Особенности художественной антропологии кайсына кулиева ( на материале поэзии )
На правах рукописи
Жабоева Ализаде Ахматовна
Особенности ХудожественнОЙ антропологиИ
Кайсына кулиева
(на материале поэзии)
10.01.02 – литература народов Российской Федерации
(кабардино-балкарская и карачаево-черкесская литература)
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени
кандидата филологических наук
Нальчик-2012
Работа выполнена на кафедре зарубежной литературы Федерального государственного бюджетного образовательного учреждения «Кабардино-Балкарский государственный университет им. Х.М. Бербекова»
Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор
Кучукова Зухра Ахметовна
Кабардино-Балкарский
государственный университет
Официальные оппоненты: доктор филологических наук
Хакуашева Мадина Андреевна
Кабардино-Балкарский
институт гуманитарных исследований
кандидат филологических наук, доцент
Довлеткиреева Лидия Махмудовна
Чеченский государственный университет
Ведущая организация: Ставропольский государственный университет
Защита состоится «25» мая 2012 г. в 10.00. на заседании диссертационного совета ДМ 212.076.04. при Федеральном государственном бюджетном образовательном учреждении «Кабардино-Балкарский государственный университет им. Х.М. Бербекова» (360004, г. Нальчик, ул. Чернышевского, 173).
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Федерального государственного бюджетного образовательного учреждения «Кабардино-Балкарский государственный университет им. Х.М. Бербекова (360004, КБР, г. Нальчик, ул. Чернышевского, 173).
Автореферат разослан « » апреля 2012 г.
Ученый секретарь
диссертационного совета Борова Асият Руслановна
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Актуальность темы исследования. Начало третьего тысячелетия ознаменовалось выраженным интересом ученых-гуманитариев к антропоцентрической парадигме в литературоведении. Как отмечают исследователи, для ее реализации потребовались «философская призма интерпретации произведения, внимание к экзистенциальным основам бытия и их воплощению в поэтике произведения». Предложенная в 2000-е годы методология многослойного изучения внутреннего мира личности в художественном тексте опиралась на концепцию «слоев» польского исследователя-феноменолога Р. Ингардена, на переосмысление приемов анализа литературного произведения отечественных ученых Ю. Борева, В. Тюпы, Л. Гинзбург и др. По мнению современных теоретиков художественной антропологии, наиболее оптимальным является выделение определенных «пластов» (Ю. Борев), «уровней» (В. Тюпа). Их конкретная реализация в методике интерпретирования текста (Л. П. Егорова) обеспечивает научно обоснованный, системный подход к художественному исследованию личности. Последовательное освоение структурных уровней образа литературного героя и произведения в целом позволяет раскрыть во всей полноте многомерный образ человека, преломленный в художественном тексте.
Предложенная методология, учитывающая гносеологический потенциал философии и литературоведения в синтезе, позволяет рассматривать художественный текст как важный источник антропологических знаний. Появление такой действенной методологии дает возможность основательно изучить антропологические представления классика балкарской поэзии Кайсына Кулиева (1917-1985), воплощенные в его творческом наследии. Необходимость подобного исследования актуализирована слабой изученностью философского стержня поэзии К.Кулиева, его антропософии, которая вобрала в себя мировоззренческую основу взглядов балкарского народа.
Объектом исследования выступает поэтическое наследие Кайсына Кулиева, предметом – художественная антропология поэта, рассмотренная как многомерное литературно-философское явление. В качестве основного материала используются произведения поэта, включенные в сборники «Здравствуй, утро!» (1940), «Раненый камень» (1964), «Избранное» (1957), «Человек. Птица. Дерево» (1985), а также собрание сочинений в трех томах на русском языке (1976-1977) и шеститомное собрание сочинений, изданное на балкарском языке (2007-2012).
Целью исследования является раскрытие образа лирического героя поэзии К. Кулиева в антропологическом аспекте. Для достижения поставленной цели предполагается решение следующих теоретических и практических задач:
- интерпретация художественного уровня автокоммуникации («Я и Я») как результата философской саморефлексии героя;
- рассмотрение философской составляющей и художественных форм диалога «Я и Другой»;
- исследование жанрово-стилевых форм, в которых реализуется модель «Я и Социум»;
- определение натурфилософских воззрений поэта через анализ и интерпретацию параллели «Я и Природа»;
- изучение дискурса «Я и Космос» для выявления специфики ноосферного сознания К. Кулиева.
Научная новизна диссертационной работы состоит в том, что в ней впервые предпринимается попытка многоуровневого исследования художественной антропологии К. Кулиева. Выделение в ней пяти взаимосвязанных уровней позволяет более глубоко постичь структурные основы человеческой природы, воплощенные в поэтическом тексте балкарским автором.
Степень научной разработанности проблемы. Творчество Кайсына Кулиева на протяжении многих лет вызывает большой интерес. К исследованию его поэзии обращались ведущие отечественные ученые: Ст. Рассадин, В. Дементьев, В. Ф. Огнев, К.К. Султанов, Н.Г. Джусойты, Н. Байрамукова, С. К. Башиева, З. Джанхотова, А.М. Казиева, А.И. Караева, З.Х. Толгуров, Т.З. Толгуров, З.А. Кучукова, Ж.К. Кулиева, Т.Е. Эфендиева, С.И.Эфендиев. В статьях и монографиях глубоко и обстоятельно исследованы вопросы традиции и новаторства, индивидуального стиля, основ стихосложения, проблем перевода, мифопоэтических, этнологических и онтологических аспектов творчества балкарского поэта. Однако до сих пор комплекс вопросов, связанных с художественной антропологией К. Кулиева, не становился предметом специального исследования. Развитие антропологического литературоведения с тонко разработанным инструментарием дает возможность системно и в более конкретизированной форме изучить представление балкарского поэта о личности в его отношении к себе, к другому, к социуму, к природе и к мирозданию.
