Французский регуляционизм как направление современнной экономической мысли
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ ЭКОНОМИКИ
На правах рукописи
ОДИНЦОВА Александра Владимировна
ФРАНЦУЗСКИЙ РЕГУЛЯЦИОНИЗМ
КАК НАПРАВЛЕНИЕ СОВРЕМЕНННОЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ МЫСЛИ
Специальность: 08.08.01 –
Экономическая теория
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени
доктора экономических наук
Москва – 2010
Диссертационная работа выполнена
в Центре методологических и историко-экономических исследований
направления «Теоретическая экономика»
Института экономики РАН
Официальные оппоненты:
доктор экономических наук, профессор
Худокормов Александр Георгиевич
доктор экономических наук, профессор
Кушлин Валерий Иванович
доктор экономических наук, профессор
Павленко Юрий Григорьевич
Ведущая организация –
Центральный экономико-статистический институт РАН
Защита состоится 16 ноября 2010 года в ___ часов на заседании диссертационного совета Д.002.009.04 Института экономики РАН по адресу: Москва, Нахимовский проспект, 32.
С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Института экономики РАН
Автореферат разослан _________________ 2010 г.
Ученый секретарь диссертационного совета
Кандидат экономических наук, доцент Т.И.Серебрянникова
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Актуальность темы исследования. В течение длительного времени ведется поиск теоретической конструкции, способной приблизить науку к адекватному отражению специфики наблюдаемых в России трансформаций; вывести на конкретные рекомендации, позволяющие снизить общественные издержки при реформировании нашего общества. Полагаем, что одним из плодотворных направлений такого поиска, является критическое осмысление различных вариантов современного институционализма, заслуга которого –доказательство того, что результаты любых преобразований во многом обусловлены институциональной средой, в которой они осуществляются.
При этом, основное внимание представителей отечественной науки сосредоточено на работах англоязычных авторов, развивающих неоинституциональную проблематику. Однако наряду с, несомненно, значимыми исследованиями неоинституционализма, в основе которых лежат открытия Р. Коуза, О. Уильямсона, Д. Норта, существуют подходы, сконцентрированные на учете конкретно-исторической специфики институционального дизайна, что делает их изучение особенно актуальным для России.
Примером таких исследовательских программ является французская школа регуляции. Развивая взгляды, которые можно охарактеризовать как историческую макроэкономику, она, во-первых, продолжает традиции старого институционализма с упором на историческую обусловленность институтов. Во-вторых, дистанцируется от новых институционалистов, рассматривающих институты в основном на микроуровне.
Теория регуляции не претендует на характеристику всех проблем. Ее заслуга видится нам в постановке совокупности вопросов, которые прежде игнорировались в теории и практике институциональных преобразований. Именно французским регуляционистам принадлежит первенство в глубокой проработке проблемы иерархичности институциональной системы и комплементарности институциональной архитектуры. Опираясь на наследие Д. Коммонса, они также конкретизировали и развили представления о компромиссной сущности институтов. Нельзя не отметить и того, что в рамках этой школы еще задолго до начала мирового кризиса был поставлен вопрос об изменении места и роли финансовой составляющей в источниках экономического роста.
Возникнув на фундаменте неомарксистской концепции фордизма, регуляционизм впоследствии, значительно расширил поле своих теоретических исследований. Сегодня они включают анализ широкого круга проблем современной экономики. Это, например, выявление особенностей современного этапа развития международных экономических отношений, анализ роли финансовой сферы в современной экономике, основные направления структурных трансформаций, исследование воздействия территориального фактора на развитие современного общества, экологической составляющей в институциональной архитектуре.
Полагаем, что методология данной научной школы позволяет по-новому взглянуть на многие проблемы современного этапа развития не только мировой экономики, но и российского общества.
Степень научной разработанности проблемы. Несмотря на наличие в отечественной литературе большого числа публикаций, посвященных анализу и развитию неоинституциональной теории, работ, посвященных французской разновидности институционализма практически не существует.
В 1997 г. в журнале «Вопросы экономики» вышла подборка статей под рубрикой «Современный французский институционализм», где наряду с работами французских авторов (Л. Тевено, О. Фаворо, Ф. Эмар-Дюверне) были опубликованы статьи А. Олейника и Р. Кумахова. Однако, все они рассматривали французский институционализм исключительно сквозь призму анализа школы конвенций. Аналогичное представление формирует и учебник А. Олейника «Институциональная экономика», а также монография И. Розмаинского и К. Холодилина «История экономического анализа на Западе» (2000 г.). Но школа конвенций - это лишь один из вариантов французского институционализма. И хотя теория регуляции и школа конвенций имеют точки соприкосновения, это два самостоятельных научных направления, решающие специфические задачи.
Единственным, известным нам исследованием, в котором регуляционизм выделяется в качестве самостоятельной школы французского институционализма, отличной от конвенционализма, является монография В.Я. Гугняка «Институциональная парадигма в политической экономии на примере Франции» (1999 г.). Однако, специфика этого направления рассматривается автором исключительно на основе анализа работы М. Аглиетта, написанной в 1984 г. совместно с А. Брандером «Метаморфозы общества наемного труда» и монографии Р. Буайе «Теория регуляции. Критический анализ», переведенной на русский язык в 1997 г. Основное же внимание уделяется теории доминирующей экономики Ф. Перру и социологической концепции экономической науки, представленной, прежде всего, в работах Ж. Маршаля и А. Маршаля. Вместе с тем, в указанной монографии сделан важный, с нашей точки зрения, вывод, что французский институционализм еще во времена Перру имел ярко выраженный инструментальный и прикладной характер.
На более конкретном уровне французский регуляционизм освещается в работе А.В. Шевчука «Постфордистские концепции (критический анализ)», вышедшей в Казани в 2000 г. Но теория регуляции рассматривается здесь в рамках анализа различного рода постфордистских концепций.
Более широко теория регуляции представлена в ряде переводных работ представителей французского регуляционизма. Это, прежде всего, упомянутая монография Р. Буайе; монография М. Аглиетта и А. Орлеана «Деньги между насилием и доверием» (2006); монография Ж. Сапира «К экономической теории неоднородных систем: опыт исследования децентрализованной экономики» (2001), написанная специально для российского читателя. Список публикаций завершают переводные статьи Б. Шаванса «Эволюционный путь от социализма» («Вопросы экономики» 1999 г. № 6) и «Типы и уровни правил в организациях, институтах и системах» («Вопросы экономики» 2003 г. № 6), а также И. Самсона «Три этапа перехода постсоциалистической экономики к рынку» («МЭ и МО» 1993 г. № 9).
Целью диссертационного исследования является комплексный анализ французского регуляционизма как оригинального направления современной экономической мысли. Определение его места и специфики в общей системе современного экономического знания.
Для реализации поставленной цели автором:
- проанализирован исторический контекст и теоретические истоки формирования школы регуляции;
- представлен анализ теории фордизма - оригинальной и исторически исходной концепции французского регуляционизма;
- выделены методологические принципы регуляционизма;
- проведен анализ трактовки содержания принципа комплементарности как важнейшей предпосылки функционирования институциональных систем;
- рассмотрен подход школы регуляции к пониманию институтов как формы реализации существующих в обществе противоречий;
- проанализирована предложенная регуляционистами теория кризисов;
- выделены основные направления эволюции современного регуляционизма;
- показано, как российские трансформации позволили конкретизировать некоторые исходные принципы теории регуляции;
- проведен анализ регуляционистской трактовки причин и сущности современного мирового финансового кризиса;
- проанализированы возможности использования регуляционистского подхода в исследованиях локальных проблем.
Объект исследования диссертации - французский регуляционизм как самостоятельное направление современной экономической мысли.
Предмет исследования - исторические условия, характеризующие процесс становления, развития и современной эволюции французского регуляционизма, его методологические принципы и основные теоретические схемы, отражающие важнейшие аспекты современных институциональных трансформаций.
Методологическую и теоретическую базу исследования составили работы представителей французского регуляционизма (Б. Амабля, М. Аглиетта, Р. Буайе, Б. Кориа, А. Липеца, Ф. Лордона, С. Монтань, Б. Пекера, П. Петти и др.). При оценке места этой школы в современной экономической мысли автор опирался на исследования российских ученых, работающих в сфере методологии экономической науки, истории экономических учений, современного институционализма, кейнсианства, эволюционной экономики - О.И. Ананьина, В.Я. Гугняка, В.И. Кузнецова, В.И. Маевского, Р.М. Нуреева, Ю.Я. Ольсевича, И.М. Осадчей, А.Н. Олейника, В.М. Полтеровича, В.В. Радаева, В.Л. Тамбовцева, А.Е. Шаститко и др. При анализе новейшей эволюции этого направления значимую роль сыграли разработки по более частным вопросам экономического развития. Речь, прежде всего, идет о теориях трудовых отношений, пространственной экономики, современных теориях финансовых рынков.
Научная новизна исследования заключается в следующем:
1. Впервые в отечественной литературе выделены и проанализированы методологические принципы школы регуляции, позволяющие говорить о ней как о самостоятельном и оригинальном направлении современной экономической мысли.
2. Впервые в отечественной литературе предложен комплексный анализ концепции фордизма как исходной теоретической базы теории регуляции, объясняющей не только причины стабильности западной экономики на протяжении послевоенного тридцатилетия, но и причины кризиса, охватившего западную экономику в конце 70-х гг.
3. Дана развернутая характеристика предложенной школой регуляции трактовки институтов, как формы разрешения существующих в обществе противоречий. Показано, что такая трактовка позволяет, в отличие от неоинституционализма, выявить конкретно-исторические формы реализации общих основ рыночной экономики.
