Реализация социальной политики советского государства в годы нэпа (на материалах енисейской и иркутской губерний)
На правах рукописи
Орлова Ирина Вячеславовна
Реализация социальной политики Советского государства в годы нэпа
(на материалах Енисейской и Иркутской губерний)
Специальность 07.00.02 – Отечественная история
Автореферат диссертации на соискание ученой степени
кандидата исторических наук
Иркутск – 2007
Работа выполнена на кафедре истории России
Иркутского государственного педагогического университета
Научный руководитель: доктор исторических наук,
профессор, заслуженный
работник культуры РФ
Рабецкая Зинаида Ивановна
Официальные оппоненты: доктор исторических наук,
профессор Шалак
Александр Васильевич
кандидат исторических наук,
доцент Литвина
Вера Ивановна
Ведущая организация: Иркутская государственная сельскохозяйственная академия
Защита состоится 23 ноября 2007 г. в 10.00 час. на заседании диссертационного совета
Д. 212.074.05. при Иркутском государственном университете (664003, г. Иркутск, ул.
Карла Маркса,1)
С диссертацией можно ознакомиться в региональной научной библиотеке Иркутского государственного университета (г. Иркутск, б-р Гагарина, 24)
Автореферат разослан «___» октября 2007 г.
Ученый секретарь диссертационного совета
кандидат исторических наук,
доцент Логунова Г.В.
Введение
Актуальность темы исследования. В последние годы очень популярной стала идея об активной роли государства в социальной сфере. В Конституции России 1993 г. в ст. 7. п. 1. зафиксировано, что Российская Федерация является социальным государством и в п. 2 той же статьи определены основные направления социальной защиты населения[1].
Россия в 1920-е гг. переживала опыт государственного регулирования социальных процессов в условиях переходного общества – опыт «эпохи нэпа». В конце ХХ в., в результате радикальных политических и экономических преобразований, в государственной политике практически отсутствовали факторы социального развития: прекратилась материальная поддержка малоимущих, не было социальных программ и пр. Это привело к появлению целого ряда социальных проблем: безработице, ликвидации социальных гарантий, беспризорности, проблемам в социокультурной сфере, неуверенности людей в завтрашнем дне, то есть к обострению тех аспектов социальной жизни, которые дают основания для беспокойства и вмешательства со стороны государства. Такие же проблемы стояли перед обществом в период новой экономической политики. Невнимание к этим вопросам и в 1920-е, и в 1990-е гг. грозило не только обострением отношений между обществом и властью, но и недоверием к ней.
Поэтому обращение к изучению процесса реализации социальной политики в годы нэпа, в условиях перехода к новой системе экономических отношений, обладает не только научной ценностью, но и приобретает практическую актуальность. Реконструкция исторических событий, попытки создания объективной картины происходившего в период нэпа, позволяют не только сохранить историческую память, но и актуальны с теоретической точки зрения.
Степень изученности темы исследования. Социальная политика Советского государства в годы нэпа до сих пор еще не стала предметом специальных исследований в отечественной историографии. Но отдельные ее аспекты были рассмотрены в работах по истории нэпа. В изучении нэпа, а, значит, и в изучении социальной сферы этого периода, можно выделить три этапа: I этап – с начала 1920-х до второй половины 1950-х гг.; II этап – со второй половины 1950-х до второй половины 1980-х гг.; III этап – со второй половины 1980-х гг. по настоящее время.
Уже в 1920-е гг. началось научное исследование социально-экономических процессов эпохи нэпа. Первым поколением исследователей были непосредственные участники событий, опираясь на обширный эмпирический материал, они в большинстве случаев, ограничивались его первичной систематизацией и обобщением[2]. Их публикации в ряде случаев незаменимы и как исторические источники. На региональном уровне следует отметить работу иркутского статистика Я.Д. Каца[3], которым был проведен анализ условий труда наемных сельскохозяйственных рабочих. Основные направления борьбы с беспризорностью раскрываются в работе Г.Ю. Маннса[4]. Исследование И.В. Соснина[5] содержит сведения о покупательской способности населения Бодайбинского района.
Работы 1930-1940-х гг. были сильно идеологизированы, упор в них делался на обострение в годы нэпа классовой борьбы, в основном, это брошюры партийно-пропагандистского характера[6]. Главная их черта: подбор фактов, многочисленность цитат из партийных документов.
Для второго этапа историографии характерно возрождение интереса к периоду нэпа. В работах периода «оттепели» освещаются итоги социально-экономического развития 1920-х гг. Значительной самостоятельностью отличаются работы таких авторов, как М.Н. Бахтин, Э. Б. Генкина, А.А. Матюгин[7], где данные исследователи поднимают проблемы взаимодействия между различными социальными группами в годы нэпа, их социально-экономическое и политическое развитие.
С середины 1960-х гг. изучение социальных аспектов нэпа становится более разносторонним[8]. На первый план выходят работы с детальным изучением социальных процессов и тенденций периода нэпа. В этот период историографии образцом системного анализа эволюции нэповской деревни стала монография Ю.А. Полякова[9]. Появились и работы, посвященные конкретным социальным аспектам нэпа: безработице, как «неизбежного элемента нэпа»[10] и монография П.А. Алексанова, до сих пор остающаяся единственным целостным исследованием деятельности крестьянских комитетов взаимной помощи – важного элемента социальной политики Советского государства в деревне[11]. Основными показателями эффективности социальных мероприятий историки считали рост благосостояния трудящихся и обеспечение населения важнейшими социальными гарантиями. В начале 1980-х гг., была написана коллективная работа «Новая экономическая политика. Разработка и осуществление»[12]. Ее авторы дали проблемную характеристику нэпа, выявили этапы его развития, закономерности эволюции, результаты, в том числе и социальные. Среди фундаментальных работ можно отметить и монографию А.К. Соколова[13], посвященную социальным сдвигам в советском обществе и затронувшую ряд проблем эволюции рабочего класса. Ценным анализом социальной дифференциации крестьянства отмечена монография Ю.П. Бокарева[14].
На региональном уровне деятельность историков была отмечена весьма активным исследованием социальных проблем нэпа. Новосибирские ученые, в изучении Сибирского края периода нэпа выделили закономерности развития сибирской деревни[15], обосновали тенденции культурного строительства, показали борьбу с неграмотностью[16]. Среди множества региональных публикаций следует отметить те, которые освещали деятельность общественных организаций[17], судьбу частного капитала в промышленности[18]. Характерным для этого периода стало включение социальных достижений в работы по истории партии. Традиционным оставалось выделение руководящей роли партии во всех начинаниях и преобразованиях[19].
Таким образом, данный период отечественной и региональной историографии отмечен рядом публикаций, монографий, коллективных трудов, в которых наряду с попытками восстановить ход событий нэпа, предпринимались шаги по изучению социальных аспектов нэпа. Нельзя не отметить отсутствие гуманистического взгляда на проблему: за цифрами, характеризующими успехи партии и общественных организаций в решении социальных проблем, остались скрыты человеческие переживания. Попытки понять человека, изучить реакцию населения на действия властей в социальной области были предприняты позже, это стало характерной чертой исследований следующего этапа отечественной историографии.
