WWW.DISUS.RU

БЕСПЛАТНАЯ НАУЧНАЯ ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА

 

Pages:     || 2 | 3 | 4 | 5 |   ...   | 9 |
-- [ Страница 1 ] --

Ю. РЫЖОВ

IGNOTO DEO:
НОВАЯ РЕЛИГИОЗНОСТЬ В КУЛЬТУРЕ И ИСКУССТВЕ

(Рыжов Ю.В. Ignoto Deo: Новая религиозность в культуре и искусстве. –
М.: Смысл, 2006. – 328 с.)

 

Экспансия новой религиозности (в формах оккультизма, магии, мистицизма, паранаучных верований, нетрадиционных методов лечения и т.п.) - одна из примет нашеговремени. Феномен новой религиозности радикально отличается от исторически сложившихся, традиционных для данного общества религий, и при этом не сводится исключительно к новым религиозным движениям. В монографии рассмотрен генезис новой религиозности, проанализированы ее основные особенности и взаимосвязь с современной массовой культурой и искусством.

Для специалистов в области культурологии, религиоведения, философии, студентов гуманитарных вузов и широкого круга читателей.

 

Рецензент: В.П. Гриценко, доктор философских наук, профессор

 

Работа над книгой осуществлена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект № 04-03-00438а) и стипендии фонда Э. Гагарина в Смольном Коллегиуме (Санкт-Петербургский государственный университет).

 

ISBN 5-89357-207-6

 

© Рыжов Ю.В., 2006.
 

СОДЕРЖАНИЕ

Введение

 

1. Проблемное поле исследования

1.1. Переходная эпоха и трансформации современной культуры

1.2. Религия и религиозность в пространстве культуры

1.3. Религиозное и эстетическое: проблема соотношения

 

2. Феномен новой религиозности

2.1. Новая религиозность: к определению понятия

2.2. Генезис новой религиозности

2.3. Социокультурный анализ новой религиозности

 

3. Новая религиозность в массовой культуре

3.1. Особенности современной массовой культуры

3.2. Новые мифологии или новая религиозность?

3.3. Религиозная составляющая массовой культуры

 

4. Современное искусство и новая религиозность

4.1. Религиозные искания в искусстве ХХ века

4.2. Медиарелигиозность и картина мира

4.3. Магия звука: от рока до рэйва

 

Заключение

 

Библиография

В современном мире происходят значительные социокультурные изменения: разрушаются прежние системы ценностей, постепенно формируется единое мировое информационное пространство, образуется новая культура со своими законами развития и функционирования. При этом рождающуюся культуру нельзя назвать секулярной. Традиционные религии хотя во многом и утрачивают свое влияние на человека и общество, но все-таки не исчезают, и, главное, сохраняется и даже возрастает интерес к религии в ее нетрадиционных проявлениях. Нашему современнику не чужд интерес к мистике, оккультизму и эзотерике: широко распространяется так называемая "новая религиозность" - эклектическая смесь отдельных элементов традиционных религий, восточной мистики, популярных псевдонаучных теорий, многочисленных мифов и суеверий. Современный человек становится все более религиозным, но обращается к "неведомому Богу" (ignoto Deo), которого он ищет и находит не в старых церквях, а на улицах мегаполисов и в толчее супермаркетов, в шуме дискотек и на страницах глянцевых журналов, на экране телевизора или в сети Интернет.

В целом такая же ситуация характерна и для постсоветской России, которая в 1990-е годы пережила "религиозный ренессанс", приведший к значительному росту религиозных организаций самых различных направлений, в том числе - новых религиозных движений. Но это – только "верхушка айсберга". Гораздо более серьезной проблемой, на наш взгляд, является духовный кризис в российском обществе, вызванный утратой прежних моделей социокультурной идентичности. Новая религиозность явилась своеобразной реакцией на этот кризис, хотя ее истоки, безусловно, находятся в более далеком прошлом. Специфика же современной культуры в том, что в ней новая религиозность благодаря искусству, средствам массовой коммуникации и новым технологиям получила широкую распространенность и легитимность.

Феномен новой религиозности в контексте современной культуры рассматривается в рамках различных научных направлений – религиоведения, культурологии, социологии, психологии, социальной философии, эстетики, искусствоведения и т.д. Эти проблемы разрабатываются многими исследователями, но неравномерно: некоторые аспекты новой религиозности изучены достаточно глубоко, другие – весьма поверхностно. Но даже хорошо изученные области этого проблемного поля необходимо подвергать новым исследованиям, что объясняется динамичностью современной культуры и религиозности.

Исследования новой религиозности можно условно разделить на два блока – религиоведческий и культурологический, каждый из которых в свою очередь распадается на несколько направлений. В рамках религиоведения религию вообще (и новую религиозность в частности) можно исследовать, например, с точки зрения философии, социологии, психологии, антропологии и феноменологии религии. Культурологическое же изучение новой религиозности может включать в себя исследования взаимоотношений между религией, искусством и другими подсистемами культуры, особенностей массовой культуры и функционирования современного искусства, процессов формирования новых мифологий и т.д. Таким образом, данная тема в современной науке рассматривается на разных теоретико-методологических основаниях и уровнях и с разных мировоззренческих позиций, что образует вышеупомянутое проблемное поле междисциплинарного анализа.

Исследованию отдельных аспектов новой религиозности посвящено значительное количество работ как отечественных, так и зарубежных авторов. Уже в классических работах таких авторов как М. Вебер, У. Джеймс, Э. Дюркгейм, Г. Зиммель, Б. Малиновский, Р. Мертон, Р. Нибур, Э. Трельч, З. Фрейд, Э. Фромм, М. Элиаде, К.Г. Юнг были заложены основы научного изучения религии и религиозности.

Собственно эмпирические исследования новых религиозных движений были начаты с конца 1960-х гг. и интенсивно продолжаются по сей день. На Западе подобными исследованиями занимались А. Баркер, П. Бергер, Э. Бенц, Ч. Глок, К. Кэмпбелл, Т. Роззак, Р. Старк, Б. Уилсон, Р. Элвуд и др. Среди отечественных исследователей религии, уделивших особое внимание новой религиозности, назовем Т.А. Бажан, Е.Г. Балагушкина, М.В. Воробьеву, А.В. Гайдукова, В.И. Гараджу, А.Ю. Григоренко, Л.И. Григорьеву, И.Р. Григулевича, П.С. Гуревича, И.Я. Кантерова, Л.Н. Митрохина, М.П. Мчедлова, Е.И. Парнова, В.В. Прибыловского, В.С. Поликарпова, Е.А. Торчинова, Н.А. Трофимчука, С.Б. Филатова, Д. Е. Фурмана, М. Штерина, А. В. Щипкова, Е.С. Элбакян.

Но нас интересует новая религиозность не сама по себе, а в контексте изменений и трансформаций современной культуры (и, в частности, искусства). Поэтому важное значение для нашего исследования имеют работы Н.А. Бердяева, Н.Я. Данилевского, П. Сорокина, А. Тойнби, О. Шпенглера, К. Ясперса, в которых были заложены основы социокультурного анализа в самом широком смысле.

Среди множества работ, посвященных анализу культуры на современном этапе ее развития, следует выделить исследования А.С. Ахиезера, Д. Белла, А.С. Дриккера, Д.В. Иванова, Л.Г. Ионина, М. Кастельса, П. Козловски, И.В. Кондакова, Г. Кюнга, С.Д. Лебедева, Ю.М. Лотмана, Н.Б. Маньковской, К.Б. Соколова, Э. Тоффлера, Н.А. Хренова, А.Я. Флиера, Ф. Фукуямы, У. Эко, М. Эпштейна.

Подробный анализ массовой культуры осуществлен в работах Е.В. Дукова, Н.Б. Кирилловой, А.В. Костиной, Г. Маркузе, Х. Ортеги-и-Гассета, Е.Г. Соколова.

Особенности современного искусства исследовали Т. Адорно, М.Н. Афасижев, В. Беньямин, В.В. Бычков, Ж. Делез, Е.В. Дуков, В.М. Дианова, Н.М Зоркая, М.С. Каган, Ю.В. Осокин, Ю.У. Фохт-Бабушкин, Т.Е. Шехтер, Е.Г. Яковлев.

Наконец, пересекается с нашей проблематикой и процесс "ремифологизации" современной культуры и искусства, который исследовали Р. Барт, С.П. Батракова, А.М. Волкова, Ю.М. Дуплинская, Э. Кассирер, А.Ф. Лосев, К. Хюбнер, В.М. Розин, Л.В. Фесенкова, А.К. Якимович.

Но именно благодаря наличию такого широкого спектра работ, посвященных различным аспектам социокультурного бытия новой религиозности, возникает необходимость в осмыслении и обобщении имеющегося знания, в культурологическом анализе и синтезе множества существующих подходов. Поэтому основная цель данного исследования - дать культурологическое описание феномена новой религиозности и проанализировать многообразие ее проявлений в современной культуре и искусстве.

В качестве основной гипотезы исследования предлагается представление о новой религиозности как социокультурном феномене, возникающем во время перехода к постиндустриальному и информационному обществу и обладающем качественно новыми (по сравнению с предшествующим "традиционным" типом религиозности) особенностями.

