А.В. Федотов. Фикция “среднего” человека в российском уголовном праве. Часть 2.
Оглавление (единое для частей 1 и 2):
Часть 1.
Введение……………………………….. стр.
Глава 1. Функции и социальная ценность фикций в уголовном праве и в правовой системе РФ…………………………….. стр.
§ 1. Диалектические противоречия в уголовном праве РФ………………………… стр.
- Диалектика и диалектические противоречия ………………………. стр.
- Противоречие между общесоциальными и классовыми функциями государства и права - фундаментальное противоречие, относящееся не только к уголовному праву, но и к любой отрасли права вообще, хотя, при этом в уголовном праве проявляющееся исключительно ярко и вызывающее повышенный интерес исследователей …………………………… стр.
- Противоречие между принципом экономии уголовно-правовой репрессии и регулярно повторяющимися попытками определенных политических сил использовать необоснованное усиление уголовных наказаний в популистских предвыборных целях …………………….. стр.
- Противоречие между существованием объективного спроса на уголовное право и невыявленностью этого спроса до конца, частично по объективным, частично по субъективным причинам ………………………. стр.
- Противоречие между положительным и отрицательным влиянием норм уголовного права на развитие и надлежащее функционирование экономики государства ………………………………… стр.
- Противоречие между принципами научной обоснованности и профессионализма законотворчества, с одной стороны, и ведомственно-бюрократическими интересами структур госаппарата, с другой …………………………………. стр.
- Противоречие между объективной потребностью общества в уголовно-правовой охране правопорядка, и тем, сколько общество готово за это платить …………………………………..
- Противоречие между уголовно-правовым национальным суверенитетом, обуславливающим существенные различия в уголовном праве разных государств, и процессами глобализации, требующими существенного сближения институтов и норм уголовного права различных стран ……………………………… стр.
§ 2. Диалектическое противоречие, с которым сталкивается законодатель, определяя в процессе правотворчества степень формальной определенности любых конкретных правовых норм. Способы преодоления, снятия этого противоречия в уголовном праве РФ …………………… стр.
- Социальные нормы и их роль в регулировании общественных отношений ………………………… стр.
- Диалектические противоречия, связанные с социальными нормами. Плюралистический характер норм морали и права ……………… стр.
- Диалектические противоречия между абсолютно-определенными и относительно-определенными нормами права. Достоинства и недостатки относительно-определенных юридических норм …………………… стр.
- Виды относительно-определенных норм в уголовном праве ……………………… стр.
1) использование родовых понятий, без достаточной степени раскрытия содержания данных родовых понятий путем перечисления относящихся к ним видовых понятий …………………… стр.
2) оценочные термины ……………… стр.
3) предоставление правоприменителю возможности индивидуализации относительно-определенных норм уголовного права с целью максимально последовательной и полной реализации принципов законности, справедливости, целесообразности и эффективности правового регулирования общественных отношений ……………………….. стр.
4) относительно-определенные нормы уголовного права, связанные с юридическими конструкциями и их отдельными элементами ……………………….. стр.
5) относительно-определенные нормы уголовного права, связанные с бланкетными нормами ………………………………… стр.
- Влияние относительно-определенных норм уголовного права на коррупцию в государственном аппарате. Способы предотвращения, исключения такого влияния …………………………….
- Стремление к преодолению, снятию диалектических противоречий между абсолютно-определенными и относительно-определенными нормами права, как неотъемлемая составная часть уголовной политики РФ ………………… стр.
§ 3. Юридические фикции, как один из способов увеличения степени формальной определенности права в целом……………………………… стр.
- Исследование вопросов, связанных с юридическими фикциями, в дореволюционный период развития юриспруденции в России …………………………… стр.
- Изучение юридических фикций в советский период российской правовой науки ……………………………………. стр.
- Характеристика взглядов современных российских ученых по общим проблемам юридических фикций …………………………………………. стр.
- Представление о юридических фикциях в английской правовой науке …………………………………… стр.
- О некоторых фикциях американского права…………………………………… стр.
- Фикции в мусульманском праве и в иудейском религиозном праве ………………. стр.
- Определение юридических фикций, формулируемое автором настоящего монографического исследования …………………………….
- Соотношение терминов “юридические фикции” и “правовые аксиомы” …………………………..
Глава 2. Фикция социально ответственного средне добросовестного человека в правовой системе РФ и в уголовном праве РФ. Зарубежный опыт использования этой фикции ……………………………… стр.
§ 1. Краткая классификация фикций уголовного права. Фикция “среднего” человека и два основных ее проявления в правовой системе РФ: фикция социально ответственного средне добросовестного человека и фикция “среднестрадающего” человека………………………… стр.
§ 2. Анализ фикции “среднего” человека на примере правового института возмещения морального вреда …………………… стр.
1) основная литература по теме ………………………. стр.
2) методика определения размера компенсации вреда, предложенная А.М. Эрделевским, как логическое развитие фикции “среднего” человека. Фикция “среднего” человека и возмещение морального вреда, причиненного преступлениями …………………… стр.
3) фикция “среднего” человека и возмещение морального вреда, причиненного непреступными противоправными деяниями ……………. стр.
§ 3. Использование “среднеразумными”, “среднедобросовестными” судьями их здравого смысла, профессионального и жизненного опыта, интуитивных представлений о справедливости для вынесения решений по некоторым гражданским делам ……………. стр.
§ 4. Использование фикции “среднего” человека при установлении субъективной стороны преступления …………………. стр.
- Понятие вины и социальной сущности вины в российском уголовном праве …….. стр.
- Конструкция вины в американском праве ….. стр.
- Определение вины в немецком уголовном праве ……………………… стр.
- Взаимная связь фикции “среднего” человека и уголовно-правовой конструкции вины ….. стр.
- Использование фикции “среднего” человека при установлении неосторожной формы вины - стр.
- Разграничение умышленной и неосторожной формы вины, неосторожной формы вины и невиновного причинения вреда ….. стр.
- Предотвращение компетентными нормотворческими органами возникновения в правоприменительной практике проблем с квалификацией деяния как совершенного либо невиновно, либо с неосторожной формой вины … стр.
Часть 2.
Продолжение главы 2 “Фикция социально ответственного средне добросовестного человека в правовой системе РФ и в уголовном праве РФ. Зарубежный опыт использования этой фикции”
§ 5. Взаимная связь презумпции невиновности и фикции “среднеразумного” социально ответственного человека …… стр.
§ 6. Правовые институты и юридические конструкции, тесно связанные с фикцией социально ответственного средне добросовестного человека ……………………………. стр.
1) Использование фикции “среднего” человека при установлении объективной стороны преступления ……………… стр.
2) Ошибка в уголовном праве ……… стр.
а) общие вопросы юридической ошибки в уголовном праве США (на примере законодательства штатов Нью-Йорк, Нью-Джерси, Техас) ………………… стр.
б) общие вопросы юридической ошибки в уголовном праве Франции ………… стр.
в) общие вопросы юридической ошибки в немецком уголовном праве ……………………………… стр.
г) ошибка в факте в уголовном праве США (на примере законодательства штата Техас) …………………………………. стр.
д) ошибка в факте в уголовном праве РФ (на примере ошибки насильника в определении возраста жертвы) ……………………… стр.
е) ошибка в факте в уголовном праве США (на примере ошибки насильника в определении возраста жертвы, по законодательству штатов Аляска, Калифорния, Висконсин) …………… стр.
ж) ошибка в факте в уголовном праве РФ (на примере фактической ошибки мужчины, считающего, что имеется согласие женщины на половое сношение) ……………………….. стр.
з) иные случаи извинительной ошибки в факте в уголовном праве РФ …… стр.
и) случаи извинительной юридической ошибки в уголовном праве РФ …….. стр.
к) неизвинительная юридическая ошибка, и ее влияние на размер наказания, назначаемого виновному …….. стр.
3) Институт необходимой обороны:
- в российском уголовном праве ……… стр.
- в уголовном праве США ………………… стр.
4) Институт крайней необходимости:
- в российском уголовном праве ……… стр.
- в уголовном праве США ………………… стр.
5) Пренебрежение своим болезненным состоянием и вызванная этим “неволимость поведения” ……………………… стр.
6) Влияние фикции социально ответственного средне добросовестного человека на установление судом объективной и субъективной стороны преступления. Моральная (практическая) достоверность фактов, устанавливаемых судом …………………… стр.
7) Изменение содержания фикции социально ответственного средне добросовестного человека путем прецедентного нормотворчества (на примере английского права) …………………. стр.
8) Установление с помощью фикции “среднего человека” хулиганских мотивов преступного поведения ………………. стр.
9) Использование фикции “среднего человека” в делах, возбужденных по ст. 119 УК РФ ……. стр.
10) Использование фикции “среднего человека” в делах о заражении венерической болезнью….. стр.
11) Связь правового института ошибки в праве с иными юридическими фикциями, наряду с фикцией социально ответственного средне добросовестного человека ………………….. стр.
12) Использование фикции “среднего человека” в уголовных делах, в которых отрицательное поведение потерпевшего влияет на индивидуализацию наказания ………… стр.
13) Общеопасное поведение, которое закономерно приводит к наступлению общественно опасных последствий, при этом наступление либо ненаступление данных последствий зависит от случайных причин. Проблемы причинной связи в уголовном праве, возникающие в связи с фикцией социально ответственного средне добросовестного человека ……………. стр.
