Прагматический поворот в постметафизической онтологии
На правах рукописи
БОРИСОВ
Евгений Васильевич
прагматический поворот
в постметафизической онтологии
09.00.03 – история философии
09.00.01 – онтология и теория познания
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени
доктора философских наук
Томск – 2010
Работа выполнена на кафедре истории философии и логики философского факультета ГОУ ВПО «Национальный исследовательский Томский
государственный университет»
Научный консультант:
– доктор философских наук, профессор Суровцев Валерий Александрович
Официальные оппоненты:
– доктор философских наук, профессор Бессонов Александр Владимирович
– доктор философских наук, профессор Лобовиков Владимир Олегович
– доктор философских наук, профессор Сыров Василий Николаевич
Ведущая организация:
ГОУ ВПО «Российский государственный гуманитарный университет»
Защита состоится 22 декабря 2010 г. в 10.00 на заседании диссертационного совета Д 212.267.01 при ГОУ ВПО «Национальный исследовательский
Томский государственный университет» по адресу: 634050, г. Томск,
пр. Ленина, 36, корпус № 4, ауд. № 306.
С диссертацией можно ознакомится в Научной библиотеке ГОУ ВПО
«Национальный исследовательский Томский государственный
университет» по адресу: 634050, г. Томск, пр. Ленина, 34а.
Автореферат разослан «____» ноября 2010 г.
Ученый секретарь
диссертационного совета Д 212.267.01
кандидат философских наук, доцент И.А. Эннс
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Актуальность исследования
Актуальность компаративных исследований аналитической и герменевтической философии обусловлена комплексом проблем, активно дебатируемых в современной литературе. Прежде всего это проблема типологической специфики современного философского мышления, связанной с существенной трансформацией, которую претерпело философское мышление на рубеже XIX – XX вв. Эта трансформация получила выражение в ряде проектов преодоления и переосмысления «метафизики» (традиционных способов постановки и решения философских проблем), предложенных в философии ХХ в. Для фиксации специфики современной философии в рамках данного исследования используется термин Ю. Хабермаса «постметафизическое мышление[1] », а также «постметафизическая философия» и «постметафизическая онтология». Однако постметафизическое мышление не является некой «данностью», поскольку переход от традиционного мышления к постметафизическому едва ли можно считать завершенным, и поскольку в рамках различных философских традиций и школ он осуществляется в весьма разнообразных формах и выражается на разных терминологических языках (соответственно, весьма разнообразны и формы интерпретации классического наследия – «метафизики»). Поэтому экспликация типологической специфики современной философии остается открытой проблемой, требующей специальных исследований. В этом плане весьма перспективными представляются историко-философские исследования, имеющие целью 1) выявление основных новаций и тенденций развития современного философского мышления, представленных в рамках отдельных философских традиций и школ; 2) экспликацию общих черт современной философии на основе компаративного анализа различных версий постметафизического мышления. Исследование, проведенное в данной работе, решает эту задачу на материале аналитической и герменевтической традиций современной философии. Сопоставление осуществляется в тематической области, получившей после «лингвистического поворота» центральное место в системе философского знания: в области теории значения и ее онтологических импликаций.
Компаративное исследование указанных традиций значительно осложняется тем, что до недавнего времени они развивались не только независимо друг от друга, но и (в значительной мере) не замечая друг друга. Отдельные «знаки внимания» к соседней философской традиции, такие как рецензия Г. Райла на «Бытие и время» М. Хайдеггера (1929), были редким явлением и не повлияли на литературу 20 в. существенным образом. Несколько чаще, но тоже не слишком регулярно, встречаются критические выпады или просто пренебрежительные замечания по адресу альтернативной философской парадигмы, основанные по большей части на недоразумениях, связанных с поверхностной взаимной рецепцией. Соответственно, и в историко-философских исследованиях, посвященных данным традициям, до недавнего времени преобладал изоляционистский или, в лучшем случае, демаркационный подход. Положение начало меняться в последней четверти ХХ в., прежде всего благодаря синтетическим проектам К.-О. Апеля и Ю. Хабермаса, попытавшихся продуктивно использовать основные аналитические и герменевтические концепты в рамках систематически единых проектов. Однако в целом изоляционистские и демаркационные тенденции преобладают до сегодняшнего дня, в том числе в отечественном научном сообществе. В результате имела место существенная дивергенция терминологических языков и других дискурсивных особенностей (стандартных метафор, риторических фигур и т.п.) аналитической и герменевтической философии, что делает необходимым выработку «метаязыка», допускающего сопоставление и систематическое объединение аналитических и герменевтических идей без нивелирования специфики одной из этих традиций в пользу другой.
Эта задача имеет не только историко-философскую, но и систематическую значимость: по мнению автора данного исследования, коммуникация и взаимодействие между аналитической и герменевтической философскими традициями открывает новые продуктивные возможности при решении ряда актуальных проблем современной теории значения и онтологии (исследование, таким образом, развивает вышеупомянутый тезис К.-О. Апеля и Ю. Хабермаса о продуктивной взаимодополнительности аналитической и герменевтической философии). К числу такого рода проблем относятся дилемма натурализма и контекстуализма в теории значения и коррелятивная дилемма реализма и релятивизма в онтологии. Основные новации постметафизической философии, эксплицированные в работе – холистическая трактовка значения и мира, прагматический поворот в семантике и онтологии, а также коммуникативная трактовка субъективности, – породили ряд влиятельных релятивистских концепций, таких как семантический скептицизм С. Крипке, онтологический релятивизм У.В.О. Куайна, эпистемологический «анархизм» Фейерабенда, коммуникативный релятивизм Р. Рорти и др. Контринтуитивные следствия семантического и онтологического релятивизма, ставящие под вопрос историческое единство науки и философии, эквивалентность языков, переводимость и возможность взаимопонимания между носителями разных языков и сторонниками разных «концептуальных схем», в свою очередь, породили ряд новых реалистических проектов, которые пытаются противостоять релятивистской аргументации: «научный реализм», онтоэпистемологический оптимизм Д. Дэвидсона, «наукоучение» К.-О. Апеля, «внутренний реализм» Х. Патнэма и др. Эта проблема интенсивно обсуждается и в современной отечественной литературе: в частности, вызывают значительный интерес попытки обоснования реалистической онтологии в работах Н.В. Головко и В.А. Ладова. Однако, как показано в данном исследовании, все перечисленные проекты реалистической онтологии имеют существенно ограниченную сферу применимости, поскольку базируются на допущениях, не выдерживающих критики с позиции прагматической семантики и онтологии. По мнению автора, данная дилемма в значительной мере устраняется на основе интегрального подхода, объединяющего ряд результатов аналитической и герменевтической философии. В данном исследовании этот подход реализован в проективной теории значения и основанной на ней постметафизической реалистической концепции.
Степень теоретической разработанности темы
Как аналитическая, так и герменевтическая традиции в современной философии являются предметом историко-философских исследований с начала ХХ в. Необозримый массив литературы, посвященной данной тематике, можно разделить на четыре категории: 1) «имманентные» исследования, рассматривающие становление и развитие каждой из этих традиций изнутри соответствующей парадигмы; 2) интерпретативные и критические работы, рассматривающие одну из этих традиций с точки зрения другой; 3) компаративные работы, предполагающие более или менее эксплицитную исследовательскую метапозицию; 4) синтетические исследования, имеющие целью решение актуальных философских проблем с использованием ресурсов обеих традиций. При этом следует отметить, что работы первых двух видов в литературе преобладают: первые компаративные исследования, посвященные этим двум традициям, появляются только во второй половине ХХ в., причем до настоящего времени в этой тематической области преобладает демаркационный подход, который позволяет в лучшем случае констатировать общие тенденции развития этих традиций; в худшем же сводится к демонстрации преимуществ одной из них по отношению к другой. На этом фоне синтетические исследования, начатые немецкими мыслителями К.-О. Апелем и Ю. Хабермасом, вплоть до сегодняшнего дня выглядят скорее исключением, чем правилом. По мнению диссертанта, однако, эта исследовательская область является одной из самых перспективных, и его работа выполнена в компаративном и синтетическом ключе, продолжая, таким образом, традицию, начатую Апелем и Хабермасом.
В компаративных исследованиях в области теории значения и ее онтологических импликаций, развернутых в данной работе, использовались как публикации, посвященные отдельным мыслителям и концепциям, представляющим исследуемые традиции, так и обобщающие работы, имеющие целью выявление тенденций их развития.
Среди интерпретативных и критических исследований, посвященных семантическим и онтологическим теориям Витгенштейна, Райла, Куайна, Дэвидсона и других представителей философии повседневного языка, наиболее существенным образом использовались А.Дж. Айера, Г. Энском, Н. Малколма, П. Стросона, М. Даммита, Г. Кюнга, А. Пана, С. Крипке, К. Даймонд, Дж. Макдауэлла, К. Макгинна, М. Куша, Б. Страуда, Л. Голдстейна, Г.П. Бейкера, П.М.С. Хакера, Д.С. Деннета, Дж. Серла, А.Ф. Грязнова, С. Кремер, М.С. Козловой, А.Л. Никифорова, З.А. Сокулер, С.С. Неретиной, А.П. Огурцова, В.В. Целищева, А.В. Бессонова, Н.С. Юлиной, В.О. Лобовикова, В.А. Суровцева, Л.Б. Макеевой, В.А. Ладова и др.
Отдельные аспекты герменевтической философии языка, существенные для данного диссертационного исследования, а также история ее становления и развития освещались в работах Х.-Г. Гадамера (историографические разделы «Истины и метода»), Фр.-В. фон Хермана, Э. Финка, Ж. Грондена, Г. Фигаля, О. Пегеллера, Фр. Роди, Х. Фаренбаха, К.Ф. Гетмана, Т. Кизеля, Дж. Саллиса, Х. Дрейфуса, Дж. Хогленда, К. Хельда, А. Хоннета, Т. Ренча, Х.Р. Яусса, Н.В. Мотрошиловой, В.И. Молчанова, А.Г. Чернякова, А.А. Михайлова, И.А. Михайлова, И.Н. Инишева, Д.Н. Разеева, В.Н. Сырова и др.