Сложность и специфика изучаемого объекта (современная культура как система) и предмета (феномен новой религиозности) приводит к необходимости использования междисциплинарного подхода, синтезирующего различные системные представления и частные знания об одном и том же феномене. При этом превалирующим подходом к исследованию новой религиозности является социокультурный подход, подразумевающий понимание общества как единства культуры и социальности, образуемых и преобразуемых деятельностью человека.

Мы намеренно ограничиваем поле исследования современным периодом (ХХ - начало ХХI в.) развития западной культуры, частью которой считаем и культуру России. Особое внимание при этом будет уделено современному искусству (прежде всего - массовому), которое, с одной стороны, активно формирует новую религиозность, а с другой - само находится под ее влиянием.

Источниками нашего исследования являются как работы, в которых отражены концептуальные основания философских, культурологических, социологических и религиоведческих подходов к анализу новой религиозности в культуре и искусстве, так и результаты эмпирических исследований отдельных аспектов новых религиозных движений, ценностных предпочтений современного человека, социокультурной динамики в целом.

Надеемся, что знание основных особенностей новой религиозности может стать инструментом решения конкретных проблем, связанных с отношением современного человека к религии и искусству, культуре и обществу, выявить существующие в данной области конфликты и обозначить пути их разрешения. Также результаты исследования позволят углубить существующие теоретические представления о новой религиозности и наметить перспективы дальнейших исследований.

Автор выражает свою признательность фонду Э. Гагарина и сотрудникам Смольного Коллегиума (Санкт-Петербург), без помощи которых появление этой книги было бы весьма затруднительным. Хотелось бы также поблагодарить всех, принимавших участие в обсуждении отдельных частей исследования и высказавших ценные замечания и советы, учтенные в данной работе, прежде всего - В.Г. Безрогова, о. Вениамина (Новика), В.Э. Войцеховича, А.В. Гайдукова, В.И. Гараджу, В.П. Гриценко, А.С. Дриккера, К.Б. Ерофеева, Г.В. Иванченко, С.Д. Лебедева, К.Б. Соколова и В.Н. Яшина.

И главное, я глубоко признателен моим родителям, жене и детям за их понимание, терпение и помощь в написании книги.

1.1. Переходная эпоха и трансформации современной культуры

Справедливое утверждение о том, что переживаемая нами эпоха является переходной, стало общим местом для многих современных как научных, так и популярных работ. И хотя, строго говоря, любая эпоха в той или иной степени является переходной (поскольку социокультурные изменения имеют место всегда, даже в самых консервативных обществах) 1, уникальность нашего времени, похоже, ни у кого сомнений не вызывает.

Но одной констатации факта переходности недостаточно - необходимо также знать, хотя бы в общих чертах, определенные закономерности и направление культурных изменений 2, и, в конечном счете, их конечную цель (если таковая вообще имеется). Особенно ощущается необходимость в таком знании сегодня, когда в связи с радикальными трансформациями культуры и общества возникает необходимость в управлении и прогнозировании не только собственно социокультурных процессов, но и политических, научно-технологических, экономических и т.д. Плодотворное изучение феномена новой религиозности также следует проводить с учетом общего культурного контекста и динамики переходной эпохи.

Проблема социокультурного развития (и переходной эпохи, в частности) плодотворно исследуется в рамках нескольких основных моделей и парадигм, например: циклической, инверсионной, эволюционной и синергетической 3. И хотя границы между ними иногда весьма условны, осмысление любых социокультурных фактов требует осознанного выбора исследовательской парадигмы.

Парадигма цикличности - одна из наиболее древних в истории не только науки, но и человеческой мысли вообще (идея "вечного возвращения" наблюдается уже в архаических мифах). "…С Платона и Аристотеля, Полибия и Сына Цяна, аль Бируни и ибн Халдуна, Дж. Вико и Ш. Фурье, У. Джевонса и Т. Мальтуса, К. Маркса и Ф. Энгельса они вошли в состав многих теорий эволюции природы и общества, не образуя, однако, самостоятельной научной школы. Первоначально преобладало представление о цикле как о замкнутом кругообороте одних и тех же повторяющихся процессов или явлений; однако постепенно утверждается взгляд на цикл как на спираль развития" 4. В течение двух последних столетий идея цикличного развития получила разностороннее освещение; здесь можно назвать, прежде всего, концепции Н.Я. Данилевского, О. Шпенглера, А. Тойнби и П. Сорокина.

Н.Я. Данилевский в своем главном труде "Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому" (1869) заложил основы исследования динамики культурно-исторических типов (локальных цивилизаций) и сформулировал идею цикла развития каждого культурно-исторического типа, который проходит через определенные стадии - формирования, расцвета и дряхления. Полемизируя с западническим отождествлением европейской цивилизации с общечеловеческой, Данилевский подчеркивал различие и самобытность культурно-исторических типов. В частности, в своей работе он выделил четыре основы культурно-исторического типа: религиозную, культурную, политическую и общественно-экономическую, и приходит к делению этих типов на несколько групп 5.

Многие идеи Данилевского были в значительной мере воспроизведены в знаменитой книге О. Шпенглера "Закат Европы" (1918), основная идея которой - полицикличность исторического процесса. Шпенглер обнаружил 50-летние и трехвековые периоды в культурной жизни общества и обозначил идеальную продолжительность жизни в одно тысячелетие для каждой культуры 6. При этом кризис и гибель культуры рассматривается как ее судьба, неизбежное и закономерное явление, а сами культуры представлены как замкнутые системы с жесткой внутренней организацией. Наконец, А. Тойнби сформулировал теорию круговорота локальных цивилизаций (культур), каждая из которых проходит в своем развитии стадии зарождения, роста, надлома, разложения, гибели и смены 7.

Полемизируя со Шпенглером, Питирим Сорокин справедливо указал на то, что "полное разрушение нашей культуры и общества, провозглашенное пессимистами, невозможно также и по той причине, что общая сумма социальных и культурных феноменов западного общества и культуры никогда не были интегрированы в одну унифицированную систему. Очевидно, что никогда не было соединено, не может быть и разъединено" 8. Сам же Сорокин за основу социокультурной динамики принял изменения ценностной доминанты в культуре. Проанализировав огромное количество источников, он представил историю человечества как последовательную смену – "циклическую флуктуацию" – неких социокультурных суперсистем, основанных на периодически меняющихся ценностях и нормах, и выделил следующие типы культуры:

а) чувственный (sensate) тип, в котором преобладает эмпирически-чувственное, гедонистическое восприятие действительности;

б) идеациональный (ideational) тип, в котором преобладают абсолютные, духовные, религиозные ценности;

в) идеалистический (idealistic) – промежуточный тип, в котором определенным образом сочетаются чувственный и идеациональный типы.

Своеобразие этих типов культуры наиболее ярко воплощается в искусстве. П. Сорокин относил к периодам расцвета "чувственной" культуры греко-римскую цивилизацию III–IV вв. н.э., т.е. периода ее разложения и упадка, и западную культуру последних пяти веков, с эпохи Возрождения до нашего времени. К идеациональному типу культуры он относил раннесредневековую культуру христианского Запада (с VI по XIII век), а также древнерусскую культуру, к идеалистическому (интегральному) – культуру эпохи Возрождения. П.А. Сорокиным был собран огромный статистический материал, позволивший не только подтвердить его теоретическую концепцию, но и количественно оценить значимость того или иного типа искусства начиная с раннего средневековья и до середины прошлого века.

Устойчивый интерес к цикличным закономерностям присутствует не только у Сорокина, но и у многих отечественных ученых, достаточно упомянуть такие имена, как А.Л. Чижевский, В.И. Вернадский, Н.Д. Кондратьев, А.А. Богданов. Поэтому Ю.В. Яковец говорит о "школе русского циклизма" как об одном из самых значительных течений современной науки 9.

Несомненное влияние оказала школа русского циклизма на американского ученого К. Мартиндейла – виднейшего представителя современной эмпирической эстетики 10. С его точки зрения, изменчивость художественной культуры определяется необходимостью роста "потенциала возбуждения" – эмоционального воздействия искусства на человека. Кроме того, в процессе человеческого познания Мартиндейл выделяет первичные, "изначальные" процедуры и вторичные, "концептуальные" процедуры. Таким образом, для искусства характерен постепенный рост потенциала возбуждения (и, соответственно, степеней новизны, сложности и изменчивости произведений искусства), а также периодические подъемы и спады "изначального" содержания. На примере исследований эволюции английской поэзии XIV–XX вв. и английской живописи XVII–XX вв. К. Мартиндейл подтвердил работоспособность своей теоретической модели.

Но, по словам В.М. Петрова, "главным мотивом, вызывающим чувство некоторой неудовлетворенности от модели К. Мартиндейла, является почти полный ее "герметизм" – оторванность процессов художественного творчества (каковые составляют "сердце" модели) от всех остальных протекающих в обществе процессов… Кроме того, модель К. Мартиндейла несколько "герметична" и в собственно-методологическом плане: она опирается исключительно на психологические основания, тогда как в современных условиях хотелось бы иметь модель, основанную на более широком фундаменте, связанную своими корнями по возможности со всей системой современного естественнонаучного и гуманитарного знания" 11.

