Аграрная политика советского государства и крестьянство в конце 1920-х – начале 1950-х гг. (по материалам мордовии)
На правах рукописи
Надькин Тимофей Дмитриевич
АГРАРНАЯ ПОЛИТИКА СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА
И КРЕСТЬЯНСТВО В КОНЦЕ 1920-Х – НАЧАЛЕ 1950-Х ГГ.
(по материалам Мордовии)
Специальность 07.00.02 – отечественная история
Автореферат
диссертации на соискание ученой степени
доктора исторических наук
Саранск 2007
Работа выполнена на кафедре отечественной истории и права Государственного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Мордовский государственный педагогический институт имени М. Е. Евсевьева»
Научный консультант: доктор исторических наук, профессор
Арсентьев Николай Михайлович
Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор
Кондрашин Виктор Викторович
доктор исторических наук, профессор
Смирнов Юрий Петрович
доктор исторических наук, профессор
Марискин Олег Иванович
Ведущая организация Самарский государственный университет
Защита состоится « 8 » ноября 2007 года в 1400 часов на заседании диссертационного совета Д 212.117.04 при Государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Мордовский государственный университет имени Н. П. Огарева» по адресу: 430000, Республика Мордовия, г. Саранск, ул. Пролетарская, 63 (учебный корпус № 20), конференц-зал (ауд. 408).
С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Мордовского государственного университета имени Н. П. Огарева по адресу: Республика
Мордовия, г. Саранск, ул. Большевистская, 68.
Автореферат разослан « » октября 2007 года.
Ученый секретарь
диссертационного совета
кандидат исторических наук Э. Д. Богатырев
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Актуальность темы. Начало XXI в. характеризуется всеобъемлющей модернизацией, охватившей практически все сферы российского общества от экономики до социально-политических отношений, основной целью которой стал вывод России на передовые позиции в мире. Среди проводимых государством мероприятий по-прежнему большая роль отводится реформированию аграрного сектора, в значительной степени растерявшего свой потенциал в последнее десятилетие ХХ столетия, результатом чего стал рост зависимости от импорта продуктов питания. В связи с этим увеличивается востребованность исследований, затрагивающих опыт аграрных преобразований, которые оказали существенное воздействие на развитие всего государства, осуществлялись в России обычно «сверху» и характеризовались как достижениями, так и серьезными просчетами.
Среди таких преобразований советского времени особое место занимает довоенная коллективизация сельского хозяйства, в ходе которой за минимально короткие сроки совершился глубочайший переворот во всех областях жизни крестьянского социума. Став первой вполне успешной «попыткой широкомасштабной социальной инженерии»[1]
, коллективизация одновременно являлась важным средством формирования командно-административной системы в СССР, а сложившаяся в годы первых пятилеток модель взаимоотношения власти с крестьянством в виде «господства и подчинения» стала ориентиром для партийно-советского руководства страны в последующее десятилетие.
Исследование эффективности аграрной политики в конце 1920-х – начале 1950-х гг. актуально, поскольку обусловлено и поисками оптимальных форм функционирования сельскохозяйственного производства, способных дать новый импульс развитию современного российского села. Однако этот в целом позитивный процесс порой проходил без участия историков-аграрников или при игнорировании их мнения. Об этом может свидетельствовать навязанная селу «сверху» политика деколлективизации начала 1990-х гг., приведшая к ликвидации не только убыточных, но и успешно развивающихся хозяйств.
Объектом исследования является крестьянство как особая социальная группа российского общества в условиях модернизационных процессов конца 1920-х – начала 1950-х гг. В классическом варианте под крестьянами понимаются мелкие сельскохозяйственные производители, которые, используя простой инвентарь и труд членов своей семьи, работают – прямо или косвенно – для удовлетворения собственных потребительских нужд и выполнения обязательств по отношению к обладателям политической и экономической власти[2]. В СССР коллективизация оказала огромное влияние на изменение сущностных характеристик крестьянства, появление, казалось бы, новой социальной страты – членов сельскохозяйственных артелей или колхозников. При ближайшем же рассмотрении колхозники находились как бы на перепутье между традиционным крестьянином и классическим рабочим[3]. Однако в рассматриваемый исторический период они, не будучи уже в полном смысле слова крестьянами, все же сохраняли немало черт крестьянской общности, среди которых, прежде всего, наличие личного подсобного хозяйства (ЛПХ), а, кроме того, первоочередная обязанность колхозников – и как членов коллективных хозяйств, и как владельцев личного подсобного хозяйства, – служение государству в виде исполнения отработочной, натурально-продуктовой, денежной и трудовой повинностей.
Предметом исследования являются формы и методы реализации аграрной политики советского государства в таком в национально-государственного образовании как Мордовия, ее основные экономические и социально-демографические результаты в указанном регионе, репрессивная политика государства в деревне и ответная реакция на нее крестьянства.
В качестве хронологических рамок работы избран период с конца 1920-х гг. до начала 1950-х гг., который у современных исследователей ассоциируется со сталинской эпохой в истории СССР – временем формирования и развития командно-административной системы управления обществом и государством, составной частью которой в аграрной сфере стал колхозно-совхозный строй. Нижняя граница исследования определена тем, что репрессии в ходе хлебозаготовительной кампании 1927/28 гг. положили начало замене рыночных механизмов нэпа в Советском Союзе методами внеэкономического принуждения и администрирования, что привело в дальнейшем к сплошной коллективизации и политике «раскулачивания». Верхняя граница связана с событиями марта–сентября 1953 г., т. е. смертью И. В. Сталина и сентябрьским пленумом ЦК ВКП(б), одобрившим ряд мер, направленных на изменение системы взаимоотношений государства и колхозного крестьянства.
Территориальные рамки исследования в основном охватывают территорию Республики Мордовия, внешние границы которой формировались с 1928 г. по середину 1930-х гг. В июле 1928 г. в составе Средне-Волжской области создан Мордовский округ (площадь 25,2 тыс. км2), преобразованный в январе 1930 г. в Мордовскую автономную область (24,9 тыс. км2), которая в свою очередь в декабре 1934 г. реорганизована в Мордовскую АССР (25,5 тыс. км2) в составе Средне-Волжского (Куйбышевского) края. После принятия Конституции 1936 г. и упразднения края республика непосредственно вошла в состав РСФСР. С середины 1930-х гг. и до настоящего времени существенных изменений территории Мордовии не происходило.
В указанный хронологический период Мордовия представляла собой преимущественно аграрный регион Среднего Поволжья России, в котором сельское население в 1926 г. составляло 95,4 %, в 1939 г. – 93,0, в 1959 г. – 81,8 %, что значительно превышало среднероссийский уровень. На территории Мордовии издавна проживают представители различных наций и народностей, среди них основными являются русские, мордва и татары. Все это, несомненно, накладывало специфический отпечаток на происходившие в регионе экономические и социально-политические процессы.
Степень изученности темы. В исторической науке сформировалась основная проблематика исследований (ее более подробный анализ дан в первом параграфе первой главы) истории аграрной политики и советского крестьянства в конце 1920-х – начале 1950-х гг., представляющей собой составную часть истории России ХХ столетия. Вместе с тем даже при обилии публикаций, посвященным анализу экономических и общественно-политических процессов в советской деревне, современное состояние историографии свидетельствует о дефиците работ, основанных на принципе целостного восприятия проблемы реализации политики советского государства в деревне в сталинскую эпоху, а также ответной реакции крестьянского социума, что позволило бы дать более объективную оценку их результатов на макро- и микроуровне.
Цель диссертационной работы – проведение комплексного анализа коллективизации сельского хозяйства на территории современной Республики Мордовия в контексте ускоренной модернизации Советского Союза в 1930-е гг., а также исследование колхозного производства и положения крестьянства региона в Великую Отечественную войну и послевоенный период.
В соответствии с поставленной целью, были сформулированы задачи исследования:
- выявить и охарактеризовать этапы советской аграрной политики в конце 1920-х – начале 1950-х гг.;
- показать основные результаты социально-экономического развития деревни мордовского края во второй половине 1920-х гг.;
- исследовать особенности осуществления коллективизации на территории Мордовии, а также ее последствий для сельского хозяйства региона;
- охарактеризовать состояние колхозного производства и положение колхозников Мордовской АССР в годы Великой Отечественной войны;
- рассмотреть основные проблемы аграрного сектора республики в послевоенное десятилетие и результативность предпринимаемых мер по их решению;
- проанализировать репрессивную политику государства в деревне Мордовии на протяжении сталинской эпохи;
- исследовать формы социального протеста крестьянства Мордовии против проводимой аграрной политики в конце 1920-х – начале 1950-х гг.
Источниковая база исследования. Для решения поставленных задач нами был использован обширный комплекс письменных источников (его более подробная характеристика дана во втором параграфе первой главы) следующих видов: законодательно-правовые акты, документы коммунистической партии, делопроизводственная документация, сельскохозяйственная и социально-политическая статистика, материалы периодической печати и источники личного происхождения. Их условно можно распределить на две группы: архивные источники и опубликованные в сборниках документов и материалов, статистических сборниках и т. д. Основу диссертационной работы составили архивные документы из шести архивохранилищ Российской Федерации: Центрального государственного архива Республики Мордовия (ЦГА РМ) и Центра документации новейшей истории Республики Мордовия (ЦДНИ РМ), архива Управления федеральной службы безопасности Российской Федерации по Республике Мордовия (архив УФСБ РФ по РМ), Государственного архива Самарской области (ГАСО), Государственного архива социально-политической истории Самарской области (ГАСПИ СО), Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ). Установленный круг источников, а также современные методы обработки и анализа позволяют провести всестороннее исследование реализации аграрной политики на территории Мордовии с конца 1920-х до начала 1950-х гг.
Методологическая база работы основывается на принципах историзма, системности, всесторонности и объективности, ориентирующих на исследование событий и явлений минувшей реальности во всей их сложности, противоречивости, взаимной обусловленности, в полном соответствии со спецификой исторической эпохи.
Поиск и апробация новых для отечественных историков теоретико-методологических подходов постижения советского прошлого России, после утраты марксизмом монополии в сфере научного познания, по-прежнему являются одной из самых актуальных проблем. Наибольшей популярностью пользуются три социологические макротеории – формационная, модернизационная и цивилизационная, но ни одна из них, обладая определенным набором достоинств и недостатков, не может претендовать на главенствующее положение. Оптимальным для анализа российской истории нам представляется использование современной концепции модернизации, суть которой в признании огромной вариативности ее моделей, осуществляемых в государствах, вставших на этот путь позднее стран евроатлантического мира и поэтому вынужденных их «догонять». Основные положения данной теории были использованы для достижения цели и решения основных задач работы, посвященной исследованию советской деревни в сталинскую эпоху, предполагающей сочетание макро- и микроуровневого подходов. Это дало возможность проанализировать не только процесс выработки и реализации модернизационной политики в аграрной сфере в ее глобальном масштабе, но и ее воплощение в жизнь на территории конкретного национально-государственного образования. Кроме того, был использован ряд положений формационного подхода, в рамках которого рассматриваются характерные черты такой социальной страты, как крестьянство, освещаются его место и роль в обществе, анализируются специфические черты развития аграрной сферы.
Мы также опирались на способы реализации современных методологических подходов, представленные в трудах таких ведущих отечественных исследователей советского крестьянства, как В. П. Данилов, И. Е Зеленин, Н. А. Ивницкий, М. А. Вылцан, В. В. Кондрашин, В. Ф. Зима и др.
В ходе исследования использовались общенаучные (исторический и логический, восхождения от конкретного к абстрактному и наоборот, анализ и синтез, индукция и дедукция и др.) и специально-исторические (историко-генетический, историко-сравнительный, историко-типологический, историко-системный и др.) методы. Особое место занимает герменевтический подход, используемый для интерпретации содержания текстов опубликованных и неопубликованных документов, на которых базируется диссертация.
Научная новизна исследования. В работе выделены основные этапы аграрной политики советского государства в деревне в конце 1920-х – начале 1950-х гг. и дана их общая характеристика. На основе широкого круга разнообразных источников как регионального, так и общероссийского (общесоюзного) масштаба проведено комплексное исследование процесса огосударствления аграрного производства и его особенностей на территории Мордовии, а также положения в сельском хозяйстве республики во время войны 1941 – 1945 гг. и первое послевоенное десятилетие. Осуществлен анализ репрессивной политики советского государства в деревне на протяжении сталинской эпохи. Выявлены конкретные последствия действия властей для аграрной сферы и сельского населения республики, среди которых спад производства продукции полеводства, уменьшение поголовья практически всех видов скота, обострение продовольственной проблемы. На примере Мордовии подробно проанализированы формы и методы социального протеста крестьянства против ломки традиционных социально-экономических отношений в 1930-е гг., а также проводившуюся государством политику в отношении колхозной деревни в военные и послевоенные годы.
Диссертация призвана способствовать дальнейшей разработке фундаментальных проблем аграрной истории России и Мордовии, изучению ряда дискуссионных вопросов. В ней использованы результаты проведенных нами изысканий по проектам Московского общественного научного фонда при содействии Фонда Форда: «Налоговая политика и крестьянское хозяйство в 1920-е – 1930-е годы» (1996 г.) и Российского гуманитарного научного фонда: «Деревня Мордовии в годы коллективизации» (2002 г.), «Голодные годы в российской деревне в советское время: причины и последствия (на материалах Мордовии)» (2004 – 2006 гг.), «Власть и крестьянский социум в условиях модернизации советского общества в 1920 – 1930-х гг. (на материалах Мордовии)» (2006 – 2007 гг.). В научный оборот введены новые документы, среди которых основное место занимают не опубликованные архивные источники.
Практическая значимость исследования заключается в том, что представленные в нем материалы и выводы, предложенные подходы и методы могут быть востребованы как в научно-исследовательской, так и в учебно-педагогической работе: при создании обобщающих и специальных трудов по истории советского крестьянства Республики Мордовия и всего Средне-Волжского региона, разработке лекционных курсов и учебных пособий по аграрной истории советского периода, а также послужить дополнительным источником при разработке современных концепций реформирования сельского хозяйства.
Новый фактический материал, основные выводы, методы обработки источников использовались нами при составлении и чтении лекционных курсов для студентов, обучающихся по специальности «История» в МГПИ имени М. Е. Евсевьева, написании глав учебного пособия «Мордовия в 1917 – 1953 годах. Курс истории», отдельных статей энциклопедии «Мордовия» (т. 1, 2).
На защиту выносятся следующие основные положения.
1. Новая экономическая политика в основном способствовала восстановлению довоенного уровня развития производительных сил сельского хозяйства мордовского края. При этом она в силу временной ограниченности хотя и не смогла разрешить основные проблемы развития деревни (аграрное переселение, полунатуральное хозяйство, узость материально-технической базы, зависимость от природных условий и т. д.), но для этого имелись все потенциальные возможности, если бы пошли по пути реализации заданий первого пятилетнего плана «отправного» варианта, т. е. без «скачков» и репрессий.
