ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ

Авторы: ТОЙНБИ А., КЕСТЛЕР А. и др.

Life after death / Contrib. by Toynbee A., Koestler A. et al.. – L: Werdenfeld a. Nicolson, 1977.- VI, 272 p.

(Д. Ляликов РЕФЕРАТ, середина 80-х годов)

Сборник, возникший по замыслу Арнольда Тойнби, посвящён развитию представлений о посмертном существовании, которые складывались на протяжении истории человечества. Основное внимание уделено новым подходам к этой «вечной теме», формирующимся сегодня в связи с развитием таких дисциплин, как парапсихология, нейрохимия, танатология, а также под влиянием успехов реанимации, которые открывают возможность изучения слож­ных пограничных ситуаций. Статьи принадлежат специалистам различного профиля – от теологов до представителей естественных наук. Из четыр­надцати работ девять посвящены эсхатологическим представлениям в отдельных религиях мира и имеют в первую очередь религиеведческий интерес (как правило, они принадлежат крупным специалистам в конкретной области знания).

Книга открывается большой вступительной статьёй А.Тойнби, в основном излагающей содержание его собственной прежней монографии1), прослежи­вающей общую историческую эволюцию представлений о загробном мире. По мысли автора, религиозные догматы и ритуалы сами по себе являлись не столько причиной, сколько выражением озабоченности человека своей по­следней судьбой, которая принимала различный облик в рамках отдельных культур.

Физические последствия смерти, отмечает Тойнби, сами по себе не заключают в себе ничего таинственного. После смерти материальное тело по­глощается неодушевлёнными компонентами биосферы. Казалось, естественнее всего поэтому было бы заключить, что по аналогии с судьбой тела и лич­ность подвергается посмертному уничтожению. Этот взгляд, впервые высказанный греческими философами школы Эпикура получил законченное выражение у римского эпикурейца Лукреция (I в. н.э.). Тем не менее подавляющее большинство человечества, начиная с самого зарождения мыслящего сознания, отвергало гипотезу уничтожения сознания, несмотря на его реальную очевидность.

Этот факт сам по себе требует серьёзного анализа. Строго говоря, эта гипотеза представляет собой пример заключения от известного к неизвестному или, точнее, к неизвестному от того, что до недавнего времени считалось известным (с.6).

Практически при этом никто и никогда не видел «развоплощённое» жи­вое существо, поскольку видимость и осязаемость сами по себе есть свойства материи. Много рассказывается о явлении, призраков умерших, но они всегда обладают не только человеческими формами, но и одеждой, правда обычно бывают одеты по моде прошлого времени. Один из авторов сборника – английский парапсихолог-практик Розалинда Хейвуд подробно рассказыва­ет о своём опыте общения с «развоплощёнными» душами умерших, которые, по её мнению, способны вступать в контакты с живыми, равно как и друг с другом. Однако всё это чисто субъективный опыт, не поддающийся ника­кой верификации. Что касается появления одетых призраков, то она считает это лишь побочным явлением духовной коммуникации, которое не яв­ляется обязательным.

1) Toynbee A. Man’s concern with death. – L., 1958

Одно из альтернативных решений представляется даже более логичным, чем гипотеза о посмертном исчезновении сознания. По аналогии с тем, что тело не уничтожается, но поглощается неодушевлённым космосом, можно за­ключить, что и отдельная личность по смерти поглощается безличной или сверхличной духовной реальностью. Эта двойственность духовного сущест­вования ныне находит параллель и в двух формах существования самой материи, которая по современным физическим представлениям способна выступать то в форме отдельных частиц, то в виде волн или квантов, энергии. Мы не можем исключить и того, что на каком-то ином духовном уровне эта несовместимость между всеобщим и индивидуальным может быть преодолена (с. 11).

Наиболее близкие к этому представления мы находим в буддизме с его учением о нирване. Это санскритское слово означает, собственно, уничтожение, но обозначаемое им состояние трудно определимо. Буддийская геология описывает его только в негативных терминах, но для верующего буддиста – это состояние, в котором преодолено само различие между личным и безличным началом.

Нирвана, требующая для своего достижения огромных духовных усилий, предполагает не уничтожение жизни или сознания, а только погашения влечений, которые составляют условие существования во­площённой личности в биосфере. В северном буддизме махаяны для дости­жения этого состояния прибегают к помощи потенциальных будд-бодисатв,которые не переступили порога Нирваны, с тем чтобы облегчить такой переход другим. Одна из этих бодисатв - Пмитаба предлагает своим последователям и более близкие цели - пребывание, хотя бы временное, в своём раю, который есть не что иное, как чувственный земной рай. Здесь мы оказываемся уже на более знакомой религиозной почве. Сам будда Амитаба предстаёт в образе Спасителя, подобно Христу или индуистскому Вишну, пребывая в личных, эмоциональных отношениях со своими адептами.

Согласно доктрине, впервые сформулированной около 600 г. до н.э. в зороастризме и принятой затем в индуизме, христианстве и исламе, отделённые от тела души продолжают своё существование с момента смерти до некоего неизвестного далёкого дня полного и всеобщего телесного воскре-шения„ Это представление и сегодня остаётся обязательным для сотен миллионов последователей этих религий.

Вообще же представления о посмертном существовании, возникавшие на ротяжении истории, не только крайне многообразны, но и часто несовместимы друг с другом. Они варьируют от представления о полном поглощении личности сверхличной духовной реальностью до веры в сохранение индивидуального посмертного существования, что в свою очередь имеет несколько основных форм. Такова вера в перевоплощение душ (индуизм, буддизм, пифагорейское и орфическое учения в Древней Греции), вера в их бестелесное, чисто духовное существование и в выживание в ослабленных или призрачных физических формах (древнегреческий Аид, иудейский Шеол, которым, однако, предшествовало подземное царство шумеров). Кроме того, выживание личности может быть обеспечено чисто материальными средстваии (мумии, гробницы, статуи) или магическими, чаще всего - комбинацией тех и других, но оно может и вообще не зависеть от человеческой воли.

Древние египтяне глубже всех народов верили в действенность чисто материальных способов достижения бессмертия. Мумификация служила гарантией увековечения жизни в её телесных формах. Столь же развитую пpактику мумификации мы встретим в истории ещё лишь однажды, и при этом, на другом конце света – в древнем Перу. Той же цели служила статуя-портрет, которая оживлялась с помощью магических ритуалов, давшая начало посмертной маске, а затем - портрету-иконе. К тому же умершие снабжались и подробными письменными инструкциями (в Древней Греции подобные наставления получали поклонники полубога Орфея). Сходную прак­тику мы встретим в Микенской Греции, у этрусков, у древних китайцев (до Миньской династии), у древних японцев и в Америке - у майя. Гроб­ницы некоторых доисторических правителей Японии по занимаемой площа­ди превышают египетские пирамиды, будучи самыми большими погребальны­ми сооружениями на Земле. Подобную материальную озабоченность о своём посмертном существовании можно найти и позднее в Европе, например, в стремлении к созданию роскошных гробниц у церковных князей Ренессанса, что странным образом сочеталось у них со скептицизмом. Представителем той же традиции в наше время можно считать У.Черчилля, который, как говорят, в последние годы уделял много времени разработке церемониала своих похорон. Забота об умерших всегда составляла отличительную чер­ту человеческого рода. Как показали недавние раскопки д-ра Р.Солоцкого в Курдистане 2), уже древние неандертальцы, жившие 60 тыс. лет на­зад, украшали своих умерших цветами.

