Северный кавказ в xiii-xv веках: проблемы политической истории и этнокультурного взаимовоздействия
На правах рукописи
Нарожный Евгений Иванович
Северный Кавказ в XIII-XV веках:
проблемы политической истории и этнокультурного взаимовоздействия
Специальность 07.00.02 – Отечественная история
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени
доктора исторических наук
Владикавказ - 2010
Работа выполнена на кафедре регионоведения и специальных исторических дисциплин Армавирского государственного педагогического университета
Научный консультант:
-доктор исторических наук, профессор
Виноградов Виталий Борисович
Официальные оппоненты:
-доктор исторических наук
Дзаттиаты Руслан Георгиевич
-доктор исторических наук, профессор
Бзаров Руслан Сулейманович
-доктор исторических наук, профессор
Турицын Игорь Викторович
Ведущая организация:
ГОУ ВПО «Воронежский государственный университет»
Защита состоится «____» ________ 2010 г. в ____ часов на заседании диссертационного совета Д 212.248.01 при ГОУ ВПО «Северо-Осетинский государственный университет им. К.Л. Хетагурова» по адресу: 362025, г. Владикавказ, ул. Ватутина, 46, зал заседаний диссертационного совета.
С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Северо-Осетинского государственного университета им. К.Л. Хетагурова.
Автореферат разослан «______» _______________2010 г.
Ученый секретарь
диссертационного совета
кандидат исторических наук,
доцент А.Б. Хозиев
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Актуальность темы исследования. История Золотой Орды давно вызывает перманентный интерес отечественных и зарубежных специалистов. Очевидные успехи ученых ХIХ-ХХ столетий - монографии, диссертационные работы, статьи и публикации, все же, не отражают всей многомерности и сложности истории данного государства. Сложившаяся полифония оценок политической истории и этнокультурной специфики Золотой Орды, по-прежнему оставляют широкий простор для дальнейшего ее осмысления
Северокавказские владения Золотой Орды оказались не только "стыком" Европы и Азии, но и приграничьем с государством Ильханов и с приазово-причерноморской ойкуменой итальянских (Генуя, Венеция) морских Республик, что учитывается далеко не всегда. Состояние источниковой базы и различия в подходах к оценке содержания золотоордынского периода, особенно – в существующих "Историях.." и "Очерках историй …", заставляет вновь обратиться к проблеме, но – на основе совершенно других, методологических подходов, с учетом новых историко-археологических материалов и иного восприятия сути и специфики политических и этнокультурных процессов. Актуальность продиктована и осознанием факта: при отсутствии исчерпывающего анализа интересующего нас круга проблем, пробел в истории стимулирует появление "престижных" страниц истории, обосновывающих некоторое "особенное" положение региона и, во многом, способствует героизации местных исторических процессов. Такие оценки переносятся в вузовскую и школьную практику. Преодоление подобных тенденций может быть достигнуто только на основе комплексного и, максимально исчерпывающего анализа всей источниковой базы, накопленной к сегодняшнему дню.
Цель работы – попытка объективного осмысления содержательной стороны политических и этнокультурных процессов на территории северокавказских владений Золотой Орды, определения специфики этнического состава, причин и условий этнокультурного взаимовоздействия. А также - изучение своеобразия золотоордынских "городов" региона и их населения, причин и географии конкретных маршрутов передвижения войск Тимура и отрядов сефевидских газиев Хайдара через северокавказские пределы Золотой Орды; Поставленные цели определяют и основные задачи исследования - обзор имеющихся источников и историографического наследия предшественников; определение особенностей политической обстановки на Северном Кавказе с 1222 года по конец ХV в. Изучить системы расположения золотоордынских и итальянских бытовых памятников, особенностей их населения и этнокультурной специфики кочевого населения. А также - определить воздействующие последствия христианизация и исламизация северокавказского населения Золотой Орды; выявить состав иных этнокультурных групп населения; рассмотреть причины особенности периода "великой замятни" в регионе, как следствия происшедших изменений в Золотой Орде на всем предшествующем этапе ее развития. Изучить содержание политических процессов и этнокультурной обстановки на Северном Кавказе в рамках ХV столетия.
Объектом исследования является территория Северного Кавказа в составе Золотой Орды.
Предметом исследования является система золотоордынской государственности в ее северокавказских пределах; основные группы населения и межэтническое взаимовоздействие.
Основные защищаемые положения:- с конца 30-х годов ХIII века Северный Кавказ становится зоной массовых переселений не только центральноазиатских и сопутствовавших им этнокомпонентов, присоединявшихся на всем пути движения из Азии в Европу. Мигранты – "победители" рассматривали регион как территории, закрепленные за ними еще курултаем 1235 года. Переселение сопровождаюсь и попытками превращения региона в центральноазиатский анклав, существование которого регламентировалось нормами и правилами привнесенной сюда "Великой Ясы" Чингисхана, господствовавшей до ХIV в. Бурные этнокультурные процессы второй половины ХIII – ХIV вв. способствовали не только формированию "синкретической материальной культуры", но и появлению здесь, смешанных групп нового населения, эту культуру и создававшими. Исламизация и христианизация, в первую очередь, городского и оседлого населения в ХIV веке закрепляют произошедшие изменения, формируя принципиально новые формы общественного устройства и взаимоотношений, базирующихся уже не на "Ясе". Инновации, отчасти, объясняют причины и определяют особенности периода "великой замятни", которой предшествовал и приход к власти "людей, уже не имеющих" никакого "отношения к династии Бату" ("Аноним Искандера").
Географические рамки исследования определяются положением региона - на стыке Европы и Азии и в пределах, ограничиваемых акваториями Каспийского, Азовского и Черного морей; на юге - Главным Кавказским хребтом, а на севере – степными областями. Расположенность региона определила как его ландшафтные особенности, климатические зоны и степень освоенности ландшафтных зон кочевым и оседлым населением.
Хронологические рамки: определяются с момента первого появления Чингизидов (1222 г.), на Северном Кавказе и вплоть до конца ХV столетия, когда последние "осколки" бывших золотоордынских подразделений, трансформируются в ряд самостоятельных образований, а на Северном Кавказе, в связи с активизацией османской экспансии, начинается новый, "османский период" истории.
Научная новизна: предпринимается обобщение разнохарактерных источников (письменные, историко-археологические, этнографические и пр.); прослеживается динамика политического развития региона с 1222 г. по конец ХV в. Предлагается анализ динамики этнокультурной истории оседлого и кочевого населения в рамках ХIII- ХV вв. Рассматривается иная локализация различных участков маршрутов похода Тимура, проходившая, преимущественно, через золотоордынские владения, а не вглубь горных ущелий. Обобщаются данные о погребальной обрядности оседлого и кочевого населения северокавказских владений Золотой Орды, позволяющих судить о причинах глобальной смены - отказа от традиционных ориентировок погребенных, на одну – западную. Анализируются особенности заключительных этапов существования золотоордынских владений на Северном Кавказе.
Методологическая основа диссертационного исследования опирается на опыт, характеризующийся процессами, в рамках которого "вся история человечества", вне зависимости от драматических ее этапов рассматривается как "растущее общение, взаимосвязь и взаимопонимание народов и стран" (И.Д. Ковальченко). Перефразируя идею акад. Л.И. Кузеванова о месте региональной ("провинциальной") истории в познании истории России, отметим: без истории золотоордынских владений на Северном Кавказе, никогда не будет полной истории всей Золотой Орды. Ориентируемся мы и на методологию новой периодизации всемирной истории (В.Б. Виноградов, С.Л. Дударев, Е.И. Нарожный), апробированной в различных научных, научно-исследовательских и образовательных учреждениях стран СНГ и РФ. Суть ее подходов - любые исторические события и процессы необходимо рассматривать (исследовать) как следствие интеграционных явлений и взаимовоздействия, которые определяли содержание последующего исторического прогресса. Определяющими являются и такие методы исторического исследования, как - общенаучный (диалектический, логический, классификационный). А также - социально-исторический метод (хронологический, проблемный, системный, статистический); историко-археологический и иисторико-этнографический методы (метод полевых исследований, ретроспективный, структурно-функциональный) и другие.
Научная разработанность темы характеризуемая в разделе диссертации: "Истории изучения проблемы", демонстрирует: при существующем обилии монографических работ общезолотоордынского характера и специальных статей, защищенных кандидатских диссертаций, вынесенная в заглавие тема, так и не получила должного осмысления. Ликвидации этого пробела и служит данная работа.
Источниковая база исследования разнообразна и опирается на комплексное использование письменных, археологических, этнографических, эпиграфических, картографических и нумизматических источников.
Апробация и практическая значимость работы. Предварительно, основные положения диссертации были опубликованы (в т.ч. и в соавторстве с коллегами), в 7-ми журнальных статьях из перечня ВАК РФ; в 3-х монографиях, двух учебных пособиях, в 10-ти учебных программах и учебно-методических разработках, успешно реализуемых в вузовской и школьной практике. Другие аспекты проблемы были опубликованы в визе 280 статьях и докладах в различных изданиях на территории РФ; отдельные публикации увидели свет в научных изданиях на территории ближнего (Абхазия, Грузия, Украина, Казахстан) и дальнего (Виттенберг, Амстердам и Оксфорд) зарубежья. Ряд авторских работ получил различные (в т.ч. и полемические) отклики и оценки со стороны коллег – специалистов. Этот опыт позволяет надеяться, что и данная диссертация, либо же ее отдельные положения и выводы окажутся востребованными и в будущем. Основные положения диссертации могут быть использованы: при обобщении проблем политической и этнокультурной истории золотоордынского государства; при написании обобщающих работ по истории Золотой Орды и ее северокавказских владений; при создании обобщающих исследований по истории народов Северного Кавказа и при разработке вузовских и школьных учебных программ, учебников, и чтении лекций и спецкурсов; при формировании музейных экспозиций, выставок, экскурсий и разработке их лекционно-экскурсионного обслуживания.
Структура работы: диссертация состоит из Введения", четырех глав (с внутренним их подразделением на параграфы), "Заключения", списка использованной литературы.
СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Глава 1: "Источники и история изучения проблемы" разделена на два параграфа. В первом: "Общее представление источников", оговаривается потребность использования различных источников – письменных, археологических, нумизматических, картографических и фольклорно-этнографических и их представление
Группа 1.Письменные источники, делятся: византийского происхождения - акты Константинопольского патриархата (Ю.А. Кулаковский), отрывки из сочинений ХII-ХIII вв. (J.P. Migne; P. A. M. Leone; S. Kyriakidis; Gregorae Nicephori; Georgii Pachymeris), "Аланское послание" епископа Феодора и его комментарии (Ю.А.Кулаковский, М.В. Бибиков, Н.М. Богданова, П. И. Жаворонков, В.А. Кузнецов, С.Н. Малахов и др.). Восточные источники - арабские, персидские, османские, китайские и монгольские сочинения – это: "Жизнеописание султатана Джалал-ад-Дина" ан-Насави (З.М. Буниятов), два тома СМИЗО (В.Г. Тизенгаузен) и отдельные издания текстов ал-Асира, ибн-Батутты (В.Г. Тизенгаузен, A-R. H. Gibb; И.А. Ибрагимов), Джувейни (Н. Березин, М.Л. Гафаров А.А. Арсланова). А также – "Сборник летописей" Рашид-ад-Дина. Китайские источники - "История династии Юань" ("Юань ши"), "Описание путешествий на Запад" Елюя Чуцаня и "Полное описание монголо-татар". Монгольские источники учтены по русскоязычной версии - извлечениям из "Антологии монгольской литературы", "Алтан тобчи" ("Золотого сказания") Лубсан Данзана и "Сокровенному сказанию" (Н.А. Козин). Османский источник представлен второй частью "Книги путешествий" Э. Челеби.
Европейские источники (с внутренней градацией по их происхождению), используются по изданиям В.И. Матузовой, Дж. Райта, Я.М. Света. Среди них - описания Юлиана, П. Карпини, "Устав…" генуэзских колоний и документальные сведения из 5-титомника: "Причерноморье в средние века" (С.П. Карпов). Дополняют их сведения И. Барбаро и Г. Интериано (А.Е. Криштопа, Е.Ч. Скржинская, В.Г. Гарданов, И.В. Волков), и "Дневник …" Р.Г. Клавихо. Ррусские и российские источники представлены выдержками из ПСРЛ, "Книгой Больщому Чертежу" (К.В. Сербина) и отдельными документами из эпистолярного наследия астраханского губернатора – В.Н. Татищева (А. Пальмов, А.И. Юхт) и Екатерины II ("Древности Волги и Кавказа").
Кавказские источники – грузинские: "Картлис Цховреба", подборка мелких хроник и памятных записей ХIII-ХIV вв., армянские источники в переводах Григора Ахнерци - Магакия, К.П. Патканова, А.Г. Галстяна и Л.Х. Тер-Мкртчян.
Местные (северокавказские) источники –перевод "Дербенд-Наме" ХVII в. (М.С. Саидов, А.Р. Шихсаидов).
Группа 2. Археологические источники. Представлены сведениями о бытовых (городища и поселения) памятниках, расположенных на пространстве от Дагестана до Краснодарского края. Учтены как золотоордынские поселения, так и сведения об итальянских факториях на берегах Азовского и Черного морей, о "крепостях" между Туапсе - Сочи. Дополняют их сведения о погребальных памятниках региона. Это комплексы оседлого и кочевого населения. Внутри групп, они разделены по конфессиональной принадлежности.
Используем мы и сведения об архитектурных памятниках Северного Кавказа - мечетях, церквях и мемориальных надгробиях (мавзолеи), а также – описания "обо", до ХVIII в. находившегося в Пятигорье, на горе Бештау (П.С. Паллас, Л.И. Лавров).
Нумизматические источники - единичные находки и клады монет ХIII-ХV вв., происходящие с территории бытовых памятников региона и из состава погребального инвентаря горожан, кочевников и местного населения. По происхождению эмиссий, монеты разделены на серии: поздневизантийские, грузинские, грузино-монгольские, хулагуидские и золотоордынские. А также - на монеты периода возвышения Астрахани, Казани и Крымского ханства, генуэзско-татарские, османские и монеты ханов Большой Орды. Эпизодичны находки русских монет (псковская деньга, московская монета и один номинал Владимира Ольгердовича). Единичны и находки монет Венеции. Трапезунда, Болгарии и пражский грош Вацлава IV.
Этнографические источники представлены сведениями о принципах "традиционного освоения новых территорий" монголами и тюрками (Н.Л. Жуковская, С.Г. Кляшторный), об особенностях традиционного мировоззрения средневековых тюрок и монголов и их погребальной обрядности. А также – исторические предания разноэтничных представителей северокавказского населения.
Топонимические источники встречаются в сочинениях Шами, Йезди, И. Барбаро и др. авторов, приводящих различные названия местностей, исторических и географических областей. Опираемся мы и на топонимические словари названий различных, современных народов Северного Кавказа и их средневековых предков.
Самостоятельный раздел представляют эпиграфические источники - это арабо- и армяноязычные эпитафии, "аваро-грузинские билингвы" на крестах из Дагестана, стелы с иудейской символикой (Тамань), а также – строительные надписи. Известны в регионе грузинские, аваро-грузинские и еврейская надписи на керамике.
Картографические материалы, в основном, итальянского происхождения (Я. Потоцкий, Ф.К. Брун, Е.Д. Фелицын, И. В. Волков) и"Археологическую карту Кубанской области" Е.Д. Фелицына.
Второй параграф первой главы посвящен "История изучения проблемы"
Конкурс РАН (1829 г.) на написание истории Улуса Джучиева, или – Золотой Орды, продлевавшийся несколько раз (В.Г. Тизенгаузен), вряд ли можно рассматривать как начало изучения истории Золотой Орды. Проблематично его связывать и с временем И. Гюльденштедта (Х.А. Хизриев), либо же, другими авторами ХIХ в. (Э.Д. Зиливинская). Беря за основу периодизации "этапы изучения российско-северокавказских отношений" (К.Ф. Данилов), предлагается рубрикация и история изучения проблемы. Первый ее этап мы ограничиваем периодом с 1740-х годов – первой третью ХIХ века, т.е. с момента организации астраханским губернатором - В.Н. Татищевым первых шагов изучения золотоордынских древностей региона и, вплоть до начала "Кавказской войны". Оценивается деятельность "живописного ученика" - М. Некрасова, "кондуктора инженерного корпуса" - М. Голохвостова и геодезиста С. Счелкова, оставивших описания Маджар, зарисовавших его мавзолеев и составивших карту "степного городка от Астрахани до Сулака", а также - описания "Тюменского города" (Нижний Терек), Маджара, "Андреева-городка" в Дагестане, "Тартуба"-Татартупаа (Северная Осетия) и "Юлата" (чегемское сел Уллу-Эльт с церковью и хранившимися в ней книгами духовного содержания). В Западной Европе публикуется копия литографии М. Некрасова (С. Бюшинг). Отчеты В.Н. Татищева отправляются в РАН и МИД; губернатор вносит коррективы в текст "Книги Большому Чертежу" (редакция ХVIII в.). Выдержки из отчетов В.Н. Татищева попадают к Екатерине II. Появляются (середина ХVIII в.), появляются и первые описания мавзолея Борга-Каш на Сунже (поручик Бибирюлеев).
И.А. Гюльденштедт, Кристиан Рудольф Элих (он же Я. Рейнеггс), Я. Поточцкий (В.М. Аталиков, Е. Соснина), Ю. Клапрот, П. С. Паллас, в своих книгах-отчетах приводят сведения о золотоордынских памятниках региона. М.М Щербатов закладывает основу будущей дискуссии о локализации "славного ясского града Дедякова". продолжающейся и в настоящее время (Е.Г. Пчелина, Е.И. Крупнов, В.И. Марковин и Х.Д. Ошаев, Х.М. Мамаев, М.К. Джиоев, В.А. Кузнецов). В ХIХ в. Х.М. Френ локализует на Тереке сраху пять монетных дворов ХIII-ХIV вв., хотя реально, монеты чеканили только в Маджаре, Новом Маджаре, а также – в Дербенте конца ХIV века (В.П. Лебедев, Е.И. Нарожный, Ф.Б. Нарожная). Российским и зарубежным читателям предоставляется огромный пласт историко-географических и этнологических сведений о регионе и его обитателях, включая и золотоордынскую эпоху (С. Броневский, И. Бларамберг).
Первый этап не принес особо значимых (обобщающих) работ в рамках нашего научного интереса, став, в большей степени, "накопительным" периодом, позволившим выявить, описать и представить науке и читателю золотоордынские древности региона и связанный с ними пласт историко-этнографических данных.
С "1830-х - по 1860-е годы ХIХ века" ("переходный период" во взаимоотношениях России с Северным Кавказом и ее исследовательского интереса по К.Ф. Данилову) характеризуется появлением работ западноевропейских "путешественников". В политизированных трактатах этого времени приводятся и интересующие нас сведения историко-этнографического содержания.
Второй этап: с 1860-х по 1920 – е годы (К.Ф. Данилов). Наряду с кавказоведческими работами, укажем и на опыт российской историографии, рассуждавшей о месте и роли кочевников средневековья в истории и их взаимоотношениях с оседлым населением (на примере Руси). Многие авторы калькируют ареалы распространения археологических (кочевнических) памятников на описания письменных источников, предопределивших заведомую ("половецкую") их атрибуцию. Историю самих кочевников некоторые авторы относят к разряду "неисторических", полагая, что кочевники "никогда не будут занимать высокого места во всемирной истории" (А.А. Куник). Н.М. Карамзин, Н. Г. Устрялов, М.П. Погодин и др. подготовили почву для С.М. Соловьева, сравнившего такие взаимоотношения с "борьбой Леса со Степью". Близкое отношение выразил и В.О. Ключевский. По Н.И. Костомарову, "с востока, как лучи, одно другой мрачнее, выходили полчища степных кочующих народов Азии, жадных к грабежу и истреблению". Значительно позже, такое отношение к проблеме воспримет и часть кавказоведов, вместо объективного анализа последствий Чингизидского вторжения в регион, предпочтение отдавших восприятию всего периода, как полной "катастрофы". П.В. Голубовский (1884 г.) - стал "первым в дореволюционной историографии", создавшим "обобщающий труд, посвященный изучению кочевников и их взаимоотношений с Русью" (С.А. Плетнева). Но и он стремился больше показать: "насколько и как повлияло соседство кочевников" на политическую историю оседлых народов и русского государств и "выявить его влияние на ход истории" в уже отмечавшемся выше ключе. Н.Е. Бранденбург, А.А. Спицын, Д.И. Эварницкий, Д.Я. Самоквасов, отрабатывают комплекс критериев определения этнокультурной принадлежности исследованных ими погребений, калькируя географию их распространения на летописные ареалы кочевания.
Указанная выше часть историографического наследия определила и негативное отношение к кочевникам вообще, стимулировав и соответствующее восприятие кочевого общества как такового. Позднее, кочевые обитатели Восточной Европы и Северного Кавказа еще длительное время будут трактоваться, преимущественно, как "завоеватели", "азиатские хищники", "враждебная сила", "воинские контингенты". Подобное отношение вызывает возражения современных национальных историков, идентифицирующих себя с потомками средневековых номадов. Они, вполне справедливо считают: кочевники средневековья - "это… не просто массы людей, бесцельно перемещающихся по степи. Не какая-то бродячая толпа или, только, разрушительная сила (как часто изображали их в дореволюционной литературе), а - определенная часть населения, занимавшегося скотоводством, форма хозяйствования и образ жизни которых, во многом, детерминированы специфическими природными условиями" (А. Кшибеков).