4. Доказано, что отличительной особенностью школы регуляции в современном институционализме является макроэкономический подход к анализу институтов, предполагающий анализ не столько отдельных институтов, сколько проблемы их сочетания и взаимодействия.
5. Показано, что макроэкономический подход позволяет охарактеризовать принцип институциональной комплементарности как необходимость обеспечения взаимодополняемости и согласованности основных составляющих институциональной системы, а также предложить типологию экономических систем, основанных на рыночных принципах функционирования.
6. Выделены основные этапы эволюции школы регуляции, обусловленные социально-экономическими трансформациями национальных экономик и мировой экономической системы.
Теоретическая и практическая значимость результатов исследования заключается в выделении французского регуляционизма в качестве самостоятельного направления современного институционализма; в его комплексном анализе, включающем определение исторических условий, теоретических истоков, методологических принципов и направлений эволюции. Концептуальные выводы представляются значимыми для выработки подходов и разработки программ институциональных преобразований в Российской Федерации. Результаты исследования могут быть использованы в преподавании курсов «История экономических учений», «Институциональная экономика».
Апробация основных научных результатов исследования. Основные положения и результаты исследования нашли отражение в публикациях автора, используются в преподавательской деятельности. Они вошли в доклад ИЭ РАН и ИЗиСП при Правительстве РФ (2008 г.), обсуждавшийся на Отделении общественных наук РАН «Проблемы и перспективы муниципальной реформы в Российской Федерации».
Результаты исследования отражены в 62 публикациях автора объемом более 53 п.л., в т.ч. в 1 авторской монографии объемом 13,6 п.л. и в 10 статьях, опубликованных в журналах, входящих в перечень ВАК РФ.
Структура и объем диссертации. Структура работы обусловлена поставленной целью, задачами и логикой исследования, включает 2 раздела и 7 глав. Содержание диссертационного исследования изложено на 317 страницах печатного текста.
СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ. ИСХОДНАЯ БАЗА ФОРМИРОВАНИЯ
КОНЦЕПЦИИ ФРАНЦУЗСКОГО РЕГУЛЯЦИОНИЗМА
ГЛАВА ПЕРВАЯ. СТАНОВЛЕНИЕ ТЕОРИИ
- Исторический контекст формирования французской школы
регуляции
- Теоретические истоки
- Теория фордизма
ГЛАВА ВТОРАЯ. ОТ ТЕОРИИ ФОРДИЗМА К КОНЦЕПЦИИ
РЕГУЛЯЦИОНИЗМА
2.1. Базовые положения французского регуляционизма
2.2. Институты в теории регуляции
2.3.Промежуточные категории и формы регуляции
2.4. Институциональная комплементарность
2.5. Институты и практика
2.6. Примеры конкретно-исторического анализа
2.6.1. Эволюция голландской экономики
2.6.2. Безработица: сравнительный анализ
2.7. Теория конатуса Б. Спинозы как философское подтверждение теории регуляции
2.7.1. Возрождение Спинозизма и развитие теории конатуса
2.7.2. Попытка энергетического подхода к анализу институциональных структур
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. КРИЗИС ФОРДИСТСКОЙ РЕГУЛЯЦИИ
3.1. Причины кризиса
3.2. Первые попытки осмысления новой модели регуляции:
уроки тойотизма
3.3. Парадигма множественности моделей трудовых отношений
РАЗДЕЛ ВТОРОЙ. СОВРЕМЕННЫЕ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЕ
ТРАНСФОРМАЦИИ И ЭВОЛЮЦИЯ РЕГУЛЯЦИОНИЗМА
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ЭВОЛЮЦИЯ МЕЖДУНАРОДНЫХ
ЭКОНОМИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ В ТЕОРИИ РЕГУЛЯЦИИ
ГЛАВА ПЯТАЯ. ТЕРРИТОРИАЛЬНЫЙ ФАКТОР В
СОВРЕМЕННЫХ ТРАНСФОРМАЦИЯХ
7.1. Методологические посылки
7.2. Территория и экономический рост
7.3. Локальное развитие, основанное на эффективном взаимодействии
интересов
7.4. Local governance и местное самоуправление
7.5. Когнитивный фактор локального развития
ГЛАВА ШЕСТАЯ. ФИНАНСОВАЯ ДОМИНАНТА В ИСТОЧНИКАХ
ЭКОНОМИЧЕСКОГО РОСТА
6.1. Генезис понятия «финансовая доминанта»
6.2. Эволюция пенсионных фондов
6.3. Воздействие акционерных форм собственности на статус наемного
труда
6.4. Победа конатуса патримониального капитала – основа мирового
финансового кризиса
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. РОССИЙСКИЕ ТРАНСФОРМАЦИИ И
РАЗВИТИЕ РЕГУЛЯЦИОНИЗМА
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
1. Французская школа регуляции относится к неортодоксальным, но активно развивающимся направлениям современной экономической мысли. Возникнув в качестве альтернативы теории общего равновесия, акцентирующей внимание на общих закономерностях развития рыночной экономики, она поставила перед собой задачу сформировать подход, учитывающий конкретно-исторические формы реализации воспроизводственных процессов. Иными словами, - сделать экономическую теорию исторической, а практику – более гибкой.
Вместо понятия «равновесие», рассматривающего рационального индивида вне социальных отношений, регуляционисты поставили в центр своей теоретической схемы понятие «регуляция», учитывающее в поведении индивидов определяющую роль общественных институтов. Причем, речь идет не об абстрактных институтах, а о конкретных формах, в которых они существуют в разных странах, в различные исторические периоды их развития.
Несмотря на бесспорно значимые результаты в эволюции исследуемой школы, до сих пор отсутствует единое определение регуляции[1]. Изучение литературы позволило нам выделить несколько, хотя и пересекающихся, но все же, отличных друг от друга определений. Так, под регуляцией разными авторами понимается:
- совокупность макроэкономических механизмов, обеспечивающих сбалансированное развитие общества на протяжении достаточно длительного периода времени;
- воспроизводство определенной структуры общества в целом;
- процесс взаимной адаптации производства и общественного спроса;
- совокупность процессов, управляющих распределением факторов производства, их использованием и распределением доходов;
- совмещение в соответствии с определенными правилами или нормами множества человеческих действий.
На наш взгляд, наиболее точное, хотя и краткое, определение этого термина предложил Буайе. Под регуляцией он понимает «сочетание механизмов, обеспечивающих воспроизводство целого с учетом существующих экономических структур и общественных форм»[2]. В свою очередь, раскрывая суть нового подхода, Аглиетта в работе «Регуляция и кризис капитализма» писал, что когда существующие в конкретном обществе институциональные формы достигают определенной степени согласованности между собой, они обеспечивают так называемые регулярности экономики в целом, создающие условия для конвергенции сил, а значит, и возможности постоянного экономического роста в течение относительно длительного периода времени.
2. Важнейшим теоретическим источником школы регуляции стала теория воспроизводства К. Маркса. Школа взяла на вооружение его вывод, согласно которому динамика капиталистической экономики определяется закономерностями накопления капитала и может принимать различные исторические формы (экстенсивное и интенсивное накопление). Однако теория К. Маркса рассматривала лишь общие принципы, лежащие в основе развития капиталистического общества, поскольку в XIX в. справедливо было говорить об общности модели развития рыночных отношений. Со второй половины ХХ в. четко проявляются различные траектории развития рыночной экономики, даже в странах Запада. Это потребовало развития методологии и формирования нового категориального аппарата, способного объяснить существующее многообразие.
С этой целью, Аглиетта и Буайе вводят понятие «промежуточные категории», которые рассматриваются ими как теоретический инструментарий, позволяющий переходить от чистой теории и абстрактных показателей к эмпирически наблюдаемым фактам. Промежуточные категории также дают возможность проводить типологию различных форм капитализма. И именно на их исследовании сконцентрировались французские регуляционисты.
Развивая традиции марксисткой политической экономии, особое внимание они уделяют противоречиям как источнику развития общества. Однако если марксизм делал упор на борьбе противоположностей и победе одной из них, то регуляционисты ставят вопрос иначе. Для них позитивным разрешением общественных противоречий является компромисс, от которого выгоду получают все «равноправные» стороны.
Другим научным направлением, оказавшим влияние на формирование регуляционизма, является кейнсианство. Однако, в отличие от кейнсианцев, строящих общую и абстрактную модель роста, регуляционисты пытаются выявить многообразие конкретно-исторических и социально-определенных режимов накопления, различающихся в зависимости от национальной специфики и переживаемого этапа экономического развития. Это многообразие в значительной степени обусловлено необходимостью ответить на конкретные вызовы и предложить способы разрешения специфически национальных противоречий.
Третьим теоретическим источником регуляционизма, стал институционализм. Его представители разделяет идею о центральном месте права, политики, договоров и форм организации в качестве основы для объяснения сущности и природы экономических и социальных явлений. Об институциональных корнях теории регуляции говорит и повышенное внимание к воздействию развития технологии на общество и его институты, особенно ярко прослеживающееся в концепции фордизма. Вместе с тем, регуляционизм, дистанцируясь от неоинституционализма, развивает традиции старого институционализма с его упором на историческую обусловленность институтов.
Итак, возникнув в условиях безусловного преобладания неоклассических постулатов, школа регуляции оформилась в качестве самостоятельного направления. Она предложила не новую теорию, объясняющую те или иные закономерности социально-экономического развития, а качественно новый подход.
В его рамках основное внимание уделяется промежуточным категориям, в которых базовые общественные отношения реализуются в конкретно-исторических условиях отдельных стран (или группе стран). При этом, речь идет не о создании новой теории универсальных законов, по которым развивается рыночная система любой страны, а о формировании теоретического подхода, способного выявить и объяснить разнообразие конкретных моделей рыночной экономики во времени и пространстве, а также динамику их трансформации.
