ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ

Федеральное государственное образовательное учреждение

высшего профессионального образования

«Сибирский федеральный университет»

Емцов Г.Н., Морозов Е.С.

ИСТОРИЯ И МЕТОДОЛОГИЯ

ПРАВОВЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ

Методические указания

по циклу семинарских занятий

КРАСНОЯРСК 2008

ОГЛАВЛЕНИЕ:

I. ОРГАНИЗАЦИОННО-МЕТОДИЧЕСКИЙ РАЗДЕЛ 3

1.1. Введение 3

1.2. Цели и задачи курса и роль семинарских занятий 3

1.3. Общие рекомендации по подготовке к семинарским занятиям 4

II. СОДЕРЖАНИЕ ЦИКЛА 6

Тема 1. Прогресс в методологии правовых исследований в XX веке. 6

Тема 2. Закономерности исторического развития методологии правовых исследований. 17

Тема 3. Общие типы методологии познания правовой реальности. 29

Тема 4. Принципы научно-правовых исследований. 36

Тема 5. Система методов правовых исследований. 41

Тема 6. Отдельные общенаучные категории как фундамент исследований в области государства и права. 49

Тема 7. Отдельные теоретико-правовые научные идеи как инструменты политико-юридических исследований. 56

Тема 8. Методические основы отдельных форм правовых исследований. 60

III. ФОРМЫ КОНТРОЛЯ РАБОТЫ НА СЕМИНАРАХ 65

3.1. Практические задания к семинарам 65

3.2. Работа на семинарах 66

3.3. Контрольная работа по карточкам 66

3.4. Итоговый контроль знаний, умений и навыков 69

IV. УЧЕБНО-МЕТОДИЧЕСКОЕ ОБЕСПЕЧЕНИЕ ЦИКЛА 74

4.1. Список литературы по дисциплине 74

4.2. Рекомендуемые компьютерные системы обучения и Интернет-сайты 78

4.3. Приложение (Пример автореферата диссертации на соискание ученой степени) 79

I. ОРГАНИЗАЦИОННО-МЕТОДИЧЕСКИЙ РАЗДЕЛ

1.1. Введение

История и методология правовых исследований входит в перечень учебных дисциплин, предусмотренных программой подготовки специалистов квалификации «Магистр юриспруденции». Изучение данного курса способствует выработке методологических навыков организации научно-исследовательской работы и формированию мировоззрения юриста.

Учебный план по дисциплине разработан на основании комплексного подхода к организации учебных занятий. В нем предусмотрены разные формы занятий, в т.ч. лекции (56 часов), семинары (20 часов), самостоятельная работа студентов (изучение классической и теоретической литературы по дисциплине, выполнение практических заданий, написание рефератов, подготовка сообщений и докладов для ответа на семинарах, подготовка к зачёту и экзамену).

Методические указания по циклу семинарских занятий служат одним из опорных компонентов учебно-методического комплекса по дисциплине «История и методология правовых исследований». В методических указаниях содержатся:

а) план семинарских занятий,

б) письменные практические задания по каждой теме,

в) устные практические задания по каждой теме,

г) терминологический минимум по каждой теме,

д) перечень вопросов для блиц-проверки знаний по каждой теме,

е) хрестоматийные материалы из классической и теоретической литературы,

ж) список рекомендуемой литературы (в т.ч. Интернет-сайты, на которых размещены материалы по вопросам истории и методологии правовых исследований) по каждой теме.

1.2. Цели и задачи курса и роль семинарских занятий

Целью курса является формирование у студентов углубленных знаний об истории и методологии исследований в области права, а также формирование умений и навыков научно-исследовательской работы.

К задачам курса относятся, во-первых, усвоение студентами закономерностей исторического развития правовых исследований; во-вторых, получение общих сведений об основных типах методологии познания правовой реальности; в-третьих, приобретение студентами четкого и развернутого представления о научных методах, используемых в правоведении; в-четвертых, их практическое освоение обучающимися.

Изучая историю и методологию правовых исследований в рамках цикла семинарских занятиях, студенты приобретают следующие специальные знания, навыки и умения:

а) понимание роли методологии в процессе правопознания и осуществления правовых исследований

б) обладание высокой общей, научной и правовой культурой;

в) умение легко усваивать и правильно интерпретировать отечественную и зарубежную научную и практическую литературу по юриспруденции;

г) владение приемами и способами правового обучения и воспитания.

д) владение общими представлениями о природе и закономерностях правовых исследований;

е) получение общих сведений об основных типах методологии познания правовой реальности;

ж) приобретение навыков ведения научно-правовых дискуссий на серьезном теоретическом и методологическом уровне;

з) умение преподавать юридические дисциплины на высоком теоретическом и методическом уровне;

и) владение приемами и способами правового воспитания;

к) знание специальной терминологии, касающейся истории и методологии правовых исследований.

1.3. Общие рекомендации по подготовке к семинарским занятиям

Перед началом подготовки к семинарскому занятию студентам следует внимательно ознакомиться с планом семинара и перечнем практических заданий. Это позволит наиболее эффективно спланировать процесс подготовки к семинарам.

Подготовку к семинару студентам нужно начинать с работы над конспектом прослушанной ими лекции по данной теме. После этого необходимо изучить рекомендованную монографическую литературу и научные статьи из специальных журналов и электронных источников. В помощь студентам к каждой теме семинара прилагаются терминологический минимум основных понятий и хрестоматийные материалы из классической теоретической литературы по праву. В процессе изучения в целях более глубокого усвоения материала студентам рекомендуется составлять краткие тезисы ответов на вопросы, которые станут ценным подспорьем для выступлений и участия в дискуссиях на семинарских занятиях.

После изучения теоретического материала по теме следует приступить к выполнению практических заданий. Выполненные задания направляются лаборанту кафедры по электронной почте не позднее, чем за два дня до начала семинара по данной теме.

При изложении ответов на поставленные вопросы студенту необходимо четко формулировать теоретические положения и приводить различные точки зрения авторов монографий, научных статей и учебных пособий. После обсуждения вопросов темы и завершения дискуссий преподаватель подводит итоги, анализирует ответы студентов и выставляет им оценки в соответствии с требованиями кредитно-рейтинговой системы:

- оценка за работу непосредственно на семинаре (теоретическая подготовленность студента к занятию, активность и содержательность устных ответов) - от 0 до 1 балла за семинар;

- оценка за выполнение практического задания к семинару (своевременность сдачи, полнота и качество выполненного задания) – от 0 до 1 балла за семинар.

В случае возникновения вопросов или каких-либо затруднений при подготовке к семинару студентам рекомендуется обращаться к преподавателю за консультацией.

II. СОДЕРЖАНИЕ ЦИКЛА

Тема 1. Прогресс в методологии правовых исследований в XX веке.

(одно семинарское занятие – 2 часа)

Содержание занятия

1. Методология правовых исследований в трудах зарубежных ученых XX века (М. Вебер, Г. Еллинек, Г. Моска, Л. Дюги, Р. Штаммлер, Г. Кельзен, Е. Эрлих, Р. Паунд и др.)

2. Методология правовых исследований в работах российских юристов (П. И. Новгородцев, Л. И. Петражицкий, Б.А. Кистяковский и др.)

Теоретический материал

Основной базовой теоретический материал по данной теме изложен в лекции №5.

Глоссарий основных терминов

«Прогресс» (лат. progressus – движение вперёд, успех) – направление развития от низшего к высшему, поступательное движение вперед, к лучшему.

Практические задания к семинару

1. На основе систематизации знаний об известных отечественных и зарубежных правоведах составить «Энциклопедию правовых концепций 1-й половины XX века». В энциклопедии применительно к каждому ученому должны быть указаны: а) общее название направления юридической науки, к которому он принадлежал, б) фамилия, имя, страна, годы жизни ученого, в) его основные труды.

Примечание: задание выполняется письменно.

2. Дать общую характеристику методологии правовых исследований, свойственную одному из западных ученых-правоведов второй половины XX века. При ответе обязательно ссылаться на первоисточник.

Примечание: задание выполняется устно.

3. Самостоятельно, на основе рекомендуемой литературы изучить термины «интуитивное право», «этатизм», «аналитическая юриспруденция», «чистая теория права», «свободная школа права».

Примечание: задание выполняется устно.

Вопросы блиц-проверки знаний

1. Предпосылки прогрессивного развития методологии правовых исследований в начале XX века.

2. Науки, обогатившие методологический арсенал юриспруденции в XX веке.

3. Подходы к предмету философии и методологии права в немецкой юриспруденции 2-й половины XX века.