14) Фикция “среднего” человека и научные споры, связанные со ст. 22 УК РФ “Уголовная ответственность лиц с психическим расстройством, не исключающим вменяемости” ……………. стр.
§ 7. Оценка наличия либо отсутствия физиологического аффекта на основе фикции социально ответственного средне добросовестного человека ……………. стр.
§ 8. Использование фикции социально ответственного средне добросовестного человека в делах о доведении до самоубийства ……………. стр.
§ 9. Нужно ли учитывать индивидуальную скорость реакции водителя, причинившего вред в ДТП либо необходимо исходить из обязанности водителя реагировать на изменение дорожной ситуации с некоторой усредненной скоростью (или быстрее).…………….стр.
§ 10. Взаимная связь фикции “среднего человека” и фикций, позволяющих определить размер материального ущерба, причиненного преступлением………… стр.
§ 11. Использование фикции “среднего” человека при установлении объективной и субъективной стороны преступлений, предусмотренных ст. 204 УК РФ (“Коммерческий подкуп”) и ст. ст. 285 и 290 УК РФ (“Злоупотребление должностными полномочиями” и “Получение взятки”) …………………………. стр.
§ 12. Осознание уголовно-правовых запретов “средним” адресатом норм уголовного права. Меры, принимаемые государством, с целью позитивного, выгодного для общества изменения правового сознания адресатов норм уголовного права………… стр.
§ 13. Нарушение стандартов поведения “среднеразумного” и “среднедобросовестного” человека присяжными заседателями в некоторых уголовных делах………… стр.
§ 14. Методологическое значение фикции “среднего” человека в деятельности, связанной с формулированием и обсуждением законотворческих предложений в процессе создания, изменения и отмены норм уголовного права, а также норм иных отраслей права, тесно связанных с уголовным правом.………… стр.
Глава 3. Фикция “среднего” человека как одна из юридических конструкций, обеспечивающих взаимную связь юридической конструкции состава преступления в уголовном праве и правового института доказательств и доказывания в уголовно-процессуальном праве………… стр.
Глава 4. Из истории науки уголовного права. Некоторые обсуждавшиеся в науке вопросы, и их связь с проблемами фикции “среднего” человека………… стр.
§ 1. Фикция “среднего” человека и психологический подход к определению понятия преступления в истории науки уголовного права………… стр.
§ 2. Фикция “среднего” человека и проблема ограничения свободного усмотрения судей, применяющих нормы уголовного права
Глава 5. Фикция “среднего” человека и ее связь с различными типами понимания права …………………………. стр.
Заключение …………………………. стр.
Список литературы …………………………. стр.
Продолжение главы 2 “Фикция социально ответственного средне добросовестного человека в правовой системе РФ и в уголовном праве РФ. Зарубежный опыт использования этой фикции”
§ 5. Взаимная связь презумпции невиновности и фикции среднеразумного социально ответственного человека
Раскрывая взаимную связь презумпции невиновности и фикции среднеразумного социально ответственного человека, необходимо сделать одно важное предварительное замечание. К сожалению, в следственной и судебной практике не так уж и редко встречаются случаи, когда правоприменителям приходится использовать презумпцию невиновности исключительно из-за ошибок тех должностных лиц государства, которые расследовали уголовное дела на первоначальном этапе либо рассматривали его в суде по первой инстанции. Иногда эти ошибки удается исправить, а иногда, к сожалению, не удается.
Интересным примером исправления в процессе дополнительного расследования дела ошибок, совершенных на первоначальном этапе расследования, является уголовное дело по обвинению Корнеева В.В. в убийстве своей жены Корнеевой Н.М. и тещи Губер-Гриц З.А., совершенном в 1959 г. Дополнительное расследование проводил следователь Бабаян Г.А., опубликовавший по итогам расследования дела статью в журнале “Следственная практика”[1]
.
Г.А. Бабаян пишет о нескольких ошибках, совершенных на первоначальном этапе расследования данного преступления. В частности, когда Корнеев (еще в самом начале следствия) сознался в убийстве жены и тещи, он дал подробные признательные показания, от которых через два месяца отказался, объяснив это тем, что оговорил себя, под влиянием угроз со стороны работников прокуратуры и милиции. После этого выяснилось, что ряд весьма важных деталей в признательных показаниях Корнеева противоречит протоколу осмотра места происшествия, при чем причина противоречий – в том, что в протоколе осмотра места происшествия не были зафиксированы фактические обстоятельства, имевшиеся на момент осмотра и обнаруженные при осмотре следователем, который этим фактическим обстоятельствам никакого значения не придал и не счел нужным отразить их в протоколе осмотра. Г.А. Бабаяну пришлось допрашивать понятых и других лиц, участвовавших в осмотре, чтобы преодолеть расхождение между информацией, зафиксированной в протоколе осмотра места происшествия, и информацией, содержащейся в признательных показаниях обвиняемого.
Другой ошибкой, совершенной на первоначальном этапе расследования, была недостаточная степень конкретизации показаний Корнеева. В частности, в своих признательных показаниях Корнеев сообщил, что совершил убийство 21 июня 1959 г. При этом следователь не уточнил, в каком часу или в какой временной промежуток было совершено убийство. Далее, Корнеев показал, что совершил убийство из пистолета системы “Вальтер”, который несколько лет тому назад ему дал тесть. Тесть обвиняемого, М.М. Губер-Гриц, подтвердил эти показания, но пояснил, что пистолет он зятю передал неисправным и в разобранном виде. После этого следователю логично было бы уточнить у обвиняемого, как и когда он исправил пистолет и привел его в состояние, пригодное для стрельбы. Либо – устроить очную ставку зятя и тестя, если Корнеев не подтвердит показания, М.М. Губер-Грица. Ничего этого не было сделано. Кроме того, не были проверены многие факты, сообщенные Корнеевым, когда он признавал себя виновным. Эти факты можно было сравнительно легко проверить. Результатом проверки данных фактов стало бы изменение оценки достоверности показаний обвиняемого: либо существенное повышение вероятности того, что он говорит правду, сознаваясь в совершении особо тяжкого преступления, либо существенное повышение вероятности того, что он себя оговаривает.
Наконец, следователь, первым расследовавший данное дело, не собрал достаточного объема доказательств, на основании которых можно было бы сделать вывод о мотиве преступления. (Одним из наиболее важных аргументов суда, обосновывающих решение о возвращении дела в прокуратуру на дополнительное расследование, было то, что из материалов дела усматривалось наличие очень хороших, бесконфликтных отношений между женой и мужем, между зятем, тестем и тещей).
Во время дополнительного расследования Г.А. Бабаян назначил и провел множество судебных экспертиз, допросил и передопросил многих свидетелей. Периодически вызывая обвиняемого Корнеева на допросы, Г.А. Бабаян неоднократно предупреждал его о том, что объем доказательственной базы по делу с каждым днем увеличивается, но не объяснял, в чем именно это выражается. Г.А. Бабаян говорил о том, что настанет день, когда он предъявит Корнееву сразу все полученные при расследовании дела доказательства. И такой день настал. Допрос Корнеева шел с утра и весь день, с перерывом на обед. В конце допроса Корнеев заявил: “Да, теперь меня положили на обе лопатки”, и попросил разрешение собственноручно написать повторные признательные показания. В них он объяснил, что в день убийства жена и теща страшно оскорбили его: жена с вызовом заявила, что беременна от другого, а теща, поддерживая дочь, сказала, что “так и надо учить дураков”. “Я на какое-то время совершенно потерял над собой контроль, - писал Корнеев. – Во мне вспыхнула вся та масса горечи и обид, которые я переживал всю жизнь. Под влиянием этого я и совершил преступление”. Использовал пистолет “Вальтер”, полученный от тестя. Пистолет был разобран, но не поломан. Тесть не смог собрать “Вальтер”, и решил, что он сломан, хотя это было не так. Корнеев сумел собрать “Вальтер”, но никому об этом не говорил.
В показаниях Корнеева были полностью устранены все противоречия между различными доказательствами дела. Корнеев в 1960 году был осужден на 15 лет лишения свободы.
Приведем еще один интересный пример такого же рода, который приводит в своей книге проф. В.С. Бурданова.