Методологической основой работы послужили труды ведущих ученых в области антропоцентрического литературоведения. Среди них М. Бахтин, Ю. Борев, Ю. Лотман, Л. Гинзбург, В. Тюпа, Л. П. Егорова, А. А. Фокин и другие. Специфика нашей работы потребовала обращения к трудам античных философов и философов Нового и Новейшего времени: Аристотеля, Платона, Л. Фейербаха, Х. Ортеги-и-Гассета, М. Эпштейна, П.С. Гуревича, С. Г.Семеновой, Г. Д. Гачева, Х. Г. Тхагапсоева, К. Б. Шокуева, С. И. Эфендиева и других. При исследовании вопросов, связанных с этнопоэтикой, мы учитывали положения, содержащиеся в трудах северокавказских литературоведов: Х.И.Бакова, Л.А. Бекизовой, Т.Ш. Биттировой, А. М. Гутова, А. М. Казиевой, З. А. Кучуковой, Е. А. Куянцевой, Х.Х. Малкондуева, А. Х. Мусукаевой, Б. И. Тетуева, З. Х. Толгурова, Ю. М. Тхагазитова, А. Х. Хакуашева, В. К. Чумаченко, Н. А. Шогенцуковой, Т. Е. Эфендиевой. Использованы методы: историко-генетический, историко-функциональный, а также метод описательной поэтики.
Теоретическая значимость работы состоит в разработке методов и приемов анализа текста с точки зрения антропоцентрической поэтики. Результаты исследования могут способствовать дальнейшему изучению философских основ творчества К. Кулиева и стать теоретическим обоснованием при изучении творчества других авторов в рамках художественной антропологии.
Практическая значимость исследования состоит в том, что его результаты могут быть использованы при создании обобщающих работ о творчестве К. Кулиева и о карачаево-балкарской поэзии в целом. На основе приведенного в работе фактологического материала можно создать серию спецкурсов и спецсеминаров по изучению философских, онтологических аспектов северокавказской поэзии.
Положения, выносимые на защиту:
- Стилеобразующим и системообразующим фактором в ранней поэзии Кулиева является удивление как эстетическая и гносеологическая категория. В дальнейшем поэт выступает как наблюдатель, отслеживающий диалектику собственного сознания. «Автобиография души» лирического героя воплощена во внутренних монологах, субъективных впечатлениях внешнего мира.
- Художественное воплощение диалога «Я и Другой» в лирике К. Кулиева раскрывается как система «художественной коммуникации» литературного героя с ближним (цикл «Мои соседи»). При этом на первый план выступает морально-этическая проблематика. Для лирического героя Кулиева характерен экстравертивный тип отношения к миру, выражающийся в диалогичности поэзии.
- В семиотической системе кулиевской поэзии природные образы отражают диалектическую основу мироздания, а так же служат «эзоповым» языком для выражения трагедии выселения и возрождения балкарского народа.
- Ноосферное сознание героя Кулиева определяется его внутренней причастностью космосу, вечности, а также чувством ответственности за социальный и вселенский порядок.
- С антропоцентрической точки зрения приоритетными жанрово-стилевыми формами в поэзии Кулиева являются «диалогические», пейзажные, медитативные, колыбельные стихи, любовная лирика, а также стихи-благопожелания, заповеди, завещания.
Апробация результатов диссертационного исследования. Основные положения и выводы диссертационной работы изложены на международных, всероссийских, региональных научно-практических и научно-теоретических конференциях: «Языки и литература народов Кавказа: проблемы изучения и перспективы развития» (Карачаевск, 2001); «Интеграция культур в смыслосозидающем образовании» (Махачкала, 2002); «Этнические конфликты и урегулирование: взаимодействие науки, власти, гражданского общества» (Ставрополь, 2002); «Биосфера и человек». (Майкоп, 2003); «Философия и будущее цивилизации» (Москва, 2005); «Национальные образы мира в художественной культуре» (Нальчик, 2010). По теме диссертации опубликована статья в ведущем рецензируемом журнале, рекомендованном ВАК (Культурная жизнь Юга России» 2009, №5).
Диссертация обсуждена на заседании научного семинара «Актуальные проблемы литератур народов Северного Кавказа» (КБГУ, январь 2012), на расширенном заседании кафедры русской литературы Кабардино-Балкарского государственного университета (февраль, 2012) и рекомендована к защите.
Структура диссертации. Поставленные цели и задачи диссертационной работы определили её структуру, которая состоит из введения, пяти глав, заключения и библиографии.
ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Во введении обосновывается актуальность исследуемой темы, обозначается степень ее разработанности, определяются объект исследования, цели и задачи, методологическая основа и научная новизна, теоретическая и практическая значимость, а также формы апробации диссертационной работы.
Первая глава «Лирика К. Кулиева: формы художественного самоосознания личности» посвящена выявлению и описанию автокоммуникации «Я и Я» в поэзии балкарского автора. «Здравствуй, утро!» – так Кулиев назвал свой первый сборник. Его содержание определяется интересом «первооткрывателя бытия», любознательностью начинающего поэта, который постигает мир и самого себя. Герой впервые познает сущность основных слагаемых Вселенной – неба, солнца, земли, дерева, камня, воды, дождя, теленка. Недаром, его ощущение мира сопровождается словами «привет», «здравствуй», обозначающими факт первичного знакомства с объектами и субъектами мира.