4. Основной смысл неокантианской концепции философии и методологии права.

5. Основной смысл неогегельянской концепции философии и методологии права.

6. Основной смысл экзистенциальной философии и методологии права.

7. Основной смысл онтологической концепции права.

8. Основной смысл познавательно-критической теории и методологии права.

Список литературы

1. Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990, С.707-735.

2.Глазырин В.А. Определение права в социологии Макса Вебера // Журнал социологии и социальной антропологии. 2005.  Т. VIII. № 3. С. 59-70 // http://www.ecsocman.edu.ru/jssa/msg/304337.html

3. Дробышевский С.А. Классические идеи о государстве, праве и политике. Красноярск, 1999. С. 308 - 373.

4. История политических и правовых учений / Под ред. О.Э Лейста. М.: Зерцало, 2004. С. 372 – 430.

5. Керимов Д.А. Методология права: предмет, функции, проблемы философии права. 4-е изд. М.: Изд-во СГУ, 2008. С.60 – 103.

6. Кистяковский Б.А. Социальные науки и право. Очерки по методологии социальных наук и общей теории права. М., 1916. С. 374-389, 405-406./ Цит.по: Хропанюк В. Н. Теория государства и права. Хрестоматия. Учебное пособие. М., 1998. С. 19-32.

7. Нерсесянц B. C. Философия права Гегеля. М., 1998. С. 249-303.

8. Нерсесянц С.В. Философия права: Курс лекций // http://humanities.edu.ru/db/msg/1562

Хрестоматийные материалы по теме:

М. ВЕБЕР

В настоящее время отношение к научному производству как профессии обусловлено прежде всего тем, что наука вступила в такую стадию специализации, какой не знали прежде, и что это положение сохранится и впредь. Не только внешне, но и внутренне дело обстоит таким образом, что отдельный индивид может создать в области науки что-либо завершенное только при условии строжайшей специализации. Всякий раз, когда исследование вторгается в соседнюю область, как это порой у нас бывает - у социологов такое вторжение происходит постоянно, притом по необходимости, - у исследователя возникает смиренное сознание, что его работа может разве что предложить специалисту полезные постановки вопроса, которые тому при его специальной точке зрения не так легко придут на ум, но что его собственное исследование неизбежно должно оставаться в высшей степени несовершенным.

Только благодаря строгой специализации человеку, работающему в науке, может быть, один-единственный раз в жизни дано ощутить во всей полноте, что вот ему удалось нечто такое, что останется надолго (…)

Научный прогресс является частью, и притом важнейшей частью, того процесса интеллектуализации, который происходит с нами на протяжении тысячелетий и по отношению к которому в настоящее время обычно занимают крайне негативную позицию.

Прежде всего, уясним себе, что же, собственно, практически означает эта интеллектуалистическая рационализация, осуществляющаяся посредством науки и научной техники. Означает ли она, что сегодня каждый из нас, сидящих здесь в зале, лучше знает жизненные условия своего существования, чем какой-нибудь индеец или готтентот? Едва ли. Тот из нас, кто едет в трамвае, если он не физик по профессии, не имеет понятия о том, как трамвай приводится в движение. Ему и не нужно этого знать. Достаточно того, что он может "рассчитывать" на определенное "поведение" трамвая, в соответствии с чем он ориентирует свое поведение, но как привести трамвай в движение - этого он не знает. Дикарь несравненно лучше знает свои орудия. Хотя мы тратим деньги, держу пари, что даже из присутствующих в зале коллег каждый из специалистов по политической экономии, если таковые здесь есть, вероятно, по-своему ответит на вопрос: как получается, что за деньги можно что-нибудь купить? Дикарь знает, каким образом он обеспечивает себе ежедневное пропитание и какие институты оказывают ему при этом услугу. Следовательно, возрастающая интеллектуализация и рационализация не означают роста знаний о жизненных условиях, в каких приходится существовать. Она означает нечто иное: люди знают или верят в то, что стоит только захотеть, и в любое время все это можно узнать; что, следовательно, принципиально нет никаких таинственных, не поддающихся учету сил, которые здесь действуют, что, напротив, всеми вещами в принципе можно овладеть путем расчета. Последнее в свою очередь означает, что мир расколдован. Больше не нужно прибегать к магическим средствам, чтобы склонить на свою сторону или подчинить себе духов, как это делал дикарь, для которого существовали подобные таинственные силы. Теперь все делается с помощью технических средств и расчета. Вот это и есть интеллектуализация (...)

(…) В чем же состоит смысл науки как профессии теперь, когда рассеялись все прежние иллюзии, благодаря которым наука выступала как "путь к истинному бытию", "путь к истинному искусству", "путь к истинной природе", "путь к истинному Богу", "путь к истинному счастью"? Самый простой ответ на этот вопрос дал Толстой: она лишена смысла, потому что не дает никакого ответа на единственно важные для нас вопросы: "Что нам делать?", "Как нам жить?". А тот факт, что она не дает ответа на данные вопросы, совершенно неоспорим. Проблема лишь в том, в каком смысле она не дает "никакого" ответа. Может быть, вместо этого она в состоянии дать кое-что тому, кто правильно ставит вопрос?

Сегодня часто говорят о "беспредпосылочной" науке. Существует ли такая наука? Все зависит от того, что под этим понимают. Всякой научной работе всегда предпосылается определенная значимость правил логики и методики - этих всеобщих основ нашей ориентации в мире. Что касается указанных предпосылок, то они, по крайней мере, с точки зрения нашего специального вопроса, наименее проблематичны. Но существует и еще одна предпосылка: важность результатов научной работы, их научная ценность. Очевидно, здесь-то и коренятся все наши проблемы. Ибо эта предпосылка сама уже не доказуема средствами науки. Можно только указать на ее конечный смысл, который затем или отклоняют, или принимают в зависимости от собственной конечной жизненной установки.

Различной является, далее, связь научной работы с ее предпосылками: она зависит от структуры науки. Естественные науки, например физика, химия, астрономия, считают само собой разумеющимся, что высшие законы космических явлений, конструируемые наукой, стоят того, чтобы их знать. Не только потому, что с помощью такого знания можно достигнуть технических успехов, но и "ради него самого", если наука есть "призвание". Сама эта предпосылка недоказуема. И точно так же недоказуемо, достоин ли существования мир, который описывают естественные науки, имеет ли он какой-нибудь "смысл" и есть ли смысл существовать в таком мире. Об этом вопрос не ставится (…)

(…)Или возьмите юриспруденцию. Она устанавливает, что является значимым: в соответствии с правилами юридического мышления, отчасти принудительно логического, отчасти связанного конвенционально данными схемами; следовательно, правовые принципы и определенные методы их толкования заранее признаются обязательными. Должно ли существовать право и должны ли быть установленными именно эти правила - на такие вопросы юриспруденция не отвечает. Она только может указать: если хотят определенного результата, то такой-то правовой принцип в соответствии с нормами нашего правового мышления - подходящее средство его достижения (...)

(…) Есть такое мнение - и я его поддерживаю, - что политике не место в аудитории. Студенты в аудитории не должны заниматься политикой. Если бы, например, в аудитории моего прежнего коллеги Дитриха Шефера в Берлине пацифистски настроенные студенты стали окружать кафедру и поднимать шум, то я счел бы такое поведение столь же примитивным явлением, как и то, что делали антипацифистски настроенные студенты в аудитории профессора Ферстера, воззрения которого я совсем не разделяю.

Впрочем, политикой не должен заниматься в аудитории и преподаватель. И прежде всего в том случае, если он исследует сферу политики как ученый. Ибо практически - политическая установка и научный анализ политических образований и партийной позиции - это разные вещи. Когда говорят о демократии в народном собрании, то из своей личной позиции не делают никакой тайны; ясно выразить свою позицию - здесь неприятная обязанность и долг.

Слова, которые при этом употребляются, выступают в таком случае не как средство научного анализа, а как средство завербовать политических сторонников. Они здесь - не лемехи для взрыхления почвы созерцательного мышления, а мечи, направленные против противников, средство борьбы. Напротив, на лекции или в аудитории было бы преступлением пользоваться словами подобным образом. Здесь следует, если, например, речь идет о "демократии", представить ее различные формы, проанализировать, как они функционируют, установить, какие последствия для жизненных отношений имеет та или иная из них, затем противопоставить им другие, недемократические формы политического порядка и по возможности стремиться к тому, чтобы слушатель нашел такой пункт, исходя из которого он мог бы занять позицию в соответствии со своими высшими идеалами. Но подлинный наставник будет очень остерегаться навязывать с кафедры ту или иную позицию слушателю, будь то откровенно или путем внушения, потому что, конечно, самый нечестный способ - когда "заставляют говорить факты".

