Российская эмиграция: об щественная мысль и политическая деятельность (20 – 30-е г о ды xx века)
На правах рукописи
Митрохин
Владимир Алексеевич
Российская эмиграция:
общественная мысль
и политическая деятельность
(20–30-е годы XX века)
Специальность 07.00.02 – Отечественная история
Автореферат
диссертации на соискание
ученой степени доктора исторических наук
Саратов – 2009
Работа выполнена в ГОУ ВПО «Саратовский государственный
социально-экономический университет»
Официальные оппоненты:
Доктор исторических наук,
профессор Кабытов Петр Серафимович
Доктор исторических наук,
профессор Бичехвост Александр Федорович
Доктор исторических наук,
профессор Савельев Сергей Иванович
Ведущая организация:
Волгоградский государственный университет
Защита состоится « 7 » апреля 2009 года в 12 часов на заседании диссертационного совета Д.212.241.01 при Саратовском государственном социально-экономическом университете по адресу: 410003, Саратов, ул. Радищева 89, ауд. 843).
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Саратовского государственного социально-экономического университета по тому же адресу.
Автореферат разослан «_____» февраля 2009 г.
Ученый секретарь
диссертационного совета Донин А.Н.
Общая характеристика работы
Актуальность темы исследования. Среди проблем отечественной истории, вызывающих повышенный интерес, особое место занимает тема первой послереволюционной эмиграции. Исход из страны около 2 млн человек стал итогом драматических событий 1917 г. и последовавшего за ним ожесточенного гражданского противостояния. Помимо радикальной смены власти и всей системы общественных и экономических отношений в бывшей Российской империи, социально-политические катаклизмы 1917–1922 гг. привели к возникновению уникального по своим масштабам и последствиям явления – зарубежной России. Несмотря на рассеяние по разным странам (на первых порах преимущественно европейским), затруднительные условия существования, российская эмиграция сумела сохранить себя как духовно-культурная целостность. На протяжении 1920–30-х гг. за рубежом сложилась культура русской эмиграции, которая «является важным компонентом всей мировой культуры в ее материальном, интеллектуальном и духовном измерении»[1].
Одной из значимых сторон существования российской диаспоры было ее участие в политической жизни. Зарубежная Россия представляла собой поразительную по своей широте и контрастности политическую мозаику. По мнению П. Н. Милюкова, к 1927 г. в эмиграции определилось 16 самостоятельных направлений политической мысли (от крайне левых социалистов-интернационалистов до правых монархистов-легитимистов)[2], сторонники которых соперничали в борьбе за влияние на эмигрантские массы, а конечную цель своей деятельности видели в возвращении в Россию и установлении там общественного и политического строя, отвечавшего интересам большинства народа. Столь широкий разброс политических настроений вызвал к жизни яркий и самобытный политический процесс, субъектами которого стали партии и движения, существовавшие еще в России и сформировавшиеся в Зарубежье, а движущей силой – противоречия, вызванные разным пониманием будущего политического устройства Российского государства и методов достижения заявленных целей. Вместе с тем идейная «разноликость» диаспоры и связанная с ней изнурительная внутренняя борьба как концепций, так и амбиций (для некоторых ставшая самоцелью и даже способом выживания на чужбине) явились одной из причин политического краха зарубежной России.
Поучительные уроки идейного противостояния 1920–30-х гг., ошибки и заблуждения, имевшие место в процессе поиска формулы согласия, чрезвычайно актуализируют проблемы политической истории эмиграции в условиях современной российской действительности, нуждаются в адекватном историческом осмыслении.
Помимо насущной политической значимости и задачи извлечения уроков, актуальность изучения деятельности российских эмигрантов обусловлена также необходимостью реконструкции правдивой и полной картины послеоктябрьской истории России и Зарубежья. Общество до сих пор не выработало общеприемлемого подхода к важнейшим событиям как дооктябрьской, так и послеоктябрьской истории.
Изучение проблем российской политической эмиграции чрезвычайно актуализируется в условиях геополитической катастрофы начала 90-х годов XX века. В результате распада союзного государства и поспешной легитимизации новых образований около 25 млн граждан страны оказались за пределами своей исторической Родины, по сути став заложниками политики различных этнократических группировок. Во весь рост встал вопрос об их этнокультурном выживании. Поэтому накопленный российской эмиграцией в 1920–30-е гг. опыт сохранения языка, культуры, традиций, связей с исторической Родиной, создания действенных механизмов защиты своих прав приобрел весомое политическое, социально-психологическое и культурно-историческое звучание.
Степень научной разработанности проблемы. История изучения русского прошла несколько этапов, отличных друг от друга, прежде всего сменой идеологических приоритетов. Комплекс исследований по проблеме можно разделить на три группы: русская эмигрантская, отечественная и зарубежная историография.
Анализ состояния научной разработки проблемы, предпринятый в первой главе диссертации, показал, что в историческом аспекте избранная тема требует дальнейшего углубленного изучения.
Цель исследования состоит в анализе общественной мысли и политической деятельности ведущих эмигрантских направлений «первой волны», в исследовании их взаимодействия и взаимовлияния, в оценке концептуальных интегрирующих идей общественно-политического содержания.
Достижение поставленной цели предполагает решение следующих исследовательских задач:
- на основе парадигмального и проблемно-хронологического подхода рассмотреть и критически оценить основные этапы и направления исследования российской эмиграции в отечественной и западной историографии;
- проанализировать основные взгляды эмигрантских мыслителей различных направлений на объективные и субъективные причины русской революции и крушения монархии;
- опираясь на социокультурный подход изучить представления эмигрантов о специфике русского национального характера и особенностях исторического развития России в контексте взаимоотношений с Западом;
- исходя из системного и сравнительного анализа, рассмотреть и критически оценить основные либеральные, консервативно-монархические и евразийские альтернативы политического развития России и их потенциальные перспективы;
- проанализировать эволюцию и мотивацию идейно-политических позиций эмигрантов по вопросу практического отношения к Советской России и проекты их возвращения на Родину;
- исследовать основные направления, особенности и результаты организационного строительства в эмигрантской среде;
- рассмотреть попытки создания эмигрантской коалиции, выявить потенциал, предпосылки и трудности данного процесса, оценить его итоги;
- изучить особенности эволюции идейно-программных позиций эмигрантских течений в условиях нарастания военно-политических противоречий в Западной Европе и мире;
- проанализировать отношение российских эмигрантских мыслителей различных направлений к фашизму.
Объектом исследования стала идейная и политическая жизнь русской эмиграции «первой волны».
Предметом исследования являются идейные дискуссии в эмигрантской среде по ключевым российским проблемам, теоретико-концептуальное, программно-политическое оформление и организационно-практическое воплощение идей, представлений, ценностных установок, взглядов сторонников различных эмигрантских направлений.
Хронологические рамки исследования вбирают в себя два десятилетия межвоенной истории – с 1920 по 1939 гг. К осени 1919 г. становится все более очевидным исход гражданского противостояния в России. Поражение «Белого Интернационала», а вместе с ним и исчерпание военных методов борьбы с Советской властью создали принципиально новую ситуацию в эмигрантской среде, качественно изменили общественно-политическую атмосферу. Именно 1920 г. стал переломным с точки зрения поиска новых путей возвращения в Россию (своего рода самоопределение политических элит в новых условиях), резкого увеличения эмигрантских потоков и, по сути, стал первым годом существования уникального явления межвоенной истории – Зарубежной России.
Усиление влияния фашизма в 1930-е гг., связанная с этим милитаризация, как известно, способствовали развязыванию новой Мировой войны. Российская эмиграция в этот период времени стала особенно остро ощущать свою зависимость от общественно-политических процессов, протекавших в предвоенной Европе. Нападение на Польшу 1 сентября 1939 г. не только радикально поменяло европейский и мировой политические ландшафты, но и привело к необратимым изменениям в положении русских за границей. 1939 г. стал годом прекращения существования «России № 2» в том виде, в котором она развивалась на протяжении двух десятилетий.
Методологическая основа исследования основывается на синтезе методов и принципов, оптимально необходимых для максимально полного, свободного от конъюнктурных идеологических штампов исторического анализа. Для обеспечения этой методологической установки диссертант руководствовался принципами объективности, историзма, комплексности, системности изучения явлений общественной жизни.
Основополагающим методологическим принципом научного мышления для диссертанта стал историзм, позволивший проследить, как возникали идейно-мировоззренческие концепты представителей различных направлений русского Зарубежья, какие этапы и под воздействием каких факторов прошли они в своем развитии. Принцип историзма – традиционный принцип исторического исследования, который требует конкретного изучения общественных явлений в их развитии и изменении, всестороннего изучения взаимосвязи каждого из этих элементов друг с другом.
Принцип объективности предполагает максимальное выявление всей совокупности самых разнообразных точек зрения и тенденций, в том числе и взаимоисключавших, и их непредвзятое исследование и аргументированную критическую оценку. Данный принцип позволил понять основные ценности и мотивы деятельности видных представителей русского Зарубежья, особенности возникавших идейных споров, характер и стиль дискуссий на страницах периодики и в больших монографических трудах. В конечном итоге, принцип объективности дал возможность рассмотреть и проанализировать позитивные и негативные явления исторического процесса ХХ века, связанные с борьбой идей в российской эмиграции.
Любой исторический факт, исследуемый в диссертации, рассматривается в развитии, на фоне конкретно-исторической обстановки, что предполагает применение метода сравнительно-сопоставительного анализа. Это касается и непосредственной работы с источниками поскольку предполагает внимательное отделение фактов и интерпретаций, применение техники историографической критики. Сравнение как принцип в рамках данной диссертационной работы использовалось в рамках следующих методологических ракурсов: как сравнение-подтверждение (с опорой на верификацию авторской гипотезы), как сравнение-отрицание (предполагающее возможности фальсификации изначально выдвинутой гипотезы) и, наконец, как сравнение-контраст, дающее возможность использовать в анализе неоднозначности и противоречивости многих идейных построений русской эмиграции, провести прямое сопоставление зачастую прямо противоположных концепций.
Использование системного подхода позволило рассмотреть общественно-политические воззрения в русском Зарубежье как целостный социокультурный феномен, представлявший совокупность взаимосвязанных и взаимодействовавших элементов, вычленить отдельные направления общественно-политической мысли, определить их границы, критерии отличий друг от друга, параметры для системного сравнения различных концепций и выявления их общих и специфических характеристик.
Системный подход потребовал максимального использования факторного анализа для выявления всей совокупности сложных, многоуровневых и взаимозависимых причинно-следственных связей, влияющих на эволюцию составных частей данного феномена.
Поскольку диссертация посвящена изучению творческого наследия ряда выдающихся русских политических мыслителей - эмигрантов, необходимым элементом методологии явился биографический подход, позволяющий учесть значение личностного начала в исследовании истории идей[3]. Это помогло выявить особенное внутреннее единство мысли и жизни, творчества и личности.
Современный уровень развития отечественной исторической науки расширил методологический арсенал исследователя за счет многовекторных подходов. Широкие возможности для понимания тенденций развития и особенностей различных социально-этнических групп, не связанных напрямую с формационным развитием общества, открывает цивилизационный подход, который позволил дать представление о социально-психологическом облике русской эмиграции, ее менталитете, рассмотреть культуру русских политических деятелей за рубежом как социальный способ деятельности человека в обществе. Данный подход помог провести анализ взаимовлияния политической среды и индивидуального мышления, особенностей политической культуры европейских государств и проявления русского политического сознания как особой доминанты социально-политического поведения эмигрантов из России-СССР.
Важную методологическую роль в диссертации сыграло использование новейших наработок в сфере диаспоральных исследований, что является сравнительно новым направлением в отечественной науке. Многообразие проявлений феномена диаспоры (в переводе с греческого языка – «рассеяние») привлекают к нему внимание ученых разных специальностей: историков, лингвистов, этнографов, социальных антропологов и др.
По этой проблеме в конце 1990-х – начале 2000-х годов развернулась дискуссия на страницах журнала «Диаспоры».[4] Наибольшее распространение получила дефиниция, определяющая диаспору как совокупность людей единого этнического происхождения, живущих в иноэтническом окружении за пределами своей исторической родины (или ареала расселения своего народа), сохраняющих свои этнические характеристики, отличающие их от остального населения страны-реципиента, и одновременно приспосабливающихся (осознано или нет) к нормам, традициям, культуре принимающего общества.
В данном исследовании наиболее значимым является принцип актуализации истории, смысл которого заключается в выявлении того воздействия, которое оказало исследуемое явление на ход мировой истории, на историю России, в оценке востребованности и применимости рассматриваемых идейно-мировоззренческих концептов в современных условиях.
В качестве базовой методологии историко-философского анализа общественно-политической мысли русского Зарубежья, осмысления особенностей содержания, выявления главных тенденций эволюции и концептуализации ее основных направлений выступает, прежде всего, использование исторического, проблемно-хронологического, компаративного и нормативного подходов.
Для более глубокого исследования особенностей становления и оформления идейно-мировоззренческих постулатов представителей русского Зарубежья была использована также методологическая концепция П. Сорокина. Он постулировал существование надорганической, надиндивидуальной реальности, которая охватывает «истину чувств», «истину рационального интеллекта» и сверхнациональную, гиперсознательную веру, интуицию, или видение. Все три типа познания должны использоваться для систематизированного изучения социокультурных явлений[5]. Для нашего исследования данная методологическая установка означала необходимость оценивать различные общественно-политические воззрения эмигрантских мыслителей не только с точки зрения их внутренней научной логики, непротиворечивости, концептуальной завершенности, оригинальности и т.п., но и с учетом персональной биографии авторов, пережитого ими опыта, особенностей характера, религиозных убеждений, партийной принадлежности.
Кроме того, в процессе анализа предмета исследования использовались и общераспространенные методы научного познания: абстрагирование, экстраполяция, восхождение от абстрактного к конкретному, анализ и синтез.