В этом, на наш взгляд, заключается специфика типа знания, генерируемого в рамках регуляционизма. Именно это позволяет рассматривать его в качестве самостоятельной, оригинальной школы современной экономической мысли.
3. Своеобразной визитной карточкой представителей французского регуляционизма стала их концепция фордизма. С ее разработкой связан первый этап эволюции исследуемого направления. По нашему мнению, можно выделить две традиции в трактовке фордизма. Первая сводит его к проблемам организации производства и труда. Именно такая трактовка долгое время преобладала в отечественной экономической литературе. Однако существует и другая традиция, родоначальником которой является итальянский неомарксист А. Грамши, которая и получила развитие в рамках школы регуляции. В этой интерпретации фордизм включает комплекс проблем, отражающих взаимосвязь экономики, политики и права.
Пытаясь найти ответ на вопрос о причинах бескризисного экономического развития на протяжении послевоенного тридцатилетия, исследователи (в дальнейшем составившие теоретический костяк школы регуляции) пришли к выводу, что фактором относительно бесконфликтного развития стало использование особой модели отношений найма, обеспечивающей рост доходов различных слоев населения (прежде всего, наемных работников) в более или менее полном соответствии с ростом производительности труда[3]. Эта модель и получила название «фордизм».
В концепции фордизма регуляционисты предпринимают попытку учесть специфические исторические условия каждой страны, во многом конкретизируя и развивая марксистскую теорию воспроизводства. При этом, как отмечалось, особое внимание они обращают на выделение и изучение промежуточных категорий, соединяющих в себе данные эмпирических исследований и теоретические обобщения.
Корректность такого подхода подтверждает анализ социально-экономического развития ряда стран. Несмотря на межстрановые различия в конфигурации рыночных институтов, условием послевоенного бескризисного развития стало использование ряда общих принципов. Это позволило говорить о фордизме как о макроэкономической институциональной системе. В рамках этой системы выделяются пять принципов:
- рационализаторство, обеспечивающее максимально возможное сокращение времени на выполнение элементарных производственных операций, на основе достаточно глубокой механизации и синхронизации производственных потоков;
- разделение труда между лицами, занятыми разработкой общей концепции производства, квалифицированным трудом и трудом неквалифицированным, дополняемое жестко регламентированными иерархическими отношениями между участниками воспроизводственного процесса;
- низкие цены и массовое производство, делающее ставку на снижение относительных цен, характерное для модели массового потребления;
- ориентация на крупные предприятия, занимающие лидирующее место как по численности занятого населения, так и по объему производимой продукции;
- институционализированный компромисс между государством, предпринимателями и профсоюзами, основной формой которого выступает институт коллективных договоров, предполагающий жесткость условий трудовых контрактов как для наемных работников, так и для предпринимателей, что обеспечивает относительно равномерное распределение вновь созданной стоимости на принципах социального партнерства.
Таковы наиболее общие принципы, определявшие модель бескризисного послевоенного развития. Однако в каждой стране, с учетом национальных традиций, специфики социально-экономических условий и проблем, их реализация породила отличную от других стран институциональную архитектуру.
В диссертации показано, что хотя регуляционисты претендуют на трактовку фордизма в качестве особой макроэкономической системы, включающей в себя определенную совокупность институтов, содержание этого термина различается в зависимости от целей анализа.
Фордизм рассматривается как: а) общий принцип организации труда (или индустриальная парадигма); б) макроэкономическая структура (или режим накопления); в) форма регуляции. Отмеченное разночтение во многом связано с попытками применения исходных положений теории регуляции, связанных с ее макроэкономической сущностью, к анализу микроэкономической проблематики. Такое расширение объекта исследования, свойственное, по-видимому, любой теории, требует соответствующей корректировки понятийного аппарата. Нерешенность этой проблемы, зачастую выдаваемая за «гибкость» этой теории, приводит к справедливой критике анализируемой школы со стороны представителей других направлений[4].
4. Представляя собой одну из разновидностей современного институционализма, школа регуляции предлагает собственную трактовку институтов, трактуя их как компромиссную форму разрешения общественных противоречий. При этом, следуя своей изначальной позиции, регуляционисты рассматривают институты в качестве промежуточных категорий.
Эмпирические исследования социально-экономического развития отдельных стран и попытки выделить общие закономерности привели основоположников регуляционизма к выводу о необходимости разграничить три основные уровня (или пространства) институциональных исследований:
- феноменологическое пространство (пространство фактов), которому соответствуют эмпирически наблюдаемые институты;
- пространство теоретических представлений, в рамках которого формируются концептуализированные институциональные формы;
- символическое (онтологическое) пространство, оперирующее структурными формами[5].
Хотя эксплицитно большинство регуляционистов сходятся в необходимости разграничения выделенных уровней, анализ их работ показывает, что абсолютного терминологического единства между ними нет. Имеет место, на наш взгляд, тот же недостаток, что и в трактовке фордизма, а именно – чрезмерная «гибкость» формулировок, касающихся основных понятий. Так, если в работах Буайе подчеркивается необходимость разграничения понятий «институт» и «институциональная форма», то у Липеца, Аглиетта, Бийодо и др. эти понятия часто смешиваются. Однако наличие общего методологического позиционирования, относительно необходимости разграничивать выделенные выше уровни (пространства) – факт неоспоримый. А это позволяет, на наш взгляд, не придавать этим расхождениям большого значения.
По нашему мнению, наиболее последовательный подход к уточнению содержания институциональной формы принадлежит Буайе. Отвергая абстрактную трактовку института вообще, он предлагает различать:
- фундаментальные общественные отношения («структурные формы» у Аглиетта);
- актуализированные, социально определенные и исторически конкретные формы, в которых реализуются общественные отношения.
Согласно Буайе, институциональные формы (институты у других исследователей), – это не общественные отношения (структурные формы), а способ, посредством которого индивиды «вступают в них». Они - продукт конкретно-исторического развития, классовой борьбы, а потому специфичны для разных стран. Такой подход позволяет учесть конкретную историческую конфигурацию наиболее важных общественных отношений.
Общественные отношения могут быть четко определены только на чисто теоретическом (абстрактном) уровне анализа и потому, регуляционисты рассматривают их в качестве «фундаментальных». Что касается институциональных форм, то они (и в этом заключается ключевая идея подхода) могут (и должны) быть конкретизированы с точки зрения их исторической актуализации.
В такой трактовке, например, отношения найма, рассматриваемые чисто теоретически как форма соединения работника со средствами производства, предстают как фундаментальное общественное отношение. Когда же они анализируются в конкретной, исторически определенной форме, отражающей специфику этих отношений в различных странах и периодах, - они выступает как институциональная форма. С учетом этого, отношения найма могут принимать различное выражение (актуализироваться в различных формах): дофордистские (конкурентные) отношения; фордистские отношения; отношения, характерные для тойотизма или смешанные формы.
Анализ фордистской модели регуляции позволил выделить пять наиболее значимых общественных структур:
- деньги, определяющие способ связи между экономическими единицами;
- отношения найма, отражающие способ распределения прибавочного продукта;
- конкуренция, обусловливающая способ связи между независимыми друг от друга центрами накопления;
- форма государство;
- мирохозяйственные связи.
Эти структуры изначально рассматривались регуляционистами в качестве своеобразных «кирпичиков», конкретная форма взаимодействия которых определяет конфигурацию национальной модели регуляции. В условиях фордистской регуляции в основе институтциональной системы лежали отношений найма. Именно они определяли направленность и рамки развития всех остальных ее составляющих.
Обострение экологических проблем привело некоторых регуляционистов к утверждению о необходимости ввести в исходную схему шестой институциональной формы - отношения к окружающей среде. Более того, они считают, что экологический фактор должен стать главным фактором накопления. Факт появления таких исследований свидетельствует, на наш взгляд, о новом направлении в эволюции регуляционизма.
5. Характерный для регуляционистов анализ институциональных форм в их привязке к национально-историческим особенностям дистанцирует рассматриваемую школу от подавляющего большинства направлений экономической науки, не только допускающих, но и постулирующих возможность слепого копирования апробированных и доказавших свою результативность рецептов оздоровления экономики. На основе изучения послевоенного опыта развития ряда стран представители школы регуляции пришли к выводам, которые составили методологическую базу их исследований:
- неверно сводить многообразие экономической жизни к единой («правильной») модели. Не существует, вечной и неизменной регуляции, обеспечивающей высокие показатели роста экономики;
- нельзя признать безусловную эффективность институтов и их пригодность для подражания даже в тех случаях, когда их эффективность в конкретных национально-исторических условиях доказана на практике;
- недопустимо абсолютизировать роль отдельных, даже наиболее значимых, институтов вне их системы;
- некорректно ставить знак равенства между жизнеспособностью институтов и их экономической эффективностью;
- для успешного развития экономики важно не столько наличие фундаментальных общественных отношений, сколько формирование промежуточных форм, учитывающих и обеспечивающих разрешение реально возникающих противоречий в конкретно-исторических условиях;
- единство всех составляющих институциональной системы выдвигает на первый план принцип комплементарности, т.к. на практике невозможно, а в теории, - недопустимо полное обособление существующих институтов.
6. Среди проблем, с которыми столкнулись исследователи, развивающие институциональную теорию, - границы отдельных институтов и неизбежность их взаимодействия. Этот вопрос встал и перед французскими регуляционистами. Поиск ответа на него привел к постановке вопроса об институциональной комплементарности. Национальные модели рассматриваются как особые комбинации комплементарных институтов.
