Йошкар-Олинская и марийская епархия

Министерство культуры, печати и по делам
национальностей Республики Марий Эл

ХРИСТИАНСКОЕ
ПРОСВЕЩЕНИЕ
И РУССКАЯ КУЛЬТУРА

Материалы

X научно-богословской конференции

Йошкар-Ола

2007

ББК 86.3

Х93

Печатается по благословению

архиепископа Йошкар-Олинского и Марийского ИОАННА

Редакционная коллегия:

иерей Алексий Михайлов,

диакон Александр Жирнов,

профессор МарГПИ Липатов А.Т. (литературный редактор),

Ерошкин Ю.В.

Христианское просвещение и русская культура: Доклады и сообщения X научно-богословской конференции. 24-25 мая 2007 г. Йошкар-Ола, 2007. 180 c.

В материалах конференции содержится дальнейшая разработка актуальных проблем богословия, религии и науки, взаимоотношения Русской Православной Церкви с другими христианскими конфессиями. Рассматриваются вопросы религии, науки, образования и культуры настоящего и прошлого Отечества. Освещаются вопросы духовно-нравственных исканий в области русской словесности на материалах Ф.М. Достоевского, Н.С. Лескова, а также христианских мотивов в национальном фольклоре.

В выступлениях участников конференции рассматриваются проблемы истории Православия в Марийском крае и Поволжско-Вятском регионе.

Материалы конференции могут быть использованы в качестве просветительского и учебного пособия по религиоведению, русской словесности и истории края и адресуются преподавателям высших, средних общеобразовательных и средних специальных учебных заведений.

© Йошкар-Олинская и Марийская епархия, 2007

Содержание

Официальная часть

Приветственное слово Высокопреосвященнейшего Иоанна,

архиепископа Йошкар-Олинского и Марийского 5

Приветствие Полномочного представителя Президента РФ в ПФО

А.В. Коновалова 6

Приветствие Президента Республики Марий Эл Л.И. Маркелова 8

Приветственное слово вице-президента Центра национальной

славы России и Фонда апостола Андрея Первозванного В.В. Бушуева 9

доклады и сообщения

I. Духовно-нравственные основы православия

Гаврюшин Н.К.

Черты богословского творчества святителя Иннокентия (Борисова) 11

Липатов А.Т.

Духовность и экология слова 21

II. Православие в марийском крае и

поволжско-вятском регионе

Михаил Ильин, иерей

Мироносицкая пустынь: к 360-летию обретения

Царевококшайской иконы Пресвятой Богородицы 34

Стариков С.В.

«Да поможет Господь Бог России»: Государь Император Николай II

и Российская революция 1917-1918 гг. 43

Гайденко П.И.

К вопросу об источниках библейских правовых норм

в древнерусском законодательстве XI века 52

Ерошкин Ю.В.

Епископ Авраамий (Чурилин) 68

Елеев В.Л.

Игумен Серафим (Бакланов): жизнь и деятельность

(по материалам Государственного архива Республики Марий Эл) 77

Бажин В.В.

Состав и содержание документов по истории Мироносицкой пустыни

за период до 1916 г., хранящихся в Государственном архиве

Республики Марий Эл 81

Сануков К.Н.

Деятели Православной Церкви в

Марийской Биографической Энциклопедии 86

Мансурова Л.Р.

Духовенство в истории Национальной библиотеки имени

С.Г. Чавайна Республики Марий Эл 89

III. Православие и вопросы

отечественной словесности

Старыгина Н.Н.

Образ-символ Иисуса Христа в романе Н.С. Лескова «На ножах» 92

Махновец Т.А.

Сотериологический историзм в древнерусской литературе 98

Михеева О.В.

Проблема интерпретации евангельского фрагмента в романе

Ф.М. Достоевского «Идиот» 104

Михеева И.Н.

Прошлое и настоящее в цикле Н.С. Лескова «Праведники» 111

Оленева Т.Б.

Древние славянские языки: терминологическая и

семантическая дифференциация 118

Журавлев С.А.

Пасха в русской словарной традиции 125

Людоговский Ф.Б.

Заглавие и рефрен акафистов святым: функции, структура, варианты 134

Федосеева Н.А.

К вопросу об истории перевода молитвы «Отче наш» на марийский язык 138

IV. Религия, наука, образование, культура

Оленев В.И.

Культурно-просветительская функция современного телевидения 144

Загайнова Т.Д.

Смысл жизни и вера в Бога

(по житию преподобной Елены Дивеевской) 148

V. студенческо-ученические работы

Стариков Ю.С.

Русская идея в творчестве И.А. Ильина 153

Пахмутова М.А.

Проблемы современной семьи (по результатам

психологического исследования) 158

Промович Артем

Роль старославянизмов в современном русском языке 161

Черепанова Ольга

Русская речевая культура современной молодежи 164

Чибирева Мария

Загадки наших фамилий 167

Приветственное слово

Высокопреосвященнейшего Иоанна,

архиепископа Йошкар-Олинского и Марийского

Дорогие отцы, братья и сестры! Милостью Божией мы собрались на юбилейную конференцию, которая отображает наше отношение к Источнику жизни, Богу и одновременно является свидетельством того подвига, который совершили святые равноапостольные братья Кирилл и Мефодий. Поистине, приобщение каждого человека к Источнику жизни, Богу, есть величайшее благо. И тот, который в своей жизни познал горечь греха и падения, познал радость общения с Богом [псалмопевец Давид], говорит всем нам: «Вкусите и видите, яко благ Господь» (Пс. 33, 9). Мы с вами собираемся в этой аудитории, чтобы вкусить Божественное откровение, слово Божие и стать сопричастниками славы Божественной и того величия, которого сподобляется каждый человек, прикасаясь к Божественному слову, Евангелию – источнику жизни, который явили нам святые равноапостольные братья. Сам Господь, обращаясь к нам, говорит, что «Я есть Путь, и Истина, и Жизнь» (Ин. 14, 6) и верующий в Меня не погибнет, но будет иметь жизнь вечную (Ин. 3, 16; 11, 26).

Богословие (почему и конференция наша называется научно-богословской) есть познание Бога через Откровение, через Священное Писание, к которому мы прикасаемся, изучая его и познавая его опытно, путем своей жизни. Ведь тот человек, который прикасается к слову Божию только своим разумом, никогда не познает полноту того небесного вещания, которое оставлено каждому человеку, чтобы он вкусил и увидел – насколько благ Господь к нему, насколько Он близок к его сердцу, насколько величие познания Бога открывает в нем красоту божественного мироздания, что он – человек богоподобный, он – частица дыхания Божественной любви.

И вот наша с вами цель, цель познания Бога заключается в том, чтобы через прекрасное, которое нам оставили святые Отцы, наши великие писатели, наши художники (те, которые познали Бога своим сердцем и через Божественный разум создали великие произведения), мы с вами, изучая это прекрасное, стремились к источнику Божественной любви и творчества. Божественный разум вдохновлял святых Отцов, великих людей созидать и творить великое через малое человеческое сердце и через сознание.

И пусть Господь Всещедрый и Милостивый все более и более привлекает нас к Себе, ибо Он Сам сказал, что никто не приходит ко Мне, только Мною (Ин. 14, 6). К Богу можно прийти только тогда, когда мы прикасаемся к источнику Божественного откровения, когда начинаем жить по заповедям Господним, когда начинаем ощущать в своем сердце – насколько благ Господь, насколько Он любвеобилен, насколько Он любит всех нас. И пусть к этому источнику прикасаются все – от малого ребенка до старца. А перед Богом мы все – дети. В простоте сердец ваших познавайте Священное Откровение, Святое Писание, которое даровали нам святые братья. Пусть Христос откроет наши недостатки и поможет нам возродить наше общество, возродить Святую Русь, возродить тот источник милости Божественной, который касается сердца каждого человека, способного принять эту великую милость и благость Божию. Пусть Господь Всещедрый благословит всех нас на это великое деяние – богопознание, богопознание через внешнее познание окружающего мира. С праздником всех вас!

Приветствие Полномочного представителя

Президента РФ в ПФО А.В. Коновалова

Ваше Высокопреосвященство, уважаемые священнослужители, гости и участники конференции! Разрешите сердечно поздравить вас с открытием Десятой юбилейной конференции «Христианское просвещение и русская культура». Научно-богословские чтения на марийской земле, ставшие уже традиционными, – это уникальное, знаковое явление для культурной и духовной жизни Приволжского федерального округа, это – форма живого диалога между Церковью и интеллигенцией, между Православием и наукой, между различными общественными точками зрения. Конференция посвящена очень актуальной и животрепещущей для современного и многополярного мира теме: исследованию вопросов влияния христианского просвещения на формирование культуры и фундаментальных нравственных ценностей. Конференция проходит в Дни славянской письменности и культуры, и сегодня мы вспоминаем духовный подвиг святых равноапостольных братьев Кирилла и Мефодия, которые создали азбуку и которые перевели на староцерковнославянский язык богослужебные книги.