Источниковая база проведенного исследования представляет собой комплекс опубликованных и архивных материалов, которые сгруппированы по принципу их функционального назначения.
Центральную группу источников составляют документы, входящие в коллекцию Русского заграничного исторического архива (РЗИА), переданную Чехословацким правительством Академии наук СССР в 1945 году и ныне хранящуюся в ГАРФ (350 тыс. ед. хранения). Реализуя задачи исследования, автор привлек материалы из 24 фондов указанного архива, которые позволили получить представление о разнообразных сторонах жизни российской эмиграции: характере взаимоотношений между различными общественными группами, динамике социокультурных процессов, политических предпочтениях, а также представить панораму общественных настроений и их эволюцию. Серьезным подспорьем в этом стали материалы личных фондов ГАРФ и прежде всего: П.Б. Струве (Ф.р. 5912), В.Л. Бурцева (Ф. 5802), В.В. и Е.Г. Шульгиных (Ф. 5974), Е.Д. Прокопович-Кусковой (Ф. 5865), П.Н. Милюкова (Ф. 5856), Н.В. Чайковского (Ф. 5805) и др.
Выявленная и проанализированная обширная личная и деловая переписка представителей эмигрантской элиты дала возможность расширить знания о духовной жизни диаспоры, реконструировать мировоззренческие устои, выявить зачастую скрытые от широкой общественности межличностные связи.
Указанные материалы проливают свет на то, как складывалось уникальное политическое и культурное пространство Зарубежной России. Например, материалы фонда П.Н. Савицкого позволяют проследить практически все этапы эволюции такого пореволюционного течения , как евразийство. Так, сохранившаяся в начале 1920-х годов переписка демонстрирует каким образом вызревала идеология течения. Наряду с внутренними коммуникациями (и здесь особый интерес представляет переписка П. Савицкого и Н. Трубецкого), прослеживаются связи евразийцев со своими сторонниками, полемика с оппонентами (в архивном фонде сохранился оригинал статьи П. Савицкого «Проблемы русской истории», в которой он оспаривал милюковское видение исторического процесса и поддерживал Г. Вернандского).
Личные фонды другого крыла эмиграционной элиты – деятелей кадетской партии также способствуют раскрытию тайн политической истории Зарубежья. В архивном фонде И.И. Петрункевича, на наш взгляд, особенно интересна переписка И.И. Петрункевича и М.М. Винавера с 1920 по 1927 гг. Среди материалов фонда П. Н. Милюкова обращают на себя внимание ед. хр. № 518 и 538, в которых собраны многочисленные воззвания и обращения политических объединений (1920–1939 гг.), представляет интерес стенограмма политических курсов в Париже за 1926 год.
К сожалению, указанные фонды в меньшей степени насыщены фактологическим материалом, однако в сочетании с другими источниками позволяют выявить приемы и методы работы кадетов в эмиграции, разобраться в управленческой механике и способах рекрутирования новых членов, ощутить тонус политической борьбы.
Яркие страницы в историю эмиграции внесло русское воинство. Стереотип восприятия Зарубежья через призму «белоэмигрантов», устоявшийся в советской историографии, в немалой степени был обусловлен позицией, занимавшейся военной элитой в годы эмигрантского лихолетья. Русская армия за границей была наиболее организованной, реальной политической и военной силой, с которой долгое время связывали надежды на возвращение на Родину и ее сторонники, и противники. Большим подспорьем в изучении военной эмиграции стали фонды российских генералов А.С. Лукомского, А.И. Деникина, А. А. фон-Лампе. Материалы последнего содержат уникальный дневник с изложением и личной трактовкой важнейших событий в период 20–30-х гг. ХХ века.
В 1920–1930-е гг. в Праге и Париже при активном участии А. П. Богаевского, Н. М. Мельникова, В. А. Харламова, П. А. Скачкова к других лидеров казачества шло создание источниковой базы истории казачьей эмиграции. Основная масса документов была сконцентрирована в правлении Казачьего союза в Париже, в Праге – в Донском казачьем архиве. В дальнейшем большая часть этих материалов была включена в коллекцию РЗИА.
Источники, содержащиеся в коллекции ГАРФ, позволяют увидеть сколь драматичная ситуация зачастую складывалась в казачьей и армейской среде, насколько мучительно протекал процесс духовного поиска и политического прозрения.
Разнообразные источники, способствовавшие расширению знаний о русской эмиграции, были обнаружены автором в фондах общественных, политических и религиозных объединений и организаций ГАРФ. Фонд 5764, например, содержит информацию о деятельности Объединения российских земских и городских деятелей в Чехословацкой республике. Земгор, известный со времен Первой мировой войны как благотворительная организация, в 1920-е гг. стал одним из центров эмигрантской политической активности. Это в полной мере подтверждают источники. Деятели Земгора были включены в активную переписку с различными организациями, лидерами эмиграции, чехословацким правительством. Особого внимания заслуживает переписка с известным норвежским исследователем, Верховным комиссаром Лиги Наций по делам беженцев Ф. Нансеном.
Картина общественно-политической жизни русского Зарубежья была бы неполной без привлечения архивных источников Российского посольства в Париже, архирейского Синода русской православной церкви за границей, Союза русских евреев в Германии за 1920-1933 гг. Материалы этих фондов позволяют на уровне источников, многие из которых долгое время были недоступны, оценить всю многосложность политической и культурной динамики Зарубежья, реконструировать общественную атмосферу, в которой формировался уникальный социально-нравственный ландшафт «России № 2». Весьма ценными в этой связи являются документы, связанные с религиозным расколом и деятельностью митрополита Евлогия, переписка российского посольства в Париже с представителями разных общественных кругов, протоколы заседаний и отчеты культурно-просветительской комиссии Союза русских евреев в Германии за 19211924 гг.
Особенностью коллекции РЗИА является то, что документы ряда влиятельных эмигрантских организаций отложились сразу в нескольких фондах, зачастую не связанных с избранной проблематикой. Так, документы Национального комитета, созданного в 1921 г., можно обнаружить в фондах В.Л. Бурцева, А.И. Деникина, П.Б. Струве. Материалы «легитимистов» неожиданно обнаружились в фондах П.Н. Савицкого, В.В. и Е.Г. Шульгиных и т.д. Такой «мерцающий» характер источников создает дополнительные трудности в их поиске, требует более внимательного отношения к документальной базе ГАРФ. Впрочем, это ничуть не умаляет гигантскую работу, проделанную сотрудниками архива по систематизации архивных материалов и снабжению их необходимым справочным аппаратом.
В качестве источника были использованы документы и материалы Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ). Различные аспекты интересующей нас проблематики нашли отражение в фондах правившей партии, личных фондах видных деятелей партии и правительства, оппозиционно настроенных к советской власти общественных деятелей.
Судя по сохранившимся документам, новая правящая элита придавала большое значение отслеживанию ситуации в эмигрантском лагере, видя в ней реальную опасность реставрации старого порядка. Многочисленные докладные записки, сводки, сведения, в разной степени отражавшие ситуацию за границей, отложились в фонде № 17 (ЦК ВКП(б). Новую власть интересовали политические, экономические, организационные аспекты существования российской диаспоры. В ряде документов анализируется организационная и материальная обстановка в белоэмигрантской среде, делаются выводы о деморализации сторонников генерала Врангеля, представлен аналитический взгляд на литературную ситуацию в эмиграции, характеризующую морально-нравственное состояние российских беженцев. Аналогичные темы затрагивались в переписке с ОГПУ.
В фонде № 17 обширно представлены материалы «Сводок белоэмигрантской прессы» - еженедельного издания информационного отдела ЦК ВКП(б). Судя по его содержанию, эмигрантская пресса была одним из главных поставщиков информации из-за границы. Основное внимание партийных аналитиков занимала политическая, культурная, религиозная жизнь Зарубежья, а также персоналии, ставшие символами противостояния с Советской властью: П.Б. Струве, П.Н. Милюков, П.Н. Врангель, А.Ф. Керенский и др. Главными источниками информации для дайджеста были издания – лидеры эмигрантской периодики: «Последние новости», «Возрождение», «Дни». Есть основания полагать, что суммарная информация, получаемая из разных изданий, а также дополненная другими источниками, позволяла адекватно оценивать ситуацию в лагере оппозиции и оперативно реагировать на предпринимавшиеся ею действия. Фонд № 5. РГАСПИ – «Документальные материалы В.И. Ленина по руководству международным и коммунистическим движением» содержит источники, свидетельствующие о пристальном внимании к эмигрантской тематике руководителя Советского правительства. В фонде содержится информация как об отдельно взятых политических течениях (например, ед. хр. 506 – деятельность русских монархистов за границей, ед. хр. 505 – позиции антисоветских партий), так и о наиболее значимых событиях в эмигрантской жизни. В отдельные папки включены документы, связанные с созданием Русского Совета в г. Константинополе, съездом (июнь 1921 г.) и дальнейшей деятельностью русского Национального объединения.
Судя по всему, разнообразные материалы, поступавшие из-за рубежа, в решающей степени определяли непримиримую, но весьма гибкую позицию В.И. Ленина в отношении врагов Советской власти. Она хорошо известна и нашла отражение в многочисленных статьях, письмах, выступлениях вождя, а также в законодательных актах Советского государства, официальных документах РКП(б) – ВКП(б), протоколах и стенографических отчетах съездов, материалах ХII партконференции.
Выявить официальную линию власти, а также место русской эмиграции в политических приоритетах руководства помогли архивные документы РГАСПИ, отложившиеся в личных фондах известных деятелей этого времени: Г.В. Чичерина (Ф. 159), А.В. Луначарского (Ф. 142), Ф.Э. Дзержинского (Ф. 76), Ф.Ф. Раскольникова (Ф. 562) и других.
Большую ценность, с исследовательской точки зрения, представляют документы, связанные с деятельностью противников советских преобразований. В РГАСПИ они основательно представлены в личных фондах А.Н. Потресова (Ф. 265), В.Л. Бурцева (Ф. 328), Ю.О. Мартова (Ф.362), П.Б. Аксельрода (Ф. 361). Изучение данной группы источников углубило представления автора об общественных процессах, протекавших в 20-30-е годы, позволило уяснить содержание партийной борьбы, сопоставить позиции сторон в спорах, почувствовать атмосферу, в которой проходил обмен мнений. Весьма показательным в этом смысле является архивный фонд П.Б. Аксельрода. Несмотря на фрагментарный характер наличествующей источниковой базы, имеющиеся документы раскрывают суть непростой ситуации, в которой оказались представители РСДРП(м) в начале 1920-х гг., идейную подоплеку внутренних борений в меньшевистской среде.
Особую ценность представляют эпистолярные материалы, так или иначе отражающие положение в меньшевистских рядах, в частности переписка «правого» меньшевика А.Н. Потресова, программное письмо П.Б. Аксельрода Ю.О. Мартову, написанное в 1920 г.
Важным источником стали материалы периодической печати. Из массы изданий 1920–1930-х гг. были отобраны и в наибольшей степени использованы подшивки 19 эмигрантских газет и журналов, издававшихся в Париже, Берлине, Белграде, Софии, содержащие текущую информацию о жизни русских колоний, деятельности эмигрантских организаций, взглядах лидеров различных идейно-политических течений. Печать как источник обладает ярко выраженной идейно-политической направленностью, заостренностью публиковавшихся материалов[6]. Именно эти специфические черты позволили вникнуть вглубь идейных разногласий, выливавшихся в нескончаемую информационно-пропагандистскую войну эмигрантских группировок. Существенными для понимания политического процесса явились статьи и публикации (как правило, передовые) лидеров разных течений эмиграции: П. Н. Милюкова, П. Б. Струве, А. Ф. Керенского, В. Л. Бурцева и наиболее известных публицистов русского Зарубежья: И. А. Ильина, А. С. Изгоева, С. С. Ольденбурга, К. И. Зайцева, И. В. Шкловского и др.
Еще одним, исключительно значимым для осмысления общественных процессов источником являются разнообразные по жанрам издания эмигрантских авторов (научные монографии, публицистические брошюры, очерки, мемуары[7] и т.д.). Часть этого уникального наследия зарубежной России (около 300 наименований) была использована в ходе проведения настоящего исследования. Особое внимание обращено на книги, перешагнувшие границы злободневной публицистики. К таковым, бесспорно, относятся сборники статей «Исход к Востоку» (1921), «Смена вех» (1921), «Россия и евреи» (1924), «Под знаком революции» (1925) и другие.
Не менее важны, с точки зрения познания социальной психологии различных групп сообщества, ее трансформации в экстремальных условиях Зарубежья, художественные и художественно-публицистические произведения эмигрантских авторов[8]. Некоторые издания незаслуженно забыты. Так, выпала из поля зрения исследователей русского Зарубежья поразительная по своей глубине и проницательности книга Н. Е. Мурова «Плоды народовластия» (Париж, 1923).
Научная новизна исследования обусловлена использованием оригинальной совокупности методологических подходов и принципов, обширного комплекса разнообразных источников, которые позволили адекватно изучить идейно-мировоззренческую эволюцию взглядов представителей различных эмигрантских направлений и их организационно-практическое воплощение.
Автором впервые введены в научный оборот архивные источники, которые позволили по-новому осмыслить и более аргументировано оценить идейное наследие эмигрантских мыслителей и политических деятелей и их взгляды на специфику узловых моментов российской истории, выявить причинно-следственные связи и мотивацию их эволюции, полнее использовать биографические данные и личностно-психологические характеристики для объяснения особенностей тех или иных концептуальных положений и конкретных практических действий.
Впервые сделана обобщающая историографическая систематизация исследований отечественных и зарубежных авторов, изучавших взгляды российских эмигрантов и их деятельность в 1920-30-е гг., и на основе критического сравнительного анализа обоснована оригинальная авторская позиция по таким наиболее дискуссионным и неоднозначно трактуемым проблемам, как оценка причин революции в России, победа большевиков в гражданской войне, перспективы объединения различных эмигрантских группировок, их отношение к СССР, к фашизму, к начавшейся второй мировой войне.
