования в русском культурном слое, рассматривались современниками в синтезе западного влияния и российского контекста. В эволюции восприятия феномена тайного союза большинством дворянского общества, в том числе его просвещенной элитой, существовали два этапа. На первом этапе внедрения движения тайных обществ в русский культурный слой (1810-е – начало 1820-х гг.) модель нелегального объединения рассматривалась как аутентичная форма реализации общественной активности, тип коммуникационной связи людей, форма проведения досуга, механизм просвещения. На втором этапе (начало 1820-х – 1825 г.) она воспринималась уже негативно. Это было связано как с внутри российскими процессами, так и с внешним влиянием. Кризис официального либерализма, смена правительственной позиции в отношении конспиративного движения, а также изменение организационной модели, тактических установок, прежде всего, Южной «ветви» «Тайного общества» приводили к отрицанию его позитивного потенциала, сужению социальной поддержки. Кроме этого, «взрыв» освободительно-революционного движения в Центральной и Южной Европе, под влиянием официальной периодики и правительственной позиции воспринимаемый, как часть «всеевропейского заговора революционеров», также способствовал усилению негативного отношения к модели тайного общества.
Шестой параграф «М.М.Сперанский и декабристы» посвящен проблеме Временного правительства в планах декабристов, выявлению причин выдвижения М.М.Сперанского в качестве кандидата в него. В диссертации предложена ее новая интерпретация. Вопрос о «Временном правлении», поставленный в 1820 г. в Союзе благоденствия, получивший различное разрешение в 1821 г. на Севере и Юге, окончательно был решен в конце 1825 г. в программном документе декабризма – проекте «Манифеста к русскому народу», закрепившем победу Севера. В разное время и разными авторами были написаны, вероятно, два варианта проекта. Первый, радикальный, был создан ранее ноября–декабря 1825 г. К.Ф.Рылеевым при содействии А.А.Бестужева и И.И.Пущина. Он предполагал форсированное и единовременное уничтожение абсолютизма и крепостного права и учреждение «Временного правления» как органа высшей исполнительной власти до установления выборными постоянного правительства. Именно этот вариант был найден в кабинете С.П.Трубецкого и фигурировал на следствии. Второй, либеральный, вариант, обусловленный стремлением либеральных руководителей общества в полном объеме использовать ситуацию междуцарствия, был создан В.И.Штейнгейлем при содействии Г.С.Батенькова и С.П.Трубецкого. Данный вариант, элементы которого нашли отражение только в отдельных фрагментах к запискам С.П.Трубецкого, предусматривал окончание деятельности Временного правительства не избранием постоянного правительства, а утверждением Великим Собором нового императора. Главной задачей Временного правительства определялось составление проекта конституции, или Государственного уложения, основными пунктами которого должны были стать введение конституционно-представительного правления и постепенное освобождение крестьян. В этой ситуации, на наш взгляд, совершенно объективна востребованность М.М.Сперанского, как предполагаемого автора Уложения, как сановника обладавшего государственно-административным и реформаторским опытом.
Предполагаемое существование либерального варианта «Манифеста» позволяет по-новому взглянуть на проблему «Сперанский и декабристы». С нашей точки зрения, М.М.Сперанский знал о существовании Северного общества, его политических целях и возможно, либеральном варианте «Манифеста». Как и многие современники, в атмосфере вакуума власти и ожидания перемен в период междуцарствия, он мог связывать свои надежды на стабилизацию социально-политической ситуации в стране и реализацию преобразований с «Тайным обществом». Однако, это могло быть только в том случае, если бы «победил» либеральный вариант «Манифеста», который продолжал действовать только до 9–10 декабря 1825 г. и был направлен на конституционное ограничение власти монарха мирным путем. Однако этого не произошло. На последнем совещании у К.Ф.Рылеева 13 декабря была избрана четкая установка на государственный переворот путем военного выступления.
Глава третья «Александр I и движение тайных обществ в России: к вопросу о кризисе официального либерализма» посвящена определению условий общественной либерализации в 1801-1820 гг. и выявлению важнейших политических причин кризиса официального либерализма, нашедшего выражение, в том числе в смене официальной позиции в отношении российской конспирации. Глава состоит из четырех параграфов. В первом параграфе «Александр I и тайные общества в России (1801-1822 гг.) представлен процесс общественной либерализации, выявлены социально-политические причины активизации правительством общественной жизни, получившей отражение, прежде всего, в движении тайных обществ. Анализ официальных материалов, а также записок М.М.Сперанского, созданных по «заказу» Александра I и воплотивших политические идеи и законодательные проекты императора[37], позволяет предположить, что правительственная поддержка легальных общественных объединений, масонских лож шведской системы и неприменение репрессивных мер в отношении тайных обществ всех групп (неполитических, полуполитических и политических) с 1801 г по начало 1820-х гг. были тесно связаны с реформаторскими поисками верховной власти.
Предполагаемое создание конституционно-представительной монархии в России, достигшей «надлежащей зрелости», требовало просвещения и развития, прежде всего дворянства. Таким образом, правительственная активизация общественной жизни, «работавшая» до начала европейских революций, получает новое объяснение. На наш взгляд, это было тактической установкой верховной власти, направленной на идеологическую подготовку к возможному реформированию государственного строя империи. При этом общественные объединения, в том числе тайные общества, вероятно, рассматривались как инструмент этой подготовки. Мы полагаем, именно с этим связано разрешение Александром I деятельности масонских лож шведской системы в довоенный период, а также программа И.-А.Фесслера-М.М.Сперанского по созданию «государственного» масонства. Причем к 1816 г. она была практически реализована и создана масонская структура, контролируемая правительством и используемая им для решения государственных задач. Поэтому не удивительно, что период с 1815 по 1822 гг. в истории российского масонства характеризуется его расцветом, когда Александр I фактически оказывал покровительство шведской системе.
Эти же годы были временем расцвета и в целом движения тайных обществ в России. В диссертации показано, это определялось, как социальными, так и политическими причинами. Важнейшей социальной причиной стал форсированный процесс выделения из дворянского общества его просвещенной, социально-активной и политически развитой элиты. Именно ее представители стали основателями различных видов тайных объединений. При этом основатели новых масонских лож, неполитических и декабристских союзов видели в модели конспиративного союза, как форму реализации социально-политической активности и выражения общественного мнения, так и фактор преобразовательного процесса. Главным политическим основанием конспиративной активности была правительственная незапретительная политика в отношении нелегальных общественных объединений.
В диссертации предложена и новая интерпретация официальной мотивации усиления общественной активности. На наш взгляд, она была связана с отсутствием у Александра I стремления к реальному ограничению самодержавной власти, обусловленным представлениями императора и его ближайшего окружения, что на данном историческом этапе в России не сформировались еще необходимые социально-политические и экономические предпосылки для введения конституционно права представительства. Это заставляло Александра I адаптировать либерально-просветительские идеалы и принципы к российской национальной специфике. Поэтому правительственная поддержка общественных объединений, в том числе масонских лож шведской системы, незапретительное отношение к тайным обществам, на наш взгляд, определялись стремлением Александра I к внешнему ограничению самодержавной власти.
Второй параграф «Власть и доносы на “Тайное общество ”декабристов» посвящен рассмотрению механизмов обеспечения правительства сведениями о политической конспирации в России. В диссертации показано, что вначале процесс накопления в руках власти знаний о «Тайном обществе» носил весьма ограниченный характер. Впервые Александр I был осведомлен о существовании политической конспирации в России, т.е. о Союзе спасения и «московском заговоре», в январе 1818 г. Источник и пути получения этих сведений до сих пор остаются невыясненными. Самые же информативно насыщенные доносы император получил на Союз благоденствия. Это – доносы А.Н.Ронова, М.К.Грибовского, И.М.Юмина. Однако, как установлено в диссертации, ни один из указанных доносов не имел радикальных последствий для «Тайного общества». Донос А.Н.Ронова был признан ложным, а сам доноситель в глазах монарха представлен моральным релятивистом. Согласно записке М.К.Грибовского, Александр I получил информацию о либерально-просветительском обществе, направленность деятельности которого почти совпадала с его планами долговременной социально-экономической и идеологической подготовки к проведению кардинальных реформ. Донос И.М.Юмина был по существу «заглушен» руководством 2-ой армии, и усилена дисциплинарная составляющая «дела» В.Ф.Раевского и М.Ф.Орлова. Провокационная акция А.К.Бошняка, его попытка внедрить в Южное общество генерал-лейтенанта И.О.Витта провалилась. Провокаторская деятельность И.В.Шервуда не была реализована до конца. И все же, изучение официальных материалов, источников личного происхождения и литературы, позволило сделать вывод, что не болезнь и смерть Александра I приостановили репрессивные мероприятия правительства. Император в конце жизни намеревался арестовать только нескольких лиц, указанных в доносе И.В.Шервуда, чтобы посредством их получить более полные сведения о политической конспирации, прежде всего, списки членов и документы.
Таким образом, в диссертации установлено, что основным источником информационного обеспечения правительства о «Тайном обществе» декабристов являлись доносы членов политической конспирации по собственной инициативе, донесения секретных агентов И.В.Васильчикова и И.О.Витта, агентурные сведения чиновников секретной полиции, а также перлюстрация. Военное командование в Петербурге – П.М.Волконский и М.А.Милорадович, а также министр внутренних дел В.П.Кочубей – с начала ноября 1820 г. были информированы о существовании «Тайного общества». Однако государственные деятели, считая сведения доносителей недостаточно обоснованными, невольно дезинформировали Александра I. Военачальники 2-й армии – П.Х.Витгенштейн, П.Д.Киселев, И.В.Сабанеев – с 1822 г. также имевшие сведения о деятельности членов политической конспирации в своих войсках, стремились уйти от ответственности и обезопасить себя от обвинения за «разложение» своих армейских частей. В донесениях в Петербург они демпфировали политическую составляющую дела и усиливали дисциплинарную. В этой ситуации Александр I, имея агентурные сведения о деятельности, политических целях и даже цареубийственных планах «Тайного общества», не стремился проводить репрессивные мероприятия, а делал ставку на агентурную «работу» по сбору информации и поиску документов.
