На правах рукописи Фокин Александр Алексеевич
И.Д. Сургучёв: творческая биография писателя
в свете художественной антропологии
10. 01.01. – русская литература
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени
доктора филологических наук
Ставрополь
2008
Диссертация выполнена на кафедре истории новейшей отечественной литературы Ставропольского государственного университета
Научный консультант:
доктор филологических наук профессор
Егорова Людмила Петровна
Официальные оппоненты:
доктор филологических наук профессор
Агеносов Владимир Вениаминович
доктор филологических наук профессор
Шульженко Вячеслав Иванович
доктор филологических наук профессор
Павлов Юрий Михайлович
Ведущая организация:
Институт мировой литературы
им. А. М. Горького (РАН)
Защита состоится « 26 » сентября 2008 г. в 11 часов на заседании диссертационного совета Д.М. 212.256.02. в Ставропольском государственном университете по адресу: 355009, г. Ставрополь, ул. Пушкина, 1а, ауд. 416.
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Ставропольского государственного университета по адресу: 355009, г. Ставрополь, ул. Дзержинского, 120.
Автореферат разослан « » __________ 2008 года.
Ученый секретарь диссертационного совета
доктор филологических наук профессор Черная Т. К.
Общая характеристика работы
Актуальность исследования. Имя выдающегося русского писателя Ильи Дмитриевича Сургучева (1881–1956) мало что говорит современным российским читателям. Вследствие известных обстоятельств литературной жизни Советской России оно более шестидесяти лет было вычеркнуто из истории русской литературы. Между тем в начале XX века оно было широко известно, в литературной и театральной среде имя Сургучева ассоциировалось с новейшими достижениями русской прозы и драматургии; современники ставили И.Д. Сургучева в один ряд с ведущими писателями-реалистами начала ХХ века Л. Андреевым, И. Буниным, М. Горьким, А. Куприным; он едва ли уступал тогда в известности и популярности своим более известным на сегодняшний день соотечественникам Б. Зайцеву, А. Ремизову, И. Шмелеву. Пьесы Сургучева «Торговый дом» и «Осенние скрипки» сравнивались с пьесами А.Н. Островского, А.П. Чехова и воспринимались как своего рода эталон в области мелодрамы. Высокие оценки его творчеству даны как собратьями по перу, так и литературными критиками (Ю. Айхенвальдом, Д. Выгодским, В. Львовым-Рогачевским, С. Адриановым, Е. Колтоновской, З.Н. Гиппиус, Б.А. Садовским и многими другими). Вместе с тем в изучении дореволюционного творчества писателя нередки однозначные акценты. На литературной репутации писателя сказалось безапелляционное зачисление его в «знаньевцы», чему отчасти способствовал своими декларациями сам Сургучев. Будучи впоследствии некритически воспринятым, это клише повлекло за собой недооценку эстетической позиции писателя и стилистического плюрализма сургучевской поэтики.
В один ряд с выдающимися русскими писателями ХХ века ставила И.Д. Сургучева и эмигрантская критика. В некрологе, опубликованном в журнале «Возрождение», утверждалось: «Их было семь... Бунин, Зайцев, Куприн, Мережковский, Ремизов, Сургучев и Шмелев... Семь было с нами, в изгнании... [они] представляли собой русскую литературу и были духовными наследниками Девятнадцатого Века»[1]. Но если после снятия запретов творчество других писателей-эмигрантов уже давно стало предметом целого ряда научных работ (В.В. Агеносов, А.М. Грачева, Н.М. Солнцева и др.), то этого нельзя сказать о наследии И.Д. Сургучева, и это во многом определяет актуальность диссертации.
Академическая «сургучевиана» до недавнего времени исчерпывалась десятком статей (преимущественно энциклопедического характера), несколькими страницами в монографии С.В. Касторского «Повести М. Горького «Городок Окуров», «Жизнь Матвея Кожемякина» и русская литература 1910-х годов» (М., 1960), публикацией переписки Сургучева с Горьким (Горький М. «Письма к писателям» (М., 1959); разделом в «Библиографическом указателе» под ред. К.Д. Муратовой к академической «Истории русской литературы конца XIX – начала ХХ века» (М., 1963). Оценки же произведений, написанных и опубликованных в эмиграции, можно найти только в рецензиях, мемуарах и эпистолярном наследии писателей и деятелей культуры русского зарубежья (Г. Адамович, В. Абданк-Коссовский, Н. Евреинов, Г. Мейер, М. Цетлин, А. Шик, Н. Янчевский и др.). В работах исследователей (З.А. Аутлева, О.Н. Михайлов, А.М. Кузнецов, А.А. Апасов и др.) в основном очень кратко излагались биографические сведения о писателе, сказанное о его творчестве не выходило за рамки общего освещения проблем стилей и жанров в литературном процессе.
Положение в сургучевоведении стало меняться только в последние годы. В немалой степени это связано с интересом к творчеству писателей второго плана как к теоретической проблеме (С.И. Кормилов, Л.А. Захарова и др.), с осознанием того, что в ХХ веке утвердился второй ряд писательских имен, зачастую трудноотличимый от первого. Такая постановка проблемы открыла «дорогу в классики» целому ряду писателей, чьи имена долгие годы оставались в тени «первого литературного эшелона», в том числе и И.Д. Сургучеву. Об этом свидетельствует деятельность ИМЛИ РАН им. А.М. Горького, публикации о Сургучеве Л.А. Спиридоновой (VI Сургучевские чтения (Ставрополь, 2007)), Т.Р. Гавриш («Горький и его корреспонденты» (М., 2005)), Т.Н. Марченко, Д.Д. Николаева (Литература Русского зарубежья, 1920-1940 (М., 1999; 2004)) и др. Имя Ильи Сургучева ныне справедливо выведено из зоны запретов и умолчаний и поставлено в один ряд с такими именами, как И. Бунин, Б. Зайцев, А. Куприн, Д. Мережковский, А. Ремизов, И. Шмелев. Создание биографии И.Д. Сургучева, основанной на тщательном изучении исторических документов и его художественного творчества, позволяет восполнить недостающие сведения о русском литературном и театральном зарубежье и о литературном процессе в целом.
Биография писателя – самодостаточная нравственно-эстетическая ценность, приобщение к ней, к нравственно-эстетическому потенциалу писателя усиливает читательский интерес к его произведениям, позволяет дать их более глубокую интерпретацию. В этом плане диссертационное исследование, посвященное творческой биографии И.Д. Сургучева, продолжает традиции, заложенные ставропольскими литературоведами А.В. Поповым (1900-1966), К.Г. Черным (1902-1985) и др.
Все сказанное подтверждает актуальность темы диссертации.
Объект исследования: художественные произведения И.Д. Сургучева как опубликованные, так и хранящиеся в архивах, публицистика, эпистолярий; мемуары, письма современников, официальные документы. При выявлении интертекстуальных связей привлекались произведения русской литературной классики (Л.Н. Толстой, А.П. Чехов) и современных Сургучеву писателей (М. Горький, Л. Андреев, А. Ремизов, И. Шмелев и др.).
Предмет исследования: биография И.Д. Сургучева, биографические аспекты литературного наследия.
Цель исследования – моделирование и продуцирование творческой биографии И.Д. Сургучева в свете задач художественной антропологии. Она реализована поэтапным и последовательным решением ряда частных задач: обосновать теоретико-методологические и историко-литературные предпосылки создания научной творческой биографии И.Д. Сургучева; выявить параметры основных моделей биографического описания с учетом социально-исторических, психологических и эстетических факторов и вскрыть их некоторые вариации; проанализировать органическое единство автора «во внутритекстовом его воплощении» (В. Прозоров) и во внехудожественной, первично-эмпирической реальности; установить функции художественного произведения в контексте творческой биографии и своеобразие его интерпретирования; проанализировать глубинные биографические слои художественных произведений Сургучева, выявляя их предпосылки в первично-эмпирической реальности, раскрыть их нравственно-эстетический потенциал для создания творческой биографии писателя; раскрыть специфику метапоэтики И.Д. Сургучева как фактора, определяющего характер творческой индивидуальности писателя; определить иеротопическое пространство биографии И.Д. Сургучева, роль города Ставрополя как духовной православной доминанты жизни и творчества писателя.
Научная новизна исследования состоит в том, что впервые в отечественной и зарубежной практике творчество И.Д. Сургучева стало темой монографического исследования, выполненного на основе изучения и анализа биографических данных творческого наследия писателя. Впервые проведена работа с комплексом архивных источников, позволивших прийти к открытию ряда неизвестных ранее биографических фактов и обнаружению новых текстов писателя. Составлена «Летопись жизни и творчества И.Д. Сургучева», которая закладывает основу для научной биографии одного из оригинальных русских писателей ХХ столетия. Новизна исследования заключается в самой попытке представить творчество И.Д. Сургучева в известных и обнаруженных новых литературных контекстах, необходимых для восприятия и осмысления его творчества. Впервые в практике литературоведения предпринимается анализ целого ряда текстов писателя в аспекте антропологической поэтики, выявляется иеротопическая доминанта (сакральное пространство) произведений писателя.