Регуляционисты подчеркивают, что комплементарность проявляется в том, что любой институт в любой области усиливается благодаря его функционированию в системе с другими институтами в других областях. Так, при некоторых условиях, рынок труда, где институционализация переговоров сторон позволяет прийти к стабильным компромиссам, может создать благоприятные условия для получения образования и высокой квалификации, соответствующих потребностям развития экономики. Развитые же отношения между промышленностью и банковским сектором являются важным фактором стимулирования инвестиционной деятельности. В таких условиях, долгосрочные и стабильные отношения между фирмами и банками создают благоприятный климат для долгосрочных инвестиционных проектов и стабильной занятости. И напротив, гибкий рынок труда, с его мобильной рабочей силой, будет комплементарным относительно финансовой системы, основанной на биржевом финансировании с его более легкими условиями обратимости обязательств и ликвидных инвестиций.
Признание необходимости институциональной комплементарности приводит регуляционистов к выводу о существовании объективных пределов заимствования институционального опыта.
При всем разнообразии комплементарных связей регуляционисты вводят типологию экономических систем. Так, Буайе выделяет, во-первых, рыночный тип регуляции, обеспечивающий максимальную свободу рыночных принципов и минимальную роль государства в определении пропорций, в которых вновь созданная стоимость распределяется между непосредственными производителями, предпринимателями и государством. Положительным здесь является то, что создаются условия для быстрого реагирования на конъюнктурные изменения и осуществления нововведений в технологической сфере. Но одновременно, этот тип регуляции создает трудности в сфере инвестиций в социальную инфраструктуру и решении социальных проблем в целом. Отрицательный момент - любые технологические новшества, конъюнктурные изменения и производственные инновации в рамках рыночного типа регуляции чаще всего сопровождаются углублением неравенства в обществе.
Во-вторых, мезокорпоративистский тип регуляции, отличающийся наличием развитой системы институционализации интересов различных слоев населения, определяющих не только пропорции распределения вновь созданной стоимости, но и осуществляющих контроль за реализацией принятых решений (важнейшую роль в этой системе играют институты и механизмы социального партнерства). Этот тип регуляции позволяет ограничить влияние рыночных сил на формирование реальных доходов населения, оказывая тем самым стабилизирующее воздействие на систему трудовых отношений. Однако, это требует четкого законодательного обеспечения деятельности и функционирования институтов, обеспечивающих реализацию интересов различных слоев общества.
В-третьих, социал-демократический тип регуляции, характеризующийся гораздо более широкими, нежели в двух первых случаях, полномочиями государства в определении пропорций распределения вновь созданной стоимости. Его отличительной особенностью является высокая степень перераспределения доходов, позволяющая сократить разрыв реальных доходов наиболее богатых и наиболее бедных слоев населения. В странах, которые пошли по этому пути, осуществлялось более последовательное регулирование рынка труда, внедрена система среднего и профессионального образования, созданы благоприятные условия для инноваций и доступности услуг в социальной сфере. Но и этот тип регуляции сталкивается с рядом проблем. Так, неоправданно высокая степень государственного вмешательства, в частности в сфере занятости, так же как и чрезмерно высокий уровень перераспределения доходов, могут, при определенных условиях, поставить под вопрос реализацию самих исходных принципов этой модели.
В-четвертых, этатистский тип регуляции для которого характерна наиболее высокая степень вмешательства государства в реализацию исходных принципов фордизма, способная, при определенных условиях, поставить под вопрос эффективность всей системы в целом. Здесь государство обладает значительными полномочиями не только в определении пропорций распределения вновь созданной стоимости, но и в установлении предельного уровня роста доходов. Хотя заработная плата и растет параллельно с ростом результатов производства, однако любые изменения здесь происходят только с санкции государства. Результативнее всего государственный тип регуляции проявляется в двух случаях: в рамках стратегии догоняющего развития; в тех сферах деятельности, которые отличаются достаточно высоким монополизмом (прежде всего, естественным) и различного рода экстерналиями (транспорт, здравоохранение, телекоммуникации). При этом государственное вмешательство позволяет обеспечить достаточно высокую степень предсказуемости экономического развития и при необходимости способно «заменить» собой постепенно ослабевающий компромисс между капиталом и трудом. Однако, высокая степень государственного вмешательства осложняет процессы приспособления к изменяющейся конъюнктуре[6].
Регуляционисты признают, что в течение последних десятилетий экономика большинства стран подверглась трансформациям, модифицировавшим институциональные формы в таких важных сферах как финансовая система, конкуренция на рынке товаров, система образования, трудовые отношения. Эти трансформации исказили комплементарности между институтами, причем большинство институциональных изменений шло в общем направлении более сильного подчинения рыночным механизмам. В результате, большинство развитых экономик отдалилось от своих «исходных» моделей, приблизившись к неолиберальной траектории развития, что привело к распространению идей (активно поддерживаемых мейнстримом) о неизбежности конвергенции и приоритетном развитии в будущем по англосаксонской модели.
Мы являемся противниками этой позиции, солидаризируясь с регуляционистами, утверждающими, что говорить о такой конвергенции к единой форме капитализма некорректно, даже если эволюция в этом направлении и была достаточно явной.
7. Регуляционисты (и в этом они принципиальные оппоненты американской школы) выступают против идеи, согласно которой в условиях глобализации неизбежна институциональная конвергенция. Развивая теорию сравнительных преимуществ классиков политической экономии, Буайе и Амабль предлагают новую интерпретацию теории специализации Д. Рикардо применительно к институциональным системам.
Они утверждают, что результатом международной интеграции является углубление особого «институционального разделения труда» и формирование комплементарностей в специализации различных моделей регуляции. А это создает условия, позволяющие странам использовать (и «продвигать») свои сравнительные институциональные преимущества.
Теория сравнительных институциональных преимуществ позволяет сделать важный, с нашей точки зрения, вывод о возможности и целесообразности сосуществования в рамках мировой экономической системы разнообразных моделей регуляции, основанных на национально-исторических особенностях и традициях. Однако это всего лишь один, наиболее разумный, вектор движения.
Эволюция институциональных систем - результат двух противоположных, во многом разнонаправленных тенденций, где роль вектора углубления институциональной специализации может быть отодвинута на второй план. И дело не столько в том, что противоположный вектор – институциональной конвергенции – онтологически связан с глобализацией. Скорее, это объясняется тем, что среди четырех моделей, находящихся в конкурентном сосуществовании (рыночной, мезокорпоративистской, социал-демократической и этатистской), существует одна, выделяющаяся способностью навязывать собственные принципы окружающим, и прежде всего, - взаимодействующим с ней институциональным системам. Речь идет о рыночной модели.
Если принципы мезокорпоративистской, социал-демократической и этатистской моделей позволяют реализующим их странам иметь экономические отношения с государствами, чья экономика основана на иных институциональных комплементарностях, никоим образом не оказывая «институционального» давления на них, то принципы рыночной модели такую возможность исключают. Страны, принадлежащие к рыночному типу регуляции, отдают предпочтение государствам с той же институциональной системой или, по крайней мере, «должным образом» оценивающим ее институциональное преимущество. Предлагаемые при этом рыночной моделью правила игры (прежде всего в таких сферах, как финансы и международная торговля) действуют как «сито». Оно, с одной стороны, отсеивает институциональные системы, являющиеся носителями принципов, отличных от ее собственных, а с другой, - допускает и привлекает к себе лишь государства, демонстрирующие согласие с ними и разделяющие ее собственные формы реагирования на различного рода вызовы. Согласно теории сравнительных институциональных преимуществ главным фактором, препятствующим институциональной конвергенции, должен стать справедливый для всех симметричный международный порядок.
9. Подход, предложенный представителями школы регуляции к анализу институциональных систем, позволил им выработать и собственный взгляд на проблему кризисов. Согласно их взглядам, любая социально-экономическая система и порожденные ею противоречия не статичны. Они имеют собственную динамику: возникают, развиваются и порождают новые противоречия, требующие новых компромиссов для своего разрешения. Отсюда следует вывод: кризис – это нормальное явление, в основе которого могут, однако, лежать различные факторы:
- исчерпание внутренних источников модели развития в результате эволюции ранее сложившихся институциональных форм;
- ситуация, когда процесс накопления пытается выйти за пределы адекватных ему институциональных форм, вызывая их дестабилизацию и расшатывание системы;
- дестабилизация режима накопления внеэкономическими, прежде всего, политическими, причинами;
- крах политической коалиции из-за обострения противоречий в рамках ранее сложившейся модели регуляции;
- потеря легитимности институциональной архитектуры.
Такая группировка, на наш взгляд, во многом условна. В действительности, кризис возникает под воздействием совокупности факторов, причем причинно-следственные связи между ними удается выявить далеко не всегда.
10. В течение послевоенного тридцатилетия конфигурацию всей институциональной системы определяли фордистские трудовые отношения, а точнее, - конкретная модель отношений найма, сложившаяся в той или иной стране. Начиная с 70-х годов они вступили в кризис, причины которого обнаруживаются как на национальном, так и на наднациональном уровнях. Речь идет об изменениях технологической парадигмы, вызвавших появление новых отраслей; о беспрецедентном росте прямых зарубежных инвестиций, не только в развивающиеся страны, но и в страны развитые; о трансформациях профсоюзного движения, обусловленных расслоением ранее бывшей достаточно единой армии наемного труда; об изменениях доли и значимости финансовых рынков; о начале процессов глобализации.
Институциональная система, сложившаяся после войны и обеспечивавшая стабильность общества в течение нескольких десятилетий, оказалась неприспособленной к новым условиям.
Кризис фордисткой регуляции проявился в стабилизации, а начиная с 1980 г., - в снижении доли заработной платы в ВВП. Эта тенденция затронула все страны. Если вплоть до середины 70-х гг. доля заработной платы была относительна стабильной, то кризис привел к заметному ее росту. Это, видимо, можно объяснить инерционным ростом заработной платы в условиях заметного снижения производительности труда. В начале 80-х гг. наблюдается обратная тенденция, которая приводит сперва к достаточно резкому снижению, а затем, - к относительной стабилизации этого показателя на исторически беспрецедентном низком уровне (см. рис. 1).