С начала «перестройки» изучение новой экономической политики во всех ее аспектах получило огромную общественную популярность. В ходе этих дискуссий нэп все отчетливей выявлялся в качестве политики, способствовавшей социальному возрождению общества[20]. Более взвешенные оценки нэпа, как социально-экономического явления, появляются в работах историков и экономистов начала 1990-х гг.[21] Конец 1980-х – 1990-х гг. ознаменовался массовой публикацией книг[22] и статей[23]. В этот период отечественной историографии появляется новое направление: социальная история[24]. Уникальный вклад в отечественную историографию этого направления внес фундаментальный труд Б.Н. Миронова «Социальная история России»[25]. Допуская то, что хронологические рамки этой монографии ограничены имперским периодом России, нельзя не отметить полезность этой работы для нашего исследования, так как нэповская социальная политика, после недолгого отрицания, использовала опыт царской России, хотя и в трансформированном виде.
Политические перемены современной России обогатили отечественную историческую науку зарубежными идеями и взглядами, появились работы, свободные от пропагандистских и идеологических клише, затрагивающие вопросы новой экономической политики[26].
Успехи, достигнутые историками в 1990-е гг., создали условия для появления обобщающих работ[27]. Положительным моментом в региональной историографии стало появление работы М.Д. Северьянова[28] и Л.П. Бердникова[29]. Последние полтора десятилетия отмечены появлением диссертаций, рассматривающих социальную политику нэпа, как в целом по стране[30], так и отдельным регионам и направлениям[31].
Таким образом, данный период отечественной историографии, отмеченный существенным приращением документальной базы, позволил по-новому взглянуть на такую проблему, как реализация государственной социальной политики местной властью. Параллельно со столичными публикациями, базирующимися на солидной источниковой базе, на местах пробуждается интерес к изучению регионального материала. Нельзя не согласиться с мнением иркутского историка А.В. Шалака, который говорит о необходимости «исследовать процесс выработки основных положений социальной политики в соответствии с особенностями каждого региона… на стыке многих научных дисциплин»[32]. Это позволит взглянуть на отношения центра и власти, рассмотреть регион как естественно-историческое пространство, в рамках которого осуществлялась социально-экономическая и общественная деятельность проживающих в нем людей.
Целью диссертации является исследование государственного опыта по реализации социальной политики в Енисейской и Иркутской губерниях в годы нэпа. В соответствии с поставленной целью определены следующие задачи исследования:
- раскрыть содержание социальной политики государства по отношению к основным социальным группам населения Енисейской и Иркутской губерний (рабочим и крестьянству);
- выделить приоритетные направления социальной политики в годы нэпа;
- проанализировать результаты социально-ориентированных мероприятий в сфере образования и медицины в Енисейской и Иркутской губерниях;
- охарактеризовать проводимые государством мероприятия по обеспечению социальной защиты населения данного региона;
- определить степень социальной ответственности государства за безработицу в стране и регионе в годы нэпа.
Объектом исследования является процесс формирования социальной политики государства в годы нэпа.
Предметом исследования является процесс реализации социальной политики Советского государства в период нэпа в Енисейской и Иркутской губерниях.
Хронологические рамки нэпа остаются предметом дискуссий в современной историографии. Если за точку отсчета новой экономической политики принято брать март 1921 г. и принятое на X съезде РКП (б) решение о замене продразвёрстки продовольственным налогом[33], то относительно конечной даты нэпа общепринятой точки зрения нет. Новая экономическая политика постепенно сводилась на нет. Нам представляется убедительным связывать окончание этого периода с событиями осени 1929 года, когда началась массовая ликвидация индивидуального крестьянского хозяйства и насильственное насаждение колхозов в деревне[34]. Поэтому хронологические рамки диссертации охватывают период с 1921 г. по 1929 г.
Территориальные рамки исследования ограничены территорией Енисейской и Иркутской губерний. Губернское деление сохранялось до 1925/26 гг. В результате административно-территориальной реформы Енисейская губерния (в 1925 г.) была разделена на пять самостоятельных округов: Красноярский, Минусинский, Ачинский, Канский, Хакасский. Иркутская губерния (в 1926 г.) была разделена на три административных округа: Иркутский, Тулунский и Киренский. До 1930 г. эти восемь округов входили в состав Сибирского края.
Методологическую основу диссертационного исследования составили следующие основополагающие принципы исторической науки:
- принцип историзма, который дал возможность проследить взаимодействие объективных и субъективных факторов в конкретно-исторических условиях, рассмотреть и проанализировать формирование социальной политики 1920-х гг., как процесса, последовательно развивающегося во времени, однажды возникшего, прошедшего основные этапы в своем развитии и достигшего конечного результата.
- принцип системности способствовал рассмотрению социума как целостности, исторических явлений, как структурных элементов, находящихся в динамике, взаимосвязи и взаимодействии с другими явлениями и процессами;
- принцип научной объективности потребовал полной независимости знания от личностных особенностей познающего субъекта, то есть видения предмета исследования таким, каким он существовал в реальности. Однако, и во взглядах исследователей-обществоведов, и в содержании источников всегда присутствует доля субъективных искажений. Историку свойственно «пропускать» факты через «себя», а их интерпретация зависит от внутреннего мира, ценностных установок, личностных качеств и гражданской позиции исследователя. Поэтому стремление соблюсти принцип научной объективности в данном исследовании было реализовано лишь в рамках возможной личностной нейтральности.
- принцип проблемно-хронологический позволил выделить проблему и построить ее научный анализ в хронологическом порядке, что дало возможность не только проследить последовательность в решении социальных проблем нэпа, но и показать динамику развития социальной сферы 1920-х гг.
В данном историческом исследовании в качестве средств познания применялись общенаучные, специально-исторические и интегрированные методы. К общенаучным методам можно отнести статистический, динамический, анализ, синтез, описание, объяснение, дедукцию и индукцию, а так же исторический, логический и системный анализ, при этом последний объединяет в себе причинно-следственный и структурно-функциональный анализы. Эти познавательные средства применялись и в специально-исторических методах исследования.
Историко-генетический метод, направленный, прежде всего на анализ развития,[35] позволил показать причинно-следственные связи и закономерности в развитии социальной политики нэпа. Так, анализ социально-ориентированных мероприятий партийно-государственного уровня сочетает характеристику отдельных решений местных властей, при этом происходит обоснование их роли в модернизационном развитии страны в 1920-е гг.
Историко-сравнительный метод дал возможность раскрыть сущность изучаемых явлений по сходству и различию присущих им свойств, а так же провести сравнение реализации направлений социальной политики периода нэпа, как в пространстве, так и во времени.
Историко-типологический метод, цель которого упорядочение объектов или явлений на определенные типы, способствовал выделению их сущностной однородности.
Историко-системный метод позволил рассматривать изучаемую реальность как систему, выявить структуру и функции данной системы в иерархии систем, где она фигурирует в качестве подсистемы. Целостное изучение социальной сферы стало возможным только с учетом комплексного рассмотрения всех сфер общественной жизни.
В диссертации, наряду с общенаучными и специально-историческими, применялись и междисциплинарные методы: анализ статистической информации, контент-анализ документа (количественная социология); бихевиористический метод, позволяющий понять поведенческие мотивы больших и малых групп (социальная психология); метод решений, раскрывающий процесс принятия политических решений, как акта выбора способов политических действий (политология).