Параграф третий «Александр I и мифологема “всеевропейского заговора революционеров” посвящен выявлению важнейших причин изменения позиции верховной власти в отношении тайных обществ в начале 1820-х гг. В диссертации установлено, что представление, сформировавшееся в мемуаристике александровского царствования и перешедшее в историографию, об огромном влиянии на процесс «прозрения» российского императора меморандумов 1820-1821 гг. К.Меттерниха, является преувеличением. Александр I еще задолго до этого знал труд аббата А. де Баррюэля, который был опубликован для широкого читателя на русском языке еще в 1805-1809 гг. и в котором впервые выдвинута концепция тайного общества как заговора, а также сформулирована мифологема «всеевропейского заговора революционеров». Александр I, имевший сведения о существовании греческой «Филики Этерии» и российского «Тайного общества» еще в 1817–1818 гг., не преследовал их членов и даже предпринимал меры по сохранению тайны их деятельности, предписывая, чтобы о секретном наблюдении за ними не знали широкие круги дворянского общества, поскольку это было в интересах правительства. Те же соображения политической выгоды, а не страх перед «призраком» революции, заставляли российского императора вначале весьма скептически отнестись к революционным событиям в Испании в 1808–1812 гг.
Комплексный анализ источников позволил сделать вывод, что «мифологему всеевропейского заговора революционеров» Александр I в своей политической практике стал использовать достаточно поздно и весьма выборочно. В основании принятия решения о закрытии в 1822 г. всех тайных обществ в России лежал ряд внешнеполитических условий и внутриполитических причин. В начале 1820-х гг. изменилась ситуация в Европе. Пацифистская утопия Священного союза оказалось неосуществимой, а революционно-освободительное движение в Центральной и Южной Европе со всей очевидностью продемонстрировало российскому императору противоречие, существующее между консервативной законностью, в которой он видел опору сильной, почти абсолютистской власти, и политической свободой, к которой призывали идеологи либерализма и он сам. Военные революции не только подорвали веру Александра I в позитивные возможности конституционной дипломатии, основанной на внешнеполитическом компромиссе и направленной на создание христианско-конституционной Европы в рамках Священного союза, но продемонстрировали разрушительный итог развития европейской политической конспирации. В новых исторических условиях, когда, по данным «спецслужб», все европейские революционные выступления были подготовлены членами политических конспиративных объединений, сама модель тайного общества уже не казалась Александру I просветительско-реформаторским инструментом.
В диссертации установлено, что доминирующим при принятии решения 1822 г. оказывался внутриполитический фактор, связанный с новой политической концепцией власти. В обстановке социально-политической нестабильности в Европе и угрозы, как считал Александр I, ее перенесения в Россию, он приостановил реформаторский процесс, и как следствие – произошло ужесточение правительственной политики в отношении к конспиративным общественным объединениям. После восстания Семеновского полка Александр I, чувствуя, как ему казалось, уже вокруг себя «дыхание» революции, все больше приходил к мысли, что даже приспособление либерально-просветительских принципов к российской реальности не способствовало социально-политической стабильности в стране, а наоборот, приводило к усилению антигосударственных и антиобщественных начал. На наш взгляд, эта жесткая подчиненность вопроса о социальной активности и общественной самодеятельности в форме легальных и нелегальных объединений государственной политике, преобразовательным поискам верховной власти проявляла сущность официальной позиции. Ведь внимание Александра I к формированию прогрессивного общественного мнения в предыдущие годы являлось лишь тактикой укрепления российской государственности, а не являлось «свободной», постоянной и последовательной линией правительственной политики, направленной на внутренне развитие, создание сильного общества.
В четвертом параграфе «Политическая толерантность или прагматические задачи: Александр I и “Тайное общество” декабристов» выявляется сущность не репрессивного, не силового отношения Александра I к тайному декабристскому союзу. Анализ источников личного происхождения позволил установить, что ретроспективные свидетельства о том, что верховная власть уже с конца 1810-х гг. была информирована о деятельности «Тайного общества» в России, характерны для многих современников. Это были свидетельства членов императорской семьи – Николая I, великого князя Константина Павловича, государственных деятелей – И.В.Васильчикова, членов политической конспирации – Д.И.Завалишина, Н.И.Тургенева, М.С.Лунина, С.П.Шипова, представителей общества – А.Т.Болотова, А.С.Пушкина. Вопрос о причинах толерантного отношения к «Тайному обществу» ставился и в литературе. В новейших исследованиях оно объясняется стремлением Александра I не «оповещать мир о противостоящей ему оппозиции, создавать прецедент». [38]
В диссертации продемонстрировано, что существовал целый комплекс причин внешне- и внутриполитического свойства. В обстановке международной нестабильности громкий политический процесс был не выгоден императору, пытавшемуся строить свои взаимоотношения с западными партнерами на условиях доминирования России в европейской политике. При этом провал российской дипломатии в греческом вопросе еще более актуализировал это стремление. Кроме этого, в глазах коллег по Священному Союзу открытый политический процесс обнаруживал бы, что и Российская империя не застрахована от разрушающего действия тайного общества и ее «легко возмутить». Важнейшим мотивационным обоснованием отказа от «силового» решения проблемы оказывались и секретные протоколы трех конгрессов Священного союза о праве вмешательства союзных правительств во внутренние дела государства, если в нем «зафиксировано» масштабное революционное движение. И хотя для интервенции союзнических войск был необходим официальный призыв о помощи, тем не менее, публичное признание Россией открытия деятельности тайного общества умалило бы державное положение великой империи.
Отказ от политики жестких репрессий, ареста и привлечения к суду членов «Тайного общества», как установлено в диссертации, был обусловлен несколькими внутренними обстоятельствами. Во-первых, самые информативно насыщенные доносы император получил на Союз благоденствия. Однако в его представлении (по данным В.И.Семевского посредством А.И.Чернышева Александр I ознакомился с копией устава Союза – «Зеленой книгой» и не нашел в нем ничего предосудительного[39] ), да и реально, Союз не был революционной организацией, имел либерально-просветительскую направленность, в нем доминировали конституционно-монархические тенденции. Поэтому существование декабристского союза до начала 1820-х гг., его просветительская деятельность, конституционные цели и освободительные задачи в глазах императора, который сам провозгласил идею о распространении опыта Польши и прибалтийских губерний на всю Россию и ждал в ответ преобразовательную инициативу дворянства, не являлось чем-то противозаконным и антигосударственным. Во-вторых, на позицию верховной власти большое влияние оказал донос М.К.Грибовского. Однако его воздействие способствовало «спокойному», хотя и осторожному, отношению Александра I к «Тайному обществу». С одной стороны, доноситель подчеркивал его либерально-просветительскую сущность, а также узость социальной основы движения. С другой – вселил уверенность в силе и финансовых возможностях российской политической конспирации, а потому «советовал» не доводить дело до «судебного исследования». Кроме этого, с января 1821 г. внешне «Тайное общество» было распущено, документы уничтожены. Поэтому, чтобы иметь достоверные сведения, доноситель полагал, что правительство должно избрать тактику тайного наблюдения за указанными в его доносе лицами и их связями, а также сбора информации по конспиративному движению в целом. В силу этого, Александр I и в 1825 г., имея агентурные сведения о деятельности, политических целях «Тайного общества», не стремился проводить репрессивные мероприятия, а делал ставку на агентурную «работу» по сбору информации и поиску документов.
Четвертая глава «Николай I, междуцарствие и 14 декабря 1825 г.» посвящена рассмотрению основных аспектов – идеологического, политического, правового – влияния на верховную власть событий междуцарствия и 14 декабря 1825 г., изучению сложного преломления декабристских идей в формировании политической концепции нового царствования. В первом параграфе «Междуцарствие как пролог 14 декабря 1825 г.» показана роль династической составляющей в эскалации политического кризиса, выявлены главные цели создания официальной версии междуцарствия, проанализированы важнейшие аспекты его осмысления Николаем I. Анализ официальной и частной переписки, дневников и мемуаров членов царской семьи, декабристов и их современников позволил сделать вывод, что идеологические традиции, феодальная сущность и социально-политические условия российского самодержавия способствовали династическому кризису, переросшему в политический. События на Сенатской площади в огромной мере представляли собой конфликт между «произвольным», т.е. неограниченным фундаментальными законами абсолютизмом, и стремящейся к соблюдению законности даже в его рамках, просвещенной частью дворянства. В итоге сама императорская семья, не соблюдавшая коренные законы, Российской империи и стремившаяся скрыть от дворянского общества свои планы и замыслы, полагая, что решение вопроса о наследовании престола является ее «частным», семейным делом, спровоцировала кризис власти, которым воспользовалось радикальное руководство «Тайного общества».
В диссертации показано, что каждый из «виновников» династического кризиса – Константин и Николай Павловичи, Мария Федоровны – стремился реализовать свои, возникшие в связи с событиями междуцарствия «планы», и найти свои пути выхода из кризисной ситуации. Константин Павлович воспринимал свое отречение как политическую акцию для блага империи и видел в воцарении Николая Павловича единственный путь установления социально-политической стабильности в стране и укрепления принципа наследственной монархии как основы самодержавия. Рассматривая свое письмо на имя Александра I от 14 января 1822 г. как официальный акт и отказываясь прислать манифест об отречении, поскольку «никогда не был императором», цесаревич стремился остаться верным слову, данному Александру I, условиям политической «сделки» внутри царской семьи и считал, что сделал все для урегулирования династического вопроса. Сидя в Варшаве, в ожидании обнародования секретного манифеста Александра I от 16 августа 1823 г. и восстановления «должного порядка», он полагал, что, действует вполне законно и в интересах государства. Не последнюю роль в его «мирном» противостоянии Николаю Павловичу играли психологические мотивации. Оскорбленный «самовластным» произволом Николая, Константин Павлович с определенной долей «злорадства» издали наблюдал, чем же кончится дело, и как «братец» выпутается из сложнейшей и запутанной ситуации. Мария Федоровна, участвовавшая в семейной «сделке» о передаче прав наследования Николаю, осознававшая, что формально не имеет никаких юридических прав на престол, опасавшаяся социального взрыва, стремилась создать условия для мирного разрешения проблемы. Вместе с тем, желая сохранить свою руководящую роль в императорском доме и быть арбитром в династическом вопросе, она вольно или невольно еще больше запутывала ситуацию.