Среди использованных в работе исследований компаративного и синтетического характера наибольшее значение имели публикации Г. Райла, К.-О. Апеля, Ю. Хабермаса, Э. Тугендхата, Д. Фоллесдала, П. Рикера, Р. Рорти, Х. Дрейфуса, Т. Ренча, К. Глой, К. Деммерлинга, С. Малхолла, М. Куша, И.Н. Инишева и др. Прежде всего для диссертанта были важны результаты прагматических интерпретаций герменевтической философии в работах К.Ф. Гетмана, Х. Дрейфуса, Г. Фигаля, И.Н. Инишева и др. По мнению диссертанта, прагматическая интерпретация герменевтической философии сыграла наиболее заметную роль в сближении двух традиций в современных исследованиях. Особенно существенным образом диссертант опирался на исследования, посвященные сопоставлению проектов философии языка Хайдеггера и Витгенштейна: на статьи К.-О. Апеля из сборника «Трансформация философии[2] » и фундаментальную монографию Т. Ренча «Хайдеггер и Витгенштейн[3] ». Однако следует отметить, что предпринятый в диссертации компаративный анализ двух традиций выходит далеко за рамки сопоставления проектов Витгенштейна и Хайдеггера, что позволило существенно уточнить и расширить результаты Апеля и Ренча.
Теоретическую основу представленной автором проективной теории значения составила прежде всего концепция семантической интерпретации Д. Дэвидсона, развернутая в сборниках статей «Субъективное, интерсубъективное, объективное» и «Истина, язык и история[4] ». Существенную роль сыграли также разработки У.В.О. Куайна, Л. Витгенштейна, Х.-Г. Гадамера и Ю. Хабермаса. При экспликации тезиса о недоопределенности значения автор опирался прежде всего на концепцию неопределенности остенсивного указания и тезис о неопределенности перевода Куайна, а также на дэвидсонову концепцию Charity как методологического принципа семантической интерпретации. Разработка расширенного понятия значения базировалась на классификации форм валидности языковых выражений в теории речевых актов Хабермаса[5], которая была модифицирована в свете тезиса Витгенштейна о потенциально бесконечном разнообразии языковых игр. Наконец, тезис о проективном доопределении значения был развернут в опоре на учение Гадамера[6] о проективности понимания. Применение этой теории к проблеме значения имен естественных видов сопровождалось критической экспликацией трудностей наивного натурализма в семантике; в этом контексте главным предметом анализа стала каузальная теория значения, развернутая в публикациях С. Крипке[7] и Х. Патнэма[8].
При разработке постметафизической концепции онтологического реализма автор опирался на концепцию семантической интерпретации Д. Дэвидсона, модифицированную в рамках проективной теории значения. Вместе с тем онтоэпистемологическая позиция Дэвидсона содержит в себе определенные допущения, которые, по мнению автора, позволяют квалифицировать ее как разновидность наивного реализма. Таким образом, в данном контексте в фокусе анализа был комплекс онтологических, семантических и эпистемологических концепций Д. Дэвидсона. При их интерпретации существенную роль сыграли комментаторские и полемические произведения М. Даммита, Р. Рорти, С. Кремер, Э. Лепора, А.Л. Блинова, В.В. Петрова, М.В. Лебедева и др. В критическом анализе современных версий наивного реализма автор существенным образом использовал работы В.А. Ладова, в которых дана основательная историческая экспозиция дилеммы «натурализм/релятивизм[9] ». Вместе с тем разработанный В.А. Ладовым проект «формального реализма» стал предметом детального критического рассмотрения.
В историко-философских исследованиях аналитической и герменевтической философии особую проблему составляет необходимость перевода с одного терминологического языка на другой и выработки «нейтрального» языка, позволяющего формулировать компаративные тезисы и типологические обобщения. В аспекте этой задачи использовались наработки авторов наиболее значительных компаративных работ, а также работ, в которых результаты одной традиции интерпретируются в терминах другой. Здесь следует прежде всего отметить работы таких авторов, как К.-О. Апель, Ю. Хабермас, Х. Дрейфус, Т. Ренч, М. Фридман, Дж. Хоглэнд, И.Н. Инишев, В.А. Ладов, В.А. Суровцев и др. Значительную проблему составляет также перевод аналитической и герменевтической терминологии на русский язык. При выборе русскоязычных эквивалентов автор опирался на существующие переводы и комментаторские работы таких авторов, как В.И. Молчанов, В.В. Бибихин, А.В. Михайлов, И.А. Михайлов, И.Н. Инишев, А.В. Лаврухин, А.Л. Никифоров, М.С. Козлова, Л.Б. Макеева, В.В. Целищев, В.А. Суровцев, В.А. Ладов, О.А. Назарова и др.
Объект исследования
В работе представлены компаративные историко-философские и систематические исследования. Объектом компаративных исследований являются аналитическая и герменевтическая традиции в современной философии. Объектом систематических исследований является повседневный язык.
Предмет исследования
Предметом компаративных исследований являются постметафизические семантические концепции, разработанные в рамках аналитической и герменевтической философии, и их онтологические импликации. Основное внимание в работе уделяется семантическим и онтологическим разработкам Л. Витгенштейна, Г. Райла, Дж. Серла, Ю. Хабермаса, Э. Гуссерля, М. Хайдеггера, Х.-Г. Гадамера, К.-О. Апеля, У.В.О. Куайна и Д. Дэвидсона. Предметом систематических исследований является семантическая структура повседневного языка и имплицированные в ней онтологические обязательства.
Цель исследования
Работа преследует двоякую цель: 1) цель историко-философских исследований – выявление типологических характеристик постметафизической онтологии; 2) цель систематических исследований – разработка единой теории значения, объединяющей основные семантические новации аналитической и герменевтической философии, и единой онтологической концепции.
Задачи исследования
Достижение поставленных целей обеспечивается решением следующих задач:
1) выявление общих и специфических моментов основных семантических концепций, разработанных в рамках аналитической и герменевтической философии;
2) выявление и сопоставление онтологических импликаций основных аналитических и герменевтических теорий значения;
3) разработка единого понятия постметафизической онтологии, охватывающего основные новации аналитической и герменевтической онтологии;
4) разработка единой постметафизической теории значения, объединяющей основные семантические результаты аналитической и герменевтической традиций и позволяющей устранить дилемму семантического релятивизма и натурализма;
5) разработка реалистической онтологической концепции, базирующейся на единой постметафизической теории значения и устраняющей апории онтологического релятивизма;
6) критика наивных допущений в ряде современных онтологических проектов (в онтологии Д. Дэвидсона, научном реализме и формальном реализме).
Методология исследования
Наиболее существенным образом в работе применяются следующие методы:
1) Метод контекстуального анализа используется при экспликации понятий и тезисов исследуемых концепций.
2) Метод компаративного анализа обеспечивает возможность типологических историко-философских обобщений и разработки единого понятия постметафизической онтологии.
3) Метод идеальной историко-философской реконструкции необходим для выявления основных тенденций развития аналитической и герменевтической онтологии, а также постметафизической онтологии в целом.
4) Метод онтологической экспликации, основанной на понятии онтологического обязательства (Куайн), позволяет выявить онтологические следствия семантических концепций, а также корреляцию между эксплицитными семантическими и онтологическими построениями.
5) Метод логико-семантического анализа языка, основанный на выявленных результатах аналитических и герменевтических семантических концепций, применяется при построении единой постметафизической теории значения.
6) Метод постметафизической деструкции, обеспечивающий выявление избыточных онтологических допущений, используется при разработке реалистической онтологии как основание для критики альтернативных онтологических проектов.
Новизна научных результатов и положения, выносимые на защиту
В диссертации впервые в историко-философской литературе разработана: а) единая концепция постметафизической онтологии, охватывающая основные новации и тенденции развития аналитической и герменевтической философии, б) единая постметафизическая теория значения, базирующаяся на результатах аналитических и герменевтических семантических разработок, и в) постметафизическая реалистическая концепция как эффективная альтернатива онтологическому релятивизму.
Основные положения, выносимые на защиту:
1) Выявлены типологически общие моменты постметафизической теории значения и коррелятивной онтологии мира, объединяющие основные результаты аналитической и герменевтической философии. Наиболее существенные из них таковы: а) принцип контекстуальности, имеющий коррелятом холистическую трактовку мира; б) прагматический подход к языку, рассматривающий включенность в речевую практику как конститутивную характеристику значения; в) тематизация многообразия форм речевой деятельности и коррелятивная деструкция семантического платонизма и онтологии тождества.
2) Выявлены общие моменты аналитического и герменевтического способов тематизации субъективности: а) десубъективация трансцендентальной философии и тематизация повседневных речевых практик как носителя трансцендентальных структур; б) экстерналистская трактовка сознания как коррелят прагматической тематизации значения; в) тематизация коммуникативной рациональности как трансцендентальной структуры сознания.
3) Эксплицированы конститутивная для постметафизической онтологии установка на минимизацию онтологических допущений и показана ее методологическая роль в аналитическом и герменевтическом проектах преодоления метафизики.
4) Разработана проективная теория значения, к инновативным составляющим которой относится: а) расширенное понятие значения, учитывающее потенциально бесконечное многообразие форм валидности речевых актов; б) тезис о проективном доопределении значений в ходе речевой практики; в) экспликация механизма проективной динамики значения на примере взаимодействия интенсионала и экстенсионала имен естественных видов.
Показано, что проективная теория значения, объединяя ресурсы аналитической и герменевтической философии, а также каузальной и дескриптивной семантики, снимает семантическую дилемму натурализма и контекстуализма и устраняет контринтуитивные следствия этих позиций.
5) На основе проективной теории значения разработана концепция постметафизического (минималистического) реализма в онтологии, способная эффективно противостоять релятивистской аргументации и устраняющая апории онтоэпистемологического скептицизма. Центральная новация данной концепции состоит в выявлении семантического ограничения на релятивизацию языка как системы значений, заданного формальной структурой семантической интерпретации. Эксплицирован регулятивный статус реалистической позиции в постметафизической онтологии. На основе этой концепции развернута критика метафизических допущений в наивном и формальном реализме.