Почему, собственно, мы не должны этого делать? Я допускаю, что некоторые весьма уважаемые коллеги придерживаются того мнения, что такое самоограничение вообще невозможно, а если бы оно и было возможно, то избегать всего этого было бы просто капризом. Конечно, никому нельзя научно доказать, в чем состоит его обязанность как академического преподавателя. Можно только требовать от него интеллектуальной честности - осознания того, что установление фактов, установление математического или логического положения вещей или внутренней структуры культурного достояния, с одной стороны, а с другой - ответ на вопрос о ценности культуры и ее отдельных образований и соответственно ответ на вопрос о том, как следует действовать в рамках культурной общности и политических союзов, - две совершенно разные проблемы.

Если он после этого спросит, почему он не должен обсуждать обе названные проблемы в аудитории, то ему следует ответить: пророку и демагогу не место на кафедре в учебной аудитории. Пророку и демагогу сказано: "Иди на улицу в говори открыто". Это значит: иди туда, где возможна критика. В аудитории преподаватель сидит напротив своих слушателей: они должны молчать, а он - говорить. И я считаю безответственным пользоваться тем, что студенты ради своего будущего должны посещать лекции преподавателей и что там нет никого, кто мог бы выступить против него с критикой; пользоваться своими знаниями и научным опытом не для того, чтобы принести пользу слушателям – в чем состоит задача преподавателя, - а для того, чтобы привить им свои личные политические взгляды.

Конечно, возможен такой случай, когда человеку не удается полностью исключить свои субъективные пристрастия. Тогда он подвергается острейшей критике на форуме своей собственной совести. Но данный случай ничего еще не доказывает, ибо возможны и другие, чисто фактические ошибки, и все-таки они не являются свидетельством против долга - искать истину. Я отвергаю субъективное пристрастие именно в чисто научных интересах. Я готов найти в работах наших историков доказательство того, что там, где человек науки приходит со своим собственным ценностным суждением, уже нет места полному пониманию фактов. Но это выходит за рамки сегодняшней темы и требует длительного обсуждения.

(…) Если преподаватель способный, то его первая задача состоит в том, чтобы научить своих учеников признавать неудобные факты, я имею в виду такие, которые неудобны с точки зрения их партийной позиции; а для всякой партийной позиции, в том числе и моей, существуют такие крайне неудобные факты. Я думаю, в этом случае академический преподаватель заставит своих слушателей привыкнуть к тому, что он совершает нечто большее, чем только интеллектуальный акт, - я позволил бы себе быть нескромным и употребить здесь выражение "нравственный акт", хотя последнее, пожалуй, может прозвучать слишком патетически для такого простого и само собой разумеющегося дела.

До сих пор я говорил только о практических основаниях, в силу которых следует избегать навязывания личной позиции. Но это еще не все. Невозможность "научного" оправдания практической позиции - кроме того случая, когда обсуждаются средства достижения заранее намеченной цели, - вытекает из более глубоких оснований. Стремление к такому оправданию принципиально лишено смысла, потому что различные ценностные порядки мира находятся в непримиримой борьбе. Старик Милль - его философию в целом я не похвалю, но здесь он был прав - как-то сказал: если исходить из чистого опыта, то придешь к политеизму. Сказано напрямик и звучит парадоксально, но это правда (…)

(…) Судьба нашей эпохи с характерной для нее рационализацией и интеллектуализацией и прежде всего расколдовыванием мира заключается в том, что высшие благороднейшие ценности ушли из общественной сферы или в потустороннее царство мистической жизни, или в братскую близость

непосредственных отношений отдельных индивидов друг к другу. Не случайно наше самое высокое искусство интимно, а не монументально; не случайно сегодня только внутри узких общественных кругов, в личном общении, крайне тихо, пианиссимо, пульсирует то, что раньше буйным пожаром, пророческим духом проходило через большие общины и сплачивало их. Если мы попытаемся насильственно привить вкус к монументальному искусству и "изобретем" его, то появится нечто столь же жалкое и безобразное, как то, что мы видели во многих памятниках последнего десятилетия. Если попытаться ввести религиозные новообразования без нового, истинного пророчества, то возникнет нечто по своему внутреннему смыслу подобное - только еще хуже. И пророчество с кафедры создаст в конце концов только фантастические секты, но никогда не создаст подлинной общности. Кто не может мужественно вынести этой судьбы эпохи, тому надо сказать: пусть лучше он молча, без публичной рекламы, которую обычно создают ренегаты, а тихо и просто вернется в широко и милостиво открытые объятия древних церквей. Последнее сделать нетрудно. Он должен также так или иначе принести в "жертву" интеллект - это неизбежно. Мы не будем его порицать, если он действительно в состоянии принести такую жертву. Ибо подобное принесение в жертву интеллекта ради безусловной преданности религии есть все же нечто иное в нравственном отношении, чем попытка уклониться от обязанности быть интеллектуально добросовестным, что бывает тогда, когда не имеют мужества дать себе ясный отчет относительно конечной позиции, а облегчают себе выполнение этой обязанности с помощью дряблого релятивизма. Та позиция представляется мне более высокой, чем кафедральное пророчество, не дающее себе отчета в том, что в стенах аудитории не имеет значения никакая добродетель, кроме одной: простой интеллектуальной честности. Но такая честность требует от нас констатировать, что сегодня положение тех, кто ждет новых пророков и спасителей, подобно тому положению, о котором повествуется в одном из пророчеств Исайи; речь идет здесь о прекрасной песне эдемского сторожа времен изгнания евреев: "Кричат, мне с Сеира: сторож! сколько ночи? сторож! сколько ночи? Сторож отвечает: приближается утро, но еще ночь. Если вы настоятельно спрашиваете, то обратитесь, и приходите".

Народ, которому это было сказано, спрашивал и ждал в течение двух тысячелетий, и мы знаем его потрясающую судьбу. Отсюда надо извлечь урок: одной только тоской и ожиданием ничего не сделаешь, и нужно действовать по-иному - нужно обратиться к своей работе и соответствовать "требованию дня" - как человечески, так и профессионально. А данное требование будет простым и ясным, если каждый найдет своего демона и будет послушен этому демону, ткущему нить его жизни.

Макс Вебер. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990, С.707-735.

Лекция «Наука как призвание и профессия» (Мюнхен, 1918).

Б.А. КИСТЯКОВСКИЙ

Ни в какой другой науке нет столько противоречащих друг другу теорий, как в науке о праве. При первом знакомстве с нею получается даже такое впечатление, как будто она только и состоит из теорий, взаимно исключающих друг друга. Самые основные вопросы о существе и неотъемлемых свойствах права решаются различными представителями науки о праве совершенно различно. Спор между теоретиками права возникает уже в начале научного познания права; даже более, именно по поводу исходного вопроса -к какой области явлений принадлежит право – начинается непримиримое разделение направлений и школ в интересующей нас науке. Достаточно вспомнить наиболее существенные ответы на этот последний вопрос, чтобы сразу получить яркое представление о том, в каком неопределенном положении находится эта сфера научного знания…

Если различные ученые и мыслители приходят к прямо противоположным решениям основных вопросов, касающихся существа права, то это объясняется тем, что не выяснен и не решен предварительный вопрос о характере самой науки о праве. Последняя слагалась под различными влияниями, созданными посторонними для нее научными течениями и не имевшими прямого отношения к ее основным свойствам. Эта зависимость науки права от самых разнообразных идейных течений и привела к тому, что в ней накопилась такая масса противоречащих друг другу теорий.

Наиболее часто наука о праве обосновывается и строится на тех идеях и на том материале, которые вырабатываются в догматической юриспруденции. Это вполне понятно, так как разработкой науки о праве заняты, главным образом, юристы, интересы которых сосредоточены в догматическом изучении и исследовании права. У нас типичным примером такого обоснования и ориентировки науки о праве на идеях и материале, достав темы догматической юриспруденцией, может служить «Общая теория права» Г.Е. Шершеневича. Книга Г.Е. Шершеневича выросла из общей части его «Курса гражданского права»; отделы ее, посвященные праву, воспроизводят в существенных чертах высказанное автором при систематическом исследовании и изложении гражданско-правовой догматики. Правда, сам Г.Е. Шершеневич, несомненно, стремился дать более широкое общефилософское и антрополого-социологическое обоснование своей общей теории права. Устанавливая свою задачу, он указывает на то, что «философия права не может быть построена на одних юридических науках, и что «право, в его целом, есть понятие социологическое, а не юридическое». Но выполнение этой задачи не удалось Г.Е. Шершеневичу, и в его книге мы не находим «права в его целом «, а только ту сторону его, которая интересует юриста-догматика. Как по методу, так и по материалу «Общая теория права» Г.Е. Шершеневича оказалась ориентированной по преимуществу на юридической догматике. Поэтому и понимание сущности права в ней чисто юридико-догматическое; оно ограничено представлением о том, что к праву относятся только те нормы, которые подлежат ведению судебных инстанций, т.е. главным образом гражданское и уголовное право; напротив, большая часть государственного и международного права и все; обычно-правовые нормы, относительно применения которых не состоялось еще судебного решения, исключены, согласно этому взгляду, из сферы права.

