ББК 87.3(2) Ф73

РЕДАКЦИЯ ПО ИЗДАНИЮ БИБЛИОТЕКИ «ФИЛОСОФСКОЕ НАСЛЕДИЕ»

Составление и общая редакция игумена АНДРОНИКА (Л. С. ТРУБАЧ ЕВА), Я. В. ФЛОРЕНСКОГО, М. С. ТРУБАЧЕВПЙ

© Архив священника

Павла Флоренского. Тексты. 1994

© Игумен Андроник (А. С. Трубачев), П. В. Флоренский, М. С. Трубачева. ISBN 5-244-00241-4 Составление. 1994

ISBN 5-244-00248-1 © Издательство «Мысль». 1994

© Скан и обработка: glarus63

ЖИЗНЬ И СУДЬБА

Священник Павел Александрович Флоренский, выдаю­щийся богослов, философ и ученый, один из замечатель­ных представителей русской культуры «серебряного ве­ка», родился 9 января 1882 года возле местечка Евлах Елисаветпольской губернии. Он был крещен в Тифлисской Давидовской Мтацминдской церкви с именем в честь свя­того апостола Павла. Святитель Филипп и апостол Павел стали его особыми покровителями.

Сведения о древних предках П. А. Флоренского по отцовской линии отрывочны. Известно, что род отца происходил из Малороссии и, вероятно, в XVII веке по­селился на костромской земле. До середины XIX века Флоренские принадлежали к духовному сословию. Ио­анн (конец XVII - начало XVIII в.) - диакон Афанасий Иванов (1732-ок. 1794)-диакон Матфей Афанасьев (р. 1757)-дьячок Андрей Матвеев (1786-ок. 1826— 1829)-Иван Андреевич Флоренский (1815-1866)-Алек­сандр Иванович Флоренский (1850-1908) - священник Павел Александрович Флоренский.

Дед, Иван Андреевич Флоренский, окончил Луховское Духовное училище, затем Костромскую Духовную Семина­рию. «Дед мой,-писал П. А. Флоренский в 1910 го­ду, - блестяще окончил семинарию и был послан в Ака­демию, но тут задумал, по любви к науке, уйти в Воен­но-Медицинскую Академию. Сам Митрополит Московский Филарет уговаривал его остаться и будто бы пророчил, что если примет монашество, то будет митрополитом. Но дед все же пошел по своему пути, на нищету и разрыв с отцом. Мне порою и является мысль, что в этом остав­лении семейного священства ради науки- всего рода, и что пока мы не вернемся к свя-

Принципиальная ошибка (греч.).

3

щенству, Бог будет гнать и рассеивать все, самые луч­шие попытки».

По отцовской линии П. А. Флоренский наследовал как духовные склонности (это сказалось и в том, что в его лице род вернулся к священству), так и научные. Род Флоренских «отличался всегда принципиальностью в об­ласти научной и научно-организаторской деятельности. Флоренские всегда выступали новаторами, начинателями целых течений и направлений - открывали новые точки зрения, новые подходы к предметам» (из письма 27 ап­реля-13 мая 1935 г.).

Отец П. А. Флоренского, Александр Иванович (1850­1908), начав трудовую деятельность с инженера-путей­ца, в конце жизни стал помощником начальника Кавказ­ского округа путей сообщения.

Предки матери, Ольги (армянское имя Саломия) Пав­ловны Сапаровой (1859-1951), происходили из Гюлистана (Карабах). В XVI веке они были карабахскими меликами, одного рода со знатными Мелик-Бегляровыми. Из-за чу­мы, опустошавшей Карабах, а также теснимые шушинским ханом, карабахские беки бежали в село Болнисс Тифлис­ской губернии. Со временем почти все Мелик-Бегляровы вернулись в Карабах, но некоторые остались в Грузии и в дальнейшем смешивались и с грузинскими родами. По семейному преданию фамилия Сапаровых происходит от грузинского слова «щит», «защита», и это прозвание данная ветвь Мелик-Бегляровых получила за военную услугу Грузинскому царству. Таким образом, по мате­ринской линии П. А. Флоренский оказался связан и с Арменией, и с Грузией. От рода Сапаровых он унаследо­вал предрасположенность к яркому ощущению красоты материи и конкретного мира.

Детские годы П. А. Флоренского прошли в Тифлисе и Батуме, где отец строил военную Батумо-Ахалцыхскую дорогу. «Место моего рождения Евлах, - писал отец Павел, - где преизобилующая природными богатствами и обременительная избытком роскоши жизни степь стеснена двумя снеговыми горными группами... В этой двойствен­ности природы, меня воспитавшей, я склонен видеть наглядное выражение собственной моей двойственности, в которой север и юг через кровь исторически самую молодую и самую древнюю, напряженно противостоят друг

Свяц. Павел Флоренский. Детям моим. Воспоминания прошлых лет. Генеалогические исследования. Из соловецких писем. Завеща­ние. М., 1992. С. 279.

4

другу, не только не смешиваясь, но и, напротив, воз­буждая друг друга к более крепкому самоопределе­нию».

Кроме старшего Павла в семье было еще шесть детей, «Отчасти по недостаточной обеспеченности, отчасти по убеждению родителей, семья жила очень замкнуто и серьезно: развлечения и гости были редким исключе­нием, но зато в доме было много книг и журналов, на что урезывалось от необходимого. Уровень семьи был повышенно-культурный, с разносторонними интересами, причем предметом интересов были знания технические (отец), естественнонаучные (дети) и исторические (отец, мать и отчасти все). Люди, с которыми сопри­касались мы, были по преимуществу сослуживцы отца или товарищи его по гимназии. [...]

Относительно моего интеллектуального развития пра­вильный лишь формально ответ был бы совсем неверен по существу. Почти все, что приобрел я в интеллектуаль­ном отношении, получено не от школы, а скорее вопреки ей. Много дал мне отец лично. Но, главным образом, я учился у природы, куда старался выбраться, наскоро отделавшись от уроков. Тут я рисовал, фотографировал, занимался. Это были наблюдения характера геологи­ческого, метеорологического и т. д., но всегда на почве физики. Читал я и писал тоже нередко среди при­роды. Страсть к знанию поглощала все мое внимание и время. Я составил себе стенное расписание занятий по часам, причем время, назначенное классам и обяза­тельному посещению богослужения, окружил траурной каймой, как безнадежно пропавшее. Но и его я пользо­вал для своих целей»

Разность вероисповеданий родителей, а также пре­клонение перед человеческим знанием явились причиной того, что П. А. Флоренский не получил в семье навыков церковной жизни. «О религии у нас никогда не говори­лось ни слова, ни за, ни против > ни даже повествова­тельно, как об одном из общественных явлений, разве только более-менее случайно проскакивало слово о культе дикарей или каких-нибудь египтян, но и то очень отрывочно. Чем ближе к Церкви было какое-либо понятие, тем менее оснований могло ему быть упоми­наемым в нашем доме: терпелась, и то еле-еле, лишь

Свящ Павел Флоренский. Там же. С. 92. 4 Флоренский П. Л. Автобиография//Наше наследие. 1988. № 1. С. 75.

5

религиозная археология, умершая настолько, что можно было твердо рассчитывать на ее религиозную бездейст­венность»5. «Воспитанный в полной изоляции от пред­ставлений религиозных и даже от сказок, - писал впо­следствии отец Павел,-я смотрел на религию как на нечто вполне чуждое мне, а соответственные уроки в гимназии вызывали лишь вражду и насмешку»6. «В цер­ковном отношении я рос совершенным дичком. Меня ни­когда не водили в церковь, ни с кем не говорил я на темы религиозные, не знал даже, как креститься»7.

В 1892 году П. А. Флоренский поступил во 2-ю Тиф­лисскую классическую гимназию, здесь же учились В. Ф. Эрн (1881-1917), А. В. Ельчанинов (1881-1934) и Д. Д. Бурлюк (1882-1967). Гимназию П. А. Флоренский окончил в 1900 году первым учеником с золотой ме­далью.

В конце гимназического курса, летом 1899 года, Флоренский пережил духовный кризис: открывшаяся огра­ниченность и относительность физического знания по­ставила перед ним вопрос об Истине абсолютной и цело­стной. Именно тогда П. А. Флоренский сделал самостоя­тельней шаг к религиозному мировоззрению.

Приход П. А. Флоренского к вере в Бога совершился под влиянием Божиих призывов, о которых он подробно рассказал в своих «Воспоминаниях». Однажды, когда Павел спал, он ощутил себя заживо погребенным на ка­торге, в рудниках. Это было таинственное переживание тьмы кромешной, небытия, геенны. «Мною овладело без­выходное отчаяние, и я сознал окончательную невоз­можность выйти отсюда, окончательную отрезанность от мира видимого. В это мгновение тончайший луч, кото­рый был не то не зримым светом, не то - не слышанным звуком, принес имя - Бог. Это не было еще ни осияние, ни возрождение, а только весть о возможном свете. Но в этой вести давалась надежда и вместе с тем бурное и внезапное сознание, что-или гибель, или спасение этим именем и никаким другим. Я не знал, ни как может быть дано спасение, ни почему. Я не понимал, куда я попал, и почему тут бессильно все земное. Но лицом к лицу предстал мне новый факт, столь же непонятный, как и бесспорный: есть область тьмы и гибели, и есть спасение в ней. Этот факт открылся внезапно, как по­

5 Флоренский 77. А. Детям моим... С. 126.

6 Архив свящ. Павла Флоренского.

7 Флоренский 77. А. Детям моим... С. 145.