Виды источников и характер документов. В основу исследования положен широкий круг опубликованных и неопубликованных источников, разных по характеру и ценности, которые можно разделить на группы и виды: 1) нормативно-правовые источники (декреты, законы, постановления, кодексы); 2) официальные документы (распоряжения правительства, решения партийных съездов, конференций); 3) теоретические работы руководителей государства; 4) литература 1920-х гг. (книги и статьи историков, экономистов, социологов тех лет); 5) статистические и делопроизводственные документы; 6) архивные материалы; 7) периодическая печать; 8) источники личного происхождения; 9) летописные источники.
Общие направления социальной политики периода нэпа содержатся, прежде всего, в законодательных актах 1920-х гг. При изучении законодательной основы социально ориентированных мероприятий, необходимым стало обращение к таким инкорпорированным изданиям, как «Собрание Узаконений и Распоряжений рабочего и крестьянского правительства РСФСР» и «Собрание Законов и Распоряжений рабочего и крестьянского правительства Союза ССР»[36]. Решения высших партийных органов являлись общими политическими директивами, на основе которых осуществлялась деятельность советских, профсоюзных, комсомольских организаций, мобилизующих массы на выполнение поставленных партией задач. Для этого были использованы материалы партийных решений[37].
Политику Советской власти, выраженную в кодексах, законах и постановлениях, невозможно осмыслить без изучения теоретических представлений большевиков[38], взглядов современников того периода, которые в силу своего анализа, теоретических обоснований мы относим и к разряду историографических исследований[39]. Особую ценность представили материалы переписей, проведенных в 1920 и 1926 гг.[40], различные статистические публикации 20-х гг. ХХ века, региональные справочные издания[41].
Основную документальную базу диссертации составили материалы архивов гг. Москвы, Иркутска, Красноярска. Для написания диссертации были привлечены материалы 6 дел из 5 фондов Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ), 2 дела из Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ).
Большое количество неопубликованных материалов содержат хранилища региональных архивов: Государственного архива Иркутской области (ГАИО), Государственного архива новейшей истории Иркутской области (ГАНИИО), Архивного агентства администрации Красноярского края (АААКК), который с 2006 г. объединил фонды двух архивов –Государственного архива Красноярского края (ГАКК) и Центра хранения и изучения документов новейшей истории Красноярского края (ЦХИДНИКК). После объединения архивов фондам ЦХИДНИКК был присвоен литер «П». Всего было исследовано 91 дело из 23 фондов архивов. Из них 65 дел находятся в архивах г. Иркутска, 26 – в г. Красноярске.
Наиболее информативными были фонды ГАИО: Ф. Р-160. Губернский отдел народного образования, Ф. Р-260. Иркутский финансовый отдел, Ф. Р-558. Иркутский губернский отдел социального обеспечения; ГАНИИО: Ф. 1. Иркутский губком РКП (б), Ф.16. Иркутский окружком ВКП (б); АААКК: Ф. П-1. Енисейский губком РКП (б), Ф. П-60. Минусинский окружком ВКП (б), Ф. Р-319. Красноярский окружной отдел здравоохранения.
Важнейшим источником явилась периодическая печать: газеты «Советская Сибирь» (Новосибирск), «Известия Иргубсоюза» (Иркутск), «Власть труда» (Иркутск), «Красноярский рабочий» (Красноярск), а также журналы «Бюллетень Енисейского губернского статистического бюро» (Красноярск), «Просвещение Сибири» (Новосибирск), «Сибирский медицинский журнал» (Новосибирск).
Большой интерес представляют источники личного происхождения, как опубликованные[42], так и впервые вводимые в научный оборот. Их главное достоинство в том, что они раскрывают повседневность 1920-х гг., содержат переживания и отношения простых граждан к происходящим событиям. При написании диссертации использовались сведения летописей[43]
.
В своей совокупности документы и материалы, составившие источниковую базу диссертации, обеспечили решение тех исследовательских задач, которые были сформулированы автором.
Научная новизна диссертационного исследования состоит в комплексном подходе к анализу реализации социальной политики Советского государства в период нэпа на территории Енисейской и Иркутской губерний. На основе широкого круга источников, значительная часть которых впервые вводится в научный оборот, рассматриваются различные аспекты этой проблематики: экономические, политические, социально-психологические. Ранее в региональной истории данная тема не рассматривалась, хотя существуют исследования фрагментарного характера. Представленная работа является первым комплексным исследованием реализации социальной политики в Восточносибирском регионе, выполненным в духе социальной истории, научного направления, характеризующегося активным использованием приёмов и методов, заимствованных из других социальных наук (социологии, политологии, социальной психологии и т.д.).
В связи с этим на защиту выносятся следующие положения.
- Социальная политика 1920-х гг. была первым опытом Советского государства в деле разработки и осуществления социальных мероприятий. Как и сам нэп, социальная политика не имела единой программы, хотя некоторые социально ориентированные меры (Всеобуч, ликвидация неграмотности) содержали черты планомерной работы и с большой натяжкой их можно отнести к разряду социальных программ. Большинство мероприятий в социальной сфере проводились спонтанно, носили характер антикризисных мер.
- Социальная политика Советского государства носила ярко выраженный классовый характер, что приводило к нестабильности в обществе;
- Роль государства в 1920-е гг. при проведении мероприятий в социальной сфере сводилась, в основном, к законодательной функции, практическое осуществление было возложено на региональные органы власти и общественные организации.
- Реализация приоритетных направлений социальной политики в годы нэпа в различных регионах осуществлялась не одинаково успешно, трудности возникали не только из-за отсутствия у новой власти опыта в социальной заботе о населении и в слабости финансовой базы, они были обусловлены дроблением губерний на округа, в результате чего на территории уже окрепших (к середине 1920-х гг.) губерний выделились экономически слабые округа.
- Социальная политика в годы нэпа, особенно с середины 1920-х гг., реализовывалась как патерналистская модель. Это обернулось засильем и бесконтрольностью бюрократии, вторжением государства в частную жизнь граждан, создавало предпосылки для принятия неэффективных решений. Еще худшим следствием патернализма стала социальная пассивность населения, упование на государство как на высшую инстанцию в решении всех социальных проблем.
Практическая значимость диссертации определяется тем, что она восполняет пробел в знаниях о характере и особенностях проведения социальных мероприятий в Иркутской и Енисейской губерниях в 1920-е гг. Содержащиеся в ней выводы и положения, фактический материал могут быть включены в исследовательскую базу формирующегося направления отечественной историографии нэпа: изучение социально-экономических проблем российской провинции, а также при подготовке обобщающих трудов по истории новой экономической политики. Материалы диссертации могут быть использованы для создания учебных пособий по истории социальной работы в Восточной Сибири. Так же возможно применение материалов данного исследования при включении основных положений, выводов исследования в специальные и лекционные курсы.
Апробация работы. Основные положения и выводы диссертации были изложены в научных публикациях и в выступлениях на региональных научно-практических конференциях в городах Иркутске, Тамбове.
Структура и основное содержание диссертации
Диссертация состоит из введения, двух глав, включающих параграфы, заключения, списка источников и литературы.
Во введении обосновывается актуальность темы, анализируется степень ее изученности, определяются цель, задачи, предмет и объекты исследования, территориальные и хронологические рамки, дается характеристика источниковой базы исследования, выделяются методологические принципы и методы работы, показывается научная новизна проблемы и апробация результатов исследования, определяется ее практическая значимость.