Рисунок 1
Динамика показателя доли заработной платы в ВВП
во Франции, Европе и G7
Источник: M. Husson. La baisse tendencielle de la part salariale / Parabis. - 23 septembre 2007. http://hussonet.free.fr/parabis.pdf.
При этом наблюдается достаточно большой разброс анализируемого показателя. Так, во Франции, этот показатель варьирует от 89% до 44%, при этом снижение доли заработной платы (9,3 пункта) сравнимо с показателями по европейскому сообществу (8,6 пунктов). Однако, снижение в странах Большой Семерки было (за счет показателей по США) менее значительным. Этот факт, на первый взгляд, говорит о некорректности вывода об общей для всех стран тенденции.
Однако более глубокий анализ показывает, что в США четко выделяется малочисленный слой наемных работников со сверхвысоким уровнем заработной платы. Хотя формально он входит в число лиц наемного труда, доходы его представителей столь высоки, что с определенной долей условности, их можно отнести к получателям прибыли.
По расчетам М. Юссона с 1980 по 2005 г. доля национального дохода, получаемая 1% наиболее высокооплачиваемых лиц наемного труда, увеличилась в США почти в два раза (с 4,4% до 8%), а доля заработной платы 5% наиболее высокооплачиваемых лиц наемного труда в ВВП США увеличилась за этот период на 5,3 пункта. С учетом этого (если исключить лиц со сверхвысокими доходами), динамика доли заработной платы в ВВП США становится сравнимой с ее динамикой по другим странам.
11. Кризис фордизма потребовал поиска институциональной формы, способной реализовать функцию, аналогичную той, которую выполняли фордистские отношения найма. Первым результатом такого поиска стала «японская модель трудовых отношений».
Как отмечают представители школы регуляции, основные принципы модели, используемой на заводах «Тойота», представляют собой своеобразный антипод фордизму. Если в основе последнего лежал принцип жесткости в том, что касается производственных норм, технологий и оплаты труда, то для новой системы стали характерны гибкость и эластичность.
Речь шла о радикальном разрыве с монотонным неквалифицированным трудом и переходе к системе, где основную роль играют высококвалифицированные, способные гибко реагировать на изменяющийся спрос работники. При этом, принцип стабильности занятости не был отвергнут полностью. В ходе эволюции трудовых отношений новые их формы концентрировались по преимуществу в областях, важных для формирования ключевых, определяющих конкурентоспособность и специфичных для фирмы компетенций. В других же сферах (уход, материально-техническое обеспечение, охрана и т. п.) во многом сохраняются схожие с фордистскими, принципы.
Этот факт послужил основанием для выдвижения важного с точки зрения развития теории регуляции положения: недопустимо сводить модель отношений найма к одному типу трудовых отношений. Этот вывод, справедливый для эпохи фордизма, получает дополнительные аргументы в современных условиях.
Анализируя тенденции постфордистской эволюции, Буайе выделяет несколько основных «типовых» моделей трудовых отношений.
Отношения поливалентной стабильности, образцом которых является тойотовская система с ее гибкими условиями трудовых контрактов и высококвалифицированным трудом.
Отношения, характерные для фордизма, сохраняющие свою значимость в рамках множественности моделей отношений найма.
Модели «экономики участия», при которых повременная система оплаты труда сочетается с системой, соединяющей минимальный исходный уровень оплаты и дополнительную часть, рассчитываемую в зависимости от величины прибыли предприятия.
Модели индивидуализированной оплаты, применяемые для профессий, связанных с владением информацией и ростом значимости человеческого капитала (они часто описываются в терминах «символического капитала»).
Выделенные модели можно считать идеальными. В чистом виде ни одна из них не стала господствующей. На практике обычно формируются их смешанные типы.
В определенной степени в развитие взглядов Буайе сформировался и подход Липеца. Справедливо отмечая, что отказ от прежних социальных компромиссов наблюдался практически во всех странах, он показывает, что степень и направления этого отторжения достаточно сильно варьировали: от реформирования механизмов управления профессиональным ростом и повышением заработной платы до изменения масштабов и значимости системы социального обеспечения; от либерализации процедур увольнения до резкого расширения института временной занятости[7].
Многообразие постфордистских траекторий развития трудовых отношений Липец объясняет разнонаправленностью эволюции двух важнейших для фордистских трудовых отношений моментов: принципа жесткости условий трудового контракта и характерных для тейлоризма форм непосредственного контроля предпринимателей за работниками. Принцип жесткости эволюционирует в направлении к его гибкости; прямой контроль – в сторону «ответственной самостоятельности». Преобладание первого принципа выводит на модель гибкой специализации (что близко к модели поливалентной стабильности, предложенной Буайе), а превалирование второго – на модель «договорной вовлеченности».
12. Процесс глобализации, включение в мировое хозяйство новых государств, массовая практика переноса трудоемкого производства в государства с более дешевой рабочей силой вызвали интерес регуляционистов к новым типам отношений, связанным со специфическими условиями стран, для которых характерны низкая заработная плата и высокая степень эксплуатации.
Перемещение части производства «фордистских» предприятий на территорию государств с низкой заработной платой и с высокими показателями продолжительности и интенсивности труда, реэкспортирование продукции этих предприятий в более развитые страны дало Липецу основание говорить о формировании на территории этих государств модели примитивной тейлоризации. Ее выбор позволяет обходиться без импорта дорогостоящего оборудования. К тому же, основываясь главным образом на привлечении женской рабочей силы, эта модель в значительной степени использует навыки, приобретенные в ходе патриархального ведения домашнего хозяйства. К стародавним методам женского угнетения стратегия примитивной тейлоризации добавляет современные средства антирабочей репрессии (запрет профсоюзов, отсутствие социальных прав, репрессии в отношении оппозиционеров).
Модель периферийного фордизма основана на использовании принципов фордизма в условиях отсталой экономики. Так же как и фордизм, она характеризуется соединением механизмов интенсивного накопления с расширением рынков сбыта. Однако модель периферийна в том смысле, что почти полностью отсутствуют квалифицированные, прежде всего инженерные, рабочие места.
Липец предпринимает попытку соединить парадигму множественности моделей трудовых отношений и теорию абсолютных и относительных преимуществ во внешней торговли классической политической экономии. Он предлагает вариант, учитывающий специфику современного этапа развития международных экономических отношений. Применительно к исследуемому вопросу автор видит эту специфику в качественных изменениях уровня мобильности основных факторов производства – капитала и труда.
Появление новых индустриальных стран с их моделями примитивной тейлоризации и особенно, периферийного фордизма, свидетельствует о новом этапе в международном разделении труда. В этих условиях технологическая парадигма может быть передана и перемещена из одной страны на территорию другой с достаточно низкими издержками. А значит, выгоднее становится локализация неквалифицированных и слабо механизированных сегментов производственного процесса в регионах или странах с низкой заработной платой.
В данном случае речь идет не о сравнительных преимуществах регионов по степени наделенности ресурсами, необходимыми для развития различных отраслей (как это рассматривается в рикардианской теории сравнительных преимуществ). Главным моментом становятся различия в стоимости рабочей силы в различных сегментах производственного процесса одной отрасли.
Модель фордизма, сложившаяся в условиях качественно иного уровня мобильности факторов производства, была нацелена на преимущественное использование внутренних факторов экономического роста. В ней выделяется три сегмента, обеспечивающие реализацию трех основных задач: первая - разработка производственной концепции, инженерия и организация труда; вторая - квалифицированное производство; третья -неквалифицированные, рутинные задания.
Однако в последней трети ХХ в. формируются предпосылки для серьезных «подвижек» в этой модели. Стандартизация производства и продукции создают условия для географического рассредоточения реализации трех вышеперечисленных задач. Становится более выгодным локализовывать их выполнение там, где имеется рабочая сила, обеспечивающая наилучшее соотношение «качество/издержки» по каждой из них. Речь, по сути, идет об использовании абсолютных преимуществ во внутриотраслевом разделении труда, которые и привели к трансформации системы международных экономических отношений.
Сосуществование и взаимопереплетение парадигм гибкой специализации и договорной вовлеченности лежат в основе разнообразия национальных моделей, учитывающих конкретно-исторические, экономические и пр. условия стран. Этот вывод представляется важным как для анализа национальных моделей регуляции, так и для теоретического осмысления процессов, происходящих в мировой экономике.
При этом, важно иметь в виду, что иерархия стран подвижна. С одной стороны, «периферийные» страны развиваются и догоняют западные экономики. С другой, – «доминирующие» страны по-разному выходят из кризиса фордизма, отдавая предпочтение либо одному, либо другому парадигмальному направлению.
Выдвигая гипотезу о возможности сосуществования в пределах одного континентального интеграционного пространства двух парадигм, Липец отмечает, что в современных условиях имеет место международное разделение труда третьего типа: между странами, тяготеющими к одной или к другой парадигме. Речь не идет о том, чтобы производить отличным от других способом абсолютно различные блага, как это имеет место в рамках первого типа международного разделения труда. Речь не идет также о специализации, характерной для второго международного разделения труда. В данном случае ведется поиск способов производства схожих благ, но различными способами. А это возможно тогда, когда нет абсолютного превосходства ни одной из двух парадигм, а имеются лишь сравнительные преимущества в различных отраслях и подотраслях. В результате, в теории относительных преимуществ, в соответствии с выводами Липеца, вместо «первоначального преимущества в наделенности факторами» появляется «социальная система адаптации к существующей парадигме».
