Российская академия наук Институт психологии

ПСИХОЛОГИЯ ЧЕЛОВЕКА В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ

Том 2

Проблема сознания в трудах С. Л. Рубинштейна, Д. Н. Узнадзе, Л. С. Выготского

Проблема деятельности в отечественной психологии

Исследование мышления и познавательных процессов

Творчество, способности, одаренность

(Материалы Всероссийской юбилейной научной конференции, посвященной 120-летию со дня рождения С. Л. Рубинштейна, 15-16 октября 2009 г.)

Ответственные редакторы:

A. Л. Журавлев
И. А. Джидарьян

В. А. Барабанщиков

Издательство «Институт психологии РАН» Москва - 2009

B. В. Селиванов
Д. В. Ушаков

УДК 159.9 ББК 88 П 86

Редакционная коллегия:

С. С. Белова, А. М. Борисова, М. И. Воловикова, А. А. Демидов, Д. А. Дивеев, Л. Я. Дорфман, Д. В. Люсин

П 86 Психология человека в современном мире. Том 2. Проблема сознания в трудах С. Л. Рубинштейна, Д. Н. Узнадзе, Л. С. Вы­готского. Проблема деятельности в отечественной психологии. Исследование мышления и познавательных процессов. Твор­чество, способности, одаренность (Материалы Всероссийской юбилейной научной конференции, посвященной 120-летию со дня рождения С. Л. Рубинштейна, 15-16 октября 2009 г.) / Ответственные редакторы: А. Л. Журавлев, И. А. Джидарьян, В. А. Барабанщиков, В. В. Селиванов, Д. В. Ушаков. - М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2009. - 404 с.

ISBN 978-5-9270-0169-9 УДК 159.9

ББК 88

Данный сборник научных трудов - материалы Всероссийской юбилейной научной конференции, посвященной 120-летию со дня рождения выдающегося отечественного психолога Сергея Леони­довича Рубинштейна (1889-1960). Представленные материалы являются тематическими и посвящены обсуждению проблем сознания в трудах С. Л. Рубинштейна, Д. Н. Узнадзе, Л. С. Выгот­ского, проблеме деятельности в отечественной психологии, ис­следованиям мышления и познавательных процессов, творчества, способностей и одаренности.

Материалы Всероссийской юбилейной научной конференции (том 2) изданы при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ), грант №09-06-14 080г

© Институт психологии Российской академии наук, 2009

ISBN 978-5-9270-0169-9

содержание

Часть 1

Проблема сознания в трудах С. Л. Рубинштейна, Д. Н. Узнадзе, Л. С. Выготского

М. С. Балиашвили

Объективация «Я» и депрессия 7

Е. В. Гордиенко

Проблема экспектаций в психологической науке: история и современность 10

И. В. Имедадзе, Р. Т. Сакварелидзе
Принцип развития и проблема бессознательного в трудах Л. С. Выготского,
С. Л. Рубинштейна, Д. Н. Узнадзе и З. Фрейда 17

В. Г. Калашников

Сознание: контекстный подход 24

Т. В. Корнилова

Идея саморегуляции в культурно-исторической концепции Л. С. Выготского 30 Д. А. Леонтьев

Рефлексия как предпосылка самодетерминации 40

М. Д. Няголова

Проблема сознания в психологических теориях С. Л. Рубинштейна

и А. Валлона 49

A. М. Поляков

Роль символической функции сознания в становлении субъектиности 51

B. П. Седов

Концептуальные идеи сознания В. В. Розанова и С. Л. Рубинштейна 59

Е.А. Стебляк

К проблеме генезиса сознания 65

Часть 2

Проблема деятельности в отечественной психологии

Т. Ф. Базылевич Субъектно-деятельностный подход: от С. Л. Рубинштейна -

до современной психологии индивитуальности 71

Н. А. Добровидова Теоретические проблемы игровой деятельности

в отечественной психологии 77

О. И. Ефремова

Психологическое манипулирование как фактор деформации

профессиональной деятельности педагога 86

В. С. Ивашкин, В. В. Онуфриева
Теоретические понятия, их психологическая структура и функции 94

К. В. Кабанов

Современное значение программы С. Л. Рубинштейна по исследованию
деятельности понимания 101

О. В. Кузьмина

Время и его регуляция в деятельности человека 108

А. В. Литвинова

Подходы к пониманию игровой деятельности 115

П.А. Мясоед

С. Л. Рубинштейн и В. А. Роменец: деятельностный и культурологический
подходы в психологии 122

А. К. Осницкий

На экспериментальной площадке сознания 130

А. В. Черная

Опыт исследования игрового действия 137

И. В. Щекотихина
Методологические принципы деятельностного подхода в работах
С. Л. Рубинштейна 139

Часть 3

Исследование мышления и познавательных процессов

Т. Т. Абашидзе

Влияние аттитюдного фактора на оценку валидности силлогизмов 148

М. М. Безруких, А. А. Демидов, В. В. Иванов Возрастные особенности окуломоторной активности детей в процессе чтения 151

А. К. Белоусова

Проблема самоорганизации мышления в работах С. Л. Рубинштейна 155

Д. Б. Богоявленская

О природе мышления 161

A. И. Виноградская

Метамышление в диалогах СМИ: принятие решений и тактики совладания

в спонтанных конфликтах 168

И. С. Гогенфельд Понятие антипационной состоятельности в системе

психологических категорий 172

B. В. Голубинов

Понятие «задача» в трудах С. Л. Рубинштейна и субъективные критерии
оптимальности решения психофизических задач 177

К. В. Кабанов

Современное значение программы С. Л. Рубинштейна по исследованию
деятельности понимания 184

C. А. Киселева

Формирование мышления в дошкольный период в условиях обогащенной
образовательной среды 191

Ю. К. Корнилов, И. Ю. Владимиров, С. Ю. Коровкин
Особенности обобщений в мышлении действующего субъекта 197

Т. С. Кудрина

Психологические условия становления и развития сложных

логических операций 203

Н. П. Локалова

Процессы анализа и синтеза и психологические когнитивные структуры:

интеграция парадигмальных подходов в изучении познавательной

деятельности 212

М. В. Марокова

Мышление как предмет логики, психологии и педагогики 220

С. И. Масалова

Гибкая рациональность поиска смысла (в парадигме деятельностного

подхода С. Л. Рубинштейна) 227

B. Н. Носуленко, И. В. Старикова

Предпочтение и субъективная оценка различия акустических событий,
преобразованных средствами звукозаписи 238

Т. Л. Павлова

Проблема взаимосвязи чувственного и рационального в познании в трудах

С. Л. Рубинштейна и современные подходы к ее рассмотрению 243

А. В. Панкратов

Значимость идей С. Л. Рубинштейна о целостности человеческой

активности для изучения практического мышления 245

А. Н. Плющ

Синергетическая концепция организации мышления 252

Е. С. Самойленко

Целеполагание в социальном сравнении 258

Л. В. Хохоева

К вопросу изучения мышления в аспекте социализации 266

О. В. Цунина

Особенности мыслительной операции анализа у детей 6-9 лет 268

Н. И. Чуприкова

О движущих силах познавательного развития психики в филогенезе,
антропогенезе и в историческом развитии человечества 273

И. С. Якиманская

Значение трудов С. Л. Рубинштейна для психологии образования 278

Часть 4

Творчество, способности, одаренность

И. Н. Андреева

О синтетической теории эмоционального интеллекта 289

Е. С. Белова

Особенности развития одаренности у детей дошкольного возраста 297

C. С. Белова

Эмоциональная креативность и активационная парадигма в исследовании
творчества 299

Д. Б. Богоявленская, М. Е. Богоявленская Исследование творчества и одаренности, следуя традиции С. Л. Рубинштейна 307

Е. А. Бурзунова

Изучение лидерских способностей подростков, обучающихся в лицее

для одаренных учащихся 314

З. Ваханиа

Способности, одаренность, интуиция и установка 318

Н. Б. Горюнова

Теоретические и прикладные аспекты проблемы когнитивного ресурса

в структуре общих познавательных способностей 327

Л. Я. Дорфман, В. С. Кабанов
Порог и дивергенция как условия связей психометрического интеллекта
и креативного мышления 338

О. В. Карпенко, С. В. Зверева Гендерный аспект развития креативности у детей 9-10 лет

с разной степенью ювенильности 345

Е. М. Лаптева, Е. А. Валуева
Особенности активации семантической сети как когнитивная предпосылка
творчества 351

Л. И. Ларионова

Экспериментальное изучение интеллектуальной одаренности 353

А. В. Морозов

Особенности формирования и стимулирования творческого потенциала
современного педагога 359

Е. И. Николаева, Е. Г. Вергунов Школьная успеваемость и специфика реакций подростков

на стохастический сигнал 366

М. А. Падун, Л. И. Лочехина Связь интеллекта и посттравматического стресса у ветеранов

боевых действий с различным уровнем нейротизма 373

Л. В. Попова, Фи Тхи Хиеу
Отношение и представление об одаренных детях во Вьетнаме 379

Т. А. Ратанова

Качество процессов анализа и интеллектуальные и творческие способности
дошкольников 385

П. А. Тадеев

Современные проблемы идентификации одаренных учеников

в американской школе 393

А. В. Челнокова

Мотивы достижения как медиаторы между полимодальным Я

и креативностью 400

Е. А. Шепелева

Чувствительность к интенциональности как предиктор эмоционального
интеллекта 402

Часть 1

ПРОБЛЕМА СОЗНАНИЯ В ТРУДАХ С. Л. РУБИНШТЕЙНА, Д. Н. УЗНАДЗЕ, Л. С. ВЫГОТСКОГО

Объективация «я» и депрессия

М. С. Балиашвили (Тбилиси, Грузия)

Ф

илософское единство подходов к определению предмета психо­логии через субъект в теориях Д. Н. Узнадзе и С. Л. Рубинштейна является показателем истинности их методологического хода мысли. Одним из центральных понятий в теории Узнадзе является понятие объективации, через которое раскрывается соотношение субъекта и объекта.