Источниковедческая база. Основными источниками исследования послужили произведения И.Д. Сургучева, изданные в России и за ее пределами, как правило, ранее не вводившиеся в научный оборот и сохранившиеся в периодике (диссертантом были обследованы периодические издания Ставрополья и Юга России («Северный Кавказ», «Наш край», «Северокавказский край», «Власть труда», «Народная речь», «Донская волна» и др.), Москвы и Санкт-Петербурга («Речь», «Русская мысль», «Новое время», «Русские ведомости», «Театральная газета» и др.), русской эмиграции («Зарницы» (София), «Огни» и «Студенческие годы» (Прага), «Современные записки», «Возрождение» и «Парижский вестник» (Париж), «Новое слово» и «Жар-птица» (Берлин), «Грани» (Мюнхен) и мн. др.). Изучены и систематизированы разрозненные публикации и сведения из фондов Российского государственного архива литературы и искусства (РГАЛИ), Центрального государственном архива литературы и искусства (ЦГАЛИ) (СПб.), Российской государственной библиотеки (РГБ), Российской национальной библиотеки (РНБ), библиотеки русского зарубежья (БРЗ), государственной публичной Исторической библиотеки (ГПИБ), Института мировой литературы им. А.М. Горького (ИМЛИ РАН), а также изучены архивные фонды Государственного архива Ставропольского края (ГАСК), Ставропольской государственной краевой универсальной научной библиотеки им. М.Ю. Лермонтова (СКУНБ им. М.Ю. Лермонтова), Ставропольского государственного историко-культурного и природно-ландшафтного музея-заповедника им. Г.Н. Прозрителева и Г.К. Праве (СГМЗ им. Г.Н. Прозрителева и Г.К. Праве), содержащие документы, рукописи и авторизованные тексты (машинопись) писателя. Диссертантом изучены все доступные документальные источники, которые составляют основу постижения творчества И.Д. Сургучева. Во внимание приняты рукописные варианты произведений писателя, публицистика, переписка, записные книжки, иконография, альбомы собранных и систематизированных им лично публикаций и рецензий на его произведения. Привлекались материалы, находящиеся в частных коллекциях (Т.Н. Ильинская, В.Н. Кравченко, К.Э Штайн) и представленные в экспозиции организованного диссертантом (совместно с Н.Ф. Турецкой и Л.Г. Бадаловой) к 125-летию со дня рождения писателя «Музея И.Д. Сургучева» на базе МОУ СОШ № 4 г. Ставрополя. Большой массив научных трудов по творчеству Сургучева, ряд архивных материалов, текстов произведений писателя опубликованы под нашей редакцией в сборниках материалов Международных конференций «Сургучевские чтения» (Ставрополь, 2006; 2007), а также в книге «Живописец души…»: Русский писатель и драматург И.Д. Сургучев: Биобиблиографический указатель» (Ставрополь, 2007).
К сожалению, не все рукописи и артефакты архива Сургучева и его современников обнаружены и доступны. Известно, например, что значительная часть дореволюционного архива писателя была спрятана им самим в г. Ставрополе перед эмиграцией и до сих пор не обнаружена. Эмигрантский же архив Сургучева (или его часть) хранится в Отделе рукописной и редкой книги библиотеки Батлера при Колумбийском университете США, но установить связь с хранителями данного фонда за все время нашей поисковой и исследовательской работы пока не удалось. Как известно, факты биографии писателя могут быть дополнены дневниками, перепиской его современников, и мы это делаем, но не все эти источники доступны в полной мере. Таким известным хранилищем, например, эпистолярного наследия Сургучева, является фонд Е.П. Пешковой (Архив А.М. Горького при ИМЛИ РАН). Но, признавая наличие «белых пятен» в источниковедческой базе, считаем возможным, опираясь на доступные материалы, создать первый научный вариант творческой биографии И.Д. Сургучева.
Работа позволила установить ранее неизвестные факты биографии, обнаружить новые тексты, реконструировать неосуществленные авторские замыслы и т.д. Изучение архивных материалов дало возможность воссоздать круг художественных и прочих интересов писателя намного точнее, чем если бы мы опирались только на опубликованные произведения. Учтена метапоэтическая составляющая всего имеющегося в распоряжении диссертанта наследия писателя, что позволило выявить и уточнить ряд биографических фактов и сделать установку на интерпретацию произведений. Не осталось без внимания и то, «что жизнь человека – а человека искусства в особенности – не может быть зафиксирована каким-то одним текстом, сколь бы обширен и откровенен он ни был», что ни один текст, ни один архивный источник «не может показать человеческую личность как объективную реальность»[2]. Тем не менее всякое художественное и нехудожественное произведение писателя мы рассматриваем как факт творческой биографии, акт авторской репрезентации, поскольку любое человеческое действие, в том числе и художественное творчество, подлежит рассмотрению и в информационном качестве.
Изучая творчество писателя с учетом всех доступных источников, мы привлекали разнообразный литературный материал (как современной ему, так и предшествующих эпох), информацию о культуре и истории его времени (это максимально широкий контекст, включающий театр, музыку, живопись, кинематограф и т.д.). Круг чтения Сургучева предстает и как выявленный нами (например, произведения, изучавшиеся в семинарии, в университете, отрецензированные писателем), и как предполагаемый (выясняемый из текстов художественных и публицистических произведений, эпистолярия автора на основе интертекстуального анализа).
Незаурядность личности Сургучева стала причиной того, что его образ был запечатлен в целом ряде художественных произведений русской литературы ХХ века, что способствовало расширению круга источников биографии писателя. Образ Сургучева-писателя получил художественное воплощение в некоторых поэтических произведениях, например, в стихотворении А. Масаинова «Белый ангел» (1917), в рассказе А. Эрлиха «Опус N…» (1959), романе Н. Ильиной «Возвращение» (1969), очерке В. Солоухина «Командировка на кладбище» (1989) и его повести «Чаша» (1998), романе В. Бутенко «Мать атамана» (2006). О Сургучеве говорится в целом ряде мемуаров и свидетельств современников (Б. Александровский, Н. Берберова, А. Блок, И. Бунин, Н. Веритинов, Р. Гуль, Н. Евреинов, Д. Кирова, Н. Клименко, А. Куприн, Н. Телешов, И. Шмелев и мн. др.).
Методологическую основу исследования составили традиции биографического метода в литературоведении, суть которых – показать особенности творчества писателя через его биографию, «проникнуть в его душу, освоиться с творениями писателя, показать его с самых разных сторон»[3]. Принципиально в этом плане утверждение Г. Олпорта о том, что биографии пишутся «скорее с целью понимания, чем для воодушевления и шумных возгласов»[4].
Вписывая исследование в парадигму художественной антропологии, мы опираемся на факты научных достижений «антропологического поворота» в философии ХХ столетия (М. Шелер, В. Несмелов, Н. Бердяев и др.) и герменевтической мысли (М. Хайдеггер, Г. Гадамер, П. Рикер). Но поскольку И.Д. Сургучев был носителем православного сознания, мы основывались и на православной концепции человека, наиболее целостно представленной в работах отечественных философов и богословов (Н.Ф. Федоров, С.Н. Булгаков, Б.П. Вышеславцев, И.А. Ильин, Л.П. Карсавин, П.А. Флоренский, С.Л. Франк, Л. Шестов, А.Ф. Лосев и др.), а также советских и российских философов и ученых-литературоведов (С.С. Аверинцев, Ю.И. Айхенвальд, М.М. Бахтин, В.С. Библер, А.Н. Веселовский, Вяч. Иванов, В.В. Кожинов, Б.О. Корман, С.С. Неретина, В.А. Подорога, В.Я. Пропп, А.М. Пятигорский, М.К. Рыклин, А.П. Скафтымов, В.Н. Топоров и другие). Для русской философии характерна такая антропологическая парадигма, при которой мыслители тяготели к методам гуманитарных наук, рассматривающих человека не как объект, а как чувствующее и переживающее существо, способное к саморефлексии.
В исследовании были учтены наиболее значимые литературоведческие работы и концепции, в которых антропологические методы и подходы применялись для анализа языка и текста: художественная антропология (В.М. Головко, В.В. Савельева, Б.Т. Удодов), поэтическая антропология (В.П. Зинченко), психопоэтика (В.А. Пищальникова, Е.Г. Эткинд), онтологическая поэтика (Л.В. Карасев), филологическая феноменология и метапоэтика (К.Э. Штайн), этнопоэтика (У.Б. Далгат), авторология (И.П. Карпов) и другие. Предлагается разработанная диссертантом концепция «антропологической поэтики», дополняющая имеющиеся наработки.
Обширная методологическая база способствует установке на человеческое измерение реальности, корреляцию сознания и бытия человека; философские основания выступают гарантом теоретических суждений и интерпретаций художественных произведений, «спасают от узости взгляда, поскольку специфику искусства слова трудно свести к какому-то его одному аспекту»[5].