Все это позволяет автору сформулировать так называемую «транспонированную» теорему Рикардо: «отрасли, наиболее чувствительные к участию непосредственных производителей, будут тяготеть к относительно более квалифицированным и менее гибким регионам и сегментам рынка труда. Отрасли же, которые наиболее чувствительны к низкой стоимости рабочей силы, будут тяготеть к наиболее гибким регионам или сегментам рынка труда»[8]. Значит, регион может получить преимущество от специализации в отраслях, где он более интенсивно использует «фактор», которым лучше всего снабжен (либо гибкий и тейлоризированный труд, либо квалифицированный труд, основанный на договорной вовлеченности).
13. Поиск нового «институционального лидера», способного взять на себя функцию, аналогичную той, которую в предшествующий период выполняли фордистские отношения найма, в рамках трансформации трудовых отношений (в пределах отдельных государств и на уровне международного сообщества) характеризует, на наш взгляд, второй этап эволюции школы регуляции.
Зафиксировав повсеместные изменения в системе отношений найма, регуляционисты пришли к выводу, что в этом поиске не следует ограничиваться лишь сферой, которая была определяющей в условиях прежней модели регуляции. Качественно изменившаяся ситуация предполагает и качественно иные факторы, структурирующие институциональную систему общества. Результатом подобного переосмысления стало их обращение к анализу сфер общественных отношений, ранее не рассматривавшихся ими в роли определяющих модель регуляции. Такое расширение проблематики знаменует третий этап в эволюции регуляционизма. Оно имело, на наш взгляд, несколько последствий.
Первое. Определенное размывание методологии регуляционизма, не означающее, впрочем, забвения исходных принципов. Так, в некоторых работах, на основе анализа важнейших тенденций развития современного общества предлагаются дополнительные структурные формы, которые наряду с пятью изначально выделенными (см. п. 4 автореферата), определяют современные формы регуляции. Например, исследуются структуры, формирующиеся на уровне локальной экономики, при решении экологических проблем. Однако, несмотря на обращение к нетрадиционной для теории регуляции проблематике, по-прежнему признается безусловная необходимость учета принципа институциональной комплементарности и оценки институтов как результата компромисса между сторонами общественных отношений.
Второе. Усиление практической значимости исследований. Как показано в диссертации, изучение проблематики финансовой доминанты в источниках экономического роста выводит регуляционистов на практические рекомендации относительно механизмов выхода из финансового кризиса. Изучение трансформаций, наблюдаемых на локальном уровне в рамках концепции local government, позволяют сформулировать ряд принципов, важных для развития реального местного самоуправления.
Третье. Возможность, не порывая с исходными методологическими принципами использовать результаты смежных исследовательских программ, обогащая и подтверждая сделанные в их рамках выводы.
Четвертое. Углубление исходных теоретических постановок в результате анализа процессов, происходящих в постсоциалистических странах.
14. Среди направлений, использующих регуляционистский подход к анализу современных трансформаций, важное место занимают исследования проблем локальной экономики. В 70–80-х гг. прошлого века в Европе прошла волна реформ по децентрализации территориального управления. Во многих работах отмечается, что там, где эти реформы были проведены наиболее последовательно, регионы и местные сообщества стали реальными субъектами выработки самостоятельной политики. Это дает основание говорить о становлении на локальном уровне относительно обособленных институциональных систем, степень комплементарности которых во многом определяет результаты социально-экономического развития территорий.
Территория перестает выступать в качестве абстрактного пространства и объекта нормативно-государственного воздействия (регулирования). Она предстает не как запас и объединение технических и людских ресурсов, а в роли активной единицы, черпающей свой потенциал развития в локальных ресурсах в широком смысле этого слова[9]. Увеличение доходной базы местных бюджетов, расширение самостоятельности территорий, сопровождаемое превращением местных сообществ в реальных акторов локального развития, позволили говорить о локальных образованиях как о новом факторе экономического роста.
Если раньше направленность локальному развитию задавало главным образом государство, то появление новых территориально локализованных субъектов, изменение их роли и характера деятельности приводит к тому, что эта функция переходит к новым акторам, поведение и деятельность которых влияют на характер и темпы экономического развития территории. Являясь носителями различных (часто разнонаправленных) интересов, они вынуждены искать компромиссные формы разрешения существующих между ними противоречий. В результате, компромиссные формы становятся институтами, обеспечивающими (при условии формировании соответствующей нормативно-правовой базы) превращение локального сообщества в субъект локального управления. Это позволяет, например, Пекеру говорить о возникновении нового уровня регуляции.
В последние годы в России остро стоит проблема эффективного распределения полномочий между различными уровнями территориального управления (федерального, субъектов Федерации, муниципального). Этому посвящено немало работ. Однако нам не встречались исследования, где бы анализировались проблемы взаимоналожения формальных институтов и неформальных норм и правил на различных уровнях территориального управления.
Если оставаться в рамках традиционной концепции территориального управления, то вопрос о переплетении «исконно локальных» неформальных институтов и норм формальных вообще не ставится. Внимание обращается лишь на проблемы, связанные с деятельностью государственных органов территориального управления. Но, как только мы принимаем методологию анализа развития местного самоуправления, основанного на взаимодействии интересов всех акторов, картина меняется. Переплетение формально-правовых и исконно локальных неформальных институтов и норм становится важнейшим фактором, обусловливающим конкретную модель местного самоуправления. Возникает ситуация, при которой единые для государства институциональные нормы, сталкиваясь с местными, получают специфически локальную форму реализации, «институциональную гибридизацию»[10]. Тем самым, на новом уровне анализа получает развитие один из исходных принципов регуляционизма, - институциональная комплементарность.
15. Важным направлением эволюции регуляционизма стало, опирающееся на марксистскую теорию фиктивного капитала, изучение роли финансовой составляющей в современной экономике[11]. Проведенный анализ позволил сделать вывод, что превалирование интересов фиктивного капитала возможно не только в относительно короткие периоды конца экономического подъема. В определенных условиях оно может стать важнейшим структурным элементом экономической системы, определяющим и логику ее движения.
Аглиетта, изучая тенденции развития экономики США, еще в 90-е гг. ХХ в. сделал вывод, что значимость финансового сектора достигла уровня, позволяющего говорить о появлении нового режима накопления. Он одним из первых поставил вопрос о долгосрочных последствиях развития рынков акций, институциональных инвесторов и финансовой системы, назвав современную систему «патримониальным режимом роста»[12]. Тогда же, Лордон применил термин «режим накопления с финансовой доминантой». По его мнению, если в 80-е гг. в соответствии с марксистской традицией, ключевой элемент нового режима накопления искали в сфере производства, то сегодня ясно: он находится в сфере финансов[13]. Год спустя об этом же пишет А. Орлеан, исследовавший динамику рынка акций предприятий. Понятие «режим накопления с финансовой доминантой» обозначает у него систему, формирующуюся «взамен фордистского режима накопления», где ядро составляло управление предприятием[14].
В 2000 г. Лордон сделал следующий шаг, предложив общую схему модели «режима накопления с финансовой доминантой». По его мнению, мы являемся свидетелями формирования системы, где механизмы управления коллективными накоплениями стали выполнять роль институциональной формы. Это позволяет им навязывать собственную логику другим составляющим институциональной системы (отношениям найма, системе управления предприятием, формам конкуренции)..
В 2000 г. Буайе выпустил работу под названием «Является ли режим накопления, управляемый финансами, жизнеспособной альтернативой фордизму?»[15], где сделал вывод, что в современных условиях финансовые рынки полностью переворачивают иерархию институциональных форм, сложившуюся в фордистскую эпоху. Финансы представляют собой доминирующую форму; они занимают такую структурную позицию, которая позволяет навязывать свою логику и свои правила другим составляющим институциональной системы[16]. В результате, трудовые отношения, которые представляли собой господствующую форму фордистских режимов, оказались в субординированном положении. Они все больше ограничиваются тем, что должны учитывать в своих нормах правила и условия, навязываемые им финансами[17].
16. Значительное место представители рассматриваемой школы уделяют проблемам, связанным с беспрецедентным развитием фондов коллективного накопления и, прежде всего пенсионных фондов, природа которых в последней трети ХХ в. подверглась серьезным трансформациям. Первоначально они затронули американское общество; позднее попытки более или менее широкого применения элементов американской системы стали предприниматься и в других странах. Постепенно пенсионные фонды в большинстве государств превратились в одну из важнейших (если не в основную) форм индивидуализированного накопления, что, помимо прочего, обусловило изменение отношений между личными накоплениями и финансовыми рынками.
Анализ истории развития системы пенсионного обеспечения в США, проведенный Монтань, показывает, что первоначально пенсионные фонды рассматривались в качестве средства удерживания на предприятии рабочей силы. Однако массовое разукрупнение предприятий ослабили прежние стимулы работодателей по развитию пенсионных фондов. В новых условиях происходит экстернализация управления их финансовыми активами. Предприятия передали выполняемые ими ранее функции финансовым посредникам, что не могло не отразиться на эволюции интересов и внутренней логики функционирования этих фондов, оказавшихся в сфере интересов участников финансового рынка.
В результате, трансформировалась суть пенсионных фондов: единственным критерием вложений их средств (как и средств других институциональных инвесторов) стало стремление получить среднерыночную финансовую отдачу[18]. Учет возможных временных экономических и социальных затруднений, способных снизить отдачу от вложенных средств, превратился в анахронизм. В основе этой трансформации лежат три взаимосвязанные тенденции.
Во-первых, интересы бенефициантов стали определяться исключительно в финансовых категориях. Сегодня они рассматриваются в качестве обычных акционеров, озабоченных рентабельностью своих активов, независимо от своего статуса (наемный рабочий, профсоюзный деятель). Фактически игнорируется признаваемое ранее правило необходимости «социально-ответственного» использования средств фондов и превалируют исключительно или, прежде всего, спекулятивные интересы биржевого рынка.