В диссертации исследование идейного наследия русской эмиграции осуществлено в ракурсе взаимодействия идейных и организационных структур с пространством европейской политический мысли первой четверти ХХ в., смысл которого заключается в системном и многофакторном анализе взаимозависимостей и взаимосвязей идейно-теоретического осмысления исторического прошлого и настоящего России с практикой дореволюционной и эмигрантской деятельности представителей различных группировок.
Исходя из принятого ракурса исследования, разработана и научно апробирована собственная периодизация процесса становления и эволюции эмигрантской политической мысли. Периодизация учитывает выделение узловых моментов в процессе общественно-политического развития зарубежной России, учет ключевых целей участников событий, степени и форм их активности, появление новых идейно-мировоззренческих концептов, контекста социально-политического развития стран пребывания, особенностей развития СССР в рассматриваемый период.
Элементы новизны содержат сравнительный анализ мировоззренческих и теоретико-методологических оснований изучения прошлого России представителями различных эмигрантских направлений выявлены общие тенденции и охарактеризованы отличительные их черты в концептуальном обосновании смысла и целей общественного прогресса, движущих сил исторического процесса, его направленности и роли человеческой личности в истории, раскрыто понимание места России в этом процессе. В целом, в совокупности это составляет содержание интеллектуальной традиции русской политической мысли.
На основе изученных архивных и публицистических материалов автором расставлены новые акценты в вопросе о соотнесении интересов России и Запада в контексте их взаимоотношений в историческом прошлом, настоящем и будущем. Несмотря на многообразие позиций в этом вопросе, значительная часть представителей различных эмигрантских группировок пережили глубокое разочарование европейской действительностью и утвердились в наличии открытых, или латентных антироссийских мотивов поведения западных политиков, что отразилось в идейном эмигрантском наследии и придало ему специфический облик.
В ходе исследования обосновано авторское положение о том, что особенными чертами политического развития зарубежной России являлись неравномерность и скачкообразность, отсутствие взаимопонимания между различными конкурировавшими группами, которые стали основным препятствием к выработке общепризнанного идеологического концепта.
В результате использования новых источников было установлено, что особую роль в архитектонике политического пространства «России № 2» и отсутствии внутриэмигрантского консенсуса играл субъективный фактор и психологическое неприятие представителями различных эмигрантских групп друг друга, обусловленные не только идейными и политическими разногласиями, но и личными взаимоотношениями еще в дореволюционный период. Использованные материалы позволили констатировать, что русское зарубежье, несмотря на свою идейно-мировоззренческую и политическую фрагментированность и внутреннее противоборство, представляло собой единый, сложный и самодостаточный организм, объединенный не только общей историей, социокультурными характеристиками и эмигрантской судьбой, но и общим стремлением вернуться на Родину.
Практическая значимость работы определяется тем, что поставлена и решена недостаточно изученная научно и социально значимая исследовательская проблема. Материалы исследования, сформулированные выводы, могут быть использованы в дальнейшей научной разработке проблемы русского Зарубежья. Кроме того, предложенные рекомендации могут быть применены государственными организациями при выработке современной стратегии миграционной политики.
В научный оборот введены новые материалы, обоснованы оригинальные выводы и оценки, которые могут способствовать преодолению сложившихся в исторической науке и массовом сознании стереотипов о взглядах и практической деятельности русской эмиграции. Многие теоретико-концептуальные положения эмигрантских мыслителей возможно актуализировать в ходе обсуждения и выработки общенациональной идеологии современной России, а также инкорпорировать в программы российских политических партий.
Результаты исследования могут быть использованы в учебном процессе, в изучении истории российского Зарубежья, проблем Отечественной истории 20–30-х гг. XX в., при подготовке учебных спецкурсов по истории, философии, культурологии и политологии.
Апробация результатов исследования. Основные результаты исследований по проблематике диссертации нашли отражение в двух опубликованных монографиях, научных статьях и иных публикациях по теме диссертационной работы. Принципиальные положения работы были доложены автором в выступлениях на научных и научно-практических конференциях и семинарах: «А.И.Солженицын и русская культура» (Саратов, 1998); «Политические и социально-экономические механизмы управления на современном этапе» (Саратов, 1999); «Социализация личности на рубеже XXI века» (Саратов, 1999); «Общественная мысль, движения и партии в России XIX – XX вв.» (Брянск, 2000); «Интеллигенция и проблемы формирования гражданского общества в России» (Екатеринбург, 2000); «Восток-Запад: проблемы взаимодействия и трансляции культур» (Саратов, 2000); «Российская интеллигенция: критика исторического опыта» (Екатеринбург, 2001); «Психология политической власти» (Саратов, 2003); «Политические институты и практики посткоммунистического общества» (Саратов, 2005); «Религии в обществе риска» (Саратов, 2005); «Правовая реформа в России: федеральный, региональный и муниципальный уровни» (Астрахань, 2006); «Российская эмиграция в США» (Круглый стол в Далласе, штат Техас, США, 2005) и др.
Ряд положений и выводов, содержащихся в диссертации, использованы при чтении лекций по курсам «История Отечества», «Основы политологии», «Связи с общественностью», при подготовке спецкурсов «Геополитика» и «Политическая история российской эмиграции».
Работа обсуждалась на совместном заседании кафедр политических наук и отечественной истории в новейшее время Саратовского государственного университета имени Н.Г.Чернышевского. Диссертация рекомендована к защите кафедрой экономической и политической истории России Саратовского государственного социально-экономического университета.
Структура работы обусловлена задачами исследования. Диссертация состоит из введения, пяти глав, разделенных на параграфы, заключения, списка использованных источников и литературы.
Основное содержание работы
Во введении обосновывается актуальность темы диссертации, определяются цели и задачи исследования, его хронологические рамки, выявляется научная новизна, теоретическая и практическая значимость диссертации, анализируется источниковая база, приводятся сведения об апробации работы
Глава ПЕРВАЯ «Историография русской эмиграции «первой волны» состоит из двух параграфов.
Первый параграф «Российская эмиграция в отечественной историографии» посвящен исследованию отечественной традиции изучения зарубежной России.
Большинство исследователей условно делят отечественную историографию о российской эмиграции на два больших этапа. Первый – с 1917 до рубежа 1980–90-х гг. (вся литература этого времени вошла в науку под названием советской»), второй этап – с конца 1980-х гг. по настоящее время. Такая периодизация, на наш взгляд, вполне оправданна, если принять во внимание в качестве основного критерия принципиальную разницу методологических подходов в оценке российского прошлого.
Вместе с тем более внимательный взгляд на историографическую проблематику русского Зарубежья требует детального учета специфики изучения темы в контексте идейно-политической эволюции государства. Направленность политического курса, смена лидеров, факторы международного порядка оказывали весьма существенное влияние на характер, тональность, идейную заостренность исследования проблемы эмиграции.
На этом основании каждый из указанных периодов, с нашей точки зрения, требует более детальной историографической дифференциации.
Основы подхода к изучению Зарубежья, ставшие определяющими в разработке исторической концепции эмиграции, были заложены в трудах В. И. Ленина. В своих докладах и выступлениях на VIII (1920) и IX (1921) съездах Советов, III конгрессе Коминтерна (1921), X (1921), XI (1922) съездах РКП(б), а также в работах периода 1919–1922 гг. он приводил данные о численности и социальном составе российской эмиграции, характеризовал особенности различных ее течений, уделял внимание персоналиям.
Первые работы по истории русской эмиграции появились в СССР уже в 1920-е гг. Это были не столько исторические исследования, сколько отклики на животрепещущие вопросы современности. Видные деятели большевистской партии, публицисты, советские историки связывали задачи построения бесклассового общества с необходимостью борьбы против врагов социалистического государства. Неизбежным следствием такого подхода являлись политизированность, субъективизм, обостренная полемичность в оценках и восприятии русского зарубежья. В центре внимания А.В. Бубнова, Н.Л. Мещерякова, Л.В. Луначарского, И.М. Калинина, Г. Лелевича и др. были политические настроения внутри различных групп эмиграции[9]. Немало места уделялось пропаганде различных форм и методов борьбы Советской власти с противоборствовавшими силами, выявлению социально-психологических течений, тяготевших к сотрудничеству с большевистским режимом («сменовеховства» в первую очередь). Начальный период изучения эмиграции (1920–1925 гг.) обусловливался утилитарными потребностями выживания новой власти в условиях противостояния с многочисленными политическими соперниками.
Несмотря на бросавшийся в глаза идеологизм в рассмотрении проблем эмиграции, советская легальность первой половины 1920-х гг. открывала определенные возможности для дискуссий. Так, неподконтрольная властям частная издательская деятельность способствовала популяризации мнений, далеко не всегда совпадавших с официальной советской доктриной (в том числе в вопросах отношения к оппозиции)[10]. На страницах альтернативных изданий с властью спорили философы С. Франк, Н.Бердяев, Н. Лосский, историки А.А.Кизеветтер, Р.Ю.Виппер, экономисты Б.Ю.Бруцкус, С.И.Зверев, А.Н.Буковецкий, И.М.Кулишер и многие другие.
Дополнительным источником, проливавшим свет на природу русской эмиграции в первые послевоенные годы являлась издательская практика регулярной публикации материалов о выходе в свет белогвардейской литературы за рубежом. Обзоры В.Десницкого, Я.Канторовича и других авторов позволяли ориентироваться в эволюции общественно-политических настроений выходцев из России, давали представление (пусть в общих очертаниях) о мировоззренческом поиске интеллектуальной элиты зарубежной России[11].
Вторая половина 1920-х гг. в отечественной истории совпала с обострением внутрипартийной борьбы в ВКП(б). В этой обстановке тема эмиграции обрела совершенно иное звучание. На страницах изданий ВКП(б) «выявлялась» и демонстрировалась неразрывная связь платформ оппозиционных лидеров с идеологией небольшевистских партий и движений, с удовольствием цитировались авторы, выражавшие поддержку «инакомыслящим». Обвинения оппонентов в стремлении к термидорианскому перерождению революции, заимствованному из «Смены вех», перемежались с жесткой критикой эмигрантской литературы, объявленной идеологически враждебной большевистскому мировоззрению.
1930-е – середина 1950-х гг. – особый период в исследовании проблемы. Тема российской эмиграции стала полузапретной. Косвенным образом это являлось отражением общественно-политических процессов и в стране, и в мире. В 1930-е гг. складывавшаяся идеократическая система не допускала альтернативных толкований общественного процесса. В условиях неумолимо приближавшейся мировой войны, борьба с оппозиционными настроениями, как внутри страны, так и за ее пределами, велась в разных формах. В отношении русского зарубежья, как правило, прибегали к уничтожающей критике или замалчиванию. Так, в официальных справочных изданиях указывалось, что эмиграция на протяжении всего своего существования была связана «…бесчисленными нитями с разнообразными классовыми организациями буржуазии, особенно ее фашистской, военной, социал-фашистской агентурой»[12]. Обличительные мотивы стали характерной особенностью немногочисленных публикаций, посвященных эмигрантской проблематике (либо в той или иной степени затрагивавших ее), в предвоенное время. В работах Е. Михайлова, В. Аварина, В. Минаева и других авторов основное внимание сосредоточено на теме «уничтожения вражеской идеологии»[13].
Некритическое восприятие официальной доктрины, общее снижение методологической культуры исследований этого времени были связаны не только с повышенной идеологизацией «запретной» темы[14]. Практически недоступными стали источники, позволявшие более объективно представить жизнь российской диаспоры за рубежом. На многие годы были преданы забвению мемуары, исследования и периодика зарубежья.
Резкому сужению историографического пространства способствовало также утвердившееся в этот период мнение, что история «контрреволюции» не заслуживает внимания. Тем не менее, и в это время предпринимались шаги в направлении исследования Зарубежной России. Труды Э. Генкиной, Н. Мамая, И. Короткова, хотя и несли на себе печать послевоенной политической ситуации в стране, но также способствовали расширению научного знания[15].
С середины 1950-х гг. в отечественной историографии наступил новый период. Хрущевская «оттепель» и связанная с ней относительная либерализация общественной жизни привнесли качественные изменения в процесс научного осмысления феномена русского Зарубежья. Исследователи этого периода (сер. 1950 – сер. 1980-х гг.) стремились уйти от конфронтационного подхода и абсолютизации классовых ценностей. Карикатуризация и эмоционально-политизированное изобличение «белогвардейщины» сменили более взвешенные с исторической точки зрения оценки. В работах советских историков конца 1950-х и особенно 1960-х гг. (А. И. Брюханов, М. К. Гаврилов, В. А. Карамышев, И. Я. Трифонов) тема русской эмиграции постепенно освобождалась от фальсификаций, наполняется адекватным историческим содержанием. Менялись акценты. Российские изгнанники все чаще представали перед читателем «заблудшими» людьми, заслуживавшими не только осуждения, но и сочувствия.
Примером эволюции взглядов отечественных авторов, переосмысления непримиримо-классовой позиции в отношении политических противников является монография Л. М. Спирина, вышедшая в 1968 г[16]..
В немалой степени восстановлению объективной картины эмигрантской жизни со всеми ее тяготами, внутренними борениями, надеждами и заблуждениями способствовало вовлечение в научный оборот ранее недоступных источников. Важным шагом в этом направлении, способствовавшим изменению устоявшихся за десятилетия стереотипов восприятия «заграницы», стала публикация воспоминаний бывших эмигрантов. Мемуары Л. Любимова, И. Эренбурга, Б. Александровского позволили увидеть в новом свете жизнь российских изгнанников, всю ее сложность и противоречивость.