Методы исследования. Исходя из целей и задач предлагаемой диссертационной работы, в ее основу положены биографический, историко-генетический и историко-функциональный методы изучения литературы в сочетании с источниковедческим анализом изучаемых архивных документов и рукописей. Важная роль отведена социокультурному подходу. При написании отдельных глав использовались иные методики, например: сравнительный анализ поэтики исследуемых текстов; метод комментирования текста с помощью данных, полученных в результате историко-архивных и библиографических разысканий; сопоставление биографической информации, которая представлена изучаемым автором, с данными научных исследований.
В методологическом отношении важным ориентиром послужило все чаще встречающееся в научной литературе мнение о необходимости применения в гуманитарных исследованиях общенаучного «принципа дополнительности», предполагающего существование взаимоисключающих моделей и интерпретаций, которые исчерпывают объект исследования лишь взятые вместе. Особенно продуктивным принцип дополнительности представляется в отношении переходных литературных явлений, к каковым относятся литература порубежья XIX-ХХ веков и становление эмигрантской литературы.
Исследование осуществлялось в рамках комплексной программы научно-исследовательской работы кафедры истории новейшей отечественной литературы Ставропольского государственного университета «Параметры литературоведческой интерпретации», раздел «Антропоцентрическая парадигма». Большая часть диссертационной работы, в том числе теоретическое обоснование «антропологической поэтики» как одного из подходов в антропологических исследованиях по литературоведению, выполнялась при поддержке Научной Программы Министерства образования и науки РФ «Университеты России» (грант УР 10.01.057.). В целом тема диссертации разрабатывалась в рамках направления «Изучение духовных и эстетических ценностей отечественной и мировой литературы и фольклора».
На защиту выносятся следующие положения:
- Методологической основой создания биографии писателя является модификация биографического метода, направленная на постижение творческой биографии на основе художественных произведений, а не на интерпретацию художественного произведения на основе биографических данных. Указанная модификация воспринимается в свете принципа герменевтического круга: чтобы глубоко и верно интерпретировать художественные произведения писателя, надо обратиться к его биографии, но чтобы знать биографию писателя, надо глубоко понимать его художественные произведения, увидеть в них нравственно-эстетический потенциал творческой личности писателя.
- Методологической проблемой творческой биографии как жанра литературоведческого исследования является соотнесение позиций героя биографии в контексте его эпохи и автора биографии, также находящегося под влиянием исторических и социокультурных условий своего времени. В основе интерпретации художественных текстов И.Д. Сургучева лежит сопоставление двух «срезов» их восприятия: с позиции «малого» (оценки современников) и «большого» времени, что актуализирует в одном и том же произведении различные пласты его содержания.
- Творческая биография писателя предполагает два уровня жизнеописания личности. Первый – дескриптивный, выявляющий мировидение личности, ее взгляды, ориентации и оценки действительности. Второй – интерпретационный. Литературоведческая интерпретация как основная методологически значимая процедура антропологической поэтики позволяет воплотить микро и макро миры духовной биографии писателя и определить автобиографические доминанты мировосприятия и особенностей его стиля как основу биографического повествования.
- Составление биографии писателя предполагает реализацию двух моделей – универсальной и творческой, – различающихся по характеру источников ее написания. При всей условности такой классификации, предложенной в целях теоретического анализа проблемы, она позволяет автору биографии глубоко осознать специфику и возможности всех видов источников для их дальнейшего синтеза в творческой биографии. В рамках первой и второй моделей наблюдается вариативность биографий, зависящая от доминирования тех или иных источников, их сочетаемости и функций в биографических текстах. Наибольшие вариативные возможности заключает в себе творческая модель, допускающая разную степень использования художественного наследия писателя.
- В биографическом контексте литературно-художественный текст писателя обретает особые функции: он позволяет восполнить имеющиеся лакуны в его творческой биографии, реконструировать биографическую основу творчества, установить литературные источники произведений, уточнить время их создания, а также восстановить более полную картину творческих контактов писателя с современниками. Автором биографического повествования учитывается критерий достоверности[6] привлекаемых фрагментов художественных произведений, ибо произведение словесного творчества, будучи явлением ментальным, глубоко личностным, тем не менее носит общественный характер и созвучно сфере человеческих действий и человеческого общения.
- Уже первые произведения И.Д. Сургучева (рассказ «Трешница» и повесть «Из дневника гимназиста»), рассматриваемые как семиологический факт, обнаруживают плотность семантических связей с последующим творчеством и его следование определенным структурным моделям, что позволяет говорить о циклической связи произведений Сургучева, а также о доминировании самой идеи круга (цикла) и в творчестве писателя, и в его биографии. Выделяются наиболее значимые прозаические произведения И.Д. Сургучева («Губернатор», «Эмигрантские рассказы», «Ротонда») и пьесы («Торговый дом», «Осенние скрипки», «Реки вавилонские», «Игра»), несущие в себе разную степень автобиографичности.
- В биографическом повествовании принципы художественной антропологии реализуются на разных, но органически связанных уровнях поэтики. Постигается творческая индивидуальность писателя, выступающая носителем художественного сознания и речи, своеобразие авторской позиции, которая не может быть раскрыта вне интеллектуальной, духовной, «внутренней» биографии автора, и актуализируется исследование литературного героя (как протагониста, так и антагониста). Раскрытию указанных трех уровней поэтики подчинен анализ всех остальных ее элементов, характерных прежде всего для драматургии И.Д. Сургучева, оказавшей влияние на его прозу.
- Обращение к «чужому слову» является характерной чертой стиля И.Д. Сургучева, однако характер интервключений в прозу и драматургию писателя не воспринимается как прообраз современной центонной постмодернистской практики, поскольку «чужое слово» органически ассимилируется художественным текстом, создаваемым писателем. Функциональная роль источников в произведении нами рассматривается как биографический факт, свидетельствующий о «круге чтения» Сургучева – человека и писателя.
- Эстетические взгляды И.Д. Сургучева, воплощенные в его метапоэтике, диктуют определенный синтетизм в понимании биографии: каждый ее период ассоциирован писателем не только с годовым циклом, но и с определенным звуковым образом, музыкальным инструментом, а также встроен в обусловленный тем или иным произведением социально-бытовой контекст декораций, сценографии и режиссуры, что отражает театральность мировидения художника.
- Иеротопическим пространством биографии И.Д. Сургучева является «ставропольский текст». Сделав родной город абсолютной доминантой своего духовного мира, Сургучев-художник «надстраивает» над его природно-архитектурным ландшафтом «метафизику», наделяя город таинственной мифологией. Творческая биография И.Д. Сургучева символизирует единство общероссийской и региональной русской и мировой литературы.
- Определяя жанр творческой биографии как исследование и воссоздание жизни личности в контексте внехудожественной эмпирической реальности, с одной стороны, и собственного творчества, с другой, учитывается тот факт, что в процессе реконструкции творческой биографии первостепенную роль играют ценности, дающие писателю возможность сознательно и целенаправленно осваивать знания, накапливать духовный опыт, и способствующие их трансляции в различных сферах деятельности.
Теоретическая значимость диссертации.
Исследование вносит вклад в разработку проблемы интерпретации художественного текста в аспекте художественной антропологии. Обосновано понятие «творческая биография писателя» как категория художественной антропологии; получает дальнейшее развитие биографический метод анализа и интерпретации художественного текста, раскрываются возможности метода в его взаимодействии с историко-генетическим, сравнительно-типологическим методами. Получил развитие такой аспект художественной антропологии, как антропологическая поэтика. Показаны возможности продуцирования биографии писателя на основе выявления механизмов порождения, функционирования и восприятия эпических, драматических и публицистических текстов писателя. Установлена зависимость между синтезом родовых черт литературного творчества И.Д. Сургучева (эпизация драмы и драматургичность прозы) и своеобразием творческой биографии писателя, чья жизнь была органично связана с театром. Совокупность использованных в работе методов и подходов позволила расширить представление о функциональной роли художественных текстов писателя, в том числе и как способа познания жизни автора.
Практическая значимость диссертации состоит в том, что в сфере изучения жизни и творчества И.Д. Сургучева утверждаются закономерные соответствия между различными источниками биографии писателя (документальными, художественными, иконографическими и т.д.), что приводит к установлению неизвестных ранее историко-литературных и биографических фактов. Материалы диссертации имеют большое значение для написания в будущем более подробной биографии и/или летописи жизни и творчества И.Д. Сургучева и при подготовке академического собрания его сочинений. Исследование позволяет внести коррективы в изучение литературного процесса при чтении специальных и общих курсов по русской литературе первой половины ХХ века на филологических факультетах университетов.