Наряду с ориентировкой науки о праве на догматической юриспруденции мы находим в научно-правовой литературе и ориентировку ее на других специальных научных дисциплинах: в одних случаях ее ориентируют на социологии, в других – на психологии.

К периоду особой популярности у нас социологии, т.е. к концу семидесятых годов, относится замечательная по своей последовательности разработка основных проблем науки о праве с социологической точки зрения, представленная С. А. Муромцевым в его сочинении «Определение и основное разделение права». В общем, та же социологическая точка зрения на право положена в основание и получившего у нас большое распространение сочинения Н. М. Коркунова «Лекции по общей теории права», но в нем менее последовательно проведено чисто социологическое истолкование правовых явлений, так как сделаны большие уступки юридико-догматическому направлению. Напротив, теперь, когда громадное значение придается психологии, а психологическое истолкование всего, что касается человека, считается многими по преимуществу научным, наибольшее внимание обращает на себя психологическая теория права. У нас она представлена лучше, чем в других западноевропейских литературах, благодаря замечательному труду Л. И. Петражицкого «Теория права и государства в связи с теорией нравственности». Само собой понятно, что, как только меняется научная дисциплина, которая служит для ориентировки науки о праве, тотчас же изменяется и взгляд на то, к какой области явлений надо причислить право. Таким образом, в зависимости от признания той или иной области научного знания исходной для построения науки о праве одни ученые причисляют право к государственно-повелительным явлениям, другие – к социальным, а третьи – к явлениям психическим. С другой стороны, в соответствии с различными точками зрения на характер самой науки о праве решается и вопрос о том, где провести границу между правовыми и неправовыми явлениями. Вполне естественно, что ученые, придерживающиеся взгляда на право как на социальное явление, считают, по преимуществу, правовым все то, что составляет социальную сторону права, все же не относящееся к ней, они так или иначе исключают из области права. Напротив, сторонники психологической теории права ограничивают область права лишь душевными переживаниями, а все остальное в праве они объявляют не правом; для большей же убедительности своей новой классификации явлений, связанных с правом, они отвергают всю старую терминологию и придумывают свои собственные новые термины. Этим путем и получается вся та масса крайне противоречивых решений основных вопросов относительно существа права, на которую мы указали выше, как на наиболее характерную особенность современного состояния научного знания о праве.

Все выше рассмотренные теории права, несомненно, свидетельствуют о том, что науку о праве можно ориентировать и на догматической юриспруденции, и на социологии, и на психологии. Но возможность ориентировки науки о праве на столь противоположных научных дисциплинах, как по их предмету исследования, так и по их методу, заставляет признать эту возможность лишь фактически осуществляемой, а не научно оправдываемой. В самом деле, если эти ориентировки могут производиться на таких не похожих друг на друга областях знания, как, напр., социология и психология, то ни одна из них не является правильной. Однако все-таки они осуществимы, и порознь каждая из них приводит к очень интересным научным результатам. Только все вместе они превращают науку о праве в собрание взаимно противоречащих и исключающих друг друга теорий и взглядов. Все эти факты заставляют нас прийти к заключению, что ориентировка науки о праве на какой-нибудь одной специальной дисциплине гуманитарно-научного знания методологически неправильна; ввиду же того, что эта ориентировка на каждой из гуманитарных наук все-таки возможна и приводит к известным научным результатам, хотя лишь частично верным, – естественно сделать предположение, что науку о праве следует ориентировать на всей совокупности гуманитарных наук. Очень важным доводом в пользу этого методологического требования может служить и то соображение, что право не может быть отнесено только к одной стороне культурной жизни человека, т.е. или к государственной организации, или к общественным отношениям, или к душевным переживаниям, так как оно одинаково связано со всеми ими.

Однако чрезвычайно легко выставить требование ориентировать науку о праве на всей совокупности гуманитарно-научного знания, но осуществить его очень трудно. Гуманитарные науки не представляют из себя единую и цельную область научного знания, а состоят из простой суммы наук о человеке и его культурной жизни. Если мы будем последовательно или попеременно ориентировать науку о праве на каждой отдельной дисциплине, относящейся к области гуманитарных наук, стремясь притом не оставить ни одной из них в стороне, то мы получим не синтетически цельный, а лишь эклектический, сборный результат. Действительно, элементы эклектизма довольно сильны в научной литературе о праве: особенно много их в теоретических построениях Н.М. Коркунова; присутствие их сказывается в некоторых уступках социологическому направлению в «Общей теории права» Г.Е. Шершеневича; один Л.И. Петражицкий вполне последователен в проведении психологической точки зрения на право, что и приводит его часто к парадоксальным выводам. Но, помимо эклектизма, идя по пути ориентировки науки о праве на всех гуманитарных науках, мы натолкнемся на совершенно неразрешимое противоречие: ведь наука о праве является тоже одной из гуманитарных наук и в принципе должна быть признана равноправной со всеми ими; следовательно, если мы будем ориентировать науку о праве на каждой из гуманитарных наук, то и каждую из них мы, в свою очередь, должны ориентировать на науку о праве. Ясно, что такая взаимная ориентировка гуманитарных наук друг на друге не может составить прочного методологического фундамента ни для одной из них.

Все это заставляет нас прийти к заключению, что мы не можем методологически правомерно ориентировать науку о праве непосредственно на совокупности гуманитарных наук. Эта задача ориентировки науки о праве на гуманитарно-научном знании в его целом осуществима только при посредстве как той аналитической и критической проверки, так и того, объединяющего разрозненное научное знание, синтеза, которые даются философией вообще, и философией культуры в частности. Итак, для того чтобы наука о праве была методологически правильно построена, она должна быть ориентирована не на той или иной гуманитарно-научной дисциплине и не на всей совокупности их, а прежде всего на философии культуры и только при посредстве ее на всей сумме гуманитарных наук, объединенных при помощи философии в цельную систему научного знания(…)

(…)Правильно понять мысль Канта о том, что понятие права есть философское понятие, можно только тогда, если обратить внимание на то, что он сопоставлял это понятие не с чисто философскими понятиями, как душа, мир и Бог, которые не имеют отношения к научному познанию, а с такими понятиями, как субстанция и причина. Понятия субстанции и причины он считал категориями, лежащими в основании всего эмпирического естествознания, благодаря которому мы осознаем их. Следовательно, и понятие права он должен был признать как бы категорией, лежащей в основании эмпирической науки о праве и проникающей в наше сознание при посредстве ее. Именно такой взгляд на понятие права вытекает из того макета «Метафизики нравов» Канта, где он определяет это понятие. К этому надо прибавить, что для Канта, как вообще для мыслителей его эпохи, понятие права было понятием естественного права. Однако это понятие он не отделял всецело и не противопоставлял безусловно эмпирическому или позитивному праву, создавая этим непримиримый дуализм между идеальным и реальным правом. Напротив, скорее надо заключить, что понятие естественного права для него было в практической области регулятивной идеей, а в области теоретической – познавательным принципом для позитивного и эмпирического права. Но в то время, как в эпоху Канта уже существовало эмпирическое естествознание, так что он мог дать его философское обоснование, эмпирическая наука о праве в ее подлинном значении была еще только в зачаточном состоянии. Поэтому в эпоху Канта еще нельзя было дать философское обоснование науки о праве, и его попытка в этом направлении не удалась.

Но за последнее полустолетие превращение науки о праве в эмпирическую науку стало совершившимся фактом. Если философское развитие после Канта могло привести к отрицанию эмпирического характера науки о праве, то теперь такое предприятие не имеет шансов на успех. Кого в этом не убеждает современное состояние общей теории права, того должно убедить поразительное развитие догматической юриспруденции, ибо она уже может доставить материал и для построения известной части философской системы. Но теперь, когда эмпирический характер предмета науки о праве не может подлежать сомнению, должны быть критически проверены и ее методологические предпосылки.