Своеобразный «ренессанс» эмигрантской проблематики в 1970–80-е гг. объяснялся, прежде всего, расширением источниковой базы. Советские историки получили возможность познакомиться с материалами Русского заграничного исторического архива (РЗИА), некоторыми архивными фондами советских спецслужб и т.д. Это выразилось в увеличении количества выпускавшейся литературы, разработке таких направлений исторических знаний, как историография, источниковедение, методология. В поле зрения отечественных исследователей все чаще стала включаться западная историография.
На смену обобщающе-негативного определения «белоэмигранты» приходит осознание сложности политической, культурной и социальной палитры «России № 2». Это, в свою очередь, стимулировало своеобразную научно-исследовательскую дифференциацию среди ученых, способствовало расширению тематического пространства. Свой вклад в освоение обозначенной проблематики внесли Г.З. Йоффе, С.А. Федюнин, В.А. Кувшинов, Ю.В. Мухачев, В.В. Комин, Г.Ф. Барихновский, В.В. Шкаренков, А.В. Квакин и др.
Начавшаяся во второй половине 1980-х гг. трансформация общественного уклада страны создала новую ситуацию в разработке проблем эмиграции. Очередной этап в историографии русского Зарубежья вызвал качественное изменение методологических основ исследований, постепенное освобождение от идеологических штампов и стереотипов, расширение круга источников за счет привлечения ранее закрытых архивных материалов[17]. На новый уровень выходит междисциплинарная кооперация. В изучение наследия «России №2» включаются не только историки, но и политологи, философы, литературоведы и т.д.[18]
В 1990-е – начале 2000-х годов спектр исследований русского Зарубежья все более усложняется, тем не менее, политическая составляющая эмигрантской жизни по-прежнему сохраняет свою особую привлекательность для отечественных ученых. Несколько изменился ракурс рассмотрения проблематики. Традиционное для советской историографии восприятие «заграницы» через призму идейно-политического противоборства эмиграции и метрополии уходит в прошлое. Внимание исследователей обращается к малоизученным в советские времена аспектам жизни и деятельности эмигрантов: политическая футурология, взаимодействие с элитами стран реципиентов, национальные факторы русской революции, традиционализм и модернизм в общественно-политическом развитии российского общества и т.д. Предметом углубленного анализа становятся отдельные политические течения.
Но было бы ошибкой утверждать, что политическая конъюнктурность, неизбежным следствием которой является субъективизм оценок, изживается в научно-исследовательской практике. Укоренившаяся на Западе традиционная комплиментарность в отношении российских либералов при настороженном и критическом отношении к русскому консерватизму транслировалась некоторыми отечественными авторами под видом собственных умозаключений[19]. Зачастую это приводило к выводам, никак не согласовывающимся с историческим опытом.
Предубежденный взгляд на сторонников русского традиционализма пытались переломить как бывшие диссиденты-почвенники, так и профессиональные историки. В работах С. Солдатова, М. Назарова, В. Бартневского, О. Баскакова и других авторов затрагиваются новые, ранее неизученные стороны истории русской эмиграции, переоцениваются некоторые устоявшиеся представления[20].
Из пореволюционных течений после кратковременного взлета интереса к «сменовеховству» приоритет сохраняется за евразийством[21]. Научное сообщество исследует генезис и динамику учения. Традиционно повышенным интересом пользуются политическое и культурное наследие сторонников евразийской идеи, его воздействие на русский эмигрантский мир, персоналии.
Современный историографический процесс привел к выделению в самостоятельное направление разработки проблем существования отдельных социальных групп. Исследовались их адаптация в странах реципиентах, деятельность, место в эмигрантской среде. Кроме того, наблюдается оживление интереса к эмигрантской научной мысли, что наиболее ярко проявилось на примере исторической науки. Эта область научного поиска эмигрантов исследовалась М.Г. Вандалковской, Н.Е. Соничевой, М. Г. Лаптевой, В.Г. Пашуто и др.[22]
Противоречивые процессы «демократического переустройства» страны в 1990-е годы актуализировали тему поиска пути оптимальной модернизации на переходном этапе. Возникла необходимость изучения, обобщения и, по возможности, использования в современных условиях опыта преобразований 1920-х – 30-х годов в СССР. Следствием этого стало появление ряда трудов, авторы которых поставили своей целью изучение эмигрантского видения «большевистской реформации». Реакция эмигрантской общественности на ход «советского эксперимента» в той или иной степени отслеживается в работах В.Ф.Ершова, Н.Е.Омельченко, М.К. Ковалевич, Л.Н.Лисенковой, А.И.Доронченкова[23] и др.
Во втором параграфе первой главы « Эмигрантская и западная традиции изучения зарубежной России» исследуется вклад эмигрантских и западных авторов в историографию обозначенной научной проблемы.
Эмигрантская историография зарубежья зародилась на самом раннем этапе формирования диаспоры. Уже в начале 1920- гг. в Европе стали появляться работы, связанные с рассмотрением начального этапа пребывания русских беженцев за рубежом. Как правило они причудливо сочетали в себе элементы мемуаристики, публицистических эмоциональных оценок происходившего в эмигрантской среде, чрезмерной политизированности. К таковым можно отнести вышедшие в один год объемные книги офицера русской армии О.Винберга и журналиста Г.Раковского.
Ситуация жесткой идеологической борьбы внутри эмигрантского сообщества нашла отражения в разнящихся по характеру и направленности работах И.Ф.Наживина, Т.В.Локотя, А.Ф.Керенского, В.Патека[24]. Тем не менее, выступая в качестве поборников и защитников разных идеологических доктрин, авторы названных работ были едины в своем радикальном неприятии советских преобразований.
Ситуация идеологической борьбы «на несколько фронтов», неизбежными спутниками которой являлись субъективизм и политическая ангажированность, вызвала к жизни полемический стиль изданий. Для специалистов в области эмиграции такого рода литература имеет двуединое значение. Она может рассматриваться и в качестве составной части эмигрантской историографии, и в качестве первоклассного источника, который (при обстоятельном использовании других источниковых материалов) позволяет максимально приблизиться к раскрытию исторических тайн возникновения и развития «России №2». К числу таких изданий относится эмигрантская литература середины 1920-х гг. В книгах И.А.Ильина, В.Х.Даватца, П.Н.Милюкова уже изжита нарочитая политизированность первых лет пребывания за границей (что, впрочем, не исключало ясного определения политических позиций), представлен более взвешенный и аналитичный взгляд на эмигрантскую действительность[25].
В конце 1920 – начале 30-х годов эмигрантская историография развивалась под влиянием новых явлений и событий, качественно изменивших устоявшийся к этому времени уклад жизни зарубежья. Смерть ряда знаковых персон, во многом объединявших зарубежное сообщество (вдовствующая Императрица Мария Федоровна, П.Н.Врангель, Великий князь Николай Николаевич), активные действия советских разведорганов, умело разобщавшие сообщество эмигрантов (настоящий шок, например, вызвало «таинственное исчезновение» лидера РОВС генерала Кутепова), наконец осознание несбыточности надежд на скорое падение советского строя в решающей степени определяли тональность и направленность исследований этого времени. Н. Гольденвейзер-Любимов, Н.В.Краинский, Н.Белогорский, А.С. Изгоев и другие авторы стремились разобраться в сложном лабиринте заграничной жизни, мучительно искали ответ на вопрос, вынесенный в название одной из книг этого времени– «Что делать русской эмиграции?».
При всей разнице подходов книги и статьи З.Н.Гиппиус, К.Р.Кочаровского, С.В.Дмитриевского, А.С.Изгоева проникнуты стремлением «срастить и оживить русских в инородстве», верой в грядущее торжество справедливости, хотя бы и в ином социально-политическом контексте. Именно таким настроением пронизана книга С.В.Дмитриевского «Сталин[26].
В 1930-е гг. XX века эмигрантская литература развивалась в русле осмысления происходивших в мире перемен и прогнозирования грядущих военно-политических событий. Свое влияние на характер и идейную направленность изданий оказывали тенденции, наметившиеся к этому времени в эмигрантской среде, снижение накала внутриполитической борьбы и падение «престижа» политических методов преобразования действительности, дальнейшее дробление сообщества и смена ценностных ориентиров, появление новых общественных течений, в том числе под влиянием советского патриотизма и угрозы военной агрессии с запада.
Долгие годы пребывания на чужбине поставили на повестку дня вопрос обобщения опыта пребывания за границей. Помимо многочисленных мемуаров, издававшихся в больших количествах в европейских столицах, в это же время появились исследования, авторы которых пытались проанализировать успехи и достижения русской интеллигенции в изгнании, дать оценку вкладу, внесенному ее творческой элитой в мировую культурную сокровищницу[27]. К концу 1930-х годов окончательно сложились основные подходы, приоритеты и оценки эмигрантской традиции историографии, оформилась концепция Зарубежной России.
Послевоенные годы стали временем своеобразного подведения итогов миссии первой послереволюционной эмиграции. Количество изданий к этому времени сократилось, что было обусловлено разрушением довоенного эмигрантского мира, а также «естественной убылью» членов диаспоры. Внимание авторов этого периода приковано к осмыслению исторических судеб и культурного наследия «России №2». Г.П.Струве, В.В.Зеньковский, В.С. Варшавский, Г.В.Адамович, а позже П.Е.Ковалевский представляли в своих исследованиях внушительную панораму достижений эмиграции на поприще литературы, философии, сценического творчества и т.д.[28] Их мнения совпадали в том, что отправленные в «небывалую экспедицию» русские беженцы внесли весомый вклад в историю страны, способствовали популяризации русской культуры в мире.
Третий массив литературы об эмиграции представлен иностранными авторами, которые уделяли внимание исследованию зарубежной России начиная с 1920-х годов. Широкую известность получила вышедшая в 1924 году книга Ганса фон Римши, посвященная общему обзору российской послереволюционной эмиграции. Им же в 1927 г. был предпринят подробный анализ русской эмиграции. Ганс фон Римша первым из западных исследователей проследил причины и характер формирования эмиграционных потоков, выявил основные черты и особенности складывавшейся русской диаспоры. По сути дела его книги заложили основы западной традиции изучения «России №2»[29].
Работы обобщающего плана появлялись и в 1930-е гг. В этот период в зарубежной историографии российская эмиграция все чаще рассматривалась в контексте мировых миграционных процессов. Своего рода классикой этой традиции стала работа Д. Симпсона, в которой охарактеризованы основные социальные группы российского Зарубежья и особенности их адаптации в странах проживания[30]. Вопросы миграционной политики и международной помощи российским беженцам, а также сведения об участии отдельных стран в ее оказании нашли отражение в общих трудах по истории Лиги Наций[31].
Подобный взгляд на судьбу русских изгнанников сохранился и в более позднее время. В 1940–1950-е гг. продолжалось изучение места и роли российской эмиграции в мировых миграционных процессах, при этом большой материал для сравнительного анализа давали сведения о вынужденных миграциях, проходивших до и после Второй мировой войны.
Особенностью западной историографии русского зарубежья являлось преобладание интереса к европейским странам с крупными эмигрантскими колониями. Данная тенденция сохранялась и в 1960–1980-е гг., когда наблюдался рост интереса к истории российской эмиграции.
Анализ зарубежной историографии послевоенного времени был бы не полным без учета политических реалий сложившихся по итогам Второй мировой войны. «Холодная война», разразившаяся между двумя центрами силы, диктовала свои правила осмысления и трактовки истории. Интерес к русской эмиграции в этой связи также далеко не всегда был обусловлен научными устремлениями. Повышенным интересом западных авторов пользовались деятельность военной эмиграции, а также проблема влияния фашизма на русскую диаспору: Р.Уилльямс, Д. Стефан, Н. Хейс.
С конца 1980-х гг. под влиянием общественно-политических процессов, происходивших в СССР, начинается пересмотр отношения к российскому Зарубежью и его истории. Это выразилось не только в корректировке методологических основ исследований, освобождении от идеологических штампов и стереотипов. Под влиянием этих процессов в 1990-е – начале 2000 гг. в России были изданы ранее недоступные работы зарубежных авторов: У. Лакера, Д. Леховича, М. Раева, Я. А. Трушновича, Р. Пайпса.
Несомненный интерес представляют публикации зарубежных ученых, связанные с культурной жизнью российских колоний в славянских странах. Болгарские исследователи Д. Даскалов, Ц. Кьосева, М. Каназирска избрали предметом научных штудий деятельность русских беженцев на территории своей страны. Схожая тематика, только в контексте чехословацкой истории представлена статьями З. Сладека, И. Савицкого[32].
В 1996 г. вышел совместный сборник научных работ российских и сербских ученых «Российская эмиграция в Югославии», в котором представлена картина научной, педагогической и хозяйственной деятельности российских беженцев в этой Балканской стране. Материалы сборника включают в себя сведения зарубежных архивов, библиотек, зачастую недоступные отечественным исследователям.
Вторая глава «Российская эмиграция о причинах крушения монархии в России» содержит два параграфа.
В первом параграфе «Противоречия российского исторического процесса в воззрениях эмигрантской политической элиты» представлены различные подходы к историческому развитию России, затрагиваются события и процессы, способствовавшие крушению монархического порядка.
Попытки выявить причины русской смуты были предприняты сразу после окончания Гражданской войны. Наиболее оперативно стремление разобраться в характере произошедшего отражалось на страницах русской эмигрантской прессы. Разветвленная сеть периодических изданий так или иначе высвечивала все оттенки политической палитры русского Зарубежья и являлась главным инструментом в междоусобной борьбе. В диссертации подробно анализируются позиции различных эмигрантских изданий по обозначенной проблеме.
При всем многообразии попыток и вариантов истолкования причин политических катаклизмов 1917 г. на страницах зарубежной прессы в начале 20-х всех их объединял ряд черт, явившихся неизбежным следствием специфики печати как источника политической информации. Оценки носили политически заостренный и тенденциозный характер, не отличались глубиной анализа и аргументации.