Апробация исследования и реализация его результатов. Диссертация обсуждена на заседании кафедры истории новейшей отечественной литературы Ставропольского государственного университета. Материалы диссертации были представлены в качестве докладов на Международных научных конференциях: Горьковские чтения (Москва, 2008; Нижний Новгород, 2006, 2008); «Наследие В.В. Кожинова и актуальные проблемы критики, литературоведения, истории, философии» (Армавир, 2002–2008); «Лингвистические и эстетические аспекты анализа текста и речи» (Соликамск, 2002); «Антропоцентрическая парадигма в филологии» (Ставрополь, 2003); «Русское литературоведение в новом тысячелетии» (М., 2003); «Новая локальная история: пограничные реки и культуры берегов» (Ставрополь – Москва, 2004); «Русская литература ХХ-ХХI веков: проблемы теории и методологии изучения» (М., 2004); «Проблемы духовности в русской литературе и публицистике XVIII – ХХI веков» (Ставрополь, 2006); «Сургучевские чтения» (Ставрополь, 2006, 2007); «Художественная литература и Кавказ» (Сочи, 2006). На Всероссийских научных конференциях: «Русская литература: национальное развитие и региональные особенности» (Екатеринбург, 2000) «Язык, культура и образование» (Славянск на Кубани, 2004); «Изменяющаяся Россия – изменяющаяся литература: художественный опыт ХХ – начала XXI вв.» (Саратов, 2005); «Восстановление национальной государственности репрессированных народов России и перспективы их развития на современном этапе» (Элиста, 2007). На ежегодных научных конференциях профессорско-преподавательского состава Ставропольского государственного университета (2001-2008 гг.) и ряде региональных и межвузовских конференций. Диссертант также отчитывался перед Министерством образования и науки РФ о результатах исследования по гранту УР 10.01.057. По тематике исследования автор неоднократно выступал с докладами на заседаниях межкафедрального научно-методического семинара «TEXTUS: Текст как явление культуры» факультета филологии и журналистики Ставропольского государственного университета под руководством профессора доктора филологических наук К.Э. Штайн.
Монография диссертанта «Илья Дмитриевич Сургучев. Проблемы творчества» (Ставрополь, 2006) стала лауреатом III Всероссийского конкурса региональной и краеведческой литературы «Малая Родина» (Москва, 2006), что служит еще одним доказательством принятия и признания И.Д. Сургучева в современной России и, как следствие, актуальности, новизны результатов наших изысканий.
Структура диссертации:
Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, библиографического списка и приложений.
В первой главе дается обоснование теоретико-методологических и историко-литературных предпосылок исследования.
Во второй главе представлены социально-исторические вехи биографии писателя, определены пути интерпретации биографического материала, в основе которого лежит «Летопись жизни и творчества И.Д. Сургучева». Особое внимание уделено его личным контактам с современниками, участию в литературных и издательских объединениях.
В третьей главе творческая биография писателя 1900-х–1920-го годов раскрывается через рецепцию литературных традиций и реализацию в его произведениях национальной концепции и православной проблематики. Подробно освещается становление Сургучева как драматурга и театрального деятеля.
Четвертая глава посвящена эмигрантскому этапу творческой биографии писателя: с 1921-го по 1956-й годы. Раскрывается мироощущение писателя-эмигранта, его наблюдения над характерными чертами русского национального характера в экстремальных условиях. Сделав эмиграцию темой своего творчества, Сургучев рассматривает ее извне, отстраненно, а также исходит из того специфического биографического опыта, который она ему предоставила. Его эмигрантское творчество характеризуется радикальной саморефлексией.
В разделе «Библиография» представлена полная библиография произведений И.Д. Сургучева, других источников изучения его биографии и творчества, а также литературоведческих и философских трудов, использованных в диссертации, всего около 1000 наименований.
В приложении представлена «Летопись жизни и творчества И.Д. Сургучева» как необходимая основа продуцирования первой научной творческой биографии писателя.
Основное содержание диссертации
Во Введении обоснована актуальность исследования, сформулированы цель и задачи диссертации, положения, выносимые на защиту, показана связь диссертации с научными программами, освещены методы исследования, определена научная новизна и практическое значение полученных результатов.
Глава первая: «Теоретико-методологические и историко-литературные предпосылки изучения творческой биографии». Теоретико-методологической предпосылкой создания творческой биографии писателя является философское понимание субъекта. В основу истолкования фундаментальных структур бытия человека, понимаемого как бытие-в-мире, было положено понятие «жизненный мир» (Э. Гуссерль), а также идея неразрывности и несводимости сознания и предметного мира, выраженная формулой: “Бытие есть коррелят интерпретаций бытия” (М. Хайдеггер). Принципиальное значение здесь имели идеи немецких ученых ХХ века М. Шелера, А. Шюца, Х. Плеснера и А. Гелена и их последователей, усматривавших специфику человека в том, что он в процессе своей деятельности постоянно дистанцируется от непосредственной данности, развивается только благодаря саморефлексии и всегда ищет возможность творить реальность по своему подобию.
Опора на философское обоснование сущностных категорий науки и эстетики избрана нами не случайно, поскольку такой подход традиционен для отечественной филологической школы. Так, для М.М. Бахтина «субъект» одновременно и философская, и литературоведческая категория, разрешающая антиномию: действие внеличных объективных сил на самодвижение литературной формы и идея личности, созидающей художественный мир.
Искания ныне «возвращенной» русской религиозной философии во многом предопределялись идеей человека как единственной правды и ценности бытия. Сущностным для нас оказалось не только двуединство «Я – другой» М.М. Бахтина, но и развивающееся триединство («Ты – Я – Он») П. Флоренского, поскольку эти разные стратегии теории субъекта имеют одно общее основание: и Бахтин, и Флоренский систему доказательств строили на деятельностной природе человека.
В работе, посвященной человеческому бытию и поступку как самореализации человека («К философии поступка»), М.М. Бахтин слову «человек» предпочитает местоимение первого лица «я», подчеркивающее индивидуальную неповторимость, эгоцентризм «я», его уникальность: «В данной единственной точке, в которой я теперь нахожусь, никто другой в единственном времени и единственном пространстве единственного бытия не находился». Согласно логике ученого «я» причастно бытию «единственным и неповторимым образом», таких «я» больше нет: «То, что мною может быть совершено, никем и никогда совершено быть не может»[7]. Эти постулаты служат ядром характеристики писателя как творческой индивидуальности, и противопоставляются укоренившемуся в литературоведении обращению к биографии писателя лишь как к вспомогательному элементу построения истории литературы, в основе которого лежит определение понятия «автор», как исторического, то есть меняющегося в процессе истории[8].
Проанализированные в главе принципы философско-художественной антропологии, базирующиеся прежде всего на субъектной парадигме русской философии, переопределили методологию исследования творческой биографии писателя, лежащую в основе работ целого ряда крупных ученых-литературоведов, связанных с реконструированием творческой биографии художников слова (В. Сарычев, А. Бабореко, В. Туниманов, А. Зверев, О. Лекманов, А. Варламов, П. Басинский и др.). Показаны наиболее характерные и контрастные примеры биографий, созданных отечественными исследователями, в том числе в последние годы. Здесь определяются модели биографий, сложившиеся в практике отечественных биографов как универсальную, репрезентативную для создания биографии любого лица, и творческую, когда речь идет о биографии художника-творца и появляется возможность использовать в его биографии созданные им художественные произведения (что не исключает опоры биографа и на универсальную модель). Особое внимание уделяется «литературоведческой версии культурологии», как особому типу биографий, предложенному В.В. Кожиновым в работах об А.С. Пушкине и Ф.И. Тютчеве, а также авторологической концепции И.П. Карпова и его идеям по созданию антропологической филологии.
Согласно концепции М.М. Бахтина, художественное произведение рассматривается как самовыражение «я» автора, его поступок, которым писатель со-бытийствует с окружающим миром, вступает с ним в диалог. Писатель выражает ощущение своей неповторимости как человека-творца в художественном тексте, в нем материализуется и закрепляется мироощущение его «я» «раз и навсегда». Именно поэтому биография писателя представляется не вспомогательным, а одним из основных компонентов историко-литературного исследования, и произведения писателя становятся, наряду с другими документами и источниками биографии, основополагающими компонентами создания творческой биографии. Это положение определило и основной подход к изучению творчества И.Д. Сургучева: от биографии автора – к истории создания произведения – к его интерпретации – и вновь к биографии, но уже творческой биографии писателя.
Историко-литературные предпосылки биографического исследования представлены в данной главе аналитическим обзором литературоведческой сургучевианы, как исходного момента в работе над биографией писателя, а типология ее источников, значительно дополненная усилиями диссертанта, подводит непосредственно к принципам составления «Летописи жизни и творчества И.Д. Сургучева», которая позволила выстроить иерархию документов, фактов. Неоднократно приходилось сталкиваться с тем, что некоторые факты и документы, казавшиеся нам второстепенными, при обнаружении новых материалов вдруг обретали новый смысл и в сопоставлении с этими новыми материалами приобретали первостепенное значение. При написании творческой биографии писателя мы не стремились отразить в ней полностью все факты «Летописи…». Законы жанра диссертации требовали жесткого отбора самых существенных фактов, характерных обстоятельств, сопоставления и проверки различных свидетельств и источников.