Такая проверка требует совершенно исключительной по своей сложности работы. С одной стороны, для этого надо использовать богатый научный опыт, добытый при попытках чисто эмпирического построения науки о праве, причем нельзя забывать, что эти попытки, как мы видели, далеко не увенчались полным успехом. С другой – если мы теперь уже не считаем, подобно Канту, понятие права лишь этической и познавательной категорией, то и не можем сомневаться в том, что в нем есть элементы трансцендентальной первичности, о чем свидетельствует хотя бы движение в пользу возрождения естественного права. Разнообразие элементов, входящих в научное познание права, еще увеличивается благодаря тому, что право в своем эмпирическом бытии связано с самыми различными областями явлений. Однако задача теперь не в том, чтобы слить эти элементы воедино, объединив создаваемое позитивистическим эмпиризмом с выявляемым проверенным и очищенным неокантианством, а в том, чтобы более строго, тщательно и детально расчленить различные составные части и направления научного познания права. Только этим путем можно подготовить почву для заключительного синтеза, который должен привести к цельному и полному знанию о праве. Эта задача может быть разрешена только коллективными усилиями нашего поколения.

Кистяковский Б.А. Социальные науки и право. Очерки по методологии социальных наук и общей теории права. М., 1916. С. 374-389, 405-406.

Тема 2. Закономерности исторического развития методологии правовых исследований.

(одно семинарское занятие – 2 часа)

Содержание занятия

1. Проблема периодизации истории методологии правовых исследований.

2. Общие закономерности исторического развития методологии правовых исследований.

3. Особенности методологии правовых исследований в Древнем мире, Средние века и эпоху Возрождения, Новое и Новейшее время.

Теоретический материал

Основной базовой теоретический материал по данной теме изложен в лекции №6.

Глоссарий основных терминов

«Закономерность» – необходимая, существенная, постоянно повторяющаяся взаимосвязь явлений реального мира, определяющая этапы и формы процесса становления, развития явлений природы, общества и духовной культуры.

«Методологический переход» – качественное продвижение в изучении проблемы, сопровождающееся прогрессом в методологии ее исследования.

Практические задания к семинару

1. Дать общую характеристику исторических этапов методологии исследования проблемы, положенной в основу своей магистерской (дипломной) работы. Заполнить таблицу:

№	Этап методологии исследования проблемы (наименование, даты)	Ученый, название работы	Краткая характеристика методологического перехода на данном этапе

Примечание: задание выполняется письменно.

2. Самостоятельно, на основе рекомендуемой литературы изучить термины «стоицизм», «эпикурейство», «софисты», «рационалистический метод» Р. Декарта, «метод резолюций» и «метод композиций» Г. Галилея, «научная революция» Т. Куна, «научно-исследовательская программа» И. Лакатоса, «Ось мировой истории» К. Ясперса.

Примечание: задание выполняется устно.

Вопросы блиц-проверки знаний

1. Кумулятивная, революционная и ситуационная модели исторической реконструкции науки.

2. Нормативистский подход к периодизации юриспруденции

3. Формационный к периодизации юриспруденции

4. Цивилизационно-аксиологический подход к периодизации юриспруденции

5. Этатический подход к периодизации юриспруденции

6. Общая характеристика гномического периода в истории юриспруденции

7. Связь юридической науки с развитием законодательства и уровнем образованности юристов

8. Великая дифференциация наук и юриспруденция

9. Метод и научная школа в правоведении: соотношение понятий

10. Новейшие направления в методологии правовых исследований (начиная с 1980-х гг.).

Список литературы

1. Вернан Ж.П. Происхождение древнегреческой мысли. М.,1962 // http://filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000842/st001.shtml

2. Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии. Кн.1. СПб.: Наука, 1993. С. 143 – 144, 195 – 197.

3. Дробышевский С.А. Классические теоретические представления о государстве, праве и политике. Красноярск, 1999. С. 9 – 14, 21 – 33, 42 – 48.

4. Г.И. Иконникова, В.П. Ляшенко. Философия права: учебник. М.: Гардарики, 2007. С. 38 – 39.

5. История политических и правовых учений: учебник / под ред. О.Э. Лейста. М.: Зерцало, 2004. С. 6 – 8, 29 – 33, 133 – 134, 155, 206, 250, 422 – 430.

6. Кохановский В. П. Философия и методология науки: Учебник для выс­ших учебных заведений. Ростов н/Д.: «Феникс», 1999. С. 92-95.

7. Кохановский В.П., Золотухина Е.В., Лешкевич Т.Г., Фатхи Т.Б. Философия для аспирантов: Учебное пособие. Изд. 2-е. Ростов н/Д: «Феникс», 2003. С. 96 – 150.

8. Суслов В.В. Герменевтика и юридическое толкование // Государство и право. 1997. № 6. С. 115-118.

9. Фельдштейн Г.С. Главные течения в истории науки уголовного права в России. Ярославль, 1909 // http://pravoznavec.com.ua/books/letter/193/%D4

10. Хропанюк В.Н. Теория государства и права. Хрестоматия. Учебное пособие. М., 1998. С. 21

Хрестоматийные материалы по теме:

Ф. БЭКОН

Человек, слуга и истолкователь природы, столько совершает и понимает, сколько постиг в ее порядке делом или размышлением, и свыше этого он не знает и не может.

Ни голая рука, ни предоставленный самому себе разум не имеют большой силы. Дело совершается орудиями и вспоможениями, которые нужны разуму не меньше, чем руке. И как орудия руки дают или направляют движение, так и умственные орудия дают разуму указания или предостерегают его…

Силлогизмы состоят из предложений, предложения из слов, а слова суть знаки понятий. Поэтому если сами понятия, составляя основу всего, спутаны и необдуманно отвлечены от вещей, то нет ничего прочного в том, что построено на них. Поэтому единственная надежда – в истинной индукции…

Самое лучшее из всех доказательств есть опыт... Тот способ пользования опытом, который люди теперь применяют, слеп и неразумен. И потому, что они бродят и блуждают без всякой верной дороги и руководствуются только теми вещами, которые попадаются на встречу, они обращаются ко многому, но мало подвигаются вперед. Если даже они принимаются за опыты более вдумчиво, с большим постоянством и трудолюбием, они вкладывают свою работу в какой-либо один опыт, например, Гильберт – в магнит, алхимики –в золото. Такой образ действий людей и невежественен и беспомощен...

Те, кто занимался науками, были или эмпириками или догма­тиками. Эмпирики, подобно муравью, только собирают и довольствуются собранным. Рационалисты, подобно пауку, производят ткань из самих себя. Пчела же избирает средний способ: она извлекает материал из садовых и полевых цветов, но располагает и изменяет его по своему умению. Не отличается от этого и подлинное дело философии. Ибо она не основывается только или на преимущественно на силах ума и не откладывает в сознании нетронутым материал, извлекаемый из естественной истории и из механических опытов, но изменяет его и перерабатывает в разуме. Итак, следует возложить добрую надежду на более тесный и нерушимый (чего до сих пор не было) союз этих способностей – опыта и рассудка.

Не следует все же допускать, чтобы разум перескакивал от частностей к отдаленным и почти самым общим аксиомам (каковы так называемые начала наук и вещей) и по их непоколебимой истинности испытывал бы и устанавливал средние аксиомы. Так бы­ло до сих пор: разум склоняется к этому не только естественным побуждением, но и потому, что он уже давно приучен к этому дока­зательствами через силлогизм. Для наук же следует ожидать доб­ра только тогда, когда мы будем восходить по истинной лестнице, по непрерывным, а не прерывающимся ступеням – от частностей к меньшим аксиомам и затем к средним, одна выше другой, и, нако­нец, к самым общим. Ибо самые низшие аксиомы немногим отлича­ются от голого опыта. Высшие же и самые общие (какие у нас име­ются) умозрительны и абстрактны, и в них нет ничего твердого. Средние же аксиомы истинны, тверды и жизненны, от них зависят человеческие дела и судьбы. А над ними, наконец, расположены наиболее общие аксиомы – не абстрактные, но правильно ограниченные этими средними аксиомами.

Поэтому человеческому разуму надо придать не крылья, а, скорее, свинец и тяжести, чтобы они сдерживали всякий его пры­жок и полет...