В отечественной науке одна из первых моделей такого рода была предложена С.Ю. Масловым, который на основе введенного им "индекса асимметрии" проанализировал смену аналитических и синтетических процессов в социально-политическом "климате" российского общества и в стиле русской архитектуры XVIII–XX вв 12. "Аналитические" процессы характеризуются рациональностью, логичностью, "синтетические" - эмоциональностью, интуитивизмом. В развивающемся обществе доминирование только аналитических или только синтетических процессов не может продолжаться бесконечно долго, поскольку каждый из названных типов обладает ограниченным информационным потенциалом. Именно поэтому практически всем социокультурным процессам присуща цикличность (при этом длительность таких циклов может измеряться годами, десятками лет и даже веками).

Особого внимания заслуживают многочисленные работы В.М. Петрова и Г.А. Голицына 13, в которых не только исследуются те или иные механизмы культуры (в частности, вышеупомянутое чередование "аналитических" и "синтетических" процессов), но также предлагаются направления интеграции естественнонаучного и гуманитарного знания.

Специфической разновидностью циклической парадигмы является бинарная, или инверсионная парадигма 14, пионерами которой выступили Ю.М. Лотман и Б.А. Успенский 15. По словам Лотмана, культура живет между непрерывностью, предсказуемостью и непредсказуемостью, взрывом: "Динамические процессы в культуре строятся как своеобразные колебания маятника между состоянием взрыва и состоянием организации, реализующей себя в постепенных процессах…" 16 Суть инверсионной парадигмы Н.А. Хренов резюмирует в следующих словах: "В конечном счете все общества развиваются по принципу инверсии, т.е. резкого скачка и смены ценностных систем. В своем развитии каждое общество придерживается двух полюсов, однако не каждое общество функционирует по принципу их резкой смены. В некоторых обществах акцент ставится на тех ценностях, что успевают возникнуть между двумя полюсами. Это обстоятельство противостоит разрушительному эффекту. Возникшие между двумя полюсами срединные или медиационные ценности исключают резкое столкновение между полюсами. По сути дела, в случае медиации в обществе формируются ценности, не сводимые ни к одному из полюсов. Они обращены к созиданию принципиально новых ценностей, а следовательно, к развитию, т.е. к формированию качественных преобразований всех существующих ценностей, но преобразований не разрушительных, а постепенных" 17. В рамках этой парадигмы А.С. Ахиезер рассмотрел исторический путь российской культуры как динамики бинарных оппозиций и пришел к неутешительному выводу о характерном для России отсутствии медиационных ценностей и, как следствие, наличии раскола культуры 18.

В настоящее время наблюдается устойчивый интерес к циклическим концепциям исторического времени, что далеко не случайно. Н.А. Хренов объясняет этот факт следующим образом: "Нельзя переоценить и абсолютизировать циклическую парадигму, противопоставляя ее эволюционистской парадигме. Но очевидно, что сам факт интереса к ней и готовности превратить ее в исчерпывающую методологию свидетельствует о том, что человечество вступило в новый этап своей истории, и со всей определенностью этот этап можно назвать переходным. Иначе говоря, сам факт извлечения из небытия идей, которые были известны и раньше, но в более благополучные эпохи забывались, является сигналом того, что начинается переходный период, который и делает столь необходимой эту парадигму" 19. Далее Н.А. Хренов, обращаясь к концепции М. Фуко, представляет циклическую парадигму латентным дискурсом, а эволюционистскую - манифестируемым, или явным дискурсом, и констатирует, что в переходные эпохи идея линейного времени отходит на задний план, а циклическая парадигма переходит из латентного в явное состояние.

Впрочем, прогрессистская, или эволюционистская парадигма социокультурных изменений, господствующая на протяжении всего периода Нового времени, так просто не сдает свои позиции. Принцип эволюции до сих пор многими учеными (особенно специализирующимися в естественных и технических областях науки) считается универсальным и последовательно применяется к различным объектам и феноменам природы и культуры.

Можно выделить три типа эволюционных концепций: однолинейную, универсальную и многолинейную. Согласно однолинейной концепции, существуют универсальные стадии развития социокультурных систем. Универсальная концепция пытается выявить глобальные изменения, приводящие к развитию от простого к сложному. Наконец, теория многолинейной эволюции связана с допущением возможности множества путей социокультурного развития и не ориентирована на установление всеобщих законов эволюции 20.

Отметим, что идеи цикличности и волновых колебаний можно интегрировать в общую эволюционную парадигму. Например, Э. Тоффлер в своей книге "Третья волна" выделяет три стадии в истории человечества: аграрную, индустриальную и информационную. Логика этой динамики определяется техническим прогрессом, при этом развитие науки, техники и культуры в целом все больше ускоряется: первая волна продолжалась в течение тысячелетий; вторая - заняла всего лишь 300 лет (рост промышленной цивилизации); третья, возможно, завершится в ближайшие десятилетия 21.

А.С. Дриккером была предложена гипотеза информационного отбора, согласно которой "смена этапов и общий ход социальной эволюции, короткие стилевые волны и чередование эпохальных течений художественной культуры укладываются в единое информационное русло" 22. В основе гипотезы лежит представление о культуре как о самоорганизующейся информационной системе, постоянно адаптирующейся к внешним условиям. Эта адаптация происходит путем отбора на самых разных уровнях культуры в целом и локальных культур и субкультур. В нормальных условиях любая область культуры эволюционирует в сторону увеличения сложности. Принцип информационного ускорения говорит о постоянном приращении скорости передачи информации в культурных процессах. Чем больше эта скорость, тем выше уровень развития культуры, ее "жизнестойкость", творческий потенциал.

Таким образом, хотя собственно циклическая и эволюционная парадигмы по сути своей противоположны, представления о наличии циклов или волн в социокультурной динамике вполне могут укладываться в эволюционную парадигму.

Наконец, синергетическая (бифуркационная) парадигма, активно формирующаяся в течение последних десятилетий, "заметно подрывает как детерминизм эволюционистской, так и фатализм циклической парадигмы" 23. Здесь имеется в виду вероятностный, альтернативный характер синергетического видения мира. В связи с постижением сложных естественных и социокультурных систем возникает необходимость не только в признании таких понятий как вероятность, неопределенность, многовариантность, но и исключении строго однозначного подхода, поскольку появляется "веер возможностей" развития системы в точках бифуркации, когда система теряет стабильность и способна развиваться в сторону одного из многовариантных режимов функционирования. Хаос (а переходная эпоха многими воспринимается именно как состояние хаоса) может выступать в качестве конструктивного механизма эволюции, из него собственными силами может развиться новая организация. Синергетический подход пока не очень широко применяется в исследованиях социокультурных процессов, тем не менее, представление культуры как неравновесной динамической системы особого типа, как антиэнтропийного механизма представляется весьма продуктивным. Например, тот факт, что развитие культуры приводит к периодическим антропогенным кризисам, может быть истолкован с позиций синергетики: оказывается, растущий технологический потенциал делает социальную систему более независимой от внешних колебаний, но одновременно - более чувствительной к внутренним колебаниям (к состояниям массового и индивидуального сознания) 24.

Впрочем, в некотором смысле синергетическую парадигму можно считать частным случаем парадигмы эволюционной: пресловутый детерминизм преодолевается лишь в кратковременной ситуации бифуркации (да и сама случайность воспринимается как общее правило) 25. И хотя понятие бифуркации обладает большим эвристическим потенциалом (играет значение не только случайность, но и свободное творчество мыслящего субъекта) и во многом объясняет значение перехода для развития культуры 26, мы склонны рассматривать синергетическую парадигму в общем ракурсе эволюционного (причем многолинейного) видения мира.

Итак, изучение переходности в культуре можно вести с различных исследовательских позиций. Тем не менее, какой-то выбор должен быть сделан, и мы полагаем, что применительно к задачам нашего исследования наиболее продуктивно будет обращаться к синтезу циклической и эволюционной парадигмы, т.е. понимать историческое время не просто как маятник, но как спираль развития, не отрицая существования культурного и особенно научно-технического прогресса. В нашем понимании, эволюционизм не обязательно предполагает наличие линейного принципа развития, не говоря уже о последовательности и постепенности стадий (эта идея достаточно явно просматривается уже в гегелевской диалектике). Цикличность, чередование аналитических и синтетических процессов, чувственных и идеациональных типов культуры нужно рассматривать в тесной связи с человеческим прогрессом, который мы не абсолютизируем, но и не можем игнорировать.

Школа "русского космизма" (особенно в лицах ее виднейших представителей А.Л. Чижевского и В.И. Вернадского) небезуспешно совмещала эволюционистские представления с исследованиями природно-экологических и исторических циклов. Так, Чижевский указал на несомненную цикличность природы и космоса, и, в частности, на связь солнечных циклов с интенсивностью исторических событий 27. Вернадский же в своих трудах представил впечатляющую и грандиозную картину единства и эволюции космоса и Земли, а также перехода биосферы в ноосферу (к чему, собственно, и сводится смысл человеческой истории). "Исторический процесс на наших глазах коренным образом меняется. Впервые в истории человечества интересы народных масс - всех и каждого - и свободной мысли личности определяют жизнь человечества, являются мерилом его представлений о справедливости. Человечество, взятое в целом, становится мощной геологической силой. И перед ним, его мыслью и трудом, становится вопрос о перестройке биосферы в интересах свободно мыслящего человечества как единого целого. Это новое состояние биосферы, к которому мы, не замечая этого, приближаемся, и есть "ноосфера" " 28. При этом Вернадский не дает упрощенных линейно-прогрессистских трактовок процессу эволюции, подчеркивая циклические закономерности социокультурного развития (особенно в науке и во всей сфере духовного творчества).

