Petite Bibliotheque Payot/10

Leon Chertok

L'hypnose

Theorie, pratique et technique

Preface de Henri Ey

Edition remaniee et augmentee

ЛЕОН ШЕРТОК

Москва

САМПО

2002

Книга дает яркое и конкретное представление об истоках и путях развития психотерапевтического направления в медицине Рассмотрены представления о гипнозе и его сущности Освещены вопросы теории гипноза, его связь с другими методами психотерапии Подробно изложены показания к психотерапии, техника гипноза и методы обучения

Для психотерапевтов, психиатров, психологов, невропатологов

ISBN 5-225-00585-3

©Л X Тапалцян перевод

на русский язык

© И В Усков, обложка

ОГЛАВЛЕНИЕ

Предисловие к французскому изданию Предисловие автора

Первая часть ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА

Введение

1 Из истории вопроса

2 Теории

3 Теория Павлова

4 Теории экспериментальной психологии

5 Психоаналитические теории

6 Взаимоотношения гипноза и сна

7 Гипноз животных

8 Восприимчивость к гипнозу

9 Терапевтическое применение

Кто должен гипнотизировать Опасности при использовании гипноза Гипноз и психоанализ

10 Обучение

11 Показания к гипнотерапии Психосоматическая медицина Психиатрия

Другие области медицины

7 10

11 12 24 28 30 40 54 56 62 74 81 83 86 90 92 96 106 111

Вторая часть ТЕХНИКА ГИПНОТИЗИРОВАНИЯ

Введение

1 Подготовительная беседа

2 Тесты внушаемости

3 Индукция

4 Углубление транса

5 Пробуждение

6 Опыт, пережитый в трансе

7 Медикаментозный гипноз

8 Специальные приемы

9 Аутогипноз

10 Групповой гипноз

11 Гипнодрама

12 Производные метода гипноза Восприимчивость к гипнозу

115 116 117 119 130 138 138 139 141 145 149 150 151 151

Способы применения Взаимоотношения врача и больного Заключение (1965 г)

Третья часть ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Эксперименты Эриксон и неоэриксонисты

От неодиссоцианизма к когнитивизму

Истоки эмпатического течения Ференци

1937 г, или конец иллюзиям

Первые признаки возрождения

Гипноз — предмет междисциплинарных исследований

Психоаналитические институты — стражи догм

Лакан, во имя этики

Психоанализ за 40 лет от взлета до кризиса

Советский Союз — "страна миссии"

Теория и практика проблема остается нерешенной

Нарциссическая обида

Постфрейдовский период

Указатель терминов, используемых в тексте

Список литературы

Предметный указатель

Именной указатель

151 153 156

159 162 163 167 168 170 175 179 181 185 190 194 196 199 205 217 222

ПРЕДИСЛОВИЕ К ФРАНЦУЗСКОМУ ИЗДАНИЮ

Гипнотизировать кого-нибудь—значит подчинять его посред­ством внушения своей власти, своему влиянию. Но для осуществ­ления власти гипнотизера необходимы податливость гипнотизиру­емого, его бессознательное соучастие. Такие состояния, как транс, спровоцированный сомнамбулизм, гипнотический сон, могут быть достигнуты при помощи методик, позволяющих усилить либо вну­шение, либо внушаемость.

Терапевтический эффект внушения явно зависит от личности гипнотизера. Но не только от того, каков он есть, сколько от того, каким он кажется, т. е. речь идет об особых психотерапевтических отношениях, возникающих между гипнотизером и гипнотизируе­мым. Происходит полное и необузданное перенесение. Оно сходно с «флюидом», действие которого должно быть императивным и оше­ломляющим (здесь мы имеем в виду практику не только Шарко и Брэда, но и Месмера и Пюисегюра). Нет ничего удивительного в том, что широкое понимание явления непосредственного перене­сения, его развитие во времени и опосредование в речи привели Фрейда к его открытиям.

Внушаемость, несомненно, зависит от природы невроза и прежде всего от наличия истерических компонентов в его структу­ре Действительно, не каждый субъект легко впадает в гипнотичес­кое состояние; отсюда практический интерес к созданию техники, позволяющей привести пациента в состояние "расположения к гип­нозу". Понятно, что в гипнотическую практику вводятся те или иные ухищрения, выдаваемые за "психическое овладение". Для облегче­ния процедуры прибегают не только к "плацебо" воображения, но и к психофармакологическим средствам, уменьшающим насторожен­ность, ослабляющим бдительность (барбитураты, скопохлоралоза, пентотал и др). Использование средств наркотерапии особенно оправдано при гипнотизировании страдающих неврозами. Нарко­терапия помогает преодолеть обусловленный неврозом негативизм пациента. Подобное сочетание психических и соматических фак­торов наиболее показано при состояниях, по существу своему пси-

хосоматических. Вот почему доктор Шерток, специализировавший­ся в области психосоматической медицины, особенно заинтересо­вался данной проблемой.

И последнее, прежде чем читатель войдет в эту несколько странную и всегда немного таинственную область психосоматичес­кого воздействия. В плане деонтологии и морали возникает вопрос: дозволены ли законом этот "взлом" личности, агрессия, это раб­ство пациента по отношению к мастеру — гипнотизеру? Действи­тельно, если гипнотизер — "все", а гипнотизируемый — "ничто", если уподоблять гипноз "пожиранию змеей загипнотизированной жабы", то такое порабощение одного другим было бы просто чудо­вищно. Однако это не так, поскольку гипнотизер может повлиять только на то, с чем бессознательно соглашается пациент. Таким об­разом, проблема сводится к следующему: имеет ли право гипноти­зер воспользоваться бессознательным согласием пациента, чтобы освободить его от груза, накопившегося в подсознании? Думаю, что ставить вопрос—значит решать его так, как вполне законно (и было бы абсурдно думать иначе), ведь врач, который хочет победить бо­лезнь, использует средство (в том числе и гипноз), помогающее боль­ному выздороветь. Впрочем, эта аргументация относится ко всем приемам и методам лечения, воздействующим на пациента, иногда против его воли, с целью избавить его от болезни (психохирургия, наркоанализ, снотворные средства, психоаналитическая терапия и др.).

Не знаю, вызовет ли это новое обращение к гипнозу научную дискуссию, но несомненно, что предлагаемая читателю книга воз­будит большой интерес.

Henri Еу 1961 г.

Между правильным функционированием организма и спонтанными нарушениями, выз­ванными болезнью, гипнотизм занимает про­межуточное положение и открывает путь к эс-перименту. Гипнотическое состояние — это не что иное, как искусственное или экспериментально вызванное нервное состоя­ние, многочисленные проявления которого возникают или исчезают в зависимости от по­требности исследования по воле наблюдателя. Рассматриваемый таким образом гипноз стано­вится драгоценным, неисчерпаемым источни­ком исследований как для физиолога и психо­лога, так и для врача.

Шар ко, 1881 г.

Гипноз находится на пересечении всех уровней физиологической и психологической организации, и феномен, называемый гипнотиз­мом, когда он полностью будет понят, станет одним из важнейших инструментов для изуче­ния нормального сна, нормального состояния бодрствования и постоянного взаимодействия нормальных, невротических и психотических процессов.

Кюби, 1961 г.

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Высказывания, взятые нами в качестве эпиграфа, обещают гипнозу блестящее будущее. Имеющий богатое прошлое и являю­щийся источником большинства современных психотерапевтичес­ких приемов гипноз еще должен сыграть первостепенную роль в психопатологии и экспериментальной психотерапии.

С тех пор как Шарко сформулировал свои предположения, прошло 80 лет, но и сегодня еще нам неизвестна подлинная приро­да гипноза. Все предложенные до настоящего времени теории лишь частично объясняют ее. Мы даже не располагаем объективными критериями, позволяющими утверждать, что субъект загипнотизи­рован. Гипноз — феномен изменчивый, ускользающий, неулови­мый и все же реально существующий.

Все эти качества в достаточной мере объясняют интерес, ко­торый он вызывает.

Однако, познав во Франции блестящий период в конце про­шлого века, гипноз был затем предан полному забвению. За грани­цей же, особенно в Соединенных Штатах Америки и Советском Союзе, в настоящее время проявляют все возрастающий интерес к изучению гипноза и его применению. Во Франции после работ Лье-бо, Бернгейма, Шарко и др., ставших классическими, не появилось исследований, посвященных гипнозу.

Мы надеемся, что настоящая книга, несмотря на ее скромные размеры, сможет дать полезную информацию об этом виде психо­терапии, древнем и тем не менее всегда страстно обсуждаемом. Она, возможно, побудит некоторых ученых к более обстоятельным ис­следованиям в этой столь богатой перспективами области.

Л. Ш. 1961 г.

10

П Е РВ АЯ ЧАСТ Ь

ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА

ВВЕДЕНИЕ

Золотой век гипноза (1880-1890) совпадает с периодом рас­цвета французской медицины. В течение этого периода гипноз пользовался официальным признанием Медицинского факультета и очень многие известные врачи того времени интересовались им и изучали его.

Первый международный конгресс, посвященный вопросам экспериментального и лечебного гипноза, состоялся в Париже 8-12 августа 1889 г. (в Отель-Дье); его почетными председателями были Charcot, Brown-Sequart, Brouardel, Charles Richet, Azam, Lambroso, Mesnet. Среди его участников наряду с Liebault и Bernheim находились Dejerine, Janet, Babinski, Forel, Magnan, Freud, Schrenck-Notzing, William James, В. М. Бехтерев. Действительным президентом конгресса был Dumontpallier, генеральный секретарь Биологического общества.

Период упадка гипноза начинается после смерти Шарко (1893).