Во второй главе – «Социально-исторические вехи биографии И.Д. Сургучева» – реализована универсальная модель творческой биографии, позволяющая раскрыть социально-исторические вехи жизни писателя, характер его общественной деятельности, его контакты с современниками.
Публикации последних лет, в том числе архивные, существенно скорректировали представление о литературном процессе русского зарубежья, о роли в нем отдельных писателей. И хотя «белые пятна» в исследованиях этого огромного пласта русской литературы все еще преобладают, актуализируя изучение литературы эмиграции, наше внимание в данной главе в равной степени сосредоточено и на изучении дореволюционного периода жизни И.Д. Сургучева, что представляется в настоящий момент и закономерным и своевременным: снятие целого ряда идеологических установок и хронологических рамок дало возможность постигнуть весь творческий путь писателя-эмигранта, одного из представителей так называемого старшего поколения, не считаясь с конъюнктурными соображениями. Ведь он, как и многие другие писатели, вошел в литературу на рубеже веков, тогда же формировались его эстетические вкусы, определялась идеологическая позиция и складывалась литературная репутация. Другими словами, эмигрантский период жизни и творчества И.Д. Сургучева осмысливается только с учетом доэмигрантского периода.
Подчеркнем, что в этой главе рассматривается в основном универсальная модель биографии, основанная на источниках, используемых в любом жизнеописании: официальные документы, эпистолярий, мемуары, свидетельства современников, хотя, разумеется, тот факт, что речь идет о биографии писателя, придает указанным источникам свою специфику, учтенную в первую очередь.
Реконструирована ранняя биография И.Д. Сургучева, а этот период, с точки зрения становления его личности, играет очень важную роль. Констатируется, что при всем пристальном внимании к нему отечественной и зарубежной прессы, особенно в 1910-е, 1930-е и 1950-е годы, фиксировавших порой каждое его высказывание, ни одного специального источника о его детстве и юношестве не существует. Тем не менее характеристики патриархального уклада семьи, полученного будущим писателем духовного образования, культурной атмосферы (литературной, театральной) города Ставрополя позволяют понять путь духовного и творческого самоопределения И.Д. Сургучева.
Актуализированные в ходе исследования архивные, библиографические, рукописные и иные источники стали базой детального жизнеописания. На их основе диссертанту впервые удалось развенчать целую сеть мифов и легенд вокруг имени Сургучева. Так, доподлинно была установлена точная дата его рождения – 16 февраля 1881 года (излагаются все возможные причины переноса самим писателем дня своего рождения на другую дату). Установлены точные даты учебы И.Д. Сургучева в Духовном училище г. Ставрополя, в Ставропольской духовной семинарии, Санкт-Петербургском Императорском университете, начало его театральной и кинематографической деятельности.
При жизни И.Д. Сургучева интерес к его творчеству в немалой степени обусловили не только художественные достоинства произведений, но и притягательность его личности. Писатель постоянно был на виду. Его необычная манера одеваться, подмеченная даже Горьким, энциклопедическая образованность, доброжелательность по отношению к окружающим и другие неординарные качества личности давали повод не только к дружбе с ним, но подчас и к зависти, пересудам и анекдотам. Так, в среде ставропольских старожилов из поколения в поколение передавались «легенды» о Сургучеве, ставшие впоследствии своеобразными мифами, которые необходимо проанализировать в контексте реальной, научно выверенной биографии писателя.
Истоки творческой биографии И.Д. Сургучева, как и всего старшего поколения русской эмиграции, обнаруживаются в укладе жизни интеллигенции дореволюционной России. Ее представителей, в том числе и начинающих писателей, выходцев из провинции, вовлекала в свою орбиту журналистика. Если сегодня образ Сургучева не ассоциируется с газетной поденщиной, то только потому, что его дальнейший творческий путь заслонил начало литературной деятельности. Но указание на газетные публикации в самом начале своей творческой карьеры, принесшие молодому автору популярность и известность в родном городе Ставрополе, появились в одном из предсмертных очерков писателя «Северный Кавказ». Журналистская деятельность расширяла круг общения, укрепляла человеческие и профессиональные контакты. Первыми людьми, чье влияние впитал в себя Сургучев, к чьему мнению прислушивался однозначно, были инспектор Ставропольской духовной семинарии протоиерей Н.П. Малиновский и Д.И. Евсеев – основатель, издатель и главный редактор газеты «Северный Кавказ». Далее – в период студенчества – Д.И. Овсянико-Куликовский, М.М. Ковалевский, А.С. Суворин, А.М. Горький. Среди известных писателей, непосредственно оказавших влияние на Сургучева, также можно назвать В.Г. Короленко, А.И. Куприна, И.А. Бунина, опосредованно – Л.Н. Толстого и А.П. Чехова. Было несколько непререкаемых авторитетов в театральной среде. Диссертантом актуализировано в этой связи исследование творческих и личных контактов Сургучева с А. Амфитеатровым, Л. Андреевым, В. Миролюбовым, И. Наживиным, Ф. Сологубом, И. Шмелевым, Е. Чириковым и многими другими литераторами, а при постановке проблемы «сургучевского театра» – с ведущими театральными деятелями первой половины ХХ века: К.С. Станиславским, В.И. Немировичем-Данченко, А.И. Сумбатовым-Южиным, О.Л. Книппер-Чеховой, С.В. Стренковским, Д.Н. Кировой, Е.Н. Рощиной-Инсаровой, Н.Н. Евреиновым и другими.
Общение с А.М. Горьким – особая страница биографии И.Д. Сургучева, тем более сохранилась обширная переписка двух писателей, воспоминания позднего Сургучева о Горьком. Диссертантом систематизирован и обобщен предшествующий опыт по данной проблеме и введен в оборот целый комплекс текстов И.Д. Сургучева, ранее не привлекавшихся к анализу творческого взаимодействия писателей, в том числе очерки Сургучева «Максимка», «Горький и дьявол», «Из театральных воспоминаний» и др. На основе переписки писателей установлена история создания повестей И.Д. Сургучева «Губернатор», «Мельница», пьесы «Торговый дом» и некоторых рассказов. При интерпретации указанных источников учитывались не только проявившиеся в них эстетические взгляды Сургучева, влияние на них Горького, но также самый широкий круг обсуждавшихся очень подробно политических и социальных проблем, вопросов литературы, критики, театра и т.п. Анализ эпистолярия позволил представить Сургучева как языковую личность, увидеть его как общественного деятеля, литературного критика и организатора культурной жизни на Ставрополье.
Общественная и публицистическая деятельность И.Д. Сургучева в Ставрополе была прервана Первой мировой войной. Диссертантом впервые представлен и описан материал, касающийся участия И.Д. Сургучева в военных действиях, а также в революционных событиях 1917-1918 годов в городе Ставрополе, освещена его позиция во время Гражданской войны. Показаны причины и последствия кардинальной перемены социально-политических взглядов Сургучева после Февральской революции, его ориентации на традиционные для российской государственности устои: писатель воспринял революцию как своеобразное «искушение», которому поддался русский народ. В переломные годы Сургучев видел свое место не столько как писателя, сколько как историка, даже социолога, о чем свидетельствует его публицистика 1917-1920 годов, которая представляет собой образец соединения художественного мастерства с эмпирическим анализом повседневности, программных идей, личностей. Особое место здесь занимает брошюра «Большевики в Ставрополе»[9], представляющая собой уникальный документ, исторический по своему качеству, публицистический по цели, философский по характеру и высокохудожественный по стилю и мастерству исполнения. Широкую общественную значимость, действенность публицистики Сургучева в годы Гражданской войны подтверждает факт уничтожения советской властью тиража этой брошюры в сентябре 1920 года[10].
Граница, разделяющая сургучевское творчество надвое, определяется четко: она маркируется датой его отъезда из России, которая установлена диссертантом (14 ноября 1920 года). Освещены и документально подтверждены факты его жизни и творческой деятельности во время пребывания в Константинополе, Праге, Париже. После эмиграции Сургучев вновь утверждал себя как журналист, как писатель и как драматург. Описана широта его взаимодействия с литературными и культурными кругами русской эмиграции первой волны. Представляется материал, опровергающий версии прямого сотрудничества Сургучева с оккупационными властями в Париже в период Второй мировой войны, развенчивается, как документально не подтвержденный, миф о пребывании И.Д. Сургучева на оккупированных немцами территориях Советского Союза, в том числе в г. Ставрополе, в декабре-январе 1942-1943 годов.
В рамках универсальной модели биографии рассмотрено и деятельное участие И.Д. Сургучева в литературных объединениях, как в России, так и в эмиграции. Показана роль писателя в организации первого на Ставрополье литературно-художественного издания «Наш альманах», его действия по сохранению горьковского книгоиздательства «Знание», вклад в основание Литературного общества имени А.П. Чехова (Ялта, Константинополь), эмигрантских союзов журналистов и писателей (Константинополь, Прага, Париж), его роль в становлении ряда эмигрантских печатных органов («Зарницы», «Возрождение» и др.). Рассмотренный в данной главе пласт биографии писателя широко представлен в «Летописи жизни и творчества И.Д. Сургучева». Зафиксированные в ней документальные факты вступают во взаимодействие со специфическими источниками биографии писателя, почерпнутыми из его художественных произведений.