Своеобразный синтез эволюционизма и циклизма представлен в концепции Ф. Фукуямы. С одной стороны, знаменитый термин "конец истории" 29 (часто упрощенно истолковываемый как окончательная победа западной демократии и либеральных ценностей в общемировом масштабе), несомненно принадлежит эволюционной, даже прогрессистской парадигме: Фукуяма искренне убежден в прогрессе политических и экономических институтов и в отсутствии альтернативы либерализму. С другой стороны, прогресс в одних сферах сопровождается застоем и даже регрессом в других: социальная аномия, разрушение моральных и культурных ценностей и норм при отсутствии новых смыслов создает т.н. "Великий Разрыв", приводящий к маргинализации, отчуждению значительной части общества, превращающейся в толпу одиночек 30. Как считает Фукуяма, моральные ценности - это своеобразный социальный капитал, основа культуры и общества, поэтому их развитие и упадок приводит к цикличности общественной жизни. Подобно П. Сорокину, Ф. Фукуяма констатирует разложение моральных ценностей на Западе (и прогнозирует подобную ситуацию в ближайшие десятилетия и на Востоке), но также оптимистично смотрит в будущее, связывая процесс обновления моральных норм с возрождением религии. Оба мыслителя принимают тезис о самоорганизации социокультурного процесса, о его имманентном изменении. Но если у Сорокина эволюционизм часто выражен неявно, на уровне латентного дискурса, то Фукуяма считает, что "стрела истории направлена вверх", то есть, наличие циклов не исключает общего прогресса культуры и общества.

Концепцию П. Сорокина мы также не относим к строго циклической 31, и считаем, что в ней был достигнут определенный синтез эволюционизма и циклизма. В самом деле, хотя результаты исследований долгосрочной социокультурной динамики говорят лишь о последовательной смене одного типа культуры другим, Сорокину не чужды "просвещенческий" пафос и идея прогресса (особенно в его поздних работах, в которых он выдвигает концепцию "мистической энергии любви", которая может преобразить человека и общество) 32. По крайней мере, фатализма "вечного возвращения" у Питирима Сорокина мы не находим.

Что же говорит П. Сорокин о нашей переходной эпохе? "Три наиболее важные тенденции нашего времени - это, во-первых, перемещение творческого лидерства человечества из Европы и Европейского Запада, где оно было сосредоточено в течение последних пяти столетий, в более обширный район Тихого океана и Атлантики, особенно в Америку, Азию и Африку; во-вторых, продолжающаяся дезинтеграция до сих пор преобладающего чувственного типа человека, культуры, общества и системы ценностей; в-третьих, возникновение и постепенный рост первых компонентов нового - интегрального - социокультурного порядка, его системы ценностей и типа личности" 33.

Здесь Сорокин фактически говорит о глобализации, могущей привести к возникновению из элементов и ценностей западной чувственной и восточной идеалистической культур идеалистического (интегрального) типа культуры, основной принцип которой - "истинной реальностью-ценностью является Неопределенное Многообразие (Infinite Manifold), которое имеет сверхчувственные, рациональные и чувственные формы, неотделимые одна от другой" 34. Впрочем, сам П. Сорокин далее говорит о том, что при невозможности осуществить синтез ценностей Востока и Запада не исключено появление эклектичной смеси разных типов (как это было, например, в греко-римской культуре IV-VI вв. н.э., которую впоследствии заменила христианская идеациональная культура) 35. Кроме того, вполне вероятен переход от чувственной культуры непосредственно к идеациональной, минуя интегральную. Сорокин красочно описывает кризисные тенденции, преобладающие во время этого перехода: атомизация чувственных ценностей, их обесценивание, дегуманизация, релятивизм мнений, кризис демократии, войны, революции и мятежи, несвобода, распад семьи, эклектизм культуры, увядание ее творческого потенциала, моральная, умственная, социальная анархия и т.д. Выход из этого кризиса он видит через катарсис благодаря пережитой катастрофы, через обретение новой харизмы, приводящей к воскрешению и высвобождению новых творческих сил 36.

Н.А. Бердяев, старший современник П. Сорокина, также рассматривает человеческую историю в эволюционно-циклическом ракурсе. "В истории, как и в природе, существуют ритм, ритмическая смена эпох и периодов, смена типов культуры, приливы и отливы, подъемы и спуски. Ритмичность и периодичность свойственны всякой жизни. Говорят об органических и критических эпохах, об эпохах ночных и дневных, сакральных и секулярных. Нам суждено жить в историческое время смены эпох. Старый мир новой истории (он-то, именующий себя все еще по старой привычке "новым", состарился и одряхлел) кончается и разлагается, и нарождается неведомый еще новый мир. И замечательно, что этот конец старого мира и нарождение нового одним представляется "революцией", другим же представляется "реакцией". "Революционность" и "реакционность" так сейчас перепутались, что потерялась всякая отчетливость в употреблении этих терминов. Эпоху нашу я условно обозначаю как конец новой истории и начало нового средневековья" 37. Бердяевское "новое средневековье" - это переход от рационализма Нового времени к иррационализму и религиозности средневекового типа, т.е. ни что иное, как идеациональный тип культуры по Сорокину. И если сам П. Сорокин склонялся к тому, что грядущая культура при благоприятном стечении обстоятельств будет идеалистической (интегральной), то Н. Бердяев неоднократно подчеркивает идеациональный, религиозный характер наступающей эпохи. При этом "новое средневековье" будет именно новым: "нужно окончательно установить, что никаких возвратов и реставраций старых эпох никогда не было и быть не может. Когда мы говорим о переходе от новой истории к средневековью, то это есть образный способ выражения. Переход возможен лишь к новому, а не старому средневековью. И этот переход должен быть признан революцией духа и творческим движением вперед, а не "реакцией"…" 38 Поэтому мы можем утверждать, что идеи Бердяева не могут быть сведены к одному только циклизму, не предполагающему развития: нет, здесь явно просматривается творческая эволюция человеческой истории, и каждый новый виток ее развития не может быть сведен к какой-либо предшествующей стадии.

К концепциям Н. Бердяева и П. Сорокина мы еще вернемся в дальнейшем, а пока обратимся к некоторым современным теориям, обозначающих суть современных социокультурных трансформаций как переход от модернистской парадигмы - к постмодернистской, от моностилистической культурной модели - к полистилистической, от индустриального общества - к постиндустриальному и информационному. На наш взгляд, хотя каждая из этих моделей и обладает своей спецификой, между ними нельзя провести четкие границы. Описывают они одни и те же социокультурные процессы, используя близкие теоретико-методологические основания и приходят, в основном, к аналогичным выводам. По сути, все сводится к утверждению, что мы живем в переходную эпоху, и это утверждение повторяется разными авторами в различных вариациях. Но нас интересуют более конкретные вопросы, например: как возможен анализ феномена переходности? Каковы основные черты наступающей новой эпохи? Будет ли эта эпоха более "прогрессивной" по сравнению с предыдущей, или же она в общих чертах повторит один из предыдущих этапов человеческой истории?

Постмодернистская теория, хотя и не представляет собой некой целостности и завершенности, по сути своей критически относится к европейской традиции рационализма и позитивистского научного знания, выдвигая идею о том, что наиболее адекватное постижение действительности принадлежит не рациональному, а интуитивному "поэтическому мышлению", основанному на метафоричности, ассоциативности и образности. На первый взгляд, культуру постмодерна с ее иррационализмом вполне можно отнести к идеациональному типу. Но вместе с тем, постмодернистский мир - это "открытая вселенная", непрерывно формирующаяся под воздействием человеческих поступков и верований, и в этом мире нет места для абсолютной истины, которая способна порождать фанатизм. И в этом смысле культура постмодерна близка к чувственной культуре.

Существуют разные точки зрения на постмодерн, подробное рассмотрение которых увело бы нас вдаль от основной цели нашего исследования. Несколько упрощая, можно сказать, что есть две диаметрально противоположных позиции (и целый ряд промежуточных): постмодерн - это развитие и завершение проекта модерна, сверхмодерн, или же, напротив, постмодерн - это преодоление наследия Нового времени, антимодерн 39. Проблема усугубляется тем, что сам постмодерн не статичен, а динамичен и неоднороден, поэтому любое категоричное суждение о нем будет в той или иной степени односторонним.

Например, В.А. Кутырев считает постмодерн высшей стадией развития модерна, "гипермодернизмом", и противопоставляет технотронную постсовременность культуре вообще 40. Напротив, П. Козловски утверждает, что техноморфна лишь культура модерна, а постмодерн - антропоморфен и гуманистичен: "Постсовременность представляет собой эпоху, в которой человеческая самость открывается заново, после того как тайна и трансцендентность центра человеческой личности едва не были утрачены в объективирующих теориях личностного Я в проектах модерна" 41.

