WWW.DISUS.RU

БЕСПЛАТНАЯ НАУЧНАЯ ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА

 

Pages:     | 1 |   ...   | 2 | 3 || 5 | 6 |   ...   | 8 |

«Ответственный редактор:
И.М. Семашко Гендерные проблемы в общественных науках. Отв. ред. И.М. Семашко. М., 2001. 264 с. ...»

-- [ Страница 4 ] --

В качестве основных механизмов регуляции поведения выступают принуждение, прямая агрессия (репрессивные методы) и одобрение и похвала (пермиссивные методы).

Репрессивные методы

Нарушение определенных норм поведения, принятых в данном обществе, влекло применение репрессивных методов. Они выполняли функцию наказания за уже совершенный проступок или мести за причиненную обиду. Чаще всего наказанию подвергались девушки, совершившие «измену». Что понималось под этим словом? На посиделках молодежь составляла довольно устойчивые пары, называвшие друг друга «игровой» и «игровая», «вечеровальник» и «вечеровальница», «беседник» и «беседница» и т. п. Это обстоятельство налагало, особенно на девушку, существенные ограничения в поведении: она не могла открыто проявлять интерес к другим парням и принимать их ухаживания, то есть постоянный кавалер получал на свою «игровую» права, в известных пределах аналогичные, правам мужа на жену. Если же девушка отдавала предпочтение новому ухажеру и хотела расстаться с прежним, то ей приходилось откупаться от него: давать небольшую сумму денег, возвращать подарки, которые он ей дарил, или возмещать расходы по их покупке. В противном случае он мог демонстративно отнять и разорвать у нее платок, вырвать из волос и сломать гребенку, а иногда и побить ее. «Изменщицы» подвергались также и другим преследованиям со стороны парней (см. ниже).

Серьезное наказание несла девушка также в случае выявления добрачной связи. Широко известен обычай мазать ворота или ок­на дома провинившейся девушке дегтем, разведенным навозом или сажей. В тех местах, где существовала традиция совместных ночевок молодежи на посиделках, например в Рязанской области, любой парень, даже если он был виновником, мог «для позора» разорвать подушку и пустить пух по деревнеcxliv. Нередко практиковались действия, которые были направлены на «охлаждение», «замораживание» гениталий. Выведя провинившуюся из дома, переворачивали ее вниз головой, растягивали юбку наподобие колокола и набивали снегом или же просто набрасывали снега под подолcxlv.

Особенно опасные последствия для девушки имело намеренное публичное оскорбление парня (например, пение про него кориль­ной частушки, дразнилки, демонстративный отказ принимать его ухаживания). В таком случае парень мог побить обидчицу, иногда дело доходило даже до убийства. Например, в Грязовецком районе Вологодской области во время святочной вечеринки одна из ее участниц сочинила и тут же спела про парня позорящую частушку, чем сильно его разозлила. «Он вышел, его задело, эта песня задела, он вышел, она на огород вышла тоже, он как дал плахой — и убил. Вот так, девку за песни»cxlvi. Такие случаи, разумеется, единичны; как правило, наказание обидчицы происходило в игровой форме.

Одним из средств мести девушке, чем-либо досадившей парню, выступали различные действия, направленные на порчу девичьей работы: например, поджигали кудель, сыпали в нее соль, табак, лили воду, закручивали ее в толстые сосульки, снимали с веретена и спутывали спряденные нитки и пр. Позорность таких действий проистекает, вероятно, из ассоциации кудель — волосы; существовало выражение «обрил девку», если у девушки сожгли кудельcxlvii. В некоторых деревнях Харовского р-на Вологодской обл. поджигание кудели воспринималось окружающими как знак того, что за девушкой «есть что-то нехорошее», поэтому она подвергалась всеобщему осуждению. Отламывание у веретена пятки или носка тоже считалось весьма оскорбительным для чести девушки.

Обычно девушки безропотно сносили такие проделки, боясь навлечь на себя еще больший гнев («Не-ет! Где ж тут отомстить! Уж зло — не-ет! Не надо, а то он тогда хуже будет»cxlviii), хотя иногда могли дать и отпор. Например, бросить виновнику горящую кудель у лицо.

Действия с куделью или пряжей кроме своеобразного воспитательного средства могли служить также развлечением. Особенно много такого рода забав бытовало в Вологодской областиcxlix.

Пляски, занимавшие на посиделках немало времени, также да­вали парню возможность продемонстрировать свое отношение к девушке. Порицание, выраженное в то время, когда плясунья находилась в центре внимания, было особенно действенным, и его боялись больше всего. На святочном игрище в д. Татариново Кичменгско-Городецкого р-на Вологодской обл. парни во время пляски устраивали забаву, называвшуюся «пилой». Все вечеровальники стояли по кругу. Один парень вызывал какую-нибудь девушку в середину круга. Она должна была обежать вокруг парня, держа его за поднятую руку. Причем, если парень почему-либо был сердит на вызванную, то он поднимал руку как можно выше, чтобы девушка не могла ее достать. Если ей действительно не удавалось это сделать, парень хватал девушку за руки и взваливал себе на спину; затем нес ее по кругу, а каждый из игроков хлопал ее по животу («пучине»). Потом наступала очередь другой девушки и т.д. Когда один парень обводил вокруг себя всех девушек, выходил следующийcl.

Нередко обиженный парень зажимал меха у гармони и вынуждал девушку сойти с круга, в то время, когда она выходила плясать: «будешь петь, дак парень подойдёт, тебе и гармошку зажмёт. Ты пляшешь, а он подойдёт у тебя и гармошку зажмёт»cli. Или же выводил ее в круг для пляски, а сам затем уходил.

Агрессивные действия как правило были направлены против конкретного человека, но в определенных обстоятельствах такому давлению подвергалась группа девушек в целом. Это чаще случалось в ритуально значимые моменты (например, при устройстве молодежных «ссыпок», на святки во время прихода ряженых). Аналогичные ритуальные нападения парней на девушек происходили и в другое время (обливание водой и закапывание в снег на масленицу, стеганье крапивой при завивании венков на Троицу, обливание водой на Духов или Иванов день и т.д.). Хотя нападение парней на девушек чаще носило характер грубоватого заигрывания, оно принимало жесткие формы, если парни были серьезно раздосадованы.



Во время молодежных «ссыпок» оскорбленные или не приглашенные на гулянку парни вымещали на девушках свое недовольство тем, что крали или портили продукты, лили в печную трубу воду или затыкали ее, чтобы весь дым шел в дом, били окна и т.п. Весьма распространенным действием, направленным на устрашение девушек, было битье ламп на посиделках. Разбив «пузырь», обиженные парни нередко устраивали в темноте порку девушек. Кроме того девушкам приходилось покупать новое стекло для лампы.

Широко бытовали развлечения с битьем девушек на святках. Например, в д. Монастыриха устраивали «дутье со стула». «Посреди избы становится скамья и на нее садятся девушки; все парни поочередно подходят и сзади с размаху ударяют девушек, причем они не должны издать ни звука; если же они выразят недовольство, то поплатятся за это жестоко»clii. В Череповецком уезде, по свидетельству С.В. Максимова, парни на беседах часто «пекли блины»: «Один из парней берет хлебную лопату или широкий обрезок доски, а другой поочередно выводит девушек на середину избы и, держа за руки, поворачивает их спиной к первому парню, который со всего плеча дует их по спине»cliii. В Шекснинском р-не Вологодской обл. «девкам давали репы» и «хрену». Забавы были практически одинаковы: парень, называвшийся «кобылой», взваливал девушку к себе на спину и слегка наклонялся вперед, чтобы ее ноги оторвались от пола. «Репа» и «хрен» отличались только тем, что в первом случае девушку били по заду жгутом, а во втором — лопатойcliv. В Белозерском р-не Вологодской обл. парни ставили каждую девушку лицом к доске и лупили ее особым кнутом, к концу которого был привязан тяжелый узел. «Девку к доске поставят. Ну вот. Вот так вот она и стоит у доски. А оне по этому вот схoзнут [шлепнут. — И.С.] по полу да по заднице. Во святки, во святки».clv

Часто встречаются воспоминания о битье девушек, пробегаю­щих между двумя шеренгами парней, соломенными жгутами или подобными орудиями. Так, в д. Чеченинская Вожегодского р-на Вологодской обл. парни вставали двумя шеренгами со «свистуль­ками» (соломенными жгутами) в руках. Когда девушки пробегали по этому коридору, парни стегали ихclvi. В д. Ромашево Кирилловского р-на Вологодской обл. ряженые «пропускали девушек через розги»: хлестали их толстой частью высушенного коровьего хвостаclvii. В д. Сухонский Дор Тарногского р-на Вологодской обл. парни-ряженые устраивали девушкам «железную дорогу»: заставляли их пробегать у себя под руками и били при этом лаптем по спинеclviii. Во всех этих забавах особенно доставалось «изменщицам».

Символика этих забав становится ясна при сопоставлении их с той функцией, которую выполняет битье в обрядах: оно обычно имеет продуцирующий смысл, связано с понятием силы, здоровья, плодовитостиclix.