Люди древности смотрели на будущую «запредельную» жизнь, с надеждой или со страхом, чаще же со смесью того и другого. Как показали раскоп­ки, этруски позднего времени испытывали крайний страх перед загробным миром, в то время как египтяне были уверены, что с помощью надлежащих действий они способны гарантировать себе посмертное благополучие. Буд­дист получает наслаждение в созерцании нирваны, однако само её дости­жение требует мучительных духовных усилий. Во всяком случае сама смерть рассматривалась не как конец существования, но как раскрытая дверь, дающая доступ к новым формам бытия. Для верующих в переселение душ страх перед посмертной судьбой снижается, и его место занимает скорее тоска перед перспективой бесконечного ряда перевоплощении в уже знакомых психосоматических формах. Однако для исследователя, знакомого с органической химией и некоторыми из современных парапсихологических работ, возможность перевоплощения умершего в новое существо представляется наименее вероятной.

Лишь с развитием естественных наук нового времени этот стpax перед загробным миром начал исчезать, сменяясь, однако, страхом перед смертью как таковой. В целом же утрату традиционных представлений о последствиях смерти в западном мире можно считать явлением новейшего времени, достаточно редким до середины прошлого столетия и принявшим широкие масштабы только после духовного кризиса, вызванного первой мировой войной.

В течение предшествовавших веков христианская доктрина внушала человеку, что мир, в котором он живёт, не ограничен физическими и временными пределами, но отвечает духовному, человеческому потенциалу.

2) Solocki R. Shanidar: The first flower people. N.Y., 1971

В течениe многих веков эта вера была для него источником силы. И это порождало чувство ответственности, поскольку, подобно зороастризму, исламу и древнеегипетской религии Осириса, христианство исходило из того, что поведение в земной жизни навечно решает человеческую судьбу. Для значительной части людей Запада это духовное обоснование земной жизни сегодня потеряло смысл (с.20).

Наличие сознания делает человека индивидуалистом. Однако лишь 2,5 тыс. лет назад Будда впервые выступил против прав общины, за права индивида, что явилось первой индивидуалистической революцией в истории. Но в результате также возникла новая община буддийских монахов (сангха).

Как убеждает история христианства, религиозный индивидуалист, чьи помыслы целиком сосредоточены на личном спасении, легко способен подвергнуть себя добровольному мученичеству, если только окружающие сами не имели намерений сделать из него мученика. В истории церкви век аскетов начался с того момента, когда эдикт о веротерпимости императора Галерия положил конец веку мучеников, продолжался же он до тех пор, пока христиане сами не начали делать мучеников из своих собственных еретиков и адептов иных религий.

Светские индивидуалисты-конквистадоры и основатели современной индустрии прошли через брешь, уже пробитую религиозным индивидуализмом.

Однако в том, что совершается в настоящее время на Западе, Тойнби видит начало реакции против секулярного индивидуализма, к носителям которого он в равной мере причисляет как капиталистов, так и индустриальных рабочих Запада. Эта реакция столь же закономерна, сколь закономерной в своё время была реакция против буддистского и христианского индивидуализма. Начиная с последних десятилетий ХYIII века, верховной целью для Запада, а затем и для всех его незападных подражателей, был рост национального продукта, а в нём – индивидуальной доли каждого. Конечным результатом этого явилась сегодня уже тройная угроза для человечества – перенаселение, истощение ресурсов и загрязнение природной среды. Эта уже изживающая себя цель ныне должна смениться другой – достижением экономической стабильности, что было идеалом Древнего Египта и императорского Китая. Болезненный, а быть может и мучительный опыт, пишет Тойнби, заставит наших ближайших потомков принять уровень жизни гораздо более низкий, чем тот, каким обладало четыре пятых население США в первые три четверти XX в.

Этот драматический сдвиг ценностей может получить, однако, и более конструктивный смысл. Индивидуализм, изгнанный из экономической сферы сможет найти новые религиозные формы для своего проявления, которые, однако, не будут повторением старых. Это тем более вероятно, что вопрос о последних судьбах человека едва ли сможет когда-нибудь найти окончательное решение.

За последнее время усиливается изучение загадочных психических феноменов с помощью точных наук. Исследование подсознательных уровней человеческой души позволило открыть новую нематериальную сферу реальности, которая может оказаться не менее обширной, чем физическая сфера, открытая современной астрономией. Это говорит о том, что заинтересованность последними судьбами человека не только сохранится в будущем, но и возрастёт благодаря рождению новых, даже не предполагавшихся прежде подходов.

В своей статье "Психоделики и опыт смерти" известные американские психиатры - Стэн и Джоан Гроф ставят целью показать, какие новые воз­можности для понимания феномена смерти и предсмертного опыта связаны сегодня с развитием психохимии и открытием психоделиков - класса веществ, расширяющих сознание.

Современную западную цивилизацию, пишут они, отличает почти непреодолимое отталкивание от всего, что связано со смертью и умиранием, причём это относится также и к естествознанию и медицине. Предсмертная болезнь рассматривается не как важная составная часть всего жизненного цикла, но только как неприятное напоминание человеку о его неспособно­сти осуществить свой контроль над природой. В связи с этим подход медицины к умирающему сводится сегодня к одному - к стремлению как можно дольше механически продлить жизнь всеми возможными способами.

В результате большинство людей умирает в больничных палатах, опутанные трубками и проводами от сложных технических приборов по поддержанию жизни, тогда как до их эмоциональных и духовных потребностей при этом никому нет дела. Влияние религии в большинстве случаев оказывается не­эффективным. Не удивительно, что большинство пациентов сталкивается при этом с глубоким тотальным кризисом, тем труднее преодолимым, что он охватывает в равной мере как соматическую, так и духовную сферу. До недавнего времени психиатры и психологи вообще не осознавали необходимости прийти на помощь пациенту. Лишь за последнее десятилетие здесь намети­лись известные сдвиги. Психологи начали изучать такие вопросы, как из­менения личности в процессе умирания, характер связанного с ним субъективного опыта, психические последствия переживания смертельной опасно­сти, жизненная роль универсальной символики смерти и возрождения. Вместе с этим всё больше начинает осознаваться антропологическое и философское значение предсмертного опыта для понимания феномена жизни в целом.

В то же время в менее технически развитых обществах, особенно в восточных и древних, отношение к смерти было совсем иным. Умение умирать было необходимым аспектом жизненного опыта. Упор делался при этом на понимание умирания как средства постижения жизни. В мистериальных культах, храмовых мистериях и обрядах посвящения, практиковавшихся тысячеле­тиями, люди постоянно проходили через опыт смерти и воскресения. Этот сим­волический опыт давал жизненные силы и духовное просветление и вместе с тем служил подготовкой к позднейшему действительному опыту. Древние Кни­ги Мёртвых, подобные египетским и тибетским, представляли собой подробные практические руководства по "некропедии", подготовляя каждого как к ритуальной смерти и воскресению, так и к опыту действительной смерти. В ряде культур существовали детально разработанные религиозные и социаль­ные ритуалы, призванные дать эффективную поддержку умирающему.

В данной работе главное внимание уделено психоделической терапии с раковыми больными 3). «Как показал клинический опыт, этот вид психотерапии является мощной терапевтической техникой, способной не только облег­чить физические и эмоциональные страдания больного, но также изменить, нередко в драматической форме, самую концепцию смерти и отношение к ней па­циента. Полученные при этом данные могут иметь и важное общетеоретическое значение.

Хотя психоделическая терапия, равно как и психохимия, - явления новей­шего времени, корни её уходят в глубь предыстории. С незапамятных времён человек применял различные вещества, резко изменяющие сознание, растительного и реже животного происхождения, однако лишь недавно была оценена та роль, которую играли галлюциногены в древних и традиционных обществах 4).