Философ А.Ю. Шевченко, перечисляя виды антропологических знаний, акцентирует свое внимание на удивлении, как гносеологической категории. Удивление как эстетическая и гносеологическая категория пронизывает все ранее творчество Кулиева. Источником авторского изумления является неполное знание о предмете, выход за пределы привычного горизонта знаний. «Как прекрасен этот мир» – вот художественная формула балкарского поэта. Его герой понимает, как много тайн содержит в себе мироздание, поэтому он часто сам для себя выступает своего рода «экскурсоводом» по Вселенной, стране, родному ущелью. «Я» лирического героя в ранней лирике Кулиева определяется сильным желанием быть причастным к миру. Он активно вторгается в культурное пространство ближних, адресует людям свои пожелания. Его поэзией тех лет востребован и плодотворно использован фольклорный жанр «алгъыш» – благопожелание. Счастье общения с миром занимает приоритетное место в ценностной картине бытия ранней лирике балкарского поэта.
Анализ поэзии Кулиева военных лет на предмет модуса «Я и Я» показывает, что его герой не обособляется от объективного мира, не погружается в себя, а наоборот, еще больше ощущает свою причастность миру. Он видит в себе защитника Родины, заступника мирных людей, поэтому его чувство ответственности многократно увеличивается. В стихотворениях «Мое слово», «Песня моего сердца», «В час беды», «Не золото, а землю мою» и во многих других лирический герой Кулиева, четко расставляя жизненные приоритеты, подчеркивает готовность отдать свою жизнь ради свободы родной земли.
В осмыслении войны как социально-исторической катастрофы лирический герой Кулиева не одинок. Его «Я» в поисках единомышленников обращается к героям нартского эпоса, персонажам историко-героических песен, именам известных писателей и поэтов, героям греческой мифологии, российской национальной истории. Пытаясь определиться в сложившихся условиях войны, кулиевское лирическое «Я» апеллирует к Ёрюзмеку, Сосуруко, Гапалау, Пушкину, Лермонтову, Тютчеву, Тарасу Шевченко и другим историческим личностям, которые подпитывают его мысли поведенческими моделями в экстремальных ситуациях. Приведенные примеры показывают, что и в пространстве военной лирики лирический герой Кулиева диалогу «Я и Я» предпочитает диалог «Я и Мы», отвергая интровертивную форму бытия.
Третий этап творчества К. Кулиева принято связывать с поэзией 1944-1957 гг., охватывающих исторический отрезок депортации балкарского народа. Ни в интервью, ни в эссе, ни в публичных выступлениях поэт не жалуется на трудности жизни. Складывается впечатление, что вся боль поэта, его внутренние переживания растворялись в его стихотворениях. По признанию поэта, творчеством он «защищал свое человеческое достоинство, поддерживал себя, закалял свой дух». Анализ стихотворений, написанных в годы депортации, показывает, что в них его лирический герой, сохраняя экстравертивную позицию, зачастую переходит на интровертивный диалог с самим собой. Наибольшей художественной силы интровертивные ноты достигают в «Стихах, написанных во время болезни» и «Стихам, написанным в день рождения». Герой подвергает тщательному осмыслению своё место в этой жизни, устройство мироздания, взаимоотношения между реальностью и личностью, определяется с собственным жизненным и творческим кредо. После напряженного внутреннего диалога с самим собой он приходит к выводу: «всё испытать – долг живущего на земле».
Анализ послевоенного сборника Кулиева «Раненый камень», изданного в 1964 г., показывает нарастание в художественном сознании поэта тяги к самоидентификации. Даже беглый взгляд на заголовки стихотворений в сборнике «Раненый камень» показывает наметившийся интерес лирического героя к процессу самопостижения. «Я над раненым камнем, склонясь, горевал», «Я слово искал», «Я помню: и снег был черный», «Я люблю самоотверженность и смелость тура», «Я мог бы сражаться в Мадриде», «Я воду пил, текущую меж скал», «Я знаю вкус мёда и соли твоей» – вот лишь небольшой перечень стихотворений из сборника «Раненый камень», отмеченных печатью познания героем самого себя как культурного субъекта. Понятие «раненый камень», наряду с другими смысловыми уровнями, содержит в себе и материализованный самоидентифицированный образ, представление о своем Я, которое выкристаллизировалось в результате напряженных размышлений поэта о самом себе, о смысле собственной жизни, о собственном онтологическом статусе на земле. Антропоцентричность художественного сознания кулиевского героя проявляется через чувство ответственности. Как поэт, как творец он чувствует себя в ответе за каждый шаг истории.
Во второй главе «Я и Другой» как антропологическая проблема» рассматриваются формы психологического и художественного соотнесения кулиевского лирического героя с ближним. «Я и Ты» как философская проблема в XX веке стала предметом анализа в трудах М. Бахтина, Г. Марселя, Л. Франка, Ф. Эбнера. Центральная идея философии М. Бахтина – бытие как диалог, как особое состояние личности, определяет полноценность жизни. Выражая степень социальности личности, ученый пишет: «Человек никогда не найдет всей полноты только в себе самом». Человек не может быть «вещью-в-себе», для того, чтобы он во всей экзистенциальной полноте ощутил, осознал самого себя, ему нужно, как в зеркале, отразиться в «Я» своего ближнего. М. Бахтин ввел в научный оборот специальный термин - «соучастное мышление», с помощью которого он обозначает степень сопричастности одного человека к другому и «диалогичность» как универсальный закон, пронизывающий все проявления человеческой жизни.