Крайним выражением проблематичности Я и, следовательно, объективации Я можно считать депрессию. Неотступные мысли о се­бе, сомнения в собственных возможностях, жизненной перспективе и другие подобные мысли и чувства, главенствующие в симптоматике депрессии, указывают именно на объективацию Я. Переструктури­рование Я-концепции является попыткой снять проблематичность Я, восстановить психологическое равновесие и продолжить жизнь.

В понимание психологических механизмов депрессии значитель­ный вклад внесла теория объектного самосознания. Согласно этой теории, фокусирование внимания на себе непосредственно вызывает процесс самооценки: субъект производит сравнение своего актуаль­ного состояния со своим же стандартом, релевантным для данной си­туации. Предполагается, что если субъект превосходит этот стандарт, фокусирование внимания на себе вызывает позитивное аффективное состояние, когда же удовлетворить стандарт ему не удается, возникает негативное аффективное состояние.

В лабораторных условиях фокусирование внимания на себе прово­цируется посредством зеркала, монитора, видео- и аудиозаписи. Эти технические средства позволяют субъекту увидеть себя со стороны, т. е. в качестве объекта. В нелабораторных условиях самофокусиро­вание вызывает, главным образом, внимательный взгляд или оценка, исходящая от людей.

Эта теория стимулировала довольно большое число исследований, в целом подтверждающих эту теорию. Как оказалось, фокусирование внимания на себе: 1) увеличивает соответствие между взглядами и поведением субъекта; 2) улучшает целый ряд действий, т. е. обла­дает фасилитирующим влиянием; 3) усиливает имеющиеся в данный момент эмоциональные состояния - будь то радость или страх.

Эти и другие эффекты объективации Я широко применяются в программах по преодолению депрессии, являющейся самым рас­пространенным душевным расстройством, затрагивающим Я.

Фокусирование на Я не проходит бесследно. Существует мнение, что чрезмерное фокусирование на Я усиливает негативные чувства, снижает самооценку, ухудшает исполнительские навыки и заверша­ется формированием и принятием новой, гораздо более заниженной самооценки. Подобная самооценка освобождает человека от давления ранее поставленных, но недосягаемых целей: происходит их обесце­нивание и переход к другим, более реалистическим целям. Иными словами, поскольку субъекту не удалось изменить и подчинить себе внешние обстоятельства, он меняется сам, подчиняет себя, в широком смысле, внешним обстоятельствам (Duval, Wicklund, 1972, p. 30-35).

Проведенные исследования по обозначенной проблеме включают: неформальное клиническое наблюдение и описание, кросс-серийные и лонгитюдные корреляционные исследования с использованием клинической выборки; лабораторные исследования со страдающими депрессией лицами. Многочисленные исследования подтверждают возросшее, пролонгированное фокусирование на Я при депрессии, независимо от того, достигает она клинического уровня или остается на субклиническом. На основе экспериментальных данных делается вывод, что фокусирование на Я опосредствует аффективные флук­туации.

Примечательно, что ни в одном исследовании не показано, какое влияние оказывает объективация Я непосредственно на состояние депрессии, т. е. на уровень уже имеющейся депрессии. На наш взгляд, следует ответить на этот вопрос и только после этого уточнять меха­низм и конкретные детали. Так как отдельные признаки депрессив­ного состояния присущи и практически здоровым людям, мы сочли возможным привлечь их в качестве испытуемых.

Процедура исследования

Испытуемым была роздана разработанная А. Беком шкала де­прессии, BDI.

В эксперименте участвовали 60 испытуемых, в возрасте 20-35 лет. Эксперимент проводился в два этапа.

На первом этапе испытуемые заполняли шкалу BDI.

На втором этапе те же испытуемые с интервалом в одну неделю заполняли ту же шкалу в условиях объективации Я, т. е. перед уста­новленным на столе зеркалом.

На основе полученных данных были выделены две категории испытуемых: с низким и высоким показателем депрессии. Эти две категории соответствуют двум уровням: низкому и высокому - из 5-ти уровней депрессии, выделенных в результате стандартизации BDI на грузинской популяции (очень низкий - 0-9 баллов; низкий - 10-15 баллов; средний - 16-21; высокий - 22-27; очень высокий - свыше 28 балов).

Влияние зеркала на изменение показателей депрессии в этих двух группах, приводится в таблице 1.

Таблица 1

Средине групповые показатели испытуемых с различными уровнями депрессии в условиях зеркала и без него

	Общие групповые показатели депрессии
	Низкие	Высокие
Без зеркала	11,3	22,7
С зеркалом	10,3	18,6
	t = 2,1	t = 9,3
	p < 0,05	p < 0,05

Как видно из таблицы, показатели депрессии снизились как в группе с низкой, так и в группе с высокой депрессией. Но снижение статис­тически значимо только во второй группе. Принимая во внимание, что BDI не является клинической шкалой и применяется для опре­деления депрессивных тенденций и что низкие показатели на этой шкале означают их отсутствие, полученный результат становится более ясным: объективация Я приводит к понижению показателя депрессии у испытуемых с депрессивными тенденциями.

Рассмотрение полученных результатов

Снижение показателей депрессии у склонных к депресии лиц -довольно неожиданный результат. Получается, что объективация Я не только не обостряет депрессивное состояние, но даже облегчает его. Исходя из этого, потребуют пересмотра принципы и методы лече­ния депрессии. Предполагалось, что раз избыточное фокусирование на Я вызывает или обостряет состояние депрессии, психотерапия, направленная на инсайт, анализ переживаний не только малоэффек­тивна, но может даже нанести вред.

Таким образом, наш полностью противоположный теории объ­ектного самосознания результат - снижение показателей депрессии у склонных к депрессии лиц, а также полученный нами ранее резуль­тат - повышение самооценки в результате объективации Я - позволяет считать, что у практически здоровых людей зеркало не выполняет функции «критического ока», напротив, несет в себе положительный заряд (Балиашвили, 2002, с. 45-46).

Выводы

Объективация Я снижает показатели депрессии у склонных к де­прессии лиц.

Снижение показателей депрессии у склонных к депрессии лиц противоречит существующим в литературе данным о том, что объек­тивация Я усиливает связанные с депрессией чувства и переживания.

Литература

Балиашвили М. С. Роль объективации Я в регуляции поведения: Автореферат дис.... докт. психол. наук. Тбилиси, 2002.

Duval Sh., Wicklund R. A Theory of Objective Self-Awareness. N. Y.-London: Aca­demic Press, 1972.

Проблема экспектаций в психологической науке: история и современность

Е. В. Гордиенко (Красноярск)

В

современном обществе личность оказывается в сложной ситуации, которая заключается не только в кардинальных, но и в незначи­тельных политических, экономических, социальных изменениях в стране и мире. В изменяющейся социальной обстановке происходит разрыв привычных отношений, размывание традиционной системы ценностей, смена характера и приоритетов во взаимоотношениях, в результате чего меняется сознание личности.

Вследствие этого в психологии личности обострился интерес к проблемам реального сознания мыслящей личности, проявляю­щегося в ее поведении, отношениях, взаимодействии с социальным окружением.

Усвоение общественного поведения, нравственных ценностей на­ходит свое выражение в системе личностных ценностей, в частности, ожидаемых оценок. В основе их формирования лежит потребность личности организовать свою жизнь, деятельность и взаимоотношения с людьми в соответствии с требованиями, которые предъявляются ей со стороны окружающих.

По нашему мнению, в определенной мере эта потребность на­ходит выражение в ожидаемой личностью оценке окружающих. Со­отнесение себя с социальными ожиданиями других людей влияет на самовосприятие и самоотношение личности в окружающей среде и находит отражение в ее ожидаемых оценках. Все перечисленные выше процессы можно отнести к области сознания.

В исследовании мы опираемся на теоретические позиции С. Л. Ру­бинштейна и его школы. Со времени создания теорий сознания Л. С. Выготского, А. Н. Леонтьева, С. Л. Рубинштейна, Д. Н. Узнадзе, получивших уже статус классических, прошли десятилетия. В на­стоящее время перед психологией стоит новая задача - исследовать, объяснить состояние реального сознания личности нашего изменя­ющегося общества.

Через принцип единства сознания и деятельности, выделенный С. Л. Рубинштейном, раскрывается принадлежность сознания действу­ющему субъекту, который относится к миру благодаря наличию у него сознания. Ученый определяет сознание (и психику в целом) как един­ство знания и переживания, отражения и отношения, тем самым преодолевая гносеологизацию сознания, которая стала доминировать в официальной философии.