Кроме того, в работе получен ряд результатов локального характера, к которым можно отнести: постметафизическое решение проблемы семантического скептицизма Крипке, конкретизирующую интерпретация хайдеггеровской дистинкции понимания и толкования; критику экзистенциального эссенциализма Хайдеггера и критику элементов интроспекционизма в теории субъективности Дэвидсона.
Теоретическая и практическая значимость результатов исследования
Проведенные историко-философские исследования и развернутая в работе концепция постметафизической философии вносят вклад в проблематику периодизации историко-философского процесса и осмысления специфики современной философии. Полученные результаты могут использоваться в дальнейших компаративных исследованиях, охватывающих ряд традиций и школ современной философии, оставшихся «за кадром» данной работы, что позволит разработать более широкое понятие современной философии и современного гуманитарного мышления в целом.
Представленная в работе проективная теория значения может использоваться в исследованиях в области философии языка, философской семантики, философии коммуникации, философии культуры, теории перевода, онтологических оснований и методологии лексикографии.
Предложенная в работе концепция постметафизического реализма вносит вклад в разработку онтологической и эпистемологической проблематики и может служить основой критики современных форм эпистемологического релятивизма и скептицизма.
Результаты диссертационного исследования могут использоваться в учебных курсах, посвященных аналитической и герменевтической философии, современным теориям значения, философии языка, философии культуры и истории современной философии, а также при разработке образовательных программ философских специальностей ВУЗов.
Апробация работы
Результаты диссертационного исследования представлены а) в двух монографиях; б) в семи статьях, опубликованных в изданиях из Перечня ведущих рецензируемых научных журналов и изданий, в которых должны быть представлены основные научные результаты диссертации на соискание ученой степени доктора наук; в) в шести статьях, опубликованных в прочих изданиях; г) в четырех научных переводах.
По теме работы были сделаны доклады на всероссийских и международных научных конференциях «Какая философия науки нам нужна?» (Санкт-Петербург, 8-9 июня 2007), «Бытие как центральная проблема онтологии» (Санкт-Петербург, 26-28 июня 2007), «80 лет «Бытию и времени» М. Хайдеггера» (Москва, 17-19 сентября 2007), «Интерсубъективность – коммуникация – наука» (Санкт-Петербург, 8-11 мая 2008), «Творческое наследие Г.Г. Шпета в контексте современного гуманитарного знания. Пятые Шпетовские чтения» (Томск, 1-5 декабря 2008), «Пространство феноменологии: к 150-летию со дня рождения Эдмунда Гуссерля» (Москва, 25-27 мая 2009), «Герменевтика Х.-Г. Гадамера и проблема методологии гуманитарных наук» (Санкт-Петербург, 28-31 мая 2009), «Методологические принципы современной феноменологической философии и философской герменевтики» (Санкт-Петербург, 24 – 27 сентября 2009), «Эдмунд Гуссерль. К 150-летию рождения философа» (Москва, 10-12 декабря 2009), «New Concepts in Modern Phenomenology» (Санкт-Петербург, 3-5 июня 2010).
Основные положения диссертации обсуждались в рамках ряда постоянных научных мероприятий, таких как теоретический семинар Ведущей научной школы «Томская онтологическая школа» и кафедры истории философии и логики Томского государственного университета (2007 – 2010), теоретический семинар Смольного коллегиума при Санкт-Петербургском государственном университете «Критика гуманитарных и социальных наук» (2010), теоретический семинар кафедры философии Европейского гуманитарного университета «Феноменологическая философия: история и современность» (Вильнюс, 2005 – 2007), региональный семинар по повышению преподавательского мастерства «Современная коммуникативная философия и коммуникативные стратегии в преподавании философии» (Вильнюс – Минск – Киев – Санкт-Петербург, 2003 – 2005).
Исследования, представленные в диссертации, в разные годы осуществлялись в рамках ряда проектов, поддержанных российскими и зарубежными научными фондами: «Концепции жизненного мира и стратегии постметафизического мышления в современной философии (Гуссерль, Витгенштейн, Хайдеггер, Хабермас)» (РГНФ, 2005 – 2007, грант № 05-03-033889а); «Das Denken im bergang“: Seinsgeschichtliches Denken in nachmetaphysischem Kontext» (Исследовательская стипендия фонда Fritz Thyssen Stiftung, 2005); «Онтология в лингвистической феноменологии 20 в.» (исследовательская стипендия Европейского гуманитарного университета; Вильнюс, 2007); «Семиотический анализ онтологий» (Грант Президента РФ на поддержку Ведущей научной школы «Томская онтологическая школа», 2008-2009); «Онтология в современной философии языка» (Госконтракт 02.740.11.0362 в рамках федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 годы, мероприятие 1.1; 2009-2011).
Структура диссертации
Диссертация состоит из введения, трех глав, разделенных на восемь параграфов (по три параграфа в первых двух главах и два в последней), заключения и библиографического списка.
ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Во введении обоснована актуальность исследования, охарактеризована степень теоретической разработанности темы, определены объект, предмет, цель и задачи работы, описана методологическая база исследования, сформулированы выносимые на защиту тезисы и показана их новизна, охарактеризована теоретическая и практическая значимость результатов исследования и описана его апробация.
В первой главе «Основные новации постметафизической теории значения» дается тематическая и методологическая экспозиция темы историко-философских исследований работы, проводится сопоставление наиболее влиятельных прагматических семантических концепций, разработанных в рамках аналитической и герменевтической философии начала и середины ХХ в., и выявляются их типологически общие черты.
В первом параграфе «Постметафизическая установка в онтологии: экспозиция темы» дается экспликация понятия «постметафизическая онтология», формулируется историко-философская гипотеза исследования и описывается используемая в исследовании методология компаративного анализа.
Термин «постметафизическая онтология» (вариант введенного Ю. Хабермасом термина «постметафизическое мышление») в данной работе используется для обозначения типологической специфики ряда традиций и школ философии ХХ в. в сравнении с классической («метафизической») философией. Предметом историко-философского анализа в данной работе является аналитическая и герменевтическая традиции в философии ХХ в. При этом аналитическая философия рассматривается главным образом на материале философии повседневного языка, представленной прежде всего в работах Л. Витгенштейна, Г. Райла, Дж. Остина, У.В.О. Куайна, Д. Дэвидсона, Р. Брэндома и др.; герменевтическая философия рассматривается на основе работ М. Хайдеггера, Х.-Г. Гадамера и К.-О. Апеля.
В рамках компаративных исследований данной работы проверяется гипотеза, согласно которой указанные философские традиции имеют ряд общих характеристик и получают ряд общих результатов, которые позволяют говорить об их типологическом единстве и рассматривать их в качестве вариантов постметафизической философии. В качестве их основных общих характеристик рассматриваются:
1) Прагматический поворот, связанный с тематизацией формальных структур повседневных практик в качестве носителя трансцендентальных априори. В данной работе прагматический поворот рассматривается в единстве с лингвистическим поворотом, т.е. в контексте теории значения, которая, в постметафизической философии приобретает статус концептуальной основы онтологии. Соответственно, в качестве онтологически релевантных практик в работе рассматриваются формы речевой деятельности.
2) Минималистическая установка в онтологии, т.е. стремление к выявлению минимального набора неустранимых онтологических допущений. Коррелятом этой установки является дефляционная установка в рамках полемики с «метафизической» философией, т.е. стремление к деструкции избыточных онтологических допущений и порождаемых ими апорий. Соответственно, в рамках данной работы избыточные онтологические допущения рассматриваются в качестве конститутивной характеристики «метафизической» философии. Это словоупотребление восходит к проектам «преодоления метафизики», представленным как в аналитической, так и в герменевтической философии первой половины ХХ в.
Основные метафизические концепции, допущения и проблемы, которые в рамках постметафизической философии становятся предметом деструкции, таковы: 1) наивный объективизм, базирующийся на онтологических постулатах универсальности и тождества, порождающих ряд неустранимых эпистемологических апорий; 2) наивный субъективизм, т.е. трактовка субъекта как базовой онтологической структуры, порождающая неразрешимую герменевтическую проблему; 3) бинарная семантика, базирующаяся на гипостазировании знака и значения и, таким образом, объединяющая наивный объективизм и наивный субъективизм.
Методологическую основу развернутых в работе компаративных исследований определяют отказ от ряда историко-философских предрассудков и методология точечного компаративного анализа. Прежде всего, автор отказывается от платонистического предрассудка, согласно которому каждая из рассматриваемых традиций имеет определенную концептуальную «сущность» (общие для всех причисляемых к данной традиции теорий содержательные особенности), и, следовательно, от попытки заранее определить понятия «аналитическая философия» и «герменевтическая философия». Соответственно, автор отказывается от демаркационного предрассудка, согласно которому существует кардинальное различие между данными традициями, исключающее их единство в фундаментальных вопросах. В качестве альтернативы этим предрассудкам в работе используется методология точечного компаративного анализа двух традиций, предполагающая сопоставление концепций конкретных авторов в конкретных тематических областях: теорий значения Витгенштейна и Хайдеггера, онтологии Гуссерля и Райла, теорий коммуникации Хайдеггера и Дэвидсона и т.д. Такого рода исследования, проводимые без оглядки на платонистический предрассудок концептуальной близости между представителями одной традиции, равно как и на демаркационный предрассудок концептуальной гетерогенности разных традиций, должны показать сложную констелляцию моментов сходства и различия конкретных единичных концепций. На этой основе в работе выявляются моменты сходства и различия между указанными традициями, что, в свою очередь, позволяет делать типологические обобщения.
В заключительной части параграфа указаны пределы источникового базиса предпринимаемых компаративных исследований и, соответственно, очерчена область применимости разрабатываемого в работе понятия постметафизической онтологии. Показано, что это понятие имеет не хронологический, но концептуальный характер: оно фиксирует определенные тренды философского мышления, которые выходят за рамки обеих исследуемых традиций, но вместе с тем не являются универсальными характеристиками современной философии вообще.