Для построения аксиом должна быть придумана иная форма индукции, чем та, которой пользовались до сих пор. Эта форма должна быть применена не только для открытия и испытания того, что называется началами, но даже и к меньшим, и средним и, наконец, ко всем аксиомам. Индукция, которая совершается путем простого перечисления, есть детская вещь: она дает шаткие заключения и подвергнута опасности со стороны противоречащих частностей, вынося решения большей частью на основании меньшего, чем следует, количества фактов, и притом только тех, которые имеются налицо. Индукция же, которая будет полезна для открытия и доказательства наук и искусств, должна разделять природу посредством должных разграничений и исключений. И затем, после достаточного количества отрицательных суждений она должна заключать о положительном. Это до сих пор не совершено... Пользоваться же помощью этой индукции следует не только для открытия аксиом, но и для определения понятий. В указанной индукции и заключена, несомненно, наибольшая надежда.

Бэкон Ф. Новый Органон, Афоризмы об истолковании природы

и царства человека // Сочинения: в 2-х т. Т. 2. – М., 1978.

С. 12, 13-18, 34-35, 50-57, 60-62, 75, 80-81.

Р. ДЕКАРТ

Будучи моложе, я изучал немного из области философии – логи­ку, а из математических – геометрический анализ и алгебру – эти три искусства, или науки, которые, казалось бы, должны дать кое-что для осуществления моего намерения. Но, изучая их, я заметил, что в логике ее силлогизмы и большая часть других ее наставлений скорее помогают объяснять другим то, что нам известно, или даже, как в искусстве Луллия, бестолково рассуждать о том, чего не знаешь, вместо того, чтобы изучать это. И хотя логика действительно содержит много очень правильных и хороших предписаний, к ним, однако, примешано столько других – либо вредных, либо не нуж­ных, – что отделить их почти так же трудно, как разглядеть Диану или Минерву в необделанной глыбе мрамора... Подобно тому, как обилие законов часто служит оправданием для пороков – почему государственный порядок гораздо лучше, когда законов немного, но они строго соблюдаются, – и как вместо большого количества правил, образующих логику, я счел достаточным твердое и непоколебимое соблюдение четырех следующих.

Первое – никогда не принимать за истинное ничего, что я не познал бы таковым с очевидностью, иначе говоря, тщательно и гать опрометчивости и предвзятости и включать в свои суждение только то, что представляется моему уму столь ясно и столь отчетливо, что не дает мне никакого повода подвергать их сомнению.

Второе – делить каждое из исследуемых мною затруднений на столько частей, сколько это возможно и нужно для лучшего их преодоления.

Третье – придерживаться определенного порядка мышле­ния, начиная с предметов наиболее простых и наиболее легко по­знаваемых и восходя постепенно к познанию наиболее сложного, предполагая порядок даже и там, где объекты мышления вовсе не даны в их естественной связи.

И последнее – составлять всегда перечни столь полные и об­зоры столь общие, чтобы была уверенность в отсутствии упущений.

Длинные цепи доводов, совершенно простых и доступных, коими имеют обыкновение пользоваться геометры в своих труд­нейших доказательствах, натолкнули меня на мысль, что все до­ступное человеческому познанию однако вытекает одно из другого. Остерегаясь, таким образом, принимать за истинное то, что тако­вым не является, и всегда соблюдая должный порядок в выводах, можно убедиться, что нет ничего ни столь далекого, чего нельзя бы­ло бы достичь, ни столь сокровенного, чего нельзя было бы открыть. Мне не стоило большого труда отыскание того, с чего следует начи­нать, так как я уже знал, что начинать надо с самого простого и до­ступного пониманию; учитывая, что среди всех, кто ранее исследо­вал истину в науках, только математики смогли найти некоторые доказательства, то есть представить доводы несомненные и оче­видные, я уже не сомневался, что начинать надо именно с тех, кото­рые исследовали они.

Декарт Р. Рассуждения о методе для хорошего направления разума и отыскания истины в науках //Сочинения: в 2-х т. Т. 1. М., 1989. С. 259-261.

Б. СПИНОЗА

...Существует много такого, что никоим образом не может быть постигнуто воображением, но постигается одним только разумом (интеллектом) (каковы субстанции, вечность и др.)...

Спиноза Б. Письма // Избранные произведения: в 2-х т.

Т.2. М., 1957. С. 426.

Т. КУН

Под парадигмой я подразумеваю признанные всеми научные до­стижения, которые в течение определенного времени дают научно­му сообществу моде ль постановки проблем и их решения…

Вводя этот термин, я имел в виду, что некоторые общепринятые примеры фактической практики научных исследований, приме­ры, которые включали закон, теорию, их практическое примене­ние и необходимое обоснование – все в совокупности дают нам модели, из которых возникают конкретные традиции научного исследования.

Ученые, научная деятельность которых строится на осно­ве одинаковых парадигм, опираются на одни и те же правила и стандарты научной практики. Эта общность установок и видимая согласованность, которую они обеспечивают, представляет со­бой предпосылки для нормальной науки, то есть для генезиса и преемственности в традиции того или иного направления в ис­следовании.

Нормальная наука состоит в реализации намеченной в парадигме перспективы. Ее задача установление значительных фактов, сопо­ставление фактов и теории, разработка теории. Цель нормальной науки постоянное расширение пределов научного знания и его уточнение…

Научное открытие начинается с обнаружения аномалии, которая не согласовалась с утвердившейся парадигмой. Открытие чаще всего – это не однотактное событие, а длительный процесс. Вос­приятие этих открытий учеными приводит к смене парадигмы, что часто встречает сопротивление…

Принятию новой Парадигмы должен предшествовать кризис. Но са­мого по себе кризиса недостаточно. Должна быть основа (хотя она мо­жет не быть рациональной, ни до конца правильной) для веры в ту те­орию, которая избрана в качестве кандидата на статус парадигмы. Что-то должно заставить по крайней мере нескольких ученых почув­ствовать, что новый путь избран правильно, и иногда это могут сде­лать только личные и нечеткие эстетические соображения.

Требуется выбор между альтернативными способами науч­ного исследования, причем в таких обстоятельствах, когда реше­ние должно опираться больше на перспективы в будущем, чем на прошлые достижения. Тот, кто принимает парадигму на ранней стадии, должен часто решаться на такой шаг, пренебрегая доказа­тельством, которое обеспечивается решением проблемы. Другими словами, он должен верить, что новая парадигма достигнет успеха в решении большого круга проблем, с которыми она встретится, зная при этом, что старая парадигма потерпела неудачу при ре­шении некоторых из них. Принятие решения такого типа может быть основано только на вере.

Но если парадигма все-таки приводит к успеху, то она неизбежно приобретает первых защитников, которые развивают ее до того момента, когда могут быть созданы и умножены более трезвые ар­гументы. И даже эти аргументы, когда они находятся, не являются решающими, каждый в отдельности. Поскольку ученые – люди благоразумные, тот или другой аргумент в конце концов убеждает многих из них. Но нет такого единственного аргумента, которой мо­жет или должен убедить их всех. То, что происходит, есть скорее значительный сдвиг в распределении профессиональных склонно­стей, чем предубеждение всего научного сообщества.

Кун Т. Структура научных революций. М., 1977.

С. 11, 29, 45, 86, 207-208.

И. ЛАКАТОС

Согласно моей методологической концепции, исследовательские программы являются величайшими научными достижениями, и их можно оценивать на основе прогрессивного или регрессивного сдвига проблем; при этом научные революции состоят в том, что одна иссле­довательская программа (прогрессивная) вытесняет другую.

В соответствии с моей концепцией, фундаментальной еди­ницей оценки должна быть не изолированная теория или совокуп­ность теорий, а “исследовательская программа”. Последняя вклю­чает в себя конвенциально принятое (и потому “неопровержимое” согласно заранее избранному решению) “жесткое ядро” и “пози­тивную эвристику”, которая определяет проблемы для исследования, выделяет защитный пояс вспомогательных гипотез, предви­дит аномалии и победоносно превращает их в подтверждающие примеры – все это в соответствии с заранее разработанным пла­ном. Ученый видит аномалии, но поскольку его исследовательская программа выдерживает их натиск, он может свободно игнориро­вать их. Не аномалии, а позитивная эвристика его программы – вот что в первую очередь диктует ему выбор проблем. И именно тогда, когда активная сила позитивной эвристики ослабевает, ано­малиям может быть уделено большее внимание. В результате мето­дология исследовательских программ может объяснить высокую степень автономности теоретической науки…

Исследовательская программа считается прогрессирующей тогда, когда ее теоретический рост предвосхищает ее эмпиричес­кий рост, то есть когда она с некоторым успехом может предсказы­вать новые факты (“прогрессивный сдвиг проблемы”); программа регрессирует, если ее теоретический рост отстает от ее эмпириче­ского роста, то есть когда она дает только, запоздалые объяснения либо случайных открытий, либо фактов, предвосхищаемых и от­крываемых конкурирующей программой (“регрессивный сдвиг проблемы”). Если исследовательская программа прогрессивно объясняет больше, нежели конкурирующая, то она “вытесняет” ее и эта конкурирующая программа может быть устранена...

