А.И. Еремеева. ГАИШ

Леонард Эйлер (1707 – 1783) и Петербургская астрономическая и астрофизическая школа

XVIII века.

В многовековой мировой истории классических точных естественных наук – математики, астрономии, физики, как и в горных массивах Земли, есть свои величайшие вершины. На небольшом в сравнении с общечеловеческой историей промежутке времени – всего в пару тысяч лет такими вершинами в Европе были Архимед, Гиппарх, Птолемей, Коперник, Кеплер, Галилей, Ньютон… С Ньютона началось разветвление: появление уже не отдельных пиков, а целых горных гряд-цепей, в виде научных школ в математике и в объединившей в себе тогдашнюю физику и астрономию механике – земной и небесной. Плотность новых вершин в этих горных цепях была поразительной, свидетельствуя о начавшемся массовом штурме поставленных Ньютоном проблем. Этому способствовали и вошедшие в традицию научные конкурсы с немалыми премиальными фондами, объявлявшиеся европейскими академиями.

Самыми первыми высокогорными вершинами среди наследников Ньютона стали Леонард Эйлер, Алексис Клод Клеро, Жан ле Рон Д’Аламбер. В середине века в этом тесном массиве поднялась новая вершина – молодой Ж.Л. Лагранж. Взаимодействие этих блистательных не уступавших друг другу умов отразилось в их переписке, через которую шел обмен идеями и результатами. И все же наиболее впечатляющей вершиной, которая не только поражала своей высотой, обилием отрогов, но и при всем том своей доступностью для подъема на нее (для понимания) был, несомненно, Эйлер (рис.1).

Это, пожалуй, и наиболее посещаемая альпинистами-историками вершина. В 1957г. наша страна во главе с Академией наук широко отметила 250-летие со дня его рождения. (Сохранившаяся у меня с тех пор мемориальная академическая медаль стала отныне экспонатом в Музее истории астрономии на старой Краснопресненской обсерватории ГАИШ). В 1983г. не менее широко были отмечены две близкие памятные даты: 275 лет со дня рождения и 200 лет со дня кончины Эйлера (итогом стал объемистый сборник материалов Московской и Ленинградской конференций, проведенных Академией наук совместно с Институтом истории естествознания и техники (ИИЕиТ) АН СССР, опубликованный в 1988г.).

В нынешнем 2007г. – особенный юбилей – 15 апреля (по н.ст.) исполнится ровно 300 лет со дня рождения Леонарда Эйлера. Намечены торжества в Санкт-Петербурге. В МГУ едва ли не все естественные факультеты превратили свои традиционные «Ломоносовские чтения» в «Эйлериану». В ГАИШ этому событию было посвящено юбилейное заседание Общегородского семинара по истории астрономии, проведенного 3 апреля с.г. Отделом истории физико-математических наук ИИЕиТ РАН, Сектором истории астрономической обсерватории и ГАИШ и Сектором истории астрономии «Астрономического общества» (Международная общественная организация – АстрО). Настоящая электронная публикация представляет собою расширенный текст сделанного на нем доклада канд. физ.-мат.наук А.И. Еремеевой (ст. науч. сотрудника указанного Сектора ГАИШ, председателя Сектора истории астрономии АстрО).

Ввиду неохватности для одного докладчика как самих научных заслуг Юбиляра, так и разносторонности его интересов, автор ограничил свое сообщение кратким напоминанием об основных направлениях и наиболее впечатляющих результатах деятельности этого уникального гения. Основное же внимание было сосредоточено на менее известном аспекте его научной биографии – истоках и условиях формирования Леонарда Эйлера как первого и крупнейшего наследника и продолжателя дела Ньютона по созданию нового естествознания, именно – новой математики, механики и теоретической астрономии. Особо был отмечен и менее известный его вклад в наблюдательную астрономию и в зарождавшуюся уже в XVIII в. астрофизику.

Юбилеи Леонарда Эйлера и прежде, и теперь отмечаются во всем мире. Он, бесспорно, является гордостью и достоянием всего Человечества. Но именно в России Эйлер получил свою «начальную скорость», прошел научную школу, а затем в течение всей своей жизни, имел в ней питательную почву для своих трудов, – даже оказавшись на четверть века за ее пределами (с 1741 по 1766гг. он жил и работал в Берлине, возглавляя математическое отделение Академии наук, а несколько лет практически и академию). Такой благодатной почвой для Эйлера стала Санкт-Петербургская академия наук, связь с которой он не прерывал никогда, оставаясь и за рубежом ее почетным иностранным членом, а затем снова став ее действительным членом. В 1766г. он вернулся в Петербург и оставался здесь до конца. Потеряв в 1738г. зрение на правый глаз, а в 1766 ослепнув на оба, Эйлер не утратил своей уникальной работоспособности. Обладая столь же уникальной памятью, он мог проводить в уме сложнейшие вычисления и опубликовал за последнее десятилетие жизни наибольшее (по сравнению с прежними такими периодами) число работ (34!), диктуя их своим ученикам и помощникам, главными из которых были А.И.Лексель, Н.И.Фус и М.Е. Головин (племянник М.В. Ломоносова).

Можно сказать, две первые великие вершины в картине и в истории деятельности нашей Академии – Эйлер и Ломоносов стали ярчайшим выражением исполнения замыслов и завещания преобразователя России – Петра Первого.

Начало биографии.

Леонард Эйлер родился 4/15 апреля 1707г. в небольшом селении Риген (или Риэн) в 5км. от г. Базеля (на севере Швейцарии, где она сходится с Францией и Германией) (рис.2), в семье небогатого протестантского пастора (в семье было четверо детей). Предки Л. Эйлера – несколько поколений (с XIIIв.) ремесленников, переселились из Германии (г. Линдау) в Швейцарию в XVIв. Отец его первым сменил профессию, окончил в 1700г. Базельский университет, где слушал лекции по математике знаменитого Якова Бернулли, и стал пастором, получив небольшой приход в Ригене. Надеясь и сына направить по той же духовной стезе, он, тем не менее, сам не чуждый интереса к математике, обучал ей и маленького Леонарда, убежденный, что эта наука упорядочивает ум.