Выход первого тома СМИЗО (1884 г.) ознаменовал начало нового уровня подходов к истории Золотой Орды. Оценивается и начало археологических исследований на территории Терской области (В.И. Долбежев, В.Б. Пфаф) и деятельность кавказских просветителей (У. Лаудаев, Ч. Ахриев, Хан-Гирей, Шора Ногмов, Казы-Гирей и др.), предоставивших российскому читателю "национальные", историко-этнографические версии этнической истории своих народов. Активизируется и деятельность краеведов-историков - Е.Д. Фелицын (А.Ф. Ачкасова, В.Е. Науменко), А. Архипова и Г.Н. Прозрителева (Н.А. Охонько). Появляются первые обобщающие, историко-этнографические монографии и статьи о различных местных народах Северо-Восточного Кавказа (Н. Семенов, А. Берже, Н.Г. Бутков, В.Б. Пфаф, Н. П. Барсов, С. О. Белокуров, Н.Д. Белов, П.И. Головинский). Сопровождают их новые описания выявленных в ХVIII в. золотоордынских памятников на Куме, Сунже и Тереке, а также – на Северо-Западном Кавказе. Были открыты Алхан-Калинское городище (А.А. Бобринский), Нижний Архыз с его церковными строениями, храмы на Теберде (А.А. Миллер). А. Фиркович совершает свою "Археологическую разведку на Кавказе". Создается "Кубанский областной музей" и издается "Археологическая карта Кубанской области" (Е.Д. Фелицын), вводятся в оборот картографические материалы, включая и итальянские карты ХIII-ХV вв. Заслуживает внимания обзор сведений об итальянских торговых факториях на берегах Черного и Азовского морей, предпринятый Е.Д. Фелицыным.
В конце ХIХ –начале ХХ веков дальнейшее развитие получают арахеолого-этнографические исследования на Центральном Кавказе.: Ф. Жиль (Е.А. Соснина). Н.И.Веселовский раскопал первый (1865 г.) курган у ст. Белореченской, продолжив раскопки, уже в 1866-1867, 1868-1907 гг. (Е.К.Ракитина; В.П. Левашова). Н.П. Кондаков, В.Л. Бернштам, Н.И. Веселовский исследуют курганы средневековых кочевников на Кубани (В.Н. Чхаидзе).
XX век ознаменовался выходом 8-го тома "Материалов по археологии Северного Кавказа" (П.С. Уварова). Полученные материалы поступают в Тифлисский (Кавказский) музей (В. Раддэ). Масштабные археологические исследования разворачиваются на Черноморском побережье (В.В. Сизов, А.А. Миллер, В.В. Саханев), включая уникальные памятники, как Борисовский могильник в Причерноморье (М.Г. Крамаровский; Е.А. Армарчук). Раскопки В.В. Саханева ныне сопоставляют с "первыми … охранно-спасательными работами в Северо-Восточном Причерноморье" (Е.А. Армарчук).
Появляется и историко-краеведческие описания всего "Кавказского края" (Н. Надеждин) и окрестностей Сочи, с прилегающей Красной Поляной с их историко-культурными достопримечательностями. А.А. Спицын, Д.Я. Самоквасов, В.А. Городцов отрабатывают новые критерии этнокультурного определения погребальных комплексов поздних кочевников и их хронологии; осуществляются раскопочные работы на Маджарах (В.А. Городцов), в Пятигорье (раскопки Д.Я. Самоквасова; И.А. Дружинина). Перед Первой мировой войной развернулись раскопки в Придарьялье (Ф.С. Панкратов).
ХIХ – начало ХХ столетия наметили заметный прорыв в историко-археологическом изучении всего Северного Кавказа, но и он не представлял собой целенаправленного изучения исключительно золотоордынских объектов, а напоминает проявление закономерного научного интереса к "новым" объектам территории, только недавно вошедшей в состав Российского государства.
Первая Мировая война, революционные процессы начала ХХ столетия и образование нового, советского государства, последовавшая гражданская война – череда событий, приостановившая процесс изучения региона и интересующей проблематики. Исследователи оказываются и в принципиально новых исторических и идеологических условиях, потребовавших выработки совершенно новой методологии – "учения об ОЭФ", определения предмета, задач и целей изучения (В.Ф. Генинг, А.Д. Пряхин, Л.С. Клейн).
Третий этап определяется в рамках с 1920-х годов и, вплоть до 1941 года (К.Ф. Данилов). Это время утверждения и развития марксистской методологии; осуществляется становление и развитие национальных научно-исследовательских учреждений (краеведческие музеи, научно-исследовательские, педагогические институты и пр.) (М.Е. Колесникова). Издаются брошюры (Л.П. Семенов, И.П. Щеблыкин), посвященные мавзолею Борга-Каш; В научный оборот вводятся статьи по топонимии, фольклору и этнографии, рассматриваются этногенетические версии происхождения северокавказских обитателей. Заметно активизируется краеведческая деятельность (например – А.И. Дьячков-Тарасов, М.И. Ермоленко и др.). На территории региона начинают свои исследования Северо-Кавказская экспедиция ГАИМК. Е.С. Зевакин и А.Н. Пенчко рассматривают очерки истории развития генуэзских колоний на Западном Кавказе и примеров социально-классовой борьбы внутри них, базируясь уже на марксистской методологии. А.А. Миллер, Б.Б. Пиотровский и представители "ленинградской группы" археологов: А.П. Круглов, А. А. Иессен, Г.В. Подгаецкий (В.Б. Виноградов), расширяют географию археологических исследований в регионе, включая и округу Алхан-Калы (А.П. Круглов). А.А. Иессен обследует верхнекубанские городища и могильники. Им обосновывается и версия о начале "смут" и "раздробленности" в регионе, вызванной последствиями Чингизидского вторжения. Н.В. Анфимов проводит разведочные работы в Приазовье. Великая Отечественная война прервала процесс комплексного, историко-археологического изучения региона. Большинство археологов-кавказоведов из г. Ленинграда погибают (В.Б. Виноградов). Война привела и к временной оккупации части региона и разрушениям. В 1943-1944 годах осуществляется депортация сразу нескольких северокавказских народов, перемещенных в Среднюю Азию и Казахстан. Ликвидируются соответствующие республики и их научно-исследовательские учреждения (В.Б. Виноградов, Б.М. Хашегульгов). Содержание процессов характеризует и состояние научных исследований.
Очередной этап изучения Северного Кавказа мы ограничиваем с 1945 года вплоть до -1958 – середины 1980-х годов. Послевоенные годы открывают археологические разведки Т.М. Минаевой в "Грозненской области"; здесь выявляются первые золотоордынские поселения. Л.П. Семенов публикует брошюру о Татартупском минарете. Л.И. Лавров изучает вопрос о времени второго появления Чингизидов на Северном Кавказе и расселения предков кабардинцев на Центральном Кавказе. Им обосновывается тезис о быстром (после 30-х годов ХIII века) уходе" Чингизидов с Северного Кавказа и о полном "запустении региона". Продолжено изучение Маджар (Е.И. Крупнов, Т.М. Минаева). К 1958 году восстанавливаются республики Северного Кавказа и соответствующие национальные, научно-исследовательские, образовательные учреждения. Начинается процесс подготовки местных, национальных научных кадров, во многом, определивших преобладающий интерес к самым древним периодам истории региона и "состязательным" поискам "именитых первопредков" (В.Б. Виноградов, С.Л. Дударев, Х.М. Мамаев; В.А. Кузнецов, И.М. Чеченов, М.С. Гаджиев).
Оценивается прорыв 1950-1960х годов в углублении общезолотоордынской проблематики (Б.Д. Греков и А.Ю. Якубовский, С.А. Плетнева, М.Г. Сафаргалиев, Г.А. Федоров-Давыдов). А.П. Смирнов и Г.А. Федоров-Давыдов (1959 г.), определяют актуальные задачи археологического изучения Золотой Орды, включая и ее северокавказские пределы. Отчасти, задачи были реализованы деятельностью СКАЭ под руководством Е.И. Крупнова. На основе "привязок" И.А. Гюльденштедта, СКАЭ исследует Большую и Малую мечети, христианский храм №1 (и сопровождавшие их могильники) Верхнего Джулата. Параллельно разворачиваются исследования в горных зонах Дагестана, Чечни, Ингушетии, Северной Осетии, Кабардино-Балкарии. На базе СКАЭ складываются самостоятельные отряды и экспедиции. Е.И. Крупнов исследует Прикаспийскую низменность. В.А. Кузнецов и О.В. Миоррадович в составе СКАЭ, а затем, самостоятельно, продолжают исследование Верхнего Джулата и его округи. В.Б. Виноградов ведет раскопки Алхан-Калинского городища. Г.И. Ионе и И.М. Чеченов – проводят работы на Нижнем Джулате. В Адыгее, на Черноморском и Азовском побережьях археологические работы проводит Н.В. Анфимов.
Вплоть до конца 1970-х годов появляются монографические исследования, посвященные Золотой Орде, хотя и не всегда даже касающиеся пределов ее северокавказских владений (Г.А. Федорова-Давыдов, С.А. Плетнева, М.Г. Сафаргалиев). Отчасти, недостаток компенсируется книгами И.М. Чеченова, В.А. Кузнецова, Е.П. Алексеевой и др. В.А. Кузнецов развивает предположенное А.А. Иессеном восприятие последствий событий 1222 и конца 1230-х гг. для северокавказской Алании как периода "феодальной раздробленности". С событиями 30-х годов ХIII века, исследователь связывает начало "катастрофы" для Алании; уцелевшие от погромов аланы, якобы, частично, угоняются в Монгольскую Империю; другие укрываются в горвх Осетии. Третья их группа, вместе с половцами, переселяется на территорию Венгрии, с ними, В.А. Кузнецов связывает могильник Недьсалаш. В конце 1950 - начале 1970-х годов (и до настоящего времени) выходят "Очерки историй …" и "Истории …" современных административных территорий и национальных образований. В обязательных разделах, посвященных событиям ХIII-ХV вв., доминируют различные примеры "героической борьбы" с "татаро-монголами и Тимуром", констатируется факт включения региона в состав Золотой Орды. Содержательная сторона этого пребывания рассматривается в самых общих чертах.
Под руководством Г.А. Федорова-Давыдова защищаются кандидатские диссертации его учеников и коллег (Н.М. Булатов, В.Л. Егоров). Интерес вызывают и работы М.Д. Полубояриновой, И.В. Волкова и Э.Д. Зиливинской. В них учитываются материалы с Маджара и Верхнего Джулата. Многолетние исследования Маджара завершаются диссертационным исследованием Э.В. Ртвеладзе. Отмечается и серия специальных статей дагестанских историков, рассматривающих маршруты передвижений войск Чингизидов и Тимура через Дагестан. Наибольший интерес представляют работы и кандидатская диссертация М.Г. Крамаровского. Анализируется и вклад Х.А. Хизриева (статьи, диссертация и монография) и его попытки удревнения этнонима "чеченец", их противостоянию Чингизидам, хотя описание используемых этим автором событий, сами источники локализуют на "реках Тиса и Туна", т.е. – Тисе и Дунае (В.Б. Виноградов). Оценивается и его "схема" возникновения в регионе местных "этно-политических образований", границы которых удивительно совпадают с границами современных административных образований региона. Эта идея вошла и в первый том "Истории народов Северного Кавказа"; разделил ее только В.А. Кузнецов.
Рассматриваем мы и достижения в изучении монетных находок и кладов (Джучиды и Хулагуиды), известных в регионе (Е.А. Пахомов, Г.А. Федоров-Давыдов, А. Сейффедини, В.Б. Виноградов, Ю.А. Прокопенко, Ф.Б. Нарожная, А.Пачкалов, И.В. Волков и др.).
Некоторые изменения наметились в годы "перестройки" и в последующее время, выделенного в следующий этап в изучении Северного Кавказа (1986 г. – 2010 г). Оценивая историографический вклад этого отрезка времени, в параграфе констатируется факт значительного увеличения количества работ, в которых Северный Кавказ в составе Золотой Орды становится конкретным предметом изучения, но – на фоне юбилейных статей к 600-летию Куликовской битвы. Анализируется и расширяется северокавказская коллекция предметов вооружения эпохи Золотой Орды, оценивается "количество городов" и их место в истории, анализируется нумизматический материал. Но, несомненный сдвиг был сделан после 90-х годов ХХ века. На фоне распада государства и децентрализации науки, роста локальных центров в изучении Золотой Орды, наметилась и тенденция в изменении методологической базы подходов. Прежде всего – это возникновение "Всероссийской Ассоциации медиевистов и историков раннего нового времени" (МГУ). Изменилось и отношение к оценке характера раннепредпринимательской деятельности итальянских факторий на Азовском и Черном морях, как и оценка этнокультурных процессов в факториях, воспринимаемых ныне как этнообразующие и этноформирующие процессы (А.Г. Еманов). Данные новшества заставляют иначе воспринимать и контекст обстановки в Золотой Орде, когда Мамай (канун Куликовской битвы) "понаймовал" разноэтничные отряды своего войска, включая выходцев из колоний и их северокавказских соседей (В.Л. Егоров, Е.И. Нарожный). Появляются и основания для рассмотрения характера и причин изменений этнокультурной специфики, как горожан, так и кочевников Золотой Орды и ее северокавказских владений. Подтверждением тому становятся не только описания ал-Омари о смешении монголов и кипчаков-половцев, но и выводы, полученные на основе археолого-антропологического анализа погребальных комплексов горожан Золотой Орды (Л.Т. Яблонский, Г.А. Федоров-Давыдов). Более понятными становятся причины размывания "этнической замкнутости" монголов, процесса их седентаризации, появления "смешанных этнических групп" горожан. Аналогичным образом встает и проблема господства "западной ориентировки погребеных", глобально вытесняющей "старые", традиционные ("домонгольские") ориентировки, связываемые с "сознательным отказом от прежних ориентировок могил по странам света", т.к. они потеряли для них былой смысл, или же, приобрели какой-то новый (А.О. Добролюбский). Это наблюдение актуально подталкивает к поискам содержательной семантики причин этого "нового смысла" в системе инновационных изменений погребального обряда. Особо отметим и формирование ныне в г. Казани нового центра золотоордыноведения (ИИ АН РТ), специалисты которого рассматривают историю и археологию Золотой Орды в рамках "золотоордынской цивилизации", или же, более широко, как часть "евразийской цивилизации".
В последние десятилетия увеличилось количество тематических сборников, обозначились дискуссии относительно локализации городов, монетных дворов и пр. Стали регулярными "золотоордынские" конференции; переиздаются обобщающие труды, давно ставшие библиографической редкостью. Огромные возможности открывают "золотоордынские" сайты в глобальной сети интернета. Это и побуждает использовать максимально все имеющиеся возможности. Осознавая весь комплекс сложностей в решении поставленных перед собою задач, автор руководствуется старым и, ныне не популярным, хотя и не потерявшим своего значения, тезисом Ф. Энгельса: "Если бы мы захотели ждать когда материал будет готов в чистом виде для закона, то это значило бы приостановить до тех пор мыслящее исследование и уже по одному этому мы никогда не получили бы закона".
Вторая глава диссертации: "Северный Кавказ в ХIII столетии", посвящена анализу динамики политических процессов, начиная с 1222 года. Первый ее параграф: "Северный Кавказ в первой трети ХIII века" определяет оценку последствий вторжения Чингизидов, в 1222 г., вышедших на Северный Кавказ (ал-Асир, Джувейни, грузинский "Хронограф" ХIV века, Рашид-ад-Дин). Сведения о столкновениях Чингизидов с алано-половецкими войсками, не давших перевеса никому, заставляют рассматривать причины создания подобного альянса, видя их во временном совпадении интересов половцев и аланов перед лицом внешней угрозы. Но, он мог сложиться и на основе кровно-родственных (брачных) связей, косвенно подтверждаемых следами тюркизации части аланов Змейского катакомбного могильника (А.В. Шевченко).
Любопытны и аргументы, при помощи которых Чингизидам удалось разъединить союзников: "мы и вы - одного рода",- было сказано половцам,- "и одной веры". Учитывая "тюркско-монгольские" истоки многих монгольских традиций, сложившихся еще в Центральной Азии, они и могли стать одним из побудительных мотивов последующего ухода половцев.
Разгромив аланов Чингизиды, вопреки существующим мнениям, не вторгаются вглубь Северного Кавказа (М.К. Джиоев); дальнейший путь вдоль Главного Кавказского хребта, с пересеченной местностью, лесами и реками, а также, изобиловавший аланскими бытовыми (к тому же, с мощной фортификацией) памятниками, мог сильно задержать их в регионе. Здесь достаточно вспомнить описания позднего времени – об осаде и взятии Магаса. Чингизиды предпочли уйти из региона через половецкие степи. Рассматривается нами и версия о географии бегства части половцев в "горы леса и болота" (ал-Асир). Локализация части спасавшихся половцев на Верхней Кубани, удобно объясняла причины концентрации здесь тюркоязычного анклава – предков современных карачаевцев и балкарцев. Но, при наличии здесь "гор и лесов", вряд ли можно надеяться на выявление следов болот, даже – при разливах Зеленчуков (В.М. Батчаев). Горы, леса и болота (лиманы-?), есть и на Нижней Кубани, где на прилегающих к ней территориях восточного берега Черного моря известны и курганные группы, в свое время связывавшиеся с интересующими нас группами половцев (А.В. Дмитриев); при полном отсутствии таких следов на Таманскогм полуострове (В.Н. Чхаидзе).
Рассматриваем мы и версию о массовом запустении верхнекубанских городищ, росте числа могильников (А.А. Иессен), подтолкнувшую гипотезу о наступлении периода "смут", "усобиц" и феодальной раздробленности в регионе. Предположение, подкрепленное и ссылками на сведения епископа Феодора и Юлиана (В.А. Кузнецов, Я.А и Г.С. Федоровы), требует уточнений. Феодор и Юлиан описывали события, как минимум, через 4 года после вторжения Чингизидов, к тому же, повествуя о Подонье и Причерноморье. Если детально рассматривать возможный маршрут движения Феодора от Херсона к "Аланской епархии", учитывая разные точки зрения (В.А. Кузнецов, В.Б. Виноградов, В.М. Бибиков, Н.М. Богданова, П.И. Жаворонков и др.). то Феодор, действительно проходит вглубь региона "на 60 дней пути" (А.Ю. Кулаковский), но, не по золотоордынской равнине (В.А. Кузнецов). Место его высадки заманчиво определять у места впадения р. Мзымта в Черное море (окрестности Сочи), где известны и крупные христианские храмы, функционировавшие вплоть до позднего средневековья (Ю.Н. Воронов, В.Б. Овчиникова, Б.А. Раев, Н.Е. Беспалая). Предпочтительно здесь же, а не на Нижнем Архызе, размещать и центр "Аланской епархии". Отсюда, резонно отсчитывать и "60 дней пути" вверх по р. Мзымте, выводящий сначала к Большой Лабе с ее городищами (Т.В. Цокур) и далее, к Нижнему Архызу. Эта локализация вполне объясняет и причины активной деятельности в "Аланской епархии" выходцев из Лазики, Авасгии (Ю.А. Кулаковский) и Трапезунда. А также – совместное участие в общих мероприятиях (ХIV в.) аланского эпарха вместе с церковными лидерами "из Смирны, Болгарии и Трапезунда" в бассейне Черного моря (С.П. Карпов). В районе Сочи (близ указанных храмов и на могильнике "Южные культуры") известны "аланские погребальные комплексы" ХIII-ХIV вв., ретроспективно документирующих конкретную географию локализации аланов, в самом начале ХIII в. "занявших почти всю Скифию и Сарматию", "вплоть до Иверии" (М.В. Бибиков). Картина полной "раздробленности" по Феодору и Юлиану больше приемлема к "аланским местечкам" Подонья; ее переносу на ситуации на Центральное Предкавказье противоречит и грузинский "Хронограф", сообщавший о дружном участии "овсов", "дурдзуков" и других "горцев тех мест" в обороне Тбилиси на стороне войск Русудан, в период вторжения Джалал-ад-Дина в Закавказье. Дополняют картину и находки монет Джалал-ад-Дина и Русудан на территории Северного Кавказа, которые мы рассматриваем во втором параграфе: "Северный Кавказ в период между 1222 и 1230-ми годами" этой же главы.
Опираясь на находки фрагментов поливной керамики и деталей архитектурного декора (Майртуп, Курчалой, Верхний Джулат), мы расцениваем их как артефакты "северовосточно-азербайджанского" происхождения. Аналогии из Азербайджана датируются ХII- ХIII вв. (Т. Достиев); северокавказские их образцы – со следами производственного брака, позволяющего видеть в них продукцию "азербайджанских" ремесленных центров, восстановленных после 1220-х гг. Они, вероятно, поступали через Дербент и Дарьял, оказываясь на Северо-Восточном Кавказе и в восточном Придарьялье после событий 1222-х годов и свидетельствуют о возможном восстановлении торгово-экономических взаимоотношений.
Аналогично расцениваются и редкие находки деталей архитектурного декора, "азербайджанского" происхождения и образцы поливной керамики "жинвальского" облика (М.Н. Мицишвили) с Верхнего Джулата (Е.И. Нарожный). Наряду с находками керамики показателен и нумизматический материал.