Лишь в наши дни был открыт древний секрет легендарной сомы, божествен­ного напитка индийских Вед. Согласно работам Гордона Вассона 5), ведущего специалиста по галлюциногенным грибам, сома изготовлялась из гриба Amanita muscaria – красного мухомора, который как это было открыто недавно, наря­ду с сильным органическим ядом (мускарином), содержит и вещества, обла­дающие психоделическими свойствами. Вассон даже отводит мухомору особую роль в истории цивилизации. Первобытный человек в поисках пищи неизбежно наталкивался на мухоморы, которые служили для него мощным детонатором эмоционального и духовного опыта. Некогда распространённые на всей Земле грибные культуры сохранились сегодня лишь в самых глухих районах Центральной Америки, Борнео и Новой Гвинеи, а число лиц, владеющих секретами при­готовления психоактивных грибов, исчисляется единицами. В частности, из священного гриба неизвестного науке вида, полученного Вассоном от индей­ской колдуньи в лесах южной Мексики, был выделен психоделик псилоцибин, действие которого позволяет пролить новый свет на ряд механизмов работы мозга.

По сравнению с тысячелетней историей употребления психоделиков история их изучения ещё очень коротка. В конце прошлого века был введён в культуру мексиканский кактус Lophophora williamsii, содержащий психоделик мескалин. Изменения сознания, вызываемые мескалином, были детально описаны в 20-х годах профессором Клювером («константы Клювера» применимы и к другим психоделикам). Этот кактус (местное название – пейот) с древнейших времён широко употреблялся местным населением (по индейской поговорке: «Маис пи­тает тело, а пейот – душу»).

3) Психоделики, или препараты, расширяющие сознание - диэтиламид лизергиновой кислоты (ЛСД-25), диметилтриптамин (ДРТ), буфотенин, мескалин псилоцибин, а также близкие к ним психоактивные вещества конопли (каннабиноиды) и некоторые синтетические препараты (сернил, дитран). В основе дей­ствия психоделиков лежит мощная стимуляция всех форм сенсорного и эмоци­онального опыта, что может сопровождаться и глубокими изменениями в вос­приятии пространства и времени. По современным представлениям психодели­ки являются замещающими антагонистами нейромедиаторов-проводников воз­буждения в нервной системе, к которым они очень близки по своему химичес­кому строению. В отличие от наркотиков и любых опьяняющих средств, с ко­торыми их нередко путают в популярной литературе, психоделики не вызыва­ют привыкания (в медицинском смысле), не нарушают ясности сознания и в обычных дозах почти не имеют выраженного физиологического действия.

На Западе некоторые деятели (писатель О.Хаксли, профессора Гарвардско­го университета Т.Лири и Р.Альперт, философ А.Уоттс и др.) выступили с проповедью "психоделической революции" как метода радикального изменения сознания и обретения новой естественной религии. Развитие массового неконтролируемого применения психоделиков в США вызвало их законодательный за­прет в 1966 г. Это, однако, мало сказалось на широком потреблении, поско­льку рынок психоделиков перешёл в руки уголовного истеблишмента, имеюще­го свои подпольные лаборатории, зато сильно затруднило научные экспери­менты. – Прим. реф.

4) Furst P. T. Hallucinogens and culture. – San Francisco, 1976.

Можно, в частности, отметить, что «борьба за пряности», как это до сих пор именуется историками, была прежде всего борьбой за европейские рынки наркотиков и галлюциногенов. – Прим. реф.

5) Wasson R. G. Soma: Divine mushroom of immortality. – N. Y., 1968.

На Западе США существует межплеменная религиозная организация индейцев (Native American Church) с четвертью миллиона членов, в которой хлеб и вино в причастии заменены пейотом и его настоем как «истинным телом и кровью Христовой». Зта церковь не раз подвергалась гонениям со стороны властей, инспирированных миссионерами и алкогольным лобби. Последние гонения имели место в 50-х годах, когда в её защиту перед конгрессом выступал известный антрополог Г. Ла Барр, которого индейцы Навахо приняли в свою церковь.

Препараты конопли - гашиш, грапха (инд.), киф (северо-афр.) с древнейших времён широко применялись в народной медицине Востока, в религиозных ритуалах и просто как средство, улучшающее настроение. Они были включены уже в древнейшую в мире китайскую фармакопею6).

Широкий интерес к психоделикам возник лишь с середины 50-х годов, после того, как швейцарский биохимик Альберт Гофман синтезировал из алкалоидов спорыньи знаменитый препарат ЛСД (16 апреля 1943 г.), который и до сих пор остаётся самым сильнодействующим веществом, когда-либо полученным человеком7). С тех пор удалось выделить и идентифицировать действующее начало из целого ряда психоактивных растений, некоторые из которых использовались с древнейших времён племенами Америки, Африки и Южной Азии.

Одним из первых, кто оценил значение психоделиков для современной цивилизации, был английский писатель Олдос Хаксли (1894-1963). Уже в романе «О дивный новый мир»8) он предсказал широкое распространение психохимических средств в будущем. В утопическом романе «0стров»9) Хаксли описывает психоделическую цивилизацию, в которой употребление психоделиков возведено в основу социальной политики. В результате обитатели этой новейшей психоутопии не только избавились от боли и страха смерти, но и обрели невиданную полноту существования. В 1958 г. в письме к пионеру изучения ЛСД психиатру Х.Осмонду Хаксли первым предложил давать ЛСД раковым больным. В 1963 г., за несколько часов до своей с от рака, Хаксли сам попросил дать ему 100 мкг ЛСД. Описание этого последнего самого драматического из экспериментов Хаксли дано в мемуарах его жены Лауры. То, чего достиг Хаксли, было превращением умирания высокий духовный опыт 10).

6) Ещё в 1951 г. общее число потребителей конопли во всём мире оценивалось ООН в 200 млн. человек, а ныне оно, очевидно, значительно больше. В Азии, Африке и ряде стран Латинской Америки конопля играет ту же роль, что и алкоголь в европейской цивилизации, причём является его антагонистом. Число потребителей марихуаны (мягко действующего препарата конопли) в США в 1977 г. оценивалось Институтом Гэллапа в 17 млн, человек (из них половина до 20-летнего возраста). Конопля фактически уже вошла в американское общество, как прежде вошло потребление кофе, чая, табака и кока-ко­лы, а все законодательные меры против неё оказались бессильны. Поскольку ;ещества конопли менее токсичны, чем алкалоиды группы никотина и к тому ie в отличие от них не являются канцерогенами, то различное отношение властей к табаку и марихуане объясняется в первую очередь тем, что табачн:ая монополия приносит более 10 млрд. долл. годового дохода.

7) Свойства ЛСД были открыты лишь благодаря тому, что в ходе синтеза ничтожное количество препарата попало на руки экспериментатора, вызвав у него появление ярко окрашенных фантастических образов. Минимальная эффективная доза ЛСД – 25 миллионных долей грамма. В таких количествах неспособны действовать никакие вещества, кроме гормонов.

8) Huxley A. Brave new world. – L. 1932

9) Huxley A. Island. – L. 1962

10) Huxley L. This timeless moment. – N.Y. 1968

В том же 1963 г. д-р Эрик Каст из Медицинской школы Чикагского университета применил ЛСД к раковым больным и открыл его обезболивающее действие, намного превосходящее самые сильные анальгетики из групп морфина. Уже после однократного приёма ЛСД боли у раковых пациентов исчезали на несколько дней и даже недель. Это труднообъяснимое явление требует создания новой теории боли.

Работа с раковыми больными проводилась с 1967 г. в известном тера­певтическом центре "Маунт Синай" в Балтиморе, сначала под руководством основателя ЛСД-терапии Уолтера Панке, а после его трагической гибели в 1971 г. - одного из авторов этой работы - С.Грофа. В качестве психоак­тивных агентов применялись ЛСД, а также ДПТ – психоделик кратковремен­ного действия.

