ЧАСТЬ 1.

Куда катится мир в ХХI веке и что ждет Россию?

Деидеологизация политики выхолостила ее душу, вместе с этим и интерес к ней больших, масштабных людейi.

Ученые – это те, кто много знают Умные – это те, кто понимают. М.Н.Задорнов

«Куда мы катимся, что происходит с миром? Уже 100 лет только война сплошная. Россия так и не вылезает из военного положения, после революции. Ближний Восток, ну тут ладно - у них натура такая. А вот Европа и Штаты - так те с ума сошли. Воюют все время, да воюют. Нет, не стреляются, но воюют. То экономические блокады, то миграция, то просто военные действия. И все затем, чтобы получить доступ к нефти или ценным камушкам, или еще чего-то, что мне лично не понятно. А стоит ли это все слез твоей мамы? У меня такое чувство, что я не отсюда.. Как будто, когда моя душа выбирала куда попасть, выбрала не тот туннель. Как можно быть настолько глупыми, чтобы уничтожать себе подобных?»

«Философ»

«Законы рынка неумолимы. Невыгодно делать хорошие вещи высокого качества. Давай, гони одноразовый ширпотреб. И дальше все реже и реже мы будем видеть в продаже качественные вещи (современные, серийно выпускаемые).

Времена изменились, и к управлению фирмами, вместо инженеров пришли менеджеры по продажам. Престиж фирмы стал определяться не качеством выпускаемой продукции, а объемами продаж и прибылями, предоставляемыми в ежегодных отчетах акционерам.

Что печально, подобную тенденцию можно проследить и в оставшихся сегментах рынка, в частности на рынке ПО.

Вот сижу себе за компом и думаю: " А куда наш мир катится??? "

«Инженер»

Это непритязательные и откровенные выдержки из чатовых диалогов, на мой взгляд, наглядно иллюстрируют примерный фон дискуссии на заданную в этой части книги тему на обыденном уровне. Ведь компьютерные диалоги (чаты) – лакмусовая бумажка «продвинутого» общественного сознания.

Давайте попробуем разобраться в теме.

Основные изменения, которые произошли в связи с нарастающей глобализацией после 1980-х годов, в принципе известны всем.

Их великое множество. Как, впрочем, и их последствия. Оценки тех или иных политиков и ученых иногда во многом схожи, иногда противоречивы и полярны.

Но все же к концу 2007 года мы можем говорить о некоем экспертном консенсусе относительно последствий глобализации. Наиболее взвешенные, на мой взгляд, можно отнести к оценкам российских экономистов последних лет.

Например, по оценкам экспертов ВШЭii

, важнейшие изменения глобального масштаба, произошедшие в мировой экономике с конца 1980-х гг., можно обобщенно свести в четыре группы.

Во-первых, после падения СССР произошла фактическая ликвидация мировой экономической системы социализма и централизованно-административного хозяйственного порядка, противостоящего рыночному порядку. Это открыло возможность для рыночной трансформации бывших социалистических стран Европы.

Во-вторых, ускоренными темпами нарастала глобализация мировой экономики. Этот процесс приобретал новое качество благодаря расширению инновационной составляющей глобализации, а также развитию региональной интеграции. Создавая новые возможности, глобализационные и интеграционные процессы порождают и проблемы, приобретающие временами острую (кризисную) форму. В любом случае общее мнение о росте взаимозависимости, невозможности изоляционизма – доминирует. Как, например, подметил С. Караганов, "Рывок последних лет был легче, чем предстоящий путь. Мы стартовали из развала конца 1990-х, когда и государства-то почти не было. Чтобы принимать верные решения, сегодня необходимо, как никогда, хорошо знать и понимать внешний мир, от которого Россия будет все больше зависеть"iii

.

В-третьих, мировой экономический рост в целом ускоряется. Об этом говорят и долгосрочные прогнозы. Однако сохраняется (и даже усиливается) его неравномерность, в том числе и различие качества роста, отмечается региональная дифференциация. Доля “старых” развитых стран в мировом производстве устойчиво сокращается, появляются новые лидеры в Азии и Восточной Европе. При этом усугубляется социально-экономическая деградация большого числа отсталых государств, прежде всего в Африке.

По оценкам экспертов ИМЭМО РАН, "примерно 60% увеличения мирового ВВП за ближайшие 15 лет будет произведено в развивающихся странах, в том числе 1/3 в КНР", а среднегодовые темпы роста мирового ВВП за 2006-2020 годы составят 4,2-4,4% по сравнению с 4% в 2001-2005 годахiv

. В 2010 году впервые четыре страны – Китай, Индия, Россия и Бразилия – добавят к своему валовому национальному продукту больше, чем все страны «великолепной семерки» - самые могучие страны Запада. И к 2025 году валовой продукт этих четырех стран будет в два раза больше, чем у стран «семерки». Изменится весь ход мировой истории. Мы шесть столетий жили в мире, где господствовал Запад, и вступаем в мир, в котором будет господствовать Восточная Азия. Это случится при нашей жизни точноv

. Напомню, что среднегодовые темпы для России пока оцениваются в 6%.

Очевидно, что при таких темпах роста российского ВВП догонять развитые страны придется не одно десятилетие. Вопрос заключается в том, есть ли у нас это время?

В-четвертых, в полной мере проявился тот факт, что социально-экономические модели, выработанные промышленно развитыми странами в ХХ в., не соответствуют условиях глобализирующегося мира и новому постиндустриальному этапу. Расхождения были заметны уже в конце ХХ века, но попытки приспособить их к реалиям – неоконсервативные, неолиберальные, неосоциалистические – дали временный эффект. Это привело к началу реформирования этих моделей. Прежде всего, их политико-экономических и социальных элементов. Эту особенность отчетливо выделил В.Путин, выступая в феврале 2007 года на конференции в Мюнхене: "Известно, что проблематика международной безопасности много шире вопросов военно-политической стабильности. Это устойчивость мировой экономики, преодоление бедности, экономическая безопасность и развитие межцивилизационного диалога"vi

.

Действительно, можно согласиться с этими основными выводами экономистов при том условии, что к ним можно было бы добавить еще несколько важных научно-технических, социальных, военно-политических и иных тенденций. Главное же, что за скобками таких оценок, как правило, остается идеологическая сторона глобализации и, как следствие, ее политические последствия. А они, на наш взгляд, являются, как минимум, не менее важными, чем финансовые, экономические и другие.

Приведу простой пример. К 1987 году Государственным комитетом по науке и технике СССР были разработаны государственные научно-технические программы, имеющие приоритетное значение для развитых экономики и общества. В т.ч. – ресурсо- и энергосберегающее машиностроение, нанотехнологии, материаловедение, строительные материалы, информационные технологии (включая искусственный интеллект, высокоскоростную передачу данных, оптиковолоконную технику и т.д.) и др.vii

Однако политико-идеологические события, которые последовали затем, привели к тому, что об этих программах "забыли". Вернулись к некоторым из них только в 2006-2007 годах, т.е. через 20 лет. Надо ли говорить, что за это время другие страны ушли далеко вперед?