Третья глава – «Произведения И.Д. Сургучева 1900-1910-х годов в творческой биографии писателя», – как и последующая, репрезентирует другую модель биографии – творческую. Она реконструируется на основе такого специфического источника как художественное творчество, что позволяет обнаружить богатый внутренний мир писателя и особенности его творческой индивидуальности.
Особое место здесь занимает первое произведение писателя, как семиотический факт биографии. Оно рассматривается и как «эстетический объект», и как «знак инициации», эксплицирующий «отношения с последующими текстами в большом контексте творчества художника»[11]. Еще в 1898 году в газете «Северный Кавказ» Сургучев, по его собственным словам, «напечатал свою первую повесть под титлом: "Из дневника гимназиста"»[12]. Это произведение поставило перед нами такую сложную и подчас спорную проблему, как «жизнетворчество». С одной стороны, он указал на саму формулу своего творческого метода, раз и навсегда найденного в чистоте и непосредственности юношеских сублимаций и интенций; с другой, – назвал исток прямого, пусть не безоблачного, писательского пути наверх, то есть версию собственной биографии, с течением времени все усложнявшуюся и модифицировавшуюся, но все же обладавшую определенными константами; с третьей, – указанием на инициальный текст Сургучев придал своей биографии высокий уровень нарративности, вовлекая ее в сферу литературы и извлекая из нее материал для литературного творчества, тем самым открывая и читателям, и исследователям свои произведения, складывающиеся в определенные циклы, как факты биографии.
Антропологическое понимание литературно-художественного творчества как объективации внутренних (экзистенциальных) сил автора позволяет увидеть в ранних (1898-1910-го годов) произведениях Сургучева (а это преимущественно рассказы, отличающиеся, как и последующие произведения, высокой степенью достоверности[13] ) и рефлексию молодого писателя над возможными вариантами собственной судьбы, своего будущего, и способы отражения эмоциональных состояний, которые оформились в ранний период творчества и использовались им на протяжении всей жизни.
Так, уже в рассказе «Трешница» (1898), первом из известных на сегодняшний день произведений писателя, противостояние смерти и бессмертия обретает яркое воплощение. А во втором из опубликованных рассказов – «Неудавшаяся жизнь» – тема «живой жизни» получает свое развитие и закрепляется в творчестве Сургучева окончательно. Лейтмотивом становится идея попрания смерти смертью, воплощение самого смысла воскрешения к жизни. Проходит через все творчество И.Д. Сургучева и образ Пасхи, раскрывающий особенности его духовной биографии и исповедуемые им ценности. Все его последующие произведения привлекают глубиной разработки темы «приятия» жизни, чем объясняется отсутствие в ранних рассказах динамичного действия, острых столкновений, а также кажущееся сюжетное, жанровое, композиционное однообразие: автор описывает жизнь, любуется мелочами, наслаждается эпизодом, подчеркивая ценность жизни самой по себе. И это стало его художественной находкой. В этом ключе подробно рассматриваются рассказы Сургучева «Счастье», «Смерть», «Соседка» и др., в которых писатель точно передает изменившуюся относительно писателей-предшественников философию времени, безучастного к повседневности и судьбе частной человеческой жизни. Именно время, влияя на писателя, побуждает его к соучастию и состраданию персонажу.
Значительная часть ранних произведений вошла в первый том «Рассказов» Сургучева, вышедший в издательстве «Знание» в 1910-ом году. В первой книге он показал себя зрелым мастером, ставящим перед собой конкретные художественные задачи и стремящимся наилучшим образом их разрешить. Одним из примеров, это подтверждающих, может служить мастерски используемый интертекст, позволяющий определить круг чтения писателя. Интенциональное содержание авторского сознания (направленность сознания на те или иные сферы бытия), воплотившееся в этих рассказах, определяется соотношением «я» и мироздания, «я» и смысла человеческой жизни; а также сопоставлением «я» и человеческой истории, «я» и предметно-природного мира. Попытки рационального объяснения писателем своего мировосприятия сводятся к повторяющейся авторской идеологеме, наиболее ярко сформулированной им в одном из писем М. Горькому: «Тема о споре смерти и бессмертия, – одна из трагических и мучительнейших для меня тем». В связи с этим Сургучевым, также в письме Горькому, сформулирована и некая писательская сверхзадача, во многом объясняющая причины его решения оставить научную и дипломатическую карьеры и стать писателем: «Теперь, как никогда, нужно особенно кричать о человечности, о примирении меж собой…». Сказанное подтверждается и другими данными метапоэтики И.Д. Сургучева.
Следующий этап творчества Сургучева, охватывающий 1911-1920 годы, оказался наиболее продуктивным во всей биографии писателя. В эти годы были созданы произведения, принесшие Сургучеву не только всероссийскую, но и мировую известность: повести «Губернатор» и «Мельница», пьесы «Торговый дом» и «Осенние скрипки». Примыкает к этому периоду, как удалось установить диссертанту, и роман «Ночь», увидевший свет только после смерти писателя, но ничего общего с эмигрантским его творчеством не имеющий. Все эти произведения, а также ряд рассказов и публицистических очерков этого периода составляют, если не по художественной значимости, то по авторской трансформативности, один корпус текстов, в котором сочетаются эмоциональная и сюжетно-конфликтная экспрессия. Объединяет эти произведения и тема смерти. Отмечается общий для этих произведений Сургучева тип автобиографизма, отличимый от автобиографизма и способов авторского повествования его современников – И. Бунина, А. Ремизова, Л. Андреева. Сургучев постоянно стремится представить избранную тему через призму своего собственного отношения к ней, через свое миропонимание, сознательно ограничивая его пространственными рамками одного города и даже одного дома. Он не ищет своего места в общем мире, а представляет мир частный, потенциально объективируемый мир повседневности. Именно эта автобиографическая позиция вызвала восхищение М. Горького произведениями Сургучева.
Данный период биографии И.Д. Сургучева рассматривается и как пора развития основных творческих интенций раннего творчества, и как попытка писателя переосмыслить свою жизненную позицию, выразившаяся в стремлении показать масштабность взаимосвязей и взаимоотношений человека с людьми, природой, обществом. При этом писателю удается выработать новую стилистику, охватив персонажным рядом все слои предреволюционного российского общества. Сургучев практически не прибегает к использованию разговорной интонации и сниженной лексики, что свидетельствует о стремлении автора уйти от устойчивых стереотипов изображения «простого», «маленького» человека к изображению Человека в его смирении и признании разумности жизни и необходимости страдания на пути к Богу; Человека, глубоко страдающего и за судьбу конкретного человека, и за конкретные судьбы своей страны и своего народа. Известное изречение «стиль – это человек» обретает под пером И.Д. Сургучева художественную многомерность.
Настоящим призывом Сургучева к «человечности», к «примирению» людей стала повесть «Губернатор». Вот как в письме Горькому Сургучев проясняет причину выбора для произведения главного героя – губернатора: «Я нарочито взял фигуру администратора, ненавистного, за которым читатель почувствует ужасное, отвратительное прошлое, – и хочу показать – и в нем есть человек. Чувствую, что найдется дурачье, которое охает меня за это…»[14]. Смерть, вера в нее, определяют «правду жизни» сургучевского героя. И это был новаторский шаг в литературе – смелый, дерзкий в своем противостоянии богатой традиции воспевания бессмертия. Это был пересмотр агиографической традиции. И именно этим своим ярким, запоминающимся жанрово-сюжетным ходом, подкрепленным стилевыми особенностями слога, Сургучев сумел создать литературный образ, оставивший заметный след в русской литературе.
В диссертации подробно восстанавливается история создания повести. Основными источниками здесь стала переписка Сургучева с А.М. Горьким, К.П. Пятницким, С.П. Боголюбовым, В.А. Тихоновым, впервые опубликованная частично в сборниках «Сургучевских чтений» под нашей редакцией. Рассматриваются горьковское и андреевское влияния в повести. Анализ поэтики приводит к выводу, что и с точки зрения сюжета, и с точки зрения разработки жанра повесть Сургучева оказывается наиболее близкой произведениям писателей одного с ним поколения («Крестовые сестры» и «Пятая язва» А.М. Ремизова, «Человек из ресторана» И.С. Шмелева, «Уездное» Е.И. Замятина).