Основу представлений ряженых составляли различные насильственные действия, направленные против всех участниц посиделок. Например, «медведь» обнимал измазанными сажей рукавицами, «лошадь» лягалась и брызгала разведенной в воде сажей, «коза» и «бык» бодались, «журавль» или «гусь» клевали острым носом, «осы» кололи шильями, «кузнецы» колотили по ногам молотками, пришедшие «блины печь» «старики» обливали жидкой глиной и т. п.clx В данной статье я не касаюсь вопроса о происхождении всех этих забав и развлечений, они, безусловно, связаны с архаическими представлениями и культами. Моя цель показать, что форма, в которой забавы с битьем и представления ряженых продолжали существовать еще в начале — первой половине ХХ вв., позволяла с успехом использовать их для устрашения и наказания как всех участниц посиделок, так и отдельных ее членов.

Методы физического давления со стороны парней были все же более редким явлением, чем различные виды насмешек, которые составляли более мягкую, однако не менее действенную, форму репрессивных методов.

Насмешки, издевки, подколки использовались в тех же целях, что и способы физического устрашения и наказания, а также слу­жили механизмом, устанавливающим ограничения в поведении девушек по признаку скромность / раскованность. Существовал целый класс шуток над слишком тихими, несмелыми девушками, но также и над теми, кто вел себя дерзко и развязно. Выделение этих качеств происходило в силу того, что они прежде всего маркировали готовность и пригодность девушки к браку. Слишком робкая, не проявляющая темперамента девушка, вряд ли готова к выполнению репродуктивной функции. Девушка же с противоположными свойствами ставила под угрозу устойчивость брака. Существовавшие во множестве насмешки над робкими, не пользующимися успехом у противоположного пола девушками отражают их маргинальное положение среди сверстников («мох в углу копает», «угол конопатит», «угол сторожит»), неподвижность («седёлку

[1] не стряхнула», «седёлку сидит сторожит», «лавку обтирает»), неестественное, неправильное выполнение каких-либо действий («сосну» или «осину в задор

[2] поволокла», «волоки сосну домой с кореньями, с прутьями») и т.п.clxi

Для слишком бойкой существовали другие, более жесткие, способы коррекции поведения. Например, во время пляски «ланчика», в котором была фигура, когда девушка кружилась под рукой парня, а он в это время пел ей частушку, парень мог спеть ей грубую или даже «матерную» частушку. «А у нас так бывала в Никоновской. Две сестры: одна была большая толстaя, а вторая высокая, потоньше немножко — две сестры. Ну вот ладно. Чёрницкие робята, а оне [сестры. — И.С.] йим чё-то тожо подшкyнили, насмешку большую выставили. Подсмиялися и пошло по народу. Ак они на биседе вывели ланчика, один взял сестру, другой другую, и кружит и писню поёт:

Вот у этой у высокой

Заросла м... осокой.

А вот у этой у толстoй

Заросла п... трестой.

Ты знаэшь скоко смеху было! О-ой! Оне услышали да и отомстили»clxii.

Приведем еще примеры подобных частушек:

У миня милая красива — Ты не пой, не пой, не пой,
С огороду борона, Отпою тебе самой,
Девяносто раз спасибо, Ты подёржанная девушка,
Што отстала сотонаclxiii. Сказал товарищ мойclxiv.

Некоторые способы отмщения, практиковавшиеся парнями, отличались грубостью, хотя и не лишены были своеобразного остроумия. Так, в д. Федоровская Белозерского р-на Вологодской обл. парни, чтобы проучить строптивую девушку, готовили сильно пахнущее снадобье из натертой редьки, поставленной в теплую печь в закрытой бутылке. Вечером приносили бутылку с редькой на посиделки и незаметно «где она сидит, бутылку под лавку поставят. Ототкнут да и поставят: набздела. Да от смеху-то после сколько! Ой! Што ты! Ой! “Фу, как эт чё наделала!” Што ты! Хоть с биседы уходи. Над парнем девка подсмиёцца чё-нибудь дак, а и парню надо подсмияцца»clxv.

Многие посиделочные игры также могли служить средством для выражения порицания. Например, игра «обчинышек» или «смеяться», смысл которой близок к игре «в мнения». По жребию выбиралась девушка, о которой все высказывали свои суждения. Иногда «мнения» о той, которую «обчинивали», собирала одна из присутствующих, а затем оглашала их в произвольном порядке, чтобы трудно было отгадать, кому принадлежит то или иное высказывание. «Скажут: “Девка-то хороша, да сильно нос короткий!” Да. “Девка-то хороша, да походка плоха!” Там: “Девка-то хороша, да плохо одеваецце!” Видишь ты! “Девка-то бы хороша, да, — там, — глаза маленько несправедливые!” И дальше, и дальше всё — по-всякому. А потом по очереди пойдут. Другой раз ведь чё-нибудь интересное — и неправда, а скажут, что вот такоо-то, дак смеюцца, так весело»clxvi. «“Добра бы девка, да за робятами бегает больно!” Парни и такое загнут, дак. Не покажецце девке, и заброницце. Эта игра как заведецце, так уж розбранецце»clxvii.

«Обчинивание» нередко проводили ряженые. В Сямженском р-не Вологодской обл. это делали «старики». В д. Чижово, зайдя в избу, «старуха» влезала на печь, а «старик» обходил девушек и подвергал их тщательному досмотру, каждый раз обращаясь к «старухе»: «Как старуха, годится эта девка в невесты нашему сыну?» — а та отвечала «годится» или «не годится», добавляя при этом разные лестные или ругательные характеристики в адрес «претендентки»clxviii.

В д. Рытино Сямженского р-на Вологодской обл. сценка с «об­чиниванием» разыгрывалась при участии «снопа соломы». Здесь на игрище приходили два парня, один из которых был обвязан пучками соломы и прикрыт соломенной «шляпой», то есть напяленным на голову пучком соломы, завязанным с верхнего конца. Его провожатый был одет в вывернутый наизнанку тулуп, со старой шапкой на голове, обшитой ленточками и лоскутами. Лица у обоих были измазаны сажей. «Сноп» сажали в угол, а его помощник расхаживал по избе, постукивая посошком и рассказывая о присутствующих разные невероятные истории или задавая вопросы, которые вгоняли спрашиваемых в краску. «Сноп» же завершал каждую шутку своего товарища короткой фразой: «Правда, правда, истинная правда!» — произнося ее низким голосом и нарочито медленно. Рассказчица вспоминала о том, как подшутили над ее подругой. Первый ряженый подойдя к ней, сказал, как будто его это очень удивило: «Алешка из Шишакова вез Полю в гости и она в санях написала!» — «Правда, правда, истинная правда!» — пробасил «сноп». Оскорбленная Полина не выдержала, выскочила на середину избы и закричала: «Вот и нетушки, я не писала!» Все умерли со смехуclxix. О характере исполнявшихся при этом припевок и приговоров можно судить по опубликованным записям из Холмского района Новгородской обл.:

Сидела на тыну, Шла через озеро —
Давала петуну. Ж... обморозилаclxx. и т. п.

Для охаивания девушек ряжеными использовалась также сценка под названием «грамофон». Двое-трое парней привозили в избу на санках большую плетеную корзину, под которой сидел какой-нибудь острослов. Девушки по очереди подходили к корзине (или их подводили парни-ряженые) и просили что-нибудь им сыграть или спеть, а «граммофон» пел озорные, а иногда, если хотел высмеять девушку, и неприличные частушки. Иногда «грамофон» вместо «проигрывания пластинок» заводил разговор с девушками. Задаваемые им вопросы были отнюдь не всегда безобидны. Ряженые очень часто выступали своего рода «рупором общественного мнения», особенно когда они были под маской.

Не меньшее внимание уделялось проверке девушек на наличие такого важного качества как терпение или вспыльчивость. Разнообразные шутки, мешавшие девушкам выполнять работу на посиделках, выступали своеобразным индикатором, по которому парень проверял характер девушки: «ругачая» она или «неругачая». Такие действия парней как поджигание кудели, или, скажем, вырвать из вязания и бросить на пол спицу, провоцировали девушек на ответную реакцию. «А бабушка, бывала, мая скажить: “Эта ани узнають вас, какии вы есть: злыя или нету?” Эт как ты есть асирчаишь, значить ты нихарошая»clxxi. Нежелательное поведение тут же вызывало насмешку или наказание.

Анализируя девичьи способы регуляции поведения парней заметим, что в них, по понятным причинам, полностью исключена грубая физическая агрессия. Правда она могла проявляться в опосредованной форме, в виде защиты девушки ее братом или кавалером от действий другого парня, то есть девушка, нажаловавшись на обидевшего ее парня брату или кавалеру, натравливала тем самым их на него.

Методы игрового порицания используемые девушками схожи с юношескими, хотя и менее разнообразны. Слишком робких, не пользующихся успехом парней подвергали осмеянию. Например, им говорили: «яблошника наелся», «с гороховиком ушел», «порожняком едешь»clxxii. Но дерзких драчунов старались не задевать, боясь мести. Вообще, прямо высказать свое недовольство парню могла решиться только та, которая чувствовала за своей спиной поддержку старших братьев.

Одним из способов выражения осуждения было пение частушек, в которых «выпевались» обида или насмешка.