В связи с этим, хотелось бы остановиться на таком очень важном аспекте, как роль русского языка и литературы в развитии культуры и духовном единении народов России. Именно литературный язык, старославянский или староцерковнославянский и алфавит «кириллица», получившие с конца X века распространение, во многом определили характер литературно-письменной традиции и духовной культуры России. Именно монастыри сделали очень многое для развития русской книжности. Достаточно вспомнить наследие Феодосия Печерского, поучение Владимира Мономаха, трактаты Иосифа Волоцкого…

Духовная литература и письменность заложили фундамент современного русского языка, значение которого для нас, современников, трудно переоценить. Сегодня он выступает не только в качестве государственного языка, но и обладает великой, объединяющей русскую культуру, силой. Академик Д.С. Лихачев писал, что именно русский язык объединил культуру прошедших столетий и культуру нового времени, делая понятными высокие духовные ценности всех народов России. «Если мы откажемся, – писал он, – от языка Ломоносова, Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Достоевского, Лескова, Толстого, Бунина и многих, многих других, то утраты в нашем понимании многонациональной русской культуры будут невосполнимы». И здесь очень важно отметить, что благодаря русскому языку, культура и, в первую очередь, литература других народов вошла в мировое культурное пространство. Русский язык, так уж сложилась многовековая российская история, был понятен значительной части населения страны и, в силу этого, вобрал в себя все, что создавалось фольклором, литературой, наукой, и способствовал взаимопроникновению традиций народов России. Русский язык – это не только средство общения миллионов, это язык нашего национального духовного богатства. И неслучайно на состоявшемся в конце прошлого года государственном Совете при Президенте России обращалось внимание на необходимость поддержки программы по русскому языку, как языку духовного общения народов России. И нынешний 2007 год объявлен годом русского языка.

Большая программа по поддержке русского языка предусматривается и в Приволжском федеральном округе. В первую очередь, это проект «Классика – юношеству», главная цель которого приобщить молодое поколение к чтению классической русской литературы, к нашим истокам, к нашей отечественной словесности. Это – конкурсы журналистского мастерства, это – проведение конкурсных сочинений среди школьников. Нам очень отрадно отметить, что в ряду почти пятисот сочинений, которые пришли к нам в окружной центр, есть и работы школьников из Республики Марий Эл. Мы очень надеемся, что там будут и лауреаты этого конкурса, потому что в качестве поощрения и подарка детям за активное участие в этом конкурсе предполагаются две поездки: одна – на всероссийский пушкинский праздник в Болдино, а другая – в Тарханы, в музей-заповедник М.Ю. Лермонтова.

Жизнь подтвердила, что, несмотря на годы испытаний, люди сохранили православную веру и продолжают приобщаться к красоте и мудрости Православия. Сегодня, когда идет активный процесс укрепления государственности, необходимо собирание всех творческих сил, единомышленников, пропагандирующих истинные культурные и нравственные ценности. Знаменательно, что партнером организации сегодняшней конференции выступает Центр национальной славы и Фонд Андрея Первозванного, чью фотовыставку мы с вами только что видели.

Дорогие друзья! От всей души поздравляю всех участников с началом работы конференции. Разрешите пожелать вам творческих успехов и плодотворной дискуссии. С праздником вас – Днем славянской письменности и культуры!

Приветствие Президента Республики Марий Эл

Л.И. Маркелова

Уважаемые участники конференции!

От имени Правительства Республики Марий Эл и от себя лично разрешите искренне поздравить вас с Днем славянской письменности и культуры и с началом работы X Научно-богословской конференции «Христианское просвещение и русская культура»!

Уже более 15 лет в этот замечательный день мы отдаем дань любви и уважения первоучителям словенским Святым равноапостольным братьям Кириллу и Мефодию, принесшим на славянскую землю письменность и приобщившим многомиллионные славянские народы к интеллектуально-нравственным сокровищам мировой цивилизации, мировой культуре. Труды этих великих просветителей стали общим достоянием всех славян, положили основу их нравственному и культурному развитию.

В нашей республике давно стало доброй традицией отмечать День славянской письменности и культуры проведением разнообразных мероприятий, организуемых Йошкар-Олинской и Марийской епархией Русской Православной церкви, Министерством культуры, печати и по делам национальностей Республики Марий Эл, учреждениями культуры и общественными организациями. Нельзя не отметить, что план праздничных мероприятий в этом году обширен как никогда. Он включает в себя конкурсы, выставки, концерты. Безусловно, одним из главных в череде этих важных событий станет данная конференция, призванная объединить усилия ученых и богословов Марий Эл в деле духовного возрождения, сохранения и развития культурного наследия России.

Уважаемые ученые и богословы! Еще раз примите мои искренние поздравления в День славянской письменности и культуры! Желаю вам успешной и плодотворной работы – не только во время этой конференции, но и в дальнейшем! Пусть ваша общая деятельность служит духовному возрождению нашей страны, сохранению межнационального мира и согласия, воспитанию гражданского патриотизма!

Приветственное слово вице-президента

Центра национальной славы России

и Фонда апостола Андрея Первозванного В.В. Бушуева

Ваше Высокопреосвященство, дорогие коллеги, разрешите поприветствовать вас от имени Председателя попечительского совета Центра национальной славы, Фонда Андрея Первозванного, Президента Российских железных дорог Якунина Владимира Ивановича и пожелать вашей замечательной конференции всего самого наилучшего.

Почему мы сотрудничаем с Русской Православной Церковью? Потому что наша российская православная культура является краеугольным камнем нашего общества, и, безусловно, не укрепляя этого родства – Церкви и мирян, мы не добьемся успехов в строительстве нашего общества. Мы понимаем, что страна у нас большая, многонациональная; есть в ней традиционные религии, которые мы также чтим и уважаем, но, тем не менее, наша страна традиционно является православной и православная культура является в ней основополагающей. Надеюсь, что это понимают и представители других народов и других религий. Мы очень часто общаемся и с мусульманами, и с иудеями, и с буддистами, да и с представителями других конфессий, и хочу вам доложить, что у нас есть с ними взаимопонимание, которое помогает нам сообща строить великую Россию.

Среди основных программ деятельности нашей организации – программа «За веру и верность», в рамках которой осуществляется работа, связанная с православным наследием и православными ценностями; программа «Служение России» направлена на актуализацию принципов общественного служения; программа «Поколение 2050» – на воспитание молодых граждан. Одна из программ, посвященных христианскому просвещению – это программа «Попросите мира Иерусалиму», которая нацелена на укрепление духовных связей народов православной традиции со святой Землей, с ее сердцем – Иерусалимом. Работаем мы и над восстановлением Марфо-Мариинской обители в Москве, которая вновь должна стать центром милосердия. Проводим большую программу, которая называется «Я люблю Россию». Она включает в себя различные выставки, концерты… Хочу также сказать, что сейчас, видимо, наступило такое время, когда в нашей стране появились нормальные, разумные, здоровые силы, которые способны, объединившись, решать большие дела. Мы радуемся тому, что нас становится больше и больше. А это – признак нашего времени.

I. Духовно-нравственные основы

православия

Гаврюшин Николай Константинович,

профессор Московской Духовной академии

Черты богословского творчества

святителя Иннокентия (Борисова)

«А находились еще и такие легкомысленные, опрометчивые судьи, которые … произносили Иннокентию приговор осуждения».

М.П. Погодин

В 1812 году в Севской (Орловской) семинарии появился студент Иван Борисов – будущий святитель Иннокентий (1800-1857), в богословском творчестве и церковном служении которого она оставила неизгладимый след, как, впрочем, и у известного философа А. Галича, учившегося там на десятилетия раньше. О «Картине человека» этого мыслителя владыка Иннокентий отзывался как об одной из лучших философских книг1.

В пору обучения в Севской семинарии Ивану Борисову довелось приобщиться ко второй волне мартинистских влияний на русскую духовную книжность, и в ней он нашел немало для себя полезного, особенно в отношении понимания внутреннего человека... Конечно, тогда многие зачитывались мистическими писателями и проникались духом внутреннего христианства, но как по-разному раскрывали его в своем творческом и общественном служении!

Сам будущий святитель достаточно выразительно говорит в своих лекциях о том значении, которое, по его убеждению, сыграло в истории духовного просвещения Новиковское общество. Оно, по его словам, «занималось сочинением и переводом полезных книг, напр., оно перевело Арндта – Путешествие к вечности благочестивой души, издало сочинение Ураний, или Слепец, под которым разумеется падшее состояние человека, и мн. др. Вообще, в то время начал было веять дух живой, но это веяние скоро прекратилось и заменилось духом порчи, и общество этих писателей рассеялось»2.

Известный журнал А. Лабзина «Сионский вестник», как замечает Иннокентий, «по глубокости и универсальности своей... не пришелся в раму некоторых членов нашей Церкви, и потому издание его остановлено»3.

Среди полезных для внутреннего делания христианина он называет также издания «Христианской философии»Франциска Сальского, г-жи Гюйон, Фомы Кемпийского, Фенелона, руководство протоиерея Кочетова «Черты деятельного учения веры» и «Обязанности христианина». Иннокентий расположен и к Юнгу-Штиллингу, который, по его словам, «сделал много пользы»4.

Круг чтения, к которому приобщился Иннокентий в бурсацкие годы, не был, конечно, исключительным достоянием учащихся Орловской семинарии; он характерен в целом для эпохи, хотя культивировался и воспринимался по-разному, и мистика «внутреннего христианства» порой сопрягалась с гностическими веяниями... Ф.А. Голубинский и святитель Филарет (Дроздов) питались теми же соками, но с Иннокентием кое в чем разошлись, и это расхождение имело серьезные последствия...

* * *

В Киевской Духовной академии Иван Борисов слушал первые философские лекции И.М. Скворцова, нашел поддержку своим нравственным исканиям у Моисея Богданова-Платонова, ректорствовавшего именно в годы учебы Иннокентия (1819-1823). Лекции по Священному Писанию Моисей читал на русском языке и, по убеждению Иннокентия, был «учредителем нового порядка в Киевской Духовной Академии»5.