Чтобы охарактеризовать этот упадок, можно отметить, что журнал «Экспе­риментальный и терапевтический гипнотизм», выходивший под этим названием с 1886 по 1889г., с 1890г. стал называться «Журналом гипнотизма и физиологичес­кой психологии», с 1909 по 1914 г. — «Журналом психотерапии и прикладной психологии», а с 1922 по 1934г. он выходил под названием «Журнал прикладной психологии».

Упадок был полным; пришли едва ли не к абсолютному отрица­нию существования гипнотических феноменов. Так, Babinski заявил в 1910 г., что гипноз, как и истерия, является некоей симуляцией. По­добное представление, впрочем, все еще бытует среди некоторых вра­чей. Поэтому знаменателен тот факт, что наш друг Koupernik несколь­ко лет назад в хронике, появившейся в одном из еженедельников по поводу сеансов гипноза в мюзик-холле1, счел необходимым с уверен­ностью подтвердить существование гипнотических феноменов.

' Напомним, что известные врачи заинтересовались феноменами гипноза именно на публичных демонстрациях гипнотизма. Так было, например, с Braid, ко­торый начал свои работы после того, как увидел в Манчестере опыты знаменитого гипнотизера той эпохи Lafontaine.

11

Janet в 1919 г. считал закат гипноза всего лишь «преходящим затмением», «сиюминутным случайным происшествием... в исто­рии психотерапии» (1923 г.). Он также говорил: «Как только мода завершит свой круг, она вернется к лечению посредством гипноти­ческого внушения, как она возвращается к забытым шляпам наших бабушек и мам» [Janet, 1919]. Правда, Janet был единственным уче­ным, сохранившим интерес к гипнозу. Однако в 1932 г. другой ав­тор, Parcheminey, приступил к изучению гипноза в аспекте психо­анализа.

В то время как за рубежом возрождался интерес к гипнозу, во Франции число публикаций, посвященных этому методу психоте­рапии, за последние 50 лет было ничтожным. Проблема гипноза казалась исчерпанной.

Трудно в небольшой работе охватить столь обширную про­блему. Я задался целью в первой части дать краткий исторический обзор, изложить выдвинутые теории, исследовать связи между гип­нозом и сном, посвятить главу гипнозу животных, обсудить вопрос гипнабельности. Затем я намерен рассказать о терапевтических при­емах и способах овладения ими, а также о медицинских показани­ях. Вторая часть будет посвящена проблемам техники гипнотизи­рования.

1. ИЗ ИСТОРИИ ВОПРОСА

Проникновение психологии в область медицинских наук было исключительно бурным. Как известно, в конце XVIII в. оно было отмечено страстными дебатами, отголоски которых слыш­ны еще и сегодня.

Не будет преувеличением сказать, что эта борьба началась с открытий А. Месмера (1779, 1781). Он начал оперировать с «магнетическими» металлами и постепенно разработал теорию животного магнетизма. По представлению Месмера, благотвор­ные магнетические флюиды обладают способностью передавать­ся от одного субъекта к другому. После установления раппорта между терапевтом и пациентом и более или менее продолжи­тельных манипуляций при помощи пассов врач добивался те­рапевтического криза (типа конвульсивного криза). С особой

Фрейд утвердился в реальности гипнотических феноменов после демонстраций опытов Hansen, на которых он присутствовал. На Шарко оказали влияние опыты Donate.

12

тщательностью готовились коллективные сеансы (то, что теперь мы называем групповой психотерапией); маэстро облачался в лиловые шелка, важную роль в сеансе играла музыка (Месмер был другом Моцарта).

Такая сложная личность не могла не стать предметом дис­куссий: у Месмера были как сторонники, так и хулители. Одна­ко какой бы критики он ни заслуживал, надо признать, что он первым предпринял экспериментальное исследование психоте­рапевтических отношений, до тех пор использовавшихся толь­ко в магических опытах. При этом не надо забывать, что в XVIII в., веке энциклопедистов, еще процветали суеверия, чародейство, колдовство и множество других эзотерических занятий. Еще сжигали на кострах колдуний (последнее такое сожжение дати­руется 1782 г.). Месмер, будучи человеком просвещенным, пред­ложил теорию, которую считал физиологически обоснованной и рационалистической; он утверждал, что существование «маг­нетического флюида» столь же реально и материально, как, на­пример, действие магнита. Однако Месмер не отождествлял дей­ствия животного магнетизма с действием магнита, он восставал против подобного толкования критиков, обвинявших его в пла­гиате у Парацельса.

В 1776 г. он перестал пользоваться магнитом и в 1779 г. пи­сал, что животный магнетизм «существенно отличается от магни­та». В той же работе в связи с любопытными результатами, полу­ченными при применении магнита, он, кроме того, отмечал: «Ка­кой-то иной принцип лежал в основе действия магнита, который сам неспособен воздействовать на нервы; следовательно, мне ос­тавалось сделать всего несколько шагов, чтобы прийти к имитаци­онной теории, предмету моих поисков» [Mesmer, 1779, р. 18].

Voutsinas полагает, что имитационная теория является не чем иным, как попыткой объяснить действие внушения, значение кото­рого Месмер смутно предугадывал, «но не мог определить». Не­сколькими годами позже Месмер высказывался менее ясно, гово­ря, что «человек обладает свойствами, аналогичными свойствам магнита», и что «магнит служит моделью механизма Вселенной» [Mesmer, an. VII, p. 28].

13

Пюисегюр в связи с этим уточняет: «Слово «магнит», как и слова «плотность», «электричество», «весомость» и т. п., — всего лишь условное обозначение, принятое для облегчения вза^ имопонимания и не означающее никакой субстанции»1 [Puysegur, 1813, р. 7].

Несмотря на реалистические тенденции Месмера, мотивы интереса публики к его опытам были другого порядка: конец XVIII в. во Франции совпал с появлением романтической чувствительно­сти, в которой сентиментальные потребности, долго сдерживавши­еся рационалистическими императивами, требовали полного удов­летворения. Эксперименты Месмера разворачивались на особенно благоприятной почве, и его «магнетический флюид» сразу же при­обрел мистическое значение.

Хотя раппорт и присутствовал в опытах Месмера, он им не занимался; его интересовала только физиология. Когда маркиз де Пюисегюр в 1784 г. сообщил Месмеру о своем открытии провоци­рованного сомнамбулизма и возможности входить в словесный кон­такт с субъектом, Месмер недооценил значения этого феномена.

О существовании подобных явлений он уже знал, но не задер­живал на них своего внимания, не желая выходить за рамки физио­логии. Вот почему Месмера можно считать родоначальником фи­зиологического течения в объяснении гипноза. Психология была для него продуктом воображения и как таковая представлялась трудной для изучения.

С психоаналитической точки зрения можно предположить, что для Месмера существовала проблема контрперенесения (contre-transferentiel). В связи с этим, по-видимому, он придавал наиболь­шее значение конвульсивному кризу, тогда как Пюисегюр доволь­ствовался словесным общением с пациентом. Далее мы увидим причину этого.

Следует, впрочем, отметить, что феномен криза в различных

1 Аналогичные соображения могут быть высказаны и в отношении понятия «либидо». Как отмечал Voutsinas, нельзя сводить все открытия Месмера к флюи-дизму, как нельзя ограничивать все открытия Фрейда либидо.

Мотивировки оппонентов Месмера и мотивировки противников Фрейда име­ют общий корень: бессознательное подчинение сексуальному табу. Фрейд открыто говорил о сексуальных проблемах и был обвинен в пансексуализме. Месмер о них не упоминал, но его противники их предчувствовали; уполномоченные короля опуб­ликовали в 1784 г. наряду с официальным докладом конфиденциальный рапорт, в котором говорилось о нарушениях сексуального порядка у пациенток, подвергав­шихся гипнозу.

14

формах, не обязательно конвульсивных, был давно известен как перелом болезни, имеющий благотворное влияние. Катартический метод, авторами которого были Жане и Брейер, также связан с по­нятием криза. Вероятно, что идея о массивном эмоциональном сдви­ге и трудном переходе на путь выздоровления (что истолковыва­лось некоторыми как искупление) оставила свой след в понимании Фрейдом лечебного механизма психоанализа. Во «Введении в пси­хоанализ» он писал: «Наша энергетическая мысль отказывается при­знать, что посредством легкого усилия можно привести в движение большую массу, действуя на нее без специального оборудования. При сравниваемости условий опыт показывает, что такой прием удается скорее в механике, нежели в психологии» [Фрейд, 1947, с. 482]. Таким образом, Фрейд полагает, что гипнотическое внуше­ние, представляющее собой лишь небольшое усилие, действует как «косметический прием», а психоаналитическое внушение — как прием хирургический.

Известно, какой была судьба животного магнетизма, а также вердикт Академии наук и Королевского медицинского общества в 1784 г. Академические комиссии провели весьма тщательное ис­следование, описав ряд гипнотических явлений и даже отметив не­которые лечебные элементы. Приписывая все это воображению, они осудили животный магнетизм Месмера: «Воображение без магне­тизма вызывает судороги... Магнетизм без воображения не вызыва­ет ничего...» [Rapport, 1784, р. 64].

Таким образом, члены Академии, сами того не желая, подчер­кнули роль психологического фактора в межличностных отноше­ниях. Сформулированные ими заключения, как заметил Раймон де Соссюр, являются первыми документами экспериментальной пси­хологии.

Интересно отметить, что еще Парацельс (1490-1541), которо­го считают предшественником Месмера в области животного маг­нетизма, признавал психологическую, или «отношенческую», сто­рону магнетических феноменов. По поводу последних он часто го­ворил: «Отмените воображение и доверие и вы ничего не достигне­те». И еще: «Каким бы ни был предмет вашей веры—действитель­ным или соображаемым, вы достигнете одинакового результата».