Возможно, такая поляризация оценок вызвана не только личной позицией исследователей, но и противоречивостью самого постмодерна, его принципиальной неоднородностью. Например, тот же П. Козловски выделяет три основные течения в постмодерне: 1) поздний модерн, или трансавангард; 2) постмодерн как анархизм стилей и направлений мышления; 3) постмодерн в искусстве и постмодерный эссенциализм (синтез учения о естественном праве с либерализмом в философии). Симпатии указанного автора явно на стороне последнего течения.

Известный теолог Г. Кюнг, размышляя о роли религии в современную переходную эпоху ("на переломе времен", согласно его собственным словам), приходит к весьма важным выводам относительно сущности и характеристик постмодерна, которые мы в целом разделяем. Прежде всего, "термин "постмодерн" не является ни волшебным словом, все объясняющим и для всего пригодным, ни звонким полемическим лозунгом. Это хотя и порождающее некоторые недоразумения, но все же неординарное, имеющее эвристическую ценность понятие. Это структурирующее проблему "поисковое понятие", предназначенное для анализа того, что отличает нашу эпоху от эпохи модерна. <…> Речь идет о трезвом анализе века и смены времен, смены и перелома эпох - короче говоря, об эпохальной смене парадигм" 42. Далее он пишет, что свойственный модерну европоцентризм сменяется глобальным полицентризмом, но в то же время возникает возможность саморазрушения человечества; релятивизируются доминантные силы европейской культуры эпохи модерна (естествознания, техники, индустрии и демократии), а "автономный разум" поставлен перед необходимостью самооправдания. При этом типичным для постмодерна является не столько "радикальный плюрализм" (который важен для позднего модерна), сколько глобальное утверждение имеющих приоритет и надгосударственную ценность прав человека 43 и релятивизирующее, гуманизирующее исходное отношение к четырем великим силам модерна. Парадигма постмодерна проявляется в новом отношении к классам и расам, к полу и природе, к войне и миру, а также в выработке "постматериалистических" ценностей, убеждений, норм и отношений (Кюнг считает, что происходит не утрата ценностей, а их смена) 44. Наконец, постмодерн - это не антимодерн, но и не ультрамодерн: "Парадигма модерна должна быть "снята" в гегелевском триадичном смысле) в постмодерне: утверждением должен стать гуманизм модерна, отрицанием - его негуманная ограниченность, а плюралистически-холистическим синтезом - результат ее трансцендирования" 45. На наш взгляд, многие критики "постмодерна" критикуют на самом деле не постмодерн как таковой, но анти-просвещенческий фундаментализм или же радикальный ультрамодернизм. Проблема усугубляется тем, что в культуре нашего времени одновременно сосуществуют феномены, генетически восходящие к разным историческим эпохам и, соответственно, принадлежащие к различным парадигмам. Но не все то, что актуально присутствует в современности (точнее, в постсовременности), следует называть постмодерном.

Интересные мысли о соотношении модерна и постмодерна и о стадиях последнего принадлежат С.Д. Лебедеву 46, который, рассматривая процессы секуляризации культуры, приходит к выводу, что модерн является переходной стадией от "классической" традиционной (религиозной) культуры к постмодернистской культуре, а потому сохраняет ряд существенных черт, присущих традиционным, религиозным культурам и в то же время содержит в себе потенциальные "зерна" постмодерна. Так, для модерна характерны: конструктивизм как искусственное создание культурных "метадискурсов" человеческого социального бытия; унификация символов и реалий "жизненного мира"; "расколдовывание" мира; объективизация субъективной действительности, идеальных "проектов"; субъективность, понимаемая в смысле культа человеческого разума и рациональности как последней инстанции истины и ценностей. Напротив, постмодерну свойствены: деконструкция как фальсификация и ниспровержение любых "метадискурсов"; многозначность символов и реалий "жизненного мира", плюрализм их интерпретаций; нарастание эзотеризма – т.н. "новая непрозрачность", что объясняется иррационализмом постмодерна; "виртуализация" действительности; элиминация субъекта, связанная с "массовизацией" сознания, приводящей к подмене личности индивидуальностью, и к растворению человеческой индивидуальности в безличном "коллективном", "бессознательном", "трансцендентном" и т.п.

Но "культурная постмодернизация" - это достаточно неоднородное явление, поэтому С.Д. Лебедев выделяет три ее стадии: ранний, зрелый и поздний постмодерн. На стадии раннего постмодерна основной системной "единицей" культуры становится культурный стиль; постоянно возрастает число образованных по стилевому признаку социальных групп. На месте единого смыслового универсума образуется плюралистическая многостилевая структура, но при этом сохраняется комплекс социально-когнитивных культурных универсалий (ценностей, норм, мировоззренческих представлений, символических структур и т.д.), доставшихся культуре в наследство от эпохи модерна и связующих отдельные субкультуры в интегральную структуру.

На этапе зрелого постмодерна основным социальным субъектом культурной репрезентации становится уже не столько группа, сколько индивид. Нарастает внешнее противоречие между двумя тенденциями: ростом культурного эзотеризма (автономизацией отдельных областей социального знания) и релятивизацией социально-когнитивного содержания стилей и идеологий, обесцениванием всех ценностей и смыслов.

Наконец, гипотетическая стадия позднего постмодерна пока не достигнута ни одним из современных обществ. По мнению Лебедева, для этого этапа будут характерны деструктивные тенденции. "Апофеоз многозначности" приведет к разрушению всяких устойчивых оснований культурной самоидентификации личности; различие между индивидуальным и массовым сознанием практически сотрется. Произойдет "шизофренизация сознания", когда в нем смогут синхронно присутствовать абсолютно несовместимые и взаимоисключающие смыслы, а ядро культуры и социума окончательно дезинтегрируется.

В общих чертах, выводы С.Д. Лебедева хорошо коррелируют с грозными пророчествами П. Сорокина о распаде чувственной культуры. Да, вполне возможно, что переход от чувственного типа культуры к интегральному или идеациональному типу будет длительным и болезненным, особенно если появится эклектичная, но жизнеустойчивая смесь разных культурных типов (а некоторые современные тенденции, кажется, подтверждают это) 47. Отчасти разделяя подобные опасения, мы, тем не менее, склонны более оптимистично оценивать будущее культуры и общества: в конце концов, "что касается апокалипсиса, то тут можно не строить никаких теорий, ибо когда апокалипсис наступит, теории нам не понадобятся" 48.

На наш взгляд, наиболее убедительную и последовательную трактовку мирового и российского постмодернизма дал М. Эпштейн. Он считает, что всемирная история делится на три эпохи: древность, средневековье, Новое время. В ХХ веке исчерпываются основные движущие силы Нового времени: антропоцентризм, индивидуализм, рационализм, либерализм, вера во всемогущество разума и свободу личности. Постмодерн - это четвертая большая эпоха в истории человечества, следующая за Новым временем. Постмодернизм же - только первый период "постмодерности" (Postmodernity), подобно тому, как модернизм был завершающим периодом Нового времени (Modernity). Впрочем, Эпштейн употребляет термин "постмодерн" как по отношению ко всей грядущей эпохе, так и к текущему периоду, пытаясь "очертить границы постмодернизма в рамках продолжающейся большой эпохи постмодерности и показать возможности перехода к последующему периоду. Представляется, что к концу 1990-х годов постмодернизм исчерпал себя, но тем настоятельнее обозначаются перспективы постмодерности за пределами постмодернизма" 49.

Чрезвычайно интересной и продуктивной нам представляется диалектика перехода от модернизма к постмодернизму, предложенная Эпштейном. Этот переход описывается через понятие "гипер", которое включает в себя два этапа: "супер" и "псевдо". "Гипер" - это такое "супер", которое самим избытком некоего качества переступает границу реальности и оказывается в зоне "псевдо" (и, в конце концов, сменяется "пост"). Здесь развивается идея Бодрийара о том, что гиперреализм убивает реальность. Например, гиперсексуальность приводит не к торжеству "природного" секса, но к победе ментальности над сексом, который становится зрелищем и товаром, превращается в иллюзию. Гиперсоциальность является только симуляцией общности, когда разобщенные индивиды и крошечные сообщества насильно объединяются волей одного человека. Гиперматериальность - это идеологическая симуляция материи, которая становится идеей, что разрушительно для материи как таковой. Наконец, гиперреволюционность модернизма показывает победу того, что было, казалось бы, повержено. "Модернизм - это "супер", поиск абсолютной и чистой реальности. Постмодернизм - это "псевдо", осознание условного, знакового, симулятивного характера этой реальности. Этот переход от "супер" к "псевдо", от экстатических иллюзий чистой реальности к ироническому осознанию этой реальности как чистой иллюзии составляет историческое движение западной и российской культуры 20-го века" 50.