Собственно в них и кроются те практические противоречия, которые очевидны, например, во внешней политике России по отношению к целому ряду крупнейших проблем – от проблемы вступления в ВТО, до взаимоотношений с США и странами Западной Европы. "Прагматизм" российской внешней политики первого десятилетия XXI века уже малоэффективен. Нужны принципы и ценности, которые свойственны политической стратегии и являются атрибутами идеологии. А этого-то пока явно не хватает, хотя, повторюсь, в 2006-2007 годы и обозначили формирование этой тенденции. Это хорошо видно во внешней политике, где Россия так и не смогла себя пока идеологически позиционировать. Хотя этого очевидно ждут. И в Западной Европе, и в Китае, и в США. Отсутствие подобного ясного позиционирования ведет к подозрениям в непредсказуемости внешней политики России, что хуже, чем самая плохая политика. Опыт и история показывает, что политические лидеры могут смириться с самой, казалось бы, неприемлемой идеологией и политикой, но непредсказуемость, неясность для них оказывается хуже, чем реальность.

Такую предсказуемость может дать только внешняя политика основанная на базовых ценностях и национальных интересах, публично декларируемых и реализуемых во внешнеполитической стратегии страны. "Прагматизм" оказывается, таким образом, не таким уж и прагматичным во внешней политике, если он сам по себе не является идеологической категорией.

Все это говорится для того, чтобы поставить вопрос о необходимости идеологии и, как следствие, - внешнеполитической стратегии России, опирающейся на систему идеологических взглядов, ценностей и принципов. Даже если они и не разделяются другими странами. Скорее всего, они и не будут разделяться и пониматься ими - у западных стран существует свой набор ценностей, у Индии и Китая - свой, у Ирана, Ирака и других государств – свой. Важно его сформулировать и реализовать на практике.

Иными словами, основные глобальные тенденции мирового развития ведут к идеологии, а не прагматизму как внешнеполитического, так и внутриполитического курса государства. Соответственно, чем быстрее это будет осознанно и чем лучше подведен идеологический фундамент под национальные стратегии, тем органичнее и эффективнее государства будут участвовать в процессах глобализации. Опыт Китая и Индии – лучшие примеры этой политики.

Глава 1. Идеологические приоритеты и мировое развитие

«Мы живем в таком мире, где действуют волчьи законы (It’s a dog – еat – dog world»)viii (Т.М.Фрэнк, главный редактор Американского журнала международного права)

"Чтобы добиться реального успеха, России, подобно многим другим развитым… странам необходимо научиться использовать глобальные потоки таланта" (Р.Флорида – автор книги "Креативный класс: люди, которые меняют будущее")

Идеи движут миром. Мысль эта воспринимается многими почему-то, как абстрактная фраза, а не политическая действительность. А ведь определение приоритетов, ценностей и целей развития имеет ключевое значение в жизни людей, государств и наций.

«Не короли правят миром, и даже не олигархи. И не доллар, как на полном серьезе уверяют экономисты. Мир заставляют двигаться в ту или иную сторону, останавливаться или топтаться на месте – идеи. Их рождают люди… там, где этого меньше всего ожидают»...

(«Имаго» Ю. Никитин)

«Если миром движут идеи, то почему в нем столько безобразия и насилия?»

И. Семенихин

История свидетельствует: многие идеи возвышали государства, а многие – уничтожали. Разрушение стран и уничтожение наций всегда начиналось и сопровождалось кризисом идеологий и систем ценностей. Именно поэтому «деидеологизация», «прагматизм» и конформизм во внешней и внутренней политике в долгосрочной перспективе всегда вели к поражению. Как правило, катастрофическому.

Близкий нам пример – СССР.

Советский Союз большую часть ХХ века являлся одним из идеологических лидеров мира, значительно влияя на социально-экономическую и политическую жизнь других государств. В ХХ веке он был не только военным, но, прежде всего, идеологическим лидером. Потеря, точнее, - отказ от идеологического лидерства и идеологии стали катастрофой.

Идеология как система ценностей, интересов и целей неизбежно выступает в качестве основы для любой стратегии развития или поведения. Соответственно если такой основы нет, то стратегия «провисает», не находит опоры для своего существования. В лучшем случае такая стратегия превращается, как у М.Горбачева, в тактику лавирования, нередко беспринципную борьбе за власть. Да и сама власть тогда чего-либо стоит, когда становится инструментом для достижения иных целей, а не самой целью. Реальные цели – всегда идеологические, даже если они и выражаются иными терминами и понятиями.

В упрощенном виде нынешнюю систему политико-идеологических координат в России, например, можно представить в виде следующего рисунка, представляющего идеологические ценности основных политических сил.

1. КПРФ

2. «Справедлива Россия

3. «Единая Россия»

4. «Яблоко», Демпартия, «Гражданская сила»

5. СПС, Г.Каспаров, М.Касьянов

6. «Идеальный вариант»

В этом рисунке цифра «100» означает максимальную степень политической и экономической свободы, при которой роль государства – минимальна. И, напротив, «0» - означает абсолютную роль государства в определении политического и экономического курса.

Исходя из таких идеологических приоритетов стратегия выживаемости и развития государства представляется неизбежно различной: если в представлениях сторонников КПРФ стратегия развития экономики и общества равнозначна стратегии государства, практически не оставляя места институтам гражданского общества и самостоятельной экономической активности, то для СПС, М.Касьянова и Г.Каспарова государство должно минимизировать свои функции, практически самоустраниться от определения стратегии развития общества и экономики.

Аналогичные схемы можно предложить и применительно к другим фундаментальным идеологическим проблемам. Так, например, сегодня важнейшая из них, на мой взгляд, это соотношение между традиционными ценностями и инновациями глобализации. Идеальное сочетание, найденное в Китае и Индии, стало первопричиной их эффективной стратегии развития. И, наоборот, перекос в ту или иную сторону ведет в условиях, глобализации либо к исчезновению национальной идентичности (в конечном счете нации и государства), либо консервации национальной традиции, стагнации

1. КПРФ

2. «Справедлива Россия

3. «Единая Россия»

4. «Яблоко», Демпартия, «Гражданская сила»

5. СПС, Г.Каспаров, М.Касьянов

6. «Идеальный вариант»

Из рисунка видно, что КПРФ не только консервируют, «идеализирует» традицию, но и фактически отказывается от модернизации. Во всяком случае видит ее в рамках прошлых идеологем. И, наоборот, либеральные партии игнорируют в пользу модернизации национальную традицию, что также ведет к краху национальной идентичности.