Отчет Академии Наук был подписан, в частности, Bailly, Franklin, Guillotin, Lavoisier. Наблюдения, проведенные академичес­кими комиссиями, основывались на обследовании больных D'Eslon. Месмер выразил протест против подобного подхода и предложил

15

строго научный подход с использованием контрольных групп. Он предлагал провести исследование, включающее 24 больных, лечив­шихся его методом, и такое же количество больных, лечившихся обычными для того времени методами. Его предложение не было принято.

Важная роль воображения в возникновении магнетических феноменов признавалась еще до работ академиков, что позволило D'Eslon, последователю Месмера, уже в 1780 г. очень логично за­метить: «Если медицина воображения является лучшей, то почему бы нам не заняться ею?» [D'Eslon, 1780, р. 47]. Некоторые авторы считают это началом психотерапии.

Борьба началась сразу. В первой половине XIX в. между «флюидистами» и «анимистами», затем между сторонниками фи­зиологического и психологического направлений. Брэд (1843) решительно опроверг теорию флюидов, и, чтобы подчеркнуть свою оппозицию, словом «гипнотизм» обозначил явления, до тех пор объединенные под названием «животного магнетизма». Он сформулировал нейрофизиологическую теорию гипноза, соглас­но которой гипнотическое состояние достигается с помощью визуальной фиксации1 (позже он признает и словесное внуше­ние). Но именно Льебо (1866) принадлежит заслуга в первом систематическом и широкомасштабном применении словесно­го внушения в лечебных целях.

Льебо считают решительным антифлюидистом. Однако эта точка зрения требует пересмотра. Действительно, публикацией сво­его небольшого труда «Исследование зоомагнетизма» он признал, что гипнотическое действие может быть обусловлено либо психо­логическим влиянием, либо «непосредственным нервным воздей­ствием одного человека на другого» [Liebeault, 1883, р. 3].

Эта работа Льебо известна очень мало и, по-видимому, ускольз­нула даже от внимания Жане, который не упоминает о ней в своих «Medications psychologiques». Нам самим пришлось столкнуться с ней в процессе библиографических поисков работ по вопросам гипноза у животных, поскольку, доверяясь названию книги, мы полагали, что она имеет прямое отношение к интересующему нас предмету. Но для Льебо зоомагнетизм — это эквивалент животного магнетизма, т. е. гипноза у человека. Об этом историческом курьезе стоило рассказать.

Льебо описывает здесь эволюцию своих взглядов, начиная от

1 Эту методику использовал в своих опытах и Месмер, но он не считал фик­сацию индуктивным агентом,

16

решительного антифлюидизма до признания наряду с психологи­ческим воздействием существования прямого воздействия одного организма на другой. Лишь в 1868 г., после восьмилетней практи­ки, у него возникли первые сомнения. Льебо поразила заметка из­вестного в свое время гипнотизера Dupotet, где указывалось, что любой спящий ребенок может быть загипнотизирован при помощи пассов. В 1880 г. Льебо решил сам провести эксперимент с детьми в состоянии бодрствования, страдавшими диареей, рвотой, анорек-сией, бронхитом, коклюшем и т. д. В 45 наблюдениях, 32 из кото­рых касаются пациентов в возрасте от 2 мес до 3 лет, он получил удовлетворительные результаты. Его метод заключался в воздей­ствии с помощью легких прикосновений и не предусматривал сло­весного внушения (впрочем, Льебо считал такое внушение неэф­фективным у детей до 3 лет). Успех лечения он объяснял эффектом «зоомагнетизма — непосредственным нервным воздействием од­ного живого организма на другой». На свой же вопрос о том, всякий ли человек способен на это, Льебо отвечает отрицательно, приводя в качестве аргумента тот факт, что ребенок часами находится на руках у матери, а состояние его не улучшается. Он высказывает предположе­ние, что эффективное воздействие способны оказывать только «люди с хорошо развитой нервной системой или с повышенным обменом веществ». Свою позицию Льебо определяет так: «Хотя я являюсь пси­хологом-магнетизером и давним противником теории передачи флю­идов, я не могу не признать существования такого феномена, как воз­действие одного организма на другой, происходящее без всякого вме­шательства сознания субъекта, подвергающегося воздействию. Обе стороны отчасти правы, и пора прекратить обвинять друг друга в том, что поддались ложным убеждениям, и прийти, наконец, к взаимопо­ниманию» [Liebeault, 1883, р. 4].

Как мы можем сегодня оценить приведенные выше наблюде­ния Льебо? Прежде всего следует отметить, что в них недостает строго научного подхода: в частности, отсутствие контрольных групп снижает достоверность результатов. Между тем данные современ­ной психосоматики проливают на них некоторый свет. Большин­ство заболеваний у наблюдавшихся детей по современным пред­ставлениям относится к психосоматическим расстройствам, а тес­ная связь этих симптомов с тревожным душевным состоянием ма­тери хорошо известна. Положительные результаты в ряде случаев могут объясняться психотерапевтическим действием, оказываемым на мать при контакте с врачом, что приводит к исчезновению ука-

17

занных симптомов у ребенка (известно, что некоторые нарушения у грудных детей, такие как рвота, анорексия и др., нередко исчеза­ют в результате психотерапевтического воздействия на мать).

Впоследствии Льебо пришел к использованию в своих опы­тах «магнетизированной» воды. Однако вскоре под влиянием Берн-гейма он стал применять псевдомагнетизированную воду (эффект плацебо) и получил идентичные результаты, что заставило его вновь признать значение внушения и отречься от флюидизма. Та же кон­цепция изложена им в работе «Суггестивная терапия», появившейся в 1891 г., однако и эта позиция не была окончательной. И хотя у Льебо не было работ, посвященных этому вопросу, он в возрасте 77 лет (в 1900 г.) стал почетным председателем Общества по изуче­нию психики, члены которого были заведомо флюидистами. На конференции в 1906 г., состоявшейся через 2 года после смерти Льебо, Бернгейм признал, что Льебо, «несмотря на свои психоло­гические концепции... не отрицал действия флюидов» [Bernheim, 1907, р. 75].

Колебания Льебо, очевидно, были обусловлены отсутствием в то время современных психосоматических концепций. Но они могут объясняться также иррациональными мотивировками, кото­рые часто являются предопределяющими в научной ориентации. Если Льебо принимал во внимание в основном психологический аспект гипноза, то Шарко, наоборот, своей главной задачей считал изучение его физиологических факторов.

Жане в связи с этим писал в «Medications psychologiques»: «Несомненно, он (Шарко) признавал, что в таких состояниях име­ются странные и чрезвычайно важные психологические феноме­ны; он знал о внушении, говорил о нем и при возможности не отка­зывался от его применения. Но он неустанно повторял, что эти психологические феномены очень сложны и требуют тонкого ис­следования...» [Janet, 1919,1, p. 151].

Конечно, исследователям хотелось иметь точную клиническую картину, четкие признаки болезни. Конец XIX в. ознаменован три­умфом позитивных идей, заявивших о себе в области медицины господством вирховской атомистической теории. Считалось, что психология не может предложить врачу верных ориентиров. Но это­го, вероятно, недостаточно для объяснения ожесточенной оппози­ции против психологии. Приходится признать существование эле­ментов бессознательного сопротивления, которые неизбежно воз­никают при столкновении с психотерапевтическими проблемами.

18

Чтобы проиллюстрировать эту оппозицию психологической теории, надо упомянуть об исследованиях металлоскопии, весьма любопытной главе в истории медицины, безусловно, заслуживаю­щей более глубокого изучения. Впрочем, именно это привело Шар-ко к изучению гипнотизма. Странно, что в то время, о котором идет речь, известные врачи, отвергая существование внушения, экс­периментировали с металлоскопией, металлотерапией, передачей симптомов посредством магнита или действием медикаментов на расстоянии.

Действие металлов на больных истерией было открыто Burq около 1850 г. Он наблюдал у женщины, страдавшей сомнамбулиз­мом, каталептическое состояние, наступавшее при прикосновении к медной ручке двери. Этого не происходило, когда на ручку наде­вали кожаный чехол.

Burq (1883) изучал металлоскопию в течение 25 лет; в 1876 г. он обратился к президенту Биологического общества Клоду Берна-ру, который назначил комиссию в составе Шарю, Люиса и Дюмон-палье с целью проверки фактов, сообщенных Burq. Комиссия в те­чение года работала в отделении Шарко, проводя эксперименты с истериками, и представила отчет, подтверждающий открытие Burq. Исследования металлоскопии, по признанию Дюмонпалье, сделан­ному на конгрессе по гипнотизму в 1889 г., привели членов этой комиссии к заключению о том, что для понимания сомнамбулизма, каталепсии и летаргии необходимо изучать действие электричества, электромагнитов, намагниченного железа, а также различных ме­тодов, применяемых гипнотизерами. По мнению Дюмонпалье, в возникновении гипнотического состояния роль играют не сосредо­точение внимания, не суггестия, а исключительно физические фак­торы —свет, температура, вибрация атмосферы, электричество, маг­ниты. Все эти факторы вызывают изменения состояния нервной системы.

Школа Сальпетриера, включая Шарко, рассматривала гипноз как патологическое состояние — искусственный истерический не­вроз1. Напротив, школа Нанси во главе с Бернгеймом, Льебо, Бонн и Льежуа считала, что это психологически нормальный феномен. Между двумя школами шла ожесточенная борьба. Заметим, что та­кие ученые, как Жане и Фрейд, защищали вначале школу Сальпет-риера.____________

'Хотя Шарко рассматривал истерию как психическое заболевание, он не по­пытался углубиться в изучение психологических факторов и гипноза

19

Жане, выступив на конгрессе по гипнотизму в 1889 г. после доклада Бернгейма, в частности, сказал: «Если рассматривать выс­тупление г-на Бернгейма с психологической точки зрения, то выс­казанное им по этому поводу мнение я считаю опасным, оно может привести к отмене всякого рода детерминизма; со своей стороны я без колебаний утверждаю, что такое толкование является также ан­типсихологическим, поскольку психология, как и физиология, име­ет свои законы, которые внушение не в состоянии изменить» [Congres, 1889, р. 109].