Первая глава «Положение основных социальных групп населения Иркутской и Енисейской губерний в годы нэпа» состоит из двух параграфов. В первом параграфе «Рабочий класс: методы социального регулирования трудовых отношений и средства мотивации производительности труда пролетариата» рассматриваются те социальные стимулы, которые способны были обеспечить благополучие рабочего населения.
Анализ документов и материалов свидетельствует о том, что при решении социальных проблем рабочего населения первостепенное значение приобретал вопрос заработной платы, как средства материального стимулирования. Рядом декретов правительства 1921 г. было проведено реформирование всей системы оплаты труда[44]. В 1922 г. была разработана и введена в действие единая 17-разрядная тарифная сетка для всех рабочих и служащих, которая обеспечивала дифференциацию заработной платы и создавала стимул для повышения квалификации рабочих. Важнейшей формой защиты интересов трудящихся стали коллективные договоры, введенные в 1922 г. постановлением СНК «О коллективных договорах»[45], ставшие единственной формой регулирования условий труда и зарплаты в 1920-е гг., социальные гарантии трудящимся были зафиксированы в КЗоТе 1922 г.,[46] за их соблюдением должна была следить государственная инспекция труда, фабрично-заводские комитеты и профсоюзы.
Другим немаловажным рычагом социальной политики стал жилищный вопрос. 19 августа 1924 г. было принято постановление ЦИК «О жилищной кооперации»[47]. Оживление и укрепление жилкооперации в г. Иркутске стало заметным в 1926, 1927 гг. Только со второй половины периода нэпа государство начинает активно вкладывать средства в жилищное строительство. Но на жилищную ситуацию в Иркутской и Енисейской губерниях эти меры не повлияли. Так, в январе 1927 г. в г. Иркутске средняя жилая площадь на человека составляла 6,08 кв. м[48], в г. Красноярске – 3 кв. м., при норме НКЗ – 8,25 кв. м. на человека. Не достигнув желаемых результатов, местные органы власти прибегали и к жестким мерам притеснения или выселения бывших домовладельцев, называя это «жилищной кампанией». В результате таких мер в г. Красноярске в 1928 г. к бывшим домовладельцам было вселено 1 717 человек, 331 рабочая семья получила квартиры[49]. За первое полугодие 1929 г. в Иркутске было выселено 149 человек[50].
С введением нэпа произошло изменение в отношениях к рабочей силе, что проявилось, в первую очередь, в законодательном оформлении трудовых отношений. Социальная политика государства в период нэпа обладала чертами постоянной опеки над рабочим классом, причем руководством страны демонстрировалась первостепенная задача обеспечения благами именно этой социальной группы. Основным инструментом такой политики, направленной на улучшение положения рабочего класса, стали методы материального и нематериального стимулирования.
Во втором параграфе «Крестьянский вопрос в социальной политике нэпа» раскрываются основные черты социальной политики на селе, которая была направлена главным образом на социальную заботу о беднейшем крестьянстве и носила ярко выраженный классовый характер.
Главным инструментом классового подхода при реализации социальной политики в деревне стало налоговое законодательство. Декреты от 10 мая и 24 августа 1923 г. «О льготах беднейшему крестьянству по освобождению от уплаты единого сельскохозяйственного налога»[51] освободили от налога 17 % крестьянских хозяйств РСФСР. Масштабы налоговых льгот для деревенской бедноты неуклонно расширялись. В 1925/26 г. в СССР от налога было полностью освобождено 5,5 млн. бедняцких дворов или 23,5% всех крестьянских хозяйств, в 1927 г. доля освобожденной от налога бедноты достигла уже 35% от общего числа деревенских домохозяев[52]. В 1926 г. по Иркутскому округу было освобождено от налога и предоставлено скидок 30 831 хозяйству. Из них полностью освобождено от уплаты налога 8 557 бедняцких хозяйств, 1 906 маломощным хозяйствам были сделаны скидки на сумму 7 827 руб. В Киренском округе освобождение бедноты от сельхозналога характеризовалось следующим образом: в 1927/28 г. – 974 освобожденных хозяйства, что составило 14,5 %, в 1928/29 г. – 2479 бедняцких хозяйств, то есть 35,8 %[53], что было чуть выше общесоюзного показателя. Таким образом, вся тяжесть резко возросшего сельскохозяйственного налога полностью перекладывалась на плечи основной массы середнячества и зажиточного крестьянства.
Еще одним инструментом проведения в деревне классовой линии в социальной политике, помимо налогов, стало создание и членство в крестьянских комитетах общественной взаимопомощи (кресткомы/ККОВ). Крестьянская взаимопомощь являлась основой социального обеспечения «впавших в нужду» крестьян в течение всего периода нэпа. Основным ядром, на которое опирались в своей деятельности комитеты, была беднота.
Через призму классового подхода реализовывался и такой вид социальной заботы о сельском населении, как страхование. 6 октября 1921 года был принят декрет СНК «О государственном имущественном страховании»[54], которым предусматривалось «организовать во всех местностях РСФСР... государственное имущественное страхование частных хозяйств от... пожаров, падежа скота, градобития растительных культур, а также аварий на путях водного и сухопутного транспорта». Бедняки при проведении страхования получали льготы, причем льготы двух видов: в форме полного или частичного освобождения от уплаты окладных сборов и недоимок, и в форме выдачи страховых премий. В итоге, по подсчетам Иркутского отделения Госстраха беднота в 1927 г. получила около 53, 6 % всех выдаваемых населению премий[55]. Мало того, принадлежность к группе бедняков давала полную гарантию на возмещение ущерба по страховому случаю, что не всегда удавалось середняцкой массе крестьянства. Все это вызывало справедливые упреки со стороны зажиточного населения.
Таким образом, «претензии» крестьянства к налоговой политике, к деятельности кресткомов, страхованию, порождали нестабильность в крестьянской среде. Это создавало обстановку, при которой становилось невозможным сохранение рыночного сектора крестьянского хозяйства, а неудачи в социальной политики государства повлияли на переход власти в 1929-1930 гг. к авторитарному управлению.
Вторая глава «Приоритетные направления социальной политики нэпа», определяет основные направления социальной политики государства в 1920-х гг., как основополагающие действия, ориентированные на решение наиболее значимых социальных проблем. В первом параграфе «Реализация социальных задач в сфере народного образования» рассматриваются основные социокультурные задачи 1920-х гг.: 1) развитие начального образования в условиях подготовки к Всеобучу; 2) ликвидация неграмотности взрослого населения. Несмотря на то, что с 1923 г. произошло снятие школ с государственного обеспечения, местным органам власти в результате самообложения населения, введения платности за обучение, сбора средств от торговой и производственной деятельности и отчислений из местных бюджетов удалось увеличить городскую школьную сеть и привлечь в них большее количество учащихся. Но значительным оставалось число деревенских ребят, не обучавшихся в школах. В Иркутском округе в сельских школах на 1 января 1926 г. обучалось лишь 50 % детей школьного возраста, в селах Тулунского округа – 36,8%, Канского – 43,2%[56]. Это делало невозможным переход к всеобщему начальному образованию на территории региона в установленные сроки, то есть к 1930/31 уч. г.
В деле ликвидации неграмотности среди взрослого населения местные органы власти так же сталкивались с финансовыми трудностями. В 1921 г. были организована Енгубчека и Иргубграмчека, – Енисейская и Иркутская губернские чрезвычайные комиссия по ликвидации неграмотности. Главное внимание сосредоточивалось на обучении тех категорий населения, грамотность которых была особенно ценна для дела «социалистического строительства». Поэтому в первую очередь обучению подлежали рабочие государственных предприятий, батраки и члены профсоюзов. Так, в Енисейской губернии в 1923 г. неграмотных членов профсоюзов было 11%, в 1924 г. их число сократилось уже до 4%[57].
С 1924 г. в губерниях начало работу общество «Долой неграмотность» (ОДН). С 1928/29 г. работа за ликвидацию неграмотности развернулась как массовый культпоход, возглавляемый комсомолом. Государство, вооружив население постановлениями и планами, делало ставки на общественный подъем, и во многом это оправдалось. Рост местных бюджетов позволил обеспечить количественный рост школ, увеличение в них числа учеников, поднять уровень грамотности населения, что хотя и медленно, но всё же формировало культурно-образовательную базу для вовлечения населения региона в процессы индустриального строительства. Но к концу нэпа достичь «поголовной грамотности» так и не удалось.
Второй параграф «Здоровье общества: социально-бытовая проблема 1920-х гг.» посвящен изучению медицинского обслуживания населения региона. Основные задачи, которые встали перед органами здравоохранения в 1920-х гг., заключались в создании сети лечебных учреждений, борьбе с социальными и инфекционными болезнями, охране материнства, младенчества, сохранении здоровья детей и подростков.
Несмотря на проводимые в этой сфере мероприятия: строительство амбулаторий, расширение числа больничных коек, привлечение медперсонала для работы на селе, организации медотрядов для борьбы с инфекционными заболеваниями, санитарное обследование жилищ и пр., на протяжении всего периода нэпа сохранялась резкая разница между городом и деревней. В 1925 г. на 1 койку в г. Красноярске приходилось 156 человек, в округе – 3 451[58]. Руководство Сибири было серьезно обеспокоено сложившимся положением в народном здравоохранении Сибкрая и предприняло попытку внедрения первой социальной программы местного уровня по реализации единого общесибирского плана строительства сельской сети здравоохранения.
В период нэпа многие начинания Советской власти в социальной сфере стали «пионерами». Мероприятия и методы, направленные на оздоровление граждан в этот период, на долгие годы стали составной частью советской системы здравоохранения. К достижениям 1920-х гг. следует отнести и всеобщий охват медицинским обслуживанием, хотя для каждого слоя населения это обслуживание было разного качества. В годы нэпа делаются попытки выявления профзаболеваний у трудящихся, уделяется внимание здоровью женщин-матерей, внедряются в практику здоровьесберегающие мероприятия для детей и подростков.
Восьми лет нэпа оказалось недостаточно, для того, чтобы решить проблему социальных болезней, привести к норме санитарное состояние населенных пунктов, обеспечить медучреждения квалифицированным персоналом, в первую очередь врачами. Улучшение многих медицинских и социальных показателей имело слишком медленные темпы развития.
В третьем параграфе «Социальная защита временно нетрудоспособного населения, инвалидов и сирот в период новой экономической политики» исследованы основные направления социальной заботы государства: 1) социальное страхование трудящихся; 2) социальное обеспечение нетрудового населения; 3) социальная ответственность за детей, оставшихся без попечения родителей.
Социальное страхование распространялось на все трудящееся население: рабочих и служащих, занятых на предприятиях и учреждениях, независимо от форм собственности; и охватывало все виды социального риска: обеспечение трудящихся в случае временной нетрудоспособности (болезнь, увечье, карантин, беременность, роды, уход за больным членом семьи), в случае безработицы, инвалидности, вдовства и сиротства, а так же на «кормление» ребенка и предметы ухода за ним. С 1922 г. страховое дело стало регулироваться нормами КЗоТ[59].
Социальное обеспечение охватывало инвалидов войны, семей погибших или пропавших без вести солдат и семей красноармейцев, находившихся на действительной службе. В ведении собесов было содержание домов инвалидов войны, труда, престарелых, глухонемых, слепых и организация крестьянской взаимопомощи этим группам лиц в деревне. Находясь в тяжелых финансовых условиях, собесы стремились к «сокращению» контингента, прибегая к «чисткам» каталогов от нежелательного элемента. Но достижением стало кооперирование инвалидов в производственные артели. В 1924/25 г. в Иркутской губернии существовало 5, в Енисейской – 4 инвалидные артели[60].
Для решения проблемы беспризорности и сиротства в начале нэпа были созданы специальные государственные органы: комиссии по делам несовершеннолетних, детские юридические консультации, в 1921 г. к решению этой проблемы был подключен аппарат ВЧК, все же государство было не в состоянии полностью взять на себя заботу о беспризорных детях. Со второй половины 1920-х гг., наряду с размещением детей по социальным учреждениям, в качестве основных мероприятий, органы государственной власти используют назначение опеки, передачу детей на договорных началах в крестьянские семьи, направление подростков в государственный сектор производства.
Материалы, представленные в диссертационном исследовании, показывают, что мероприятия по социальной защите малоимущего и обездоленного населения не носили планового характера, а в силу финансовой слабости государство активно привлекало к себе в помощники общественные организации: профсоюзы, женотделы, комсомол, и др.
Четвертый параграф «Рынок труда: неразрешимость проблемы безработицы в годы нэпа» посвящен анализу тех государственных мероприятий, которые были направлены на борьбу с безработицей. В условиях массовой безработицы органы власти вновь обратились к опыту работы бирж труда. Иркутская и Енисейская губернские биржи труда начали работу с июля 1922 г. после разосланного по губерниям циркуляра НКТ №56 от 12 апреля 1922 г.[61] Биржи труда вели учет поступавших заявок на рабочую силу, проверку заявленного спроса и его исполнения, пресекали нарушения правил о найме работников. Важной формой борьбы с массовой безработицей стали общественные работы. Органы по труду стали организовывать производственные и торговые предприятия силами безработных. К концу 1922 г. в г. Иркутске были организованы из безработных артели швейников и сапожников, существовавшие на средства Райсиборга, а так же две артели, организованные союзом швейников и губернским женотделом.
На протяжении 1920-х гг. остроту сохраняла проблема женской и молодежной безработицы. Но если женщин старались вовлечь в партийную и общественную работу, «передать» их под контроль женотделов, то для повышения квалификации молодежи открывались школы фабрично-заводского ученичества. Но эти социальные мероприятия оказались недостаточными, безработица за годы нэпа не была ликвидирована.
В заключении подведены итоги исследования, сформулированы основные выводы. Социальная политика является одним из важнейших направлений внутренней политики государства, особенно в условиях неустойчивого политического режима. Обращаясь к опыту дооктябрьского периода, руководство страны в 1920-е гг., прибегало к различным способам реализации социальных задач. Как и сам нэп, социальная политика государства не имела единой программы, формировалась в сложной политической обстановке и имела несколько направлений развития: стимулирование населения, социальная забота и опека государства, оказание конкретной социальной помощи.
Проводимая государством социальная политика с точностью «копировалась» местными властями, поэтому региональные процессы в социальной сфере были моделью общегосударственной обстановки, но реализация приоритетных социальных направлений имела ряд особенностей. На протяжении периода нэпа государственное финансирование Сибири было значительно меньше, чем других регионов, поэтому затраты на социально ориентированные меры в сибирских губерниях были малы. На объем средств влиял и сельскохозяйственный статус губерний, основную часть их экономики составляли доходы от сельского хозяйства.
В начале 1920-х гг. на территории Енисейской и Иркутской губерний, в отличие от западных регионов страны, отсутствовала социальная инфраструктура. Лечебницы, амбулатории, клубы, школы, столовые, детдома, общежития, – все это приходилось создавать, ибо та малая часть, что осталась от царской России в промышленных районах или городах пришла в упадок.
Результатом территориального реформирования 1925/26 г. стало отставание в социальном развитии одних округов от других. Среди прочих особенностей стоит выделить и то, что в годы нэпа на региональном уровне были введены, так называемые, поясные коэффициенты для оплаты труда батраков. Это позволило компенсировать те трудности, которые были связаны с выполнением полевых работ в суровых климатических условиях Восточно-Сибирского региона.
Таким образом, в годы нэпа удалось создать инфраструктуру для осуществления социальной политики, добиться определенных успехов, но непоследовательность социальной политики, идеологические установки усиливали внутренние противоречия, как социума, так и новой экономической политики, а значит, и оказывали влияние на судьбу нэпа.
По теме исследования опубликованы следующие работы:
Статья, опубликованная в рецензируемом издании:
- Орлова И.В. Реализация социального обеспечения инвалидов войны в годы нэпа // Вестник ИрГТУ. – Иркутск, 2007. – № 1(29). – С. 186-188.
Статьи, опубликованные в иных изданиях:
- Орлова И.В. Жилищный кризис 1920-х гг.: социальная проблема нэпа (на материалах Енисейской и Иркутской губерний/округов) // IV Романовские чтения. – Иркутск: НБ ИГУ, 2007. – С. 16-21.
- Орлова И.В. Классовый подход в реализации социальной политики на селе в годы нэпа // Сибирь в изменяющемся мире. История и современность: материалы Всероссийской научно-теоретической конференции. – Иркутск: Изд-во ИГПУ, 2007. – Кн. 2. – С. 69-74.
- Орлова И.В. Развитие социального обеспечения в Советской России в 1920-1930 гг. // Сборник научных статей исследователей, аспирантов и соискателей. Серия: История. – Иркутск: «Оттиск», 2006. – С. 80-84.
- Орлова И.В. Решение проблемы учительских кадров в рамках социальной политики 1920-х гг. // Фундаментальные и прикладные исследования в системе образования: материалы V-ой Международной научно-практической конференции (заочной). – Тамбов: Изд-во Першина Р.В., 2007. – С. 41-42.
[1] Конституция Российской Федерации. Ст. 7 // Рос. газ. 1993. 25 дек.
[2] Авдеев А.Д. Батрачество и крестьянские общества взаимопомощи. М.;Л.: Госиздат, 1929; Бахутов А.М. Безработица и меры борьбы с нею. М.;Л: Госиздат, 1928; Гиндин Я.И. Безработица в СССР. М.: Вопросы труда, 1925; Он же. Новые формы работы бирж труда. М: Вопросы труда, 1924; Он же. Регулирование рынка труда и борьбы с безработицей. М.: Вопросы труда, 1928; Данский Б.Г. Социальное страхование раньше и теперь. М.: Вопросы труда, 1928; Исаев А. Безработица и борьба с нею (1917-1924). М.: Вопросы труда. 1924; Ларин Ю. Сельскохозяйственный пролетариат в СССР. М., 1927; Он же. Частный капитал в СССР. М.;Л, 1927; Минц Л.Е. Как живет безработный (бюджеты безработных). М.: Вопросы труда, 1927
[3] Кац Я.Д. Наемный труд в крестьянском хозяйстве. Новосибирск, 1927.
[4] Маннс Г.Ю. Борьба с беспризорностью и преступностью несовершеннолетних и ее очередные задачи в Сибирском крае. Иркутск: Ирк. ун-т, 1924.
[5] Соснин И.В. О торговле и кооперации на Лене. Иркутск: Изд-во Ирк. секции научных работников, 1925.
[6] См: В помощь лектору. Иркутск,1937; На коммунистическом посту! Красноярск, 1940.
[7] Бахтин М.Н. Союз рабочих и крестьян в годы восстановления народного хозяйства. М.: Соцэкгиз, 1955; Генкина Э.Б. Переход Советского государства к новой экономической политике. (1921-1922 гг.). М.: Госполитиздат, 1954; Матюгин А.А. Рабочий класс СССР в годы восстановления народного хозяйства (1921-1925 гг.). М.: Изд-во АН СССР, 1962.
[8] Барсов А.А. Баланс стоимостных обменов между городом и деревней. М.: Наука, 1969; Бяков Б.Ф. Просяник А.Я. Борьба партии за осуществление ленинского плана построения социализма в СССР (1926-1932 гг.). М.: Политиздат, 1964.
[9] Поляков Ю.А. Переход к нэпу и советское крестьянство. М.: Наука, 1967.
[10] Рогачевская Л.С. Ликвидация безработицы в СССР, 1917-1930 гг. М.: Наука,1973; Суворов К.И. Исторический опыт КПСС по ликвидации безработицы (1917-1930). М.: Мысль,1968; и др.
[11] Алексанов П.А. В борьбе за социалистическое переустройство деревни (Крестьянская взаимопомощь. 1921 -1932 гг.). М.: Мысль,1971.
[12] Поляков Ю.А., Дмитриенко В.П., Щербань Н.В. Новая экономическая политика. Разработка и осуществление. М.: Политиздат, 1982.
[13] Соколов А.К. Рабочий класс и революционные изменения в социальной структуре общества. М.: Изд-во МГУ, 1987.
[14] Бокарев Ю.П. Бюджетные обследования крестьянских хозяйств 20-х годов как исторический источник. М.: Наука,1981.
[15] Гущин Н.Я., Ильиных В.А. Классовая борьба в сибирской деревне, 1920-е-сер. 1930-х гг. Новосибирск: СО АН СССР, 1987; Гущин Н.Я. Колхозное строительство в Сибири в начале социалистической реконструкции народного хозяйства (1926-1927 гг.) // Проблемы социального развития деревни Советской Сибири. Новосибирск: СО АН СССР, 1979. С. 18-62.
[16] Соскин В. Л. Культурная жизнь Сибири в первые годы нэпа. Новосибирск: Наука, 1971; Он же. Развитие материальной базы народного образования в Сибири в первое десятилетие Советской власти. //Школа и учительство Сибири 20-30 гг. Новосибирск: Наука, 1978; Он же. Переход к нэпу и культура (о некоторых особенностях развития культуры Сибири в 1921-1923гг.) //Известия СО АН СССР. Новосибирск: Наука. Вып. 2. № 6. 1972; Культурное строительство в Сибири / В.Л. Соскин. Вып.2. Новосибирск: СО АН СССР, 1965.