На выпускном академическом Акте в 1823 году Иван Борисов прочитал часть своего студенческого труда «О нравственном характере Господа нашего Иисуса Христа». Это его выступление приветствовал митрополит Евгений (Болховитинов)6. Оно действительно знаменовало основное направление богословско-пастырской деятельности будущего святителя, нашедшее широкий отклик у современников, но правильно оцененное далеко не всеми… И именно из-за него Иннокентий, как выразились авторы современной статьи, «претерпел непонимание»7…

Протоиерей Г. Флоровский считает первое сочинение Иннокентия «характерным», но для него оно – симптом «влияния Просвещения», в котором «христианство изображается точно некая школа естественной морали и блаженства. Христология остается очень бледной и двусмысленной»8.

Трудно согласиться с такой оценкой. Ведь именно яркость и подлинная диалектичность христологии снискали Иннокентию заслуженную славу. Флоровский же относит Иннокентия «к немецкому направлению в русской богословской науке», говорит о его «спекулятивной безответственности» и безапелляционно утверждает, что «в действительные глубины духовной жизни Иннокентий никогда не спускается»! 9... Но при этом о. Георгий вынужден сознаться, что «читать Иннокентия и сейчас еще интересно».

В словах Флоровского проглядывают одновременно тенденциозность и противоречивость. И о том, кто же принадлежал к русскому направлению в русском богословии, он умалчивает. Может быть, святитель Филарет (Дроздов), не знавший немецкого языка?

* * *

В духовно-академической карьере Иннокентия определяющими оказались два обстоятельства: положительная богословская программа, выраженная в его студенческом труде, а затем в «Последних днях земной жизни Спасителя», и, с другой стороны, критическая реакция на первую редакцию знаменитого филаретова катехизиса. Прямо она не документирована, но, судя по всему, существовала статья против катехизиса, которую Иннокентий признавал своею и которая давала Филарету основания считать его и автором лекций в Петербургской Академии, вызвавших сомнения московского святителя с вероучительной точки зрения... В личном письме к Иннокентию он, в частности, говорит:

«Статья о катихизисе, которую вы вполне признаете своею, особенно представлялась ручательством, что уроки – ваши...; представьте же себе недоумение наше (т.е. Синода), когда вы говорите не то, что не давали уроков письменных, а давали словесные, которые не всегда верно могли быть записаны – но решительно не давали!»10

В лекциях Иннокентия отмечалось, в частности, что катехизис хотя и хорош, и полезен, но неполон. «Источники религии указаны бедно, именно, указано одно Писание, а о Предании ни слова... Это не подробность, а корень дела... Еще пример неточности. Говорится: видов Богопознания два – Богопознание естественное и Богопознание откровенное. Потом предлагается вопрос: какое лучше? Ответ: христианское! Вопрос легок, а ответ еще легче... Есть неправильности герменевтические, например, излагается догмат о сошествии Иисуса Христа во ад. Здесь надлежало бы ограничиться одною Библиею, ибо для разума этот догмат вовсе неизвестен... Еще пример неточности: Церковь определяется, что она есть “соединенное множество верующих”. Определение неполное и сбивчивое, но надобно бы отличить, каких верующих?»11

Н. Барсов полагает, что эти замечания были высказаны Иннокентием в лекциях по курсу общего богословия, читанному в СПБ ДА в 1824 году. Именно с этого момента между двумя богословами возникают напряженные отношения, и, если называть вещи своими именами, Иннокентий становится объектом пристрастного внимания со стороны московского архипастыря. По его инициативе Синод учредил секретное дознание об образе мыслей Иннокентия.

Не здесь ли главная причина того, что, как с горечью отмечал М.П. Погодин, «драгоценные сочинения Иннокентия пройдены молчанием от современной критики»?12 Известно, что однажды Иннокентию «грозил выезд из столицы в 24 часа за какую-то оставшуюся неизвестною публике проповедь»13. Ф. Титов пишет, что в 1830-х годах академической конференции Киевской Духовной академии, где Иннокентий был ректором, со стороны Комиссии духовных училищ предъявлялось немало замечаний и требований. «Возможно, – предполагает Ф. Титов, – что большая часть замечаний Комиссии духовных училищ, где тогда преобладало влияние митрополита Филарета (Дроздова), была направлена по адресу не столько академической конференции, сколько ее председателя и руководителя – архим. Иннокентия (Борисова), которого тогда склонны были подозревать в вольномыслии и даже неправомыслии»14.

Иннокентия обвиняли в так называемом «неологизме», т.е. рационализме, и именно поэтому близкий его знакомый архимандрит Гавриил (Воскресенский) в своей «Истории философии» опубликовал своего рода апологию архипастыря – фрагменты его уроков по обличительному богословию под названием «О неологизме или рационализме»15.

Иннокентий написал Филарету искреннее и смиренное письмо, в ответ на которое московский святитель дал показательное обещание, что с этого времени «будет преследовать его лишь любовию своею»16. Но принципиальное различие их церковных и богословских позиций, таким образом, конечно, не снималось, и Иннокентий оставался под опекой духовной цензуры, в частности, близкого к митрополиту Филарету профессора-протоиерея Ф.А. Голубинского...

* * *

В качестве альтернативы филаретову катехизису Иннокентием, возможно, еще в Санкт-Петербургской академии, т.е. до 1830 г., был задуман «Памятник веры» – свод важнейших документов догматического характера за всю историю Церкви, но активно работать над ним он стал лишь в конце 1830-х годов. Оставшийся по ряду обстоятельств в рукописи, этот масштабный труд привлек внимание профессора-протоиерея Владимира Сорокина, который выступил с докладом о нем в Одессе в 1988 году, а затем и группы исследователей из Одесской Духовной семинарии. Вот что они, в частности, говорят об этом сочинении:

«В условиях появления катихизиса “Памятник веры православной” значительно превосходил первый по своей фундаментальности. По этому поводу архиепископ Иннокентий говорил: “Составление какого-либо катихизиса... недостаточно, как бы ни была совершенна подобная книга, по тому самому, что есть произведение новое, не может иметь достаточно авторитета в той Церкви, которая называется Церковью Апостольской и Вселенской”. Суще­ство изложения православной веры представлялось архиепископу Иннокентию как динамика во времени, на протяжении нескольких веков, ибо, по мысли Святителя, “ни один из древних веков не представляет полного изло­жения веры;... произведения веков позднейших, имея относительную пол­ноту, не имеют всего нужного для Церкви авторитета, и надо... показать актами единообразие и непрерывность по всем векам учения Церкви”. Цель была достигнута»17.

Развернуто изложить свои христологические идеи и в то же время увлечь широкую читающую публику Иннокентию удалось в бытность профессором и инспектором петербургских духовных школ (1823-1830). В это время он публиковал в «Христианском Чтении» серию статей о последних днях земной жизни Спасителя.

Успех этого сочинения был ошеломляющим. Оно – одно из лучших и ярких творений русской богословской мысли, отвечающих на живые вопросы веры. В нем принципиально предвосхищаются построения М.М. Тареева, митрополита Антония (Храповицкого), патриарха Сергия (Страгородского). И все, чем впоследствии привлекали читающую публику сочинения Д. Штрауса и Э. Ренана, здесь налицо, но в формах безукоризненно церковных и свободных от издержек рационалистического критицизма и произвольных метафизических конструкций.

Флоровский с его асимметрической христологией, стоящей на грани квазидокетизма, заметил в этой книге только «литературные достоинства». Он оценивает Иннокентия с филаретовских позиций («у него не достает рассуждения»). Иннокентий-де «не выходит за пределы риторического и сентиментального гуманизма», более того: «вместо богословия у Иннокентия всегда только психология, вместо истории риторика»18.

Флоровский, к сожалению, не сознавал, что именно без «психологии», без сопереживания или сострадательности никакое подлинное понимание, и особенно богословское – невозможно... Для докетизма и квазидокетизма человеческая сторона Спасителя либо вовсе безразлична, либо малоинтересна: ведь все вершит Бог... Но для разумной веры именно она и важна, ибо только через нее может человек найти свое участие в деле Богочеловека!

Если Востоку был чужд и антипатичен западный натурализм (в иконографии и литургической практике), то психологизма и личностности ему все-таки недоставало... И не только в разумении подвига Самого Спасителя, но и судеб Церкви как Тела Христова... Видимо, именно поэтому центральное место в своем труде св. Иннокентий отдает анализу Гефсиманского борения.

«С истинной точки зрения рассматриваемый, – пишет он, – подвиг Гефсиманский не только не заключает в себе никакого противоречия Божественному характеру Спасителя рода человеческого и Его служения, но необходимо принадлежит к нему, как часть, и притом важнейшая, к целому»19.

Гефсимания как место подвига внутреннего весьма тонко сопоставляется Иннокентием с Голгофой: «На Голгофе сретил Сына Человеческого крест более внешний, ужасный сам по себе и окруженный всеми внешними ужасами, но открытый для взора всех, самых врагов Иисуса, потому долженствовавший быть перенесенным с видимым величием, подобающим Агнцу Божию на самом жертвеннике, не открывающий тех сторон искушений и страданий, перенесение коих, сопряженное с выражением немощи человеческой, не могло быть показано нечистому взору всех и каждого. И вот сей-то внутренний крест, или, точнее, сия-то сокровеннейшая и, может быть, мучительнейшая половина креста сретает Божественного Крестоносца в уединении вертограда Гефсиманского и обрушивается на Него всею тягостию своею до того, что заставляет преклониться к земле и вопиять: если возможно, да мимо идет чаша! На Голгофе страждущее тело приведет в страдание дух; здесь страждущий дух заставит капать кровавым потом пречистое тело»20.