Фрейд в предисловии к книге Бернгейма, изданной в 1888 г., также защищает школу Сальпетриера. Его смущало только одно: если допустить, что внушение способно вызывать любое гипнотическое явление, следует признать, что оно может спро­воцировать и истерию; с этим он не хотел соглашаться.

Впоследствии Ferenczi попытался примирить позиции обе­их школ, доказывая обоснованность каждой теории. Для объяс­нения гипнотической реакции он воспользовался фрейдовской концепцией перенесения.

Возникновение симптомов истерии, как и гипнотических явлений, зависит от аффектов, испытываемых субъектом по от­ношению к лицу, связанному для него с прошлым в первом слу­чае, и по отношению к гипнотизеру — во втором.

Победа школы Нанси была признана за границей. Среди других павловская школа признала значение внушения и интер­персонального раппорта, но не занималась их углубленным изу­чением. Она довольствовалась объяснением внушения в физио­логических терминах.

Так, А. П. Николаев, используя язык, напоминающий язык Дюмонпалье, писал в 1927 г., что гипноз достигается стимуля­цией посредством физических агентов', которые он классифи­цирует в иерархическом порядке: наиболее эффективные сти­мулы — термические, затем тактильные и слуховые. Русские ав­торы используют также пассы, давая им физиологическое объяс­нение. Это стимулы тактильные (И. П. Павлов) или термичес-Перенесение этих теорий на человека представляет трудности вслед­ствие вмешательства речи, названной сторонниками павловского

'Далее (см. «Психоаналитические теории») мы увидим, что в новых теориях гипноза, внушенных психологией «я» и работами о «сенсорной изоляции», переоце­нивается (в различных аспектах) значение физического компонента в индукции гип­ноза и в его понимании.

20

кие (А. П. Николаев). Ими были введены и световые пассы, ко­торые расцениваются как визуальные (А. Г. Иванов-Смоленский) или как термические (А. П. Николаев) стимулы.

Заметим попутно, что некоторые американские авторы [Klemperer, 1947] высказываются в пользу пассов, интерпретируя их в психодинамическом аспекте; они отмечают, что легкие прикоснове­ния ко лбу благоприятствуют сну, вызывая инфантильные реминес-ценции. Исследования Шарко (1878-1882) убедили академию в ре­альности гипнотических феноменов, которые стали объектом изуче­ния. Это почтительное отношение к гипнозу не пережило Шарко. После его смерти во Франции перестали изучать гипноз. В других странах это было не столь заметно. После первой мировой войны интерес к гипнозу начал возрождаться, но и сегодня еще отмечается некоторое умалчивание о гипнозе со стороны врачей и их приходится постоянно убеждать в реальности этого метода психотерапии. В чис­ло отчетов научных обществ, которые служат вехами в истории гип­ноза, входит отчет Британской медицинской ассоциации (1955) офи­циально реабилитировавшей гипноз в Англии. В 1958г. Американс­кая медицинская ассоциация включила гипноз в медицинскую тера­пию, уточнив условия его применения. В отчете Американской пси­хиатрической ассоциации (1961) сказано: «Гипноз—это специализи­рованный психиатрический метод, и как таковой он создает аспект отношений врач-больной. В психиатрической практике гипноз явля­ется вспомогательным средством для исследования, диагностики и лечения. Он может быть также полезным и в других областях меди­цинских исследований и практики».

Интересно отметить, что комиссия по изучению гипноза, назна­ченная Британской медицинской ассоциацией, долго руководствова­лась докладом Husson, представленным Королевской медицинской академией в 1831 г. Члены комиссии заявили, что «заключения этого доклада необычайно прозорливы и в большей своей части приемле­мы сегодня»1. Следует подчеркнуть, что за 130 лет прогресс в изуче­нии гипноза был чрезвычайно медленным по сравнению, например, с физикой, не говоря уже об астронавтике.

Во Франции исследователи полностью охладели к гипнозу. Пос­ле работ Жане, опубликованных в 1918 г., последовало глубокое мол­чание (за исключением уже упомянутой статьи Parcheminey). Конеч­но, некоторые отдельные исследователи пользовались гипнозом, но

1 Доклад Husson, однако, был встречен академией весьма сдержанно не было ни его публикаций, ни открытых обсуждений.

21

практически полулегально1. Общая атмосфера была враждебной, при­чем особая враждебность чувствовалась со стороны бывших учени­ков Babinski2. С одной стороны, стали отрицать существование гип­ноза, с другой—он был объявлен неэффективным, опасным и расце­нивался как смесь игры, обмана и симуляции3.

Известно, что школа Нанси начала уклоняться от применения гипноза с того момента, когда она стала придавать внушению боль­шее значение, чем гипнозу. Все теперь сводилось только к внушению. Так, фармацевт Coue, считавший себя последователем этой школы, ввел знаменитое самовнушение, которое неожиданно получило ми­ровой резонанс. Но со смертью Coue (1926) популярность его метода начала снижаться.

В ЗО-е годы другой фармацевт, Brotteaux (1936, 1938), по­пытался использовать гипноз в сочетании с химиотерапией. «Гипнотизм Льебо, Рише, Жане и др., — говорил он, — будет реабилитирован благодаря более эффективному и более научно­му методу гипнотизации». Он добивался медикаментозного гип­ноза с помощью скопохлоралозы, после чего делал терапевти­ческое внушение. Этот прием должен был заменить «торпеди­рование» больных истерией фарадическим током, применявше­еся в больницах (еще до сих пор его используют наряду с амфе-таминовым шоком, введенным во время второй мировой вой­ны).

В то же время психиатры (Baruk и его ученики), которые возобновили работы Brotteaux, полностью игнорировали пси­хологическую сторону этого способа. Они не принимали во вни­мание состояние сознания, вызванное медикаментами, полагая,

1 Berrillon, имя которого напоминает о блестящем периоде гипноза (он был генеральным секретарем конгресса в 1889 г. и редактором журнала «Гипнотизм»), вплоть до своей смерти в 1948 г. принял гипнотерапию, следуя концепциям конца прошлого века.

2 Возможно, психобиография этого автора обнаружит когда-нибудь существо­вание бессознательных аффективных проблем по отношению к своему учителю Шарко. Но, будучи великим неврологом и заслуженным исследователем, Babinski был лишен гениальной интуиции своего учителя и не мог предчувствовать роль психологических проблем в генезе некоторых болезненных проявлений.

3 Такое положение встречается еще и в наши дни, о чем свидетельствуют критические, но вместе с тем весьма учтивые высказывания одного из психиатров по поводу второго издания настоящего труда. Он вновь выдвигает тезис о неэффек­тивности гипноза, его обманчивом характере и предлагает возобновить дебаты по этому поводу.

22

что химические препараты способны действовать на истеричес­кое расстройство.

В течение 10 лет происходила постепенная реабилитация гипноза. В январе 1957 г. Bachet и Padovani представили в Ме­дико-психологическое общество работу об обезболивании пос­ле ампутации с помощью «невербального внушения». Просто глядя в глаза больному, они добивались «легкого каталептифор-много расслабления, а иногда и сна». Во втором сообщении, сделанном в ноябре того же года, Bachet уточняет, что состоя­ние, достигнутое с помощью его метода лечения, — это «тормо­жение гипнотического типа», которому он дает павловское объяс­нение [Bachet, 1951, 1953]. Речь в нем идет, как нам кажется, о гипнотическом состоянии, но автор избегает всякого словесно­го внушения, чтобы оставаться, как он объяснит позже, на более научной почве, ближе к экспериментам на животных.

В январе 1953 г. мы совместно с Montassut и Gachkel пред­ставили в Медико-психологическое общество сообщение о клас­сическом применении гипноза и словесного внушения2 [Montassut, 1953]. Оно относится к лечению внушением под гип­нозом (выполненным в 1949 г.) лакунарной амнезии (см. наблю­дение 7).

В 1954 г. появляется другое исследование двух психиатров (Faure и Burger). В следующем году Lassner публикует работу о применении гипноза в анестезиологии.

В том же 1953 г. начинается взлет аутогенного тренинга — техники, произошедшей от гипноза. Этот процесс шел парал­лельно развитию гипноза в других странах. Хотя аутогенный тренинг своими корнями уходит в гипноз, он избежал во Фран­ции табу, довлевшего над последним.

В 1955 г. вышел в свет том «Психиатрия» медико-хирурги-

1 Последнее сообщение о гипнозе в этом обществе относится к 1889 г. Оно было представлено Chambard под заголовком «Проект дискуссии об опасностях экспериментального гипнотизма и внушения»

(Ann. med. psychol, 1889, 47, 1, 292-301).

2 Она занимает всего 7 страниц, хотя технике расслабления посвящено 8, а наркоанализу 10 страниц. Это объясняется тем небольшим интересом, который вы­зывает гипноз во Франции. В США существуют три периодических издания, по­священных гипнозу, в Великобритании — одно и одно в Южной Америке. Два об­щества находятся в Северной Америке, Латиноамериканская федерация клиничес­кого гипноза объединяет 18 обществ, учрежденных на американском континенте, три общества имеются в Испании и одно — в Италии.

23

ческой энциклопедии, включающий главу о гипнозе'. Однако количество работ французских авторов остается ограниченным. В библиографическом исследовании, относящемся к периоду 1955-1960 гг., Montserrat-Esteve (1961) собрал 505 наименований, посвя­щенных гипнозу. Из них только 9 принадлежат французским авторам.