В любом из вариантов мы видим, что идеологические мотивы первична по отношению к политике и стратегии, а их отрицание неизбежно ведет и к отрицанию стратегии и последующему коллапсу. В определенном смысле любая идеология может привести к формированию стратегии и осознанной политики, но ее отсутствие – лишь к отсутствию внятного политического курса, хаосу и развалу. Что было отчетливо видно на многих примерах советской и российской истории.

Наконец, идеология, не соответствующая интересам всего общества и государства, неизбежно приведет к выбору ошибочной стратегии. Или даже преступной, как в нацисткой Германии. Да и ошибочные стратегии отнюдь не безобидны. Так, неолиберальная идеология, например, идеализирует глобализацию, в частности, международные институты. Такие как ВТО. В то же время, как признает нобелевский лауреат Дж. Стиглиц, в реальности правила этой организации создают значительный дисбаланс в мировом экономическом развитии, защищая в первую очередь интересы развитых стран…»

Он был разрушен, прежде всего, в результате кризиса все той же идеологии. Все другие факторы – экономические, финансовые и т.д., стали лишь следствием кризиса идеологии и вытекающей из этого кризиса неспособности к стратегическому развитию: кризису политического управления (прогнозированию и планированию) страны.

Идеологический кризис в СССР, наступивший в результате стойкой неспособности его элиты приспособиться к реалиям научно-технической революции и скорректировать алгоритм социального и экономического развития, привел не к появлению новой, современной идеологии, а к формальному отказу от нее - «деидеологизации идеологии» (по А.Н.Яковлеву). Система советских ценностей рухнула (или была обрушена), но вместе с ней рухнул и механизм управления обществом (сначала) и государством (чуть позже). Последующий политико-экономический кризис, а также развал ОВД и СЭВа, наконец, самого СССР, – лишь следствие такой политики.

Совершенно другой результат мы видим в Китае, где реформировали систему не только не отказавшись от традиционных ценностей и уничтожив систему управления страной, но и добились высоких и устойчивых темпов роста. Как считают эксперты, «успех Китая базируется не столько на экономической либерализации, сколько на продуманной социально-экономической стратегииix

». Которая, добавлю, является частью общекитайской (а не только КПК) идеологической доктрины «социальной гармонии».

Советская правящая элита не смогла (в отличие от китайской элиты) ответить на новые вызовы, предпочла приспособиться к ним в рамках существовавшей идеологии. А потом, когда было уже поздно, стала лихорадочно придумывать новые идеологемы - "перестройка", "демократизация" "гласность" и т.д., не имевшие реального политико-экономического содержания кроме разрушения прежней системы ценностей.

Простой пример: подготовленный в июне 1985 года Пленум ЦК КПСС, посвященный НТР, в принципе верно расставил все акценты. Появился реальный шанс вписаться в новый, информационный этап научно-технической революции. Пожертвовав, естественно, старыми идеологическими догмами и ценностями, либо пересмотрев к ним отношение. Пример кумира коммунистов В.Ленина, кстати, весьма показателен. Он мог по два раза в год (в зависимости от политической целесообразности) менять политическую и экономическую стратегию, идеологические принципы, приоритеты. Но у советской элиты такого мужества и мудрости не оказалось. Похоже, что приверженность старым идеям оказалась сильнее потребностей новой экономики и общества. Неизбежные идеологические решения столкнулись с неспособностью их восприятия элитой. В отличие, например, от элиты Китая или Индии, где традиционные и даже партийные ценности удалось органично совместить с интересами развития экономики и общества.

Поэтому в одном случае (советском) элиты потеряли, а в других - выиграли, сменив старые идеологемы на новые. При этом, отнюдь не отказавшись от базовых принципов - национальных, культурных, духовных, даже социально-классовых.

Аналогичную ситуацию мы сегодня наблюдаем в КПРФ, руководство которой не хочет (или не может) пересмотреть идеологические догмы, не соответствующие современным реалиям. Соответственно и избранная стратегия – опоры на приверженцев этих догм, ради сохранения электорального ядра – бесперспективна. Сроки ее существования, видимо, ограничены стремлением партийной верхушки удержаться у власти в партии. Не более того. Понятно, что привлекательность ее минимальна. Она может какое-то время продержаться только до тех пор, пока другие политические силы допускают серьезные ошибки.

В начале ХХI века мир отнюдь не отказался от идеологий. Напротив, они, как демонстрирует радикальный ислам и радикальный либерализм, стали главным и эффективным оружием политической борьбы. Более того, новейшая история показывает, что у многих идеологий появляются и новые формы: у радикального ислама – массовый террор, а у леволибералов – «мягкая сила» (soft power), «оранжевые революции» и т.д. Причем, некоторые политологи даже полагают, что идеологические меры исламистов, в частности, «карикатурные скандалы» в 2006 году, имели более важное значение, чем собственно террор.

Но идеология не только радикальных режимов стала острым оружием политической борьбы. В 2006–2007 годах стал актуальным и вопрос о сферах конфликтов идеологических интересов между Россией и Западом. Это показывают, например, опросы общественного мнения в США, где доля лиц, считающих России потенциальным врагом, за последние годы неуклонно растет. К середине 2007 года эта доля стала устойчиво превышать 50%, что свидетельствует о серьезном сдвиге в общественном сознании США, ведь примерно также эта часть населения относится к Колумбии, Ирану и Северной Корее.

Следует признать ради справедливости, что и в России все большее число людей видят в США своего потенциального противника.

В целом же базовые идеологические расхождения не только реализуются в конкретных политических акциях, но и сдвигах в общественно мнении. Нередко эти противоречия приобретают острые формы. Не случайно поведение некоторых бывших советских республик, достаточно агрессивно выступающих против России, не только фактически, но и публично поддерживается США, а нередко и странами ЕЭС. Именно этим объясняется во многом антироссийская политика Украины, Грузии, Эстонии, Литвы, Латвии и других государств. Но также очевидно, что идеологические мотивы в поведении этих стран являются той базой, на которой строится долгосрочная внешнеполитическая стратегия Запада по отношению к России.

Вместе с тем и реалии растущей взаимозависимости и взаимосвязи России и Запада нельзя недооценивать. Как справедливо отметил С.Ястржембский, "– Этот конфликт между интересами, которые есть у России и у Запада, и методами их реализации. К тому же не надо забывать о глобализации. Хочет или не хочет Запад это признавать, но Россия стала уже во многом частью глобализирующего мира, и отказывать России в этом – что называется, себе дороже. А там, где "себе дороже", Запад (особенно европейцы, обожающие комфорт) уже вряд ли решится на какие-либо обострения"x

. Вопрос, на мой взгляд, заключается в том, до какой степени обострения готов идти Запад. Позиция России в этих, во многом идеологических спорах (как, например, по поводу переноса памятника в Эстонии), имеет огромное значение. Именно идеологическое позиционирование новой, окрепшей России, которая преодолела кризис 90-х годов, будет иметь решающее значение: бесконечные уступки прежнего руководства СССР и России приучили нынешнее поколение западных политиков к тому, что Россия поддается политико-идеологическому давлению, «восприимчива» к учету интересов Запада в ущерб своим национальным интересам.