Монеты от имени Хорезм-шаха Джалал-ад-Дина происходят из округи Дербента и оцениваются как перечеканка (1226 г.) грузинских монет из состава тбилисской казны, захваченной им в Тбилиси (И.Л. Джалаганиа). Кратковременное их хождение в Грузии, Азербайджане и в округе Дербента позволяют речь вести о возобновлении (первая треть ХIII в.), торговых операций Закавказья с указанными территориями (И.Л. Джалаганиа). Предположение дополняется единичными находками монет Русудан и двумя их кладами. Монеты Русудан из Дербента (Е.А. Пахомов, С.В. Гусев, И. Л. Джалаганиа), Майртупа (Б.А. Ахмадов, В.Б. Виноградов, Е.И. Нарожный) и из Краснодара (Е.А. Пахомов, Ю.А.Прокопенко), следует рассматривать как платежные средства. Монеты из горной Ингушетии (В.Б. Виноградов, Е.И. Нарожный) и из "пещерных склепов" Северной Осетии (В.Б. Виноградов, В.Х. Тменов, А.А. Цуциев), можно связывать и с монетами из вознаграждения, выплаченного Русудан,"овсам" и "дурдзукам", поддержавшим ее хотя и в проигранной Джалал ад-Дину обороне Тбилиси (Е.И. Нарожный).
Надеждинский и Хадыженский клады (Е.А. Пахомов, А. Фиркович и др.) монет Русудан, вряд ли можно воспринимать только как имущество грузинских "офицеров и гражданских чиновников" из окружения Русудан, после поражения под Тбилиси бежавших на Северный Кавказ (Ю.А. Прокопенко). Наличие точно таких же кладов в Закавказье (Е.А. Пахмов), находящихся на торговых трассах эпохи заставляет рассматривать данные клады на Северном Кавказе, иначе. Обнаружение двух кладов монет Русудан на Северном Кавказе было сопряжено со строительством двух российских укреплений ХIХ в., выбор мест под которые определялся стремлением к их труднодоступности и господству над окружающим ландшафтом. По тем же критериям, обычно, определялся и выбор мест под средневековые поселения и городища, "перекрытых" крепостями ХIХ века, на территории которых были зарыты оба клада грузинских монет. Рассматривая их как длительные накопления платежных средств, тяготевших к транзитной дороге вдоль восточного берега Черного моря ("дорога Запада" грузинского "Хронографа" ХIV в.), сокрытие обоих кладов следует сопоставлять с началом второго нашествия Чингизидов конца 30-х годов ХIII века (Е.И. Нарожный). Косвенно на это указывает и находка серебряной монеты Русудан 1230-х годов из Азова (Г.А. Федоров-Давыдов).
Факт хождения монет Джалал ад-Дина, а затем – монет Русудан по территории региона вплоть до конца 30-х годов ХIII века заставляет ставить вопрос не только о возрождении торгово-экономических (и иных) взаимоотношений с Закавказьем, продолжавшихся вплоть до второго нашествия Чингизидов. Следовательно, картина "смут" и "раздробленности" в регионе вплоть до конца 1230-х годов не подтверждается.
Третий параграф главы: "Завоевательная кампания конца 30-х годов ХIII века и ее последствия" посвящен ходу событий 1230-х годов. Вслед за Л.И. Лавровым, мы вновь обращаемся к сведениям Рашид-ад-Дина: "в 635 г.х. (= 24.VIII. 1237-13.VIII.1238 гг.), осенью, Менгу-каан и Кадан пошли походом на черкесов и зимою убили государя тамошнего по имени Тукар … Шибан, Бучек, и Бури отправились походом в страну Мерим из племени чинчанкан и взяли Таткару …. Потом в кака-иле, т.е., в год свиньи … 636 г.х (=14. VIII. 1238 - 2. VIII. 1239 г.) Гуюк-хан, Менгу-каан, Кадан и Бури направились к городу Минкас и зимой, после осады, продолжавшейся 1 месяц и 15 дней, взяли его. Они были еще заняты тем походом, когда наступил год мыши (=637 год хиджры = 3.VIII. 1239 – 22. VII. 1240 г.), Весной, назначив войско для похода, они поручили ему Букдаю и послали его к Тимур-кахалка с тем, чтобы он занял его и область Авир, а Гуюк-хан и Менгу-каан, осенью того же года мыши, по приказанию каана, вернулись и в год быка, соответствующий 638 г.х. (=23.VII. 1240 - 11.VII. 1241 г.), расположились в своих ордах".
Поход на черкесов относится к осени 635 г.х., т.е., к периоду с 1 сентября по конец ноября 1237 г. Убийство черкесского правителя приходится на отрезок с 1 декабря 1237 по конец февраля 1238 года (точнее неизвестно). Все это время Чингизиды должны были находиться на Северо-Западном Кавказе. Осенью-зимой 1237-1238 годов начался и поход Шибана Бучека и Бури, "в страну Мерим из племени чинчакан". Топоним "Мерим" предпочтительнее сопоставлять с "Крымом", а этноним "чинчакан" – с "кипчаками". Следом начинается военная кампания "в стране русских и народа черных шапок", т.е. – в Поросье, против черных клобуков и в Южной Руси. Из Поросья и Крыма они ухода в "страну русских", другая часть Чингизидов возвращается на Северный Кавказ, направляясь к городу "М.к.с."-"Минкасу"-"Магасу" (Алхан-Калинское городище в Чечне). Зимой 636 г.х. (т.е. с 1 декабря 1238 года по конец февраля 1239 года), после 1,5-месячной осады город пал. Чингизиды были заняты тем походом до наступления года мыши (637 г.х.), начинавшегося с 3 августа 1239 года. Затем наступает очередь Тимур-Кахалка (Дербента) и "области Авир" (Аварии), Остается догадываться о масштабности и драматизме всей кампании, продолжавшейся почти год.
Дальнейшие события оцениваются различно: одни исследователи полагают, что Чингизиды уходят из региона, создав прецедент для массового расселения здесь кабардинцев (Л.И. Лавров). По мнению других, наступает полная "катастрофа" для региона (В.А. Кузнецов). Часть аланского населения (В.П. Алексеев, К.Х. Беслекоева, Р.Ф. Фидаров) продолжает оставаться в Придарьялье, другая спасается в глубине горных ущелий, население которых не подчинилось завоевателям. На этом фоне противоречиво смотрится оценка места Нижнего Архыза. С одной стороны: локализация здесь центра "Аланской епархии" позволяет утверждать о "продолжении ее существования и при татарах, когда значительная часть Алании оказалась завоеванной ими и включенной в Золотую Орду. Видимо, татаро-монголы считались с влиянием аланских епископов и, … стремились использовать ее в своих интересах…". А "аланское духовенство оказалось слугой не двух, а трех господ - византийских патриархов, золотоордынских ханов и местных владетелей" (В.А. Кузнецов). В то же время, "никакими сведениями о пребывании татар на Нижнем Архызе, современная наука не располагает" (В.А. Кузнецов). Противоречивость оценок заставляет рассмотреть еще один аспект проблемы, вынесенный в 4-й параграф этой же главы: "Северный Кавказ до середины ХIII века".
Завершение к 1240-м годам военных действий в регионе подтверждают и отдельные эпиграфические памятники в Дагестане (Л.И. Лавров, Т.М. Айтберов, А.Р. Шихсаидов). Дальнейшие исторические процессы слабо подкреплены источниками. Известно: на Северном Кавказе монголы сохранили "местных царей … у черкесов и у аланов" (ал-Омари, Г.А. Федоров-Давыдов), хотя достоверность этих сведений никем не проверялась. Созвучна с источником и мысль современных авторов, полагающих, что события конца 1230 - начала 1240- годов, все же, не привели к полному запустению серии бытовых памятников Северного Кавказа, развивавшихся, якобы, перманентно (В.А. Кузнецов, Э.Д. Зиливинская). Подобная, относительная "непрерывность" в развитии может быть приложена лишь к истории г. Дербента. Проверяя версию, подчеркнем: в Дагестане (кроме Дербента), известные поселения и городища демонстрируют существование хронологического разрыва между временем их возникновения, запустения и возрождением жизни лишь в золотоордынское время (Г.Г. Гамзатов, М.Г. Магомедов, А.Р. Абакаров, О.М. Давудов). На Алхан-Кале, где золотоордынский слой отсутствует вообще, некоторое "оживление" можно связывать только с ХIV в. и, за пределами его внешнего вала. А в непосредственной близости возникают сразу 3 поселения золотоордынского времени (Т.М. Минаева, Е.И. Нарожный). Верхний Джулат золотоордынским городским центром становится лишь при Узбеке или Джанибеке (В.А. Кузнецов). На Нижнем Джулате прослежено срытие вало, произведенное, вероятно, в 30-е гг. ХIII в. (И.М. Чеченов) и их восстановление только во второй пол. ХIV в. (Х.М. Мамаев, Е.И. Нарожный).
Динамика последующего "освоения" региона источники освещают плохо. Известно: Бату-хан, отбывая на коронацию Угедея в Каракоруме, "поручает свое царство младшему брату, Тукай-Тимуру", накануне того, "в качестве удела уже получившего область асов Северного Кавказа" и территории на Мангышлаке" (Т. Султанов). Таким образом, решение курултая 1235 года, закрепившего за царевичами тогда еще не завоеванные территории, начало реализовываться на практике только в 1240-е годы. В северокавказские владения устремляются Чингизидские роды, переселение которых должно было строго соответствовать традиционным принципам "освоения пространства" и "новых территорий" (В.В. Викторова, Н.Л. Жуковская, С.Г. Кляшторный) и представлять "перекочевки аилами, хогонами и ордами" (Н.Л. Жуковская). Расселение строилось на определенных правилах и Тукай-Тимур, вероятно, был не единственным владельцем в пределах северокавказского улуса. Помимо его орд, здесь появляются и представители других, подчиненных ему родов кочевых феодалов, включая и потомков Шибана (пятого сына Джучи-хана), участвовавшего в завоевании Северного Кавказа, но в свой удел получившего территории Южного Зауралья и в современном Казахстане (В.П. Костюков, В.Л. Егоров). Рашид-ад-Дин сообщал о зимовьях внука Шибана – Токдая, располагавшихся "близ реки Терека в стороне Дербентской" и где "(уже) несколько времени он находился во главе сторожевого войска (лашкар-и-караул)". Интересна и гипотеза Э.В. Ртвеладзе, увязывающего название города Маджара с именем кого-то из кочевых феодалов, владевших этой территорией. Среди возможных претендентов на эту роль можно назвать и 11-го сына Шибага - Маджара (В.Г. Тизенгаузен; Э.В. Ртвеладзе), возможно, получившего улус в бассейне р. Кумы. Актуально предположить и о других, аналогичных разделах всего региона на серию подобных владений (на улусно-ленной основе), что и превратило его в некое подобие "центральноазиатского" анклава, на территории которого действовали и принципы привнесенной сюда, "Велиуой Ясы" Чингис-хана (В.К. Цечоев).
Оказавшись оторванными от Каракорума и центральной власти вообще, кочевые феодалы обостряют политическую борьбу между, как минимум, двумя их группировками. Одни "стремились сохранить кочевнический образ жизни", воспринимая оседлые земли только как объект непрерывных грабежей. Вторая группировка во главе с Менгу-кааном, считала необходимым ограничить произвол и дать возможность оседлому населению и жителям городов накопить имущество, восстановить хозяйство, как основы для систематического налогового обложения (Г.А. Федоров-Давыдов). Упоминание в регионе "замка аланов", принадлежавшего Менгу-каану где-то на пути к Дербенту (Г. Рубрук), вероятно, документирует нахождение на Северном Кавказе сторонников второй группировки кочевой аристократии.
Любопытно и общеизвестное свидетельство того, что "Аланы (скорее всего - горцы вообще – Е.Н.) в тех горах (горах Северного Кавказа -Е.Н.) все еще не покорены…" и "из каждого десятка людей Сартаха, двоим надлежало караулить горные ущелья, чтобы эти Аланы не выходили из гор для похищения их стад на равнине, которая простирается между владениями Сартаха, Аланами и Железными Воротами" (Г. Рубрук). Речь, возможно, идет о пространстве региона, на юге примыкающем к подошве Большого Кавказа, а на севере ограниченном Сунженским, Терским и Кабардинским хребтами. Далее (севернее) которых, ночные вылазки горцев-алан, вряд ли осуществлялись. Нет в сообщении даже намека на существование здесь каких-либо "городов", и "селений", упоминаются только пастбища. Предположительно, сообщается о событиях 1255-1256 годов, когда "из удела Бату и Сартаха", через Дербент, к Хулагу-хану была отправлена военная помощь и войска Сартаха, действительно, могли находиться на Северном Кавказе. На данном фоне интерес приобретают и сообщения грузинского "Хронографа" об "удивительной женщине по имени Лимачав" и ее "малолетних царевичах – Пареджане и Бакатаре" и их окружении "многими князьями" (Г.В. Цулая). Существование в Придарьялье (конец 1250-начало 1260-х гг.), подконтрольных Джучидам, аланских, причем - "царствующих особ" с "княжеским окружением", следует рассматривать и как возможное подтверждение того самого "сохранения царей у алан и черкесов", отмечавшихся выше. Сохраняя подчинившихся (даже-номинально), представителей местной социальной элиты, Джучиды, скорее всего, пытались опосредовать свою власть в приграничье с хулагуидскими владениями. Хулагуиды, в свою очередь, опираются на вассально зависимую от них Грузию, постоянно "заигрывая" не только с горцами Северного Кавказа, но с аланами Восточного Придарьялья, а также и в округе, прилегающей к Дербенту. Возможно, "царствующая" особа и ее окружение должны были гарантировать Золотой Орде стабильность политической обстановки, сохраняя за собой не только статус, личные свободы, но и близкое окружение, и, вероятно, ленные владения. Взамен, Лимачав должна была обеспечивать полный контроль горных проходов и прекращения выходов горцев из них на равнину. В результате "высвобождались" воинские подразделения кочевников и должна была отпасть необходимость в охране ими выходов из ущелий. Начавшееся (1260-е гг.) Джучидо-Хулагуидское военное противостояние, приводит к другому: Хулагуиды, у Дарьяла, набирают отряд ("армию") из аланов (К. Гандзакнци), воевавших на их стороне в противостоянии 1262 голу с Золотой Ордой. Поражение Хулагуидов (1262 г.) заставляет их уйти с Северного Кавказа. С ними золотоордынские владения покидает и Лимачав, уведя "князей" и малолетних сыновей, переселившись в Грузию. С "благословения" самого Хулагу-хана, вознаградившего ее "за службу", Лимачав получает места для поселения в "Дманиси … и Жинвали" (Г.В. Цулая; Т.Д. Тогошвили; М.К. Джиоев), т.е. - у южного (грузинского) начала Дарьяльского горного прохода. Уход Лимачав должен был ознаменовать полный провал внутренней политики Джучидов, но, вряд ли заставил их отказаться от продолжения подобной практики. Возникновение в Придарьялье (1277-1278 гг.) новой ситуации, заставляет полагать: с 1260-х по 1278-е годы, в Придарьялье власть Золотой Орды по-прежнему опосредовалась аланскими правителями, "двойные стандарты" поведения которых, во многом и понуждают Менгу-Тимура организовать поход против Дедякова, привлекшего к нему и несколько дружин русских князей.
Процесс сохранения, а затем и сознательного формирования прозолотоордынской аристократической прослойки на Северном Кавказе - мера вынужденная, но - обеспечивавшая относительный контроль горных проходов (Дарьял и вдоль восточного берега Черного моря) силами аланов и других горцев Северного Кавказа. Не исключено, что процесс был обусловлен и нахождением с противоположной стороне традиционных союзников и соседей алан и горцев региона – Грузии, оказавшейся в системе политико-экономического контроля Хулагуидов. Источник подтверждает: "ведай о том, что … брат и сын великого каена Бато шлет (грузинскому царю Георгию – Е.Н.), множество посольств и приносит премного даров, чтобы тот предоставил ему дорогу Дариалана и Запада, потому как они обе у него в руках" (Г,В. Цулая). Но, только этими мерами ситуацию изменить было невозможно. Ставка Золотой Орды на аланов и черкесов региона вряд ли была случайной и оказалась оправданной.
В начале ХIII века, царем Грузии был Георгий Лаша, являвшийся "сыном грузинской царицы Тамар и … осетинского (аланского-Е.Н.) правителя Сослана" (Г. В. Цулая). Его прозвище - "Лаша", переводят с "языка предков современных абхазцев", как "Светоч" (Г.В. Цулая). Следовательно, его отец - Сослан, был аланом с Северо-Западного Кавказа (из приграничья с средневековой Абхазией-?). С 1223 по 1245 г., Грузией управляет сестра Георгия Лаши – Русудан, аланские родственники которой, по-прежнему находились на Северо-Западном Кавказе, что объясняет и мотивы Русудан, спасаться от Джалал-ад-Дина на территории Западной Грузии. Сменивший (1245 г.) ее на грузинском престоле Давид - сын Русудан, из-за политических интриг, также "бежит и приходит в Абхазию" (Г.В. Цулая). Интересны и сведения о Георгии, охранявшем проход "Дариалана и дорогу Запада". Его отец - грузинский царь Улу-Давид был женат на монголке Джигде - Хатун (Г.В. Цулая, М.К. Джиоев). Бездетный брак Уллу-Давида с Джигдой-Хатун, с ее согласия, заставляет Уллу-Давида привести в царствующий дом "аланкуу Алтун", родившую Георгия. "Адюльтера Давида с Алтун была признана и … Джигдой-Хатун" (М.К. Джиоев). Тюркское имя этой аланки – Алтун (М.К. Джиоев) и традиция "родства" представителей грузинского престола с аланами, заставляют и ее рассматривать как представительницу аланской элиты, но с территории Северо-Западного Кавказа.
Лаконичная подборка свидетельств объясняет как причины опоры Джучидов на северокавказских аланов, так и причины опоры Хулагуидов на вассальных грузинских правителей, при помощи которых они влияли на алан и соседних им горцев Северного Кавказа. На этом фоне становится понятным, почему Золотая Орда сохраняет в своих владениях "аланских и черкесских царей" (ал-Омари), как в Придарьялье, так и у границ со средневековой Абхазией. Но, Хулагуиды, все же, "переигрывают" Золотую Орду: в 1270-е годы, "за счет ильхана Аргуна, генуэзец из Перы - Вивальдо Лаваджо", содержал даже "корабль для охраны берегов Кубани и Кавказа" (Я.М. Свет). Ильханы Ирана активизируют свое влияние на всех направлениях. Золотая Орда уступала им на всем пространстве от Дербента и Дарьяла, вплоть до Черного моря, постепенно оказываясь в стороне от давнего торгового пути, связывавшего "Иран с Восточной Европой и Черноморьем" (Я.М. Свет).
В пятом параграфе главы 2: "Северный Кавказ в 50-60-е годы ХIII века" речь идет о причинах военно-территориальных конфликтов Золотой Орды с государством Ильханов. Обычно утверждается о претензиях Золотой Орды на средневековый Азербайджан "по законному праву" (Б.Д. Греков, А.Ю. Якубовский, В.Л. Егоров, Е.П. Мыськов и др.). Резонно возникает и вопрос: почему столь резкое обострение отношений происходит только в начале 60-х годов ХIII века? (Е.П. Мыськов).
Причины конфликта не стоит связывать и с ожиданием итогов завершения в Каракоруме борьбы за престол между Хубилаем и Ариг-Бугой, в которой Золотая Орда поддержала последнего, а Хулагу – Хубилая (Е.П. Мыськов). Здесь, помимо политической подоплеки, вероятно, следует видеть и причины сугубо экономического характера, хотя насколько "выгодной" для Золотой Орды могла стать территория Азербайджана: мягкий климат и степные пастбища которого определили характер использования этого пространства только как зоны зимников, летников и ставок. Рассматривать его территорию как зону с потенциально высокими налоговыми сборами, вряд ли возможно. Следовательно, причины конфликтов следует искать в другом.
До прихода монголов, через Азербайджан пролегала международная трасса из Ирана, разветвляясь на два направления: один ее путь шел на Дербент, другой - в сторону Грузи и Абхазии, к Черному морю и далее, в Европу. Допустимо предположить: стремление к полному, политико-экономическому контролю над значительным маршрутом этой трассы, сулившему вполне определенные доходы и стратегию, во многом и определяло одну из самых главных причин взаимных военно-территориальных притязаний Джучидов и Хулагуидов. "Монголы были заинтересованы в развитии международной торговли на сухопутном пути из Средиземноморья в Иран, Среднюю Азию и Китай. Контроль …. над отрезками огромной этой трассы их вполне устраивал", т.к. ключи над проходами оказывались у них, либо же – оставались в руках их союзников, что, в любом случае, "сулило существенные стратегические выгоды" (Я.М. Свет). Рассматривая причины интереса Ильханов к Киликийской Армении (плацдарма к вторжению в Египет и Сирию), как это продемонстрировали наши предшественники, объясняет основные причины неспешных приготовлений к противостоянию с Золотой Ордой. Дальнейшие военные действия сначала с сельджуками, посещение Смбатом (братом Киликийского царя Хетума I и I-го констебля его владений), Каракорума (1246-1248 гг.), получение им "ярлыка золотой пайцы", а затем - "в жены татарку" (К. Гандзакеци), дают "Смбату охранные грамоты на многие области и крепости, раннее принадлежавшие царю Левону (Левону II, царю Киликийской Армении, правившему в 12118-1219 гг.-Е.Н.), отнятые (после его смерти) у армян Румским султаном - Ала-ад-Дином" (Я. М. Свет). Аналогичная политика проводится и в других уголках Хулагуидского государства и, в первую очередь там, где проходили торгово-караванные пути. С середины ХIII в. Ильханы пытаются "прибрать к рукам южносирийские территории", пока еще "почти что не освоенные монголами", в затем - всю "Переднюю Азию, т.к. западные, концевые участки основных торговых путей проходили через Месопотамию и Сирию". В 1256 году начинаются военные действия Хулагу против мазадаранских исмаилитов. В 1257 году - подготовка к походу на Багдад и в Ирак, в Багдаде "сгорает все сырое и сухое" (Рашид-ад-Дин). Возвращение Хулагу в Иран и Азербайджан, опять не приводит к конфликту с Золотой Ордой; он направляется в Сирию (сентябрь 1259 г.), одновременно отправив войска Хетума I и его зятя – князя Анатолийского, в Алеппо и Дамаск (владения мусульманского эмира ан-Насира Юсуфа). Ильхан проходит всю Сирию и Иорданию, берет Газу и выходит к Египту. Только весть о смерти Великого хана и начало борьбы между Хубилаем и Ариг-Бугой, заставляют его спешно возвратиться в Иран.