Помимо практических задач (облегчение эмоциональных и физических страданий) программа предусматривала и изучение как реального процесса уми­рания, так и выявление жизненной роли символического опыта смерти-воз­рождения.

Сеансы ЛСД продолжались 10-15 часов (при дозах от 200 до 500 мкг), ДПТ - 4-5 часов (дозы до 120 мкг). Два присутствовавших врача - мужчи­на и женщина - оказывали, при необходимости, эмоциональную поддержу и побуждали пациента к более глубокому вхождению в опыт. Сеансы сопро­вождались стереофонической музыкой, способствующей снятию негативных (психогенных) реакций. В течение следующей недели пациент под руковод­ством терапевта осваивал и включал в сознание воспринятый опыт.

Результатом терапии в 3/4 случаев (из 100) было снятие или резкое ослабление страхов, депрессий и преодоление психической изоляции, обыч­но особенно сильной у раковых больных. Сходные результаты уже были ра­нее получены у различных категорий психических больных. Наиболее дра­матической была, однако, трансформация самой концепции смерти в созна­нии больных и исчезновение страха перед ней. Под влиянием полученного психоделического опыта пациенты становились легко восприимчивы к иде­ям превосходства духа над материей, вечности сознания или посмертного существования души. Один из них, например, сказал: «Я умираю, но я лю­буюсь красотой Вселенной».

Как правило, прояснялись также семейные отношения и разрешались дав­ние конфликты. Это открывало новые перспективы для превентивной меди­цины. Следует учитывать, что смерть всегда есть кризис семьи, причём реакции со стороны близких и характер травм во многом зависят от се­мейной ситуации в момент смерти. Всё это впервые позволило внести некоторую надежду в ту область, где до сих пор царили только страх и отчая­ние.

Полученные результаты дали возможность поставить и ряд вопросов об­щего характера. Так, можно отметить, что в основе всех представлений о посмертном существовании лежит идея о продолжении жизни в каких-то иных формах, обычно резко отличных от земных. При этом во многих куль­турах возникла концепция о посмертном странствии души, которая должна совершить ряд трудных переходов через различные области иного мира.

До недавнего времени во всех этих воззрениях видели только проявле­ния примитивного магического мышления, порождённые страхом смерти (хо­тя, как указывают этнологи, в примитивных обществах такой страх чаще всего неизвестен). До начала психоделических опытов едва ли кто мог и вообразить, что в основе всех этих эсхатологических представлений мо­жет лежать какая-то эмпирическая реальность. Однако теперь положение резко меняется. С развитием успехов реанимации быстро возрастает кон­тингент лиц, перенесших клиническую смерть. Их воспоминания о пережитом, в каждом случае неполные, могут, однако, быть активизированы с по­мощью той или иной техники и хорошо дополняют друг друга, выявляя до­вольно цельную картину. То, что описывается при этом, весьма близко к психоделическому опыту, к которому могут быть применены «константы Клювера». Эти рассказы свидетельствуют о том, что концепция загробного пу­тешествия на деле отражает картограмму тех меняющихся состояний созна­ния, через которые должен пройти умирающий. Изучение психоделического опыта позволило внести много новых данных, говорящих за то, что даже сложные эсхатологические сюжеты могут иметь под собой вполне реальную основу. Впервые открылась возможность сделать всю эту область предме­том науки.

Поражает сходство загробных представлений у различных культурных и этнических групп, нередко удалённых друг от друга в пространстве и вре­мени. Концепции ада или чистилища так же повсеместны, как и представления о небе и рае или тема посмертного суда. Христианская иконография изобилует подобными образами, равно как и изображениями ангелов ангелов и демонов, борющихся за человеческую душу. Мусульмане и зороастрийцы го­ворят о существовании моста, подобного острию бритвы, перекинутого над пропастью ада, через который должен попытаться пройти каждый умерший. В древнейшей известной нам версии Страшного суда - в египетской Книге Мёртвых (ок. 2400 г. до н.э.) исихостасис совершается в подзем­ном Зале Двух Истин. Сердце умершего кладётся на одну чашу весов про­тив пера богини Маат, символа справедливости. Шакалоголовый бог Анубис взвешивает душу, тогда как трёхглавое чудовище Амемет, пожиратель душ, стоит рядом, готовое наброситься на осуждённого. В тибетской Кни­ге Мёртвых «Бардо Тёдол» в качестве судьи выступает Яма Райя - царь ада, который украшен венцом из черепов и держит зеркало Кармы, отра­жающее все добрые и злые дела умершего11). От места суда идут шесть кармических путей, ведущих в разные сферы - на небо, обратно на зем­лю или в подземный мир, где умерший должен обрести новое перевоплоще­ние согласно со своим кармическим счётом.

До недавнего времени психологи почти не обращались ко всему этому материалу» Исключение составляют только работы К.Г.Юнга, распознавше­го исключительную ценность для психолога тибетской Книги Мёртвых и сходных с нею древних текстов. Юнг истолковал образы этих книг как проявление в сознании архетипов – трансиндивидуальных или общечело­веческих матриц бессознательного, способных в особых условиях получать доступ в сознание, становясь источником сильнейших эмоциональных пере­живаний. О.Хаксли также пришёл к заключению, что в основе представле­ний об аде и рае лежат особые состояния сознания, которые могут быть достигнуты с помощью галлюциногенов или гипноза12).

11) Bardo-Thdol: The Tibetan book of the dead. – 4th ed.. – N.Y. 1968

12) Huxley A. The door of perception. – L. 1954, Huxley A. Heaven and Hell. – L. 1956

Новейшие клинические исследования с помощью ЛСД целиком подтверди­ли эти идеи Юнга и Хаксли. Прежде всего оказалось, что лица, заведо­мо незнакомые с древними мифологемами, под действием ЛСД способны пе­реживать образы, эпизоды и даже сложные сцены, поразительно близкие к древним эсхатологическим писаниям. Это позволило начать изучение глубоких параллелей между психоделическим опытом, опытом клинической смерти, эсхатологическими мифами и вообще всеми ритуалами, объединён­ными идеей смерти и возрождения. Детальный анализ содержания сеансов ЛСД постоянно обнаруживает наличие эмпирических матриц, не только иден­тичных с находимыми в эсхатологических мифах, но и выраженных на спе­цифическом символическом языке той или иной культуры. Так, пережива­ния рая, ада или посмертного суда у европейцев не обязательно совме­стимы с христианской традицией. В некоторых случаях возникали образы рая будды Амитабы, джайнистской мифологии и даже сцены из малоизвест­ного варианта древнеегипетской Книги Мёртвых с описанием ночного напа­дения демонов на команду солнечной барки бога Ра.

Центральный кризис в сеансах ЛСД может переживаться не только че­рез идентификацию с распятым и воскресшим Христом. Здесь возможно по­явление образов, близких индийскому Шиве, египетскому звероголовому богу Сету или разрывающим Диониса Менадам. Что же касается параллелей с самой разработанной из всех тибетской Книгой Мёртвых, то они столь многочисленны, что проф. Т. Лири и другие рекомендовали этот древний текст в качестве руководства по психоделическому опыту13). Происхож­дение и природа такого рода информации пока ещё остаётся загадочной, поскольку положение К.Г.Юнга о заложенных в бессознательном индивида общечеловеческих архетипах всё же только гипотеза.