6

является на горах неожиданно грозная пропасть в про­рыве моря тумана. Мне это было откровением, откры­тием, потрясением, ударом. От внезапности этого удара я вдруг проснулся, как разбуженный внешнею силой, и, сам не зная для чего, но подводя итог всему пере­житому, выкрикнул на всю комнату: «Нет, нельзя жить без Бога!»»**

В другой раз Павел пробудился от духовного толчка, который был так внезапен и решителен, что юноша нео­жиданно для себя выскочил ночью во двор, залитый лун­ным светом. «Тут-то и произошло то, ради чего был я вызван наружу. В воздухе раздался совершенно отчет­ливый и громкий голос, назвавший дважды мое имя: «Па­вел! Павел!»-и больше ничего. Это не было-ни уко­ризна, ни просьба, ни гнев, ни даже нежность, а имен­но зов, - в мажорном ладе, без каких-либо косвенных оттенков. Он выражал прямо и точно именно и только то, что хотел выразить - призыв... Так возвещаются вестниками порученные им повеления, к которым они не смеют и не хотят дополнить от себя ничего сверх ска­занного, никакого оттенка помимо основной мысли. Весь этот зов звучал прямотою и простотою евангельского «ей, ей-ни, ни».., Я не знал и не знаю, кому при­надлежал этот голос, хотя не сомневался, что он идет из горнего мира. Рассуждая же, кажется наиболее пра­вильным по характеру его отнести его к небесному вестнику, не человеку, хотя бы и святому»9.

Эти призывы завершились кризисом юношеского науч­ного мировоззрения и обретением веры в Бога как Аб­солютную и Целостную Истину, на которой должна стро­иться вся жизнь.

Первым душевным порывом после происшедшего перево­рота было желание уйти в народ, возникшее отчасти под влиянием чтения Л. Н. Толстого, которому в то время молодой Флоренский даже написал письмо. Родители на­стояли на продолжении образования, и в 1900 году П. А. Флоренский поступил на физико-математический факультет Московского университета. Среди его учителей знаменитые ученые и профессора: Б. К. Млод-зеевский, Л. К. Лахтин,. Е. Жуковский, Н. В. Буга­ев, Л. М. Лопатин, С. Н. Трубецкой. В эти годы юный

8 Флоренский П. Л. Детям моим... С. 211-212.

9 Там же. С. 215.

7

П. А. Флоренский начинает писать научные и философ­ские работы, пронизанные критикой эволюционизма, позитивизма, рационализма. Наибольшее влияние на него в этот период оказал один из основателей Московско­го математического общества, Н. В. Бугаев. Свое кандидатское сочинение «Об особенностях плоских кри­вых как местах нарушений прерывности» Флоренский предполагал сделать частью большой работы общефило­софского характера «Прерывность как элемент миро­воззрения», синтезирующей философские и математи­ческие идеи.

Помимо занятий математикой П. А. Флоренский слушал лекции Л. М. Лопатина на историко-филологическом фа­культете, принимал участие в философском семинаре С. Н. Трубецкого, самостоятельно изучал историю ис­кусства. Его собственное научно-философское мировоз­зрение складывается как идеалистическое и конкретно-символистское.

Во время учебы в университете П. А. Флоренский подружился с поэтом А. Белым (сыном Н. В. Бугаева), а через него познакомился с литературно-символистскими кругами (В. Я. Брюсов, К. Д. Бальмонт, Д. С. Мереж­ковский, 3. Н. Гиппиус, А. А. Блок). Символизм при­влекал П. А. Флоренского творческим выходом из без­душного рационализма, тем более что и сам он писал стихи (см. сборник «В вечной лазури», 1907). Но почти сразу же обнаружились глубокие личные и идейные рас­хождения П. А. Флоренского с большинством из симво­листов. В символистах его отталкивала всеядность, неопределенность или ложность духовных основ. П. А, Флоренский искал опоры в духовной жизни и в марте 1904 года познакомился со старцем епископом Антонием (Флоренсовым), который жил тогда на покое в Донском монастыре. П. А. Флоренский с юношеским пылом просил его благословения на принятие монашества, но опытный епископ-старец посоветовал ему поступить в Московскую Духовную Академию для продолжения духов­ного образования и испытания себя. Это вполне соот­ветствовало устремлениям П. А. Флоренского, который писал матери 3 марта 1904 года: «Оставаться при Уни­верситете я не думаю, даже если бы меня оставляли....Произвести синтез церковности и светской культуры, вполне соединиться с Церковью, но без каких-нибудь компромиссов, честно, воспринять все положительное учение Церкви и научно-философское мировоззрение вместе с искусством и т. д. - вот как мне представ­

8

ляется одна из ближайших целей практической деятель­ности»10.

П. А. Флоренский окончил Университет блестяще, как один из самых талантливых студентов. Однако, не­смотря на лестное предложение. Е. Жуковского и Л. К. Лахтина остаться в Университете, несмотря на нежелание и молчаливый протест родителей, он в сен­тябре 1904 года поступил в Московскую Духовную Акаде­мию. С тех пор вся жизнь его оказалась связанной с Троице-Сергиевой Лаврой, у стен которой он прожил почти тридцать лет. Неудивительно, что он духовно сроднился с Лаврой, а основатель Лавры преподобный Сергий стал одним из его покровителей.

«Есть... тонкое очарование Лавры,-писал П. А. Фло­ренский, - которое охватывает изо дня в день, при вживании в этот замкнутый мир. И это очарование, теплое, как смутная память детства, уродняет душу Лавре, так что все другие места делаются отныне чуж­биной, а это - истинною родиной, которая зовет к себе своих сынов, лишь только они оказываются где-нибудь на стороне. Да, самые богатые впечатления на стороне скоро делаются тоскливыми и пустыми, когда потянет в Дом Преподобного Сергия. Неотразимость это­го очарования-в его глубокой органичности. Тут-^не только эстетика, но и чувство истории, и ощущение народной души, и восприятие в целом русской госу­дарственности, и какая-то, трудно объяснимая, но не­преклонная мысль: здесь, в Лавре именно, хотя и непо­нятно как, слагается то, что в высшем смысле должно называть общественным мнением, здесь рождаются при­говоры истории, здесь осуществляется всенародный и, вместе, абсолютный суд над всеми сторонами русской жизни. Это-то всестороннее жизненное единство Лавры как микрокосма и микроистории, как своего рода кон­спекта бытия нашей Родины, дает Лавре характер но-уменальности. Здесь ощутительнее, чем где-либо, бьет­ся пульс русской истории, здесь собрано наиболее нервных, чувствующих и двигательных, окончаний, здесь Россия ощущается как целое»11.

Духовный облик отца Павла Флоренского сложился под

10 Цит. по: Андроник, иеродиакон. Епископ Антоний (Флорен-сов) - духовник священника Павла Флоренского//Журнал Московской Патриархии. 1981. № 10.

11 Свящ Павел Флоренский. Собрание сочинений.. I. Статьи по искусству. Париж, 1985. С. 63-64.

9

благодатным покровом Преподобного Сергия, и потому и в творчестве своем, и в личной жизни он всегда при­бегал к молитвам печальника земли Русской. Отсюда -глубокая связь жизни и творчества отца Павла с рус­ской церковностью, русской культурой, русским народом.

Почти сразу после поступления в Академию П. А. Флоренский пишет Д. С. Мережковскому, предста­вителю «нового религиозного сознания», что их отноше­ния зависят от того, «как мы относимся к исторической Церкви». «Я должен быть в Православии и должен бо­роться за него. Если Вы будете нападать на него, то, быть может, я буду бороться с Вами».

В некоторых воспоминаниях говорится о том, что П. А. Флоренский в 1905-1906 годах участвовал в дея­тельности «Христианского братства борьбы» (В. Ф. Эрн, А. В. Ельчанинов, В. А. Свентицкий, А. Волжский, С. Н. Булгаков, тифлисский священник Иона Брихничев). Дело было скорее так, что, когда друзья-однокашники пригласили П. А. Флоренского к участию в социально-утопической деятельности, он, юношески сочувствуя их пафосу, отозвался положительно, но реального участия в объединении не принял. Нашумевшая же проповедь «Вопль крови», произнесенная П. А. Флоренским 12 мар­та 1906 года в академической церкви против взаимного кровопролития и смертного приговора лейтенанту П. П. Шмидту, оказалась полной неожиданностью не только для академического начальства, но и для его друзей. За эту проповедь П. А. Флоренский был заключен в губернскую тюрьму на Таганке, где пробыл около недели. Впоследствии, в 1927 году, отец Павел свидетельствовал, что им двигали не политические, а нравственные побуждения. В юные годы для П. А. Флоренского белее характерным и опре­деляющим было обращение к опыту народному. Вместе с академическим другом С. С. Троицким П. А. Флоренский ездил в село Толпыгино Костромской губернии (ныне Ивановская область). В этом селе они проводили духовные чтения, проповедовали в храме, собирали фольклор12, организовали библиотеку.

Но главным устремлением периода учебы в Акаде­мии (1904-1908) для П. А. Флоренского было познание духовности, не отвлеченно-философски, а жизненно. В 1904 году П. А. Флоренский поступает под духовное

12 См.: Флоренский П. А. Собрание частушек Костромской гу­бернии Нерехтского уезда. Кострома, 1909.

10

руководство иеромонаха Гефсиманского скита Исидора (ум. 1908), духовного отца старца Варнавы. Пастырский облик и пути руководства епископа Антония и иеромо­наха Исидора были различными, но именно их взаимо­дополнение и совокупность способствовали воцерков-лению П. А. Флоренского. Епископ Антоний был исклю­чительно образованным иерархом, он прекрасно знал светскую, особенно античную, культуру, разбирался в науках, считал необходимым готовить особых апологе­тов, которые занимались бы миссионерством в секуля­ризованном обществе. Иеромонах Исидор был необра­зованный простец из крепостных крестьян, его харак­терные черты - исключительная терпимость и любовь, видение начатков естественного добра даже в нецер­ковной среде. Было и то, что единило обоих старцев и давало возможность совместного их руководства: глубо­кая церковность, духовная опытность и рассудитель­ность, черты юродства.

П. А. Флоренский встречался также со схиигуменом Германом и другими старцами Зосимовой пустыни. Во время поездки в Оптину пустынь 7 сентября 1905 года П. А. Флоренский в скиту беседовал со старцем Анато­лием (Потаповым) на волновавшую его тему: «Спрашивал я у о. Анатолия насчет законности занятий философией и наукой и объяснил, что мой вопрос по поводу предъ­являемых мне тезисов «философия или Христос»! О. Ана­толий советовал познакомиться с Иоанном Кронштадт­ским или написать ему свои вопросы; молиться при всяком деле и испрашивать благословения и призывать Василия Великого, Иоанна Златоустого и Григория Бого­слова, и еще Тихона Калужского. «Это помогает», -сказал он».