Дружба с семьей Бернулли прошла и через всю жизнь Л. Эйлера. Его удивительно рано проявившиеся способности к математике привели его в 13 с половиной лет в Базельский университет (рис. 3) на факультет «свободных искусств» (куда он записался, так как остальными тремя факультетами в этом старинном университете XV века традиционно были – юридический, богословский и медицинский).[По (Юшкевич, 1988), до этого после отца его обучал математике домашний учитель-богослов. По (Рыбаков, 1957) Эйлер учился в семинарии и посещал университет «в свободное время»] Лекции другого профессора Бернулли, Иоганна (брата Якоба), частные беседы с ним и самообразование под его руководством быстро развивали прирожденный математический талант Эйлера. В 1723г. он закончил курс, получив звание бакалавра философии. Через год стал «магистром искусств» (за сравнительное исследование натурфилософии Декарта и Ньютона). И хотя, следуя желанию отца, Л. Эйлер продолжил образование на богословском факультете, но вскоре оставил его и целиком погрузился в математику. Однако получить место в маленьком университете Базеля на единственной близкой ему кафедре физики оказалось нереальным. Даже сыновья самого И. Бернулли – как и отец, выдающиеся математики и механики, вынуждены были ориентироваться на приобретение дополнительных более «практических» специальностей. Как писал впоследствии сам Эйлер, останься он на родине, то, даже дождавшись освобождения физической кафедры, был бы он там просто «кропателем» (университетским профессором)…

Петр Первый и Петербургская академия наук.

А в это же время в далекой России разворачивалась стремительная деятельность царя-преобразователя, Петра Первого, «рукой железной » поднявшего «на дыбы» огромную свою державу – не паханную целину для великих дел. Вершиной этой преобразовательной деятельности Петра стал его главный замысел – сделать Россию новым научно-промышленным европейским центром, воспитать своих ученых, а для этого создать Академию и привлечь в нее для начала самых знаменитых ученых мужей Европы, вменив им в обязанность и обучение отечественных отроков.

Речь шла о создании академии со своим университетом и гимназией. Первым профессором в нее Петр пригласил известного французского астронома, геодезиста и картографа сотрудника Парижской обсерватории Жозефа Никола Делиля (1688 – 1768), с которым он познакомился в Париже в 1717г. Указ царя об учреждении Академии был подписан 28.01(8.02) 1724г.

Петр умер ровно через год (8.02!), буквально накануне осуществления своего грандиозного замысла. Но его ближайшие наследники, даже несмотря на свою отдаленность от науки, ощущая на себе отблески его славы, должны были ревностно исполнять его заветы. Академию открыла в августе 1725г., Екатерина I, проявив к ней особое внимание и предоставив ей полную свободу (рис.4 ). И хотя в невеселую для науки эпоху правления (с 1730г.) Анны Иоанновны и всевластия ее фаворита Бирона новая академия оказалась в упадке (это отчасти и вынудило Эйлера уехать в Берлин), но она вновь возродилась (с 1742г.) при дочери Петра Елизавете и достигла своего, быть может, наиболее яркого расцвета при первой образованной императрице России Екатерине II Великой. Академия стала благотворной почвой, на которой расцвело немало и отечественных, и, на первых порах, западноевропейских талантов во всех областях наук – естественных и гуманитарных. Молодежь из малых западных стран (а они все территориально не шли ни в какое сравнение с размахом России) буквально хлынула на эту необъятную целину (хотя тут нужна была и смелость, чтобы решиться отправиться в далекую, мало известную северную страну…). Но благо и условия были достойные: государство брало на себя не только обеспечение научной работы, но и обеспечивало публикацию и быт (а это – и дом, и дрова, и свечи…), дабы ученым не отвлекаться от науки и, как завещал сам Петр, «не терять времени бездельно».

Одной из первых задач Петра было обеспечить рост наук, необходимых для создания флота и изучения огромных пространств империи, то есть астрономии, геодезии, картографии. По академическому Уставу Петра звание профессора астрономии было отнесено к наивысшему, первому классу. Опорой же для этих наук была математика и механика (иначе физика). Поэтому из 17 приглашенных профессоров (так тогда называли членов Академии) в первом её составе было, помимо Делиля, семь математиков и физиков.

Ж.Н. Делиль в России и создание его научной школы.

Делиль с энтузиазмом принял приглашение российского самодержца. Один из первых ньютонианцев на континенте, он немало натерпелся от засилья в Париже упорных приверженцев уже отжившего свое картезианства, не признававших во главе с новым директором Парижской обсерватории сыном Дж. Кассини, новых открытий Ньютона. Уже в начале 1726г. Делиль прибыл в Петербург со своим детальным, составленным еще для царя планом строительства и оборудования первой в России государственной обсерватории, которая вскоре получила широкую известность, вызывая в Европе восхищение и своей продуманной архитектурой, и своим богатым оборудованием (рис.5, 6).

Кроме двух больших стенных квадрантов, секстантов она обладала несколькими телескопами-рефракторами. Особую ценность представлял ее уникальный экспонат – 5-футовый секстант Галлея (с которым он работал на о-ве Св. Елены в 1676г.), купленный в свое время Я.В. Брюсом для Петра и переданный обсерватории в 1735г. по завещанию Я.В. Брюса его племянником и единственным наследником А.Р. Брюсом.