В работе продемонстрировано, что в центре вопроса о судьбе российского престола, уже начиная с 27 ноября 1825 г., безусловно, стоял Николай Павлович. Имея свой «план» прихода к власти путем двух присяг, он еще более осложнял и запутывал династический «узел». Действуя вопреки законодательным нормам и государственным интересам России, Николай создал условия для перерастания кризиса междуцарствия в кризис власти, которым воспользовалось «левое» крыло «Тайного общества». Как удалось установить, очень скоро Николай I близко подошел к осознанию того, что во многом он сам и вся царская семья стали «виновниками» «бунта», что события 14 декабря 1825 г., завершившие междуцарствие, в огромной мере представляли собой конфликт между не основанной на фундаментальном законодательстве государственной властью и стремящейся к законности просвещенной частью дворянства. Это находит подтверждение, прежде всего, в повелении Николая I в следственном процессе по делу «Тайного общества» отделить лиц, попавших в водоворот событий в результате неразберихи двойной присяги, от «истинных государственных преступников». Комплексный анализ источников позволяет предположить, что именно правовой «нигилизм» царствующей династии и законодательная нерешенность проблемы престолонаследия, использованные радикальным руководством «Тайного общества», продемонстрировали Николаю I крайнюю опасность отсутствия твердых законных государственных основ. На наш взгляд, именно анализ междуцарствия, а также следственных материалов и всеподданнейших записок видных членов политической конспирации подтолкнул Николая I к идее о преобразовании СЕИВК и создании его II Отделения, на которое была возложена труднейшая работа по кодификации российских законов.
Во втором параграфе «Наследие нового монарха: Николай I и александровская модель отношения к движению тайных обществ в Европе и России в первой четверти XIX в.». основное внимание уделяется выявлению наличия или отсутствия зависимости взглядов Николая I на «Тайное общество» декабристов от позиции Александра I. Кроме этого, определяется значение осмысления верховной властью военных выступлений конца 1825 – начала 1826 гг. в формировании государственной идеологии второй четверти XIX в. Проведенное исследование выявило, что политический прагматизм в отношении деятельности «Тайного общества» был характерен не только для Александра I, но и для Николая Павловича. Чтобы решить сложнейшие задачи, обусловленные полученными сведениями об открытии «обширного заговора», великий князь должен был вначале получить полную власть, т.е. стать императором. Этим объясняется его непроизвольная «затяжка» 12–13 декабря 1825 г. в решении вопроса об аресте «петербургских заговорщиков». Условия династического кризиса, а также необходимость утвердить в общественном сознании представление о законности своего прихода к власти, сохранить в тайне от «заговорщиков», что их планы уже раскрыты, также становились препятствием к форсированным репрессивным мероприятиям. В итоге, как удалось установить, позиция самого Николая Павловича в определенной мере способствовала движению к «взрыву» 14 декабря 1825 г.
Анализ, прежде всего, официальных источников позволил сделать вывод, что, так же как Александр I, Николай I в своей политической практике использовал мифологему «всеевропейского заговора революционеров» прагматично и весьма выборочно. Рассматривая деятельность «Тайного общества» декабристов в рамках концепции политического заговора, Николай I все же по-разному подходил к задачам внутренней политики и внешнеполитическим проблемам, обусловленным событиями 14 декабря 1825 г. В диссертации выявлено, что во внешнеполитической сфере для Николая I были характерны три тенденции. Во-первых, стремление устранить всяческие сомнения в законности своего прихода к власти и вывести династическую составляющую за пределы событий на Сенатской площади. Во-вторых, отделить военное выступление российских «инсургентов» от европейской модели «военной революции». И то и другое было обусловлено задачами не только укрепления международного авторитета страны, но и – утверждения идеи национальной самобытности России. В-третьих, применительно к европейским делам, антиреволюционная направленность Священного союза оставалась в силе, а революции во Франции и Бельгии 1830 г. и польское восстание еще более актуализировали во внешнеполитической доктрине Николая I мифологему «всеевропейского заговора революционеров». Однако применительно к российским внутриполитическим делам, как установлено в работе, эта мифологема в течение 1826 – начала 1830-х гг. была демпфирована императором. Это также было обусловлено задачами внедрения доктрины национальной самобытности, но уже внутри страны. Стремясь утвердить представление о России, как стране, благоденствующей под самодержавным скипетром и не имеющей почвы для революционных выступлений, Николай I подчеркивал отличие «бунта» в Петербурге от военных революций в Европе и не принял версию консерваторов о существовании иллюминатов в империи.
Вместе с тем, как удалось установить, мифологема «всеевропейского заговора революционеров» стала провоцирующим ферментом для формирования идеологической программы русского самодержавия второй четверти XIX в. Укрепление авторитета абсолютной монархии как государственной системы, усиление ее связи с дворянским обществом, оптимизация общественного мнения по отношению к правительству требовали создания идеологической основы формирующейся новой модели взаимоотношений верховной власти и дворянского общества. Уваровская триада «Православия, Самодержавия, Народности», ставшая итогом осмысления Николаем I самого выступления декабристов, а также анализа императором всеподданнейших писем 1826 г. видных членов политической конспирации и «доносов» 1831 г. А.Б.Голицына и М.Л.Магницкого, определялась идеологической основой модели. Необходимость успокоить умы, поставить Россию на эволюционный путь развития, без насильственной и ускоренной ломки и государственного строительства по западным образцам обусловила задачи не только проведения постепенных реформ «сверху», но и управления общественными процессами, формирования нового поколения россиян, тесно связанного идеей национального единства, православным вероисповеданием и верноподданническим чувством.
В третьем параграфе «Преступление и наказание» подвергнуты анализу важнейшие принципы следственного процесса и суда над декабристами, выявлены политические и личностные аспекты стремления Николая I ограничить размеры «заговора» и «мятежа», смягчить участь декабристов. В диссертации рассмотрены основные принципы деятельности Следственной комиссии и Верховного Уголовного суда по делу «Тайного общества» в России, которые отражали правительственную политику в отношении общественного нелегального движения, и, прежде всего, политической конспирации. Анализ законодательных актов, официальных документов, мемуаров, биографического справочника «Декабристы», основанного на «Алфавите», делопроизводителя Следственной комиссии А.Д.Боровкова, дает основание утверждать, что в основу работы Комиссии была положена идея Николая I о разделении всех прикосновенных к «делу» лиц на «злоумышленников» и «заблудших». Под первыми понимались руководители и идеологи движения, наиболее активные участники. Вторые, как считалось, «вошли в общество, увлекаемые худо понятою любовью к отечеству, суетностью, возбужденным любопытством, родственными и приятельскими отношениями, легкомыслием и молодостию»[40]. Реализация императорской идеи привела к тому, что из 570 персонажей «Алфавита» не были преданы Верховному Уголовному суду и военным судам, освобождены без всяких наказаний 299. В основе официального обоснования освобождения от судебной ответственности лежали следующие принципы. Во-первых, неучастие в политической конспирации, ложное доносительство или случайный характер вовлеченности в сферу расследования. Во-вторых, недоказанность причастности к деятельности декабристских обществ в ходе следственного процесса или намеренное демпфирование следствием показательных свидетельств о членстве в союзах и оправдательная тенденция в отношении, прежде всего, полковых, дивизионных командиров и высшего офицерского корпуса. В-третьих, отделение участия в поздних «злоумышленных обществах», под которым понимались Северное, Южное и Общество Соединенных славян от членства в просветительском (до 1821 г.). В данном контексте учитывалось и знание «явной» (просветительской) и «сокровенной» (политической) целей Союза благоденствия, обусловленное нелегальным статусом участника конспирации. Поэтому были оставлены «без внимания» около 90 бывших рядовых членов Союза. В-четвертых, не осведомленность лиц, даже участвовавших в «заговоре» или «мятеже» 14 декабря 1825 г. о существовании «Тайного общества» и его политических целях.
В диссертации установлено, что стремление Николая I искусственно уменьшить размеры «заговора» и «мятежа» обуславливалось, прежде всего, прагматикой государственных интересов и в своем основании имело внешне- и внутриполитические обоснования. Во второй половине 1820-х гг. все еще действовали решения важнейших конгрессов Священного союза о праве вмешательства союзных правительств во внутренние дела государства, в котором «зафиксировано» масштабное революционное движение. Это могло быть использовано для постановки вопроса об иностранном вмешательстве во внутренние дела России, и даже интервенции союзнических войск. Идея национальной самобытности, выдвинутая Николаем I сразу после военного выступления 14 декабря 1825 г., также требовала своего подтверждения. Необходимо было продемонстрировать Европе, что в России нет социально-политических условий для масштабных революционных процессов, показать отличие русских военных выступлений от европейских «военных революций». На наш взгляд, с этим было связано сворачивание следствия по делам военной элиты, намеренное демпфирование всех обвинительных показаний в отношении к ней.
Тенденция к уменьшению масштабов оппозиционного движения была обусловлена и пониманием Николаем I конфликта между верховной властью и просвещенной элитой дворянского общества, его стремлением гармонизировать их взаимоотношения. Следственные материалы, письма-записки 1826 г. видных декабристов на имя Николая I продемонстрировали императору, что «Тайное общество» в своих социально-экономических и политических устремлениях отражало мнение большой группы просвещенных современников. В этой ситуации была очевидна абсурдность и нереальность ареста и привлечения к расследованию и суду всех недовольных и стремящихся к преобразованию людей, поскольку тогда нужно было бы уничтожить целое поколение людей, которое сформировалось в либеральную эпоху. Во многом именно этим объясняется начавшийся уже в 1826 г. процесс смягчения наказаний, предоставления материальной помощи семьям сосланных декабристов.[41] Необходимостью усилить нарушенную связь между императорским домом и русской аристократией, сохранить лично преданных ему людей, с нашей точки зрения, объясняется особая милость Николая I, его повеление «не считать прикосновенными к делу» лиц, принадлежащих к древнейшим российским родам, аристократической, военной, сановной элите. Это были члены не только Союза благоденствия, но и Северного и Южного общества – Л.П.Витгенштейн, И.А.Долгоруков, Андрей К.Ливен, П.П.Лопухин, А.А.Суворов, А.А.Кавелин, В.А.Перовский и др.