Ответ старца Анатолия был по-оптински мудр и опы­тен. П. А. Флоренский через собственный духовный опыт и подвиг должен был прийти к Истине и раскрыть ее секуляризованному миру. Это мы и находим в позднейших лекционных курсах и выступлениях отца Павла: «Фило­софия каждого народа до глубочайшей своей сущности есть раскрытие веры народа, из этой веры исходит и к этой же вере устремляется. Если возможна русская фи­лософия, то только-как философия веры православ­ной»13 (1912). «Философия высока и ценна не сама в

13 Флоренский Я. А Приветственная речь на юбилейном чество­вании А. И. Введенского 22 января 1912 г.//Богословский вестник. 1912. № 2.

11

себе, а как указующий перст на Христа и для жизни во Христе» (1914) «А основная задача, которую нужно поставить мне, по свойствам моего образования, это по преимуществу «кафартика», т. е. очищение ума от лож­ных предпосылок и догматов современности, от ложной науки и ложной философии, чтобы чистым оком ума уча­щиеся научились взирать на область духовную, благо­датью открываемую. Могу заниматься я и другим, но в интересах дела, думаю, полезнее всего заниматься мне именно вышесказанным; я считаю, что вовсе не столь нужно научить системе того или другого философа, как выпрямить самые понятия и тем облегчить путь («уров­нять пути») грядущему в душу Христу» (1918)15

Очевидно, что данные основополагающие мысли отца Павла - свидетельство глубокой укорененности его творчества в жизни Церкви.

Кандидатское сочинение П. А. Флоренского «О рели­гиозной Истине» (1908), которое стало ядром магистер­ской диссертации (1912) и книги «Столп и утверждение Истины» (1914), было посвящено путям вхождения в Пра­вославную Церковь. «Живой религиозный опыт как един­ственный законный способ познания догматов» -так отец Павел выразил главную мысль книги, выстраданную жизнью. «Ведь, церковность - вот имя тому пристанищу, где умиряется тревога сердца, где усми­ряются притязания рассудка, где великий покой нисхо­дит в разум» Книга «Столп...» написана как опыт теодицеи, т. е. оправдания Бога от притязаний челове­ческого рассудка, находящегося в греховном, падшем состоянии. В речи перед защитой магистерской диссер­тации отец Павел говорил: «Разум перестает быть бо­лезненным, т. е. быть рассудком, когда он познает Истину: ибо Истина делает разум разумным, т. е. умом, а не разум делает Истину истиною... Эта самоистин­ность Истины выражается, - как вскрывает исследова­ние,-словом //, единосущее. Таким образом,

14 Флорецский П. А. Вступительное слово пред защитою на сте­пень магистра книги «О духовной Истине» (М., 1912), сказанное 19 мая 1914 г. Сергиев Посад, 1914. С. 15.

15 Цит. по: Андроник, игумен. Священник Павел Флоренский -профессор Московской Духовной Академии//Московская Духовная Ака­демия. 300 лет (1685-1985). Богословские труды: Юбилейный сбор­ник. М., 1986. С. 241.

16 Флоренский П. А. Столп и утверждение Истины. М., 1914. С. 3.

17 Там же. С 5.

12

догмат Троичности делается общим корнем религии и философии, и в нем преодолевается исконная противо-борственность той и другой»18.

Самая глубокая оценка «Столпа...» принадлежит рек­тору Московской Духовной Академии епископу Феодо-ру. «Как огласительное слово для стоящих «во дворе церковном», - писал епископ Феодор,-а так просит смотреть на его книгу сам автор (5 стр.), книга вы­полнена прекрасно. Сделана полная апология христиан­ской веры как единственной истины и сделана тем путем и в той сфере мысли, в какой полагают последний резон всякой истины поклонники человеческого рассудка, и все сказано на родном для них языке рассудка, логики и философии. [...]

Как Теодицея, книга отца Павла может удовлетворить самый требовательный вкус, изощренный в философии и богословии. Раскрывается вся премирная глубина хри­стианства, его необходимость для человека, освещается светом христианства и уясняется им высший смысл жизни и бытия мира и все частное и основное в христианстве, с необыкновенной ясностью, выявляется в своем высшем смысле и единстве. Не знаю, есть ли на Западе что-либо подобное, но в русской литературе подобного опы­та Теодицеи нет, и в этом смысле книга отца Павла -явление исключительное. [...]

Как труд богословско-философский, книга автора от начала до конца православна. Автор ниспровергает господство в жизни рассудка и его претензии на моно­полию истины, утверждает духовный подвиг, утверждает и защищает Церковь, открывает ложь ересей древних и новых по их существу, осуждает «новое религиозное сознание» современной интеллигенции, хлыстовство, хилиазм, культ плоти; исповедуя грех как причину зла, он в благодати Святого Духа утверждает силу, препо-беждающую грех и обновляющую тварь. [...]

Книга отца Павла высоко научная; трудно сказать, в какой области научного знания автор не проявил себя специалистом в этой книге. Он прекрасно знает антич­ную философию и античный мир; в совершенстве изучил новую философию, показал себя филологом и математи­ком, проявил громадную начитанность и в святооте­ческой литературе, в литературе богословской, ино­странной и русской. [...] Но автор везде остается

18 Флоренский П. А. Вступительное слово пред защитою на сте­пень магистра... С. 9.

13

свободным от подавляющего влияния этого научного ба­гажа, он везде творец и хозяин. Читая книгу автора, чувствуешь, что вместе с ней растешь духовно, а не только приобретаешь знание в какой-нибудь области: да до нее и нужно дорасти, чтобы понять»19.

Для самого отца Павла «Столп...» - лишь один из первых этапов богословского творчества, в котором он осмысливает ради пользы других свой приход в Церковь. При этом отец Павел ценил не столько «пройденный путь, [который] делается уже ненужным», сколько цель пути: «Мне же еже прилеплятися Богови благо есть, полагати о Господе упование спасения моего»20. Право-славность «Столпа...», свидетельствованная епископом Феодором, относится не к догматической точности каж­дого положения книги, а к ее духу, к тому, к чему призывает книга.

Как автор «Столпа...» и ряда других работ отец Павел завершил становление онтологической школы Мос­ковской Духовной Академии (протоиерей Феодор Голу-бинский - В. Д. Кудрявцев-Платонов - А. И. Введен­ский - архимандрит Серапион Машкин - священник Павел Флоренский). На основании защиты магистерской диссер­тации 19 мая 1914 года священник Павел Флоренский был утвержден в степени магистра богословия и зва­нии экстраординарного профессора Московской Духовной Академии. В 1914-1915 годах за магистерскую диссер­тацию «О духовной Истине» отец Павел был награжден премиями митрополита Московского Филарета и митропо­лита Московского Макария.

В 1908-1919 годах отец Павел преподавал в Москов­ской Духовной Академии историю философии. Темати­ка его лекций обширна: Платон и Кант, мышление еврей­ское и мышление западноевропейское, оккультизм и христианство, религиозный культ и культура и др. Он стремился выделять и развивать те моменты истори­ческого процесса, мысли, которые имеют особо важное значение для богословия, и указывал на религиозные следствия, содержащиеся в том или другом течении мысли21. В этом отец Павел был близок к традиции

19 Феодор, епископ (Поздеевский). «О духовной Истине. Опыт православной Феодицеи» («Столп и утверждение Истины») свящ. П. Флоренского. [Рецензия]. Сергиев Посад, 1914. С. 43-44.

20 Флоренский П. А. Вступительное слово пред защитою на сте­пень магистра... С. 15.

21 См.: Андроник, игумен. Священник Павел Флоренский - про­фессор Московской Духовной Академии//Московская Духовная Акаде-

14

Климента Александрийского и таких отцов Церкви, как Афанасий Великий, Григорий Нисский, Иоанн Дамаскин.

Оценивая вклад отца Павла в историю философии, один из лучших знатоков античной культуры, А. Ф. Ло­сев, писал, что Флоренский «дал концепцию платонизма, по глубине и тонкости превосходящую все, что когда-нибудь я читал о Платоне....Его имя должно быть на­звано наряду с теми пятью-шестью именами, которые знаменуют собой основные этапы понимания платонизма во всемирной истории философии вообще». Исследова­ния П. А. Флоренского сводились к выяснению тех обще­человеческих корней платонизма, через которые он ока­зался связан с религией вообще и философским идеа­лизмом.

Хотя отец Павел жил уединенно, он был одним из наиболее любимых профессоров Академии. Вот как вспо­минал чтение его лекций С. А. Волков: «Как сейчас помню обстановку его первых лекций. Самая большая аудитория переполнена. Стоят в проходах, вдоль стен, сидят на подоконниках, толпятся около двери. И это-минут за десять до звонка. Но вот звонок. Вскоре по­является Флоренский. Бочком пробирается, почти «про­тискивается» сквозь тесную толпу и выходит к столику перед студенческими скамьями. Сзади - большая доска. (На кафедру Флоренский никогда не поднимался.) Кругом толпа, настороженная, внимательная, сотнями глаз устремленная на лектора, сотнями ушей готовая ловить каждое его слово. Тишина. Я различаю, наконец, его фигуру. Среднего роста, слегка горбящийся, с черными волосами, падающими до плеч и слегка вьющимися, с небольшой кудрявящейся бородкой и с очень большим, выдающимся носом. [...] Черная простая ряса и се­ребряный наперстный крест, как у рядового сельского священника. Никогда на нем я не видел магистерского креста. Движения как бы скованны, фигура чаще бывает полу наклонена, нежели выпрямлена. Наконец, голос зву­чит несколько глухо, и слова падают отрывисто. Не было в нем ни величественности позы жестов, ни эф­фектности звучания голоса, ни витийственной плавности фраз, чем щеголяли некоторые профессора. Речь лилась откуда-то изнутри, не монотонно, но и без ритори-

мия. 300 лет (1685-1985). Богословские труды: Юбилейный сборник. С. 2^235.