На фоне успехов Хулагуидов заметно активизируются контакты итальянских морских Республик (Генуя и Венеция) с Золотой Ордой и степень их активности прямо пропорциональна успехам Хулагуидов на Востоке. Пожав плоды крестовых походов, итальянская торговля расширяла рынки в Европе, бурно развивала торговую экспансию не только на Восток, в Сирию, Палестину и другие государства Малой Азии, Балканского полуострова. Торговцев сопровождают и представители римско-католической церкви, являвшейся к тому же, "крупным феодалом и крепостником Европы" (Я.М. Свет). "Миссии" П. Карпини, Г. Рубрука, М. Поло, предшествовали появлению итальянцев в Золотой Орде и на Северном Кавказе. В первой половине ХIII века итальянцы укрепляются на островах Эгейского моря, Кипре и в Киликийской Армении. Венецианцы - на Крите, Эвбее и на берегах Мраморного моря. Генуэзские торговые агенты (середина 50-х годов ХIII века) проникают в золотоордынский Крым, основывают Кафу. После 1260-х годов Крым и Северный Кавказ становятся исходными пунктами торговли с золотоордынским Поволжьем, Хорезмом, Семиречьем, Монголией и Китаем. С Кубани и Дона, из южнорусских территорий (через Кафу), в Византию и в Италию шел хлеб и рабы. Отрезок: Кафа – Поволжье целиком шел через Золотую Орду, захватывая часть Северного Кавказа. Путь в Хорезм, через Поволжье, огибал Каспийское море. "Спрямить" его можно было через Дербент, Азербайджан и далее, через владения Хулагуидов.
Не менее важным был и транзит по "дороге Запада": из Ирана (Тебриза) - Закавказье к берегу Черного моря и далее, по морю, или же - в обход его до низовий Кубани и через степи – до Таны. Но его большая часть, в Закавказье, контролировалась Ильханами и их вассалами. Они (нач. 60-х годов ХIII в.) были изгнаны из Сирии, Палестины и Ирака египетским султаном Бейбарсом - союзником Золотой Орды. Тогда же завершается и конфликт Хубилая с Ариг-Бугой, "развязавший" руки Берке, который выступает против Хулагу, потерявшему контроль над международными торговыми трассами.
Активная позиция итальянцев (с 1256 г.) нарастает в Крыму, где основывают (1271 г.) Солдаю (Судак); в дельте Дона – Тану и серию факторий вдоль Азовского моря до Тамани (А.Г. Еманов). Близ дельты Кубани появляется Копа (И.В. Волков) и густая их сеть на черноморском побережье, от Анапы до Абхазии (А.Г. Еманов). После Джучидо-Хулагуидского военного конфликта 1262 г., итальянцы прочно закрепляются на азово-причерноморских берегах; прокладывают новые морские маршруты и сухопутные трассы через Золотую Орду. "Связываются" ее столичные центры, все Поволжье, Северный Кавказ и Закавказье с факториями итальянцев, что обеспечивало приток восточных и европейских товаров в Золотую Орду и активизировало вывоз из нее рабов, зерна и прочих товаров, а также - приносит ощутимую прибыль. Приазовье и Причерноморье становятся периферией принципиально новых, коммерческо-предпринимательских отношений, развивавшихся не только в метрополиях, но и в приазово-причерноморских факториях (Ф. Бродель). Процессы сопровождаются демографическими изменениями.
Интерес вызывает и формирование сложной обстановки в Придарьялье, способствовавшей (1277-1278 гг.) совместному, русско-джучидскому походу войск Менгу-Тимура на "славный ясский город Дедяков". При наличии интереса к этой проблеме еще со времен В.Н. Татищева, проблема требует внимания к себе. Шестой параграф главы посвящен "Событиям 1277-1278 годов: некоторые аспекты политической истории".
Летописи лаконично описывают этот поход и участие в нем русских дружин. Противоречивыми оказались и первые версии в его локализации (Е.Г. Пчелина). Версия о тождестве Дедякова с "Ирак-Дадианом" Э. Челеби (Е.И. Крупнов, В.А. Кузнецов), не подтверждается, как и его отождествление с Алхан-Калой (В.И. Марковин и Х.Д. Ошаев, Х.М. Мамаев). Большинство авторов локализует летописный город близ Дарьяла, у Эльхотовых Ворот. В.А. Кузнецов считает, что в работах предшественников "поход 1278 года зафиксирован и комментирован, но вызвавшие его причины не обсуждались. Суждения по этому поводу высказаны автором данных строк и Е.И. Нарожным", хотя это далеко не так. Причины похода, все же, рассматривались неоднократно (В.А. Кучкин, В.Б. Виноградов, В.Л. Егоров, Е.П. Мыськов, В.Н. Гамрекелидзе, Ю.М. Сихарулидзе, Т.Д. Тогошвили, М.К. Джиоев). В.Л. Егоров, М.К. Джиоев считают: поход был направлен на закрепление позиций Джучидов в неспокойном уголке владений Золотой Орды. В.А. Кузнецов (1971 г.) трактует поход, как попытку подавления "антимонгольского восстания" в Дедякове, ставшего реакцией местного населения "на его перепись, проведенную монголами еще в 1256 г.". Мнение разделили В.И. Марковин и Х.Д. Ошаев. Хронологический разрыв почти в 25 лет (по этнографическим меркам - время жизни одного поколения), заставляет усомниться в реальности предположения, т.к. в этом случае, "восстание" должны были поднять уже потомки "переписанного" в 1256 г. Населения Дедякова.
Судя по данным летописи, в Придарьялье, в тот момент Джучидов не было. Возможно, ситуация контролировалась зависимой от Золотой Орды аланской аристократией, к 1278 году, вновь попытавшейся выйти из-под ее контроля. Менгу-Тимур в это же время вновь "разостлал с Абага-ханом ковер страшной вражды" и Рашид-ад-Дин сообщает о появлении Хулагуидского "сахиб-дивана Шамс-ад-Дина Джувейни" в округе Дербента, установившего контроль "над Дербентом, Лезгистаном и горой Эльбруса". Возможно, на 1278 год Хулагуидами, при опоре на горцев Северо-Восточного Кавказа и аланов Восточного Придарьялья была спланирована крупная и совместная, антизолотоордынская акция с одновременным (через Дербент и Дарьял) проникновением вглубь Северного Кавказа. Менгу-Тимур наносит упреждающий удар по Дедякову, взяв его, в феврале 1278 года, когда Дарьял был еще закрыт снегами и помощи Дедякову со стороны Ильханов и Грузии, ожидать не приходилось. Любопытен и факт привлечения для этого похода русских дружин. Под 6785 годом (1277-1278 гг.), летописец называет участников похода – "князь Ростовский Глеб Васильевич с братиничем своим, с князем Константином; князь Федор Ростиславович, князь Андрей Александрович и князи мнози, с бояры и слугами". Они "поехаша на войну с царем Менгутемером и поможе Бог князьям Русским, взяша славный град Ясский Дедяков, зиме месяца февраля в 8. И полон, и корысть велику взяша, а супротивных без числа оружием избиша, а град их огнем пожгоша. Царь же (Менгу-Тимур – Е.Н.) почтив князей Русских и похвалив, и одарив, отпусти в свояси с многая честью, каждо в свою отчину". Становится очевидным: на стороне Менгу-Тимура выступили зависимые от Орды князья, предварительно (еще до отправления "в свояси.., каждо в свою отчину"), "полон и … корысть велику" взявших и которых, Менгу-Тимур, дополнительно, "почтил … и похвалил …, и одарил". "Двойная выгода" князей заставляет считать: участие русских дружин не столько усиливало воинство Менгу-Тимура, сколько имело политическое и "показательное" значение, как для противников, так и союзников золотоордынского хана. Особенно – для русских княжеств, включаемых ныне как в прозолотоордынскую, так и антиордынскую "партии". К такому выводу подталкивает знакомство с оценками ситуации более позднего времени, связанной с деятельностью М.Я. Тверского и его взаимоотношений с Ордой. А.В. Чернышов считает: на Руси (в ХIII-ХIV в.), существовала некая "общая схема в отношениях русских княжеств с Ордой", отрицая возможность проведения отдельными князьями (включая и М.Я. Тверского), "антиордынской" политики. Другие авторы считают иначе: русско-ордынские отношения были различными: Тверь и М. Я. Тверской, к примеру, получили ханский ярлык для формирования в Твери антиордынского центра. В иных случаях было наоборот. Признавая факт существования "проордынских" и "антиордынских группировок" на Руси, весь перечень русских участников похода Менгу-Тимура на Дедяков, следует относить к числу не просто зависимых от Орды князей, но и всячески стремившихся быть ей угодными и, при случае не "брезговавших" воспользоваться помощью Золотой Орды, в т.ч. приводя "татарове на Русь". На этом фоне, события вокруг Дедякова, не стоит рассматривать, как реакцию на "перепись" населения Золотой Орды, или же - как "отдельное городское восстание". Это было политическое мероприятие, показательно-устрашающая акция, проведенная на золотоордынской территории, управлявшейся зависимой от Золотой Орды местной аристократией, при случае предпочитавшей становиться союзником противников Золотой Орды - Хулагуидов Ирана.
Успех Джучидов, в Дедякове, должен был привести и к усилению золотоордынского присутствия здесь. Но источники, лишь под 1295 годом сообщают о нахождении в Придарьялье всего лишь "стражи татарской" (К.П. Патканов), к тому же, в очередной раз, изгнанной оттуда грузино-северокавказскими отрядами. Из чего следует: с 1278 года, на подступах к Дарьялу был определен золотоордынский караул, или – "стража", находившаяся там на постоянной основе, вплоть до конца ХIII столетия. С чем, вероятно, можно увязать и происхождение названия "Татартуп", т.е. - "стоянка татар", "место нахождения татар" (Л.П. Семенов); дагестанский источник ХVII века – "Дербент-Наме", это же название приводит в арабоязычной форме - "Шехри-Татар", т.е. – "город татар", зафиксировав уже более позднюю ситуацию ХIV столетия. С подачи Х.М. Френа, а затем – в ее развитии И. Бларамбергои, с 30-х годов ХIХ века, за городищем закрепляется и название "Верхний Джулат"; появление названия "Нижний Джулат" (И. Бларамберг) было обусловлено попыткой разграничения сведений о двух, близко находящихся друг от друга городищах на Тереке.
Глава 3. "Города" и этнокультурные процессы на Северном Кавказе в ХIII-ХIV веках разделена на 4 параграфа. В первом из них: "География расположения бытовых памятников ХIII-ХIV вв." содержит сводку бытовых памятников. В нее включена группа "старых" городищ, существовавших как в "домонгольское", так и в золотоордынское время - Дербент, Тарки, городища: Исти-Су, Алхан-Калинское, Верхний Джулат (Татартуп, Дедяков) и пять "алано-золотоордынских поселений в его округе. Затем - Нижний Джулат, Терекское, Хамидиевское и Булунгуевское городища, Рим-гора (Борггустан), поселение "Козьи скалы", городище "Развалка". Сюда же включен и Нижний Архыз – городище, статус которого в золотоордынское время непонятен, а также - Ильичевское городище в верховьях Урупа, поселение "Руфабго". Существовал и ряд многослойных городищ и поселений, возможно, являвшихся итальянскими торговыми факториями. - Большеголубицкое городище ("Руссия" и г. Копа), Таманское городище, античная Патрея с находками ХIII-ХV вв., Раевское городище, Ильичевское (на Черном море) городище, памятники на мысе Тузла, в Анапе, мысе Утряш, в Геленджике, Новороссийске, и др. Известны и бытовые объекты, возникшие в ХIII-ХV вв. - Сигитминское, Акташское, Барагачинское, Старогладовское поселения, три поселения между сел. Закан-Юрт и Самашки, поселение, подстилающее городище "Терки" - "Трехстенный городок" 1588 года, поселения округи селений Майртуп-Курчалой, памятники "золотоордынского времени" округи Верхнего Джулата, на территории Эльхотовского могильника кобанской эпохи, у сел. Заманкул, Урухское селище, поселения в округе г. Кисловодска, на окраине города Новопавловска, Маджары и его широкая округа, "Ангелинский Ерик" (г. Шахрак по И.В. Волкову), Курджипское поселение, Афипское, Тлюстенхабльское, Псекупское, Ново-Пчасовское, Таухабльское, Убинское 1-е и 2-е селища ХIV-ХV вв. Список дополняют сведения о бытовых памятников с итальянских карт (А.Г. Еманов).
Во втором параграфе главы: "Золотоордынский город Северного Кавказа: некоторые общие и специфичные черты" предпринимается попытка обобщения сведений о золотоордынских городах Северного Кавказа. Мы опираемся на опыт аналогичных исследований В.Л. Егорова, Т.В. Гусевой, Э.В. Ртвеладзе и В.Г. Блохина.
Опора на сведения о микротопографии Дербента, Маджара, Верхнего и Нижнего Джулатов, позволяет дать самые общие сведения об их планировке и о внешнем облике. Маджарское городище имело "заранее продуманную планировку": с "торгово-ремесленной частью" в северном створе этого городища, с рядами домов, разделенных улицей. Был здесь и торговый центр. При Джанибек-хане там была построена мечеть (Э.В. Ртвеладзе). По свидетельству И.А. Гюльденштедта таких мечетей в Маджарах было несколько. В городе имелся и христианский храм, в котором собирались отпеть тело убитого М.Я.Тверского. Церковь, возможно, одновременно обслуживала не только православных, но и представителей армяно-григорианской общины (И.В. Волков, В.Б. Виноградов). Вдоль р. Кумы (на окраине городища), на рисунке М. Некрасова, в три линии, располагались разнотипные мавзолеи. Существовала в городе и общественная баня (Э.Д. Зиливинская). На прилегающих к городу территориях располагалась "сельхозокруга", здесь использовалась привнесенная из Средней Азии чигирная (при помощи колеса-водоподъмника), система орошения (Э.В. Ртвеладзе). Верхний Джулат: располагался между левым берегом Терека и Кабардинским хребтом. В центральной части находился высокий "Татартупский" минарет, некогда соединявшийся с Большой мечетью. На удалении от них (от 200 до 700 м), располагалась Малая мечеть и четыре христианских храма (И.А. Гюльденштедт, Е.И. Крупнов, О.В. Милорадович, В.А. Кузнецов). Пространство между строениями, якобы, занимала "городская площадь" (В.А. Кузнецов), перекрывавшая "половецкий" могильник ХIV века (В.А. Кузнецов). Однако, "площадь" оказалась развалами каменных набросок над подкурганными захоронениями (Е.И. Нарожный), аналогичными наброскам синхронного некрополя "Сухая Балка" под Владикавказом (Г.Н. Вольная, Е.И. Нарожный, В.Л. Ростунов). Архитектурно-культовые строения Верхнего Джулата (как христианские, так и мусульманские), не раннее ХIV века. Не подтверждается и версия об "азербайджанских истоках архитектуры" мечетей Верхнего Джулата (В.А. Кузнецов, Ф.Х. Мамедов, Э.Д. Зиливинская); трудно соглашаться и с версией об участии "азербайджанских строителей", якобы, возводивших здесь "христианские и мусульманские" объекты (В.А. Кузнецов). В архитектуре храма № 1 следует выделять несколько строительных горизонтов (В.Б. Виноградов, С.А. Голованова; Е.И. Нарожный), один из которых сильно напоминает архитектурные истоки характерные "для культовой архитектуры Московской Руси ХIV века" – это "галерея", а не"ограда" (по Е.И. Крупнову) и фундамент винтовой лестницы, а не "придел" (по Е.И. Крупнову), ведшей к звоннице второго этажа (Е.И. Нарожный). Нижний Джулат имел внешний вал, срытый в 30-40-е годы ХIII века (И.М. Чеченов) и восстановленный во второй половине ХIV века (Х.М. Мамаев, Е.И.Нарожный), на внутренней площади имел Большую (Пятничную) мечеть с подземным склепом под ее полом (Г.И. Ионе, И.М. Чеченов, Э.Д. Зиливинская). Возможно, здесь была и христианская церковь, с которой связана находка железного клепаного креста "византийско-кавказского типа" (И.М. Чеченов, С.Н. Малахов, М.Н. Ложкин). Есть лаконичные сведения и об остатках мечети на Ангелинском Ерике (г. Шахраке по И.В. Волкову).
Специфика архитектуры северокавказских городов Золотой Орды и ее микротопографии на отдельных памятниках позволяет считать, что внешний облик северокавказских городов Золотой Орды сочетал в себе черты, присущие как для восточных, так и кавказских городов. Черты последних были более выражены на Верхнем и Нижнем Джулатах. Констатируется факт активного строительства северокавказских городов Золотой Орды в ХIV веке, во время правления Узбек-хана и Джанибека. Указем и на процесс заметной конфессиональной поляризации городского населения Северного Кавказа. Несмотря на факт превращения ислама в государственную религию Золотой Орды, в городах региона прослеживается увеличение христианского (православного, армяно-григорианского и католического) населения.
С ростом золотоордынских городов в регионе, на Северо-Западном Кавказе "обустраиваются" и итальянские торговые фактории, об облике которых позволяют судить материалы с "Мамай-Калы" ("пристань Куба" по А.Г. Еманову) и укреплению у устья р. Годлик. Оба объекта расположены на черноморском побережье. Крепость на р. Годлик построена на северо-восточном берегу Черного моря и контролировала транзитный путь в сторону Абхазии. Возникла в хазарское время, но, существовала и как "генуэзское укрепление" ХIV-ХV вв. (Н.В. Анфимов, Ю.Н. Воронов, В.Б. Овчиникова). Внутри крепости находилась цитадель; по внешнему периметру – стены из камня с угловыми башнями. Планиграфия крепости определена конфигурацией мыса, на котором построено укрепление; мыс "вытянут вдоль береговой линии" и ограничен левым берегом устья р. Годлик (В.Б. Овчиникова). Внутри крепости находился и родник. Сходные черты планировки и фортификации имеют и другие "крепости", расположенные между Туапсе и Сочи (Н.В. Анфимов, Ю.Н. Воронов, В.Б. Овчиникова).
Целесообразно осмыслить и специфику этноструктурных особенностей населения таких населенных пунктов, что рассматривается в 3-м параграфе этой же главы, названном: "Характеристика оседлого населения ХIV века в северокавказских владениях Золотой Орды".
Мы опираемся на сведения о 50-ти мусульманских захоронениях из Маджар, 15 погребениях Верхнего Джулата, а также на более 25 погребений горожан-мусульман Нижнего Джулата. Эти материалы сопоставляются и с более, чем 200 христианскими погребениями Верхнего Джулата и в его округе (В.А. Кузнецов), а также – 30 захоронений христиан с Рим-Горы (В.А. Фоменко), по 5 -у церкви пос. Лоо и на могильнике "Южные культуры" близ Сочи (В.Б. Овчиникова). 17 погребальных комплексов христиан происходит с Эльхотовского могильника (Х.Т. Чшиев), 3 коллективные катакомбы Змейского могильника (Р.Ф. Фидаров). Характеризуются наличием простых грунтовых ям, положением скелетов вытянуто на спине, головой на запад (при сезонных отклонениях), при вариации положения верхних конечностей и вытянутостью нижних. Иногда сопровождаются сосудами, бусами, серьгами и подвесками в виде знака вопроса. Датированы в пределах ХIV в. Преимущественно, тяготеют к христианским храмам. Этнокультурное определение погребений затруднено, за редким исключением, когда есть антропологический анализ погребенных, установивший преимущественно "аланскую" принадлежность части погребенных - храм № 1 Верхнего Джулата, у храма пос. Лоо и на могильнике "Южные культуры". В одном случае отмечена находка глиняной мисочки "для красок", имеющей аналогию в Южной Руси. Аналог позволил В.А. Кузнецову рассматривать это погребение, как захоронение "художника"- выходца из Южной Руси, "расписывавшего храмы" Верхнего Джулата. Универсальный характер христианской погребальной обрядности скрывает этнические истоки и особенности, затрудняя (без помощи антропологов) установление их этнической атрибуции. Сложным является и разграничение этих захоронений на погребения представителей православной, армяно-григорианской и католической церкви.