2. Особенностями реализации политики огосударствления сельского хозяйства Мордовии стала не только растянутость ее по времени до середины 1930-х гг., но и более значительное применение различного рода мер административного воздействия на крестьянство с целью ускорения коллективизации, особенно в годы первой пятилетки. Нажим на единоличников не ослабевал и в последующие годы и выразился в росте налогов, государственных заготовок сельскохозяйственной продукции, морально-нравственном и психологическом давлении со стороны советско-партийного руководства.
3. Особая роль в ходе реализации сталинской модели развития аграрной сферы отводилась репрессивной политике. В 1930-е гг. это «ликвидация кулачества», затронувшая вследствие слабого социально-экономического расслоения доколхозного крестьянства Мордовии фактически все слои сельского общества, а также «Большой террор» 1937/1938 гг. против «бывших кулаков», причинами которого стали провалы в социально-экономической политике в деревне во второй пятилетке; во второй половине 1940-х гг. новый всплеск репрессий связан с кампанией по реализации Указа от 2 июня 1948 г.
4. Положение в аграрной сфере Мордовии в 1930-е гг. свидетельствует о перманентном кризисе колхозной деревни, что выразилось в спаде производства продукции полеводства, уменьшении поголовья практически всех видов скота, резком обострении продовольственной проблемы, снижении численности сельского населения республики.
5. К концу войны с гитлеровской Германией колхозный сектор Мордовии оказался на грани развала вследствие действия как объективных (мобилизация материальных и людских ресурсов), так и субъективных факторов («нещадная эксплуатация» крестьянства), а также из-за повышения роли личного подсобного хозяйства колхозников в ущерб общественному.
6. Предпринятые в послевоенные годы усилия по укреплению партийно-политического влияния в деревне, усиление экономического и внеэкономического нажима на колхозы и колхозников не привели к восстановлению в полном объеме предвоенного уровня ее развития и улучшению материального положения сельского населения.
7. Крестьянство чутко реагировало на любые изменения в государственной политике, тем более связанные с изменением основ его существования. Уже первые попытки слома нэпа и рост административного нажима в ходе хлебозаготовок 1927 – 1929 гг. вызвали негативную реакцию в крестьянской среде. Методы сплошной коллективизации и «раскулачивания» привели к всплеску активных форм крестьянского протеста (террор против сельских активистов, поджоги колхозного имущества, массовые выступления), которые в Мордовии имели больший размах по сравнению с другими регионами Средней Волги. Социальная активность крестьянства стала затухать лишь к концу первой пятилетки, когда из деревни были удалены наиболее активные противники проводимой политики. В последующие годы стали преобладать пассивные формы протеста (агитация против колхозов, письма-жалобы в государственные и партийные структуры, уклонение от общественных работ и т. д.).
Апробация работы. Основные положения диссертационного исследования отражены в более чем в 50 публикациях, в том числе в трех авторских и двух коллективных монографиях, двух главах коллективного учебного пособия, в четырех статьях в периодических изданиях, рекомендуемых ВАК РФ. Разные аспекты работы излагались в выступлениях на международных, всероссийских, межрегиональных, межвузовских и республиканских научно-практических конференциях (1994 – 2007 гг.) в г. Саранске, Нижнем Новгороде, Кирове, Самаре, Чебоксарах и Коломне. Основные идеи исследования были поддержаны Московским общественным научным фондом при содействии Фонда Форда (1996 г.) и Российским гуманитарным научным фондом (2002, 2004 – 2007 гг.).
Структура работы. В соответствии с поставленной целью и задачами исследования диссертация состоит из введения, шести глав, заключения, библиографического списка и приложений.
ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Во введении обосновывается актуальность темы, определяются объект и предмет исследования, его хронологические и территориальные рамки, цель и задачи, методологические подходы, научная и практическая значимость работы, формулируются основные положения, выносимые на защиту.
В первой главе «Историография и источники» представлен анализ историографии поставленной проблемы и рассмотрена источниковая база работы.
В первом параграфе выделены три основных периода развития историографии аграрной политики советского государства сталинской эпохи: первый период – конец 1920-х – середина 1950-х гг., второй период – середина 1950-х – середина 1980-х гг., третий период – вторая половина 1980-х – по настоящее время, а также дана их общая характеристика.
В конце 1920-х – начале 1950-х гг. сформировалась концепция советской аграрной политики, тесно связанная с взглядами самого И. В. Сталина и его окружения на осуществленные в 1930-е гг. преобразования в деревне и развитие колхозного сектора в военные и послевоенные годы, изложенная в его личных выступлениях и трудах, в официальных публикациях решений коммунистической партии и правительства по аграрным вопросам[4]. Она базировалась на следующих основных постулатах: объективная необходимость перехода к сплошной коллективизации и «ликвидации кулачества», поддержка этого курса бедняцко-середняцкими массами деревни, неоспоримые экономические достижения колхозно-совхозного строя, его организационное и материально-техническое укрепление, а также рост товарности сельского хозяйства, подъем благосостояния колхозников в довоенные годы, эффективность колхозной системы в годы войны и т. д. В 1940-е гг. появились первые работы, в том числе в регионах, посвященные истории советского крестьянства военных лет и в послевоенные годы. Они были выполнены современниками описываемых событий и характеризовались односторонним показом силы и жизненности колхозного строя, трудового героизма колхозников[5].
Политические перемены в стране после смерти И. В. Сталина в марте 1953 г. дали толчок более глубокому и критическому анализу источников, способствовавшего разработке актуальных проблем истории советской деревни. Исследование крестьянства сталинской эпохи в данный период развивалось довольно противоречиво. Так, историческая наука вплотную подошла к переосмыслению соотношения достижений и провалов советской аграрной политики, что выразилось, прежде всего, в зарождении во время «хрущевской оттепели» и дальнейшем развитии целостной концепции коллективизации (В. П. Данилов, Н. А. Ивницкий, Н. И. Немаков, Ю. С. Мошков и др.[6] ), которую можно считать альтернативной официальной, а также в критическом взгляде на основные проблемы колхозной деревни в военные и послевоенные годы (Ю. В. Арутюнян, М. А. Вылцан, И. М. Волков, И. Е. Зеленин и др.[7] ). В исследованиях, посвященных довоенной деревне, было показано несоответствие производственной базы сельского хозяйства задачам сплошной коллективизации, критиковались форсирование Сталиным ее темпов, перекладывание вины за «перегибы» и «извращения» на местное руководство, рассматривались трудности становления и развития колхозного производства в годы первой и второй пятилеток. В трудах по истории колхозной деревни в 1940-е – начале 1950-х гг. убедительно доказывалась необоснованность утверждений о росте производительности труда в колхозах и расширенном сельскохозяйственном воспроизводстве в годы войны, рассмотрено тяжелое положение в аграрной сфере после победы над фашизмом. Вместе с тем давление партийной идеологии, постоянно звучавшая из стана официальной науки критика ограничивали возможность дальнейшей объективизации научных знаний по указанным выше проблемам, не позволяя донести новые оценки и суждения до широких читательских масс.
Аграрная проблематика в то же время активно разрабатывалась и на уровне отдельных регионов РСФСР, при этом наиболее перспективным оказалось выявление их особенностей в ходе реализации основных задач политики в деревне[8]. Первыми научными исследованиями, в которых были привлечены статистические источники и широкий круг архивных документов по истории колхозного строительства в Мордовии, стали книги С. С. Ивашкина и М. В. Агеева[9]. Однако их содержание и выводы не вышли за рамки сложившейся к тому времени официальной традиции освещения истории советской деревни, фактически не затрагивались особенности «социалистического» переустройства сельского хозяйства республики, показывались лишь его позитивные результаты.
Впервые на особенности коллективизации Мордовии, в частности на степень социального расслоения крестьянства, темпы колхозного строительства и его завершение, размах «кулацких» выступлений и др., обратили внимание в своих статьях Л. Г. Филатов, М. В. Дорожкин и И. Я. Яшкин[10]. Отдельные вопросы, связанные с развитием довоенной деревни, рассматривались также в работах В. С. Тягушева, показавшего роль сельских Советов в ходе проведения коллективизации, А. П. Лебедева, изучавшего деятельность политотделов совхозов Мордовии в 1933 – 1940 гг. и др.[11]
Своеобразную черту под советским этапом изучения советской деревни республики подвел вышедший в 1987 – 1989 гг. коллективный труд «История советского крестьянства Мордовии». Вовлечение в научный оборот новых архивных источников позволило показать в первой его части, что сельское хозяйство мордовского края к концу 1920-х гг. в целом восстановило дореволюционный потенциал и единоличное хозяйство не переживало упадка (А. П. Лебедев), в доколхозной деревне богатые хозяйства не играли существенной роли в социально-экономических отношениях (В. С. Лунин), а также попытаться оценить причины нестабильного развития колхозного строительства в 1932 – 1934 гг. (Л. Г. Филатов) и т. д. Начало «перестройки» оказало все же некоторое воздействие на содержание второй части этого коллективного труда и его авторы (например, Ю. И. Сальников, В. С. Ивашкин) признали, что коллективизация осуществлялась преимущественно административными методами, отметили наличие ряда кризисных явлений в развитии колхозного сектора в Мордовии в предвоенные годы. В целом каких-либо существенных сдвигов, например, в оценке довоенных преобразований, в этих трудах еще не произошло, хотя ряд положений, на которых они базировались, уже подверглись ревизии на общесоюзном уровне.
Перемены второй половины 1980-х гг. способствовали развертыванию взаимовыгодного сотрудничества отечественных и зарубежных исследователей, которые за предшествующие десятилетия накопили значительный опыт критического осмысления истории российской деревни в советский период. Особый интерес в данном отношении представляют работы Т. Шанина о сущностных характеристиках крестьянства[12], М. Левина с глубоким анализом политики коллективизации с точки зрения объективных условий и потребностей общества, Ш. Мерля о недочетах и недостатках в проведении экономической политики в 1925 – 1928 гг., избежав которые можно было продолжить политику нэпа без срыва в насильственную коллективизацию, Г. Хантера и Я. Шимера о возможности развития сельского хозяйства Советского Союза в 1930-е гг. без коллективизации[13], Р. Маннинг о новой волне репрессий в деревне в 1937 г.[14].
С начала 1990-х гг. в научный оборот был введен огромный пласт архивных документов из многочисленных областных и республиканских архивохранилищ, что способствовало появлению новых исследований по аграрной тематике в большинстве регионов Российской Федерации[15].
Характеризуя современное состояние отечественной историографии, заметим, что ряд историков (В. П. Данилов, Н. И. Ивницкий, И. Е. Зеленин, В. В. Кондрашин, Н. Л. Рогалина и др.[16] ), не подвергая сомнению необходимость модернизации мелкотоварного крестьянского хозяйства, сталинскую модель коллективизации считают все же наименее соответствующей интересам того общества и государства. С их точки зрения, форсирование сплошной коллективизации в СССР привело к полной дезорганизация и упадку аграрного производства, раскрестьяниванию и гибели основных производителей сельскохозяйственной продукции из-за массовых репрессий, депортаций и голода 1932 – 1933 гг., при этом кризисные явления не были преодолены и в последующие годы уже в рамках господствующего колхозного строя и если бы не война с Германией, «законсервировавшая» колхозы и сам сталинский режим, то его реформирование было бы неизбежным. Из работ В. П. Попова и В. Ф. Зимы можно сделать вывод, что послевоенная политика ужесточения эксплуатации деревни на фоне приоритетного восстановления и развития тяжелой промышленности руководства СССР только усугубляла тяжелое положение в аграрной сфере[17].
В то же время в современных публикациях присутствуют и более умеренные оценки результатов сталинской аграрной политики. Так, негативно оценивая методы коллективизации и «раскулачивания», а также чрезмерные жертвы среди крестьянства, ряд исследователей полагают, что это была определенная плата за преодоление военно-экономической отсталости СССР в условиях враждебного окружения[18], при этом «авантюрный» индустриальный скачок выступал как наиболее реалистичный вариант социально-экономического развития СССР, а «нормальное» развитие было бы авантюрным[19], что колхозный строй доказал свою жизненную силу в годы войны 1941 – 1945 гг.[20]
В Мордовии первыми из исследователей, предпринявшими попытку в конце 1980-х – начале 1990-х гг. отойти от традиционного изложения истории деревни в 1930-е гг. стали А. А. Красников, рассмотревший изменение социально-демографической структуры сельского населения, и Л. Г. Филатов, обозначивший основные проблемы и особенности коллективизации региона[21].
В новейшей историографии истории деревни Мордовии сталинской эпохи выделяется несколько актуальных научных направлений. Проблема функционирования крестьянской общины на территории Мордовии в годы нэпа, ее взаимоотношение с советской властью анализировали Т. В. Еферина[22] и А. П. Солдаткин[23], рассмотревший к тому же особенности деятельности местных органов управления во время коллективизации. Влияние советской налоговой политики в указанный период на крестьянское хозяйство было подробно изучено О. И. Марискиным[24]. Осуществление сплошной коллективизации в начале 1930-х гг., ее экономические и демографические последствия для мордовского народа, репрессивная политика в деревне рассматривались В. К. Абрамовым[25] и автором данной работы[26]. Исследования сельскохозяйственного производства и положения колхозного крестьянства в годы Великой Отечественной войны представлены публикациями В. П. Лузгина и С. В. Митина[27], напряженных взаимоотношений власти и крестьянства в послевоенный период – В. А. Ломшина[28].
Анализ историографии свидетельствует о повышенном внимании, уделяемом исторической наукой проблемам советской деревни первой половины ХХ в., на протяжении практически всех выделяемых в ее развитии периодов. Тем не менее, еще недостаточно изученными остаются особенности практической реализации аграрной политики в национальных республиках на протяжении всей сталинской эпохи, вопросы экономической эффективности огосударствленного сельского хозяйства и его управляемости, проблема противоречивости взаимоотношений крестьянства и советской власти в указанное время.
Во втором параграфе характеризуется источниковая база исследования, включающая в себя широкий круг как опубликованных, так и неопубликованных источников различных типов, что дает возможность для взаимной проверки содержащейся в них информации.
Основой работы стали неопубликованные документы и материалы из архивов г. Саранска, Самары и Москвы. В силу территориальной специфики исследования базовыми стали архивы Республики Мордовия и Самарской области, в которых было обследовано 35 фондов, наиболее значимыми среди них явились: фонды Мордовского окружного (ф. Р–149) и областного (ф. Р–238) исполнительных комитетов, фонд Совета министров МАССР (ф. Р–228), фонды Мордовского окружного (ф. 326) и областного (ф. 269) комитетов ВКП(б), фонд Статистического управления МАССР (ф. Р–662), фонд Земельного управления Мордовского облисполкома (ф. Р–309), фонд Прокуратуры Мордовской автономной области (ф. Р–437), фонд Министерства здравоохранения МАССР (ф. Р–435), фонд Министерства сельского хозяйства МАССР (ф. Р–516), фонд архива УФСБ РМ и др. Кроме того, в архивах Самарской области изучались фонды Средне-Волжского краевого исполнительного комитета (ф. Р–779), Куйбышевской краевой прокуратуры (ф. Р–1061), фонд Средне-Волжского краевого комитета ВКП(б) (ф. 1141).
По своему характеру использованные архивные документы относятся к разным группам письменных источников, подчас существенно отличающимся по степени достоверного отображения действительности и информационной насыщенности. Для нас наибольшее значение имели секретные постановления Средне-Волжского крайисполкома и крайкома, Мордовского обкома и облисполкома, Совета Министров МАССР, докладные записки, отчеты в вышестоящие инстанции, хранящихся в самых различных архивных фондах (например, Мордовского облисполкома, Совета Министров МАССР, Мордовского обкома ВКП(б) и т. д.). Перегруженные идеологическими штампами, они все же дают больше достоверных сведений о методах реализации аграрной политики, отношении к ней крестьянства, состоянии сельскохозяйственного производства и т. п., чем официальные выступления руководителей Мордовии или сообщения в печати. Необходимо отметить, что власть обладала информацией о реальном положении дел в деревне из секретных сообщений вначале Мордовского облотдела ОГПУ, а затем УНКВД и МВД МАССР, а также Прокуратуры области и республики, но она в то время оставалась известной лишь ограниченному кругу лиц.
Существенно обогатило эмпирическую базу исследования использование документов из архива УФСБ РФ по РМ, в котором были выявлены, прежде всего, сведения о массовых депортациях весной 1930 г. и в первой половине 1931 г., а также об учете «антисоветского» элемента по районам МАССР накануне войны, из Госархива РФ (фонд 4-го спецотдела МВД СССР, ф. Р–9479) – об итогах реализации Указа от 2 июня 1948 г. о выселении из сельской местности лиц, уклоняющихся от трудовой деятельности, из ГАСО и ГАСПИ – о размахе крестьянских выступлений на протяжении 1931 г.
Для оценки социально-экономического развития доколхозной деревни большое значение имели материалы выборочных статистических исследований на основе группировок крестьянства по посеву, наличию рабочего скота и коров, сельскохозяйственного инвентаря, гнездовых переписей 1927 – 1929 гг. по стоимости всех средств производства и социальным отношениям. Подобные обобщенные данные по Мордовии представлены в таблицах книг «Мордовский округ Средне-Волжской области: культура и хозяйство» (1929) и «История советского крестьянства Мордовии. Часть 1» (1987), а также в фонде Статуправления МАССР. Важнейшим источником сведений об эффективности обобществленного производства на территории Мордовии, участии в нем колхозников и уровне их доходов стали годовые отчеты колхозов, хранящиеся в ЦГА РМ. Необходимо отметить, что в рассматриваемый период региональная статистика не отличалась особой точностью. Так, сведения о поголовье отдельных видов скота, валовых сборах зерновых культур, материально-технической обеспеченности МТС и др., относящиеся к одному и тому же году, но составленные в разное время, порой существенно различаются, поэтому их использование требует осторожности и тщательной перепроверки.
Нами исследованы также документы социально-политической статистики: опубликованные материалы переписей населения, сведения о естественном движении населения, о распространении острозаразных заболеваний, дистрофии в годы послевоенного голода (фонды Совета Министров, Статуправления и Министерства здравоохранения, сборник «Мордовия 1941 – 1945 гг.»), о массовых выступлениях начала 1930-х гг., о размахе репрессивной политики в деревне (фонды органов исполнительной власти ЦГА РМ, Прокуратуры Мордовской АО и Куйбышевского края, фонды Мордовского обкома партии).
Для характеристики аграрной политики советского государства в конце 1920-х – начале 1950-х гг. были изучены выступления руководителей коммунистической партии и советского правительства (И. В. Сталина и его окружения), документы ЦК ВКП(б), высших органов государственной власти и управления (ЦИК и СНК СССР), определявших и законодательно оформлявших ее в указанное время. Значительная часть из них была издана еще в советское время, например, в сборниках «И. В. Сталин. Сочинения» (1951), «Коллективизация сельского хозяйства. Важнейшие постановления Коммунистической партии и советского правительства. 1927 – 1935» (1957), «КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК» (разные издания) и др. С точки зрения выбора региона исследования научный интерес для нас представляли нормативные документы местных советских и партийных органов в сборниках «Коллективизация сельского хозяйства в Среднем Поволжье (1927 – 1937 гг.)» (1970), «Победа колхозного строя в Мордовской АССР» (1970), «Мордовия в годы Великой Отечественной войны 1941 – 1945 гг.» (1962). В опубликованных несекретных нормативных и делопроизводственных документах излагалась официальная версия целей, задач и реализации ускоренной модернизации аграрной сферы в общегосударственном масштабе, на уровне отдельных республик и областей, пропаганда достигнутых успехов колхозной системы в решении задачи обеспечения фронта и тыла необходимыми ресурсами, трудового подвига крестьянства в военные и послевоенные годы.
Начавшийся с 1990-х гг. процесс рассекречивания архивных фондов позволил ввести в научный оборот массу ранее недоступных материалов через публикацию статей и монографий и, что самое важное, начать издание сборников бывших секретных документов. В сборниках «Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927 – 1939», «Советская деревня глазами ВЧК–ОГПУ–НКВД. 1918 – 1939», «Политбюро и крестьянство: высылка, спецпоселение 1930 – 1940» и других собран обширный материал из центральных и региональных архивов, отражающий первоначальный этап «революции сверху», начавшейся со слома нэпа как государственной политики, развертывание сплошной коллективизации и «раскулачивания», размах социального протеста крестьянства в деревне в начале 1930-х гг., итоги первых пятилеток развития сельского хозяйства, новый всплеск массовых репрессий в деревне в годы «Большого террора». Эти материалы представляют высокую информативную ценность, поскольку дают возможность оценить результативность проводимой аграрной политики в масштабах всей страны, а также выявить особенности этого процесса на уровне отдельных областей и республик России. Документы по послевоенной деревне опубликованы в книге «Российская деревня после войны (июнь 1945 – март 1953)» (1993). К 50-летию победы вышел в свет сборник «Мордовия 1941 – 1945 гг.» (1995), из которого почерпнута информация о распространении пораженческих слухов в связи с началом войны, дезертирстве и уклонении от мобилизации, падении трудовой дисциплины в колхозах, голоде и инфекционных заболеваниях.
Из материалов периодической печати сталинской эпохи были использованы публикации органа ЦК ВКП(б) – газеты «Правда», а также газет, издававшихся в Мордовии, – «Завод и пашня» и «Красная Мордовия». При работе с газетными публикациями, касающимися экономического и социально-политического развития общества, учитывались их политическая тенденциозность, освещение, главным образом, успехов и достижений индустриализации и коллективизации. Показ же отдельных негативных явлений преподносился как результат преступных действий конкретных лиц или небольших групп.
Научный интерес представляют материалы рукописного фонда Научно-исследовательского института гуманитарных наук при Правительстве РМ, в котором содержатся документы по истории коллективизации Мордовии, извлеченные из архивов республики и Куйбышевской области, выписки из газеты «Красная Мордовия» (И–1268, И–1269 и др.), копии документов, не вошедших в сборник «Победа колхозного строя в Мордовской АССР» (И–652, И–671 и др.), а также материалы выборочного опроса (2006 – 2007 гг.) жителей сел Мордовии – очевидцев событий военных и послевоенных лет (И–1599).
Таким образом, использованные в ходе работы по теме диссертации документы и материалы позволяют раскрыть разнообразные аспекты исследуемой проблемы и решить поставленные задачи.
Во второй главе «Основные принципы и направления аграрной политики советского государства в конце 1920-х – начале 1950-х гг.» дан анализ сталинской политики в деревне, показаны основные экономические и социально-демографические результаты ее реализации в масштабах всей страны.
В аграрной политике советского государства в конце 1920-х – начале 1950-х гг. выделяются четыре основных этапа.
Для первого этапа (конец 1920-х – 1932 гг.) характерны отказ от основополагающих принципов нэпа на фоне кризиса хлебозаготовок и усиления в связи с этим административного давления на единоличное крестьянство, форсирование огосударствления сельского хозяйства, осуществляемого фактически без учета реальных особенностей различных регионов страны. Одновременно происходит развертывание широкомасштабной репрессивной политики в деревне под лозунгом «ликвидации кулачества как класса», призванной решить ряд конкретных экономических (передача колхозам средств производства «раскулаченных» хозяйств, спецколонизация необжитых районов) и общественно-политических (психологическое давление на сельское общество, устранение противников коллективизации) задач.
На втором этапе (1933 – 1940 гг.) происходит поиск путей организационно-хозяйственного укрепления созданной колхозно-совхозной системы через расширение сети МТС и насыщение их разнообразной техникой, внедрение современных способов производства, подготовку сельскохозяйственных кадров, осуществляются попытки налаживания внутриколхозной жизни (разрешение личного подсобного хозяйства, организация колхозной торговли и т. д.), предпринимаются меры по повышению культурно-образовательного уровня села и т. п. В то же время нестабильность работы «социалистического сектора», очевидные провалы планов по его развитию оказали самое непосредственное влияние на новый всплеск репрессий в отношении сельского населения в период «Большого террора» 1937 – 1938 гг.
Третий этап (первая половина 1940-х гг.) связан с экстремальными условиями Великой Отечественной войны, когда задача обеспечения фронта и тыла необходимыми ресурсами решалась путем ужесточения «беспощадной требовательности» со стороны государства к деревне с целью максимального изъятия продукции аграрного сектора и финансовых средств. В то же время власть в обстановке усугубления в военные годы проблем колхозного производства была вынуждена временно мириться с расширением личного подсобного хозяйства колхозников, которое не только спасало их от голодной смерти, но и являлось дополнительным источником доходов государства.
Четвертый этап (вторая половина 1940-х – начало 1950-х гг.) – поставленная руководством Советского Союза цель восстановления довоенного уровня развития колхозного сектора и дальнейшего его укрепления в условиях остающегося приоритета тяжелой промышленности достигалась путем усиления партийного и государственного контроля за производством сельскохозяйственной продукции, повышения ответственности колхозов и колхозников за выполнение обязательств перед государством, ужесточения производственной дисциплины в колхозах и с одновременным ограничением личного подсобного хозяйства, развертывания новых репрессий. Однако рост государственного давления не приводил к предполагаемым социально-экономическим результатам. Становилось все более очевидным, что деревня нуждалась в реформировании существующей системы взаимоотношений с государством, что начало воплощаться в жизнь только после смены политического руководства страны в 1953 г.
В целом аграрную политику советского государства сталинской эпохи можно охарактеризовать как комплекс мер по формированию и поддержанию в нужном режиме функционирования огосударствленного сельскохозяйственного производства в виде колхозно-совхозной системы, обеспечивающей перекачку материальных и финансовых ресурсов для развития тяжелой индустрии, и, прежде всего, военно-промышленного комплекса. Данная модель, основанная на господстве партийно-советского государства и фактически полном подчинении ему сельского социума, реализовывалась вплоть до начала 1950-х гг.
В третьей главе «Массовая коллективизация в Мордовии в годы первой пятилетки: формы, методы и особенности осуществления» проведен анализ форсированного огосударствления сельского хозяйства и политики «ликвидации кулачества» в конце 1920-х – 1932 гг. на территории Мордовии.
В первом параграфе анализируются основные итоги социально-экономического развития сельского хозяйства Мордовии к концу 1920-х гг., произошедшие изменения во взаимоотношениях крестьянства и власти, подробно рассмотрены ход и методы коллективизации зимой – весной 1930 гг.
Нэп оказал в целом благоприятное воздействие на возрождение деревни мордовского края, что становится особенно заметным с середины 1920-х гг. К концу 1920-х гг. сельское хозяйство по ряду экономических показателей превзошло дореволюционный уровень развития: например, если в 1913 г. посевная площадь составляла 903 тыс. десятин, то в 1929 г. – более 1 млн десятин, поголовье крупного рогатого скота в 1916 г. в границах Мордовии 1937 г. – соответственно 297 тыс. и до более 372 тыс. голов, овец и коз – 843 тыс. и более 1 101 тыс., рабочих лошадей – 162 тыс. и 164 тыс. голов. Позитивные изменения произошли в обеспеченности основными видами сельскохозяйственных орудий и машин.
Мордовия в конце 1920-х гг. по уровню валовой и товарной продукции сельского хозяйства (особенно – животноводства) находилась в тройке лидеров образованной в 1928 г. Средне-Волжской области. Однако основные проблемы развития аграрной сферы (аграрное переселение, полунатуральное хозяйство, узость материально-технической базы, зависимость от природных условий и т. д.) решались еще довольно медленно. Вследствие роста населения вновь обострилась проблема малоземелья, усилился рост числа хозяйств без орудий труда и без лошадей.
В конце 1920-х гг. значительное развитие в Мордовии получили различные виды кооперации (потребительская, сельскохозяйственная кредитная и производственная), в которые входило более половины крестьянских хозяйств. Коллективные хозяйства (коммуны, сельхозартели и товарищества по совместной обработке земли) и совхозы, к которым власть относилась более чем благосклонно, занимали незначительное место в аграрной сфере. Так, на 1 октября 1929 г. в 387 колхозах округа состояло 3,1 % от общего числа хозяйств.
В годы нэпа произошло укрепление позиций крестьянской общины, но руководство страны не устраивало существующее положение, и оно неоднократно предпринимало меры для разрушения общинного самоуправления, повышения авторитета сельских Советов и партийных организаций, что должно было помочь в ходе ускоренной ломки традиционных отношений в деревне. На территории Мордовии к концу 1920-х гг. около 98 % всех крестьянских хозяйств были «повязаны» общинной формой землепользования и не стремились добровольно менять сложившиеся традиционные устои жизнедеятельности.
В Мордовии дифференциация деревни была развита слабо и основная масса крестьянства занимала среднее положение между, с одной стороны, пролетарской и полупролетарской, а с другой – мелкокапиталистической группами. В целом, удельный вес крупного крестьянского хозяйства был здесь невелик и не превышал 1 %, поэтому выявление «кулаков», опираясь только на существующее законодательство, принявшее ярко выраженный классовый характер, проходило с определенными затруднениями. Однако в связи с принятием жестких мер в ходе хлебозаготовок, а затем с провозглашением политики коллективизации и «раскулачивания» их количество стало расти: на 1 июля 1929 г. – 0,93 %, на 1 августа – 1,16, на 1 сентября – 1,26, на 1 ноября – 1,81, на 1 декабря – 1,93, на 1 января 1930 г. – 2,03 %.
Политика свертывания нэпа нашла воплощение в ходе хлебозаготовительных кампаний конца 1920-х гг. Так, в результате выполнения сталинских указаний политика экономического вытеснения зажиточных слоев главным образом посредством обложения сельхозналогом в индивидуальном порядке постепенно стала перерастать в насильственную ликвидацию «кулацких» хозяйств, прежде всего с помощью расширения практики применения в их отношении статей уголовного кодекса (ст. 58, 61 УК РСФСР). Эта стало своеобразным прологом грядущего широкомасштабного наступления на единоличное крестьянство.
С ноября 1929 г. сплошная коллективизация была провозглашена главной и непосредственной задачей всех партийных, советских и колхозно-кооперативных организаций Советского Союза на ближайшие годы, что означало отказ от утвержденных до этого заданий первой пятилетки, предполагавших к 1932/33 гг. объединение в колхозы в среднем по стране 16 – 18 % хозяйств, а по Мордовии – 13,8 %.
Согласно постановлению Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 января 1930 г. Средне-Волжский край был в целом отнесен к зерновым районам, где коллективизация должна быть закончена осенью 1930 или весной 1931 г. Такие сжатые сроки и признание «социалистического соревнования» в ходе организации колхозов противоречили декларированию недопустимости любого «декретирования» колхозного движения сверху. По планам крайкома ВКП(б) в Мордовской АО к весне 1930 г. предполагалось коллективизировать не менее 30 % крестьянских хозяйств (по краю не менее 54 %), однако руководство автономии приняло повышенные обязательства: вовлечь в колхозы в 1929/30 гг. в среднем половину бедняцко-середняцких хозяйств и провозгласив 8 из 23 районов области районами сплошной коллективизации (т. е. 100 %). Райкомы и райисполкомы стали ориентировать своих уполномоченных на ее завершение уже к весне-лету 1930 г. В целом по Мордовии динамика коллективизации выглядела так: на 1 октября 1929 г. – 3,02 %, на 10 декабря – 9,4; на 1 января 1930 г. – 16,9, на 20 января – 20,0, на 20 февраля – 47,7 %. На 10 марта в 790 колхозах области состояли 127 645 хозяйств, или 49,7 % от их числа. При этом темпы коллективизации в области были выше средних показателей по Средне-Волжскому краю (на 1 декабря 1929 г. – 30 %, а на 10 марта – 58,8 %). Организация крупного сельскохозяйственного производства в стране, тем более в Мордовской АО, в начале 1930 г. оказалась не обеспеченной материально-техническим ресурсами. Созданные в январе–феврале 1930 г. две МТС не представляли собой реальной силы. Принудительные методы в области уже на первом этапе коллективизации занимали более существенное место, о чем может свидетельствовать гораздо большее количество массовых крестьянских выступлений, чем в окружающих регионах. С начала 1930 г. началось сокращение поголовья всех видов скота из-за массового забоя и продажи не желающими его обобществлять крестьянами.
Нарастание сопротивления крестьянства коллективизации и «раскулачиванию» заставило руководство страны в марте–апреле пойти на корректировку курса и осудить насилие в колхозном строительстве. Массовый прилив в колхозы Мордовии сменился не менее массовым отливом, и к 1 мая 1930 г. в них осталось 8,2 % хозяйств (в РСФСР – 20,3 %, в Средне-Волжском крае – 20,5 %).
Первая попытка форсировать сплошную коллективизацию Мордовии, как и в целом по стране, закончилась неудачей. Однако в результате необдуманных решений и действий как центральных, так и областных властей только за несколько месяцев 1930 г. был нанесен существенный ущерб производительным силам сельского хозяйства региона.
Во втором параграфе рассмотрен первый этап осуществления политики «раскулачивания» в деревне Мордовии, являвшейся подчас «локомотивом» проводимых «социалистических» преобразований.
Резкая активизация репрессивной политики в деревне с конца 1929 г. привела к ликвидации не только тех, чьи хозяйства попадали под постановление СНК СССР от 21 мая 1929 г. «О признаках кулацких хозяйств…», но и любых противников огосударствления аграрного производства. По признанию руководителей области и края, «ликвидация кулачества» проходила часто административными методами в течение нескольких дней вне всякой связи со сплошной коллективизацией, на необходимость которой указывало постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 30 января 1930 г.
«Раскулачивание» сразу стало основным методом вовлечения крестьян в создаваемые колхозы. На примере репрессированных односельчан они видели, что их ждет, если они будут тянуть со вступлением в колхоз. Передаваемые в колхозы от «раскулаченных» хозяйств средства производства должны были компенсировать недостаток материально-технического обеспечения создаваемого крупного производства. Оставшиеся к маю 1930 г. на территории Мордовии колхозы имели неделимые капиталы на сумму почти 2,9 млн руб., в том числе от «раскулаченных» поступило более 1,5 млн руб., или 54 % (по Средне-Волжскому краю – 37,2 %).
Точное количество подвергшихся репрессиям в данный период определить трудно, так как строгого учета в районных и областном штабах по «раскулачиванию» не велось. По сведениям ПП ОГПУ по Средне-Волжскому краю (май 1930 г.), в среднем по Мордовии было репрессировано 1,98 % крестьянских хозяйств, что существенно превосходило действительный удельный вес зажиточного крестьянства. По этому показателю область, заняв третье место в крае, опередила Пензенский, Кузнецкий, Ульяновский и другие округа. В то же время руководители Мордовии давали и другие данные. Например, председатель облисполкома М. Палькин в мае 1930 г. заявил, что если учитывать «раскулачивание» по хлебозаготовкам и индивидуальному обложению всего в области было «раскулачено» 7 тыс. хозяйств. В отдельных селах удельный вес «раскулаченных» хозяйств был значительно выше, чем средние показатели по области (например, в Ардатовском районе, в 16 сельсоветах из 30 – от 3,0 до 9,6 % хозяйств, в Торбеевском районе в 16 сельсоветах из 26 – от 5,0 до 13,0 %).
С принятием в марте – апреле 1930 г. постановлений ЦК, осуждающих «искривления» и «перегибы», для многих из «раскулаченных» решения о применении репрессивных мер отменялись. По разным данным, в области должны были вернуть имущество от 32 до 41 % репрессированных, а в целом по Средне-Волжскому краю – 18,05 %.
Всплеск «антисоветских проявлений» в Мордовии в начале 1930 г. вынудил крайком принять решение о выселении из области 400 семей «активного антисоветского элемента». По данным доклада опергруппы ОГПУ (май 1930 г.), 350 «раскулаченных» семей из Мордовии были направлены в Дальневосточный край, а по сведениям начальника облотдела ОГПУ Звездина (февраль 1931 г.), 317 семей были высланы в начале 1930 г. в Северный Край.
Переход в конце 1929 г. к «ликвидации кулачества» затронул практически все социальные группы крестьянства Мордовии. Тысячи крестьянских хозяйств, среди которых оказались зажиточные, середняцкие и даже бедняцкие, подверглись разорению в ходе частичного или полного «раскулачивания». Активизация репрессивной политики не только не была обусловлена ни политической, ни социально-экономической обстановкой того времени, более того, она привела к ее резкому обострению, вызвав массовое антиколхозное и антисоветское движение в деревне.
В третьем параграфе дан анализ колхозного движения в Мордовии в 1931 – 1932 гг. и подведены основные итоги «досрочного» выполнения первого пятилетнего плана развития сельского хозяйства.
Выполнение решений ЦК ВКП(б) об ускоренном росте колхозного сектора в 1931 г. и краевых и областных органов о завершении коллективизации к началу 1932 г. в Мордовии до марта 1931 г. осуществлялось с большим трудом (на 1 января – 10,3 %, на 1 марта – 18,2 %). На подъем колхозного движения с марта по июнь большое влияние оказала кампания по массовому выселению «кулацкого элемента» за пределы области и края. К 1 июня колхозами было охвачено 34,7 % крестьянских хозяйств области, а к 10 ноября – уже более 70 %. В селах и деревнях Мордовии действовали 1 301 сельхозартель и 16 коммун. Среди русских крестьян в колхозы вступило 75,1 %, мордовских – 65,6, татарских – 66,5 %. Мордовия по уровню коллективизации опережала соседние национальные регионы (например, Чувашская АССР – 43,4 %, Марийская АО – 44,9 %), вплотную приблизившись к среднекраевым показателям. Такие «успехи» колхозного строительства Мордовии в значительной степени были достигнуты за счет административного нажима, что в целом признавалось ее партийным и советским руководством.
Рост коллективизации в области давал повод считать, что осенью 1931 г. коллективизация здесь, как и по всей Средней Волге, была «в основном закончена», о чем утверждалось в постановлении бюро крайкома от 2 ноября 1931 г. Однако «перегибы», серьезные недостатки в организации работы и оплате труда в колхозах вызвали вначале замедление темпов коллективизации, а затем с начала 1932 г. и новый отлив из них. Другой не менее важной причиной являлось то, что крестьяне-единоличники, вступая в колхозы, рассчитывали на существенное изменение отношения к ним со стороны государства. Однако по мере роста колхозного сектора и уменьшения числа единоличных хозяйств государственное давление перешло на колхозников и колхозы.
Если в Средне-Волжском крае уровень коллективизации за год (с января 1932 г. по январь 1933 г.) снизился с 82,5 до 77,5 %, то в Мордовии – с 71,1 до 57,8 %. Самое большое число покинувших колхозы отмечалось в тех районах области, в которых был наибольший рост коллективизации в 1931 г. Тем не менее новый отлив не был таким массовым и таким стремительным, как весенний отлив 1930 г., и главным образом лишь сказался на размерах коллективных хозяйств. Количество колхозов на 1 января 1932 г. составило 1 314, на 1 июля – 1 191, на 1 января 1933 г. – 1 256.
С 1931 г. по ходу роста числа колхозов резко увеличились государственные заготовки зерна, что было обусловлено не ростом его производства (средняя урожайность зерновых за три года составляла 6,6 ц/га), а повышением контрольных заданий краевыми организациями, которые основывались на планах центральных органов власти. Так, если в 1929 г. хлебозаготовки составили 9,5 % от валового сбора, то с 1931 г. они выросли более чем в два раза. Для села Мордовии такое изъятие хлеба привело к существенному уменьшению полноценного питания, к употреблению в пищу овса и различных суррогатов (желудей, лебеды и листьев), к угрозе распространения голода. От него не спасало и членство в колхозе, так как распределение хлеба на заработанные трудодни, которые стали основным показателем оценки участия в общественном производстве, осуществлялось только после выполнения госпоставок, чаще всего, не зависящих от реально собранного урожая, засыпки семенных, фуражных и иных фондов.
Более всего пострадала животноводческая отрасль Мордовии, которая в 1932 г. по сравнению с 1929 г. лишилась почти 175 тыс. голов поголовья крупного рогатого скота (47 %), более 45 тыс. рабочих лошадей (27 %), более 860 тыс. овец и коз (около 80 %). Основными причинами такого положения стали массовый убой скота единоличниками, падеж его в общественных конюшнях, на скотных дворах, увеличение государством ското- и мясозаготовок и т. д. Упало и производство продукции животноводства (например, мяса – на 37,3 %, молока – на 32,4 %).
Потери тягловой силы в какой-то степени восполнялись за счет завоза тракторов в МТС и совхозы. Однако трактора (в конце 1932 г. – 1 022 шт. общей мощностью 13 440 л. с.) не могли еще в полном объеме компенсировать сокращение рабочих лошадей на 40 тыс. голов. Кроме того, в некоторых МТС тракторный парк и сельхозмашины были на 80 % неработоспособны.
На объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) в январе 1933 г. было объявлено о «досрочном» выполнении первого пятилетнего плана. Однако анализ основных показателей развития сельского хозяйства Мордовии, наоборот, свидетельствует о дальнейшем обострении серьезных проблем, с которыми столкнулась многонациональная деревня в результате продолжения политики форсированного огосударствления аграрной сферы.
В четвертом параграфе рассмотрены «раскулачивание» и массовые депортации крестьянства на новом этапе коллективизации.
В связи с активизацией работы по организации колхозов в 1931 г. предполагалось значительное усиление «борьбы с кулачеством», при этом широко стал использоваться такой рычаг экономического давления на единоличное крестьянское хозяйство, как налогообложение. Важнейшее место при этом отводилось дальнейшему усилению прогрессивного обложения и ужесточению мер по взысканию налогов. Произошедшее увеличение норм доходности по новому закону о сельхозналоге на 1931 г. привело к переводу крестьянских хозяйств из одной группы плательщиков в другую и в итоге к росту числа «нетрудовых» хозяйств, облагаемых сельхозналогом в индивидуальном порядке, чему способствовало и расширение признаков «кулацких» хозяйств с 5 до 18.
После репрессий в ходе хлебозаготовок 1928/29 гг., «ликвидации кулачества» начала 1930 г. в сельской местности Мордовии фактически не осталось зажиточных хозяйств (в ноябре 1930 г. к индивидуальному обложению было привлечено лишь 0,4 % хозяйств). Требование властей принять решительные меры к выявлению «кулаков» привело к тому, что с начала 1931 г. «раскулачивание» охватывало все более широкие слои сельского населения Мордовии, в «кулацкие списки» попадали новые крестьянские хозяйства, которые отсутствовали в списках предыдущего года.
Активизация колхозного движения в первой половине 1931 г. оказалась невозможной без применения массовых репрессий против крестьянства, кроме того, огромную потребность в практически бесплатной рабочей силе испытывала и развивающаяся советская промышленность. Все это способствовало разворачиванию еще более масштабной по сравнению с предыдущим годом кампании по депортации «раскулаченных» крестьянских семей. Например, если в 1930 г. со Средней Волги были выселены 5 873 семьи, то за 1931 г. – уже 17 133.
В конце марта 1931 г. из Мордовии были выселены 609 семей, в начале апреля 641 трудоспособный глава «кулацкого семейства» направлен в Казахстан на место предполагаемого выселения для производства необходимых подготовительных работ. Самая массовая депортация была осуществлена летом 1931 г., когда из Мордовии в указанный регион было отправлено не менее 2 тыс. семей. Кроме того, осенью 1931 г. проводились выселения в спецпоселок Ширяево Самарского района Средне-Волжского края.
Выявление хозяйств для обложения сельхозналогом в индивидуальном порядке продолжалось и во второй половине 1931 г. и в 1932 г. С каждым годом усиливался налоговый гнет на крестьянские хозяйства, не состоящие в колхозах, а также и на колхозников, имевших не обобществленные доходы.
За невыполнение заданий по заготовке сельхозпродукции, в посевную и уборочную кампании крестьян по-прежнему ожидало привлечение к уголовной ответственности. Так, с 1 июля 1931 г. по 1 апреля 1932 г. нарсудами и областным судом осуждены 4 766 чел., из них более 85 % представители различных групп крестьянства. Только за два месяца действия постановления ЦИК и СНК РСФСР от 7 августа 1932 г. были арестованы 702 чел., в том числе приговорены к расстрелу 14 чел., к лишению свободы на разные сроки – 404 чел., причем середняки и бедняки составляли более 50 %.
Сколько всего сельских семей пострадало от различного рода репрессий за два года (1930 – 1931 гг.) радикальной ломки крестьянского мира на территории Мордовии, подсчитать трудно. Только количество «раскулаченных» семей достигло 7–8 тыс., из которых около 3 тыс. было выселено из области.
Массовые депортации крестьянства в 1931 гг. сыграли свою роль: из деревни были удалены явные противники усиления государственного контроля, ослаблен накал антиколхозной борьбы, значительная часть бедняков и середняков вступила в колхозы.
В четвертой главе «Завершение коллективизации сельского хозяйства Мордовии. Деревня накануне войны» даны анализ основных проблем развития аграрной сферы Мордовии в годы второй и третьей пятилеток и характеристика репрессивной политики в деревни в тот же период.
В первом параграфе рассматривается процесс завершения коллективизации и анализируются кризисные явления в развитии аграрной сферы республики в предвоенные годы.
Второй пятилетний план предусматривал завершение коллективизации и дальнейшую реконструкцию сельскохозяйственного производства Мордовии. Ставились задачи удвоения урожайности зерновых, технических культур и картофеля, существенного прироста поголовья скота (поголовья лошадей более чем в 1,5 раза, крупного рогатого скота более чем в 2 раза и т. д.).
В начале второй пятилетки процесс дальнейшего огосударствления сельского хозяйства национальных регионов поначалу шел довольно с большим трудом. Только с середины 1934 г. начался постепенный рост количества колхозных хозяйств и одновременно уменьшение единоличников. На 1 октября 1934 г. коллективизация по Мордовии составила 63,8 %, на 1 октября 1935 г. – 73,4, на 1 января 1936 г. – 79,8 %. При этом уже в конце первой пятилетки в колхозах было объединено более 80 % посевных площадей и этот показатель продолжал увеличиваться, достигнув в 1936 г. 96,6 %, в 1939 г. – более 99 %.
Укреплению колхозного сектора должны были способствовать сформированные по решению январского (1933 г.) пленума ЦК ВКП(б) во всех МТС политотделы, обладавшие правом осуществлять не только политические и хозяйственные, но и карательные функции. Политотделы Мордовии сыграли немалую роль в очищении колхозов и МТС от «чуждого элемента», в процессе вовлечения в колхозы новых членов, по выполнению планов государственных поставок. Хотя они были ликвидированы к концу 1934 г., однако созданный ими режим административного командования колхозами развивался и дальше.
К лету 1937 г. в колхозах МАССР состояло уже более 80 % хозяйств республики, а оставшиеся единоличники практически не имели своей посевной земли. В республике было организовано 1 457 колхозов, объединивших 197 тыс. хозяйств. Неуклонно росло количество МТС – с 22 в 1932 г. до 47 в 1937 г. К концу второй пятилетки в них насчитывалось 2 048 тракторов, 128 комбайнов и 202 грузовые автомашины. МТС республики в 1937 г. обслуживали более 90 % колхозов. Однако имевшаяся техника не всегда использовалась грамотно, что объяснялось нехваткой квалифицированных кадров.
1937 г. благодаря высокому урожаю считается олицетворением достижений колхозного строя, как в целом по стране, так и в Мордовской АССР, в частности. Впервые за несколько лет оплата труда колхозников оказалась более или менее адекватной их вкладу в общественное производство. Однако в целом экономические результаты развития огосударствленного сельского хозяйства в годы второй пятилетки оказались неудовлетворительными: урожайность зерновых культур (исключая 1933 и 1937 гг.) оставалась на низком уровне, выросшее за 1934 – 1935 гг. поголовье скота из-за недостатка кормов с 1936 г. снова пошло на убыль.
Еще более заметными были негативные последствия проводившейся аграрной политики в социальной сфере. Начало второй пятилетки связано с голодом, охватившим районы Мордовии и ставшим прямым результатом проводившихся в 1930 – 1932 гг. сплошной коллективизации, репрессий и хлебозаготовок. Хронический недостаток продуктов питания и голод, всплеск опасных болезней сказались на снижении естественного прироста населения в 1933 г. в 3,4 раза по сравнению с 1930 г. Вряд ли следует считать успешными и итоги работы колхозов в 1934 – 1935 гг., так как в трети из них на трудодни выдавался лишь минимум хлеба. Неблагоприятные погодные условия 1936 г. вызвали снижение урожайности зерновых культур (4,7 ц/га), а ориентация на выполнение любой ценой планов государственных поставок зерна снова привела к голоду, начавшемуся с конца 1936 г. и продолжавшемуся до лета 1937 г.
Руководство страны, учитывая трагические последствия голода 1932 – 1933 гг., пошло на некоторые послабления в отношении аграрного сектора. Были снижении нормы зернопоставок с колхозов и единоличников, списаны задолженности по семенной, продовольственной и фуражной ссудам, недоимки с колхозов по натуроплате за работы МТС, отсрочивались на будущие годы задолженности колхозов по семенной, продовольственной и фуражной ссудам. Такая практика продолжала применяться и дальше, так как чаще всего колхозы были не в состоянии выполнять высокие планы государственных поставок.
Неурожайные 1938 (4,9 ц/га) и 1939 (3 ц/га) гг. еще в большей степени отразились на колхозной экономике. В результате более 40 % колхозов кроме авансов на трудодень никаких натуральных доходов колхозникам не выдали. Однако такого распространения голода в сельской местности, как в начале 1933 или 1937 г., не было зафиксировано, чему способствовало, видимо, то, что кроме зерновых культур большую часть остальных продуктов питания колхозники получали из личного подсобного хозяйства. Резко понизилось поголовье скота, которое составило в 1940 г.: лошадей – 100,8 тыс. голов, крупного рогатого скота – 159,7 тыс. голов, овец и коз – 378,8 тыс. голов, свиней – 62,2 тыс. голов.
В целом анализ предвоенного (1938 – 1940 гг.) положения аграрного сектора Мордовской АССР показывает, что он по сравнению с соседними Чувашской и Марийской АССР оказался в худшем положении. Например, средняя урожайность зерновых культур в республике была ниже более чем в 1,5 раза, а госпоставки выше почти в 2 раза, чем в указанных автономиях; массовый характер принял фактический отказ колхозников от общественных работ; произошло снижение численности сельского населения, в основном покинувшего (принудительно или добровольно) республику.
Во втором параграфе рассматривается репрессивная политика во второй пятилетке и годы «Большого террора» 1937/38 гг.
Новый отлив из колхозов 1932 г. и низкие темпы коллективизации в начале второй пятилетки привели к попыткам активизировать репрессии в деревне отдельных регионов, дабы решить возникшие проблемы уже опробованными методами. Однако в мае 1933 г. Политбюро ЦК в секретной инструкции указало на прекращение всяких массовых выселений крестьянства, что выселение допускается лишь в индивидуальном порядке. Из Средне-Волжского края предлагалось депортировать 1 тыс. семей вместо 7 тыс., предложенных краевыми властями. Согласно установке, для Мордовской АО было дано задание выселить за ее пределы 215 семей, что было осуществлено в мае 1933 г.
Логическим завершением процесса «ликвидации кулачества» в Мордовии стало создание спецпоселений для «кулаков» в районах области в конце лета – начале осени 1933 г. и выселение более 100 семей в конце ноября – декабре на строительство Беломорско-Балтийского канала. По нашим подсчетам, через 13 спецпоселков в Мордовии в течение года (осень 1933 – лето 1934 гг.) прошло более 300 крестьянских семей.
Убийство С. М. Кирова в 1934 г. вызвало новую волну репрессивной политики, при этом до середины 1937 г. основным ее объектом были партийные, советские и хозяйственные работники различного уровня, обвиняемые в преступлениях против государства. Одновременно шел процесс пересмотра дел о частичном или полном отчуждении имущества в ходе «раскулачивания», налоговых, посевных и других кампаний. Все это создавало в обществе иллюзию восстановления справедливости и перекладывало всю ответственность за «ошибки» на «стрелочников». Однако ослабление после 1933 г. репрессивной политики в отношении деревни не привело к изживанию на местах практики применения различного рода мер административного воздействия (угрозы, аресты, конфискация имущества и т. д.) на оставшихся единоличников и колхозников для решения целого ряда задач (например, завершение коллективизации, выполнение государственных поставок и т. д.).
Деревню эта волна накрыла во второй половине 1937 г. в виде оперприказа № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков…» от 30 июля 1937 г. По городам и селам прокатилась волна массовых арестов «бывших кулаков», «уголовников» и «прочих антисоветских элементов». Итоги выполнения оперприказа № 00447 в МАССР были следующие: на 1 марта 1938 г. было арестовано и осуждено 3 тыс. чел., в том числе почти 1,5 тыс. чел. к расстрелу. Более 40 % арестованных являлись «бывшими кулаками». Наряду с этим по сельским районам страны прокатились показательные судебные процессы, значительно расширившие масштабы чисток, исходной точкой для которых стала директива от 3 августа 1937 г. Учет «антисоветского элемента» продолжался и после прекращения «Большого террора».
Использование репрессий в качестве метода решения проблем сельского хозяйства вело в целом лишь к обострению кризисных явлений, не способствовало оно и затуханию социальных конфликтов в самой деревне и налаживанию партнерских отношений крестьянства и власти.
В пятой главе «Колхозная деревня Мордовии в период Великой Отечественной войны и первое послевоенное десятилетие» проанализировано положение в аграрной сфере Мордовии в годы Великой Отечественной войны и во второй половине 1940-х – начале 1950-х гг.
В первом параграфе рассмотрены проблемы, с которыми столкнулась деревня в годы войны с Германией: усиление эксплуатации, сокращение посевных площадей и урожайности, ослабление материально-технической базы, распространение голода и инфекционных болезней, уменьшение трудоспособного населения колхозов.
Уже первый год войны самым неблагоприятным образом сказался на положении сельского хозяйства республики, которое, как и в других тыловых регионах страны, перестраивалось на военные нужды. В уборочную кампанию 1941 г. предстояло убрать более 930 тыс. га. Выполнить это в полном объеме оказалось довольно трудно: тысячи колхозников отправлялись на фронт по мобилизации или добровольцами. Нехватка рабочих рук могла быть восполнена лишь за счет вовлечения в работу женщин, стариков и подростков. Так, их удельный вес в уборочных работах уже в 1941 г. по сравнению с предыдущим годом вырос с 45 до 69 %.
Дальнейшее сокращение трудовых ресурсов привело к тому, что если на 1 января 1942 г. в колхозах числилось почти 95,8 тыс. трудоспособных мужчин, то на 1 января 1945 г. их осталось лишь 30 тыс. Несмотря на самоотверженность, женщины, подростки и старики не могли в полной мере выполнять трудовую нагрузку как мужчины.
С началом войны в МАССР, с одной стороны, сократилась роль МТС в посевных и уборочных работах, а с другой – существенно выросла доля ручного труда. Машинотракторный парк МТС испытывал недостаток в запасных частях, горюче-смазочных материалах, вследствие чего значительная часть техники выходила из строя, увеличивался ее простой. Поставок же тракторов и сельхозмашин для сельского хозяйства практически не было до конца войны. Парк сельхозмашин и инвентаря в колхозах к 1945 г. сократился по сравнению с 1941 г. почти на 50 %. Ощущалась нехватка рабочих лошадей: если к началу войны в колхозах насчитывалось 82 тыс. лошадей, то к 1 января 1945 г. – лишь 33 тыс. Ослабление материально-технической базы отразилось на производственных возможностях колхозов. С 1942 г. началось постоянное снижение посевных площадей: в 1942 г. – 996 тыс. га, в 1943 г. – 870 тыс., в 1944 г. – 775,6 тыс. га. Однако теми ресурсами, которыми располагала колхозная деревня, обработать и убрать уже засеянные площади было чрезвычайно трудно. Крайне низкой в колхозах Мордовии была урожайность зерновых культур, которая составила в среднем за 1942 – 1944 гг. 3,7 ц/га (для сравнения – в Марийской АССР – 4,9 и в Чувашской АССР – 7,1 ц/га), средний валовой сбор зерновых не превышал 300 тыс. т. Негативную роль сыграли и неблагоприятные погодные условия (холодная зима 1941/1942 г., жаркое лето 1943 г.), а также значительное ухудшение агротехнических мероприятий, снижение заинтересованности колхозников в результатах своего труда в общественном хозяйстве.
Немалые трудности в годы войны переживала и животноводческая отрасль Мордовии, которая все же пострадала меньше, чем полеводство. Некоторое увеличение поголовья скота в начале войны было связано с его эвакуацией из оккупированных и прифронтовых районов СССР. Больше всего за годы войны уменьшилось конское поголовье (почти на 60 %), вследствие не только отправки его на фронт, но и гибели от истощения. К 1945 г. поголовье свиней составило 40 % от уровня 1941 г., а поголовье овец и коз – 74 %. В то же время численность крупного рогатого скота даже выросла (почти на 30 %).
На всем протяжении войны планы госпоставок хлеба оказывались высокими и непосильными для выполнения, так как по-прежнему не учитывали реальных возможностей колхозов, все больше ослаблявшихся войной и проводившейся аграрной политикой. При этом из года в год эти планы не выполнялись: в 1941 г. – 63,1 %, в 1942 г. – 46,8, в 1943 г. – 42,0, в 1944 г. – 57,8 %. В результате чрезвычайно низких урожаев 1942 и 1943 гг. и изъятия более 40 % собранного хлеба, по районам республики отмечается нехватка продуктов питания и распространение голода. Впервые три года подряд фиксировался отрицательный прирост населения в сельской местности (-3 079 в 1942 г., -4 882 в 1943 г., -4 945 в 1944 г.). Увеличилось число заболеваний сыпным тифом, туберкулезом, дизентерией.
Систематическое невыполнение планов поставок сельскохозяйственной продукции вследствие различных объективных и субъективных причин вызывало ужесточение командно-административных методов решения накопившихся проблем. Среди них – возрождение с осени 1941 г. системы чрезвычайных партийных органов – политотделов МТС и совхозов, увеличение с апреля 1942 г. обязательного минимума выработки трудодней до 120 и установление его для подростков. Огромные масштабы, и не только по причине мобилизации, приняла текучесть управленческих кадров на селе.
Чрезвычайные методы не смогли обеспечить стабильность функционирования колхозно-совхозной системы в условиях войны. К концу войны негативные явления в аграрной сфере только обострились, об упадке сельскохозяйственного производства в колхозном секторе знало не только руководство республики, но и постоянно информировался ЦК ВКП(б) и СНК СССР. В колхозах значительно упала трудовая дисциплина и все большую роль стало играть личное подсобное хозяйство, ставшее основным источником обеспечения колхозников продуктами питания и денежными средствами. Государство было вынуждено временно мириться с расширением ЛПХ и негосударственной торговли, так как это в условиях снижающейся эффективности колхозного производства являлось еще одним источником пополнения государственных доходов.
Крестьянство Мордовии, несмотря на тяжелейшие условия труда и жизни, выполнило свой долг по обеспечению фронта и военной промышленности необходимым продовольствием и сырьем. Однако это стало следствием общего патриотического подъема и трудового героизма советского крестьянства, а не показателем эффективности командно-административных методов управления колхозной системой.
Во втором параграфе рассмотрены основные проблемы развития деревни Мордовской АССР в послевоенное десятилетие.
Посевные площади колхозов в 1945 г. по сравнению с 1940 г. уменьшились на 30 %. В результате изношенности машин и недостаточного снабжения республики запасными частями многие трактора и машины МТС и совхозов оказались неработоспособными. В колхозах к тому же продолжало сокращаться поголовье рабочих лошадей. Колхозы ежегодно отставали с проведением сельскохозяйственных работ, которые нередко выполнялись вручную, и, как следствие, получали низкие урожаи, не выполняли планов сдачи государству сельхозпродукции. Валовой сбор зерновых к 1945 г. сократился против 1940 г. почти в 3 раза, а количество сданного государству хлеба – в 3,5 раза хлеба.
Задания четвертого пятилетнего плана предусматривали восстановление уже к 1949 г. довоенного потенциала (посевных площадей, валовых сборов зерновых культур и т. д.) сельского хозяйства республики и дальнейшее его развитие ускоренными темпами.
Существенно осложнила положение послевоенной деревни засуха 1946 г., поразившая многие регионы Советского Союза, в том числе Среднее Поволжье. В Мордовии полностью погибло 48 тыс. га озимых посевов, около 100 тыс. га посевов взошли только в июне после выпавших дождей, с которых было собрано лишь около 1 ц/га, а с остальных площадей – примерно 4 ц/га. Снижение валового сбора зерновых и кормовых культур пагубно отразилось и на животноводстве.
Несмотря на очевидное тяжелое положение в деревне по-прежнему во главу угла ставились задачи выполнения любой ценой плана государственных заготовок хлеба, который даже после изъятия семенного и продовольственного зерна был выполнен лишь на 37,3 %. В 85 % колхозов республики выдача хлеба на трудодни в 1946 г. фактически не производилась. Население Мордовии, особенно сельской местности, оказалось незащищенным от голода и сопутствующих болезней. Министерства здравоохранения и внутренних дел сообщали в 1946 – первой половине 1947 г. руководству Мордовии о сотнях голодавших в районах республики. В 1948 г. положение с продовольствием в деревне в связи с новой засухой опять обострилось.
Проводимые руководством страны административные мероприятия по укреплению колхозного строя, ограничению ЛПХ, повышению трудовой дисциплины в колхозах, ужесточению мер уголовной и административной ответственности, усилению налогового гнета в целом не приводили к желаемым результатам. В 1950 г. в колхозах вся посевная площадь составила 95 %, а зерновых культур – около 90 % от уровня 1940 г., по-прежнему крайне неустойчивой оставалась их урожайность, но при этом продажа зерна государству даже в неблагоприятные годы составляла до 40 % от валового сбора. В 1950 г. лишь 7 % (в 1940 г. – 47 %, в 1946 г. – 3, в 1949 г. – почти 30 %) колхозов республики смогли по итогам года обеспечить колхозников хлебом. Такое нестабильное положение с обеспечением продовольствием оставалось и в последующие годы. К началу 1950-х гг. поголовье скота (кроме лошадей) превзошло в целом уровень 1940 г., но так и не была восстановлена численность скота накануне перехода к коллективизации. Только с 1948 – 1949 гг. стала меняться в лучшую сторону ситуация с ввозом сельскохозяйственной техники и запчастей в Мордовию. В 1949 г. в 59 МТС Мордовии числилось 3 228 тракторов, 1 028 зерноуборочных комбайнов, 245 грузовых автомашин. К концу 1953 г. количество МТС в республике увеличилось до 65, а тракторов в них – до 4 497 шт. Однако 40 % тракторного парка работало с 1937 г. и давно требовало капитального ремонта. Одним из важных мероприятий начала 1950-х гг. стало укрупнение колхозов в процессе их объединения, что было объявлено властями в центре и на местах новым проявлением в развитии колхозного строя. В конце 1950 г. в Мордовии вместо 1 652 мелких колхозов создали 910 укрупненных коллективных хозяйств, что не оказало существенного влияния на подъем уровня аграрного производства.
Послевоенный период свидетельствует о том, что основные проблемы сельского хозяйства решались с огромным напряжением. Деревня срочно нуждалась в кардинальном реформировании колхозной системы, уходе от командно-административных методов управления аграрным производством, однако власть до 1953 г. шла по пути, апробированному еще в довоенный период.
Третий параграф посвящен репрессивной политике советской власти в деревне в военные и послевоенные годы.
С началом Великой Отечественной войны работы у репрессивных органов существенно прибавилось. Это выразилось, прежде всего, в борьбе с распространением антисоветских и пораженческих настроений, дезертирством, бандитизмом, нарушителями трудовой дисциплины в промышленности и сельском хозяйстве, в выявлении германских шпионов и диверсантов.
Интересы колхозного крестьянства, прежде всего, затронуло принятие в апреле 1942 г. постановления о повышении обязательного минимума трудодней. Так, были расширены меры наказания колхозников, не выработавших его без уважительных причин по периодам сельхозработ, вплоть до 6 месяцев исправительно-трудовых работ в колхозах, подтверждали введенная еще до войны возможность исключения «тунеядцев» из колхоза и лишение их приусадебного участка по итогам года. Однако в условиях войны чаще всего все же применялись отработки и штрафы.
Особую тревогу руководства страны на протяжении всех 1940-х гг. вызывало падение производственной дисциплины в колхозах, хроническое невыполнение планов по расширению производства и закупок хлеба, развития животноводства и т. д. В послевоенный период была предпринята попытка решить эти и другие проблемы, опираясь на жесткие административные меры.
Новый виток репрессий в деревне был связан с распространением действия Указа Президиума Верховного Совета СССР от 21 февраля 1948 г. «О выселении из Украинской ССР лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятельности в сельском хозяйстве и ведущих антиобщественный, паразитический образ жизни» со 2 июня 1948 г. практически на всю территорию страны с целью погасить растущие антиколхозные настроения на селе, заставить и дальше работать в колхозах за минимальную плату. В октябре 1948 г. руководству республики были представлены следующие статистические данные движения «указников»: осуждены к выселению – 602 чел., утверждено приговоров райисполкомами – 529, отправлены в места расселения – 651 чел. (в том числе 166 членов семей «указников»), предупреждены о возможной высылке – 644 чел.
Особенно тяжело пришлось единоличникам, которых на всех собраниях в первую очередь обвиняли в сопротивлении развитию и укреплению колхозного строя и подозревали в организации поджогов и убийств. Часть из них подчинилась растущему нажиму властей и вступила в колхозы.
Среди репрессированных в ходе «второго раскулачивания» оказались и участники войны, награжденные орденами и медалями, инвалиды третьей группы, работавшие не покладая рук в колхозе, добросовестные единоличники, выполнявшие все указания власти.
В то же время к началу 1950-х гг. стало ясно, что ориентация на репрессии при решении актуальных социально-экономических проблем приводит лишь к их дальнейшему усугублению. Власти старались больше принимать решения о предупреждении «тунеядцев», чем об их выселении или даже отменяли свои прежние постановления о выселении.
В шестой главе «Социальный протест крестьянства Мордовии против аграрной политики в сталинскую эпоху» исследуются активные (коллективные выступления, поджоги колхозного имущества, террор против сельских активистов и т. д.) и пассивные (невыполнение государственных повинностей, сокращение посевов, уход из села, агитация против колхозов, крестьянские письма-жалобы, уклонение от общественного производства и т. д.) формы крестьянского сопротивления проводимой в сталинскую эпоху политике в деревне, на превалирование которых большое влияние оказывал удельный вес принудительных мер, используемых на местах при решении поставленных центральными органами власти задач.
В первом параграфе рассмотрены формы социального протеста в деревне Мордовии в годы довоенных пятилеток.
С 1927 – 1928 гг. по мере усиления экономического и административного давления на деревню росло и ответное противодействие ему со стороны сельского социума. К концу 1920-х гг. крестьяне уже не ограничивались критическими высказываниями в адрес советской власти, а перешли к конкретным действиям, среди которых избиения и убийства партийных и советских активистов, поджоги колхозного имущества, массовые акции протеста и т. д. Однако в данный период они еще не были доведены до такой степени возмущения, которая заставила бы подняться на борьбу с властью, поскольку в целом государственная политика еще не была направлена на кардинальное изменение основ существования крестьянской массы.
Сталинский вариант ускоренной коллективизации сельского хозяйства, интенсивно претворявшийся в жизнь после ноября 1929 г., представлял собой ломку привычного деревенского образа жизни, вызвав вполне адекватное негативное отношение со стороны различных социальных групп крестьянства. Так, если за весь 1929 г. в Мордовии было зафиксировано 42 массовых выступлений, то только за первую четверть 1930 г. – 178, «террористических проявлений», т. е. избиения и убийства активистов, поджоги колхозного имущества, – соответственно 208 и 104. В 154 выступлениях приняло участие более 35 тыс. чел., представляющих все социальные группы крестьянства. Главными причинами стали массовые «перегибы» в ходе коллективизации и «раскулачивания», издевательства над религиозными чувствами сельских жителей.
Основное количество волнений отмечалось в тех районах области, в которых в колхозах состояло более половины крестьянских хозяйств, а наибольшее их число (более 83 %) приходится на март–апрель 1930 г., что объясняется попытками местных руководителей исходя из указаний центра воспрепятствовать крестьянам покидать колхозы. Лишь угроза всеобщего крестьянского восстания убедила ЦК ВКП(б) пойти на уступки, и это разрядило обстановку, в том числе и в сельской местности Мордовии.
С зимы 1931 г. на Средней Волге снова развернулось «наступление на колхозном фронте». Однако новую волну возмущения на селе в значительной степени ослабили проводившиеся в качестве предупредительных мер массовые выселения крестьян в период с марта по июнь 1931 г., но это не означало, что крестьянство смирилось с проводимой советской властью политикой. По далеко не полным данным, на территории Мордовии с ноября 1930 г. по декабрь 1931 г. были зафиксированы 45 массовых выступлений с 8,5 тыс. участниками, основной причиной которых стали «перегибы» при обобществлении скота. В некоторых селах с весны 1930 г. по конец 1931 г. выступления проходили по нескольку раз. Весной–летом 1932 г. по районам Мордовии в ответ на проведение хлебозаготовок снова прокатились волнения. С этого времени активные формы сопротивления, прежде всего массовые антиколхозные выступления, практически не фиксируются. В деревне все больше получает распространение пассивный протест. Это связано с тем, что наиболее активные противники коллективизации были или физически уничтожены, или находились в тюрьмах или ссылке, а основная масса крестьянства, устав от нескольких лет противостояния с властью, стала пытаться приспособиться к новым условиям жизни.
Массовым явлением стало уклонение от участия в сельскохозяйственных работах в колхозах, МТС, и в единоличном секторе. Так, в целом по Мордовии в 1939 г. 23,7 % колхозников выработало менее установленного минимума трудодней, а 6,7 % совсем не участвовали в общественном производстве. В отдельных районах Мордовии в неурожайные годы на работу выходило только 20 – 30 % колхозников. Вместе с тем большую часть сил и времени они стремились отдавать личным приусадебным хозяйствам, разрешенным по новому Уставу сельхозартели 1935 г. Не прекращался поток жалоб крестьян на незаконное изъятие имущества в ходе «раскулачивания» и за невыполнение государственных заданий, на нарушения Устава сельхозартели руководителями различного уровня и т. п. Обстановка в довоенной деревне Мордовии была неспокойной: постоянно фиксировались преступления против общественной собственности, отмечались угрозы активу села и колхозникам, шло распространение антиколхозных слухов и т. д.
В целом протестные проявления в период сталинской коллективизации развивались от доминирования преимущественно активных форм в период ускоренного строительства колхозов в годы первой пятилетки к постепенному переходу в основном к пассивным формам, оказавшихся достаточно эффективными и наименее болезненными для крестьян.
Во втором параграфе анализируются проявления протестных настроений крестьянства в военное и послевоенное время.
Начало войны с Германией вызвало среди сельских жителей Мордовии противоречивое отношение: с одной стороны, небывалый патриотический подъем, желание защитить Родину от захватчиков, а с другой – широкое распространение, особенно в начале войны, получили пораженческие настроения, дезертирство, всплеск преступлений против «социалистической» собственности, разбои и убийства.
Полуголодное состояние в годы войны могло еще найти оправдание в глазах простого колхозника или рабочего совхоза, но ужесточение политики в отношении деревни после победы вызывало отрицательную реакцию. При сохранении в основном пассивных форм протеста, в послевоенной деревне отмечались и радикальные настроения, которые проявлялись в умышленном уничтожении колхозного и государственного имущества, в покушениях на жизнь представителей власти.
Наиболее массовыми проявлениями крестьянского протеста по-прежнему оставались уклонение от обязательных повинностей, а также легальный (организованный набор в промышленность, мобилизация молодежи через систему подготовки трудовых резервов, призыв на военную службу) и нелегальный исход из колхозов. В конце войны более 35 % колхозников не вырабатывало установленного минимума трудодней или совсем не работало в колхозах, а в послевоенные годы, несмотря на жесткие меры – до 30 %.
Правовое бессилие крестьян, униженное социальное положение, фактическая отчужденность их от политического процесса вели к росту общественной апатии. Распространенным становится отказ членов колхоза посещать общие собрания, так как колхозная демократия являлась декларативным институтом. Так, в Зубово-Полянском районе в отчетно-выборных собраниях колхозов, посвященных итогам хозяйственной деятельности за 1946 г., не приняли участия до трети колхозников, а по итогам 1948 г. – уже половина.
Одним из каналов выражения протеста являлись письма родственникам в армию, жалобы и заявления во властные структуры. На самые вопиющие факты издевательств, особенно над семьями военнослужащих, власти были вынуждены реагировать и наказывать виновных в этом местных руководителей.
«Потепление» с 1943 г. в отношениях советской власти и церкви привело к возрождению и в Мордовии деятельности православной церкви. Во время религиозных праздников в ряде сел отмечались случаи прекращения работ в колхозах, оживилось паломничество к «святым» местам.
Анализ различных форм социального протеста крестьянства в рамках такого многонационального региона Среднего Поволжья как Мордовия показывает, что оно стремилось оказать сопротивление неоправданно высокому изъятию ресурсов из деревни, сигнализировало, что рост насилия со стороны местных руководителей, пытавшихся любой ценой выполнить задания центра, ведет к деградации сельского хозяйства и гибели сотен и тысяч сельских жителей. Большой отпечаток на характер методов протеста откладывал относительно невысокий уровень политического и правового сознания крестьян. Видя свою защиту и опору в центральной власти, они всю вину за создавшееся положение чаще всего перекладывали на конкретных исполнителей ее указаний.
В заключении подводятся итоги диссертационного исследования.
Благодаря нэпу в Среднем Поволжье, в том числе в мордовском крае, во второй половине 1920-х гг. был в основном восстановлен довоенный потенциал сельского хозяйства и на повестке дня вставали вопросы, связанные с определением дальнейшего пути развития единоличной деревни. Руководство СССР выбрало такую модель крупного хозяйства в виде колхозов, которая предполагала бы полное распоряжение произведенной в нем продукции и полученными финансовыми средствами в интересах форсированной индустриализации. Фактически это означало реанимацию тяглово-податной системы зависимости сельского населения от власти, то есть фактически новое его «закрепощение», при этом партийно-советское государство играло роль верховного собственника земли. Такая модель без реального учета региональных особенностей стала воплощаться в жизнь на территории Мордовии, как и в целом по стране, с конца 1929 г.
Укрупнение сельскохозяйственного производства в Мордовии должно было способствовать разрешению ряда проблем, среди которых аграрное перенаселение, слабое материально-техническое обеспечение, невысокая урожайность зерновых культур, тесная зависимость ее от природных условий и т. д. Сам процесс вхождения крестьянских хозяйств Мордовии в колхозы растянулся вплоть до середины 1930-х гг., но «социалистический» сектор стал фактически основным производителем продукции полеводства уже в конце первой пятилетки. Однако задача роста урожайности и валовых сборов зерновых культур, стоявшая остро и в годы нэпа, несмотря на укрепление производственной базы МТС и колхозов, не была решена и к середине ХХ в. Из-за созданной системы обязательных государственных поставок, в результате которых изымалось до 2/5 производимого зерна, а также остаточного принципа распределения натуральных доходов на трудодни в колхозной деревне уже с начала 1930-х гг. резко обострилась, особенно в неурожайные годы, продовольственная проблема.
Со второй половины 1930-х гг. большую роль в обеспечении колхозников Мордовии продуктами питания стали играть личные подсобные хозяйства, в которых они трудились с более высокой производительностью. Именно ЛПХ в условиях войны дали возможность выжить колхозным семьям, став к тому же еще одним источником пополнения государственных доходов.
Сплошная коллективизация и планы развития аграрной сферы в последующие годы оказались трудновыполнимыми без методов принуждения и применения репрессий в отношении крестьянского социума, на которые ориентировало региональные власти центральное руководство. В то же время их действия, часто выходящие за пределы дозволенного, осуждались в официальных и секретных документах партии и правительства.
В годы коллективизации большой урон был нанесен животноводческой отрасли, которая на территории республики только в начале 1950-х гг. смогла восстановить по отдельным видам скота едва лишь дореволюционный уровень. Основную часть продукции животноводства давали не колхозы и совхозы, а личные подсобные хозяйства колхозников, что также нивелирует тезис об эффективности колхозов.
Действовавшая в сталинскую эпоху модель взаимоотношений власти с крестьянством в виде «господства и подчинения» не устраивала значительную часть последнего. В самом начале ее становления положение в деревне находилось на грани гражданской войны. Ослаблению конфронтации способствовали удаление наиболее активных противников огосударствления в тюрьмы или ссылку, миграция сельского населения в города, смягчение политики в отношении деревни, а также предпринимаемые попытки разрешения различных социальных проблем.
Основные положения диссертационного исследования
отражены в следующих публикациях автора
Публикации в периодических изданиях, рекомендуемых ВАК РФ
- Надькин, Т. Д. Крестьянство и власть Мордовии в голодные 1932 – 1933 годы / Т. Д. Надькин // Вопр. истории. – 2006. – № 4. – С. 142 – 148 (0,6 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Деревня Мордовии в 1932 – 1933 гг. : хлебозаготовки, голод и репрессии / Т. Д. Надькин // Отеч. история. – 2006. – № 4. – С. 61 – 69 (0,8 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Послевоенная деревня в современной российской и региональной историографии / В. А. Ломшин, Т. Д. Надькин // Регионология. – 2005. – № 4. – С. 256 – 266 (0,62 п. л. / 0,31 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Продовольственная безопасность сельского населения Мордовии в годы коллективизации / Т. Д. Надькин // Традиция и модернизация в развитии регионов: философия, политика, социология, история : сб. науч. ст. / под ред. А. И. Сухарева и В. В. Козина / НИИ регионологии при Мордов. ун-те. – Саранск, 2006. – (Прил. № 7 к журн. «Регионология»). – С. 213 – 227 (0,56 п. л.).
Монографии и учебные пособия
- Надькин, Т. Д. Налоговая политика и крестьянское хозяйство в 1920 – 1930-е годы / Т. В. Еферина, О. И. Марискин, Т. Д. Надькин. – Саранск, 1997. – 80 с. (5 п. л. / 1,7 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Деревня Мордовии в годы коллективизации / Т. Д. Надькин ; Мордов. гос. пед. ин-т. – Саранск, 2002. – 137 с. (8,5 п. л.)
- Надькин, Т. Д. Деревня Мордовии в начале 1930-х годов : коллективизация, репрессии, голод / Т. Д. Надькин ; Мордов. гос. пед. ин-т. – Саранск, 2004. – 78 с. (4,8 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Деревня Мордовии в послевоенные годы / В. А. Ломшин, Т. Д. Надькин ; НИИ гуманитар. наук при Правительстве Республики Мордовия. – Саранск, 2006. – 120 с. (5,25 п.л. / 2,62 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Сталинская аграрная революция и крестьянство (на материалах Мордовии) / Т. Д. Надькин. – Саранск : ИД «Курьер-С», 2006. – 159 с. (10 п. л.)
- Надькин, Т. Д. Мордовия в 1917 – 1953 годах. Курс истории : учеб. пособие / Т. Д. Надькин, А. П. Солдаткин, Ю. И. Сальников и др. ; Мордов. гос. пед. ин-т. – Саранск, 2005. – 145 с. (8,4 п. л. / 2 п. л.).
Научные статьи и тезисы конференций
- Надькин, Т. Д. Борьба крестьянства Мордовии против насильственной коллективизации с осени 1929 до весны 1932 г. / Т. Д. Надькин // Вестн. Мордов. ун-та. – 1994. – № 3. – С.16 – 20 (0,4 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Начало «ликвидации кулачества как класса» в Мордовии осенью 1929 – весной 1930 гг. / Т. Д. Надькин // История и культура Волго-Вятского края : межрегион. конф. [тез. докл. и сообщ.]. – Киров : Волго-Вят. кн. изд-во, 1994. –С. 236 – 237. (0,12 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Формирование спецпоселений и последствия насильственного переселения людей в Республике Мордовия / Т. Д. Надькин, В. А. Нежданов ; Морд. гос. ун-т. – Саранск, 1995. – Деп. в ИНИОН РАН № 5054 от 06.02.95. – 20 с. (0,8 п. л. / 0,4 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Начало массового раскулачивания в Мордовии / Т. Д. Надькин // Обновляющаяся Россия. Формирование нового гуманитарного пространства : материалы Меркушкин. науч. чтений : [сб. ст]. – Саранск : Тип. «Крас. Окт.», 1997. – С. 187 – 191 (0,31 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Коллективизация крестьянских хозяйств в Мордовии в 1931 – 1932 гг. Второй отлив из колхозов / Т. Д. Надькин // Экономика Мордовии: история и современность / НИИЯЛИЭ при Правительстве РМ. – Саранск, 1997. – С. 100 – 113 (Тр. ; Сер. экон. – Вып. 113) (0,8 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Крестьянство и власть накануне «Великого перелома» (По материалам Мордовии) / Т. Д. Надькин // 100 лет XVI Всероссийской промышленной и художественной выставке 1896 г. : материалы всерос. науч.-практ. конф. – Н. Новгород, 1997. – С. 271 – 274 (0,3 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Раскулачивание и депортация крестьянских хозяйств в 1931–1933 гг. / Т. Д. Надькин // Гуманитарные науки и образование: проблемы и перспективы : материалы I Сафаргалиев. науч. чтений / Мордов. гос. ун-т. – Саранск, 1997. – С. 163 – 166 (0,25 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Репрессии в партийно-государственном аппарате Мордовии в 1930-е гг. / Т. Д. Надькин, А. П. Солдаткин // История, образование и культура народов Среднего Поволжья : материалы всерос. науч.-практ. конф. / Мордов. гос. пед. ин-т. – Саранск, 1997. – С. 31 – 33 (0,2 п. л. / 0,1 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Первый этап коллективизации крестьянских хозяйств в Мордовии / Т. Д. Надькин // Актуальные вопросы истории и этнологии : сб. науч. ст. / Мордов. гос. пед. ин-т. – Саранск, 1998. – Вып. 1. – С. 37 – 50 (0,75 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Формы противодействия крестьян Мордовии политике советского государства в деревне в 1929 – 1932 гг. / Т. Д. Надькин // Актуальные вопросы истории и этнологии : сб. науч. ст. / Мордов. гос. пед. ин-т. – Саранск, 1998. – Вып. 1. – С. 144 – 147 (0,25 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Хлебозаготовки и голод начала 30-х гг. в деревне Мордовии / Т. Д. Надькин // Актуальные вопросы истории и этнологии : сб. ст. / Мордов. гос. пед. ин-т. – Саранск, 1999. – Вып. 2. – С. 45 – 49 (0,3 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Районные спецпоселения для раскулаченных в Мордовии / Т. Д. Надькин // Исторические и политические науки в контексте современной культурной традиции : материалы IV Сафаргалиев. науч. чтений / Мордов. гос. ун-т. – Саранск : Тип. «Крас. Окт.», 1999. – С. 245 – 300 (0,3 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Налогообложение кулацких хозяйств / Т. Д. Надькин // Актуальные вопросы истории и этнологии : сб. науч. ст. / Мордов. гос. пед. ин-т. – Саранск, 2001. – Вып. 3. – С. 45 – 49 (0,4 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Социальная структура крестьянства Мордовии накануне коллективизации / Т. Д. Надькин // Современные исследования моделирования исторической реальности : сб. науч. ст. по ист. демографии, экон. и соц. истории, посвящ. памяти проф. А. В. Клеянкина. – Саранск : Изд-во Мордов. ун-та, 2002. – С. 130 – 136 (0,4 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Отечественная и региональная историография проблем коллективизации сельского хозяйства : крат. очерк / Т. Д. Надькин // Ист. зап. : межвуз. сб. науч. тр. / Пенз. гос. пед. ун-т. – Пенза, 2002. – С. 177 – 184 (0,5 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Современная историография коллективизации Мордовии / Т. Д. Надькин // Проблемы истории, этнологии и права : материалы XXXVII Евсевьев. чтений / Мордов. гос. пед. ин-т. – Саранск, 2002. – С. 64 – 66 (0,2 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Антиколхозное движение крестьянства Мордовии в начале 1930-х годов / Т. Д. Надькин // Мордовское национальное движение в ХХ веке : материалы респ. науч. конф. – Саранск : Тип. «Крас. Окт.», 2003. – С. 54 – 60 (0,4 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Голод / Т. Д. Надькин, В. К. Абрамов, В. А. Ломшин // Мордовия : энцикл. : в 2 т. Т. 1 : А – М. – Саранск : Мордов. кн. изд-во, 2003. – С. 105 – 106 (0,2 п. л. / 0,1 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Коллективизация сельского хозяйства / Т. Д. Надькин // Мордовия : энцикл. : в 2 т. Т. 1 : А – М. – Саранск : Мордов. кн. изд-во, 2003. – С. 413 – 415 (0,3 п. л.).
- Надькин, Т. Д. «Кулацкие поселки» / Т. Д. Надькин // Мордовия : энцикл. : в 2 т. Т. 1 : А – М. – Саранск : Мордов. кн. изд-во, 2003. – С. 464 (0,1 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Проведение хлебозаготовительной кампании 1929 г. в Мордовии / Т. Д. Надькин // Крестьянство и власть Среднего Поволжья : материалы VII межрегион. науч.-практ. конф. историков-аграрников Среднего Поволжья. – Саранск, 2004. – С. 328 – 334 (0,45 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Коллективизация и голод в 1930-х гг. / Т. Д. Надькин // Репрессии 1930-х гг. в Мордовии и их последствия : материалы респ. науч.-практ. конф. – Саранск : Тип. «Крас. Окт.», 2004. – С. 172 – 181 (0,6 п. л.).
- Надькин, Т. Д. О некоторых итогах выполнения первого пятилетнего плана (1928 – 1932 гг.) развития сельского хозяйства Мордовии / Т. Д. Надькин // Волжские земли в истории и культуре России : материалы всерос. науч. конф., посвящ. 10-летию создания РГНФ : в 2 ч. – Саранск : Тип. «Крас. Окт.», 2004. – Ч. 1. – С. 185 – 189 (0,31 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Раскулачивание / Т. Д. Надькин // Мордовия : энцикл. : в 2 т. Т. 2 : М – Я. – Саранск : Мордов. кн. изд-во, 2004. – С. 227 (0,1 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Формы социального протеста российского крестьянства Мордовии во второй половине 1940-х гг. (на материалах Мордовии) / Т. Д. Надькин // Актуальные проблемы социально-экономического, историко-культурного и правового развития народов Поволжья : межвуз. сб. науч. тр. – Саранск, 2005. – С. 67 – 77 (0,63 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Советская деревня в первый послевоенный год (на материалах Мордовии) / Т. Д. Надькин // Россия – крестьянская страна : сб. науч. ст. по ист. демографии, эконом. и соц. истории, посвящ. памяти проф. А. В. Клеянкина. – Саранск : Изд-во Мордов. ун-та, 2005. – С. 45 – 54 (0,56 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Репрессивная политика государства в деревне Мордовии в 1930-х – 1940-х годах / В. А. Ломшин, Т. Д. Надькин // Актуальные проблемы исторической науки : межвуз. сб. науч. тр. молодых ученых. – Пенза : ГУМНИЦ, 2006. – Вып. 3. – С. 142 – 158 (1 п. л. / 0,5 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Некоторые итоги сталинской модернизации деревни национальных автономий Поволжья (на примере Мордовии, Чувашии и Марий Эл) / Т. Д. Надькин // Историко-культурные аспекты развития полиэтнических регионов : материалы всерос. науч. конф. / Мордов. гос. ун-т. – Саранск : Тип. «Крас. Окт.», 2006. – С. 531 – 540 (0,56 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Массовые репрессии в деревне Среднего Поволжья в годы «сталинской» модернизации (на примере Мордовии) / Т. Д. Надькин // Цивилизации народов Поволжья и Приуралья : сб. ст. междунар. науч. конф. – Т. II, ч. 2. Проблемы истории и геополитики. – Чебоксары : Чуваш. гос. пед. ун-т им. И. Я. Яковлева, 2006. – С. 197 – 205. (0,43 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Социальный протест крестьянства Мордовии во второй половине 1940-х гг. / Т. Д. Надькин // И. Д. Кузнецов – ученый, педагог, человек переживший репрессии 30-х – 40-х гг. ХХ в. : сб. ст. всерос. науч. конф. – Чебоксары : ИНИОН РАН, 2006. – С. 336 – 351 (1,0 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Деревня Мордовии в годы предвоенных пятилеток / Т. Д. Надькин // Судьба реформ и реформаторства в России : материалы всерос. науч.-практ. конф. – Коломна, 2006. – С. 212 – 215 (0,25 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Социальная структура и социально-экономические отношения в деревне Мордовии во второй половине 1920-х годов / Т. Д. Надькин ; Мордов. гос. ун-т. – Саранск. 2006. – Деп. в ИНИОН РАН № 60038 от 23.10.06. – 13 с. (0,54 п. л.).
- Надькин, Т. Д. Голодные годы в средневолжской деревне в советское время (на материалах Мордовии) / Т. Д. Надькин ; Мордов. гос. ун-т. – Саранск, 2006. – Деп. в ИНИОН РАН № 60088 от 01.12.06. – 20 с. (1,18 п. л.).
- Надькин, Т. Д. О модернизации деревни национальных автономий Среднего Поволжья в 1930-е годы / Т. Д. Надькин // Мир крестьянства Среднего Поволжья : Итоги и стратегия исследований : материалы I всерос. (IX межрегион.) науч.-практ. конф. историков-аграрников Среднего Поволжья. – Самара : Самар. ун-т, 2007. – С. 390 – 399 (0,6 п. л.).
Всего по теме исследования издано более 50 работ общим объемом около 50,0 п. л.
[1] Данилов, В. П. Редакторское слово / В. П. Данилов, Р. Маннинг, Л. Виола // Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927 – 1939 гг. : док. и материалы : в 5 т. Т. 1. Май 1927 – ноябрь 1929. – М., 1999. – С. 7.
[2] См.: Шанин, Т. Понятие крестьянства / Т. Шанин // Великий незнакомец : крестьяне и фермеры в современном мире / Т. Шанин. – М., 1992. – С. 11.
[3] См.: Бондарев, В. А. Фрагментарная модернизация постоктябрьской деревни : история преобразований в сельском хозяйстве и эволюция крестьянства в конце 20-х – начале 50-х годов ХХ века на примере зерновых районов Дона, Кубани и Ставрополья / В. А. Бондарев. – Ростов н/Д., 2005. – С. 271 – 272.
[4] См.: История ВКП(б) : крат. курс. М., 1946; Сталин, И. Вопросы ленинизма / И. Сталин. – М., 1952; Важнейшие решения по сельскому хозяйству за 1938 – 1940 гг. – М., 1940 и др.
[5] См.: Лаптев, И. Советское крестьянство в Великой Отечественной войне / И. Лаптев. – М., 1945; Анисимов, Н. И. Развитие сельского хозяйства в первой послевоенной пятилетке / Н. И. Анисимов. – М., 1952; Корсаков, И. М. К вопросу об участии трудящихся Мордовии в Великой Отечественной войне / И. М. Корсаков, А. И. Куркин // Зап. НИИЯЛИЭ (история и археология). – № 11. – Саранск, 1949. – С. 3 – 41 и др.
[6] См.: Данилов, В. П. Создание материально-технических предпосылок коллективизации сельского хозяйства в СССР / В. П. Данилов. – М., 1957; Ивницкий, Н. А. О критическом анализе источников начального этапа сплошной коллективизации (осень 1929 – весна 1930 гг.) / Н. А. Ивницкий // Исторический архив. – 1962. – № 2. – С. 191 – 202; Мошков, Ю. С. Зерновая проблема в годы коллективизации сельского хозяйства (1929 – 1932 гг.) / Ю. С. Мошков. – М., 1966; Немаков, Н. И. Коммунистическая партия – организатор массового колхозного движения (1929 – 1932 гг.) / Н. И. Немаков. – М., 1966 и др.
[7] См.: Арутюнян, Ю. В. Советское крестьянство в годы Великой Отечественной войны / Ю. В. Арутюнян. – М., 1970; Зеленин, И. Е. Совхозы СССР. 1941 – 1950 / И. Е. Зеленин. – М., 1969; Волков, И. М. Трудовой подвиг советского крестьянства в послевоенные годы. Колхозы СССР в 1946 – 1950 гг. / И. М. Волков. – М., 1972; Вылцан, М. А. Восстановление и развитие материально-технической базы сельского хозяйства (1945 – 1958) / М. А. Вылцан. – М., 1976 и др.
[8] См.: Осколков, Е. Н. Победа колхозного строя в зерновых районах Северного Кавказа / Е. Н. Осколков. – Ростов н/Д., 1973; Каревский, Ф. А. Коллективизация сельского хозяйства в Среднем Поволжье в годы первой пятилетки / Ф. А. Каревский // Учен. зап. Куйбыш. пед. ин-та, ист.-фил. ф-т. – Куйбышев, 1963. – Вып. 41. – С. 117 – 334; Кузнецов, И. Д. Некоторые особенности сплошной коллективизации сельского хозяйства Чувашской АССР / И. Д. Кузнецов // Вопросы истории социалистического преобразования и развития сельского хозяйства Чувашской АССР : сб. ст. – Чебоксары, 1985. – С. 21 – 51; Михайлов, В. М. Организационно-хозяйственное укрепление колхозов и развитие социалистических отношений в сельском хозяйстве Чувашской АССР в годы третьей пятилетки (1938 – 1940) / В. М. Михайлов // Вопросы истории социалистических преобразований и развития сельского хозяйства Чувашской АССР : сб. ст. – Чебоксары, 1985. – С. 72 – 98; Ерошкин, В. А. Основные этапы становления советского колхозного крестьянства / В. А. Ерошкин // Вопросы аграрной истории Марийской АССР : сб. ст. / Марийский НИИЯЛИ им. В. М. Васильева. – Йошкар-Ола, 1984. – С. 68 – 76 и др.
[9] См.: Ивашкин, С. С. Рабочий класс в борьбе за победу колхозного строя в Мордовии / С. С. Ивашкин. – Саранск, 1957; Агеев, М. В. Победа колхозного строя в Мордовской АССР / М. В. Агеев. – Саранск, 1960 и др.
[10] См.: Филатов, Л. Г. О некоторых особенностях коллективизации сельского хозяйства в Мордовии / Л. Г. Филатов // История СССР. – 1968. – № 6. – С. 113 – 125; Дорожкин, М. В. Некоторые вопросы историографии колхозного строительства в Мордовии / М. В. Дорожкин // Тр. / НИИЯЛИЭ при Совете Министров МАССР. – Саранск, 1975. – Вып. 55. – С. 3 –19; Яшкин, И. А. К истории коллективизации сельского хозяйства Мордовии / И. А. Яшкин // Расцвет и сближение уровней культуры народов Поволжья. – Горький, 1975. – С. 117 – 133.
[11] См.: Тягушев, В. С. Советы Мордовии в борьбе за массовую коллективизацию / В. С. Тягушев // Вопросы истории и археологии МАССР. – Саранск, 1972. – Ч. 1. – С. 17 – 38; Лебедев, А. П. Деятельность политотделов по политическому и организационно-хозяйственному укреплению совхозов Мордовии (1933 – 1940 гг.) / А. П. Лебедев // Вопросы истории Мордовской АССР. – Саранск, 1982. – С. 40 – 56; и др.
[12] См.: Шанин, Т. Указ. соч. и др.
[13] См.: Современные концепции аграрного развития : теоретич. семинар // Отеч. история. – 1994. – № 4 – 7. – С. 46 – 78; 1995. – № 3. – С.101 – 134; № 6. – С. 143 – 177.
[14] См.: Маннинг, Р. Политический террор как политический театр. Районные показательные суды 1937 г. и массовые операции / Р. Маннинг // Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927 – 1939 : док. и материалы : в 5 т. Т. 5. 1937 – 1939. – Кн. 1. 1937. – М., 2004. – С. 51 – 71.
[15] См.: Никитина, О. А. Коллективизация и раскулачивание в Карелии (1929 – 1932 годы) / О. А. Никитина. – Петрозаводск, 1997; Ялтаев, И. Ф. Коллективизация сельского хозяйства в Марийской автономной области в 1929 – 1936 гг. : дис. канд. ист. наук / И. Ф. Ялтаев. – Казань, 1999; Якоб, В. В. Коми крестьянство в 1920 – 1930-е гг. : автореф. дис. … канд. ист. наук / В. В. Якоб. – Сыктывкар, 2005; Касимов, Е. В. Крестьянство Чувашии и политика государства по коллективизации сельского хозяйства : (1917 – 1937 гг.) : автореф. дис. … канд. ист. наук / Е. В. Касимов. – Чебоксары, 2004; Кротова, Т. А. Раскулачивание тамбовского крестьянства (1929 – 1934 гг.) : автореф. дис. … канд. ист. наук / Т. А. Кротова. – Тамбов, 2005; Сайфуллина, Н. Р. Социальное развитие деревни в 1946 – 1953 гг.: (на материалах Башкирской АССР) : автореф. дис. … канд. ист. наук / Н. Р. Сайфуллина. – Уфа, 2004; Хисамутдинова, Р. Р. Аграрная политика Советского государства и ее осуществление на Урале (1940 – март 1953) : автореф. дис. … д-ра ист. наук / Р. Р. Хисамутдинова. – Оренбург, 2004 и др.
[16] См.: Данилов, В. П. Введение (Истоки и начало деревенской трагедии) / В. П. Данилов // Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Т. 1. Май 1927 – ноябрь 1929. – М., 1999 – С. 13 – 67; Ивницкий, Н. А. Введение. (Развертывание «сплошной коллективизации») // Там же. – Т. 2. Ноябрь 1929 – декабрь 1930. – М., 2000. – С. 7 – 29; Зеленин, И. Е. Введение (Кульминация крестьянской трагедии) // Там же. – Т. 3. Конец 1930 – 1933. – М., 2001. – С. 7 – 47; Кондрашин, В. Голод: 1932 – 1933 годы в советской деревне (на материалах Поволжья, Дона и Кубани) / В. Кондрашин, Д. Пеннер. – Самара ; Пенза, 2002; Рогалина, Н. Л. Индустриализация в рамках нэпа и перспективы советской модернизации / Н. Л. Рогалина // Экон. история : ежегодник. 2006. – М., 2006. – С. 366 – 385 и др.
[17] См.: Попов, В. П. Экономическая политика советского государства. 1946 – 1953 гг. / В. П. Попов. – Тамбов, 2000; Зима, В. Ф. Голод в СССР 1946 – 1947 годов : происхождение и последствия / В. Ф. Зима. – М., 1996 и др.
[18] См.: Новейшая история Отечества. ХХ век : учеб. для вузов : в 2 т. / под ред. А. Ф. Киселева, Э. М. Щагина. – М., 1998. – Т. 2. – С. 70 – 71.
[19] См.: Боханов, А. Н. История России. ХХ век / А. Н. Боханов, М. М. Горинов, В. П. Дмитриенко и др. – М., 1998. – С. 302.
[20] См.: Милосердов, В. В. Аграрная политика России – ХХ век / В. В. Милосердов, К. В. Милосердов. М., 2002. – С. 143.
[21] См.: Красников, А. А. Население Мордовии в 20 – 30-е гг. : структура, воспроизводство, миграция : автореф. дис. … канд. ист. наук / А. А. Красников. – М., 1991; Филатов, Л. Г. Коллективизация в Мордовии : проблемы, особенности, время завершения / Л. Г. Филатов // На перекрестке мнений. – Саранск, 1990. – С. 188 – 199.
[22] См.: Еферина, Т. В. Крестьянская община на территории Мордовии в период с 60-х гг. ХIХ века по 30-е гг. ХХ века : автореф. дис. канд. … ист. наук / Т. В. Еферина. – Саранск, 1995; Она же. Крестьянская община и власть (1861 – 1936) // Крестьяне и власть : тез. докл. и сообщ. – Тамбов, 1995. – С. 31 – 33 и др.
[23] См.: Солдаткин А. П. Органы исполнительной власти Мордовии в 1928 – 1937 гг. (Структура, функции, кадровый состав) : автореф. дис. канд. … ист. наук / А. А. Солдаткин. – Саранск, 1998; Он же. Община и власть Мордовии в 1920-е гг. // Проблемы новейшей истории и этнографии мордовского края : тр. науч.-теоретич. конф. – Саранск, 2003. – С. 159 – 168.
[24] Марискин, О. И. Крестьянство и власть: практика налогообложения в период нэпа / О. И. Марискин // Гуманитарий : альманах. – 2004. – № 4. – С. 89 – 91; Он же. Государево тягло. Налогообложение крестьянства России во второй половине XIX – первой трети ХХ века (по материалам Среднего Поволжья). – Саранск, 2004.
[25] См.: Абрамов, В. К. Мордовский народ (1897 – 1939) / В. К. Абрамов. – Саранск, 1996; Он же. Мордовия в годы Второй мировой войны // Мордовия в годы Второй мировой войны: сб. статей. – Саранск, 2006. – С. 4 – 97.
[26] См.: Надькин, Т. Д. Деревня Мордовии в годы коллективизации / Т. Д. Надькин. – Саранск, 2002; Он же. Массовые репрессии в деревне Среднего Поволжья в годы «сталинской» модернизации (на примере Мордовии) // «Цивилизации народов Поволжья и Приуралья» : сб. ст. – Т. II, ч. 2. Проблемы истории и геополитики. – Чебоксары, 2006. – С. 197 – 205 и др.
[27] См.: Лузгин, В. П. Народное хозяйство Мордовской АССР в годы Великой Отечественной войны (1941 – 1945) : автореф. дис. … канд. ист. наук / В. П. Лузгин. – Саранск, 1995; Митин, С. В. Крестьянство Мордовии в годы Великой Отечественной войны (1941 – 1945 гг.) : автореф. дис. канд. … ист. наук / С. В. Митин. – Саранск, 1997 и др.
[28] См.: Ломшин, В. А. Деревня Мордовии в послевоенные годы / В. А. Ломшин, Т. Д. Надькин. – Саранск, 2006 и др.