Лосев А, Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М., 1930. С. 680.

15

ческих ухищрений и декламационного пафоса, не стре­мясь нарочито к красивости стиля, но будучи прекрас­ной по своему органическому единству, где содержание и форма сливались в нечто целостное».

Его речь «можно было слушать часами без всякой усталости. И только потом, когда Флоренский кончил говорить и исчез, когда загудела пчелиным роем встав­шая и тронувшаяся к выходу студенческая толпа, только тогда уж невольно почувствуешь, как закаменело все тело после непрерывного сидения и внимания в течение двух астрономических часов. [.,.] Дело в том, что Флоренский, несмотря на глуховатый тон голоса, живо­писал словами, и не только живописал, но и создавал некое музыкальное звучание в душе. Так что не только ум, но и все существо бывало очаровано им и покорено ему. Никогда я не слыхал такой речи, никогда ни у кого не читал, чтобы кто-нибудь из мыслителей говорил так»

Юношеский замысел синтеза церковности и культуры нашел свое отражение и в журнале «Богословский вест­ник», редактором которого отец Павел был в 19­ 917 годах: «Орган высшей Церковной школы, «Богослов­ский вестник», самым положением своим призывается к неуклонному служению, методами и орудиями науки, ин­тересам Святой Церкви. Раскрывать нетленные сокровища Сокровищницы Истины и углублять понимание их в совре­менном сознании, уяснять вечное и непреходящее значе­ние церковности, показывать, что она есть не только момент и факт истории, но и непреложное условие веч­ной жизни - такова прямая, положительная задача этого служения Церкви. Но положительная задача неизбежно связывается с задачею отрицательною - с борьбою про­тив расхищения духовного достояния Церкви, с рас­чисткою церковных владений от всех чуждых природе ее сил, покушающихся на ее собственность и на самое ее существование»24

Если говорить о вкладе П. А. Флоренского в русскую философию и в богословие, то необходимо помнить, что его самобытное творчество отмечено противоречивостью: оно несет на себе одновременно и печать времени, и

Волков С. Л. Московская Духовная Академия в 1917-1920 го­дах. Воспоминания бывшего студента Академии. Загорск: МДА, 1965. (На дравах рукописи.)

Объявление о подписке на «Богословский вестник» в 1913 г.// Богословский вестник. 1912. Т. 3. № 10. С. 1-2.

16

проникновение вперед на многие десятилетия. На твор­честве отца Павла Флоренского отразилось его собст­венное постепенное духовное становление, и поэтому он сам никогда не претендовал ни на безошибочность и законченность своей мысли, ни на всеобщность призна­ния, а подразумевал обсуждение, развитие, уточнение, исправление. Но, писал он о своем творчестве, «я хо­тел именно Православия и именно церковности. Я хотел и хочу быть верующим сыном Церкви» (из письма к епис­копу Феодору (Поздеевскому) от 7.XL 1913 г.)25.

Для П. А. Флоренского путь к церковности лежал через тяжелые личные испытания. Духовник, епископ Антоний, не благословлял его принять монашество, а он не хотел жениться, боясь «на место Бога поставить на первый план семью». Из-за этого П. А. Флоренский не мог «привести в исполнение свои заветные планы - сде­латься священником» По воспоминаниям А. В. Ельча-нинова, П. А. Флоренский в 1909 году находился в со­стоянии «тихого бунта» и лишь молитвы духовника ук­репляли его. И духовник не ошибся. П. А. Флоренский встретил девушку, с которой не только смог соединить свою жизнь, но которая впоследствии оказала большое духовное влияние на него самого. Это была Анна Ми­хайловна Гиацинтова (1889-1973), происходившая из крестьянской семьи Рязанской губернии. Обстоятельст­ва, приведшие П. А. Флоренского к покорности духовни­ку, были необыденными. «Я женился, - писал П. А. Фло­ренский, - просто потому, чтобы исполнить волю Божию, которую я усмотрел в одном знамении». Во время про­гулки под начавшимся проливным дождем на болоте П. А. Флоренский в тоске и отчаянии плакал и не мог прийти к определенному решению. «Я машинально, сам не помню зачем, нагнулся и захватил рукой какой-то ли­стик. Поднимаю его и вижу, к удивлению своему, четы­рехлистный трилистник - «счастье». Тут сразу ударила меня мысль (-и я почувствовал, что это не моя мысль -), что в этом знамении - воля Божия. При этом вспомнилось, что с самого детства я искал четырех­листный трилистник, ошаривал целые лужки, разглядывал множество кустиков^ но, несмотря на все старания, не находил желанного»

Письмо полностью опубликовано. См.: Богословские труды. Сб. 2*.., 1987. С. 296-297.

27 Архив свяіц. Павла Флоренского. Там же.

17

По воспоминаниям всех близко знавших ее, Анна Ми­хайловна являла исключительно высокий и светлый образ христианской супруги и матери. Ее простота, смирение, терпение, бодрость, верность долгу, глубокое понима­ние духовной жизни открывали современникам красоту подвига христианского брака. В семье отца Павла и Анны Михайловны было пятеро детей. Дети стали для отца Павла даром Божиим, ниспосланным для укрепления в самых тяжелых обстоятельствах. Близко знавшая семью в 20-е годы Е. К. Апушкина вспоминает: «Как хорош он был среди детей ко мне, в их семье в Загорске было так хорошо, словно я сама была маленькой девочкой. Еще не зная Анны Михайловны, я уже знала, как любит ее Павел Александрович. Он весь был полон ласки и нежности, когда произносил слово «Анна». Помню раннее утро. У стола стоят Павел Александрович и Анна Ми­хайловна. Его рука лежит на ее руке. Он посмотрел на меня с улыбкой и сказал: «Елена Константиновна, по­смотрите, как я Анну ругаю». О, если бы все люди так ругались. Живя по несколько дней в семье Павла Алек­сандровича, я не слышала ни сердитых окриков, ничего плохого. Анна Михайловна стала для меня примером в жизни, в отношении к детям, к людям. Лучшего женского образа я не встретила в жизни»28.

Таинство брака не только совершенно обновило П. А. Флоренского, но и открыло возможность принять таинство священства. 23 апреля 1911 года ректор МДА епископ Феодор рукоположил П. А. Флоренского во диа­кона, а на следующий день-во священника. Отец Павел был посвящен ко храму в честь Благовещения Пресвятой Богородицы села Благовещенского (в 2,5 км к северо-западу от Лавры). С праздника Воздвижения Честного Креста Господня 1912 года до 4 (17) мая 1921 года отец Павел служил в домовом храме во имя равноапос­тольной Марии Магдалины Сергиево-Посадского приюта сестер милосердия Красного Креста.

О том, как благодатно воспринял П. А. Флоренский рукоположение в священный сан, свидетельствует его письмо В. В. Розанову 11 мая 1911 года: «...все это время у меня, несмотря на усталость, на волнения, на тревогу за Анну (близко время ее), на кучу дел, такой праздник звенит в душе, такое торжество, словно на­стал день 7-й, словно наступила Вечная Пасха. Какой­

Там же.

18

то невыразимый, неосязаемый, непонятный для меня са­мого внутренний мир низошел в душу, в сердце, во все тело. Внешне - я все тот же: и сержусь, и раздра­жаюсь, и недоволен. А в глубине души достигнутое, завершенное, окончательное, словно свило гнездо свое и высиживает птенцов. Я вернулся к предкам, и теперь, за несколько дней этих, я так привык к своему положе­нию (при полной, поразительной для всех неумелости в деле службы), к рясе, к алтарю, к престолу, ко всему, что ни есть в церкви, что мне диким и непонятным ка­жется, как же это было раньше: не верится, чтобы могло быть иначе. Вся психология перевернулась. Вы поймите, Василий Васильевич, что это значит - почув­ствовать на себе руку епископа, непосредственно сое­диненного, телесно, физически с другим Епископом... С Апостолами, с Самим Христом. Ведь на себе чувст­вуешь не иносказательно, а буквально руку Христа Са­мого. Впрочем, все это рассуждения. А факт тот, что посвящение, самый акт возложения руки ошеломил меня (дважды), ударил в пот, довел почти до потери созна­ния окружающей обстановки и дал что-то новое: cns realissimum - для меня, cns quasi nihil-для дру­гих».

Современников поражала глубина раскрытия дара свя­щенства в отце Павле, Протоиерей Сергий Булгаков вспоминал: «Однако все, что может быть сказано об исключительной научной одаренности отца Павла, как и об его самобытности, в силу которой он всегда имел слово свое, как некое откровение обо всем, является все-таки второстепенным и несущественным, если не знать в нем самого главного. Духовным же центром его личности, тем солнцем, которым освещались все его дары, было его священство. В. В. Розанов, который, однажды узнав отца Павла, затем не мог уже от него оторваться, как от источника жизни... в качестве самого существенного его определения... сказал: «Он есть (именно по-гречески), священник. И это было именно так».

Цит. по: Андроник, игумен. Священник Павел Флоренский -профессор Московской Духовной Академии и редактор «Богословского вестн}ика»//Богословские труды. Сб. 28. М., 1987. С 293.

Булгаков Сергий, протоиерей. Священник о. Павел Флорен­ский //Сяи{. Павел Флоренский. Собр. соч.. I. Статьи по искусст­ву. Париж, 1985. С. 11.

19

В первые годы священства отец Павел стремился к приходской пастырской деятельности: против совета духовника он пытался получить сельский приход, в 1915 году уехал на фронт как полковой священник воен­но-санитарного поезда. Однако постепенно отец Павел подчинился воле духовника епископа Антония, который настаивал на том, что его главное призвание в священ­стве не приходское пастырство, а апологетическое про­светительство и учительство.