2. ТЕОРИИ

Трудно дать определение гипнотизму или гипнозу. Оба тер­мина имеют очень близкое значение. Термин «гипнотизм» был вве­ден Брэдом в 1843 г. и через несколько лет появился во Франции.

В Littre (1863) читаем: «Гипнотизм: физиологический термин. Магнетическое состояние, которое достигается путем разглядыва­ния блестящего предмета на очень близком расстоянии». Трудно определить точную дату появления слова «гипноз». В большом уни­версальном словаре Ларусса оно впервые встречается в издании 1865-1890 гг. (том IX, вышедший в свет в 1873 г.) со следующим определением: «Сон, вызванный главным образом продолжитель­ным разглядыванием блестящих предметов». Мы будем употреб­лять оба термина в одинаковом значении, однако укажем, что неко­торые авторы отмечают разницу между ними, обозначая термином «гипноз» состояние, а термином «гипнотизм» — совокупность тех­нических приемов, позволяющих вызвать это состояние.

Недавно испанские авторы2 предложили заменить термины «гипноз» и «гипнотизм» терминами «софроз» и «софротерапия». Они хотели таким образом устранить магическое звучание слова «гипноз». Эта затея представляется нам совершенно необоснован­ной. Предложенные термины не отражают каких-либо теоретичес­ких изменений в отличие от того случая, когда Брэд заменил тер­мин «животный магнетизм» термином «гипнотизм». Но давайте спросим себя, не создает ли в некоторых случаях ореол таинства, присущий слову «гипноз», мотивационный фактор, облегчающий развитие психотерапевтических взаимоотношений. В дальнейшем это слово может утратить свой магический характер. Впрочем, воз­можно, что некоторые врачи не склонны ставить в зависимость от этого условия налаживание контакта с пациентом. Возможно так­же, что этот отказ послужил бессознательным мотивом предложе-

1 Фамилии авторов не указаны - Примем ред

24

ния изменить терминологию. Как заметил известный психосоцио­лог Otto Klinberg, вполне вероятно, что если бы эта замена про­изошла, а техника осталась той же, то кончилось бы тем, что новое слово приобрело бы значение прежнего термина.

Итак, мы предпочитаем сохранить слово «гипноз». В совре­менной литературе Porot (1952) дает ему следующее определение: «Гипнозом называют искусственно вызванный неполный сон осо­бого вида». Более полным является определение, предложенное Британской медицинской ассоциацией (1955). Оно гласит, что гип­ноз — это «кратковременное состояние изменяющегося внимания у субъекта, состояние, которое может быть вызвано другим чело­веком и в котором могут спонтанно возникать различные феноме­ны в ответ на вербальные или другие стимулы. Эти феномены со­держат в себе изменения сознания и памяти, повышение воспри­имчивости к внушению и появление у субъекта реакций и идей, которые ему не свойственны в его обычном состоянии духа. Кроме того, такие феномены, как потеря чувствительности, паралич, мы­шечная ригидность и вазомоторные изменения, могут быть вызва­ны и устранены в гипнотическом состоянии.»

Мы не будем приводить другие примеры. Ни одно из пред­ложенных определений не является вполне удовлетворительным. Каждое из них отражает представление автора о природе фено­мена, как мы увидим ниже. Кроме того, область гипноза очерче­на недостаточно четко, и нет объективных критериев гипноти­ческого состояния. Мы не знаем, что свойственно собственно данному состоянию и что зависит от внушения — прямого или косвенного. Иначе говоря, имеет ли гипнотическое состояние нечто специфическое или только элементы, введенные гипноти­зером?

Одни авторы, представляющие крайнюю точку зрения, счи­тают, что все зависит от внушения, другие предполагают существо­вание специфического гипнотического состояния, имеющего по­чти органическую основу, ввиду чего сравнивают гипнотическое состояние с состояниями постэнцефалитическими. Павловская школа говорит о гипнотическом состоянии как о состоянии час­тичного сна. Schultz также предполагает существование чистого гипноза (Heilschlaf). Kretschmer рассматривает и гипноз en soi (в себе). Для него гипноз даже разложим в своих конституцио­нальных, нейропсихологических и психофизиологических ме­ханизмах.

25

Чтобы подчеркнуть сложность проблемы, напомним еще, что гипнотический трансj— это состояние лабильное и динами­ческое, изменяющееся в зависимости от психотерапевтической ситуации. Schilder еще в 1926 г. обратил внимание на то, что глубина транса в классическом смысле термина не всегда соот­ветствует глубокому погружению личности пациента в гипно­тические взаимоотношения: один пациент в состоянии сомнам­булизма может быть менее втянут в гипнотические связи, чем другой во время легкого транса.

Уже старые авторы подметили, что терапевтический эф­фект гипноза не всегда зависит от глубины транса. Кроме того, транс может иметь различную направленность — то более вы­раженную психологическую, то более физиологическую. В за­висимости от своей индивидуальности пациент мобилизует или физиологические, или психологические структуры.

Можно вообразить (и это явно рискованная гипотеза), что когда-нибудь такая перспектива будет использована для освеще­ния столь трудной проблемы выбора, который делает субъект, выражая себя посредством психоневроза или психосоматичес­кого заболевания. Возможно, те, кто в межличностных отноше­ниях реагирует больше в физиологическом плане, ориентиру­ются на психосоматическое заболевание, а те, кто реагирует ско­рее в плане психологическом, ориентируются на психоневроз?

Кроме того, нельзя определить, загипнотизирован субъект или нет. Некоторые пациенты думают, что они загипнотизиро­ваны, когда они не были загипнотизированы; другие считают, что они не загипнотизированы, в то время как они находились в состоянии гипноза. Существует также симуляция — сознатель­ная, подсознательная, или бессознательная. Кроме того, у неко­торых пациентов лечебный эффект достигается потому, что они действительно находились в трансе, тогда как другие получают аналогичную пользу именно оттого, что не дали себя загипно­тизировать. В последнем случае больной избавляется от симп­томов заболевания через отказ от лечения. Такое поведение мож­но квалифицировать как «бегство в здоровье».

В качестве примера приведем следующее наблюдение: муж­чина 60 лет приехал на консультацию (из-за границы) по поводу реактивной депрессии. После смерти жены он находился в со­стоянии уныния и апатии, сопровождавшихся полной анорекси-ей. Больной был убежден, что его можно вылечить только гип-

26

нозом. По приезде в Париж, еще до прихода к нам, он ознако­мился с предыдущим изданием настоящей книги. Прочтя ее, он понял, что гипнотерапия — это не болеутоляющее лекарство, как он себе представлял. В то же время он почувствовал, что его печаль стала рассеиваться, и в этот вечер впервые за несколько месяцев хорошо поел. Придя к нам на следующий день, он ска­зал, что больше не нуждается в гипнотическом сеансе. Простой психотерапевтической беседы было достаточно, чтобы убедить его в выздоровлении.

Даже бесплодная попытка гипнотизации приводит в дви­жение психодинамические механизмы и может мобилизовать благоприятную защиту.

Мы лечили мужчину 55 лет с бредовой ипохондрией на деп­рессивно-тревожном фоне. Несколько несвоевременных хирур­гических вмешательств ухудшили состояние больного, все вни­мание которого было сконцентрировано на своей анальной об­ласти. Он дошел до того, что просил сделать ему искусствен­ный задний проход. Все виды терапии, включая электролечение и лечение сном, не имели эффекта; больной для борьбы с упор­ными запорами употреблял огромные дозы слабительного, им было поглощено значительное количество наркотиков и алкого­ля, чтобы устранить приступы тревоги, и это создало токсичес­кую путаницу. Оставалась надежда лишь на гипнотическую пси­хотерапию. Конечно, в данном случае не было показаний для гипнотерапии, но по настоятельным просьбам лечащего врача и самого больного мы сделали несколько попыток гипнотизиро­вания в экспериментальном порядке. Как и следовало ожидать, больной, слишком занятый самосозерцанием, оказался невосп­риимчивым к гипнозу, но его сопротивление психотерапевтичес­кому контакту вызвало защитные реакции, что было вознаграж­дено некоторой ремиссией. В течение 15 дней он мог занимать­ся своими делами. Он прервал лечение, заключив с сожалением и триумфом, что его не смогли «магнетизировать».

Не существует теорий, дающих исчерпывающее объясне­ние гипноза. Все теории неполные, каждая дает объяснение на определенном уровне. Таким образом, можно говорить о трех основных тенденциях: 1) теории павловской школы; 2) теории экспериментальной психологии; 3) психоаналитические теории. Мы проанализируем тенденции, кратко остановимся на отноше­ниях гипноза и сна и обсудим гипноз животных.

27

3. ТЕОРИЯ ПАВЛОВА

Павловская школа создавала свою теорию гипноза, исходя из опытов на животных. Бирман в 1925 г. сумел экспериментально со­здать «сторожевой центр» у собаки с условным рефлексом, связан­ным со звуком трубы, сигнализирующим о пище. Заснув, собака просыпалась для принятия пищи только при звуке трубы, оставаясь нечувствительной ко всем другим, даже более интенсивным звукам. Кора головного мозга собаки в этих условиях заторможена, но «сто­рожевые пункты» в некоторых областях мозга находятся в состоя­нии бодрствования. Таким путем шла павловская школа, создавая свою теорию, рассматривающую гипноз как частичный сон, тео­рию, предугаданную в прошлом веке Liebault, Beaunis (1887), Brown-Sequart (1882). Гипноз — это промежуточное состояние между бод­рствованием и сном, частичный сон, частичное торможение1 как в топографическом смысле, так и в смысле глубины. В коре головно­го мозга остаются «сторожевые центры», делающие возможными контакты между гипнотизируемым и гипнотизером.