Погребения мусульманского населения золотоордынских горожан Северного Кавказа совершались в мавзолеях (Маджары, Пятигорье, Борга-Каш), внутри сырцовых оградок (Ставрополье) и кирпичных склепах, грунтовых ямах с уступами и без них; один раз – в каменном "саркофаге" – каменном ящике. Во всех случаях отмечались следы деревянных гробовищ. Другие погребения, на дневной поверхности обозначались каменными надгробиями, на одном из которых (Маджары), отмечена эпитафия: "Судья правоверных Касси Магомед, сын Тадж-Эддина (венец веры). Год 777 хиджры" (Ю.Клапрот). Скелеты уложены с разворотом на правый бок, а также – вытянуто на спине; все – головой на запад (или – сезонными отклонениями от него), лицевой частью к югу. С этнокультурной точки зрения атрибутировать их невозможно, хотя захоронения в мавзолеях резонно отождествлять с погребениями потомков "монголов", или представителями иных, но – элитарных социо-культурных групп. Захоронения в каменных и кирпичных склепах, по аналогии с золотоордынским Поволжьем, речь можно вести лишь о захоронениях представителей "средних слоев" горожан (Л.Т. Яблонский). В грунтовых ямах Верхнего Джулата отмечены (антропологически) и представители северокавказских аланов (В.П. Алексеев, К.Х. Беслекоева). Топографическая расположенность погребений - внутри мавзолеев и в мечети, под ее полом, заставляет считать такую расположенность, социально-престижной и элитарной. Нахождение близ мечетей и на кладбищах - индикатор их значительно меньшего социального статуса, но и в этих случаях вести речь об этнокультурном определении погребенных, трудно.
Если учитывать свидетельство ал-Омари, в Золотой Орде к ХIV в., происходил процесс этномиксации, в ходе которого наблюдалось смешение монголов и кипчаков. На Северном Кавказе такое же смешение затронуло и часть местного (в т.ч. и аланского) населения. Появление "смешанных" групп населения происходило и в других городских центрах региона, как впрочем и на всей территории Золотой Орды (Л.Т. Яблонский). На процесс миксации городского населения наслоилась и "универсализация" обрядов в результате требований канонов мусульманской, а в других случаях – христианской погребальной обрядности. В итоге - это окончательно нивелировало "домонгольские", т.е. – традиционные этнокультурные различия. Новые каноны, к тому же, утверждались различными способами, включая и меры исключительные, когда Узбек-хан "умертвил несколько эмиров и знатных лиц и убил множество бахшей и вельмож", отказывавшихся принимать ислам. Данный отрывок из переписки Узбек-хана с египетским султаном, в которой хан сообщал и о начатой им войне за веру, можно соотнести с информацией о военных действиях на Северо-Западном Кавказе. Подтверждением чему можно рассматривать другое синхронное свидетельство о посылке "против черкесов" переметнувшихся на сторону Золотой Орды потомков хулагуидского эмира Чупана вместе со своими родственниками и окружением (Е.И. Нарожный).
На Северном Кавказе, согласно ибн-Батутте, исламизация проходила иначе. Батутта, побывав в Пятничной мечети Маджара, отмечал: "По окончанию (молитвы – Е.Н.), на минарет взошел проповедник Иза-ад-Дин (или – Мадж-ад-Дин) - один из знатоков мусульманского права и духовных ученых Бухары, у которого было (здесь) множество учеников и чтецов (Корана), читавших перед ним" (Э.В. Ртвеладзе). Следовательно, исламизация осуществлялась и через среднеазиатских переселенцев, включая и духовных лиц, проповедников, знатоков права, посредством активности которых создавалась разветвленная сеть мусульманских учреждений, строились мечети и, формировались религиозные общины.
Этноформирующие, или даже – этнообразущие процессы наблюдались и в итальянских факториях Приазовья и Причерноморья, в которых, посредством межэтнических браков появлялись компактные общины, этнокультурная принадлежность к которым обозначалась конкретными этнонимами (А.Г. Еманов). Судя по ономастике различных категорий населения факторий, помимо европейского и кавказского населения, здесь присутствовали и обитатели, имевшие христианские (православные и католические) имена.
Четвертый параграф главы: "Этнокультурные группы населения северокавказских владений Золотой Орды" посвящен представлению некоторых конкретных групп населения из золотоордынских владений на Северном Кавказе, ныне "улавливаемых" на основе источников.
Армяне: представители этой диаспоры, в приазовских и причерноморских торговых факториях были представлены различными социальными категориями - купцы и торговцы, "казаки", соции и др. "Армены" ("Оурмены") – армяне отмечены русской летописью среди наемников Мамая. На Маджарах и в Темрюке обнаружены хачкары-надгробия с армянской эпиграфикой (И.В. Волков). С армянами связывают каменную (аптекарскую-?) ступу с резной поверхностью из Маджар (И.В. Волков). Армянское население обитало в золотоордынском Поволжье и в Крыму, есть сведения о переводе в Азак Георгия Ереванского, сына сугдейского священника Григора (Н.М. Фомичев, И.В. Волков). Там же существовала и григорианская церковь Григория Просветителя (Н.М. Фомичев). Армяне участвуют в этноформирующих и этнообразующих процессах Приазовья и Причерноморья (А.Г. Еманов). С началом османского вторжения, их потомки расселяются среди черкесов Северо-Западного Кавказа, постепенно превратившись в "черкесо-гайскую" этнокультурную общность (Ф.А. Щербина). В ХVIII веке выходцы из нее переселяются под стены российской крепости "Прочный Окоп" (Средняя Кубань), основав аул, ставший предтечей современного города Армавира на Кубани (Ф.А. Щербина, В.Б. Виноградов, С.Н. Ктиторов, Е.И. Нарожный).
Среднеазиатское население. Их присутствие в регионе подтверждает ибн-Батутта, упоминая мусульманское духовенство в Маджарах (из Бухары). А.Ю. Якубовский, из Средней Азии выводил ремесленников, обеспечивших распространение в Золотой Орде отдельных типов керамики и систему ремесленной организации (типа "корханы"). Среднеазиатское представительство в различных городах Золотой Орды и на Северном Кавказе подтверждают и другие наблюдения Э.В. Ртвеладзе и Н.С. Гражданкиной, И.В. Волкова.
Выходцы из Хулагуидского Ирана. Реальным подтверждением наличия таких групп населения являются сообщения источников о бегстве "между 1324 и 1327 годами" (В.Г. Тизенгаузен), в Золотую Орду потомков эмира Чупана – Хасана и Талыша, принятых Узбек-ханом и отправившего их на "войну с черкесами". Возможно, с данной группой иранских беглецов могла быть связана и бронзовая поясная пластинка с изображением Бахрам Гура, найденная на Маджарах со следами местного ее производства (Е.И. Нарожный). М.С. Гаджиев опубликовал погребальный памятник ХIII-ХIV вв., происходящий из окрестностей Дербента и связываемый им с "зад-марг-хане" ("домом для мертвых"), считающимся характерным объектом для поздних зороастрийцев Ирана.
Представители индийской диаспоры: предполагается присутствие индийских купцов, обеспечивавших приток уже достаточно выразительной коллекции разновременных золотых динаров индийских султанов с территории Маджара (Э.В. Ртвеладзе, А.А. Калмыков, Э.Д. Зиливинская, И.В. Волков, Ф.Б. Нарожная). М.С. Гаджиев не исключает, что опубликованный им памятник из-под Дербента был характерным не только для зороастрийцев из Ирана, но может восприниматься и как "наса-хане" индийских парсов, обитавших в округе Дербента.
Евреи. Есть упоминание о нахождении в Маджарах "еврея из Андалуссии" (Р.Е. Аджимамедов). Известен фрагмент амфоры с еврейской надписью из Анапы (И.В. Волков). На Тамани выявлена серия стел с иудейской символикой ХII-ХIV вв. (В.Н. Чхаидзе).
Европейское представительство. Помимо кратковременного пребывания в регионе епископа Феодора, Юлиана, П. Карпини, Г. Рубрука, М. Поло, И. Барбаро, Г. Интериано, И. Шильбергера и др,, известно об активной деятельности католических миссионеров, оазавшихся в итальянских факториях Приазовья, Причерноморья и Прикаспия. Упоминаются выходцы "из Лигурии" (С.П. Карпов). В 80-е годы ХIII в. итальянцы известны и на Каспии, которые "здесь недавно" (М. Поло). Во второй половине ХIII в. Северный Кавказ был включен в "Сарайскую кустодию Аквилонского викарийета" римско-католической церкви (Я.М. Свет). Среди миссионеров упомянут Ричард Английский (С.М. Соловьев) и "брат Журден" (Я.М. Свет). Вплоть до конца ХV столетия в регионе образовываются католические епископства. В факториях известны упоминания о европейцах из различных уголков Европы, занимавшихся коммерцией, а также - консулы, купцы и торговцы, нотариусы, владельцы и арендаторы судов, соции, лекари, матросы и "казаки" (С.П. Карпов) и др.
Представители негроидного населения. Наряду со свидетельством о визите выходца из Эфиопии - Ибн-Батутты в ставку Узбек-хана (1333 г.), в Пятигорье (В.Г. Тизенгаузен), представители "экваториального типа" выявлены и антропологически, среди мусульманского населения Азака и Нижнего Поволжья (М.А. Балабанова), что заставляет ожидать новых и аналогичных примеров и в золотоордынских городах региона.
Выходцы из Руси. Сообщая об убийстве князя М.Я. Тверского близ Дедякова (В.А. Кучкин, В.Б. Виноградов, В.А. Кузнецов Г.Ф. Кусов и др.), летописи упоминают и его "заимодавцев" – московских князей, а также – слуг и окружение (Т.В. Николаева). Выразительна и коллекция предметов мелкой христианской пластики, связываемой не только с "русскими пленниками" Золотой Орды (М.Д. Полубояринова), но с и другими социальными группами русского населения и духовенства (Е.И. Нарожный). Предметы подразделяются на группы, характерные для "Московской Руси", "Новгорода", "Рязанской земли", "Твери", "Южной Руси" и местные (северокавказские) их копии (В.Б. Виноградов, А.В. Куза, Т.С. Магомадова, В.А. Кузнецов, С.А. Голованова, Е.И. Нарожный). Есть и подражания украшениям, характерным для населения Саркела-Белой Вежи, Тамани и с Северского Донца (Е.И. Нарожный). Указывается на возможное пребывания (Вкрхний Джулат) "художника" из Киевской Руси (В.А. Кузнецов). Архитектурные остатки церкви №1 Верхнего Джулата, имеют аналогии в Московской Руси заставляя предполагать о возможной связи церкви с деятельностью "Сарайской епархии". Реальной кажется и версия о переселении "рязанских казаков" Червленого Яра (1480-е г.) на Нижний Терек (И.Д. Попко, А.А. Шенников и др.).
Выходцы из Грузии. "Хронограф" упоминает деятельность епископа Пимена из Гареджи в горах Дагестана (Г.В. Цулая). В Аварии известны аваро-грузинские билингвы на крестах. Грузинские надписи на бытовой и строительной керамике известны на территории Чечни, Ингушетии, Осетии; предполагается возможность активного грузинского представительства в золотоордынских владениях региона. В итальянских источниках упоминаются авасги, абхазы, мингрелы и выходцы из Лазики, обитавшие в факториях Причерноморья (С.П. Карпов), а также – в зоне активности "Аланской епархии". Все это подталкивало и активно развивало межэтнические процессы, взаимовоздействие и формирования "синкретической материальной культуры" (Г.А. Федоров-Давыдов) в Золотой Орде, включая ее северокавказские владения.
Пятый параграф этой же главы: "Кочевой этнокомпонент", посвящен анализу специфики кочевого населения Северного Кавказа. Мы приводим общие сведения о погребальных комплексах кочевников региона, используемых в работе.
Монголы. Их описывали П. Карпини, Г. Рубрук, М. Поло, армянские и грузинские авторы. С археологической точки зрения, "монгольскими" считаются погребальные комплексы с северной ориентировкой (Г.А. Федоров-Давыдов и др.), хотя ее считают характерной и для кочевников "из Центральной Азии, Сибири или Алтая". Существует и искусствоведческий подход, базирующийся на основе анализа семантики изобразительных мотивов на высокохудожественных изделиях из погребений. М.Г. Крамаровский выделяет их "раннеджучидскую" и "среднеордынскую" группы. Северокавказская, раннеджучидская группа представлена только разрушенными комплексами из Гашун-Уста, у ст. Новоберезанской и пос. "Семеновод". На Верхнем и Среднем Дону, на Украине и в Киргизии известны и закрытые "раннеджучидские" комплексы (Ю. К. Ефимов, В.Д. Березуцкий; М.Г. Крамаровский), характеризующиеся устойчивыми признаками, включая и северную ориентировку, что сближает подходы Г.А. Федорова-Давыдова и М.Г. Крамаровского в вычленении признаков монгольских комплексов. Северная ориентировка присуща и для погребений, содержащих уже сугубо золотоордынские предметы, датируемыми нами до середины ХIV в. (В.И. Басов, Е.И. Нарожный). Точно такой же инвентарь сопровождает и захоронения с западной ориентировкой и ярко выраженной монголоидностью погребенных. Аналогичным образом оцениваются и захоронения с северной и западной ориентировками, содержавшими "среднеордынские" (по М.Г. Крамаровскому) металлические чаши. Новопавловский могильник дает и примеры сочетания отдельных "раннеджучидских и "среднеордынских" предметов в захоронениях не только с западной ориентировкой, но и с явными признаками их исламизации (разворот скелетов к югу) (Е.И. Нарожный, Н.А. Охонько). Подобные случаи заставляют считать: к середине ХIV столетия в среде "монголов" происходят ощутимые изменения, включая и процесс частичной их седентаризации, а затем – этномиксации, что подтверждают и письменные источники (ал-Омари). Заманчиво связывать и постепенную утрату (или – сознательный отказ) от традиционной северной ориентировки у них, сначала с процессами сильного смешения, а затем и исламизацией (со времени правления Узбека). Подобные явления, на наш взгляд, документируют и материалы могильников "Сухая Балка" и под "городской площадью" Верхнего Джулата (Е.И. Нарожный). Это объясняет и причины сочетания заведомо "монгольских" признаков (остатки боки и онгоны) в погребениях с западной ориентировкой, что, в свое время и заставило Г.А. Федорова-Давыдова усомниться в справедливости отождествления северной ориентировки с сугубо монгольской идентификацией погребенных.
Аналогичную картину дает и анализ "половецких" погребальных памятников: к середине ХIV столетия, традиционная для них, восточная ориентировка (С.А. Плетнева, Г.А. Федоров-Давыдов), сохраняется в единичных захоронениях и сменяется почти повсеместно, на западную. Опираясь на публикации половецких святилищ - не только т.н., "скрытых", но и их разновидности с каменными оградками, мы предполагаем: характер фиксируемых изменений, видимо, был присущ не только погребениям. Он затронул "домонгольские", идеологические (как погребальные, так и культовые) традиции, отправлявшиеся и поддерживавшиеся потомками "домонгольского" кочевого населения, выросшего в условиях золотоордынского государства.
Объяснения причин распространения т.н. "скрытых святилищ" и святилищ с оградками, вряд ли можно связывать только с угрозой сознательного уничтожения статуй монголами, которые и сами (Сухэ-Батырский аймак Восточной Монголии) использовали аналогичную традицию почитания своих первопредков и установки их статуй (Д. Баяр). Часть статуй, установленных на территории святилищ (ныне известны примеры их реального облика - Г.Д. Евдокимов, Н.М. Куприй), оставалась на своих первоначальных местах вплоть до ХIХ-ХХ вв. (А.Г. Атавин, М.В. Андреева). Не повлияло на это и близкое соседство статуй и святилищ с золотоордынскими кочевьями и городами. Некоторые аксессуары, изображенные на статуях находят широкие аналогии в материалах ХIV в. (С.А. Плетнева, Г.А. Федоров-Давыдов, М.В. Горелик, Е.И. Нарожный), Распространение "скрытых" святилищ и святилищ с оградками вокруг уже "поверженных" изваяний можно рассматривать, как изменение отношения к традиционному культу "домонгольской" поры. А это заставляет иначе воспринимать и причины сознательного и ритуального сокрытия ("погребения") части скульптур (культового символа), тем более, что процесс этот фиксируется не на столь уж и широкой территории. В других случаях, обряд "поклонения идолам" кочевниками сохранялся вплоть до нач. ХV в., т.е., до времен Едигея (Арабшах), Преднамеренное помещение скульптур - символа "первопредка" в глубоких ямах, в "полный рост", иногда и предварительно, (ритуально-?) раскрашенных (Ю. К. Гугуев), вряд ли следует оценивать только как их тайное "сокрытие". Процедура должна была означать полный и окончательный отказ от прежних, "домонгольских" традиций и верований, вызванных к жизни, уже в золотоордынское время различными изменениями, включая и приобретенные в Золотой Орде новации идеологического характера. Сами места такого "сокрытия" статуй не следует воспринимать как "святилище" в прежнем смысле его значения. Оно становится лишь местом ритуального "захоронений" старой знаковой символики уже "отживших" культов, вытесненных из сознания потомков половецкого населения совершенно новыми реалиями общественного бытия.
Аналогичным образом следует воспринимать и места нахождения предварительно "низвергнутых" скульптур, находившихся внутри каменных оградок с различной планиграфией (И.В. Волков, П.А. Ларенок, С.В. Гуркин, Ю.К. Гугуев, А.В. Евглевский). Положение ряда статуй, вполне напоминает обряд трупоположений кочевников, погребавшихся "вытянуто на спине" и "головой в западном секторе". И здесь мы сталкиваемся с сознательно-ритуальными действиями, которые необходимо оценивать не только как простое "сокрытие" статуй, сколько – "захоронение" традиционно-знаковой символики прежних, те. – языческих символов первопредка. Да и сам процесс обустройства оградок вокруг половецких святилищ, в хронологическом отношении, остается открытым. Общеизвестно, что появление средневековых оградок на Северном Кавказе фиксируется с хазарского времени (Е.П. Алексеева, М.П. Абрамова, А.П. Рунич, В.Б. Виноградов, Е.И. Нарожный, П.В. Соков). Новая "волна" их использования относится к золотоордынской эпохе; подавляющее их количество - из камня (вокруг статуй), или же – из сырцовых кирпичей, ограничивавших пространство с погребениями кочевников (Е.И. Нарожный, Н.А. Охонько, А.Б. Белинский, Я.Б. Березин, А.А. Калмыков, В.А. Бабенко). Есть и оградки на местных, северокавказских могильниках, под насыпями курганов Лобановой щели (И.И. Марченко, А.В. Пьянков, Б.А. Раев, Е.В. Козюменко) и Молокановой щели (А.В. Дмитриев, Е.И. Нарожный). Заманчиво их определять как проявление социально-престижных черт погребальной обрядности, вероятно, предшествовавшей появлению иных их типов, встреченным, к примеру, в Астраханской области (В.В. Дворниченко, Э.Д. Зилинская), впоследствии ставших основой наземных, мемориальных погребальных построек-мавзолеев.
Констатируя факт коренных изменений внутри Золотой Орды, не только вытеснявших прежние, "домонгольские" традиции, мы должны признавать и факт создания новой, "синкретической материальной культуры". Вместе с ней формировались и новые этнокультурные сообщества с различной их конфессиональной ориентированностью. В этих же рамках складывалась совершено иная социальная структура золотоордынского общества, что заставляет признавать и возможность изменений идеологического характера, влиявших на модернизацию погребальных обрядов уже золотоордынского населения, изменений в их этнокультурной самоидентификации. Такие изменения, скорее всего, объясняют причины отказа от прежних, традиционных и этнографических ритуалов, обрядности и, следовательно - ориентировок погребенных, что и может объяснить "глобальное" распространение западной ориентировки погребенных на территории Золотой Орды. Такой подход к проблеме может объяснить и причины появления и проявления во второй половине ХIV в. политических катаклизмов в Золотой Орде, когда к власти станут приходить люди, уже не имеющие никакого отношения к династии Бату (Аноним Искандера).
Трансформация изначальных и этномаркирующих признаков населения, включенных в пределы политико-экономического воздействия и контроля Золотой Орды, потомки которых (в рамках реалий последующего времени) оказываются в системе взаимовоздействующего влияния, в значительной мере "упорядоченного" воздействием господствующих религий (ислам и христианство), заходит настолько далеко, что при анализе погребальной обрядности ХIV столетия, без дополнительной помощи антропологов, определение этнической первоосновы погребенных, не всегда становится возможным. Но все эти изменения затрагивали население Золотой Орды с разной степенью глубины, что объясняет и причины сохранения отдельных элементов прежних традиций и обрядов.
В последнем, шестом параграфе главы: "Иные этнокультурные группы кочевого населения Северного Кавказа" приводятся сведения, позволяющие утверждать о существовании на Северном Кавказе (помимо монголов и половцев) следов пребывания и иных групп кочевого населения.
Черные клобуки и иные кочевники из южнорусских степей. К 60-м годам ХIII века в регион перемещаются военные отряды беклярибека (Н.И. Веселовский), или же хана (Е.П. Мыськов) Ногая, в составе которых находились черные клобуки и сопутствующие им кочевые подразделения из Пруто-Поднестровского домена Ногая и Поросья. Маршрут их передвижения отмечен находками черноклобуцкого круга: Крым – современная Ростовская область – Восточное Приазовье - Восточное Причерноморье - Нижняя и Средняя Кубань - центральные и восточные районы Северного Кавказа. Наличие на Северном Кавказе женских украшений, несмотря на разницу в их датировке (Т.М. Минаева, Е.А. Армарчук, И.Н. Анфимов и Ю.В. Зеленский и ср.: Е.И. Нарожный), заставляет усомниться в предположении о переселении сюда только "ограниченного воинского контингента" (И.Н. Анфимов, Ю.В. Зеленский). Участие Ногая во внешнеполитических акциях Золотой Орды (события 1262 г.) определяет зоны расселения черных клобуков в регионе (Придарьялье и на восточном берегу Черного моря, в Восточном Приазовье). Погребения кочевников типа БIII (Г.А. Федоров-Давыдов) Цемдолинского могильника (Е.А. Армарчук, А.А. Малышев), украшения и предметы вооружения (Е.А. Армарчук, А.А. Малышев, А.В. Шишлов, и др.), документируют не только "тюркский этнокомпонент" в составе "смешанного населения", оставившего ряд могильников побережья. Ряд таких захоронений в курганах Восточного Приазовья (И.А. Дружинина, В.Н. Чхаидзе, Е.И. Нарожный), типичный характер предметов, характерных для кочевнических памятников южнорусских степей (В.А. Кореняко, А.Г. Атавин, Е.И. Нарожный, В.И. Плютов), заставляет считать, что вместе с черными клобуками, на Северный Кавказ были перемещены и группы кочевников из Южнорусских степей.