В.С. Бурданова пишет о том, что “требование полноты исследования порождает вопрос о том, надо ли допрашивать всех известных свидетелей - очевидцев об одном факте, или достаточно ограничиться каким-то определенным их числом. Анкетирование следователей показало, что они по-разному решают этот вопрос. Нам представляется, что должны быть допрошены, как правило, все свидетели-очевидцы. Иначе можно упустить объективного свидетеля и построить выводы о доказанности факта на показаниях свидетелей, которые заинтересованы в исходе дела, либо поддались влиянию друг на друга, оптической иллюзии, находятся под воздействием других факторов, мешающих дать объективные показания. Примером этому суждению может быть следующее уголовное дело. В рабочем поселке около общежития был убит гр-н Б. При расследовании следователь планировал допросить всех свидетелей-очевидцев, видевших драку между убитым и двумя другими лицами, но не принял надлежащих организационных мер для вызова граждан; часть свидетелей разъехалась и осталась недопрошенной. Допрошено было десять человек. Следователь считал установленным тот факт, что в тот момент, когда потерпевший упал, рядом с ним находился гр-н Соболев. Соболеву было предъявлено обвинение в причинении умышленного тяжкого вреда здоровью, повлекшего за собой смерть потерпевшего, и он был предан суду. При рассмотрении дела, в кулуарах суда гр-н Финаев публично заявил, что судят не того. Он видел, что в тот момент, когда потерпевший упал, рядом с ним находился не Соболев, а Михайлов. Защитник подсудимого обратился к суду с ходатайством о допросе свидетеля Финаева, который подтвердил свои высказывания в судебном заседании. Суд вынес определение о возвращении дела на доследование. При дополнительном расследовании было установлено, что один из допрошенных ранее свидетелей является родственником Михайлова, он умышленно исказил картину происшедшего. Два других "поддались" на показания "твердого", как они называли, свидетеля, и показали так же, как он, хотя не были в этом уверены. Остальные не могли хорошо разглядеть расположение нападавших и потерпевшего потому, что находились на значительном расстоянии и в поле их зрения были помехи: столб, куст и др. Свидетель же Финаев был ближе всех к месту происшествия, ему ничего не мешало видеть происходящее, и он хорошо знал всех троих. Он не был ранее допрошен потому, что никто из допрошенных не назвал его фамилию по собственной инициативе, следователь же не задавал обязательного вопроса о том, кто был на месте происшествия и видел событие. Сам Финаев уезжал в отпуск и вернулся только к моменту рассмотрения дела”[2]
.
Можно привести и множество других примеров, в которых нарушение стандартов поведения “среднеразумного” и “среднедобросовестного” следователя и (или) оперативного сотрудника милиции, приводило к тому, что в зале суда адвокат требовал использовать презумпцию невиновности, толкуя неустранимые разумные сомнения в пользу подсудимого. Но дело было в том, что хотя эти сомнения и были разумными, они не были неустранимыми, что и доказывало дополнительное расследование дела.
Однако существуют, разумеется, и дела, в которых речь, безусловно, идет именно о сомнениях, одновременно и разумных, и неустранимых.
В предыдущем параграфе монографии уже приводились примеры такого рода дел, иллюстрирующие взаимную связь презумпции невиновности и фикции “среднего человека” при установлении субъективной стороны преступления.
Для того чтобы полнее охарактеризовать взаимную связь презумпции невиновности и фикции “среднего человека”, на этот раз уже в процессе установления как субъективной, так и объективной стороны преступления, и еще раз обратить внимание читателя на приоритет презумпции невиновности над данной фикцией, приведем ряд примеров.
Первый пример – из судебно-следственной практики дореволюционной России.
13 декабря 1904 года в Московском окружном суде слушалось дело по обвинению иеромонаха Николо-Перервинского монастыря отца Феодосия (в миру Михаила Мокеева) в убийстве Николая Гродского, не имевшего определенных занятий.
Следствием, а затем и судом было установлено, что отец Феодосий, будучи гомосексуалистом, имел несколько половых партнеров, одним из которых был 19-летний Николай Гродский. В отличие от других половых партнеров отца Феодосия, Николай Гродский начал шантажировать священнослужителя тем, что расскажет всем о характере их отношений, после чего отец Феодосий не сможет больше быть священнослужителем.
Сначала отец Феодосий платил деньги шантажисту, причем деньги, для того времени, весьма большие. Однако аппетиты Гродского росли. 24 марта 1904 года Гродский явился к священнику и потребовал 300 рублей сейчас, и 3000 рублей к следующему разу. (Для справки: квалифицированный рабочий в Москве в начале ХХ века зарабатывал около 1 рубля в день).
Отец Феодосий, услышав столь наглое требование шантажиста, отказал ему, после чего Гродский “начал ему грозить и поднял шум”[3]
.
Далее события развивались так. “Феодосий, не владея собой, кинулся на Гродского и между ними завязалась борьба, причем он подмял под себя Гродского, а затем, схватив попавшуюся под руку веревку, обмотал ее вокруг шеи Гродского и задушил его”. Несколько позже “Феодосий раздел труп до гола и сжег одежду в печке”. Потом “стал разрезать труп на части столовым ножом. Сначала он отрезал ноги, стараясь попасть ножом в сустав, потом отрезал голову… Ноги и туловище он поместил в два кулька, в один из которых положил еще штаны, чтобы кровь не просачивалась сквозь рогожу”. Затем “повез кульки на Курский вокзал, оставив отрезанную голову в кладовой. Два носильщика отнесли кульки на поезд и положили их в тамбур вагона 3 класса, причем был взят билет до Подольска. После того он возвратился домой и, завернув голову, отнес ее на Самотек, где бросил в ручей, протекающий бульваром”[4].
На следствии отец Феодосий менял свои показания. Сначала он утверждал, что “24 марта он спрятал зашедшего к нему Гродского в сундук, не желая, чтобы тот встретился с постучавшим в келью Коноваловым. Гродский задохся в сундуке, а потому он, во избежание скандала, разрезал труп, спрятал части его в два кулька и отвез их 25 марта к ночному поезду, уходившему по Курской дороге”[5]. Позже отец Феодосий дал показания о том, как убил Гродского, и на суде их уже не менял.
Настоящее дело интересно для нас определением момента возникновения умысла у подсудимого. С точки зрения современного российского уголовного права, момент возникновения умысла на убийство не влияет на квалификацию содеянного, хотя и может повлиять на размер наказания, назначаемого судом в приговоре. Если умысел на убийство, квалифицируемое по ч. 1 ст. 105 УК РФ возник внезапно, например, во время ссоры, то наказание за такое преступление, при прочих равных условиях, скорее всего, будет меньше, чем наказание за убийство с заранее обдуманным намерением, подпадающим под ч. 1 ст. 105 УК РФ.
Разумеется, – при прочих равных условиях. Суд, определяя размер и вид наказания, учитывает и юридически значимые характеристики личности преступника, и конкретные обстоятельства совершения преступления. Поэтому конкретное убийство с внезапно возникшим умыслом может быть наказано строже, чем другое убийство, совершенное с заранее обдуманным намерением (при том, что оба подпадают под ч. 1 ст. 105 УК РФ).
Иначе было в дореволюционной России. И следствие, и суд признали, что умысел отца Феодосия на убийство Гродского возник внезапно, во время ссоры, а само убийство было совершено в состоянии запальчивости и раздражения, то есть, является преступлением, предусмотренным ч. 2 ст. 1455 Уложения о наказаниях.
Присяжные заседатели признали отца Феодосия виновным в совершении данного преступления, но заслуживающим снисхождения. Суд приговорил его к лишению всех особенных прав и преимуществ и к заключению в исправительном арестантском отделении на 2 года и 8 месяцев[6]
.
Столь мягкий приговор – всего 2 года и 8 месяцев лишения свободы за убийство – объясняется, во-первых, квалификацией содеянного, во-вторых, вердиктом присяжных заседателей, и, в-третьих, верой суда в искренность раскаяния подсудимого.
С точки зрения “среднего” человека, существует одинаковая вероятность того, что в последних своих показаниях на следствии и в показаниях на суде отец Феодосий говорил правду, и того, что он лгал следствию и суду. Высока вероятность того, что умысел на убийство Николая Гродского у отца Феодосия возник еще до того, как Гродский пришел к Феодосию в последний раз. Поведение шантажиста Гродского, который требовал у Феодосия все более и более крупные суммы, позволяло священнослужителю сделать для себя однозначный вывод: откупиться от Гродского нельзя даже выплатой ему единовременной крупной денежной суммы.
Следовательно, нужно либо смириться со скандалом и потерей своего социального статуса и работы, либо необходимо убить шантажиста.
Поведение Феодосия после убийства Гродского было очень последовательным и рассчетливым: он принимал сразу после убийства гостя, спрятав труп в кладовой при келье, потом расчленил труп на части, надеясь на то, что его не смогут опознать без головы; голову выбросил в бурный ручей перед закрытой трубой диаметром около метра, идущей в Москву-реку. Предполагал, по-видимому, что поток унесет ее навсегда; в своих предположениях не ошибся: голову долго искали, но так и не смогли найти.
С другой стороны, такое поведение Феодосия не исключает возможности возникновения у него умысла именно в момент последней ссоры с шантажистом.
Таким образом, у нас имеются неустранимые сомнения в вопросе о моменте возникновения умысла у убийцы. Формально-юридический прием, способ, метод устранения таких сомнений общеизвестен – мы должны выбрать вариант, более благоприятный для лица, привлекаемого к уголовной ответственности.
Второй пример также заимствован из богатейшей сокровищницы уголовных дел царской России, информация о которых содержится в сборниках речей адвокатов и прокуроров, издававшихся и до, и после Октябрьской революции.
Это дело по обвинению Альберта Грейчунаса в убийстве Марии Толстинской, известное также как “убийство королевы бриллиантов”.
Обстоятельства дела следующие. Мария Толстинская происходила из богатой купеческой семьи и имела собственный капитал. В 13 лет произошло какое-то событие, после которого семья М. Толстинской отказалась от нее. В 16 лет М. Толстинская родила.
К моменту знакомства с А. Грейчунасом М. Толстинской было 20 лет, и она вела образ жизни “золотой молодежи”, регулярно меняя половых партнеров и развлекаясь в столице – Санкт-Петербурге – всеми доступными людям того времени способами. Еще - М. Толстинская была очень красива, и у нее было очень много великолепных драгоценностей, за что она и получила прозвище “королевы бриллиантов”.