Более детальное исследование причин краха традиционной российской государственности проводилось в мемуарах, научных монографиях, авторских изданиях представителей российской эмиграции, в значительном количестве выходивших за границей. Только в течение первых двух лет после окончания Гражданской войны в Европе вышли книги, получившие широкую известность и вызвавшие бурную полемику в кругах эмигрантской общественности (О. Винберга, Ф. А. Щербины, А. Волина, Т. В. Локотя, А. А. Салтыкова, И. В. Гессена и др.). Несмотря на различия в политических воззрениях авторов, их сближало стремление вскрыть глубинные пласты российского исторического процесса, выявить политические и социальные механизмы, обрушившие монархическую государственность. Примером такого всестороннего историко-политологического анализа может служить брошюра П. Б. Струве «Размышления о русской революции»[33].
Позиция «исторического вызревания» драмы 1917 года и последовавшей за ней Гражданской войны разделялась многими представителями русской эмиграции. П. И. Залесский издал в 1925 году объемную книгу с характерным названием «Возмездие (причины русской катастрофы)». Вслед за П. Б. Струве автор утверждал, что «все ошибки и все преступления, как мы видим на протяжении многих лет…. идут от старых посевов».
Значительное число выходцев из России было убеждено, что именно безоглядное подражание Западу, механический перенос европейских политических институтов и атрибутики на русскую национальную почву и стали первопричиной противоречий, породивших революцию. Именно здесь сокрыто «самое главное зло», «порок сердца, привитый России Петром». Данная точка зрения утвердилась в качестве краеугольного элемента исторической концепции евразийцев.
Об откровенном отступничестве императора Петра I, разрушившем традиционное религиозное миропонимание народа, писал в своей книге Б. Башилов. Принципиальным противником подобной трактовки петровской эпохи являлся П. Н. Милюков. Поддержка прозападной ориентации Российского государства, некогда избранной Петром Великим, пронизывала всю многогранную деятельность бывшего лидера конституционных демократов. Позиция находила свое отражение на страницах редактируемых Милюковым «Последних новостей», в многочисленных книгах и статьях, в публичных выступлениях. В концентрированной форме точка зрения историка представлена в статье «Петр Великий и его реформа», опубликованной в десятом номере эмигрантского сборника «На чужой стороне».
В интеллектуальных кругах эмиграции рассмотрение П. Н. Милюковым русской истории через призму европейской государственности вызывало неоднозначную реакцию. Полемику с ним вели П. Б. Струве, З. Н. Гиппиус, Н. В. Устрялов, Д. С. Пасманник и другие.
Радикально прозападной позиции придерживался другой русский эмигрант, автор нашумевшей книги «Две России» – А.А. Салтыков. По его версии, вся история русского государства была сплошным призванием варягов: «Мы всегда спасались иноземным и иноземцами». Именно это обеспечивало относительную государственную стабильность и единение народов. В соответствии с этим теоретическим посылом оценивалась деятельность Петра и его последователей: «Петр был вторым Рюриком России, он снова оваряжил ее». Наряду с указаннвми авторами в данном разделе рассматриваются историко-философские воззрения В.Станкевича, С.Л. Франка, Д.С. Мережковского, А.В. Бобрищева-Пушкина и других эмигрантских авторов.
Во втором параграфе « Русский народ и интеллигенция как субъекты общественно-политического процесса» анализируются факторы, оказавшие значительное влияние на ход исторического развития России. Один из них, с точки зрения многих эмигрантов, – позиция русской интеллигенции в переломные моменты истории.
Уже в начале 20-х гг. в Европе стали появляться книги, авторы которых весьма критично оценивали влияние интеллектуальной элиты на политическую жизнь общества, отмечали ее весомый вклад в разрушение устоев российской государственности. Приверженец такой позиции полковник русской армии О. Винберг уже на первых страницах своего труда «Крестный путь» буквально обрушивал на интеллигенцию шквал ругательных эпитетов. При такой интеллигенции, являвшейся, как считал автор, «настоящим внутренним врагом своей Родины», приходится снисходительно относиться к противогосударственным инстинктам, проявленным полуграмотным народом. Отличительной чертой русского образованного класса О. Винберг считал слабое развитие национального чувства и сознания национального достоинства.
Подобная точка зрения разделялась многими представителями эмиграции. Свою солидарность с ней выражал Петр Струве, считавший, что «Россию погубила безнациональность интеллигенции». Д. С. Пасманник высказывал мнение, что русская интеллигенция «беспочвенна, вследствие вековой оторванности от реальной народной жизни». Будучи фантазийной по своему складу, она была «и не властная и не государственно-строительная». Н. Е. Муров, исследуя общественно-политические процессы в России, пришел к выводу, что образованный класс окончательно утратил русское религиозное жизнепонимание, слепо приобщился к культуре корыстолюбия и антирелигиозности. Потеря духовной связи с собственным народом неизбежно приводила к изысканию иных духовных ориентиров. Поиски интеллигенции увенчались подражанием и откровенным заимствованием образцов философии западного мира, которые и были положены в основу радикального переустройства государства.
Культурная ориентация интеллигенции, ее увлеченность западными идеями, по мнению многих, сыграли роковую роль в судьбе России. Главным делом будущего, по мнению князя Н. С. Трубецкого, должно стать освобождение интеллигентского сознания от западных идейных шор и освоение богатств национальной русской духовной стихии.
П. Н. Милюков, сторонник и защитник западной системы ценностей, проанализировал истоки русской трагедии в работе «Россия на переломе» (1927 г.). В главе «Почему революция была неизбежна» он подробно рассматривал и исторические и политические предпосылки, приведшие к событиям семнадцатого года. Одной из важнейших причин, наряду с поздним происхождением государственности, называлась оторванность интеллигенции от народных масс, заимствование ею идеологии и как неизбежное следствие этого – слабость социального сцепления, неспаянность общества. Анализ социально-политического развития России в книге П. Н. Милюкова венчался выводом, который парадоксальным образом смыкался с представлениями его политических противников, – в лице русской интеллигенции самодержавие имело «внутреннего врага», чья деятельность медленно, но верно подтачивала устои государства.
Весьма нелестно оценивалась политическая роль (и в первую очередь властные устремления) интеллигенции в среде эмигрантского духовенства. Определенное внимание этой проблеме уделил собор Православной Русской Зарубежной церкви, состоявшийся 9 августа 1938 г. в г. Сремски Карловицы с участием клира и мирян.
Сложность и своеобразие исторического процесса, одним из проявлений которого стал политический кризис 1917 года, многими представителями эмиграции рассматривались с позиции отражения противоречивого российского менталитета. Несмотря на то, что само понятие не использовалось, толкование характера и специфики поведения «русского мужика» было во многом тождественно ныне устоявшемуся в науке пониманию менталитета. Многие эмигрантские исследователи рассматривали особенности российской национальной психологии через призму таких факторов, как характер социальных связей, традиции политического уклада, особенности географической среды.
Мнения по поводу «таинственной русской души» и ее влияния на ход исторического процесса, как всегда, разделились. Значительное число авторов революционный всплеск 1917 г. рассматривало как логическое продолжение антигосударственной стихии народа, выразителями которой на протяжении XIX–XX вв. были представители русской национальной элиты.
В процессе раскрытия поставленной задачи анализируются и исследуются взгляды известных эмигрантских деятелей этого времени: Н. Бердяева, И.А. Бунина, Д.С. Пасманника, Н.Н. Врангеля, князя Д.П. Святополк-Мирского, лидеров Национально Трудового Союза. Завершающая часть параграфа посвящена рассмотрению «цивилизационной» полемики, развернувшейся между лидерами Чехословацкой республики Т. Масариком, К. Крамаржем и Э. Бенешем, опосредованно связанной с присутствием русской диаспоры в молодой Чехословацкой республике.
Третья глава « Альтернативы политического развития России» содержит три параграфа.
В первом параграфе «Либералы и консерваторы: расстановка сил, поиск решений» исследуется общественная борьба, развернувшаяся между сторонниками двух альтернатив будущего развития России: монархической и либерально-реформистской.
В условиях Зарубежья сторонники двух наиболее популярных в русской среде направлений общественной мысли стремились изыскать эффективные формы и методы реализации заявленных целей, максимально использовать сильные стороны своей позиции. Так, монархисты, имевшие значительный ресурс влияния среди эмигрантов, предпринимали действия по консолидации своих сторонников, привлечению на свою сторону колебавшихся. На протяжении 1921–1922 гг. наблюдался рост числа монархических организаций и количества их членов. «Либералы-реформисты», в свою очередь, используя имевшиеся связи в среде западных политиков, стремились привлечь на свою сторону общественное мнение стран размещения, опереться на международные организации и институты.
И те, и другие самое серьезное значение придавали использованию прессы как главного средства пропаганды собственных взглядов в условиях эмиграции. Лидерами в формировании общественного мнения стали либеральные «Последние новости» и «Руль», а также защитники монархических ценностей «Новое время» и «Двуглавый орел».
В параграфе анализируется первая после окончания Гражданской войны попытка консолидации разрозненных демократических элементов эмиграции. Форум бывших российских законодателей, вошедший в политическую историю эмиграции под названием «Частного совещания членов Всероссийского Учредительного собрания», состоялся в Париже 8–21 января 1921 года. В нем приняли участие представители некогда влиятельных политических сил: эсеров, кадетов, октябристов, народно-трудовой социалистической партии.
Инициатива членов Учредительного собрания, мало кем признанная и не получившая необходимой поддержки, тем не менее явилась своеобразным стимулятором политической активности эмигрантов. Обострилась конкурентная борьба между различными группами политической элиты, каждая из которых предлагала свой вариант разрешения проблемы возвращения на родину и обустройства Российского государства. Своеобразным отражением этой тенденции стала обострившаяся борьба в казачьей среде, активизация деятельности генерала П.Н. Врангеля и созданного им в марте 1921 года «Русского Совета», политические «брожения» в Земгоре.
Реализация задач исследования потребовала углубленного изучения материалов съезда «Русского Национального объединения», состоявшегося в Париже в июне 1921 года. Форум русских эмигрантов стал важной вехой в политическом процессе начала 20-х годов и получил широкий общественный резонанс.
Во втором параграфе « Монархическая альтернатива» рассматриваются политические действия сторонников монархии.
Энергичные шаги либералов (П. Н. Милюкова, В. Л. Бурцева, А. В. Карташева и др.), стремившихся распространить свое влияние на все слои и группы российской диаспоры, вызвали ответную реакцию со стороны «правого» лагеря эмиграции. В мае 1921 года в Рейхенгале (Бавария) открылся съезд монархистов, обозначивший оформление очередной альтернативы переустройства России.
Итоговые документы съезда, на наш взгляд, не стали шагом вперед ни в организации, ни в определении стратегии и тактики движения. Созданный на собрании новый орган – ВМС (Высший Монархический Совет) провозгласил идеи, хорошо известные эмигрантской общественности: восстановление монархии Романовых (согласно законам), союз Церкви и Монарха, важность религиозно-нравственного возрождения, незыблемость единоличного владения землей на правах частной собственности.
Съезд пришел к выводу, что хозяйственное восстановление России невозможно без политического оздоровления и возвращения к законному, исторически сложившемуся строю.
Главным препятствием на пути консолидированных действий «старорежимников» стала проблема «вождя». Двояко толкуемые законы Российской империи о престолонаследии стали одной из главных причин раскола монархистов на соперничавшие группы. Однако в начале 1920-х гг. политическая активность сторонников данного политического течения была направлена не столько на «внутрисемейные» разбирательства, сколько на отстаивание монархической идеи перед лицом ее принципиальных противников. После весенней передышки 1921 года сторонники восстановления в России легитимной монархической власти перешли в политическое наступление.
В диссертации исследуются идейные воззрения Т.В. Локотя, автора книги «Завоевания революции и идеология русского монархизма». Анализируются монархические издания: «Вестник Монархического Совета», «Новое время», «Вера и верность» и др. Подчеркивается, что главным проявлением «движения на фронте» стало расширение сети монархических объединений, их организационное укрепление в странах расселения эмигрантов. Большинство из них, согласовывая свои действия с общей линией эмигрантского монархизма, декларировало «надпартийность» главенствующим принципом организации. Показателен в этом отношении проект устава Российского Монархического объединения в Германии: «Русское Монархическое Объединение – не партия и не политический союз, а организация, стремящаяся объединить возможно шире монархические течения всех оттенков, признающая принцип легитимной монархии для совместной дружной работы по восстановлению России на основах этого принципа»[34]. Количественный рост организаций подтвердило совещание монархистов, проходившее с 16 по 22 ноября 1922 года. По данным П. Н. Милюкова, на нем присутствовали представители 120 монархических объединений со всей Европы.
Анализ идеологий и политических платформ «либеральной» и «консервативной» частей российской эмиграции не оставляет сомнений в их несовпадении. Вместе с тем, остававшиеся «дореволюционными» по своему миропониманию и направленности течения имели много общего между собой как в происхождении, так и в политической судьбе. Главное, в чем были едины идейные противники, – абсолютное неприятие Октябрьской революции и ее «завоеваний».
В третьем параграфе « Сменовеховство и евразийство: первые шаги» освещены основные идейные представления сторонников так называемых пореволюционных течений.
Вышедшие в начале 1920-х гг. на политическую сцену новые общественно-политические течения – сменовеховство и евразийство обратили на себя пристальное внимание и вызвали оживленные дискуссии в политических кругах русской эмиграции и Советской России. В отличие от других идейных доктрин, пореволюционные течения провозглашали принципиально новый подход к оценке Октябрьской революции. Сторонники сменовеховства и, в определенной степени, евразийства придерживались позиции пересмотра отношения эмиграции к Советской власти, осуществления диалога с ней, а значит фактического и юридического ее признания. Вместе с тем идеологии новых общественно-политических течений базировались на разных идейных посылах, хотя и содержали общие черты, направленные на возможное установление политического компромисса с Советской властью.