К. Кулиева можно отнести к художникам с сильно выраженной диалогичностью, обусловленной экстравертивностью его лирического героя. Данное свойство проявляется на самом раннем этапе его творчества, даже на уровне названия его первого сборника – «Здравствуй, утро!» (1940 г.). В нем лирический герой обращается к людям, к небесным телам, к различным объектам и субъектам бытия. «Ты ждешь меня», «Ты камнем стал», «Ты, Мудрость», «Ты ночью родилась», «Ты поешь колыбельную песню», «Ты помнишь лето?», «Ты раскрываешь новую тетрадь», «Ты распустила волосы свои», «Ты розой и хлебом стала», «Ты сказала, что не любишь» – вот неполный перечень «диалогических» стихотворений К.Кулиева, где словом-маркером ТЫ сразу обозначает меру соучастия Я лирического героя в судьбе другого. К приведенному перечню следует добавить цикл «адресованных» стихотворений – «Говорю весной старому чинару», «Говорю во сне с будущим», «Говорю горе», «Говорю дереву в мае», «Говорю Луне», «Говорю скале в Чегеме», «Говорю с поэзией» и др. Многим друзьям поэт посвятил стихи, которые занимают особое место в его художественной антропологии. В них, как правило, отмечается имя и фамилия адресата, повествуется «о соприкосновении душ». Среди этих стихотворений – «В доме Дмитрия Гулиа», «Вспомнив Гарсиа Лорку», «Давиду Кугультинову», «Эфенди Капиеву», «Джамалдину Яндиеву», «Николаю Тихонову», «Памяти Бетала Куашева», «Памяти Дмитрия Кедрина», «Расулу Гамзатову», «Сильве Капутикян», «Симону Чиковани», «Азамату вместо колыбельной».
Нередко в художественном мире балкарского поэта фигурантами модели «Я и Другой» становятся творец и литературное произведение. Кулиев способен представить своим олицетворенным собеседником поэму, песню, любой литературный образ. Так, стихотворение «Старинная песня стучится в мою дверь» построено в форме диалога поэта с устным народным творчеством. Военная лирика К.Кулиева отмечена повышенной диалогичностью. Контрастные, противоположные по тональности чувства переполняют душу лирического героя, который ненавидит агрессоров и до самозабвения любит Родину, отчий дом, близких. Во многих стихотворениях военных лет поэт-трибун со словами гнева напрямую обращается к фашистам («Говорю в трудный час», «Проклятие поэта», «Война, я понял»). Письмо – еще одно жанрово-стилевое образование, в структуру которого заложена модель «Я и Другой». В них находит отражение внутренний мир героя, его самооценка, система его ценностей. Любовь, великое чувство, самой природой направленное на соединение человеческих сердец, определяет особую форму функционирования модуса «Я и Другой» в лирике Кулиева. «Нас любовь превращает в крылатых» – эта мысль является центральной в цикле о женщинах. Вершинным вариантом поэтизации любимой в творчестве Кулиева стало стихотворение «Женщина купается в реке», где «Я» мужчины говорит с «Я» женщины во внесоциальном природно-космическом измерении. Если миром будут править красота и любовь, то им под силу укротить зло – такая философско-художественная идея заложена в основу многих диалогических стихов Кулиева о любви.
Важное место среди «диалогических» стихотворений Кулиева занимают стихи-дискуссии, сюжет которых состоит из двух идей, находящихся в конфронтации. В них своего рода маркером является подчеркнутая философская формулировка заголовочного комплекса – «Возражение философу», «Второе возражение философу», «Ученому-языковеду» и другие. В каждом из названных стихотворений лирический герой спорит с воображаемым противником и отстаивает свою точку зрения. Философская модель «Я и Другой» в основном находит отражение в диалоге повествователя с ближними, сакральными предметами, литературными персонажами.
Третья глава «Смысловые универсалии «Я и Социум» в поэзии К. Кулиева» посвящена исследованию особенностей социальной антропологии в лирике балкарского поэта. Заметный вклад в разработку общетеоретических проблем социальной антропологии в ее этнологическом преломлении внесли и северокавказские ученые (М.Ч. Кучмезова, М.Ч. Джуртубаев, Б.Х. Бгажноков, Х.Г. Тхагапсоев). Тип социальной коммуникации, исторически сложившийся на Кавказе, Х.Г. Тхагапсоев определяет как лектонический, под которым он подразумевает родовой и культурный опыт социума, регулирующий индивидуальный практический опыт каждого индивидуума.
Лектоническое мышление, обуславливающее высокую степень причастности личности к обществу, нашло отражение в поэзии Кулиева. Поэт изрек слова, которые в национальной художественной культуре воспринимаются как принцип действенного гуманизма: «Легко любить все человечество, // Соседа полюбить сумей». Словно подтверждая сказанное, Кулиев написал цикл стихов «Мои соседи», состоящий из девяти самостоятельных стихотворений, каждое из которых посвящается яркой индивидуальности. «Соседство» – философская, этическая категория в поэтике Кулиева, определяющая нормы горского общежития, построенного на принципах взаимопомощи. Война в еще большей степени обострила чувство причастности лирического героя ко всему живому. Теперь понятие «соседи», которое раньше ограничивалось территорией горского поселения, распространяется на всю страну. «Соседями» героя становятся Прибалтика, Украина, Ростов-на-Дону, многие другие географические точки Советского Союза, мира.