Планы Делиля по созданию в России астрономической, геодезической и физической научной школы были грандиозны, а программа подготовки новых кадров тщательно продумана (Невская, 1984). Один только список рекомендованной им своим ученикам литературы насчитывал 500 названий сочинений. Прежде чем быть допущенным к работе на обсерватории новичок должен был освоить свою науку по программе Делиля, «чтобы помочь себе, – как он говорил, – вылупиться из яйца». Требовалось не только освоение литературы, но и активное применение полученных знаний – решение задач, освоение наблюдательной техники. Целью всей работы было, прежде всего, обслуживание нужд государства: создание точной Службы времени, уже вскоре осуществленной Делилем; проведение геодезической съемки и картографирование страны. Последнее привело к созданию по инициативе Делиля Географического департамента академии, по образцу которого в дальнейшем было создано Бюро Долгот в Париже, и т.п. В области же чистой науки Делиль ориентировался на решение научных задач, завещанных Ньютоном.

Перед приездом в Петербург Делиль посетил великого ученого и получил его знаменитые «вопросы» для решения. Они касались и астрономии – развития теории движения небесных тел, и физики – проблемы хроматизма объективов, проблемы дифракции света.

Среди первых учеников и сотрудников Делиля был и 26-летний Даниил Бернулли, получивший место профессора физиологии (т.е. медицины), но уже вскоре переключившийся на математику и механику. – Петербургская академия приглашала иностранцев в новые члены на вакантные места. Но в дальнейшем с выбором реальной области деятельности в ней было свободно. – Вскоре вокруг Делиля сформировалась его «ученая дружина» из блестящих молодых умов. Средний возраст его учеников был 31год, самому Делилю – 38, самым молодым, 20-летним был Леонард Эйлер. Он был приглашен, по рекомендации Д. Бернулли, в качестве его помощника и в конце 1726г. заочно назначен адъюнктом также по классу физиологии, в связи с чем еще на родине стал изучать ее для намечавшейся работы по проблеме кровообращения.

Эйлер в России. Первый период.

Эйлер прибыл в Петербург весной 1727г. в дни траура по только что скончавшейся Екатерине I и при возникшей некоторой нестабильности двора. Но это уже не влияло на работу вошедшей в свой ритм обсерватории и школы Делиля. Обсерватория еще достраивалась, но в ней (в другой «палате») уже велись астрономические и метеорологические наблюдения. Делилю остро не хватало математиков и вычислителей. И предложение Д. Бернулли о своем молодом друге-математике пришлось как нельзя кстати. По счастливой случайности к приезду Эйлера в Академии оказалось вакантным место адъюнкта математика, которое он сразу и занял (с окладом 300 руб. в год. – Рыбаков, 1957). Эйлер быстро включился в работу (рис. 7,8), делал по несколько сообщений на каждом заседании Академии, и уже вскоре его научные статьи потоком пошли в академические «Комментарии» (Записки) (рис.9). Но и занятия физиологией пригодились Эйлеру – он изучал строение глаза как многослойной линзы и использовал в дальнейшем свои знания при решении проблемы избавления объективов рефракторов от хроматической аберрации. На основе его теории (1747г.) Джон Доллонд к 1758г. построил первый качественный рефрактор-ахромат. Фундаментальный обобщающий труд Эйлера «Диоптрика» по теории ахроматизма телескопов и микроскопов вышел в Петербурге в 1769г. (рис.10). Но в целом Эйлер также быстро переключился на математику и механику. С января 1731г. он уже профессор физики, а с июня 1733г. и навсегда – высшей математики.

Вместе с тем с самого начала Эйлер принимал участие, с 1733г. почти ежедневно, и в наблюдениях на обсерватории. Так, наблюдения Солнца включали точное определение момента полудня, который с тех пор стал отмечаться по предложению Делиля выстрелом крепостной пушки; измерялись высоты светил (для определения широты обсерватории), покрытия звезд и планет Луною. Наблюдались появлявшиеся кометы.

Теория и практика в трудах Эйлера

В историю науки Леонард Эйлер вошел, прежде всего, как один из самых великих математиков. Вместе с тем рано проявилась и особенность его математического гения. Еще на родине он успешно и с энтузиазмом решал прикладные математические задачи: например, как наиболее целесообразно оснастить корабль мачтами. Эта его первая работа, проведенная на конкурс Парижской академии в 1726 – 1727гг., хотя и не получила премии, но была одобрена и в 1728г. опубликована. В дальнейшем подобные инженерные задачи он с увлечением решал и в России, в т.ч. в качестве эксперта: в 1770-е гг. он смело поддержал (единственный из академической комиссии) проект гениального русского механика-самоучки И.П. Кулибина одноарочного моста через Неву с небывало большим пролетом в 298м. (применялись не более 60м.); участвовал в расчете количества материалов на памятник Петру – фигуру «Медного всадника». И каждый раз он соединял решение конкретной задачи с развитием самого теоретического, прежде всего математического аппарата. Среди его математических сочинений первого петербуржского периода одно было посвящено теории музыки (1739г.)

Эйлер в Берлине.

В Берлине Эйлер сосредоточился прежде всего на развитии новой теории исчисления бесконечно малых – великого изобретения Ньютона и Лейбница – дифференциального и интегрального исчислений, становившихся главным и эффективным методом аналитического – с помощью дифференциальных и интегральных уравнений – описания природных процессов (рис. 11а,б и 12).

Эйлер был одним из первых, кто стал переводить математическое описание процессов на аналитический язык дифференциальных уравнений (взамен громоздких и трудоемких древнегреческих геометрических и графических методов, которыми пользовались еще Ньютон и Галлей). В астрономии эти новые методы впервые позволили приняться за решение грандиозной задачи – исследование и создание теории возмущенного движения небесных тел – Луны, планет и комет. Невероятная открывавшаяся сложность картины вызвала к жизни и остроумные приближенные (численные, полуэмпирические ) математические методы расшифровки и описания истинных небесных движений в реальной Солнечной системе, далекой от идеальной кеплерово-ньютоновской модели для системы из двух тел. В общем поле взаимных тяготений многих тел эллиптические орбиты не только «оживали» и «дышали», изменяя с течением времени свои кеплеровы элементы – эксцентриситеты, наклонения, поворачивая оси апсид, но и вовсе оказывались незамкнутыми кривыми!