Второй параграф «Прагматический поворот в постметафизической семантике» посвящен комплексу новаций постметафизических теорий значения, которые в их последовательном развитии рассматривались на материале «Бытия и времени» М. Хайдеггера, «Логико-философского трактата» и «Философских исследований» Л. Витгенштейна. К таковым относятся: принцип контекстуальности значения, первоначально сформулированный в «Логико-философском трактате», его прагматическая версия у раннего Хайдеггера и позднего Витгенштейна, тематизация фактичного характера значения и прагматическая деструкция семантического платонизма.
В «Логико-философском трактате» принцип контекстуальности представлен как тезис о семантической несамодостаточности значения имени (и, соответственно, онтологической несамодостаточности предмета), т.е. о его зависимости от смысла предложения (соответственно, от структуры возможного факта). В последующих текстах Витгенштейна этот принцип расширяется до холистического понимания языка как речевой деятельности: поздний Витгенштейн тематизирует не только зависимость значения имени от смысла предложения, но и зависимость смысла предложения от языковой игры, т.е. той речевой практики, в контексте которой данное предложение высказывается.
Онтологическим эквивалентом семантической контекстуальности в «Трактате» является дистинкция внутренних и внешних свойств объекта, соответствующая различию между возможными и действительными фактами и, далее, между априорным и апостериорным знанием. По Витгенштейну, однако, сфера возможного дана нам априори во всей ее полноте, а значит, равным образом априори нам дана сфера невозможного. Таким образом, принцип контекстуальности имеет как «инклюзивную», так и «эксклюзивную» составляющие: он утверждает, что объекту существенным образом присуща как возможность вхождения в факты определенного класса, так и невозможность вхождения в факты некоторого другого класса. Объект в его априорной данности представляет собой границу между этими классами; соответственно, имя представляет собой границу между классами осмысленных и абсурдных предложений, в состав которых оно может входить. Априорное знание этой границы конститутивно для значения, поэтому в работе оно названо семантическим знанием. Как показано в параграфе, это «знание» не может иметь пропозиционального выражения и представляет собой практическую способность квалифицировать любое предложение в качестве осмысленного или бессмысленного. По мнению автора, этот тезис получает полную экспликацию в трактовке следования правилу (языковой игры) как практики в «Философских исследованиях».
Прагматизация принципа контекстуальности рассматривается на примере проекта фундаментальной онтологии М. Хайдеггера, представленного в «Бытии и времени» и других работах двадцатых годов, и поздних работ Л. Витгенштейна.
Прагматический характер философии языка Хайдеггера обусловлен прежде всего тем, что лингвистическое значение он рассматривает в контексте повседневной «озабоченности» – повседневного практического обращения с «подручным» сущим. Прежде всего это обусловлено холистической трактовкой мира, который, по Хайдеггеру, конституирован как трехмерная система отсылок от вещи a) к другой вещи, b) к действию, для которого эта вещь пригодна, и c) к цели, ради которой это действие предпринимается. Как показано в параграфе, тезис о конститутивной включенности подручной вещи в некое целое представляет собой формальный аналог принципа контекстуальности раннего Витгенштейна, однако здесь необходимо учитывать праксеологическую трактовку контекста у Хайдеггера, позволяющую рассматривать «фундаментальную онтологию» как одну из первых версий прагматически ориентированной философии языка.
Для философии языка Хайдеггера существенно, что система «связей отсылания» между подручными вещами, целями и формами деятельности является основой лингвистического значения. Это имеет следствием радикальный тезис, в котором проявляется определенная конгениальность Хайдеггера и позднего Витгенштейна: значение выражения (слова, фразы, предложения) конституируется конкретной ситуацией, в которой оно произносится. В частности, хайдеггеровское различие апофантического и герменевтического «Как» может быть переведено на язык позднего Витгенштейна как различие между разными языковыми играми, в которых смысл предложения конституируется разными правилами и имеет разные прагматические следствия. Иначе говоря, смысл предложения не является некой универсалией, автономной по отношению к единичным случаям ее «применения», но определяется каждый раз в контексте фактичной ситуации.
Таким образом, тезис о фактичном характере значения является одной из точек соприкосновения раннего Хайдеггера и позднего Витгенштейна. При этом существенно, что языковые игры, по Витгенштейну, бесконечно разнообразны и претерпевают историческую динамику, а значит, потенциально бесконечно разнообразны и значения одного и того же выражения. Радикальное онтологическое следствие этого тезиса состоит в том, что значение слова или выражения не может быть определено в общем – для всех возможных случаев его употребления. Иначе говоря, значение невозможно задать через общую дефиницию, под которую подпадали бы все возможные частные случаи употребления; значение выражения фактично: существует и может быть дано нам в семантической рефлексии только в том или ином конкретном случае его употребления. Таким образом, в постметафизической философии языка значение перестает быть универсалией, превращаясь в «семейство» случаев употребления выражения, т.е. в форму фактичной речевой практики.
Третий параграф «Деструкция онтологии тождества и онтологический дистинкционизм» посвящен постметафизической деструкции традиционной онтологической идеи тождества и формированию дистинкционистской онтологии, коррелятивной прагматическому повороту, эксплицированному во втором параграфе. Понятие тождества эксплицируется на примере теории значения Э. Гуссерля; механизм постметафизической деструкции понятия тождества – на примере учения Г. Райла о категориях, в котором формулируется дистинкционистский подход к значению.
В качестве образца идентификационистского мышления рассматривается феноменологии Э. Гуссерля; при этом анализируется гуссерлево определение понятия тождества и его онтологическая функция – функция основания для введения онтологической категории идеальных предметов. Рассмотрение ведется в контексте гуссерлевой теории значения. При этом обосновываются следующие тезисы: введение идеальных предметов как особой предметной категории, к которой Гуссерль безоговорочно относит и все лингвистические значения: 1) в большинстве случаев не имеет достаточного основания; 2) методологически неэффективно, т.е. не используется в семантической интерпретации.
Наиболее существенным образом Гуссерль использует понятие тождества в следующих контекстах: 1) противопоставление содержания интенционального переживания (как тождественного) и многообразных модусов и случаев его интендирования; 2) противопоставление универсалии многообразию индивидуальных предметов или их признаков. Проведенный в работе анализ показывает, что в первом случае тождество понимается как реляционная поливалентность (способность предмета вступать в однородные отношения со многими предметами). Однако эта характеристика «тождества» вполне универсальна и потому не дает основания для введения особой онтологической категории – «идеальных» предметов. Тождество во втором смысле (в смысле универсалии) рассматривается на примере перцептивного вида («красное как таковое» и т.п.), который Гуссерль противопоставляет многообразию перцептивных оттенков и вариаций, присущих реальным предметам (многообразию оттенков красного и т.п.). Понятие идеального в этом смысле делает возможным, по мысли Гуссерля, идентификацию реальных тонов и оттенков через усмотрение «воплощенной» в них универсалии. Этот тезис опровергается релятивностью экстенсионалов цветовых понятий в разных языках и идиолектах: например, в русском языке синий и голубой цвета имеют отдельные названия, тогда как в немецком оба цвета охватываются именем blau, с различением hellblau и dunkelblau (синего и голубого) как оттенков. В свою очередь, релятивность перцептивного вида как универсалии делает платонистическое допущение Гуссерля абсолютно неэффективным в контексте семантической интерпретации речи, поскольку экстенсионалы, например, термина «красный» в речи интерпретатора и интерпретируемого могут не совпадать.
В качестве наиболее эксплицитной альтернативы идентификационистскому мышлению рассматривается дистинкционистская трактовка семантической категории у Г. Райла. Райлово понятие категориального показательно по меньшей мере в двух аспектах: 1) оно наиболее отчетливым образом демонстрирует специфику дистинкционистской онтологии; 2) оно задает концептуальную основу для постметафизической критики идеи тождества и ряда других традиционных для новоевропейской мысли философем, развернутой, в частности, в других работах Райла.
Главной онтологической новацией Райла является метод категориального анализа языка, который он противопоставляет учениям о категориях Аристотеля и Канта. Как и Витгенштейн, Райл ориентируется на вопрос о конституции смысла, которая первоначально дает о себе знать в различии между осмысленными и бессмысленными (значимыми и абсурдными) предложениями. По мнению автора, главная новация предложенного Райлом метода категориального анализа состоит том, что он позволяет проводить категориальные различия между выражениями, но не позволяет осуществить их категориальную идентификацию; иначе говоря, предложенный им метод позволяет доказывать утверждения формы «выражения a и b категориально различны», но не позволяет доказать, что какие бы то ни было два выражения принадлежат одной категории.
Невозможность категориальной идентификации выражений имеет следствием устранение из онтологии понятия тождества, по меньшей мере применительно к значениям, и деструкцию понятия категории как некоторого специфического предмета – универсалии в смысле высшего рода, как у Аристотеля, или формальной структуры суждения, как у Канта. Райл устраняет избыточное понятие универсалии в пользу системы специфических различий между выражениями, которые (в силу их релевантности вопросу о конституции смысла) получили наименование категориальных. Дистинкционистский подход в семантике является коррелятом принципиальной фактичности значения языковых выражений, поскольку в рамках этого подхода категориальный строй языка допускает только перформативное обнаружение в конкретных единичных контекстах – конкретных ситуациях речевой деятельности.
В параграфе показано, что дальнейшее развитие этого подхода приводит к радикальной эмпиризации семантической методологии, мереологической трактовке тождества и деструкции метафизических допущений («догм») эмпиризма в работах У.В.О. Куайна, Н. Гудмена и Д. Дэвидсона.
Во второй главе «Постметафизическая трактовка субъективности» предметом исследования является десубъективация трансцендентальной философии, которая в негативном аспекте означает отказ от понятия трансцендентального субъекта; в позитивном же аспекте – тематизацию повседневного языка как носителя базовых структур опыта и знания, т.е. в качестве медиальной сферы, опосредующей и конституирующей субъект-объектные и интерсубъективные отношения. В данном исследовании десубъективация (медиализация) трансцендентальной философии рассматривается как одна из типологических новаций постметафизической философии, коррелятивная прагматическому сдвигу в теории значения. Эта новация, заданная работами Витгенштейна, Хайдеггера и Гадамера, оказывает существенное влияние на онтологию сознания, которое демонстрируется на примере экстерналистской трактовки сознания у Райла и Дэвидсона, и коммуникативиской трактовки субъективности у Дэвидсона и Апеля.
