Александр Мень. История религии. Том 2
Магизм и единобожие
В поисках пути, истины и жизни
Религиозный путь человечества до эпохи великих Учителей
----------------------------------------------------------------------------
Origin: alexandrmen.libfl.ru
ББК 86.3
М 51
Внимание: текст томов 1-6 не сверен и может содержать опечатки!
Консультант А.А Еремин
Издательство "Слово". 1991 г.
ё Н.Ф. Григоренко, 1991 ё В. Г. Виноградов, оформление, 1991
----------------------------------------------------------------------------
Создали два града, две любви:
град земной - любовь к
себе до презрения к Богу,
град же небесный - любовь к
Богу до презрения к себе.
Блаж. Авгутин.
О граде Божием
Мень А. В.
М51
История религии: В поисках Пути, Истины и Жизни. В 7 т. Т. 2: Магизм и
Единобожие: Религиозный путь человечества до эпохи великих Учителей. - М.:
СП "Слово", 1991. - 462 с., ил.
ISBN 5-85050-287-4
Что было раньше: язычество или вера в Единого Бога? Почему во все
времена были связаны между собой нравственность и Единобожие? Какими путями
выходит человечество из рабства Магизма к свободному Богопознанию7 - На эти
и многие другие злободневные и вечные вопросы отвечает предлагаемая читателю
вторая книга из серии "История религии. В поисках Пути, Истины и Жизни".
Грандиозная панорама первобытных религий, которую рисует на ее страницах
Александр Мень (1935-1990), еще раз убеждает, что у истоков материального
крушения всегда стоит духовное обнищание.
ВВЕДЕНИЕ
Бог, сотворивший мир... от одной
крови произвел весь род человеческий
для обитания по всему лицу земли...
дабы они искали Бога, не ощутят
ли Его, и не найдут ли, хотя Он
и недалеко от каждого из нас: ибо мы
Им живем, и движемся, и существуем.
Апостол Павел (Деяния 17, 24)
В предыдущей книге, где речь шла о сущности и происхождении религии,
слово "религия" употреблялось в единственном числе. Теперь же нам предстоит
встретиться с удивительным многообразием религиозного мира человека.
Африканские боги-предки и пантеистическое Божество Ксенофана, чувственные
культы Сирии и брахманский аскетизм, радения шаманов и эллинистические
мистерии, демоны Вавилона и иранский Бог Света, сонмы языческих божеств и
суровый монотеизм Ветхого Завета. Кажется, что между ними общего? Не
исключают ли они друг друга? Если бросить даже беглый взгляд на эту пеструю
картину верований, то легко может показаться, что ни о какой единой
"религии" говорить невозможно. И, тем не менее, в мировом религиозном
спектре можно усмотреть и некое существенное единство. Оно определяется
самой природой религии, которая опирается на живой опыт веры. Вера же есть,
прежде всего, состояние духа, рожденное переживанием реальности Высшего. В
ней пробуждается особого рода интуитивное знание, совершается нечто подобное
встрече, звучит таинственный призыв. Человек отвечает на этот призыв:
религиозные учения с их метафизикой и с их этикой и являются такими
ответами. В них не только осмысляется мистическое видение веры, но и
делается попытка установить "обратную связь" с той сокровенной Сущностью,
которая коснулась человека своим веянием. В самом же чувстве присутствия
Божественного большинство религий обнаруживают внутреннюю общность.
Но если это так и если едина Реальность, к которой приобщается человек
в религиозном опыте, то встает вопрос: как объяснить возникновение столь
многих "ответов"? Почему опыт истолковывается столь различно?
Первый ответ на этот вопрос ссылается на несомненное сходство многих
верований. "Разнообразие религий, - говорят его сторонники, - явление
периферическое, поверхностное. На самом же деле по существу есть лишь одна
истинная Религия, разлитая всюду под разными формами". Такое решение как
будто бы кладет конец нетерпимости и узости, помогая везде находить духовные
сокровища. Наиболее последовательно придерживались этой точки зрения
индийские мыслители: Рамакришна, Вивекананда, Радхакришнан1. Но и Европе она
не осталась чужда; мы находим ее у многих деистов и теософов, к ней
приближались Лессинг и Новалис, Эмерсон и Толстой.
Несмотря на известную привлекательность подобного подхода к религиям,
нетрудно убедиться, что он неизбежно приводит к их обезличиванию и к
выхолащиванию живого богатства конкретных вероучений. Кроме того, стирание
границ, вольно или невольно, ведет к замалчиванию важных противоречий в
религиях. Ведь такие учения, как, например, буддизм и христианство, сходны
скорее в чертах второстепенных, в главном же они едва ли не противоположны.
Сторонники второго взгляда, считающие себя строгими последователями
Библии, впадают в другую крайность. Они признают, что есть лишь единственное
Откровение, данное Израилю и от избранного народа перешедшее к
Сверх-Израилю, т. е. Церкви. Все, что лежит за пределами этого духовного
потока, объявляется либо чисто человеческими домыслами, либо суевериями.
Нельзя отрицать, что этот взгляд, действительно, получает некоторое
обоснование в Библии. Суровая исключительность, свойственная ей местами,
была отзвуком напряженных духовных битв, когда Израиль отстаивал свою веру
перед лицом наступавшего язычества и христиане бросили вызов античному миру.
С особой страстностью этот радикализм проповедовал Тертуллиан и некоторые
другие раннехристианские писатели. В наши дни его возродил известный
протестантский богослов Карл Барт2. Тем не менее, было бы неверным
отождествлять это порождение кризисных эпох с целостным духом библейского
учения.
Священное Писание, взятое в полном своем объеме, открывает возможность
более широкого понимания религиозной истории мира. Ветхий Завет признавал
возможность Откровения, даруемого язычникам. Достаточно напомнить имена
Мелхиседека, Валаама, Иова3. Характерно, что последний еврейский мыслитель
времен независимой Иудеи - Филон - высоко ставил античную религиозную
философию4. В Новом Завете, как мы увидим ниже, апостол Павел недвусмысленно
указывал на возможность хотя бы частичного богопознания у язычников.
Отцы и учители Церкви разделяли эту мысль, так же, как и отношение
Филона к античной философии. Св. Юстин Мученик, Афинагор, свв. Феофил и
Климент Александрийские, Минуций Феликс и другие христианские писатели
воспринимали идеи Платона, Пифагора, Аристотеля и стоиков как наследие,
естественно принадлежащее Церкви5.
Если от далекого прошлого мы обратимся к временам более поздним, то
убедимся, что эта тенденция в христианстве не только не угасла, но постоянно
возрастает. В частности, в православном сознании она проявляется довольно
ярко. Так, преподобный Серафим Саровский в своей беседе с Мотовиловым
говорил: "Как и в еврейском священном любезном Богу народе, и в язычниках,
неведущих Господа, все-таки сохранилось ведение Божие"6. А известный русский
проповедник XIX в. святитель Иннокентий Херсонский сравнивал представителей
разных религий с обитателями разных поясов земли. "Христианство, - писал он,
- по отношению к прочим религиям есть то же, что свет полдневный у людей,
живущих под экватором, по отношению к свету солнечному у обитателей других
частей земного шара. Свет один и тот же; различие только в степени"7.
Эту же аналогию с солнечным светом в применении к религиям использовал
и Вл. Соловьев. Для него история верований была постепенным раскрытием
Истины людям. "Религиозный прогресс, - писал он, - не может состоять в том,
чтобы чистая ложь сменилась чистой истиной, ибо в таком случае эта последняя
являлась бы разом и целиком без перехода, без прогресса - и при этом
возникал бы вопрос: почему это внезапное явление истины имело место в данный
момент, а не во всякий другой?"8.
В XX столетии русская религиозная мысль осталась верной этой точке
зрения. Говоря об основателях дохристианских религий, русский богослов А.
Туберовский писал: "Они находятся под преимущественным мистическим
воздействием; их религиозный опыт не умещается в традиционно народные
рамки... В своих наиболее глубоких переживаниях они достигали поразительных
интуиции"9. Еще более определенно высказывается Н. Бердяев. "Не только
демоны, - говорит он, - открывали себя языческим народам и терзали их, но
открывался им божественный свет, открывалось Божество в природе и в родовой
народной жизни. Лишь еврейскому народу дано было непосредственное
предвосхищение Христа и прямое движение к Нему. Но у всех народов было
пророческое предчувствие и предвидение, что должно быть искупление и
спасение мира"10. С разными оттенками эту мысль развивали о. С. Булгаков и
С. Франк, о. П. Флоренский и Н. Арсеньев, о. В. Зеньковский и о. А.
Ельчанинов и многие другие.
Здесь существует полное единомыслие между православными и католическими
богословами. Такой, например, известный ученый как кардинал Ж. Даниелу,
писал, что в дохристианских культах, учениях и мистике мы должны признать
"выражение откровения Бога, взывающего к каждой человеческой душе
посредством космоса, совести и духа""11. В Западной церкви общепризнанный
характер это утверждение получило посредством постановления II Ватиканского
Собора. Декларация Собора, касающаяся нехристианских верований, гласит:
"Католическая Церковь не отвергает ничего, что истинно и свято в этих
религиях"12.