На пути решения этих проблем Эйлер стал основоположником целых новых направлений и наук, как в области высшей математики, так и в теоретической механике. Бесчисленное количество математических образов и остроумных методов решения задач содержит имя Эйлера: «Эйлеровы числа», «Эйлера уравнения», «Эйлера подстановки». Наиболее изящные были отражены даже на памятных марках. Это, например, удивительная «Эйлерова характеристика» выпуклых многогранников: ao – a1 + a2 = 2 (число вершин минус число ребер плюс число граней в любом таком многограннике равно двум) (рис. 13, 14 ). Правда, как говорят, это было известно уже Декарту, но, видимо, было забыто и переоткрыто Эйлером. Или (рис.15) – красивая формула связи между показательной и тригонометрическими функциями:

ei = cos +i sin.

Кстати, напомним, что целый ряд математических символов был предложен Эйлером: i – для мнимой единицы; e – основание натуральных логарифмов; – сумма; – конечная разность и даже, кажется, самый известный символ –.

Эйлер впервые применил высшую математику и в картографии, в теории картографических проекций, впервые использовав в ней функции комплексного переменного. Родоначальником самой теории комплексных переменных также является Л. Эйлер. А его фундаментальный, написанный по заказу Академии труд по прикладной механике «Морская наука, или трактат о кораблестроении и кораблевождении» (начат в 1740, опубликован в 1749 в Санкт-Петербурге) стал значительным вкладом в развитие общей гидромеханики, а также кинематики и динамики твердого тела. Но он написал и школьный (для академической гимназии) учебник по арифметике (1738г.), и более доступный для моряков курс по строительству и вождению кораблей (1773), переведенный на несколько языков (в том числе на русский племянником Ломоносова М.Е. Головиным).

Эйлер как основоположник аналитических методов и

теорий в небесной механике.

Из почти 850 работ Л. Эйлера (вкл. 20 больших монографий) более 100 относятся к астрономии. (Из 72 тт. полного собрания его сочинений – его издание швейцарским Обществом естествоиспытателей, начатое в 1907г. по международной подписке, заняло несколько десятилетий – астрономии посвящены 10тт. Лишь Лаплас «превзошел» его на один том, но его общее собрание насчитывало только 14 тт. ). Научные записные книжки Эйлера (которые он непрерывно вел с 1725 по 1783гг.) составили 12 тетрадей (ок. 4 тыс. страниц). Даже его огромная переписка (ок. 3 тыс. писем), которую он бережно сохранял, по его же словам, большей частью содержала научные размышления, идеи, результаты – т.е. также представляла особую форму его научного творчества. При отсутствии в те времена научной периодики (которую не могли заменить издаваемые Петербургской академией объемистые сборники «Комментариев») именно частная переписка была главным способом быстрого обмена информацией между учеными. (Кстати, немалые почтовые расходы на нее также обеспечивались в России академией наук.)

В астрономии первое место занимала у Эйлера небесная механика, которую сам он предлагал назвать «астрономической механикой» (это воплотилось, можно сказать, в современном термине «астродинамика» – раздел, изучающий движение близких спутников, например ИСЗ, в сложном гравитационном поле далекой от сферической формы реальной Земли).

Стимулом для таких исследований также были в первую очередь практические проблемы: острая потребность в уточнении методов определения долготы на море, в точном счете времени, в изучении явления приливов и отливов. Все это требовало, прежде всего, развития теории движения Луны. Для решения первой проблемы, напомним, королями и правительствами объявлялись конкурсы на большие премии. Их объявляли: в 1603г.– Генрих IV; в 1604 – испанский король; в 1714 – английский Парламент с подачи Ньютона назначил премию за метод определения долготы с точностью до полуградуса в 20 тыс. фунтов стерлингов (тогда = 200 тыс. руб. золотом); во Франции назначенная в 1716г. от имени короля премия составляла 100 тыс. ливров.

Еще Ньютон обратил внимание на неизбежность отклонений движений небесных тел от кеплеровых. Причиной было становившееся все более ощутимым с ростом точности наблюдений взаимное влияние тел Солнечной системы. В связи с этим уже перед Ньютоном встал тревожный вопрос об устойчивости нашей планетной системы, поскольку наиболее заметные такие отклонения носили характер «вековых», направленных в одну сторону – ускорения или замедления движения планеты или спутника (они были открыты раньше всего у Сатурна и Юпитера, а также у Луны еще в первой половине XVIIв. соотечественником Ньютона Дж. Хорроксом). Кстати, четкое разделение возмущений на вековые и периодические также заслуга Эйлера. Проблема возмущенного движения стала главной для небесных механиков XVIII века.

Эйлер одним из первых после Ньютона одновременно с французскими небесными механиками приступил к ее решению и стал создавать аналитическую теорию движений небесных тел.

В 1740 г. он создал первую после Ньютона теорию приливов, получив за нее премию по конкурсу от Парижской академии наук. (Буквально по пятам за ним шел Д’Aламбер, открывший приливы также и в атмосфере.)

К середине XVIII в. особенно возрос интерес к кометам, в связи с приближением предсказанного и предвычисленного Галлеем первого возвращения (в 1758г.) периодической кометы (1682 года, будущей «кометы Галлея»). Задачу об уточнении ее орбиты поставил и Делиль (1742г.), возлагая большие надежды на Эйлера, с которым в его берлинский период находился в интенсивной переписке. В кометной астрономии Эйлеру принадлежит открытие уравнения, позволяющего определить основные параметры параболической орбиты кометы. Он же придумал способ по четырем – пяти наблюдениям определять, – характер какого конического сечения имеет орбита кометы. В 1744г. Эйлер построил первую на основе ньютоновой гравитации теорию движения планет и комет.