В лирике депортации К. Кулиев, продолжая традиции Кязима Мечиева (1859-1944) дает ориентир людям, попавшим под «колесо Времени», призывает не падать духом, верить в конечность зла. Однако в отличие от него Кулиев почти никогда не говорит об этом открытым текстом. Используя прием художественного параллелизма он зашифровывает свои мысли в образные модели из жизни природы, мифологические или сказочные ситуации, которые легко проецируются на жизнь спецпереселенцев. Среди таких иносказательных произведений – «Охотникам, заблудившимся в ущельях», «Ночью в ущелье», «Печаль заглохшего колодца» и многие другие. В целом ряде кулиевских стихотворений модус «Я и Социум» помещен в тематическое поле благодарности казахскому и киргизскому народам, которые в трудный час протянули руку помощи обездоленным людям с клеймом «враг народа». По нашему наблюдению, сразу после редепортации в карачаево-балкарской поэзии появилось много стихотворений-тостов. Популярность этого лирического жанра объясняется инстинктивным желанием народа закрепить достигнутую радость, выразить свой социальный оптимизм. Из-под пера позднего Кулиева вышло много произведений, в которых художественная актуализация модели «Я и Социум» происходит в жанровых рамках поэтического завещания. Изученный нами художественный материал показал, что модель «Я и Социум» в творчестве балкарского поэта является не застывшей, а достаточно гибкой и динамичной структурной моделью в зависимости от культурологической ситуации, приобретающей различные диалогические формы.
В четвертой главе «Натурфилософия К. Кулиева: «Я и Природа» рассматриваются особенности диалога лирического героя с природой. В поэтической натурфилософии Кулиева нашла опосредованное отражение вся история экологического сознания двадцатого столетия со всеми ее перепадами и перегибами. Кулиев – сын своего века во всех смыслах, в том числе, и в интерпретации параллели «человек и природа». Так, в сборник «Здравствуй, утро!» вошли два стихотворения, написанные в русле пролеткультовского «природоборчества» («Эльбрусу», «Покоренному Эльбрусу»). В них герой чувствует себя триумфатором, находящимся на вершине Эльбруса – покоренной горы. Однако указанные два стихотворения фактически являются исключением в его поэтической натурфилософии. Гораздо более характерными для поэта были «пейзажные» зарисовки, обладающие психологической иносказательностью. В стихотворениях «Песенка горной речушки», «Песенка мальчика, едущего на ослике», «Снежок», «Во дворе» находит отражение совершенно другая, языческая, пантеистическая натурфилософия, полностью вписывающая человека в мир природных объектов на равноправных началах.
В лирике военных лет у балкарского поэта часто встречается метафорическое уподобление народа – горному орлу или соколу («Сон», «Земля моя», «Слово сердца», «Горы мои»). По мнению Кулиева-натурфилософа, у природы есть здоровое начало, противопоставленное милитаризму. Чтобы показать абсурд и бессмысленность войны, поэт нередко сталкивает сугубо мирную реалию с каким-нибудь эмблематическим знаком войны.
Общеизвестным является тот факт, что в годы депортации (1944-1957 гг.) балкарский народ, как и многие другие репрессированные этносы, был «нем», в том смысле, что был лишен права на художественное самовыражение. Зашифрованный язык природных образов стал для балкарского поэта главным средством ведения общенародной культурно-исторической летописи.
К.Кулиев – интернационалист и приверженец поликультурного представления о мире. Репрессивные действия по отношению к балкарской культуре в 40-50гг. вызвали чувство острой боли в художественном сознании поэта, отозвавшись появлением стихотворения «Печаль заглохшего колодца». Родник, ручей, колодец в символической системе северокавказских горцев служит обозначением источника знаний, национального языка и культуры. Исчезновение одного колодца, как и исчезновение одного языка, не проходит бесследно на земле. Выражаясь иносказательными средствами природных образов, поэт показывает боль сопредельных с колодцем объектов – горы, травы, камня, неба, дерева. Каждый из этих объектов пострадает из-за того, что вода в колодце высохла. Все в мире взаимосвязано, чужой беды в мире не бывает – вот основная поэтическая мысль текста.
Языком «экологической поэтики» К.Кулиев поднимает проблему уничтожения «культурного многообразия» в мире в произведениях «Дерево и топор», «Огонь и ветер», «Говорю одинокой чинаре», «Песня чинаровых досок». Во всех этих стихотворениях поэт использует образы «сад», «лес» в значении «культурное многоголосье», где каждое дерево обозначает самоценность индивидуального порядка. Жизни деревьев, как правило, угрожает некое металлическое орудие смерти (топор, пила, секира), воплощающее торжество научно-технического прогресса. Такого рода «природные» стихи Кулиева, естественно, совершенно свободно прочитываются на «экологическом» и философском уровнях.
«Человек. Птица. Дерево» – так озаглавлен поэтический сборник позднего Кулиева, вышедший после его смерти. Основные вопросы, волнующие автора, группируются вокруг постижения смысла существования человека, его достойного бытия на земле и достойного ухода из жизни, а также других онтологических вопросов. Известно, что большинство стихотворений, исполненных в форме медитативной лирики, написаны смертельно больным поэтом в 1980-е годы. Оставаясь верным своим принципам стоицизма, герой просит терпенье стать его «посохом в пору злоключенья». Противопоставляя кратковременности человеческого земного бытия вечность космической жизни, поэт верит, что его плоть и его дух обретут продолжение в живой цепи бытия.
Модель «Я и Природа» в художественной антропологии Кулиева в основном развертывается по двум векторным линиям – экологической и образно-иносказательной. В первом случае автор в прямом смысле встает на защиту хрупкой экосистемы земли энергией художественного слова. Во втором – он «заимствует» у земли ее природный язык для выражения многих мыслей и проблем онтологического содержания. Поэт на «ты» с натурфилософией в выселенческой поэзии, где природные образы выполняют своего рода функцию «эзопова языка», позволяющего говорить о запретном.