Таково третье, подлинно христианское решение проблемы, которое
преодолевает как теософское обезличивание религий, так и неоправданную
узость псевдобиблеизма. Оно ведет не только к признанию ценного ядра в
древних учениях, но и к осмыслению религиозных поисков человечества в свете
Истории Спасения. Центральное положение Христа в духовной динамике мира
делает ее путем, пусть зигзагообразным и неровным, но тем не менее
устремленным к свету Богочеловека.
x x x
Начало христианскому пониманию религиозной истории было положено
апостолом Павлом13. Он утверждал, что отпадение человека от Бога повергло
его во мрак идолопоклонства, но что это, однако, не остановило поисков
неведомого Божества среди людей. Апостол указывал на двойственный характер
религиозного процесса в истории. С одной стороны, в нем обнаруживается
деградация и затмение Истины, но с другой - виден путь восхождения.
Первоначальное непосредственное ощущение Бога ослабевало, оттесняемое
язычеством. Эта нисходящая линия есть результат ложного самоутверждения
человека, восставшего против Творца. Стремление к автономии, запечатленное в
библейском сказании о Древе Познания, раскрывается апостолом как корень
Грехопадения. Желание "быть как Бог" отдалило человека от Источника Жизни и
поработило его демонам и стихиям. Оно не только породило многобожие, но и
вскормило магию, магическое миросозерцание.
Магизм усматривал во Вселенной некие неизменные законы и силы,
овладение которыми якобы сулило человеку благоденствие. Он был более всего
заинтересован теми внешними выгодами, которые люди могут извлечь, подчиняя
себе видимый и невидимый мир. Подлинная религиозная жажда была чужда
Магизму, ставившему на место молитвы, веры и любви волхвование, заклятие,
принуждение. В этом проявлялась его глубинная связь с Грехопадением, с
притязаниями человека утвердить свою волю выше воли Божественной.
Но стихия Магизма не смогла окончательно захлестнуть человека, ибо грех
не угасил искры Божией, вложенной в него. Поэтому уже в древнейших культурах
мы сталкиваемся с первыми попытками сбросить власть магии и обрести
утраченного Бога. Символом этой тоски по Небу апостол Павел избрал
жертвенник "Неведомому Богу", увиденный им в Афинах. Такое телеологическое
понимание религиозной истории позволяет различать в ней иерархию ценностей и
своего рода этапы, подготовлявшие мир к принятию Благой Вести. Отцы Церкви
придавали большое значение этому предварению Евангелия в дохристианском
мире. "Философия, - говорил Климент Александрийский, - была таким же
детоводителем эллинов ко Христу, каким закон был для иудеев"14.
Самым большим достижением древних мистиков и философов явилось их
возвращение, пусть и неполное, к единобожию, которое вновь возрождалось
после веков безраздельного господства язычества.
Таким образом, в религиозно-историческом процессе обнаруживаются два
противоположных пути: путь от Бога и путь к Богу. И если упадок и магический
политеизм суть плоды замутненного грехом сознания, то в богоискании
осуществляется "великий факт исторического откровения, действие спасающего
Бога, Божественный план воспитания человека, возможность духовного роста
человечества и его поступательного движения к высшим ступеням"15.
Борьба Магизма с Единобожием не ограничивается древним миром. В ней
проявляется извечное противостояние двух полярных сил религиозной жизни.
Анри Бергсон в своей замечательной книге "Les deux sources de la morale et
de la Religion" (1932) называет эти два начала "статической" религией и
религией "динамической". В терминологии Н. Бердяева это -
"объективированная", "социоморфная" религия и религия Духа16. М. Тареев
определил магический тип верований как состояние "религиозной вражды",
которое преодолевается раскрытием "религии богосыновства"17.
Этой духовной борьбе и поискам посвящена настоящая книга. В ней мы
проследим, как ручеек Единобожия пробивался через преграды язычества и
магии, познакомимся с духовной историей классического Востока, Индии и
Греции. Но в центре картины будет израильская религия, и это не случайно.
Откровение Ветхого Завета уникально, даже если смотреть на него просто
как на одну из древних религий. Только здесь звучит голос единого,
надмирного и одновременно всеобъемлющего и личного Бога. Если предвосхищение
Евангелия можно найти у многих философов и учителей, то единственными Его
предтечами в прямом смысле слова были пророки Израиля. Огненный рубеж
отделяет естественное, интуитивное богопознание от библейской Теофании, от
самоявления Бога в Ветхом Завете, от завершенного Богочеловеком Завета
Нового. "Христианство и иудейство, - как верно замечает Ж. Даниелу, - не
являются следствием имманентной эволюции религиозного гения человечества,
лишь сравнительно высокоразвитым ее проявлением. Они представляют собой
вторжение в историю трансцендентного Бога, который вводит человека в сферу,
прежде для него закрытую. В этом смысле можно, вслед за Гвардини,
противопоставить Откровение и религию. Библия - результат Божественного
Откровения, направленного людям всех религий"18.
Однако было бы ошибкой мыслить Откровение в виде некоего одностороннего
воздействия на человека. Церковь всегда усматривала в нем богочеловеческую
тайну, ибо оно есть преломление небесного света в духе сынов земли. В самой
Библии мы находим пример органического соединения Божественного и
человеческого. В ней отражен долгий путь раскрытия полноты Слова Божия,
процесс постепенного очищения и просветления несовершенной природы человека.
Поэтому так важно исследование исторической и литературной формы Библии,
которому служит критическая библейская наука.
x x x
До возникновения критической библеистики толкователи Писания исходили
либо из буквального его понимания, либо из аллегорического. Буквальное -
нередко приводило к соблазнам, недоразумениям и ошибкам. Аллегорическое же -
оставляло слишком много простора для произвольных догадок. Библейская наука
помогла преодолеть эти крайности. Литературная критика текста священных книг
и сравнение их с памятниками Востока способствовали как уточнению прямого
смысла Библии, так и пониманию ее духовного провозвестия.
Начало критической библеистике было положено католическими и
протестантскими богословами, а также внеконфессиональными религиозными
мыслителями. В настоящее время ее выводы и методы получили полное признание
в западном богословии. Православные библеисты в силу исторических причин
дольше других стояли в стороне от новых школ, но, в конце концов,
необходимость библейской критики была признана и многими выдающимися
представителями православной мысли. Среди них С. Трубецкой, Вл. Соловьев, С.
Булгаков, Б. Тураев, А. Ельчанинов, Н. Бердяев, В. Веллас, Н. Арсеньев и др.
Особенно нужно отметить выступление известного богослова, историка и
Церковно-общественного деятеля А. Карташева, который выпустил специальную
книгу о ветхозаветной критике. В ней он призвал православных богословов
оставить устаревшие концепции и пользоваться критическим методом в изучении
Священного Писания. "Тут, - подчеркивал он, - миссионерский долг и подвиг
веры и церкви"19. По проложенному им пути идет в своих работах ректор
Православного института в Париже О. А. Князев.
Итак, в целом современные богословы не усматривают в совершенствовании
методов литературно-критического анализа Библии посягательства на ее
духовный авторитет. Уже одно это должно заставить задуматься апологетов
отживших представлений, которые еще нередки, особенно среди православных и
протестантов. Думается, что наш религиозный долг гораздо больше заключается
в поисках истины, нежели в том, чтобы любой ценой сохранить старые
представления.
Библейская критика помогает более полно восстановить картину
ветхозаветной истории, устраняет бесчисленные затруднения, с которыми
сталкивалось богословие в докритический период, и поэтому она играет и будет
в будущем играть важную роль в общехристианском сознании.
x x x
Предлагаемая книга не есть узкоспециальный труд, и менее всего это
учебное пособие. Она, как и остальные части цикла, была задумана скорее в
духе повести или даже поэмы. Однако читатель не найдет здесь ничего такого,
что не опиралось бы на первоисточники и на выводы современных исследований.
Для того чтобы рассеять недоумения, связанные с библейской критикой, в
конце книги дан ряд приложений, посвященных основным проблемам изучения
Библии. При цитировании Священного Писания в основу был положен синодальный
перевод, но для уяснения смысла некоторые места (особенно поэтические) были
переведены автором заново по критическому изданию Ветхого Завета20.
Мне хотелось бы, чтобы эта книга не была воспринята просто как повесть
о далеком прошлом. Как бы ни изменялся мир, есть проблемы, которые всегда
будут волновать людей. Поиски, ошибки и духовные прозрения человечества не
могут оставить нас равнодушными, особенно сейчас, в эпоху кризисов,
разочарований и новых жестоких заблуждений. Сегодня для многих наступает
время сделать внутренний выбор. И высшей наградой для автора было бы
сознание того, что встреча с далекими предшественниками хотя бы в чем-то
помогла нашим современникам в их поисках Пути, Истины и Жизни.
ПРИМЕЧАНИЯ
Введение
1. См., например: S. Radhakrishnan. Recovery of Faith, 1956, p. 178.