Ты солома, ты солома, Какой большой, какой высокий,
Немолоченный овёс, Только веники ломать,
Моего милёнка ястреб Проводил меня до дому,
Вместо курицы унёс.clxxiii Не сумел поцеловать.clxxiv
Я пляшу, ко мне подстали Мине милый изменил,
Белые баретки, Я сказала: «Ох ты!»
Паря, харя у тебя, На тебе одна рубашка,
Шире табуретки. Да и та из кофты.clxxv

«Вот таких-то песенок напоёшь и попадёт»clxxvi.

Порой пение частушек происходило в форме диалога (перепева) во время пляски на кругу.

Меня милый не целует, У моей у милочки
Ой, какой он молодец, Больно носик короток,
Губы толстые, большие, Восемь курочек усядется,
Бережёт на холодец.clxxvii Девятый петушок.clxxviii




У меня милёнок есть, Моя милка маленька,
Стыд по улице провесть, Да чуть поболе валенка,
Руки-ноги колесом, Да в сапоги обуется,
Две сосульки под носом.clxxix Буди пузырь надуется.clxxx

Порицание парню могло высказываться девушкой в иносказательной форме, происходила своеобразная переадресовка критики. Например, в Орловской губ. критикуемого парня замещали его символическим изображением. Изготовив чучело «жениха», подносили его сватать поочередно к каждой девушке. Она отвечала отказом и для его обоснования «раскаривала» жениха, называя недостатки конкретных парней и их семей: «не пойду за него, он сопливый, старый, табак нюхает; у него матка злая ведьма»clxxxi.

В целом же использование методов даже игрового порицания было довольно опасно для девушек, так как парень мог отомстить. Поэтому: «Ругать парня не надо, а хоть век худой, а хвали, што хороший»clxxxii.

Одобрение и похвала (пермиссивные методы).

В качестве пермиссивных методов могли использоваться практически все те же приемы (то есть репрессивные методы), о которых было сказано ранее, естественно, за исключением грубой физической агрессии. Однако даже игры и забавы с битьем могли выступать как средство одобрения в том случае, если девушку шлепали слегка, только «для вида».

Еще в большей степени это относится к остальным развлечениям. Например, во время «обчинивания» могли не только хаять, но и хвалить девушек: ««Добра бы девка, добра, добра уж» — всё хорошое, придумают хорошое, не только плохое»clxxxiii. Вариантом «обчинивания» можно назвать «смотр подольниц» — рассматривание вышитых подолов рубах. Трое-пятеро парней с пучком горящей лучиной обходили девушек и просили показать подольницы. Если вышивка была красивой, ее хозяйку хвалили. А если нет, то над такой смеялись и говорили, что она не годится замужclxxxiv. Во время пляски «ланчика», когда парень крутил девушку под рукой, он мог спеть для девушки хорошую частушку или, посадив на колено, поцеловать ее. И т.д.

Кража и прятание веретена или прялки служили не только средством досадить девушке, но и выражением к ней интереса и симпатии. Так могли заигрывать с понравившейся вечеровальницей, привлекать к себе ее внимание. В некоторых деревнях вокруг Белого озера парни забрасывали крестик из лучинок или спичек («ловушку», «лоyшку», «лyшку») с привязанной к нему ниточкой в пряху и, зацепив за нитку или веретено, резко тянули на себя. Иногда для этого употребляли обыкновенную удочку. Нередко в девушек стреляли крестиком из пяти переплетенных лучинок. Поджигали один из его кончиков, и когда огонь доходил до перемычки, крестик разлетался в разные стороны. Пряха от неожиданности выпускала из рук веретено, и оно немедленно оказывалось в руках ее поклонника. Упущенное веретено приходилось «выкупать»: удачливый «рыболов» садился к девушке на колени и требовал поцелуя. Естественно, чем привлекательнее была девушка, тем чаще она лишалась веретена.

Подобные шутки на посиделках широко практиковались еще в ХІХ веке. Вот, к примеру, свидетельство из Кадниковского уезда: «Парни, ухаживающие за девушками (прихихени), отнимают у них прялки и требуют за них выкупа в виде поцелуя, который дается большей частью охотно»clxxxv. А вот зарисовка, сделанная очевидцем в Кирилловском уезде: «У каждого парня сделаны деревянные кресты на длинной ниточке. Время от времени парень начинает закидывать этой «удочкой» и ловит веретена. Когда переловят все веретена, девки идут в кут и в теми выкупают их у молодца поцелуем. Если парень отнял у девки три веретена, то и девка целует парня три раза»clxxxvi.

Некоторые обычаи, связанные по своему происхождению с архаическими обрядами и поверьями, но превратившиеся в озорство, также выступали в качестве средства одобрения. В Рязанской области во время посиделок в Рождественский пост было принято бегать к домам девушек и привязывать на ручку двери «мослы» — кости. Причем, количество привязанных костей свидетельствовало о большом числе кавалеров у девушки и ее привлекательности: чем больше мослов, тем больше невесте чести. ««О-о! Нам скока навешали!» — эт все двери увешають»clxxxvii.

Кроме того положительная оценка девушки выражалась в ухаживании за ней: частом приглашении в пляску, игру, сидении за прялкой, провожании с посиделок, одаривании и т.п. Для выражения похвалы существовали особые названия для девушек: «славутницы», «славнухи», «главницы», «коновницы», «коновушки». О них говорили, что они «были на славе», «сидели на кону», «сидели на невестах» или «сидели на кругу», то есть занимали переднюю лавку, которая стояла на кругу — центре избы, где плясали и вели хороводы.

Среди чисто девичьих способов одобрения парней укажем одаривание изготовленными своими руками предметами (кисетами, носовыми платками, вышитым ремнем для гармони), величание парней на праздничных посиделках (часто это происходило во время игры). Например, в Сямженском р-не Вологодской обл. существовали очень простые, ситуативно приуроченные приговоры, которые заканчивались требованием взвеличать и поцеловать парня. Например, обрывали или пережигали нитку и спрашивали: «Ниточка сорвалась?» Девушка должна ответить: «Сорвалась». — «Скажи, кого дождалась?» — продолжали парни. На это девушка величала вечеровальника, сидящего у нее за прялкой, и целовала егоclxxxviii. Вопросы могли задавать самые разные. Например, спрашивали: «По болоту ходила?» — «Ходила». «Ягоды сбирала?» — «Сбирала». — «Кого целовала?» — ково хошь скажешь. А нет, дак за пресницей сидит хоть ухажор, хоть не ухажор — придёцця ево целовать»clxxxix. Или: ««Шаньги пекла?» — «Нет, не пекла!» Добьюцця, шобы пекла. «Ну, пекла». — «А ково сковородником задела?» Вот ухажора тожо, своево ухажора называла. Тут и неволей скажошь».cxc

Той же цели служили некоторые обычаи при пляске. Например, в д. Крохалево Кичменгско-Городецкого р-на Вологодской обл. парень выходил «чижа почетного плясать». В разгар плясок он выкрикивал: «Почетного!» — после чего несколько девушек, взявшись за руки, образовывали вокруг него хоровод, а парень, идя против движения хоровода, по очереди подходил к девушкам и «вывертывал» их: девушка обходила парня, который все время старался держаться к ней лицом, кружась и притоптывая каблуками. Затем парень подходил к следующей девушке и т.д. Пляска сопровождалась пением частушек под гармонь. Считалось, что «это почетно, если парень посреди круга»cxci.

Характер контактов между лицами одного пола на посиделках определялся постоянным присутствием зрителей другого пола, что актуализировало формы брачно-репродуктивного поведения, приводило к обострению соперничества внутри одного пола и усиливало демонстративность поведения.

Готовность к браку у парней проявлялась в демонстрации силы и удали, которая в основном происходила в форме драк, кулачных боев или силовых состязаний и выносилась за рамки посиделок, хотя некоторые силовые упражнения могли выполняться на глазах у девушек на посиделках, пока они занимались прядением.

Частушки, исполняемые парнями во время перепляса, как пра­вило также содержали мотивы соперничества и вызова.

Лиходей мою сударушку Запросватали сударушку,
Не хапай у ворот, Пойду на перебой,
Руки-ноги обломаю, Одену чёрные перчаточки,
Будешь на веки урод.cxcii Возьму наган с собой.cxciii
Супостат на посиденке, Супостат идёт дорогой,
Сердцё разрывается, На дорогу выйду я,
У меня у хулигана Супостата зах...,
Ножик вынимается.cxciv Будет милочка моя.cxcv

По большей части на посиделках подвергались испытанию другие качества, свидетельствующие о зрелости и опытности: находчивость, бойкость, остроумие, умение заметить и разгадать подвох и т.п. Поэтому весьма характерны для мужской части посиделок подшучивания над неискушенными, над теми, кто не сумел предвидеть розыгрыш и тем самым не выдерживал испытания, не проходил «во взрослые». Часто такие забавы устраивались на спор. Например, кто-нибудь из опытных участников посиделки садился на пол, связывал ступни ремнем и предлагал: «Кто хочет цепляйся за ноги, от меня не отцепишься». Желающий обхватывал ремень руками в замок, первый в этот момент переворачивался на живот, тем самым перекручивая тому руки и причиняя ощутимую боль. Часто такая шутка кончалась дракойcxcvi. Или предлагали кому-нибудь выйти в сени, заявляя, что обратно он вернется в одних трусах. «А может у тебя там кто стоит, разденет?» — сомневался спорящий. «Да нет, никого». — «А долго стоять?» — «Да нет». Испытуемый выходил. Через некоторое время его звали: «Заходи!» — «Ну, что?» — «Да ты ведь в одних трусах зашел, не в двух!»cxcvii.