Генезис и диалектика трех отношений субъекта - к миру, к дру­гим и самому себе - вскрывают основу самосознания и рефлексии сознания индивида. Соотнесение сознания с нижележащими уров­нями психики позволяет понять его роль как их регулятора, а также как регулятора целостной деятельности субъекта в его соотношении с миром.

Это положение о регуляторной функции сознания также является отличительным признаком концепции С. Л. Рубинштейна. Сознание не просто высшее личностное образование, оно осуществляет три взаимосвязанные функции: регуляцию психических процессов, ре­гуляцию отношений и регуляцию деятельности субъекта. Сознание, таким образом, высшая способность действующего субъекта (Рубин­штейн, 1998, с. 656-657).

Развивая точку зрения С. Л. Рубинштейна, К. А. Абульханова включила в структуру индивидуального сознания ту составляющую, которую выделил Дж. Мид, а в последующем социальные психологи обозначили как экспектацию, т. е. ожидание отношений других людей ко мне. Конкретному исследованию была подвергнута структура сознания, включающая три составляющих - ее отношения к другим, к себе и других ко мне (т. е. экспектация). Введение экспектации в структуру сознания также отвечало бахтинской идее о диалоговом характере сознания (Абульханова, 1999, с. 59). Данная идея заклю­чается в том, что наше сознание существует во внутреннем диало­ге: мы осознаем себя личностью, вырабатываем отношение к себе опосредованно, формируем и отстаиваем личные позиции, но это происходит тогда, когда мы наблюдаем за собой, наблюдаем за дру­гими и представляем себя, свой образ в «глазах других». И именно диалогичность сознания имеет большое значение в создании нашего «образа Я» как ядра индивидуального сознания личности.

Для нормального сознания и его закономерной организации ха­рактерно наличие трех составляющих: отношение к себе, к другим и, наконец, ожидание отношения других к себе. На первый взгляд, отме­чает К. А. Абульханова, третье отношение нельзя включить в структуру индивидуального сознания, потому что отношение других людей к данному человеку от него не зависит и является их отношением к нему, т. е. внешним для него. На самом же деле, в сознании возникла и существует своеобразная способность «отклика» на это отношение, т. е. ожидание, предвидение, желание того, как другие отнесутся ко мне. Описывая триадическую структуру сознания, К. А. Абульханова опиралась на эту идею М. М. Бахтина, так же как на идеи С. Л. Рубин­штейна о трех ведущих жизненных отношениях, на идеи Дж. Мида и др. Однако обнаружилось, что теоретически построенная для всех людей структура сознания - это одно, а реальные структуры сознания конкретных людей, живущих в ту или иную эпоху, - это совсем иное. Они претерпевают деформацию в силу социального давления, соци­ального способа жизни в данном обществе (Абульханова, 1999, с. 129).

Определив сознание как жизненную способность личности, К. А. Абульханова предполагает, что можно говорить не только о способности к социальному мышлению, но и о потребности в нем. Экспектации выражают потребность человека в отношении к нему других людей, выражающуюся во мнениях о его личности, оценках его поведения, его отношения к людям.

По мнению К. А. Абульхановой, функциональными образующими социального мышления (кроме возможных других) являются такие процедуры, как проблематизация, интерпретация, репрезентация и категоризация.

Кроме вышеназванных образующих социального мышления, можно считать важнейшей его общей характеристикой коммуника­тивность. Как пишет К. А. Абульханова, коммуникативность мышле­ния личности имеет, по крайней мере, три все более усложняющихся качества, или способности, и все они воплощаются в механизме экспектации. Первое состоит в самой мысленной адресованности к другому человеку, в оценке его позиции и в учете его самого при мыс­ленном рассмотрении проблемы. Второе состоит в предвосхищении, т. е. в прогнозировании, в ожидании мнений другого человека, его оценок, понимания, суждений. Наше представление о том, что думает о нас другой, может совсем не совпадать с тем, что он думает на самом деле. Третье качество социального мышления состоит в степени раз­вития способности и склонности к диалогу. Это уже не сама по себе особенность сознания, но интеллектуальная способность личности (Абульханова, 1991, с. 213).

Экспектация - понятие и механизм, изучавшийся преимуществен­но в социальной психологии. Иногда экспектация сближалась с поня­тием установки. Однако понятие экспектации может рассматриваться как самостоятельный механизм, отличный от социальной установки, и стать предметом собственно психологического исследования.

Одним из первых раскрыл механизм экспектации Дж. Мид, счи­тавший, что представления о «Я» и «концепция Я», обобщая, включает образ «Я» в глазах других людей. Понятие экспектации объединяет два основных аспекта: аспект ожидания, предвосхищения, идеального представления и аспект принятия данным субъектом, его включения в свое «Я» оценок, представлений об этом «Я» других людей.

Дж. Мид, а вслед за ним и психологи, принадлежащие к интерак-ционистскому направлению (Г. Блумер, Ч. Кули, М. Кун, А. Роуз, А. Стросс, Т. Шибутани и др.), выделяют три основных компонента в структуре личности: I (я), me (меня, т. е., каким меня должны видеть другие) и self («самость» человека, личность). Их взаимоотношение таково: self состоит из I и me.

Me представляет собой инкорпорирование другого в сознание личности, организованный набор установок и определений, экспек-таций. В любой ситуации me включает генерализованного другого и зачастую какого-либо конкретного другого.

Для нас особый интерес представляет влияние на символический интеракционизм шотландской школы, особенно работы А. Смита, который одним из первых предпринял попытку социально-психоло­гического исследования. В «Теории моральных чувств» (1752) задолго до Ч. Кули и Дж. Мида он писал, что отношение индивида к себе, его самооценка зависит от зеркала, функцию которого выполняет общество. Глядя в это зеркало, мы можем «глазами других людей изучать свое собственное поведение». Далее А. Смит развивал мысль о том, что мы судим о себе и своих поступках во многом так, как нам кажется, об этом судят другие.

В современной науке Т. Шибутани связывал экспектации, пред­ставления «Я глазами другого» с Я-концепцией, развивающейся в со­циальном взаимодействии. Дж. Мид утверждал, что каждый человек формирует Я-концепцию, оценивая свои субъективные переживания с коллективной точкой зрения. Следовательно, то, как человек рас­сматривает самого себя, должно быть отражением того, что, по его мнению, думают другие, хотя совершенно не обязательно, чтобы они действительно так думали (Шибутани, 1998, с. 203).

Данное утверждение было подвергнуто проверке исследованиями американских социологов Ф. Миямото и С. Дорнбуш. Каждому испы­туемому предложили: а) оценить самого себя; б) оценить каждого из других членов экспериментальной группы; в) определить, как его будут оценивать другие члены группы; г) определить, как другие люди его оценивают. Оценка проводилась по критериям: умствен­ные способности, самоуверенность, физическая привлекательность, обаятельность. Исследование показало, что самооценка соответствует ожидаемой оценке, приписываемой другим, но реальная оценка другого оказывается несколько отличной.

Требования, которые человек предъявляет к себе, подкрепляются экспектациями других людей. Каждый человек включен в сеть соци­альных взаимоотношений. Благодаря тому, что он есть тот, кто он есть, человек ожидает, что другие будут обращаться с ним определенным образом.

В своей жизни каждый человек играет несколько ролей, в каждой ситуации он действует согласно роли, в результате у него возникают различные Я-образы. Как же тогда формируется единая Я-концепция? Предпосылками служит отчасти непрерывность его опыта, а от­части тот факт, что он смотрит на себя, выходя за пределы частных точек зрения всех групп, в которые он был вовлечен. Большинство людей имеет более или менее интегрированную систему взглядов, в которой объединяются различные усвоенные ранее значения. Та­кая система взглядов становится все более и более содержательной по мере того, как человек участвует во все большем числе групп. Оценки самого себя с точки зрения тех, с кем встречается человек дома, по соседству, на работе, постепенно интегрируются в единое целое. Следует предположить, что, хотя Я-концепция формируется и под влиянием других переменных, степень интеграции Я-кон­цепции человека в значительной степени зависит от интеграции социальной системы, в которой он участвует. Я-концепции - это значения, в которых соединились ожидаемые реакции других людей. Именно благодаря устойчивым реакциям других людей у человека вырабатывается чувство своей определенности, и его Я-концепция поддерживается и подкрепляется постоянством этих ожидаемых реакций.

Следует заметить, что экспектации в процессе общения изучались и отечественными психологами: М. Л. Гомелаури, А. А. Бодалевым и др. Однако проблема экспектации оценок изучена не столь полно. Эту проблему (ожидания оценок) изучал А. В. Петровский, который выдвинул положения о том, что самовосприятие личности зависит от сопоставления того, что человек видит в себе (самооценка), с тем, что он видит в других (оценка индивидом окружающих), и с тем, что, по его предположению, видят в нем другие (ожидаемая оценка).