В рамках исследовательской программы некоторая теория мо­жет быть устранена только лучшей теорией, то есть такой теорией, которая обладает большим эмпирическим содержанием, чем ее предшественница, и часть этого содержания впоследствии под­тверждается.

Лакатос И. История науки и ее реконструкция //

Структура и развитие науки. М., 1978.

К. МАРКС

Это [материалистическое] понимание истории заключается в том, чтобы исходя именно из материального производства непосредст­венной жизни, рассмотреть действительный процесс производства и понять связанную с данным способом производства и порожден­ную им форму общения – то есть гражданское общество на его различных ступенях, как основу всей истории; затем изобразить действительность гражданского общества в сфере государственной жизни, а также объяснить из него все различные теоретические порождения и формы сознания, религию, философию, мораль и т. д. и проследить процесс их возникновения на этой основе.

Маркс К. Немецкая идеология // Собрание сочинений. Т. 3. С. 36- 37.

Производственные отношения в своей совокупности образуют то, что называют общественными отношениями, обществом и притом образуют общества, находящиеся на определенной ступени исто­рического развития, общество со своеобразным отличительным характером. Античное общество, феодальное общество, буржуазное общество представляют собой такую совокупность производ­ственных отношений, из которых каждая вместе с тем знаменует собой особую ступень в историческом развитии человечества.

Маркс К. Наемный труд и нищета // Собрание сочинений. Т. 6. С. 442.

А. ДЖ. ТОЙНБИ

…Рассмотрев и идентифицировав двадцать одно общество одного ви­да, в числе которых находится и западное общество, предваритель­но их классифицировав на основании определенных критериев, пе­рейдем, наконец, к исследованию собственной истории, а именно к сравнительному анализу процесса генезиса, роста, надлома и раз­ложения, возникновения и падения универсальных государств, вселенских церквей, героических эпох, контактов между цивили­зациями во времени и пространстве. Прежде чем приступить к ис­следованию, было бы целесообразно дать предварительный ответ на критику, в частности по вопросу о том, сравнимы ли зафиксиро­ванные нами 21 общество между собой. Их сравнимость можно про­верить по нескольким параметрам.

Первый и самый простой аргумент против сравнимости дан­ных обществ может быть сформулирован следующим образом: эти общества ничто не объединяет, кроме того, что они представляют собой интеллегибельные поля исторического исследования...

Ложность концепции единства цивилизации. Ответив на возражение, согласно которому цивилизации слишком разнород­ны, для сравнения, отметим на прямо противоположное ему, но также допустимое возражение, что цивилизации, будучи одно­родными, по сути тождественны, и мы фактически имеем дело с одной-единственной. Цивилизация эта уникальная, и ее не с чем сравнивать. Этот тезис о “единстве цивилизации” является лож­ной концепцией, весьма популярной среди современных западных историков, мышление которых находится под сильным влиянием социальной среды.

Одна из причин, породивших это заблуждение, заключает­ся в том, что современная западная цивилизация распространила свою экономическую систему по всему миру. За экономической унификацией, которая зиждется на западном основании, последо­вала и политическая унификация, имеющая то же основание и за­падная столь же далеко. Несмотря на то, что политическая экспан­сия западного мира в наши дни не столь очевидна и наступательна, как экспансия экономическая, тем не менее, около 60 –70 госу­дарств современного мира, включая также существующие неза­падные государства, в настоящее время оказались членами (в раз­ной степени включенности) единой мировой системы государств с единым международным правом.

Западные историки преувеличивают значимость этих явле­ний. Во-первых, они считают, что в настоящее время унификация мира на экономической основе Запада более или менее завершена, а значит, как они полагают, завершается унификация и по другим направлениям. Во-вторых, они путают унификацию с единством, преувеличивая таким образом роль ситуации, исторически сло­жившейся совсем недавно и непозволяющей пока говорить о со­здании единой Цивилизации, тем более отождествлять ее с запад­ным обществом.

Западное общество провозглашается, тем не менее, цивили­зацией уникальной, обладающей единством и неделимостью, ци­вилизацией, которая после длительного периода борьбы достигла наконец цели – мирового господства. А то обстоятельство, что ее экономическая система держит в своих сетях все человечество, представляется как небесная свобода чад Божьих.

Тезис об унификации мира на базе западной экономичес­кой системы как закономерном итоге единого и непрерывного процесса развития человеческой истории приводит к грубейше­му искажению фактов и к поразительному сужению историчес­кого кругозора.

Во-первых, подобный взгляд на современный мир следует ограничить только экономическим и политическим аспектами со­циальной жизни, но никак не распространять его на культуру, ко­торая не только глубже первых двух слоев, но и фундаменталь­нее. Тогда как экономическая и политическая карты мира дейст­вительно почти полностью “вестернизированы”, культурная карта и поныне остается такой, какой она была до начала запад­ной экономической и политической экспансии...

Во-вторых, догма “единства цивилизации” заставляет ис­ториков игнорировать то, что непрерывность истории двух родст­венных цивилизаций отличается от непрерывности двух последо­вательных глав истории одной цивилизации. Не считаясь с этим различием, историки начинают рассматривать эллинскую исто­рию как одну из глав истории западной цивилизации (которую они уже безоговорочно отождествили с Цивилизацией). Таким обра­зом, три цивилизации объединяются в одну, а история единствен­ной Цивилизации оказывается выпрямленной в линию, нисходя­щую от всеобъемлющей современной западной цивилизации к примитивному обществу неолита, а от неолита через верхний и нижний слои материальной культуры палеолита – к доисториче­ским предкам Человека.

В-третьих, они попросту игнорируют этапы или главы исто­рии других цивилизаций, если те не вписываются в их общую кон­цепцию, опуская их как “полуварварские” или “разлагающиеся” или относя их к Востоку, который фактически исключался из истории цивилизации. Наконец, они совершенно не учитывают нали­чия других цивилизаций. Православное христианство, например, либо считается частью западного христианства, что можно вывес­ти из названия, либо изображается временным наростом на теле западного общества. Православное христианство, по этой версии, зародившись, служило оплотом западного общества в борьбе с Вос­током. Исчерпав свои функции, нарост этот атрофировался и ис­чез, подобно тому, как у головастика отваливаются жабры и хвост на стадии его превращения в лягушку. Что же касается трех дру­гих незападных цивилизаций – исламской, индуистской и дальне­восточной, – они вообще отвергаются как “туземные” по отноше­нию к колеснице западного общества...

Ложная концепция “единства истории” на базе западного общества имеет еще одну неверную посылку – представление о прямолинейности развития. Это не что иное, как простейший образ волшебного бобового стебелька из сказки, который пробил землю и растет вверх, не да­вая отростков и не ломаясь под тяжестью собственного веса, пока не ударится головой о небосвод.

В начале нашего труда была предпринята попытка применить понятие эволюции к человеческой истории. Было показано, как представители одного и того же вида обществ, оказавшись в одинаковых условиях, совершенно по-разному реагируют на ис­пытания – так называемый вызов истории. Одни сразу же погиба­ют, другие выживают, но такой ценой, что после этого ни на что неспособны; третьи столь удачно противостоят вызову, что выходят не только не ослабленными, но даже создав более благоприятные условия для преодоления грядущих испытаний; есть и такие, что следуют за первопроходцами как овцы за вожаком. Такая концеп­ция развития представляется нам более приемлемой, и мы в нашем исследовании будем исходить именно из нее.

Тойнби А. Дж. Постижение истории. М., 1991. С.80-85.

К. ЯСПЕРС

На Западе философия истории возникла на основе христианского вероучения. В грандиозных творениях от Августина до Гегеля эта вера видела поступь Бога в истории. Моменты божественного от­кровения знаменуют собой решительные повороты в потоке собы­тий. Так, еще Гегель говорил: весь исторический процесс движется к Христу и идет от него. Явление Сына Божьего есть ось мировой истории. Ежедневным подтверждением этой структуры мировой истории служит наше летоисчисление.