По воспоминаниям протоиерея Сергия Булгакова, отец Павел «извне был скорее нежного и хрупкого сложения, однако обладал большой выносливостью и трудоспособ­ностью, отчасти достигнутой и огромной аскетической тренировкой. Я был свидетелем этой его аскетической самодисциплины, как и его трудового научного подвига: обычно он проводил ночи за работой, отходя ко сну лишь в 3-4 часа пополуночи, но при этом сохраняя всю свежесть ума в течение дня, и то же можно сказать и о его пищевом режиме. И все это было в нем не только голосом его духовной стихии, но и делом железной воли и самообладания. Слабый от природы, в те годы, когда я знал о нем... он, насколько я помню, вообще никогда не болел, ведя жизнь, исполненную аскетических лише­ний».

Отец Павел производил впечатление необычайной «силы, себя знающей и собою владеющей», которая заключалась в даре проникновения в суть вещей. Но эта сила сдерживалась в общении с людьми «полной просто­той, естественностью и всяческим отсутствием внутрен­ней и внешней позы».

Священство отца Павла, писал С. Булгаков, не имело для себя примеров «в истории русской интеллигентской общественности. Последняя еще знает отдельные случаи принятия священства, связанного с переходом в католи­чество в аристократическом и светском конвертитстве, но отнюдь не в сермяжном, мужицком православии. Можно сказать, что отец Павел своим примером впервые проло­жил этот путь в наши дни именно для русской интелли­генции, к которой он исторически, конечно, все-таки принадлежал, хотя всегда и был свободен от «интелли­гентщины», враждовал с нею.

Он, своим рукоположением, фактически делал ей из­вестный вызов, конечно, вовсе о том не думая. По это­

31 Там же. С. 8.

20

му же пути, но уже после отца Павла, пошли люди из­вестного духовного и культурного склада. Они идут с ним и вслед за ним, сами -то сознавая, а иногда и не сознавая. До сих пор священство являлось у нас на­следственным, принадлежностью «левитской» крови, вме­сте и известного психологического уклада жизни, но в отце Павле встретились и по-своему соединились куль­турность и церковность, Афины и Иерусалим, и это ор­ганическое соединение само по себе уже есть факт цер-ковно-исторического значения».

П. А. Флоренский имел широкий круг друзей и зна­комых, каждый из которых оказывал влияние на атмо­сферу русской культуры начала XX века (епископ Феодор, Ф. К. Андреев, С. Н. Булгаков, В. Ф. Эрн, М. А. Новоселов, Вл. А. Кожевников, Ф. Д. Самарин, В. В. Розанов, Вяч. И. Иванов, С А. Цветков,. Н. Трубецкой, Г. А. Рачинский, П. Б, Мансуров, Л. А. Тихомиров, А. С. Мамонтова, Д. А. Хомяков, про­тоиерей Иосиф Фудель). В. В. Розанов, который был в гуще и петербургских, и московских кругов, лиц и свя­зей, едкий в своих оценках, тем не менее писал об отце Павле: «Это - Паскаль нашего времени. Паскаль нашей России, который есть в сущности, вождь всего московского молодого славянофильства, и под воздейст­вием которого находится множество умов и сердец в Москве и в Посаде, и в Петербурге. Кроме колоссаль­ного образования и начитанности, горит самым энту­зиазмом к истине. Знаете, мне порою кажется, что он-святой: до того исключителен... Я думаю и уверен в тайне души,-он неизмеримо еще выше Паскаля, в сущности-в уровень греческого Платона, с совершен­ными необыкновенностями в умственных открытиях, в умственных комбинациях или вернее в прозрениях»33.

Особенно близко П. А. Флоренский был связан с «Обществом памяти Вл. С. Соловьева», с новоселовским «Кружком ищущих христианского просвещения» и изда­тельством «Путь».

Революция не явилась неожиданностью для П. А. Фло­ренского. Более того, он много писал о духовном кри­зисе возрожденческой цивилизации, часто говорил о

3* Там же. С. 11-12.

Цит. по: Андроник, игумен. Священник Павел Флоренский -профессор Московской Духовной Академии и редактор «Богословского вестника»//Богословские труды. Сб. 28. М., 1987. С. 304.

21

надвигавшемся крушении России из-за потери духовных и национальных устоев.

Но «в то время, когда вся страна бредила револю­цией, а также и в церковных кругах возникали одна за другою, хотя и эфемерные, церковно-политические орга­низации, отец Павел оставался им чужд - по равнодушию ли своему вообще к земному устроению, или же потому, что голос вечности вообще звучал для него сильнее зовов временности... Потому он не был потрясен и тем изменением отношения Церкви и государства, которое наступило после революции. Он оставался внутренне свободным от государства, от которого ни до, ни после революции он ничего не искал, одинаково чуждый вся­кого раболепства, как перед начальством сверху, так и снизу. Можно сказать, не боясь парадокса, что отец Павел прошел через нашу катастрофическую эпоху, ду­ховно как бы ее не заметив, словно не обратив внима­ния на внешнюю ее революционность. Это равнодушие выражалось и в его лояльности «повиновения всякой власти», парадоксальном священнокнутии». Это сви­детельство можно подтвердить словами самого Флорен­ского из «Автобиографии» 1927 года: «По вопросам по­литическим мне сказать почти нечего. По складу моего характера, роду занятий и вынесенному из истории убеждению, что исторические события поворачиваются совсем не так, как их направляют участники, я всегда чуждался политики и считал, кроме того, вредным для организации общества, когда люди науки, призванные быть беспристрастными экспертами, вмешиваются в поли­тическую борьбу. Никогда в жизни я не состоял ни в какой политической партии». Конечно, нельзя пред­ставлять дело так, будто Флоренский был столь наивен, что не понимал, какие испытания ему и Церкви пред­стоит претерпеть в условиях нового общественного по­рядка. Фигура известного священника, профессора Мос­ковской Духовной Академии и редактора крупнейшего богословского журнала не могла не вызывать самых раз­личных, в том числе и злобных, оценок в обществе, где только что формально было провозглашено отделение церкви от государства, а на деле начато одно из самых жестоких и планомерных гонений на верующих, вплоть до

34

Булгаков Сергий, протоиерей. Священник о. Павел Флорен­ский/ІСвйи^ Павел Флоренский. Собр. соч. Т. I. Статьи по искусст­ву. ^ 13-14.

Флоренский Я. Л. Автобиография//Наше наследие. 1988. № Р.

С 78.

22

их полного физического уничтожения «как контрреволю­ционного класса». В «Автобиографии» 1927 года, нака­нуне своей первой ссылки, П. А. Флоренский писал: «Хотя в порядке личного сочувствия, мне не может быть не жаль людей, попадающих в связи с вопросами религии в тяжелые условия, но в порядке историческом считаю для религии выгодным и даже необходимым пройти через трудную полосу истории, и не сомневаюсь, что эта по­лоса послужит религии лишь к укреплению и очище­нию»36. Данные убеждения привели отца Павла на пози­ции действительной политической лояльности к совет­ской власти при непрекращающемся идейном противо­стоянии.

Почему же отец Павел не эмигрировал вместе со значительной частью русской интеллигенции и духовен­ства? Думается, лучший ответ на это дал все тот же С. Н. Булгаков, вполне испытавший горечь насильствен­ного изгнания: «Сам уроженец Кавказа, он нашел для себя обетованную землю у Троицы Сергия, возлюбив в ней каждый уголок и растение, ее лето и зиму, ее весну и осень. Не умею передать словами то чувство родины, России, великой и могучей в судьбах своих, при всех грехах и падениях, но и в испытаниях своей избранности, как оно жило в отце Павле. И, разумеет­ся, это было не случайно, что он не выехал за грани­цу, где могла, конечно, ожидать его блестящая научная будущность, и, вероятно, мировая слава, которая для него и вообще, кажется, не существовала. Конечно, он знал, что может его ожидать, не мог не знать, слишком неумолимо говорили об этом судьбы родины, сверху донизу от зверского убийства царской семьи до беско­нечных жертв насилия власти. Можно сказать, что жизнь ему как бы предлагала выбор между Соловками и Пари­жем, но он избрал... родину, хотя то были и Соловки, он восхотел до конца разделить судьбу со своим наро­дом. Отец Павел органически не мог и не хотел стать эмигрантом в смысле вольного или невольного отрыва от родины, и сам он и судьба его есть слава и величие России, хотя вместе с тем и величайшее ее преступле­ние».

* Там же. С. 76-77.

Булгаков Сергий, протоиерей. Священник о. Павел Флорен­ский/ /Свящ. Павел Флоренский. Собр. соч.. I. Статьи по искусст­ву. С. 15-16.

23

В течение целого ряда лет отец Павел продолжал церковную деятельность. 9 (22) марта 1918 года он был приглашен принять участие в работе отдела Поместного Собора Русской Православной Церкви о духовно-учебных заведениях по вопросу о типах пастырских училищ. В этом выразилась высокая оценка высшей церковной властью ученой и педагогической деятельности отца Павла. В 1917-1919 годах еще продолжалось чтение лек­ций в Академии. После закрытия Академии в Троице-Сергиевой Лавре она продолжала неофициальное сущест­вование в Москве, сначала в Даниловском, затем в Пет­ровском монастырях и на частных квартирах. Отец Павел был в числе немногих профессоров, кто поддерживал существование Академии в 20-е годы. Кроме того, с 1918 года он читал циклы религиозно-философских лек­ций в различных московских обществах, по существу развивая академические курсы. Сохранился целый курс лекций отца Павла в Московской Духовной Академии за 1921 год.

Священник Павел Флоренский был одним из первых среди лиц духовного звания, кто, служа Церкви, стал работать в советских учреждениях. Никогда при этом он не изменял ни своим убеждениям, ни священному сану, записав себе в назидание в 1920 году: «Из убеждений своих ничем никогда не поступаться. Помни, уступка ведет за собой новую уступку, и так - до бесконеч­ности». До тех пор, пока это было возможно, то есть до 1928 года, отец Павел во всех советских учрежде­ниях работал, не снимая подрясника, тем самым открыто свидетельствуя, что он - православный священник. Это странное сочетание советского учреждения и «ученого попа» более всего и поражало секуляризованный мир в 20-е годы, вызвав целый ряд маловразумительных воспо­минаний, испещренных ошибками.