Так или иначе мы сталкиваемся с тем фактом, что наше бессознатель­ное обладает обширным набором матриц, уже заключающих в себе основные моменты духовного путешествия умершего. Наряду с этим существует и ряд спусковых механизмов, ведущих к ещё прижизненной активации этих мат­риц. Кроме новейших психохимикалиев к ним могут быть отнесены: гипно­тический транс, полная сенсорная изоляция или, напротив, резкая све­товая и акустическая стимуляция, длительное лишение сна и голодание, экстатические танцы и, наконец, многообразные виды духовных упражнений и медитаций. Сюда же следует отнести предельные эмоциональные и физи­ческие стрессы, столкновения с грозными явлениями природы и, наконец, психические заболевания (острые формы шизофрении, токсические психозы).

В процессе умирания эти бессознательные матрицы активизируются в ре­зультате включения целого ряда спусковых механизмов. В каждом случае по­рядок включения определяется личностью больного, его психическим состо­янием и характером болезни.

Материалы о переживаниях при падении с высоты были ещё в конце прош­лого века собраны А.Геймом (Heim A.). Внезапное столкновение со смертью способно порождать тот же опыт, если организм физически не затронут.

13) Leary T., Metner R. The psychodelic experience: A manual based on the Tibetan book of the Dead. – N.Y. 1976.

Такую же роль может играть самоотравление организма продуктами белково­го обмена при поражении почек (уремия), поражениях печени, а при раке -- отравление продуктами клеточного распада. Однако роль центрального спускового механизма неизменно играет кислородное голодание (аноксия) и накопление в тканях углекислоты, всегда возникающее в момент останов­ки сердца (клинической смерти) и поражающее в первую очередь клетки ко­ры головного мозга.

Близость психоделического и предсмертного опыта подтверждается и ра­ботами д-ра Ладислава Медуны, разработавшего метод лечения неврозов с помощью двуокиси углерода14). Так называемая микстура Медуны (70% кис­лорода и 30% CO2) способна уже после кратковременной ингаляции (20-25 вдыханий) вызвать всю гамму психоделических состояний. Сходство насто­лько велико, что эта микстура может применяться для прогнозов, точно определяя характер реакции пациента на ЛСД.

Не случайно также и то, что ограничение доступа кислорода широко при­менялось в древности в обрядах инициации, нередко включавших в себя ме­ханическое удушение или одуряющие курения. По некоторым источникам, древнехристианский обряд крещения заключался в погружении под воду до почти полного удушения, за которым следовало переживание нового рож­дения. В этой связи показателен курьёзный рассказ о гуру и его ученике: гуру держит голову ученика под водой, пока тот не начинает отчаянно биться. Когда же ученик с посиневшим лицом вновь начинает жадно вды­хать воздух, учитель строго спрашивает его: чего же ты хочешь - воз­духа или знания? Сюда же можно отнести и дыхательные упражнения йогов (пранаяма), метод перекрытия горла откинутым назад языком у восточных аскетов (для чего подрезается подъязычная мышца), перевязку артерий или подвешивание себя вниз головой на особом штативе. Даосисты практикуют в своих медитациях медленное дыхание, для чего подвешивают себе перед но­сом лёгкое перо и следят за тем, чтобы оно не колыхалось.

Авторы отмечают, что в их распоряжении имеются и прямые данные о бли­зости между психоделией и опытом умирания, полученные от нескольких ра­ковых больных, проходивших ЛСД-терапию, а затем испытавших во время опе­рации клиническую смерть. Все они утверждали, что этот опыт был им уже знаком по сеансам ЛСД, тогда как без них он застиг бы их совершенно врас­плох. Рассказ одного из таких пациентов авторы приводят полностью по за­писи из клинического журнала /с. 193-195/. Таким образом, наличие глу­бокого и далеко не формального сходства между опытом клинической смерти и феноменологией действия ЛСД подтверждается несколькими независимыми друг от друга методами – анализом рассказов лиц, испытавших клиническую смерть, изучением эсхатологической литературы и древних мифологических текстов и свидетельствами лиц, принимавших ЛСД и затем перенесших опыт клинической смерти.

14) Carbon dioxide / Ed. By Meduna L. – Springfield, 1958

После остановки сердца ткани ещё способны какое-то время существовать за счёт запаса растворённого в крови кислорода. Клетки мозга при этом замедленно функционируют ещё около 10 минут - до наступления необрати­мых изменений. В этих условиях умирающий будет проходить через те же изменённые состояния сознания, какие вызываются ЛСД или микстурой Медуны. Активация психодинамических, перинатальных и, наконец, транспер­сональных матриц будет иметь результатом «обратное прокручивание» жиз­ни, вторичное прохождение через агонию рождения и, наконец, "путешест­вие души", о котором повествуют бесчисленные эсхатологические тексты.

Очень существен и вопрос о времени, которое при изменённых состояни­ях сознания переживается совершенно иначе. Тогда за несколько минут объ­ективного времени человек бывает способен прожить несколько жизней, измеряемых столетиями и даже эонами (ср. отмеченный в сеансах ЛСД феномен остановившейся секундной стрелки у идущих часов). Аналогично этому в опыте клинической смерти человек за несколько отведённых ему минут способен не только заново пережить свою жизнь, но и совершить грандиозное космическое путешествие. Как начинает теперь выясняться, пишут авторы, этот опыт и составляет ту эмпирическую реальность, которая лежит основе различных религиозных систем и может считаться реальной основой веры в личное бессмертие. Психология изменённых состояний сознания ещё очень молодая дисциплина, и она ещё ждёт своего Эйнштейна, чтобы он вывел уравнения, по которым совершаются эти поразительные трансформации между объективным и субъективным пространством-временем.

Обычным возражением на эту концепцию служит указание на полную потерю сознания в состоянии клинической смерти, что заранее считается доказанным. Однако опыт лиц, переживших клиническую смерть, говорит о возможности иной альтернативы. К тому же приводят данные современной анестезиологии, говорящие о большой сложности всей этой проблемы. Например, при так называемой диссоциативной анестезии, вызываемой кетамином, пациент проходит через ряд необычных состояний сознания, хотя для внешнего наблюдателя он и кажется лишённым сознания. Проведение операции при этом становитея возможным не в результате выключения сознания, но через достижение его эксоматического (внетелесного) состояния. Под действием ЛСД некоторые лица были в состоянии вспомнить все ощущения при операции, юводившейся под глубоким общим наркозом. В других экспериментах пациенты под влиянием гипноза могли точно воспроизвести все разговоры окружающих, имевшие место в течение операции, осуществлявшейся под общим наркозом. Всё это говорит о том, что здесь имеет место не простое выключние сознания, а его перестройка, сходная с той, которая происходит и при психоделическом опыте.

Если есть разумные основания считать, что опыт умирания является сложным процессом, а быть может, и столь же многообразным, как и сама жизнь, тогда внимание, уделявшееся этому опыту в древних и традиционных культурах, предстаёт в ином свете„ Опыт смерти регулярно, разыгрывался в рамках многочисленных обрядов перехода. Только в современной культуре смерть встречает человека по большей части совершенно не подготовленным.

Такое положение дел выдвигает задачу: узнав всё, что мы сможем, о процессе умирания, начать осваивать «карты посмертного путешествия» и разработать, насколько это возможно, методы тренировки в области нео­бычайных состояний сознания.