Ситуация меняется и неизбежно придется менять еще больше в будущем, что будет сложно по двум основным обстоятельствам. С субъективной точки зрения, правящая российская элита должна ясно идеологически самоидентифицироваться, осознать место и роль России в мире и научиться отстаивать свои национальные интересы. Что пока еще не произошло. Мы все еще спорим о том, насколько мы «Европа» или «Азия», а насколько собственно Россия. До тех пор, пока мы не поймем, что Россия «не Европа» и «не Азия», а Россия – со своей спецификой, традицией, путем развития, мы так и будем самоопределяться.

С объективной точки зрения, есть серьезные пределы, до которых может идти национальная самоидентификация, вызванные, прежде всего существующим реальным соотношением сил в мире между Россией и Западом. Для того чтобы лучше понять эту взаимозависимость и масштабы, соотношение этих потенциалов, можно привести лишь один пример. По оптимистичным оценкам к 2015 году российская нефтехимическая промышленность будет производить продукции на 40 млрд. долларов. В то же время уже сегодня аналогичный показатель у стран Евросоюза – 1619 млрд. (т.е. в 40 раз больше), а у США – 405 млрд. (т.е. в 10 раз больше)xi

. Иными словами, будучи крупнейшим экспортером, Россия в десятки раз уступает и, вероятно, будет уступать основным переработчикам даже в долгосрочной перспективе.

Такое же соотношение сил и в других областях экономики, политики, военной области. Главный вопрос: до каких пределов Россия может позволить себе быть самостоятельной и проводить независимую политику? Любая независимость в эпоху глобализации имеет свои пределы. Даже у США. Найти идеологически реальное разрешение этому противоречию - ближайшая задача.

Это противоречие, на мой взгляд, прежде всего мировоззренческое, идеологическое, а не экономическое: нужно понять, как Россия, учитывая эти реалии, может вписаться в систему международных отношений, сохраняя свой суверенитет, развиваясь, но, одновременно, "вписываясь" в реальность. Реальность, которую некоторые в современной России "просто" не хотят замечать. Идеологический вопрос становится вопросом экономическим.

Именно поэтому в настоящее время идеология и системы ценностей стали предметом самой острой политической, а иногда и вооруженной борьбы. Такая современная идеологическая борьба ведется агрессивно, в т.ч. государственными, а иногда и террористическими методами. В определенном смысле формы такой борьбы – «силовая демократизация» (бомбардировки, оккупация) и терроризм исламского радикализма – суть одного и того же явления – объективного роста агрессивности идеологий в эпоху глобализации. Примечательно, что все это происходит на общем фоне лозунгов гуманизации и толерантности. В этом смысле дискуссия о суверенной демократии в России, начатая в 2006 году В.Сурковым, отнюдь не терминалогический спор. Это спор о том, как органически вписаться в глобализацию, сохранив свою идентичность и суверенитет.

По сути, в 2007 году Россия стоит перед таким же идеологическим выбором, перед которым она стояла в 1917 году и в конце 1980-х годов, когда были сделаны неверные идеологические и политические выводы из очевидной потребности в модернизации страны и общества. Уместно привести мысль В.Никонова относительно февраля 1917 года, которая адекватно отражает не только ту историческую ситуацию, но и вполне подходит к описанию нынешней ситуации в России: "Нигде в мире интеллектуалы ("мы") так не противопоставляли себя власти ("они"), как в России. Распространению подобных настроений способствовала и сама власть, не подпускавшая интеллигентов к административной деятельности (впрочем, они и сами к этому мало стремились), что превращало их в антисистемную силу. Интеллигенция не думала о том, чтобы улучшить, модернизировать государственный строй, - она стремилась его свергнуть. Прогресс, демократия представлялись не как результат эволюционного развития и реформаторских усилий, а как естественное для человека состояние, стремление, реализации которых мешает только одно - самодержавный строй. Большое значение для мировоззрения российской интеллигенции, которое в основе своей было если не западническим, то космополитичным и беспочвенным, имела трансплантация на русскую почву некритически заимствованных идей французских просветителей XVIII века и немецких материалистов XIX века. Западные абстрактные теории, интересные только самим философам, в России становились руководством к действию"xii

.

Эти же "абстрактные теории" в 90-ые годы XX века привели к крупнейшему социально-экономическому кризису в России, демографической катастрофе и развалу государства. Сегодня это, кажется, признается уже большинством. И не только в России. Но это одна часть правды. Другая же заключается в том, что отрицая чужие идеологии («абстрактные теории»), неизбежно придется опираться на свою, «доморощенную», ту, над которой заранее уже ионизируют отечественные интеллектуалы-западники.

Нынешние модели политического устройства и идеологии, существующие на Западе, почему-то считаются по-прежнему идеальными и универсальными, а их критика (если такая и есть) касается лишь отдельных, частных аспектов (хотя и на Западе есть немало критиков). Типичный пример такого подхода дается во введении к работе «Концепции и определения демократии. Антология», где автор, известный политолог, пишет: «В настоящее время либеральная демократия остается наиболее эффективной моделью экономического и политического развития. Однако еще в 1920-е годы немецкий философ Освальд Шпенглер предупреждал: попытки механически пересадить на германское общество англосаксонские порядки в момент, когда в Германии идет напряженная борьба различных групп, приведут к тому, что демократия разорвет тело нации»xiii

.

Признавая за неолиберальными демократиями «наибольшую политическую и экономическую эффективность», автор изначально уходит от ответа на вопросы о необходимости и возможности существования более эффективных и современных моделей. Он умалчивает, что либеральные модели совершенны для узкого круга избранных развитых стран, паразитирующих, по сути, на отсталости остальных. Так, по оценке специалистов Международного института исследований экономического развития, 90% всех мировых богатств находятся в Северной Америке (34%), Европе (30%) и «Азиатских тигров» (24%). При этом два процента населения владеют более половиной всех мировых богатствxiv

.

Профессор Гарвардского университета Роберт Бэрроу так суммировал результаты своих исследований этой проблемы: «Мысль о том, что демократия необходима для экономического роста, также неверна, как и утверждение, что бедным странам непременно нужна диктатура, чтобы вырваться из бедности. Для страны со слабыми институтами «развитие демократии менее важно, чем укрепление правопорядка». Наши расчеты и исторический анализ подтверждают его заключениеxv

.