В сочинениях 1748 и 1752гг. Эйлер опубликовал первую аналитическую теорию возмущенного движения Юпитера и Сатурна (т.н. «большого неравенства».– Окончательно задача была решена через 30 лет П.С. Лапласом.).

Сложность картины возмущенных движений делала практически нереальным получение решения задач небесной механики в общем аналитическом виде, как точное решение дифференциальных и интегральных уравнений. Новым изобретением человеческого разума стали приближенные методы. Эйлер и здесь был среди первых, придумав в 1768г. один из простейших методов такого приближенного, численного решения дифференциальных уравнений («Эйлера метод ломаных»).

Но главным изобретением математического гения Эйлера в небесной механике стал новый метод описания с помощью дифференциальных уравнений возмущенного движения небесных тел – метод вариации произвольных постоянных, в качестве которых рассматривались прежде считавшиеся постоянными величинами кеплеровы элементы, определяющие форму и размеры орбиты небесного тела. В небесную механику вошли новые образы – оскулирующие (огибающие), промежуточные орбиты, оскулирующие элементы. Свою новую «аналитическую теорию возмущенного движения в оскулирующих элементах» Эйлер успешно применил к исследованию орбит Юпитера, Сатурна, Земли, Венеры и др. небесных тел. Понятие «оскулирующие элементы» стало центральным в современной небесной механике. А дифференциальное уравнение, выведенное Эйлером для определения их изменения со временем, вошло в неё как «уравнение Эйлера».

Эффективным новым математическим аппаратом в небесной механике становилась теория разложения различных изучаемых функций в ряды – последовательности, где с ростом числа членов рядов (так наз. сходящихся) результат все более приближался к отображению истинного движения или истинной орбиты тела. Эйлер первым (1777г.) вывел формулы для вычисления коэффициентов разложения функции в тригонометрический ряд, на десятки лет предвосхитив появление тригонометрических рядов Фурье (1811г.) (Ныне они известны как «формулы Эйлера – Фурье». Последний ввел их как метод изучения теплопроводности. Но как бы он, возможно, удивился, узнав, что в этом мощном методе нашла новое, аналитическое выражение и… система древних птолемеевых эпициклов и деферентов! Их набором великий грек за полторы тысячи лет до этого, используя математическое изобретение Аполлония Пергского, жившего еще на полтысячи лет раньше, «спасал явления» – именно такую задачу ставили перед собой древнегреческие астрономы, – впервые сумев отразить в своей системе мира неравномерности видимого движения Солнца, Луны и планет.)

Вместе с тем, научным кредо Эйлера было убеждение, что ни одна самая идеальная математическая теория не может достаточно долго работать без учета в ней все большего количества наблюдательных данных, позволяющих контролировать теорию, приближать ее к реальному положению вещей. В этом он был ближе к реальности, нежели идеалисты-детерминисты (к последним относился Лаплас). Именно такой «полуэмпирический» подход к решению задач позволил Эйлеру создать две лучших (наиболее эффективно применимых на практике) теории движения Луны из 20 предложенных его современниками.

Остроумной находкой Эйлера стало то, что, используя разложение в ряды, он в качестве первого приближения учитывал наибольшие возмущения, а затем переходил к учету более мелких, что обеспечивало лучшую сходимость рядов и т.о. решение задачи. Его первая аналитическая теория движения Луны (1753г., рис. 16), в которой он продолжил и значительно усовершенствовал аналогичную теорию Клеро (1752г.), стала основой для очень точных лунных таблиц, составленных в 1755г. Т. Майером (за эти работы была выплачена в 1765г. давно объявленная премия английского парламента, поделенная между Л. Эйлером, вдовой Т. Майера и изобретателем хронометра Дж. Гаррисоном, получившим основную сумму – сказалось наступление века технического прогресса). Кстати, и эта работа, и большинство трудов Эйлера, жившего в Берлине, но остававшегося почетным иностранным членом Петербургской академии, печатались на её средства. После возвращения в Россию, в сочинениях 1770 и 1772 гг. Эйлер завершил развитие своей теории возмущенного движения Луны. Как поняли значительно позднее, лунная теория Эйлера 1772г. по точности на сто лет опережала свою эпоху.

Особую, двойную премию Парижской академии наук (а всего Эйлеру было присуждено 12 конкурсных премий) он получил за теорию возмущенного движения Земли (1756г.). Чрезвычайная важность этой работы состояла в том, что Земля – ее годовое движение и суточное вращение – вплоть до совсем недавнего времени оставалась единственным эталоном для измерения времени на всех временных масштабах – от года до секунд! Несколько раньше Эйлер, одновременно с Д'Аламбером, построил первую полную динамическую теорию прецессии и нутации

земной оси (1749г.). Кроме того, Эйлер предсказал небольшое дополнительное, «свободное» (не связанное с Луной) колебание оси Земли (с периодом в 305 суток – «период Эйлера»), что должно было вызывать изменение положения полюса и следовательно колебания географических широт (наблюдательно открыто и изучено впервые в 1881– 1891гг. С.К. Чандлером, США, уточнившим и период: 428 суток – «период Чандлера»).

Воспитанный в школе Делиля интерес к истории астрономии (вместе с другими Л. Эйлер изучал труды Улугбека и др. восточных ученых) привел Эйлера (в результате сравнений звездных каталогов разных эпох) к выводу об изменении положения самой плоскости эклиптики. В связи с этим он указал на необходимость ссылаться в каталогах на эпоху их составления (например, на эпоху эклиптики начала 1700г. – И, быть может, неспроста: с «1 генваря 1700 года» начался и в России введенный Петром I новый счет времени, новое летосчисление – не от «сотворения мира», а от Рождества Христова, «от Р.Х.» ).

Изучение возмущенного движения Земли позволило Эйлеру впервые получить убедительную оценку массы кометы. Еще Бюффон допускал (исходя из внешнего вида головы комет), что их массы сопоставимы с солнечной! После прохождения кометы Галлея вблизи Земли в апреле – мае 1759г. Эйлер рассчитал, что при равенстве ее массы земной год на Земле должен был бы возрасти (из-за возмущения орбиты от кометы) на 27 минут, а при массе в 100 раз большей земной, увеличение года составило бы 45 часов! И поскольку ни малейшего возмущения от кометы Галлея не наблюдалось, ее масса по оценке Эйлера оказывалась меньше земной на много порядков!

При изучении возмущенного движения галилеевых спутников Юпитера, именно Ио (намного более близкого к своей планете, чем Луна к Земле) Эйлер открыл у нее вековое движение линии апсид и узлов орбиты. Это по существу был первый опыт создания теории движения близкого спутника около сильно сжатой планеты и предвосхитило работы, появившиеся после запуска первого ИСЗ, причем многие современные теории оказались менее точными, чем у Эйлера.

Т.о. следует подчеркнуть, что Леонард Эйлер не только Человек всего Мира, но и Человек всех времен: над поставленными им задачами продолжают биться математики и механики нашего времени.

Нельзя не вспомнить еще об одной важной задаче, в решение и в саму постановку которой Эйлер внес большой вклад. К числу наиболее трудных небесномеханических проблем, поставленных и частично решенных самим Эйлером, относится знаменитая проблема движения трех тел во взаимном общем поле тяготения. (Уже Ньютон показал, что из-за особенностей строения Солнечной системы при рассмотрении гравитационного взаимодействия Солнца и планеты роль остальных тел можно заменить их суммарным тяготением, как бы действием эффективного «третьего» тела.) Эйлер первый показал неразрешимость в общем виде и «задачи трех тел», что вслед за ним обосновал гениальный французский математик и небесный механик Ж.Л. Лагранж. Но оба оставили свои имена в ее частных решениях. Эйлер первым нашел частный случай решения задачи. (Хотя в печатном виде это появилось лишь в его сочинениях в 1862г., но, как уже говорилось, научная информация тогда распространялась и через переписку.) Он показал, что в Солнечной системе для каждых двух тел, вращающихся вокруг общего центра их масс в одной плоскости и в пренебрежении массой «третьего» тела (Солнце – планета; планета и ее спутник) на прямой, проходящей через эти тела, существуют три точки (определяемые соотношением масс главных тел), в которых помещенные в них тела будут устойчиво сохранять свое положение. Они могут лишь немного колебаться, т.е. испытывать либрацию около этих положений. Это так называемые коллинеарные точки либрации Эйлера – L1, L2, L3. Две из них находятся по одну сторону от центрального тела – в окрестностях второго, ближе и за ним (L1 и L2), а третья – по другую сторону от центрального, вблизи орбиты второго с внутренней ее стороны (L3) (См. Куликовский, 2002, с.75 и 268). Еще две точки либрации были открыты позднее Лагранжем (1772г.): это наиболее широко известные «треугольные точки либрации Лагранжа» – вершины равносторонних треугольников, общим основанием которых служит прямая: планета – Солнце. В таких точках, например, на орбите Юпитера действительно были открыты и устойчиво находятся известные группы астероидов: «греки» впереди планеты (около L4 ) и «троянцы» позади неё (около L5). Аналогичные (но лишь пылевые) скопления были открыты в 1961г. и в системе Земля – Луна. В свою очередь Эйлер отметил, что его точки либрации разграничивают области планетного и спутникового движений. В дальнейшем эти его заключения развились в такие образы, как «сфера Хилла» – область неустойчивости, сильных возмущений движения тел в окрестности данного центра тяготения.

Другая не решенная во времена Эйлера задача была поставлена им как задача движения в поле тяготения двух неподвижных центров. При попытке приложить ее к планетной системе Эйлер убедился, что такое поле создавало бы тело в форме огурца, вращающегося вокруг большей оси, что не имеет места в действительности, а потому отошел от ее исследования. И только в наше время задача была поставлена вновь для реальной – сжатой с полюсов и несферичной планеты (Земли) опять же с важной прикладной целью – создания точной теории движения ИСЗ. Обобщив задачу на комплексные значения параметров движения спутника, московские небесные механики Е.П. Аксенов, Е.А. Гребеников и В.Г. Демин получили ее общее решение (что было отмечено Государственной премией 1971г.). Движение тела относительно двух неподвижных центров ныне называют «эйлеровым движением».

Эйлер как представитель ранней петербургской

астрофизической школы.

Проблема долготы решалась методом лунных расстояний (сравнением моментов того или иного расстояния Луны от яркой звезды – табличного для определенной долготы (где оно указывалось, например, через каждые 3 часа) и наблюденного на месте) или аналогичным сравнением моментов покрытия Луной звезды или планеты. Это породило новую задачу, актуальную в XVIII в. при всеобщей «одержимости» идеей множественности обитаемых миров. – Есть ли атмосфера на других планетах, на Луне? Проявление последней подозревали в картине светлого обода затмившегося Солнца или даже в ширине светлого кольца при кольцевом затмении. В конце концов, Эйлер пришел к выводу, что если у Луны и имеется атмосфера, то намного (по его оценке в 200 раз) более разреженная, чем у Земли (следующая после него оценка Ф. В. Бесселя в 1834г. была – в 2000 раз!). С другой стороны, подмеченное Делилем еще в Париже появление окрашенности (в дополнительные цвета) краев Венеры при покрытии ее Луной вызвали у него и другое подозрение,– что здесь наблюдается дифракция света. Изучение дифракции стало одной из тем физических исследований на обсерватории в Петербурге. Последнее важно было для решения спора о самой природе света – корпускулярной, по Ньютону, или волновой, по Гюйгенсу, сторонником которого были Делиль и Эйлер (так же, как и он, ошибочно при этом отождествляя свет и звук как продольные колебания мирового эфира).