Роль всех этих специфических процедур выходит за пределы подготовки к конечному переходу. Существует предположение, что всё, что индивид пе­ренёс в продолжение жизни, определяет характер и его опыта смерти. Жес­токая внутренняя борьба и агония тесно связаны с неразрешёнными жизнен­ными конфликтами, травмами и активизацией агонии рождения, которая в те­чение жизни остаётся не ассимилированной сознанием. Это подтверждает и опыт психоделической терапии. На первых сеансах у пациентов преобладает личный психодинамический и драматический перинатальный материал. Лишь после его разработки и интеграции сознанием его место занимает транспер­сональный материал (религиозно-мистический по старой терминологии). Действие микстуры Медуны также неодинаково на разных стадиях терапии. Вначале возникают калейдоскопические ярко окрашенные геометрические фор­мы, обычные для начала психоделического опыта. Они чередуются с букваль­ными визуальными воспроизведениями картин из прошлой жизни (так называ­емый experience revenante). На средней стадии терапии, когда пациент погружался в перинатальный материал, тот же препарат вызывал символи­ческие образы, отражающие борьбу между смертью и новым рождением. На последней же стадии микстура индуцировала мистические и религиозные со­стояния или даже опыт прежних воплощений. Таким образом, психоделическая терапия оказалась способной изменить не только концепцию смерти, но и природу и содержание самого опыта умирания. Всё это, заключает автор, подтверждает правильность изречения Абрагама де Санкта Клара, австрий­ского писателя и монаха XVII в.: «тот, кто уже умирал при жизни, тот не умрёт и в смерти».

Надо также иметь в виду, что необычные состояния сознания, сходные с психоделическими, способны спонтанно возникать у многих умирающих – под действием биохимических, физиологических и психологических факторов. Больные сообщают о своём необычайном опыте, видениях, появлении умерших родственников и т. д. Обширный материал об этом собран в книге парапсихо­лога К.Осиса, опросившего массу врачей и медицинских сестёр15)

Природа этого опыта до последнего времени не была понята, он тракто­вался как «психиатрические осложнения» и глушился транквиллизаторами. При современном состоянии знаний психиатр или психолог способен использовать по крайней мере часть этого опыта конструктивно для благотворно­го воздействия на пациента, так же, как он используется в ЛСД-терапии. Однако, чтобы покончить с существующей ныне практикой, требуется кардинальное изменение ценностей в самой современной культуре – переход от установки на механическое продолжение.жизни любой ценой к установке на качество умирания.

В заключение авторы останавливаются на тех новых отношениях между ре­лигией и наукой, которые складываются сегодня в ходе изучения необычных состояний сознания. Ещё недавно преобладало убеждение, что развитие на­уки дискредитирует религию. Наука всегда утверждала, что религиозные фе­номены не способны существовать в трёхмерной физической Вселенной, какой мы воспринимаем её при обычных состояниях сознания.

15) Osis K. Deathbed observations of physicians and nurses. – L. 1961

Взятые буквально, они представляются инфантильными, наивными и даже абсурдными. Однако, всту­пив в область необычных состояний сознания, наука впервые встретилась с религиозным опытом в его собственной сфере. «Изучение психоделического опыта ясно указывает на то, что блаженство рая, ужасы ада, мистический экстаз спасения могут переживаться с интенсивностью, превосходящей все наши повседневные восприятия» (с. 201). Матрицы этого опыта составляют неотъемлемую часть человеческой личности. Распознание и дальнейшее ис­следование вновь открывающихся изменений сознания, заканчивают авторы, сегодня жизненно необходимо для более глубокого понимания самого фено­мена человека.

В завершающей сборник статье «0 чём никто не может сказать?» Артур Кестлер развивает свою концепцию посмертного существования, стремясь обосновать её с помощью некоторых идей современной физики. Проблема бессмертия ставит человека перед неразрешимыми трудностями. На совре­менном техническом языке можно сказать, что человек просто не запрограммирован для решения этой задачи. Компьютер, столкнувшись с задачей та­кого рода, либо отключается, либо начинает нести бессмыслицу. Похоже, что с человеком чаще происходит именно последнее.

Поставленный перед парадоксом собственного сознания, возникшего ни­откуда и вновь уходящего в неизвестность, он начинает населять мир при­зраками умерших и подобными им бесплотными персонажами, в лучшем случае непознаваемыми, но по большей части опасными и требующими жертв. Образы Геенны, Аидо, Шеола монотонно повторяются во всех цивилизациях. Что же касается райских жилищ, то их обитатели, кажется, давно должны были бы умереть от скуки. В основе здесь лежит то, что человек почти неспособен переносить себя за рамки своего привычного опыта. То же мы видим сегод­ня и в научно-фантастической жтературе. Предположим, астронавты могут пересечь вселенную по кратчайшим траекториям через многомерное гипер­пространство, но, высадившись где-нибудь на третьем спутнике Альдебарана, они говорят и ведут себя так, как будто бы ещё находятся в пивном баре в Миннесоте.

Более плодотворным для нашей темы поэтому было бы обращение от всех традиционных загробных фантасмагорий к теориям новейшей физики и особен­но к тем из них, в которых физика начинает уже явственно переходить в метафизику.

Уже в знаменитой формуле Е=MC2 (1905 г.) Эйнштейн начал «дематериали­зацию материи», показав, что то, что всегда считалось непроницаемой инертной массой, на деле есть эквивалент огромных концентраций энергии. Сле­дующий шаг был сделан де Бройлем, Шредингером и Гейзенбергом, установив­шими, что элементарные составляющие материи способны вести себя то как наделённые массой частицы, то как бессубстанциональные волны. Эти два подхода к материи - как к волне и к частице взаимно исключают и, вместе с тем, дополняют друг друга, так как только в результате их наложения можно получить описание феномена в целом.

Ещё в конце 20-х годов Гейзенберг отмечал близость принципа дополни­тельности к картезианскому дуализму духа и материи. В.Паули также писал о том, что современная физика ближе подвела нас к правильному пониманию соотношения между телом и духом, внутренним и внешним, включив концеп­цию дополнительности в самую физическую картину мира. Нечто сходное имел в виду и Дж. Джинс в своём знаменитом высказывании о том, что те­перь Вселенная всё более начинает походить не на гигантскую машину, а на гигантскую мысль.

По существу речь здесь идёт о параллелизме двух типов дополнитель­ности – между телом и духом, волной и частицей. При этом дело в чём-то гораздо более глубоком, чем формальная аналогия. Следует хорошо усво­ить, что понимают здесь физики под термином «волна». С точки зрения здравого смысла, для вызывания волны всегда требуется нечто, что ис­пытывает колебания – дрожащая струна или волнующийся воздух. Однако сама концепция материи-волны исключает какую-либо среду с материальны­ми атрибутами в качестве носителя этой волны. Мы сталкиваемся с задачей, как будто бы неразрешимой, для которой мы также не запрограммиро­ваны: вообразить вибрирующую струну – без самой струны или, как шутят физики, «улыбку чеширского кота» - без самого кота. Однако на помощь нам может прийти аналогия со второй «дополнительностью»: мысли и обра­зы, возникающие в нашем сознании тоже состоят «из ничего»; однако они в то же время ещё и каким-то образом связаны с материальным мозгом, по­добно тому, как нематериальные поля или волны также связаны с матери­альными аспектами субатомных частиц.

Точно так же концепции времени, пространства и причинности, на кото­рые запрограммирован наш мозг, оказываются неприменимыми как на суб­атомном, так и на космическом уровне. По словам Гейзенберга, объектив­ный мир во времени и пространстве на атомном уровне перестаёт сущест­вовать. Зто находит отражение и в другом фундаментальном принципе со­временной физики – принципе неопределённости. Он предполагает, что в каждый данный момент времени вселенная находится в квазинеопределённом состоянии и что состояние всех процессов в следующий момент времени в известной мере недетерминировано или «свободно». Можно сказать, что если бы идеальный фотограф заснял бы идеальной камерой картину вселенной, эта картина казалась бы «смазанной», сколь коротка ни была бы при этом экспозиция. В целом строго детерминированная и механистическая кар­тина мира давно уже стала викторианским анахронизмом, хотя за неё всё ещё держится бихевиористская психология и значительная часть образованной пуб­лики.