Во взаимоотношениях девушек также присутствовали состязательные мотивы. Одним из способов утверждения своего высокого статуса было поведение во время пляски. Обычно пляска имела форму танцевального диалога (перепляса), когда танцоры по одиночке «дробили» под частушки, а по окончании каждой песни вызывали следующего. Не откликнуться на приглашение означало обидеть и даже унизить партнершу. Ей приходилось вновь возвращаться в круг и продолжать плясать, пока кто-нибудь ее не менял. Некоторые девушки по несколько раз заставляли своих подруг приглашать их в пляску.

Особенно обострялось соперничество, если на посиделках присутствовали две девушки, которые были неравнодушны к одному парню и который пока не высказывал явного предпочтения ни одной из них. Средством выяснения отношений служило пение особых частушек «супостаток», «лиходеек» или «перебеек», в которых осмеивались физические недостатки соперницы (нередко вымышленные), промахи в ее поведении, изъяны наряда и т. п. Частушки исполнялись на перепев (то есть в форме диалога) и побеждала та, у которой репертуар их был обширнее. Нередко после такого состязания парень останавливал свой выбор на победительнице.

Супостаточка моя, Супостаточка моя,
Тоненькая задница. Какая шарагулина.
По четыре юбки носит, Лучше дома бы сидела,
Еще надо ватница!cxcviii Куриц караулила.cxcix
Лиходеечка ходила
Лиходеечка моя
По грибы далёко в лес, Маленького ростика,
В сеновале ночевала, Она похожа на собаку,
Гоностарь туда залез.cc Только нету хвостика.cci
Перебейка перебила, Перебеечка идёт
Я не поперечила, У ней боры [сборки.— И.С.] наперёд
Ненадолго перебила, Подбери, заброда, юбочку,
Только на два вечера.ccii Смеётся весь народ.cciii

Подводя итоги, отметим, что юношеская субкультура производна от культуры взрослых. В ней проявляются и целенаправленно формируются обществом сверстников те же полоспецифические черты поведения, что и у взрослых. В общении молодежи на первый план выходят механизмы, вырабатывающие стандарты брачного поведения. Нарушение брачно-репродуктивного поведения корректировалось преимущественно в игровой форме, что снижало уровень агрессивности и являлось механизмом поддержания стабильности и устойчивости группы.

В.Г. Холодная

Мужская молодежь в зимней
календарной обрядности украинцев Карпат
в конце XIX — начале XX вв.

В конце XIX — начале XX вв. у украинцев Карпат (гуцулов, бойков, лемков) главной ритуальной функцией мужской молодежи в зимней календарной обрядности были святочные обходы дворов. Несмотря на то, что ритуальные обходы с колядованием и щедрованием могли осуществляться разными половозрастными группами (детьми, подростками, взрослой молодежью, женатыми мужчинами — хозяевами), наиболее часто их организация и проведение являлись, общественной обязанностью привилегией и развлечением объединения взрослых парней — «парубоцкой громады».

Начинался, а иногда и заканчивался, период Рождественских праздников обходами колядников, которые в момент прихода нового года уступали место ряженым. По народным представлениям, а также по характеру и атрибутике обхода, колядование связывалось с вышним миром, с Богом и предками, а ряженье подразумевало контакт с нечистой силой. Участие парней как в первом, так и во втором, отразило двойственность проявления их ритуальной функции, объяснение которой кроется в особом статусе этой возрастной группы.

В традиционном обществе значение и характер обрядовой функции определялись полом и возрастом исполнителя обряда, статус которого выступал в качестве дополнительного ритуального кода. Пол предопределял связь индивида с соответствующей сферой в рамках картины мира на профанном и сакральном уровнях. На каждом возрастном этапе происходило установление новых связей или актуализация уже имеющихся. Первое и второе, в целом, определяло ритуальную функцию половозрастной группы.

Рассматривая статус парня в кругу других статусов сельской общины в Карпатах, можно говорить о двух основных типах системы личных качеств и связей, составляющих статус. Первый тип можно охарактеризовать как самодостаточный — «замкнутый», то есть относительно устойчивый к влияниям внешнего/потусто­роннего мира, второй — как «незамкнутый», более подверженный влияниям извне, и поэтому нуждающийся для сохранения собственной стабильности во внутреннем, защищенном пространстве. К первому относится статус женатых мужчин — хозяев, ко второму — статусы остальных членов общины: детей, стариков, молодежи, женщин — каждая категория в своей степени. Основанием для подобного деления является традиционное распределение хозяйственных и обрядовых ролей по полу и возрасту, а также свойственные каждой половозрастной группе пространственные и временные запреты и ограничения. В соответствии с указанной выше особенностью статуса, индивид «откликался» на изменения состояния пространства-времени (отдаленное — близкое, обыденное — праздничное).

В период «парубоцтва», то есть в ходе растянутой во времени инициации, парень находился в процессе формирования иммунитета к отрицательному влиянию неструктурированного пространства и времени. Его статус продолжал оставаться «незамкнутой системой». Это качество во многих обрядовых действиях мужской молодежи находило свое выражение в «оборотничестве» — ряжении, как реакции на измененное состояние времени или «целостности» социального пространства (ряженье присутствовало во многих играх при умершем, в свадебной обрядностиcciv).

В тоже время, признание подростка «парубком»/«легинем» подразумевало приобретение им относительной самостоятельности, выход из-под мелочной опеки родителей, а в хозяйственной сфере — выход за рамки внутреннего (женского) пространства все далее во внешний мир. В Карпатском высокогорье значительную роль в этом процессе играло участие «парубка» в горном выпасе скота. Отправляясь на «полонины» — пространство, находившееся далеко за границами обжитого человеком мира, наделенное чертами мира потустороннего, он включался в строго структурированное мужское обрядовое, трудовое, а в недалеком прошлом, и военное сообщество. Благодаря вхождению в его замкнутое социальное пространство, он приобретал необходимый иммунитет к влиянию внешнего мира. Поэтому, не обладая еще «замкнутой системой» статуса, парень оказывался защищенным, только благодаря социальной структуре, которая в тоже время задавала амплитуду проявления его статуса. Подобно трудовой и обрядовая деятельность мужской молодежи протекала в рамках той или иной социальной группы.

Рассматривая ритуальные обходы в зимней календарной обрядности, следует сказать о двух структурах, оказывавших влияние на проявление ритуально значимых качеств статуса «парубка». Это церковное братство и «парубоцкая громада». В горных селах Восточной Галиции и Буковины в конце XIX — начале XX в. в организации колядования ведущая роль принадлежала церковному братству, а следовательно — женатым мужчинам. Обход ряженых организовывался и осуществлялся почти исключительно членами молодежного объединения — «парубоцкой громады». В том и другом случае это были мужские сообщества, четко организованные по территориальному признаку, предопределявшие поведение и ритуальную функцию своих членов.

Участие парней в колядовании было результатом признания их возрастной зрелости и принятия их в общество взрослых мужчин. Это в свою очередь требовало от них во время обряда следования стереотипу поведения взрослого мужчины даже в том случае, если в обходе колядников участвовали исключительно молодые парни. Соблюдая традицию в последовательности действий обрядового обхода, они дублировали мужскую ритуальную функцию.

Группы колядников начинали формироваться с середины Рождественского поста: организаторы подбирали музыкантов, предполагаемые участники повторяли колядки и танцы, обучали тех, кто шел с колядой в первый раз. На Гуцульщине часто в течение нескольких лет колядовать ходили одни и те же женатые мужчины, приглашавшие молодых парней, приучая их ходить в «коляде»ccv.

В народе коляду делили на церковную и светскую. При этом непосредственным организатором как первой, так и второй, являлось церковное братство, существовавшее практически в каждом приходе. Нередко группа колядующих целиком состояла из братчиков старшего или младшего братствccvi. Так, в некоторых городках и крупных селах Гуцульщины (например, в Космаче) церковное братство «закупало» всю коляду, то есть заранее вносило в церковную кассу условленную плату, после чего шло колядовать в полном составеccvii. Но чаще прихожане делились на группы — «таборы», в каждой из которых был один «церковный брат», ее возглавлявший, избираемый священником «выбирца»ccviii. Такой глава в ознаменование своей «священной» роли шел впереди процессии с крестом в руках, который он давал целовать хозяевам и каждому из домочадцев, начиная и заканчивая коляду в каждом доме.

Если организатором колядования выступала «парубоцкая громада», ее глава также обязательно должен был поставить в известность священника, обсудить с ним маршрут и выкупить у него разрешение на колядуccix. В некоторых местах Гуцульщины «провизоры» церковного братства выбирали среди парубков того, кто во время коляды должен был собирать деньги для церкви. Примечательно, что именно он затем признавался главой «парубоцкой громады» — «старшим парубком» на весь следующий годccx. Там, где «парубоцкая громада» совпадала с младшим церковным братством (в него входила неженатая мужская молодежь и молодые хозяева до 30 лет), «парубки» также колядовали отдельно от старших, которые начинали коляду и шли по селу первымиccxi.