Гипнотическое состояние включает три фазы: уравнительную, парадоксальную и ультрапарадоксальную. В первой фазе все услов­ные раздражители, как сильные, так и слабые, действуют одинако­во. В парадоксальной фазе сильный раздражитель вызывает или слабую реакцию, или не вызывает никакой, а слабый раздражитель вызывает сильную реакцию. В ультрапарадоксальной фазе реакция может быть достигнута с помощью негативного стимула, т. е. по­средством стимула, на который клетки головного мозга не реагиру­ют в состоянии бодрствования. Таким образом объясняются гипно­тические феномены, получаемые в парадоксальной фазе, назван­ной Павловым «фазой внушения».

К. И. Платонов (1955), интерпретируя высказывание Павло­ва, объясняет, что «фазовые состояния» скоротечны, мимолетны в физиологических состояниях, но в патологических состояниях они могут длиться неделями и месяцами. Таким образом, гипноидные фазы, с одной стороны, могут рассматриваться как физиологичес­кий субстракт неврозов или психозов, но, с другой стороны, они представляют собой «нормальную форму физиологической борь­бы против болезненного агента».

1 Один из советских авторов, Слободняк, в своей работе пишет: «Объясняя гипноз (и сон) торможением, мы до сих пор не знаем даже природы этого торможе­ния, этого «проклятого», по выражению Павлова, феномена» [Слободняк А. П, 1962].

28

учения второй сигнальной системой. Слово рассматривается как сигнал, стимул столь же материальный, как любой физический сти­мул. Но тем не менее Павлов подчеркивает, что эти два рода стиму­лов нельзя отождествлять ни с количественной, ни с качественной точки зрения, учитывая пережитое человеком прошлое. Именно здесь возникают затруднения, так как павловская школа не прини­мает во внимание бессознательных наслоений в аффективной жиз­ни субъекта. Кроме того, межличностные отношения строятся не только на речевой основе.

На знаменитой сессии двух академий (АН и АМН) в 1950 г., посвященной официальному признанию главенства павловской физиологии в медицине, многочисленные ораторы (Б. Н. Бирман, Б. А. Гиляровский, Е. А. Попов, К. И. Платонов, И. В. Стрельчук, А. Г. Иванов-Смоленский) рекомендовали изучение и использование гипноза как психотерапию, основанную на физиологии.

С 1956 г. психология вступила на путь реабилитации1 и нача­ла постепенно освобождаться от засилия физиологии2. Некоторые авторы подчеркивают, что павловская теория не объясняет полнос­тью гипноза. Чехословацкий исследователь павловского направле­ния Horvai писал:

«Павловская теория гипноза не догма. Павлов недостаточно обработал свои идеи... некоторые из них только гипотетичны» [Horvai, 1959, р. 37]. Все эти идеи должны служить точкой отправ­ления для новых исследований.

Вопросы применения павловской теории в гипнотической психотерапии освещают С. И. Консторум (1959), М. С. Лебединс­кий (1959), К. И. Платонов (1959), В. Е. Рожнов (1954), А. М. Свя-дощ (1959), Volgyesi (1938, 1959), Horvai (1959). Работа Svorad и

1 Она была отмечена появлением в журнале «Коммунист» (1956, № 4, с. 87-93) редакционной статьи, озаглавленной «Крепить связь психологической науки с практикой».

2 Авторитетное собрание исследователей, посвященное философским воп­росам в психологии, было созвано по инициативе Академии наук, Академии меди­цинских наук и Академии педагогических наук в Москве 8-12 мая 1962 г. Оно заня­ло позицию против некоторых догматических интерпретаций решений 1950 г. и офи­циально реабилитировало психологию, подняв ее на уровень автономной науки.

29

Hoskovec содержит необходимый библиографический материал о клиническом и экспериментальном изучении гипноза в Советском Союзе и социалистических странах Европы.

4. ТЕОРИИ ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ

В этой главе мы рассмотрим концепции Hull, White Sarbin, Weitzenhoffer и др.

Первый из названных авторов, Hull, изучал гипноз в ас­пекте концепций Бернгейма. Известно, что Бернгейм, обескура­женный острой дискуссией со школой Сальпетриера и не согла­шаясь с Льебо, в конце концов заявил в полемическом запале: «Гипнотизма не существует, есть только внушаемость». Психо-лог-бихевиорист Hull (1933) тщательно изучал пределы внуша­емости. По его мнению, внушаемость удерживает словесные (символические) процессы субъекта в состоянии пассивности и позволяет реализоваться словесным побуждениям (символичес­кая стимуляция), которые передаются экспериментатором. Эта точка зрения близка к тому, что Бернгейм называл «законом иде-одинамики», согласно которому в определенных условиях идея может непосредственно претворяться в движение. Отсюда Бер­нгейм заключил, что внушаемость — это способность подда­ваться влиянию «идеи, воспринятой мозгом», и реализовать ее [Bemheim, 1917, р. 52].

Начиная с White (1941), произошли значительные переме­ны, обусловленные тем, что исследователи стали учитывать фак­тор мотивации. White определял гипнотическое поведение как экспрессивное, направленное к определенной цели, которая по существу состоит в пассивном поведении, подчинении указани­ям, постоянно даваемым экспериментатором, в соответствии с тем, как гипнотизируемый субъект их себе представляет.

Sarbin (1950) подчеркивает важность элемента игры (role-taking) в поведении гипнотизируемого. Игра является обычной формой его социально-психологического поведения, которая может реализоваться в гипнотическом состоянии.

Огпе (1959, 1962) воскресил идеи White и Sarbin, значи­тельно обогатив их. Он был поражен тем фактом, что поведение гипнотизируемых зависит от господствующих в данное время представлений о гипнозе. В доказательство он приводит два примера диаметрально противоположного поведения; во время

30

сеансов Месмера у пациентов, не получавших словесного вну­шения, возникали приступы конвульсий, тогда как при исполь­зовании метода Соиё (автор считает этот метод более совершен­ным) гипнотизируемые не проявляли никаких внешних призна­ков транса. Огпе задает себе вопрос: имеет ли гипноз специфи­ческую сущность или это полностью социально-культурный продукт? Чтобы выявить влияние предварительного знания (prior konwiedge), автор производил следующие эксперименты (см. ниже).

На лекциях о гипнозе он говорил студентам, что одним из характерных признаков гипнотического состояния является ка­талепсия поднятой руки1 (что не соответствует действительнос­ти; каталепсия, как правило, проявляется в обеих руках одно­временно, однако такое объяснение казалось правдоподобным). Студенты, присутствовавшие на сеансе гипноза, видели, что пациенты, согласно полученной ими ранее установке, демонст­рировали каталепсию поднятой руки. Загипнотизированные пос­ле этого студенты также обнаруживали каталепсию одной руки.

В данном случае пациент получал от гипнотизера точные, хотя и не прямые, указания о том, как себя вести. Но вопрос о зависимости поведения гипнотизируемого от экспериментатора иногда очень труден, поскольку гипнотизер может даже безот­четно, бессознательно внушить именно то, что он ожидает по­лучить у пациента. Под названием «Специфические требования экспериментальной ситуации» Огпе описывает совокупность указаний, передающих намерения или желания гипнотизера (в том числе скрытые, невысказанные указания экспериментатора и указания, связанные с процессом самого эксперимента).

Однако специфические требования экспериментальной си­туации влияют не только на пациента, но и на экспериментато­ра. Гипноз во многих отношениях можно рассматривать как «folie a deux» (сумасшествие вдвоем), каждый из вовлеченных в гип­нотические отношения играет ту роль, которую другой от него ожидает. Пациент ведет себя так, как будто он не может сопро­тивляться внушениям гипнотизера, а тот играет роль всемогу-

1 Каталепсию здесь надо понимать так, что, если экспериментатор поднима­ет руку гипнотизируемого, она остается в том же положении.

31

щей особы. Например, если пациент испытывает внушенные гал­люцинации, то гипнотизер ведет себя так, будто эти галлюцина­ции отражают реальные явления1.

Это взаимное влияние гипнотизера и гипнотизируемого ярко проявилось в случае, когда экспериментатор был предубеж­ден против пациента, полагая, что он является симулянтом. На самом же деле пациент был способен впасть в глубокий транс. Гипнотический сеанс потерпел неудачу, так как пациент проявил враждебность к гипнотизеру, который, делая обычное внушение, не сумел вполне убедительно сыграть свою роль.

Brotteaux (1936,1938) подчеркивал значение бессознательной связи между гипнотизером и пациентом. Он цитировал работу од­ного из хирургов, который использовал скопохлоралозу как вспо­могательное средство при анестезии. Brotteaux, как известно, счи­тал, что этот препарат прежде всего способствует повышению вну­шаемости. Хирург не разделял его мнения, так как «теоретически не признавал использования гипноза и внушения». «Подмена воли, — говорил он (хирург), — это самая большая ошибка, которую мо­жет совершить человек по отношению к себе подобным». Brotteaux указывал: «Гипнотизеры обычно выбирают тех пациентов, которые для них желательны. Liegeois и Liebault имели очень послушных пациентов. Brouardel и Babinski не могли заставить загипнотизиро­ванных выполнить внушение, которое, как они считали, должно было вызвать возмущение их морального сознания. В сущности, пациенты всегда выполняют те основные внушения, которые соот­ветствуют предвзятым идеям гипнотизера... Во времена Шарко счи­талось, что у истериков нервные припадки должны иметь вид кра­сочных зрелищ. Но Babinski не признает подлинности этих кризов... Конечно, ему не придется их наблюдать: сам того не подозревая, он внушит своим больным не проявлять больше этих признаков болез­ни» [Brotteaux, 1938, р. 115-116].