В первом параграфе «Десубъективация трансцендентальной философии» указанная новация эксплицируется в опоре на работы Витгенштейна, Хайдеггера и Гадамера.
У раннего Витгенштейна имплицитный прагматический сдвиг в теории значения, показанный в первой главе, сочетается с медиальной трактовкой логики и онтологии. Медиальность в данном случае означает первичность опосредующего «элемента» по отношению к тому, что опосредуется, иначе говоря, тот случай, когда «посредник» выступает не как некоторое дополнение к связываемым им терминам, но условие их возможности. В самом деле: кажется очевидным, что априорная логико-онтологическая структура мира/языка опосредует субъект-объектное отношение, коль скоро она делает возможной осмысленную речь субъекта об объекте. Однако это опосредование состоит не в том, что, скажем, логика делает возможной связь между самостоятельно существующими субъектом и объектом: у Витгенштейна медиальность понимается в более сильном смысле – в смысле независимости логики от субъекта и, соответственно, объекта. Логика не порождается человеческим мышлением или объективной действительностью, но впервые делает их возможными.
Эта новация в прагматизированной версии впервые была разработана Хайдеггером в его учении об окружающем мире. Существенной характеристикой «внутримирового сущего» является, по Хайдеггеру, его незаметность, или нетематичность, нарушение которой приводит к трансформации «способа бытия» вещи из подручности в наличествование и, в аспекте способа данности вещи, к переходу от ее использования к не-практическому восприятию, рассмотрению, познанию и т.п. Иначе говоря, вещь, поскольку она используется как подручное средство, не обращает на себя нашего внимания. Для Хайдеггера это не случайное обстоятельство «психологии восприятия», но, опять же, онтологическая характеристика вещи, позволяющая рассматривать структуру подручного мира, т.е. систему связей отсылания, как медиальную. Действительно, онтологический характер «незаметности» говорит о том, что определенность подручного сущего не является продуктом субъективного полагания: мы не наделяем наличные вещи функциями средств, но обнаруживаем себя в мире подручного «изначально». Эта идея медиальности прагматизирована в том смысле, что у Хайдеггера «мировость мира» воплощена не в способности высказывать осмысленные фактографические предложения, как у раннего Витгенштейна, но в «движении по связям отсылания» – в структурированной ими практической жизни. Показанная в первой главе корреляция между прагматической трактовкой мира у раннего Хайдеггера и семантикой позднего Витгенштейна позволяет эксплицировать мотив медиальности также в теории языковых игр: наиболее отчетливо он проявляется в витгенштейновой критике бинарной семантики и субъективистского понятия значения как ментального образа.
Таким образом, идея медиальности является фундаментальной новацией десубъективированной трансцендентальной философии вообще – как в аналитической, так и в феноменолого-герменевтической версии. По мнению диссертанта, наиболее детально она разработана в главной работе основателя философской герменевтики Х.-Г. Гадамера «Истина и метод», где введен в оборот и сам термин «медиальность». Гадамер разворачивает понятие медиальности на примере феномена игры; при этом следует иметь в виду, что игра для Гадамера – не частный случай человеческого поведения, но универсальная онтологическая модель, т.е. Гадамер рассматривает игру как феномен, позволяющий наиболее отчетливо представить онтологическую первичность смысла по отношению к субъекту. В систематическом разворачивании философской герменевтики анализ игры предшествует анализу художественного опыта (опыта творчества и восприятия произведения искусства) и, таким образом, полагает основу философской эстетики; последняя, в свою очередь, имеет универсальное герменевтическое значение, поскольку художественный опыт Гадамер рассматривает как модель понимания вообще – как повседневного, так и научного, как понимания устной речи, так и письменного (вербального или невербального) текста. Таким образом, игра оказывается моделью любой вербальной коммуникации, а значит, любой речевой практики.
Главная особенность игры как медиального феномена состоит в автономии ее смыслового содержания по отношению к играющему (субъекту). В этом состоит десубъективированное понятие игры, которое на первый взгляд кажется контринтуитивным: ведь игра состоит из игровых действий, т.е. из действий, которые осуществляют играющие, и вполне очевидно, что эти действия обладают всеми характеристиками субъективных действий. Медиальная трактовка игры может быт обоснована, в частности, через противопоставление игры и труда. Прежде всего, для труда существенна планируемость и (в идеале) регулируемость процесса. Для игры, напротив, существенна непредсказуемость ее хода: именно этим обусловлен интерес к игре со стороны как играющих, так и зрителей (игровой азарт). Если в труде мы стремимся устранить элемент непредсказуемости, то игра без такого элемента невозможна: предсказуемый результат лишает игру ее игрового характера, превращая в разновидность труда. Игрок в процессе игры действует, конечно, как целеполагающий рациональный субъект, но при этом непредсказуемость игрового поведения партнера и (или) объекта необходимым образом ограничивает регулируемость процесса игры и тем самым обусловливает ее медиальность.
Как показывает Гадамер, медиальность является конститутивной характеристикой художественного произведения и эстетического опыта во всех его видах: опыта творчества, исполнения и зрительского восприятия. Произведение искусства, таким образом, идеально не только в отмеченном выше смысле независимости от исполнителя (играющего), но и в смысле независимости от других субъективных инстанций – автора и зрителя. Базовая онтологическая характеристика произведения искусства – тотальность (и, соответственно, самозамкнутость) презентуемого в нем мира – обусловливает тотальность опосредования, т.е. неразличимость произведения и исполнения в эстетическом опыте, или «эстетическое неразличение», и в этом смысле феноменологическую независимость произведения искусства от субъективности автора, исполнителя и зрителя.
Итак, тезис о медиальности игры в применении к онтологии искусства приводит у Гадамера к радикальной десубъективации смысла произведения искусства. В негативном плане этот тезис означает, что смысл произведения искусства неверно рассматривать как авторский замысел, трансформированный интерпретацией исполнителя, в зрительском восприятии. Герменевтическое следствие этого тезиса состоит в том, что понимание не является реконструкцией того или иного субъективного смысла, как и субъективным действием. На этом основано противопоставление «философской» герменевтики Гадамера и методологической герменевтики романтической традиции от Фр. Шлейермахера до Э. Бетти. Для философской герменевтики субъективность не значима ни как объект, ни как субъект понимания. Понимание Гадамер трактует как разновидность игры, т.е. как медиальный процесс, в котором, конечно, действует рациональный субъект, но его деятельность разворачивается в горизонте медиального формирования смысла. В позитивном плане понимание может быть описано как опыт мира, т.е. опыт, в котором переживается (в силу его не-субъектного характера точнее было бы сказать «осуществляется») онтологическая структура мира.
Второй параграф «Экстернализм в постметафизической философии сознания» посвящен онтологическим следствиям медиализации трансцендентальной философии, затрагивающим философскую тематизацию сознания. Деструкция идеи субъективности как одного из базовых онтологических понятий (и, соответственно, субъект-объектной оппозиции как исходного онтологического различения) в постметафизической философии предполагает экстерналистский подход к индивидуальному сознанию: вопрос о его специфике и, соответственно, об отличии Я от другого обсуждается без опоры на постулат субъективности как интроспективной самоданности. В лингвистически ориентированной онтологии, базирующейся на теории значения, этот вопрос приобретает форму вопроса об асимметрии между подразумеванием (наделением собственных слов значениями) и семантической интерпретацией речи другого.
В качестве примера последовательного экстернализма рассматривается райлова критика картезианской трактовки сознания как «мыслящей субстанции», которая существует наряду с «протяженной субстанцией» и определенным образом взаимодействует с ней. По мнению Райла, онтологическая аналогия между «субстанциями» базируется на мнимой логической аналогии между такими предложениями, как «снег бел» и «Джон умен», т.е. на категориальном отождествлении физического свойства «белый цвет» и ментального свойства «разумность». Однако анализ употребления ментальных терминов в повседневном языке показывает два существенных различия между этими предложениями: 1) ментальные термины имеют диспозициональный характер; 2) ментальные термины характеризуют не «вещи», но действия (поведение) людей. Например, тезис «Джон умен»: 1) базируется на квалификации некоторых отдельных действий Джона как разумных; 2) характеризует его поведение в целом в том смысле, что мы можем ожидать от него разумных действий и в дальнейшем. Из этого следует, что термин сознание не должен расширять нашу онтологию, т.е. не должен вводить дополнительную «ментальную» сущность наряду с человеческим индивидом и его действиями (поведением).
Бихевиористская трактовка сознания устраняет также идею «привилегированного доступа» (эпистемологичсекий коррелят реификации сознания) и, соответственно, асимметрию между знанием о себе и знанием о других. Райл делает последовательный экстерналистский вывод: мы судим о себе так же, как и о другом: на основе наблюдения за поведением. Райл признает определенную асимметрию между знанием о себе и знанием о другом, но объясняет ее не качественным, но сугубо количественным различием: свое собственное поведение мы наблюдаем постоянно, тогда как поведение другого – лишь время от времени, поэтому мы действительно знаем о себе лучше, чем о другом, но лишь потому, что о себе мы знаем больше.
В отличие от Райла, Дэвидсон настаивает на качественной асимметрии между первым и вторым лицом, состоящей в том, что знание о другом основано на фактуальных свидетельствах, тогда как знание о себе такой основы не требует (в этом смысле является непосредственным). Эта асимметрия, которую Дэвидсон фиксирует в понятии «авторитет первого лица», для интерналистской теории сознания и менталистской семантики самоочевидна, но для Дэвидсона, принимающего экстерналистскую теорию сознания и каузальную теорию значения, она представляет собой проблему, решение которой базируется на новаторском сдвиге в теории значения.