Четвертый параграф «Николай I и декабристы: к постановке проблемы реформ» посвящен определению влияния «уроков 14 декабря» на оформление новой модели взаимоотношений верховной власти и дворянского общества, рассмотрению значения следственных показаний, писем и записок видных декабристов на имя Николая I в формировании реформаторской направленности правительственного курса первых лет нового царствования.
В работе установлено, что на процесс осмысления Николаем I «уроков 14 декабря», определения основных направлений государственной политики и преобразовательных поисков верховной власти заметное влияние оказали аналитические материалы, исходящие от представителей различных тенденций внутри декабристского движения. Это – всеподданнейшие письма и записки-«мнения» Г.С.Батенькова, А.А.Бестужева, П.Г.Каховского, Н.И.Кутузова, В.И.Штейнгейля, А.И.Якубовича. Декабристы продемонстрировали важнейшие внутриполитические ошибки предыдущего правления, приведшие к 14 декабря 1825 г. и указали пути выхода из кризисной ситуации. В своих обращениях к Николаю I декабристы, прежде всего, обращали внимание императора на несовершенство законов и отсутствие фундаментального, кодифицированного законодательства, лежащие в основание тяжелого социально-экономического положения всех сословий и состояний в России. По их мнению, несовершенство устройства и управления казенных крестьян, находившее выражение в отсутствии законодательной регламентации их хозяйственно-экономических отношений, в злоупотреблениях чиновников создавали условия для социальной напряженности. Они предлагали проведение постепенной, хорошо подготовленной реформы в казенной деревне. Все авторы писем и записок были едины в своей критике государственного управления в России. И, хотя монархический принцип под сомнение не ставился, декабристы говорили о необходимости четко организованного, ответственного перед законом аппарата управления страной. С преобразованием органов государственного управления связывались следующие важнейшие цели – четкое разграничение функций между ведомствами и создание условий для контроля над их деятельностью, уничтожение коррупции и злоупотреблений бюрократии разного уровня. Поскольку «истинный корень» 14 декабря, лежал в несовершенствах русской жизни, то единственным способом успокоения умов, гарантом не перерастания общественного недовольства в антиправительственное действие, по мнению всех обращавшихся к Николаю I декабристов, могло быть только правительственное реформаторство по следующим важнейшим направлениям – законодательство, государственное управление, крестьянский вопрос. Нужно было «увлечь умы решительными, явными приемами к будущему благоденствию государства».[42]
Николай I ознакомился с основными идеями всеподданнейших писем и записок-«мнений» указанных декабристов сразу после коронационных торжеств, а в декабре 1826 г. повелел А.Д.Боровкову составить «Свод» их основных положений, с которым часто работал и «черпал из него много дельного». В диссертации предлагается новый взгляд на механизмы формирования правительственной преобразовательной программы первых лет николаевского царствования. На наш взгляд, эти декабристские «наработки» представляли собой в совокупности с записками государственных деятелей подготовительные материалы для преобразований, востребованные властью. Они были использованы для определения не только тактики, но и стратегии реформ. Об этом свидетельствует тот факт, что как в государственной преобразовательной доктрине, так и декабристских «мнениях» приоритетными определялись – кодификация законов, усовершенствование системы государственного управления и преобразование в казенной деревне. Создание II и III Отделений СЕИВК, учреждение Комитета 6 декабря 1826 г., а затем серии секретных комитетов, попытки борьбы с коррупцией в чиновничьей среде, а вскоре подготовка реформы государственных крестьян стали реальным воплощением декабристских идей.
В главе пятой «Русское общество и 14 декабря 1825 г.» рассматривается реакция различных слоев дворянского общества, в том числе представителей его просвещенной элиты, близкой к декабристским кругам, на события 14 декабря 1825 г., демонстрируется взаимосвязь между усилением в общественном мнении последекабристской поры либерально-консервативных тенденций и анализом военного выступления в столице. В первом параграфе «14 декабря 1825 г. и дворянское общество: концепция тайного общества как политического заговора, “мятеж воинский”» определяются главные тенденции дворянского общественного мнения по отношению к военному выступлению, проводится типологизация представлений. В работе отмечено, что характерное для большинства консервативного дворянства последнего периода александровского царствования негативное отношение к движению тайных обществ, после событий 14 декабря 1825 г. усилилось, борьба с «этим всеобщим злом» приобрела более решительный не только на официальном, но и общественном уровне характер. Она выражалась, как во всеподданнейших письмах с приложенными записками, отдельных записках, так и в потоке доносов на отдельных «подозрительных» лиц и тайные сообщества.
Изучение записок, эпистолярии, дневников, мемуаров представителей различных слоев дворянского общества обеих столиц России (управленческой и военной элиты, аристократических кругов, средних и низших офицеров и чиновников), а также – провинциального дворянства, офицерства, чиновничества позволило сделать следующий вывод. Типологически дворянская реакция на декабризм делится на три вида. Во-первых, на отношение к самому выступлению на Сенатской площади. Военный «мятеж» в Петербурге по европейской модели «военной революции» еще более утвердил во мнении консервативного большинства дворянства мифологему «всеевропейского заговора революционеров», которое увидело в событиях 14 декабря 1825 г. его практическое воплощение. Во-вторых, на отношение к феномену тайного общества. Представление о нелегальном союзе как политическом заговоре стало доминирующим в отношении к любой конспирации, воспринимаемой теперь в рамках только баррюэлевской концепции. Более того, во второй половине 1820-х – начале 1830-х гг. в дворянском сознании было широко распространено мнение, что нити «заговора» не прервались в обнаруженных обществах. Социально-экономическая стагнация этого времени объяснялась не реальным тяжелым положением дел в стране, а происками не выявленных следствием «сочленов» «Тайного общества», «работающих» на главных направлениях российской внутренней политики – в кодификационном процессе, совершенствовании государственного управления, приведении в порядок финансовой системы. В-третьих, отношение современников к 14 декабря 1825 г. выражалось и в стремлении выявить причины формирования «заговора» и возможности реализации «мятежа» в России, которые, как полагали авторы отдельных записок и записок при всеподданнейших письмах лежали в либеральной эпохе царствования Александра I.[43]
Во втором параграфе «14 декабря 1825 г. и столичная и провинциальная интеллектуальная элита: идеология декабризма, модель тайного общества, попытка военной революции» подвергнута анализу реакция просвещенной и политически зрелой элиты дворянства на декабризм. Проведенное исследование выявило, что глубокое осмысление событий на Сенатской площади представителями общества имело несколько пластов. В диссертации установлено, что типологически оно может быть разделено на следующие составляющие: во-первых, на отношение к политической конспирации как к идеологии в целом, во-вторых, – к «Тайному обществу» как политическому инструменту ее реализации, в-третьих, – к военному выступлению 14 декабря 1825 г. как его радикальному проявлению. Просветительская, либерально-реформаторская идеология «Тайного общества» декабристов была близка их передовым современникам, поскольку являлась отражением общеевропейского «духа преобразований». Будучи в целом антифеодальной, основанной на просветительских идеях гражданской и политической свободы, она импонировала их просвещенным современникам, прежде всего, либералам близкого им круга.
Что же касается «Тайного общества», то после попытки государственного переворота, подготовленной его левым «крылом», оно уже не рассматривалось даже либералами, близкими к декабристам (П.А.Вяземским, В.А.Жуковским, А.И.Тургеневым), как просветительско-реформаторский инструмент, а характеризовалось как политический заговор. Негативное отношение к декабристскому союзу было характерно и для других представителей интеллектуальной элиты дворянского общества. – И.И.Дмитриева, Н.М.Карамзина, А.Н.Оленина, А.С., Ф.С. и С.А. Хомяковых, всех членов семейства тульских просветителей Болотовых и др.
Не нашла поддержки в либеральных кругах, даже близких декабристам, и тактика «военной революции», использованная представителями радикального крыла движения для достижения своих политических целей. Еще европейские революции начала 1820-х гг., в которых армия представляла собой политическую силу, были восприняты ими с большим опасением, связанным с возможностью перетекания военного выступления в неуправляемый военный бунт. В силу этого и российская попытка «военной революции» 14 декабря 1825 г. была ими воспринята негативно. Неудача декабристов еще более убедила либералов в неоправданности насильственного пути к прогрессу и «мятежного средства» социально-политического преобразования страны. Однако, трагедия на Сенатской площади воспринималась ими как крах радикальных средств борьбы, а не широкого декабризма как политической программы. Декабристы, в их представлении, имели право пойти самостоятельным от правительства путем, но путем законного, т.е. мирного оппозиционного сопротивления произволу властей, а не замены единодержавия «безначалием воинским».[44] Приверженцы классического европейского либерализма (П.А.Вяземский, В.А.Жуковский и др.), они отдавали предпочтение эволюционно-реформаторским способам коренного переустройства жизни общества насильственно-революционным.