Одним из престижных развлечений “золотой молодежи” Санкт-Петербурга начала ХХ века было катание на роликовых коньках на Марсовом Поле, в специально построенном для этого спорта скейтинг-ринке. Там М. Толстинская и познакомилась с А. Грейчунасом, которому было 17 лет, и который работал инструктором, учившим женщин кататься на роликовых коньках.
Между ними завязался роман, весьма бурный. Толстинская очень сильно ревновала Грейчунаса к другим женщинам, подозревая, что, благодаря особому характеру своей работы и своей красивой внешности, Грейчунас может ей изменять. (Сама она, впрочем, изменять ему не стеснялась). Толстинская заставила Грейчунаса бросить работу, и превратила его в альфонса. Выдавала ему на расходы 1 рубль в день, но Грейчунасу этого не хватало, он залез в долги, и, чтобы рассчитаться с долгами, решил обокрасть Толстинскую. Что и сделал, украв у нее бриллиантовые серьги стоимостью 1.000 рублей, которые сразу же продал скупщику краденного за 700 рублей.
Это преступление быстро раскрыли, и Грейчунас был арестован. Однако Толстинская простила его, и внесла за него залог. Выйдя из следственной тюрьмы, Грейчунас сначала поселился у Толстинской, но потом, из-за скандала, Толстинская сняла для Грейчунаса отдельную квартиру.
Грейчунас убил Толстинскую при следующих обстоятельствах. В ночь с 28 на 29 апреля Грейчунас и Толстинская вошли в ее квартиру, и остались там на ночь. Утром горничная обнаружила труп задушенной Толстинской, а также пропажу большого числа украшений с бриллиантами на очень крупную сумму. Было понятно, что это преступление совершил Грейчунас, который скрылся, и был объявлен в розыск.
9 мая Грейчунас был задержан, при попытке незаконного перехода границы России и Германии.
18-летнему Грейчунасу было предъявлено обвинение в том, что он задушил Толстинскую с заранее обдуманным намерением, и ради грабежа.
Грейчунас виновным себя признал частично, и показал, что он, действительно, задушил Толстинскую, но без заранее обдуманного намерения, и не с целью грабежа.
По показаниям Грейчунаса, дело обстояло так. 28 апреля Грейчунас за обедом поссорился с Толстинской. Он упрекал ее в том, что она завела себе любовников, пока он был в тюрьме. На эти упреки Толстинская отвечала: “Молчи, не твое дело, я тебе – не жена”, то есть, фактически признавала эти упреки справедливыми. В ночь с 28 на 29 апреля Толстинская, находясь в состоянии алкогольного опьянения, рассказывала Грейчунасу о том, что встретила в ночном клубе интересного мужчину, и непременно уехала бы с ним ночевать, но, к сожалению, мужчина уже был с дамой.
В постели, когда Толстинская уже разделась, Грейчунас отстранялся от ее ласк, упрекая в неверности. На что Толстинская рассердилась и крикнула: “Убирайся к черту, найду других, мальчуган слабосильный!”.
Грейчунас этой обиды уже не стерпел, схватил Толстинскую за горло и задушил.
Потом решил скрыться, а, поскольку денег у него не было, забрал из шкафа бриллианты, какие попались под руку. (Правда, почему-то, ему под руку попались сразу все бриллианты Толстинской, которых у нее было очень много).
Это дело интересно тем, что присяжные заседатели поверили версии Грейчунаса, и не согласились с версией следствия.
В соответствии с вердиктом присяжных, Грейчунас был осужден к небольшому сроку лишения свободы за совершение убийства в запальчивости и раздражении, при чем присяжные считали также, что Грейчунас заслуживает снисхождения.
На этом процессе произошел еще один, весьма интересный эпизод. Услышав вердикт присяжных, суд удалился в совещательную комнату, для определения меры наказания в отношении Грейчунаса. Через некоторое время суд возвратился из совещательной комнаты, и объявил приговор. И тут выяснилось, что присяжные этим приговором шокированы. Оказывается, они были убеждены (они так поняли для себя напутственное слово судьи), что суд приговорит Грейчунаса к наказанию, равному сроку предварительного заключения, и что Грейчунас будет освобожден прямо в зале суда. Но этого не произошло, поэтому присяжные пытались устроить скандал[7]
.
Наверное, показания на суде 18-летнего красавца Грейчунаса были столь убедительными, что присяжные неустранимо сомневались, выбирая между двумя версиями произошедшего. Интересно, а какой бы вердикт вынесли по такому же делу присяжные сегодня, столетие спустя?
Третий пример – из интересной монографии А.А. Хмырова “Косвенные доказательства в уголовных делах”.
“Расследованием дела, возбужденного в связи с кражей товаров в магазине было установлено, что преступники, сорвав замок, проникли в подвал, а оттуда через имевшийся в полу люк попали в подсобное помещение, сообщавшееся с торговым залом. Доски в крыше люка оказались распиленными, между тем это не вызывалось никакой необходимостью, так как крышка люка свободно открывалась. Более того, нельзя было распилить доски, не подняв крышку. В торговом зале пол был устлан различными шелковыми тканями. Эксперимент показал, что на одно это (бессмысленное с точки зрения воров) действие требуется более 15 минут. В помещении магазина был искусственно созданный беспорядок. Все эти факты были негативными по отношению к версии о краже обстоятельствами. Недостача, установленная после кражи, составила весьма значительную сумму. Документальной ревизией было установлено, что примерно одна треть этой суммы уже была в недостаче и скрывалась в течение года до кражи. Поскольку накануне кражи директор магазина, в отступление от обычного порядка, оставался после работы в магазине и закрывал его один, а также потому, что он вел широкий образ жизни, следователь пришел к выводу, что директор совершил хищение товаров на всю сумму и инсценировал кражу. За это он и был осужден.
Через год была арестована группа воров, признавшихся в совершении кражи и из этого магазина. Они рассказали, что специально создали обстановку, указывающую на инсценировку кражи, с целью мести директору магазина, с которым находился в неприязненных отношениях один из преступников, а также с целью направить следствие по ложному пути”[8]
.
Пример, приведенный А.А. Хмыровым, является весьма поучительным. Судебно-следственные органы, фактически опираясь именно на фикцию “среднего” человека, пришли к выводу о том, что именно директор магазина совершил из него кражу, инсценировав ее при этом. Между тем, это была достаточно редко встречающаяся – но все-таки, как мы видим, встречающаяся на практике – инсценировка инсценировки преступления. По-видимому, “среднеразумные” правоприменители должны учитывать, при выдвижении следственных и судебных версий, возможность такой “двухуровневой” инсценировки преступления, и – соответствующим образом – оценивать все собранные по делу доказательства, не забывая о презумпции невиновности.
Правда, здесь еще важно отметить, что директор магазина в данном случае не был всего лишь случайно пострадавшей, невинной жертвой “двухуровневой” инсценировки. Он скрывал возникшую у него недостачу, а, кроме того, его расходы существенно превышали официальные доходы. Значит он, скорее всего, совершал преступления в сфере торговли (мало кто из директоров магазинов в советское время их не совершал[9] ). За это, в сущности, и поплатился, хотя, конечно же, не совершил того главного преступления, в котором был обвинен - кражи из собственного магазина.
Четвертый пример – из книги “Речи советских адвокатов” (1968)[10]
. Это дело по обвинению Арсения Крайнева в убийстве его друга Глеба Шурова, совершенном по неосторожности. В этом деле между обвинением и защитой был спор о том, имелась ли неосторожная форма вины у А. Крайнева, или же в данном случае имел место казус – невиновное причинение вреда.
Обстоятельства дела следующие. Друзья Шуров и Крайнев, вместе со своими женами, отмечали праздник – 7 ноября 1960 года. В ночь с 7 на 8 ноября, около 2 часов ночи, Шуров предложил Крайневу показать ему приемы фехтования. Шуров много лет занимался фехтованием и был опытным фехтовальщиком. Крайнев фехтовать не умел.
Шуров был значительно старше Крайнева, имел два высших образования, тогда как у Крайнева образование было всего 7 классов. Крайнев во всем доверял Шурову, и легко с ним соглашался. Когда Шуров сказал Крайневу, что показ приемов фехтования будет абсолютно безопасным, Крайнев ему поверил.
Показ приемов фехтования заключался в том, что Шуров своей шпагой ударял по шпаге Крайнева сверху или снизу, справа или слева, а Крайнев после удара должен был возвращать шпагу в первоначальное положение.
Механизм случившегося несчастья подробно объяснил эксперт – заведующий кафедрой фехтования института физической культуры имени Лесгафта, доцент Булочко. Шуров, по-видимому, сильнее, чем обычно, ударил своей шпагой сверху вниз по шпаге Крайнева. А далее произошло следующее. “У лиц, не умеющих фехтовать, в отличие от спортсменов-фехтовальщиков, возникают рефлекторные непроизвольные движения. При сильном ударе по шпаге, например сверху вниз, спортсмен-фехтовальщик быстрым движением шпаги также вниз ослабит силу удара и мгновенно снова займет исходную позицию. При таком же сильном резком ударе по шпаге новичка у него, в отличие от спортсменов, рефлекторно возникает непроизвольное движение в сторону, противоположную направлению удара”[11]
. В силу именно такого рефлекторно возникшего непроизвольного движения Крайнев нанес Шурову ранение спортивной шпагой в область носа, проникающее в череп. От этого ранения Шуров 9 ноября скончался. Адвокат в своей речи подчеркнул, сославшись на фундаментальный труд Майковой-Строгановой и Рохлина “Кости и суставы в рентгенологическом изображении”, что пробитая Крайневым кость – очень тонкая, ее можно пробить не сильным ударом шпаги.