Наконец, есть и еще более фундаментальные причины. Капитализм и его ведущая идеология – либерализм – отнюдь не вечны. Его идеология, экономическая система, которые развивались на протяжении столетий, к началу ХХI века достигли той точки, где развитие уже может быть прекращено. Или замедлено, как минимум. Что в условиях ускорения мировых темпов развития равнозначно отставанию. На это указывает ряд признаков:

• Во-первых, радикальные изменения в экономике, которая за короткое время прошла постиндустриальную и информационно-технологическую стадии развития, вплотную перейдя к эпохе экономики знаний. Здесь все больше значение приобретает уже не капитал, а знания и навыки, интеллектуальная собственность, а, главное, - творческий потенциал личности. Именно эти качества сегодня не только наиболее востребованы на рынке, но и дают наибольший относительный и абсолютный прирост ВВП.

И наоборот. Ресурсная экономика себя практически исчерпала. Приведем одну из возможных иллюстраций этого вывода. По оценке многих экспертов, важнейшим ресурсом через 15-20 лет станет питьевая вода. Не только ее запасы, но и эффективность использования уже определяют эффективность экономической и социальной системы. По подсчетам российских специалистов, в 2000 году удельная водоемкость экономики в м3/год на 1 доллар ВВП составляла: в России - 0,3 м3/год, в Швеции - 0,012 м3/год. в Великобритании - 0,007 м3/год, в Белоруссии - 0,22 м3/год. Относительно уровня 1990 года удельная водоемкость экономики России выросла в два раза, Швеции - осталась на том же уровне, а Великобритании - в два раза уменьшиласьxvi

. Если сегодня, в 2007 году, такая ситуация для богатых водными ресурсами стран еще терпима, то через 20-25 лет она неизбежно приведет к острейшему кризису. Причем, кризис будет тем острее, чем ниже эффективность использования пресной воды;

• Во-вторых, такая же радикальная трансформация происходит и с человеком, когда потенциал его личности, прежде всего, интеллектуальный, а теперь уже и духовный, нравственный, становится определяющим фактором. Обладание финансовым капиталом продолжает играть определенное, но уже не решающее значение. «Просто» финансовый капитал без творческого его использования превращает личность в обычного рантье, который постепенно вытесняется из лидеров, определяющих экономические и финансовые позиции.

Это означает, с политической точки зрения, что реальное богатство - человеческий потенциал - будет определять в решающей степени соотношение сил в мире, степень безопасности, уровень суверенитета и государственного могущества. Как, впрочем, и военного тоже.

Это же означает, что прежние эквиваленты мощи - золотовалютные резервы, запасы природных ископаемых численность населения, эффективность вооруженных сил и т.д. - стремительно теряют свое значение;

• В-третьих, стремительные изменения происходят как в социальной структуре общества, так и его роли в политической и экономической жизни страны, когда институты гражданского общества начинают вытеснять и замещать институты государства и бизнеса. В этих условиях финансовый капитал начинает стремительно терять свое значение. Без его "социализации" он практически не применим. Он становится просто криминальным капиталом. Этому способствуют как налоговая политика ведущих государств (в особенности скандинавских стран), так и социально-политическая система, общественное устройство.

Таким образом, под фундамент неолиберализма заведены мощные бомбы, некоторые из которых уже практически разорвались. Думается, что самое ближайшее будущее покажет, как все эти факторы разрушения капитализма-либерализма будут детонировать еще сильнее.

Эта «детонация» неизбежно окончательно изменит не только экономические и социальные модели, но и алгоритмы развития государств и, конечно же, всю идеологическую картину мира – господствующими, неизбежно, станут социально ориентированные идеологии и модели развития. Может быть, со временем, только социально-ориентированные. Очевидно, что чем скорее то или иное общество и государство откажутся от бесперспективных идеологических моделей и перейдут к новым социально-экономическим моделям развития, тем выше будут их темпы роста, лучше качество экономики и общества, крепче безопасность.

И наоборот: замедленность, инерционность, а тем более стремление сохранить абстрактные идеологические схемы, приведут не только к сокращению темпов роста, но и неизбежным социально-политическим катаклизмам. Более того, неизбежны и революционные политические потрясения. Как справедливо признает профессор Г.Константинов, «я думаю, что экономические потрясения неизбежны. Раз роль капитала изменится, и он перейдет на вторые позиции, значит, во время перехода, в промежутке, будет очень неприятный процесс. На самом деле, наверное, механизмом, который будет подталкивать к новой экономике, и должны быть финансовые кризисы. Люди будут терять огромные деньги, кто-то их будет приобретать и снова терять. Одно из очевидных предсказаний, на мой взгляд, состоит в том, что финансовой стабильности в мире в ближайшее время принципиально не будет. И через это придется пройти»xvii

.

Действительно, идеологическая и социально-политическая «картины мира» в среднесрочной перспективе могут радикально измениться вслед за изменением модели экономического развития. Как видно, например, из схемы западных политологов, главными факторами, определяющими состояние экономики и общества станут культура и духовность, т.е. следующий за информационным этапом станет культурно-духовный этап развития наиболее передовых государств.

Этот вывод имеет принципиальное значение. В том числе и для России. Весной 2007 года, когда стало ясно, что Правительство переходит от кризисного управления к среднесрочному планированию, особое значение приобрела фраза "оброненная" премьером на одном из заседаний правительства о том, что "Президент потребовал подумать о стратегии". Выбор стратегии – это будет неизбежный выбор между неолиберализмом и развитием, между стабильностью, высокими темпами роста и развития и неизбежными социально-политическими катаклизмами и экономической стагнацией.

Как видно из рисунка западных политологов, модель экономики знаний предполагает (в отличие от индустриальной модели), что экономика и общество станут производными от качества человеческой личности, а в более узком смысле, – от общекультурного потенциала. Это, в свою очередь, означает, что экономически, финансово, материально и политически новое общество и новое государство станут следствием развития человеческого потенциала. Иными словами, мы видим, что идеология и стратегия развития будущих лидеров глобализации не имеют ничего общего ни с классическим неолиберализмом ХХ века, ни с коммунизмом, ни с национализмом. Новая идеология должна обеспечить базовыми принципами новую стратегию.

Глава 2. Россия перед выбором

«Стратегическая задача Китая –

построение социалистического

гармоничного общества…xviii»

Ху Цзуньтао

Стратегия развития, которую ищет и разрабатывает Россия в 2007 году, невозможна без идеологического выбора, т.е. выбора базовых ценностей и принципов. Практическую ценность этого вывода, кстати, продемонстрировал Китай, чья успешная стратегия развития является производной от идеологии. В настоящее время китайское руководство продолжает разработку и пропаганду политико-идеологической и культурно-цивилизационной доктрины китайской модели развития, которая оставляет за компартией Китая (КПК) все функции руководства и согласования интересов различных слоев общества, а также защиты социально-политической стабильности в странеxix

.