В концентрированном виде взгляды сторонников «смены вех» нашли отражение в одноименном сборнике, выпущенном в 1921 году в Праге. Среди многообразия затронутых его авторами проблем особое внимание было уделено взаимоотношениям власти и интеллигенции. Был сделан вывод о том, что данная социальная группа не должна играть самостоятельной руководящей роли в России. Советскую власть сменовеховцы рассматривали как новую форму российской государственности, соответствовавшую мессианскому призванию России. В диссертации уделено повышенное внимание изучению теоретического наследия Н.В. Устрялова, занимавшего в начале 20-х годов правосменовеховскую позицию, а позже национал-большевистскую.
Концептуальные воззрения представителей другого пореволюционного течения – евразийства – в начале 1920-х гг. были только намечены. Их обоснование и изложение было дано в сборниках «Исход к Востоку: Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев» и «На путях: Утверждение евразийцев». Издания евразийцев явились важным шагом на пути обоснования и утверждения в русской эмиграции мысли о том, что борьба с большевиками не может вестись вооруженным путем, что идею можно победить лишь другой идеей, что марксизму – «законченному и цельному мировоззрению» – необходимо противопоставить более сильную идеологию.
Весьма созвучны позиции идеологов национал-большевизма и евразийства применительно к отношениям России и Запада. Н. С. Трубецкому, последовательному стороннику евразийского мировосприятия, будущее России («неевропейской державы») представлялось в борьбе против экспансии европейской цивилизации.
Рассмотрение предложенных в начале 1920-х гг. моделей развития Российского государства позволяет заключить, что наиболее характерной особенностью процесса идейно-политических исканий в зарубежной России в первое время после окончания Гражданской войны стала дифференциация диаспоры с последующим формированием группировок разной идейной направленности.
Четвертая глава « Идейно-политическая борьба в эмиграции в 1920-е годы» включает в себя три параграфа.
В первом параграфе «Возвращение в Россию: в поисках конструктивной идеи» проанализированы предлагавшиеся в 20-е гг. варианты решения главных задач эмиграции – возвращения на Родину и преобразование Советской государственности.
В идейных исканиях 1920х годов важное место отводилось таким проблемам, как совершенствование политической идеологии, адекватно отражавшей запросы эмигрантского сообщества, и разработка теоретических моделей развития государственности в посткоммунистический период (И. А. Ильин, М. М. Винавер, Н. Гольденвейзер-Любимов и другие).
Крушение надежд, связанных с военным сопротивлением и «белой» идеологией в кадетской среде, явилось главным стимулом к выработке новой идейной формулы, получившей название «новая тактика». Связанное с ней программное заявление П. Н. Милюкова, обнародованное 27 декабря 1920 г., не являлось абсолютным отрицанием военного пути, а предполагало пересмотр приоритетов борьбы, перенос ее «отчасти за границу, отчасти во внутренность России». Однако позиция П.Н. Милюкова вызвала отрицательную реакцию у бывших соратников (И. Петрункевич, Ф.Родичев, Н. Астров, С. Панина и др.). В параграфе анализируется не простая ситуация, сложившаяся в эмигрантском кадетском сообществе.
Поиск оптимальной идейной конструкции, учитывавшей реалии эмигрантского бытия и способной объединить потенциальных сторонников, в полной мере коснулся монархических течений. Главной особенностью общественно-политической обстановки в монархических кругах в это время стала ее внутренняя противоречивость.
Неопределенность и дезориентированность в стане монархистов связывалась современниками с отсутствием ясной программы действий и лидера, способного возглавить движение в условиях жесткой политической конкуренции. Решения Рейхенгальского съезда, провозгласившего верность легитимному принципу наследования власти, стали безусловным шагом вперед на пути консолидации монархистов. Однако и они не могли разрешить имевшиеся противоречия. Двоякое толкование законов Российской империи о престолонаследии стало причиной возникновения института «Блюстительства».
Более успешно, как показывают источники, задача выработки привлекательной идеологии решалась сторонниками пореволюционных политических течений. 20-е годы стали временем бурного развития евразийских идей. Одна из них – взаимовлияния разных типов обществ. На протяжении десятилетия различные аспекты этой проблемы освещались в трудах Н. С. Трубецкого, Л. П. Карсавина, П. М. Бицилли, В. Н. Ильина, Н. Алексеева и других авторов. Особое место в теоретическом поиске евразийцев занимало исследование путей развития европейской и российской цивилизаций.
Подвижный характер эмигрантского бытия, быстро менявшиеся обстоятельства общественной жизни в Европе и России, наконец, насущная потребность скорейшего разрешения проблем эмиграции являлись постоянным стимулом к изысканию все новых и новых вариантов сближения России «коренной» и «зарубежной». Тем не менее, рассмотренные идейные направления, обращенные к решению главных задач – преобразования Советской государственности и возвращения на Родину, имели, на наш взгляд, наибольшее влияние в зарубежной России, в полной мере отражая характер идейных исканий политической элиты.
Во втором параграфе « Организационное строительство в эмигрантской среде» основное внимание уделено анализу различных направлений организационной деятельности выходцев из России.
Важнейшими чертами эмигрантского политического процесса 1920-х годов стали формирование на основе тех или иных общественных течений организационных структур и поиск оптимальных форм и методов реализации политических замыслов. В диссертации всесторонне рассматривается организационная деятельность сторонников «Частного совещания членов Всероссийского Учредительного собрания», различных групп кадетов и, в первую очередь, республиканско-демократического объединения (РДО), сумевшего создать разветвленную структуру.
Активную позицию в развернувшейся общественной борьбе занимали сторонники монархических идей. Характерными особенностями эмигрантского монархизма начала 1920-х годов стало расширение сети объединений, их организационное укрепление, поиск оптимальных путей и методов реализации задач, определенных съездом в Баварии. Наряду с «внутренней» работой, поборники монархической идеологии стремились распространить свое влияние на ту часть эмигрантского сообщества, которая симпатизировала движению, но не была с ним связана организационно.
Наиболее ярко данная тенденция проявилась на «Русском всезаграничном Церковном Соборе» (ноябрь 1921 г.) в г. Сремски Карловицы (КСХС).
Тактическая линия монархистов-легитимистов сводилась к поиску и рекрутированию сторонников и созданию на этой основе ячеек. Четкая организационная структура, ясное определение основных задач, наконец, военное представительство в руководстве легитимистским движением виделись привлекательными для определенной части бывших военнослужащих царской армии и способствовали укреплению позиций «кирилловцев».
Подробно раскрывается в работе организационная деятельность «Легитимно-Монархического Союза». Автор делает вывод, что принципы объединения «легитимистов» во многом оправдали себя. В течение довольно длительного времени они успешно конкурировали с другими эмигрантскими организациями, а в 1930-е гг. стали оказывать существенное влияние на умонастроения молодого поколения эмигрантов и русскую диаспору в Америке.
В среде «николаевцев» также наблюдалась тенденция к самоорганизации. Их позиции окрепли в связи с принятым Великим князем решением «взять под свое крыло армию».
Организационное строительство занимало важное место у русских евразийцев. Активный поиск сторонников и их рекрутирование в свои ряды позволили евразийцам в 1920-е годы создать разветвленную сеть с четкой структурой и системой «вертикального» и «горизонтального» управления. Помимо Чехословакии и Франции евразийские организации возникли и активно действовали в Бельгии, Югославии, Латвии, Эстонии. Одним из итогов поездки П. Н. Малевского-Малевича в США явилось создание там евразийских групп в среде российской эмиграции.
Анализ процесса организационного строительства в эмигрантской среде приводит к осознанию того, что партийные, идеологические и, зачастую, личные симпатии и противоречия «строителей», как привнесённые из прошлой жизни, так и нажитые в эмиграции, не дали им возможности преодолеть келейность и разобщённость и объединиться вокруг какой-либо организационной концепции.
В третьем параграфе « Трудный путь к коалиции. «Объединители» и их противники» рассматривается эмигрантский политический процесс через призму борьбы двух взаимоисключающих тенденций: объединительной и дезинтеграционной.
Несмотря на декларирование представителями разных политических сил значимости объединения, в эмигрантской среде были свои противники как у одного, так и у противоположного подхода. Яркой демонстрацией этого стала реакция эмигрантской общественности на очередную объединительную инициативу – создание в 1926 году коалиционный газеты «Борьба за Россию». Вошедшие в состав редакции представители разных политических течений (В. Л. Бурцев, А. В. Карташев, С. П. Мельгунов, П. Я. Рысс, М. М. Федоров) не разделяли идеи «всеобщего» объединения, но считали возможным и необходимым объединение большей части политической элиты зарубежья на единой платформе борьбы с Советской властью.
Главным идеологом очередного «внепартийного объединения» стал П. Б. Струве. По его мнению, основой духовной консолидации эмигрантов вполне мог стать либерально-консервативный консенсус. Либеральный консерватизм, вобравший в себя «вечную правду человеческой свободы» и «великую жизненную правду охранительных принципов государственности», в представлении Струве, вполне мог обеспечить национально-политическую интеграцию эмиграции, а в будущем – содействовать восстановлению международного влияния Российской державы.
«Всемирный русский съезд» (статус собрания был определен официозом французского министерства иностранных дел газетой «Тан») торжественно открылся 4 апреля 1926 г. в парижском отеле «Мажестик». В его работе приняли участие 420 делегатов из 26 стран, представлявших разнообразные социальные и политические слои российской диаспоры. Эта особенность депутатского корпуса съезда была отмечена в «Обращении ко всему миру».
Проведенный в диссертации анализ документов показывает, что усилия организаторов обеспечить «единство антибольшевистского фронта» не увенчались успехом. Неудача Зарубежного съезда окончательно расстроила планы сторонников объединения. Следствиями безуспешных попыток лидеров эмигрантского сообщества изыскать политическую формулу решения наболевших проблем диаспоры явились, во-первых, дальнейшая дискредитация «эмигрантского политиканства», все более подтверждавшего свою несостоятельность; во-вторых, пересмотр годами складывавшихся представлений о смысле и характере эмигрантского существования и сопряженный с этим поиск новой общественной ниши.
Признаком изменения сложившегося баланса стало появление и бурное развитие новых идейных течений и организаций. В начале 1930-х гг. на политическую арену вышли «утвержденцы», «новоградовцы», «Национальный союз русской молодежи (в дальнейшем НТС)» и другие организации.
Пятая глава « Генеральное межевание» в зеркале эмигрантской прессы и публицистики 30-х годов» состоит из трех параграфов.
В первом параграфе «Предчувствие войны» в эмигрантской прессе и публицистике» исследуется ситуация, сложившаяся в российской эмигрантской среде после прихода к власти фашистов в Германии.
События 1933 г. явились поворотным моментом в истории межвоенной Европы. Приход к власти фашистов изменил весь политический ландшафт, сложившийся под влиянием Версальского договора, и привел к качественно новой расстановке сил в Европе и в мире. Российская эмиграция пыталась найти объяснение событиям, прогнозировала возможные последствия прихода к власти Гитлера для судеб Европы и своей Родины.
Позиция неприятия идеологии и практики фашизма сформировалась в российской эмиграционной среде задолго до начала территориальной экспансии фашистской Германии и неожиданным образом объединила представителей противоборствовавших политических сил. Социал-демократы, сторонники республиканско-демократического объединения, многие представители белого офицерства, несмотря на принципиальное несовпадение политических установок, были едины в критике форм и методов фашистского правления, осуждали территориальные притязания Германии в отношении СССР.
Для многих выходцев из России стала очевидной национальная эгоистичность планов западных лидеров в борьбе с русским коммунизмом. Глубокое разочарование по этому поводу стало доминировавшим мотивом в переписке руководителей Русского Общевоинского Союза (РОВС) генералов Е. К. Миллера и А. А. фон Лампе.
Последовательным защитником территориального единства Советского государства как непреходящей ценности на фоне временных политических перипетий выступал П. Н. Милюков. Эта идея стала лейтмотивом доклада «Русская проблема и международное положение», прочитанного им на собрании Лондонского Королевского института по иностранным делам в конце 1933 г. Глава РДО пророчески предостерег западные демократии от соблазна умиротворения амбиций фашистской Германии за счет восточных земель и территорий России.
Позиция решительного осуждения фашизма в конечном итоге возобладала в стане сторонников легитимного монархизма. Газета младороссов «Бодрость» предупреждала о готовившемся на Западе «крестовом походе» против русского государства под видом борьбы с коммунизмом. Однако призыв легитимистов встать на защиту страны, «как советским гражданам, так и эмигрантам», не нашел однозначной поддержки в зарубежье.
Мучительный для русских эмигрантов выбор между фашизмом и коммунизмом был не просто данью идеологической моде начала 1930-х годов. Противостоявшие государственно-политические системы, олицетворением которых стали Гитлер и Сталин, для большинства выходцев из России были одинаково неприемлемы. Выбор идеологического знака означал, прежде всего, определение собственной позиции в неизбежном конфликте двух держав: Германии и Советского Союза.
«Предчувствие войны», пронизывавшее в начале 1930-х гг. всю эмигрантскую печать и публицистику, с ростом влияния фашизма и общим усилением международной напряженности переросло в сознание неизбежности военной конфронтации. Вполне логичным явилось окончательное оформление позиций русских эмигрантов в отношении идеологических доктрин, возобладавших в общественном сознании. Вопрос о судьбе СССР и его территорий стал водоразделом, расколовшим в очередной раз и без того разобщенное эмигрантское сообщество. Данный признак лег в основу образования двух идейных лагерей, сформировавшихся в среде эмиграции ко второй половине десятилетия, – «оборонцев» и «пораженцев». Традиционно полемика между идейными противниками выплескивалась на страницы периодических изданий, а ее участниками в разное время были редактор «Возрождения» Ю.Ф. Семенов, И.Л. Солоневич, В.В. Шульгин. Их политические взгляды анализируются в диссертации.