Вопрос о том, участвовать или нет в культурном строительстве после 1917 года, отец Павел решал исхо­дя из того, что он ощущал нравственный долг и призва­ние в сохранении основ духовной культуры для будущих поколений. В письме к наследнице имения Абрамцево А. С Мамонтовой от 30 июля 1917 года отец Павел писал: «Все то, что происходит кругом нас, для нас, разумеется, мучительно. Однако я верю и надеюсь, что, исчерпав себя, нигилизм докажет свое ничтожество, всем надоест, вызовет ненависть к себе и тогда, после краха всей этой мерзости, сердца и умы уже не по-прежнему, вяло и с оглядкой, а, наголодавшись, обра­

24

тятся к русской идее, к идее России, к святой Руси. Все то, что Вам дорого в Абрамцеве, воссияет с силой, с какой оно никогда еще не сияло, потому что наша интеллигенция всегда была на /2, /з, Ли так да­лее нигилистичной, и этот нигилизм надо было изжить, как надо бывает болезни пройти через кризис. Я уве­рен, что худшее еще впереди, а не позади, что кризис еще не миновал. Но я верю в то, что кризис очистит русскую атмосферу, даже всемирную атмосферу, испор­ченную едва ли не с XVII века».

Убеждая других «не оставлять корабля», с которого пролеткультовцы стремились сбросить духовные цен­ности, отец Павел сам показал в этом пример. 22 ок­тября 1918 года он вошел в Комиссию по охране памят­ников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры и был назначен ученым секретарем и хранителем Ризницы. Кроме него в Комиссии состояли Ю. А. Олсуфь­ев, И. Е. Бондаренко,. Д. Протасов, М. В. Боскин, П. Н. Каптерев, Т. Н. Александрова-Дольник, С. Н. Ду-рылин, С. П. Мансуров (впоследствии священник), М. В. Шик (впоследствии священник).

В результате деятельности Комиссии было описано огромное историко-художественное богатство Лавры и спасено от разграбления церковное и национальное до­стояние неизмеримой духовной и материальной ценности. Комиссия подготовила условия для осуществления декре­та «Об обращении в музей историко-художественных цен­ностей Троице-Сергиевой Лавры» от 20 апреля 1920 го­да, подписанного Председателем Совнаркома В. И. Ле­ниным.

Отцу Павлу принадлежит совершенно особая роль в сохранении мощей Преподобного Сергия, когда в 1920 году они оказались в ведении Сергиевского музея и предполагалось их перемещение «в один из московских музеев», то есть уничтожение. В эти же годы отец Па­вел одним из первых развивает идею «живого музея», требуя сохранения каждого предмета в той среде и свя­зях, при которых он возникает и живет. Отстаивая идею живого музея, отец Павел считал необходимым для Церкви и духовной культуры России сохранить именно как действующие монастыри Троице-Сергиеву Лавру (яв­ление русской идеи) и Оптину пустынь (могучий собор-

Архіш свящ. Павла Флоренского.

25

ный в России возбудитель духовного опыта) и делал для этого то, что было тогда ему возможно. Конечно, в условиях 20-х и тем более последующих годов попытка сохранить монастыри как живые очаги духовной культу­ры-с признанием за их современными насельниками творческой преемственности и родства с их духовными предками - была обречена, но это была жертвенная попытка, исполненная любви и благодарности к истинным стражам духовной культуры.

В 20-е годы, в самый разгул кампаний по вскрытию мощей и изъятию и уничтожению икон, П. А. Флоренский пишет работу «Иконостас», в которой показывает духов­ную связь между святым, его нетленным телом, мощами, и иконой. В работах «Иконостас» и «Обратная перспек­тива» отец Павел отстаивает онтологическое превосход­ство иконы над светской живописью и ее общекультур­ную ценность. Во время массовой кампании переимено­вания (городов, улиц и даже личных имен и фамилий), конечной целью которой было разрушение исторической и религиозной преемственности, отец Павел пишет работу «Имена». В этой работе раскрывается духовный смысл наименования как выявления сущности личности и пред­мета, как способа познания типов, законов духовной реальности.

В 1921 году П. А. Флоренский был избран профессо­ром Высших художественно-технических мастерских (ВХУТЕМАС). В период зарождения и расцвета футуризма, конструктивизма, техницизма он отстаивал ценность и значимость общечеловеческих форм культуры, напол­ненных духовным смыслом. Он был убежден, что деятель культуры призван раскрыть существующую духовную реальность. Другой взгляд, согласно которому художник и вообще деятель культуры сам организует что хочет и как хочет (субъективный и иллюзионистический взгляд, на искусство и на культуру), в конечном итоге ведет к обессмысливанию и разрушению культуры и человека (см. работы «Анализ пространственности и времени в худо­жественно-изобразительных произведениях», «Обратная перспектива», «Иконостас», «У водоразделов мысли»). Однако П. А. Флоренский был решительно против того, чтобы представлять культуру саму по себе как первич­ный и самодовлеющий мир ценностей. В пределах самой культуры нет критериев выбора. Нельзя, оставаясь вер­ным культуре, принимать одно и отвергать другое. Для определения ценностей нужно выйти за пределы культуры и найти критерий, высший по отношению к ней. Таким

26

критерием отец Павел полагал религиозный культ как единство небесного и земного, умного и чувственного, духовного и телесного, Бога и человека («философия культа»). Оставаясь замкнутыми в культуре, мы будем вынуждены принимать ее всю целиком и должны тогда обожествить ее и считать критерием всех ценностей, кроме того, в ней самой мы должны обожествить себя как деятелей и носителей культуры. Поскольку культура ядром своим и корнем имеет религиозный культ, по­стольку в деятельности литургической отец Павел видел сердцевину всей деятельности человека вообще, которая подчинена единой цели - очищению человека от грехов для жизни вечной.

В целом ряде работ 20-х годов отец Павел развивает мысль о том, что культ человека (человекобожие), не ограниченного в деятельности и правах высшими, над­человеческими духовными ценностями религиозного куль­та, неизбежно приводит в области культуры к разруши­тельному смешению добра и зла, в области искусст­ва-к культу крайнего индивидуализма, в области науки - к культу оторванного от жизни знания, в об­ласти хозяйства-к культу хищничества, в области политики - к культу личности. Отец Павел отстаивал перед секуляризованным миром духовную значимость пра­вославной культуры как лучшего выражения общечелове­ческих ценностей. Без такого осмысления невозможно было бы в 20-е и последующие годы бороться за физи­ческое сохранение монастырей, храмов, икон и утвари для последующей жизни Церкви.

Задача культуры - борьба с законом падшего мира, который отец Павел определял как закон энтропии, все­общего уравнивания, смерти - Хаос. Миру противостоит закон эктропии, жизни-Логос. Культура свою задачу может осуществить только раскрывая высшие ценности религиозного культа. Совершенно очевидно, что отец Павел в доступной для того времени форме на философ­ском языке говорит о том, что в борьбе Христа (Логос) и антихриста (Хаос) культура должна быть на стороне Христа39

С середины 20-х годов отец Павел, не прекращая своего религиозно-философского творчества, переходит на исследовательскую работу в систему Главэлектро ВСНХ РСФСР. Он избрал прикладную физику, отчасти

См.: Флоренский П. Л. [Автореферат]//Наст, том С. 39.

27

потому, что это диктовалось практическими нуждами страны в связи с планом ГОЭЛРО, отчасти потому, что довольно скоро стало ясно: не только служить как священнику или сохранять духовную культуру, но и заниматься теоретической физикой, как он ее понимал, ему не дадут. П. А. Флоренский создал отдел мате­риаловедения в Государственном экспериментальном электротехническом институте, сделал ряд открытий и изобретений в различных областях науки и техники. Из научных работ того времени выделяются обобщающим ха­рактером книги «Диэлектрики и их техническое при­менение» (1924), «Карболит. Его производство и свой­ства» (1928), «Курс электротехнического материалове­дения» (1932), статьи в Технической энциклопедии (1927-1933).

«В научном облике отца Павла,-писал С. Н. Булга­ков, - всегда поражало полное овладение предметом, чуждое всякого дилетантизма, а по широте своих науч­ных интересов он является редким и исключительным полигистром, всю меру которого даже невозможно опре­делить... Здесь он более всего напоминает титани­ческие образы Возрождения: Леонардо да Винчи и др., может быть, еще Паскаля, а из русских же больше всего В. В. Болотова»40, Авторитет П. А. Флоренского как ведущего специалиста в области электротехники был столь велик, что после ссылки 1928 года он не только продолжал возглавлять отдел материаловедения ГЭЭИ, но и был назначен помощником директора Всесоюзного энер­гетического института по научной части (1930), избран в члены президиума бюро по электроизолирующим мате­риалам Всесоюзного энергетического комитета (1931), включен в Комиссию по стандартизации научно-тех­нических обозначений, терминов и символов при Совете Труда и Обороны СССР (1932). П. А. Флоренский участ­вовал в первой (1929) и второй (1931) всесоюзных конференциях по электроизолирующим материалам.

Занимаясь громадной научно-технической и органи­зационной деятельностью, П. А, Флоренский в 20-е годы продолжал обдумывать пути синтеза математического, физического, художественно-философского и религиоз­ного мышления. В 1929 году он пишет В, И, Вернадскому о существовании пневмотосферы - особо стойких вещест­

Булгаков Сергий, протоиерей. Священник о. Павел Флорен­ский// СвяПавел Флоренский. Собр. соч. Т. I. Статьи по искусст­ву. С. 10.

28

венных образований, проработанных духом и вовлеченных в круговорот духовной культуры.

В связи с работой в системе Наркомпроса и Глав-электро, а также потому, что его личность вызывала интерес, П. А. Флоренскому приходилось встречаться с целым рядом государственных, партийных и общественных лиц. Рассказы о таких встречах носят преувеличенно-легендарный характер. По воспоминаниям разных лиц, отец Павел встречался с В. Куйбышевым, Л. Троцким, Н. Бухариным. Можно предполагать, что он встречался также с А. Луначарским, Н. Троцкой, Е. Пешковой; с Л. Каменевым он был знаком, так как учился в одной с ним гимназии.