Эффективная социально-экономическая стратегия Китая является производной от долгосрочной идеологической доктрины, которая, следует признать, обладает как бесспорной преемственностью (несмотря на смену четырех поколений лидеров) и гибкостью. Декларируемая главная идеологическая цель – «построение гармоничного общества» - китайское руководство основной упор делает на реализацию главного принципа китайской модели развития – «человек как основа». Принципа, кстати, вполне универсального, в т.ч. и для западных государств сегодня, однако, с безусловной китайской спецификой. Как в правовом. Так и в социально-экономическом отношении.

Алгоритм стратегии

«Россия сейчас находится в очень выгодном положении. Сложилось ситуация, когда нам впервые не грозит большая война, нам не нужно тратить огромные ресурсы на поддержание военно-промышленного комплекса, и мы впервые освободились от обязательств политического характера, наносящих ущерб экономике. И к тому же у нас нет безумных проектов типа поворота северных рек на юг. Эти идеологические пирамиды ХХ в. как бы сброшены с плеч российской экономики. Проблема в том, как мы воспользуемся предоставленным шансом для эффективного развития экономики, что можем извлечь из этой ситуации», - пишет Николай Петраков, академик РАН, директор Института рынка РАН

Взаимосвязь идеологии и стратегии выражена в ясном алгоритме. Он может быть представлен на следующем рисунке, в простой форме иллюстрирующем самые основные элементы идеологии, где:

1. Базовые ценности и национальные интересы, которые могут быть формализованы как по отдельным категориям (военные, экономические, социо-культурные и т.д.), так и по временному (долгосрочные, среднесрочные, краткосрочные) и пространственному (глобальные, региональные, национальные) характеру.
2. Цели внутренней и внешней политики – как осознанные (с разной степенью адекватности) национальные интересы и базовые ценности. Как видно из рисунка, на формирование целей решающее значение оказывают три группы факторов:

- национальные интересы;

- ресурсы и возможности;

- мировые реалии и объективные тенденции.

3. Национальные ресурсы и возможности, к которым относится весь спектр ресурсов (от демографических до сырьевых, а также интеллектуальных, образовательных и др.). при этом особое значение приобретает такой ресурс, как человеческий потенциал, накопленный нацией.
4. Качество национальной элиты и эффективность элиты. В частности, госуправления.
5. Область формирования национальной стратегии (социально-экономической, военной доктрины. Финансовой и т.д.), которая, как видно, является производной от заявленных целей и имеющихся ресурсов.
6. Наконец, внешние факторы – мировые реалии и объективные мировые тенденции, которые сегодня во многом связаны с глобализацией. Это, прежде всего, военно-политическая ситуация в мире (наличие или отсутствие угрозы), экономическая ситуация (экономический подъем, спад или стагнация), мировые цены, научно-технические тенденции и пр.

Базовые ценности и национальные интересы - объективные критерии, существующие вне частных представлений, но адекватность их осознания правящей элиты ведет к формулированию целей, которые могут либо соответствовать национальным интересам и ценностям, либо им противоречить. Во всяком случае, какое-то время, как это нередко бывает в истории. Если через «линзу» верных представлений элиты трансформируются объективные интересы в истинные цели, то это свидетельствует как о хорошем качестве элиты, но и о том, что перед будущей стратегией сформулированы верные цели.

Но нации и государства существуют не в вакууме, а во вполне конкретной исторической реальности, в которой происходят жизненно важные для них процессы. Глобализация существенно усиливает это влияние, в ряде случаев и для многих стран делает его решающим. Так, мировые цены, военно-политическая ситуация, научно-технический прогресс и др. факторы стали в последние годы важнейшими факторами, которые должны не только учитываться, но и заранее приниматься во внимание при принятии тех или иных решений. При формировании российских бюджетов, например, прогнозные оценки цен на нефть имеют важнейшее значение.

Наконец, достижение этих целей зависит от искусства стратегии, включая искусство использования имеющихся ресурсов, учет международных факторов. Если цели не подкреплены соответствующим ресурсом, то стратегия - авантюристична. С другой стороны, если цели значительно недооценивают собственные возможности и объемы ресурсов, то они не просто не амбициозны (как происходит в сегодняшней России), но ведут к стагнации.

Таким образом, изначально базовые ценности и национальные интересы являются фундаментом любой стратегии, которая прямо зависит от формулируемых элитой целей. Все вместе – ценности, национальные интересы и цели – как система – выступают в качестве идеологии и фундаментом для стратегии. Выбор той или иной стратегии, таким образом, зависит от идеологии.

Но не только. На этот выбор оказывают серьезное воздействие два других фактора.

Во-первых, это субъективное восприятие элитой существующих реалий, прежде всего, национальных интересов. А также ценностей. Это восприятие иногда может не только не отражать потребностей нации, но и прямо противопоставлять им. Прежде всего из-за корыстных, как правило, экономических интересов.

Кроме того, возможна, даже вероятна, недооценка или переоценка элитой собственных ресурсов. И то, и другое одинаково плохо, ибо влияет на формулирование внутриполитических и внешнеполитических целей.

Во-вторых, на идеологию (и, как следствие, - на стратегию) оказывают влияние внешние факторы. Как объективные – тенденции развития научно-технического прогресса, экономические тенденции, развитие мировых рынков и т.д., - так и субъективные – политика тех или иных государств.

Простой пример. Подготовка фашистской Германии к войне во второй половине 30-х годов ХХ века заставила СССР всерьез, радикально изменить не только свои долгосрочные планы развития (включая пятилетки), но и повлияла на фундаментальные идеологические ценности ВКП(б), заставило изменить внешнеполитическую иерархию целей, скорректировать политику в отношении ресурсов, повлияло на социальную политику (отмена выходных, мобилизационная готовность и т.п.).

Иначе говоря, формулирование идеологии и вытекающей из нее стратегии (даже по этой вполне примитивной схеме) находится под влиянием многих объективных и субъективных факторов. Их адекватный учет, использование прямо зависит от искусства политиков, из знаний и нравственности.

Сегодня в России мы находимся как на стадии переоценки как наших национальных интересов и базовых ценностей, так и разработки стратегии. Происходит эти по двум причинам. Во-первых, в прежние десятилетия мы (точнее, наша элита) - и коммунисты, и демократы - часто неадекватно оценивали наши ценности и интересы. Сегодня требуется не только вернуться к истокам наших национальных интересов, но и переосмыслить реальное место России в мире, выработать стратегию развития. Строго говоря, многочисленные выступления 2006-2007 годов В.Путина, Д.Медведева, С.Иванова, В.Суркова посвящены именно этому.