Центральный для данной проблемы вопрос можно сформулировать так: что значит знать подразумеваемое значение? Отвечая на этот вопрос, Дэвидсон разрабатывает теорию значения, рассматривающую значение и подразумевание в процессе коммуникации, т.е. интерпретации речи говорящего слушателем. Тезис Дэвидсона гласит: слова имеют значение только в контексте интерпретируемой речи, т.е. речи, которая может быть понята собеседником; иначе говоря, для языка конститутивна транслируемость (learnability – возможность его освоения слушателем), или интерпретируемость. В свою очередь, интерпретируемость речи предполагает стремление говорящего к определенной интерпретации его слов слушателем: автоинтерпретацию. Это обстоятельство представляет особый интерес в случае так называемой радикальной интерпретации, т.е. интерпретации, которая не предполагает наличие общего для собеседников языка. В этом случае, по Дэвидсону, единственным «ключом» к правильной интерпретации, который говорящий может дать слушателю, является регулярность речевого поведения, включающая в себя: 1) последовательное использование предложения для описания ситуаций определенного класса и, как следствие, последовательное применение имени к однородным предметам; 2) когерентность (внутренняя непротиворечивость) совокупности утверждений (знаний о мире); 3) когерентность речи и нелингвистического поведения (недопущение перформативных противоречий). Таким образом, последовательность речевого поведения выступает в качестве своего рода метаязыка – языка радикальной автоинтерпретации, но вместе с тем и в качестве механизма наделения выражений значением.
Существенно здесь то, что семантическая интерпретация, по Дэвидсону, не просто выявляет значения, которыми наделяет свои слова тот или иной агент речи, но и опосредует их формирование, т.е. выполняет не только эпистемологическую, но и конститутивную (мирораскрывающую) функцию. В этом пункте семантика Дэвидсона позволяет провести две интересные историко-философские параллели: 1) коммуникативный поворот в теории значения Дэвидсона в значительной мере аналогичен герменевтической тематизации языка у Хайдеггера и Гадамера (С. Кремер использует даже термин «герменевтический поворот»); 2) принимая бихевиористскую позицию Райла, Дэвидсон вместе с тем в определенном смысле реставрирует понятие субъективности, рассматривая ее как структурный момент в коммуникативной конституции значения.
Третий параграф «Субъективность в структуре коммуникации» посвящен коммуникативистскому сдвигу в постметафизической тематизации субъективности. В качестве историко-философского материала рассматриваются концепции коммуникации Хайдеггера, Дэвидсона и Апеля.
В параграфе показано, что дэвидсонова теория коммуникативной конституции значения может рассматриваться как конкретизация тезиса о единстве бытия-в-мире и со-бытия с другими, который в Бытии и времени сформулирован без детальной аргументации. Эта параллель позволяет использовать ресурсы семантики Дэвидсона в критической интерпретации философии языка Хайдеггера. В данном параграфе предметом критики является хайдеггерова дистинкция понимания и толкования, которая в «Бытии и времени» сформулирована противоречиво. Главное противоречие в этом пункте состоит в том, что Хайдеггер отличает от толкования не только понимание, но и речь, трактуя речь как первичную по отношению к толкованию. Тем самым он претендует тематизировать не-толкующую речь. Но эксплицированный во втором параграфе тезис о конститутивной роли семантической интерпретации у Дэвидсона показывает, что это допущение некорректно: такого рода речь могла бы быть только приватной, но тогда она не содержала бы референции к миру, что абсурдно. Кроме того, диссертант предлагает определенную коррекцию дистинкции понимания и толкования. Она состоит в том, что толкование определяется как семантическая интерпретация в смысле Дэвидсона; это позволяет рассматривать понимание и толкование как структурные моменты речи, а также делает понятными использованные Хайдеггером метафоры «формирования понимания мира» и «освоения понятого», с помощью которых он пытается определить толкование в его отличии от понимания: толкование (в форме семантической интерпретации) формирует наше понимание мира в том смысле, что впервые раскрывает для нас объекты мира, и мы осваиваем понятое, поскольку оказываемся способны к интерпретировать собственную речь для других.
Коммуникативный подход к языку, имеющий следствием коммуникативную трактовку субъективности как структурного момента речи, имеет значительные эпистемологические следствия, эксплицированные в проекте «наукоучения» К.-О. Апеля. Одной из кардинальных новаций К.-О. Апеля является эпистемологическая концепция, объединяющая две основные формы познания: «сциентистику» (объективирующее познание) и герменевтику (интерсубъективное понимание). Отправной точкой апелевского анализа соотношения сциентистики и герменевтики является тупиковая коммуникативная ситуация, которая может возникнуть в любом диалоге: когда мы не в состоянии понять собеседника, т.е. когда дистанция между его «смысловыми притязаниями» и нашим смысловым универсумом не может быть снята герменевтическими средствами. Эта ситуация не означает полную остановку коммуникации: последняя может иметь продолжение, которое, однако, опосредовано иными – негерменевтическими – средствами, а именно средствами объективирующего объяснения. В качестве иллюстративной модели Апель предлагает образ действий психотерапевта, который – в отличие от переводчика – не только понимает речь собеседника (ассимилируя ее смысл в собственном языке), но и объясняет. В этой модели существенны следующие два момента: 1) Объяснение речи (или любых несущих смысл действий) пациента осуществляется на недоступном ему языке и, соответственно, не для него, т.е. за пределами коммуникации; 2) это объяснение не является самоцелью: оно мотивировано разрывом коммуникации между пациентом и врачом (т.е. между пациентом и обществом, смысловые структуры которого врач репрезентирует) и направлено на ее восстановление. Внешний по отношению к пациенту язык объяснения функционирует как внекоммуникативное опосредование коммуникации: как средство, позволяющее адаптировать языки партнеров таким образом, чтобы это сделало возможным продолжение диалога.
Будучи вспомогательным коммуникативным средством, объективирующее объяснение обладает относительной самодостаточностью, поскольку позволяет выработать методику прогнозирования человеческого поведения, что, в свою очередь, делает возможным техническое манипулирование человеком по образцу манипулирования неодушевленным предметом, т.е. идеологию. Вместе с тем разрыв коммуникации в объяснительном и манипулятивном отношении «субъекта» к «объекту», по Апелю, всегда ограничен и может быть снят рациональной реакцией человеческих объектов на манипулятивное воздействие, которая в принципе невозможна в случае неодушевленных объектов. Таким образом, Апель включает идеологию в структуру рациональной коммуникации как внутренний момент соотношения объективирующего познания и интерсубъективной интеракции. Этот результат позволяет локализовать феномен идеологии, которая в первом поколении Франкфуртской школы – у М. Хоркхаймера и Т. Адорно – рассматривалась как глобальная характеристика современного общества, что делало программу критики идеологии уязвимой для аргумента от автореферентности. Таким образом, рассмотренная концепция представляет собой синтез трех влиятельных направлений современной философии: аналитической, герменевтической и социально-критической традиций.
На основе коммуникативной концепции субъективности в параграфе дана критика двух интерналистских позиций, которые могут рассматриваться как варианты метафизического подхода к субъективности: теории интерсубъективности Гуссерля и теории собственного существования Хайдеггера. Показано, что теория интерсубъективности Гуссерля, развернутая прежде всего в «Картезианских размышлениях», базируется на идее привилегированного доступа к собственному сознанию, что в конечном счете приводит к апориям солипсизма. Равным образом интерналистские мотивы обнаруживаются в теории собственного существования Хайдеггера, развернутой во втором разделе «Бытия и времени», что делает проект фундаментальной онтологии внутренне гетерогенным. В самом деле: если разработанная Хайдеггером онтология повседневного мира и семантика повседневного языка принадлежат к числу парадигмообразующих доктрин постметафизической философии, то учение о собственном существовании следует рассматривать как экзистенциалистскую версию метафизики. Этот вывод имеет под собой два основания: 1) трактовка собственного существования имеет отчетливо интерналистский характер в том смысле, что его конститутивной чертой является, по Хайдеггеру, «уединение» (Vereinzelung), понятое в смысле автономии по отношению к сфере публичности; 2) терминологический аппарат хайдеггеровского учения о собственном существовании демонстрирует удивительную замкнутость: как показывает осуществленный в параграфе контекстуальный анализ, все существенные термины этой концепции (тревога, бытие к смерти, ситуация, решимость, поступок и др.) определяются друг через друга, образуя круговую структуру, не допускающую интерпретации на повседневном языке.
Третья глава «Постметафизический реализм» посвящена систематическим задачам, решение которых подготовлено историко-философскими компаративными исследованиями и типологическими обобщениями, осуществленными в первых двух главах. В данной главе предлагается проект проективной семантики, в которой тематизируется динамика значения как принципиального недоопределенного и находящегося в процессе проективного доопределения. Затем на базе проективной трактовки значения разрабатывается реалистическая онтология как альтернатива онтологическому релятивизму и предпринимается постметафизическая критика избыточных онтологических допущений, представленных в ряде современных версий реализма. Систематические исследования данной главы имеют синтетический характер в том смысле, что в них существенным образом используются результаты, полученные в рамках как аналитической, так и герменевтической традиций.
В первом параграфе «Проективная теория значения» разрабатывается новое понятие значения, объединяющее ряд концепций аналитической и герменевтической философии и лежащее в основе разработанного автором проекта реалистической онтологии. Исследование осуществляется в следующей последовательности: сначала разрабатывается расширенное понятие значения, базирующееся на дополнении концептуальных средств семантики Дэвидсона средствами прагматической семантики Витгенштейна – Хайдеггера и теории коммуникативного действия Хабермаса. Затем эксплицируется тезис о принципиальной недоопределенности значения и его проективном доопределении; при этом автор опирается прежде всего на теорию языковых игр Витгенштейна и концепцию проективности понимания Гадамера. Далее на этой основе эксплицируется проективная динамика интенсионала и экстенсионала имени и осуществляется критика контринтуитивных следствий натурализма и релятивизма в теории значения, а также предлагается новое решение проблемы семантического скептицизма Крипке.