По мнению Огпе, трудно определить, что характеризует гип­нотическое состояние само по себе, поскольку невозможно найти наивных пациентов, полностью избавленных от влияния своей со-

1 Конечно, этот пример не является случаем «folie a deux» в обычном его понимании, поскольку отсутствует бредовое убеждение; не только у гипнотизера, но и у гипнотизируемого «я» все время сохраняет контроль реальности, которая в любой момент может быть восстановлена. Принять выражение Огпе буквально -значит обрадовать нынешних противников, которые с удовольствием цитируют ос­троумный выпад Dupre: «кто более безумен — гипнотизер или гипнотизируемый?».

32

циально-культурной среды. Если бы удалось освободить основной процесс от множества социально-культурных наслоений, тогда, по автору, проявилась бы в чистом виде сущность гипноза.

Не только в гипнозе, но и в психотерапии в целом социально-культурные факторы играют, по мнению Огпе, самую значитель­ную роль. Процесс психотерапии зависит от того, какое представ­ление о ней в данное время имеют пациент и терапевт. Идеи, рас­пространенные в обществе в тот период, когда проводится курс пси­хотерапии, в большой мере определяют ее успех. Степень доверия социальной среды к этому виду лечения также в какой-то мере вли­яет на его эффективность. Таким образом, для того чтобы вскрыть сущность всякого психотерапевтического процесса, необходимо отделить его от всех этих социально-культурных факторов.

Безусловно, важно подчеркнуть влияние социально-культур­ных факторов на поведение гипнотизируемых. Однако они не ка­жутся нам столь решающими, какими представляются Огпе. Они взаимодействуют с психобиологическими факторами. Различные «паттерны» могут сосуществовать. К тому же не совсем верно то, что в конце XVIII в. у всех гипнотизированных возникали конвуль­сивные кризы. Даже среди окружавших пресловутый металличес­кий чан Месмера не у всех постоянно наблюдался приступ конвуль­сий: некоторые из пациентов прогуливались и разговаривали меж­ду собой. Имеются многочисленные тому свидетельства. Приведем некоторые из них. Mahon (1752-1801), судебно-медицинский экс­перт и историк медицины, присутствовавший на сеансах Месмера, писал в 1784 г: «Я видел людей в таком состоянии, какое описыва­ют у лунатиков, с открытыми, но неподвижными глазами, не произ­носивших ни слова, но знаками показывавших, что они хотели; ка­залось, они слышали то, что им говорили относительно их поведе­ния.., уверяя потом, что ничего не помнят из того, что было» (пост­магнетическая амнезия) [Mahon, 1784, р. 3-4].

Швейцарский теолог Шарль Мулинье (1757-1824) также со­общает, что в окружении Месмера одна юная служанка 13 лет, буду­чи подвергнутой магнетизации, вела себя, как настоящий лунатик (Moulinie, 1784).

Ряд описаний поведения больных в состоянии сомнамбулиз­ма приведен в знаменитом докладе Bailly (1784): «Больные ищут контакта, спешат навстречу друг другу, улыбаются, ласково разго­варивают и стремятся взаимно облегчить приступы конвульсий».

33

Анонимный автор, который присутствовал на опытах Месме­ра, заявляет (датировано 3 сентября 1784 г.), что он видел, как в состоянии сомнамбулизма пациенты указывали локализацию забо­левания у других участников группового сеанса (известно, что спо­собность диагностировать в то время считалась особенностью лу­натиков).

В докладе знаменитого ботаника Jussieu (1784) описывается, в частности, один случай, когда «молодой человек спокойно прохо­дил по залу, часто прикасаясь к больным... Придя в нормальное со­стояние, он разговаривал, не припоминая ничего из происшедшего, и больше не мог магнетизировать. Я ничего не понял из того, что многократно повторялось на моих глазах».

Gauthier (1842) сообщает в своей «Истории лунатизма» о 25-летней девушке, у которой в магнетическом состоянии, вызванном ассистентом Месмера доктором Обри, часто наблюдались явления сомнамбулизма. Однажды, когда она находилась в таком состоянии в отсутствие этого доктора, никто не смог разбудить ее окончатель­но, и она дошла до дома доктора Обри, ибо только он мог ее «раз-магнетизировать».

Примерно к тому же времени относится известный случай с пастухом, загипнотизированным Puysegur. В гипнотическом состо­янии у него практически не наблюдалось никаких выраженных дви­гательных реакций. В таких условиях трудно говорить о том, что загипнотизированный играл роль (role-taking).

Американский автор Pattie, напоминая об открытии Jussieu постмагнетической амнезии, замечает: «Эта амнезия, до тех пор неизвестная, не могла в то время сыграть особую роль». (О пост­магнетической амнезии сообщалось еще до Jussieu, как указыва­лось выше, но это не меняет сути проблемы.)

Следовательно, в эпоху Месмера бурные кризы возникали не всегда. Вместе с тем подобные кризы можно наблюдать и сегодня при гипнотизации явно истерических особ.

Вероятно, что первая пациентка Месмера страдала истерией. Такое поведение, должно быть, импонировало Месмеру по моти­вам контртрансферентным и рациональным (криз являлся целитель­ным эпилогом). Месмер был убежден в целебном действии кризов, и в дальнейшем его пациенты воспроизводили такое поведение пу­тем подражания. Метр рассматривал сомнамбулизм как вторичный нежелательный эффект магнетического состояния, но мы думаем, что, напротив, конвульсивный криз означает преобладание истери-

34

ческого в этом состоянии. Итак, по-видимому, уже во времена Мес­мера в магнетических состояниях проявлялась вся гамма гипноти­ческих феноменов. Тем не менее эта проблема весьма сложна, по­скольку трудно отделить искренние проявления от симуляции (со­знательной или бессознательной). Интересно отметить, что старые авторы уже принимали во внимание этот аспект проблемы. В «Сек­ретном докладе», опубликованном вместе с официальным докла­дом членов Королевской комиссии, сказано: «Существует еще одно средство вызывать конвульсии, средство, об использовании которо­го члены комиссии не имеют прямых и неоспоримых доказательств, но о существовании которого могут подозревать. Это симулирован­ный1 криз, который служит сигналом или определяющим фактором для возникновения множества других кризов посредством имита­ции» [Rapport, 1784, р. 515]. Charles de Villiers (1787) пишет во «Влюбленном Магнетизере» (стр. 133): «Я думаю, что воображе­ние2 играет весьма существенную роль в магнетизме (и я не усмат­риваю в этом ничего дурного, поскольку вижу в нем лишь духовное начало). Вероятно, сомнамбулизм, возникший впервые, не был ре­зультатом воображения, но когда этот эффект стал известным, то больной, страдавший сомнабулизмом, мог легко повторно впадать в подобное состояние вследствие собственного душевного настроя, будучи хорошо осведомлен в том, что дерево или чан3 способны его вызвать. Я отнюдь не уверен в подлинности такого сомнамбулиз­ма».

Мы склонны думать, что существует несколько разновиднос­тей сомнамбулизма, среди которых истинный, «настоящий», сомнам­булизм представляет собой адаптивное психобиологическое состо­яние, а более поверхностный, «приобретенный», является резуль­татом имитации. Ввиду этого не приходится удивляться утвержде­нию Weitzenhoffer, что он за многие годы экспериментирования на сотнях субъектов встретил не более десятка подлинных сомнамбул. Мы не производили таких подсчетов. Наш опыт был поневоле бо­лее ограниченным, поскольку наш «экспериментальный материал»

1 Это слово выделено в тексте доклада.

2 Если истолковывать слово «воображение» согласно современному понима­нию, можно констатировать, что оно отражает два пласта нашей личности: оно имеет отношение или к глубоко эмоциональной жизни со всеми присущими ей психоаф­фективными сдвигами, или к интеллектуальному аспекту нашей личности, к ее куль­турной деятельности (обучение, подражание).

' Металлический блестящий чан — атрибут гипнотических сеансов в эпоху Месмера. — Примеч ред.

35

составляли главным образом больные, а не нормальные субъекты, как в Соединенных Штатах, где обычно для этой цели пользуются услугами студентов. Но мы знаем, что «удачные случаи» редки. Небезынтересно отметить, что наши «лучшие случаи» были пред­ставлены индивидуумами со спонтанным сомнамбулизмом или с феноменом раздвоения личности.

На основании опубликованных работ старых авторов можно предположить, что раньше сомнамбулизм встречался чаще. Но ут­верждать это трудно. Если данное предположение справедливо, то возникает вопрос: каким было соотношение «подлинного» и «по­верхностного», имитационного сомнамбулизма? Если первая из этих двух категорий была более многочисленной, чем в настоящее вре­мя (и это вероятно), то надо признать, что тип («паттерн») экспрес­сивного поведения изменился. Это верно по отношению к истерии. У некоторых слаборазвитых народов мы еще встречаем формы по­ведения, которые не свойственны более развитым народам. Все это возвращает нас к вопросу о социально-культурных влияниях, зна­чение которых особенно подчеркивал Огпе и исследование кото­рых, несомненно, представляет большой интерес. Мы сделали ого­ворки лишь по поводу одного из слишком смелых его предположе­ний относительно того, что «наивных» субъектов практически боль­ше нет.

Такое утверждение кажется нам слишком категоричным. Во Франции, где гипноз в настоящее время в немилости, как мы уже отмечали, нередко можно встретить пациентов, не имеющих ника­ких предварительных сведений об этом предмете. Однако реакция пациентов, ничего не знающих о психотерапии, которую к ним при­меняют, не отличается от реакции других пациентов. Поскольку трудно предположить, что эта реакция целиком определяется гип­нотизером, то приходится думать о существовании специфическо­го механизма, представленного в различных вариантах. Этот меха­низм в его элементарной форме выявляется в гипнозе животных. Он обусловливает адаптивное поведение, изменяющее взаимоотно­шения животного с окружающей средой и характеризующееся пре­кращением двигательной активности (см. далее «Гипноз живот­ных»). У человека в первой стадии гипноза также тормозится ак­тивность двигательного аппарата — инструмента исследования ок­ружающего мира. Нам возразят, что пациент в состоянии сомнам-

36

булизма ходит. Это объясняется тем, что у человека вступают в игру психодинамические феномены; можно сказать, что гипнотизируе­мый ходит не по своей воле, а по воле гипнотизера.