Между тем, Ось мировой истории, если она вообще существует, может быть обнаружена только эмпирически как факт, значимый для всех людей, в том числе и для христиан. Эту ось следует искать там, где возникли предпосылки, позволившие человеку стать таким, каков он есть; где с поразительной плодотворностью шло такое формирование человеческого бытия, которое, независимо от определенного религи­озного содержания, могло стать настолько убедительным – если не своей эмпирической неопровержимостью, то во всяком случае неко­ей эмпирической основой для Запада, для Азии, для всех людей вооб­ще, – что тем самым для всех народов были бы найдены общие рам­ки понимания их исторической значимости. Эту ось мировой истории следует отнести, по-видимому, ко времени около 500 лет до н. э., к то­му духовному процессу, который шел между 800 и 200 гг. до н. э. Тогда произошел самый резкий поворот в истории. Появился человек такого типа, который сохранился и по сей день. Это время мы вкратце будем называть осевым временем…

В это время происходит много необычайного. В Китае жили тогда Конфуций и Лао-цзы, возникли все направления китайской филосо­фии, мыслили Мо-цзы, Чжуан-цзы, Ле-цзы и бесчисленное множе­ство других. В Индии возникли Упанишады, жил Будда, в филосо­фии – в Индии, как и в Китае – были рассмотрены все возможные философские постижения действительности, вплоть до скептицизма, софистики и нигилизма; в Иране Заратустра идет борьба добра со злом; в Палестине выступали пророки Илия, Исайя, Иеремия и Второнсайя; в Греции – это время Гомера, философов Парменида, Гераклита, Платона, трагиков, Фукидида и Архимеда. Все то, что связано с их именами, возникло поч­ти одновременно в течение немногих столетий в Китае, Индии и на западе независимо друг от друга.

Новое, возникшее в эту эпоху в трех упомянутых культурах, сводится к тому, что человек осознал бытие в целом, самого себя и свои границы. Перед ним открывается ужас мира и собственная беспомощность. Стоя над пропастью, он ставит радикальные во­просы, требует освобождения и спасения, осознавая свои границы, он ставит перед собой высшие цели, познает абсолютность в глуби­нах самосознания и в ясности трансцендентного мира.

Все это происходило посредством рефлексии. Сознание осозна­вало сознание, мышление делало своим объектом мышление. Началась духовная борьба, в ходе которой каждый пытался убедить другого, со­общая ему свои идеи, обоснования, свой опыт. Испытывались самые противоречивые возможности, дискуссии, образование различных партий, расщепление духовной сферы, которая и в противоречивости своих частей сохраняло их взаимообусловленность – все это породило беспокойство и движение, граничащие с духовным хаосом.

В эту эпоху были разработаны основные категории, которы­ми мы мыслим и по сей день, заложены основы мировых религий и сегодня определяющих жизнь людей. Во всех направлениях со­вершался переход к универсальности. Этот процесс заставил мно­гих пересмотреть, поставить под вопрос, подвергнуть анализу все бессознательно принятые ранее воззрения, обычаи и условия. Все это вовлечено в водоворот. В той мере, в какой воспринятая в тра­диции прошлого субстанция была еще жива и действенна, ее явле­ния прояснялись и она тем самым преображалась...

Все эти изменения в человеческом бытии можно назвать оду­хотворением: твердые изначальные устои жизни начинают коле­баться, покой полярностей сменяется беспокойством противоречий и антиномий. Человек уже не замкнут в себе. Он не уверен в том, что знает самого себя, и поэтому открыт для новых безграничных воз­можностей. Он способен теперь слышать и понимать то, о чем до это­го момента никто не спрашивал и что никто не возвещал...

1. Осевое время знаменует собой исчезновение великих культур древности, существовавших тысячелетиями. Оно растворяет их, вбирает их в себя, представляет им гибнуть – независимо от того, являются ли носителем нового народ древней культуры или другие народы...

2. Тем, что свершилось тогда, что было создано и продумано в то врем, человечество живет вплоть до сего дня. В каждом своем порыве люди, вспоминая, обращаются к осевому времени, воспла­меняются идеями той эпохи...

3. Вначале осевое время ограничено в пространственном от­ношении, но исторически оно становится всеохватывающим. На­роды, не воспринявшие идей осевого периода, остаются на уровне “природного” существования, их жизнь неисторична, подобна жизни многих людей на протяжении десятков тысяч и сотен тысяч веков...

Ясперс К. Смысл и познание истории. М., 1991. С.32-38.

Тема 3. Общие типы методологии познания правовой реальности.

(три семинарских занятия – 6 часов)

Содержание 1-го занятия

1. Типология и классификация методологии правопознания и правопонимания: история вопроса, основания и подходы.

2. «Чистые» и «смешанные» типы методологии познания правовой реальности.

3. Научная и практическая значимость деления методологии правопознания на типы и виды.

Теоретический материал

Основной базовой теоретический материал по данной теме изложен в лекции №7.

Глоссарий основных терминов

«Правовая реальность» – относительно самостоятельный компонент общественной реальности, включающий в себя все существующие правовые явления.

«Правопознание» – особое направление науки, анализирующее природу, принципы и методы постижения права.

«Тип правопонимания» – определенный образ права, характеризуемый совокупностью наиболее общих теоретических признаков права и наиболее общих признаков практического (ценностного) к нему отношения.

Практические задания к семинару

1. Провести сравнительный анализ типологий и классификаций правопонимания, существующих в юриспруденции. Заполнить таблицу:

№	Типология (классификация) правопонимания, авторы и сторонники	Основной критерий разграничения типов (видов)	Типы (виды) правопонимания

Примечание: задание выполняется письменно.

3. Самостоятельно, на основе рекомендуемой литературы изучить термины «легизм», «юснатурализм», «человекоцентристский подход к правопониманию», «государствоцентристский подход к правопониманию».

Примечание: задание выполняется устно.

Вопросы блиц-проверки знаний

1. Соотношение понятий «типология правопонимания» и «классификация правопонимания».

2. Типология правопонимания по В.С. Нерсесянцу

3. Типология правопонимания по В.А. Туманову

4. Типология правопонимания по О.Э. Лейсту

5. Типология правопонимания по В.А. Четвернину

6. Типология правопонимания по А.В. Полякову

Содержание 2-го занятия

1. Классические и неклассические типы правопознания и правопонимания: основание разграничения.

2. Общая характеристика классических типов правопознания и правопонимания (естественно-правовая, позитивистская, социологическая концепции).

3. Общая характеристика неклассических типов правопознания и правопонимания (историческая, философская, психологическая, либертарная, коммуникативная и др. концепции права).

Теоретический материал

Основной базовой теоретический материал по данной теме изложен в лекции №7.

Глоссарий основных терминов

См. термины к предыдущему занятию.

Практические задания к семинару

1. Соотнести неклассические типы правопонимания с классическими на предмет обнаружения их «исторических корней» в естественно-правовой, позитивистской или социологической доктрине. Составить схему «Генеалогическое древо неклассических типов правопонимания».

Примечание: задание выполняется письменно.

2. Самостоятельно, на основе рекомендуемой литературы изучить термины «человекоцентристский подход к правопониманию», «государствоцентристский подход к правопониманию», «легизм», «юснатурализм», «позитивизм», «метафизические концепции права».

Примечание: задание выполняется устно.

Вопросы блиц-проверки знаний

1. Определение права согласно естественно-правовой доктрине

2. Определение права согласно доктрине позитивизма

3. Определение права согласно социологической доктрине

4. Определение права согласно исторической школе права

5. Определение права согласно философской концепции

6. Определение права согласно психологической концепции

7. Определение права согласно либертарной концепции

8. Определение права согласно коммуникативной концепции.

9. Определение права согласно реалистической концепции.

Содержание 3-го занятия

1. Основные правовые школы в современной отечественной юриспруденции, их классификация.

2. Оценка влияния отечественных правовых школ на российскую систему права.

3. Тенденции развития российского правопонимания: интегративность, универсальность, обращение к дореволюционной доктрине, униформизация и глобализация.

Теоретический материал

Основной базовой теоретический материал по данной теме изложен в лекции №7.

Глоссарий основных терминов

«Правовая политика» – деятельность уполномоченных органов по созданию эффективного механизма правового регулирования.

«Правовая жизнь» – форма социальной жизни, выражающаяся преимущественно в правовых актах и правоотношениях, характеризующая специфику и уровень правового развития данного общества, отношение субъектов к праву и степень удовлетворения их интересов.

Практические задания к семинару

1. Провести сравнительный анализ типов правопонимания, отраженных в современных отечественных учебниках по теории государства и права (не менее 10 учебников). Заполнить таблицу:

№	Тип правопонимания	Ученые, представляющие данное направление в юриспруденции	Основные положения