Пятая глава диссертации «Космическое сознание К. Кулиева» посвящена исследованию круга проблем, связанных с парадигмой «Я и Космос» в поэзии Кулиева. Изучение творчества балкарского художника показывает, что внешних слов-маркеров, обозначающих собственно космическую тематику у него не так уж и много. Несколько раз упоминается слово «ракета», в метафорическом смысле также несколько раз используется понятие «космос». Такое обстоятельство сразу наталкивает на мысль о том, что «космичность» Кулиева определяется не внешними показателями, а внутренней вписанностью его героя в структуру Вселенной. Об этом говорит постоянное обращение поэта к астронимам – солнцу, луне, звездам, радуге и их многочисленным «производным» – снег, дождь, лунный свет, заря, рассвет, закат, туман и т.д.
В поэтическом мире Кулиева земная жизнь человека находится в постоянном резонансе с вечностью и космосом. В диссертации данная мысль иллюстрируется на примере развернутого анализа стихотворения «Звезда Темир-Казак». Название звезды произошло от тюркского «Темир-Къазыкъ» (Железный Стержень) – так метафорически балкарцы называют Полярную Звезду, считая ее опорным столбом мироздания. В названии уже подчеркнута органическая связь земного и космического. Текст подтверждает взаимопронизанность жизни земного человека и далекой звезды.
Война привнесла несколько новых тематических циклов в осмысление параллели «человек и космос» в творчестве Кулиева. Первый из них связан с диссонансом между хаосом войны и космическим, природным миропорядком. Кулиевский лирический герой воспринимает войну как досадное недоразумение, социальный сбой в разумном космическом порядке Вселенной. Средствами художественного параллелизма автор сталкивает красоту, разум природы и несовершенство социума, развязавшего войну. Именно такая внутренняя коллизия заложена в основу многих стихотворений («Сосны России шумят», «Конь», «Ты ждешь меня», «Любимой с фронта в первый год войны», «В дни отступления», «Военные кони», «России», «Помню девочку Галю» и др.).
В максимально укрупненной форме поэт сталкивает здоровую первооснову бытия с мелким, низменным копошением людей, отчего сразу проясняется суть истинной картины ценностей в системе мироздания. В стихотворении «Над пепелищем» поэт рисует сожженную фашистами украинскую хату. Как в военной кинохронике перед глазами мелькают миномет, эсэсовец, ржавая солома, печка, зола, солдаты, уходящие на запад, старик с безучастными глазами. За этими кадрами стоит огромная народная беда - война, но автор вдруг на секунду переводит взгляд и крупным планом выхватывает из описанной панорамы войны фигуру худенькой женщины, которая, присев на обломок фундамента своего разрушенного жилища, пытается накормить грудным молоком бледненького малыша. Перед этой бедой все остальное меркнет: «Ребенок у худой груди заплакал – // Нет молока. // Стреляют? Ерунда! // Сгорела хата? Не то забота. Нет молока – вот главная беда!» ( Перевод Ю. Полухина). В образе-матери с младенцем узнается архетип вселенской матери, заключающей в себе женские свойства кормилицы, защитницы, созидательницы жизни вообще. Балкарский поэт показывает абсолютную смертоносность войны, которая покушается на первооснову жизни и может на планетарном уровне погубить все человечество. Это одно из свойств кулиевской лирики – конкретный, зримый образ, неразрывно связанный с узнаваемым историко-социальным контекстом, наполнить еще и метафорическим содержанием, переносящим сознание читателя в область космогонии.
Разлука с родиной, тяготы жизни, связанные с депортацией, не могли не отразиться на тональности поэзии Кулиева, в том числе, восприятии темы «человек и космос». Поначалу героя преследует чувство потерянности в мире, недаром так часто в текстах встречается концепт «дезориентация» («Охотникам, заблудившимся в ущельях», «Гибель всадника», «Песня о детстве», «Смерть поэта», «Вечером, когда гремел гром», «Снежный обвал», «В пути»). В этих стихотворениях лейтмотивом является тема потери пространственных и временных ориентиров. Герой, как правило, помещен в экстремальную ситуацию, осложняющуюся ночным временем суток, непогодой (дождь, ливень, туман, безлунная ночь и т.д.), тяжелым психологическим и физическим состоянием (болезнь, усталость, депрессия, предсмертное состояние). В этих условиях своего рода роль «онтологического компаса» для «потерянных во тьме» играют, в первую очередь, небесные, астральные объекты – луна, солнце, звезды, Млечный путь. Все они излучают физический свет, имеющий смысл и духовного света. В стихотворении «Говорю луне», написанном в 1949 в Киргизии, Кулиев называет луну «утешительницей», «попутчицей», «спокойным сторожем», «лучшей собеседницей». Ту же роль «проводников» во тьме социальной несправедливости играют «звезды» в поэтике Кулиева.
Кулиеву как художнику философского склада близка концепция ноосферы, разработанная В.И. Вернадским. Под «ноосферой» русский ученый понимает «вторую природу», «оболочку мысли», «сферу разума», сформировавшуюся в результате синтеза технической и культурной деятельности человека. Учение Вернадского о ноосфере послужило важным источником возникновения экологического и космологического сознания. Энергия человеческого разума, развитое нравственное чувство, осознанное чувство ответственности за «космический миропорядок» - вот те опорные точки, по мнению русского мыслителя, на которых должно держаться ноосферное сознание современного человека. Естественно, в таком миропонимании значительное место отводится художественному творчеству, его созидательной силе и воспитательному потенциалу.