В существующих работах, затрагивающих проблему экспектации, прежде всего подчеркивается нормативная роль этого механизма: ви­дя себя «со стороны», «объективно», «в представлениях других людей» индивид воспринимает нормы поведения, переживания, усваивает способы социального контроля над собой (Я. Л. Коломинский, С. А. Бу-дасси, А. В. Мнушкина и др.). И хотя подчеркивается неосознаваемость, неопределенность этого механизма, он скорее оказывается механиз­мом ролевого поведения, чем индивидуального самоопределения. Во всяком случае, этот вопрос остается не определенным.

Между тем с психологической точки зрения очевиден индиви­дуализированный характер экспектаций, что обнаружено в нашем исследовании. Личность совершает свой выбор: на чьи представления она предпочитает ориентироваться, а чьи - игнорирует. Этот выбор, по-видимому, определяется, прежде всего, значимостью других людей. Для разных людей круг значимых других оказывается различным. Для одних наиболее значимыми оказываются друзья, для других -родные, для третьих - коллеги по любимой работе. Можно допустить, что круг значимых людей меняется на протяжении жизни: вначале это семья, затем друзья, позднее - коллеги. Однако и для зрелого человека по-иному, чем в детстве, сохраняется значимость семьи (мужа, жены, детей) и по-новому выступает значимость родителей.

Психолог А. П. Копылова в своем исследовании отмечает, что в про­цессе участия в различных видах совместной деятельности возникает и формируется мнение каждого члена группы о своей личности. О том, как относятся к человеку другие, он получает возможность судить по тому, как его оценивают другие, и что он представляет собой в их глазах как личность. В результате складывающихся пред­ставлений о себе, формирующихся в опыте оценочного отношения к своему «Я» (оценки другими способностей, физических характерис­тик и других данных), у человека начинает формироваться конструкт ожидаемого «Я» (Копылова, 1975, с. 91).

Ожидаемое «Я» в сознании индивида может быть представлено как целостная структура. Вместе с тем ожидаемая оценка может быть представлена и как некоторая совокупность мнений о себе, со­стоящая из оценочных отношений, сложившихся в различных видах деятельности, в различных сферах общения. Т. е. система ожидаемых оценок в своем структурном выражении может состоять из различ­ного уровня ожидаемых оценок, но в сознании индивида выступать в качестве целостного интегративного образования.

Если говорить о функциональном назначении системы ожидае­мых оценок, то эта система, как и самооценка, определяет стратегию и тактику поведения человека в период адаптации (и не только) его к новой группе.

Структурность ожидаемой оценки обусловлена генезисом ее фор­мирования. Общеизвестно, что в дошкольном и младшем школьном возрасте самооценка как таковая у ребенка еще слабо развита. Обоб­щенное представление о нормативных характеристиках личности у детей в этом возрасте формируется на основании оценок, которые дают окружающие тем или иным фактам. Это означает, что источ­ником основных категорий сознания, включающих в себя систему ценностей личности, выступают социальные ожидания окружающих ребенка людей. Таким образом, представления ребенка о том, каков он в глазах других, как будут оценены те или иные его действия, поступки, идут извне, от взрослых и в силу этого принимают импе­ративный характер. Складывающееся у ребенка восприятие оценок его личности другими формируется в систему ожидаемых оценок. Закладываются предпосылки ожидаемых оценок еще в детстве, ста­новясь обобщенными и переходя во внутренний план к зрелому воз­расту. Можно сказать, что ожидаемая оценка является составляющей структуры индивидуального сознания.

Многослойность образа «Я», существующего в сознании индиви­да, порождает неоднозначность ожидаемых им оценок. Ожидаемое оценочное отношение к себе может рассматриваться по различным основаниям: с точки зрения психологических характеристик, соци­ального положения, других фактов психологической реальности.

Ожидаемая оценка как некое целостное образование, подобно самооценке, может существовать лишь в представлении человека о себе, сложившемся на основе ожидаемых оценок в различных сферах деятельности. Сформированная ожидаемая оценка, как и самооцен­ка, представляет собой определенный этап развития самосознания, заключающийся как в познании себя, так и в определенной оценке своих сил и возможностей через призму отношений к личности других.

Будучи внешней и имея в прошлом опыте конкретный источник, ожидаемая оценка в дальнейшем становится обобщенной и переходит во внутренний план, становясь одним из компонентов оценочного отношения человека к себе. Однако, как показывают исследования, самооценка находится в сложном соотношении с оценкой окружа­ющих. Высокая самооценка может блокировать потребность в учете мнения окружающих людей, и, наоборот, низкая - чрезмерно завы­шать эту роль, усиливая экспектацию.

Таким образом, проанализировав психологическую литературу по проблемам экспектаций, можно сделать следующие выводы. Экс-пектации есть механизм, отражающий избирательное отношение личности к оценкам окружающих и к ним самим, и зависящий от ка­честв личности и ее самооценки, т. е. экспектации имеют индивиду­ализированный характер. Проблема экспектаций разрабатывается в науке сравнительно недавно, хотя и была заявлена уже более века назад. Тем более важно продолжение этих исследований в сложный период, переживаемый российской личностью, когда происходит разрушение одних и формирование других отношений.

Литература

Абульханова К. А. Социальное мышление личности // Современная психо­логия: Состояние и перспективы исследований. М., 2002. Ч. 3. С. 88-103.

Абульханова К. А., Воловикова М. И. Психосоциальный и субъектный подходы к исследованию личности в условиях социальных изменений // Психо­логический журнал. 2007. Т. 28. С. 5-14.

Абульханова-Славская К. А. Психология и сознание личности: избранные психологические труды. М., 1999. С. 224.

Абульханова-Славская К. А. Стратегия жизни. М., 1991. С. 299.

Копылова А. П. Динамика личностных оценок в условиях вхождения в новый коллектив: Автореф. дис.... канд. психол. наук. М., 1975. С. 126.

Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. СПб., 1998. С. 688.

Рубинштейн С. Л. Человек и мир. М., 1997. С. 191.

Шибутани Т. Социальная психология. Ростов-на-Дону, 1998. С. 544.

Принцип развития и проблема бессознательного в трудах Л. С. Выготского, С. Л. Рубинштейна, Д. Н. Узнадзе и З. Фрейда

И. В. Имедадзе, Р. Т. Сакварелидзе (Тбилиси, Грузия)

Р

азвернутая теория сознания предполагает систему взглядов на бес­сознательное психическое. В этом отношении теории Выготско­го, Рубинштейна и Узнадзе существенно отличаются друг от друга. Что их действительно объединяет, это убежденность в существовании такой реальности. Но какова природа этой реальности, каковы ее структурные и функциональные характеристики - вот что должно быть показано в концепции бессознательного. Если говорить о тео­рии Выготского, то она, как нам кажется, не содержит отрефлекси-рованную систему представлений о бессознательном психическом. В ней можно обнаружить несколько общих замечаний, под которыми, несомненно, подписались бы и Рубинштейн, и Узнадзе. Вот наиболее важные и интересные из них: «Прежде чем описывать и классифи­цировать явления подсознательного... должны знать, оперируем ли мы при этом чем-то физиологическим или психическим, необходимо доказать, что бессознательное есть вообще психическая реальность. Иначе говоря, прежде чем решать проблему бессознательного как пси­хологический вопрос, надо решить ее как вопрос самой психологии» (Выготский, 1982, с. 339-340). Вопрос этот Выготским решается в том духе, что психология изучает психику, как сложный, целостный психо­физиологический процесс, «который совершенно не покрывается его сознательной частью, а потому. в психологии совершенно законно говорить и о психологически бессознательном: бессознательное есть потенциально-сознательное» (там же, с. 146). И далее ставится вопрос, может ли явление, обладающее всеми свойствами психического, не бу­дучи сознательным переживанием, непосредственно производить действие, как это утверждал Фрейд? Ответ Выготского отрицателен, поскольку на это не способно и сознательное психическое явление. Ведь «во всех случаях, когда психическим явлениям приписывается действие, речь идет о том, что действие произвел весь психофизически целостный процесс, а не одна его психическая сторона. Таким образом, уже сам характер бессознательного, заключающийся в том, что оно оказывает влияние на сознательные процессы и поведение, требует признания его психофизическим явлением» (там же).

Узнадзе, несомненно, подтвердил бы, что бессознательное пред­ставляет собой психофизическую целостность (целостная природа установки), которое, как таковое, производит сознательные процессы и поведение (установка как основа деятельности). Но у Узнадзе эти положения - составная часть общепсихологической концепции, систе­мообразующим фактором которой является бессознательное явление, обозначаемое термином «установка». Данная система представлений охватывает широкий круг проблем, связанных с онтологическими и функциональными характеристиками бессознательного (установ­ки). В ней разработаны конкретные вопросы взаимосвязи данной категории с категориями сознания (объективации), поведения (дея­тельности) и личности (субъекта). Одним словом, теория установки есть общепсихологическая концепция бессознательного.