В третьем параграфе «Эпигоны декабристов» рассмотрены важнейшие направления эпигонства декабризму. Исследование выявило, что во второй половине 1820-х – начале 1830-х гг. в русском общественном движении были силы, которые стремились продолжить «дело Тайного общества». Это были представители радикальной части столичного студенчества, мелкопоместного дворянства, мелкого чиновничества, рядового офицерства, разночинного элемента провинции. Одни из них, продолжая видеть в нелегальном политическом союзе инструмент преобразовательного процесса, стали образовывать конспиративные общества и кружки – кружок братьев Критских, тайное общество канцеляриста Гражданской палаты во Владимире П.Осинина в 1827 г., офицерский кружок бр. Раевских в Курске, тайное общество гимназистов в Виннице в 1831 г. Другие – сочинять и распространять антиправительственную литературу, воззвания к крестьянам и в целом к «народу русскому» (распространение вольнолюбивых стихотворных произведений в Московском университете в 1826-1827 гг., агитационных воззваний к крестьянам в Подольской и Волынской губерниях, Муромском уезде, агитационная деятельность штабс-капитана С.И.Ситникова в 1831 г.), писать антиправительственные и апологетические по отношению к декабристам лозунги на стенах публичных и церковных зданий.
В диссертации установлено, что социальный состав последекабристских тайных объединений был представлен в основном выходцами из дворянского сословия, хотя с уходом декабристов исчез не только столичный и аристократический, но и чистый элемент дворянства. В идеологическом отношении взгляды членов этих объединений представляли собой соединение либерально-просветительских и радикальных идей. Однако их радикальность носила эпигонский, «наивный характер», поскольку не была основана на четких политических программах будущего преобразования страны. Тактически деятельность «вольнодумцев» начала николаевского царствования сводилась к признанию первоочередности антиправительственной пропаганды, усилению общественных устремлений к свободе и уничтожению самодержавия».
Итак, комплексный анализ источников позволил сделать вывод, что после поражения декабристов недолгое время продолжала существовать форма выражения общественного мнения в виде тайных политических обществ. Являясь в той или иной мере проявлением декабристской традиции, нелегальные объединения второй половины 1820-х – начала 1830-х гг. отличались от «Тайного общества» декабристов немногочисленностью, не чисто дворянским социальным составом, слабо выраженными организационными и конспиративными элементами, отсутствием четко разработанных политических программ. И хотя эпигонство декабристам отражало стремление молодого поколения приспособить политическую конспирацию к новым историческим условиям, но отход тайных обществ последекабристской поры от тактики военных выступлений, а одиночек-агитаторов – от политического радикализма доказывали, что эпоха «военных революций» и тайных обществ образца первой четверти XIX в. завершилась.
На наш взгляд, спад революционной «волны» находил подтверждение не только в бездеятельности тайных обществ 1826 – 1831 гг., но и в усилении в эпигонской среде провокаторства и доносительства. Об этом же свидетельствует использование самим правительством модели тайного общества в провокационных целях (Оренбургское тайное общество, «дело Н.П.Сунгурова в Москве) для борьбы с антиправительственными тенденциями, выявления оппозиционных настроений и пропаганды концепции тайного общества как политического заговора. С нашей точки зрения, эпигонское конспиративное движение, являясь реакцией столичного студенчества, средних и низших слоев провинциального дворянства, не классного чиновничества, младшего офицерства и духовенства на политическую практику декабризма, отражало завершение либерально-освободительного общеевропейского процесса 1820-х гг. В представлениях нового поколения просвещенного дворянства тайные общества как инструмент реформаторского процесса теряли свою значимость. Сами ссыльные декабристы уже в конце 1830-х гг. считали, что хотя «постепенно зреющая мысль» в России «снова обратит общее внимание на дело Тайного общества»[45], но произойдет это уже без нелегального политического союза. Выполнив свою историческую миссию, он должен был уйти с политической арены.
В четвертом параграфе «”Русский путь” и западные образцы: итоги осмысления 14 декабря 1825 года» основное внимание уделяется выявлению взаимосвязи между анализом дворянскими интеллектуалами выступления декабристов и формированием концепций западничества и славянофильства. Исследование показало, что важнейшим последствием осмысления 14 декабря 1825 г. представителями столичной интеллектуальной элиты стал ее переход от политической конфронтации с правительством к параллельному с ним осмыслению исторической «судьбы» России, перспектив ее развития. Многие просвещенные современники полагали, что причины неудачи декабристов обуславливались их недостаточным осмыслением исторических российских традиций, игнорированием ими национальных особенностей страны, «слепым» восприятием западных образцов. Поэтому одни из них (Н.И. Надеждин, М.Т.Каченовский, П.М.Строев) вглядывались в прошлое и, осмысливая историю России, находили в ней рецепты для будущего страны. Другие обосновывали историческими «преданиями» охранительные принципы (Н.Г.Устрялов, М.П.Погодин, С.П.Шевырев). Третьи, предпочитая национальную почву, усиленно защищали самобытные русские «начала» от западных посягательств (братья И.В. и П.В.Киреевские, А.С.Хомяков, А.И.Кошелев). Часть столичной интеллектуальной элиты, пытаясь осознать опыт декабристов с позиций «русских западников», вела поиск, прежде всего, в теоретико-философском аспекте – кружок Н.В.Станкевича, П.Я.Чаадаев.
В диссертации продемонстрировано, что именно анализ дворянскими интеллектуалами 14 декабря 1825 г., их поиск направления движения, выбор средств его осуществления и идеологических ориентиров способствовали расхождению слитых в декабризме западнических и славянофильских устремлений, «негодования на русскую действительность и любви к России». Изучение источников личного происхождения, периодической печати конца 1820-х – начала 1830-х гг. позволило установить, что поражение политического радикализма еще более убедило либералов в неоправданности насильственного пути к прогрессу. Поэтому не удивительно, что начало 1830-х гг. – время кратковременного объединения западнических и славянофильских тенденций в русской общественной мысли, когда не только сами будущие западники и славянофилы были объединены в кружке Н.В.Станкевича, едины в своем стремлении перемен, но и целая плеяда литераторов, журналистов пыталась усилить их единство. При этом либерально-консервативные идеи, нашедшие наиболее отчетливое выражение в концепции Н.М.Карамзина, лежали в основании не только «теории официальной народности», но в определенной мере и славянофильства. В диссертации отмечается, что в сложном процессе оформления в эту эпоху двух основных направлений будущего либерального течения общественной мысли (западничества и славянофильства) отразилась его внутренняя амбивалентность и сущностная однородность.
В «Заключении» содержатся выводы, которые формулируются в следующих основных положениях, выносящихся на защиту:
1. Проблема тайных обществ в первой трети XIX в., обусловленная социальными процессами, являлась составной частью общей проблемы «власть, общество, реформы» и отражала различные пути правительственных и общественных преобразовательных поисков. Активизация деятельности масонских лож и возникновение первых полуполитических и неполитических тайных обществ в России относится к концу XVIII в. – первой половине 1810-х гг., т.е. к эпохе завершения складывания дворянского общества как социальной корпорации, отделявшей себя от государства, свои интересы от государственных. С этим связана социальная функция самых разных нелегальных общественных объединений. Первое политическое тайное общество – Союз спасения – создается во второй половине 1810-х гг., т.е. в период выделения из дворянского общества просвещенной, политически образованной и социально активной элиты дворянства. Именно эта особая социальная группа становится создателем политической конспирации в России.
2. Вопрос о тайных обществах в России в первой трети XIX в. в представлении верховной власти и взглядах просвещенной элиты дворянства, в том числе организаторов политической конспирации, был тесно связан с проблемой общественного мнения. Однако в разные исторические периоды, различными политическими силами – государственной властью и общественностью – она решалась по-разному. Для правительства проблема общественного мнения являлась составной частью модели взаимоотношений верховной власти и дворянского общества. В течение первой трети XIX в. оформились две модели, условно названные нами – «александровская» и «николаевская». Объединенные стратегической целью укрепления российской государственности, являвшиеся тактическими средствами ее достижения, они имели различные идеологические источники, законодательные основы и разный тип административной практики. С точки зрения создателей, идеологов и видных членов «Тайного общества» декабристов, оно являлось не только формой выражения общественного мнения и механизмом внедрения в дворянское сознание либерально-просветительских идей, но и движущей силой реформаторского процесса.
3. В эволюции восприятия в александровскую эпоху нелегальных объединений всех видов и групп (масонских лож, неполитических, полуполитических и политических тайных обществ) просвещенной частью дворянства можно выделить два этапа. На первом этапе (1810-е – начало 1820-х гг.) оценка тайного союза во многом определялась сущностью конспирации как исторического феномена. Тайное общество представляло собой модель социальной связи наиболее активных общественных сил. Наибольшее влияние на развитие конспиративного движения, идеологической основой которого была философия Просвещения, оказал либерально-просветительский принцип «естественных и неотъемлемых прав человека и гражданина», которые рассматривались широко и включали не только гражданскую и политическую, но и индивидуальную свободу, в том числе свободу выбора досуга, возможностей и способов общения. Важнейшей была и просветительская концепция прогресса мирным, реформаторским путем. В силу этого, и «Тайное общество» декабристов, не противостоящее правительству, а параллельно с ним работающее по идеологической подготовке предполагаемых кардинальных реформ, содействующее ему в этом деле, до начала 1820-х гг. казалось просвещенным современникам преобразовательным инструментом. На втором этапе (начало 1820-х – 1825 г.) – отношение стало негативным. Смена правительственного курса в отношении конспиративного движения, а также изменение организационной модели, тактических установок «Тайного общества» приводили к сужению его социальной основы и отрицанию представителями общества его позитивного потенциала. Освободительно-революционное движение в Центральной и Южной Европе, под влиянием официальной позиции воспринимаемое даже дворянскими интеллектуалами как радикальное проявление «всеевропейского заговора революционеров», также способствовало усилению негативного отношения к тайным общественным объединениям.