Но М. Эпштейн не ограничивается лишь описанием и анализом нашей переходной эпохи, а задается вопросом: "Что может наступить после самого постмодернизма?" Этот вопрос возникает, потому что постмодернизм, с его неприятием утопий, сам становится "утопией всеприятия" и должен освободить место для будущего. Эпштейн рассматривает современность как время "прото" - переход к новому взгляду на мир, новому типу мышления, отвергающему идеи вторичности, конечности и постулирующему принцип "начальности" как особую стратегию культуры, что позволит, по мысли автора, исцелить культуру от разрушительного действия постмодернизма. "…Культуре снова позволено все, на что накладывал запрет постмодернизм: новизна, история, метафизика и даже утопия. Но они лишены тех тоталитарных претензий, которые раньше заставили подозревать в них "руководящее мышление" ("master thinking"), интеллектуальную казарму. <…> "Прото" - это новое, ненасильственное отношение к будущему в модусе "может быть" вместо прежнего "должно быть" и "да будет" " 51.

Оптимистический "протеизм" Эпштейна, на наш взгляд, близок возвещенному Сорокиным "интегральному строю". Основное различие между этими концепциями (если не принимать во внимание разницу в их теоретико-методологических основаниях) заключается в трактовках понятия перехода. Переход от дезинтегрированной чувственной культуры к новому типу культуры у П. Сорокина принимает характер чуть ли не вселенской катастрофы (особенно если это будет переход к идеациональному, а не интегральному строю, и если затянется предшествующий переходу период эклектики), а М. Эпштейн считает, что мы уже находимся на этапе "прото", и этот переход безболезненно и незаметно произошел где-то в конце 1990-х годов.

"Новое средневековье" (во всяком случае, его начало) также может быть истолковано в смысле "прото", но негативные черты наступающей эпохи, выделенные Бердяевым - конец гуманизма, индивидуализма, либерализма культуры Нового времени, исчерпанность автономно-секулярного творчества 52 - явно диссонируют с благодушием Эпштейна, который, похоже, возлагает надежды именно на пресловутое "автономно-секулярное творчество". Но, на наш взгляд, пока еще рано так далеко заглядывать в будущее. На нынешнем переходном этапе одновременно сосуществуют несколько противоречивых и практически несовместимых между собой тенденций развития социокультурной жизни, но их наличие вовсе не обязательно должно привести к окончательной победе лишь одной из них, к тому же в нынешнем варианте. Динамизм современной культуры, информационное ускорение приводят к появлению множества альтернатив 53, но говорить о неизбежности реализации какой-либо из них было бы преждевременно как раз из-за неслыханных темпов социокультурных изменений. Мы считаем, что выход из переходной эпохи еще не осуществлен и нет оснований считать, что он осуществится в ближайшие годы 54, хотя некоторые контуры грядущей эпохи уже просматриваются.

Динамика современных социокультурных процессов может быть рассмотрена и с несколько иной позиции. Переход от Нового времени к "постсовременности" Л.Г. Ионин обозначает как переход от моностилистической к полистилистической культурной модели 55. В этом он следует традиции Ю. Лотмана и Б. Успенского, разработавших концепцию двух типов художественных стилей: чистого и синкретического и выделивших их специфические черты 56.

Согласно Ионину, основные категории моностилистической культуры – это иерархия (способов репрезентации господствующего мировоззрения, а также иерархия творцов культуры и экспертов), канонизация (форм культурных репрезентаций), упорядоченность (регулирование культурной деятельности), тотализация (претензии культурной интерпретационной схемы на универсализм), исключение ("чуждых" культурных элементов), упрощение (интерпретация в собственных терминах сложных культурных феноменов), официальный консенсус (демонстративное провозглашаемое единство восприятия и способов интерпретации культурных феноменов), позитивность (ориентация на существующие каноны), телеология (постулирование цели социокультурного развития).

Полистилистической же культуре присущи: деиерархизация (отсутствие иерархии экспрессивных средств культуры, сакрального доктринального ядра и иерархии экспертов и творцов культуры), деканонизация (отсутствие либо ослабление жанровых и стилевых норм), неупорядоченность (нарушение пространственно-временного порядка реализации культурных явлений), детотализация (отсутствие воспринимаемого единства культуры), включение (максимум "культурной терпимости"), диверсификация (усложнение вместо упрощения), эзотеричность (групповая дифференциация), негативность (отрицание существующего социокультурного порядка), ателеология (отказ признавать какую-либо цель развития культуры, человеческого существования вообще). "Реальность, разумеется, сложнее, чем самая совершенная конструкция или схема. В реальности сосуществуют элементы полистилистической и моностилистической культур. Старые структуры и символические системы живут; они, правда, лишены монополии на репрезентацию социокультурного целого и входят в нынешнюю реальность на правах одного из многих возможных стилей культуры. В то же самое время на поверхность жизни всплывают десятки и сотни новых или просто забытых традиций, жизненных форм, жизненных и культурных стилей. В целом эта ситуация может быть охарактеризована как переход от моностилистической к стабильной полистилистической культурной организации" 57.

Интересно, что если у Лотмана и Успенского любая культура обладает некоторым системным единством, то Ионин считает, что полистилистическая культура носит несистемный характер, а системны лишь составляющие ее стили 58. Вряд ли можно с этим согласиться: хотя культура может существовать некоторое время без системного смыслового ядра, такое существование никак не может быть стабильным и долговременным 59. Мы полагаем, что в случае полистилистической культуры можно говорить как минимум о латентной системности, которая, тем не менее, достаточно жестко скрепляет разнородные стили на основе "всеприятия". К тому же системность такой культуры манифестируется в любой политической деятельности - культурный плюрализм терпим постольку, поскольку он не мешает единству общества и функционированию государства. Наконец, синкретизм культуры как раз и предполагает целостную системность (что отчетливо проявляется, например, в особенностях мифического мировосприятия) 60.

Некоторые особенности полистилистической культуры были описаны еще в начале 1970-х гг. А. Молем в работе "Социодинамика культуры" 61. Так, одним из центральных в его концепции является понятие "экрана знаний". Экраны знаний различаются по обширности (эрудиция), глубине (теоретичность), плотности (связность и мобильность, особенно ценимые у практиков) и оригинальности (выражение новой точки зрения на происходящее).

Для нас наибольший интерес представляет "глубина", определяемая толщиной ткани ассоциаций, устанавливаемых в процессе мышления, а затем запоминаемых данным социальным или индивидуальным организмом. Если ткань ассоциаций упорядочена относительно нескольких центров, то такую культуру Моль называет гуманитарной. Если же ткань напоминает войлок, то это мозаичная культура. Информатизация общества, развитие средств массовой информации приводит к качественному скачку: гуманитарная культура превращается в мозаичную.

В гуманитарной культуре существуют достаточно жесткие системы ценностей, смыслов, а экран знаний похож на сеть, строго упорядоченную относительно этих ценностей. Эта культура возникает в результате организованного процесса познания, создается системой образования. Овладение новым понятием осуществляется через его ассоциацию с уже известными родственными понятиями, т.е. через определение его места в основной системе координат.

Мозаичная же культура состоит из множества соприкасающихся, но не образующих логических конструкций фрагментов знаний. Экран знаний состоит из разрозненных обрывков, связанных простыми, чисто случайными отношениями близости по времени усвоения, по созвучию или ассоциации идей. Эти обрывки не образуют иерархичной структуры, но обладают силой сцепления, придающей экрану знаний определенную плотность и компактность. Очевидно, что гуманитарная культура (А. Моль) соответствует моностилистической (Л.Г. Ионин), а мозаичная – полистилистической.

Мозаичность (часто понимаемая как "эклектизм", "обыденное сознание") существовала всегда, но в эпоху массовой коммуникации она становится превалирующей формой культуры. Объясняется это тем, что непомерно возросший объем знаний с трудом поддается иерархизации, что и приводит к постепенному разрушению всякой упорядоченности знания. В принципе, это и есть "ситуация постмодерна". Невозможно знать все, но можно знать обо всем понемножку, не задумываясь о взаимосвязи фактов. Мозаичная, полистилистическая, постмодернистская культура – это культура кроссвордов и телевикторин.

Случайный характер распространения идей в такой культуре вызывает приливы и спады интереса общества к тем или иным идеям, которые подхватываются средствами массовой информации и распространяются ими. Формируется мода, т.н. "общественное мнение", зачастую состоящее из предрассудков и стереотипов и не имеющее под собой никакой теоретической базы.

Наконец, отметим, что формирование полистилистической культуры происходит на фоне общемирового перехода от индустриальной к постиндустриальной (информационной) 62 стадии развития общества. "Исходным и, пожалуй, решающим фактором его становления является компьютерная революция, развитие информационных технологий и инфраструктуры до такого уровня, когда не только возникает, но и осознается людьми зависимость от законов движения информации. <…> С переходом к информационному обществу связываются ныне надежды на создание предпосылок для самоопределения личности и гармонизации отношений между нею и обществом. Информатизация общества – фактор, повышающий роль сознательного начала в его развитии. Для этого типа общества органично установление свободного доступа к информации, широкое распространение научных и технических знаний" 63.