Представления Рубинштейна о бессознательном имеют более конкретный характер, чем у Выготского, хотя и они не восходят до уровня специальной теории. Констатируя принципиальную по­зицию, что «бытие психического не исчерпывается его данностью сознанию» (Рубинштейн, 1940, с. 9), Рубинштейн прямо указывает на реальность, которая, на его взгляд, покрывается понятием бессо­знательного - «это переживание, в котором не осознан предмет его вызывающий» (там же, с. 8). Иначе говоря, не то, что бы мы «не знали», «не испытывали» переживание (что, согласно автору, было бы про­тиворечиво и бессмысленно); неосознанным является не само пере­живание как таковое, а то, к чему оно относится. Если иметь в виду такое переживание как чувство, то его бессознательность проявляется в отсутствии соотнесенности с предметом или лицом, на которое оно направлено и которое его вызывало. Прямо говорится, что настроение часто создается вне контроля сознания, т. е. бессознательно. Словом, если я в плохом настроении, но не знаю, чем оно вызвано, то данное состояние квалифицируется, как бессознательное. Реальность сущест­вования подобного бессознательного переживания «как психического факта - в его действенности, в его реальном участии в регулировании поведения» (Рубинштейн, 1957, с. 277).

То, что такое переживание реально и действенно, едва ли подле­жит сомнению, но можно ли его считать бессознательным - это еще во­прос. Во всяком случае, большинство специалистов, по-видимому, ответили бы на него отрицательно. Так, в частности, поступили бы психоаналитики во главе с самим Фрейдом. Он посчитал бы такое понимание бессознательного примером поиска бессознательного в сознании. Таковыми являются указания на низшие ступени созна­ния, слабые или туманные представления и переживания в качестве бессознательных феноменов. Чувство, лишенное определенности в смысле своей причины, и есть пример подобного переживания, находящегося в сфере сознания, но никак не бессознательного, по­скольку о нем человек «знает» из непосредственного опыта, он его «испытывает». По Фрейду, «бессознательное представление есть такое представление, которого мы не замечаем, но присутствие которого мы должны тем не менее признать на основании посторонних признаков и доказательств» (Фрейд, 2001, с. 43). Вышеотмеченное представление (т. е. переживание), пусть даже беспричинное, - это феномен сознания.

Комментарий Узнадзе был бы, скорее всего, схожим. Но меж­ду его позицией и позицией Фрейда есть существенная разница, отрефлексированная самим автором теории установки. Бессознатель­ное - это нечто психическое, не являющееся переживанием. Так же, как и для Рубинштейна, для Узнадзе словосочетание «бессознательное переживание» противоречиво и бессмысленно, тогда как Фрейд уве­ренно говорит о бессознательных представлениях, мыслях, чувствах, стремлениях, намерениях, т. е. переживаниях. Бессознательное - это обычное переживание, выдворенное за пределы сознания, иначе говоря - переживание минус сознание. Именно так характеризует точку зрения Фрейда Узнадзе, считая ее неприемлемой, так как «наши представления и мысли, наши чувства и эмоции, наши акты воле­вых решений представляют собой содержание нашей сознательной психической жизни, и когда эти психические процессы начинают проявляться и действовать, они по необходимости сопровождаются сознанием» (Узнадзе, 1961а, с. 41).

Автор теории установки в нескольких работах высказал свои замечания по поводу фрейдовского понимания бессознательного. По его мнению, понятие бессознательного в психоанализе охватывает лишь репрессированные содержания, природа и структура которых тождественна аналогичным содержаниям сознания. Это те же пере­живания, но о них индивид уже не ведает. Но поскольку переживание на то и переживание, что дает о себе знать (т. е. сознается), то бессозна­тельные психические содержания есть нечто невозможное. Но даже будь это возможно, такое понимание бессознательного бесполезно для решения вопроса, наиболее интересующего Узнадзе, - вопроса развития психики. Решая этот ключевой для теории установки вопрос, «мы должны допустить наличие какой-то формы существования психики, которая не совпадает с сознательной формой ее сущест­вования и, нужно полагать, предшествует ей» (Узнадзе, 1961а, с. 6). Ясно, что репрессированное бессознательное, имея первоисточником сознание, ни логически, ни фактически не может выступать в качестве искомой первичной ступени психической организации.

Идентифицируя установку и бессознательное, Узнадзе высказы­вается в том смысле, что понятие бессознательного - лишнее понятие, и оно с успехом может быть заменено понятием установки, имеющим большую определенность и достоверность. Свою теорию Узнадзе со­поставляет только с психоанализом, не видя более серьезного учения о бессознательном в мировой науке. Тем не менее, и фрейдовское понимание бессознательной психики не может быть принято, посколь­ку, во-первых, оно, будучи репрессированной психикой, вторично по отношению к сознанию, а поэтому не может быть использовано для обоснования факта наличия развития в психике. Во-вторых, оно подразумевает переживания, живущие и действующие вне поля сознания, что, по мнению Узнадзе, является нонсенсом.

Оба эти положения можно оспорить. Дело в том, что в психоанали­зе бессознательная сфера не исчерпывается вытесненной из сознания психикой. В последних работах Фрейд даже указывает на четыре функ­циональных качества бессознательной психики: предсознательное, вытесненное, архаическое наследие и собственно бессознательное (Какабадзе, 1982). Последняя форма психики всегда и обязатель­но бессознательна. Остальные находятся в различных отношениях с сознанием. Особенность их генезиса в том, что некогда они были содержанием сознания и обладают способностью возвратиться об­ратно. Именно в отношении такого бессознательного и справедли­ва критика Узнадзе, согласно которой понятие бессознательного Фрейда не годится для решения вопроса генезиса психики. В самом деле, производная от сознания бессознательная психика не может быть условием возникновения сознания. Зато на «собственно бес­сознательное» подобное замечание не распространяется, ведь оно «изначально бессознательно», а потому уже нельзя сказать, что это обычная психическая жизнь, но только не освещенная лучом сознания. «Ид», как форма существования бессознательного, принципиально противостоит психике «Эго». Различия касаются как генезиса (будучи древнейшей ступенью психики, «Оно» предшествует и сознанию, и «Я», из него произрастающему), так и природы (содержание, принципы действия и пр.). В этом смысле они вообще антиподы. Достаточно вспомнить, что руководящим принципом «Ид» является не приспо­собление, а удовольствие. Если, как утверждает психоанализ, такая психика действительно существует, то она принципиально отличается от всех других видов психической жизни. Для нашего анализа доста­точно подчеркнуть, что Фрейд допускал существование такой разно­видности бессознательной психики, которая не может быть описана, как обычные психические процессы или переживания, лишенные признака сознания. Сфера бессознательного не исчерпывается ими, но существование подобных психических содержаний в психоанализе сомнений не вызывает.

Зато в этом сомневается Узнадзе. Автор теории установки исходит из того, что «каждый отдельный факт переживания именно в силу того, что оно - переживание, изначально известен субъекту, т. е. он существует не только объективно как факт, но и субъект знает о его существовании. Иначе говоря, переживание не только факт, но, вместе с тем, непременно и факт сознания» (Узнадзе, 2004, с. 33). Разверну­тый критический анализ данной точки зрения нами уже предпринят (Имедадзе, 2008), здесь отметим лишь самые основные моменты.

Теория установки прошла несколько этапов развития. На послед­нем этапе ее автор вплотную занялся исследованием вопроса о со­отношении сознательного и бессознательного уровней психической жизни в рамках «концепции объективации». Скончавшись в зените творческой жизни, Узнадзе не успел завершить разработку этой тео­ретической модели. В контексте нашего анализа ключевым моментом является признание установки бессознательной психической реаль­ностью. До этого установка рассматривалась лишь с точки зрения методологической задачи опосредования физического и психичес­кого («постулат непосредственности») и считалась бессознательной, но психофизически нейтральной действительностью. Рассмотренная с точки зрения принципа развития, она стала пониматься как первая ступень развития психики, предшествующая и определяющая любую психическую активность, поведение и переживание. При этом, коль скоро «установка - это состояние субъекта как целого, то можно предположить, что она дана не в виде некоего определенно пережи­ваемого, частного психического содержания, а действует, не будучи представленной в сознании, и в этом смысле ее можно считать не­феноменальным процессом» (Узнадзе, 2004, с. 83). И уже без всяких предположений, более определенно: «само собой разумеется, что це­лостное состояние не отражается в сознании субъекта в виде его отдельных самостоятельных переживаний» (Узнадзе, 1961б, с. 178), причем это относится ко всем процессам и переживаниям, пусть даже к таким «целостным», как эмоции. Таким образом, для Узнадзе бессознательность установки означает не просто существование вне рефлексивного сознания (т. е. необъективированное), но и то, что она не является когнитивным, эмоциональным или волевым «частным психическим фактом».

Для понимания отношения этих известных переживаний и про­цессов с сознанием следует обратиться к представлениям Узнадзе о двух уровнях психической жизни. Второй уровень - это «план объ­ективации», т. е. сознательной когнитивной и волевой активнос­ти личности. На этот типично человеческий уровень активность поднимается при возникновении препятствий в ходе реализации импульсивного поведения первого уровня. В этом случае отдельные акты практического поведения и непосредственно связанные с ними перцептивные, мотивационные, эмоциональные и иные переживания постоянно сменяют друг друга в автоматическом режиме, без како­го-либо вмешательства субъекта, иначе говоря, не осознаваясь.