В отдельном параграфе диссертации рассматривается влияние на Сургучева – человека и художника – храмовой архитектуры, своеобразие типа застройки города Ставрополя, восхищавшего симметричной строгостью линий, подчиненностью ландшафта человеческой мысли, что предопределило стремление писателя к отточенной гармонической форме произведений. Здесь мы касаемся довольно сложного вопроса о природе влияния архитектуры на человеческое сознание. Так, повесть «Губернатор» предстает неким глобальным храмовым сооружением, со своим входом в святая святых, с центром в образе Кафедрального собора и «Царь-звонницы» на Крепостной горе, «пределами» социально-политической и культурной жизни, «алтарем» духовной крепости и богопочитания простых горожан. Отдельные лирические миниатюры, словно арки, соединяют между собой весь архитектурный ансамбль повести и держат на себе ее своды с их точно выверенной центростремительной динамикой, которую вершит всеупреждающий колокольный звон, огонь негасимых лампад и крест – символ города, символ поправшей смерть жизни. «Ходите достойно звания своего…» – последние слова, звучащие в повести. Они словно достраивают храм, в который ввел писатель, – храм человеческой жизни, храм города, в котором обитают его персонажи. Однако Сургучев не проповедует в своем храме, хотя имеет на это полное авторское право, он ничего не постулирует и не навязывает. Не случайно, наверное, М. Горький, для которого писательская проповедь всегда была делом первостепенной важности, своим родным и близким людям рекомендовал читать «Губернатора» – «произведение чистое и весьма совершенное».
Сургучев как писатель вошел в литературу в эпоху расцвета синкретизма в искусстве, эстетической платформой которого стала соотнесенность «пространственного тела» как «единого художественного текста» с «архитектоникой чувств» творца-демиурга, создающего новый мир по законам гармонии. Понимание этого двуединства во многом стало определяющим в жанровых, стилистических, тематических, сюжетных поисках писателя. Одними из самых показательных примеров, иллюстрирующих эти поиски, стали мотив двойничества, образы двойников и зеркал в его «Губернаторе» и других произведениях, говорящие исследователю об увлеченности писателя законами симметрии, о его «геометрических» экспериментах не только в создании образов персонажей, разработке композиции, но и образов города, дома, пространства каждого произведения в целом.
Замечательную возможность проникнуть в антропологическую, по своей сути, поэтику «архитектурного мышления» Сургучева-писателя, во многом склонного сакрализировать пространство родного ему Ставрополя, дают мотивы и образы Востока. Изучение семантики ряда «зодческих образов» его произведений в соотнесенности с архитектурой города Ставрополя, являет еще одно доказательство реализации скрытого автобиографизма, проявленного через внимательное отношение писателя к деталям, связанным с такой сакральной культурой, как дальневосточный буддизм, о котором Сургучев – выпускник восточного факультета Петербургского Императорского университета – знал вовсе не понаслышке.
Отдельные параграфы посвящены пьесам Сургучева «Торговый дом» и «Осенние скрипки». Подробно восстанавливается история их создания и постановочная судьба. Подчеркивается, что в творчестве И.Д. Сургучева драматургия играла ведущую, едва ли не первостепенную роль, а в эмигрантский период этот род литературы стал во многом определяющим в обретении писателем «нового» смысла жизни. Именно поэтому драматургия Сургучева осмысляется не только с социальной, эстетической, типологической точек зрения, и не только как неотъемлемая часть русской драматургии первой половины ХХ века, но и как своего рода феномен, обусловливающий театральность» и эпического творчества.
Четвертая глава: «Антропология эмигрантского быта в произведениях И.Д. Сургучева 1920-1950-х годов». Эмигрантская судьба И.Д. Сургучева типична для русского писателя. Для него, даже при самых благоприятных обстоятельствах чувствовавшего себя посторонним вне родного города, чужбина стала лишь местом проживания и работы. Как и всякий изгнанник, он боролся за реальность своего существования, в том числе и театральной деятельностью, чтобы вернуть себе значимость, уважение и былой авторитет как среди собратьев по эмиграции, так и среди соратников по литературе. Воспоминания о первых днях пребывания на чужбине запечатлены во многих произведениях И.Д. Сургучева.
В параграфе «Творчество И.Д. Сургучева в истории русского эмигрантского театра 1920-1930-х годов: Константинополь, Прага, Париж» показывается, что И.Д. Сургучев и на чужбине, в тяжелых условиях изгнанничества, остался верен себе, вел активную творческую деятельность, встраиваясь в интенсивный процесс европейской культурной жизни. Приводятся и подробно анализируются факты кинематографической и театральной деятельности писателя, начиная с появления первых его сценариев на Берлинской киностудии в феврале 1921 года и съемок по одному из них режиссером Яном Гутером фильма с симптоматичным названием – «Первый»[15] и реализации инициатив по созданию в Константинополе первого на «турецком берегу» Русского Драматического театра, открывшего сезон спектаклем по его пьесе «Осенние скрипки».
Далее автором рассматривается довольно продолжительный период пребывания Сургучева в Чехословакии, его литературные и театральные контакты, деятельность писателя как организатора и просветителя на посту директора «Русского Камерного театра» в Праге, на сцене которого были поставлены его пьесы «Торговый дом», «Осенние скрипки», «Рука Бетховена» и др. Анализ рецензий на спектакли показал, что многотысячной русской диаспоре, волею судеб оказавшейся вне Родины, пьесы Сургучева, раскрывающие глубину человеческих взаимоотношений, помогали пережить духовный кризис. Пьесы стали своеобразным инструментом психологической борьбы с непреодолимым чувством ностальгии, хотя у каждого эмигранта, как, впрочем, и у каждого сургучевского литературного героя, были свои проблемы, свой внутренний конфликт, свое «соло» в симфонии любви и боли, жизни и смерти.
В отношении И.Д. Сургучева вполне применима одна из прописных истин в оценках эмигрантов: изгнанник – человек ретроспективный. Но эмигрант-писатель ретроспективен вдвойне, поскольку его жизнь вне родины обусловлена не только воспоминаниями прошлого, но и родным языком, на котором он продолжает писать и чистоту которого оберегает от иноязычных влияний. Именно с размышлениями о судьбах людей, разных по своему социальному, национальному происхождению, уровню образования, воспитания и культуры связано, по сути, первое крупное произведение Сургучева эмигрантского периода – пьеса «Реки вавилонские». Эту драму можно по праву назвать интереснейшим явлением в драматургии русской эмиграции 1920-х годов и безусловной победой Сургучева, поскольку им одним из первых была освоена тема эмиграции, то есть не ностальгии, а рефлексии над новой ситуацией. Пьеса написана в экстремальной ситуации «культурного шока» человеком, не просто пережившим отрыв от Родины и родного языка, но столкнувшимся непосредственно с западной культурой, попытавшимся вписаться в нее. Основанное на жизненном опыте, весьма своеобразное по тематике и способу воссоздания действительности, по жанру и стилю это произведение в основе своей имеет антропософский конфликт: это не только драма «об эмиграции», но и драма самой эмиграции.
Как показывает анализ пьесы, стилистическая составляющая восточной традиции Сургучева зиждется на мире объектов, включенных в ритуал. Вещи в его представлении – это священные реальности, знаки священных ликов, отражаемых в мире, с помощью вещей автор являет мир человека. Именно поэтому ориентированные на Восток произведения писателя, а пьеса «Реки вавилонские» рассматривается и как составная часть авторского сборника «Эмигрантские рассказы» (1927), лишены проявленного индивидуализма и авторского субъективизма. Возможно, поэтому даже ремарки в пьесе звучат не как голос автора-субъекта, но как голос объективного мира, сообщающий вещам и людям форму жизни и движения.
Во время пребывания писателя в Константинополе, Праге была выработана некая модель поведения, вживания в новую культурную среду, которая помогла И.Д. Сургучеву освоиться и при переезде в Париж, ставший к 1924 году одним из ведущих центров русского рассеяния. Здесь И.Д. Сургучев сразу включился в работу по созданию русского театра, потому что, по его глубокому убеждению, театр утешал «томящихся в небывалом, неслыханном и невиданном эмигрантстве» людей, «как евангелие утешает заключенных в тюремной камере»[16].
Пьесы И.Д. Сургучева составляли основу репертуара практически всех русских эмигрантских антреприз и театров. «Проверка зрителем» показала, что именно таких пьес ждала публика диаспоры. По словам Н. Берберовой, эмигрантская публика хотела видеть, как на сцене «пили чай из самовара»: ей нужен был театр-воспоминание, театр-прошлое, театр ушедшей в небытие России. Быт и речь казались теми последними китами, на которых держалась «зарубежная Россия». Все это сполна давали зрителям-эмигрантам как новые пьесы И.Д. Сургучева («Троицын день», «Пять минут», «Мусоргский и Анна», «Рука Бетховена», «Игра», «Письма с заграничными марками»), так и принесшие ему известность еще до революции «Торговый дом» и «Осенние скрипки».
Особое внимание уделено в диссертации многолетнему «союзу» Сургучева-драматурга с «Русским Интимным театром» Д.Н. Кировой, возникшим в канун 1928 года. Именно с этим театром связано полноценное возрождение в эмигрантской культурной среде интереса к Сургучеву как к драматургу, обусловленное успехом постановки его пьесы «Игра», ставшей гимном Русскому Человеку. Устойчивый успех «Игры» вновь вызвал интерес к Сургучеву в среде кинематографистов. Как писал В. Унковский, сценарии для кинематографа, в которых Сургучев стремился отражать внешние, выпуклые явления жизни, обнаружения, которые верно схватывал своим зорким писательским глазом, стали для него возможностью прорыва в мировую литературу, в новое искусство. Диссертантом актуализируется целый ряд свидетельств современников об успехе экранизаций киносценариев Сургучева, как по собственным произведениям, так и по произведениям других писателей-эмигрантов («Человек, который сорвал банк в Монте-Карло» реж. Стивена Робертса, «Далекое паломничество», «Сон императрицы Жозефины» и др.).