Дальтневосточный этнокомпонент. Находки в регионе наконечников копий с боковым крюком (М.В. Горелик, В.И. Басов, Е.И. Нарожный, М.И. Тихонов) и их изображения на статуях Верхней Кубани (Т.М. Минаева, Х.Х. Биджиев, Е.И. Нарожный), а также – находки поясных привесок в форме рыбок, брелки-нецке из Новопавловского могильника, детали поясной гарнитуры из-под Прочноокопской станицы, позволяют их сопоставлять с традиционными чжурчженьскими предметами (Е.И. Деревянко, Э.Д. Шавкунов). Чжурчженьские мотивы присутствуют в декоре изделий из Гашуг-Уста (М.Г. Крамаровский)."Чжурчженьские удила" встречены в захоронениях могильника "Джухта-2" на Ставрополье (А.Б. Белинский, Я.Б. Березин, А.А. Калмыков, З.В. Доде; Е.И. Нарожный, Н.А. Охонько). Бронзовые "рыбки"-привески из Северо-Западного Прикаспия (Е.И. Нарожный) имеют тождественные аналоги на Дальнем Востоке. Такие привески там использовались чжурчженьскими "гражданскими чиновниками", указывая на их социальный статус (Э.Д. Шавкунов). Все это позволяет предполагать о возможном участии чжурчженей в составе Чингизидских войск, вторгшихся на Северный Кавказ еще в 30-е годы ХIII века.
Южносибирский этнокомпонент. Возможное присутствие в составе Чингизидов представителей кочевого населения Южной Сибири, подтверждают находки поясной гарнитуры, из Пятигорья (Р.Р. Рудницкий), характерных для аскизской материальной культуры ХIII-ХIV вв. (Л.Р. и И.Л. Кызласовы); мы связывкем их с хакасским этнокомпонентом. Подчинение предков хакасов Чингизидам еще в 1207 и 1218 годах, т.е. - задолго до появления их на Северном Кавказе, датирует эти предметы, минимум, концом 30-х годов ХIII в., т.к. события 1222 года района Пятигорья не коснулись. Реальность предположения подтверждают и находки аскизских изделий на Верхнем Дону (Н.А. Тропин), а также – Средней и Нижней Волге (Г. Кочкина).
"Борганы" – тюркоязычные обитатели региона, известны по этнографическим и топонимическим данным с эпохи раннего средневековья. Название, вероятно, происходит от прозвища, распространенного у северокавказских соседей и означает: "кочующий, передвигающийся, бродячий" (Л.И. Лавров). Заманчиво сопоставлять их и с раннесредневековыми "бродниками" не только русских, но и европейских источников, название которых связывалось с преимущественным обитанием кочевников у бродов через Дон. Расширение источниковой базы позволило этот этноним считать производным от глагола "бродить" (И.О. Князький), указывающим не только на специфику хозяйственно-экономического существования последних, но и сближающих "бродников" Подонья с "борганами" Северного Кавказа.
Борганы фиксируются с раннего средневековья на Верхней Кубани, где с ними связывают каменные изваяния древнетюркского облика, т.н. "скальные захоронения". К концу эпохи "борганская" топонимика, вместе с "пещерными" ("скальными") захоронениями распространяется на Кавмиводах, с чем связывают почти полное "исчезновение" здесь аланского этнокомпонента (В.А. Кузнецов, Д.С. Коробов). В начале ХIII века, "скадьники" (датированы монетами Русудан 1227 г.), и соответствующая топонимия зафиксирована в Северной Осетии. В ХIII-ХIV вв.х "борганы" хорошо известны на территории Ингушетии и Чечни (М.М. Базоркин, В.Б. Виноградов, Р.А. Даутова, Х.М. Мамаев, Е.И. Нарожный), с равнины проникая и в горные ущелья до границ с Дагестаном. "Скальники" отсюда датируются от ХIV в. (Е.И. Нарожный), до (по находкам курительных трубок), ХVIII века (Л.П. Семенов). На равнине (Ингушетия) с золотоордынскими "борганами" связывают и мавзолей начала ХV века, "Борга-Каш" ("Могила Боргана" или "могила борганов"), находящемся на реке Сунжа – "Борагнис-Цкали" ("Борганская река") грузинских источников, а в ХVI в., в месте слияния Сунжи с Тереком появляется и "Брагунская деревня"- современные "Брагуны".
Таким образом, этнокультурный состав кочевого населения в регионе был гораздо пестрее, нежели это представлялось ранее, хотя их перечень далеко не исчерпывающе учитывает их. Оно, как и оседлое население городов и поселений стало непосредственным участником всех этнокультурных (взаимоваоздействующих) и этно-политических процессов в Золотой Орде, определивших дальнейший ход развития этого государства.
Глава 4 :"Северный Кавказ в период от "великой замятни" до конца ХV века", разбита на три параграфа. В первом параграфе рассматриваются особенности периода "великой замятни" и время правления Тохтамыша.
Учитывая все варианты объяснения комплекса причин, вызвавших период "великой замятни" (А.Ю. Якубовский, Б.Д. Греков; М.Г. Сафаргалиев; В.Л. Егоров и др.), наступивший после смерти Бирдибека (1359 г.), отмечается факт присутствия в регионе монетных находок эмиссий, практически всех золотоордынских ханов этого периода. Вместе с тем, подчеркивая очередность смены политических элит в Золотой Орде (20 ханов за 20 лет – В.Л. Егоров), мы обращаем внимание на то, что все они являлись людьми, не имевшими никакого отношения к династии, восходившей к линии Бату ("Аноним Искандера"). Особенности ситуации в северокавказских владениях Золотой Орды иллюстрирует анализ денежного обращения этого периода, на примере Маджар, исследованного Э.В. Ртвеладзе. Распространение монет с надчеканками, связываемыми с узурпацией власти "местными феодалами", постепенно приводившими округу города в самостоятельную "нумизматическую провинцию", а затем и к ее запустению (Э.В. Ртвеладзе), вторым примером подобной обособленности мы рассматриваем материалы с Нижнего Джулата. Восстановление фортификации на городище (И.М. Чеченов), во второй половине ХIV в. (Х.М. Мамаев, Е.И. Нарожный), сопровождалось возведением сырцовой стены с дополнительными деревянными конструкциями (Х.М. Мамаев, Е.И. Нарожный). Процесс заманчиво связывать с усилением местных феодальных владельцев. Аналогичная ситуация накануне "великой замятни" была выявлена Г.А. Федоровым-Давыдовым на городище у пос. Большая Тояба в Чувашии. Иные феодальные владения на Северном Кавказе, сложившиеся в период, предшествовавший "замятне", демонстрируют более поздние авторы - Шами и Йезди, упоминая "иль или область кайтагов", многочисленные "области" и "крепости" региона. С приходом к власти Тохтамыша, отмеченные владения, вероятно, были ему переподчинены.
Причины возникновения самостоятельных владений, трудноопределимы, хотя есть все основания для предположений.
Еще до начала "замятни", источники, "среди городской администрации" Золотой Орды упоминают значительное количество монгольских имен, "свидетельствовавших о начале перехода кочевой аристократии к городскому образу жизни" (Г.А. Федоров-Давыдов). Тот же процесс подтверждается сведениями ал-Омари, а также, археолого-антрополишическими исследованиями Л.Т. Яблонского и М.А. Балабановой. Бурные этномиксационные процессы, усиленные воздействующим влиянием исламизации приводят к значительному увеличению удельного веса не просто мусульман-горожан, но и новых социальных прослоек и групп населения, сложившихся в ходе исламизации. Источники называют в городах их "начальников", а также - "эмиров", "муфтиев", "суфиев", "шейхов", "кадиев" и т.д. (Г.А. Федоров-Давыдов). На эпитафии из Маджар упоминается "кадий (судья правоверных")" (Ю.Клапрот), что заставляет ставить и вопрос о возможном доминировании к этому времени, представителей новой социальной элиты, сформировавшейся уже не на основе "Великой Ясы" и монгольского права, а порожденной совершенно новыми процессами и явлениями в Золотой Орде. Несомненно, являясь "второстепенными" по значению, после монголов, представители таких элит могли играть заметно высокую роль в обществе, хотя "законность" их положения вызывает определенные сомнения. Усиление роли ислама в государственной жизни, активное расширение мусульманской элиты, особенно на местах, вероятно, приводило и к увеличению роли мусульманского права и судопроизводства, естественно, вытеснявшего старые, монгольские принципы системы организации и управления обществом, на новые. Преобладающая роль ислама, вероятно, должна была означать полное вытеснение или же - утрату опоры на "Великую Ясу". Подобные инновации, во многом иллюстрируют механизмы и пути изменений в этно-социальной структуре золотоордынских городов, включая и Северный Кавказ. А также – причины и механизм прихода к власти людей, не имевших (по "Анониму Искандера), не только законного, но и совсем никакого отношения к династии Бату и которые не только спровоцировали "замятню", но и захватывали власть на местах, способствуя появлению, фактически автономных "областей" и "владений".
В 1365-1366 годах, на политической арене появляется Абдаллах – первая марионетка Мамая, выпустившего и монеты, ходившие по Северному Кавказу. География их распространения в регионе (Е.А. Пахомов, Г.А. Федоров-Давыдов) подтверждает факт нахождения региона в сфере политико-экономического контроля Мамая, который контролировал территории "между Волгой, Доном, и на Северном Кавказе" (В.Л. Егоров). Характер взаимоотношений с северокавказскими обитателями этого периода иллюстрирует русская летопись, накануне Куликовской битвы описавшая приготовления Мамая. Тогда, Мамай "понаймовал рати Бессермены и Оурмены, Фрязи, Черкессы и Ясы, и Буртасы". Отождествление "бессерменов" и "оурменов", первых - с мусульманами-наемниками из Азербайджана, а вторых - из Армении (В.Л. Егоров), вряд ли реально. Скорее всего, "бессермены" – мусульмане, выходцы из Крыма; армяне и "фрязи" – отряды из итальянских торговых факторий Приазовья - Причерноморья. "Ясы" – аланы Причерноморья; черкесы – с территории Северо-Западного Кавказа (Е.И. Нарожный); "Буртасы" – обитатели Дона (Г.Е. Афанасьев; В.Л. Егоров). Их "найм", а не "призыв" в силу зависимого положения объясняют итальянские источники, рассказывающие о практике наемничества (для охраны факторий) небольших и, видимо, "моноэтничных" отрядов из числа "социев" и "казаков", выполнявших эту функцию за плату (С.П. Карпов). В основном, такие отряды составляли выходцы из Лигурии, хотя известны и "казаки-армяне", авасги, мингрелы, греки и т.д. Летописное перечисление наемников Мамая, возможно, упоминает отряды точно таких же "казаков" из округи Приазово-Причерноморских и крымских факторий, нанятых им за деньги.
После поражения Мамая на Куликовом поле, в Золотой Орде воцаряется Тохтамыш, сразу же попытавшийся восстановить былую мощь государства (А.Ю. Якубовский, Б.Д. Греков; М.Г. Сафаргалиев; В.Л. Егоров и др.). С ним связана и денежная реформа (Г.А. Федоров-Давыдов), приведшая к широкому хождению его именных монет на Северном Кавказе, часть которых чеканилась и в Дербенте. Предпринимается и ряд вторжений в Закавказье, где, осуществляется кратковременный выпуск его отдельных денежных эмиссий (В.П. Лебедев).
Однако, процесс политико-экономического возрождения Золотой Орды был прерван вторжением среднеазиатского эмира Тимура. Рассмотрение географии маршрутов его передвижения предпринимается во втором параграфе этой же главы.
В кавказоведении, проблема имеет свою собственную историографию. Отказавшись от грузинской (ХIХ в.) локализации части маршрута передвижений Тимура, были предложены иные версии. Весь этот маршрут движения Тимура, помещали, исключительно, на Северном Кавказе, с выходом их вглубь горных ущелий (Б.Д. Греков, А.Ю. Якубовский, Р.М. Магомедов, Г.Х. Ичалов, В.А. Кузнецов, Э.В. Ртвеладзе, И.М. Мизиев, А.Е. Криштопа, Х.А. Хизриев и М.К. Джиоев и др.). Картографирование этих маршрутов демонстрирует некоторую хаотичность таких перемещений (Х.А. Хизриев). Преимущественно горная "устремленность" Тимура в таких реконструкциях, явно противоречит утверждениям, расценивавшим эту зону Северного Кавказа, как никогда не входившую в состав Золотой Орды. Тем самым, объективно, походы Тимура превращаются в своего рода "союзнические" по отношению к Золотой Орде, что явно диссонирует с источниками. Не учитываются и мнения западных историков, значительную часть тимуровского похода, "уводившими" с территории Северного Кавказа в Грузию (Тильман Нагель и др.).
Солидаризируясь с В.Л. Егоровым, основную причину вторжения Тимура видящего в стремлении уничтожения экономической базы государства, попытаемся обосновать иную версию географии передвижений войск Тимура по золотоордынским владениям региона. Следуя описаниям Шами и Йезди, выделенных ими в отдельные "Рассказы …", первый отрезок вторжения был направлен на территорию от Дербента до Терско-Сулакского междуречья. Тогда Тимур доходит до "иля или области кайтагов". Территория этого иля находилась, как считается, близ дагестанских Тарок (район совр. Махачкалы). Разорению подверглись и золотоордынские бытовые памятники Терско-Сулакского междуречья (Г.Г. Гамзатов). Последующий маршрут исследователи "выводят" до современного г. Гудермеса в Чечне, где войска Тимура, якобы, переправляются через Сунжу и Терек. Но, дальнейший путь войск Тимура должен был определяться не столько целесообразностью, сколько – выбором маршрута уходившими от преследования золотоордынскими отрядами. Они, с территории Дагестана, вероятнее всего, уходят к Верхнему Джулату и спускаются вниз по реке до Нижнего Джулата. Это объясняет причины упоминаний персидскими авторами того факта, что, с Верхнего Терека, Тимур, направившись в "область Джулад", уже "во второй раз спускается" по течению Терека, по пути, вероятно, разгромив и Нижний Джулат. "Область Джулат" локализуется близ дельты Терека, где известно и обширное золотоордынское поселение (С.А. Голованова, Е.И. Нарожный), подстилавшее русские Терки 1588 года.
"Область Каурай" - район старого русла р. Куры на Ставрополье (В.Б. Виноградова и Э.В. Ртвеладзе). Отсюда, после попутного разгрома округи Маджара Мираншахом (Э.В. Ртвеладзе), через степи, Тимур выходит к дельте Волги, после переправы через которую, перед ним открывается путь в золотоордынское Поволжье. Пройдя его, войска Тимура выходят к границам с Русью. Оставляя в стороне вопрос: был ли Тимур на Руси или нет (А.И. Филошкин), новое появление Тимура, на этот раз, на Северо-Западном Кавказе мы рассматриваем с момента разорения им Таны-Азака и выхода в сторону Кубани. Учитывая предложение А.Е. Криштопы о необходимости раздельного рассмотрения движений обоза Тимура и его войск, полагаем, что основные его силы, от Азака до Нижней Кубани прошли за "7-8 дней", по участку транзитной дороги, изображенной на итальянских портуланах (И.В. Волков) и соединявшейся с "дорогой Запада" в Восточном Причерноморье. Поджог черкесами степи, на чем акцентируют внимание Шами и Йезди, вряд ли являлся кульминацией событий на этом отрезке. Называя в числе трудностей, вследствие поджога степи, бескормице, Шами и Йезди пишут и о переходах через реки, топи и болота, на фоне которых удивляет дальнейшее упоминание об итоговой, "богатой добыче" Тимура в этом походе. Опираясь на географию расположения итальянских поселков, факторий и якорных стоянок на Азовском побережье от Ейска до Тамани (А.Г. Еманов), т.е., там, где и располагались топи и болота (лиманы- ?), через которые пришлось пройти отрядам Тимура пока его обоз двигался в сторону Нижней Кубани; другие его отряды разоряли прибрежные (Приазовье), торговые фактории, с которыми и следует связывать источник "богатой добычи" Тимура.
Перейдя на левый берег Кубани (у "Афипс-кермена"), Тимур дает отдых войскам, дожидаясь возвращения отставших отрядов. Дальнейший путь передвижений Тимура мы "направляем" не вглубь горных ущелий Центрального Кавказа (как принято считать), а "уводим" (на основе сведений А. Самарканди), на черноморское побережье, в сторону современной Абхазии. Маршрут вдоль Черного моря был не случайным: здесь проходил сухопутный отрезок уже упоминавшейся "дороги Запада", вдоль которой, на прибрежной полосе находилась достаточно густая сеть итальянских факторий (Э. Челеби, А.Г. Еманов и др.). Вблизи современного Сочи следует локализовать "области" и "крепости", включая и владения "правителей асов" - "Буракана и Буриберди", обитавших где-то у "горы Эльбрус", к которой Тимур и повернул после отдыха на левобережье Нижней Кубани. В пределах этих владений находилось и "неверных знамя, мир завоевывающее". Это уточнение – еще один аргумент в пользу возможной локализацию здесь, на р. Мзымта у ее впадения в Черное море. а не на Нижнем Архызе, центра "Аланской епархии". "Аланские погребения" ХIV-ХV вв. у храма в пос. Лоо и на могильнике "Южные культуры" указывают на примерную зону обитания "асов" периода похода Тимура. Этимология тюркских по происхождению (Э.В. Ртвеладзе) имен "правителей асов", позволяет Бкриберди и Буракана, воспринимать не только как тюрок Золотой Орды, но и как тюркизованных аланов Причерноморья. Процесс подобной тюркизации местного населения демонстрируют погребальные памятники – курганные могильник Лобанова щель (И.И. Марченко, А.В. Пьянков, Б.А. Раев, Е.В. Козюменко), находящийся между Анапой и Новороссийском. А также - Цемдолинский могильник в Цемесской бухте Новороссийска (Е.А. Армарчук, А.А. Малышев) и – могильник Молоканова щель под Геленджиком (А.В. Дмитриев, Е.И. Нарожный), хотя существуют здесь и другие, неопубликованные некрополи.
Вернувшись к обозу, Тимур направляется против "крепостей Кулу и Тауса" и "племени иркувун". М. Броссе, и В.Б. Пфаф, "иркувунов" с их "крепостями" относили к "грузинским племенам". Н.Я. Марр, а затем и Х.А. Хизриев, в "иркувунах", или "эркувунах" источников видели монгольское обозначение христиан вообще. Археологические разведки между Туапсе и Сочи (Н.В. Анфимов; Ю.Н. Воронов; В.Б. Ковалевская и др.) выявили не менее "11 средневековых крепостей" с мощной фортификацией, хотя, предварительно, отнесенных к раннему средневековью (Ю.Н. Воронов). Определенные представления о них дают материалы раскопок аналогичных укреплений крепости Мамай-Кала и, в особенности, крепости у устья р. Годлик (окрестности Сочи). Последнее укрепление демонстрирует важность места ее нахождения, т.к. крепость прикрывала стратегический перевал в сторону Абхазии. Построенная еще в хазарское время на труднодоступном мысу, она активно функционирует и в ХIV-ХV вв., возможно, в качестве одного из генуэзских или венецианских форпостов (В.Б. Овчиникова). Крепость на Годлике, вместе с укреплением Мамай-Кала (на картах - "пристань Куба"- А.Г. Еманов), заманчиво сопоставлять с одними из "крепостей Кулу или Тауса".
Крепость "Балкан" у которой Тимур появляется после разгрома укреплений Кулу и Тауса, вряд ли справедливо локализовать в Верхней Балкарии, видя в ее названии чуть ли не одно из самых первых упоминаний источниками этнонима "балкарец" (Л.И. Лавров, И.М. Мизиев и др.). Согласно И. Гюльденштедту, близкое "Балкану" и характерное для лексикона черкесов название, употреблялось ими при обозначении средневековых предков басиан Закавказья. После разгрома басианов, дальнейший путь войск эмира лежал в"область Капчигай" и далее, к "области Абасе". И в этих случаях (при неясности с локализацией "Капчигая", обычно помещаемого в Дагестане), "область Абаса", вряд ли может быть определена в верховьях р. Кумы (Э.В. Ртвеладзе). Довольно позднее появление здесь предков абазинов заставляет предпочтение отдавать идентификации "Абасы" с средневековым названием Абхазии. (И. Гюльденштедт, Е.П. Алексеева и др.). Переход из "Абасы" в "область Бещдаг", как считается, указывает на район Пятиорья (Э.В. Ртвеладзе и др.). Но, в переводах источника есть варианты разночтения данного топонима, который переводится и как "Бестан" и "Бешкент", что заметно отличается от топонима "Бишдаг". Интересно, что "Бешкент" упомянут и армянскими авторами ХIII в. где-то на территории современного Азербвйджана (?), на пути в сторону Дербента (Л.Х. Тер-Мкртчян). Не меньший интерес вызывает и проблема локализации "области Симсим", соотнесенной сначала Э.В. Ртвеладзе с Ичкерией (Юго-Восточной Чечней); Х.А. Хизриев "распространяет" ее пределы на всю, недавнюю Чечено-Ингушетию. Название "Симсима" есть и в волшебных сказках цикла "1001 ночи", которое может восприниматься и как более ранний (по времени) эквивалент европейскому варианту названий "стран Гога и Магога", обычно, происхождением связываемых с еще более ранней, арабской традицией, рассказов о "странах Яджуджа и Маджуджа". Но и они опираются на еще более ранние "Библейские пророчества" и калькированными на них, "Великими деяниями Александра Великого" - Македонского (Дж. Райт). Общим для всех вариантов названий легендарных "областей" является то, что в ней обитали "ужасные племена", которые здесь "запер и обнес каменной стеной" А. Македонский. Они же, "в Судный день должны будут уничтожить все человечество". К ХIII веку, картографы Европы помещают искомые "страны" не только в Азии, но и вблизи Дербента, откуда М. Парижский "выводил" и Чингизидское нашествие (Дж. Райт). Заманчиво предположить: Шами и Йезди вводят отдельный рассказ о "стране Симсим", исходя не только из традиционного соседства этой "страны" с Дербентом, но и для большего эффекта. Разгромив "Симсим", Тимур выполнил некую "историческую миссию", оказавшуюся не по силам даже А. Македонскому: великий полководец сумел только "запереть ужасные племена в горах", оградив их от человечества стеной; Тимур же эту "страну" разгромил.
Дальнейшее повествование Шами и Йезди снова касается территории Дагестана и трудно понять, идет ли здесь речь о новом, т.е., втором его походе, либо же - это рассказ, "оторванный" от описания похода на "иль кайтагов".
При всей, очевидной и вполне понятной (для средневекового читателя), протяженности маршрута передвижений Тимура от Таны-Азака и вдоль восточного берега Черного моря, складывается впечатление о некоторой неуверенности Шами и Йезди в конкретной локализации ими упоминаемых "стран" и "крепостей", что, вероятно, и побудило их разбить все повествование на отдельные "Рассказы …".
Последний, третий параграф главы посвящен рассмотрению проблемы: "Северный Кавказ в ХV столетии". Период, наступивший после погромов Тимура, в письменных источниках освещен слабо. Известно, что Тохтамыш находился в Крыму, а затем – на территории Среднего Поволжья. Основные территории государства контролируются Тимур-Кутлугом (А.Г. Мухамадиев), власть которого, вероятно, распространялась и на весь Северный Кавказ. В конце ХIV - начале ХV века заметным становится некоторое оживление жизни на Маджаре, выразившееся, даже, в попытках выпуска своей монеты (Э.В. Ртвеладзе). Оживляется и деятельность католических миссионеров. Наиболее известными миссиями становятся "Chomek" ("Кумук"), "Tumen" ("Тюмень") и "Tarci" ("Тарки") (Ж. Ришар), до 1392 года входившими в "епископство Каспийских гор" ("брат Журден"). Их существование документирует относительную активность жизни в Тарках, и на Нижнем Тереке ("в Тюмени") в посттимуровское время.
Со смертью Тимур-Кутлуги, "фактическим правителем государства становится Идегей (Едигей)" (М.Г. Сафаргалиев; А.Г. Мухамадиев), хотя и он не являлся прямым правопреемником "по ханской крови" и "не мог претендовать на трон. Но, как эмир крупного племени, способного выставить до 200 тыс. воинов, твердо держал власть в своих руках" (А.Г. Мухамадиев). "Он водвергал в султанство кого хотел и смещал с него, когда хотел" (Арабшах). На этом фоне особое значение приобретает и свидетельство ногайской версии "Песни об Едигее, о частых перекочевках предков ногайцев "у подошвы Главного Кавказского хребта" (Н. Семенов).
В 1400 году ханом стал ставленник Едигея – Шадибек (1400-1407 гг.), длительное время контролировавший и политические процессы на Северном Кавказе. Правление ознаменовалось началом денежно-весовой реформы (М.Г. Сафаргалией; А.Г. Мухамадиев), в рамках которой происходит выпуск его монет в Хаджи-Тархане, Кафе, Азаке и на Северном Кавказе – в г. Дербенте, а также – в Баку и Хорезме (А.К.Марков). Эмиссии этих монет датированы 811, 813 и 815 г.х. (А.К. Марков; А.Ю. Якубовский). В результате политических усобиц, "Шадибек вынужден был бежать в Дербент, где нашел убежище у дербентского эмира – Шейха Ибрагима", пребывая у которого "он продолжал считать себя законным государем Золотой Орды, когда там был другой хан. Здесь, в Дербенте, наверное, он и умер" (А.Ю. Якубовский).
Подконтрольность региона Едигею, а затем и Шадибеку заставляет вернуться и к проблеме этнокультурной атрибуции мавзолея Борга-Каш (территория Ингушетии). Известный с ХVIII в., мавзолей, планиграфически (И.П. Щеблыкин; Л.П. Семенов), тождествен мавзолеям Маджара (Е.И. Нарожный). Трехстрочная, арабская надпись над входом во внутреннее пространство: "808 г.х.", т.е. - 1405-1406 гг., "Бек-Султан, сын Худайнада". "Да будет постройка свободна от (всего) дурного" (Л.И. Лавров), датирует его временем, совпадающим с последними годами правления Шадибека. С этнокультурной точки зрения памятник связывается с "борганами" Северного Кавказа, или же – предками ногайцев (Л.И. Лавров; В.Б. Виноградов; Р.Х. Керейтов; Е.И. Нарожный), хотя предпринимаются и попытки обоснования "ингушского происхождения" "Бек-Султана, сыга Худайнада" (Н.Д. Кодзоев). Вероятно, Бек-Султан, как и его отец – Худайнад являлись предводителями борганских подразделений в составе кочевых орд, контролировавшихся Шадибеком. После смерти Шадибека, судя по находкам монет от имени Пулада, битых в Хаджи-Тархане (Е.И. Нарожный, Д.Ю. Чахкиев), регион продолжает оставаться в орбите контроля поволжских ханов. Монеты "Ас-Султан … хана …" (Е.А. Пахомов; Ф.Б. Нарожная), встречаемые на Северном Кавказе заманчиво соотносить с эмиссиями Гияс-ад-Дина (1422-1425 гг.), впоследствии ставшего основателем Казанского ханства (А.Г. Мухамадиев). Следом идут монеты (Северо-Западный Прикаспий, Ставрополье и Северо-Западный Кавказ) от имени Мустафы хана бен Гияс-ад-Дина (1420-1430 гг.), Хаджи-Тарханского выпуска (В.Б. Виноградов, В.А. Петренко, В.А. Мялковский; Е.А. Пахомов; Г.А. Федоров-Давыдов; Ф.Б. Нарожная; Е.И. Нарожный и др.). Гияс ад-Дин и Мустафа, вместе с другими Казанскими феодалами (Деулет-Бирди и Хаджи-Гирей) ныне оцениваются как поволжские ханы, последовательно представлявшие и отстаивавшие интересы оседлых центров и "предпринимавших шаги, направленные, как против посягательств кочевых феодалов, так и против вмешательства" османского султана (А.Г. Мухамадиев). Допустимо предполагать, что именно по этим причинам Северный Кавказ находился в системе контроля и влияния этой группировки, стремившейся сохранить еще теплившуюся жизнь в прежних оседлых центрах (Нижний и Верхний Терек, округа Маджар, Северо-Западный Кавказ).
В двух монетных кладах с Кубани ("Петровский" и "Ейский" клады) заметную их долю составляют монеты османов и монеты генуэзско-татарские, наряду с которыми присутствуют и монеты от имени Хаджи-Гирея – сына Гияс ад-Дина и, основателя Крымского ханства (А.Г. Мухамадиев). Все они сменяются монетными эмиссиями уже ханов Большой Орды, игравшей заметную роль в политических процессах на Северном Кавказе и с которыми следует связывать мавзолей у осетинского сел. Заманкул (И.А. Гюльденштедт, Л.И. Лавров, Г.Ф. Кусов, Е.И. Нарожный, В.А. Кузнецов) и пять позднесредневековых захоронений у ст. Старокорсунской на Кубани (В.Н. Каминский; Л.Э. Голубев; Е.И. Нарожный).
Ситуации второй половине ХV века может быть реконструирована при опоре на свидетельство И. Барбаро (А.Е. Криштопа), описавшего вторжение сефевидов шейха Хайдара (1486 или 1487 гг.) на Северный Кавказ, сведения о котором итальянец почерпнул из устных рассказов. Хайдар, в "1486 году", из Персии, через Шеиаху и Дербент вторгается на Северный Кавказ, возглавив многочисленные отряды газиев. Из Дербента доходят до "Тумена", затем "двигаются к потоку, называемому Терх, который находился в провинции Элохци", войдя "в Каспийские горы", где были "многие христиане-католики". "После этого спустились в страну Гога и Магога", в население которой, также "было христианским, но на греческий манер". Из этой страны газии поворачивают Здесь они повернули "в Черкессию, идя к Шиппихии и к Карбатей, которые обе расположены на Большом море". Однако, "люди из Тетракоссы и Кремуха" "сошлись с ними врукопашную", разгромив и рассеяв отряды газиев, которые "убежали в этот недобрый час в свою страну" (А.Е. Криштопа).
Причины вторжения были обусловлены ситуацией в Персии (Иране), на северо-западе которой возвысилось феодальное сефевидское государство – основа будущего Кызылбашинского образования. В 80-90-е годы ХV века его шейки начинают "периодически совершать грабительские походы на Ширван, Грузию и Дагестан под предлогом войны с неверными, а на самом деле – для обыкновенного грабежа и захвата пленных" (А.П. Новосельцев). Проход газиев от Дербента в Тумен ("Тюменское княжество"), возникшее на месте бывшей "области Джулат" (периода Тохтамыша и Тимура-Е.Н.) на Нижнем Тереке, документирует существование там достаточно оживленного анклава с христианским населением, отождествление которых только с прихожанами католического епископства "Tumenа", вряд ли будет справедливым. Актуальность приобретает и "рязанская версия" И.Д. Попко, в комментариях А.А. Шенникова, различно оцениваемая другими специалистами (Л.Н. Гумилев; М.В. Цыбин; Е.И. Нарожный; Т.В. Васюткина; А.А. Хреков). Проверяя ее реальность, предпочтение следует отдавать наблюдениям А.А. Шенникова, датирующего переселение "рязпнцев" из Червленого Яра на Нижний Терек 80-ми годами ХV в., т.е.- почти за 6 лет до появления газиев в "Тумене". Из "Тумена", газии доходят до "провинции Элохци" ("Эльокзия по И.В. Волкову) с "потоком ("рекой" по И.В. Волкову), называемым Терх". В этом названии (даже при варианте чтения по И.В. Волкову), вряд ли можно видеть только "искаженное самоназвание чеченцев" ("Нахчо" или "Нахче" - А.Е. Криштопа), или же, "Нохч-Мохк" -"Чеченскую землю" (Я.З. Ахмадов). На Верхнем Тереке (Придарьялье), в конце ХV - середине ХVI вв. находились "Ахловы кабаки" и "селения Элоховых", соотносимые с кабардинцами (Н.Г. Волкова; Е.И. Нарожный). Там же ситуационные карты ХVI-ХVIII вв.) отмечают "запкстелый горд. Елать" и "Елецкое городище" (Х.М. Мамаев). У входа в "Эльхотовские (Дарьяльские – Е.Н.) ворота" находится и современное селение Эльхотово, в грузинской традиции, до сих пор именуемое "Елхотовскими" (Ц.М. Гваберидзе). Топонимический пласт округи Верхнего Джулата заставляет опереться и на предположение Дз. Цагаевой, об тюркско-золотоордынских корнях искомого названия. Да и Терек ("Терх") в этой части его течения, действительно, соответствует стремительному потоку.
Последующий поворот Хайдара "в Каспийские горы" – путаница автора повествования, т.к. и далее называемая "страна Гога и Магога", традиционно локализуются в районе Дербента Возможно, под ними, И. Барбаро подразумевает Верхнюю Кубань, где располагаются Ильичевское городище и Нижний Архыз с их многочисленными христианскими храмами и где, на картах ХIV - ХV вв., обозначены "два католических монастыря и 5 кочующих католических миссий" (Я.М. Свет). Спустившись на равнину, газии выходят к Черному ("Большому") морю, вероятно, намереваясь вернуться в Персию через Абхазию, но, были разбиты черкесскими племенами.
Но и после похода Хайдара, Северный Кавказ продолжает оставаться зоной перекочевок Большой Орды, которую (начало 1490-х годов), русские источники зафиксировали на Нижнем Тереке, откуда (1492 г.), "Орда … перекочевала к Пятма Горам", т. е. – в Пятигорье. В 1500 г., Ивану III, из Крыма доносили: " Орда, сказывают в Пяти Горах, под Чиркасы, голодна кажут и бесконна добре". Лишь в 1501 году она "откочевала из Пяти Гор на Дон". В ХVI столетии регион становится ареной перекочевок орды уже Малых Ногаев (Е.П. Алексеева; В.Б. Виноградов; Р.Х. Керейтов; Е.И. Нарожный; С.И-Г. Алиева; З. Зинеева; В.В.Трепалов и др.).
Реконструкция последовательности событий заставляет коснуться и вопроса о времени "обретения родины" предками кабардинцев в пределах Центрального Предкавказья. Наши предшественники датировали его различно: ХIII в. (Л.И. Лавров), ХIV в. (А.Х. Наглев), ХV в. (Э.В. Ртвеладзе; Р.А. Даутова), второй половиной ХV - началом ХVI века" (В.Б. Виноградов, Е.И. Нарожный, Ф.Б. Нарожная; Я.Б. Березин; С.Д. Шаова), или же – "последней четвертью ХV по начало ХVI" вв. (А.М. Некрасов). Но, И. Барбаро, повествуя о походе Хайдара (1486 г.), на Северном Кавказе кабардинцев не упоминает, называя лишь отдельные черкесские племена Северо-Западного Кавказа.
Попытки увязать древность этнонима "кабардинец" с созвучным названием на итальянских картах ХIII-ХIV вв. - "Cabardi" (В.М. Аталиков), локализуемого на территории Семеновской крепости на Дону (И.В. Волков), маловероятно. "Cabardа" отмечена и на более поздних (ХVI в.), картах, но уже – "в пределах границ Московии" (И.В. Волков). Только под 1500 годом "Чиркасы" упоминаются в Пятигорье, являясь одним из наиболее ранних, фиксирующих переселенцев, но не "кабардинцев", а "чиркасов". Там же, "чиркасов" (первая треть ХVI в.) отмечает и С. Герберштейн (с 1513 по 1523 гг.), которые были – христианами и "живут по своим законам, согласуются с греками в вере и в обрядах, совершают богослужение на славянском языке" (С. Герберштейн). "Pytigorski Cshirkasi" указаны и на первых русских картах Московии, составленных представителем английской, "Московской" торговой компании - А. Дженкинсоном (Б.А. Рыбаков). В чеченском фольклоре "кабардинские" курганы, в т.ч. и реально находящиеся на берегах Сунжи именуются: "ЧергсIи барц", т.е. – "черкесские курганы" (А. Сулейманов). В различных редакциях "Книги Большому Чертежу" (ХVI-ХVIII вв.) этноним "кабарда" присутствует в более поздних редакциях источника (К.В. Сербина). Подборка свидетельств позволяет заключить: переселение предков современных кабардинцев на Северный Кавказ могло произойти в промежуток времени с 1480-х годов по 1500 год. И переселились сюда различные черкесские племена, со временем консолидировавшиеся в "кабардинцев", а впоследствии образовавших здесь Малую и Большую Кабарду.
В "Заключении" подводятся итоги проделанной работы, отмечается динамика и последствия "освоения" Северного Кавказа Золотой Орды. Оцениваются последствия этих событий, кардинально изменивших ход предшествующего развития региона и его населения. Приток кочевников, а также новых этнокультурных групп оседлого населения из покоренных государств и территорий, строительство совершенно новых "городов" – далеко не полный перечень последовавших изменений. Однако "размеренный ритм существования уже золотоордынских владений на Северном Кавказе постепенно сменяется бурными этнокультурными процессами, формированием новых общностей, появлением совершенно новых социальных элит, возвышение, а затем и участие в политических процессах которых, определило центробежные устремления, приведшие к децентрализации. Появлению самостоятельных и полусамостоятельных "областей" и владений, постепенно расшатывавших устои государственной власти. Поражение Мамая на Куликовом поле, вторжение Тимура, все же, не стали завершающими этапами в истории золотоордынских владений. Попытки возрождения былой мощи, подконтрольность ханам Поволжья и Большой Орды еще длительное время поддерживало "островки" кочевой и оседлой жизни на равнинах Северного Кавказа. Поход газиев шейха Хайдара, вероятно, стал одним из последних факторов, кардинально изменивших ситуацию. Подталкиваемые началом османской агрессии, с Северо-Западного Кавказа на восток, вплоть до р. Сунжи, устремляются предки современных кабардинцев. С севера регион осваивают предки современных ногайцев. С юга начинается медленный выход горцев на равнину. Но все эти процессы будут приостановлены и получат совершенно иной исход в связи с началом нового, "османского этапа" в истории Северного Кавказа. На этом фоне, вероятно, совершенно иначе, чем это было принято, следует рассматривать время, условия и причины массового выхода горцев на равнину и последовавшие процессы их ориентации в выборе союзников в лице сильных государств ХVI столетия.
На предварительном этапе, по теме диссертации было опубликовано более 300 научных публикаций.
Основные работы, опубликованные по теме диссертации:
Монографии
1. Нарожный Е.И. На Терских берегах. Очерки об исторических группах старожильческого населения Среднего Притеречья / В.Б. Виноградов, Н.Н. Великая, Е.И. Нарожный – Армавир: АГПИ.; – 1997. – 63 с. – 5 п.л.
2. Нарожный Е.И. Средневековые кочевники Северного Кавказа (Некоторые дискуссионные проблемы этнокультурного взаимовоздействия эпохи Золотой Орды) /Е.И. Нарожный. – Армавир., АГПУ; – 2005. – 220 с. – 26 п.л.
3. Нарожный Е.И. Новопавловский могильник ХIV века в системе евразийских древностей (МИА Северного Кавказа. – Вып. 7) /Нарожный Е.И., Охонько Н.А. – Армавир, Ставрополь. АГПУ-СГКМ.; 2007. – 176 с. – 16,7 п.л.
Статьи в ведущих научных журналах, рекомендованных перечнем ВАКа РФ
4. Нарожный Е.И. В.Н. Татищев как организатор первых исследований Северного Кавказа / Е.И. Нарожный // Научная мысль Кавказа. Приложение – Ростов-на-Дону; Изд-во СК НЦВШ. – 2003 – №12 – С. 111-117. – 0,5 п.л.
5. Нарожный Е.И. О северокавказском контексте в государственной деятельности В.Н. Татищева / Е.И. Нарожный // Научная мысль Кавказа. Приложение. – Ростов-на-Дону; Изд-во СКНЦ ВШ. – 2004. – № 1. – С.109-115 – 0,5 п.л.
6. Нарожный Е.И. О поясной пластинке с изображением Бахрама Гура с территории золотоордынского города Маджара (Ставропольский край) / Нарожный Е.И. // Российская археология. – М.; Наука. – 2006. – № 2. – С. 140-143 –0,5 п.л.
7. Нарожный Е.И. Чжурчженьские предметы эпохи средневековья на Северном Кавказе /Нарожный Е.И. // Археология, этнография и антропология Евразии. – Новосибирск; Сибир. отд-е РАН. – 2007. – №4. –. 60-64. – 0,45 п.л.
8. Нарожный Е.И. О событиях 1222 года на Северном Кавказе (Листая страницы "Историй…" различных уголков Юга России) /Нарожный Е.И. // Культурная жизнь Юга России. – Краснодар. – 2008. – №3 –. С.70-75. – 0,5 п.л.
9. Нарожный Е.И.Евразийские монеты ХIII века с территории Северного Кавказа (Историко-археологические этюды) /Нарожный Е.И., Нарожная Ф.Б. // Археология, этнография и антропология Евразии. – Новосибирск; Сибир. отд-е РАН. – 2009. – №1. – С.53-64. – 1 п.л.
10. Нарожный Е.И. О тюрках ХIII-ХIV веков на Кавказских Минеральных водах /Березин С.Я., Нарожный Е.И. // Культурная жизнь Юга России. – Краснодар. – 2009. – № 4. – С. 43-45. – 0,4 п.л.
12. Нарожный Е.И. "Аланская епархия": Северный Кавказ или Крым? /Е.И. Нарожный// Сборник Русского исторического общества. Т. 10 (158). Россия и Крым. – М.; Русская панорама. – 2006. – С. 65-78. – 1 п.л.
13. Нарожный Е.И. Основные этапы всемирной истории. Методический материал / В.Б. Виноградов, С.Л. Дударве, Е.И. Нарожный // Восток. Афро-азиатские сообщества: История и современность – М.: Наука. – 1995. – С. 125-135. – 0,7 п.л.
14. Нарожный Е.И. О движении войск Тимура с Нижней Кубани (Историко-археологические ориентиры) /Е.И. Нарожный // Первая Абхазская международная археологическая конференция, посвященная памяти Ю.Н. Воронова. Древние культуры кавказского Причерноморья, их взаимодействие с культурами соседних регионов. Сохранение культурного наследия. Материалы конференции. – Сухум. – 2006. С. – 257-261. – 0,43 п.л.
15. Нарожный Е.И. Средневековая Тамань и сопредельные территории (Четыре историко-археологических этюда) /В.Б. Виноградов, Е.И. Нарожный // Сборник Русского исторического общества. Т.4 (152):От Тмуторокани до Тамани. – М. Русская панорама. – 2002; – С. 85 – 98. – 0,6 п.л.