Активность психики при объективации заключается в том, «чтобы сделать усилие и снова пережить то же самое, на чем она останови­лась» (Узнадзе, 1961б, с. 189). Объективация как задержка нужна для того, чтобы и само переживание, и ее объект стали достоянием нашего Я, т. е. осознан ны ми. На спе цифи чес ки человеческом уровне активности происходит объективация собственного Я и поведения. Первый уровень работы психики специфичен для животного, хотя и человек нередко действует в плане импульсивного поведения, т. е. бессознательно.

Согласно теории Узнадзе, в основе обоих уровней поведения лежит особый регуляторный механизм - установка, обеспечива­ющая их целесообразное осуществление. Установка принадлежит к сфере бессознательной психики. Но есть существенная разница между бессознательной психикой, в форме которой протекает им­пульсивное поведение, и установкой. Они не могут быть идентичны логически, поскольку установка предшествует и определяет всякое, в том числе протекающее вне поля сознания, поведение (психичес­кую активность). По сути, в случае установки мы имеем дело с не­феноменальным бессознательным, а в случае психической активности на импульсивном уровне - с нерефлексированными, бессознательными переживаниями. Своеобразие и конкретные характеристики этих пе­реживаний заметно отличаются друг от друга в зависимости от того, кто является субъектом поведения (животное, ребенок, взрослый человек с больной или здоровой психикой). Но в любом случае это разные виды переживаний.

Следовательно, говорить о бессознательных переживаниях не только возможно, но и необходимо. Психическая жизнь животных состоит исключительно из таких переживаний, да и психическая жизнь человека также часто протекает в такой форме. Импульсив­ная активность охватывает непроизвольные психические процессы, осуществляемые без намеренного контроля или в автоматическом режиме, причем не исключая при этом параллельно протекающую сознательную активность. Идя по улице, мы действуем целесооб­разно, ориентируясь в среде при помощи образов восприятия, хотя наше сознание в это время может быть занято совершенно иным содержанием - какими-то мыслями, воспоминаниями, беседой и пр. В данном случае образы восприятия - суть бессознательные пере­живания, «делающие свое дело» без помощи сознания. Но при необ­ходимости процесс восприятия тотчас же перемещается в область сознания, приобретая характер наблюдения, а если и это окажется недостаточным, то соответствующие отрезки ситуации будут разра­ботаны и представлены с активным участием высших когнитивных функций. С осознанием переживаний и их содержания активность переходит на второй уровень, уровень объективации, или произволь­ного поведения. В дело подключаются такие психические процессы, как внимание и мышление, реализующиеся только в плане сознания. Инициированная объективацией теоретическая активность призва­на выявить причины неполадок в импульсивном поведении, а воля обеспечивает дальнейшее осуществление практического поведения. Однако в данном контексте главное то, что все это освещено лучом сознания.

Таким образом, переживаемая психика может быть как созна­тельной, так и бессознательной. Человек может осознавать свои переживания и их содержание. В этом случае психическая жизнь предстает в трех формах или ступенях: 1) нефеноменальная психика (установка); 2) неосознаваемые переживания и психические процессы; 3) сознание. Следовательно, в теории Узнадзе, рассуждая в перспек­тиве ее логического развития, можно говорить о двух видах бессо­знательного: установка и возникающая на ее основе бессознательная психика. Установка не покрывает всю область бессознательного. По­нятие установки не заменяет полностью понятие бессознательного. Поэтому, вопреки утверждению Узнадзе, понятие бессознательного не является лишним понятием.

Литература

Выготский Л. С. Психика, сознание, бессознательное. Собрание соч. в 6 т. М.: Педагогика, 1982. Т. 1.

Выготский Л. С. Исторический смысл психологического кризиса. Собрание соч. в 6 т. М.: Педагогика, 1982. Т. 1.

Имедадзе И. В. Является ли бессознательное лишним понятием // Вестник грузинской психологии. 2008. № 1. С. 67-79. (На груз. яз.).

Какабадзе В. Л. Теоретические проблемы глубинной психологии. Тбилиси: Мецниереба, 1982.

Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. М.: Гос. уч.-пед. изд-во, 1940.

Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. М.: Изд-во академии наук, 1957.

Узнадзе Д. Н. Экспериментальные основы теории установки // Эксперимен­тальные основы психологии установки. Тбилиси: Изд-во академии наук Грузии, 1961.

Узнадзе Д. Н. Основные положения теории установки // Экспериментальные основы психологии установки. Тбилиси: Изд-во академии наук Грузии,

1961б.

УзнадзеД.Н. Общая психология. М.: Смысл, 2004.

Фрейд З. Некоторые замечания относительно понятия бессознательного в пси­хоанализе // Зарубежный психоанализ / Хрестоматия. СПб.: Питер, 2001.

Сознание: контекстный подход

В. Г. Калашников (Стерлитамак)

П

роблема сознания является одной из ключевых проблем человеко-знания, поскольку интуитивно понятно, что именно сознание является определяющей характеристикой человеческого способа бытия. Так, философ А. С. Арсеньев даже самим предметом философии полагает изменение сознания (Арсеньев, 2001, с. 63). Неудивительно, что проблема сознания привлекала внимание мыслителей всех времен и культур; знаменательно, что современные исследователи нередко приходят к идеям, сходным с древними.

Среди духовных традиций учение о сознании наиболее детально разработано в буддизме. По утверждению философа А. М. Пятигор­ского, в буддизме «сознание есть не онтологический абсолют, а пус­тая (лишенная содержания) позиция, о которой можно говорить только с того момента, когда что-то (т. е. какой-то мыслимый объект) с ней соотносится» (выделено автором. - В. К.) (Пятигорский, 2004, с. 99-100). То есть «...мысль возникает только в присутствии другой мысли. Тогда, то есть относительно этой данной возникающей мысли, эти другие будут называться „сознание"» (там же, с. 95). Как видим, здесь речь идет о соотносительной природе сознания. В сознании, по С. Л. Рубинштейну, выступают одновременно и соотнесенность человека с миром, связь с ним в бытии, и обособленность от него (Рубинштейн, 2003).

Другой выдающийся специалист по философии индуизма и буд­дизма Д. Б. Зильберман назвал учение абхидхармы мета-теорией сознания. Он подчеркивал, что многие востоковеды уже вскоре после формулирования Э. Гуссерлем проекта феноменологической психоло­гии отмечали поразительное сходство между этими учениями, а также и то, что буддийская психология - единственная из психологических концепций, которая соответствует гуссерлевским критериям «строгой науки» (Зильберман, 1998, с. 101). Для нас же важно, что Гуссерль постулировал интенциональность как исходную потенцию, сущест­вующую еще до акта восприятия и составляющую основу самой возможности восприятия, а значит - и сознания, которое предстает как направленность на объект и отношение к нему.

Сознание как отношение и становление понимал и Г. В. Ф. Гегель, писавший, что «сознание составляет ступень рефлексии, или отно­шения духа, его развития как явления» (выделено автором. - В. К.) (Гегель, 1971, с. 218). По С. Л. Рубинштейну «сознание выступает... как разрыв, выход из полной поглощенности непосредственным про­цессом жизни для выработки соответствующего отношения к ней...» (Рубинштейн, 2003, с. 366). В отечественной психологии сознание как рефлексивную систему отношений описывали также В. Н. Мя-сищев, Д. Н. Узнадзе. Все эти исследователи подчеркивали именно рефлексивную природу процесса сознания. Например, говоря о вос­приятии, С. Л. Рубинштейн утверждает: «...отражение надо толковать не как дублирование, копирование, а как рефлектирование в другое, т. е. как явление другому», причем такое «явление. есть результат взаимодействия» (там же, с. 328). Поскольку человек есть часть бытия, это взаимодействие можно рассматривать как «рефлексию бытия в себя» и «социальное отражение» каждого человека окружающи­ми, играющее важнейшую роль в самосознании, как подчеркивали К. Маркс, символические интеракционисты, отечественные психологи и философы.

Наряду с этим, математик, философ и мистик В. В. Налимов описы­вал сознание как «преобразователь смыслов», «процесс, оперирующий смыслами» (Налимов, 1989, с. 7, 224). На смысловую природу сознания (высшей его части) указывал и А. Н. Леонтьев. Однако Налимов посту­лировал существование особой нефизической смысловой реальности, несводимой к материи (помимо концепции акаши в индуизме по­добные представления встречаются и в европейской мысли - от Де­карта и Спинозы до В. И. Вернадского, К. Поппера, В. Франкла и др.). При таком понимании сознание есть «распаковщик смыслов», главной характеристикой которого является вероятностная спонтанность, не­детерминированность никакими внешними обстоятельствами. Сле­довательно, сознание понимается как самодвижение бытия в форме его рефлексивного самоосмысления, а смысл - как единица сознания.

Поскольку любая мысль как акт сознания всегда возникает в кон­тексте других мыслей, а смысл имеет интенциональную и контексту­альную природу (Д. Н. Леонтьев), то здесь можно опереться на понятие «контекст», которое в последние десятилетия все увереннее закрепля­ется в качестве общегуманитарного термина. На его основе построено несколько философских и психологических концепций, в частности, в нашей стране - теория знаково-контекстного обучения, развиваемая в научной школе А. А. Вербицкого. Ему принадлежит классическое определение психологического контекста как системы внутренних и внешних факторов и условий поведения и деятельности человека как субъекта, влияющих на особенности его восприятия, понима­ния и преобразования конкретной ситуации, определяющих смысл и значение этой ситуации как целого и всех входящих в это целое компонентов (Общая психология, 2005, с. 137-138). В настоящее время есть основания говорить о формирующемся контекстном подходе в психологии. Контекстный подход позволяет взглянуть на проблему сознания с новой стороны и расширить наши представления о нем.