Также как церковная, светская коляда делилась по возрастам, была «большая» и «малая»: «малой» называли группы мальчиков и подростков, которые начинали и заканчивали коляду, ходили ранним вечером, «большой» считались взрослые хозяева — «газды» и парни — «легини», ходившие всю ночьccxii.

В церкви после вечерней службы на первый или второй день Рождественских праздников священник по просьбе организаторов объявлял, что будет ходить коляда и тогда же приглашал принять участие в церковной. «Выбирца» при этом подбирал себе хорошо знающего обычай запевалу — «березу» («ватага», «вайду»), которому предстояло руководить обходом, «Береза» выбирал из желающих 6–10 колядников, среди них трембитанника, скрипача и мехоношу — «коня», а также плясунов. Колядники брали из церкви для «выбирца» крест и ящик для сбора пожертвований, для «березы» колокольчик и по маленькому колокольчику каждому участнику обхода, кроме мехоношиccxiii.

Как только церковь пустела после службы, все группы колядников вместе трижды обходили вокруг нее, приплясывая, звеня колокольчиками и размахивая топорцами. А затем, выстроившись в два параллельных ряда (в первом братчики, во втором остальные колядники) исполняли так называемый «початок до коляд» — зачин обрядового обхода, в котором давалась характеристика как самим колядникам, так и их священной миссии. На Гуцульщине в с. Жабье (ныне г. Верховина Верховинского района Ивано-Франковской области) начинали петь коляду церковные братья, а затем подхватывали остальные колядники:

Гой вiшло брацтво рано з церковцi!

Гой дай Боже!

Тай стали coбi у три рьидочки!

Тай загадали три загадочки!

Ой, братi, братi, ми порадьмо си;

Ой порадьмо си тай не зрадьмо си,

Та не купуймо на дiвки срiбло,

На дiвки срiбло, на жiнки злото;

Купiм ми coбi золотi човни,

Золотi човни, cрiбнi веселця,

Тай пустiм ми ci края Дуная!

Краем Дунаем на сине море,

А синим морем в золотi брами,

Кольидувати, мир звеселяти,

Мир звеселяти таи вiнчувати:

Из сими свйитки аж до Васильи,

Пишнii газди тай ix газдинi

Из чельидочков, из дiточками,

Шьистьим, здоровйим, Свйитим Рождеством,

Свйитим Рождеством, Iсусом Христом!ccxiv

После этого каждая группа отправлялась колядовать к священнику, а затем в намеченный заранее конец села.

Обход вокруг церкви приобщал колядников к священной миссии, делал их божественными посланниками (об этом символическим языком говорит и коляда). По традиционным представлениям, установление связи с божественным миром должно было способствовать контакту с предками. Бог становился посредником при общении обитателей мира живых и мира умерших, связывал прошлое и настоящее.

«Путешествуя» от дома к дому, колядники шли в строго определенной последовательности: впереди «выбирца» с крестом, за ним «береза» со звонком, затем музыкант, плясуны и замыкал шествие мехоноша, иногда трембитанник. Приближаясь к каждому дому колядники начинали выплясывать, позвякивая колокольчиками, а у ворот запевали первую из предназначенных данному семейству коляд, на дворе трубил трембитанник. Когда колядники выстраивались перед окнами, «береза» звонил в звонок, «выбирца» спрашивал разрешения на колядование. После первых коляд хозяин с калачем в руках, а хозяйка с пряжей, которой она перевязывала крест «выбирцы», выходили к колядникам, чтобы пригласить их в дом, где осуществлялась основная часть обряда. В доме колядники рассаживались за столом, а домашние оставались стоять. Коляды для каждого члена семьи в том числе и для умерших пелись, сидя за столом; за каждую «газда» в знак благодарности угощал исполнителей горилкой и одаривал деньгами. Пропев все положенные коляды и оттанцевав, колядники уже на дворе исполняли последнюю величальную и благодарственную коляду хозяевам и отправлялись дальшеccxv.

Надо отметить, что полный текст коляды исполнялся только «березой», остальные колядники пели припев (типа: «Ой дай Боже!») или подхватывали последние слова каждой строки. Вместе с тем, внутри ритуального «табора» выделялась особая группа, которая в исполнении коляд принимала сравнительно меньшее участие — это плясуны. Их особая функция в обходе отражена и на уровне народной терминологии: одну часть группы колядующих называют «кольядники», то есть исполнители коляд, а другую — «пльисанники», то есть плясуны. Только в том случае, если плясунов не подбирали, эту роль мог взять на себя один из колядников.

По всей вероятности, плясунами чаще всего становились парни. На Гуцульщине на «молодецкий статус» этого персонажа в ритуале колядования указывал такой его непременный атрибут как топорец. На обязательность этого предмета для принятия парня в качестве плясуна в группу колядников писал В. Шухевичccxvi. Являясь в прошлом оружием, а уже к середине XIX в. символом молодечества и полноценного мужского статуса, топорец отмечал плясуна в коляде как представителя священного воинства.

Среди обязанностей этой группы было выплясывание во время обхода церкви, перед началом колядования на подходе к каждому дому, танец в доме после окончания пения коляд (танцевали за вознаграждение сначала перед девушками на выданье, а затем перед каждым членом семьи), а главное — исполнение традиционного мужского танца — «коло» («кругляка») вокруг хозяев на дворе под пение благопожеланий в благодарность за дары, а также на месте летнего расположения пасеки возле дома. Последний случай особенно хорошо демонстрирует ритуальную функцию парней — плясунов.

Плясуны становились в круг на месте пасеки. Танец начинался с того, что они все вместе приседали, и каждый делал на земле перед собой крест «барткой» — маленьким топориком, навершием трости — топорца. Затем топорцы складывали «бартками» к центру, куда поверх топориков в одну кучу кидали шапки. Поднявшись, плясуны брались за плечи друг друга и крутились по ходу солнца, распевая веселую песню, по форме и стилю отличную от предшествовавших коляд. В завершении танца они вновь чертили топорцами кресты, при этом хозяйка из передника обсыпала их шапки пшеницей. Зерно тут же ссыпали ей обратно в передник, при этом считалось, что оно уже приобрело свойство благотворно влиять на плодовитость пчел. По представлениям гуцулов, этот ритуал проводили, чтобы пчелиный рой не мог улететь летом к другому хозяинуccxvii.

Хозяева одаривали колядников деньгами, овсом, калачами и пряжей. Все это называлось «Божьим даром» и не только потому, что сами дары или деньги, вырученные от их продажи, полностью или частично шли на церковь. Например, пряжа, которой хозяйка обвязывала крест, и из которой иногда делали веревки для церковного колокола или для похорон, предназначалась Богородице. По гуцульским поверьям, Матерь Божия ткет из нее себе ризу и плетет сеть. По одной версии, в этой сети души умерших Богородица переносит через море, на пути в рай, а по другой — с Божьего позволения Богородица вылавливает ею из пекла души, захваченные нечистым, а в будущем будет на Страшном суде спасать души грешников из адаccxviii. Посредничество колядников в этом случае способствовало спасению душ как умерших, так и живых для жизни вечной.

Во многом выполнению этой ритуальной миссии способствовала структура группы колядников. Являясь, по народным представлениям, посланцами вышних сил, и обладая связью с предками, они символически включали их в свои ряды. В то же время, обход колядников, как и любой ритуал, соотносимый со своим инвариантом, происходил синхронно в прошлом и настоящем, между которыми образовывалась связь тождества. Поэтому колядники не «инсценировали» приход душ предков, а предоставляли возможность контакта с ними, являясь объединением колядников нынешних и прошлых. Благодаря этому, их обход обладал способностью воссоздать и укрепить структуру внутреннего пространства, поддержать ее существование в условиях нарождения «нового мира».

Включение парубка в круг колядников знаменовало его постинициационное приобщение к единой обрядовой, протяженной во времени, группе предки-потомки, активизировало его связь с «вышними» силами, а, следовательно, возлагало на него и признавало за ним функции взрослого по обеспечению стабильности и защите как общины, так и миропорядка в целом. В этом случае ритуальная функция парня дублировала мужскую, направленную на очерчивание границы, дифференцирующей «свое» и «чужое», и передачу членам общины от вышних сил неких составляющих благополучия.

В отличие от колядования, ряженье, по народным представлениям, а также по характеру и атрибутике обхода, связывало исполнителей обряда с потусторонним — нижним миром. Преимущественное участие в нем парней было предопределено их переходным возрастным статусом.

Особая роль в регламентации поведения ряженых принадлежала социальной группе мужской молодежи, которая в определенный момент зимних Святок приобретала способность к ритуальному «оборотничеству». В украинских Карпатах основным временем проведения обходов с ряженьем был Новый год: его канун — день святой Маланьи и следующий за ним день святого Василия. На востоке и юго-востоке региона (по берегам р. Днестр) наиболее характерным был, так называемый, обход с «Маланкой», который на западе и северо-западе сменялся обходом с козой и вертепом — «бетлиемом», «шопкой».