Тяготение к ноосфере особенно замечено в позднем творчестве Кулиева. Поэт остро чувствует экологически опасные повороты в развитии цивилизации, связанные с безудержной гонкой вооружений, увлечением естествоиспытателей плодами научно-технической революции, изобретением атомной и нейтронной бомбы и т.д. Как у человека и как у поэта, у него в душе назревает множество контраргументов против безумного цивилизационного пути, он мысленно спорит со своими оппонентами относительно будущего Земли. Он взывает к разуму «одержимых» идеями НТР, призывает остановиться, одуматься, гипотетически посмотреть на будущее. Весь этот идейно-смысловой комплекс воплощен в стихотворении «Огонь и ветер», написанного в форме динамичного диалога. В роли действующих лиц выступают аллегоризированные образы Огонь и Ветер, под которыми легко угадываются Наука и Цивилизация. В ноосферном видении Кулиева на первое место выдвигается чувство ответственности человека за «общий космический дом», за гуманизацию новых открытий в области естествознания.
Гармонизирующая роль кулиевского героя проявляется и во взглядах на освоение космического пространства. Он за освоение звездных просторов, но он против того, чтобы космическое и космополитическое увлечение заслоняли земное начало в человеке. Как крестьянин, как потомственный земледелец, он первостепенным для себя считает внимание и любовь к земной колыбели. В концентрированной форме эта мысль выражена в стихотворении «Ракеты улетают на луну».
Кулиевский лирический герой высоко ценит стабильность в мире, раз и навсегда заведенный высшими силами вселенский порядок. Ему важно, чтобы земля кружилась на своей орбите, времена года сменяли друг друга. С философским пониманием он относится к тому, что каждому живому существу суждено родиться, расцвести и угаснуть. В стихотворениях балкарского поэта в огромном количестве можно встретить такие хронологические дефиниции, как «при Гомере», «в стародавние времена», «миллионолетняя луна», «извечно», «как встарь», «пять тысяч лет назад» и т. д. Цикличность в мире природы является источником счастья для лирического героя Кулиева. Вера в периодическую регенерацию дает человеку возможность, основываясь на старом, строить качественно новый виток жизни. Резюмируя, можно сказать о том, что космичность поэзии балкарского поэта проявляется в характере художественного мышления лирического героя, видящего универсум в органическом единстве, где микромир вписан в макромир. Поэтикой повторов и интертекстуальных отсылок поэт утверждает цикличность времени как основу упорядоченности времени и пространства.
В заключении подводится итог всему исследованию и делаются выводы:
- Антропоцентрическое литературоведение предусматривает исследование структуры художественного героя по пяти последовательным показателям: «Я и Я», «Я и Другой», «Я и Социум», «Я и Природа», «Я и Космос». В данной диссертационной работе, состоящей соответственно из пяти взаимосвязанных глав, проведен послойный анализ каждого из обозначенных пластов при системном подходе к антропологической составляющей лирики Кайсына Кулиева. Общий вывод, который можно сделать после проведенного анализа, сводится к тому, что антропологический дискурс кулиевской лирики запечатлел жизненно-биографические и мировоззренческие этапы индивидуального бытия поэта.
- Удивление как гносеологическая категория определяет философскую сущность ранней поэзии Кулиева. Судя по сборнику «Здравствуй, утро!» (1940 г.), лирический герой, осмысливая «знание своего незнания», упорядочивает индивидуальный жизненный опыт в определённую картину мира. Философия причастности миру находит отражение в многочисленных жанрово-стилевых формах благопожеланий, диалогических стихах, выраженной интертекстуальности лирики. Данные художественные качества приобретают еще более интенсивный и развернутый характер в стихотворениях военного периода. В них Я лирического героя многочисленными нитями связано со всеми субъектами и объектами мироздания, отвергающими войну. Печатью мировоззренческого перелома отмечена выселенческая лирика балкарского поэта, характеризующаяся усилением интровертивной тональности. Герой больше обращается к своему внутреннему Я, занимается художественным самоанализом, осмыслением своего места в системе многотрудного бытия.
- Модус «Я и Другой» широко и многообразно представлен в художественном мире Кулиева. Это обусловлено лектоническим типом коммуникативной культуры северокавказских горцев, предписывающим в качестве социального норматива интенсивное общение с миром и соучастие в судьбе другого. Проведённый анализ показал, что кулиевский герой тысячами нитей связан с субъектами и объектами мироздания. В жанрово-стилевом отношении акт межкультурной коммуникации с «другим» в поэзии Кулиева преимущественно реализуется через форму «эпистолярных текстов», диалогических песен «айтышыу», философской и любовной лирики, колыбельных песен. Другой, ещё более тонкий уровень культурного диалога с «другим» достигается путем переосмысления классических текстов, цитированием русских авторов, многочисленными аллюзиями, использованием эпиграфа, литературной стилизацией.
- Философским стрежнем социальной этики Кулиева являются строки: «Легко любить всё человечество, соседа полюбить сумей». Идеальную социальную модель горского поселения поэт изобразил в одном из своих ранних лирических циклов с примечательным названием «Мои соседи». В высокоорганизованном сообществе «соседей» поведение каждой социальной единицы определяется принципами толерантности, взаимопомощи, деятельным участием в судьбе ближнего. Высокая степень социальной причастности людей друг другу отличает героев Кулиева не только в лирическом цикле «Мои соседи», но во всех произведениях без исключения, в том числе в военной лирике, поэзии депортации и позднем творчестве. Повествовательный модус «Я и Социум» разворачивается в основном в плоскостях «ученик – учитель», «духовный лидер – народ», «отец – дети», «рыцарь – женщины», «спецпереселенец – жители Средней Азии», «поэт – читатели». Наиболее плодотворными жанровыми формами, где модель «Я и социум» получает полновесную актуализацию, можно считать стихи одического типа, лирические диалоги, стихи-дискуссии, стихи- благопожелания, заповеди, завещания.