Районный народный суд признал Крайнева виновным в убийстве, совершенном по неосторожности, и приговорил его к одному году лишения свободы. Ленинградский городской суд, рассмотрев кассационную жалобу адвоката, приговор изменил и определил, что назначенное Крайневу наказание следует считать условным. По-видимому, судьи Ленинградского городского суда очень сильно колебались между двумя возможными квалификациями случившегося, и, не имея возможности по политическим соображениям выбрать ту квалификацию, которой требовала презумпция невиновности (казус), оставили квалификацию, в которой сомневались (убийство по неосторожности), при этом изменили наказание на условное. Это был максимум того, о чем только могли в начале 60-х гг. ХХ века мечтать адвокат и его клиент в уголовном деле подобного рода.
Показательно, что А. Крайнева защищал один из самых опытных ленинградских адвокатов того времени – Ю.И. Лурья. Этот адвокат, доказывая, что имело место невиновное причинение вреда, фактически сослался на фикцию “среднего” человека, хотя сам этот термин и не использовал. Обращаясь к судьям, Ю.И. Лурья напомнил им следующее: “Для того чтобы решить вопрос о возможностях и пределах предвидения, мы не должны исходить из каких-то повышенных или пониженных способностей человека. И вместе с тем какой-то эталон у нас должен быть. Исходя из условий, определявших возможность или невозможность предвидения смерти Шурова, необходимо задать себе вопрос: как поступил бы на месте Крайнева другой человек со свойственной ему обычной предусмотрительностью в области повседневных бытовых отношений, создаваемых правилами социалистического общежития. Это нужно выяснить потому, что таким обыкновенным человеком является сам Крайнев. И я смею утверждать, что так, как поступил Крайнев, поступил бы на его месте и любой другой его ровесник, пришедший в гости к своему старшему, более опытному товарищу, когда этот товарищ предлагает ему показать приемы фехтования и заверяет, что этот показ совершенно безопасен.
(…) Из показаний свидетельницы – жены покойного Глеба – Вам известно, что в их дом часто приходили гости и друзья… Свидетельница Шурова рассказывает, что муж и раньше нередко занимался тренировкой на шпагах с приходящими к нему друзьями…Ни один из них не отказывался от этого, ни один из них не мог предположить, что такая тренировка, при которой ни уколов, ни выпадов тренирующиеся не производят, может привести к смерти человека.
(…) Я думаю, что это наиболее убедительное доказательство того, что Крайнев не только не предвидел, но и не мог и не должен был в тех условиях предвидеть, что его согласие с предложением покойного Шурова приведет к несчастью”[12]
.
Еще два примера, заимствованные из Бюллетеня Верховного Суда РСФСР. Это дела, в которых уже сами следователи и надзирающие за ними прокуроры, а также суды первой инстанции должны были неустранимо сомневаться в наличии причинной связи между деянием обвиняемого (подсудимого) и наступившими вредными последствиями. К сожалению, на существование такого рода неустранимых сомнений, очевидных с точки зрения “среднеразумного” и “среднедобросовестного” человека, обратили внимание только в Верховном Суде РСФСР.
Приговором Кулундинского районного народного суда Алтайского края Ревинский и Савченко были осуждены по ч. 2 ст. 108 УК РСФСР (ч. 4 ст. 111 УК РФ).
Обстоятельства дела таковы. Ревинский пригласил к себе на квартиру друзей. Среди гостей были Осетров и Савченко. Во время встречи между Ревинским и Осетровым возникла ссора, в которую вмешался и Савченко. Ревинский и Савченко, вытолкнув Осетрова из квартиры, избили его. В результате избиения Осетров получит ушибы и сотрясение головного мозга, от которых скончался.
Судебная коллегия Верховного Суда РСФСР, рассмотрев дело по протесту заместителя Председателя Верховного Суда РСФСР, указала, что вина Ревинского и Савченко в нанесении побоев доказана. Однако преступные действия Ревиного и Савченко квалифицированы неправильно. Согласно заключению судебно-медицинского эксперта повреждения, причиненные потерпевшему, относятся к менее тяжким. Также было установлено следующее. Избиение потерпевшего осужденными имело место 11 апреля 1964 г. С 13 апреля по 12 мая 1964 г. Осетров находился на излечении в больнице и выписался в удовлетворительном состоянии. 17 июня 1964 г. Осетров в тяжелом состоянии вновь поступил в больницу и через день умер. Смерть Осетрова последовала от кровоизлияния в мозг, происшедшего за два-три дня до поступления в больницу. В заключение комиссии не дается прямого ответа на вопрос о наличии причинной связи между смертью и ранее причиненными Осетрову телесными повреждениями. Показаниями свидетелей было установлено, что до вторичного поступления в больницу Осетров на несколько дней исчез из дома и где он находился, выяснено не было.
При таких обстоятельствах дела Судебная коллегия Верховного Суда РСФСР приговор в отношении Ревинского и Савченко изменила, переквалифицировав их действия на ч. 1 ст. 109 УК РСФСР (ч. 1 ст. 112 УК РФ)[13]
.
Коченевским районным народным судом Бачурин был осужден по ч. 2 ст. 108 УК РСФСР (ч. 4 ст. 111 УК РФ). Он признан виновным в умышленном причинении тяжких телесных повреждений, повлекших смерть Канина.
Бачурин, находясь в состоянии алкогольного опьянения, во время ссоры ударил Канина ножом в живот, причинив ему тяжкие телесные повреждения в виде проникающего ранения брюшной полости с повреждением брыжейки и кишечника. При поступлении в больницу после происшествия потерпевшему Канину была произведена операция – ушивание ран 12-перстной кишки, лигирование сосудов, дренирование брюшной полости. При проведении повторной операции в брюшной полости была обнаружена салфетка, которая дала пролежень на поперечно-ободной кишке. Через 24 дня после поступления в больницу потерпевший Канин скончался от разлитого фиброзно-гнойного перитонита.
Судебная коллегия Верховного Суда РСФСР приговор районного суда в отношении Бачурина отменила и направила дело на новое судебное рассмотрение ввиду неустановления причинной связи между действиями обвиняемого и наступившей смертью потерпевшего. Судебная коллегия указала, что при наличии указанных обстоятельств нельзя сделать вывод о том, что непосредственно явилось причиной смерти потерпевшего: сам факт ранения или упущение медицинских работников[14]
.
В судебно-следственной практике встречаются и случаи, когда ярко выраженный обвинительный уклон, неизвестно, почему возникший, непонятно, откуда взявшийся, не позволяет правоприменителям “среднеразумно” и “среднедобросовестно” оценивать доказательства, собираемые по делу, и препятствует им использовать презумпцию невиновности в тех случаях, когда это, безусловно, необходимо.
Ярким примером здесь может служить дело по обвинению Мороза, Соболя, а также П. и А. Гречка в убийстве Надежды Саверской, которое в 50-е гг. ХХ века неоднократно рассматривалось различными судами Украинской ССР. Сначала все подсудимые были осуждены за это убийство. В кассационной инстанции дело по обвинению П. и А. Гречка было прекращено за недостаточностью собранных доказательств. Этот приговор, а также первый приговор народного суда были отменены в порядке надзора. При вторичном рассмотрении дела народным судом за убийство Надежды Саверской осуждены к длительным срокам лишения свободы Мороз, Соболь, П. Гречка. Они подали кассационную жалобу, которую областной суд оставил без удовлетворения.
В конце концов, по протесту Генерального Прокурора СССР, Верховный Суд УССР отменил обвинительный приговор народного суда и кассационное определение областного суда, которое отказало в удовлетворении кассационной жалобы и оставило приговор народного суда в силе. Дело было прекращено производством за недоказанностью вины подсудимых, которые к тому времени провели в местах лишения свободы уже около 6 лет.
Между тем, нам сейчас вообще трудно понять, на основе каких доказательств были осуждены эти люди.
Фабула дела такова. 22.07.1950 г. исчезла Надежда Саверская, 24-летняя кладовщица колхоза, проживавшая в селе Лиски Прилукского района Черниговской области. Через 10 дней ее труп был обнаружен в колодце недалеко от ее дома, при чем, обнаружен при странных обстоятельствах. Сразу же после исчезновения дочери, ее отец А. Саверский высказал предположение, что дочь убита, и ее труп нужно искать в колодце возле дома. Там дважды тщательнейшим образом искали труп, но не нашли его. Однако через 10 дней в этом колодце труп дочери обнаружил сам А. Саверский, о чем и сообщил правоохранительным органам.
Надежда Саверская незадолго до своей смерти неоднократно прибегала к своим родственникам Анне Саверской, Ивану и Ульяне Тарасенко в разорванной сорочке, и жаловалась на то, что ее отец Андрей Саверский, вдовец, не женившийся вторично, понуждает ее к вступлению в половую связь.
Труп Надежды Саверской был обнаружен без каких-либо повреждений. Судебно-медицинский эксперт установил, что Надежда Саверская была задушена с помощью ткани, на которой были остатки муки.