2. См.: К. Bart. Theologische Fragen und Antworten, B. Ill, 1957, p.
10.
3. Об этом подробно в специальной книге: J. Danielou. Les saints paiens
de l'Ancien Testament, 1956.
4. Отношение Филона к эллинству рассмотрено в работе В. Ф. Иваницкого
"Филон Александрийский" (Киев, 1911).
5. См.: Св. Юстин. Апология, 1, 20; Феофил. К Автолику, 2, 8; Афинагор.
Прошение о христианах, 6, 31; Минуций Феликс. Октавий, 18-19.
6. Прп. Серафим Саровский. О цели христианской жизни. Беседа с
Мотовиловым. 1914, с. 37.
7. Иннокентий Херсонский. О религии христианской. - Собр. соч., т. XI,
1877, с. 242.
8. Вл. Соловьев. Чтения о богочеловечестве.- Собр. соч., III. СПб. 1911
- 1914, с. 37.
9. А. Туберовский. Воскресение Христово. Сергиев Посад, 1916, с. 152.
10. Н. Бердяев. Наука о религии и христианская апологетика. - "Путь",
1928, Э 6, с. 59.
11. J. Danielou. Dieu et nous. Paris, 1956, p. 52.
12. Декларация об отношении к нехристианским религиям. Рим, 1967, с. 4.
13. Мысли ап. Павла о язычестве заключены в Деян. 17, 23-29 и Рим 1, 18
См. великолепный комментарий к этим текстам у А. Введенского (Религиозное
сознание язычества, М., 1902, с. 206).
14. Климент Александрийский. Строматы, 1, 5.
15. N. Arseniev. Revelation of Life Eternal. New York, 1963, p. 41.
16. См.: Н. Бердяев. Экзистенциальная диалектика божественного и
человеческого. Париж, 1952, с. 222
17. М. Тареев. Основы христианства, т. III. Сергиев Посад, 1908, с. 167
сл.
18. J. Danielou. Dieu et nous, p. 14.
19. Л. Карташев. О ветхозаветной библейской критике. Париж, 1947, с. 6.
См.: А. Ельчанинов. История религии, М., 1909, с. 97; Б. Тураев. История
древнего Востока, т. 2. Л., 1936, с. 28; С. Булгаков. Два града, т. 2, 1911,
с. 52.
20. Biblia Hebraica. Ed. R. Kittell. Stuttgart, 1966.
Часть I
ДОИСТОРИЧЕСКИЙ МИР
Глава первая
НАЧАЛО РЕЛИГИИ. БОГИНЯ-МАТЬ
Земля-Владычица! К тебе чело склонил я,
И сквозь покров благоуханный твой
Родного сердца пламень ощутил я,
Услышал трепет жизни мировой.
Вл. Соловьев
Кто не замечал той удивительной перемены, которая происходит в природе
при наступлении ночи?
Эта перемена особенно чувствуется в летнем лесу. Днем его оглушает
многоголосое щебетанье птиц; легкий ветер, раздвигая ветви берез, открывает
безоблачную синеву; солнечные блики проскальзывают сквозь зеленый сумрак
листьев, играют среди мха. Поляны напоминают уголки тихого и величественного
храма. Яркие пятна бабочек и цветов, стрекотание кузнечиков, аромат медуницы
- все это сливается в радостную симфонию жизни, которая захватывает каждого
и невольно заставляет дышать полной грудью...
Совсем иначе выглядит тот же лес ночью. Деревья приобретают зловещие и
фантастические очертания, голоса ночных птиц похожи на жалобные стоны,
каждый шорох пугает и заставляет настораживаться, все проникнуто тайной
угрозой и враждебностью, а мертвенный свет луны придает порой этой картине
оттенок, близкий к видению бреда или кошмара. Природа, такая гармоничная и
дружелюбная при свете солнца, внезапно как бы поднимается против человека,
готовая мстить, уподобляясь древнему чудовищу, с которого сняты чары
заклятия.
Этот контраст мог бы стать символом той перемены, которая произошла в
мироощущении наших далеких предков на заре человечества. Врата мировой тайны
закрылись перед ними, их стало покидать ясновидение и духовная власть над
царством природы. Они очутились одни в огромном враждебном мировом лесу,
обреченные на тяжелую борьбу и испытания.
Не только свой хлеб человек стал добывать "в поте лица", но и духовные
богатства ему пришлось завоевывать напряженным усилиями многих поколений.
Перед ним лежала скорбная дорога исторического развития, на которой ему
предстояло падать вставать, ошибаться и приближаться к истине, искать и
преодолевать преграды.
Величие и красота истории человеческих поисков утраченного Бога
заключается в том, что человек всегда испытывать неудовлетворенность,
никогда (пусть и бессознательно) не забывал той "райской страны", которую
покинул. Тогда, когда он впервые осознал себя в мире, он "говорил с Богом
лицом к лицу Теперь эта непосредственность общения нарушилась. Духовна
катастрофа воздвигла стену между людьми и Небом. Но человек не утратил
своего богоподобия, не утратил способности хотя б в слабой степени познавать
Бога. На ранних этапах в первобытном богопознании еще ясно жило ощущение
Божественного Единства. Мы уже видели, что у многих примитивных племен,
сохранивших быт своих далеких предков, сохранились и след первоначального
единобожия21. Даже у народов, вступивших и путь развития цивилизации, мы
сможем обнаружить следы это древнейшей веры.
Но каков бы ни был культ, каковы бы ни были формы богопочитания - это
не было уже первоначальное лицезрение Единого. Религия - т. е.
восстановление связи между человеком и Богом - начинается в истории
человечества после Грехопадения. "Пафос религии, - говорит С. Булгаков, -
есть пафос расстояния, и вопль ее - вопль богооставленности"22. То, что еда
но, нет нужды связывать, связь возникает как результат стремления преодолеть
разрыв. Человек каменного века, как и человек наших дней, остро чувствует
тяжесть Великого Разрыва. А на протяжении веков он порой увеличивался и
пропасть углубилась. Происходило это не потому, что Бог покидал человека, и
потому, что человек удалялся от Бога. Правда, уже с самых первых шагов мы
находим выражение чувства вины перед Богом желание ее искупить. Библия не
случайно в начале всякого проявления религиозного чувства, т. е. культа,
ставит жертвоприношение23. В нем отразилось пусть смутное, но сильное
стремление человека загладить свой грех и восстановить единство с Богом.
Жертвуя Незримому часть своей пищи, которая добывалась с таким трудом, люди
как бы заявляли о своей готовности следовать велениям Высшей Воли.
Но обрести прежнюю гармонию было труднее, чем потеря ее. Поэтому мы
видим, как люди в своей повседневной жизни все больше и больше уделяют
внимания природному миру. Духовные силы, которые связаны со стихиями,
начинают казаться им более близкими, более нужными помощниками в жизни. Ведь
от них зависит успех охоты, они властители очага и рода.
Постепенно Бог в сознании первобытного человека начинает отступать на
задний план, становится далеким и безличным. Характерно, что у большинства
племен, даже сохранивших следы древнего единобожия, мы почти не видим культа
Высшего Божества. О Нем знают, что Оно существует, но Оно бесконечно удалено
от мира, от жизни людей и кажется безразличным к их судьбам24.
У некоторых народов образ Бога еще больше расплывается и сохраняется
лишь в виде смутного представления о некой мировой духовной силе. Она
безлична, ибо человек уже утратил личный контакт с ней. К этой силе, в
сущности, невозможно обращаться с молитвой, хотя в какой-то степени она все
же влияет на жизнь.
Так, индейцы-алгонкины под именем Маниту почитают не столько личного
Бога, сколько надмирную Силу25. Представления о ней мы встречаем и у жителей
Малайи. Эта Сила носит определенно сверхъестественный характер. Ее называют
Мана26. У папуасов, по свидетельству Миклухо-Маклая, эта таинственная стихия
именуется Оним.
По воззрениям австралийских аборигенов, существует некая "Вангарр -
вечная, неопределенная, безликая сила, которая проявила себя во дни создания
и продолжает оказывать благотворное влияние на жизнь по сей день"27.
Эскимосы так называют эту сверхъестественную энергию - Хила28. У африканских
народов мы также находим понятие о Мана. У обитателей Западного Судана ее
имя - Ньяма, у пигмеев - Мегбе, у зулусов - Умойя, у угандийцев - Жок, у
северных конголезцев - Элима. Некоторые ученые даже считали, что этот культ
- характерная особенность всех африканских религий29. Весьма интересно и
глубоко по смыслу представление о Высшем начале у североамериканских
индейцев. "Религиозная вера дакотов, - пишет один исследователь, - не в
божествах как таковых, она - в таинственном непознаваемом Нечто, которого
они суть воплощения... Каждый будет поклоняться некоторым из этих божеств и
пренебрегать Другими, но величайшим объектом поклонения, каков бы ни был его
проводник, является Таку Вакан, который сверхъестественен и таинственен. Ни
один термин не может выразить полного смысла дакотского слова "Вакан". Оно
охватывает полноту Тайны, скрытую власть и божественность"30. Эта сила,
которая у ирокезов называется Оренда, у юленгоров - Вангарр, пронизывает
собой всю природу31. Она объединяет в духовном единстве людей, животных,
растения, камни. Она тождественна с идеей Мана у полинезийцев.