Первым по существу астрофизическим исследованием на Петербургской обсерватории стали наблюдения (в камере-обскуре на верхнем этаже обсерватории) и изучение солнечных пятен. В 30-е гг. в этом принимали участие все сотрудники Делиля, в т.ч. Эйлер. Он разработал методы точного определения положения и движения пятен, что позволило уточнить период вращения Солнца. Но главное, быть может впервые, ими была, выявлена связь обилия пятен с полярными сияниями и даже погодными изменениями.

Полярные сияния привлекали в северной столице России особое внимание членов астрофизической школы Делиля. В 1748г. Эйлер опубликовал явно астрофизическую работу «Физическое исследование о причине хвоста комет, полярных сияний и зодиакального света». Она была направлена против идей Ж.Ж. Дорту де Мерана, автора такой же по теме работы, который все эти феномены считал эффектами в атмосфере Солнца. Считая природу этих явлений единой, Эйлер полагал, что их общей причиной является «отталкивательное» воздействие солнечных лучей на легкие частицы, соответственно, атмосферы кометы, Земли или самого Солнца (Невская, 1969). Такое объяснение кометных хвостов давал еще Ньютон, что было естественным для сторонника корпускулярной теории света. Тем более удивительно такое же объяснение для Эйлера, приверженца волновой теории света. Форму хвостов комет он связывал со скоростью вылета частиц из головы кометы, а длину и яркость – с расстоянием кометы от Солнца с величиной атмосферы вокруг твердого тела кометы. Эйлер составил программу исследования движений частиц из ядра кометы и впервые объяснил явление, получившее затем название «синхрон», – отбрасывания в хвост кометы новых порций вещества в несколько стадий, когда еще сохранялись прежние части хвоста. На исследования Эйлера опирался в 1835г. Бессель. Его наследником можно назвать и основоположника новой механической теории кометных хвостов Ф.А. Бредихина.

Явление зодиакального света Эйлер приравнивал к явлению кольца Сатурна. (Впрочем, здесь он был лишь на уровне передовых идей, ибо подобное объяснение этому явлению – как скопищу мелких частиц-спутников дал еще Джан Кассини, одним из первых открывший явление зодиакального света в 1683г.) В полярных сияниях Эйлер также усматривал проявление некоего «пылевого кольца» вокруг Земли, на которое действует излучение Солнца.

Поиски атмосфер у других планет и у Луны делали необходимым изучение земной атмосферы. С этой целью Делиль и Эйлер еще в 30-е гг. проводили опытные стрельбы из вертикально поставленной пушки для определения упругости атмосферы по скорости распространения света и звука от выстрела.

Нацеленность в школе Делиля на поиски атмосфер у Луны и планет определили в дальнейшем и конкретную задачу Ломоносова (также принадлежавшего к школе Делиля) в его знаменитых наблюдениях Венеры в 1761г. с физическими намерениями – обнаружить ее атмосферу, о мощности которой говорил уже Делиль (указанием на это служило отсутствие всяких деталей на диске Венеры, тогда как именно по ним, считавшимся деталями поверхности, были определены периоды вращения других планет : Марса, Юпитера, Сатурна).

Можно сказать, истоки астрофотометрии также уходят в первые астрофизические работы Эйлера. В 1752г. он написал сочинение «Рассуждение о различных степенях света Солнца и других небесных тел».

Наконец, много внимания и сил отдал Эйлер в Петербурге картографическим работам как помощник Делиля, первого директора Географического департамента (после возвращения в Петербург в 1766г. он и сам стал его директором, сменив скончавшегося М.В. Ломоносова). Эйлер вместе с Делилем принимал непосредственное участие в трудоемкой работе по составлению и вычерчиванию больших географических карт России и был одним из соавторов большого Российского географического атласа (1745г.) Здесь также проявился математический талант Эйлера – при критическом анализе и разработке теории различных картографических проекций (одну из которых предложил и он сам).

Уникальная работоспособность Эйлера проявилась и в чрезвычайно широком диапазоне его деятельности. Она включала и чтение лекций академическим студентам, и технические экспертизы, и подготовку будущих академиков. Так, в Берлине у Эйлера жили и учились будущие выдающиеся академики астрономы и математики С.Я. Румовский, С.К. Котельников и др. Своими советами, рекомендациями Эйлер принимал самое непосредственное участие в деятельности Петербургской академии. Именно по его рекомендации в Петербургскую академию был приглашен в 1757г. (на место трагически погибшего Г. Рихмана) молодой берлинский профессор физики Ф.У.Т. Эпинус, который ярко проявил себя в России и в физике, и в астрономии (идея ледяного тела комет, проблема кометной опасности, первая теория лунного вулканизма). Активность Эйлера и в этом плане не уменьшилась после возвращения в Россию. В начале настоящей статьи уже упоминались технические экспертизы Эйлера по проекту Кулибина в 1770-е гг. и др.

Эйлер и Ломоносов.

Выше оба этих гения были названы главными вершинами в период становления российской науки и самой Петербургской академии наук. Именно они определяли научное лицо академии. Они были почти ровесниками. Эйлер высоко ценил талант, знания, деятельность Ломоносова. И пытавшийся вызвать их столкновение на научной почве

«злой гений» Петербургской академии (на деле же – дорвавшийся до власти ловкий чиновник) И.Д. Шумахер потерпел в этом полное фиаско: нарочито присланная им в Берлин Эйлеру работа Ломоносова, где содержались некие идеи, не совпадавшие с идеями Эйлера, встретила здесь, напротив, полную благожелательность и получила весьма высокую оценку со стороны Эйлера.