Во втором параграфе «Проблема политического выбора накануне Второй мировой войны» рассматривается эволюция политических воззрений различных представителей российской эмиграции в условиях нарастания фашистской угрозы.
События 1930-х годов анализировались в эмигрантской среде не только с точки зрения возможных последствий территориальной экспансии Германии. Бурная милитаризация немецкого государства, «триумфальное» шествие фашизма по Европе многими воспринимались через призму эффективности функционирования тоталитарных политических механизмов и являлись аргументом в многолетнем споре о приоритетах тех или иных политических ценностей.
С новой силой в 1930-е годы развернулась критика либерально-демократической модели государственности. В диссертации рассматриваются позиции разных представителей российской эмиграции по дискуссионной проблеме «либерализм – тоталитаризм»: С.В. Дмитриевского, Н.В. Устрялова, Е.В. Спекторского. Доминирующим мотивом в характеристике происходившего являлось признание факта «кризиса демократии». Такая оценка в среде российской политической элиты разделялась как сторонниками, так и противниками либерально-демократических убеждений. Вместе с тем, анализ европейских политических сдвигов осуществлялся через призму устоявшихся общественных стереотипов. Представители разных идейных течений эмиграции, оперируя конкретикой европейской политической борьбы, стремились найти подтверждение правоты собственной позиции и доказать ошибочность взглядов оппонентов (А.А. фон Лампе, Е.Д. Кускова и др.). Особенно ярко это проявилось в реакции эмигрантов на мюнхенские соглашения 1938 года.
Заключение в августе 1939 года «Пакта о ненападении» между СССР и Германией окончательно спутало карты в политической игре российской эмиграции, полностью перекроило складывавшуюся годами систему политических ценностей и предпочтений.
В третьем параграфе « Эмиграция и фашизм» анализируется влияние фашистской идеологии на правый лагерь российской эмиграции.
Одним из самых дискутируемых по сей день остается вопрос о характере и степени воздействия фашистской идеологии на правый лагерь российской эмиграции. Автор подчеркивает, что нет единства в рассмотрении фашистского влияния на эмиграцию как в среде западных, так и современных отечественных исследователей. Достаточно ярко плюрализм научных оценок проявляется в характеристике восприимчивости фашистской идеологии Русским Общевоинским Союзом – «наиболее организованной и активной политической силы Зарубежной России».
Анализ белоэмигрантской прессы и реакции РОВС на важнейшие политические события дает основания утверждать, что долгие годы организация устойчиво придерживалась правоцентристской ориентации, демонстрируя при этом «аполитизм» и «непредрешенчество» в отношении общественного строя будущей России. Однако кризис, очертания которого наметились уже в конце 1920-х гг., низкая эффективность приемов и методов антикоммунистической борьбы, приводившая многих к осознанию бессилия РОВС, вынуждали руководство союза к изысканию новой опоры в своей деятельности.
Несмотря на продекларированную «аполитичность», само развитие военно-политической обстановки все больше убеждало руководство РОВС в том, что не страны демократии, а именно блок фашистских государств может сыграть решающую роль в ликвидации Советской системы. Критическое отношение к фашизму, имевшее место в первой половине 30-х гг., менялось на признание его в качестве единственной реальной антикоммунистической силы.
Совершенно иначе процесс распространения фашистских идей протекал в объединениях «восточной» ветви российской эмиграции. Как «перспективное средство борьбы с большевизмом» с середины 1920-х годов фашистская идеология обретает популярность в Маньчжурии (главным образом в молодежной среде русской диаспоры). Глубокой верой в будущее фашизма преисполнена книга одного из первых его популяризаторов – журналиста М. К. Первухина.
В 30-х гг. в Маньчжурии были созданы и активно действовали «Русская фашистская партия» (РФП, 1931–1934), «Всероссийская фашистская партия» (ВФП, 1934–1937), «Российский фашистский Союз» (РФС, 1937–1943). Событием, способствовавшим укреплению позиций движения, стал состоявшийся в 1935 г. III съезд Всероссийской фашистской партии. На нем были приняты Программа, Устав, «генеральная линия» и «генеральный план» партии. Важнейшим методом работы была определена засылка на территорию СССР агентов с пропагандистской литературой, с целью разведки, террора, диверсий, организации подпольных групп. Главной целевой установкой фашистов было созидание «Российского национально-трудового государства».
Несмотря на разный характер и природу фашизации «западной» и «восточной» ветвей, в обоих случаях привлекательными для российских эмигрантов оказались идеи, воплощенные в практике фашистского строительства: восстановление могущества и величия государства, неприятие коммунизма, иерархичность, дисциплина движения и др. Многие из них нашли отражение в организационно-политической деятельности различных эмигрантских объединений правого толка. Вместе с тем внешняя схожесть русского фашизма с германским и итальянским ни в коей мере не может служить основанием для их отождествления.
В заключении диссертации подведены итоги исследования и сформулированы основные выводы. Предпринятый в исследовании анализ позволяет сделать вывод, что история российского зарубежья стала логическим результатом всех предшествующих событий в России.
Характер и специфика существования эмиграции обуславливались внутренней идейно-мировоззренческой и политической логикой развития каждого отдельного направления, предисторией его взаимоотношений с другими институализированными и неформальными эмигрантскими структурами. Большую роль играла совокупность факторов, связанная с реальностью их общего эмигрантского положения, оторванностью от России, вынужденностью вживания в иную политическую, социально-экономическую и социокультурную среду с другой ментальностью.
В диссертации представлена авторская периодизация процесса общественно-политического развития зарубежной России.
На основе анализа основных взглядов эмиграции на объективные и субъективные причины русской революции и крушения монархии, можно констатировать, что это был один из самых сложных вопросов, который вызывал разночтения и противоречия эмигрантских мыслителей различных направлений. Подобная разноголосица была характерна и в вопросе о специфике русского национального характера, особенностях исторического развития России и роли интеллигенции в крушении монархии.
Проведенное исследование показало, что определяющей характеристикой политической культуры, сформировавшейся в эмиграции, стала свобода самовыражения. По меткому определению «Последних новостей», были созданы необходимые условия для «отбора лучших» в решении насущных политических задач. Совершенно очевидно, что политические идеалы «демократической весны» 1917 года (и главный из них – «свободная игра общественных сил») нашли свое дальнейшее развитие в условиях заграницы. Однако это ни в коей мере не приблизило эмиграцию к решению ключевого вопроса – возвращения на Родину.
Архитектоника политического пространства «России № 2» явно не согласовывалась с ментальными наклонностями русского человека, традиционным укладом его души. Энергия эмиграции ушла в бесконечную борьбу «всех против всех», что наиболее ярко проявилось в противоборстве разнонаправленных тенденций общественного развития диаспоры – центростремительной и центробежной. Убедительным свидетельством этого стало практическая безрезультативность неоднократных попыток изыскания внутриэмигрантского консенсуса («Частное совещание членов Всероссийского Учредительного собрания», «Русский Совет» и т.д.).
В результате сравнительного анализа мировоззренческих и теоретико-концептуальных взглядов представителей различных эмигрантских направлений, в диссертации выявлены основные тенденции в их отношении к смыслу и целям общественного прогресса, движущим силам исторического процесса, его направленности.
Изученные архивные и публицистические материалы позволяют по-новому расставить акценты в понимании эмигрантами вопроса о взаимоотношении России и Запада. Несмотря на многообразие взглядов на данный вопрос у различных группировок, нами выявлена общая преобладавшая тенденция в эволюции их позиций. На первом этапе значительная часть эмигрантских представителей имела достаточно идеализированные представления о западном образе жизни, о демократических институтах, механизмах и ценностях. Соответственно они переоценивали роль и значение западных стран в политике по отношению к российский эмиграции и поддержке ее интересов. Постепенно значительная часть эмигрантских группировок пережила разочарование европейской действительностью и утвердилась в наличии открытых или латентных антироссийских мотивов поведения западных политиков.
Одним из сложнейших и противоречивых стало отношение эмигрантских мыслителей различных направлений к фашизму. С одной стороны, следует признать, что для части российских эмигрантов в конце 1920- начале 30 х гг. оказались привлекательными идеи фашизма, еще не скомпрометированные расизмом и последующими военными событиями. С другой стороны, реальная практика фашистского строительства, агрессивная политика Германии оказали существенное влияние на мировоззрение и политические ориентиры эмигрантов. Убедительным примером такой эволюции может служить изменение позиции «младороссов», которые от признания своего духовного родства с фашизмом пришли к пониманию его как учения о «международном хищничестве». Эта позиция, как показывают источники, разделялась большинством представителей зарубежной России.
Проанализированные в диссертации процессы идейно-политического, организационного и концептуального развития основных направлений русской эмиграции и его итоги не должны рассматриваться только в контексте оценки их непреходящей исторической значимости, но могут и должны быть актуализированы применительно к современности.
Эмигрантский опыт может стать важным уроком для политической элиты и интеллигенции современной России. Очень важно, чтобы в борьбе за идеологический и партийный плюрализм и другие институты демократии не были отодвинуты на второй план задачи консолидации общества в целях создания единого ценностного фундамента, разделяемого большинством граждан страны.
Основные результаты работы изложены в публикациях автора:
Публикации в ведущих научных журналах,
входящих в список, утвержденный ВАК:
- Аврус А.И., Митрохин В.А. Зарубежная Россия // Отечественная история. 2006. № 2. С.173–175 (0,3 п.л.) / Рец.: Суомела Ю. Зарубежная Россия. СПб.: Издат. Дом «Коло».
- Митрохин В. А. «Правый» лагерь российской эмиграции в начале 20-х годов XX века: идеи и практика // История государства и права. М., 2007. № 1. С. 31–33 (0,4 п.л.).
- Митрохин В. А. Эмигрантская традиция изучения «России № 2» // Известия Самарского научного центра Российской академии наук. Самара, 2008. Т. 10. № 1. С. 221–227 (0,4 п.л.).
- Митрохин В. А. Отечественная историография российской эмиграции «первой волны» (1920-е–середина 80-х гг.) // Известия Самарского научного центра Российской академии наук. Самара, 2008. Т. 10. № 4. С. 1235–1243 (0,9 п.л.).
- Митрохин В. А. Праворадикальные течения в российской эмиграции «в конце 1930-х гг.: обзор концепций // Вестник Саратовского государственного социально-экономического университета. 2008. № 1(20). С. 117–120 (0,4 п.л.).
- Митрохин В. А. Николай Устрялов и Тимофей Локоть как идеологи русской эмиграции «первой волны» // Вестник Саратовского государственного социально-экономического университета. 2008. № 4(23). С. 165–168 (0,4 п.л.).
- Митрохин В. А. Отечественная историография русской эмиграции (20-е гг. XX века) // Вестник Саратовского государственного социально-экономического университета. 2008. № 4(23). С. 168–171 (0,4 п.л.).
- Митрохин В. А. Некоторые вопросы исследования русской эмиграции «первой волны» в начале 2000-х гг. // Проблемы истории, филологии, культуры. Магнитогорск, 2008. Вып. XXII. С. 168–180 (0,4 п.л.).
- Митрохин В. А. Эмигрантские фонды ГАРФ как источник исследований русского зарубежья 20-х–30-х гг. XX века // Проблемы истории, филологии, культуры. Магнитогорск, 2008. Вып. XXII. С. 209–217 (0,5 п.л.).
Монографии:
- Митрохин В. А. Русское Зарубежье: поиск идей и политическая практика (20-30-е годы ХХ века). Саратов, 2001. – 280 с. (17,5 п.л.).
- Митрохин В. А. Историография и идеография русской эмиграции первой волны. Саратов, 2008. – 127 с. (8,0 п.л.).
Статьи в научных изданиях:
- Митрохин В. А. Российское Зарубежье: взгляд через годы // Проблемы политологии и политической истории. Саратов, 1996. Вып. 6. С. 63–65 (0,2 п.л.).
- Митрохин В. А. О научных подходах в изучении российского Зарубежья (1920–1990-е гг.) // Проблемы политологии и политической истории. Саратов, 1996. Вып. 7. С. 68–72 (0,2 п.л.).
- Митрохин В. А. Судьба русской эмиграции в Чехословакии // Проблемы политологии и политической истории. Саратов, 1998. Вып. 8. С. 3–8 (0,3 п.л.).
- Митрохин В. А. Евразийцы и современность (историко-политологический экскурс) // Современное Поволжье: региональное развитие в ситуации социо-культурного пограничья. Саратов, 1999. С. 62–65 (0,2 п.л.).
- Митрохин В. А. «Не изрыгать хулы на нашу больную Родину…» (к вопросу об идейных поисках русской эмиграции) // А. И. Солженицын и русская культура. Саратов, 1999. С. 180–185 (0,3 п.л.).
- Митрохин В. А. Проблема политического управления в воззрениях русских евразийцев // Культура, власть, идентичность: новые подходы в социальных науках. Саратов, 1999. С. 34–38 (0,2 п.л.).
- Митрохин В. А. Проблема национальной идентичности и российская эмиграция 1920–1930-х гг. // Проблемы политологии и политической истории. Саратов, 1999. Вып. 9. С. 44–52 (0,4 п.л.).
- Митрохин В. А. Национальный менталитет и революция (российская эмиграция об истоках политического кризиса 1917 года) // Проблемы политологии и политической истории. Саратов, 1999. Вып. 9. С. 111–117 (0,6 п.л.).
- Митрохин В. А. Казачья эмиграция 1920-х гг.: борьба политических альтернатив // Общественная мысль, движение и партии в России: XIX–XX вв. Брянск, 2000. С. 78–81 (0,2 п.л.).
- Митрохин В. А. Сменовеховство и евразийство: проблема культурного и политического выбора // Философия, культура и современность. Саратов, 2000. Вып. 2. С. 89–98 (0,6 п.л.).
- Митрохин В. А. К постановке вопроса о выборе и ответственности российской интеллигенции. Воззрения эмигрантов первой волны // Личность и свобода. Саратов, 2000. С. 160–164 (0,3 п.л.).