4. Формирующаяся в начале правления Александра I модель взаимоотношений верховной власти и дворянского общества включала: либерально-просветительскую философию как ее идеологический источник, предполагаемую конституцию как законодательную базу, систему усовершенствованного государственного управления как административную практику. В царствование Александра I официальная позиция в отношении общественных объединений, в том числе тайных обществ, являлась составной частью общего правительственного курса. С 1801 – по начало 1820-х гг. он был направлен на подготовку политико-правовой реформы, проведение подчиненных ей преобразований государственного управления, решение крестьянского вопроса. Необходимость соответствия предполагаемых кардинальных реформ уровню просвещению, прежде всего, дворянства определяло в это время правительственную поддержку легальных объединений, масонских лож шведской модели, а также неприменение запретительных мер к различным тайным обществам. Доминирование же в политическом мировоззрении Александра I идеи о неготовности России на данном этапе исторического развития к конституционализму европейского образца, т.е. введению конституционного права представительства, способствовало адаптации просветительских принципов к российской действительности. Поэтому общественные объединения, в том числе нелегальные, как одна из форм выражения общественного мнения, должны были выполнять функцию внешнего ограничения самодержавной власти. В результате спровоцированный правительством общественный подъем, неприменение запретительных мер к тайным обществам можно рассматривать как намеренную подмену проблемы учреждения представительства проблемой общественного мнения, т.е. негласным разрешением деятельности различных, в том числе, официально неразрешенных тайных обществ.
5. Последние годы царствования Александра I характеризуются усилением консервативно-охранительных тенденций, что находило отражение в изменении правительственной политики в отношении тайных обществ. Военные революции в Центральной и Южной Европе продемонстрировали российскому императору разрушительный итог развития европейской политической конспирации. В итоге 1 августа 1822 г. был обнародован рескрипт о запрещении всех тайных обществ в России. И все же в официальном решении о закрытии нелегальных общественных объединений доминирующим оказывался внутриполитический фактор, связанный с новой политической концепцией власти. В обстановке социально-политической нестабильности в Европе, Александр I посчитал не только не целесообразным, но и опасным использование «реформистской терапии» в России. Начало 1820-х гг. характеризуется приостановкой преобразовательного процесса и более осторожным отношением носителя верховной власти к проблеме кардинальных реформ, прежде всего конституционной, а значит – и к подчиненному ей вопросу об общественных объединениях, в том числе, тайных обществах. И как следствие – в эти же годы происходит ужесточение правительственной политики в отношении к конспиративному движению.
6. Неординарные обстоятельства восшествия на престол Николая I, т.е. междуцарствие и 14 декабря 1825 г., оказали определяющее воздействие на его выбор стратегических приоритетов и тактических установок государственной политики. Император извлек уроки не только из попытки «военной революции», но предшествовавших ей и ставших ее прологом 25-ти дней династического кризиса. Осмысление паралича государственной власти в период междуцарствия, анализ «уроков 14 декабря» поставили перед Николаем I важнейшую стратегическую цель – укрепление российской государственности путем формирования нового типа абсолютизма, сочетающего авторитарную власть монарха с развитой системой законодательства. Этот выбор был обусловлен настоятельной необходимостью утверждения твердых законодательных основ государственного строя, а также во многом – анализом следственных материалов, писем на высочайшее имя видных членов политической конспирации, в которых рефреном звучала мысль о необходимости фундаментального и кодифицированного законодательства. Необходимость упрочения авторитета абсолютистской государственности, стремление к предотвращению перерастания социальной активности в антиправительственное действие заставляли Николая I поставить вопрос о формировании новой модели взаимоотношений верховной власти и дворянского общества. Новая модель также являлась средством укрепления и совершенствования российской государственности и также включала – идеологическую основу, законодательную базу и административную практику. Новая государственная идеология «Православия, Самодержавия, Народности» составляла ее идейную основу, кодифицированное законодательство («Полное собрание законов Российской империи» и «Свод законов Российской империи») – законодательную, а деятельность III Отделения и цензурных учреждений являлась выражением административной практики.
7. В основе реформаторского процесса первого периода царствования Николая I лежали, как объективная необходимость преобразований, так и субъективное осознание верховной властью, во многом под влиянием следственных показаний, записок-«мнений» видных членов политической конспирации, первых отчетов III Отделения, что единственным способом «окончательно искоренить заговор» является проведение правительством насущных внутренних преобразований. Причем идеи, изложенные в записках декабристов, прежде всего, повлияли на формирование правительственных стратегических преобразовательных приоритетов – создание фундаментального законодательства, совершенствование государственного управления, решение крестьянского вопроса. Изучение же сановной бюрократией имеющихся возможностей и собственное понимание Николаем I задач укрепления российской государственности, а также анализ властью вектора общественного мнения привели к формированию тактики реформаторской политики – постепенность, сохранение абсолютизма, социальной стабильности и финансовой устойчивости при осуществлении необходимой перестройки государственного управления и общественной структуры.
8. Реакция современников на декабризм была различной и обуславливалась принадлежностью к различным социальным слоям, группам дворянского общества, а также – связана с географическим фактором. Отношение разных кругов столичного дворянства к декабристскому движению типологически может быть объединено по следующим двум видам. Во-первых, это – отношение к самому военному выступлению 14 декабря 1825 г. и во-вторых, к феномену тайного общества. И хотя просветительская, либерально-реформаторская идеология декабристов была близка дворянским интеллектуалам, прежде всего, их ближайшего окружения, но тактика «военной революции», использованная радикальным «крылом» декабристского движения, не нашла поддержки не только в широких кругах консервативного столичного дворянства, но даже в либеральной среде, близкой к «Тайному обществу». Иная реакция была у учащейся молодежи, провинциального мелкого и среднего дворянства, низшего чиновничества, офицерства, духовенства и разночинного элемента. Во второй половине 1820-х – начале 1830-х гг. в русском культурном слое все еще была популярна модель тайных политических обществ. Адепты политической конспирации, считая себя «осколками 14 декабря», продолжали видеть в нелегальном союзе инструмент реформаторского процесса. Однако, отход эпигонов декабристов от тактики «военной революции», а одиночек-агитаторов из среды провинциального офицерства, дворянства, духовенства, разночинцев – от политического радикализма свидетельствовал, что эпоха тайных обществ и военных революций первой четверти XIX в. завершилась. Другая реакция на события 14 декабря 1825 г. была характерна столичным дворянским интеллектуалам. Она подтолкнула их к осмыслению исторического прошлого и настоящего развития страны. Поиски исторически оптимального для России пути, выбор средств его осуществления и идеологических ориентиров способствовали формированию концепций славянофильства и западничества. Так, использование левым «крылом» декабризма революционного способа достижения политических целей в очередной раз актуализировало проблему особого «русского пути» и европейской интеграции.
Таким образом, проблема тайных обществ в правительственной политике и общественном мнении России первой трети XIX в. была связана с проблемой реформ, вопросом о способе их осуществления (эволюционном или революционном), а также с выбором пути (западноевропейского или самобытного).
Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:
Монографии:
1. Андреева Т.В. Историк и власть. Сергей Николаевич Чернов. 1887-1941. Саратов: Издательство «Научная книга», 2006. (в соавторстве с В.А.Соломоновым) – 372 с. (30, 3 п.л.). Рецензия: Яров С.В. // Вопросы истории. – 2008. – № 5. – С. 174-175.
2. Андреева Т.В. Тайные общества в России в первой трети XIX в.: правительственная политика и общественное мнение. СПб.: Лики России, 2009. – 912 с. (57 п.л.).
Статьи, опубликованные в ведущих рецензируемых журналах и других изданиях, определенных ВАК:
3. Андреева Т.В. Археографическая экспедиция Академии наук. 1829-1834 гг. // Вспомогательные исторические дисциплины. – Т. XXI. – Л.: Наука, 1990. – С. 107-118.– 1п.л.
4. Андреева Т.В. Русское общество и 14 декабря 1825 года // Отечественная история. – 1993. – № 2. – С. 153-175.– 1, 2 п.л.
5. Андреева Т.В. Судебники 1497 и 1550 гг. в издании К.Ф.Калайдовича и П.М.Строева // Вспомогательные исторические дисциплины. – Т. XXVIII. – СПб.: Дмитрий Буланин, 2002. – С. 284-307.– 1, 5 п.л.
6. Андреева Т.В. Записки императору Александру I М.М. Сперанского, М.Л. Магницкого, Н.С. Мордвинова: К постановке проблемы общего и общественного мнения в России в начале XIX в. // Вестник Санкт-Петербургского университета. – 2006. – Серия 2. – Вып. 3. – С. 49–62.– 1, 1 п.л.
7. Андреева Т.В. «Сибирь должна возродиться, должна воспрянуть снова»». Письма М.М.Сперанского. 1819-1821 гг. // Исторический архив – 2006. – № 5. – С. 167-196. – 1, 9 п.л.
8. Андреева Т.В. Александр I и мифологема «всеевропейского заговора революционеров» // Вестник Санкт-Петербургского университета. – 2008. – Серия 2. – История. – Вып. 4.– С.25-34.– 0,8 п.л.
9. Андреева Т.В. Николай I и мифологема «всеевропейского заговора революционеров» // Исторические записки. – 2009. – Т. 12(130). – С. 98-138. – 2 п.л.
Другие публикации:
10. Андреева Т.В. Реформатор в жандармском мундире: М. Я. фон Фок // Материалы конференции по немецко-русским контактам в биографии Санкт-Петербурга. – СПб.: Наука, 1993. – С. 15-18. – 0, 3 п.л.
11. Андреева Т.В. Смерть Александра I (некоторые новые аспекты) // Мартовские чтения памяти С.Б.Окуня в Михайловском замке. Материалы научной конференции. СПб.: Издательство «Контрфорс», 1996. – С. 39-45. – 0, 5 п.л.
12. Андреева Т.В. Александр I: 1825 год // 14 декабря 1825 года. Источники. Исследования. Историография. Библиография. – Вып. 1. – СПб.: Издательство «Нестор», 1997. – С. 63-73. – 1 п.л.
13. Андреева Т.В. А.Х.Бенкендорф, его предки и потомки // Английская набережная, 4. Ежегодник Санкт-Петербургского научного общества историков и архивистов. – СПб.: Издательство «Лики России», 1997. – С. 261-291. – 1, 5 п.л.
14. Андреева Т.В. Некоторые вопросы истории либерального движения александровского царствования в освещении С.Н.Чернова // Третьи Мартовские чтения памяти С.Б.Окуня в Михайловском замке. Материалы научной конференции. СПб.: Издательство «Контрфорс», 1997. – С. 87-99. – 0,7 п.л.