Формирование групп ряженых начиналось за несколько недель до Нового года. Члены «парубоцкой громады», собравшись специально по этому случаю в доме, где происходили «прядки» и вечерницы, сначала выбирали среди себя «березу» или «калфу», который не только должен был руководить проведением рождественских обходов и гуляний, но и до следующего года возглавлял громаду и организовывал главное молодежное развлечение — «данец». Тогда же выбирались и маски, при этом учитывались как пожелания, так и личные качества кандидатов. «Маланкой» становился обычно красивый парень с тонкими чертами лица, роль «медведя» отдавали наисильнейшему, «смерть» изображал худой и высокий, «чертом» должен был стать веселый и шустрый и т.п. В целом персонажи, участвовавшие в обходе делились на две категории: «чистые»/«красивые» и «нечистые»/«некрасивые». Костюмы первых были подчеркнуто аккуратными, а поведение вежливым («казак», «улан», «турок», «генерал», иногда к ним от­носилась и «Маланка»); вторые, наоборот, были грязными, рваными и, главное, неузнаваемыми («дед» и «баба», «цыган» и «цы­ганка», «еврей», «черт», «смерть», «коза», «медведь» и т.п.). В обязанности красивых входило танцевать и петь, а некрасивых — веселить и проказить. Руководил группой «урядник», обычно одетый в солдатскую формуccxix.

Деление ряженых на две половины отражало деление «парубоцкой громады» на старших и младших, при этом группы масок не обязательно соответствовали реальному возрастному делению. «Красивые» маски, являвшиеся «старшими» даже в соответствии с их игровыми чинами, по своему характеру находились ближе к возрастной группе женатых, хозяев, возможно поэтому их поведение было регламентировано этикетом, а лица узнаваемы. «Младшие» словно оказывались более подвержены влиянию «измененного» мира, а поэтому были неузнаваемы. Каждая группа в ходе обрядового спектакля выполняла соответствующую роль, при этом наибольшая активность и выполнение основной ритуальной функции ряженья принадлежала «некрасивым» маскам.

Обход начинался после захода солнца накануне Нового года. Целью его становились преимущественно те дома, где были девушки на выданье. После того как под окнами была исполнена песня о «Маланке», ряженых приглашали в дом, где они разыгрывали представление. Четкого сценария не существовало, хотя каждое из таких представлений имело несколько традиционных сюжетов. «Маланка» пародировала традиционные женские занятия, «дед» с «бабой» выясняли отношения, дрались, «еврей» предлагал хозяину товары, «цыганка» ворожила хозяйке, «медведь» ревел и лез обниматься к девушкам и т.п. «Маланка» сметала мусор с середины хаты под стол, раскидывала подушки, расплескивала воду, мазала глиной лавки, «белила» печь мокрой тряпкой и т.п. «Некрасивые» маски бесчинствовали: могли что-нибудь разбить, разлить, раскидать, украсть, запутывали или обрывали нитки на кроснах. Если хозяева плохо одарили, ряженые расплетали им тын, раскидывали дрова, снимали ворота с петель, мазали хату дегтем, кизяком или разведенным в воде пометом.

В установлении этого веселого беспорядка, в привнесении в замкнутый очеловеченный мир элементов хаоса, природной плодотворной энергии, проявлялась медиаторная ритуальная функция мужской молодежи. Ряженые, разрушая привычный порядок вещей, воссоздавали в доме кусочек внешнего пространства, давали возможность мирам перемешаться, проникнуть в старую, «омертвевшую» структуру живой энергии хаоса.

При этом народная оценка обходов ряженых была очень высока. Говорили, что «Маланку» устраивают, чтобы люди, вспоминая о ней, весь год радовались. При этом для девушек посещение ряженых, а в особенности, объятия «медведя» должны были принести счастливый бракccxx.

В целом для поведения ряженых было характерно проявление гиперболизированных качеств, предписанных традицией «парубоцкому» возрасту: эротичность, дерзость, задиристость, драчливость и т.п. Удаль и ухарство превращались, пользуясь эпитетом буковинской колядки, в «буйность», а обязательным элементом обхода становились как бесчинства, так и проявление агрессивности по отношению к остальным мужским территориальным и возрастным группам, в особенности к женатым мужчинам. «Буйность» при отстаивании своей территории проявлялась при столкновениях представителей разных «Маланок», которые иногда выливались в коллективные драки на маршруте обхода, или на следующий день во время традиционных ритуальных поединковccxxi. Наиболее часто объектом шутливой агрессии ряженых становились женщины и девушки. Так, в эротичности и агрессивности ряженья проявлялась «природная» сущность статуса парубка.

Олицетворяя персонажей иного мира, «перенимая» их поведение, ряженые словно вступали в контакт с нечистой силой, символически делали персонажей потустороннего мира членами своей группы, частью ее структуры. Об этом говорит распространенное народное представление о том, что ряженые во время обхода якшаются с нечистой силой. Являясь зависимыми от этой структуры группы, ряженые не испытывали сдерживающего влияния окультуренного пространства и поэтому получали способность к «оборотничеству». Чтобы защитить «незамкнутую систему» статуса в дальнейшем, после окончания ритуала было необходимо размежеваться с потусторонним миром, поэтому участники ряженья старались обязательно очиститься.

Закончив обход села рано утром, они отправлялись на перекресток жечь «дида» или «дидуха» — сноп, стоявший от Рождества до Нового года в переднем углу под иконами, в некоторых местах на этом же огне жгли солому, которой были набиты «горбы» «деда» и «бабы», сжигали маски, сохранять которые считалось святотатством. Чтобы защититься от порчи и сглаза и очиститься от общения с нечистой силой, ряженые по очереди, начиная с «Маланки», перепрыгивали через огонь. А по окончанию Святок в Крещение («Видерши», «Иордань»), «чтобы не выросли хвосты», то есть, чтобы не превратиться в чертей, «маланкари» должны были обязательно искупаться в иорданской водеccxxii. Размежевание с нечистой силой означало избавление от звериного облика и восстановление человеческого, равносильное инициационному обновлению.

На следующий день после обхода в обновленном, очищенном виде заново утверждалось единство круга молодежи, «парубоцкой громады», среда которой наилучшим образом способствовала осуществлению ритуальной миссии ряженых. В день святого Василия все жители села, а главное все участвовавшие в обходах парни, иногда не снимая масок, сходились на танцы — «схид», «пляс», «данец», в начале которых «парубки» размещались вместе с музыкантами в центре круга танцующих, отдельно от всех остальных, чем подчеркивалось их особое привилегированное положение.

Надо отметить, что маски и ряженье в некоторых случаях были характерны и для колядующих. Возможно это явилось результатом привлечения в коляду парней как полноправных участников. Часто маски были характерны только для некоторых персонажей колядования, в частности для мехоноши, т.н. «коня», который должен был быть несуразным, смешным и этим веселить хозяев. Отличительного знака колядников — колокольчика ему не полагалось, шел он всегда в конце шествия. В тоже время он часто становился объектом магических действий. Так, когда колядники покидали хату а «конь» переступал порог последним, девушки старались облить его водой, чтобы «росли высокие конопли». Получая в качестве платы за коляду калач или овес, мехоноша брал горсть зерна из мешка и говорил: «Даст вам Бог столько снопов, сколько здесь зерен!»ccxxiii. Перечисленные характеристики сближают его ритуальную функцию с группой ряженых.

Итак, оба проявления ритуальной функции парня в обрядности Рождественских праздников: созидающая — подтверждение и поддержание старого и разрушительная — привнесение нового, отражают переходный характер его статуса, две его составляющие — «природную» и «человеческую». Попадая под влияние измененного состояния времени и пространства, парень приобретал социальную стабильность только в рамках социальной структуры, от которой оказывалась зависима проявляемая им ритуальная функция. В обходах колядников, группа защищала стабильность статуса парня, уподобляя его мужскому, но в ритуале ряженья, когда подразумевалось проникновение в ее состав представителей иного мира, она преобразовывала его в соответствии со своей структурой, провоцируя «оборотничество».

Святки начинались обходами колядников — очерчиванием границы внутреннего пространства, воссозданием его поколебленной структуры. Эта функция колядников была возможна только при возвращении к прошлому, обращении к Богу и предкам и передачи от них общинникам разнообразных благ. Воссозданную структуру надо было «оживить», наполнить «природной» энергией. Это являлось непосредственной ритуальной задачей мужской молодежи, которая окультуривала и направляла ее поток в обходах ряженых. Принимая участие как в первом, так и во втором, парубки способствовали новогоднему возрождению и обновлению мира.

Л.С. Христолюбова

Тяжкий путь эмансипации

(опыт становления удмуртской женщины)

К началу XX в. удмуртские женщины подошли в основной массе безграмотными (99,5% в 1897 г.). По признанию ряда исследователей удмуртского быта, они обладали авторитетом в семье, но не допускались к участию в решении общинных дел. И когда Октябрьская революция поставила задачу раскрепощения женщины, удмуртки не были готовы к этому. Потребовались значительные усилия и годы, чтобы преодолеть устоявшийся взгляд на социальное предназначение женщины и ее образование, характерный не только для мужской половины общества, но и для самих женщин.