Своеобразным отчетом о театральных и кинематографических успехах тех лет выглядят интервью писателя, в которых он с радостью сообщал, что «"Осенние скрипки" не были играны только во Франции и Испании [Имеется в виду на французском и испанском языках – А.Ф.], "Письма с заграничными марками" шли в шведском королевском, в норвежском национальном и в берлинском театре драматурга Кайзера. "Торговый дом" сейчас идет в Италии у Татьяны Пвловой, в переводе Якова Львова, и в Норвегии, в Центральном театре»[17]. В «Летописи жизни и творчества ИД. Сургучева» этот «отчет» существенно дополняется постановками его пьес в театрах Югославии, Чехословакии, Болгарии, Великобритании.
По словам Сургучева, он довольно часто применял в своей творческой жизни, так называемую «попеременную систему», которая была его спасением и позволяла избежать творческих кризисов: временами он обращался к прозе, а временами к драматургии и т.п. Примером служит период в жизни писателя (1925–1928 гг.), когда написан не только ряд пьес, но и роман «Ротонда» о жизни русской театральной труппы, который в эмигрантской критике называли «беллетристической вещью с ценными чертами драматической».
В этом романе нашли отражение искания философской антропологии 1920-х годов. Так, идея возвышения человека, его автономности в мире, по отношению к животному царству, определила посредством репрезентации семейных духовно-родовых начал проблемно-тематическую доминанту художественного произведения, антропологические принципы в подходах к изображению мира, личности, новаторские интенции в области жанра и стиля. И.Д. Сургучев был одним из немногих писателей, которые смогли уловить звучание тонких философских струн эпохи, не слышимых ухом простого обывателя. Писатель обладал необычайным талантом вписывать идеи и концепции современного знания на страницы своих произведений, причем делал это не как сторонний летописец, а как истинный исследователь. В художественное полотно произведения властно вторгается и бытовая сторона эмигрантской жизни, и театральный дискурс, и злободневная публицистика эпохи, которая, переплавляясь, придает тексту особое своеобразие.
В заключительном параграфе главы – «"Китеж" как "герметическая формула" эмигрантского творчества И.Д. Сургучева» – рассматривается тема, которой почти не коснулись аналитики сургучевского творчества – мистическая. Выделение ее позволяет полнее осознать главную антропологическую проблему творчества Сургучева, осознававшего родной город как сакральное пространство. Такие понятия, как «высшая причинность», «непостижимая связь», «безмерное всеединство» и «священное безмолвие», в различном метафорическом обрамлении, многократно обнаруживают себя в едином смысловом пространстве его литературных творений.
Благодаря анализу градоописательной символики сургучевских текстов, выявлен не только колоссальный эстетический опыт писателя, но весьма смелый эксперимент, совершенный им над обыденным смыслопорождением, над устоявшимися литературными канонами. Особое место здесь занимает очерк Сургучева «Китеж». В этом тексте нет ничего случайного – все мотивированно тем или иным традиционным духовным контекстом, что свидетельствует об И.Д. Сургучеве как о прекрасном знатоке многих религиозных культур, о его незаурядной способности транслировать их элементы в литературу четко, без искажений, но вместе с тем чрезвычайно деликатно, ненавязчиво, а порою и вовсе незаметно. В диссертации доказывается, что Сургучев при написании «Китежа», как, впрочем, и других произведений, пользовался канонами герметического иносказания, знанием о которых обладал, благодаря редкой энциклопедической образованности и углубленному «духовному деланию» в течение всей своей творческой жизни. Осознание «герметической традиции» позволяет выявить и интерпретировать все варианты сравнения города Ставрополя, как сакрального пространственного центра с такими городами, как Иерусалим, Константинополь, Рим, Париж, Петербург. Грандиозность метафизического смысла «Китежа» позволяет понять, что Сургучев «священнодействует в слове», мыслит герметически и философски, проникая в необозримые глубины сакрального, куда читателю порой так нелегко последовать вслед за ним.
В Заключении подводятся итоги диссертационной работы, делаются выводы о развитии жанра научной биографии как важнейшей составляющей изучения историко-литературного процесса. Определяются перспективы исследования творчества И.Д. Сургучева в более полном объеме.
Содержание диссертации отражено в следующих публикациях:
Монографии и монографические издания:
- Фокин А.А. Илья Дмитриевич Сургучев. Проблемы творчества: Монография / А.А. Фокин. – Ставрополь: Изд-во СГУ, 2006. – 368 с: ил. – (Филолог. серия СГУ). – (19, 32 п.л.).
- Фокин А.А. И.Д. Сургучев-драматург / А.А. Фокин. – Ставрополь: Изд-во СГУ, 2008. – 200 с. – (12 п.л.).
- Фокин А.А. «Живописец души…»: Русский писатель и драматург И.Д. Сургучев: Биобиблиографический указатель / Отв. ред. и сост. А.А. Фокин / А.А. Фокин – Ставрополь: Ставропольское книжное изд-во, 2007. – 240 с. – (15 п.л.), (в соавт. 10 п.л.).
- Фокин А.А. Илья Сургучев [Глава монографии] / А.А. Фокин // Егорова Л.П. Литературы народов Северного Кавказа / Л.П. Егорова – Ставрополь: Ставропольское книжное изд-во, 2004. – 412 с. – (25, 49 п.л.) – [С. 346-367. – (1,8 п.л.)].
- Фокин А.А., Нутрихин Р.В. «Мистический писатель» в зеркале таинственного города: Очерк «герметического градописания» в творчестве И.Д. Сургучева: Монография / А.А. Фокин, Р.В. Нутрихин // III Сургучевские чтения: Творчество И.Д. Сургучева в контексте русской литературы XX века: Сб. материалов Междунар. научно-практ. конф. – Ставрополь, 2006. –С. 312-394. – (5 п.л.), (в соавт. 3,5 п.л.).
- Фокин А.А. Борис Пастернак (1890-1960): [Монографическая глава учебника] / А.А. Фокин // История русской литературы ХХ века: Первая половина: Учебник для вузов: В 2 кн. / Под ред. проф. Л.П. Егоровой. – Ставрополь: Изд-во СГУ, 2004. – Кн.2. – 751 с. (64, 33 п.л.). – [С. 427-486. – (5 п.л.)].
- Фокин А.А. Творчество Иосифа Бродского в контексте русской поэтической традиции: Учебное пособие / А.А. Фокин – Ставрополь: Изд-во СГУ, 2002. – 174 с. – (9,94 п.л.) – Гриф УМО университетов по филологическим специальностям.
В ведущих рецензируемых научных журналах,
рекомендованных ВАК РФ:
- Фокин А.А., Егорова Л.П. Основы литературоведческой интерпретации / Л.П. Егорова, А.А. Фокин // Вестник Воронежского государственного университета. – Воронеж, 2005. – №. 1. – С. 289-294. – Статья. – (0,6 п.л.), (в соавт. 0,45).
- Фокин А.А. Проблема заглавия как основа интерпретации художественного текста: (На материале творчества И. Д. Сургучева) / А.А. Фокин // Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. – 2006. – Спецвып.: Вопросы филологии. – С. 6-9. – Статья. – (0,5 п.л.).
- Фокин А.А. Пролегомены к пьесе И.Д. Сургучева «Реки вавилонские» / А.А. Фокин // Вестник Ставропольского гос. ун-та. – 2006. – № 45. – С. 149-155. – Статья. – (0,75 п.л.).
- Фокин А.А. О жанровом своеобразии пьесы И.Д. Сургучева «Реки вавилонские» / А.А. Фокин // Научная мысль Кавказа. – 2006. – № 7 (91). – С. 347-354. – Статья. – (0,42 п.л.).
- Фокин А.А. Духовное и телесное в поэтике романа И.Д. Сургучева «Ротонда» / А.А. Фокин // Известия Таганрогского радиотехнического ун-та. Тематический вып.: «Психология и педагогика». – Таганрог, 2006. – № 13 (68). – С. 253-259. – Статья. – (0,5 п.л.).
- Фокин А.А. Сценическая судьба пьесы «Осенние скрипки» / А.А. Фокин // Культурная жизнь Юга России. – 2007. – № 1(20). – С. 9-14.. – Статья. – (0,99 п.л.).
- Фокин А.А. К вопросу о реинтерпретации / А.А. Фокин // Вестник Ставропольского гос. ун-та. – Ставрополь: Изд-во СГУ, 2002. – С. 106-107 – Тезисы. – (0,23 п.л.)
В научных сборниках материалов Международных
и Всероссийских научных конференций:
