WWW.DISUS.RU

БЕСПЛАТНАЯ НАУЧНАЯ ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА

 

Pages:     || 2 | 3 | 4 | 5 |
-- [ Страница 1 ] --

В.В. Дежкин

- Экология? Вы хотите знать определение этой столь популярной ныне биологической нау­ки? А если я не смогу ответить на этот вопрос?

- Как? Есть наука и нет ее определения?

- Беда в том, что их слишком уж много.

Классическая формула, приводимая во многих научных и по­пулярных изданиях: экология - наука о взаимоотношениях орга­низмов между собой и средой их обитания. Происхождение тер­мина как бы подтверждает это определение: «экое» по-гречески -жилище, «логос» - наука. Наука о «жилищных условиях» орга­низмов. Для справки откроем сборник докладов авторитетного научного форума - V Всесоюзной экологической конференции. И тут почти в самом начале нас озадачит категоричнейшее утвер­ждение видного эколога, профессора МГУ Н. Наумова: «Принципиально неправильно определение экологии как науки о взаимоотношениях организмов со средой!»

Почему? Ученый поясняет, что все биологические науки, а не только экология, изучают отдельные стороны этих взаимоотно­шений. И биохимия, и цитология, и генетика, и морфология, и эмбриология, и физиология.

И право, нельзя удержаться, чтобы не процитировать обшир­ную выдержку из труда еще одного известного ученого - амери­канского эколога Э. Макфедьена: «Экология посвящена изуче­нию взаимоотношений живых организмов, растительных или жи­вотных, со средой; она имеет целью выявить принципы, управляю­щие этими отношениями. Эколог исходит из того, что такие прин­ципы существуют. Поле его исследований - это все разнообразие жизненных условий, в которых находятся изучаемые растения и животные, их систематическое положение, их реакция на воздейст­вие среды и друг на друга, а также изучение физических и абиотиче­ских факторов, образующих абиотическую среду...»

Превосходное определение. Быть может, чуть-чуть сложнова­то. Организм и среда... Значит, с этим делом покончено? Увы, мы прервали цитату на середине. Читаем дальше: «Приходится при­знать, что эколог - это нечто вроде дипломированного вольно­думца. Он самовольно бродит по законным владениям ботаника и зоолога, систематика, физиолога, метеоролога, зоопсихолога, гео­лога, физика и даже социолога; он браконьерствует во всех названных и во многих других, уже сложившихся и почтенных дис­циплинах». Вот что такое торопливость. После этого так и хочет­ся добавить новое, сто первое определение экологии: наука о... биологическом браконьерстве.

Вы думаете, что профессор Н. Наумов сразу же приводит окончательное определение экологии? Не тут-то было! Основа­тельно изучив многочисленные работы своих коллег, он собрал превосходную коллекцию формул, исключающих, дополняющих, уточняющих, опровергающих одна другую. Вот некоторые из них:

«Наука о сообществах» - американский ученый Ф. Клемен­те, 1920 г.;

«Научная естественная история, имеющая дело с социологией и экономикой животных» - видный английский эколог Ч. Элтон, 1937 г.;

«Изучение структуры и функций природы» - так широко «размахнулся» не менее известный американский ученый X. Одум, 1959 г.;

«Наука о законах, управляющих жизнью растений и животных в естественной среде обитания» - советский эколог, академик С. Шварц, 1972 г.

Не будем приумножать примеры. Поверьте, что их еще нема­ло, причем приведены самые простые. Недаром академик С. Шварц сказал на одной научной конференции: «Я мог бы, не сходя с места, привести сто определений экологии, и все они бы­ли бы более или менее правильными!»

Ну и наука! Единственная в своем роде. В иной ученые бьют­ся десятилетиями, стараясь придумать для нее сносное определе­ние, а здесь сразу сто! И все они «почти правильные». Скептики из других областей биологии, знающие о такой непростительной роскоши, иногда язвительно-насмешливо вопрошают: «А есть ли мальчик-то?..»

Слово подчас невольно влечет за собой слово, фраза - фразу. Порой так просто, столкнувшись с непонятным или еще не поня­тым явлением, впасть в неверие. Если экология что-то вроде мар­тышки, заимствующей отовсюду различные повадки и ужимки, то откуда же у нее (экологии) такая популярность? Почему мы чуть ли не клянемся этой наукой?

Экологический кризис. Экологическая катастрофа. Экологи­ческая истерия. Экологическое мировоззрение. Экологические основы природопользования. Эко, эко, эко...

На уже упоминавшейся V Всесоюзной экологической конфе­ренции известный ленинградский эколог профессор Г. Новиков, любивший меткую шутку, привел несколько несуразностей, по­являвшихся на страницах печати: «экологическая «жилетка» (?), «экологический велосипед» (!) и даже... «экологическая порно­графия».

«Иногда хочется сказать: боже, избавь нас от друзей, прослав­ляющих таким образом экологию», - заметил по этому поводу ученый.

Это крайности, издержки. Хотя, пожалуй, лучше эти крайно­сти, чем другие, гораздо более опасные: сомнение в роли, которая отводится экологии в современном природопользовании, в наде­ждах, возлагаемых на нее и учеными и общественностью.

Ныне строй скептиков поредел. А прежде?.. Жизнь щедра на парадоксы. Автор этой книги сам участвовал когда-то в... анти-экологическом бунте. Да, да... Быть может, слово «бунт» звучит слишком громко. Но суть была именно такой.

Бывший Московский пушно-меховой институт располагал довольно сильными преподавательскими кадрами. Биологические дисциплины велись крупными учеными, некоторые из них имели всесоюзную известность.

Таким был и профессор П. Мантейфель, превосходный чело­век, глубокий натуралист, кумир студентов биолого-охотоведческого факультета. Как интересны и образны были его лекции о повадках охотничьих животных, о биотехнии - науке, помогаю­щей охранять и восстанавливать богатства природы! Раз в неделю на заседаниях студенческого охотоведческого кружка профессор, в неизменном коричневом костюме, в простых сапогах, окутан­ный клубами синего дыма от столь же неизменной самокрутки, будоражил юношескую фантазию рассказами о путешествиях по диким таежным местам, о романтических приключениях, участ­ником которых был он сам или его многочисленные ученики-охотоведы, работавшие в самых различных уголках страны.

А курс по экологии вел тогда А.Томилин, профессор, ныне один из крупнейших в мире специалистов по китообразным.

Скромный до застенчивости, он читал лекции тихим монотонным голосом. И не было в этих лекциях ни потрясающих охотничьих историй, ни рассказов о драматических путешествиях по непро­ходимой тайге. Усыпляюще сыпались на головы студентов бес­численные экологические термины: нектон, планктон, абиссаль, литораль...

Первым не выдержал Слава Рашек, ныне один из лучших зна­токов экологии сайгака и некоторых других копытных зверей, крупный специалист по охране природы. «Доколе, - воскликнул он, - нас будут терзать этой экологией?! Зачем она нужна нам, биологам-охотоведам? Пусть прибавляют часы по промысловой биологии, а экологией мы заниматься не станем!» Большинство студентов согласились с ним. Возникла заварушка, которую с трудом удалось уладить многострадальному охотоведческому де­кану профессору А. Колосову. Студенты примирились с экологи­ей и дотянули курс до конца, сдав кое-как экзамены на тройки и четверки.

О двух участниках инициативной антиэкологической группы читатель уже знает. Можно добавить, что еще один «бунтарь» - ныне доктор биологических наук, защитивший на три четверти экологическую диссертацию. Четвертый редактирует специаль­ный журнал и также с большим почтением относится к экологи­ческой науке. Быть может, не стоило бы рассказывать об этой студенческой истории, если бы не одно обстоятельство. Ее воз­никновение объясняется общим отношением к экологии на ру­беже 40-50-х годов. Сомнения высказывались в ту пору не толь­ко романтическими безусыми юнцами, но и почтенными профес­сорами.

Не так давно - люди старшего поколения прекрасно помнят это время - в нашу жизнь входили термины, рожденные атомной физикой. Элементарные частицы, электрон, протон, нейтрон, ядерная реакция, период полураспада и т.д. Но прижились же они, никому не режут слух. И даже такое «неудобное» слово, как «синхрофазотрон», массовые газеты и журналы печатают без по­яснений.

На смену веку физики пришел век биологии. И совершенно прав был академик С. Шварц, когда писал на страницах «Извес­тий» о том, что сегодня каждый культурный человек и грамотный специалист, работающий в любой области народного хозяйства, должен знать, что такое «популяция», «биоценоз», «экологическое равновесие»...

Что же касается определения экологии, то главное в науке не оно, а уточнение ее задач. Попробуем пройти не спеша по непро­стой тропинке экологической науки, тогда, быть может, нам бу­дет проще ответить на вопрос: что такое экология?

Однажды собрались многие ведущие экологи мира. Нужно было официально согласовать формулу экологии - этого требо­вали задачи Международной биологической программы. Каждый вставал и... произносил собственное определение. В конце кон­цов участники дискуссии - а все они были люди с чувством юмора - договорились записать в протокол такую фразу: «Экология это то, чем занимаюсь я, но не занимаетесь вы!» Вот вам и 102-е определение...

Но, чтобы не остаться совсем без путеводной нити в нашем путешествии, будем ориентироваться на «взаимоотношения» ор­ганизмов и среды. Организмы - это все живое на Земле, обла­дающее обменом веществ, способное к самовоспроизведению. Среда же - все, что окружает эти организмы, все, с чем они со­прикасаются. Почва, снег, тепло, холод, ветер, пища, враги, пара­зиты, друзья, себе подобные... И еще будем помнить о Солнце. Без него не было бы ни организмов, ни среды.

- Солнце?! Раз уж и оно причастно к эко­логии, то, стало быть, возможно и 103-е опре­деление.

- Что ж, и в нем можно будет найти рацио­нальное зерно. Только тогда придется считать «солнечными» все науки о Земле, ибо без Солнца на ней не было бы и жизни.

Слова «солнце - источник всего живого» привычны. Их зна­ют все, они правильны. И отрывочные представления о чудесном механизме фотосинтеза, оставшиеся после школы, также верны. Но почему мы перестали испытывать неугасающее удивление пе­ред этим уникальным явлением природы? Не хватает эмоцио­нальной энергии? Привычные штампы заслонили сущность?

А ведь было, было время восторгов и удивлений! Каким про­стым и ясным казалось все лет 300-400 назад! Растения живут, плодоносят, получая все нужное им из почвы. Иначе и быть не может: для чего же тогда у них корни? Ведь не только удержи­ваться в грунте, но и снабжать растения жизненными соками. И влияние удобрений на урожай подтверждало эту, казалось бы, прописную истину. Солнцу тогда в жизни растений отводили вполне почетную роль источника тепла. В самом деле, зимой, ко­гда оно «холодное», рост растений прекращается; однолетние умирают, а многолетние погружаются в глубокий сон. На помощь естествоиспытателям приходила тогдашняя философия, объяс­нявшая все проявления жизни с точки зрения витализма - при­сутствия «жизненной силы».

Первая заметная трещина в этих представлениях возникла в 1630 г. Фламандец ван Гельмонт взял горшок, насыпал в него землю, которую предварительно взвесил, и посадил саженец ивы. Через 5 лет он вновь определил вес земли и растения. Дерево за это время стало тяжелее на 74 кг, а вес почвы уменьшился только на 57 г. Чудо? Ван Гельмонт решил, что ива получала питание с водой, которой поливали землю.

Почти через полтора века после этого опыта английский хи­мик Джозеф Пристли доказал, что растения «исправляют» воздух, который был «испорчен» горящей свечой. А затем он провел ори­гинальный и смелый эксперимент: посадил на подоконник двух мышек и плотно прикрыл их стеклянными колпаками. Через не­которое время одна из мышек погибла от удушья. А вторая про­должала жить. И мышки были одинаковыми, и колпаки. Но только вместе со счастливицей под колпак была помещена ветка мяты. Растение дышало и выделяло «чистый воздух», необходи­мый для дыхания зверька. Опыт был поставлен в 1771 г., когда химия еще не располагала точными методами анализа содержания газов в атмосфере, да и вообще имела смутное понятие об этих газах (отсюда «испорченный воздух», «чистый воздух»).

Опыты естествоиспытателя привлекли огромное внимание. Ученые, добивавшиеся в ту пору успеха, быстро становились лю­бимцами и баловнями публики. Однако к восхищению опытами Д. Пристли вскоре стало примешиваться и недовольство. Экспе­рименты не всегда оказывались удачными, иногда гибли зверьки под обоими колпаками. Трава переставала очищать воздух. Но почему? Потребовалось еще десять лет для того, чтобы швейцарец Ж. Сенебье выяснил причины неудачи. Следы привели... к Солн­цу. Оказалось, что лишь днем под воздействием солнечных лучей кустик мяты выделяет кислород.

Продолжая опыты, ученый сделал вывод, что растения заби­рают некоторое вещество из «испорченного воздуха» и усваивают его, выделяя «чистый воздух». А это и есть питание растений.

К. Тимирязев в книге «Солнце, жизнь и хлорофилл» рассказал историю, услышанную им от своего учителя Ж. Буссенго. Она о том недоверии, которое вызывали у некоторых ученых открытия в области фотосинтеза.

Ж. Буссенго и его коллега Ж. Дюма изучали в лаборатории питание растений. Опыты шли нормально, растение на свету, как это и полагалось, разлагало углекислый газ и выделяло кислород. Но вдруг оно «закапризничало»: несмотря на солнечную погоду, стало выделять углекислый газ. Это противоречило всему, что было до сих пор известно. Уж не повторяются ли неудачи Д. Пристли? Быть может, они не были беспричинными?..

Нет, ученые находились на правильном пути. Их подвел зна­менитый физик А. Реньо. У него были сомнения в том, что Ж. Буссенго и Ж. Дюма способны при помощи химических методов определять присутствие под колпаком прибора ничтожных коли­честв углекислоты. Поэтому он «перепроверял» исследователей: в их отсутствие прокрадывался в лабораторию и немного дышал в трубку. История, ставшая научным анекдотом, завершилась бла­гополучно, ко всеобщему удовлетворению...

Фотосинтез. Этот великий процесс до сих пор продолжают все глубже и глубже познавать ученые многих специальностей. Мы не будем углубляться в его детали, «браконьерствовать», за­бираться во владения других биологических, химических и физи­ческих наук. Для экологии важны конечные результаты фотосин­теза. Напомним только схему этого процесса.

В большинстве растений имеется хлорофилл - пигмент, при­дающий им зеленую окраску. На свету, под воздействием солнеч­ных лучей, в недрах хлорофилла происходит реакция, в результа­те которой образуется органическое вещество растений и выделя­ется углекислота. Из шести молекул углекислого газа и шести молекул воды в растении возникает одна молекула углевода, глю­козы. Рождается живое вещество планеты.

Говоря о фотосинтезе, обычно обращают внимание на хими­ческую сторону процесса. Но чрезвычайно интересна и физиче­ская сторона этого явления. Из атомной физики известно, что чем дальше электрон от ядра, тем большей энергией он обладает. Если сравнить между собой по запасам энергии различные хими­ческие элементы, то очевидно, что «богаче» те из них, которые имеют больший атомный вес.

Что же происходит, когда порции лучистой энергии, фотоны, проникают в хлорофилл? Они воздействуют на атомы молекул, участвующих в химической реакции, переводя их электроны на более высокие орбиты. Из сравнительно простых соединений во­ды и углекислоты получаются более сложные углеводы. Затем в биохимических микролабораториях растений с участием посту­пающих через корневую систему минеральных веществ синтези­руются высокомолекулярные соединения вплоть до белков.

Если взглянуть на весь этот процесс со стороны, то всю Зем­лю можно представить в виде огромного аккумулятора, подклю­ченного к мощнейшему источнику энергии - Солнцу. Созидае­мое при фотосинтезе органическое вещество растений как бы концентрирует энергию. Все последующие процессы на нашей планете сводятся уже к ее расходованию. Корова ест траву на па­стбище. В ее организме высокомолекулярные вещества отчасти превращаются в животные (также высокомолекулярные) ткани, а отчасти расходуются на поддержание жизнедеятельности коровы, распадаясь на более простые вещества и выделяя энергию.

Мы сжигаем каменный уголь, образовавшийся миллионы лет назад. Происходит то же самое: превращение сложных элементов в простые, сопровождающееся выделением энергии.

Разумеется, в повседневной жизни невозможно сводить все, происходящее вокруг, к физико-химической сущности и пребы­вать в состоянии непрерывного удивления перед совершающими­ся повсеместно таинствами. Но иногда поразмыслить обо всем этом полезно и даже необходимо.

В 1968 г. была переведена на русский язык книга известного бельгийского эколога П. Дювиньо «Биосфера и место человека в ней». Иллюстрации к ней создал художник М.Танг. Они настоль­ко органично слились с содержанием книги, были такими значительными и емкими, что их создатель стал соавтором ученого. Неожиданности поджидают читателя этой книги, даже достаточно подготовленного экологически, когда авторы начинают рассуж­дать как о чем-то само собой разумеющемся... о постепенном пе­реходе человечества со смешанного рациона на растительный. Ве­гетарианство становится экологически обоснованным. Домашние животные, поедающие растительный корм, - расточители энер­гии! Ее потери при переходе с уровня производителей органиче­ского вещества растений на уровень потребителей растительнояд­ных животных превышают 90%! Для образования одного кило­грамма говядины требуется 70-90 кг травы. Если человек найдет пути и способы использования в пищу только растительного ор­ганического вещества, эти 90% будут сэкономлены, они перейдут в нашу плоть, послужат для нас источником энергии.

Дальше - больше. Доказывается, что нужно отказаться от вы­ращивания фруктов, изготовления вин, потребления чая и т. д. Это также энергетическое расточительство. Все плодородные зем­ли должны быть заняты основными, наиболее производительны­ми сельскохозяйственными культурами, преимущественно зерно­выми.

«Но так ли уж легко откажутся цивилизованные люди от со­кровищ, предлагаемых им садоводством, от всевозможных плодов и овощей? Отвернутся ли они по доброй воле от своих гастроно­мических утех, изобилия мяса, рыбы или различных ракообраз­ных? Если, как часто говорят, бифштекс определяет высоту на­шей цивилизации, то приветливый прием менее утонченных и даже синтетических продуктов весьма сомнителен».

Абсолютная объективность невозможна. Можно с большим удовольствием и, казалось бы, полным пониманием читать на­чальные главы этой книги, в которых, правда, в очень концен­трированном виде содержатся в целом уже знакомые данные об энергии Солнца, о количестве органического вещества, образую­щегося на нашей планете. Однако когда ближайшим потомкам грозят заменой превосходного сочного мяса сухой, но очень пита­тельной галетой, есть от чего встревожиться. Пробежав еще раз всю аргументацию ученых, читатель, быть может, впервые по-настоящему поймет, вернее - ощутит, почувствует, одну простую и суровую истину: ограниченность пищевых ресурсов нашей пла­неты.

Энергия Солнца огромна, хотя земной поверхности достигает сравнительно малая ее часть. Но все же на каждый гектар суши и моря в средних широтах приходится за год 9 млрд калорий. К со­жалению, эффективность фотосинтеза невелика, растения акку­мулируют в среднем 0,1-0,3% солнечной энергии. По расчетам П. Дювиньо, это обеспечивает ежегодное продуцирование при­мерно 83 млрд т органического вещества биомассы растений. Около 53 млрд создается на материках, остальное в морях и океа­нах.

83 млрд т. Это почти все, чем мы располагаем. Основной ка­питал человечества. Можно культивировать растения, наиболее эффективно использующие энергию Солнца. Увеличивать заня­тые ими площади. Предпринимать другие шаги. Прирост органи­ческого вещества повысится. Но не безгранично. У него есть пре­делы, определяемые: энергией Солнца, попадающей на нашу планету; поверхностью растений, поглощающей эту энергию; эф­фективностью фотосинтеза растений.

Прежде в уповании на «беспредельность», «неисчерпаемость» природных ресурсов никто не задумывался о том, каков прирост биомассы растений и в какой мере он может удовлетворить по­требность человечества. Теперь все изменилось. У органического вещества планеты нашлась рачительная хозяйка - экология. Она села за стол, вооружилась счетами и карандашом. Подсчитала все. И предупредила: кладовая Земли не скатерть-самобранка. Необ­ходима осторожность!

- А разве прежде люди не занимались таки­ми подсчетами? Не знали, чем располагают? Экология, оказывается, конкурирует не только с биологией, но и с географией, экономикой, со­циологией!

- Конкурирует... Если бы это было так, она давно бы уже вы­теснила своих «соперниц» из науки. Или сама пала жертвой кон­куренции. Ни того, ни другого не случилось. Своим рождением экология обязана пробелам в занятиях предшественниц.

Конечно же, все началось с Аристотеля. Так уж получилось, что этому ученому суждено было стать родоначальником почти всех естественных наук - зоологии, систематики, сравнительной анатомии, общей морфологии, эмбриологии, физиологии и даже... геологии. Поэтому, когда возникнет вопрос: «Откуда эколо­гия?» - отвечайте не задумываясь: «От Аристотеля!» И не ошибе­тесь. Ну а если совсем серьезно, то этот необычный человек дей­ствительно имел отношение к экологии. Косвенное, конечно. Об этом свидетельствуют его взгляды на жизнь и на взаимоотноше­ния организмов.

Гераклит еще до Аристотеля указывал на существование все­общей связи в живой природе, на вечную подвижность и измен­чивость. До нас дошли его удивительные строки: «Все непрерыв­ный прилив и отлив... Как дитя играет с песком, пересыпая, со­бирая и рассыпая его, так и нестареющая вечность играет с ми­ром... Никто не входит дважды в один и тот же поток, ибо воды его, постоянно текущие, меняются... Текут наши тела, как ручьи, и материя вечно возобновляется в них, как вода в потоке».

И Теофраст - ученик Аристотеля, давно уже и привычно чис­лящийся в «отцах ботаники», писал о влиянии растительности на топографические и географические условия. У него же мы найдем типично экологические рассуждения о воздействии климата и по­годы на рост растений, их долговечность, сроки созревания пло­дов и даже о влиянии среды на аромат плодов и цветов.

И все-таки истоки экологии ведут именно от Аристотеля. По­чему? Наверное, такова магия громкого имени в соединении с действительными разнообразными заслугами человека. Еще один драгоценный камешек в диадему великого ученого. Что от этого изменится? Ничего. Разве что лишится этого камешка ученый, у которого он был единственным. Впрочем, кого заботит такая ма­лость...

Почти два тысячелетия сотни ученых собирали данные о взаимоотношениях растений, животных и окружающей их среды. В XIX в. наступила пора кристаллизации идей в новую науку. Карл Линней высказал мысль о существовании «экономии при­роды»; под ней он понимал «взаимные отношения всех естест­венных тел, на которых основывается равновесие в природе». Его наблюдения были в сущности своей экологическими, хотя он и давал им теологическое объяснение, утверждая, что все в природе вершится по единому плану «творца-конструктора». Того же про­тиворечивого мнения придерживался и Иоганн Вольфганг Гете:

Всюду меняются способы жизни согласно устройству,

Всюду устройства меняются способу жизни согласно;

Вечный порядок божественный правит созданьями всеми,

Вечно они изменяются, внешним покорны влияньям.

Именно в XIX в. профессор Московского университета Карл Францевич Рулье предлагал биологам вместо путешествий в дальние страны прилечь к ближайшей лужице и подробнейшим образом изучить населяющие ее растения и животных в «постоянном развитии и взаимно непрестанно перекрещиваю­щихся отношениях». Его призыв по праву можно считать «эпиграфом» ко всей экологии. А самого К. Рулье некоторые не без основания провозглашают фактическим творцом этой науки.

Многие ученые, русские и зарубежные, в конце XVIII - пер­вой половине XIX в. уже занимались экологией, не называя толь­ко эту науку по имени. Чего же недоставало? Термина, формулы, которые способствовали бы окончательной кристаллизации нау­ки. К. Рулье и русский ученый Н. Северцов называли еще не по­лучившую крещения экологию «общей зоологией». Но в таком виде она тонула среди прочих зоологических наук.

Слово было произнесено... Впрочем, об этом немного позже. Несколько слов о Чарлзе Дарвине. «Дневник изысканий по есте­ственной истории и геологии стран, посещенных во время круго­светного плавания корабля ее величества «Бигль» под командой капитана королевского флота Фиц-Роя, Чарлза Дарвина, магистра наук, члена Королевского общества» - всемирно известный труд, соединяющий глубину взгляда на разнообразнейшие явления природы с изяществом и поэтичностью изложения. Да, именно во время плавания на «Бигле» научные представления молодого тогда еще ученого созрели до уровня, позволившего предполо­жить наличие в живой природе закономерного развития, эволю­ции. Но на многих страницах дневника мы можем встретить и чисто экологические воззрения.

Так, во время посещения Южной Америки ученый размыш­ляет о причинах, вызвавших глубокие изменения в животном ми­ре этого континента. Почему исчезли крупные травоядные мле­копитающие - неповоротливые мегатерии и многие другие? Дар­вин отвергает мысль о какой-то гигантской катастрофе. Не человек ли уничтожил этих животных? Этот вопрос ученый оставил без прямого ответа, но косвенно дал понять, что не верит и в та­кую версию. Мысль Дарвина обратилась к факторам, которые мы ныне считаем экологическими, в частности к обеспеченности кормами растительноядных животных.

Ученый пишет в своем дневнике, что мы иногда забываем о том, как еще поверхностны наши знания об условиях существо­вания каждого вида животных в отдельности. Не помним также о постоянных факторах, препятствующих слишком быстрому раз­множению организмов, находящихся в естественном состоянии. И поэтому часто объясняем причины колебаний численности ка­ких-либо животных в разных местах или неодинакового состоя­ния близких видов в одной и той же области туманными ссылка­ми на слабые различия в климате, пище, врагах, конкурентах.

Действительно, имевшиеся в то время общезоологические сведения не были собраны по определенной системе и не ставили целью раскрыть взаимоотношения организмов и среды, не имели единой теоретической основы. Ч. Дарвин почувствовал это осо­бенно остро. А долгожданное слово «экология» произнес авст­рийский ученый, с огромным вниманием изучивший труды есте­ствоиспытателя и много сделавший для популяризации эволюци­онного учения, - Эрнст Геккель, медик, ботаник, зоолог-морфолог, первый признанный эколог, а в целом крупный само­бытный биолог. Кстати, он прославился настойчивыми попытка­ми ввести в науку множество новых терминов. Одни из них при­жились, другие забыты. Большинство коллег относились к нему настороженно: не для всех, даже для ученых, был доступен тяже­лый, перенасыщенный специальной терминологией язык его главного, опубликованного в 1866 г. труда «Всеобщая морфология организмов». Поэтому, хотя понятие «экология» Э. Геккель впер­вые и употребил в этой книге, научная общественность узнала о нем из появившихся тремя годами позже популярных лекций «Естественная история миротворения».

Приведем дословное, весьма громоздкое определение эколо­гии, сформулированное Э. Геккелем (когда речь идет о первоис­точниках, пересказ не может заменить подлинника): «К сожале­нию, нам в большинстве случаев совершенно неизвестны... край­не запутанные взаимоотношения организмов, так как до сих пор им почти не уделялось внимания, и тем самым фактически от­крывается огромная, столь же весьма интересная, сколь чрезвы­чайная'область для дальнейших исследований. Экология, или наука об экономии природы, представляет собой ту часть физио­логии, которая до сих пор не упоминалась в учебниках, в этом отношении сулит блестящие и самые неожиданные плоды».

Надо обратить внимание на два обстоятельства. Первое: в его трактовке физиология - это скорее общая биология или общая зоология. Второе: синонимом новой науки ученый назвал «экономию природы». Запомните это.

И наконец, само определение науки: «Под экологией мы под­разумеваем общую науку об отношениях организма и окружаю­щей среды, куда мы относим все «условия существования» в ши­роком смысле этого слова. Они частично органической, частично неорганической природы...»

У родившейся науки впереди был славный, но трудный путь. Поэтому оставим все, предшествовавшее ее появлению, в покое. Пожалуй, лишь одна подробность не должна при этом ускольз­нуть от нашего внимания: Э. Геккель назвал термином «эколо­гия» биологическую дисциплину, которая... уже существовала. Оказывается, не он впервые произнес это слово. Американский писатель Генри Дейвид Торо в письме от 1 января 1858 г. сообщал одному из ученых: «Мистер Гоар все еще в Конкорде, за­нимается ботаникой и экологией...» - за 7 лет до Э. Геккеля.

По-видимому, недостаточно «изобрести» термин. Надо насы­тить его содержанием, добиться признания. Эрнсту Геккелю все это удалось.

- Среда, факторы... Все чаще и чаще слы­шатся эти слова, но ведь без них не обходились и ученые, работавшие до Э. Геккеля.

- Ну и что же. В том-то и заслуга экологии, что она разобралась в сложнейшем хозяйстве факторов. Этого до нее сделано не было.

Нужно особое состояние, для того чтобы правильно осмыс­лить явления, с которыми люди сталкиваются ежедневно, к кото­рым привыкли и поэтому, оказывается, не понимают их сущно­сти.

Лаборатория охотничьего хозяйства и заповедников находится в Лосином острове - последнем, сохранившемся на окраинах столицы массиве естественного леса. Бревенчатый «терем» одного из производственных зданий лаборатории расположен на самом берегу пруда, окруженного деревьями. Прямо под окнами две ели, еще не старые, в полном расцвете, прямые, с густыми пирами­дальными кронами. За ними березы, сквозь листву которых про­свечивает водная гладь...