Образование девочек и после 1917 г. шло с заметным отставанием от мальчиков, еще труднее шел процесс ликвидации безграмотности девушек и женщин. На Первой конференции женщин-удмурток, состоявшейся в 1920 г., был сформирован женский отдел в структуре Комиссариата по делам удмуртов для ведения работы среди удмуртокccxxiv. Отделу было неимоверно трудно налаживать работу среди инертной массы безграмотных женщин. Помимо того, что сами женщины были нерешительными, стеснялись ходить на ликпункты (так называли в те годы пункты по ликвидации неграмотности — Л.Х.), им еще и мешали. По воспоминаниям одной из активисток общества «Долой неграмотность» Дебесского района Удмуртии А.Малых, «женщин, посещавших ликпункт, избивали, бросали в них грязью, рвали в клочья буквари и тетради»2. Разумеется, подобное отношение сильно осложняло процесс просвещения и требовало больших усилий, как со стороны женотдела, так и самих женщин.

Большую роль в женском просвещении в 1920-е годы сыграли постоянно действующие делегатские собрания, волостные, уездные, областные конференции и съезды женщин, на которых разъяснялись права, предоставленные женщинам декретами и законодательными актами советского правительства. Удмуртские газеты печатали материалы по вопросам женского просвещения, давали юридические консультации, призывали удмурток пользоваться своими правами, а при любом случае дискриминации обращаться в женский отдел. «Революция уравняла права мужчин и женщин, писала, например, газета «Гудыри», однако заботы о женщине не заметно. Много ли женщин в Советах? Надо избирать одинаковое количество мужчин и женщин. Коммунистам надо бы заботиться о женщинах, а среди них есть лица, унижающие женщин, придерживающиеся старой поговорки о том, что у женщины волос длинен, да ум короток. Коммунисту нельзя так говорить, нельзя забывать ленинскую программу по женскому вопросу»3. В избах-читальнях создавались женские уголки, куда женщины приходили с рукодельем, а им читали вслух удмуртские газеты, проводили беседы. В деревнях создавались культурно-просветительские кружки, которые организовывали различные тематические вечера, ставили спектакли агитационно-просветительского характера.

Результаты проводившейся разнообразной работы нашли отражение в данных статистики о женской грамотности (12% в 1926 г., 32% в 1932 г.)4 и росте их общественной активности (2,8% в сельсоветах в 1925 г., 9,5% в 1927 г.)5. Сравнение материалов конференции женщин-удмурток 1920 г. и областного съезда 1927 г. дает представления об изменениях в поведении удмурток: если в 1920 г. они, главным образом, слушали и задавали вопросы докладчикам, то в 1927 г. они уже выступали в прениях, поднимали жизненно важные вопросы, высказывая при этом свои претензии и предложения. Некоторые активистки уже начали понимать декларативность равноправия. Почему, спрашивали они, «..хотя женщины равноправны, на работу принимаются не наравне с мужчинами?»6. А корреспондентка «Гудыри», писавшая под псевдонимом «Удмурт ныл» прямо заявила, что «равноправие мужчин и женщин лишь на словах, на самом деле партийцы мало обращают внимания на работу с женщинами, в далеких деревнях они и не показываются». Она предлагала готовить пропагандисток из удмурток, чтобы они могли на своем языке вести разъяснительную работу с неграмотными женщинами7. В других номерах газета сообщала о фактах избиения женщин мужчинами8.

С ростом грамотности и накоплением общественного опыта общественная активность удмурток медленно, но возрастала, что проявлялось в разных областях жизни. Это можно было заметить и по публикациям в «Гудыри», в числе авторов которой все чаще встречались женские имена. Особенно это было заметно по поведению молодежи, что нашло отражение в материалах съезда женской молодежи, прошедшего осенью 1935 г. На этом съезде впервые так остро и гласно был поставлен вопрос о нарушениях прав женщин и предубежденном отношении к ним. В подготовительных материалах к съезду, докладе секретаря обкома комсомола К. Шибанова и в выступлениях делегаток приводились факты неуважительного отношения мужчин к женщинам, насилия над ними, унижении и избиений.

Находились такие и среди комсомольцев, и коммунистов9, председателей колхозов что, безусловно, не прибавляло авторитета партии и комсомолу в глазах населения. За первое полугодие 1935 г. за изнасилование девушек и молодых женщин в республике было осуждено 40 человек, 32 из них — сельские жители. Назывались случаи нарушения законов по оплате труда девушек и женщин, нарушений прав беременных, выражавшихся в отказе предоставить им декретный отпуск, и даже в увольнении перед декретным отпуском10. Рассказывали о преследованиях ударниц, премирование которых вызывало бурную зависть и злословия по их адресу. Так, в колхозе «Штанигурт» Зуринского района их бранили, обвиняя в том, что они работают из-за премии. А в колхозе «Володарский» Нылгинского района из-за злословия («они жадные как волки, вот и бегут на работу раньше всех») 12 девушек отказались от премий. Приводились и другие факты, например, о том, что девушек не пускали на собрания, мотивируя тем, что там будут говорить безбожники, о сопротивлении родителей учебе дочерей («зачем ее учить, все равно выйдет замуж и уйдет из семьи») и негативном отношении председателей колхозов к обучению девушек-колхозниц11. С предубеждением относились к выдвижению женщин на руководящую работу, а выдвиженкам вместо помощи мешали, желая, чтобы они не справились с делом, а провалили его, что послужило бы дополнительным поводом для насмешек и злословий. Комсомолки призывали девушек повышать активность и защищать свои права.

Упоминавшиеся выше публикации в газете «Гудыри» свидетельствуют, что случаи противодействия мужчин выдвижению женщин были не единичны, некоторые из них, как видно, освещались и в прессе, но, по-видимому, ожидаемой авторами реакции на них не было. На республиканском съезде женщин в 1927 г. вопросы женской дискриминации затрагивались вскользь, без особого внимания. В том же году состоялось областное совещание заведующих районными отделами женщин и волостных организаторов женской работы; в его протоколе было отмечено, что «еще не произошел перелом во взгляде партийца на женщину, как на равноправную с мужчиной», и что в политшколах женщины составляли лишь 24%12. Подобная мысль содержится и в утверждении, что мужская часть комсомольской организации к девушкам-комсомолкам относится несерьезно13.

Можно думать, что организаторам работы среди женщин (их называли женорганизаторами) на местах было известно немало подобных фактов, и они обсуждались, но не всегда становились предметом общественного осуждения. Так, еще в 1928 г. заведующая Глазовским уездным женским отделом в информационной записке в областной женотдел сообщала о вопиющих случаях несправедливого отношения к женщинам и призывала бороться с этим. Вот что она писала: «Имеются факты снятия девушек c работы за развратный образ жизни»: в Ягошуре сняли избачку Поздееву, удмуртку, комсомолку, в работе ей не помогали, она не удовлетворила домогательства волорга (волостного организатора — Л.Х.) Волкова на половую связь и была снята с работы «за разврат». Аналогичная история случилась с председателем батрачкома Бегишевой. При этом наши товарищи партийцы остаются чистыми, а всю вину вплоть до снятия с работы сваливают на женщину. Это очень больной вопрос, с этим надо бороться снизу доверху; раз втягиваем, необходимо создать обстановку для выдвиженок»14. Подобная жалоба, но без подробностей содержалась и в письме женорганизатора из Лыпской волости, адресованном заведующей областным женотделом О.Красильниковой. Сообщая о прошедшей выборной кампании делегатских собраний 1928 г., она, в частности, писала: «...Перевыборы делегаток прошли не очень-то удовлетворительно, сама знаешь, как партийцы относятся к женскому делу...»15. Сведения о том, что за отказ своим сексуальным домогательствам мужчины мстили или клеветой на этих девушек, или коллективным изнасилованием, содержатся и в других архивных материалах о работе делегатских собраний16.

Подобные факты встречаются и в докладных записках по материалам проверок о ходе выполнения решений съезда женской молодежи, поступавших в обком комсомола в 1936 г. и в газетных публикациях. Так, в материале из Понинского района, помещенном в газете «Егит большевик» сообщалось, что на льнозаводе из двадцати девушек четырнадцать болеют трахомой, а директор упорствует открытию трахоматозного пункта. Девушки хотят учиться, но их не посылают17. Вот что писала по этому поводу колхозница Князева: «Мне, да и другим, хочется учиться. Я уже несколько раз подавала заявление, но правление не посылает. Руководители колхоза говорят: “Зачем девушек посылать учиться, они все равно пользы не принесут, обучатся и замуж выйдут”. Девушки хотят смотреть звуковые картины, читать хорошие книги, которых в Понино нет»18.

В ходе проведенного в 1936 г. обследования работы 14 районных органов юстиции УАССР по реализации решений съезда женской молодежи обнаружено 760 поступивших жалоб и газетных материалов о нарушениях прав и интересов женщин и девушек. Как отмечено в докладной записке о результатах проверки, органами юстиции 14 районов возбуждено 182 уголовных дела по фактам дискриминации женщин, в том числе: за избиения (36), изнасилования (43), уклонения от алиментов (24), хулиганство против женщин (20), преследования стахановок (12), угрозы женщинам-общественницам (5), убийство женщин (5), заражение женщин венерическими заболеваниями, преследования за критику и т.д19. Молодежная газета «Егит большевик», в частности, сообщала о покушении на жизнь орденоноски Елены Васильевой со стороны продавца сельпо Тихонова, который хотел задушить ее в дымной бане20.