Та систематическая травля, которой П. А. Флорен­ский подвергался в течение 15 лет (1918-1933) за свою культурную и научную деятельность, может быть понята и оценена только в связи с тем, что конечный смысл этой деятельности был религиозный, или, как тогда писали, «идеалистический», и эта деятельность спра­ведливо оценивалась как продолжение служения Церкви. Начало травле отца Павла было положено в 1918-1920 годах, когда деятельность Комиссии по охране Лавры пытались представить как контрреволюционную попытку создания «православного Ватикана». Следующим поводом для «критики» явилось преподавание во ВХУТЕМАСе: Фло­ренский обвинялся в создании «мистической и идеа­листической коалиции» с В. А. Фаворским. Наиболее же жестокой травле П. А. Флоренский был подвергнут за истолкование им теории относительности в книге «Мни­мости в геометрии» (М., 1922), В этой книге он из теории относительности выводит возможность конечной Вселенной, когда Земля и человек становятся средото­чием творения. «Земля из ничтожной пылинки мироздания превращается в центр Вселенной, ибо является и астро­номическим и духовным ее центром», - говорилось в единственной положительной рецензии.

Совершенно очевидно, что судьба отца Павла была предопределена его верой в Христа и саном священника Православной Церкви, религиозно-философским мировоз­зрением и тем своеобразным положением, которое он занимал в обществе. В мае 1928 года ОГПУ провело мас­штабную операцию в Сергиевом Посаде и его окрест­ностях: арестовало и перевезло в Бутырки большую

Архив свящ. Павла Флоренского.

29

группу верующих - служителей церкви и мирян. Это был удар по церкви, уже основательно обескровленной, и по остаткам дворянского сословия, в том числе высшей аристократии, которые спасались возле Троице-Сергие-вой Лавры, как во все времена спасались люди в храмах от последней погибели.

Перед этим прогремела «артподготовка»: газеты и журналы печатали из номера в номер обличительные, гневные памфлеты и фельетоны об окопавшихся в Сер-гиевом «черносотенцах под Москвой!», о том, что «Тро-ице-Сергиева Лавра - убежище бывших князей, фабри­кантов и жандармов!», «Шаховские, Олсуфьевы, Тру­бецкие и др. ведут религиозную пропаганду!». Общест­венное мнение было подготовлено. Заработали «органы», машина ОГПУ.

Никакого обвинения заключенному П. А. Флоренскому предъявлено не было. 25 мая он дал такие показания на допросе: «Фотокарточка Николая II хранится мною как память Епископа Антония. К Николаю я отношусь хорошо, и мне жаль человека, который по своим намерениям был лучше других, но который имел трагическую судьбу цар­ствования. К соввласти я отношусь хорошо и веду ис­следовательские работы, связанные с военным ведом­ством секретного характера. Эти работы я взял добро­вольно, предложив эту отрасль работы. К соввласти я отношусь как к единственной реальной силе, могущей провести улучшение положения массы. С некоторыми мероприятиями соввласти я не согласен, но безусловно против какой-либо интервенции, как военной, так и экономической. Никаких разговоров с кем-либо о тех мероприятиях, с которыми я не согласен, я не вел».

Дело «прокручивалось» быстро и «скопом»: 8 июня судьба всех арестованных, содержавшихся в Бутырках, была решена. В протоколе заседания Особого совещания при коллегии ОГПУ Флоренский идет под номером 25: «Из-под стражи освободить, лишив права проживания в Москве, Ленинграде, Харькове, Киеве, Одессе, Ростове-на-Дону, означенных губерниях и округах с прикрепле­нием к определенному месту жительства, сроком на три года».

14 июля отец Павел отправляется в Нижний Новгород, выбранный им как место жительства.

Ссылка была недолгой. По ходатайству Е. П. Пешко-

Там же.

30

вой последовало новое постановление Особого совеща­ния: «Досрочно от наказания освободить, разрешив сво­бодное проживание по СССР». Уже в сентябре он вернул­ся домой.

Обстановка в Москве в это время была такая, что отец Павел говорил: «Был в ссылке, вернулся на ка­торгу».

В феврале 1933 года П. А. Флоренский был вновь арестован. Предъявленное обвинение ставило ему в вину участие в контрреволюционной организации, состоявшей из монархиствующих и кадетских элементов и пытавшихся создать республиканское правительство, опирающееся на Православную Церковь. Следствие сопровождалось при­менением мер физического воздействия на арестованных для получения вымышленных показаний.

26 июля 1933 года П. А. Флоренский был осужден особой тройкой на 10 лет исправительно-трудовых лаге­рей и 13 августа отправлен по этапу в восточносибир­ский лагерь «Свободный». 1 декабря 1933 года он при­был в лагерь и был определен работать в научно-исследовательском отделе управления БАМЛАГа. Вскоре, 10 февраля 1934 года, он был направлен в Сковородино на опытную мерзлотную станцию. Это случилось благо­даря одному (неизвестному нам) человеку, который вспоминает: «Меня судьба столкнула с Флоренским при весьма скорбных обстоятельствах. Было известно, что С. Булгаков эмигрировал, а Флоренский преподает где-то математику и ходит на лекции в рясе-так в 20-е годы говорили в Москве. И вот в 1934 году, когда я работал в плановом отделе на строительстве дороги в «Свободном», пригнали этап. Просматривая список, наткнулся на фамилию «Флоренский». Сначала - никаких ассоциаций: все, что с ним было связано, все кануло в вечность, все это было в другом мире. Смотрю-мате­матик. Только, когда он вошел, догадался, что это тот самый Флоренский. Спросил его об этом, он коротко подтвердил. Я пытался расспрашивать (что-то насчет Москвы и его участи), но он отмалчивался, был угрюм и явно не хотел разговаривать с посторонним человеком. Мне это было понятно. Я устроил его на метеостанцию в пос. Сковородино, надеясь как-то оградить от об­щелагерной жизни». Здесь, на станции, П. А. Флорен­ский проводил исследования, которые впоследствии лег­ли в основу книги его сотрудников Н. И. Быкова и П. Н. Каптерева «Вечная мерзлота и строительство на ней» (1940).

31

В конце июля и начале августа 1934 года благодаря помощи Е. П. Пешковой в лагерь смогли приехать жена Анна Михайловна и младшие дети: Ольга, Михаил, Мария (в это время старшие сыновья Василий и Кирилл были в геологических экспедициях). Семья приехала не только для свидания. Поступило предложение Чехословацкого правительства договориться с правительством СССР об освобождении П. А. Флоренского и выезде его в Чехо­словакию. Однако для начала официальных переговоров необходим был положительный ответ самого отца Павла. Он ответил решительным отказом, просил прекратить все хлопоты и, сославшись на апостола Павла, сказал, что надо быть довольным тем, что есть.

Во время пребывания семьи в Сковородино, П. А. Флоренский был помещен в изолятор лагеря «Сво­бодный», а 1 сентября отправлен со спецконвоем в Со­ловецкий лагерь. Сам он так описал этот перевод в письме из Кеми 13 октября 1934 года: «Дорогая Аннуля, весьма беспокоюсь о вас, т. к. 2 месяца не знаю ни­чего, а к тому же вы были в дороге. Писать мне было нельзя, да и нечего, т. к. я не знал ничего опре­деленного. 16 авг. выехал из Рухлово,-с 17 по 1 сент. сидел в изоляторе в Свободном, с 1 по 12 ехал со спецконвоем на Медвежью гору, с 12 сент. по 12 окт. сидел в изоляторе на Мед в. горе, а 13 приехал в Кемь, где нахожусь сейчас. По приезде был ограблен в лагере при вооруж. нападении и сидел под тремя топорами, но как видишь спасся, хотя лишился вещей и денег; впрочем, часть вещей найдена, все это время голодал и холодал. Вообще было гораздо тяжелее и хуже, чем мог себе представить, уезжая со станции Сковородинской. Должен был ехать в Соловки, что было бы неплохо, но задержан в Кеми и занимаюсь надписы­ванием и заполнением учетных карточек. Все склады­вается безнадежно тяжело, но не стоит писать. Никаких общих причин к моему переводу не было, и сейчас довольно многих переводят на север».

Несчастья, обрушившиеся на П. А. Флоренского, не обошли стороной и его уникальную библиотеку, в кото­рую к тому времени влились собрания книг В. В. Роза­нова, профессоров Академии И. Корсунского, И. Беляе­ва, Ф. Андреева, а также много книг, подаренных самы-

43 Т. е. просить об освобождении.

44 Архив свящ. Павла Флоренского.

32

ми разными деятелями культуры. Узнав об этом в ла­гере, Флоренский весной 1934 года писал начальнику строительства БАМЛАГа: «Вся моя жизнь была посвящена научной и философской работе, причем я никогда не знал ни отдыха, ни развлечений, ни удовольствий. На это служение человечеству шли не только все время и все силы, но и большая часть моего небольшого зара­ботка - покупка книг, фотографирование, переписка и т. д. В результате, достигнув возраста 52 лет, я со­брал материалы, которые подлежат обработке и должны были дать ценные результаты, т. к. моя библиотека была не просто собранием книг, а подбором к опреде­ленным темам, уже обдуманным. Можно сказать, что со­чинения были уже наполовину готовы, но хранились в виде книжных сводок, ключ к которым известен мне од­ному. Кроме того, мною были подобраны рисунки, фото­графии и большое количество выписок из книг. Но труд всей жизни в настоящее время пропал, так как все мои книги, материалы, черновые и более или менее обра­ботанные рукописи взяты по распоряжению ОГПУ. При этом взяты книги не только мои личные, но и моих сыновей, занимающихся в научных институтах, и даже детские книги, не исключая учебных пособий. При осуж­дении моем, бывшем 26 июля 1933 года ППОГПУ Москов­ской области, конфискации имущества не было, и по­этому изъятие моих книг и результатов моих научных и философских работ, последовавшее около месяца тому назад, было для меня тяжелым ударом [...], уничто­жение результатов работы моей жизни для меня гораздо хуже физической смерти»4.