Один из ведущих современных теоретиков "информационного общества" М. Кастельс также связывает с этим обществом большие надежды: "Новый мир обретает очертания в конце нашего тысячелетия. Он зародился где-то в конце 1960-х – середине 1970-х, в историческом совпадении трех независимых процессов: революции информационных технологий; кризиса как капитализма, так и этатизма, с их последующей реструктуризацией; расцвета культурных социальных движений, таких, как либертарианизм, борьба за права человека, феминизм, защита окружающей среды. Взаимодействие между этими процессами и спровоцированные ими реакции создали новую доминирующую социальную структуру – сетевое общество; новую экономику – информационную/ глобальную и новую культуру – культуру реальной виртуальности. Заложенная в этой экономике, этом обществе и этой культуре логика также лежит в основе общественных деяний и социальных институтов взаимозависимого мира" 64.

Приведенные выше высказывания мы считаем достаточно характерными, хотя и несколько идеологизированными 65. Действительно, тенденции к глобализации и информатизации всех сторон социокультурной сферы несомненны, но существование этого самого информационного общества пока нельзя считать свершившимся фактом (за возможным исключением наиболее развитых стран Запада). Интересно, что сама по себе нейтральная концепция информационного общества примиряет как приверженцев прогресса, так и теоретиков постмодернизма: для первых это общество - блистательное завершение проекта модерна, для вторых - успешное преодоление тяжелого наследия эпохи "метанарративов" 66. На наш взгляд, тенденция к информатизации общества в глобальных масштабах - лишь одна из многих тенденций, и хотя вектор социокультурной эволюции, кажется, направлен именно в эту сторону, не стоит ее абсолютизировать. К тому же тезисы о "самоопределении личности" и "широкого распространения научных знаний" нуждаются в доказательствах: на наш взгляд, современная социокультурная ситуация не дает повода для подобных утверждений. Напротив, характерная для индустриального общества массовая культура никуда не исчезла, не появилась пока и новая, демассифицированная и персонализированная культура, с ее субъектом - высокоиндивидуализированной и креативной личностью 67. Что же касается широкого распространения научных знаний, то в этой области наблюдается противоположная картина: по прогнозу А.Я Флиера, "скорее нам следует ожидать нового раскола вида homo sapiens, но уже не по национальным, религиозным или политическим основаниям, а преимущественно на базе размежевания высокообразованной и конкурентоспособной международной элиты "спецов" и малообразованной почти неконкурентоспособной массы "рядовых людей". Разумеется, продолжающаяся информационная революция и массовая компьютеризация существенной части населения земли отчасти сгладят остроту намечающегося обострения социальных противоречий, создадут виртуальную иллюзию единого культурного пространства для всех. Однако эта иллюзия будет во многом лишь психологической компенсацией для тех, кто терпит поражение в реальной конкуренции за социальный статус, востребованность и объемы потребления социальных благ" 68.

По мнению А.В. Шипилова, процесс глобализации приводит к парадоксальным результатам: внешнее объединение приводит к внутреннему раздроблению. В частности, в высокоразвитом информационном или постиндустриальном обществе наблюдается усиление социальной поляризации, что в обозримом будущем может привести к становлению нового квазисословного слоя. "…В усиливающемся противостоянии на одной стороне располагается класс людей, способных продуцировать информацию и знания, выступающие на современном уровне развития технологии наиболее важным и редким ресурсом, а на другой стороне - класс людей, которые по тем или иным причинам на это не способны. Высшая и низшая страты постиндустриального общества различаются интеллектуальным потенциалом, мотивацией деятельности, системой ценностей; они в гораздо большей степени отчуждены друг от друга, чем основные классы индустриального и аграрного общества, и это взаимное отчуждение будет только нарастать по мере дальнейшего социально-экономического развития" 69.

В свете вышеприведенных высказываний по-иному воспринимается и утверждение М. Эпштейна о том, что информационное общество - это общество возможного, и "по мере развития цивилизации на одну единицу реальности приходится все больше возможностей" 70. Действительно, современная цивилизация - это общество возможного, но для большинства людей эти самые возможности так и не станут реальностью. А вот "виртуальной реальностью" - пожалуйста.

Параллельно информатизации общества складывается тенденция виртуализации социальных явлений и процессов. "Человечество существует все больше и больше виртуально. От простых и явных инстинктов, свойств и потребностей, связанных с материальным существованием, человек переходит ко все более и более виртуальной жизни. Человек и общество постепенно движутся от жизни тела к жизни сознания. Общение людей все чаще происходит не на уровне телесном, материальном, а на уровне информационном, виртуальном. Мы все больше удаляемся из мира материального в мир иной, мир созданный, смоделированный. Изобретение письма, книгопечатания, театра, кино и, наконец, компьютерной виртуальной реальности – вехи на пути виртуализации нашей жизни, отхода от реальности данного нам мира и выхода в иные (виртуальные) реальности" 71. В самом деле, вся многотысячелетняя история развития человеческой культуры - это история последовательной виртуализации, о чем говорит и известное определение культуры как "второй природы" (Ф. Шеллинг), указывающее на подмену природной реальности искусственной вселенной образов, ценностей и смыслов. Но нас интересует виртуализация в узком смысле - как специфический феномен трансформации культуры и общества в информационную, постмодернистскую эпоху, при котором происходит замещение реальных вещей и действий их образами и симуляциями. По словам Д.В. Иванова, "в любого рода виртуальной реальности человек имеет дело не с вещью (располагаемым), а с симуляцией (изображаемым). Человек эпохи Модерн, застающий себя в социальной реальности, воспринимает ее всерьез, как естественную данность, в которой приходится жить. Человек эпохи Постмодерн, погруженный в виртуальную реальность, увлеченно "живет" в ней, сознавая ее условность, управляемость ее параметров и возможность выхода из нее. Перспектива того, что отношения между людьми примут форму отношений между образами, и есть перспектива виртуализации общества" 72.

Следует также заметить, что понятия постмодернизма как такового и виртуализации во многом пересекаются: "Постмодернизм обычно характеризуется как эпоха создания гиперреальности посредством коммуникативных и информационных сетей, делающих образ, изображение, знак, идею более наглядной, осязаемой и реальной, чем то, что в них обозначается или отображается" 73.

Несомненно, виртуализация общества - амбивалентный процесс (впрочем, как и любой другой социокультурный процесс): виртуализация и развитие новых информационных технологий как расширяют возможности современного человека, так и являются средствами воздействия на личность и общество. Мы полагаем, что роль виртуализации в формировании и развитии феномена новой религиозности на современном этапе весьма велика, и в дальнейшем еще вернемся к этому вопросу.

Наконец, завершая данный подраздел, обратим внимание на специфику социокультурных трансформаций в современной России 74. Для этого мы обратимся к культурологическим исследованиям М. Эпштейна и И.В. Кондакова, которые, на наш взгляд, вполне адекватно отражают российскую действительность.

Для Эпштейна вся российская культура Нового времени (не говоря уже о современной культуре) по своей сути - постмодернистская. Петровские реформы искусственно насаждались сверху, поэтому воспринимались как подделки и симулякры, реальность стала зыбким понятием, вторичным по отношению к правящим идеям. Поэтому "постмодерное средневековье" XVIII-XIX вв. сменил коммунизм - "постмодерн с модернистским лицом" 75. Используемые Эпштейном постмодернистские стратегии делают возможным новый, неожиданный взгляд на отечественную культуру. Так, "российско-советскому постмодернизму", по мысли автора, присущ ряд особенностей (общих как для советского коммунизма, так и для собственно современного российского постмодернизма): симулятивность, детерминизм и редукционизм, антимодернизм, эклектизм, критика метафизики, утопичность и т.д. 76 Симуляция, или создание гиперреальности, на Западе происходит благодаря развитию техносферы (особенно - средств массовой информации), в России же - с помощью идеологии, не искажающей, но создающей новую реальность. Антимодернизм, неприятие индивидуализма, идейный и эстетический эклектизм относятся как к коммунизму, так и к постмодернизму. Наконец, и постмодернизм, и коммунизм предельно утопичны - коммунизм ориентирован на "светлое будущее", постмодернизм - на "вечное настоящее", понимаемое как конец всякой истории. Но западный постмодернизм значительно толерантнее не только коммунизма, но и своего нынешнего российского/ постсоветского собрата 77.

И.В. Кондаков видит принципиальное смысловое отличие российского постмодернизма от западного в следующем: западный постмодернизм - свободная игра, российский - жесткая необходимость переходного периода от тоталитаризма к демократии. "…Если западный постмодерн есть результат индивидуальных творческих исканий интеллектуалов, стремящихся пересмотреть застывшие нормы и ценности, концепции и стили в духе культурного плюрализма и свободного самоопределения личности в многомерной культуре, то российский постмодерн порожден коллизиями посттоталитарного развития российско-советской культуры (столкновением официальной культуры и неофициальной, прототалитарных и антитоталитарных тенденций в культуре, идеологии и обыденного сознания, религии и атеизма, науки и псевдонаучных, спекулятивных теорий, искусства и кича), что придает ему несравненно более драматический и переломно-кризисный характер - не только по сравнению с западно-европейской социокультурной реальностью, но и с восточно-европейскими аналогами" 78.