- Митрохин В. А. Интеллигенция и революция глазами русских эмигрантов первой волны // Посреднические функции интеллигенции в формировании гражданского общества. Екатеринбург, 2000. С. 88–92 (0,2 п.л.).
- Митрохин В. А. Проблема «кризиса демократии» в воззрениях российских эмигрантов первой волны // Политический и социально-экономический механизмы управления на современном этапе. Саратов, 2000. С. 27–28 (0,2 п.л.).
- Митрохин В. А. «Предчувствие войны» в эмигрантской прессе и публицистике 1930-х гг. // Военно-исторические исследования в Поволжье. Саратов, 2000. Вып. 4. С. 208–216 (0,6 п.л.).
- Митрохин В. А. Проблема «выбора пути» в воззрениях русских эмигрантов первой волны // Восток-Запад: проблемы взаимодействия и трансляции культур. Саратов, 2001. С. 157–163 (0,4 п.л.).
- Митрохин В. А. Петровская реформация в воззрениях русских эмигрантов (1920–1930-е гг.) // Перспективы социальной эволюции современного общества. Саратов, 2001. С. 197–200 (0,3 п.л.).
- Митрохин В. А. Проблема политического выбора российской эмиграции в воззрениях сменовеховцев // Российская интеллигенция: критика исторического опыта. Екатеринбург, 2001. С. 84–87 (0,3 п.л.).
- Митрохин В. А. Проблема власти в воззрениях русских эмигрантов первой волны (психолого-историографический анализ) // Психология политической власти: Науч. докл. Саратов, 2004. С. 105–112 (0,4 п.л.).
- Митрохин В. А. Современная отечественная историография русской эмиграции «первой волны» (1990-е– начало 2000 гг.) // Известия Саратовского университета. Саратов, 2005. Т. 5. С. 93–102 (0,7 п.л.).
- Митрохин В. А. Борьба идей российской эмиграции накануне Второй мировой войны // Правоведение. Известия высших учебных заведений. СПб., 2007. № 4. С. 161–172 (0,9 п.л.).
Митрохин Владимир Алексеевич
Российская эмиграция:
общественная мысль и политическая
деятельность (20–30-е годы XX века)
Автореферат диссертации на соискание
ученой степени доктора исторических наук
Подписано в печать 11.12.2008 Формат 60х80/16
Бумага офсетная. Печать ризограф. Гарнитура «Таймс».
Печ. л. 2,5. Тираж 100 экз. Заказ
Издательский центр
Саратовского государственного социально-
экономического университета
410003, Саратов, ул. Радищева, 89.
[1] Раев М. Россия за рубежом. История культуры русской эмиграции 1919–1939. М., 1994. С. 28.
[2] См.: Милюков П. Н. Россия на переломе. Большевистский период русской революции. Т. I. Происхождение и укрепление большевистской диктатуры. Париж, 1927. С. 278.
[3] См., напр.: Репина Л.П. «Персональная история»: биография как средство исторического познания // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. М., 1999. Вып. 2. С. 76–100.
[4] Дятлов В. Диаспора: попытка определиться в понятиях // Диаспоры. 1999. № 1. С. 8-24; Попков В. «Классические» диаспоры: К вопросу о дефиниции термина // Там же. 2002. № 1. С. 7-22; Тишков В. Увлечение диаспорой (о политических смыслах диаспорального дискурса) // Там же. 2003. № 2. С. 160-183; Шеффер Г. Диаспора в мировой политике // Там же. 2003. № 1. С. 162-184 и др.
[5] См.: Сорокин П. Социокультурная динамика и эволюционизм // Американская социологическая мысль. М., 1994. С. 358–378.
[6] Одной из особенностей эмигрантских газет как источника является их объемность. Так, изыскание необходимых для раскрытия темы данных только по одной газете «Последние новости» потребовало просмотра около 40 тыс. страниц.
[7] Оказавшись за рубежом, бывшие политические деятели начали публиковать свои воспоминания, многие из которых были посвящены революции и гражданской войне. Наиболее представительным в этом плане стало издание «Архива русской революции», предпринятое И. В. Гессеном (Гессен И. В. Архив русской революции: В 22 т. Берлин, 1921–1934).
[8] См.: Мережковский Д. С., Гиппиус З. Н., Философов Д. В., Злобин В. А. Царство антихриста. Лейпциг, 1922; Ландау Г. Сумерки Европы. Берлин, 1923; Франк С. Л. Крушение кумиров. Берлин, 1924; Шульгин В. В. Три столицы. Берлин, 1927 и др.
[9] Бубнов А. В. Буржуазное реставраторство на втором году НЭПа. Сб. ст. М., 1923; Мещеряков Н. Л. На переломе (из настроений белогвардейской эмиграции) М., 1922; Луначарский А. В. Смена вех интеллигентской общественностью // Культура и жизнь. 1921. №1; Калинин И. На болгарском плацдарме (Из истории взаимоотношений Врангеля и болгарского правительства) // Военная мысль и революция. Кн. 5. М., 1923; Лелевич Г. Как они делали революцию (Февраль в белогвардейском описании. М., 1923; На идеологическом фронте борьбы с контрреволюцией. Сб. ст. М., 1923 и др.
[10] Начало 20-х гг. в России отмечено стремительным ростом частных издательств (в 1922 г. только в Москве и Петрограде их было зарегистрировано более 300), а также журналов и альманахов несоветского направления. Даже в 1924 г их выпускалось 28.
[11] См.: Десницкий В. Печать белой эмиграции // Книга и революция. 1922. № 1(15). С. 46-50; Канторович Я. Зарубежная книжная литература о Советской России в 1921 г. // Книга и революция. 1922. № 5(17). С. 25–31; Томсинский С. Г. Октябрь в белогвардейском освещении // Историк-марксист. 1927. Т. 5. С. 184–190 и др.
[12] Большая Советская энциклопедия. М., 1934. Т. 64. С. 160–161.
[13] Михайлов Е. А. Белогвардейцы – поджигатели войны. М., 1932; Аварин В. «Независимая» Манчжурия. Л., 1934; Минаев В. Подрывная деятельность иностранных разведок в СССР. М., 1940 и др.
[14] Именно в 30-е годы концепция советской историографии, трактовавшая эмиграцию как одно из наиболее организованных (в первую очередь это распространялось на военную эмиграцию) и опасных антисоветских сил, приняла законченный вид.
[15] См.: Генкина Э. Б. Из истории борьбы партии за укрепление идеологического фронта // Вопросы истории. 1949. № 1; Мамай Н. Коммунистическая партия в борьбе за идейно-политическое воспитание масс в первые годы НЭПа. М., 1954.; Коротков И. С. Разгром Врангеля. М., 1955 и др.
[16] Спирин Л. М. Классы и партии в гражданской войне в России. М., 1968.
[17] Источниковая база изрядно пополнилась за счет публикации художественных, публицистических и научных произведений известных деятелей эмиграции. Так с конца 80-х гг. были опубликованы работы русских эмигрантов – генералов А. И. Деникина, П. Н. Врангеля, А. В. Туркула, П. Н. Краснова и др.
[18] Будет несправедливым недооценивать важную роль публицистических работ начала 90-х годов. Несмотря на некоторую (не всегда оправданную) романтизацию эмиграции, именно в книгах В. В.Костикова, А. Ю. Рудницкого, М. В. Назарова и других авторов тема обретает новое звучание. Многие из них использовали оригинальные источники и представляли интересные точки зрения на эмигрантскую действительность. Так своеобразный взгляд «изнутри» характерен для книги М. В. Назарова, эмигранта 70-х годов. Автор попытался проанализировать уникальный опыт русской эмиграции с высоты познания ею сути разных общественно-экономических и политических систем, исследовал причины Октябрьской революции, перипетии гражданской войны, взаимоотношения Запада и России. Определенную научную ценность имеет представленная картина состояния эмигрантских политических организаций в разное время их существования. По мнению Назарова, первая русская эмиграция это «передовой дозор российской нации, посланный судьбой в небывалую экспедицию» (Костиков В. В. Не будем проклинать изгнанье… М., 1990; Рудницкий А.Ю. Другая жизнь и берег дальний. М., 1991; Назаров М. В. Миссия русской эмиграции. Ставрополь, 1992. Т. I и др.).
[19] Можно согласиться с З. С. Бочаровой, утверждающей, что многое из опубликованного в 90-е годы, хвалебного в отношении эмиграции и ругательного в отношении Советской власти, являлось повторением того, «о чем на Западе уже давно было написано» (Бочарова З. С. Современная историография российского зарубежья 1920–1930-х годов // Отечественная история. 1999. № 1. С. 91–102). Некоторые из публикаций этого времени отражали стремление авторов реабилитировать либеральную идеологию и ее сторонников, потерпевших сокрушительное поражение не только в 1917 году, но и в конце XX – начале XXI вв.
[20] См.: Солдатов С. Россия в поисках исцеления. М., 1994; Назаров М. Кто наследник российского престола? М., 1996; Бартневский В. Г. Загадка смерти генерала Врангеля. Неизвестные материалы по истории русской эмиграции 20-х–30-х годов XX века. Автореф. дис. … канд. ист. наук. М., 1999 и др.
[21] Историография евразийства весьма обширна. Библиографический указатель «О Евразии и евразийстве» (М., 1994) содержит более 200 названий работ отечественных и зарубежных авторов и охватывает период с начала 20-х до 90-х годов XX века. Отличительной особенностью изучения темы стало формирование двух диаметрально противоположных точек зрения.
[22] См.: Вандалковская М.Г. П.Н.Милюков, А.А.Кизеветтер: история и политика. М., 1992; Ее же. Историческая наука российской эмиграции: «евразийский соблазн». М., 1997; Соничева Н.Е. Георгий Владимирович Вернадский // Историки России XVIII–XX вв. Вып. 2. М., 1995; Лаптева Л.П. Русский историк-эмигрант А.В.Флоровский как исследователь чешско-русских связей // Вестник Московского университета. Серия 8. История. 1994. № 1; Пашуто В.Т. Русские историки-эмигранты в Европе. М., 1992 (в данной работе представлена наиболее полная картина русской эмигрантской историографии) и др.
[23] См.: Ершов В.Ф. Белоэмигрантские концепции восстановления российской государственности // Кентавр. 1995. № 4. С. 56-70; Омельченко Н.А. Русский опыт: революция 1917 года в России и политическая практика большевизма в общественно-политической мысли российского зарубежья (1917 – начало 1930-х). М., 1995; Лисенкова Л.Н. Политические деятели российской эмиграции об альтернативах революции 1917 года. Автореф. дис. … канд. ист. наук. СПб., 1997; Доронченков А.И. Эмиграция «первой волны» о национальных проблемах и судьбе России. СПб., 2001 и др.
[24] См.: Наживин И.Ф. “Открытое письмо» И.Наживина А.В.Карташову увидело свет в 1921 году. Хранится в фондах ФГБ. Выходных данных не имеет; Локоть Т.В. Завоевания революции и идеология русского монархизма. Берлин, 1921; Керенский А.Ф. Издалека. Сб. статей. 1920–1921 гг. Париж, 1922; Патек В. Исповедь сменовеховца. София, 1924 и др.
[25] См.: Ильин И.А. Родина и мы. Белград, 1926; Даватц В.Х. Годы. Очерки пятилетней борьбы. Белград. 1926; Милюков П.Н. Эмиграция на перепутье. Париж, 1926; Его же. Россия на переломе. Большевистский период русской революции. Т. 1.– Происхождение и укрепление большевистской диктатуры. Париж, 1927; Т.2 – Антибольшевистское движение. Париж, 1927; Устрялов Н.В. Под знаком революции. Харбин, 1925 и др.
[26] См.: Дмитриевский С.В. Сталин. Берлин, 1931. С. 18.
[27] Своеобразным призывом к будущим поколениям, актуальным в наше время, звучали заключительные слова в книге Г.Н. Пио-Ульского: «Гордитесь тем, что вы русские, гордитесь Великим Отечеством, гордитесь этой чудной культурной страной…».
[28] См.: Струве Г. Русская литература в изгнании. Нью-Йорк, 1956; Зеньковский В.В. Русские мыслители и Европа. Париж, 1955; Адамович Г. В. Вклад русской эмиграции в мировую культуру. Париж, 1961; Ковалевский П.Е. Зарубежная Россия. История и культурно-просветительская работа русского зарубежья за полвека (1920–1970). Париж, 1971; Ковалевский П.Е. Зарубежная Россия. Дополнительный выпуск. Париж, 1973 и др.
[29] Rimscha H. Der russische Burgerkrieg und die russische Emigration 1917–1921. Jena, 1924; Idem. Russland jenseits der Grenzen, 1921–1926. Jena, 1927.
[30] См.: Simpson J. H. The Refugee Problem. Report of a Survey. London, 1939.
[31] Bentwich N. The League of Nations and Pefugees// The British Yearbook of International Law. London, 1935; Hansson M. Fluktningeproblemet og Folkeforbundet. Foredgrag I Nobelinstituttet 7 Januar, 1937. Oslo 1937; Walters F.P A History of the League of Nations. London; N-Y., 1967 и др.
[32] Сладек З. Русская и украинская эмиграция в Чехословакии // Славяноведение. 1991. № 6; Он же. Русская эмиграция в Чехословакии: развитие «русской акции» // Славяноведение. 1993. № 4; Савицкий И. Этапы развития пражской русской русской эмиграции в 1919–1939 гг. // Русская, украинская и белорусская эмиграция в Чехословакии между двумя мировыми войнами. Прага, 1995. Т. 1. С. 46–53.
[33] Автором найдена в ф. 5912 ГАРФ рукопись данной работы. Ее первоначальное название было иным: «Новая жизнь и старая мощь (исторический смысл русской революции)».
[34] Двуглавый орел. 1921. № 5 от 1 (14) апр. С. 24.