[17] Бутаков А.К. Ленинский комсомол Восточной Сибири – боевой помощник партийных организаций в подготовке условий социалистических преобразований (1926-1929 гг.) // Осуществление ленинской программы строительства социализма в Восточной Сибири. Иркутск: ИГПУ, 1971. С. 72-88; Козюра В.Н. Деятельность партийных организаций Восточной Сибири и перестройка работы профсоюзов в условиях диктатуры пролетариата // За Советскую социалистическую Сибирь. Ч. 1. Иркутск: Изд-во Ирк. унт-та, 1982 С. 92-95.; Мельник Ю.П. Усиление руководящей роли рабочего класса Сибири в государственном управлении в 1928-1932 гг. // Там же. Ч. 2. С. 16-19.
[18] Литвина В.И., Агалаков В.Т. Частный капитал в промышленности Восточной Сибири в 1926-1930 гг. // Социальное и экономическое, политическое развитие Сибири. Вып. 2. Иркутск: Изд-во Ирк. унт-та, 1974. С. 186-192; Литвина В.И. О роли кредитной политики в вытеснении частного капитала из промышленности Восточной Сибири (1926-1930 гг.) // За Советскую социалистическую Сибирь. Ч. 2. Иркутск: Изд-во Ирк. унт-та, 1982. С. 21-25.
[19] Степичев И.С. Борьба Иркутской организации КПСС за коллективизацию сельского хозяйства (1928-1930 гг.). Иркутск: Иркутское кн. изд-во, 1958; Очерки истории Иркутской организации КПСС. Ч. 2. Кн. 1 (1920-1945 гг.) /Под ред. С.А. Меркурьева. Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1976; Красноярский край: Справочник / О.А. Хонина, Р.Л. Иванова. Красноярск: Кн. изд-во, 1984; Очерки истории Красноярской краевой организации КПСС (1985-1980 гг.). Красноярск: кн. изд-во, 1982; Очерки истории Красноярской партийной организации. Т. 2. Героическая борьба за построение социализма и постепенный переход к коммунизму (с 1921 по 1961 годы). Красноярск: Красноярское кн. изд-во, 1970.
[20] Клямкин И. Была ли альтернатива административной системе? // Политическое образование, 1988. № 10. С. 55-65; Козлов В.А., Бордюгов Г.А. Год 1929: как и почему был свернут НЭП? // Преподавание истории в школе, 1988. №5. С. 12-22; Наумов В., Курин Л. НЭП: Суть. Опыт. Уроки. / Правда. 1988. 15 июля. Советский Союз в 20-е годы: «Круглый стол» редакции // Вопросы истории, 1988. №9. С. 3-58.
[21] Горинов М.М. НЭП: поиски путей развития. М.: Знание, 1990; Дмитриенко В.П. Четыре измерения НЭПа // Вопросы истории КПСС, 1991, №3; Северьянов М.Д. НЭП и современность: полемические заметки. Красноярск: Красн. ун-т, 1991; Цакунов С.В. В лабиринте доктрины. М.: Изд. центр «Россия молодая», 1994.
[22] См. напр.: Волобуев О., Кулешов С. Очищение: История и перестройка. М.: Изд-во АПН,1989; Гордон Л.А., Клопов Э.В. Что это было? М.: Политиздат, 1989; Лацис О.Р. Перелом: Опыт прочтения несекретных документов. М.: Политиздат, 1990; Страницы истории советского общества: Факты, проблемы, люди. М.: Политиздат, 1989.
[23] См. напр.: Бордюгов Г.А., Козлов В.А. Указ. соч.; Голанд Ю. Политика и экономика: Очерк общественной борьбы 20-х годов // Знамя. 1990. № 3. С.116-152; Круглый стол: Советский Союз в 20-е годы // Вопросы истории. 1988. № 9. С.3-58; Симонов Н.В. Советская финансовая политика в условиях нэпа (1921-1927 гг.) // История СССР. 1990. № 5. С.42-59; и др.
[24] Лившин А.Я., Орлов И.Б. Власть и общество: Диалог в письмах. М.: РОССПЭН, 2002; Пашин В.П., Богданов С.В. Государство и безработица в России 1900-2000 гг. Курск: КГТУ, 2004; Черных А.И. Жилищный передел: Политика 20-х гг. в сфере жилья //Социология исследования, 1995. №10. С. 71-78; Она же. Становление России советской: 20-е годы в зеркале социологии. М.: «Памятники ист. мысли», 1998; Крестьянские истории: российская деревня 1920-х гг. в письмах и документах /Составитель С.С. Крюкова. М.: РОССПЭН, 2001.
[25] Миронов Б. Н. Социальная история России. В 2-х т. СПб.: «Дм. Буланин», 2003.
[26] Верт Н. История Советского государства:1900-1991. М.: Прогресс-Академия, 1995. Карр Э.Х. История Советской России. В 14-ти т. М.: Прогресс, 1990; Фицпатрик Ш. Классы и проблема классовой принадлежности в Советской России 20-х годов // Вопросы истории. – 1990. – № 8.
[27] Россия нэповская / Под. ред. А.Н. Яковлева. М.: Новый Хронограф, 2002.
[28] Северьянов М. Д. Нэп и современность: полемические заметки. Красноярск: Красноярский ун-т, 1991
[29] Бердников Л.П. Вся Красноярская власть: Очерки истории местного советского управления и самоуправления (1917-1993). Факты, события, люди. Красноярск: Кн. изд-во, 1996.
[30] Лихолет О.В. Социальная политика Советской власти в годы нэпа (на материалах Нижнего Поволжья). Дис.... канд. ист. наук. Астрахань, 2003.; Надеждина В.А. Государственная социальная политика на Южном Урале в годы НЭП. Дис.... д-ра. ист. наук. М., 2006; Фомина Т.И. Социальная политика государственных и общественно-политических органов в 20-е годы (На материалах центрального региона России): Дис.... канд. ист. наук. М.,1994.
[31] Алексеев С. М. Система образования Иркутской области (1917-1956 гг.): опыт, проблемы, решения. Иркутск, 2003; Афанасова Е.Н. История детской беспризорности в Иркутской области и Красноярском крае в 1920-1930-х гг. Дис…канд. ист. наук. Иркутск, 2007; Жулаева А.С. Образ жизни крестьян Восточной Сибири. 1920-1926 гг. (к проблеме соотношения традиций и новаций). Дис….канд. ист. наук. Красноярск, 1999.; Исаев В.И. Быт рабочих Сибири в условиях индустриализации, вторая половина 1920-х – 1930-е гг. Дис. … д-ра ист. наук. Новосибирск, 1995; Карлова Т.М. Частное предпринимательство в промышленности и торгово-заготовительном секторе экономики Восточной Сибири в годы нэпа. Дис. …канд. ист. наук. Иркутск, 1999; Орлов И.Б. Новая экономическая политика: Государственное управление и социально-экономические проблемы (1921-1927 годы): Автореф. дис....д-ра ист. наук. М., 1999; Рябинина Н.В. Социальная политика по охране материнства и детства в первые годы НЭПа: Верхнее Поволжье. Дис.... канд. ист. наук. Ярославль, 1998; Шейхетов С.В. Нэпманы Сибири. Автореф. дис… д-ра. ист. наук. Новосибирск, 1999.
[32] Шалак А. В. Условия и быт населения Восточной Сибири в годы Великой Отечественной войны (1941-1945 гг.). Иркутск: Изд-во ИГЭА, 1998. С. 4-5.
[33] О замене разверстки натуральным налогом // КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. М.: Политиздат, 1970. Т. 2. С. 256-257.