Во-вторых, постепенно стала стимулироваться практика фрагментации и передачи доверительных обязанностей через делегирование отдельных функций. Расширение такой практики порождает проблему контроля и координации цепочек, по которым происходит их делегирование.
В-третьих, расширение диверсификации, охватившей все активы, приводит к существенному снижению риска. Это получило отражение в «теории портфеля» Г. Марковица, согласно которой риск активов рассматривается как риск составляющих единого портфеля, а не отдельных единиц.
Монтань указывает на еще одно важное следствие современной эволюции системы пенсионного обеспечения: перенос части риска на лиц наемного труда. Казалось бы, если все возрастающее количество работников несет все бльшую долю риска, то, являясь бенефициантами пенсионных фондов, они должны иметь возможность влиять на управление их активами. Однако выбор управляющих остается за предпринимателем, инициирующим создание фонда. В результате, происходит «гигантское перераспределение риска между капиталистами и лицами наемного труда»[19].
Итак, размеры финансовых средств, аккумулируемых и приводимых в движение пенсионными фондами, позволяют говорить, что эти фонды (наряду со страховыми компаниями) превратились в главных акторов рынков капиталов. И важно, что объемы этих средств превышают границы собственно финансовой сферы, оказывая воздействие на процесс воспроизводства.
Так, в 2007 г., в США доля прибыли, полученной в финансовой сфере, достигла 40% общей прибыли предприятий, при том, что доля добавленной стоимости этой сферы составила лишь 10% суммарного показателя[20].
Эти обстоятельства были отмечены в исследованиях регуляционистов и позволили им задолго до октября 2008 г. предсказать высокую вероятность развития событий по сценарию, продемонстрированному в период современного мирового кризиса.
В доступной нам литературе встречаются также многочисленные предостережения относительно возможностей и пределов копирования американской модели пенсионного обеспечения, которые в России не принимаются во внимание. Так, предложения о повышении пенсионного возраста без учета сложившегося положения с оплатой труда, на наш взгляд, не имеют сколько-нибудь существенных оснований, а ссылки на зарубежный опыт здесь абсолютно некорректны. Причина в том, что в отличие от США, в нашей стране зарплата у основной части наемных работников занижена. Кроме того, для современной России характерны необоснованные межотраслевые и межрегиональные соотношения по уровню оплаты труда.
17. Другим фактором, усилившим роль «финансовой доминанты» является развитие акционерного капитала, которое сказалось на изменении структуры баланса предприятий. Так, во Франции, доля акций в их пассивной части удвоилась с 31,7% в 1977 г. до 70% к 2000 г., а в активе наблюдалось утроение. В 1977 г. они составляли едва 11% активов, а в 2000 г. достигли 37% суммарных активов[21].
Регуляционисты отмечают, что этот процесс, с одной стороны, приводит к серьезным трансформациям в институциональной структуре общества, а с другой, - изменяет содержание понятия «наемный труд». Речь идет, прежде всего, о двойном статусе наемных работников, владеющих акциями.
В течение предшествующего периода развития отношений найма доход лиц наемного труда определялся исключительно (или в основной своей части) размером заработной платы. Сегодня рост их доходов все больше зависит от доходов, получаемых от владения акциями. Вместо добавленной стоимости, источником которой всегда было предприятие, инстанцией, которая определяет размер вознаграждения становится финансовый рынок[22].
Регуляционисты справедливо указывают, что замещение все большей части традиционной заработной платы доходами от акций, а также увеличение доли прочих финансовых составляющих в доходах населения приводит к тому, что все более значительная часть потребления (а значит, и конечного спроса) формируется на финансовых рынках. И это существенно воздействует на характер процесса воспроизводства: значительно интенсифицируются эффекты трансмиссии между финансовым и реальным циклами, а главной характеристикой нового режима накопления становится перенесение внутренне свойственной финансовой сфере нестабильности в сферу реальной экономики.
Макроэкономическая жизнеспособность режима накопления с финансовой доминантой теперь зависит гораздо больше, чем раньше, от степени и механизмов государственного вмешательства в экономику. Задачей экономической политики в таких условиях становятся не точная настройка, поддерживающая уровень совокупного спроса, соответствующий полной занятости, и не достижение «баланса» инфляции и безработицы. Ядром экономической политики, согласно Лордону, теперь выступает регулирование биржевого цикла, ограничение свойственных ему резких подвижек в целях предотвращения ситуации, когда биржевая нестабильность переносится на реальный сектор экономики. Значит, важнейшей задачей государственных органов власти в современных условиях становится постоянный мониторинг биржевого цикла.
Исследователи, анализирующие изменение места финансовой сферы пишут о новой модели регуляции. Однако, регуляция, в соответствии с изначальной позицией школы – это совокупность механизмов, обеспечивающих сбалансированное развитие всех сфер функционирования общества на протяжении достаточно длительного периода времени. Но в случае с системой, основанной на финансах, говорить о сбалансированности можно весьма условно и то, только для ограниченной финансовой сферы.
Излишество (отсутствие меры) представляет собой тенденцию любой предоставленной самой себе власти. Поэтому ее ограничения должны быть установлены извне. Проблема достаточно сложна, ибо основной принцип, который лежит в основе финансовой власти (свобода движения капитала) санкционирован ЕС. С учетом этого, Лордон еще до начала финансового кризиса предлагал два механизма.
Первый предусматривает разделение процентной ставки на две части:
- для субъектов реального сектора экономики (она должна поддерживаться на самом низком (из возможных) уровне);
- для субъектов финансовой сферы (она должна быть поднята на максимально высокий уровень).
Второй механизм предполагает установление потолка вознаграждения акционерам («разрешенного акционерного маргинального предела»). Это должно ограничить акционерный капитал в стремлении безгранично интенсифицировать эксплуатацию наемного труда. Конечно, учитывая процессы глобализации, углубления взаимозависимости экономики стран, такие меры должны быть приняты на международном уровне.
Повторим, что эти рекомендации были высказаны до того, как режим с финансовой доминантой продемонстрировал свою несостоятельность. Давая же оценку реакциям правительств на финансовый кризис, Лордон отмечает, что принимаемые меры изначально были направлены прежде всего и главным образом на уменьшение риска банковских операций, предотвращение краха и системного кризиса банков.
Подобная «пруденциальная» политика сводится лишь к косметической корректировке траектории развития и имеет четкие пределы. Связано это с тем, что силы конкуренции пытаются ограничить с помощью «догоняющих» мер, не позволяющих «работать на опережение». Кроме того, регулирование риска ex ante (к чему, собственно, и сводится пруденциальная политика) в принципе невозможно. А сила финансовых инноваций, как показала практика, весьма сомнительна. Следовательно, пруденциальная политика не может обеспечить выхода из современного кризиса.
Принимаемые меры недостаточны, поскольку перед обществом стоит задача не краткосрочного или сиюминутного улучшения экономической ситуации, а формирования стратегии, способной обеспечить долгосрочную стабильность. По мнению Лордона, необходим механизм, закрывающий для финансовых субъектов возможность беспрепятственного достижения их стратегических целей, если они нарушают принципы свободной конкуренции. Задача не столько в том, чтобы контролировать деятельность финансовых структур. Необходимо запретить некоторые виды финансовых операций, сделать некоторые действия субъектов финансовой сферы невозможными. Требуется не изменение степени вмешательства государства в деятельность финансовой сферы, а изменение природы этого вмешательства[23].
Капитализм, по словам Лордона, – это арена властей и сил влияния, а не спокойное место встречи спроса и предложения. Из этого и нужно делать практические выводы: силе надо противопоставить силу, силе капитала – силу власти – единственную, которая находится в распоряжении общества. Именно этот тезис является исходным при обосновании необходимости нового понимания роли современного государства и его функций по регулированию экономики. К сожалению, конкретных механизмов решения этой задачи автор не предлагает.
18. Представители школы регуляции, выступают против характерной для мейнстрима гипотезы безвариантности социально-экономического развития. Доказательство ее ложности - опыт России. Серия практически не связанных между собой реформ, привела не только к обвальному падению экономических показателей, но и к дестабилизации институциональной системы. Сегодня очевидна неспособность существующих неолиберальных теоретических схем объяснить и предвидеть многие трудности, с которыми столкнулось российское общество.
Оценивая российские программы переходного периода, представители регуляционизма отмечают в качестве основного недостатка их целеориентированность, игнорирующую конкретные социально-экономические и институциональные условия государств на постсоветском пространстве. Этот вывод наиболее четко обоснован Буайе, который, делает три важных вывода.
Первый. Современная экономика постсоциалистических стран больше доказывает наличие зависимости от пройденного пути, нежели неизбежность полного восстановления равновесия, общего для всех стран.
Второй. Экономические субъекты, являющиеся невольными участниками создаваемых моделей и развиваемых теорий практически никогда не располагают знанием предпосылок, «ожиданий» и пр. необходимой информацией, которыми они должны были бы владеть согласно исходным принципам той или иной теории.
Третий. Из факта повторения некоторых ошибок экономической политики действующих властных институтов некорректно делать вывод, что публичные власти всегда и везде отрицательно влияют на экономическую эффективность и социальную справедливость, а потому требовать, чтобы «государства было меньше». Существуют исторические примеры, когда именно недееспособность государства является причиной пролонгации кризисов и/или состояния полной неуверенности общества в своем будущем, что не менее опасно и болезненно для населения.
На основе анализа процесса реформирования российской экономики, Буайе отмечает, что политика почти полного отстранения государства от рыночных преобразований исходила априори из предположения, что рынок обладает способностью не только самовосстановления равновесия, но и самоинституционализации. Однако, даже в экономиках, где рынок имеет давние и прочные корни, всегда предполагается участие институтов власти, важнейшая задача которой - определение правил функционирования экономики и контроль за их соблюдением.