И хорошо, наконец, что именно президент В.Путин сказал об этих ценностях весной 2007 года в своем послании Федеральному Собранию: «…духовное единство народа и объединяющие нас моральные ценности – это такой же ванный фактор развития как политическая и экономическая стабильность»xx

.

Во-вторых, как видно из рисунка, определение национальных интересов зависит во многом и от имеющихся ресурсов. Их, конечно же, в России стало больше, а значат и заявленные цели могут быть иные, более амбициозными. Но, главное, мы начинаем учиться использовать не только материальные ресурсы, но и ресурсы человеческого потенциала - интеллектуальные, духовные, нравственные. Этот процесс осмысления, назвития неизбежно связан с идеологией, без которой говорить об эффективном использовании имеющихся ресурсов, формулировании реальных и амбициозных целей – бессмысленно.

Вышесказанное об идеологии имеет прямое отношение к истории России, которая почти 20 лет не только не участвовала в идеологических спорах и разработке собственных моделей опережающего развития, но и сама «добровольно» превратилась в «рынок» для агрессивной экспансии чужих идеологий. Пока в СССР и России ликвидировались средства идеологической борьбы, созданные в годы конфронтации, в целом ряде стран создавались новые и модернизировались старые государственные и общественные институты, предназначавшиеся для этих целей, т.е. не только обезоружили себя перед чужими идеологиями, но и сами интеллектуально разоружились. Нации, чьи элиты не знают своих национальных интересов и не могут сформулировать внятных целей, стратегий – обречены на уничтожение.

Попытки заменить национальную идеологию «общечеловеческими ценностями», «прагматизмом» и другими искусственными всевдоидеологическими конструкциями привели не просто к провалу, а к поражению России в идеологической борьбе, утрате большинства позиций. И многие наши нынешние беды – запутанные национальные и федеративные отношения, экономическая дезинтеграция, «суверенитеты» и т.д., – лишь следствие «идеологического разоружения» поражения нации и государства. Мы не успели (или не смогли) трансформировать идеологию СССР, принадлежавшую индустриальной эпохе, к идеологии информационно-технологического этапа развития человечества. Мы вообще "забыли" об идеологии, созидании и развитии, занятые разрушением советского общества и государства.

Более того, период внутриполитической стабилизации и восстановления при В.Путине также по разным причинам не способствовал разработке перспективных идей и моделей. Отчасти – по объективным (было не до этого), но, отчасти, и из-за того, что главный политик (и он же должен был быть идеологом) – В.Путин – видимо сознательно не хотел брать на себя откровенно идеологические функции. Вплоть до 2006 года.

После восстановительного периода 2000–2006 годов, объективно возникла потребность и общественный запрос на идеологию как во внешней среде (необходимость идентификации себя в мире, своих интересов и целей), так и во внутренней (российскому обществу нужна цель развития). Причем, чем лучше обстояли дела в социально-экономической области, тем неотложнее, актуальнее становилось задача принятия стратегии и обязательная в этой связи задача формулирования идеологических приоритетов. Не случайно, что в послании президента России 2007 года обе эти задачи оказались совмещены. Так, примечательно, что ускорение темпов развития в первой половине 2007 года совпало с ускорением роста доходов населения: темпы промышленного роста и ВВП превысили 7%, а доходов граждан и реальной зарплаты - 13% и 18,4% соответственноxxi

. В этот же период был сформирован прогноз и бюджет на 2008-2010 годы. В целом эту ситуацию весны 2007 года хорошо описал бывший посол Великобритании в Москве Р.Брейтуэйт: "Российские политики снова обрели необходимую уверенность в себе, чтобы высказывать свое видение национальных интересов России независимо от того, совпадает ли оно с мнением Запада. Но эта уверенность до сих пор зыбка, слишком зависима от цен на нефть, от внутренней политической стабильности, основанной на централизации и жесткой дисциплине. Чувство агрессивной уязвимости до сих пор сквозит во всех смелых речах"xxii

.

Это признание английского дипломата, на мой взгляд, говорит о непонимании Западом мотивов российской элиты, с одной стороны, но, одновременно, и о том, что сами эти мотивы не до конца сформулированы и оформлены, с другой.

Таким образом, усиление государства без его ясной идеологической составляющей отмеченные в 2006 году, привели к росту настороженности за рубежом, усилению враждебной критики в адрес России. Как отмечал в декабре 2006 года министр иностранных дел РФ С.Лавров, «нарастание такой критики происходит по мере того, как Россия становится более уверенной в своих силах. Наверное, всегда есть желание у конкурентов постараться своего партнера-конкурента как-то ослабить»xxiii

.

Наверное, это самое простое объяснение. Но не обязательно самое верное. Дело в том, что сильное, независимое государство, которым становится Россия, должно четкой себя позиционировать в мире. Наши партнеры и союзники, а тем более оппоненты, должны ясно знать, чего мы хотим и что мы готовы за это заплатить. На мой взгляд, они готовы смириться даже с нашими завышенными амбициями, если мы их толком сможем заявить и аргументировать. Но с чем они определенно не готовы смириться, так это с нашей непрогнозируемостью, завуалированностью целей.

Важно, на мой взгляд, осознавать, что в эпоху глобализации, не имея своей ясной идеологии, мы ставим по угрозу как свою национальную идентичность и суверенитет, так и отказываем себе в продуманной долгосрочной стратегии инновационного и ускоренного развития, которая на самом деле является следствием идеологии. В конечном счете, лишаем себя будущего. Простой пример. На встрече с представителями крупного бизнеса 6 февраля 2007 года Владимир Путин призвал создать условия для диверсификации экономики, чтобы обеспечить “инновационный путь развития”. И хотя эксперты оценили этот тезис как программный для последнего года президентства Путина, его выполнение столкнется с большими предвыборными трудностямиxxiv

, прежде всего, неготовностью бизнеса и государства к реальному переходу на инновационный путь развития.

Действительно, сегодня не надо никому доказывать, что без инновационного взлета наша экономика обречена на прозябание, на вечное сохранение статуса сырьевого придатка ведущих мировых держав. Но кому сегодня нужна инновационная модель развития экономики? Как считает начальник инспекции контроля расходов федерального бюджета на науку и образование Счетной палаты Вениамин Соколов, правительство замораживанием в различных фондах гигантских средств показывает, что федеральных чиновников эта идея, несмотря на декларации, мало волнует. Инновационная экономика не очень интересна и нашему бизнесу – он не предъявляет спроса на инновационный продукт. И уж тем более мы не нужны с нашими инновациями на международных рынках, там их и без того хватает. То есть отсутствуют три основных фактора, способных поднять инновационную среду. А потому в наших условиях инновационная модель развития изначально конфликтна. Поэтому для ее продвижения нужны политическая воля и создание соответствующих институтовxxv

.