Сила эта распределяется в мире неравномерно, люди могут обладать ею в
большей или в меньшей степени. Тот человек, которого сопровождает удача,
который отличается ловкостью и красотой, - тот имеет "много Маны". Она может
передаваться от одного предмета к другому, человек может стать причастен к
ней посредством прикосновения и посвящения32.
Наряду с этим процессом обезличивания Высшего Единства, превращения его
в неопределенную Силу все большую и большую роль в первобытном мировоззрении
начинает играть Всеобщая стихия природы, или Душа мира.
x x x
Вл. Соловьев в своем исследовании о мифологии дал блестящий анализ
этого выделения из Божественного Единства Богини-Матери. Она начинает
рисоваться как общая Родительница всех живущих, как супруга Божественного
Отца33.
В противоположность далекому Богу, утратившему черты личного существа,
это женское божество вполне конкретно и неустанно печется о нуждах людей.
Она - владычица леса и моря, посылающая удачу в охоте и дающая изобилие. В
этом веровании нашло свое воплощение острое чувство мистичности природы,
одухотворенности всего мироздания.
Археология дает нам поразительные свидетельства всеобщего
распространения культа Богини-Матери в эпоху каменного века. На огромном
пространстве от Пиренеев до Сибири и по сей день находят женские фигурки,
вырезанные из камня или кости. Все эти изображения, древнейшее из которых
найдено в Австрии, условно называют "венерами". Всех их объединяет одна
важная черта. Руки, ноги, лицо - едва намечены. Главное, что привлекает
первобытного художника, - это органы деторождения и кормления. Выдвигалось
предположение, что древние женщины, как женщины некоторых современных
примитивных племен, имели в действительности такие огромные груди и отвислые
животы. Но если признать, что в "венерах" отразилось лишь стремление к
реализму, то остается предположить, что у первобытных женщин не было лица и
были крошечные руки.
"Порою, - писал П. Флоренский о "венерах", - подчеркивание особенностей
женского организма превосходит пределы даже шаржировки, и статуэтка
изображает уже женский безголовый торс, в котором особенно выделены бедра и
груди. Наконец, последний предел упрощения - статуэтка, представляющая одни
только груди, - чистая деятельность рождения и вскармливания без малейшего
намека на мышление. Это - древнейшее воплощение идеи "вечной
женственности"34.
Разгадка необычайных черт в фигурках "венер" кроется в том, что они
были, как думает большинство исследователей, культовыми изображениями. Это
не что иное, как идолы или амулеты Богини-Матери.
Изображения "венер" обильны и в исторических слоях. Они найдены и в
доарийской Индии, и в доизраильской Палестине, и в Финикии, и в Шумере.
Сходство их сразу бросается в глаза35. Создается впечатление, что культ
Матери носил почти универсальный характер.
Это подтверждает и этнография. У народов, сохранивших пережитки
отдаленных неолитических времен, почти повсеместно находим культ всеобщей
Матери.
У маори она именуется Пэпа, Мать-земля, супруга Бога Небесного36. У
эвенков Подкаменной Тунгуски - Бугады Энинитын. Она мыслится хозяйкой
Вселенной и одновременно матерью зверей и людей. Кетское женское божество
Томам (ам - дословно "мать") функционально подобно эвенкийской Бугады
Энинитын37. Другое название эвенкийской богини - Бугады Мушун38.
В Индии она известна под именами Шакти и Пракрити. В одном древнем
индийском тексте она прямо связывается с ростом и рождением. А на одной
печати из Хараппы (доарийский период) можно рассмотреть изображение женщины,
из лона которой поднимается растение39.
В Передней Азии и Африке Великая Богиня-Мать почиталась почти у всех
культурных народов периода начала письменности. "Та, которая рождает плоды
земли" - египетская Исида, малоазиатская Кибела, чья скорбь несет умирание
растительности, ее двойник в Элладе - Деметра, карфагенская Танит, сидонская
Астарта, Артемида Эфесская, изображавшаяся с десятком грудей, как бы готовая
накормить весь мир, - все это лишь перевоплощения древней Матери мира. В
языческой Руси слово "Мать-земля" имело не просто метафорическое значение.
Оно обозначало душу природы, богиню, супругу "Хозяина неба".
Богиня-Мать правит всеми природными процессами. Это она заставляет
оживать семя, погруженное в землю; она вселяет любовь в людей и животных, ей
поют песни в дни весеннего ухаживания птицы. По ее мановению распускаются
цветы и наливаются плоды. Ее радость - это радость всего живущего; ее глаза
смотрят на нас с небесной лазури, ее рука нежно ласкает листву, она
проносится над миром в дуновении весеннего ветра.
Имеем ли мы право считать эту веру древних лишь плодом невежества и
заблуждений? Не свидетельствует ли она о том, что Душа Природы была ближе и
понятней людям, которые обладали более сильной интуицией, чем мы? Да
впрочем, и в более поздние времена в религии и философии идея Души мира не
умерла. Она продолжала жить и в мировоззрении греков, и в мистической
философии новой Европы. Она звучит горячим убеждением в известных словах
Тютчева: Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик;
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык...
x x x
Теперь становится понятным тот факт, что в глубокой древности жреческие
функции принадлежали преимущественно женщинам. Так, у северных индейцев
заклинания совершались женщинами. У некоторых индейцев существует сказание о
том, что "обряды плодородия" были учреждены женщинами. По одному ирокезскому
преданию, первая женщина, основательница земледелия, умирая, завещала
протащить свое тело по земле, и там, где оно касалось почвы, вырастал
обильный урожай. Шаманок и жриц знают наиболее примитивные культуры40. Там,
где это явление уже исчезло, можно найти следы его. Так, у чукчей и других
северных народов шаман-мужчина одевался в женскую одежду41. А таинственные
фрески с о. Крита свидетельствуют о том, что в особо священные моменты
мужчина должен был облачаться в женский костюм42.
Да и кто, как не женщина - живое воплощение мировой Матери, должна
держать в руках тайны культа? Не носит ли она в своем теле тайну рождения?
Главенство женщин в религии было у галлов, древних германцев и многих других
народов. Культ плодородия, который стоял у истоков религии Диониса, также
возглавлялся жрицами. А римские весталки в древности имели гораздо большее
значение, чем впоследствии. Вспомним, что важнейший греческий оракул в
Дельфах основывался на прорицаниях жрицы.
Многочисленные народные поверья о колдуньях, ворожеях и ведьмах есть
лишь отголосок тех древних времен, когда жертвоприношение, заклятия и магия
были в руках у женщин.
Вполне естественно, что при таком важном культовом значении женщин они
оказывались в роли вождей и руководителей племени. Как отзвук этих времен
можно рассматривать власть Великой Жрицы на о. Крите. Хотя в настоящее время
ученые не пришли к единому мнению относительно происхождения матриархата,
тем не менее ясно, что он был свойствен большинству древних племен.
Матриархальные верования проливают свет на те изображения каменного
века, где женщина ставится рядом с бизоном, оленем или другим промысловым
зверем. Это магические символы, связанные с заклинаниями, которые
произносили женщины перед охотой. Если судить по наскальным рельефам
Лосселя, то можно предполагать, что существовали особые охотничьи обряды,
совершаемые хором женщин43.
Материалистические авторы пытаются дать свое объяснение матриархату. С
одной стороны, они готовы выводить его из "производственных отношений", а с
другой - ссылаются на групповой брак, известный у некоторых отсталых племен,
при котором трудно установить, кто отец ребенка. При групповом браке линия
родства велась по матери. Но так как групповой брак современных отсталых
племен довольно сложное и, в сущности, позднее явление, то высказывалось
предположение о первоначальном промискуитете, т. е. беспорядочных половых
отношениях в первобытном обществе44.
На это можно возразить, что, во-первых, от родства по материнской линии
до главенства женщины в племени еще очень далеко, а во-вторых - гипотеза о
первоначальном промискуитете, в сущности, ничем не доказана.
Если хотят видеть здесь "наследие животных предков", то не следует
забывать, что у многих животных и, в частности, у антропоидов мы находим
зачатки семьи (с главенством самца). Даже такие далекие от человека
существа, как копытные, хищники или некоторые виды птиц, на периоды
спаривания и воспитания детенышей образуют пары, которые часто приобретают
постоянный характер.
Когда думают, что любовь двоих - это какое-то высшее достижение
цивилизованного человека, то в этом глубоко ошибаются. Близкое знакомство с
бытом отсталых народов заставило признать у них те же чувства, что и у нас.