- Параллель «Я и Природа», «природа и человек» пронизывает всё творчество Кулиева, вбирая в себя натурфилософию, простирающуюся от идеи покорения природы до ее эстетизации. В выселенческой поэзии (1944-1957 гг.) универсальный язык природных образов используется Кулиевым как средство художественного, «эзопова» иносказания о трагедии депортированного народа, о душевной боли спецпереселенца. Образ птицы, камня, реки, неба и многих других объектов становятся в поэтическом тексте частью семиотической системы. В военной лирике поэта здоровое начало природных сил противопоставляется милитаризму – так художественным контрастом подчеркивается антигуманность войны. Важную системообразующую роль в лирике поэта играют природные бинарные оппозиции (день – ночь, весна – зима, земля – небо и т.д.), в которых находит отражение диалектическая основа мироздания.
- Для Кулиева характерно ощущение глубинной причастности личности космическому бытию. Судя по стихам балкарского поэта, земная жизнь человека находится в постоянном резонансе с вечностью и космосом. Астральные образы (луна, солнце, звезды, радуга) служат источником духовной силы для героя, способного преодолеть земное тяготение и «воспарить к небесам». Войну и период депортации в национальной истории балкарцев автор интерпретирует как кризис, сбой в разумном, космическом порядке Вселенной. Для позднего Кулиева свойственно ноосферное видение мира, проявляющееся в выраженном чувстве ответственности человека за космический миропорядок, в осмысленном отношении к научным открытиям, за которыми должно поспевать нравственное чувство человека.
- Антропологическая призма интерпретации может быть успешно применена к художественному творчеству многих других северокавказских поэтов, в том числе, К. Мечиева, А.Кешокова, Р. Гамзатова, И. Семенова, Т. Зумакуловой и других. Интерес к «человеческой» стороне поэзии, определяющийся гуманистичностью антропоцентрического метода анализа, сам по себе обладает большим воспитательным потенциалом.
Основное содержание
диссертации изложено в следующих публикациях:
I
Работы, опубликованные в ведущих рецензируемых научных журналах, рекомендованных ВАК:
- Жабоева А.А. Бинарная оппозиция как художественный приём в философской поэзии Кайсына Кулиева // Культурная жизнь Юга России. – Краснодар, 2009. – №5 (34). – С. 149-150.
II
- Жабоева А.А. Проблема добра и зла в творчестве Кайсына Кулиева // Материалы региональной научной конференции. Языки и литература народов Кавказа: проблемы изучения и перспективы развития. – Карачаевск, КЧГУ, 2001. – С.159-162.
- Жабоева А.А. Кайсын Кулиев и Дагестан (к вопросу об интеграции этнокультур) // Материалы всероссийской конференции 26-28 февраля 2002г. Интеграция культур в смыслосозидающем образовании. – Махачкала, ДГУ, 2002. – С. 197-198.
- Жабоева А.А. «Язык материнский как сладостен ты» // Сборник научных трудов всероссийской научной конференции 19-20 февраля 2002. Язык, культура, общество: социально-культурные аспекты развития регионов Российской Федерации. – Ульяновск, УГТУ, 2002. – С. 140-141.
- Жабоева А.А. Кайсын Кулиев о национальном характере горца // Материалы межвузовской научно-теоретической конференции «Кайсын Кулиев и современность», посвященный 85-летию со дня рождения поэта. Третьи эльбрусские чтения. – Нальчик, СКГИИ, 2002. – С. 72-74.
- Жабоева А.А. «Мир снова полон страхов и тревог» // Всероссийская научно-практическая Интернет-конференция с международным участием «Этнические конфликты и урегулирование: взаимодействие науки, власти, гражданского общества». – Ставрополь, СГУ, 2002. [email protected], http://www.ethnos.stavsu.ru.
- Жабоева А.А. Категория бытия в философской лирике Кайсына Кулиева // Третий Российский философский конгресс: «Рационализм и культура на пороге третьего тысячелетия». Т. 2. – Ростов-на-Дону, РГУ, 2002. – С. 282-283.
- Жабоева А.А. Проблемы этнокультур России // Всероссийская научно-практическая конференция 21 марта 2003г. Проблемы и перспективы развития научно-исследовательской работы и художественной деятельности в ВУЗах искусств и культуры России. – Орел, ОГИИК, 2003. – С. 56-57.
- Жабоева А.А. Экологическое сознание – как составная часть культуры народов // Материалы международной научно-практической конференции: «Биосфера и человек». – Майкоп, АГУ, 2003. – С. 184-186.
- Жабоева А.А. К вопросу о взаимодействии культур в полиэтническом пространстве // Всероссийская научная конференция: «Региональные культурные ландшафты: история и современность, посвященная 30-летию основания кафедры русской литературы». Тюмень, ТГУ, 2004. – С. 163-167.
- Жабоева А.А. Кайсын Кулиев о жизни и смерти // IV Российский философский конгресс: «Философия и будущее цивилизации». 24-28 мая 2005. Т.4. – М., МГУ, 2005. – С. 764-765.
- Жабоева А.А. К вопросу о художественной антропологии Кайсына Кулиева // Материалы Международной конференции «Национальные образы мира в художественной культуре» 8-9 ноября 2010 г. – Нальчик, КБГУ, 2010. – С.61-67.