15. Андреева Т.В. Полковник А.М.Булатов и Николай I // Личность и власть в истории России XIX – XX вв. Материалы научной конференции. – СПб.: Издательство «Нестор», 1997. – С.3-8. – 0,3 п.л.
16. Андреева Т.В. Император Николай Павлович и граф М.А.Милорадович // Философский век. Альманах 6: Россия в николаевское время: наука, политика, просвещение. К 275-летию Академии наук и 200-летию со дня рождения Николая I. – СПб.: Наука, 1998. – С. 230-251. – 1,2 п.л.
17. Андреева Т.В. Николай I и декабристы (к постановке проблемы реформ)// Россия в XIX – XX вв. Сборник статей к 70-летию со дня рождения Р.Ш.Ганелина. – СПб.: Издательство «Дмитрий Буланин», 1998. – С. 140-147. – 0,7 п.л.
18. Андреева Т.В. Александр I и русское общество // Проблемы социально-экономической и политической истории России XIX –XX веков. Сборник статей памяти В.С.Дякина и Ю.Б.Соловьева. – СПб.: Издательство «Алетейя», 1999. – С. 168-187. – 1 п.л.
19. Андреева Т.В. Противостояние: Константин и Николай // 14 декабря 1825 года. Источники. Исследования. Историография. Библиография. – Вып.2. – СПб.-Кишинев: Издательство «Нестор-История», 2000. – С. 175-209. – 1,5 п.л.
20. Записки очевидцев 14 декабря 1825 года. Из архива М.А.Корфа // 14 декабря 1825 года. Источники. Исследования. Историография. Библиография. – Вып.3. – СПб.-Кишинев: Издательство «Нестор-История», 2000. – С.9-60. Публикация Т.В.Андреевой и Т.Н.Жуковской. – 2, 5 п.л.
21. Андреева Т.В. А.Н.Шебунин об «особых путях» России // Деятели русской науки XIX-XX веков. – Вып.1. – СПб.: Издательство «Дмитрий Буланин», 2000. – С. 294-317. – 1 п.л.
22. Андреева Т.В. Выступление в дискуссии на Международной конференции «Истоки и судьбы российского либерализма» (Санкт-Петербург, 14-16 декабря 2000 г.) // Империя и либералы. – СПб.: Журнал «Звезда», 2001. – С. 306-308. – 0,3 п.л.
23. Андреева Т.В. Александр I и М.М.Сперанский: Еще раз о «Плане Всеобщего государственного образования» 1809 года // Английская набережная, 4. Ежегодник Санкт-Петербургского научного общества историков и архивистов. – СПб.: Издательство «Лики России». – 2001. – С. 41-74. – 1, 5 п.л.
24. Записки очевидцев 14 декабря 1825 г. Из архива М.А.Корфа //14 декабря 1825 года. Источники. Исследования. Историография. Библиография. – Вып. 4. – СПб.-Кишинев: Издательство «Нестор-История», 2001. – С. 93-182. Публикация Т.В.Андреевой и П.В.Ильина. – 4, 5 п.л.
25. Андреева Т.В. Несостоявшийся прорыв: к вопросу о запрещении продажи крепостных людей без земли в начале царствования Николая I // Страницы российской истории. Проблемы, события, люди. Сборник статей в честь Б.В.Ананьича. – СПб.: Издательство «Дмитрий Буланин», 2003. – С.17-25. – 0, 7 п.л.
26. Андреева Т.В. Александр I // Три века Санкт-Петербурга. Девятнадцатый век. Энциклопедия. – СПб.: Филологический факультет Санкт-Петербургского университета, 2003. – Кн.1. – Ч.1. – С. 51-63 – 1, 3 п.л.
27. Андреева Т.В. Барклай де Толли Михаил Богданович // Три века Санкт-Петербурга. Девятнадцатый век. Энциклопедия. – СПб.: Филологический факультет Санкт-Петербургского университета, 2003. – Кн.1. – Ч.1. – С. 248-250 – 0, 6 п.л.
28. Андреева Т.В. Бенкендорф Александр Христофорович // Три века Санкт-Петербурга. Девятнадцатый век. Энциклопедия. СПб.: Филологический факультет Санкт-Петербургского университета 2003. – Кн.1. – Ч.1. – С. 282-283 – 0, 4 п.л.
29. Андреева Т.В. Канкрин Егор Францевич // Три века Санкт-Петербурга. Девятнадцатый век. Энциклопедия. СПб.: 2004. – Кн.3. – Ч.1. – С. 110 –111 – 0, 7 п.л
30. Чернов С.Н. Павел Пестель. Избранные статьи по истории декабризма. – СПб.: Издательство «Лики России», 2004. – 302 с. – 19 п.л. (Андреева Т.В.– вступительная статья и подготовка текста; комментарий совместно с В.С.Парсамовым). Рецензия: Мочалов Инар. Беда в железных перчатках // Родина. – 2005. – № 7. – С. 100-102.
31. Записка Н.А.Жеребцова «Об устройстве министерств вообще и Министерства финансов в особенности».(15 февраля 1856 г.).//Английская набережная, 4. Ежегодник. Санкт-Петербургского научного общества историков и архивистов. – СПб.: Издательство «Лики России», 2004. – С. 351-371. – 1, 3 п.л. (Публикация Андреевой Т.В. и Б.Б.Дубенцова)
32. Андреева Т.В. Милорадович Михаил Андреевич // Три века Санкт-Петербурга. Энциклопедия. Девятнадцатый век. – СПб.: Филологический факультет Санкт-Петербургского университета, 2005. – Кн.4. – С. 182-184 – 0,7 п.л.
33. Андреева Т.В. Царствование Александра I: Россия – европейская страна? // Санкт-Петербургский международный летний культурно-исторический университет: Реформы в России. XVI – начало XX в. СПб.: Издательство «Европейский дом», 2006. – С. 65–87. – 1 п.л.
34. Андреева Т.В. М.М. Сперанский и декабристы // Отечественная история и историческая мысль в России XIX–XX вв.: Сборник статей в честь А. Н. Цамутали. СПб.: Издательство «Нестор-История», 2006. –С. 158–175 – 1,3 п.л.
35. Андреева Т.В. Формирование общества как социального института, эволюция политических понятий «общество» и «общественное мнение» в конце XVIII- первой трети XIX вв. // Власть, общество и реформы в России: История, источники, историография. Материалы Всероссийской научной конференции 6-7 декабря 2006 г. СПб.: Издательство «Олеариус-Пресс», 2007. – С. 7-22. – 1, 3 п.л.
36. Андреева Т.В. На службе России: государственные деятели иностранного происхождения в царствование Николая I // Памяти академика А.И.Шегрена. 1794-1855. Сборник докладов. СПб.: Издательство «Европейский дом», 2007. – С. 27-43. – 0,8 п.л.
37. Николай I: Личность и эпоха. Новые материалы. – СПб.: Издательство «Нестор-История», 2007. – 523 с. – 32, 5 п.л. (Андреева Т.В. – ответственный составитель, автор вступительной статьи, комментатор).
38. Управленческая элита Российской империи: история министерств. 1802-1917. СПб.: Издательство «Лики России», 2008. – 710 с. (Андреева Т.В. – один из авторов-составителей – 7 п.л.).
39. Андреева Т.В. Воспитание в дворянских семьях начала XIX века: семьи будущих декабристов // Нестор. Ежеквартальный журнал истории и культуры России и Восточной Европы – № 14: Мир детства: семья, среда, школа:– СПб.: Издательство «Нестор-История, 2009. – С. 25-40. – 1 п.л.
40. Андреева Т.В. Теоретический аспект проблемы общественного мнения в России во второй половине XIX – начале XX в. // Власть, общество и реформы в России в XIX – начале XX в.: исследования, историография, источниковедение. – СПб.: Издательство «Нестор-История, 2009. – С.256-268. – 1.п.л.
[1] Корф М.А. Восшествие на престол императора Николая I-го. СПб., 1857; Шильдер Н.К. Император Александр Первый. Его жизнь и царствование: В 4 т. СПб., 1897-1898; Он же. Император Николай Первый. Его жизнь и царствование: В 2 т. СПб., 1903.
[2] Пыпин А.Н. Общественное движение в России при Александре I. СПб., 1871; Он же. Характеристика литературных мнений от двадцатых до пятидесятых годов: Исторические очерки. 3-е изд. СПб., 1906; Он же. Очерки литературы и общественности при Александре I. 3-е изд. Пг., 1917.
[3] Довнар-Запольский М.В. Из истории общественных течений в России. Киев, 1905; Сватиков С.Г.Общественное движение в России (1700-1895). Ростов-на-Дону, 1905; Павлов-Сильванский Н.П. Сочинения: В 3 т. Т.2. Очерки по истории XVIII-XIX вв. СПб., 1910. С. 206-238; Он же. Декабрист Пестель перед Верховным Уголовным судом. Ростов –на- Дону, 1917; Щеголев П.Е. Николай I и декабристы: Очерки. Пг., 1917.
[4] Покровский М.Н. Декабристы: Сб. статей. М.; Л., 1927; Он же. Очерки по истории революционного движения в России XIX-XX вв. М.; Л., 1927.С. 15-45; Нечкина М.В. Общество Соединенных славян. Предшественники революционеров-разночинцев среди декабристов (1825 г.-1925 г.) // Историк-марксист. 1926. № 1; Она же. Общество Соединенных славян. М.; Л,. 1927.
[5] Пресняков А.Е. Тайные общества и общественно-политические воззрения декабристов // Каторга и ссылка. 1925. Кн. 8(21). С. 35-64; Он же. 14 декабря 1825 года. М.; Л., 1926; Чернов С.Н. У истоков русского освободительного движения. Избранные статьи по истории декабризма. Саратов, 1960; Шебунин А.Н. Декабристы. Статья. Автограф. 1926 г. // ОР РНБ. Ф. 849 (А.Н.Шебунин). Д. 79. Л.1-10; Он же. Западноевропейские влияния в миросозерцании Н.И.Тургенева // Анналы. Вып. 3. Пг., 1923. С. 191-219.