Кондаков обращает внимание на то, что в современной российской культуре утеряно не только понятие истины, но и единый смысловой контекст, а это делает невозможным конструктивный диалог и приводит к "базару" (кто кого перекричит и какой "ярлык" наклеит), к "разбороду и шатанию". Любой плюрализм потенциально содержит в себе конфликт, диссонанс, борьбу; сегодняшний же российский плюрализм отягощен массовой нетерпимостью и общей вседозволенностью.

Выводы И.В. Кондакова весьма неутешительны: современная социокультурная ситуация в России характеризуется смысловой размытостью русской культуры и определяется противостоянием двух начал - тоталитарного и антитоталитарного 79, реальных сдвигов в сторону размывания бинарности и преодоления эклектики и, в конечном счете, окончательного расставания с тоталитаризмом, не так и много. "В современной российской цивилизации парадоксальным образом сопряжены несоединимые принципы и ценностные ориентации: коллективизм и индивидуализм, резкая политизированность и демонстративная аполитичность, антизападнические, изоляционистские настроения и стремление воссоединиться с "мировой цивилизацией" (понимаемой как западная, евроамериканская), секуляризация и десекуляризация различных сфер жизни и культуры, государствоцентризм, "державничество" и анархическая свобода творческих личностей и стихийных масс от партийно-государственной ангажированности…" 80 Однако именно в такие кризисные и переходные эпохи осуществляется переосмысление прошлого, обновление культуры и выбор пути развития общества.

Итак, мы рассмотрели основные парадигмы изучения феномена переходности и современные концепции социокультурной динамики, на основании анализа которых пришли к следующим выводам. Наиболее приемлемой для целей исследования нам представляется циклическо-эволюционная (спиралевидная) модель, являющая собой диалектический синтез собственно циклических (от Данилевского до Сорокина) и эволюционных (от Дидро до Фукуямы) моделей исторического времени. Именно эта модель позволяет соединить в одно целое многообразие взаимодополняющих интерпретаций социокультурной динамики, игнорировать которые сегодня невозможно. На наш взгляд, понятия "нового средневековья" (Н. Бердяев) и "конца истории" (Ф. Фукуяма), "идеациональной культуры" (П. Сорокин) и "постиндустриального, информационного общества" (Д. Белл) именно в рамках этой модели могут рассматриваться не только как непротиворечивые, но и предполагающие друг друга. Цикличность, определяющая динамику социокультурных систем, анализируется нами в общем контексте эволюции культуры и общества (которая далеко не всегда осуществляется линейно-прогрессистским путем), поступательного движения от одного витка спирали к другому. Потому и в пресловутом информационном обществе вполне могут наблюдаться "религиозное возрождение" и "ремифологизация".

Показав общий "культурный фон" современности, рассмотрим место религии и религиозности в пространстве культуры, особенности эстетического мировосприятия (художественной картины мира) и перейдем к собственно новой религиозности, ее генезису и характерным особенностям.

1.2. Религия и религиозность в пространстве культуры

Вопрос о взаимоотношении культуры и религии до настоящего времени остается открытым: является ли религия социально и культурно обусловленной (другими словами – подсистемой общества и/или культуры), или же религия – автономная система, а общество (и сама культура в целом) трансформируется под влиянием религии? Если даже понятия "культура" и "религия" связаны отношениями части и целого (религия есть часть культуры), то на практике не только религия может быть оценена с позиций культуры, но и культура – с позиций религии. По словам английского культуролога К.Г. Доусона, "культурный процесс открыт для изменения в обоих направлениях. Любое материальное изменение, преобразующее внешние условия жизни, будет также изменением культурного образа жизни и тем самым произведет новое религиозное отношение. И подобно этому любое духовное изменение, преобразующее взгляды людей на реальность, будет стремиться к изменению их образа жизни и тем самым произведет новую форму культуры" 81. Подобным образом, религиозное сознание несомненно подвержено влиянию современной ему культуры, но, с другой стороны, оно само оказывает значительное воздействие на культурную динамику в обществе. Мы склонны рассматривать религию именно в пространстве культуры, т.е. как подсистему культуры, ее неотъемлемую часть. Такой подход позволяет объяснить, например, процессы трансформации религии в современном мире и не исключает очевидного факта влияния религии на культуру и общество: известно, что при определенных условиях состояние любой системы может определяться поведением лишь одной ее подсистемы.

Итак, попробуем определить, какое же место занимает религия в пространстве культуры 82.

Различные подходы к анализу проблемы сопряженности и взаимосвязи религии и культуры представлены в энциклопедической статье Е.Г. Балагушкина "Религия и культура": историко-генетический (религия трактуется как определяющий фактор изменения форм человеческого общежития, смены цивилизаций или, применительно к концепции упадка современного западного общества, — главное условие его возрождения); онтологический (религия как проявление абсолютного духа, как высший тип экзистенции, Бог как изначальное “событие”); аксиологический (религия ориентирует человека на “последние истины”, “сакральные ценности”); гносеологический (религия соотносится с другими формами общественного сознания и расценивается, если обратиться к крайним точкам зрения, либо как ложная, либо как наивысшая форма познания); морально-нормативный (подчеркивается социальная роль религии, призванной дать верующему ориентацию в современном мире); психоаналитический и культурно-антропологический (религия как выработанная культурой форма преодоления противоречий в подсознании человека или как социальный инструмент для удовлетворения природных и культурных потребностей людей) 83.

С точки зрения системного анализа, духовную культуру можно определить как смысловую систему человеческой жизнедеятельности, религию же можно рассматривать в качестве ее разновидности, как систему сакральных смыслов. Религия и культура соотносятся между собой как часть и целое, однако эти их значения могут меняться под влиянием исторических условий и под воздействием мировоззренческих предпочтений. Как показывает Е.Г. Балагушкин, воздействие религии как одной из форм духовной культуры на общество осуществляется прямо и косвенно. С одной стороны, религиозные ориентации и нормы непосредственно регулируют сферы производства-потребления и социума, с другой — опосредствованно влияют на них через другие направления культуры (морально-этическое сознание, художественно-эстетические ориентации и даже научные воззрения, которые религия стремится примирить со своими представлениями).

Современные исследователи обычно выделяют следующие основные функции религии в системе культуры: компенсаторную (религия восполняет ограниченность и зависимость людей и дает надежду на спасение, т.е. преодоление нежелательных условий существования), коммуникативно-интегративную (благодаря религии происходит общение и объединение людей), мировоззренчески-регулятивную (религия дает определенное объяснение мира, на основе которого создаются определенные нормы и ценности) 84.

Открытие религии как самостоятельного феномена произошло еще в античном мире одновременно с развитием философского типа мышления. Это определялось потребностью в критике или апологии той или иной системы, а также необходимостью интерпретировать религию в соответствии с развитием знаний о мире. Но лишь с эпохи Нового времени начинается собственно научное сравнительное изучение религий (связанное, прежде всего, с географическими открытиями того времени). Рационализм XVIII в. (Д. Юм, Вольтер и др.) критически относился как к язычеству, так и к догматическому христианству, но не к религии как таковой. В частности, для И. Канта религия выступала опорой этики. В XIX в. появляются различные теории относительно природы религии: Г. Гегель предлагает диалектическую концепцию развития религий, О. Конт - позитивистскую эволюционную схему исторического процесса, Л. Фейербах - материалистическое объяснение религии как проекции нереализованных устремлений человечества... Одновременно шло развитие гуманитарных и общественных наук - истории, археологии, антропологии и т.д., благодаря чему исследователи религии постепенно начали отказываться от применения метафизических схем, предпочитая рассматривать религию в конкретном социокультурном контексте.

В настоящее время существует множество как определений религии, так и подходов к ее изучению. "Исследования религии можно приблизительно классифицировать на дескриптивные и исторические, с одной стороны, и нормативные - с другой. Нормативные исследования фокусируются вокруг истинности постулатов религии, приемлемости проповедуемых ею ценностей и других подобных аспектов. Предметом исследований дескриптивно-исторического характера является структура религии, ее историческое развитие и т.д. Подобные исследования, как правило, не оперируют суждениями оценки по отношению к содержательной стороне религиозных доктрин" 85. Мы предпочитаем находиться в русле именно дескриптивного, описательного изучения религии (как наиболее объективного), а потому не будем вступать в бесконечные теологические споры об истинности или ложности той или иной религии, приемлемости проповедуемых ею ценностей и т.д.

В частности, наиболее продуктивным для нашего исследования нам представляется уже упоминавшийся социокультурный подход П. Сорокина, не являющийся собственно религиоведческим, но вполне применимый к любым культурным и социальным явлениям. По словам Сорокина, личность, общество и культура – это неразрывная триада, ни один из членов которой не может существовать без двух других. "Структура социокультурного взаимодействия… имеет три аспекта, неотделимых друг от друга: 1) личность как субъект взаимодействия; 2) общество как совокупность взаимодействующих индивидов с его социокультурными отношениями и процессами и 3) культура как совокупность значений, ценностей и норм, которыми владеют взаимодействующие лица, и совокупность носителей, которые объективируют, социализируют и раскрывают эти значения" 86.



Pages:     || 2 | 3 | 4 | 5 |   ...   | 9 |
 




<
 
2013 www.disus.ru - «Бесплатная научная электронная библиотека»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам, мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.