Концептуальную основу проективной теории значения образует прагматизированная истинностная семантика Куайна – Дэвидсона, в рамках которой: а) Первичным семантически нагруженным образованием в языке является предложение; при этом в качестве значения предложения рассматриваются условия его истинности. б) Значение имени рассматривается прежде всего как совокупность интенсионала и экстенсионала и определяется по его вкладу в формирование значения предложения. в) Тематизируется коммуникативная конституция значения, т.е. значение рассматривается не как первичное по отношению к семантической интерпретации, но как формирующееся в ходе последней.
Эта трактовка значения, однако, охватывает лишь одну форму речевой деятельности, а именно семейство речевых актов, имеющих целью истинное знание, причем фиксирует только одну из возможных интенций агента речи, поэтому она не может рассматриваться как универсальное определение значения. Более полный охват форм и аспектов речевой деятельности предполагает расширение этого понятия, которое в данной работе осуществлено в два этапа:
1) Истинностная семантика расширяется с использованием ресурсов теории речевых актов Ю. Хабермаса, в которой истинность рассматривается как одна из трех форм коммуникативной валидности: наряду с нормативной правильностью и субъективной искренностью. Это обстоятельство существенно трансформирует методологию семантической интерпретации, поскольку делает необходимым учитывать не только подтверждение или отвержение истинности интерпретируемых предложений, но также их подтверждение или отвержение по всем указанным основаниям.
2) Хабермасов перечень форм валидности речевого акта допускает дальнейшее расширение, базирующееся на концепции перформативной конституции значения Витгенштейна – Хайдеггера и на тезисе Витгенштейна о потенциально бесконечном многообразии языковых игр. В частности, можно рассматривать эстетическую валидность поэзии, притязание на остроумие, присущее шутке, притязание на адекватность при переводе иноязычной речи и т.п.
Таким образом, полное понятие значения включает в себя потенциально бесконечный ряд форм валидности того или иного речевого акта в рамках разнообразных языковых игр в различных речевых ситуациях. Этот расширенный семантический подход позволяет детально эксплицировать тезис о принципиальной недоопределенности значения в трех аспектах: а) недоопределенность индивидного остенсивного указания; б) недоопределенность обобщений, формирующих интенсионал и экстенсионал общих терминов на основе индивидной остенсии; в) недоопределенность правил языковых игр, функционирующих в качестве критериев валидности речевых актов.
В рамках развиваемой в работе теории значения тезис о недоопределенности значения существенным образом дополняется тезисом о проективном характере речевой деятельности, который предполагает перспективу дальнейшего доопределения как универсальную семантическую структуру. В работе этот тезис эксплицируется на основе проективной трактовки понимания, впервые сформулированной в фундаментальной онтологии М. Хайдеггера и детально разработанной в философской герменевтике Х.-Г. Гадамера, прежде всего в учении об аппликативности понимания, которое, по мнению автора, допускает прагматическую интерпретацию и продуктивное применение к семантической проблематике. Гадамер эксплицирует этот тезис на примере интерпретации произведения искусства, интерпретации закона в судебной практике, интерпретации памятников истории и ряде других форм герменевтического познания.
В частности, прецедент в прецедентном праве – это судебное решение, являющееся нормативным дополнением к тексту закона в том смысле, что к нему могут апеллировать при вынесении решений по другим подобным случаям. Нормативное функционирование прецедента обусловлено тем обстоятельством, что в применении к некоторым случаям текст закона не предопределяет однозначного толкования, и применяя закон, судья тем самым выбирает одну из нескольких возможных интерпретаций. Если данное решение затем принимается правовым сообществом как образцовое, т.е. приобретает статус прецедента, то тем самым оно становится стандартным толкованием данного закона, т.е. показывает его смысл применительно к данному семейству случаев. Таким образом, прецедент как применение общего закона к единичному случаю оказывает обратное воздействие на смысл самого закона – воздействие, которое в юридической герменевтике принято называть конкретизацией. Конкретизирующая интерпретация, трансформируя смысл целого (текста или речи), тем самым трансформирует и значения отдельных языковых выражений, входящих в его состав. При этом интерпретативная конституция значения, выявленная Д. Дэвидсоном, обусловливает тот факт, что открытость значения для возможных (разнообразных) интерпретаций и, соответственно, доопределений является нередуцируемым моментом речевой деятельности как таковой.
В качестве примера, демонстрирующего эвристический потенциал проективной теории значения, в работе развернуто применение проективной теории значения к семантике имен для естественных видов. Исследовалось соотношение экстенсионала и интенсионала имени как двух основных составляющих значения; при этом было осуществлено сопоставление и синтез дескриптивистского и каузального подходов. Дескриптивистское представление о соотношении интенсионала и экстенсионала состоит в том, что последний определяется первым в том смысле, что принадлежность объекта к экстенсионалу имени зависит от того, обладает ли данный объект всеми характеристиками, указанными в определении данного имени. Однако это, казалось бы, очевидное представление приводит к ряду контринтуитивных следствий, обусловленных, во-первых, исторической изменчивостью наших знаний, т.е., в частности, интенсионалов имен, и, во-вторых, холистическим характером знания, означающим, что изменение некоторой теории оказывает (более или менее опосредованное и более или менее значительное) влияние на весь комплекс содержательно связанных с ней теорий/представлений, а тем самым и на большое количество интенсионалов. Т.е. любое сколько-нибудь значительное изменение нашего знания переформатирует всю систему значений языка, лишая его какой-либо преемственности. Контринтуитивное следствие этого тезиса состоит в том, что такая изменчивость значений делает неадекватным перевод греческого «chrysys» словом «золото»; более того, историческая изменчивость и контекстуальность наших знаний делает несоизмеримыми не только, например, русский и немецкий языки, или русский повседневный язык и русскоязычную химическую терминологию, но и, например, русский язык 19 в. и русский язык 20 в.
В качестве альтернативы радикальному контекстуалистскому релятивизму исследовалась каузальная теория значения Патнэма, центральный тезис которой утверждает независимость экстенсионала от интенсионала, обусловленную индексальным компонентом значения. Тезис состоит в том, что экстенсионал имени определяется не интенсионалом, но прямым указанием на объект. При такой трактовке значения экстенсионал сохраняет свою самотождественность вопреки исторической изменчивости интенсионалов. Эта концепция, как кажется, спасает историческую преемственность языка и соизмеримость языков от деструктивной релятивизации, но в свою очередь порождает ряд серьезных трудностей. Главная из них связана с тем, что если экстенсионал (класс объектов) определяется прямым указанием на особый объект – образец, – то принадлежность других объектов к этому классу определяется отношением тождества образцу. Однако отождествление объекта и образца предполагает определенные основания (признаки), который представляют собой не что иное, как интенсионал имени. Тем самым мы возвращаемся к дескрипционистскому допущению о зависимости экстенсионала от интенсионала.
Кроме того, критический контекстуальный анализ концепции Патнэма выявил ряд натуралистических допущений, которые позволяют характеризовать эту концепцию как одну из современных версий «метафизического» мышления. В частности, говоря о «природе вещей», Патнэм использует термин «природа» как эквивалент «тождества вообще» – метафизического «тождества», не зависящего от выбора оснований сравнения. Допущение натуралистически «объективной» природы дополняется у Патнэма тезисом, согласно которому развитие научного знания имеет характер прогрессивного и кумулятивного раскрытия сущности вещей «самих по себе» – своего рода идеей предустановленной гармонии между наукой и природой. Однако это второе допущение не только представляется сомнительным с точки зрения истории науки, но и имеет, в свою очередь, абсурдное следствие, состоящее в том, что мы не знаем значений слов просто потому, что не знаем результатов, которые наука получит в будущем относительно соответствующих объектов.
Как показано в параграфе, контринтуитивные следствия каузальной и дескриптивной теорий значения устраняются в проективной теории значения, поскольку в ней тематизируется взаимодействие индексикального и дескриптивного моментов значения, которое трансформирует как интенсионал, так и экстенсионал и, таким образом, опосредует доопределение значения. Доопределение всех компонентов значения осуществляется посредством разнообразных механизмов, например: а) в ходе развития науки и повседневного знания обнаруживаются новые свойства конвенционально утвержденных образцов, что приводит к трансформации интенсионала имени; б) поскольку интенсионал необходимым образом участвует в формировании экстенсионала имени, его трансформация оказывает влияние на последний, что приводит к принятию новых образцов и переформатированию классов; в) конкретизирующая интерпретация речи и текста может иметь результатом трансформацию значений и даже правил соответствующих языковых игр – и т.п.
Представленная трактовка значения позволяет понять историческую преемственность значения и синхроническую соизмеримость языков как обусловленную непрерывностью взаимодействия между его индексикальным и интенсиональным компонентами. Соответственно, проективная семантика может рассматриваться как синтез дескриптивной и каузальной теорий значения, а также герменевтической концепции проективности понимания.
В заключении параграфа показано, что проективная теория значения позволяет устранить проблему семантического скепсиса, эксплицированную С. Крипке, за счет проективного ограничения квантора всеобщности. В связи с этим представлена критика «прямого» и «скептического» решения данной проблемы, а также проекта «умеренного решения», разработанного В.А. Ладовым, и концепции «внутренних отношений» Г.П. Бейкера и П.М.С. Хакера.
Второй параграф «Минималистическое решение проблемы релятивизма» посвящен дилемме «реализм/релятивизм» в современной онтологии.
Центральный тезис постметафизической реалистической онтологии, разработанной в диссертации, состоит в ограничении возможностей релятивизации системы лингвистических значений и, как следствие, заключенного в языке явного и неявного (фонового) знания. Это ограничение базируется на экспликации коммуникативного измерения значения, иными словами, конститутивной семантической функции интерпретации и самоинтерпретации речи. Как было показано в первых двух главах, интерпретативный сдвиг в теории значения является одним из конститутивных результатов постметафизической философии. Этот сдвиг породил ряд влиятельных релятивистских проектов: Куайна, Крипке, Гудмена, Фейерабенда, Рорти и др. Популярность релятивизма в философии второй половины XX в. и начала XXI в. показывает, что он не может быть преодолен на основе метафизических допущений, таких как аподиктическая истина, лингвистические или антропологические константы, структура трансцендентального субъекта и т.п.