Из всего этого можно было сделать предположение о том, что отец Надежды, с целью мести за отказ от половых отношений, задушил ее в момент, когда она не могла либо психологически не была готова к сопртивлению, после чего либо сразу бросил труп в колодец, либо спрятал его, а подбросил в колодец потом, после двукратного исследования сотрудниками милиции.
Однако сотрудники правоохранительных органов пошли по другому пути.
В совершении данного преступления был обвинен председатель колхоза Мороз и его друзья Соболь и П. и А. Гречка. Мотив убийства: кладовщица колхоза Н. Саверская отказывалась выдавать Морозу бесплатно продукты из кладовой колхоза. Доказательства данного мотива убийства: отсутствуют вообще. Наоборот, установлено следующее. Мороз стал председателем колхоза в 1945 году, и с этого времени все колхозники считают его честным человеком. Кладовщики менялись. Ни один из допрошенных кладовщиков ничего плохого о Морозе сказать не может, тот никогда не пытался воспользоваться своим служебным положением для какой-либо личной выгоды.
Мотивы остальных “убийц”: лично ничего против Н. Саверской не имели, но помогали своему другу.
Признательных показаний обвиняемых – нет. Очевидцев преступления – на момент первого процесса не было. На момент второго процесса, в 1954 году, появились показания “очевидца” Веры Савок, но они были очень недостоверными. В частности, Вера Савок не смогла вразумительно объяснить, почему в течение нескольких лет она не рассказывала следствию и суду о том, что видела в 1950 году. Кроме того, Вера Савок находилась, по ее словам, на расстоянии 100-150 метров от подсудимых, которых хорошо опознала в ярком свете луны. Когда ей предъявили справку о том, что в ту ночь на небе не было луны, Вера Савок ничего не смогла пояснить по данному поводу. Вера Савок утверждала, что шла из одного села в другое повидать сына. Но в судебном заседании было установлено, что она лжет, ее сын проживал с ней в одном селе, следовательно, в ночном походе не было никакого смысла. Вера Савок утверждала, что вместе с ней ночью шли и видели подсудимых еще два свидетеля. Однако они категорически опровергли ее показания, заявили, что спали у себя дома. И, наконец, последнее. Было установлено, что в 1954 году Вера Савок сильно поссорилась с матерью осужденного Мороза – Дарьей Мороз. Сразу же после этой ссоры Вера Савок пошла к председателю сельсовета, и заявила ему, что была очевидцем убийства Н. Северской.
Таким образом, нет ни мотива убийства, ни свидетелей, ни вещественных доказательств совершенного преступления.
Наиболее важных, с точки зрения следствия, “улик” против Мороза было две: 1) анонимные записки с угрозами в адрес Н. Северской; 2) установленный следствием факт того, что в ночь убийства Н. Северской Мороз брал в колхозе лошадь и выезжал на ней в поле.
Но что это за улики? Анонимные записки с угрозами в адрес Н. Северской, представленные ее отцом, написаны печатными буквами, и экспертиза не смогла определить их автора. Мороз не отрицал того факта, что в ночь убийства Н. Северской он брал в колхозе лошадь и выезжал на ней в поле. Но зачем? Он объяснил. Ему стало известно о случаях хищения зерна в колосьях в поле. Он, как председатель колхоза, решил проверить посты по охране зерна. Посетил несколько постов. Люди, стоявшие на этих постах, показания Мороза полностью подтвердили.
Иных доказательств по делу собрано не было. И при таких условиях людей держали в заключении 6 лет?[15]
Приведем еще один пример, относящийся к тому же историческому периоду.
“6 июля 1948 г. между 9 и 10 часами утра в детской палате отделения патологии беременных Киевского института клинической медицины был облит едкой жидкостью ребенок роженицы Малиновой, врача-ординатора терапевтического отделения этого же института.
Тяжелые ожоги лица и глаз повлекли за собой полную потерю зрения в правом глазу и неизгладимое обезображение лица ребенка.
Новинской было предъявлено обвинение в том, что на почве зависти к положению Малиновой, из мести за пренебрежительное к ней отношение семьи последней, воспользовавшись отсутствием в палате дежурного персонала, она причинила ребенку тяжелые телесные повреждения, т. е. совершила преступление, предусмотренное ст. 146 ч. 2 УК УССР.
Новинская виновной себя не признала и категорически отрицала не только совершение инкриминированного ей деяния, но и наличие у нее какой-либо вражды к Малиновой и семье последней.
Дело Новинской рассматривалось в Киевском областном суде.
Приговором областного суда Новинская была признана виновной в предъявленном обвинении и осуждена к лишению свободы на 8 лет с поражением в правах по пп. "а", "б" и "в" ст. 29 УК УССР на 3 года по отбытии наказания.
На этот приговор защитник подал кассационную жалобу, в которой ставился вопрос о прекращении дела за отсутствием доказательств виновности Новинской.
21 января 1949 г. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда УССР приговор отменила и направила дело на новое рассмотрение со стадии предварительного следствия. Новинская из-под стражи была освобождена. В определении содержались указания на необходимость направить расследование по пути проверки действий обслуживающего детскую палату персонала.
При доследовании дело в отношении Новинской прокурором г. Киева было прекращено за недостаточностью собранных доказательств”[16]
. Процитируем, с сокращениями, речь члена Киевской коллегии адвокатов Г.П. Городисского в защиту А.П. Новинской.
“(…) Как могло случиться, чтобы в детской палате образцового лечебного учреждения новорожденный был облит едкой жидкостью, причинившей ему тяжелые ожоги, повлекшие за собой частичную потерю зрения и неизгладимое обезображение лица?
Что произошло? Преступная ли небрежность медперсонала, тщательно скрываемая виновными из опасения тяжелой ответственности, или умышленное изуродование ребенка из низменных побуждений - преступление, чудовищное по своей жестокости?
Следственные органы без достаточных, с моей точки зрения, оснований исключили самую возможность преступной неосторожности в данном случае и с самого начала направили свои розыски по иному пути. По версии обвинительного заключения это преступление совершено умышленно по мотивам зависти и мести врачом-экстерном Новинской, близкой подругой Малиновой.
Советский врач, избравший своей специальностью акушерство, т. е. ту область медицины, которая служит благородному делу помощи при родах и ставит своей целью обеспечить благополучное рождение здорового ребенка, обвиняется в совершении преступления, направленного на уничтожение или изуродование новорожденного, появившегося на свет при помощи этого же врача два дня назад!
Советская женщина, сама молодая мать, обвиняется в умышленном обезображении новорожденного ребенка своей подруги!
Страшное обвинение, товарищи судьи! Моральное содержание этого обвинения неизмеримо тяжелее для Новинской, чем грозящее ей уголовное наказание. Для предъявления этого обвинения нужны безупречные доказательства, не оставляющие сомнения в виновности.
Государственный обвинитель, требовавший осуждения Новинской, признал, что прямых доказательств ее вины добыть не удалось, однако он полагает, что совокупность косвенных доказательств, на которые ссылается обвинительное заключение, достаточна для вынесения ей обвинительного приговора. Каковы же эти доказательства?
Совершенно очевидно, что при наличии лишь косвенных, к тому же весьма шатких, улик прежде всего необходимо установить, существовали ли в действительности у Новинской те побудительные мотивы, которые, по мнению автора обвинительного заключения, могли толкнуть ее на совершение преступления.
Формула предъявленного Новинской обвинения содержит утверждение, что ею руководило чувство зависти и мести за пренебрежительное якобы отношение к ней семьи Малиновых.
На чем основано это утверждение - остается загадкой. Обвинитель не смог привести ни одного убедительного подтверждения этой концепции и сослался единственно на письмо Новинской, написанное ею своему мужу более года назад, в котором она жаловалась на то, что "Тамара важничает - она уже ординатор, а я еще неизвестно что".
Едва ли нужно доказывать, что одной этой фразы, вырванной из контекста давнего письма, безусловно недостаточно для вывода о существовании такой степени ненависти, которой можно объяснить совершение инкриминируемого Новинской преступления. Проследим взаимоотношения этих двух женщин на протяжении ряда лет вплоть до дня, когда Малинову постигло несчастье, и мы не обнаружим никаких признаков вражды между ними.
Неразлучные подруги в студенческие годы, они и после окончания института сохранили дружеские отношения. Возвращение с фронта мужа Малиновой, замужество Новинской, ее выезд на периферию несколько отдалили подруг, однако они продолжали переписываться и сохраняли теплые чувства друг к другу. В 1947 г. Новинская приезжала в Киев в связи с переводом ее и ее мужа в столицу. В этот период она испытывала некоторые трудности, так как вопрос о переводе в Киев разрешился не сразу. Именно к этому периоду относится цитированная прокурором фраза о том, что Тамара "уже ординатор", а она все "еще неизвестно что". Однако вскоре все уладилось: Новинская и ее муж были переведены в Киев на вполне устраивавшую их работу, они были счастливы, ребенок их был здоров, жили они у родителей и не испытывали нужды. Они продолжали встречаться с Малиновыми. Новинская проявляла заботу к беременной подруге и в дни, предшествовавшие родам, и во время родов относилась к ней, по свидетельству самой Малиновой и ее матери, как родная.
Я с удовлетворением отмечаю, что обе Малиновы, несмотря на то, что Новинская следственными органами обвиняется в совершении ужасного преступления, причинившего огромное горе их семье, не разделяют этого подозрения и не допускают мысли о том, что оно совершено Новинской. Они обе подтвердили это при их допросе в суде.