Известно, что растения делятся на светолюбивые и теневы­носливые. Классический пример, с которым мы знакомимся еще в школе, а потом сталкиваемся очень часто при посещении леса или парка, - ель и береза. После вырубки хвойных пород лесосе­ки обычно возобновляются лиственными породами, в первую очередь березой и осиной. Их густая поросль быстро скрывает под зеленым покрывалом обезображенную вырубку. Жадно «впитывая» солнечные лучи, молодые деревца стремительно тя­нутся ввысь. Когда они немного поднимутся, под их пологом по­являются ростки ели. Им здесь очень уютно: тени они не боятся, а покровительство берез и осин смягчает резкие перепады темпе­ратуры, предохраняет от солнечных ожогов; опавшие листья удоб­ряют почву.

Идет время. В густую еловую тень, под полог, уходят и осины и березы. Но в отличие от елей они светолюбивы и не могут вы­нести длительного затенения. Судьба лиственных деревьев, ока­завшихся среди густых насаждений ели, печальна: постепенно они отмирают. Сохраняются отдельные растения или их куртины по разрежениям в ельнике, на прогалинах и опушках...

Под теми елями, что стоят у окон лаборатории, нет ни деревь­ев, ни кустов, только трава. Ближайшие березы находятся на про­сторе, в десятке метров от хвойных великанов. Все, за исключе­нием одной. Она-то и обращает на себя внимание. Когда ее со­седка ель была моложе, проекция еловой кроны на землю зани­мала меньше места. В это время здесь и появилась береза. Ель росла, крона ее становилась шире. И вот уже под ее плотную тень попало белоствольное светолюбивое деревце. Казалось, оно должно было отмереть. Но велика сила жизни! Береза начала рас­ти... в сторону. Да, да, в сторону! Она «вынырнула» из-под еловой кроны и устремилась вверх. Так и растут они рядом: прямая ель и береза с изогнутым стволом, начинающимся под хвойной кро­ной...

Растений множество, и классификация их по отношению к свету сложна. Среди обычных наших деревьев, например на крайнем «светолюбивом» фланге, кроме березы, находятся сосна, лиственница; к ели примыкают теневыносливые пихта, бук - они могут выдержать еще большее затенение, чем ель, граб, липа. По­средине находятся дуб, ясень, клен. Влияние света на жизнь рас­тений очень многообразно. Вспомним сосну на открытом месте и среди густого древостоя. Какая огромная разница! Как будто два различных вида дерева!

На свету, на просторе деревья растут преимущественно вширь. У них меньше высота, толще ствол, развесистее крона. В окружении собратьев деревья тянутся ввысь. Между ростом дере­ва в высоту и толщину есть известное соотношение, которое за­висит от степени освещения.

Пример с сосуществованием ели и березы приводит к рас­смотрению света как одного из важнейших экологических факто­ров. Он (свет) относится к числу так называемых абиотических, «неживых» факторов. Есть факторы и биотические, о них расска­зывается далее. Еще одна группа факторов - антропогенная, вы­зываемая деятельностью человека. «Антропос» - человек. Помни­те чеховского Беликова, очень любившего это слово? «О, как зву­чен, как прекрасен греческий язык! - говорил он со сладким вы­ражением; и, как бы в доказательство своих слов, прищуривал глаз и, подняв палец, произносил: - Антропос!»

Фотосинтез, конечно, главная «заслуга» лучистой энергии. Вспомним о нем еще раз, ведь он является источником жизни. От света зависят также сезонные и суточные биоциклы большинства организмов. Рассвет, утренняя заря - своеобразные рубежи: за ними остается деятельность ночных животных, после них - нача­ло активности дневных. Вы не увидите днем бодрствующими ни сов, ни летучих мышей; усатые сомы проводят светлое время дня обычно в покое в глубоких ямах. Зато для большинства животных день - пора забот. Они не то что некоторые люди, которые вста­ют сегодня в шесть утра, а назавтра нежатся в постели чуть ли не до обеда. Каждый вид животного действует по строгому расписа­нию. Особенно хорошо это известно охотникам и рыболовам, часто встречающим рассвет в поле, лесу или на реке.

...Ранняя весна. Снег только что сошел с пашни, но еще ле­жит под пологом леса. Ноги чуть не по щиколотку погружаются в оттаявшую жидкую грязь на зяби. Совсем темно, поставленный с вечера шалаш охотник находит только по одним, ему ведомым приметам. В шалаше свежий лапник, но он плохо защищает от холодной сырой земли. Сверху кладется пустой рюкзак, на него видавший виды спальник. Сапоги лучше снять. Так, вроде все в порядке. Ружье пристроено к щели в стенке шалаша, запасные патроны под рукой. Можно ждать тетеревов.

Проходит десяток-другой минут, и непроглядная до этого мгла начинает рассеиваться. Чуть-чуть, еле заметно посветлел краешек неба на востоке. Чуткое зрение чибисов, уловив этот сигнал, под­сказало им: пришло время, надо начинать день. С характерными, знакомыми всем криками стайка этих птиц пролетела где-то у края болота. Голоса чибисов взбудоражили уток. Затем жалобно застонали большие кроншнепы. Послышалось хорканье вальд­шнепа, протянувшего над просекой в недалеком лесу. Хотя еще почти темно, птичий хор разрастается с каждой минутой. Но вот, наконец, и тетерева решили, что наступило их время. На некото­рые токовища эти птицы заявляются в полной мгле, за один-два часа до рассвета, на других же появляются позже. Два косача опустились метрах в сорока от шалаша, слились темным опере­нием с черным фоном пашни и замерли на минутку, осматрива­ясь и прислушиваясь перед началом брачных игр.

Любители природы знают очередность пробуждения диких животных, могут рассказать, приходится ли оно на самое начало утренней зари или на более позднюю пору, предшествующую восходу солнца. Ученые-экологи изучили этот вопрос с инстру­ментами: роль количественного, инструментального метода в эко­логии очень велика.

«Считать, что считается, сделать считаемым то, что не счи­тается», - любил повторять польский академик К. Петрусевич слова Декарта, говоря о задачах науки.

Надо вооружиться фотометром или люксометром, измеряю­щими интенсивность освещенности, и наблюдать за деятельно­стью животных в их естественной обстановке. В конечном итоге можно сказать, что чибис пробуждается при освещенности во столько-то люксов, жаворонок - при такой-то освещенности и т. д. Без меры, без точности нет науки, поэтому ученые ценят ее так высоко.

В давние времена кто-то из студентов на лекции по промы­словой биологии спросил профессора П. Мантейфеля о его отношении к творчеству М. Пришвина. Профессор усмехнулся: «Вот какой вопрос задал мне как-то сам Пришвин. Подошел в пере­рыве одного научного совещания и спросил, нравится ли мне как на­туралисту то, что он пишет о природе. Я ему и говорю, что не все нравится, вот в таком-то произведении у вас жаворонок начинает петь раньше кроншнепа. А ведь на самом деле кроншнепы просыпа­ются раньше жаворонков. И еще есть такие же неточности». - «Ну и?..» - «Ничего не ответил. Рассердился, вздернул бородку и отошел. Больше не пришлось с ним разговаривать».

...Свет оказывает влияние на химические и физические про­цессы, происходящие в организмах, на весь ход обмена веществ в них. Деятельность некоторых внутренних органов особенно тесно связана с освещенностью. К их числу относятся половые железы многих животных. У скворцов, ворон и других птиц, содержав­шихся при различных световых режимах, менялся и вес семенни­ков и яичников. Удлиняя искусственный световой день в лабора­тории в середине зимы, ученые добились увеличения веса поло­вых желез птиц. Он стал таким же, как весной. Не удивительно, что самцы начинали петь, ухаживать за самками. Поэтому вполне резонно связали с освещенностью такой важный момент биоло­гии этих животных, как сезонные перелеты. Да ведь далеко за примерами и ходить не надо. Кому не известна так называемая весенняя песня большой синицы? Она раздается впервые обычно в феврале. Быстро возрастающая длина светового дня подсказы­вает синице: не верь холодам, все равно весна близко.

М. Пришвин, быть может, и допускал какие-то неточности в своих произведениях. Однако он, несомненно, был одним из самых «экологичных» отечественных беллетристов.

«У нас, фенологов, - писал он, - наблюдающих смену явлений природы изо дня в день, весна начинается прибавкой света, когда в народе говорят, что будто бы медведь переваливается в берлоге с боку на бок; тогда солнце перевертывается на лето, и хотя зима на мороз, все-таки цыган тулуп продает».

Мы говорили о светолюбии и теневыносливости отдельных видов растений. От этого их свойства зависит и так называемая ярусность растительности в лесах. Вспомните любой, знакомый вам бор. Наверху, в первом ярусе, - сосны, во втором, гораздо ниже, - различные лиственные деревья. Третий ярус состоит преимущественно из подлеска -кустарников, некоторых деревь­ев и подроста молодых деревьев основных лесообразующих по­род. Наконец, внизу, под нашими ногами, травянистый ярус. На­верху - самые светолюбивые, внизу - теневыносливые. Это и не­удивительно. Ученые измерили освещенность в лесу на разной высоте. Если считать, что над сосновыми кронами она составляет 100%, то под ними - уже 60%. Чем ниже, тем темнее. Поверхно­сти почвы в густых насаждениях достигает только 4-5% солнеч­ного света. Отсюда и ярусность, и набор растений на разных «этажах» леса.

Но ведь с растительностью тесно связано и животное населе­ние леса. Звери, птицы, амфибии, рептилии, насекомые селятся не где попало, а в строго определенных условиях. Это лишь крот, упомянутый в «Прогулках по Риму» Стендаля, мог выступить с нелепым упреком по адресу соловья, который не жил, как он, в темном подземелье, а легкомысленно порхал по деревьям.

«Жили-были когда-то крот и соловей, - пишет Стендаль. - Крот высунулся из своей норы и, обращаясь к соловью, распевавшему на ветке цветущей акации, сказал ему: «Вы, наверное, с ума сошли, если проводите вашу жизнь в таком неприятном положении, сидя на ветке, колеблемой ветром, и ослепляя себя ужасным светом, от которого у меня болит голова». Птичка прервала свое пение. Ей бы­ло очень трудно представить себе всю нелепость речей крота; по­том она рассмеялась от всего сердца и ответила своему черному другу довольно резко. Кто из них был неправ? Оба».

Каждому свое, говорит экология. И доказывает это.

- Стендаль «столкнул» обитателя сырых и прохладных подземелий - крота и птицу, жи­вущую среди света и воздуха. Контраст слиш­ком велик.

- Любой организм реагирует на факторы среды индивидуально. Это совершенно ясно. Однако у каждого вида отклонения укладываются в какие-то определенные, свойствен­ные ему пределы.

За окнами - снега, степная гладь и ширь,

На переплетах рам - следы ночной пурги...

Как тих и скучен дом! Как съежился снегирь

От стужи под окном...

Эколог увидит в этом отрывке из стихотворения И. Бунина очень точное описание двух факторов среды в действии. Всю ночь бушевала метель, а под утро снег перестал, небо проясни­лось, ударил мороз. И снегирь после ночного разгула стихий на­хохлился на ветке, голодный, замерзший. Снег и температура... Наш разговор о первом факторе. Шесть-семь месяцев в году в центральных областях России хозяйничает зима. Мы привыкли к снегу и замечаем его в основном во время... бесснежья: «Вновь гнилая погода!», «Да что же это такое сделалось с климатом?!», «Опять этой зимой не придется походить на лыжах!». Конечно же, роль снега - не только создание условий для лыжных прогу­лок. Она велика и разнообразна. В этом нетрудно убедиться соб­ственными глазами, был бы... снег.

Совершим небольшую экологическую вылазку в лес. Воору­жимся снегомерной рейкой и термометром. Неплохо прихватить еще любознательность и наблюдательность, без них не обойтись.

Лыжня начинается на окраине поселка. Прежде чем добраться до леса, который темнеет в двух километрах от нас, надо пересечь поле. Но это и хорошо, появляется возможность для сравнения! Снег, как и везде на открытых местах, под воздействием ветра уплотнился, лыжи скользят легко, не проваливаясь. Пройдя при­мерно половину расстояния до леса, останавливаемся и пускаем в ход снегомерную рейку: 25 см плотного снега для первой трети зимы - это совсем неплохо.

Метрах в сорока темнеет бугорок. Подъехав к нему, видим: это кормовая покопка зайца-русака. Здесь он добывал себе про­питание предыдущей ночью. На дне ямки, окруженной невысо­ким валом из перемешанного с землей снега, - стебельки озими. Они зеленые, хорошо развитые - словом, в нормальном состоя­нии. Ведь в конце ноября морозы достигали минус двадцати пяти! Ну что ж, вот и первое важнейшее свойство снежного покрова - «утеплять» поверхность почвы со всеми имеющимися на ней растениями и животными. Природе, да и человеку очень нужно такое «одеяло». Хорошо известно, что происходит, когда после длительных оттепелей, согнавших снег с полей, вдруг начинаются сильные холода. Озимь вымокает и вымерзает, весной приходится пересевать поля. Да и животный мир терпит немалый урон. Ли­шенная снежного покрова почва при первом же крепком морозе глубоко промораживается. Гибнут полевки, кроты, почвенные беспозвоночные...

Но вот и опушка. Обстановка резко меняется. Слабо накатан­ная лыжня становится ненадежной. Снег в лесу совсем иной, чем в поле, белый, неслежавшийся. Погружаем в него рейку: в при-опушечных кустарниках 40-50 см! Интересно, а что нам расска­жет термометр? На поверхности - -15°С, на глубине 20 см - око­ло 12°С; внизу, у земли, совсем тепло - -6°С.

Очень важно для всего живого, что при большой мощности снежного покрова температурные колебания в его толще и осо­бенно у поверхности почвы сильно сглажены. Вот результат се­рии микроклиматических наблюдений, проведенных в Печоро-Илычском заповеднике. В тайге -17°С, а в снегу, на глубине 60 см, -6°С. Упала наружная температура до минус 40, внизу же уменьшилась только на один-два градуса. Не удивительно, что под снегом так хорошо себя чувствуют и мышевидные грызуны, и мелкие хищники-снеголюбы - ласка, и горностай, и тетеревиные птицы.

Пока мы вспоминали о теплоизолирующих свойствах снежно­го покрова, лыжня привела нас к лункам тетеревов на лесной по­ляне, неподалеку от группы больших берез. Кормившиеся вчера на березах, они с наступлением сумерек, как по команде, нырну­ли в мягкий снег и провели в нем всю ночь.

Все тетеревиные птицы ночуют в снегу: и глухарь, и тетерев, и рябчик. Многоснежная зима для них очень благоприятна. В бес­снежье, при сильных морозах, оставаясь на ночь на деревьях, эти птицы могут погибнуть от холода. Но страшнее для них прочные насты. Заберутся с вечера во время оттепели в снег, а ночью - мороз. И все, из-под ледяной корки не выбраться...

Наш путь идет дальше, в глубь леса. Совсем вроде бы простой инструмент - снегомерная рейка, а какую хорошую службу слу­жит. На опушке, помните, снег был глубоким и рыхлым. В ста­ром чернолесье померили - тоже немало, 40 см. Попали в густой еловый лес - совсем иное дело. Простым глазом видно, что снег здесь мельче. И плотнее, лыжи перестали проваливаться. Да, рей­ка подтверждает: 20-25 см.

И это обстоятельство немаловажно для лесных растений и животных. Например, стойбы лосей и оленей, логова кабанов часто располагаются в спелых насаждениях хвойных пород. Здесь легче передвигаться. А за кормом все равно приходится выходить в лиственное мелколесье, на ближайшую зарастающую вырубку или тальниковое болото. Хорошо, если малоснежные участки и запасы веточного корма находятся по соседству.

Идем в надежде встретить следы копытных. И верно: близ ок­раины ельника пересекаем свежую лосиную тропу. Она ведет от лежки, оставшейся где-то за нашими спинами, к кормовому уча­стку зверей.

«Что за чарующая сила скрыта в снежных следах! - восклицал американский натуралист, писатель и художник Э. Сетон-Томпсон. - Сколько чудесных рассказов можно прочесть по этим говорящим отпечаткам! Есть что-то волшебное в мысли, что там, на другом конце этой вереницы точек, находится зверь, который оставил их здесь... Запись каждого движения так безупречна, что останавливаешься в изумлении».

Для эколога следы диких животных не только повод для изумления, но и объект изучения. Положим в рюкзак термометр, он ничем не сможет помочь теперь нам. Познакомимся с тем, что уже знает наука о передвижении млекопитающих по снегу.

Глубина погружения того или иного зверя в снег зависит прежде всего от его веса. Нелепо ведь сравнивать в этом случае какую-нибудь шестиграммовую землеройку и полутонного лося. Но вес - это не все. Как вышел из положения человек, когда ему пришлось создавать машины высокой проходимости? Увеличил площадь их опоры - поставил на лыжи, подвел под них специ­альные гусеницы и очень широкие колеса. Примерно по тому же пути пошла и природа. Она снабдила зверей и птиц, живущих в условиях глубокоснежья, опорами с большой поверхностью. Вот два зайца - русак и беляк. Первый предпочитает открытые угодья с менее глубоким и более плотным снежным покровом, наподо­бие того, который мы видим в поле. Второй водится обычно в ле­сах с рыхлым снегом. У беляка задние лапы шире, «разлапистей», чем у русака. Но ведь беляк и легче. Нужна какая-то основа для сравнения, устраняющая влияние абсолютного веса животного. Ученые нашли ее: это весовая нагрузка, выраженная в граммах на 1 см2 поверхности следа. Оказалось, что у беляка она равна в среднем 19 г/см2, у русака - 23 г/см2. Это морфологическое - связанное со строением тела - приспособление к жизни при глу­боком снеге.

А у других млекопитающих? Вот еще несколько показателей. Лось - 500 г/см2, косуля - 320, волк - 190, рысь - 42, лисица -28, лесная куница и соболь - 12, горностай – 8-10 г/см2. Этот внешне сухой ряд цифр для эколога настоящая поэма! Возьмем, например, волка. Нагрузка 190 г на 1 см2 поверхности лап. Нема­ло! В 4 с лишним раза больше, чем у рыси. В этом одна из при­чин того, что серый разбойник не может жить в глубине сплош­ных лесных массивов, в то время как рысь чувствует себя там превосходно. Но это и почти в 3 раза ниже показателя лося. Та­кая разница - залог успешной охоты волков на лосей во время настов. Хищники бегут по снежной корке легко, будто скользя, а лоси проваливаются на каждом шагу, режут ноги и, в конце кон­цов, обессиленные, останавливаются.

Не стоит, пожалуй, больше углубляться в эти цифры, как бы ни привлекательна была их «научная поэзия». Еще только один взгляд на них. Следовая нагрузка у диких копытных зверей гораз­до выше, чем у пушных. Однако это не означает, что они хуже приспособлены к снегу. Чтобы понять, почему это так, надо вспомнить о другом показателе - длине конечностей животных. У копытных он гораздо выше. Проваливаются при ходьбе? Ну и что же, при таких ногах не страшно. Правда, при одном условии - если глубина снега не превысила определенных пределов. У каждого вида копытных есть критическая высота снега: у лося - 70 см, европейского оленя - 40, кабана - примерно столько же, у косули - 30 см.

В этом можно убедиться не только при наблюдениях за жи­вотными в полевых условиях. Наложив на специальную карту границы ареалов - областей распространения отдельных видов копытных, зоологи увидели, что, например, европейский олень и кабан не живут без помощи человека там, где средняя глубина снежного покрова превышает 40 см, и т. д.

Но ведь, помимо средних, бывают и крайние, а опасны имен­но они. В одном году со снегом пусто, в другом - куда как густо. После гнилой зимы иногда выпадает такая, что снег лося, кажет­ся, с головой завалит. Какой уж тут «критический предел»!

Да, бывают катастрофы. Они вызывают массовую гибель ди­ких животных, ареал их сокращается. Но при возвращении преж­них условий он, как правило, восстанавливается. Происходит как бы «пульсация» ареала, изменение его «кружева» распределения животных внутри области распространения. Вот тут-то при мно­голетних наблюдениях и выявляется влияние средних величин.

В годы с необычно высокими снегами часть копытных зверей выживает благодаря имеющимся у них экологическим и поведен­ческим адаптациям — приспособлениям. К ним относится табу-нение - объединение животных на зиму в стада.

Вы не забыли, что экологическая экскурсия вывела нас на ло­синую тропу. Уже около получаса мы идем по ней. Присмотрев­шись, можно различить следы по крайней мере 7-8 лосей. Летом и осенью они бродили в одиночку и небольшими группами. То­гда это было целесообразно. Зимой - нет. Невыгодно! Энергети­ческое расточительство! Объединение в табуны - страховка на случай глубокоснежья. Ведь в таких условиях след в след живот­ным передвигаться намного легче. Поэтому в начале зимы ко­пытные собираются на постоянных стойбах в табуны, которые, конечно, не могут быть слишком крупными - не хватит веточных кормов. В них насчитывается до 10-11 животных. От стойб к кормовым участкам проложена система утоптанных «магистра­лей». Выпадут рано снега, не успеют стабуниться животные - многоснежье становится более опасным, а иногда и губительным.

...Это было в январе 1967 г. под Воронежем. Зима для этих мест выдалась необычная, глубина снега в лесах приблизилась к 1 м. Дороги превратились в настоящие каньоны. Снег лежал рас­сыпчатый, ослепительно белый. В очень трудное положение по­пали кабаны и олени. Они вязли чуть ли не с головой в снегу, не могли добраться до кормов. А тут еще морозы, достигшие -42°С.

Звери были обессилены голодовкой; чтобы выжить, им при­шлось изменять свое поведение. Олени ходили по дорогам, ища упавшее сено, забредали в населенные пункты. Большой табун их, обосновавшийся у южной опушки лесного массива, кормился на... железной дороге. Олени дежурили у полотна и подбирали упавшую с платформ сахарную свеклу, которую везли на сахар­ный завод. Обычно осторожные и даже трусливые кабаны набра­сывались на ослабевших оленей...

Сотрудник заповедника возвращался из леса к центральной усадьбе заповедника. Вдруг метрах в сорока, за изгибом дороги, показались какие-то лохматые звери. Последний поднял голову - это был кабан. Голодные животные посредине дня вышли на до­рогу и собирали рассыпанные на ней остатки свекольного жома. Огромная самка заметила человека и бросилась на узкую звери­ную тропу, ведущую в лес. За ней последовали два поросенка, третий растерялся и побежал по дороге. Не желая расстраивать кабанью семью, зоолог остановился, давая зверю возможность возвратиться к самке. Но он убегал все дальше. Высокие валы снега по краям дороги не позволяли ему свернуть в сторону. Пришлось последовать за ним. Показались дома. Увидев их, ка­баненок повернул и с хрюканьем бросился на человека. Уступить дорогу? Позволить ему прорваться обратно? Но найдет ли он се­мью? А если и найдет, то почти наверняка не выживет. У сотруд­ника в руках был прут, и он слегка ударил им зверя. Поросенок смирился и побрел к поселку. Так и пригнал его человек хворо­стинкой к помещению, в которое свозили ослабевших и пойман­ных кабанов и оленей. Егерь Митрофан Иванович, правивший там, был очень доволен и спасением зверя, и непредвиденным за­работком: за каждого отловленного кабана платили по 25 руб.

Зима 1967 г. погубила много зверей в воронежских лесах. Ви­ной всему было раннее глубокоснежье, которое не дало возмож­ности оленям и кабанам вовремя собраться в табуны. Правда, сыграла свою роль и их слишком высокая численность, явно не соответствовавшая кормовым ресурсам леса.

Снег приносит животным беду не только в лесах. В горных районах снежные лавины нередко погребают разных зверей и птиц. В степях и полупустынях дикие и домашние животные иногда становятся жертвой оттепелей. Стада здесь всю зиму нахо­дятся на пастбищах. Животные раскапывают снег в поисках корма, они привычны к такому образу жизни, не боятся холода и ветра. Трагедия приходит, когда после оттепелей наступает похо­лодание. Степь покрывается ледяной коркой, корм становится недоступным. Такие зимы надолго остаются в памяти местных жителей...

Лосиная тропа привела к осиновому мелколесью. Время бли­зилось к вечеру, и звери уже приступили к ужину. Да, 8 лосей, как и определили по следам. Хороший табун. Горбоносые живот­ные неторопливо скусывают тонкие побеги ив, наслаждаясь ла­комым кормом. Один из них наконец заметил людей и метнулся в мелколесье. За ним последовали остальные, и вот уже все лоси на крупных махах уходят в сторону виднеющегося за низиной бо­ра. Бег зверей легок, они без труда передвигаются по снегу. К счастью, эта зима будет, по-видимому, для них благоприятной.

- Снег, свет... Перечень, по-видимому, можно продолжить.

- Рельеф, субстрат, температура, влаж­ность, газовый состав среды, ветер, течение, давление, гравитация, радиация...

- Ну что ж, направляемся в очередную экскурсию.

- Зачем? Пусть на этот раз путешествие совершит хорошо всем известный зверек - ондатра.

Родина ондатры - Северная Америка. Этот сравнительно крупный грызун весом около 1 кг, обладающий неплохой шкур­кой, был завезен к нам в конце 20-х годов. Опасаясь «как бы чего не вышло», ондатру вначале поселили на Соловецких островах в Белом море и Карагинском острове у берегов Камчатки, а затем уже приступили к ее акклиматизации в материковых водоемах. Сейчас она обычна на большей части территории бьшшего Совет­ского Союза.

...Рой Мак-Нейр, главный герой книги Джеймса Олдриджа «Охотник», был опытным промысловиком, с успехом добывав­шим и бобра и ондатру. Он хорошо знал повадки этих животных, любимые места их обитания.

«Рой плыл по мускусной заводи, которая вела к его главному озеру и главной из его хижин и была одним из основных участ­ков его охоты. Это был... водоем, извилистый и заросший, образованный старой бобровой запрудой, которая так надежно пере­городила ручей, что получилось озерко с крутыми, густо зарос­шими лесом берегами. Идеальное обиталище для мускусной кры­сы, ондатры. Не слишком глубоко, дно и берега густо покрыты осокой, рогозом, стрелолистом и тростником... На серо-коричневой поверхности воды повсюду виднелись травянистые, слепленные из грязи и веток островки. На тех, что побольше, бы­ли жилища ондатры, на тех, что поменьше, крысы спокойно кор­мились, недостижимые для хищных врагов».

Перенесемся теперь на юг нашей страны. Здесь, в дельте реки Или, возник крупнейший в стране очаг ондатроводства. Много лет его изучал С. Мараков, биолог-охотовед, бывший одним из лучших знатоков полуводных млекопитающих. Откроем его книгу «В джунглях Прибалхашья», содержащую красочное описание этих мест и экологии ондатры: «Где тихие лесные озера и заводи, где пойменные заболачивающиеся старицы, так любимые ондат­рой на ее родине? Их нет. Грызун живет здесь в протоках, по ко­торым быстро несется насыщенная илом вода, в мелководных тростниковых и рогозовых россыпях илийской дельты, по побе­режью и на островах самого Балхаша и даже в межбарханных озе­рах, оазисах песчаных гряд. Небольшое число зверьков обоснова­лось на участке прибалхашской пустыни Сары-Ишик-Отрау, в группе солоноватых озер, заросших тростником».

Как будто бы ничего похожего на родные канадские места. Климат континентальный - летом иссушающий зной, зимой не­редки сильные морозы, ураганные ветры. Разница между мини­мальными и максимальными температурами года достигает 90°С. Нет постоянного глубокого снежного покрова, утепляющего зем­лю и жилища зверьков.

Как же смог обитатель водоемов умеренного пояса выдержать столь резкую перемену условий? Наверное, для некоторых будет неожиданным утверждение, что перемены не столь велики, как это может показаться на первый взгляд. Ондатра в тростниковом Прибалхашье живет почти в тех же условиях температуры и влажности, что и в лесных водоемах Канады и США. Они оста­лись для нее оптимальными или близкими к ним.

Ондатра не человек, у нее не спросишь, жарко ей или холодно при определенной температуре, какую она предпочитает влажность воздуха и т. д. Ответы на эти вопросы можно получить, на­блюдая за ондатрой или проводя специальные опыты.

Светлое время суток зверек проводит в жилищах - норах и хатках, в сумерки и ночью он плавает и ныряет в поисках корма, а на берегу питается, отдыхает, приводит в порядок меховой по­кров. Несомненно, у жилищ, водной среды, прибрежья свой ре­жим температуры и влажности, или, как говорят экологи, свой микроклимат.

Изучить микроклиматические условия в населяемых ондатрой водоемах довольно просто. Надо периодически, несколько раз в сутки (лучше в так называемые метеорологические часы, когда снимают показания приборов на всех метеостанциях страны) из­мерять влажность воздуха и температуру воды, поверхности грун­та и приземного слоя воздуха в прибрежной зоне жизнедеятель­ности зверька. Для этого требуются различные термометры и гиг­рометры, в том числе дистанционные. Можно воспользоваться метеорологическими самопишущими термографами и гигрогра­фами; они регистрируют на движущейся ленте изменения темпе­ратуры и влажности воздуха за сутки или за неделю...

Около 50 лет назад охотники, промышлявшие ондатр на севе­ре штата Миннесота в США, стали сообщать о частых случаях гибели этих зверьков. Почти в каждом домике они находили по нескольку трупиков. Пробы на туляремию - наиболее опасное инфекционное заболевание ондатры - дали отрицательные ре­зультаты. В чем же дело? Кто-то из зоологов предположил: быть может, животные гибнут из-за высокого содержания углекислого газа в их жилищах? Мощный снежный покров, наледи и насты, обычные в ту зиму, могли препятствовать нормальной аэрации - обогащению свежим воздухом - хаток и нор зверьков.

Быстро снарядили экологическую экспедицию. Она была ос­нащена дистанционными газоанализаторами, позволявшими брать пробы воздуха из гнездовых камер ондатровых жилищ. Оп­ределяли содержание углекислого газа, кислорода, метана, серо­водорода. Исследовали более 150 домиков. Метана и сероводоро­да в хатках не было, зато содержание углекислого газа достигало в феврале 5-7%. Это в 17-23 раза больше, чем в атмосферном воз­духе. Опасно для животных? Можно было бы так и подумать, но, во-первых, некоторые жилища с такой концентрацией углекислого газа были заселены ондатрами, и, судя по всему, чувствовали они себя неплохо. Во-вторых, ученые знали о результатах пред­шествующих лабораторных экспериментов. Крупный американ­ский специалист по физиологии водных млекопитающих Ирвинг установил, что бобру, равно как и ондатре, 10%-е содержание этого газа во вдыхаемом воздухе не причиняет существенных не­удобств. Не то что подопытным кошкам, которые чувствовали се­бя в такой атмосфере очень плохо. Причины гибели ондатр уче­ные в тот раз так и не выяснили. Зато наблюдения помогли луч­ше узнать особенности микроклимата жилищ этих грызунов...

Итак, ондатра устойчива к высокому содержанию углекислого газа в жилищах; нет никаких оснований считать, что в Казахстане он скапливается в жилищах зверьков в больших концентрациях, чем в Канаде. Не привыкать ондатре и к сырости. Проведенные наблюдения показали, что относительная влажность воздуха в ее домиках и норах близка к 100%-й, т.е. насыщение воздуха водя­ными парами предельно при данных температурах.

Остается температура. Это очень важный и изменчивый фак­тор среды, хотя, вообще-то говоря, трудно сказать, какой фактор для животных важнее. Попытаемся исследовать температурный режим ондатрового жилища. Осторожно подходим к домику, ста­раясь не потревожить его жителей. Металлическим щупом проде­лываем несколько узких отверстий в его куполе и погружаем в них датчики дистанционного термометра.

Оказывается, что температура воздуха в гнездовых камерах он­датровых жилищ меняется в зависимости от температуры наруж­ного воздуха, но колебания ее значительно меньше: они как бы сглажены и сильно отстают во времени. Это объясняется терми­ческой инертностью грунта и воды и теплоизолирующими свой­ствами материалов, из которых состоит жилище ондатр. Зимой хатки утепляет снеговой покров, изнутри их подогревают сами зверьки. Если в приземном и подводном слое на водоемах темпе­ратура воздуха за год изменяется на 70...80°С - меньше, чем на стандартной для метеонаблюдений высоте, - то в ондатровых хатках эта амплитуда составляет всего 25...30°С. Летом при жаре 40...45°С в жилище зверьков прохладно - более чем 20°С. Мороз в 30°С также не страшен грызунам, собравшимся на зимовку в большой семейной хатке, укрытой к тому же слоем снега. Правда, здесь бывают и отрицательные температуры, но сбившимся в кучку животным тепло. Разгуливая по берегу, ондатра может по­пасть и под горячие солнечные лучи, и под сильный ветер с мо­розцем. Но в ее воле, если только она не слишком удалилась от родного места обитания, избавиться от неблагоприятных условий: нырнуть в воду или забраться в убежище. Температура воды ко­леблется, как известно, в сравнительно небольших пределах. Об­ладая высокой теплоемкостью, она может летом быстро «охла­дить» животное (резкое повышение теплоотдачи!), а зимой не­много «подогреть» его. Впрочем, в холодную пору года куда на­дежнее нора или домик, так как длительные ванны не сулят зверькам ничего хорошего.

Сказанное, в сущности, уже позволяет ответить на один из поставленных вопросов. Путешествие ондатры из Канады в Ка­захстан оказалось возможным потому, что, помимо приспособле­ний, связанных со строением тела (например, густой плотный шерстный покров) и с особенностями физиологии, у нее имеется целый ряд так называемых поведенческих приспособлений к из­менениям условий внешней среды. Это животное, как и многие другие, живет не в каком-то абстрактном климате, а в особом микроклимате. И что особенно важно: сооружая норы и хатки, ондатра сама участвует в его создании. Температура среды колеб­лется для казахстанской ондатры не на 90°С, а на 30...35°С. Бла­годаря этому, между прочим, ареал ондатры имеет большую ши­ротную протяженность. И в Северной Америке она, встречаясь за Полярным кругом, заходит в то же время довольно далеко на юг. Этот грызун, обосновавшийся в Среднеазиатских республиках, в лесной и лесостепной зонах, пришелся ко двору и в Якутии, в которой находится полюс холода Северного полушария.

А получили ли мы ответ на второй вопрос - о благоприятных для ондатры физических факторах среды? Нет, мы только выяс­нили, при каких условиях она вынуждена жить. Быть может, ка­кие-то из них отрицательно сказываются на весе, размножении, жизнестойкости зверька, не угрожая, однако, ему гибелью. Сле­довательно, нужны дополнительные специальные эксперименты.

Не будем погружаться в детали того научного направления, которое лежит на стыке физиологии и экологии и называется эколого-физиологическим. Упомянем только, что имеются спе­циальные приборы и методы, позволяющие ученым точно установить золотую середину для каждого организма по отношению к тому или иному фактору среды, в том числе и к температуре. Для ондатры оптимальная температура зимой колеблется примерно около 15°С, а летом около 20°С тепла. При таких условиях у это­го зверя отмечен минимальный уровень обмена веществ.

Но, пожалуй, эколог прежде всего должен знать температуры, критические для каждого вида животных и растений, ибо они вы­зывают их гибель и ограничивают географическое распростране­ние. Та же ондатра гибнет при температуре +30...35°С, если она воздействует на зверька в течение 2-3 час. Нижний предел для этого грызуна при такой же длительности воздействия (экспо­зиции) равен -10-15°С.

Большое значение имеет при этом влажность воздуха. Мы по своему опыту знаем, насколько легче переносятся «сухой мороз» или «сухая жара». Экология принимает во внимание не изолиро­ванное, а совместное влияние на организм отдельных факторов среды. Это важнейшее обстоятельство. О нем никогда не следует забывать. Не случайно в Прибалхашье, по наблюдениям С. Маракова, ондатры весной, в пору расселения, оказываются иногда за добрые 10 км от своих водоемов. В жару и зной бродят зверьки по саксаульной пустыне в поисках воды. Сухость воздуха позво­ляет им переносить довольно высокие температуры. Но в конце концов большая часть расселяющихся ондатр гибнет от жары, жажды и хищников.

Критические температуры для различных растений и живот­ных варьируют чрезвычайно широко. Большинство морских бес­позвоночных гибнет при температуре свыше 30...32°С, в то время как приспособившиеся к сухому и жаркому климату рептилии без вреда для себя выдерживают 45-градусную жару. В Калифорнии в горячих источниках живет рыбка, которую не убивает температу­ра даже в +52°С. Тут уместно вспомнить, что воду в ванне, тем­пература которой превосходит температуру нашего тела, мы вос­принимаем уже как горячую. Мы наверняка не смогли бы при­нимать ванны вместе с этой калифорнийской рыбкой.

Холодостойкость наших обычных бабочек - капустницы, крапивницы и некоторых других - во взрослом состоянии колеб­лется (-8...20°С). Лишь после падения температуры тела ниже этих величин у них наступает переохлаждение, вызывающее необратимые изменения в организме. Коловратки же при высыха­нии способны выдерживать охлаждение до -60°С и при нормаль­ной температуре «вернуться к жизни».

У животных имеются два основных типа теплообмена: пойки-лотермность и гомотермия. Температура тела животных, относя­щихся к первому типу (а их преобладающее большинство) зави­сит от температуры окружающей среды и ненамного отличается от нее. У гомотермных, теплокровных животных совершенные механизмы регулирования температуры обеспечивают относи­тельно постоянный уровень обмена веществ и температуры тела. У ондатры температура внутренней среды за 1 сутки меняется не более чем на 2...2,5°С, в то время как снаружи она может за это время перемениться примерно на 30°С. Гомотермия свойственна большинству птиц и млекопитающих. Лишь у детенышей темпе­ратура тела менее устойчива.

И наконец, промежуточная группа - гетеротермные звери и птицы. Косолапый мишка, например, с весны до осени относится к теплокровным, а заснет на зиму - температура тела у него ста­новится неустойчивой. Очень сильно она снижается у видов, впадающих в настоящую спячку, - сусликов, сурков, сонь, ежей и др.

Необычайно сложными многообразны нити, связывающие жи­вой организм с окружающей средой.

- А ведь если хорошенько не поешь, то и при небольшом морозце замерзнуть недолго. Мы пока все как-то приглядываемся к животным «снаружи», не обращая внимания на их состоя­ние.

- Действительно, устойчивость голодного животного по отно­шению к неблагоприятным условиям среды гораздо ниже, чем у сытого. Пища для животных такой же внешний фактор, как тем­пература или влажность воздуха. Но она относится к «живым», биотическим факторам и заслуживает самого пристального внима­ния.

Трудно сказать, подметил ли кто-нибудь из биологов одно из противоречий библейской легенды о сотворении мира, которое носит экологический характер. Продовольственную проблему господь бог решил на шестой день своих трудов по сотворению Земли. Он выделил для питания людям и животным только рас­тительную пищу - «всякую траву, сеющую семя... и всякое дере­во, у которого плод древесный». Под запрет попали почему-то только яблоки. Из-за них, как известно, и свершилось грехопаде­ние, и человек был изгнан из рая. Разгневанный творец предска­зал потомкам ослушников всяческие несчастья, в том числе и продолжение скудной вегетарианской диеты.

Уже за пределами рая у Адама и Евы появились сыновья. Ка­ин стал земледельцем. Авель - «пастырем овец». Первый пахарь расправился с первым скотоводом, но факт остается фактом: во­преки первоначальному проекту творца уже тогда люди были не прочь полакомиться бараниной. Думается, что и клыки тигров, львов, волков и других хищников, созданных богом в вегетариан­ский период, были не очень приспособлены для поедания «плодов древесных». Наверняка они потихонечку потаскивали овец Авеля... На заре возникновения на нашей планете жизни трудновато было прокормиться зеленой травкой, потому что... ее не было. Впрочем, если бы имелась, ее некому было есть, траво­ядные животные тоже отсутствовали. Но это уже экскурс в об­ласть палеонтологии и эволюционного учения. Наша тема скром­нее - питание. И освещать ее придется без помощи священного писания.

Экология интересуется питанием давно и пристально. Дело в том, что оно не только средство поддержания жизнедеятельности всех организмов, без которого невозможно их существование и воспроизводство. Огромна биосферная роль питания. Фотосин­тез, происходящий в растениях, дает начало органическому веще­ству планеты. Животные и бактерии, потребляя различные орга­низмы и продукты их распада, поддерживают биогенный круго­ворот веществ в природе. Без него также не было бы жизни.

Но и с более узких позиций роль питания колоссальна. От потребностей организмов в тех или иных кормах и их наличия зависит размещение растений и животных по поверхности земли, выбор ими подходящих местообитаний, численность, взаимоот­ношения с другими организмами. У животных имеется множество различных приспособлений к тем или иным типам поиска и по­требления корма - вспомним хотя бы хоботок шмеля или клюв елового клеста. Питание оказывает большое и постоянное влияние на поведение животных. В этом отношении известное изре­чение «любовь и голод правят миром» вовсе не лишено основа­ний.

Определить потребность растений в питательных веществах относительно просто. Они, за исключением свободноплавающих микроскопических растений, фитопланктона, неподвижны, удоб­ны для опытов, четко отзываются на внесение в почву различных добавок. Кому не памятна картинка из школьного учебника? Ря­дом в банках два растения одного и того же вида. Одно вдоволь обеспечено всем необходимым, второе же искусственно лишено калия (или марганца, или фосфора). Результат налицо: первое процветает, второе угнетено, недоразвито. Конечно, мы еще не скоро познаем все потребности растений. Особенно ясно это по­казали опыты с внесением в почву микроэлементов, например кобальта. Растения отзываются на них очень сильно, хотя вносят­ся они в ничтожных количествах. Имеет значение состав почв, соотношение основных питательных веществ в них, абиотические факторы и многое другое. Экологам и физиологам растений есть еще над чем потрудиться. О «простоте» здесь сказано для того, чтобы подчеркнуть большие трудности, возникающие при изуче­нии питания животных.

Начинают обычно с первого вопроса: что животное ест? Сле­дующий вопрос: сколько корма ему требуется? Затем происходит бесконечная детализация - выяснение потребностей вида в ми­неральных веществах и витаминах, влияния пола и возраста жи­вотного на его кормовые потребности и т. д.

Джералд Даррелл, популярность которого делает ненужным его представление читателю, немало мучился с животными, пой­манными им, пока ему удавалось (да и то не всегда) решить, чем и как их кормить. «Надо не только хорошо знать, чем питается данный вид, - писал он в книге «Зоопарк в моем багаже», - но и, если нельзя достать естественного корма, суметь подобрать за­менители и приучить к ним вашего подопечного. При этом еще нужно угождать вкусам каждого в отдельности, а они чрезвычай­но разнообразны. Помню грызуна, который упорно отвергал обычную для грызунов пищу - фрукты, хлеб, овощи - и три дня подряд ел только спагетти. У меня было также пять обезьян одно­го вида и возраста с самыми неожиданными идиосинкразиями. Две безумно любили крутые яйца, три остальные боялись незнакомых белых предметов и отказывались к ним прикоснуться, да­же визжали от страха, если им клали в клетку страшное крутое яйцо. Все пять обезьянок обожали апельсины, но если четыре из них, осторожно очистив их, выбрасывали кожуру, то пятая вы­брасывала апельсин, а кожуру поедала».

Особенно много хлопот Д. Дарреллу доставляло выкармлива­ние детенышей, у которых, как известно, чрезвычайно нежные желудки. В книге «Перегруженный ковчег» он рассказал о неуда­че, постигшей его с выкармливанием малышей крохотной анти­лопы дукера. Они отказывались пить молоко («горячее, теплое, холодное, сладкое, кислое, горькое»), слабели и гибли.

Эколог, начинающий изучение питания какого-либо живот­ного в естественных условиях, прежде всего интересуется переч­нем его кормов. При этом обнаруживаются любопытные крайно­сти. У некоторых животных этот перечень очень краток. Напри­мер, симпатичнейший сумчатый медведь коала, обитающий в Ав­стралии, во взрослом состоянии питается лишь свежими моло­дыми побегами эвкалиптов, и не всех, а только определенных ви­дов. Никаких других кормов он и знать не желает. Сомнительно, чтобы самому Д. Дарреллу удалось найти подходящий заменитель эвкалипта: нет этого дерева - нет и коала.

Число кормов других видов животных, напротив, очень вну­шительно. Так, у коршунов их около 100, у лугового мотылька - 160, речного бобра - почти 400, обыкновенной полевки и того больше - свыше 500. Виды, питающиеся немногими кормами, относятся к стенофагам («стено» - узкий, «фаг» - пожиратель), виды с разнообразным рационом - к еврифагам («еври» - вся­кий, каждый). Кстати, эти эпитеты очень употребительны в эко­логии. В предыдущем разделе говорилось о температуре. Так вот стенотермный - вид, живущий при незначительных амплитудах температуры среды, евритермный - выдерживающий значитель­ные колебания температуры...

Несомненно, особенно сложно изучать питание животных-еврифагов. В этом случае легко можно впасть в заблуждение. Лось поедает около 300 видов растений. Значит, он всегда обес­печен кормами? Или ему всегда необходимы все эти растения? Ничего подобного! Во-первых, 300 - это растения, которые ко­гда-либо и где-либо поедались животными и в северной тайге, и в лесостепи, на болотистой равнине и в предгорьях и т. д.; в дан­ной местности число кормов лося всегда гораздо меньше, да столько ему и не нужно. Во-вторых, и это главное, для зверя сот­ни растений совершенно неравноценны. От одного он на ходу отщипнет только листок или побег (тоже «кормовое»). Без друго­го он не может жить. Значит, надо выявлять предпочитаемые, ос­новные корма.

У лося - раз уж мы упомянули о нем - летом приволье, как у крыловской стрекозы; везде «и стол, и дом». Питается он пре­имущественно травами, биомассы которых достаточно для любого лосиного поголовья. Правда, имеются у этого зверя самые лако­мые травы, ради которых он иногда готов даже рисковать.

Несколько лет назад автолюбители, попавшие в затор на шос­се Липецк-Елец, были свидетелями такой картины. Виновником затора оказался трех-четырехлетний лось-самец. Он стоял в глу­бокой придорожной канаве и с удовольствием уплетал корневища произраставшего в ней тростника. На остановившиеся автомаши­ны и сбежавшихся со всех сторон людей зверь не обращал ни ма­лейшего внимания. Уж очень сладким был корм...

Если самые нужные травы отсутствуют, лось, быть может, и с неохотой, но насытится другими. А вот зимой, особенно во время глубокоснежья, его благополучие основывается всего на несколь­ких видах корма - ивах, молодых осинах и сосенках. Когда кор­мовые ресурсы этих растений исчерпаны или недоступны из-за глубоких снегов, лоси бедствуют и даже гибнут от голода. Плохим утешением служит им в этот момент перечень, включающий 300 кормовых растений, составленный экологами.

Ученые должны знать общую потребность того или иного жи­вотного в конкретных кормах, в минеральных веществах или иных компонентах (например, куриным птицам необходимы не­большие твердые камешки, которые они заглатывают с осени: без них нормальное пищеварение нарушается). Следует выяснить особенности питания животных различного пола и возраста, се­зонные особенности рациона, отличия в питании животных из разных местообитаний и природных зон и еще многое другое. Но имеется заветная цель, к которой в содружестве с учеными других специальностей стремится эколог, изучающий питание живот­ных, - определить общую потребность данного вида в энергии корма. А так как вес животного одного и того же вида различен, усредняют показатель, деля общую потребность на средний вес животных. Конечный итог - число калорий корма на 1 кг живого веса. Это очень важный показатель. Он позволяет рассматривать вопросы питания на энергетической основе, что необходимо и для теоретических, и для практических целей.

Ну и, разумеется, экология всегда интересуется кормовой ба­зой животных, запасами доступных им кормов, их воспроизвод­ством, влиянием на корма жизнедеятельности животных. Это чисто экологическая тематика, значение которой трудно переоце­нить. Обеспеченность кормами животных, особенно с узкоспе­циализированным питанием, может сильно меняться по годам. Белка, клест, кедровка и некоторые другие звери и птицы пита­ются в основном семенами хвойных деревьев. Между тем ель хо­рошо плодоносит в среднем 1 раз в 4 года, сибирский кедр - 1 раз в 4-6 лет и т. д. Во время урожая семян хвойных в лесу весе­лье, все сыты и довольны. Заканчивается пиршество, и вплоть до нового урожая трудно приходится этим животным...

Пьют ли воду лягушки? Нуждаются ли в питьевой воде насе­комые? А звери и птицы - все ли они посещают водопои? Эти вопросы здесь совсем не случайны, так как обеспечение живот­ных водой - часть общей проблемы питания. Правда, слово «пить» здесь не совсем точно. Важно, чтобы была удовлетворена потребность организма в воде. А как она поступит в него, это уже второстепенный вопрос.



Pages:     || 2 | 3 | 4 | 5 |
 




<
 
2013 www.disus.ru - «Бесплатная научная электронная библиотека»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам, мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.