На основе продемонстрированной выше близости западных и восточных исследователей по целому ряду важнейших положений (конвергенция сущностных оснований концепций по А. С. Арсеньеву) можно сформулировать такое определение сознания, которое вклю­чало бы в себя указанные базовые его характеристики. Сознание - это рефлексивный процесс саморазвития психической реальности, осу­ществляющийся в форме порождения и осмысления новых психичес­ких содержаний в контексте уже наличествующих. Такое понимание сознания вполне соотносится с моделью «потока» по У. Джеймсу. Проблема изолированности сознания от реального мира снимается тем, что постулируется онтологическая природа сознания как важ­нейшего атрибута бытия (в духе Б. Спинозы и С. Л. Рубинштейна), поэтому порождение мысли можно понимать не как акт солипсизма, но как манифестацию самой реальности. Итак, сознание - это отра­жение психикой себя самой, т. е. сознание есть рекурсивная функция психики как особой формы-ипостаси реальности.

Латинское слово recurrentis означает «возвращающийся», отсюда рекуррентная последовательность (в математике) - это «возвратная последовательность», т. е. последовательность, каждый следующий член которой выражается по определенному правилу через преды­дущие (например, последовательность чисел Фибоначчи). Соответст­венно, каждый элемент данной последовательности может быть воспринят и понят исключительно в контексте других элементов (как мысль в буддизме осознается исключительно в контексте других мыслей). Рекурсивная структура представляет собой парадоксальное явление - она как бы разворачивается сама из себя, при этом сама себя в себя же включая (известный «парадокс Рассела»).

Однако множества, являющиеся подмножествами самих себя - это вовсе не невообразимая, а вполне реальная практика построения так называемых «списков» в современном программировании, когда в системе ссылок одного списка встречается ссылка на тот же самый список или ссылка из списка нижнего уровня на головной список. Другой пример «самоприменимости» - герменевтический круг пони­мания. Герменевтическое истолкование всегда представляет собой рекурсивную/рефлексивную последовательность углубляющегося понимания, спиралевидно перемещающуюся между некоторыми взаимоопределяющими полюсами (например, часть и целое, общее и единичное, и т. д.). Такой же рекурсивный характер носит, в трак­товке С. Л. Рубинштейна, и деятельность человека: «человек включен в бытие своими действиями, преобразующими наличное бытие. Этот процесс - непрерывная серия цепных реакций: каждая данность -наличное бытие - взрывается очередным действием, порождающим новую данность нового наличного бытия, которое взрывается новым действием человека» (Рубинштейн, 2003, с. 357).

Понимая сознание как рефлексивную функцию психической реальности, можно выделить на основе типов используемых в этом процессе контекстов некоторую уровневую структуру сознания

(во многом схожую с известными схемами А. Н. Леонтьева и В. П. Зин­ченко), где уровни сознания расположены в порядке возрастания рефлексивности и по контекстам:

1. Сознавание - рефлексия сенсорных данных в контексте «внешней реальности», или сознавание-1, создающая первичное разделения полюсов «Я» и «не-Я», себя и «внешнего мира», субъекта и объек­та. Это конструирование чувственной ткани образа в контексте других чувственных образов реальности. Пример: взгляд на часы фиксирует положение стрелок, но осознания, что это означает (который теперь час), не происходит.
2. Осознание - рефлексия над содержанием собственной психики (полюс «не-Я»), т. е. сознавание более высокого, мета-порядка или сознавание-2 (осмысление образа в контексте своей психи­ки). Это означает постановку этих содержаний психики в кон­текст двух типов: а) когнитивный контекст (сенсорные эталоны, ориентировочные основы и т. п.), в результате чего происходит категоризация этих данных; б) контекст установок-отношений, составляющих суть личности (ценности, идеалы, интересы, мотивы, смыслы, отношения и пр.), в результате происходит означивание и осмысление содержаний психики, проявление ее пристрастности; по форме это могут быть как довербальные, так и словесно-логические концепты.
3. Самосознание - конструирование субъектности в контексте посту­пившей информации на основе выработанного на предыдущем этапе отношения и соответствующая трансформация образа Я как рефлексия над собственной субъектностью (полюс «Я»); это сознавание-3.

С данной точки зрения выражение «рефлексивное сознание», или «ре­флексивный уровень сознания» есть тавтология, поскольку сознание и есть процесс и результат рефлексии; внерефлексивное сознание непредставимо. Бессознательное в таком понимании - это внере-флексивная часть психики, контекст, который служит неразличимым фоном, обеспечивающим сознавание и осознание того психического содержания, которое возникает «вот сейчас», актуально. Следова­тельно, бессознательное - определенная градация «степени ясности сознания» (в полном соответствии с исходной моделью областей сознания Г. Лейбница).

Практика показывает, что человек может управлять лишь тем, что осознает. Отсюда напрашивается вывод, что именно рефлексия обеспечивает возможность инструментального отношения к процес­сам и содержаниям индивидуальной психики, т. е. создает собственно субъектную позицию - позицию причинности, а значит, конституирует и самого субъекта. Следовательно, в полном соответствии и с древ­нейшими, и с самыми современными представлениями, субъектность не имеет онтологического статуса, но может быть описана как функ­ция психической реальности, вычленение некоторого ее фрагмента в контексте общего «поля сознания».

С позиций контекстного подхода сознание можно представить в виде концентрических контекстов, каждый из которых выступает в качестве системы более высокого уровня для предыдущего. Эти контексты образуют соотносительную базу для выработки отноше­ния человека к чему-либо (т. е. собственно для функционирования сознания) за счет постановки в них рассматриваемого объекта. Можно также сказать, что эти контексты составляют основу для самосозна­ния, самоотождествления субъекта, причем каждый следующий можно рассматривать как зону ближайшего развития, ориентир в продвижении. Человек может управлять лишь тем, что осознал, сделал своим, можно даже сказать - сделал собой (недаром У. Джеймс включал в личность не только убеждения, но и собственность чело­века; другой пример такого положения - ощущения высококлассным мастером техники или оружия как продолжения своего тела, а тела -как продолжения собственно «Я»).

Расширение сознания как психического контекста для тех или иных мыслей может быть представлено следующим образом: 1) Я - внутрипсихический контекст (со всеми его процессами, состоя­ниями и свойствами), совокупность представлений о себе, регулирую­щих поведение человека; 2) семья - первичный социальный контекст, группа людей, связанных кровным родством (от первичной нуклеар-ной семьи до большого клана); 3) группа - более широкий социальный контекст, обусловленный взаимосвязью своих членов исключительно через общую деятельность; 4) общество - максимально общий со­циальный контекст, чьи границы широко варьируются от соседей до населения Земли в целом; основанием для такого группирования служит единство места проживания (от малой родины до планеты) и единство исторической судьбы; 5) все живое - от растений до млеко­питающих, от животных-гигантов до микроорганизмов, от единичных существ до биосферы Земли; 6) материя - как предельный контекст для человека, погруженного в мир, основанный на этой субстанции; 7) духовная реальность - трансперсональный контекст; понимание че­ловеком трансцендирования наличных границ самотождественности как формы существования сознания в мире; 8) Абсолют как контекст тотальности всеобъемлющего взгляда на любое явление; причем вовсе не обязательно придавать этой инстанции черты личности.

Таким образом, контекстный подход предлагает модель сознания как рекурсивного контекста («самоконтекста» или «контекста себя»), соотнесение с которым того или иного фрагмента психики и состав­ляет суть рефлексии как механизма функционирования сознания. В этом случае происходит синтез структурного и процессуального аспектов психики и снимается дихотомия материи и сознания, свя­занных процессом рефлексии бытия.

Литература

Арсеньев А. С. Философские основания понимания личности: Учеб. пособие для студ. М., 2001.

Гегель Г. В. Ф. Философия духа // Энциклопедия философских наук / Пер. с нем. М., 1971. Т. 3.

Зильберман Д. Б. Генезис значения в философии индуизма. М., 1998.

Налимов В. В. Спонтанность сознания: Вероятностная теория смыслов и смыс­ловая архитектоника личности. М., 1989.

Общая психология. Словарь / Под ред. А. В. Петровского // Психологический лексикон. В 6 т. М., 2005.

Пятигорский А. М. Непрекращаемый разговор: Лекции по буддийской фило­софии. СПб., 2004. С. 38-102.

Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. Человек и мир. СПб.: Питер, 2003. С. 282­426.

Идея саморегуляции в культурно-исторической концепции Л. С. Выготского

Т. В. Корнилова (Москва)

З

аданный концепцией Л. С. Выготского подход к пониманию со­знания строился на идеях опосредствования (ситуацией «пра-мы» и знаком в роли психологического орудия) и интериоризации, динами­ческих смысловых систем и переструктурирования всей психической системы в зависимости от соотношения развития отдельных высших психических функций. Взаимосвязи структурного и регуляторного понимания сознания отразились в том, что переход от функции «натуральной» к «высшей» одновременно означал и ее переструкту­рирование, и изменение уровней осознанности и произвольности -на основе освоения стимулов-средств и перехода к «автостимуляции», воплотившей идею интраиндивидуального развития в представления о механизмах социальной детерминации сознания.

Контекст саморегуляции - в интересующем нас аспекте сознатель­ной регуляции мышления, решений и действий человека - оказался наименее рефлексируемым в последующее семидесятилетнее разви­тие отечественной психологии. И это при том, что именно разработка Л. С. Выготским методик «двойной стимуляции» и выполненные на их основе исследования (совместно с Л. Сахаровым, Ж. Шиф), казалось бы, подготовили необходимый задел для последующей кон­кретизации идеи опосредствования в отношении не только мышления, но и широкого понимания метакогниций.

Это понятие сформировалось в зарубежных подходах (в частности, ему специальное внимание уделил Флейвелл в работе, посвященной методологическому анализу концепции Ж. Пиаже) и стало сравни­тельно недавно входить в современные отечественные исследования в вариантах: выделения специального уровня регуляции - метакон-троля, надстраиваемого над пятью уровнями регуляции движений и действий по Н. Бернштейну (Величковский, 2006), составляющей когнитивного обучения, метамышления и т. д. Как таковое (в отличие от понятия саморегуляции), оно не представлено в работах школы Выготского, но, на наш взгляд, в скрытом виде заключено в идее опо­средствования (как предполагающей автостимуляцию и тем самым психотехнический аспект саморегуляции).

Кроме работ школы А. Р. Лурии и разработки Б. В. Зейгарник и ее учениками патопсихологического аспекта проблемы опосредствова­ния, сложились и ряд других контекстов, в которых идеи соотношения уровней осознанной саморегуляции и неосознаваемого преобразо­вания когнитивных структур рассматривались как ключевые. Три наиболее близких мне были следующими. В работах О. К. Тихомирова (прямого ученика А. Р. Лурии) и его школы развитие высших психичес­ких функций на пути опосредствования было изучено применительно к использованию информационных технологий, выступивших новым этапом психологических орудий человека (1993). Далее, психотехни­ческий аспект развития сознания в концепции Выготского, связанный с обращением стимулов-средств на себя, отразил контекст активности субъекта в становлении опосредствования. Этот психотехнический аспект активности испытуемого в условиях методик двойной сти­муляции определяет специфику экспериментов в культурно-исто­рической школе и отличает активность испытуемого, без которой не происходит становление опосредствования. Рассмотрение функции автостимуляции в психотехническом контексте (Пузырей, 1986) даже заслонила другие аспекты идеи опосредствования, в частности, про­блему критериев и механизмов преобразования мышления на основе использования орудийных средств.

Наконец, соотнесение понятий «опосредствование» и «деятель­ность», «медиация» и «артефакт» стало темой дискуссий, развернутых в 1999-2001 гг. в «Психологическом журнале» и «Вопросах психоло­гии» после выхода на русском языке книги М. Коула (1997), который представил роль и путь становления саморегуляции в контексте так называемого «пятого измерения», задающего зону ближайшего развития для ребенка (на основе управляемых «сред» развития). Специфика понимания артефактов как носителей потенциального преобразования когнитивных функций и сознания в целом амери­канским исследователем (который стажировался у А. Р. Лурии и стал несомненным знатоком отечественной психологии среди зарубежных коллег) вызвала отклики, общей направленностью которых было «поправить» его в том или ином аспекте. И это означало, что «его Выготский» - уже как бы и не тот, которого знали мы, поскольку явно отличающимися стали проведенные Коулом функциональные вопло­щения знакомого концептуального аппарата в новых конструктах.

Любопытным фактом является следующий: последний отечест­венный сборник, представляющий основные направления работ по саморегуляции (Субъект и личность в психологии саморегуля­ции, 2007) показывает, что, с одной стороны, в моделях саморегу­ляции авторы могут обходиться без опоры на теоретические основы культурно-исторической концепции (часть научных моделей в нем вполне комплементарны ряду зарубежных подходов, использующих иную методологию). Но, с другой стороны, раскрытие этого понятия безотносительно к заложенному в нем психотехническому аспекту оказывается невозможным.

В самое последнее время в зарубежной психологии интерес к кон­цепции Выготского прямо связан с идеей саморегуляции (я не ох­ватываю при этом состоявшийся в 2008 г. в Сан-Диего конгресс, что требует специального обзора и анализа). В качестве примера приведу статью американских авторов, которые отмечают возрас­тание роли конструктов метакогниций и саморегуляции в психо­логии (Fox, Riconscente, 2008). Это требует, по их мнению, сделать соответствующие конструкты более четкими. Предложенный ими путь - обращение к более ранним концепциям, в рамках которых соответствующие представления созревали. Этим обосновывается необходимость сравнения теорий В. Джеймса, Ж. Пиаже и Л. С. Вы­готского, в которых метакогниция и саморегуляция представлены как четко отличимые, но взаимосвязанные психологические реаль­ности, причем взаимосвязанные как в плане развития, так и функций (в мышлении и поведении). Учитывая проделанную теоретическую работу коллег, можно, однако, ожидать (как то было представлено в дискуссии с М. Коулом) и несовпадений привычных трактовок с интерпретацией, накладываемой на концепцию при взгляде на нее с других позиций. Но нельзя не видеть за этим и существенного рас­ширения рамок ее влияния в психологии.

Обобщение сознательного опыта познающего и действующе­го субъекта и представлено, по мнению американских психологов, в метакогнициях и саморегуляции. Не раскрывая отображения этих двух понятий в работах Джеймса и Пиаже, отметим вслед за авто­рами специфику подхода Выготского. Учтем при этом различение терминов, поскольку с метакогницией связывается опосредование (Medium), а с саморегуляцией - опосредствование (Agency). По мнению Фокса и Риконстенте, для Выготского метакогниция и саморегуля­ция полностью взаимосвязаны, интенциональность саморегуляции предполагает осознанность, а контроль (необходимый для осознания) предполагает саморегуляцию (Fox, Riconscente, 2008). Метакогниция означает при этом осведомленность о структурах мыслительных процессов и о том, как направлять и контролировать мышление с помощью знаков. Ориентация трех концепций тем и отличается. У Джеймса метакогниции и саморегуляция включают ориентацию на Я (Self), у Пиаже - на другой объект или других, а у Выготского -на язык. В этом, действительно, указана важная роль развития идеи опосредствования - раскрытие того, как способность к познанию и самоконтролю вырастает из индивидуальной истории основанных на языке социальных взаимодействий и исторического развития культурных средств.

Авторы также обсуждают роль интернализации социальных процессов в саморегуляции на основе эгоцентрической речи, роль самоосознания и знаний о когнитивных процессах в развитии ко­гнитивного самоконтроля (там же). Можно сказать, что психотех­нический контекст - автостимуляции - переводится ими в терминах регулятивной функции, направленной на себя, и самоконтроля. Итак, показана релевантность работ Выготского тем направлениям по­нимания метакогниций и саморегуляции, к которым как истокам апеллируют современные исследования. Не раскрывается, однако, каковы источники и феноменология этого самоконтроля, в какой степени он чисто когнитивный (например, аналог метамышления; судя по авторской позиции, это не так, поскольку такую линию они проводят для теории Джеймса, а не Выготского).

Можно сказать, что вне культурно-исторической традиции поня­тие метакогниции (включая функцию метаконтроля) используется в определенной степени в качестве замены заданных в ней пред­ставлений об опосредствовании, а связка понятий саморегуляции и метакогниции оказывается необходимой для фиксации возмож­ностей активного изменения самоконтроля на основе обращаемой на себя (свои когнитивные структуры) мысли. Выделение активности Я как самостоятельного (неизменного) модуса самосознания приво­дит у Джеймса, автора первой концепции сознания, выделившего Я знающее и Я знаемое, к парадоксу, фиксированному в выражении «мыслит мышление». Личное Я (Self) при этом неразрывно связано с когницией: ощущение связанности мысли и дает это чувство Я.

В отличие от этого, субъект мышления, по Выготскому, отличается следующим. Истоки мышления полагаются в иные сферы, чем им­манентная активность Я. Это, с одной стороны, сфера мотивации и соответствующее движение по уровням от внешнего к внутреннему плану его свершения, завершаемому планом свернутых смысловых полей. С другой стороны, генетически связанным с ними выступает знаковое опосредствование, где ролью слова оказывается не выражение, а совершение мысли. Важно, что здесь уже невозможно обсуждение мышления вне ситуации «коллективного субъекта» и социальной ситуации, задающей возможности использования знака. Метакогни-тивное при этом совершается (в своем функциональном становлении) в той степени, в какой сознательно и произвольно используемое средство оказывается переведенным внутрь (интериоризованным или свернутым в динамике смысловых полей). Недостаточность бытующего понимания психотехнического аспекта автостимуляции видится в том, что совершаемое - при использовании стимулов-средств - преобразование внутреннего плана когнитивных возмож­ностей человека выглядит как бы автоматическим последствием, а не вторым («равноправным») модусом акта опосредствования.