[34] Об итогах и дальнейших задачах колхозного строительства // КПСС в резолюциях…. Т. 4. С. 345-356.
[35] Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования / И.Д. Ковальченко. М.: Наука, 2003. С. 184.
[36] Собрание Узаконений и Распоряжений Рабочего и Крестьянского Правительства РСФСР. М.: Политиздат, 1950. Собрание Законов и Распоряжений Рабочего и Крестьянского Правительства Союза ССР. М.: Политиздат, 1946.
[37] КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. М.: Политиздат, 1970; Советская деревня глазами ВЧК – ОГПУ – НКВД: документы и материалы / Под ред. А. Береловича, В. Данилова. Т. 2. 1923-1929. М.: РОССПЭН, 2000; «Совершенно секретно»: Лубянка – Сталину о положении в стране (1922 -1934 гг.) / Под. ред. А.Н. Сахарова, Г.Н. Севастьянова, В.С. Христофорова. Т. 3. М.: ИРИРАН, 2002.
[38] Каменев Л.Б. Налоговая политика в деревне. М.: Красная новь, 1923; Коллонтай А. Дорогу крылатому Эросу // Молодая гвардия. 1923. №3; Ленин В.И. Новая экономическая политика // Полн. собр. соч. Т.44; О продналоге // Там же. Т. 43; Странички из дневника // Там же. Т. 45; Луначарский А.В. О быте. М.; Л.: Гос. издат., 1927; Шмидт В.В. Положение рабочего класса в СССР. М.;Л.: Гос. изд., 1928. – 70 с.; Он же. Рабочий класс в СССР и жилищный вопрос. М.: ВЦСПС, 1929.
[39] Авдеев А.Д. Батрачество и крестьянские общества взаимопомощи. М.;Л.: Госиздат, 1929; Бахутов А.М. Безработица и меры борьбы с нею. М.;Л: Госиздат, 1928; Гиндин Я.И. Безработица в СССР. М.: Вопросы труда, 1925; Он же. Новые формы работы бирж труда. М: Вопросы труда, 1924; Он же. Регулирование рынка труда и борьбы с безработицей. М.: Вопросы труда, 1928; Данский Б.Г. Социальное страхование раньше и теперь. М.: Вопросы труда, 1928; Исаев А. Безработица и борьба с нею (1917-1924). М.: Вопросы труда. 1924; Ларин Ю. Сельскохозяйственный пролетариат в СССР. М.: Вопросы труда, 1927; Он же. Частный капитал в СССР. М.: Вопросы труда,1927; Минц Л.Е. Как живет безработный (бюджеты безработных). М.: Вопросы труда, 1927.
[40] Всесоюзная перепись населения 1926 г. Сибирский край. Отдел 1: Народность, родной язык, возраст, грамотность. Отдел 2: Занятия. М.: ЦСУ СССР, 1928; Население Сибири (по материалам Всероссийской демографической переписи 1920 г.) Т. 1. Вып. 5. Новониколаевск: Сиб. стат. управление, 1921
[41] // Бюллетень Енисейского губернского статистического бюро. Красноярск, 1921; Вся Сибирь: Справочная и адресная книга на 1924 г. Л.: Известия ЦИК СССР и ВЦИК, 1924; Иркутская губерния в цифрах: статистические этюды. Иркутск: Губстатбюро, 1924; Иркутская область: экономико-статистический справочник / Под ред. П. Силинского. Иркутск: ОГИЗ, 1941; Сборник Сибирского статистического управления. №1. Вып. 4. / Под общ. ред. М.П. Красильникова. Новониколаевск: Сиб. статуправление,1921; Справочник и деловой торгово-промышленный указатель по г. Иркутску и округу на 1930 г. Иркутск, 1930; Справочник по Иркутской губернии. Иркутск: Иркутский губисполком, 1925; Экономико-статистический справочник по Восточно-Сибирскому краю. М.; Иркутск: Издание Крайгиза, 1932.
[42] Крестьянские истории: российская деревня 1920-х гг. в письмах и документах /Составитель С.С. Крюкова. М.: РОССПЭН, 2001; Советская деревня глазами ВЧК – ОГПУ – НКВД: документы и материалы / Под ред. А. Береловича, В. Данилова. Т. 2. 1923-1929. М.: РОССПЭН, 2000; «Совершенно секретно»: Лубянка – Сталину о положении в стране (1922-1934 гг.) / Под. ред. А.Н. Сахарова, Г.Н. Севастьянова, В.С. Христофорова. Т. 3. М.: ИРИ РАН, 2002.
[43] Иркутский государственный университет: Хроника событий (1918-1988 гг.) / Сост. С.И. Гольдфарб. Иркутск: ИГУ, 1989; Иркутская летопись 1661-1940 гг. / Сост. Ю.П. Колмаков. Иркутск: Изд-во «Оттиск», 2003; Романов Н.С. Летопись города Иркутска за 1902-1924 гг. Ч. 2. Иркутск: Вост.-Сиб. книж. изд-во, 1994.
[44] Об оплате труда см.: Собрание Узаконений и Распоряжений Рабочего и Крестьянского Правительства РСРСР (СУ). 1921. № 27. Ст. 154; № 45. Ст. 224; № 76. Ст. 617; № 67. Ст. 513.
[45] СУ. 1922. № 54. Ст. 683.
[46] СУ. 1922. № 70. Ст. 903.
[47] Собрание Законов и Распоряжений Рабочего и Крестьянского Правительства СССР (СЗ). 1924. №5. Ст. 60.
[48] Государственный архив Иркутской области (ГАИО). Ф. Р-213. Оп. 1. Д. 2. Л. 96.
[49] Бердников Л.П. Вся Красноярская власть: Очерки истории местного советского управления и самоуправления (1917-1993). Факты, события, люди. Красноярск: Кн. изд-во, 1996. С 122.
[50] Иркутская летопись 1661-1940 гг. / Сост. Ю.П. Колмаков. Иркутск: Изд-во «Оттиск», 2003. С. 528, 530.
[51] СУ. 1922. №3. Ст. 362; №40. Ст. 479.
[52] Россия нэповская / Под ред. А. Н. Яковлева. М: Новый Хронограф, 2002. С. 226.
[53] Государственный архив новейшей истории Иркутской области (ГАНИИО). Ф. 154. Оп. 1. Д.130. Л. 22 об.
[54] Известия ВЦИК РСФСР. 1921. № 234. 19 окт.
[55] ГАНИИО. Ф. 16. Оп. 1. Д. 526. ЛЛ. 36-43.
[56] Осуществление Ленинской программы культурной революции в Восточной Сибири (1926-1936 гг.): Методические рекомендации в помощь лектору /Составитель В.М. Кадневский. Иркутск: ИГУ, 1973.С. 19.
[57] Архивное агентство администрации Красноярского края (АААКК). Ф. П-1. Д. 474. Л. 20 об.
[58] АААКК. Ф. Р-319. Оп. 1. Д. 2. Л. 16 об.
[59] СУ. 1922. №70. Ст. 903.
[60] ГАИО. Ф. Р-558. Оп. 1. Д. 96. ЛЛ. 51-53.
[61] ГАИО.Ф. Р-213. Оп. 1. Д. 36. Л. 60 об.; ААКК. Ф. Р-238. Оп. 1. Д. 100. Л. 10.