16. Нарожный Е.И. O локализации "области Кремух" и о Белореченских курганах /В.Б.Виноградов, Е.И. Нарожный, Ф.Б. Нарожная// МИА Кубани. – Вып. 1. – Краснодар. КубГУ. – 2001. – С. 124 – 137. – 0,9 п.л.
17. Нарожный Е.И. Монетные чеканы закавказских городов в северокавказских древностях XIII-XIV в. /В.Б. Виноградов, Е.И. Нарожный// Научная конференция: "Средневековые города и городская жизнь Кавказа (в свете археологических данных)". – Тбилиси. Мецниереба. – 1988. – 44-46. – 0,26 п.л.
18. Нарожный Е.И. О находках золотоордынской поливной керамики в Предкавказье / В.Б. Виноградов, Е.И. Нарожный // Материалы 1-го Симпозиума по проблеме: "Поливная полихромная керамика Закавказья – истоки и пути распространения". Аннотации – Тбилиси: Мецниереба. – 1985. – С. 33-35. – 0,25 п.л.
19. Нарожный Е.И.Поселение скифского времени и могильник ХIV-ХV вв. "Сухая Балка" (Северная Осетия) / Г.Н. Вольная, Е.И. Нарожный, В.Л. Ростунов // МИА Северного Кавказа. – Вып. 3. – Армавир. РИЦ АГПУ. – 2004. –. 229–257. – 1,5 п.л.
20. Нарожный Е.И. Городище "Трехстенный городок" (ХIII в. – 1668 г.) / С.А. Голованова, Е.И. Нарожный // МИА Северного Кавказа. – Вып. 5. – Армавир. – 2005. – С. 253 – 276. – 1,5 п.л.
21. Нарожный Е.И.Астраханские проекты В.Н.Татищева / Е.И. Нарожный // Сборник Русского исторического общества. Т. 5 (153): Россия и Средняя Азия. – М. Русская панорама. – 2002. – С.189 – 190. – 0,2 п.л.
22. Нарожный Е.И. О верхнекубанских средневековых изваяниях / Е.И. Нарожный // МИА Кубани. – Вып. 2. – Краснодар. КубГУ. –2002. – С. 131–143. – 0,9 п.л.
23. Нарожный Е.И. [Рецензия]: О книге А.А. Хрекова "Древности Прихоперья" (Балашов, 2004, 200 с.) / Е.И. Нарожный // Российский исторический журнал. – Балашов. МАН. – 2005. – № 2. – С. 57-60 – 0,5 п.л.
24. Нарожный Е.И. [Рецензия]: Новые работы по археологии и истории Золотой Орды: Новохарьковский могильник эпохи Золотой Орды /Под ред. А.Д. Пряхина. Воронеж. ВГУ.2002. 200 с.; Зиливинская Э.Д. Археологические исследования памятников Золотой Орды на Северном Кавказе (РА. 2003. № 2) / Е.И. Нарожный // МИА Северного Кавказа. – Вып. 3. – Армавир. РИЦ АГПУ. – 2004. –. 327-343. – 1 п.л.
25. Нарожный Е.И. А.П.Рунич и его вклад в изучение золотоордынских древностей Пятигорья / Е.И. Нарожный // Археология и краеведение Кавминвод. Материалы 1-й Региональной конференции. – Кисловодск: ККМ., – 1992.–47-51. – 0,34 п.л.
26. Нарожный Е.И. Борганы Северного Кавказа (Историко-этнографический аспект проблемы) /Е.И. Нарожный // "Дикаревские чтения" (10). Итоги фольклорно-этнографических исследований этнических культур Северного Кавказа за 2003 год. Материалы северокавказской научной конференции. – Краснодар. – 2004. – С. 193-200. – 0,5 п.л.
27. Нарожный Е.И. В.Н. Татищев и золотоордынские памятники Северного Кавказа / Е.И. Нарожный // Древний Кавказ: ретроспекция культур. Международная научная конференция, посвященная 100-летию со дня рождения Евгения Игнатьевича Крупнова (ХХIII "Крупновские чтения" по археологии Северного Кавказа). Тезисы докладов. – М. ИА РАН-РГНФ. – 2004. – С. 134-136. – 0,2 п.л.
28. Нарожный Е.И. В.Н.Татищев и Северный Кавказ / Е.И. Нарожный // Северный Кавказ: геополитика, история, культура. Материалы Всероссийской научной конференции. (Ставрополь, 11-14 сентября 2001 г.). – Ч.2. – Ставрополь-Москва. – 2001. – С. 232-234. – 9,2 п.л.
29. Нарожный Е.И. Вновь о мечетях Верхнего Джулата (Северная Осетия / Е.И. Нарожный // МИА Северного Кавказа. – Вып.1. – Армавир. АГПИ. – 2003. – С.151-172. – 1,32 п.л.
30. Нарожный Е.И. Еще раз о костяной иконке с Нижнего Архыза (Карачаево-Черкессия) / Е.И. Нарожный // Мир славян Северного Кавказа. Сб. научных статей. – Вып. 1. – Краснодар. – 2004. – С.88-91. – 0,2 п.л.
31. Нарожный Е.И. Еще раз о предметах мелкой христианской пластики с Северного Кавказа / Е.И. Нарожный // Актуальные проблемы археологии Северного Кавказа (XIX "Крупновские чтения"). – М.: ИА РАН. – 1996. – С. 119-121. – 0,2 п.л.
32. Нарожный Е.И. К изучению динамики золотоордынского присутствия на Центральном Кавказе (Некоторые назревшие аспекты) / Е.И. Нарожный // Археология и вопросы хозяйственно-экономической истории Северного Кавказа. – Грозный: ЧИГУ. – 1987. – С. 54-65. – 0,65 п.л.
33. Нарожный Е.И. К предыстории армянской колонии Армавира / Е.И. Нарожный // К изучению историко - культурного прошлого населения Прикубанья – Армавир: АГПИ. – 1992. – С. 24-25. – 0,2 п.л.
34. Нарожный Е.И. К этно-социальной атрибуции городского населения Терско- Кумского междуречья (По материалам мусульманских захоронений Золотой Орды) / Е.И. Нарожный // Погребальный обряд древнего и средневекового населения Северного Кавказа – Орджоникидзе; СОГУ. – 1988. – С. 159-172. – 0,9 п.л.
35. Нарожный Е.И. Л.П.Семенов и изучение ранней истории ногайцев / Е.И. Нарожный // Научное наследие Л.П.Семенова и проблема комплексного изучения литературы и культуры Северного Кавказа – Орджоникидзе: СОГУ. – 1988. – С.125-133. – 0,5 п.л.
36. Нарожный Е.И. Некоторые участники крестовых баталий и Северный Кавказ /Е.И. Нарожный // Студенческо-преподавательская научно-практическая конференция –Армавир: АГПИ –1996. – С. 14-15. – 0,2 п.л.
37. Нарожный Е.И. О каменной статуе из Черкесского музея (По поводу историко-культурной атрибуции Т.М.Минаевой и Х.Х. Биджиева) / Е.И. Нарожный // III "Минаевские чтения" по археологии, этнографии и музееведению Северного Кавказа: Материалы научной конференции – Ставрополь; СГУ-СГКМ. – 1999. – С.58-62. – 0,45 п.л.
38. Нарожный Е.И. О "рязанской версии" И.Д. Попко в ранней истории казачества на Тереке (Некоторые историко-археологические реалии) / Е.И. Нарожный // Памяти Ивана Диомидовича Попко: Из исторического прошлого и духовного наследия северокавказского казачества. – Краснодар. 2003. – С. 10-17. – 0,5 п.л.
39. Нарожный Е.И. О локализации маршрута сефевидов шейха Хайдара на Северном Кавказе (80-е годы XV в.) / Е.И. Нарожный // Вопросы северокавказской истории. – Вып. 6. –Ч. 2– Армавир; АГПУ. – 2001. –С. 20-32. – 0,82 п.л.
40. Нарожный Е.И. О находках дальневосточных и южносибирских предметов XIII века на Северном Кавказе / Е.И. Нарожный // Вопросы северокавказской истории. – Вып. 5.– Армавир.; АГПУ. –2000. –С. 16-20.-0,3 п.л.
41. Нарожный Е.И. О находках поливной керамики на Верхнем и Нижнем Джулатах (Северная Осетия и Кабардино-Балкария) / Е.И. Нарожный // МИА Северного Кавказа. – Вып. 3. – Армавир; РИЦ АГПУ. – 2004. – С. 263-274. – 0,7 п.л.
42. Нарожный Е.И. О некоторых находках ХIII-ХIV вв. с территории "Грозненской области" (По материалам личного архива грозненского краеведа М.П. Севостьянова) / Е.И. Нарожный // МИА Северного Кавказа. – Вып. 5. – Армавир; АГПУ. – 2005. – С. 226-244. – 1,2 п.л.
43. Нарожный Е.И. О половецких изваяниях и святилищах ХIII-ХIV вв. Северного Кавказа и Дона /Е.И. Нарожный // Степи Европы в эпоху средневековья. Т. 3. Половецкое и золотоордынское время. Сборник научных трудов. – Донецк; ДГУ-ИА НАН - ВАК Украины. – 2003. – С. 245 -274. – 2 п.л.
44. Нарожный Е.И. О походе Тимура через "область черкесов": отрезок пути: Тана - Таманский полуостров / Е.И. Нарожный // Четвертая международная Кубанская археологическая конференция. Тезисы докладов. – Краснодар. –2005. – С.188-189. –0,2 п.л.
45. Нарожный Е.И. О северокавказских находках подражаний украшениям из раннесредневековой Белой Вежи / Е.И. Нарожный // Сборник Русского исторического общества. Т.4 (152): От Тмуторокани до Тамани. М.;Русская панорама.–2002–С. 99-104. –0,3 п.л.
46. Нарожный Е.И. О шлемах из сел. Ярыш-Марды и святилища Реком. (Чечня и Северная Осетия) / Е.И. Нарожный // МИА Северного Кавказа. – Вып.2–Армавир.РИЦ АГПИ. – 2003. – С.112-125. – 1,5 п.л.
47. Нарожный Е.И. Об одной истории со "святыми мощами" (О судьбе погребений в мавзолее Борга-Каш) / Е.И. Нарожный // История и культура народов Северного Кавказа.. Сб. научных трудов. – Вып. 2. –Пятигорск; ПГТУ. – т2005. – С.77-85. – 0,5 п.л.
48. Нарожный Е.И. Половцы или черные клобуки? (По поводу критических заметок И.Н. Анфимова и Ю.В. Зеленского) / Е.И. Нарожный // МИА Северного Кавказа. – Вып.2. – Армавир; РИЦ АГПИ. – 2003. – С. 212-223. – 0,7 п.л.
49. Нарожный Е.И. Сведения о монетных находках XIII-XV вв. на территории Северной Осетии / Е.И. Нарожный // XX Юбилейные Международные "Крупновские чтения" по археологии Северного Кавказа: Тезисы докладов – Ставрополь. – 1996. – С. 93-95. – 0,26 п.л.
50. Нарожный Е.И. Северный Кавказ в 2000-летней истории христианства / Е.И. Нарожный // Христианству – 2000 лет: Тезисы докладов региональной конференции – Армавир: АГПИ. – 2000. – С. 38-42. – 0,25 п.л.
51.Нарожный Е.И. Черные клобуки на Северном Кавказе. О времени и условиях переселения / Е.И. Нарожный // Евразийская степь и лесостепь в эпоху раннего средневековья. Археология восточноевропейской лесостепи. – Вып. 14.– Воронеж:; ВГУ.–2000. – С. 138-150. – 0,75 п.л.
52. Нарожный Е.И. О монетных дворах Северного Кавказа ХIII-ХV веков / Е.И. Нарожный, Ф.Б. Нарожная // МИА Северного Кавказа. – Вып. 4. –Армавир; АГПУ. – 2004. – С. 322-330. – 0,5 п.л.
53. Нарожный Е.И. К своду монетных находок XIII-XIV вв. на территории Республики Дагестан / Е.И. Нарожный, Ф.Б. Нарожная // Северный Кавказ и кочевой мир степей Евразии: V "Минаевские чтения" по археологии, этнографии и краеведению Северного Кавказа: Тезисы докладов межрегиональной научной конференции. (г. Ставрополь. 12-15 апреля). –Ставрополь; СГУ. – 2001. – С. 130-132. – 0,2 п.л.
54. Нарожный Е.И. О находках китайских монет ХIII века с территории Прикаспийской низменности / Е.И. Нарожный, Ф.Б. Нарожная // Проблемы всеобщей истории. (Международный сборник научных и научно-методических трудов). – Вып. 8. – Армавир. РИЦ АГПУ. – 2003. – С.198-203. –0,4 п.л.
55. Нарожный Е.И. Пражский грош из горной Ингушетии / Е.И. Нарожный, Ф.Б. Нарожная // Проблемы всеобщей истории. Вып. 6: Международный сборник статей. – Армавир; АГПУ. – 2000. –.124-126. – 0,3 п.л.
56. Нарожный Е.И. О находках некоторых образцов ударного и защитного вооружения на Северном Кавказе (ХIII-ХV вв.) / Е.И. Нарожный, Д.Ю. Чахкиев // МИА Северного Кавказа. – Вып.2. – Армавир. РИЦ АГПИ. 2003. –.126-153. – 1,52 п.л.
57. Нарожный Е.И. Образцы ударного оружия золотоордынского времени на Северном Кавказе / Д.Ю. Чахкиев, Е.И. Нарожный // Научный вестник Ингушского государственного университета. – Магас; ИГУ. – 2002. –№1. –С.4-9. – 0,3 п.л.
58. Нарожный Е.И. Этнокультурный состав кочевого и оседлого населения северокавказских владений Золотой Орды: некоторые итоги и перспективы изучения / Е.И. Нарожный// Средневековая археология Евразийских степей: Материалы Учредительного съезда международного конгресса.–Т.I– Казань; ИИ АН РТ.–2007–С.204-212–0,5 п.л.
59. Нарожный Е.И. О специфике денежного обращения на Северном Кавказе в первой трети XIII века /Е.И. Нарожный//XIV Всероссийская нумизматическая конференция. (Санкт-Петербург-Гатчина 16-21 апреля 2007 года). Тезисы докладов и сообщений.–СПб. – С. 78-80.
60. Нарожный Е.И. Новые позднекочевнические комплексы с территории Северного Кавказа. Публикация материалов. Часть 1. / В.И. Басов, Е.И. Нарожный //МИА Северного Кавказа. – Вып. 5. – Армавир; АГПУ. – 2005. – С. 199-216. – 1,1 п.л.
61. Нарожный Е.И. Новый вариант версии тюркизации предков современных балкарцев /Е.И.Нарожный// История и культура народов Северного Кавказа. Сборник научных трудов. – Выпуск 8. – Пятигорск; ПГТУ. – 2007. – С. 14-28. – 1 п.л.
62. Нарожный Е.И.[Рецензия]: Новые публикации грузинских письменных источников – "Анонимный грузинский "Хронограф" ХIV век.". Перевод со старогрузинского Г.В. Цулая. Вып.1: Тексты. М. 2005. 142 с." Г.В. Цулая.. "Святые и мученики в истории Грузии (Апографические этюды)". М. 2006. 216 с. /Е.И. Нарожный// Археологический журнал. –Армавир; АГПУ. – 2007. – №1. – С.143-151. – 0,5 п.л.
63. Нарожный Е.И. [Рецензия]: Две работы по средневековой археологии Грузии: 1.Джорбенадзе В.А.. Могильники развитого средневековья в Арагвском ущелье.-Тбилиси.1991.12 с. 2. Джорбенадзе В.А. Типы погребений и обряд захоронений в Грузии в ХI-ХIV вв. – Тбилиси. 1992. 2 с. /Е.И. Нарожный// Археологический журнал. – Армавир; АГПУ. –2007. – №1. – С. 151-155. – 0,45 п.л.
64. Нарожный Е.И. Позднесредневековые курганы могильника "Иноземцево-1" (Публикация и интерпретация материала)/С.Я. Березин, Я.Б. Березин, Е.И. Нарожный// МИА Северного Кавказа. – Вып.8. – Армавир. ЦАИ АГПУ. – 2007. – С. 177-244. – 4,9 п.л.
65. Нарожный Е.И. Средневековые погребения Эльхотовского могильника (Некоторые аспекты истории алан Восточного Придарьялья в ХIII-ХIV вв.) /Е.И. Нарожный// Отражение цивилизационных процессов в археологических культурах Северного Кавказа и сопредельных территорий (Юбилейные ХХV "Крупновские чтения" по археологии Северного Кавказа.Тезисы докладов.– Владикавказ.– 2008. – С. 274-276. – 0,2 п.л.
66. Нарожный Е.И. О находках золотоордынского времени с территории Алхан-Калинского городища (Чечня) /Е.И.Нарожный// Древности Юга России. Сборник памяти А.Г. Атавина. – М.; ИА РАН. – 2008. – С.525-542. – 1,1 п.л.
67. Нарожный Е.И. Горькобалковский археологический комплекс. Некоторые итоги и перспективы изучения (К 15-летию охранно-спасательных археологических исследований) /Е.И. Нарожный, П.В. Соков// Археология степной Евразии. Международный сборник научных трудов. – Кемерово - Алмааты. – 2008. – С. 17-39. – 1,45 п.л.
68. Нарожный Е.И. Этнографо-археологические признаки "монгольских" погребальных комплексов Северного Кавказа в ХIII-ХIV вв./Е.И. Нарожный// Интеграция этнографических и археологических исследований. Материалы ХVI международного научного симпозиума, посвященного 60-детию со дня рождения В.И. Соболева –Новосибирск-Омск. – 2008. – С. 142-147. – 0,48 п.л.
69. Нарожный Е.И. Этнокультурные процессы хIII-ХIV вв. на Северном Кавказе (по историко-археологическим данным)/Е.И.Нарожный//Труды II(ХVIII) Всероссийского Археологического съезда в Суздале.–Т.2–М.;ИА РАН–2008–С.490-494–0,45 п.л.
70. Нарожный Е.И. О датировке и этнокультурной атрибуции некоторых средневековых кочевнических комплексов /Е.И. Нарожный// МИА Северного Кавказа.–Вып. 9.–Армавир; АГПУ. – 2008. – С.160-171. – 0,7 п.л.
71. Нарожный Е.И. Позднесредневековые курганы станицы Крепостной Северского района края (Публикация материалов) /И.А. Дружинина, Е.И. Нарожный, П.В.Соков// Наследие Кубани. – Вып.1. – Краснодар. – 2008. – С. 280-353. – 5 п.л.
72. Нарожный Е.И. О некоторых типах средневековых шлемов с территории Северного Кавказа /Е.И Нарожный// Военная археология. Сборник материалов семинара при ГИМе. – Вып. 1. – М.; ГИМ. – 2008. – С. 42-54. – 0,75 п.л.
73. Нарожный Е.И. Металлические зеркала ХIII-ХIV веков с изображением аль-Бораков (Северный Кавказ) /Е.И Нарожный// Пятая Кубанская археологическая конференция. Тезисы докладов. – Краснодар. – 2009. – С. 270-275. – 0,3 п.л.
74. Нарожный Е.И. Горы Восточного Придарьялья и золотоордынские владения. Ч.1 /В.Е. Нарожный, Е.И. Нарожный// Донские древности. Вып. 10: Диалог городской и степной культур на евразийском пространстве. Материалы IV международной конференции, посвященной памяти профессора МГУ Г.А. Федорова-Давыдова (30 сентября-3 октября 2008 г.). – Азов. – 2009. – С.353-367. – 1 п.л.
75. Нарожный Е.И. Горы Северо-Восточного Кавказа и золотоордынские владения. Ч.2 /В.Е. Нарожный, Е.И. Нарожный // Золотоордынское наследие. Выпуск 1: Материалы международной конференции "Политическая и социально-экономическая история Золотой Орды (ХIII-ХIV вв.)". (Казань. 17 марта 2009 г). – Казань; ИИ АН РТ. – 2009. – С. 164-170. – 0,5 п.л.
76. Нарожный Е.И. Русско-ордынский поход против "славного ясского города Дедякова" в контексте политической обстановки на Северном Кавказе /Е.И. Нарожный// Золотоордынская цивилизация.– Выпуск. 2.–Казань; ИИ АН РТ–2009 – С. 154-162. – 0,5 п.л.
77. Нарожный Е.И.Кочевники ХIII-ХIV вв. на Северном Кавказе /Е.И. Нарожный// Форум: "Идель-Алтай".Материалы научно-практической конференции "Идель-Алтай": истоки евразийской цивилизации 1-го международного конгресса средневековой археологии евразийских степей. Казань. 7-11 декабря 2009 г. Тезисы докладов. – Казань; ИИ АН РТ. – 2009. – С.160-162. – 0,2 п.л.
78. Narozhny E. I. Jurchenartifacts from the Northern Caucasus /E.I. Narozhny// Archaeology, Ethnology and Anthropology of Eurasia–Novosibirsk-Wittenberg–2007–№4.–Р.60-64.–0,5 п.л.
79. Narozhny E. I. Jurchenartifacts from the Northern Caucasus /E.I. Narozhny // Archaeology,
Ethnology and Anthropology of Eurasia.–2007.–№4.–Р.60-64 //
httpdx.doi.org10.1134S1563011007040044
80. Narozhny E.I. Eurasian coins of the 13th century from the northen Caucasus / Narozhny E.I. and. Naroznaya F.B. // Archaelogy Ethnology & anthropology of Eurasia.–Novosibirsk.-Amsterdam.-Oxford. – 2009. – № 1. – Р. 53-64. – 1 п.л.