Гефсиманское борение Спасителя, по Иннокентию, остается неудобопонятным для тех, кто хотел «видеть в Нем Сына Божия там, где Он должен был явиться только (курсив мой. – Н.Г.) сыном человеческим»21. Но, – разъясняет Иннокентий, – если бы мы «не зрели Спасителя в саду Гефсиманском, то могли бы подумать, что страдания для Него не стоили ничего или весьма мало, что Божество, с Ним соединенное, делало Его бесстрастным. Тогда все советы к подражанию Ему по необходимости лишились бы той силы, какую они имеют ныне: ибо пример бесстрастного был бы превыше нас страстных»22.

Опираясь на слова апостола Павла (Евр. 5, 8-9) 23, Иннокентий решительно выдвигает Гефсиманское борение как вершину внутреннего подвига земной жизни Спасителя, опережая догматические построения митрополита Антония (Храповицкого): «Богопросвещенный учитель истины, – пишет он, – не усумнился даже назвать Гефсиманское страдание Иисуса Христа совершением всех предшествовавших и последующих его страданий, таким подвигом, в коем решительно обнаружилось, что Сын Марии достоин быть вождем спасения для сынов Адама, таким подвигом, после коего уже не осталось ничего желать к совершенству нашего Подвигоположника»24.

* * *

Лекции в Киевской Духовной академии отражают в целом основную линию богословствования святителя Иннокентия. Здесь в 1831-1833 гг. он «читал так называемую религиозистику или основное богословие (учение о религии и откровении) и догматическое богословие, а студентам VII курса (1833-35) нравственное богословие»25. На его лекциях студенты узнавали, что «...дух религии есть дух полного развития душевных сил. Никакая наука, никакое доброе действие, никакое чисто наслаждение нелишни для религии»26.

Преосвященного Иринея (Фальковского), автора классического учебника по догматике, Иннокентий критикует за крайний августинизм, проявившийся в учении о свободе воли. Фальковский, пишет Иннокентий, «в своем Богословии говорит, что человек вследствие греха потерял всю свободу по отношению к вещам духовным и что он свободен только в отношении к делам гражданским, – к действиям наружным: liberum arbitrium, – так рассуждает он, – ad spirituale penitus omissum, etiamsi ad civile datur. От чего такая разность учения богословов с учением Церкви? Она произошла от влияния протестантства. Церковь восточная всегда утверждала, что повреждение есть в потомках Адама, что оно распространяется путем рождения, что человек, поэтому, лишается Божия благоволения; но мысли о том, что он совершенно потерял свободу вследствие грехопадения, она никогда не приняла. Сходно с сим учили и на Западе до времен Пелагия; с этого же времени явилось направление, известное под именем августинизма. Августин, опровергая Пелагия, отрицавшего наследственную порчу, вдался в другую крайность – стал учить, что человек вследствие падения все потерял и сделался совершенно злым во всех отношениях. Но Церковь отвергла такое его учение, и Запад снова обратился к взгляду умеренному, господствовавшему в Церкви Восточной, который и дожил до времен реформации»27.

Разбирая происхождение различных еретических учений – докетизма, арианства, тритеизма, модализма и др. Иннокентий пытается найти их общий корень, который видит на Востоке, в учении о происхождении материи от злого начала. «Удивительно, – отмечает он, – что нечто подобное есть у Оригена и Климента Александрийского. Ориген, говоря о человечестве Иисуса Христа, говорит, что Он имел тело quasi humanum, а Климент не называет тело Иисуса Христа единосущным нашему телу, а говорит, что Он был. Что сих людей заставило быть осторожными? Вероятно, их возвышенный взгляд на высоту Божества... они смотрели на Божество Иисуса Христа так, что страшились приписать ему полное человечество»28.

Именно с этим взглядом на протяжении всего своего богословского творчества и боролся Херсонский святитель. Гностические мотивы александрийской школы ему были совершенно чужды.

К тому же гностическому корню Иннокентий возводит аполлинаристов, монофизитов и монофелитов. Лишь источник ереси адопционизма (истоки которой в Антиохии), скрывается, по Иннокентию, «в тонкостях диалектики»...

Именно исходя из этих соображений, в противостоянии любым формам докетизма и квазидокетизма, Иннокентий последовательно и настойчиво проводит мысль о полноте человеческого лица Спасителя, давая понять, что никакие терминологические трудности и аберрации не должны для нас заслонять его присутствия в единой сложной Ипостаси Богочеловека.

Против еретиков, – пишет Иннокентий, – Церковь «соединила две натуры в лице одном. Слова лице в Писании нет, но оно весьма хорошо выражает, что Писание говорит: другого выражения в языке человеческом не может быть. Поелику лице означает существо мыслящее, имеющее произвол и единство сознания, то этим Церковь выразила то, что в Иисусе Христе как бы два лица, – ибо и Божество, рассматриваемое отдельно, есть лице, и человечество в отдельности также лице, – соединились в одно лице, и потому Ему принадлежит единство мышления, единство произвола и единство сознания. Но обширнее ли это учение Церкви учения Писания? То же ли она думала изречь и то же ли изрекла, что есть в Писании? Надеялась ли она высказать все дело? Нет! Она признавала этот предмет неизъяснимым так же, как неизъясним у философов способ соединения конечного с бесконечным. Учение ее обширнее по букве учения Писания, но по духу есть то же и даже в некоторых отношениях теснее: она изъясняла его так или иначе применительно к потребностям времени, к ересям. Итак, учение Церкви о сем предмете по букве обширнее учения Писания, а учение богословов в таком же отношении обширнее учения Церкви»...29

Подводя итог, мы можем сказать, что в богословском творчестве святителя Иннокентия как смысловая доминанта проявляется стремление утвердить и раскрыть полноту человечества в воплощенном Боге-Слове. Это стремление сочетается у него с ясным сознанием исторической обусловленности выразительных форм догматического языка.

Примечания

1. Венок на могилу Высокопреосвященного Иннокентия, архиепископа Таврического. Изданный М. Погодиным. М., 1867. С. 116.
2. Сборник из лекций бывших профессоров Киевской Духовной академии. Киев, 1869. С. 273-274.
3. Там же. С. 274.
4. Там же. С. 268.
5. Цит. по: Титов Ф., протоиерей. Императорская Киевская Духовная академия в ее трехвековой жизни и деятельности (1615-1915 гг.). Историческая записка. Киев, 1915. С. 350.
6. Колл. авторов. Архиепископ Херсонский Иннокентий (Борисов) (1800-1857) // Богословские труды. Сб. 31. М., 1992. С. 72.
7. Там же. С. 70.
8. Флоровский Г.В., прот. Пути русского богословия. Paris, 1937. С. 197.
9. Там же. С. 196.
10. Барсов Н. Мнение Иннокентия, архиепископа Херсонского и Таврического, о катихизисах митрополита Филарета // Христианское чтение. 1885. Ч. 1. С. 733.
11. Там же. С. 736-738.
12. Венок на могилу... С. 70.
13. Никанор (Бровкович), архиеп. Биографические материалы. Одесса, 1900. С. 188.
14. Титов Ф., протоиерей. Указ. соч. С. 423-424.
15. Гавриил (Воскресенский), архим. История философии. Ч. 4. Казань, 1840. С. 121-134. Чистович И.А. История С.-Петербургской Духовной Академии. СПб., 1857. С. 287
16. Барсов Н. Иннокентий (Иван Алексеевич Борисов) // Русский биографический словарь. Под ред. Половцева. М., 1896-1918. С. 111.
17. Колл. авторов. Архиепископ Херсонский Иннокентий (Борисов) (1800-1857) // Богословские труды. Сб. 31. М., 1992. С. 75.
18. Флоровский, цит. соч. С. 197.
19. [Иннокентий (Борисов)]. Последние дни земной жизни Господа нашего Иисуса Христа. Душевные страдания Иисуса Христа в саду Гефсиманском. Предание // Христианское Чтение. 1830. Ч. 38. С. 179.
20. Там же.
21. Там же. С. 184.
22. Там же. С. 212.
23. «Хотя Он и Сын, однако страданиями навык послушанию; и совершившись, сделался для всех послушных Ему виновником спасения вечного...».
24. [Иннокентий (Борисов)]. Указ. соч. С. 213.
25. [Предисловие] // Сборник из лекций... С. II.
26. Иннокентий (Борисов), архим. О религии вообще // Сборник из лекций... С. 62.
27. Там же. С. 139.
28. Иннокентий (Борисов). Сочинения Иннокентия, архиеп. Херсонского и Таврического. Иисус Христос – Искупитель человеческого рода. СПб., Б.г. С. 356.
29. Там же. С. 357.

Липатов Александр Тихонович,

доктор филологических наук,

профессор кафедры русского языка МарГПИ

Духовность и экология слова

В оный день, когда над миром новым

Бог склонял Лицо Свое, тогда

Солнце останавливали Словом,

Словом разрушали города […]

И забыли мы, что осиянно

Только Слово средь земных тревог.