[6] Гессен С. Я. Декабристы перед судом истории (1825–1925). М.; Л., 1926; Пиксанов Н.К. Дворянская реакция на декабризм. 1825–1827 гг. // Звенья. Вып. 2. М.; Л., 1933. С. 133–193.
[7] Пугачев В.В. О специфике декабристской революционности. (Некоторые спорные вопросы) // Освободительное движение в России: Межвуз. сб. науч. трудов. Саратов, 1971. Вып. 1. С. 5-29; Вып. 2. С. 11-32; Порох И.В. Некоторые вопросы истории общественного движения в России первой половины XIX в. // Ученые записки Саратовского Государственного университета. Т. 68. Саратов, 1960. С. 12-34; Ланда С.С. Дух революционных преобразований... Из истории формирования идеологии и политической организации декабристов. 1816-1825. М., 1975.
[8] Насонкина Л.И. Московский университет после восстания декабристов. М., 1972. С. 319-320;.Дьяков В.А. Освободительное движение в России 1825-1861 гг. М., 1979. С. 21-62.
[9] Цамутали А.Н. Начало кризиса империи. Самодержавие Александра I и Николая I // Власть и реформы. От самодержавной к советской России. СПб., 1996. С. 201-254, 255-281.
[10] Сафонов М.М. Проблема реформ в правительственной политике России на рубеже XVIII и XIX вв. Л., 1988. С. 236-243.
[11] Мироненко С.В. Самодержавие и реформы. Политическая борьба в России в начале XIX в.М., 1989. С. 122-145, 207-228, 231-234;Он же. Страницы тайной истории самодержавия: Политическая история России первой половины XIX столетия. М., 1990. С. 3-72, 75-109, 185-188.
[12] Минаева Н.В. Правительственный конституционализм и передовое общественное мнение в России в начале XIX века. Саратов, 1982; Семенова А.В. Временное революционное правительство в планах декабристов. М., 1982; Давыдов М.А. Оппозиция Его Величества. М., 1994; Экштут С.А. В поиске исторической альтернативы. Александр I. Его сподвижники. Декабристы. М., 1994; Жуковская Т.Н. Правительство и общество при Александре I. Петрозаводск, 2002.
[13] Жуковская Т.Н. Тайные общества 1810-1820 гг.: феномен культуры в контексте политики // Культура: соблазны понимания. Материалы научно-теоретического семинара. 24-27 марта 1999 года. Петрозаводск, 1999. С. 79-91; Она же. Тайное общество декабристов: европейские влияния и российский контекст // Империя и либералы. Материалы международной конференции. Сборник-эссе. СПб., 2001. С. 52-64; Она же. Тайные общества первой четверти XIX в. и организационные модели декабризма // 14 декабря 1825 года. Источники. Исследования. Историография. Библиография. Вып. 5. СПб.; Кишинев. 2002. С. 63-94.
[14] Бокова В.М. Эпоха тайных обществ. Русские общественные объединения первой трети XIX в. М., 2003. С. 346-358, 621-622.
[15] Ильин П.В. Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825-1826 гг. СПб., 2004. С. 574-581; в 2008 г. в свет вышла новая монография историка о Я.И.Ростовцеве. См.: Ильин П.В. Между заговором и престолом. Я.И.Ростовцев в событиях междуцарствия 1825 года. СПб., 2008.
[16] Леонтович В.В. История либерализма в России. 1762-1914. М., 1995; Гоголевский А.В. Очерки истории русского либерализма XIX – начала XX в. СПб., 1996; Либерализм в России: Сб. статей / Отв. ред. В.Ф.Пустарнаков и И.Ф.Худушина. М., 1996; Русский либерализм: исторические судьбы и перспективы. Материалы международной конференции. Москва, 27-29 мая 1998 г. М., 1999; Конституционные проекты в России. XVIII- начало XX в. М., 2000; Гусман Л.Ю. В тени «Колокола». Русская либерально-конституционная эмиграция и общественное движение в России (1840-1860 гг.). СПб., 2004; Китаев В.А. Либеральная мысль в России (1860-1880 гг.). Саратов, 2004.
[17] Тимофеев Д.В. Европейские идеи в России: восприятие либерализма правительственной элитой в первой четверти XIX века. Челябинск, 2006. С. 10, 187-191
[18] Рудницкая Е.Л. Поиск пути. Русская мысль после 14 декабря 1825 года. М., 1999; Она же Лики русской интеллигенции. М., 2007. С. 59-98, 99-121, 135-144.
[19] Акульшин П.В. П.А.Вяземский. Власть и общество в дореформенной России. М., 2001. С. 3, 79-103, 116, 136-155.
[20] Русский консерватизм XIX столетия: Идеология и практика / Под ред. В.Я.Гросула. М., 2000; Консерватизм в России и мире: Прошлое и настоящее. Сб. науч. трудов. Вып. 1. Воронеж. 2001.
[21] Виттекер Ц. Граф Сергей Семенович Уваров и его время / Пер. с англ. СПб., 1999.
[22] Российские консерваторы. М., 1997. С. 17-62, 63-94, 95-136; Экштут С.А. Два метода лечения одной болезни, или жандарм: Генерал-адъютант и генерал от кавалерии граф Александр Бенкендорф // Экштут С.А. На службе российскому Левиафану: Историософские опыты. М., 1998. Гл. 10. С. 211-244; Шевченко М.М.Конец одного Величия. Власть, образование и печатное слово в Императорской России на пороге освободительных реформ. М., 2003. С. 57-89; Бибиков Г.Н. А.Х.Бенкендорф и политика императора Николая I. М., 2009. С. 288-339.
[23] Palmer. A. Alexander I, tsar of war and peace. London, 1978; Lincoln W.B. Nicholas I: Emperor and Autocrat of All the Russians. London, 1978 (2 ed.: 1980); Валлоттон А. Александр I / Пер. с англ. М., 1991.
[24] Российские самодержцы. 1801-1917. М., 1993. С. 13-90, 91-158;Hartley J. M. Alexander I. London,1994; Уортман Р-С. Сценарии власти: Мифы и церемонии русской монархии. Т.1: От Петра Великого до смерти Николая I / Пер. с англ. М., 2002.
[25] Сахаров А.Н. Александр I. М., 1998. С. 4-8;Федоров В.А. Александр I: История царствования // Вопросы истории. 1990. № 1. С. 51-72; Он же. Император Александр I // Герои и антигерои Отечества. М., 1992. С. 105-146.
[26] Выскочков Л.В. Император Николай I: Человек и государь. СПб., 2001. С. 263, 278-279; Он же. Николай I. М., 2003.
[27] Донесения петербургского генерал-губернатора Милорадовича о политических настроениях населения в связи с революциями 1820 г. в Неаполе, Испании, Греции // ГАРФ. Ф. 1717 (Собственная канцелярия шефа жандармов А.Х.Бенкендорфа). Оп. 1. Д. 132. Л. 1–6.
[28] Бумаги о тайных обществах, препровожденные в СЕИВ Канцелярию при отношении князя А.Н.Голицына от 22 марта 1826 г. // РГИА. Ф. 1409 (СЕИВК). Оп. 1. Д. 4566. Л. 162–174.
[29] Письма декабриста [С.П.]Трубецкого к И.Н.Толстому. [1818–1823 гг.] // Архив СПбИИ РАН. Ф. 266 (Н.Г.Богданова). Д. 99. Л. 1–107.
[30] Россия под надзором: Отчеты III Отделения. 1827–1869 / Составители М.В.Сидорова и Е.И.Щербакова. М., 2006.
[31] Из писем и показаний декабристов: Критика современного состояния России и планы будущего устройства / Под ред. А.К.Бороздина. СПб., 1906.
[32] Николай I: Личность и эпоха. Новые материалы / Отв. ред. А.Н.Цамутали. Отв. сост. Т.В.Андреева. СПб, 2007. С. 13-43, 157-178, 269-280.
[33] Жуковская Т.Н. Зимние тетради. События зимы 1825–1826 гг. глазами современников // 14 декабря 1825 г. Источники. Исследования. Историография. Библиография. Вып. 1. СПб., 1997. С. 14–28; 14 декабря 1825 года. Воспоминания очевидцев. СПб, 1999 / Сост. П.В.Ильин. Науч. ред. А.Н.Цамутали.
[34] Le Forestier R. Les illumins de Bavire et la franc-maonnerie allemande. ( 2 ed). Geneva, 1974. P. 297-323.
[35] Лунин М.С. Взгляд на Тайное общество в России (1816-1826) // Лунин М.С. Письма из Сибири. М., 1988.С. 269.
[36] Трубецкой С.П. Записки 1849-1853 гг. // Николай I: Личность и эпоха. Новые материалы. С. 207; Тургенев Н.И. Россия и русские. М., 2001. С. 53; Лунин М.С. Взгляд на Тайное общество в России (1816-1826). С. 270.
[37] Сперанский М.М. Проекты и записки / Под ред. С.Н.Валка. Л., 1961. С. 20-25, 77-83, 164, 222-232
[38] Сахаров А.Н. Александр I. М., 1998. С. 112.
[39] Семевский В.И. Политические и общественные идеи декабристов. СПб., 1909. С. 427.
[40] Александр Дмитриевич Боровков и его автобиографические записки // Русская старина. 1898. Т.96. № 11. С. 350.
[41] РГИА. Ф. 468 (Кабинет ЕИВ). Оп.39. Д. 148-180.
[42] Из писем и показаний декабристов: Критика современного состояния России и планы будущего устройства. С. 3-32, 55-70, 73-85.
[43] Записка при всеподданнейшем письме неизвестного лица «О причинах восстания 14 декабря 1825 года». 1830 г. Копия // СПФ Архива РАН (Н.Ф.Дубровин). Оп.1. Д, 120. Л.1-8.
[44] Вяземский П.А. Записные книжки (1813-1848). М., 1963. С. 61.
[45] Лунин М.С. Письма из Сибири. С. 269.