15 ноября 1934 года П. А. Флоренский был направлен в Соловецкий лагерь. Его определили работать на ла­герном заводе йодной промышленности, где он занимался проблемой добычи йода и агар-агара из морских водо­рослей и сделал более десяти запатентованных научных открытий и изобретений. Сначала он жил в общих бара­ках «Кремля» (так называли монастырь), затем в 1935 году его перевели в Филиппову пустынь (1,5 км от монастыря). Здесь, на месте пустынных подвигов своего покровителя, святого Филиппа, отец Павел проходил последние испытания перед тем, как предстать Богу в мученическом венце.

«Позавчера мне минуло 54 года,-писал он 24 ян-

45 ^

Там же.

2 П. Флоренский, т. 1

33

варя 1935 года. - Просматривая свое сердце, могу ска­зать, что никакого нет у меня гнева и злобы, пусть каждый радуется, как может». «Свет устроен так, что давать миру можно не иначе, как расплачиваясь за это страданиями и гонением. Чем бескорыстнее дар, тем жестче гонения и тем суровее страдания. Таков закон жизни, основная аксиома ее. Внутренно сознаешь его непреложность и всеобщность, но при столкновении с действительностью в каждом частном случае бываешь поражен, как чем-то неожиданным и новым» (из письма от 13 февраля 1937 года).

Летом 1937 года началась реорганизация Соловецкого лагеря особого назначения (СЛОН) в Соловецкую тюрьму (СТОН). П. А. Флоренский был вновь переведен в общие бараки, находившиеся на территории монастыря. «В об­щем все ушло (все и все), - писал он в одном из последних писем от 3-4 июня 1937 года, - Последние дни назначен сторожить по ночам в б. йодпроме произ­веденную нами продукцию. Тут можно было бы заниматься (сейчас пишу письма, например), но отчаянный холод в мертвом заводе, пустые стены и бушующий ветер, вры­вающийся в разбитые стекла окон, не располагает к занятиям, и ты видишь по почерку, даже письмо писать окоченевшими руками не удается... Вот уже 6 час. утра. На ручей идет снег, и бешеный ветер закручивает снежные вихри. По пустым помещениям хлопают разбитые форточки, завывает от вторжения ветра. Доносятся тре­вожные крики чаек. И всем существом ощущаю ничтожест­во человека, его дел, его усилий».

В конце июня 1937 года в Соловецком лагере произ­водятся массовые расстрелы заключенных на Секирной горе. «В одну из тех ночей исчезли из лагеря (при­мерно 17-19 июня) П. А. Флоренский и Л. С Курбас» (сообщение И. Л. Кагана)46. А. Г. Фаворский, который в октябре - ноябре 1937 года виделся с П. А. Флорен­ским в лагере, писал: «Ваш дедушка Флоренский на Со­ловках был самый уважаемый человек - гениальный, без­ропотный, мужественный философ, математик и богослов. Мое впечатление о Флоренском, да это и всех заключен­ных мнение, бывших с ним, - высокая духовность, доброжелательное отношение к людям, богатство души. Все то, что облагораживает человека»47

46 Там же.

47 Там же.

34

25 ноября 1937 года П. А. Флоренский постановле­нием особой тройки УНКВД по Ленинградской области был приговорен к высшей мере наказания «за проведение контрреволюционной пропаганды». 8 декабря он был рас­стрелян48.

П. А. Флоренский был реабилитирован дважды-в 1958 и 1959 годах-ввиду отсутствия «доказательств виновности в антисоветской деятельности» и «за от­сутствием состава преступления».

В одном из последних писем Флоренского с Соловков к сыну Кириллу от 21 февраля 1937 года подводится итог его многогранной деятельности: «Что я делал всю жизнь? - Рассматривал мир как единое целое, как еди­ную картину и реальность, но в каждый момент или, точнее, на каждом этапе своей жизни, под определенным углом зрения. Я просматривал мировые соотношения на разрезе мира по определенному направлению, в опре­деленной плоскости и старался понять строение мира по этому, на данном этапе меня занимающему признаку. Плоскости разреза менялись, но одна не отменяла дру­гой, а лишь обогащала. Отсюда - непрестанная диалек-тичность мышления (смена плоскостей рассмотрения), при постоянстве установки на мир, как целое».

В столкновении двух типов культуры (возрожден­ческого и средневекового) были заложены трагические начала жизни и творчества П. А. Флоренского. Свое собственное мировоззрение он считал соответствующим стилю исторического русского средневековья ХІ-Х веков. Сложившись как мыслитель и ученый при сопря­жении культур светской и церковной, П. А. Флоренский предупреждал о гибельности бездуховного пути культу­ры. В то время, когда Флоренский писал об этом, казалось невероятным, что уже XX век приведет куль­туру, да и все человечество к возможности самоуничто­жения.

Трагична не только судьба Флоренского, трагично время, в которое он жил, культура, которая оказалась неспособной вместить в себя такого мыслителя, священ­ника и ученого. «Оглядываясь назад, я вижу, что у

48 3 ноября 1958 года Невский загс г. Ленинграда сообщил ложную дату смерти П.. Флоренского (15 декабря 1943 года), ко­торая вошла в большинство справочников и энциклопедий. Не были указаны причины и место смерти П.. Флоренского. Новые данные приводятся в свидетельстве о смерти, выданном 24 ноября 1989 года Калининским загсом г. Москвы по запросу семьи в Управление КГБ СССР.

35

меня никогда не было действительно благоприятных ус­ловий работы, частью по моей неспособности устраивать свои личные дела, частью по состоянию общества, с которым я разошелся лет на 50, не менее, - забежал вперед, тогда как для успеха допустимо забегать впе­ред не более, чем на 2-3 года» (из письма от 2 апреля 1937 года с Соловков).

И все же Павел Александрович Флоренский верил, что чаемое им время настанет. «Я научился благодушию, -писал он в 1924 году,-когда твердо узнал, что жизнь и каждого из нас, и народов, и человечества ведется Благою Волею, так что не следует беспокоиться ни о чем, помимо задач сегодняшнего дня. Ну и самая исто­рия убеждает вдобавок, что мировоззрение уже вступило на новый путь и что потому «моему» принадлежит по­беда, которая будет достигнута и без меня, так что мое личное участие в этом деле есть обстоятельство третьестепенное. Немного раньше, немного позже, не­много так, немного иначе - но волновавшие меня ощу­щения будут выражены и определят собою характер буду­щего знания. Теперь я в этом уверен»49.

Игумен Андроник (Трубачев Л. С.)

Архив свяіц. Павла Флоренского.

ФЛОРЕНСКИЙ П. А. [АВТОРЕФЕРАТ]

Биографические сведения

Родился 9-го января 1882 г. в м[естечке] Евлах Елизаветпольской г[убернии], где отец его строил тогда Закавказскую ж[елезную] д[орогу]. Детство про­вел в Тифлисе и главным образом в Батуме. Учился во 2-й Тифлисской классической гимназии и окончил там курс в 1900-м г. Дальнейшее образование получил на физико-математическом факультете Московского универ­ситета, по математическому отделению. В 1904 г. окон­чил здесь курс, специализировавшись по чистой матема тике, и был оставлен при кафедре. Кандидатское сочи­нение писал на самостоятельно намеченную тему «Об особенностях плоских кривых, как местах нарушений непрерывности»; это сочинение предполагалось сделать частью работы общефилософского характера «Прерыв­ность, как элемент мировоззрения». В университете Флоренский] работал преимущественно в атмосфере идей теории функций действительного переменного и Н. В. Бугаева и под дружеским покровительством. Е. Жуковского. Параллельно с занятиями математикой и физикой шло изучение философии на историко-филологическом факультете у С Н. Трубецкого и Л. М. Лопатина. В 1904 г. Флоренский] поступил сту­дентом в Московскую Духовную Академию и с этого вре­мени поселился в Сергиевском Посаде. В Академии он занимался дисциплинами, необходимыми ему в разработке общего мировоззрения, - философскими, филологичес­кими, археологическими, историей религии, и отчасти продолжал работы математические. Будучи на IV курсе, был избран на кафедру истории философии, которую затем занимал с осени того же 1908 года в качестве и [сполняющего] должность] доцента, а с 1911-э[кстра]о[рдинарного] профессора], по защите на сте­

37

пень магистра диссертации «О духовной истине».

Лекции его и семинарии были посвящены преимущест­венно вопросам истории мировоззрения. Параллельно с занятиями философскими Флоренский] работал и отчасти преподавал в области математики и физики. В 1911 г. принял священный сан, не занимая приходской должно­сти. С 1911 по 1917 г. Флоренский] редактировал ака­демический орган «Богословский Вестник», которому старался придать исторический характер и в котором опубликовал ряд документов, освещающих историю миро­воззрения и школы в XVIII и XIX вв. С 1917 г. Флоренский] читал лекции физического и математи­ческого характера в педагогическом Сергиевском ин­ституте и разработал курсы по методике геометрии, энциклопедии математики и др. Вместе с тем, состоя сотрудником Музейного отдела, он разрабатывал мето­дику эстетического анализа и описания предметов древ­него искусства, для чего привлек данные технологии и геометрии. В результате этих занятий был написан ряд докладов и составлен ряд описей, изданных лишь частично.

Мировоззрение

Свою жизненную задачу Флоренский] понимает как проложение путей к будущему цельному мировоззрению. В этом смысле он может быть назван философом. Но в про­тивоположность установившимся в новое время приемам и задачам философского мышления, он отталкивается от отвлеченных построений и от исчерпывающей, по схемам, полноты проблем. В этом смысле его следует скорее считать исследователем. Широкие перспективы у него всегда связаны с конкретными и вплотную поставленными обследованиями отдельных, иногда весьма специальных, вопросов. Вследствие этого, развиваемое им мировоз­зрение строится контрапунктически, из некоторого числа тем миропонимания, тесно сплоченных особою диа­лектикою, но не поддается краткому систематическому изложению. Построение его - характера органического, а не логического, и отдельные формулировки не могут обособляться от конкретного материала. Руководящая тема культурно-исторических воззрений Флоренского] -отрицание культуры, как единого во времени и в про­странстве процесса, с вытекающим отсюда отрицанием эволюции и прогресса культуры. Что же касается до

38