Чем более странными выглядят экспериментальные данные, тем более сюрреалистичными оказываются теории, призванные их объяснить. Так, проф. Фейнман дал объяснения траекториям позитронов в пузырьковой камере, предполо­жив, что они совершают скачок назад во времени – и не только не был при этом осмеян, но и получил за эту работу Нобелевскую премию 1965 г. Один из ведущих принстонских физиков – Дж.Уилер в своей квантовой геометродинамике приходит к выводу, что сама геометрия пространства на квантовом уровне испытывает непрерывные изменения и при этом может обладать не тре­мя и даже не четырьмя, а бесконечным числом измерений, тогда как любая точка этого пространства представляет собой целый трёхмерный мир. Из это­го вытекает, в частности, что области, удалённые на огромные расстояния в нашем трёхмерном пространстве, могут находиться в прямом контакте друг с другом через туннели или «норы» в суперпространстве, которые пронизы­вают Вселенную.

Если материя способна целиком трансформироваться в чистую энергию, то так ли бессмысленно говорить о возможности существования бестелесной пси­хической энергии (пси-поля)? Следует ли столь же решительно отрицать воз­можность телепатических сигналов или даже способности «видеть будущее», в то время как физики признают возможность взаимодействия между элемен­тарными частицами без какого-либо физического посредника и допускают да­же возможность изменения в направлении стрелы времени? Во всяком случае явления, которые полстолетия назад представлялись грубыми нарушениями законов природы, вроде телекинеза или «видения из будущего», сегодня уже перестали быть таковыми, поскольку сами эти законы потеряли свою достоверность.

Тесную связь с нашей темой имеет и «принцип Маха», который в формулировке Эйнштейна играет ключевую роль в современной космологии. Согласно этому принципу, инерционные свойства земной материи определяются всей массой окружающей её Вселенной. Из этого принципа следует не только то, что Вселенная как целое влияет на локальные, земные события, но и то, что эти местные явления имеют влияние, хотя бы и малое, на Вселенную в целом. Б. Рассел бросил дерзкое замечание, что этот принцип вноеь от­крывает двери для астрологии. Физик из польского университета Генри Моргенау писал по этому поводу: «Инерция не является неотъемлемым свойством физического тела, но вызывается тем обстоятельством, что тело окружено целой Вселенной. Мы не знаем никакого физического механизма, передающе­го это действие. Насколько я могу судить, принцип Маха столь же таинст­венен, как и наши необъяснимые психические феномены, а его формулировка представляется мне почти такой же тёмной»16). Тот же подход применяется ныне и в отношении микрокосмоса. Согласно формулировке Ф. Нортропа, в ми­ре нет независимых частей, функционирущих в «блестящем одиночестве». Только сделав Вселенную в целом объектом научного познания, можно найти определённые условия для объяснения процессов в изолированной системе. Согласно проф. Д. Бану, фундаментально новой концепцией, внесённой кван­товой механикой, является признание возможности тесного взаимодействия систем, не находящихся между собой в пространственных контактах.

Таким путём мы приходим к понятию о всеобщем взаимодействии, которое отрицает классическую научную идею анализируемости мира в его отдельно и независимо существующих частях. В целом можно утверждать, что совре­менная наука вновь близко подходит к учению о всеобщей симпатии вещей пифагорийцев и неоплатоников. В этой связи интересно отметить, что это учение в (формулировке итальянского неоплатоника XV в. Пико делла Мирандолы вдохновило Кеплера на поиск общих законов движения планет. В одной из последних работ проф. Раймона Рюйе «Гнозис Принстона. Учёные в по­исках религии» 17) обращено особое внимание на близость выводов новейшей физики к древним и средневековым учениям о симпатиях, соответствиях и Всеединстве, что даёт ему основание говорить о «новейшем трезвом мисти­цизме», который рождается сегодня в физических лабораториях.

16) Science and ESP / Ed.by Smythies J. R. – N. Y. 1967, p. 218

17) Ruyer R. La Gnose de Prinston. Des savants la recherche d’une religion. – P. 1974

Одним из поразительных примеров этого может служить голография – метод получения трёхмерного изображения с помощью лазерного луча. Голограммa обладает одним удивительным, почти жутким свойством. Если вырезать фрагмент голограммы и вновь осветить его лазерным лучом, то на нём вновь по­является не часть, но весь снятый объект. Чем меньше при этом вырезанный фрагмент, тем в более обобщённых формах появляется образ (гештальт) целого. Некоторые нейрофизики считают, что голография может служить моделью механизмов памяти мозга. Можно сказать, что голограмма - это зримое воплощение древнего учения о микрокосме – как отражении и повторении целого (макрокосма).

Но если принцип мудрецов древности «всё связано со всем» применим к материальным явлениям, у нас нет оснований отрицать его действенность в применении к ментальным феноменам, находящимся, как мы уже отметили, в отношениях дополнительности с первым. Отсюда, однако, недалеко до признания того, что индивидуальный разум составляет лишь часть обширной единой системы. Близкие к этим идеи развивал Эрвин Шредингер. Отмечая коренное отличие нового атомизма от старого – от Демокрита до Дальтона, Шредингер говорит, что до недавнего времени атомисты неизменно переносили на атомы характеристики видимых и осязаемых частиц материи. Однако современная фи­зика вынуждена отрицать за последними составляющими материи характер индивидуальных идентифицируемых частиц.

Некоторые философы прошлого сказали бы, что современный атом не содер­жит в себе вещества, но является чистой формой. Этот первичный материал Вселенной оказывается для Шредингера иллюзией, миражом или «покрывалом майи». Следующим шагом для Шредингера явилось признание, что множественность сознаний столь же иллюзорна. До недавнего времени подобный подход был совершенно чужд научной традиции Запада, восходящей к древнегреческой науке. Однако эта традиция, основанная на объективации, тем самым лишала себя адекватного понимания самого субъекта познания. «Начиная с древних великих Упанишад, - пишет Шредингер, - представление о том, что Атман = Брахман, то есть, личная индивидуальная душа равна вездесущей, всепостигающей вечной душе…считалось квинтэссенцией глубочайшего прозрения…Сознание никогда не переживается как множественное, а всегда только как единичное, для которого множественность неизвестна. То, что кажется множественностью, является лишь рядом различных аспектов этого единичного, которые нам создаёт иллюзия (индийская Майя). Такая же иллюзия возникает и в галерее зеркал...»18). Личное сознание выступает здесь обманчивым суррогатом, наподобие фрагмента голограммы, тогда как его сверхиндивидуальный компонент неразрушим и не подвержен действию времени.

В другой своей лекции Шредингер замечает: «На мой взгляд, статистичес­кая теория времени имеет ещё большее значение для философии времени, чем теория относительности. Последняя оставляет нетронутым однозначное на­правление времени, тогда как статистическая теория конструирует его из порядка явлений. Это означает освобождение от тирании древнего Хроноса... физическая теория на современной стадии развития приводит нас к идее о неразрушимости Духа Времени"19)

18) Шредингер Э. Что такое жизнь с точки зрения физики?