Итак, товарищи судьи, вы не можете не признать, что нет никаких оснований объяснять предполагаемые деяния Новинской проявлением зависти и мести, и, следовательно, из всей схемы обвинения выпадает весьма важное звено - мотивы деяния. А ведь совершение такого преступления, предполагающего наличие прямого умысла, не может быть лишено побудительных мотивов, если преступник не страдает душевной болезнью и не находится в состоянии временного расстройства душевной деятельности.
Очевидно, суд разделяет эту точку зрения, так как по вашей инициативе Новинская была подвергнута психиатрическому исследованию. Эксперты-психиатры не нашли у нее никаких признаков душевной болезни и признали ее совершенно здоровой. Следовательно, отпадает и возможность объяснить совершение этого преступления Новинской какими-нибудь изъянами ее психики.
Вы тщательно исследовали поведение Новинской в быту и на работе. Все допрошенные свидетели показали, что она добрый и кроткий человек, самоотверженный врач, хороший товарищ.
Какие же в таком случае имеются основания предполагать, что преступление это совершено Новинской? Их не существует, товарищи судьи!
Но обратимся к тем косвенным доказательствам, которые, по мнению прокурора, изобличают Новинскую. Таких доказательств четыре.
Первое - Новинская после окончания родов Малиновой зашла в детскую палату и интересовалась, на какую кроватку положили ребенка. По мнению обвинителя, это обстоятельство свидетельствует о том, что Новинская уже тогда замыслила свое преступление.
Второе - 6 июля за час до события Новинская дважды заходила в детскую, палату, хотя по роду своей работы она якобы не имела никакого отношения к детской палате, куда посторонним вход воспрещен. Это обстоятельство рассматривается как свидетельство подготовки Новинской к осуществлению преступного замысла.
Третье - Новинская вызвала старшую медсестру детской палаты Лавриненко на профсоюзное собрание, в результате чего детская палата осталась без присмотра и были созданы необходимые условия для выполнения преступления.
Наконец, четвертое и последнее доказательство - показания няни Березовой, утверждавшей, что при возвращении ее в детскую палату она встретила выходившую оттуда Новинскую и непосредственно вслед за этим обнаружила ожог на лице ребенка.
Как же выглядят эти грозные улики после тщательной их проверки на судебном следствии? Сохранили ли они какую-нибудь доказательственную силу?
Рассмотрим каждую из этих улик в отдельности.
Новинская действительно вскоре после окончания родов зашла в детскую палату и спросила медсестру, куда положили ребенка Малиновой. Мало того, она подошла к его кроватке и внимательно его осмотрела.
Мы тщательно исследовали причину этого посещения и установили, что оно было вызвано поручением самой роженицы. После тяжелых и продолжительных патологических родов, во время которых возникла необходимость в наложении щипцов для извлечения ребенка, Малинова, едва оправившись от перенесенных страданий, спросила ассистировавшую при родах Новинскую о судьбе ребенка. Новинская ласково успокоила подругу, заверив ее, что ребенок жив и здоров, по ее просьбе пошла в детскую комнату, чтобы еще раз в этом удостовериться. Совершенно естественно, что опознать ребенка среди десятка новорожденных, которых даже нумеруют, чтобы их не перепутать, Новинская не могла, вследствие чего и спросила дежурную сестру, где стоит кроватка с ребенком Малиновой. Убедившись, что ребенок находится в нормальном состоянии, Новинская вернулась к Малиновой и радостно ей об этом сообщила. Все это подтвердила нам сама Малинова.
Едва ли требуются дальнейшие объяснения этого посещения, воспринимаемого обвинением, как разведка места будущего преступления.
Второй уликой обвинение считает двукратное посещение Новинской детской палаты в роковое утро 6 июля, особо подчеркивая, что Новинская по роду работы не имела якобы никакого отношения к детской палате и что вход посторонним туда категорически воспрещен.
Новинская действительно в это утро входила в детскую палату и даже не два раза, а три. Однако установлено, что все эти посещения вызывались служебной необходимостью.
Утверждая, что по роду работы Новинская не имела никакого отношения к детской палате, составитель обвинительного заключения забыл, что при выписке из отделения матерей после родов возникает необходимость в получении разрешения педиатра выдать младенца по состоянию его здоровья. Как установлено показаниями главного врача свидетеля Гомоляко и заместителя заведующего отделением Годуновой, палатный врач перед выпиской должен посетить педиатра, большую часть времени находящегося в детской палате, и получить от него разрешение на выдачу ребенка.
Как установлено показаниями свидетелей Годуновой и Махновер, на 6 июля была назначена выписка двух родивших матерей - Долинской и Махновер. Годунова лично поручила Новинской согласовать вопрос об их выписке с новым педиатром отделения врачом Фомченко. Свидетель Фомченко подтвердила, что Новинская действительно пришла к ней в детскую палату и что она после осмотра детей разрешила выписку Долинской, Махновер же рекомендовала задержать на один-два дня, так как пупок у ее девочки еще не присох. Свидетельница же Махновер показала, что переданное ей Новинской сообщение о том, что она не будет в этот день выписана, вызвало у нее бурную реакцию, чуть ли не истерику, так как за ней уже приехал муж, который в тот же вечер должен был отбыть в командировку. По этой причине она категорически настаивала на немедленной: выписке и упросила Новинскую вторично переговорить с педиатром: Новинская исполнила ее просьбу и пошла снова к педиатру, однако уже не застала ее в детской комнате, так как Фомченко пошла в палаты к матерям. Вопрос о выписке Махновер был положительно решен только в середине дня.
Эти обстоятельства подтверждены не только показаниями перечисленных мною четырех свидетелей, но и документами - выписками из историй болезни обеих матерей.
Следователь недостаточно выяснил эти обстоятельства, но прокурор, участвовавший в судебном следствии, не мог их игнорировать. Тем не менее, он продолжает считать посещение Новинской детской палаты в часы, предшествовавшие причинению ребенку ожогов, подозрительным, боясь, очевидно, потерять такую "ценную" улику.
Полная несостоятельность этой улики так же очевидна, как и несостоятельность первой.
Переходим к третьей улике - вызов Лавриненко на собрание.
На судебном следствии установлено, что собрание персонала было назначено на 8.30, однако заведующий отделением Хатунцев, основной докладчик, запоздал, в связи с чем персонал после 10-минутного ожидания направился к своим рабочим местам. После прихода Хатунцева Годунова распорядилась созвать всех работников отделения в ординаторскую для проведения собрания. Так как Хатунцев в этот день назначил операцию, он торопил сотрудников. Врач-экстерн Новинская и сестра Гайдук как младшие по возрасту и очень исполнительные, по общему отзыву, сотрудники, направились в палаты, созывая всех на собрание. В числе других Новинская позвала и старшую медсестру Лавриненко, ведавшую детской палатой, сказав ей: "Идите скорее - Хатунцев сердится".
Несмотря на то, что изложенная мною последовательность событий точно воспроизводит показания допрошенных свидетелей и, следовательно, убедительно объясняет поведение Новинской, обвинитель, строго следуя схеме обвинительного заключения, продолжает рассматривать приглашение Лавриненко на собрание как доказательство умышленного удаления Новинской персонала из детской палаты и создания ею условий для осуществления преступного намерения.
Таковы три первые улики. Ни одна из них в отдельности, ни все они в совокупности не создают доказательства виновности Новинской. Все перечисленные действия и поступки Новинской вызывались служебными соображениями и являются безразличными для решения вопроса о ее виновности.
Я перехожу к четвертой и последней улике - показанию няни Березовой, утверждавшей, что при ее возвращении в детскую палату, оставленную Лавриненко без присмотра, она встретила Новинскую, выходившую из детской палаты, а вслед за этим услышала плач ребенка и обнаружила следы ожога на его лице. По ее категорическому утверждению она, ничего сама не предпринимая, немедленно вызвала Лавриненко и врачей, находившихся на собрании в ординаторской комнате, расположенной рядом с детской палатой. На эту часть показаний Березовой я обращаю ваше особое внимание, товарищи судьи.
Показания Березовой хотя и не изобличают прямо Новинскую в инкриминированном ей деянии, однако представляли бы собой значительно более серьезное доказательство, чем уже рассмотренные улики, при непременном условии достоверности этих показаний.
Но в том-то и дело, что эти показания недостоверны и в самой существенной их части прямо опровергаются другими доказательствами по делу.
Новинская действительно во время собрания выходила из ординаторской вместе с врачом Бондарь. По объяснениям Новинской, подтверждаемым Бондарь, она направилась в палату, где одна ее больная лежала с зондом. Поправив зонд у этой больной и взяв кровь для срочного анализа у другой больной, Новинская, возвращаясь в ординаторскую, по пути зашла в детскую палату, рассчитывая застать там педиатра Фомченко, не присутствовавшую на собрании, чтобы окончательно разрешить вопрос о выписке Махновер. Вновь не застав Фомченко, Новинская вернулась на собрание, но у дверей ординаторской встретилась с врачом Бондарь, также возвращавшейся на собрание, и в течение 5-6 минут беседовала с ней о состоянии здоровья больной, лежавшей с зондом.
Эти обстоятельства Бондарь категорически подтверждает. Об этом же свидетельствует и медсестра Амелина, находившаяся также в коридоре.