Американский исследователь Barber (1961,1962) шел по пути, намеченному еще Бернгеймом. Он пытался доказать, как и глава школы Нанси, что все феномены, названные гипнотическими, а именно — изменение под гипнозом различных физиологических функций (сенсорных, кровообращения, желудочно-кишечных и др.), можно посредством внушения получить у предрасположенных субъектов и в состоянии бодрствования.

Это уподобление гипноза внушению выдвигает проблему, к которой мы вернемся позже. Ограничимся пока замечанием, что сторонники этой точки зрения продолжают использовать гипноти­ческие приемы, чтобы добиться феноменов, для получения кото­рых (по логике вещей) достаточно было бы внушения наяву. Такую непоследовательность проявил даже Бернгейм.

Работы Barber представляют несомненный интерес. Они по­казывают, что и в состоянии бодрствования для возникновения пси­хофизиологических реакций имеет значение фактор взаимоотноше­ний. Однако эти работы не облегчают понимания гипноза. Гипно­тическое воздействие, включающее в себя воздействие сенсомотор-ное и эмоциональное, вызывает изменение сознания, связанное с особым интерсубъективным опытом, что рассматривается некото­рыми учеными как регрессия. В большинстве случаев гипноза про­является повышенная внушаемость, но некоторые психодинамичес­кие констелляции могут ее подавлять. Когда внушаемость проявля­ется в гипнозе, внушение может оказать гораздо более глубокое воздействие, чем внушение в состоянии бодрствования. Примером возможности гипноза может служить выполнение с его помощью такого серьезного хирургического вмешательства, как лапаротомия, что не было осуществлено в экспериментах Barber. Такого рода по­пытка стала предметом душераздирающего представления, пред­положенного французским телевидением (знаменитая передача в феврале 1963 г.): больной, получивший «установку», но не загипно­тизированный, был подвергнут аппендэктомии, во время которой он проявлял все признаки чрезмерных страданий.

Weitzenhoffer(1953,1957,1963), будучи вначале под сильным влиянием Bernheim и Hull, считал, что возможность воздействия в гипнозе определяется внушаемостью. Но впоследствии он, по-ви­димому, изменил свою точку зрения, так как в одной из последних

37

работ признал, что гипноз содержит в себе «нечто другое». Он до­бавляет, что сам Bernheim никогда не был так категоричен, как час­то думают, и что он признавал существование некоего «гипноти­ческого состояния», которое нельзя сводить только к внушению.

По мнению Weitzenhoffer, по существу нет противоречий меж­ду тем, что писал Бернгейм в 1887 г., когда он еще различал эти два состояния, и тем, что он писал в 1903 г., когда различия между ними начали стираться, и взгляды Бернгейма за данный период не пре­терпели значительных изменений.

Мы же думаем, что в его работе 1903 г. выявилось некоторое изменение точки зрения. Правда, при этом обнаружилась и опреде­ленная двойственность суждений, от которой Бернгейм никогда не мог освободиться. Она присутствует и в более поздних его работах, в которых он полностью отрицает существование собственно гип­нотического состояния, независимого от внушаемости. Эта двой­ственность снова проявляется в последней формулировке его идей в 1917 г. (за 2 года до смерти). Он пишет по поводу феноменов, именуемых гипнотическими: «Все эти феномены не являются ре­зультатом особого состояния, называемого гипнотическим, посколь­ку их можно вызвать в состоянии бодрствования у субъектов, кото­рых никогда не усыпляли и которые никогда не видели, как усыпля­ют других. У внушаемых индивидуумов посредством словесного внушения наяву также можно добиться обезболивания, галлюцина­ций, действий по приказу и т. д., которые вызываются у них и в состоянии спровоцированного сна. Значит, вовсе не этот сон обус­ловливает внушаемость. Состояние сна и гипнотическое состояние, или состояние внушаемости, следовательно, не связаны друг с дру­гом (подчеркнуто нами. - Л. Ч.). Иначе я могу сказать: гипнотизма нет, а есть только внушаемость» (подчеркнуто автором) [Bernheim, 1917, р. 46-47].

На возражение, сделанное ему по поводу того, что его утвер­ждение внушено любовью к парадоксам и внушаемость есть не что иное, как гипнотизм наяву, Бернгейм ответил еще более категорич­но: «Точнее было бы сказать: гипнотизм — это внушаемость в со­стоянии сна». Здесь внутреннее противоречие становится явным, и оно усиливается, когда автор добавляет: «Необходимо ещё, как я уже говорил, чтобы сон был неполным». Но что такое «неполный сон?» Существует ли он? Если да, то это не что иное, как внушае­мость. Впечатление противоречивости не исчезает, когда Бернгейм старается уточнить свои идеи. Он продолжает: «Сон не является

38

необходимостью для возникновения феноменов внушаемости. Их можно было бы обнаружить непосредственно в состоянии бодрство­вания, минуя необязательное посредничество провоцированного сна; тогда и слово «гипнотизм» не появилось бы, а идея особого магнетического или гипнотического состояния, вызванного специ­альными действиями, не была бы связана с этими феноменами. Внушение родилось из древнего гипнотизма, как химия родилась из алхимии». Эти рассуждения Бернгейма, высказанные столь кате­горично, не представляются нам бесспорными. В самом деле, ведь существует состояние, определяемое Бернгеймом (и другими) как «неполный сон», «спровоцированный сон», которое является все же чем-то иным, отличным от чистой внушаемости. Именно это «не­что иное», этот неполный сон остается неуловимым, непостижи­мым, хотя существование его засвидетельствовано веками, а его изучение с конца XVIII в. вызвало столько страстей.

Определенная «слабинка» в теории Бернгейма, о которой мы только что говорили, позволяет выдвинуть предположение о том, что им бессознательно не была полностью принята абсолютная тож­дественность гипноза и внушаемости и что его позиции, все более и более категоричные по отношению к гипнозу, не всегда соответ­ствовали глубокому убеждению. Нам кажется, что частично они обусловлены той борьбой, которую Бернгейму приходилось вести на двух фронтах: с одной стороны, атаки школы Сальпетриера, ко­торая после смерти Шарко и краха соматической теории гипноза стала отрицать само существование гипноза, с другой — возраже­ния морального порядка, выдвинутые против гипноза швейцарс­кой школой (Дюбуа из Берна).

Борьба велась крайне жестко (что, впрочем, часто бывает в дискуссиях, касающихся психологических проблем), причем аргу­менты в спорах нередко носили далеко не научный характер. Все это послужило причиной колебаний Бернгейма и заставило его на­стаивать на том, что гипноза не существует.

Отрекаясь от гипноза, от отстаивал внушение, что вызывало враждебность его прежних сторонников (сформировавших в неко­тором роде третий фронт), которые протестовали против безуслов­ного и простого отождествления гипноза и внушения. Бернгейм (1917) полагал, что «это значит отнять у гипнотизеров весь их пре­стиж»; «они отвергнут меня и исключат из своей среды», — добав­лял он с горечью.

39

Помимо влияния Бернгейма, некоторые исследователи, рабо­тавшие над теорией гипноза, испытывали также влияние Жане. Они исходили из понятия «диссоциации сознания», суть которой, напом­ним вкратце, заключается в том, что какие-то течения сознания мо­гут «отделяться» и брать на себя «автоматическую» активность. Крайняя степень диссоциации сознания выражается раздвоением личности или появлением так называемых множественных личнос­тей. Подобная диссоциация возникает в состоянии спонтанного со­мнамбулизма или вне его. В литературе описано много примеров такой диссоциации, из которых наиболее известны сообщения о Мари Рейнольде (1811), о Фелиде (сообщение доктора Azam из Бордо в конце XIX в.), а также Элен Смит, описанной в книге Theodore Floumoy в начале XX в. Этот механизм объясняет прово­цированный сомнамбулизм; прочие гипнотические феномены можно рассматривать как проявления неполной диссоциации.

Работы Жане оказали влияние на многих американских авто­ров, среди которых отметим McDougall (1926), Morton Prince (1925-1926), Sidis.

В механизме диссоциации психики важную роль играет бес­сознательное. Но, показав всю важность бессознательного, Жане не интерпретировал его динамически, не подчеркнул его импера­тивность. Этот шаг был сделан Фрейдом, и мы увидим в следую­щей главе влияние его идей на развитие теории гипноза.

5. ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ

Психоаналитические теории гипноза вначале были сконцент­рированы на проблеме удовлетворения инстинктивных желаний ин­дивидуума. С этой точки зрения гипнотическая ситуация создается с помощью особого рода перенесения.

Термин «перенесение», хотя он является одним из наиболее часто употребляемых в психоаналитическом словаре, обозначает по­нятие, определить которое не так легко. Между существующими определениями имеется значительное расхождение. Тем не менее, придерживаясь общего в этих определениях, можно сказать, что под этим термином подразумевается перенесение на личность терапев­та чувств, испытанных пациентом в прошлом по отношению к ли­цам, имевшим для него важное значение, — родителям, лицам, их заменяющим (кормильцам, воспитателям и др.). Термином «контр-

перенесение» обозначается феномен той же природы, но относя­щийся соответственно к чувствам терапевта, перенесенным налич­ность пациента.

Согласно Ferenczi (1852-1909), последователю Фрейда, в гип­нозе возможна реактивация эдипова комплекса с его любовью и стра­хом; отсюда два типа гипноза: «материнский», основанный на люб­ви, и «отцовский», базирующийся на страхе.