19) Schrdinger E. Mind and matter. – L. 1958, p. 86-87

Современная парапсихология вместе со строгими лабораторными методами ввела понятие пси-поля, которое можно считать дополнительным к физичес­ким – гравитационному, электромагнитному и прочим полям. Как отмечал в этой связи современный физиолог сэр Кирил Бёрт, нет никакого принципа, который препятствовал бы нам постулировать существование ещё одной си­стемы и ещё одного типа взаимодействий – ожидающих более интенсивных исследований – психической вселенной, состоящей из явлений или сущно­стей, связанных психическим взаимодействием, подчиняющейся своим соб­ственным законам и взаимопроникающей физическую вселенную и частично перекрывающей её, подобно тому как другие уже известные нам типы вза­имодействий перекрывают друг друга. Представляется вероятным, считает Кестлер, что некоторые положения новой физики также могут быть примене­ны к пси-полю, пребывающему к физическому полю в состоянии дополнительности. Наиболее обещающим здесь служит возвращение – на более высоком уровне – к древней идее космического единства, нашедшей выражение в принципе Маха или учении о суперпространстве. Применяя эти теории к пси-области, мы получим нечто аналогичное «духовной материи» Эддингтона или «ковру квантовой пены» Уилера (возникающие и исчезающие пу­зырьки которого будут представлять тогда собой индивидуальные созна­ния). По аналогии с атомами, лишёнными своей идентичности, наше созна­ние также не может быть самодостаточным. Сознания взаимодействуют друг с другом как на сенсорном, так и на экстрасенсорном уровне, посредни­ком для чего служит пси-поле или, если угодно, психический эфир.

Представления, типичные для современной парапсихологии, были сфор­мулированы недавно в лекции Ф. Спеддинга в британском «Обществе психи­ческих исследований»: «Мы можем воображать себе живой мир в виде ар­хипелага из миллионов небольших островов, каждый из которых представ­ляет собой индивидуальное сознание. Непосредственно под поверхностью располагается индивидуальное подсознательное. Ниже земля опять соединя­ется, и в этом слое залегает коллективное подсознание, через которое идеи и мысли от одного индивидуального подсознательного передаются дру­гому, и если они проникают до сознательного уровня, мы имеем феномен телепатии. Мы не можем более точно описать modus operandi нашего под­сознания, как не можем создать себе мысленного образа электрона. В мо­мент рождения остров сознания возникает над поверхностью, а в момент смерти вновь исчезает под водой»20).

Если мы примем существование такого психического субстрата, из кото­рого формируется сознание и в котором оно вновь растворяется, то какое место займёт тогда мозг в этой картине? Как по сравнению с наивным ма­териализмом, утверждающим, что мозг генерирует сознание, так: и с пря­молинейным картезианским дуализмом принцип дополнительности представляется здесь более обещающим21). Дух не порождается мозгом, но ассоциируется с ним, хотя природа этой ассоциации всё ещё недостаточно ясна. Здесь может принести пользу гипотеза А.Бергсона, принятая некоторыми парапсихологами.

20) Spedding F. Concepts of survival. – J. soc. For psychic research. – N. Y. 1975, vol. 48, № 765, p. 15-16

21) Подробнее это развито в книге А. Кестлера: Koestler A. The ghost in the machine. – L. 1971

Согласно этой гипотезе, мозг действует как защитный фильтр для сознания. Жизнь стала бы невозможной, если, бы мы должны были уделять внимание миллионам стимулов, непрерывно бомбардирующих сознание. Вследствие этого, нервная система и прежде всего, головной мозг функциони­руют как иерархия фильтрующих и классифицирующих механизмов, которые ис­ключают большую часть сенсорных стимулов на входе и отбирают из них толь­ко релевантную информацию, требующую к себе внимания и ответного действия. Равным образом, эта система защищает сознание и от большей части экстра­сенсорной информации. Гипотеза «фильтра» позволяет объяснить относитель­ную редкость и крайнюю лабильность парапсихических явлений. Г. Прайс, про­фессор логики в Оксфорде, выражает это в таких словах: «Похоже на то, что телепатически полученные впечатления испытывают трудности при пересечении порога сознания. Скорее всего, здесь имеется некоторого рода барьер или репрессивный механизм, и они применяют различные приёмы для его преодоле­ния. Иногда для этого используются мускульные телесные механизмы, что проявляется в виде автономной речи или письма, иногда они появляются в сновидениях или как визуальные и слуховые галлюцинации. И часто они яв­ляются только в искажённой и символической форме...Вполне возможно, что многие из наших повседневных мыслей и эмоций имеют телепатическое или частично телепатическое происхождение, но не распознаются нами из-за то­го, что они искажаются и смешиваются с иным психическим содержанием при пересечении порога сознания» 22).

В целом мы приходим, таким образом, к взгляду на индивидуальное созна­ние как своего рода голографический фрагмент космического сознания, вре­менно подключённый к телесному фильтрующему и счётнорешающему устройст­ву и в конечном счёте вновь растворяющийся в космической «духовной ма­терии».

О процессах связывания сознания мы до сих пор знаем очень мало. Пси­хологи, и прежде всего Фрейд и Пиаже, отмечают тот факт, что новорожденный ещё не проводит различия между своим эго и окружающим миром. Пиаже называет это состояние «симбиотическим сознанием» а Фрейд – «океаничес­ким чувством», которое затем вновь стремятся обрести художники и мисти­ки. Формирование границ между Я и не-Я – длительный процесс, требующий нескольких лет. Можно ли отметить некоторый параллелизм между возникно­вением сознания и его исчезновением после смерти, если мысленно просле­дить ход развития в обратном порядке? Тогда с достижением младенческого уровня характер сознания резко меняется, а чувство личной идентичности ослабляется и затем исчезает при возвращении в утробу. Как раз перед этим ребёнок должен прочти через травматический опыт, связанный с потерей ре­чи и остановкой дыхания. В утробе он будет продолжать сокращаться, а его ткани терять дифференциацию, пока, после второго травматического события он не распадётся на две зародышевые клетки. Мы, однако, не можем сказать, на какой стадии растущий зародыш обретает чувствительность и рудименты сознания. Если мы перейдем к филогенетическому циклу, то также не смо­жем указать момент, на котором сознание появляется на эволюционной лест­нице.

22) Science and ESP, p. 239

Этологи, изучающие поведение животных от приматов до насекомых, отказываются дать ответ на этот вопрос. Биологи говорят сегодня о сигналь­ном сознании у низших организмов и протоплазмическом сознании у простей­ших. Так, микроскопические фораминиферы строят свои известковые дома, которые являются чудом инженерного искусства, созданным по совершенному п.лану, а между тем эти одноклеточные лишены нервной системы. А. Бергес даже утверждает, что бессознательное летящего камня отличается от бессозна­тельного растущей капусты.

Можно, конечно, сказать, что во всём этом ещё мало утешительного. Од­нако опыт обратной съёмки напоминает нам, что сознание не есть некий фе­номен, всегда равный самому себе, но представляет собой длинный ряд сту­пеней, начиная с древнейшего протоплазмического сознания. Затем, после отделения от умершего организма, по нашей гипотезе, начинается обратный процесс деиндивидуализации сознания, но, во всяком случае, это не есть уничтожение, но слияние с космическим сознанием, а некоторые парапсихологи, как Каррингтон, полагают, что основные компоненты индивидуальной психе должны сохранить этим известную автономию. Можно ещё сравнить этот про­цесс с впадением реки в океан. «Река бывает различима ещё на много миль и после того как она покинула свои твёрдые берега, пока она не переста­ёт быть видимой. Но это не значит, что река исчезла, она только освобо­дилась от мути, которую несла с собой. Теперь она отождествила себя с морем, и в каждой её капле отражается солнце. Единое растворилось во Все-едином. Занавес не падает, а поднимается» (с.258). В целом, гипотеза космического сознания или пси-поля нисколько не более невероятна, чем современные физические теории и имеет много общего с ними. Можно было бы и ещё продолжить эту аналогию, утверждая, что и само пси-поле раз­вивается подобно материальной вселенной и что оно содержит в себе ис­торические слои, связанные с жизнью не только на Земле, но и на других планетах, а таких потенпиально способных нести жизнь планет, по оцен­кам астрофизиков, насчитывается от ста до тысячи миллионов в одной на­шей Галактике.