И в Евангелии от Иоанна

Сказано, что Слово – это Бог

Николай Гумилев «Слово»

Духовность и слово как понятия не случайно поставлены рядом. Наше время полно тревог за будущее планеты: как сохранить духовную целостность человека под напором все нарастающего растления человеческих душ? Как уберечь здоровой среду обитания? Однако в защите сегодня нуждается не только земная обитель со всей ее природой, но и слово, коим мы общаемся друг с другом и взываем к Творцу на языке, впитавшем в себя высокую светоносность языка церковнославянского; это он придал мощную силу языку великого народа, корнями своими уходящему в седые дали славянской общности.

Нынешнее время – пора великих испытаний языка и слова нашего. Нет, не написал бы М.Ю. Лермонтов, будь это сегодня, поэтические строки, вызывающие гордость россиян: «…свободе лишь послушный, не гнется гордый наш язык». Что вы! Гнут его, да еще как! Потому столь и остра сегодня необходимость защиты языка, его экологии, а с ним и экологии слова. Немало ран наше недавнее безвременье нанесло и духовности народа. Дарованная Духом Святым, она нуждается не только в защите, а и в дальнейшем ее осознании и бережном хранении.

Так органично и встают они рядом – духовность и экология слова.

1.

Произнесите евангельское «Въ начале бе Слово и Слово бе къ Богу и Богъ бе Слово» (Ин. 1, 1), и сразу вместе со Словом в сознании возникает его земное воплощение – слово. Благодаря слову мы живем в духовном мире вселенского света, ниспосланного Творцом. А, как известно, слово и слава – общего корня: от Бога – Слово, Ему же и слава, возносимая в церковных молитвах и песнопениях. Слово точно на крылах держит на себе энергию нашего духа; от него и сила слова, сила языка нашего. «Несмотря на долгие века, – писал в свое время русский философ А.С. Хомяков, – которые он [язык] уже прожил, и на те исторические случайности, которые его отчасти исказили или обеднили, он и теперь еще для мысли – тело органическое, вполне покорное Духу, а не искусственная шелуха, в которой мысль еле может двигаться, чтобы какими-то условными знаками пробудить мысль чужую…»1.

Так образуют нерасторжимое триединство понятия духовность – человек – слово как воплощение единства личности, созидаемой духовностью, которая, в отличие от душевности, выступает как «синтезирующий творческий акт»: по Н.А. Бердяеву, «внутренний человек – духовен, а не душевен»2.

Как видим, выдающийся русский философ четко различает понятия духовность и душевность. А их изначала – в древних славянских словах дух и душа, восходящих к единому корню *duch- в значении «воздух», откуда *duchia – «душа» и *douch- (греч. theos) – «Дух». При этом слово женского рода душа приобрело со временем значение внутреннего начала в человеке – его душевность, а слово мужского рода – знак высокого духовного бытия – Дух. Так дошли до наших дней представления, сложившиеся у славян еще в глубокой древности: слово душа отражает внутренние психологические переживания личности, а дух – творческий подъем как выражение этического качества. И теперь Дух (как Духъ Святый) и душа (как нежные души, например) оказываются реально слитыми: они «друг без друга не существуют, однако в мысли словно раздвоены: существуют в единстве, но понимаются врозь… Нам только кажется, будто слово живет в нас, повторяя мельчайшие движения нашей души. Нет, это мы живем в слове, сохраняющем дух нации и присущие ей традиции»3. А дух народа и дух слова – это от Бога.

Христианская традиция обогатила издавна присущее славянам противопоставление души и духа, создав, между прочим, определения-прилагательные душевный и духовный, и сегодня каждый из нас чувствует отличие друг от друга этих слов-понятий. А образованные от них термины душевность и духовность, восходящие к русскому словесному корню -дух-, стали символами философского содержания. Вот так и сталось: «Душевность – это общая, всем нам присущая родовая мысль, связанная со стихиями и с землей, то есть с родиной, восходящая к силам души, а не духа. Таково чувство всеобщей связи с “душой народа”, чувства, не покидающее нас ни при каких печалях»4. Сейчас на Западе часто говорят о «таинственной русской душе», пожалуй, не всегда понимая не только саму русскую душу, но и смысл этих слов. «Духовность же – творческое проявление высшего Духа в душе отдельного человека, которое формирует цельность личности в единстве чувства, ума и воли. Дух – это жизнь и лик, тогда как душа всего лишь житье лица5.

Святитель Феофан Затворник, пожалуй, первым в своих «Душеполезных поучениях» ввел высокое понятие духовности, образованное от столь же высокого понятия Дух, означающего третью ипостась Святой Троицы: «Дух, – писал он, – орган богообщения, Бога сознающая, Бога ищущая и Богом живущая Сила»6.

По учению апостола Павла (а он четко отличал духовного человека от человека душевного), духовный – это тот, в ком действует Дух Святый, тогда как душевный – это у кого есть душа и тело, но кто не стяжал Святого Духа, дающего жизнь душе.

2.

А, как известно, тесно связаны друг с другом также дух и слово: дух человеческий действует через слово, облекается словом и живет в нем. Для духовного выправления личности и подъема в нем духа необходима особая сфера, особая ткань, насыщенная духовной энергией. Все это содержится в духоносном теле слова. Но наше время свидетельствует, что язык великой Руси – в опасности, в опасности и слово, идущее от Слова, от Творца. Сквернословие, мутный вал англицизмов и непристойной лексики, покушаясь на светоносную силу духовности, разрушает язык, а с ним и людские души. А экология слова – это, в первую очередь, экология души. Всем хорошо ведомо, природа день за днем взывает ко спасению. Но мы не сможем восстановить ее экологическую целостность, если не поймем, что условием целостности природы является целостность человеческого духа и всеобщего родства людей. А для этого необходима целостность языковая, необходимо полнокровное, безущербное развитие родного языка. И пока жив язык – жив и народ как его носитель.

А русский язык вместе с другими языками, словно в зеркале, отражает все перипетии нашего трудного времени: в языке, как и в жизни, образовался бизнес разрушения, вседозволенности и коммерциализации. В результате этого резко снизился общий уровень владения языком, и особенно в среде молодых россиян – носителей и наследников всех его богатств; при активном воздействии средств массовой информации неуклонно падает культура русского слова, вытравливаются интерес и любовь к родному языку. Оруэлловский новояз, тысячекратно повторяясь на страницах ежедневной и периодической печати, на теле- и киноэкранах, на дисплеях Интернета, разрушает самобытность и мыслеемкость русской речи, порождая поток слов-пустоцветов. Оттесняется на периферию, делается «окраинным языком» язык Пушкина и Л. Толстого, Чехова и Шолохова.

Как и другие языки мира, вовлеченные сегодня в орбиту глобализации по-американски, русский язык подвергается все нарастающей экспансии american english, откуда в нашу речь вторглись «инопланетная» лексика электронно-вычислительных машин и космической техники, «птичий язык» рок-музыки и тяжеловесная терминология менеджмента, метастазы американской масскультуры. Мутным потоком хлынули в нашу речь лишенные присущего русскому языку фоноэстетизма разного рода саммиты и имиджи, менеджеры и инаугурации, дистрибьютеры и супервайзеры.

Раны, наносимые русскому языку, больно отзываются также на всех национальных языках России: они не обогащаются, а обедняются от чрезмерного и неуправляемого наплыва иноязычной лексики, умаляются возможности в них словотворчества на базе собственных языковых средств.

Языку нужна защита и на государственном уровне. В Госдуме несколько лет разрабатывался проект закона «О защите русского языка», задачей которого ставилось сохранение и активная защита языка, на котором говорит 83,7 % населения России. Однако нынешние законодатели пошли на урезание данного законопроекта, и недавно Госдумой принят закон «О русском языке как государственном языке Российской Федерации». Скажем прямо, от такого закона русскому языку мало проку: это, скорее, тришкин кафтан, не способный уберечь язык от нынешнего глумления над ним со стороны средств массовой информации. Нам нужен закон именно о защите русского языка! И в этом достойным примером для наших законодателей мог бы послужить принятый во Франции в 1994 году «Закон об использовании французского языка». Кстати, французские законодатели не путают защиту родного языка с «охотой» на иностранные слова. Они не против иноязычных заимствований вообще, в том числе и американизмов, но они против того, чтобы английский доминировал во Франции, вытесняя их родной язык и нанося ему этим непоправимый урон. Потому, хотят этого или нет нынешние российские законодатели, все равно им придется на государственном уровне принимать Закон о защите русского языка.

Мы должны сохранить и защитить богатое российское многоцветье национальных языков, русский язык как надежное средство межнационального общения на всей территории России; не утратил русский язык этих важных функций и на территории нынешнего Союза Независимых Государств. Правда, после распада Советского Союза наиболее националистически настроенные силы, перечеркивая былые тесные связи между всеми народами страны, стали разрывать межгосударственные, экономические и культурные отношения, а русский язык был низведен до положения lingua non grata (языка нежелательного); начался открытый геноцид и унижение русского населения. Так, на Украине, где 54 % населения считает русский язык своим родным языком, за время «незалежности» количество русских школ сократилось почти вдвое, а в Киеве из 157 русских школ не осталось и двух десятков. В Туркмении из-за введения обязательного государственного экзамена по туркменскому языку в вузы страны в позапрошлом году было принято всего 18 русских студентов, а в минувшем и того меньше. Полностью ликвидирована система обучения на русском языке в странах Балтии. Происходит открытое унижение русского языка. Вот всего лишь один образчик высказываний нынешних украинских русофобов: Росiйська мова – це мова-отрута («Русский язык – это язык-отрава»). В ряде же стран во всю стараются вытравить из речевого обихода даже слово спутник, вошедшее во все языки мира. Так, у казахов это уже не спутник, а «быстробегатель», а у монголов – «бесколесная арба, заброшенная за облака».