Для примера приведем одну австралийскую легенду. "Жили в далекие времена
юноша и девушка. Они очень любили друг друга. Когда юноша достиг
совершеннолетия, его внезапно оторвали от дома и от девушки: он должен был
пройти обряды посвящения, продолжающиеся год или больше. Разлука сильно
подействовала на девушку. Она смутно представляла себе те болезненные
испытания, которые ждали ее возлюбленного, и боялась за него. Когда началось
посвящение и всем женщинам приказали удалиться, девушка, нарушив самый
суровый закон аборигенов, под покровом темноты пробралась к священному
месту. Поздно вечером один из стариков увел юношу в сторону от стоянки. Там
они устроились на ночь. Но парень не мог спать - очень болели свежие раны.
При виде страданий своего возлюбленного девушке захотелось увести его от
стариков и уйти с ним куда-нибудь далеко-далеко, где бы они могли жить
спокойно и счастливо. Подобравшись поближе к костру, она, чтобы привлечь
внимание юноши, стала подражать крикам зверей. Когда юноша заметил ее,
девушка велела ему следовать за собой. Но не успели они очутиться вместе,
как проснулся страж и начал разжигать костер. Зная, что их обоих ожидает
смерть, если их поймают, девушка обвила руками юношу и полетела с ним на
небо"45. Эти австралийские Ромео и Джульетта достаточно ярко показывают, что
человеческое сердце всегда и всюду живет по своим законам. Путешественники
очень часто с удивлением отмечали, что отношения мужчин и женщин у самых
диких племен удивительно похожи на те, которые имеют место у нас. Об этом
свидетельствует, например, английский исследователь Адриен Коуэлл,
побывавший среди туземцев непроходимых лесов Южной Америки46. Эти наблюдения
не дают нам права считать, что первобытный мужчина обращался со своей женой
хуже, чем его потомки. Скорее наоборот - подчиненное положение женщины есть
результат более позднего этапа, периода патриархата.
Моногамный брак был обнаружен у пигмеев Конго и у диких туземцев
Малакки, у одного из наиболее примитивных племен Колумбии и у народа ведда -
обитателей Цейлона, у папуасов Доре, у туземцев Канарских островов и многих
австралийских племен47.
Разумеется, при этом достаточно развито и чувство верности, и чувство
ревности. А. Коуэлл в беседах с туземцами убедился, что и у них есть измены
и свои Отелло. "Ведь муж убьет, если узнает", - говорил один из туземцев,
рассказывая о своих похождениях48.
x x x
Исследования этнографов показали, что полигамия и полиандрия в целом
были вторичными явлениями, которые обязаны своим возникновением особым,
специфическим условиям жизни того или иного народа, того или иного племени.
И даже в случаях узаконенной полигамии всегда выделяется "главная" или
"старшая" жена, в чем легко усмотреть отзвук изначальной моногамии.
"Оказались слабыми все аргументы, - говорит В. Вундт, - при помощи
которых старались из существующего положения первобытных народов вывести
первоначальное состояние человечества в виде орды, обходившейся без брака и
семьи. Скорее и при групповом браке, который ценится как важнейшая часть
этого доказательства, и при более простых формах полигамии факты везде
указывают на моногамию как на основу развития этих образований"49.
Пусть естественная моногамия сохранилась не везде и не всегда, пусть
история человеческой семьи сложна и запутанна, ясно одно: поскольку
групповой брак не был изначальным и всеобщим, он и не мог послужить основой
для возникновения матриархальных представлений.
Не в производственных отношениях и хозяйстве и не в особенностях
первобытного брака следует усматривать корень матриархата. Возрастание роли
женщины в доисторическом обществе было, несомненно, связано с расцветом
культа Богини-Матери и ведущей ролью шаманок и жриц.
Эту связь на примере доисторической Греции с удивительным
проникновением в дух верований проследил Вяч. Иванов. "Чем в отдаленнейшую
восходим мы древность, - писал он, - тем величавее рисуется нам образ
вещуньи коренных изначальных тайн бытия, владычицы над прозябающей из их
темного лона жизнью, придверницы рождений и похорон, родительницы,
восприемницы, кормилицы младенца, плакальщицы и умастительницы умершего.
№ Эпоха наибольшей чуткости к подсознательному и верности мной
отрицающей индивидуализацию Земле была эпохой владычества матерей... Всякое
исследование истории женских божеств, каким бы именем ни таилась
Многоимянная,...наводит нас следы первоначального феми-монотеизма, женского
единобожия. все женские божественные лики суть разновидность единой богини,
а эта богиня - женское начало мира, один пол, возведенный в абсолют"50.
И подобно тому, как родоначальница племени была его общей матерью, так
и первобытный культ Богини-Матери породил все последующие формы язычества.
ПРИМЕЧАНИЯ
Глава 1
21. См.: А. Мень. Истоки религии, гл. 10; N. Arseniev. Revelation of
Life Eternal. New York, 1963, p. 40 ff.
22. С. Булгаков. Свет невечерний. М., 1917, с. 321.
23. Быт 4, 3. Сторонники теории происхождения религии из культа мертвых
пытались вывести и жертвоприношения из этого культа. Однако известно, что
обычай класть пишу и предметы вместе с умершим далеко не повсеместен среди
примитивных народов.
24. См., напр.: Е. Eylmann. Die Eingeborenen der Kolonie
Sudaustraliens, 1908, p. 234; M. Kinsley. Travels in West Afrika, p. 442; Л.
Skinner. Lenape. N. Y., 1921, p. 19.
25. С. Токарев. Религия в истории народов мира. М., 1964, с. 96.
26. Е. Durkheim. The Elementary Forms of the Religious Life, 1961, p.
223.
27. У. Чеслинг. Среди кочевников северной Австралии, с. 169.
28. С. Токарев. Цит. соч., с. 89; К. Расмуссен. Великий санный путь.
М., 1958, с. 65.
29. Б. Шаревская. Религия Африки, с. 67, 86, 188.
30. Цит. по: Ch. Dawson. Progress and Religion, I960, p. 76.
31. Ch. Dawson. Progress and Religion, I960, p. 71-72; E. Durkheim. The
Elementary Forms of the Religious Life, p. 222; E. Norbek. Religion in
primitive world. 1961, p. 37.
32. Л. Леви-Брюль. Первобытное мышление. М., 1930, с. 270.
33. Вл. Соловьев. Мифологический процесс в древнем язычестве. - Соч.,
т. 1, с. 24 сл. В этой работе Соловьев исходит из работ Макса Мюллера по
изучению Ведических текстов и из философии религии Шеллинга.
34. П. Флоренский. Первые шаги философии. Сергиев Посад, 1917, с. 57.
Там же даны и сравнительные изображения "венер". См. также: 3. Абрамова.
Изображение человека в палеолитическом искусстве Евразии. М., 1966, с. 64;
П. Ефименко. Первобытное общество, 1938, с. 403; С. Дикшит. Введение в
археологию. М., I960, с. 167; С. Токарев, Религия в истории народов мира.
М., 1976, с. 33, 15; S. К. Dikshit. Mother Goddess. Poona, 1943.
35. Сравнительные изображения см.: В. Никольский. Атлас по истории
религии. М., 1930, табл. 77; Д. Чаттопадхьяя. Локаята Даршана. М., 1961, с.
333.
36. Л. Рид. Мифы и легенды страны Маори. М., I960, с. 9 сл.
37. Л. Анисимов. Космологические представления народов Севера. М.-Л.,
1959, с. 21.
38. См.: Его же. Религия эвенков. М., 1958, с. 29; В. Анучин. Очерки
шаманства у енисейских остяков. СПб., 1914, с. 76; Л. Штернберг. Первобытная
религия в свете этнографии. Л., 1930, с. 160; В. Равдоникас. История
первобытного общества, т. 2. Л., 1947, с. 31.
39. Д. Чаттопадхьяя. Цит. соч., с. 296, 322.
40. Эскимосский охотник говорил Богоразу: "Ты думаешь, это мы, мужчины,
убиваем тюленей и моржей? Ничуть не бывало. Это женщины, сидя у домашних
очагов, колдовством заставляют зверей подходить к берегу и подставляться под
удары" (В. Богораз. Эйнштейн и религия. Применение принципа относительности
к исследованию религиозных явлений. М.-Л., 1923, с. 23). О женщинах-шаманках
см.: С. Токарев. Религия в истории народов мира, с. 147; Л. Анисимов.
Религия эвенков, с. 179, 180, 182, 184, 205; Б. Шаревская. Цит. соч., с. 63.
41. См.: С. Токарев. Цит. соч., с. 148; Д. Чаттопадхьяя. Цит. соч., с.
300. Л. Штернберг. Первобытная религия в свете этнографии. Л., 1936, с. 356.
42. См. ниже главу XIV о Критской культуре; Ch. Dawson. Progress and
Religion, p. 90.
43. См.: А. Анисимов. Этапы развития первобытной религии. М. - Л., 1967
с. 28.