Но, в жизни, насколько известно, оба ученых так и не встретились. Когда молодой магистр Эйлер начинал свою карьеру адъюнктом академии в Петербурге, Ломоносов (лишь четырьмя годами моложе его) в 19 лет пробился на учебную скамью своей «академии» – Славяно-греко-латинской «средней» школы в Москве, стремительно наверстывая упущенные в далеких Холмогорах годы (когда он все же многое одолел самоучкой по «Грамматике» Смотрицкого и «Арифметике» Магницкого). В 1736г. направленный в группе лучших выпускников в Петербург, он уже осенью был на несколько лет командирован за границу для изучения

металлургии и физики. Его возвращение в 1741г. совпало с отъездом Эйлера в Берлин. А вернувшийся в Россию Эйлер уже не застал первого российского ученого, академика М.В. Ломоносова в живых.

Но судьба свела-таки еще раз оба великих имени, на этот раз на пути становления образования в России. Главное здесь дело жизни Ломоносова – создание Московского университета, в первый нелегкий период его существования, особенно после ранней кончины его основателя, нашло

неожиданную поддержку со стороны, казалось бы, далекого от этого Эйлера. В 1774г. Л. Эйлер вместе с С.Я. Румовским, новым директором академической обсерватории, выступили в поддержку идеи создания первой астрономической обсерватории в Московском университете и подписали решение о передаче ему из Академии большого числа астрономических инструментов и приборов.

Личность, семья и потомки Л. Эйлера.

В Леонарде Эйлере как человеке воплотилась на редкость упорядоченная, цельная, совершенная личность. В отличие от большинства своих коллег-иностранцев он глубоко вошел в русскую культуру, овладел русским языком, на котором даже писал своим четким почерком письма. Он был очень добрым и расчетливо бережливым, опорой и хранителем патриархального уклада своей большой семьи. Как и во многих поколениях его предков, семья была многодетной. Но медицина его эпохи была бессильна даже и для царской семьи Петра…

Из 13 детей Эйлера лишь пять преодолели младенческий возраст. Из трех его сыновей старший Иоганн-Альбрехт также стал действительным членом Академии, многие годы был непременным секретарем её, в последние годы жизни отца выступал в некоторых работах его соавтором. Средний стал врачом, младший – военным. Две дочери хотя и оставили потомков, но не пережили отца, как и его ровесница жена, с которой он прожил с 1734г. почти 40 лет. Именно для сохранения семейного уклада и уюта, поддержание которого он не мыслил без хозяйки, Эйлер уже весьма пожилым женился второй раз на сводной сестре своей скончавшейся жены. Большая семья (16 человек при возвращении в Россию) вместе с другими его родственниками жила в специально выстроенном для Эйлера доме (рис.17, 18, 19). Как и все старые города, Петербург нередко горел. В 1771г. пожар практически уничтожил и дом Эйлера, который был выстроен заново. Но ничто не могло изменить раз навсегда установившегося ритма жизни и, главное, работы великого математика.

Спокойствием и оптимизмом не утратившего творческой энергии мыслителя и труженика веет от его портретов в пожилом возрасте (рис.19 – 22). Но наиболее удивительное открытие было сделано в Третьяковке: имевшийся там портрет «неизвестного старика» оказался последним прижизненным портретом Леонарда Эйлера, для которого он позировал немецкому художнику Дарбесу в 1778г. (рис. 23).

У Эйлера было 45 внуков, к концу его жизни в живых оставалось – 26. Десятки и даже сотни потомков Эйлера, в том числе прямых, с сохранением родовой фамилии, живут в России и других странах. (Результаты огромной работы по составлению этого родословного древа (прослеженного до XIII века), проделанной двумя его отдаленными потомками в середине ХХ века, были опубликованы в 1988г. в юбилейном сборнике к 275-летию Л. Эйлера. Сама эта публикация стала своего рода данью уважения к памяти этого рода и его великого представителя, признания огромного вклада его ветвей в разные области жизни России. Это стирало и позорное пятно с нашего государства, где в прежние годы, особенно в период второй мировой войны потомки великого российского ученого – гордости России Леонарда Эйлера преследовались … за свои немецкие корни тупыми, не в меру ревностными политизированными официальными органами…)

Эту необычайную жизнь необычайного человека, гармонично сочетавшего в себе величайшего гения и удивительно простого человека-труженика, способного сосредоточиться в любой обстановке, ярко характеризуют с разных сторон три крылатые фразы об Эйлере:

О его жизни: «Говорили, что он мог работать с кошкой на спине и в окружении своих внуков».

Широко известным откликом на внезапную (от инсульта) кончину Эйлера 7/18 сентября 1783г. стали слова, которые могли быть наиболее выразительной его эпитафией: «Он перестал вычислять и жить».

В противовес этому звучит провидческое высказывание Лапласа, в котором воплотилось будущее бессмертие гения: «Читайте, читайте Эйлера: мы все его ученики».

Литература:

Абалакин В.К., Гребеников Е.А. – В сб.: Развитие идей Леонарда Эйлера и

современная наука. М.:Наука, 1988 [далее: Сб.,1988], с. 237 – 253.

Андреева Г.Б., Виктурина М.П. Там же, с. 345 – 352.

Геккер И.Р., Эйлер А.А.. Там же, с.468 – 497.

Гребеников Е.А.// ЗиВ, 1984,№ 3,с.46 – 50

Невская Н.И.// ИАИ, 1969, Вып.Х, с. 121– 157.

Невская Н.И. Петербургская астрономическая школа. М.:Наука, 1984,

238с.

Невская Н.И. и др. Сб.,1988, с.254 – 276

Рыбаков А.И.//Астрон. календарь на 1957г. М., Гос.изд. техн.-

теор.лит.,1956,с.233-239

Юшкевич А.П. – Сб., 1988, с. 15 – 46.

Poggendorff J.C. //Biogr.-liter. Handworterbuch zur Geschichte d. Exacten

Wiss. Leizig, 1863, Bd.1. [d’Alembert.]