Потому не случайно на передний план выдвигается задача сохранения и защиты великого русского языка, его словарного богатства, чистоты и, если хотите, здоровья. Так само время заставило громко и с тревогой заговорить об экологии языка. Сегодня экология языка это – «наука о целостности языка, о его связи с культурой своего народа, и вместе с тем о его связи с земной семиосферой. Это – наука об энергетике слова, о его творящей силе, о его связи с биосферой, с языком живой природы. Это, наконец, понятие о духовном значении слова, о глубокой его связи с личностью, с характером и судьбой народа, с высшими духовными сферами, с Творцом. Отсюда становится все более ясно, что биологической, земной экологии не обойтись без экологии слова и духа»7.

Так экология слова выступила важнейшей составляющей всеземной экологии, а слово – важнейшей составляющей планетарной сферы слова. Выступая многослойными единицами смысла, квантами разума, слова как сущности «декодируются» и постигаются лишь человеком, ибо «слова неотъемлемы от человека, [они] продолжение сути и одежда духа его»8. Вот и выходит, что экология слова начинается с глобального семиотического неба (с семиосферы, по Ю.М. Лотману9), которое «распространяется над всем человечеством и над каждым из нас»10.

Образно говоря, Земля научилась слову. Это еще в 1836 году гениально подметил Ф.И. Тютчев:

Не то, что мните вы, природа:

Не слепок, не бездушный лик –

В ней есть душа, в ней есть свобода,

В ней есть любовь, в ней есть язык…11

А русский язык особенный: в нем искони пульсируют гены богоносного церковнославянского языка – языка Православия, языка Божественного Откровения. И было суждено, что русский язык как один из великих мировых языков стал могучей ветвью, привитой к созидающей лозе – церковнославянскому языку: «эта ветвь дала обильные плоды древней и новой (классической) русской литературы. Велик и могуч язык русской литературы, но не надо забывать, что велик и могуч он благодаря своему корню»12. Словом, церковнославянский язык – это духовный стержень всего русского языка.

Так и стало суждено, что Православная Церковь в литургическом богослужении придерживается диглоссии: церковнославянский («словеньский») язык – это язык молитвенного Богопрославления, духовного песнопения, а живой русский – язык проповеди. И оба – восславляют Бога, и оба сегодня нуждаются в защите.

А живую плоть «великого русского», что и говорить, терзают, калечат; его слова все больше утрачивают свою красоту и древнюю святость. Началось же это не вчера, и не сегодня. Большая смута захлестнула русский язык в начале ХХ века. Известно, что история русской культуры еще на изломе XVIII века выработала учение о трех языковых стилях, что обусловило различия в их употреблении.

Высокий стиль русского литературного языка, основанный на формулах Священного Писания, долгое время был «средством облагораживания нормативных вариантов формой выражения»13, и поддерживался существованием норм церковнославянского языка и его образцовых (библейских) текстов. Но идеологический запрет на эти тексты привел к печальным последствиям: была разрушена строго функционировавшая система трех стилей, в результате чего место высокого стиля занял нормативный средний, а на уровень среднего вышел низкий, в который хлынула разговорно-вуль­гарная лексика, а с нею и жаргонная речь городских низов. Именно этим и объясняется «демократизация» русского языка в 20-30-е годы прошлого столетия, а также разрушение норм и связанное с этим «охлаждение» к классическим текстам века XIX-го, которые стали восприниматься как «слишком устаревшие образцы»14. Снятие высокого стиля, разрушение норм и дискредитация классических текстов-образцов подводят русский язык к опасной черте истребления «символических слов и образных понятий национальной ментальности, которые сохраняют нацию во времени и пространстве»15. Когда соборность заменили коллективом, совесть – сознательностью, торжество – фестивалем, честь – престижем, службу – сервисом, любовь – сексом и прочим в этом роде, разрушилась гармония отношений, которая определялась образцовым смыслом коренных славянских слов: так «логическим вытесняется психологическое, – то самое личное чувство каждого человека, которым одухотворяется жизнь и человека, и общества, и отдельного слова»16.

Нарастает уровень субъективности в высказывании, что определяет все нарастающие замены коренных, издавна употребляемых слов словами иностранными, особенно из american english: и вот уж исконно русскую законность теснит легитимность, а знания – это уже компетентность; новшество выталкивает из речевого обихода новация; получили широкое распространение псевдоэвфемизмы: вымогатель сегодня уже рэкетир, продажность – коррупция, благодать – харизма, положение – ситуация, начальство – истеблишмент. Так нынешняя речь говорящих на русском (особенно – молодежи) полна иностранщины в «изящной» упаковке. И, что самое печальное, продиктовано это не необходимой языковой данностью, а преднамеренной заданностью: «вот-де мы каковские: не вятские – мы на иностранное хватские…». Так известность стала восприниматься как престижность (привлекательность чего-либо в глазах общества); государство – это уже суверенитет (полная независимость государства от других государств подменяется понятием национального суверенитета, то есть представлением об особых правах титульной нации); согласие – консенсус (на самом деле «сомыслие»); застой – стагнация (стоячее болото, из которого нет выхода, тогда как русский застой такой выход предполагает).

В речевой обиход входят американизмы, даже не отмеченные отечественными словарями, – причем их значения не доводятся до читателей и слушателей. Таковы, например, фаундрайзер – «толкач», клируэй – «большак»; даже русское тминное печенье стало чужеродным меглинком, а давнее нашенское слово подросток уступило место тинэйджеру. Чего доброго, вдруг завтра с обложки романа Ф.М. Достоевского «Подросток» на нас взглянет этот чужак тинэйджер.

Так в известном смысле иностранные слова, целиком лишенные духовности и смысловой силы, начинают замещать высокий стиль, становясь конкурентами воссоздания духовных текстов, цементирующих высокий стиль. А подобное устранение глубинно-символических значений древних русских слов, определяемых системой высокого стиля, пагубно-разрушающе отозвалось не только на системе современного русского литературного языка, терзаемого нашествием иноплеменных слов, но и заметно отозвалось на последних переводах Нового Завета. Это особенно показательно на лингвистических штудиях знатока славянского наследия профессора В.В. Колесова. Для исследования он берет символическое по значению слово канонического перевода и показывает его с ближайшим родовым значением (гиперонимом) Синодального перевода и сравнивает с их новейшими синонимами (здесь, как правило, преобладает узко-бытовое по смыслу или терминологическое слово). Это хорошо видно на приводимых ученым лексических триадах: риза – одежда – рубашка; снедь – пища – «он ел»; деятель – трудящийся – работник; пира – сума – сумка; светильник – свеча – лампа; дева – отроковица – девушка; прозябе трава – взошла зелень – поднялись колосья; тернии – колючки – кустарник; с лихвою – с ростом – с прибылью и им под. Ставшие устойчивыми сочетаниями в нашей речи, почти пословицами, многие старые выражения совершенно не узнать в новых переводах. Судите сами: умыл руки [Пилат]– омыл руки – вымыл руки [перед народом]; имеющий уши да слышит – кто имеет уши слушать, да слышит – слушайте, если у вас есть уши и подобное17. Вот и выходит, что глубинная многозначность смыслов подменяется плоским терминологическим (понятийным, «понятным простому человеку») значением даже в тексте, который всегда воспринимается как образцовый источник поступления в язык новых выражений и словесных формул.

Так из литературного узуса вытесняются традиционные русские слова, унаследованные из славянской и русской языковой старины и отражающие национальные особенности речемысления.

Волна сокрушения высокого стиля русского литературного языка затронула и другие важные особенности русской письменной речи. А началось все с невинных, на первый взгляд, вещей. Еще в дореволюционную пору ученых Московской лингвистической школы уж очень не устраивала в письменной русской речи старая буква Ђ («ять»), гордость изобретательной техники Кирилла и Мефодия. Члены тогдашней российской Орфографической комиссии В.И. Чернышев, А.А. Шахматов, Ф.Ф. Фортунатов настояли на устранении из русского алфавита ставшей неугодной им буквы. А обосновывали они это тем, что в русском произношении звук, обозначавшийся старой буквой Ђ, сблизился по слуху со звуком Е (в словах типа хлеб, лес, сено). В 1917 году задумку московских ученых – противников Ђ декретировало Временное правительство, а через несколько месяцев подтвердило и Советское правительство.

Устранение «ятя» из русского алфавита внесло сумятицу в практику написания слов. Против затеи московских «антиятевцев» выступили петербургские ученые. Один из их нынешних наследников, тоже петербуржец, профессор В.В. Колесов, вовсе не ратующий за возвращение буквы «ять», считает, что ничего криминального в таком возвращении нет, и на сей счет приводит убедительные доводы.