44. Эта точка зрения изложена Энгельсом в его книге "Происхождение
семьи, частной собственности и государства". Официально принятая у нас
теория первоначального промискуитета, т. е. беспорядочных половых отношений
в первобытном обществе, базируется на работах И. Баховена (1861) и особенно
Л. Моргана. Однако следует заметить, что маститый автор "Древнего общества"
был, к сожалению, склонен к рискованным обобщениям, а за десятилетия,
протекшие с выхода его книги (1877), открылись многие новые факты и многое
изменилось в методах этнографического исследования. "Это заставляет, - пишет
соотечественник Моргана американский этнограф Р. Лоуи, - признать Моргана
безнадежно устаревшим. Его труд остается крупным, открывающим новые пути
произведением человека, обладающего большим умом и примерным трудолюбием, но
черпать оттуда познания о первобытном обществе в наше время - это то же, что
изучать биологию по работам какого-нибудь натуралиста додарвинской эпохи"
(Р. Lome. Primitive Society, 1925, р. 25).
45. Ч. Маунтфорд. Коричневые люди и красные пески. Путешествие по дикой
Австралии. М., 1958, с. 124.
46. А. Коуэлл. В сердце леса. М., 1964, с. 194.
47. "Религии наименее культурных племен". М., 1931, с. 192; о пигмеях
см.:
В. Вундт. Элементы психологии народов, СПб., 1913, с. 113. У бушменов,
которые не обрабатывают земли, не имеют домашних животных и живут семьями,
"общепринята моногамия" (И. Бьерре. Затерянный мир Калахари. М., 1963, с.
129); X. Матей. Пигмеи. Бухарест. 1966, с. 100.
48. А. Коуэлл. Цит. соч., стр. 188.
49. В. Вундт. Элементы психологии народов. СПб., 1913, с. 40.
50. Вяч. Иванов. По звездам. СПб., 1909, с. 383, 412.
Глава вторая
В МИРЕ ДЕМОНОВ И ДУХОВ
Все полно богов.
Фалес Милетский
Богиня-Мать - всеобщая прародительница. Из ее лона вышли растения,
животные, люди. Поэтому в мышлении первобытного человека живет чувство
родства, которое связывает все живые существа. Для охотников каменного века
зубры и медведи, орлы и бобры - это такие же дети природы, как и они сами.
Даже опасные звери, даже объекты промысла представлялись им таковыми. Следы
этого чувства мы находим у многих примитивных народов.
Когда эвенки охотятся на медведя, они окружают его берлогу, произнося
формулы "уговоров", и, когда медведь убит, долго извиняются перед ним и
уверяют, что они не виноваты в его гибели51. У северных народов есть обычай,
по которому после раздела туши тюленя какую-нибудь часть ее бросают в воду
со словами: "Тюлень ушел в море!" Черепа убитых зверей приносят в дом и
всячески ублажают их, как дорогих "гостей". Охотники танцуют вокруг и поют:
"Не мы вас убили, нет, нет! Камни скатились с горы и убили вас"52.
Идея братства человека и животного нашла свое выражение в широко
распространенных мифах, согласно которым предки людей имели смешанные
человеко-звериные черты. Индейцы верят, что эти существа могли легко менять
свой облик. В подобных легендах прочно установилось понятие
"животные-люди"53.
По верованиям австралийцев, эти получеловеческие предки бродили по всей
стране урабунна, совершая священные обряды, а впоследствии некоторые из них
превратились в мужчин и женщин.
В этом мифе звучит как бы смутная догадка об общности происхождения
животных и людей54.
Звероподобные духи обитают на земле и поныне. "Старик по имени
Покатегемун, - рассказывает один этнограф, - в особом видении встретил
своего покровителя. Покровитель имел человеческий образ и дал ему свое
благословение. Только уже уходя, это существо вдруг закричало: "Кванк,
кванк, кванк!" Тогда Покатегемун заметил, что это, в сущности, утка и что
даже тело ее наполовину белое, наполовину черное". Такие превращения весьма
часты в рассказах шаманов и духовидцев.
В пещерах - местах обитания первобытных людей - обнаружено много
странных рисунков. Они изображают невероятных чудовищ с ногами людей и
мордами коз, с оленьими рогами и человеческим туловищем. Некоторые полагали,
что это портреты загримированных колдунов. Но даже если согласиться с таким
толкованием, то легко догадаться, что сам этот необычный костюм заклинателя
ведет свое происхождение от мифа о человекозверях.
Кроме того, некоторые рисунки дают настолько фантастическое
переплетение звериных и человеческих признаков, что трудно предполагать
здесь какую-либо маскировку. Очевидно, вера в зооморфных предков восходит
еще к пещерным жителям55.
Эта вера оказала огромное влияние на общественный уклад древних людей.
Она объясняет возникновение такого своеобразного явления, как тотемизм56.
Тотем - это, как правило, животное, которое считается предком и покровителем
данного племени. Тотемизм характерен почти для всех австралийских племен57.
В его основе лежит вера в то, что люди кровно связаны с миром животных, а
данное племя - с определенным видом животного58. Одна из важных черт
тотемизма - это связь его с ощущением коллективности. Семья, племя сознают
себя чем-то единым в самом глубоком смысле слова. Обостренный индивидуализм
- детище цивилизации. Первобытный человек еще не утерял ключа к тайне
Единства человечества. Залогом этого единства является общий тотемический
предок и дух-покровитель рода59. Когда ребенок становится членом общины, то
"в момент его посвящения открывается эта великая коллективная сила. Он
отказывается от своей индивидуальности, чтобы стать членом этой общины...
которая сопричастна... духу и отождествляется с животным миром через свой
тотем"60.
Тотемными покровителями у австралийцев являются обычно кенгуру,
опоссум, ящерица, летучая мышь и пр. Члены тотемической общины не имеют
права употреблять мясо "своих" зверей в пищу. Хотя в исключительных случаях
это допускается как часть ритуала61.
Некоторые ученые выдвигали гипотезу, что тотемы - это не что иное, как
объекты охоты племени или животные, внушающие особый страх62. Но это не
соответствует действительности. Животные-тотемы - совсем не обязательно
опасны и ценны для промысла. С. Токарев совершенно справедливо отмечает, что
"нельзя видеть основу тотемизма в этой "хозяйственной" его стороне"63.
Источник тотемизма - вера в духовное единство с природой. Он имел
широкое распространение в различных частях света. Следы его обнаруживаются
не только у примитивных племен Азии, Африки и Америки, но и у цивилизованных
исторических народов. Запрет на убийство коровы в Индии, табу на свиней у
израильтян и мусульман - отдаленные отголоски седой старины, когда эти
животные были священными тотемами.
Кроме коллективного родового Тотема, существовали и тотемы
индивидуальные. Связь человека с избранным духом-покровителем, которую мы
находим в религии африканцев, эскимосов, индейцев, не менее древняя, чем
групповой тотемизм64.
Постепенно групповые тотемы стали утрачивать свой звероподобный
характер, превращаясь в духов-патронов племени или народа.
x x x
Было бы неправильно считать тотемизм какой-то особой нормой религии. Он
- лишь проявление особого мирочувствия, да вся природа предстает перед
человеком одушевленной. Сила "Маны" пронизывает ее повсюду, видимый мир есть
тело невидимой Божественной Силы. Именно этот анимизм есть религиозная
основа тотемизма65.
Что же поддерживало это мирочувствие в первобытном человеке? Страх -
отвечают нам. Человек боялся ядовитых змей, хищных зверей, боялся поэтому
темноты. Крики ночных птиц он относил за счет лесных духов. Но такое
объяснение естественно в устах человека городской цивилизации. Наивно было
бы думать, что люди, веками охотившиеся в лесах и тундрах, так плохо знали
их жизнь, что легко принимали филина за лешего, а обезьяну за злого духа.
Всякий охотник чувствует себя в лесу как дома. Каждый след, каждый звук
знакомы ему. Из поколения в поколение передавался опыт охотников. Их
сведения о природе до сих пор во многом оставляют позади знания европейских
ученых. И поэтому считать, что просто страх внушал древним людям веру в
духовные существа, по крайней мере неосторожно.
Исследователь, который изучал дикое племя кубу (Суматра), спросил
одного из них:
- Ходил ли ты когда-нибудь по лесу?
- Да, часто.
- Слыхал ли там стоны и вздохи?
- Да.
- Что же ты думал?
- Что трещит дерево.
- Не слыхал ли ты криков?
- Да.
- Что же ты подумал?
- Что кричит зверь.
- А если ты не знаешь, какой зверь кричит?
- Я знаю все звериные голоса...
- Значит, ночью в лесу ты ничего не боишься?
- Ничего.
- И ты никогда не встречал там ничего неизвестного, что могло бы тебя
испугать?
- Нет, я знаю все...66
Такие вопросы можно было бы задать охотникам многих уголков земного
шара, и результат был бы тот же.
Правда, в жизни первобытных людей страх имеет место. Но это реальный
страх. Страх голода, неудачи в охоте, встречи с опасными животными.