Вслед за тем Новинская и Бондарь вернулись на собрание. Их приход во время выступления Годуновой был замечен большинством присутствовавших на собрании сотрудников. По общему утверждению, с того момента, когда Новинская возвратилась на собрание, и до того, когда оно было внезапно прервано сообщением Березовой о несчастье в детской палате, прошло не менее 10-15 минут, в течение которых Новинская больше не отлучалась с собрания. Это важнейшее обстоятельство подтвердили свидетели Хатунцев, Годунова, Бондарь, Амелина, Гайдук. Все они настаивают на том, что с момента возвращения Новинской и до вызова их в детскую палату прошло не менее 10-15 минут. Следовательно, учитывая 5-минутную беседу Новинской с Бондарь перед их возвращением на собрание и дальнейшее их пребывание в ординаторской в течение 10-15 минут, следует признать установленным, что интервал во времени между встречей Березовой и Новинской в дверях детской палаты и сообщением Березовой о происшедшем несчастье составляет минимально 15-20 минут.
Между тем Березова утверждает, что она услышала плач ребенка уже при входе в детскую палату и, сразу обнаружив ожог на лице ребенка, немедленно, ничего не предпринимая лично, побежала в ординаторскую, расположенную, как мы уже знаем, рядом с детской, с криком о помощи.
В этой части показания Березовой явно не соответствуют правде. Целевая направленность этих показаний Березовой слишком очевидна - ей во что бы то ни стало надо вас убедить в том, что несчастье с ребенком произошло в ее отсутствие, что она не может нести за него ответственность. Но из объективного сопоставления показаний всех остальных свидетелей с непреложностью, вытекает, что раковое событие произошло именно тогда, когда в детской палате находилась одна Березова. Иначе невозможно объяснить то решающее обстоятельство, что о происшедшем несчастье Березова сообщила не ранее чем через 15 минут после ухода из детской Новинской.
Если бы ребенок был обожжен до возращения Березовой в палату, она, немедленно обнаружив это, успела бы догнать Новинскую в коридоре. В этом случае не осталось бы времени ни для 5-минутного разговора Новинской с Бондарь у дверей ординаторской, ни для последующего ее пребывания на протяжении 10-15 минут на собрании. Березова, которая, по ее словам, бегом направилась в ординаторскую, неминуемо опередила бы спокойно шедшую туда Новинскую.
Следовательно, версия Березовой безусловно опровергается, и последняя, самая серьезная улика против Новинской следует судьбе трех ранее рассмотренных улик. Так распадается искусственная цепь улик, на которых строилось обвинение Новинской.
Самая возможность совершения этого преступления Новинской убедительно опровергается также ее поведением в это утро. Она спокойно занималась своей текущей работой, участвовала в обходе больных, занималась вопросами выписки Махновер и Долинской, выполняла все порученные ей процедуры. Никто из общавшихся с ней в это утро врачей и больных не обнаружил у нее никаких признаков волнения или возбуждения, которые неизбежно сопутствуют приготовлению к совершению преступления, тем более столь ужасного. Невозможно себе представить, чтобы за 5 минут до приведения в исполнение преступного намерения Новинская могла спокойно зондировать больную в своей палате, брать кровь у другой, обсуждать на собрании текущие вопросы, а немедленно после совершения преступления, которое неизбежно должно было сейчас обнаружиться, нашла бы силы для спокойной беседы с Бондарь. Даже закоренелый преступник не смог бы проявить такой выдержки!
Но Новинская была спокойна в это утро, как всегда. Это тоже доказательство, но доказательство оправдательное, в пользу обвиняемой.
Несмотря на эти два страшных для нее месяца, на переживания, связанные с пребыванием в тюрьме, на тяжесть нанесенного ей оскорбления самим предположением о совершении ею этого преступления, Новинская спокойна и сегодня. Это спокойствие и нравственные силы она черпает в сознании своей невиновности, в вере в справедливость советского суда.
Я исчерпал свои доводы в защиту Новинской, но я не выполнил бы до конца своей задачи, если бы не попытался ответить на волнующий всех вопрос: кто же виноват в ожоге ребенка Малиновой?
Что же произошло в действительности в детской палате в те роковые минуты, когда там находилась одна Березова?
Конечно, нет оснований подозревать Березову в умышленном причинении ожогов ребенку. Вероятнее всего эти ожоги произошли вследствие ошибки Березовой, тщательно ею скрываемой.
Мы установили на суде, что муж медсестры Лавриненко, ведавшей в этой смене детской палатой, - шофер, а шоферам для зарядки аккумуляторов часто требуется кислота. Не взяла ли Лавриненко для этой цели, пользуясь приятельскими отношениями, соляной кислоты в аптеке института? Не оставила ли она флакон с этой кислотой на том шкафчике, где обычно стояла бутылка с раствором борной кислоты для промывания детям глаз? Ведь она уже заканчивала свою смену и собиралась домой!
Мы знаем, что в это утро Малиновой еще не успели принести ребенка для кормления. Детей разносила, но палатам Березова. Быть может, взяв ребенка Малиновой, чтобы отнести его матери, Березова обнаружила, что глаза у ребенка плохо промыты. Ведь Малинова - не рядовая роженица, она врач этого же института! Не захотела ли Березова проявить особое внимание и промыть глаза ребенку? Не ошиблась ли она, приняв флакон с кислотой за борный раствор?
Вспомним находящийся в деле фотоснимок лица ребенка после ожога. На нем ясно видно, что центр ожога находится над переносицей, откуда едкая жидкость растеклась по глазам, закрыв навсегда один из них и оставив рубец на веке второго. Вспомним показания профессора Пхакадзе, который первым из хирургов осматривал ребенка непосредственно после ожога. Он утверждает, что по характеру ожога можно сделать вывод, что он произошел не от того, что плеснули в лицо кислоту, а от вытирания ватой, намоченной в кислоте.
Опытный врач Годунова, работающая десятилетия в акушерских отделениях, показала, что няни обычно промывают глаза новорожденным не так, как положено, - от периферии к переносице, а выжимают ватку над переносицей и затем проводят ею по глазам ребенка от центра к периферии.
Не произошло ли это и в данном случае? Ведь тех 15 минут, о которых я говорил, было более чем достаточно для того, чтобы скрыть следы допущенной ошибки и уничтожить и ватку и флакон!
Не более ли вероятен и правдоподобен такой ход событий, чем обвинительная версия о чудовищном злодеянии Новинской?
Конечно, это только предположение, недостаточное для выводов о том, что Березова и Лавриненко допустили преступную небрежность, но предположение, значительно более обоснованное, чем то, на котором зиждется обвинение Новинской.
К несчастью, предварительное следствие по этому делу страдает невосполнимыми уже пробелами. И допущены они потому, что следователь нарушил основную заповедь - не увлекаться одной версией, не принимать поспешного решения и не упускать из поля своего зрения все другие возможные по обстоятельствам дела версии.
Приняв за основу показания Березовой без критической их оценки, сразу предположив умышленное преступление и заподозрив в нем Новинскую, следователь увлекся этой версией, оставив без тщательного исследования все обстоятельства дела и все иные возможные версии. Уделив все свое внимание слухам и сплетням, изучению личной жизни Новинской, чтению ее школьных дневников и давних писем, следователь забыл выполнить элементарные следственные действия, прямо предусмотренные законом.
Следователь, прибывший на место через час после события, не произвел даже осмотра места происшествия. Не были изъяты лекарства и посуда, находившиеся в детской комнате, не было проведено личного осмотра рук и халатов обслуживающего персонала - Лавриненко и Березовой, на которых могли остаться следы кислоты; отсутствует акт изъятия этих халатов; неизвестно, кем и когда собраны и изъяты ватки и тампоны, приобщенные к делу в качестве вещественных доказательств, которые якобы находились в детской палате.
Упущено все, что могло пролить свет на действительные обстоятельства этого печального дела”[17]
.
Речь адвоката М.П. Городисского в защиту А.П. Новинской была опубликована в первом сборнике “Защитительные речи советских адвокатов” в 1956 году. Годом позже был опубликован второй сборник речей советских адвокатов, в котором можно найти несколько интересных уголовных дел. Одно из них – это дело по обвинению Н.С. Мурашева в убийстве цыганки Нины Хумер, совершенном в цыганском таборе 26 августа 1955 года. Н.С. Мурашева защищал адвокат А.Л. Мовшович.
Фабула дела такова. 26 августа 1955 года в одном из шатров цыганского табора, расположенного у города Покрова Владимирской области, от удара ножом в грудь погибла 36-летняя цыганка Н.А. Хумер. Очевидцев преступления не было, однако отец погибшей, А.П. Танасов, и ее сын, В.П. Танасов-Хумер, вошли в шатер, когда Н.А. Хумер была еще жива, но уже умирала, находилась в состоянии агонии. Н.А. Хумер с большим трудом сумела тихо выговорить слова, которые впоследствии стали предметом спора между обвинением и защитой. Обвинение утверждало, что последние слова Нины Хумер были: “Меня убил Коля Мурашев”, а защита доказывала, что Н. Хумер произнесла: “Меня убил Коля”, имея при этом в виду вполне конкретного, известного всему табору Колю – бывшего мужа Нины Хумер – Николая Хумера, ревновавшего свою бывшую жену к ее новому гражданскому мужу Николаю Мурашеву.