Звук «ять», в его понимании, не исчез: он постоянно напоминает нам о себе. Так, француз или швед, различающие в собственной речи «два звука Е» (открытый и закрытый), вполне еще «слышат» наши «е» и «ять» в таких, например, словах, как дед или дело, и свободно их различают. Не утратили чувства звучания «ятя» также носители польского, украинского и белорусского языков. В современном украинском языке праславянский Ђ в закрытом слоге прояснился в i (ср. дед и след с укр. дiд и слiд), а в польском и белорусском – в а (после мягкого): дзяд и сляд – в белорусском и dziad и lad – в польском. По этой причине петербургские филологи (прежде всего Яков Грот) и составляли списки слов, в которых гимназисты должны были обязательно различать две символически для зрения важные буквы русского алфавита. Приводилось множество примеров неразличения смыслов в классических текстах русской литературы, букв Е и Ђ; так, здесь противопоставлялись формы мужского и женского рода в словах типа они и онЂ, имя и глагол типа селъ и сЂлъ.

Известно, что важность смысла в быстрочтении не ограничивается только стилистическим признаком. Например, наличие буквы «ять» в слове или в корне слова доказывает его исконную русскость (нет заимствованных слов с этой буквой); это как бы сигнал особой важности слова, поскольку каждое коренное русское слово многогранно по смыслу и содержит не только понятие, но и символ.

«Наконец, – пишет В.В. Колесов, – устранение буквы ять разрушило всю нашу систему графики. Сравните две формы: сЂлъ (прошедшее время от сесть); селъ (родит. падеж мн. ч. от село) – теперь вы читаете одинаково: сел. Чтобы различить омофоны, на письме обязательно следует писать букву ; иностранцев учат ее писать обязательно. У нас же это правило не привилось, мы пишем обычно е без точек»18.

Вот такие неисповедимые они, тернистые пути экологии слова.

3.

Последние два десятилетия на наш язык обрушилась новая напасть: усилился в речи и стал набирать обороты маховик матерщины и сквернословия, которые подобно эпидемии губят красоту и силу языка и слова нашего. И печальнее всего, что это зло находит себе целый сонм активных адвокатов. Так, бывший министр культуры Михаил Швыдкой открыто, «ничтоже сумняся» заявил: «Россия без мата жить не может». И – пошло-поехало. На темы мата сегодня пишутся диссертации, издаются многочисленные словари непристойной (обсценной) лексики. И вот уже мат вторгся в запретнейшую зону – художественную литературу. Дело дошло до того, что по телевидению устраиваются открытые конкурсы на «лучшего мастера» мата; что поделаешь, если наложение на него табу расценивается сегодня как покушение на свободу личности: не хочешь – не читай!

Зло матерщины уродует, калечит души людей, их нравственность. Не зря же художественная русская литература во все времена избегала непристойной лексики. Сам по себе, вне языка и вне текста, мат, собственно, ничего не значит; он лишь паразитирует на языке, который отлично обходится без него: в «Войне и мире», например, есть все, но нет одного – мата; то же и в «Тихом Доне». Тлетворный дух обсценизма не коснулся и наших древних литературных памятников – Иларионова «Слова о законе и благодати» и «Слова о полку Игореве». Нет мата и «площадных речений» и в русской классической литературе, начиная с Пушкина. В своих сочинениях великий русский писатель «преодолел низменную грубость “площадных речений”, навсегда завещав русской литературе матерному слову предпочесть [язык] материнский [язык]»19.

И в самом деле, истинная литература и черное низкое слово не могут сосуществовать – они из разных миров: сквернословие ведет в антимир ада, об этом предупреждает Православная Церковь. Вот увещевание преподобного Кирилла Белозерского из его послания сыну Дмитрия Донского, князю Андрею Димитриевичу: «Тако же, господине, уймяй под собою люди от скверных слов и от лаяния, понеже то все прогневляет Бога»20.

А корни речевой распущенности уходят в даль языческих времен. Сквернословие было тогда важнейшим элементом в культе языческих радений и игрищ. Именно в «срамных словах» сосредоточивалась тогда магия всех ритуалов, посвященных языческим богам и окружающему их сонму нечистой силы. Поэтому «в древнерусской письменности – в условиях христианского и языческого двоеверия – матерщина закономерно рассматривается как черта бесовского поведения»21.

Со сквернословием (как и с язычеством) на Руси боролись с начал ее христианизации. Уже в «Повести временных лет» резко осуждается языческое «срамословие». «Грязному слову» противятся Кирилл Туровский, митрополит Петр, новгородский митрополит Фотий. Бесовские песни, «буе слово, срамословие, бесстудныя словеса и плясание» были осуждены Стоглавым собором (1551), затем указами царя Алексея Михайловича (1648). В поучениях святителей и пастырей того времени говорится, что с человеком, который матерится, не следует «ни ясти, ни пити, ни молитися, аще не останется такого злаго слова»22.

А в поучении против сквернословия, приписываемом Иоанну Златоусту, говорится, что «матерным словом оскорбляется, во-первых, Матерь Божия, во-вторых, родная мать человека и, наконец, “третья мать” – Мать-Земля… А котораго дни человек матерно излает и в тот день уста его кровию запекутся злые ради веры и нечистаго смрада, исходящего изо уст его, и тому человеку не подобает того дни в церковь Божию входити, ни креста целовати, ни (Е)вангелия, и Причастия ему отнюдь не давати… И в который день человек матерны излагает, в то время небо и земля потрясеся и Пречистая Богородица вострепенетася от такого слова»23.

Культура в диком поле словесного чертополоха не может нормально развиваться, она деградирует: ее вытесняют пошлость, хамство, грубость, нарастает бездуховность. Не следует забывать: «Цинизм слова – это отражение цинизма души» (А.И. Герцен). К тому же «примитивность языкового мышления создает благоприятную почву для примитивизации логического мышления, этакой формы языкового зомбирования»24.

Экология слова – это освобождение человеческой общности от скверны. А это значит: слову скверному надобно противопоставить божественный глагол, Его Слово. Ибо «Бог словом просвещает человека и через слово приводит к Себе. Человек Словом-то и создан!»25 «Божественный глагол» (Слово) мощно рокочет гласом Божиим в пушкинском «Пророке» (1825):

Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею Моей,

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей 26.

Одухотворенное Творцом, это слово пульсирует в наших генах, откликается в душе поэтов. А поэты, пожалуй, едины в одном – в слиянии с природой, с мирозданием.

Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,

И звезда с звездою говорит…

Этим волшебным лермонтовским строкам откликается другой поэтический гений – А.А. Фет:

Я долго стоял неподвижно,

В далекие звезды вглядясь, –

Меж теми звездами и мною

Какая-то связь родилась27.

«А русские поэты свой гений и свое сердце всегда отдавали России – средоточию их творчества. В душе России нерасторжимы братски: шелест трав, мерцанье звезд, движенье сердца и дерзание мыслей. И именно в России лучше всего понимают, что слово чистое, Божие слово, возвещенное не только с амвона, а и устами поэта, спасительно для целокупного земного мира»28.

И не потому ли так слиянно выступают рассмотренные нами понятия духовность и экология слова?

Примечания

1. Хомяков А.С. О старом и новом. М., 1998. С. 339-240.
2. Бердяев Н.А. Смысл творчества. Париж, 1985. С. 332.
3. Колесов В.В. «Жизнь происходит от слова…». СПб., 1999. С. 172-173.

4,5 Там же. С. 173.

6. Душевнополезные поучения святителя Феофана Затворника. [б.м.], Введенская Оптина пустынь, 1998. С. 109.
7. Миловатский В.С. Об экологии слова. М., 2004. С. 7-8.
8. Там же. С. 12.
9. Лотман Ю.М. О семиосфере // Ю.М. Лотман. Избр. статьи в 3-х т. Таллин, 1992. Т. 2. С. 11-24.
10. Миловатский В.С. Указ. соч. С. 14.
11. Тютчев Ф.И. Лирика. Минск, 1977. С. 69.
12. Камчатнов Александр. Сакральный славянский язык в Церкви и культуре // Современное обновленчество – протестантизм «восточного образца». М., 1996. С. 136. О роли церковнославянского языка см. также: Липатов А.Т. Церковнославянский язык – язык духовного откровения и речевого величия // Христианское просвещение и русская культура: Материалы девятой научно-богословской конференции. Йошкар-Ола, 2006. С. 10-24.
13. Колесов В.В. Указ. соч. С. 142.
14. Там же.
15. Там же. С. 147.
16. Там же. С. 152.
17. Там же. С. 58-59.
18. Там же. С. 72.
19. Преподобные Кирилл, Ферапонт и Мартиан Белозерские. СПб., 1993. С. 183.
20. См.: Успенский Б.А. Мифологический аспект экспрессивной фразеологии // Б.А. Успенский. Избр. труды. М., 1996. Т. 2.

21-23 Там же.

24. Ремнева М.Л., Комлев Н.Г. Универсум филологии: язык, общество, наука // Вестник Московского университета. Филология (сер. 9). 1977. 2. С. 59.
25. Миловатский В.С. Указ. соч. С. 60.
26. Пушкин А.С. Сочинения в 3-х т. М., 1985. Т. 1. С. 385.
27. Фет А.А. Стихотворения, поэмы. М., 1989. С. 112.
28. Миловатский В.С. Указ. соч. С. 51-52.

II. Православие в марийском крае
и поволжско-вятском регионе

иерей Михаил Ильин,
клирик храма Рождества
Пресвятой Богородицы с. Семеновка,
руководитель Комиссии по канонизации святых

Йошкар-Олинского епархиального управления

Мироносицкая пустынь: к 360-летию обретения

Царевококшайской иконы Пресвятой Богородицы

Русская земля находится под особым покровительством Матери Божией. Ярким свидетельством этому является множество икон Ее, прославившихся обилием чудес в разных городах и весях нашей страны. И нет практически ни одного уголка России, где бы не был явлен тот или иной образ Пресвятой Богородицы, сыгравший затем важнейшую роль в духовной жизни своей области.