Однако коммуникативный поворот в философии вместе с тем открывает и возможность преодоления релятивизма, связанную с тем, что тематизация универсальной интерпретативной конституции значения выявляет онтологическую релевантность дистинкции языка и метаязыка и тем самым открывает принципиально новый ресурс в онтологии. Действительно, как показал Дэвидсон, семантическая интерпретация предложения, в ходе которой выявляется его условия истинности (и валидности вообще), имеет результатом «Тпредложения» формы «Предложение S валидно тогда и только тогда, когда выполняются следующие условия: …». В этом предложении на метаязыке соотносится предложение объектного языка и условия его валидности, т.е. соответствующие (действительные или возможные) факты и прагматические ситуации.
Интерпретативная конституция значения обусловливает наличие этой двухуровневой структуры, включающей в себя объектный язык и метаязык, не только в интерпретативных «Т-предложениях», но и во всяком высказывании. Единственное различие неинтерпретативных высказываний состоит в том, что эта структура присутствует в них имплицитно. Это обстоятельство имеет принципиальное значение для онтологии, поскольку семантическая релятивизация того или иного выражения (или языка в целом) возможна только в форме различения его возможных интерпретаций – т.е. только на метаязыке. Однако сам метаязык поддается релятивизации только на метаязыке второго порядка, по отношению к которому метаязык первого порядка выступает как объектный язык, и в этом случае метаязык второго порядка – пока он остается именно языком, но не объектом интерпретации, т.е. пока он не стал объектным языком для метаязыка более высокого порядка, – остается по ту сторону всякой возможной релятивизации. Таким образом, интерпретативная, т.е. двухуровневая структура всякого высказывания обусловливает его принципиальную неавтореферентость: мы всегда можем релятивизировать объектный язык на метаязыке, но метаязык как язык, на котором релятивизация осуществляется, всегда остается нерелятивным. Ограничение на возможности релятивизации налагает та самая формальная структура, которая делает ее (в определенных пределах) возможной.
Это ограничение допускает продуктивное применение к понятию истины, поскольку позволяет обосновать тезис о единстве ее когерентного и корреспондентского измерений и тем самым снять традиционную дилемму соответствующих концепций истины. В самом деле: истинность как форма валидности высказывания имеет когерентный характер, поскольку признание высказывания валидным или инвалидным возможно только в контексте конкретной языковой игры и в рамках целостной системы фонового знания. Однако признание (ин)валидности имеет интерпретативную структуру, или структуру Т-предложения, т.е. 1) соотносит высказывание и действительность; 2) не допускает релятивизации без перехода к интерпретации следующего порядка. Эти два пункта позволяют рассматривать интерпретацию (как обоснование валидности или инвалидности) в качестве утверждения о корреспондентской истине.
При этом важно иметь в виду, что главный аргумент минималистической (постметафизической) онтологии имеет сугубо формальный характер, из чего следует, что реалистическое допущение (допущение единой реальности, стоящей за многообразием языков), имеет не дескриптивный, но регулятивный характер. Дело в том, что метаязык сам по себе не может гарантировать, что та или иная интерпретация объектного языка является единственно верной: метаязык равным образом применим как для приведения возможных интерпретаций к общему знаменателю (например, в форме адекватного перевода), так и для выявления момента семантической неопределенности интерпретации (в частности неопределенности перевода в смысле Куайна).
На основе этого тезиса в работе развернута критика наивного и формального реализма в онтологии. В качестве примера наивного реализма рассматривается коммуникативный и эпистемологический оптимизм Дэвидсона (несмотря на то, что именно дэвидсонова теория значения является главным теоретическим основанием минималистического реализма), т.е. тезисы о преимущественной истинности и общности нашего фонового знания. Дело в том, что обоснование этих тезисов имеет сугубо негативный характер: Дэвидсон исходит только из невозможности радикальной (полной) релятивизации языка, и тем самым доказывает только отрицательный тезис о невозможности доказать тотальную ложность нашего знания и выявить тотальную коммуникативную неудачу, но невозможность доказать неудачу не означает гарантию успеха. Поэтому абсолютизация принципа Charity в онтологии Дэвидсона представляется необоснованной. Показано, что основные версии «научного реализма», хотя в них тематизируется прагматический аспект истины, также могут рассматриваться в качестве вариантов наивного реализма. В качестве диаметрально противоположной постметафизическому реализму позиции критически рассмотрен проект «формального реализма» В.А. Ладова. Показано, что эта версия реализма базируется на недооценке конститутивной семантической роли интерпретации, что имеет следствием ингорирование принципиального ограничения на автореферентность высказываний.
В Заключении подводятся итоги работы и намечаются перспективы дальнейшей разработки полученных результатов.
Содержание диссертации отражено в следующих публикациях автора:
Монографии:
- Борисов Е.В. Основные черты постметафизической онтологии. – Томск: изд-во ТГУ, 2009. – 120 с.
- Борисов Е.В., Инишев И.Н., Фурс В.Н. – Практический поворот в постметафизической философии. Вильнюс, 2008. – 212 с./61 с.
Статьи, опубликованные в изданиях из Перечня ведущих рецензируемых научных журналов и изданий, в которых должны быть представлены основные научные результаты диссертации на соискание ученой степени доктора наук:
- Борисов Е.В. Проблема нормативности в феноменологии языка: Витгенштейн и Гадамер // Известия Томского политехнического университета. – 2007. – Т. 311. № 7. – С. 88-92.
- Борисов Е.В. Герменевтическое понятие нормативности // Вестник Томского государственного университета. – 2008. – № 307. – С. 28-31.
- Борисов Е.В. Понимание и субъективность: герменевтические стратегии Х.-Г. Гадамера и К.-О. Апеля // Вестник Томского государственного университета. – 2008. – № 310. – С. 7-10.
- Борисов Е.В. Дистинкционистское понятие категории у Г. Райла // Философия науки. – 2008. – № 4 (39). – С. 66-76.
- Борисов Е.В. Знание о себе как семантическая необходимость: понятие авторитета первого лица у Д. Дэвидсона // Вестник Новосибирского государственного университета. – 2009. – Т. 7, № 1. – С. 37-41.
- Борисов Е.В. Прагматическая теория значения у Витгенштейна и Хайдеггера // Вестник Томского государственного университета. – 2009. – № 320. – С. 38-44.
- Борисов Е.В. Проективность значения: взаимодействие интенсионала и экстенсионала имени // Вестник Томского государственного университета. – 2009. – № 321. – С. 47-50.
Статьи, опубликованные в прочих изданиях:
- Борисов Е.В. Об одном термине из «Sein und Zeit» // Синий диван. – 2005. № 7. – С. 120 – 125.
- Борисов Е.В. Die hermeneutische Wahrheit und die Objektivitt der Interpretation. // Топос. – 2005. – № 2 (11). С. 35-39.
- Борисов Е.В. Деструкция субъективизма в философии М. Хайдеггера и Л. Витгенштейна // Топос. – 2006. – № 1 (12). С. 16 – 22.
- Борисов Е.В. Г. Райл и феноменология // Топос. – 2007. – № 3 (17). – С. 94 – 99.
- Борисов Е.В. Коммуникативная концепция субъективности Д. Дэвидсона // Фактичность и событие мысли. – Вильнюс: ЕГУ, 2009. – С. 257-271.
- Борисов Е.В. Теория значения Хайдеггера – Витгенштейна // Творческое наследие Г.Г. Шпета в контексте современного гуманитарного знания: Г.Г. Шпет / Comprehensio. Пятые Шпетовские чтения: Сборник статей и материалов международной научной конференции 1 – 5 декабря 2008 г. – Томск: ТГУ, 2009. – С. 334-335.
Научные переводы:
- Хайдеггер М. Пролегомены к истории понятия времени. – Томск: Водолей, 1998. – 384 с. (Перевод Е.В. Борисова.)
- Гуссерль Э. Переписка. – М.: Феноменология – герменевтика, 2004. – С. 196 – 223, 242 – 268. ISBN 5-94478-008-8 (Перевод И.А. Михайлова, В.А. Куренного и Е.В. Борисова.)
- Адорно Т.В. Жаргон подлинности // Докса. Збiрник навукових праць з фiлософi та фiлологi. – 2006. – Вип. 9. – С. 216 – 235. (Перевод Е.В. Борисова.)
- Бетти Э. Герменевтика как общая методология наук о духе // Докса. Збiрник навукових праць з фiлософi та фiлологi. – 2006. – Вип. 10. – С. 367-390. (Перевод Е.В. Борисова.)
[1] Habermas J. Nachmetaphysisches Denken. Frankfurt/M., 1988.
[2] Apel K.-O. Transformation der Philosophie. Bd. 1, 2. Frankfurt: Suhrkamp, 1994.
[3] Rentsch Th. Heidegger und Wittgenstein. Existential- und Sprachanalysen zu den Grundlagen philosophischer Anthropologie. Stuttgart: Klett-Cotta, 2003.
[4] Davidson D. Subjective, Intersubjective, Objective. Oxford University Press, N.Y., 2001. Davidson. Truth, Language, and History. Oxford University Press, N.Y., 2005.
[5] Habermas J. Theorie des kommunikativen Handelns. Bd. 1, 2. Frankfurt: Suhrkamp, 1995.
[6] Gadamer H.-G. Wahrheit und Methode. Grundzge einer philosophischen Hermeneutik // Gadamer H.-G. Gesammelte Werke. Bd. I, II. Tbingen: Mohr Siebeck, 1990.
[7] Kripke S.A. Naming and Necessity. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1980.
[8] Патнэм Х. Философия сознания. М.: ДИК, 1999.
[9] Ладов В.А. Иллюзия значения. Проблема следования правилу в аналитической философии. Томск: изд-во ТГУ, 2008. Суровцев В.А., Ладов В.А. Витгенштейн и Крипке: следование правилу, скептический аргумент и точка зрения сообщества. Томск: изд-во ТГУ, 2008.