В Малопургинском районе на конференции жен красноармейцев также выявился ряд нарушений их прав, из-за которых прокуратура района привлекла нарушителей к ответу21. Вопросы дискриминации девушек затрагивались и на республиканской конференции женщин, прошедшей в марте 1936 г. при участии 200 делегаток, среди которых было 85 представителей женской молодежи.

В Документах официальных мероприятий 1920–1930-х годов подчеркивалась важность работы среди женщин, которая рассматривалась как часть общепартийной работы, отмечалось слабое вовлечение женщин, особенно удмурток, в партию, в советскую, хозяйственную, кооперативную и общественную работу. На деле же, как свидетельствуют выступления женщин, ощущалось явное противодействие этому. Официальные лица в порядке самокритики признавали отсутствие систематической работы по раскрепощению женщин, слабость борьбы с принижающими женщину пережитками, а в реальной жизни этой борьбой были «заняты лишь сами женщины, но не вся партийно-советская общественность»22. Основным тормозом в работе среди женщин было, как отмечалось в документах проверок, недостаточно серьезное внимание к ней со стороны партийных ячеек и недоверчивое отношение мужчин23.

Как известно, раскрепощение женщины было одной из программных задач коммунистической партии, но в действительности, как оказалось, ее признавали далеко не все члены партии — мужчины, ибо они не только не спешили с ее реализацией, но и мешали. И если учеба женщин сопровождалась, в лучшем случае, ироническими насмешками мужчин, то их успехи в общественном производстве и особенно выход на арену общественной жизни выявили откровенно предубежденное, злобное отношение к ним вплоть до насилия. И не только со стороны простых односельчан, но и председателей колхозов, комсомольцев и партийцев, бытовые установки которых явно не соответствовали требованиям партийной программы и не допускали изменений стереотипов традиционного поведения.

Но начавшийся процесс эмансипации уже нельзя было остановить. К тому времени уже был сделан решительный прорыв в просвещении удмурток, что стало важным фактором их дальнейшего со­циально-профессионального и общественно-политического развития.

С ростом образования увеличивается численность женщин среди депутатов сначала, главным образом сельских и районных, а затем и республиканского советов. А в 1937 г. три удмуртки (А.М. Аввакумова, Е.Ф. Будина, Е.В. Васильева) стали депутатами Верховного Совета СССР. Участие в сессиях советов, особенно Верховных Советов СССР, РСФСР и Удмуртии, оказывало на депутаток огромное психологическое воздействие: рождало и ук­репляло ощущение причастности к решению дел огромной страны, развивало чувство патриотизма и делало их пропагандистами коммунистической идеологии и советской власти.

Еще до полной ликвидации неграмотности у удмурток среди них появились специалисты со средним специальным и высшим образованием, ибо автономная область, нуждаясь в квалифицированных кадрах, направляла способных учащихся в вузы разных городов страны. За первое послеоктябрьское десятилетие различные вузы окончили 23 девушки-удмуртки: 12 из них получили педагогическое, 8 — медицинское, 2 — сельскохозяйст­венное, одна — экономическое образование24. И если в 1920-е годы отсутствие вузов в Удмуртии и опасения ехать в далекие города для многих удмурток были достаточно сильным препятствием в реализации высшего образования, то с открытием вузов в Ижевске численность удмурток среди студентов заметно возросла.

В 1940-е гг. среди них появились первые кандидаты наук, в 1950 г. первая из удмурток (А.И. Перевощикова) защитила докторскую диссертацию и вскоре стала профессором Развитие высшей школы в Удмуртии увеличило количество удмурток не только среди студентов, но и среди аспирантов. Многие из тех, кто защищал диссертации в 1960–1990-е годы, являются выпускниками вузов Удмуртии, прошедших затем аспирантскую подготовку в научных центрах и вузах Москвы, Ленинграда, Перми, Казани и многих других городов страны. Ныне восемь удмуртских женщин имеют ученую степень докторов наук (по медицинским, историческим, филологическим, техническим и педагогическим наукам), более 130 человек — кандидатов наук»25.

Преодолев безграмотность и робость и получив образование, удмуртки освоили различные специальности, достигли высоких министерских должностей, проявили свои способности и возможности. Но поскольку «мы до сих пор живем в обществе, в котором господствуют мужчины»26, дискриминация женщин в различных проявлениях продолжается. И положение международной конвенции «О ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин» (1992) в России, к сожалению, не работает.

Н.Л. Крылова

Родители и дети в смешанных
русско-африканских браках:
на стыке культур

Межрасовые браки и рождающиеся в них дети — явление давно и хорошо известное в человеческой истории. Природные и социальные катаклизмы, а также общественные события глобаль­ного значения — географические открытия, войны, колонизация, миграции и т.п. — способствовали появлению этого фактора в истории человечества.

Потомство от этих союзов называлось по-разному: мулаты, метисы, полукровки, цветные (коричневые) и тому подобное. Сущность же их одна — это дети без расы, точнее, вне расы и в то же время несущие в себе не только кровь и антропологические признаки разных рас, но и культуру, этику разных народов.

Рассмотрим, по возможности, в различных ракурсах социальный феномен метиса — индивида, рожденного в разнорасовом браке и помещенного в современное общество — африканское или российское — где ему предстоит строить свою дальнейшую жизнь.

* * *

В России пока накоплен небольшой опыт смешанных «черно-белых» браков. Вместе с тем есть богатая практика иных брачных союзов (например, европеек — русских женщин с мужчинами — монголоидами из Средней Азии, а также разного рода национально-смешанных браков, составлявших одну из отличительных особенностей социально-демографической картины жизни населения на территории бывшего Советского Союза, а также опыт последующей интеграции детей от этих браков в принимающее их общество.

Численность разнорасовых русско-африканских семей и производимого ими потомства количественно также невелика, что объясняется как относительной «молодостью» этого явления для России и сопредельных с ней территорий, составлявших ранее единое союзное пространство (СССР), так и особенностями репродуктивного поведения женщин в разнорасовых браках этого типа. Под последним подразумевается, что, российские женщины в разнорасовых браках стабильно тяготеют к евро-российским стандартам воспроизводства семьи, не приближаясь к репродуктивным показателям, существующим в культурно-цивилизацион­ной зоне мужа-африканца.

Благодаря имеющимся в нашем распоряжении статистическим материалам Консульской службы МИД РФ, российских загсов, а также результатам социологического опроса, проведенного в начале 90-х годов в 19 африканских странах, мы владеем данными, позволяющими выявить некоторые тенденции в репродуктивном поведении в расово-смешанных афро-русских семья. Это прежде всего те несомненные отличия, которые наблюдаются в этой брачной группе на фоне общей картины планирования семьи в Африке, репродуктивного поведения на этом континенте в целом и по отдельным регионам. Согласно информации Центра демографии и экологии человека Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, коэффициент суммарной рождаемости (то есть числа детей на одну женщину детородного возраста) в 1995 г. составил в Африке 5,8. Весьма заметны при этом колебания по отдельным регионам континента: Северная Африка — 4,4; Западная и Восточная Африка — 6,4; Центральная Африка — 6,3; Южная Африка — 4,2ccxxv. Отметим попутно, что в тот же период на планете в целом этот коэффициент составлял 3,1; в Европе — 1,5; в России — 1,42.

Действительно, по данным ООН Россия сегодня находится на одном из последних мест по этому важному демографическому показателю. Отказ от рождения детей становится массовым явлением и способом поддержания уровня жизни, и без того быстро снижающегося. По нашим данным очевидно, что репродуктивное поведение россиянок, состоящих в браках с африканскими гражданами, отличается почти завидной стабильностью, точнее, склонностью к постепенному, практически незаметному, снижению числа детей, рождаемых в такой семье: в конце 80-х гг. на одну русско-африканскую семью приходилось 1,7 ребенка; в начале 90-х гг. — 1,3 и к середине последней декады века — 1,13.

Иными словами, в семьях расово-смешанного типа рождается по-европейски мало детей, которые со временем предположительно должны превратиться в «качественных» детей. Весьма показателен в этом плане комментарий одной русской женщины, почти 20 лет благополучно прожившей в Африке с мужем-конголезцем и двумя детьми: «Среди смешанных браков конголезцев с русскими женщинами нет многодетных браков. Не больше двух-трех детей. Потому что мы несколько по-другому относимся к проблеме воспитания детей, чем чисто африканские семьи».

В чем же причины подобного явления? Есть ли связь между уровнем жизни и размером семьи в нашем конкретном случае и какова значимость уровня жизни как фактора, ограничивающего или расширяющего свободу родителей в вопросах размера семьи? Наконец, что такое «качественные» дети?



Pages:     | 1 |   ...   | 2 | 3 || 5 | 6 |   ...   | 8 |
 





<
 
2013 www.disus.ru - «Бесплатная научная электронная библиотека»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам, мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.