С позиций мейнстрима, противоречия, с которыми столкнулась Россия при переходе к рынку, рассматривались как «неожиданные» или «непредвиденные» факторы, затрудняющие «в целом правильный» процесс движения к поставленной цели. В рамках такого видения, предполагалось, что импорт западных институтов обеспечит формирование если не идентичной, то, по крайней мере, однотипной западной, институциональной конфигурации. Однако оказалось гораздо проще создать в России биржи, нежели всестороннюю законодательную базу, регулирующую права собственности, а также финансовую систему, обеспечивающую прозрачность рынка.
Представители регуляционизма объясняют этот «парадокс» тем, что важнейшим фактором пробуксовки российских реформ стала гипотеза реверсивности институциональных реформ, т.е. игнорирование необходимой последовательности формирования институтов рыночной экономики и структурных трансформаций.
Так, оценивая опыт российских трансформаций, Р. Буайе приводит в качестве иллюстрации образ перевернутой пирамиды, основанием которой служит острый угол (см. рис. 2).
Очевидно, что в западных экономиках созревание институтов капитализма было многоступенчатым, охватывало несколько веков, включая множество проб и ошибок, кризисов и периодов восстановления. В результате, современные наиболее сложные формы основаны на фундаменте более простых, но основополагающих, институтов (право, частные и публичные финансы, кредитная система). В основе стабильности институциональных систем Запада во многом лежит прочность исходных институтов, в своем системном единстве обеспечивающих сопротивляемость всего институционального здания.
В России, напротив, были провозглашены наиболее утонченные орудия финансового управления в условиях не определенной системы прав собственности, сомнительных и ненадежных принципов управления фирмами, отсутствуя кредитной системы как таковой[24]. Результат такой политики хорошо известен: над шумпетерианским предпринимателем одержал верх спекулянт, а над прозрачностью и эффективностью в распределении капитала – преднамеренные нарушения и захват ресурсов и капитала небольшим количеством «наиболее активных» и «информированных» индивидов.
Рисунок 2[25]
Итак, российский опыт доказал, что последовательность структурных реформ важнее, нежели скорость движения к конечному результату. Теория регуляции предлагает отказаться от иллюзий «великих переходов» в пользу эволюционного развития и комплементарных институциональных трансформаций, поскольку, перефразируя известное высказывание Г.В. Лейбница: «regulation non facit saltum» (регуляция не делает прыжков).
В Заключении содержатся основные выводы, полученные в ходе диссертационного исследования.
Основные положения диссертационной работы изложены в следующих публикациях
1. Французский регуляционизм. Институциональные системы и институциональные трансформации. Монография. Институт экономики РАН. 2009. 13,6 п.л.
2. Перестройка глазами французских советологов // Социалистический труд. 1987. № 8. 0,7 п.л.
3. Территориальное управление во Франции // Вопросы экономики. 1991. № 5. 1 п.л.
4. Местные органы управления во Франции // Социалистический труд. 1991. № 7. 0,8 п.л.
5. Управление государственной собственностью во Франции // Вопросы экономики. 1993. № 10. 0,8 п.л.
6. La rforme de ladministration locale en Russie: un point de vue / Annuaire des collectivits locales. 1995. P. GRALE. 1995. 1 п.л.
7. Местное самоуправление и государство // Федерализм. 1997. № 4. 1 п.л.
8. Местное самоуправление как социально-экономический институт // Федерализм. 2007. № 4. 0,9 п.л.
9. Социально-экономическая диагностика: методологический подход французского регуляционизма. Глава в монографии «Экономика как искусство». Под ред. Ананьина О.И. М. Экономика. 2008. 2,5 п.л.
10. Местное самоуправление и институциональные трансформации // Федерализм. 2008. № 3.
11. Нестандартные формы или новая модель трудовых отношений // Человек и труд. 2009. № 9. 0,4 п.л.
12. Французские регуляционисты о финансовой доминанте современной экономики // Вопросы экономики. 2008. № 12. 0,9 п.л.
13. Теоретические основы французского регуляционизма // Экономическая наука современной России. 2010. № 2. 0,7 п.л.
[1] Впервые этот термин использовал Де Берни. Проводя аналогию между функциями генетических кодов в биологии и институтами в экономике, он писал: «Несмотря на то, что капитализм состоит и структурирован антагонистическими по своей природе силами, в определенные периоды времени адекватные институты, в случае если они будут найдены, способны обеспечить необходимую согласованность, создав тем самым условия для экономического роста» (цит. по: Benko G. Gographie conomique et thorie de la rgulation. Finisterra. XXXI. Vol. 31, 62. 1996. Р. 12).
[2] Буайе Р. Теория регуляции: Критический анализ / Пер. с франц. Н.Б. Кузнецовой. М.: Наука для общества, Российск. гос. гуманит. ун-т, 1997. С. 63.
[3] Так, например, среднегодовые темпы роста производительности труда и реальной заработной платы в США составили, соответственно, в 1900-1929 гг. – 1,6% и 1,8%, в 1929-1947 гг. – 1,2% и 1,4%; в 1947-1960 гг. – 1,4% и 1,5%.
[4] См., напр.: Blanger P.R., Lvesque B. La «thorie de la rgulation», du rapport salarial au rapports de consomation // Cahiers de recherche sociologique. 1991. № 17. P. 31-33.
[5] См.: Billaudot B. Les institutions dans la thorie de la rgulation: une actualisation.// Revue de la rgulation. 2009. 2-me semestre. № 6. Р. 9.
[6] Несколько иную типологию предложил Амабль. Он выделяет: неолиберальную, социал-демократическую, европейскую континентальную, средиземноморскую и азиатскую модели. Но несмотря не внешние различия, в основе ее, так же как и у Буайе, лежит критерий комплементарности всех составляющих институциональной системы.
[7] См.: Lipietz A. Le monde de l’aprs-fordisme. Prsent la journe CNRS-INSERM-IRESCO Prcarisation et mondialisation. P., 18 mai 1995. http://lipietz.net/
[8] Lipietz A. Le Monde de l’aprs-fordisme. Prsent la journe CNRS-INSERN-IRESCO Prcarisation et Mondialisation. P., 18 mai 1995. / http:/lipietz.net. P. 11.
[9] В состав этих ресурсов, помимо традиционных, включаются: инновационные системы, институциональные акторы, социальные сети и т.д.
[10] Gilly J.-P., Perrat J. Dveloppement local et coopration dcentralise. Entre gouvernance locale et rgulation globale. Colloque Economie Mditerrane Monde Arabe, Sousse 20–21 septembre 2002. http://web.univ-peau.fr/Rechercheupmf-grenoble.fr/pepse /IMG/pdf/L_ harmattan_Lamande>Samson.pdf
[11] В частности, речь идет об отмечавшейся в третьем томе «Капитала» возможности подчинения закономерностям движения фиктивного капитала логики движения капитала производительного.
[12] См.: Aglietta M. Le capitalisme de demain. Notes de la Fondation Saint-Simon. N 101. Novembre 1998.
[13] Intervention au congrs Marx International II l’automne 1998. Publie comme F. Lordon «Le nouvel agenda de la politique conomique en rgime d’accumulation financiaris», dans G. Dumnil et D. Lvy. Le Triangle infernal: Crise, mondialisation, financiarisation, Actuel Marx Confrontation. PUF. P., 1999. http://frederic.lordon.perso.cegetal.net
[14] Orlan A. Le pouvoir de la finance. P.: Odile Jacob, 1999. Р. 214.
[15] См.: Boyer R. Is a finance-led growth regime a viable alternative to fordism? Economy and Society. Vol. 29. N.1. Febuary. 2000.
[16] Boyer R. Le politique l’re de la mondialisation et de la finance. L’Anne de la Rgulation. 1999. Vol. 3.
[17] Подробнее см.: Coutrot T. L’entreprise nolibrale, nouvelle utopie capitaliste? P.: La Dcouverte, 1998.
[18] Montagne S. Les fonds de pension dans l’conomie americaine. La lettre de la rgulation. 2000. Septembre. N 34. Р. 2.
[19] Lordon F. Fonds de pension, pige cons? Mirage de la dmocratie actionnariale. Raison d’agir. P., 2000. P. 62–63.
[20] См.: Dervis K. La crise mondiale: enjeux et rformes. // Politique Etrangre. 2009. № 1 (цит. по: Benmbarek M., Hamdi M.T. Crises Economiques et Rgulation du Capitalisme // Contribution au Forum de la Rgulation 2009. P. 8).
[21] См.: Clvenot M. Financiarisation, rgime d’accumulation et mode de rgulation. Peut-on appliquer le « modle » amricain l’conomie franaise ? Thse pour obtenir le grade de Docteur de l’Universit Paris 13. 2006. P. 7.
[22] Lordon F. Le nouvel agenda de la politique conomique en rgime d’accumulation financiaris. Avril. 1999 / http://frederic.lordon.perso.cegetal.net. Р. 11.
23 См.: Lordon F. Aprs la crise financire: «rguler» ou refondre? Les insuffisances des stratgies prudentielles. Revue de la rgulation: Capitalisme, institutions, pouvoirs. 2009. № 5 http://regulation.revues.org/index7461.html#entries.
[24] Говоря иначе (только с отрицательным знаком), повторяется ситуация после 1917 г., когда, пользуясь терминологией В. И. Ленина, национализировали больше, чем смогли обобществить. Напомним, что выход из нее был найден в НЭПе.
25 Boyer R. L’conomiste face aux innovations qui font poque // Revue conomique. Vol. 52. 2001. N 5. P.1067.