Именно такое значение для Марийского края имеет Царевококшайская (Мироносицкая) икона Божией Матери. Она была обретена 1 (14) мая 1647 года близ селения Дальние Кузнецы, расположенного неподалеку от Царевококшайска. Документы свидетельствуют, что крестьянин Андрей Иванович Жолнин, работая на поле, увидел лежащий на земле образ Богоматери, а когда захотел поднять икону, она сделалась невидимой. В недоумении Андрей стал смотреть вокруг и увидел, что образ стоит на дереве, никем не поддерживаемый, и от него исходит свет. Символично то, что при обретении иконы вместе с русским крестьянином Жолниным находился мариец Айтуган Педешев1. Обретение чудотворного образа Пресвятой Богородицы духовно объединило наши народы, а Мироносицкая икона стала небесной покровительницей Марийского края.

Явленная в 1647 году икона была вырезана на черном («аспидном») камне. Богоматерь изображена на ней со святыми Женами-Мироносицами, потому икона и называется Мироносицкой. Другое ее название, Царевококшайская, указывает на место обретения образа.

Предание сообщает далее, что, помолившись перед иконой, Андрей Жолнин взял образ в свой дом, где в продолжение всей ночи от него исходил свет. Узнав о чудесном обретении иконы, местные жители привели в дом Жолниных множество недугующих различными болезнями, которые по вере своей получили скорое исцеление. Царевококшайский воевода Матфей Спиридонов и городское духовенство, узнав о явлении иконы и происходящих от нее чудесах, при большом стечении народа крестным ходом отправились к дому Жолниных, а затем и к тому месту, где был обретен образ. И снова были явлены многочисленные чудеса и исцеления, около 80 человек слышали голос, предвещавший основание на этом месте монашеской обители2.

Вскоре икона была перенесена в Царевококшайск и поставлена в Воскресенском соборе города. Воевода приказал снять с нее список, а подлинник отправил в Москву, к государю Алексею Михайловичу. Икона была встречена в первопрестольной с величайшим торжеством; ее было приказано поставить в царских палатах, где страждущие, приходя с теплою верою, получали исцеление от недугов. Государь Алексей Михайлович приказал украсить образ, на месте его явления построить монастырь в честь святых Жен-Мироносиц и в 1649 году отпустил явленную икону обратно в Царевококшайск3.

11 (24) сентября 1649 года на месте явления чудотворной Мироносицкой иконы Пресвятой Богородицы было начато строительство монашеской обители, которая имела целью распространение христианства среди местного населения, по большей части языческого. В 1652 году постройка монастыря в основном завершилась4.

Жизнь насельников обители в таком глухом месте, где практически все население составляли марийцы-язычники, была трудной. Сразу после основания монастырь стал подвергаться нападениям местных жителей, имевших к монашествующим территориальные претензии и считавших монастырские земли своими. Насельники Мироносицкого монастыря, неоднократно просившие власти оградить их от нападений соседей-язычников, реальной поддержки так и не получили5. Более того, согласно указу о церковных владениях, изданному в 1764 году при императрице Екатерине II, Мироносицкая пустынь была отнесена к числу заштатных монастырей6, то есть находящихся на «своем содержании» за счет «рукоделий» или «мирского подаяния» и не получавших содержания от государства. Именно с этим, видимо, и были связаны хозяйственные проблемы обители, о которых писал в начале XX века тогдашний ее настоятель игумен Пантелеимон (Рожновский): «Монастырь находится в большой нужде, и храм от времени пришел в большую ветхость... Трудно во всей подробности описать все нужды обители, тем более что эти нужды постоянно меняются: одно приходит в большую ветхость, а другое исправляется, благодаря усердию добрых пожертвователей, которые ревнуют о славе Божией и заботятся о духовной пользе для народа, чтобы в нем возможно сильнее поддерживать покаянное чувство, живую веру и жажду спасения»7.

Несмотря на тяжелое хозяйственное положение, в духовной жизни Мироносицкой пустыни царило благочиние. В центре жизни обители была Мироносицкая икона, празднование которой совершалось, как и ныне, трижды в год – 14 мая (1 мая ст.ст.), в день ее явления, в третье воскресенье после Пасхи – Неделю Жен-Мироносиц, а также 6 июля (23 июня по ст.ст.) – в день празднования Сретения Владимирской иконы Божией Матери. В эти дни в Мироносицкую пустынь собирались крестьяне из окрестных деревень и жители близлежащих уездов соседних губерний, желающие получить благословение Божие на свои труды. Пресвятая Богородица через Свой чудотворный образ благодетельствовала ближайшему населению, которое не страдало ни от повальных болезней, ни от неурожаев, ни от каких-либо иных бедствий, какие бывали в других местностях. В этом одна из причин того, что икона стала почитаться среди населения, а монастырь называли обыкновенно не Мироносицкой пустынью, а Святым местом8.

В Мироносицкую обитель приходило немало просьб отпустить святую икону в крестные ходы для служения молебнов, освящения домов и благословения народа. С XVII века появился обычай совершать крестный ход, во время которого Мироносицкая икона ежегодно приносилась в Царевококшайск и находилась здесь с 1 по 16 августа (ст.ст.). Во время пребывания чудотворного образа в городе его носили по всем городским храмам, близлежащим селениям, а по просьбе верующих – и по домам, где служились молебны. Крестные ходы с Мироносицкой иконой совершались и по окружающим Марийский край городам и весям: в 1677 году архиепископ Казанский Иоасаф издал указ, разрешавший носить чудотворный образ в Чебоксары, Цивильск, Козьмодемьянск. Впоследствии крестные ходы совершались и в Вятскую губернию9. В ходе их проводились душеполезные беседы, при стечении народа служились торжественные молебны в храмах, на полях, в домах и по молитвам к Божией Матери совершалось множество чудес и исцелений.

Мироносицкий монастырь вел большую просветительскую деятельность, оказывал огромное духовное и нравственное влияние на местное население. Иеромонахи обители по просьбе верующих совершали богослужения в селах, где не было священников. В монастыре существовала неплохая библиотека, при деятельном участии братии в Казани были напечатаны наставления в православной вере, последование Божественной литургии, другая духовная литература. Обитель оказывала помощь вновь открывающимся школам; в самом монастыре существовала земская, а затем и церковно-приходская школа10. Воспитанники училищ, городских и сельских начальных школ совершали в Мироносицкую пустынь паломничества, обычно пешком, в сопровождении учителя и приходского священника. Обитель предоставляла детям помещение для ночлега и трапезу, насельники ее раздавали ученикам брошюры с описанием истории празднования в честь чудотворной иконы святых Жен-Мироносиц. Учащиеся пели на службах, постились, исповедовались, причащались. Монастырское богослужение, чудотворная икона, уклад монашеской жизни – все это производило на юных паломников большое впечатление11. В марте 1910 года по благословению архиепископа Казанского и Свияжского Никанора (Каменского) при Мироносицкой пустыни был открыт миссионерский приют, который рассматривался как одна из существенных мер в деле просвещения местного населения. Воспитанникам было отведено помещение в монастыре, они обеспечивались всем необходимым, обучались в находящейся при обители школе. Монастырь также содержал воспитанников приюта, по тем или иным причинам обучавшихся вне его стен12.

С установлением советской власти обстоятельства жизни Мироносицкой обители резко изменились. Секуляризация монастырских хозяйств, проводимая в первые послереволюционные годы, стала одним из элементов программы уничтожения Церкви в России, а отчуждение имущества и земель сопровождалось физическим насилием над насельниками монастырей, чему не препятствовала (а иногда даже и поощряла) местная власть. В 1917 году, подстрекаемые Земельным комитетом Вараксинской волости, крестьяне пытались отобрать у Мироносицкого монастыря луга, а демобилизованные солдаты – пожертвованный верующими скот. В декабре 1917 года крестьяне деревень Большое Кердешево, Пайгишево, Кельмекеево захватили монастырскую дачу в деревне Алексеевка Петриковской волости, изгнав под угрозой смерти сторожей. 16 января 1919 года постановлением исполкома Царевококшайского уездного совета все постройки монастыря, инвентарь, скот, земельные угодья были национализированы. Во владение братии были предоставлены лишь один каменный корпус, настоятельский дом и храм со всей утварью. Но и этого властям показалось мало: 1 апреля 1919 года верхний этаж настоятельского дома был отобран под Народный дом, а нижний – под квартиры для учащихся13. 23 января 1920 года тогдашний настоятель Мироносицкого монастыря иеромонах Варсонофий (Никитин) в отчете епархиальному начальству сообщал: «Хозяйство монастыря, состоявшее из полевых, луговых, лесных угодий, нарушено, скот реквизирован, пасека с пчелами отобрана, и единственным пособием на существование братии за последнее время является жертва православных христиан … и доход от служения молебнов пред чудотворным образом Свв. Жен-Мироносиц и Владимирской Божией Матери»14. Наряду с хозяйственным разорением обители начались аресты ее насельников. Так, в 1918 году был арестован иеромонах Гавриил (Бурцев), проведший под арестом 2 недели, в 1919 году – послушник Михаил Петров, находившийся в заключении до 1921 года15, а также настоятель монастыря игумен Сергий (Мытиков)16. Но, несмотря на гонения, братия Мироносицкой пустыни продолжала свое служение Богу и ближнему.