Разумеется, в суровых условиях Арктики или тропиков причин реального страха
больше, чем в умеренных странах. И тем не менее мы не видим, чтобы обитатели
этих стран были менее религиозны, чем эскимосы или африканцы. Следовательно,
корни веры в духовный мир нужно искать в, чем-то другом.
x x x
Эдуард Тэйлор считал, что "древние дикари-философы, вероятно, прежде
всего сделали само собой напрашивающееся заключение, что у каждого человека
есть жизнь и есть призрак"67. И этот "анимизм" они перенесли на природу. Но
мы уже видели, что "философствующий дикарь" - это миф. Исследования мышления
современных примитивных племен показали, что не рефлексия и не "философия"
руководят первобытными людьми, а иррациональная интуиция. Они видят мир
"полным духов" не потому, что размышляли о нем, а потому, что ощущали
мистическую тайну в природе.
И если мы обратимся к религии "дикарей" в ее конкретных проявлениях,
то, по словам Л. Леви-Брюля, убедимся, что их вера в сверхъестественный мир
не выступает как "заключение, сделанное путем рассуждения". Духовный мир для
них "реален и даже более глубоко реален, чем мир общедоступного и обыденного
опыта. Этот второй мир тоже является объектом опыта, но опыта
сверхъестественного, имеющего, значит, высшую ценность. Одним словом,
согласно Вирцу, как и согласно Тэйлору, существование сверхчувственной
реальности "умозаключается". Мне же, напротив, кажется, что она является
непосредственно данной. Там, где ему видится деятельность разума и
мыслительных способностей, я констатирую то, что он сам в нескольких местах
называет чувством, другими словами, опыт"68.
Первобытный человек видел повсюду сокрытую одушевленность: и в стволах
деревьев, и в лесных животных, и в беге облаков. Для него взаимодействие
вещей в мире - это не только взаимодействие видимого, но в то же время - и
более всего - взаимодействие невидимого. В журчащем ручье, в пламени костра
обитали духи, враждебные или добрые, а иногда и нейтральные. Стихии не
казались ему чем-то бездушным. Невидимый мир не составлял для него какого-то
изолированного плана бытия. Он был тут же, рядом, он подразумевался во всем.
"Для первобытного мышления, - пишет Леви-Брюль, - не существует двух миров,
соприкасающихся друг с другом, отличных, но вместе с тем связанных, более
или менее проникающих друг в друга. Для первобытного мышления существует
только один мир. Всякая действительность мистична, как и всякое действие,
следовательно, мистичным является и всякое восприятие"69. Духи оказываются
гениями-покровителями каждого клочка земли, имея в своей власти все явления
природы, совершающиеся в данном месте, и все события в жизни людей, живущих
в их пределах. Число их бесконечно. Они наполняют весь мир, и нет в природе
силы или предмета, начиная от моря до комка земли на поле, которые бы не
имели своего божества. Они охраняют холмы, рощи, реки, ключи, тропинки и
хижины. Им известно каждое действие человека, все нужды и интересы
местности, находящейся под их властью70.
Таким образом, не просто страх перед природой или неведение
относительно голосов животных и птиц становятся источником веры в
одухотворенность мира. Если такой страх и появлялся, то он был скорее
результатом чувства этой одухотворенности. Не просто зверь, гора или дерево
являлись причиной мистического страха человека, а то, как он воспринимал их.
x x x
Животные, которым гиляки оказывают поклонение, - пишет Л. Штернберг, -
не самостоятельные боги, даже не боги вообще, это лишь подчиненные настоящих
божеств, хозяев той или иной стихии, тех или иных животных... Боги эти живут
в лесах, горах, на дней морей и ведут такую же жизнь, как и сами гиляки. В
каждой стихии распоряжается один из этих богов, "ыхь" - хозяин. Вот эти-то
хозяева и посылают гиляку по сезонам все, что ему нужно: соболей, медведей,
лососей, тюленей"71.
Само собой разумеется, что эти души стихий, эта таинственная Вселенная
гораздо больше заботила и интересовала доисторического охотника, чем далекое
и туманное Божество. Вступить в дружественный союз с духами леса, приобрести
невидимых помощников и покровителей - вот что было жизненно важно.
Характерен такой случай. Один эскимос, приближаясь к ловушке, услышал
тревожный крик ворона. Он насторожился и не стал двигаться дальше. Это
спасло ему жизнь. К ловушке подошел гигантский медведь, который растерзал
попавшегося в нее ворона. После того как зверь удалился, охотник подобрал
останки птицы и, зашив их в мешочек, превратил в амулет. Он был уверен, что
дух ворона стал его защитником72.
Конечно, во всем этом немало бессмыслицы и невежества, но глубинная
основа первобытного мироощущения заслуживает самого серьезного подхода и
отношения. Если мы утратили способность видеть скрытую жизнь природы, то это
еще не означало неправоту наших предков, а говорит лишь об ослаблении в нас
древней интуиции.
Особое отношение было у первобытных людей к душам умерших. Если даже в
наш скептический век оккультные феномены вызывают все меньше и меньше
насмешек, то легко представить себе, какое впечатление могли произвести они
на людей Доисторических времен. Они убеждались, что иные духи умерших
превращаются в бродячие тени, которые вселяют ужас. Для того чтобы
предотвратить это, применялись самые разнообразные меры предосторожности.
Тела покойников связывали, над ними произносили заклятия, а если это не
помогало, их извлекали из земли и пронзали копьями, чтобы они перестали
тревожить живых73.
Сейчас трудно установить, как понимали древние люди отношение душ
умерших к стихийным духам. Скорее всего они в какой-то степени
отождествлялись. Полагали, что после смерти душа становится членом
таинственного синклита окружающей человека природы74. Даже и сейчас в нас
подсознательно живет чувство, что умершие обретают какое-то высшее знание и
могущество. Смерть накладывает отпечаток величия даже на ничтожных людей. И
естественно, что души прародителей, великих вождей и шаманов древности
оказались объектами особого поклонения. Они становились высшими
покровителями рода наряду с тотемным предком, порой вытесняя его.
x x x
Какое же можно дать определение этой "религии духов"? Заключалась ли
она в поклонении силам природы или в поклонении душам умерших? Правильнее
будет сказать, что ни один из этих элементов не занимал в ней
господствующего положения. Религия современных примитивных народов содержит
в себе в равной степени и то и другое. Поэтому наиболее точным будет здесь
определение Вл. Соловьева, данное в его исследовании о первобытном
язычестве. Эту веру, в которой природа признавалась оживотворенной, в
которой чтили тотемных покровителей и предков, в которой был и культ
умерших, он назвал смутным пандемонизмом75. Этот пандемонизм отодвигает на
задний план не только Божество, но и саму Богиню-Мать. Торжествует принцип
плюрализма, согласно которому все и всюду имеет свое особое духовное начало.
Это воззрение распространяется буквально на весь видимый мир. По
представлению австралийских аборигенов, "вся та часть вселенной, которая
представляет интерес для человека, объясняется существованием различных душ:
эти последние время от времени принимают облик человека или биологических
видов в явлении природы: они появляются перед людьми во сне и в видениях,
как в воплощенном, так и в бесформенном состоянии. Это значит, что между
духами и определенной формой их воплощения нет прочной связи. Духи могут
символизироваться как предметами, сделанными рукой человека, так и
естественными видами"76.
Здесь - корни того странного, на первый взгляд, верования, которое
получило в науке название фетишизма. Фетиши, т. е. священные предметы,
сопровождают всю жизнь первобытного человека77. Это может быть и камень, и
зуб животного, и даже череп родственника. В них обитают духи, и человек,
обладающий фетишем, заручается их поддержкой. Как и тотемизм, вера в фетиши
не есть какая-то особая религия, как думали некоторые исследователи. "Ясно,
- говорит В. Шмидт, - что фетишизм сам по себе нигде не существует, и
поэтому нет никаких этнологических оснований помещать его в качестве
самостоятельной ступени в самом начале религии"78. Многие ученые сомневаются
в правомерности даже самого термина "фетишизм"79.
То, что неодушевленному предмету придается сакральное значение,
вытекает из общей веры в одушевленность мира, в то, что "Мана" может
распределяться в мире неравномерно, что один предмет может иметь больше
силы, а другой меньше.
Очень часто фетишизм связан с верой в тотемы; священными предметами
оказываются эмблемы духа-покровителя. В Австралии такими родовыми святынями
являются чуринги. Это обычные каменные или деревянные дощечки, расписанные
символическими знаками80.
Чуринги хранятся в особых местах, сокрытых от непосвященных. Время от
времени старейшины осматривают их. На фотографиях, которые удалось снять
некоторым исследователям, мы видим бородатых вождей, которые с глубокой
серьезностью и с выражением сознания значительности момента созерцают
чуринги. Еще бы! Ведь в этих дощечках заключены тайные силы, которые
управляют племенем и охраняют его. Чуринга - это живое существо. "Это совсем
не кусок дерева или камня, это нечто совсем иное. Чуринга интимно связана с
предком, она испытывает чувства, подобно нам: эти чувства или эмоции можно
успокаивать, поглаживая чурингу рукой, т. е. таким же путем, каким
успокаивают волнения живых людей"81.
Иногда какой-нибудь фетиш приобретает значение талисмана. Он
противопоставляет силе - силу, вредоносному влиянию - свое, защитное. Вера в
значение таких амулетов проходит через все века человеческой истории.
Найденные в одной ориньякской стоянке хвосты мамонтов и лапки песцов,
очевидно, имели такое "охранительное" значение82. Амулеты защищают человека
от воздействия злых духов, от опасности и неудачи. Путешественников,
побывавших у африканского племени тома, поразило обилие этих сакральных
знаков. "В каждой деревне, - рассказывают они - мы видим ритуальные
предметы, которых до сих пор не замечали. На могилах предков лежат кресты из
бревен, просверленные посредине и нанизанные на длинный стержень, словно
наложенные один на другой турникеты. На площадках стоят колышки, около них
кучкой положены кольца. На хижинах по стенам прикреплены пучки лиан-вьюнков.
Под крышами висят гирлянды гибких лиан. Все эти талисманы защищают селение
или семью от огня, от смерти, от болезней"83.
Охотники имеют свои особые амулеты, женщины - свои, дети - свои. Иногда
выбор фетиша оказывается совершенно случайным. Один туземец рассказывал,
что, спасаясь от врага, он споткнулся о камень; он взял его с собой и с тех
пор почитал как фетиш. Известный русский путешественник С. Крашенинников
рассказывает о том, как некий коряк приобрел себе фетиш-жену. Он нашел на
реке камень, и когда взял его в руки, "то камень на него как будто человек
дунул". Он испугался и бросил камень. После этого он заболел и, решив, что
болезнь связана с его поступком, стал искать камень. Скоро он нашел его, но
на другом месте. Он взял камень себе в дом, сделал ему платье и считал своей
женой84.
Иногда человек убеждается, что фетиш бесполезен. Тогда обманувшему его
предмету приходится претерпеть наказание. Его бьют, истязают или просто
выбрасывают85.
Постепенно фетиши приобретают человекоподобный облик. На них грубо
намечают черты человека - предка или духа. Такие фигурки особенно характерны
для африканских народов. Это прототипы будущих идолов.
У северных индейцев мы видим превращение тотемного знака сначала в
идола, а затем в геральдический символ племени. В лесах Америки до сих пор
стоят эти изумительные по красоте изваяния. Тотемные столбы индейцев
являются подлинными шедеврами мирового искусства. Их фантастические узоры,
причудливо переплетаясь, создают жуткие и манящие образы родовых духов.
Человеческие маски громоздятся на звериные тела, крылья птиц соседствуют с
извивающимися хвостами легендарных чудовищ. И все это играет яркими
красками86.
В развитом язычестве божество или демон уже не отожествляется с самим
изображением. Считают, что оно лишь носит в себе часть силы первообраза. Но
элемент фетишизации сохраняется долго, и еще в древневосточных и античных
культах мы находим следы того представления, что бог обитает внутри своего
кумира.
Но мы крайне обеднили бы понятие о первобытной религии, если бы стали
утверждать, что попытка установить контакт с духовным миром ограничивалась
талисманами, фетишами или тотемными изображениями.
Существовал и мистический путь общения с духами, который и составляет
главный непреходящий интерес в первобытной религии.
"Стихийному пандемонизму религиозного мировоззрения, - пишет Вл.
Соловьев, - соответствует так называемое шаманство в области религиозного
культа"87. Нужно думать, что с течением веков духовная интуиция у
первобытных людей ослабевала. И поэтому из их среды стали выделяться люди,
обладающие особой мистической и оккультной одаренностью. На них была
возложена миссия посредников между человеческим родом и окружающим его миром
демонов и духов.
ПРИМЕЧАНИЯ
Глава 2
51. А. Анисимов. Религия эвенков, с. 106; Б. Васильев. Основные черты
этнографии орочей.
52. В. Богораз. Эйнштейн и религия. Применение принципа относительности
к исследованию религиозных явлений. 1923, с. 26.
53. Ю. Аверкиева. О тотемизме у индейцев Северной Америки. - Труды
института этнографии, т. 51, 1959, с. 260; Л. Леви-Брюль. Первобытное
мышление, с. 61; A. Jensen. Mythos und Kult der Naturvolker, 1951, p. 181.
54. Spenser and Gillen. The Arunta, 1927.
55. См.: 3. Абрамова. Изображение человека в палеолитическом искусстве
Евразии, с. 99.
56. Слово "тотем" взято из языка индейцев-алгоников и так же, как
"табу" и "мана", стало употребляться по отношению к религии разных народов.
57. См.: А. Элькин. Коренное население Австралии. М., 1952, гл. VI.
58. Там же, с. 180; С. Токарев. Ранние формы религии, с. 62
59. Л. Леви-Брюль. Первобытное мышление, с. 168.
60. П. Гэсо. Священный лес. Магия и тайные обряды племени Тома, 1979,
с. 165.
61. См.: С. Токарев. Ранние формы религии, с. 48.
62. Ю. Семенов. Возникновение человеческого общества, 1962, с. 359.
63. С. Токарев. Цит. соч., с. 65.
64. В. Вундт. Элементы психологии народов. Основные черты
психологической истории человечества. СПб., 1913, с. 119.
65. Слово "анимизм" означает веру во всеобщую одушевленность (от
"анима" - душа). См.: К. Тахтарев. Очерки по истории первобытной культуры.
Л., 1924, с. 81; Ch. Dawson. Progress and Religion, p. 76.
66. В. Фольц. Римба. М.-Л., 1931, с. 100. "Австралиец, - говорит А.
Элькин, - чувствует себя среди природы непринужденно, так как, включая все
ее биологические виды и явления в свою общественную систему, он тем самым
включает природу в единое родство и делает ее частью своей половины, рода
или другой организации" (Л. Элькин. Коренное население Австралии, с. 189).
67. Э. Тэйлор. Первобытная культура, с. 266.
68. Л. Леви-Брюль. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М., 1937,
с. 287. Эта характеристика остается верной при любом отношении к теории
Леви-Брюля о "дологическом" характере мышления дикарей (которую он сам в
конце жизни пересмотрел). См.: Лев Шестов. Миф и истина. - В его сб.
"Умозрение и Откровение", Париж, 1964, с. 141.
69. Л. Леви-Брюль. Первобытное мышление, с. 42.
70. Э. Тэйлор. Первобытная культура, с. 384.
71. Л, Штернберг. Гиляки. - "Гиляки, орочи, гольды, негидальцы, айвы",
1933, с. 54.
72. Ф. Моуэт. Люди оленьего края. М., 1963, с. 171.
73. О формах погребений см.: В. Харузина. Этнография. М., 1909, с. 415
сл.; С. Токарев. Религия в истории народов мира, с. 36, 45, 106 и др.;
"Религия наименее культурных племен", с. 283.
74. Вл. Соловьев. Первобытное язычество, его живые и мертвые остатки. -
Собр. соч., т. VI, с. 179.
75. Там же, с. 183.
76. А. Элькин. Коренное население Австралии, с. 175.
77. "Слово фетиш - португальское. Когда португальские купцы впервые
осели со своими колониями на Западном побережье Африки, они называли этим
словом предметы, имеющие священное или магическое значение" (В. Харузина.
Цит. соч., с. 271).
78. W. Schmidt. Handbuch der vergleichenen Religionsgeschichte, 1930,
S. 53.
79. В. Харузина. Цит. соч., с. 302.
80. А. Элькин. Коренное население Австралии, с. 169.
81. Л. Леви-Брюль. Цит. соч., с. 60.
82. С. Замятин. Раскопки у села Гагарина. - Сб. "Палеолит СССР", 1935,
с. 62.
83. П. Гэсо. Цит. соч., с. 96.
84. С. Крашенинников. Описание земли Камчатки. СПб., 1785, т. II, ч.
III, с. 164.
85. В. Харузина. Этнография, с. 285.
86. См.: Г. Кюн. Искусство первобытных народов. Л., 1933, с. 73.
87. Вл. Соловьев. Первобытное язычество, с. 231.
Глава третья
ДОИСТОРИЧЕСКИЕ МИСТИКИ
Все было ясно для первых людей,
тайны природы не были так скрыты
от них, как от нас.
Яков Беме
Всякая религия складывается из трех основных элементов: мировоззрения,
жизненных нормативов и мистического чувства, которое находит внешнее
выражение в культе. Первый элемент обращен к интеллекту человека, второй - к
его волевым устремлениям, а третий - к его эмоциональной сфере и интуиции.
Причем этот последний является основополагающим. Поэтому-то культ, в какую
бы он форму ни облекался, играет в религии такую важную роль. "Внутреннее
содержание культа, - пишет один французский психолог, - составляет
непрерывное общение с Божеством с помощью осязательных средств; без культа
можно знать о существовании Бога или богов, знать их приказания, но только
посредством культа можно беседовать с Божеством"88.
Разумеется, под словом "культ" мы здесь должны понимать нечто очень
широкое. Даже в тех религиях, где внешние их выражения сведены к минимуму,
все же какой-то "культ" существует. Человеку свойственно связывать свои
внутренние переживания с какими-то действиями, во что-то их "облекать".
Отсюда и слово "обряд" (от "облечь", "обрядить"). В общении между собой люди