Но не только. Сами по себе эти приоритеты идеологически до конца не выстроены. Так, в послании 2007 года Федеральному Собранию В.Путин декларировал выделение 180 млрд. рублей (7 млрд. долл.) на развитие нанотехнологий. США на четыре года выделили 3,7 млрд., а ЕЭС на 3 года - 1,3 млрд. евро. При этом не вполне ясно, почему эти расходы (сопоставимые со всеми расходами на фундаментальную науку) идут только на нанотехнологии. Как отмечают российские эксперты, "Приравнивание всего научного бюджета РФ к объему отдельно взятой наноинициативы — сильное решение. Даже во времена советского атомного или космического проектов пропорции были иными. Впрочем, эксперты уже устали повторять, что по всему НТП-фронту нынешняя Россия атаковать не в состоянии и стоит определиться с приоритетами. Вот вам и приоритет"xxvi

.

По меньшей мере, это решение Президента РФ должно быть объяснено в рамках не только стратегии развития науки и экономики, но и идеологически. Так как это было в свое время с космическими и ядерными программами, ведь недофинансирование остальных областей фундаментальной науки и НИОКР - очевидно.

Кроме того, за инновации надо платить. Реальными деньгами и временем, не ожидая немедленной отдачи. Но ни бизнес, ни правительство пока не готовы платить масштабные деньги за перспективные результаты. Бизнес – потому, что ему выгодно вкладываться в короткие и высокорентабельные проекты, а правительство – потому, что чиновник в принципе не думает о перспективе более года. Для этого этот чиновник должен стать государственным деятелем, т.е. идеологом. Да и сама правительственная команда должна быть спаяна идеологией опережающего развития. Пока что этот процесс только начинается.

У этой идеологической проблемы, таким образом, есть прикладное, вполне экономическое значение: 2006-2007 годы завершают стабилизационный, восстановительный, «переходный» этап развития России, неизбежно и неотложно ставя проблему выбора дальнейшей экономической стратегии страны в ХХI веке. Период «стабилизации», о котором Президент говорил еще в 2004 году, заканчивается. Уже сегодня заметны элементы нового периода – развития. Вот почему важно представить не только власти, «для себя», но и для всей элиты и нации максимально адекватно будущее Россииxxvii

.

А это уже идеологический выбор. Причем общенациональный. Это обязательное условие при принятии сегодняшних важнейших политико-экономических решений. Нужно ясное направление, вектор, ошибка в выборе которого сейчас на крошечную величину, приведет в будущем – лет так через 10-15 – к огромным отклонениям. Иногда уже непоправимым.

Выбор элиты

Если вернуться к указанному выше рисунку, то сказанное означает, что элита (ее представление о ценностях, реализуемые в целях политики и стратегии) должна придти по основным идеологическим вопросам сели не к консенсусу, то взаимопониманию. В противном случае расхождение в заявленных целях и – как следствие – методах их достижения будет непреодолимо.

Такой разнобой в формулировании элитой целей, может привести к тому, что часть элиты может предлагать неадекватно завышенные (слишком амбициозные) цели – вариант «а», - не соответствующие ресурсам страны и международным реалиям. В то же время другая часть элиты будет предлагать (как это существует сегодня в финансовой части элиты) заниженные цели, также не адекватные потребностям и интересам страны – «вариант г».

Без ясной идеологии нет и ясного отношения к стратегическому прогнозу, и стратегическому планированию. Поэтому идеологический выбор означает в конечном счете выбор стратегии развития страны (включая социально-экономическую), а также во многом предопределяет стратегический прогноз и качество стратегического планирования.

К сожалению, такой способностью сегодня не могут похвастаться многие в России. Мы часто яро спорим о настоящем, стремительно переписываем историю (нередко неправильно, плохо), но при этом мало говорим о будущем. А между тем, такой разговор очень нужен. Мы должны представлять не только, каким будет мир через 15-20 лет, но и каким мы хотим его видеть в России. При этом важнейшее условие такого прогноза понимание того, каково будет соотношение сил в мире и какова будет наша роль? Примечательно, что общественный запрос сформировался именно к 2007 году, когда стали появляться качественные стратегические прогнозы уже не только на Западе, но и в России. Особенно хотелось бы выделить такой прогноз, который был подготовлен к конференции в РИО-Центре 16 мая 2007 года, проходившей под руководством Д.А.Медведева («Россия в 2008-2016 гг.: сценарии экономического развития»)xxviii

. Так, коллектив авторов из ВШЭ-СВОП, анализируя на рубеже 2007 года тенденции мирового развития, сделал следующий обобщающий вывод: “… основным сценарием до 2017 г. мы считаем умеренное общемировое развитие на основе продолжающейся глобализации и сочетания на национальном уровне стратегий приспособления, эволюционного совершенствования и радикального реформированияxxix

.

Строго говоря, это выбор элиты не только как прогноз, но и как политический выбор, предложение соответствующей стратегии, даже идеологии. Так, если принять этот вывод за основу, то признается не только ведущая роль глобализации, но и "национальных стратегий приспособления" к ней, а также "эволюционного совершенствования" и "радикального реформирования", т.е. предлагается целый набор идеологический принципов. Не бесспорных, на мой взгляд.

Можно принять эти принципы или предложения иные, например, национализма (изоляционизма) или неолиберализма, но в любом случае необходимо будет сделать идеологический выбор. Так, признавая ведущей тенденцией "умеренное общемировое развитие", признаем ли мы и для России "умеренные" темпы, или делаем для нас (а также Китая, Индии, Бразилии) исключение, формулируя общенациональную задачу "опережающего", а не умеренного развития?

Другая тема сочетаемости "стратегий приспособления" с глобализацией. Понятно, что России предстоит вписаться в общемировые тенденции глобализации. Не ясно, однако, до какой степени. Например, насколько это «вписывание» ведет к отказу от традиционных ценностей?

Ответ на этот вопрос - принципиален. Может быть, самый важный в выборе стратегии развития. Можно согласиться - и президент В.Путин не случайно акцентировал в последнем послании на это внимание, - что "Сегодняшний мир — это только противостояние военно-политических систем (как в XIX — первой половине XX века), и уже даже не только финансово-экономических (как в конце XX века). Сегодня наряду с геополитикой и геоэкономикой важнейшим фактором является геокультурная экспансия, геокультурное противостояние. Русская культура, в основе которой лежит русский язык, — по своей сути имперская, имеющая мощный потенциал притягательности и влияния. Политическими и даже экономическими (при всей мощи «Газпрома») средствами удержать постсоветское пространство в качестве зоны российского влияния становится все труднее, однако на культурно-языковом уровне это по-прежнему зона именно российского влияния (характерный пример: на конкурсе «Евровидение» и Грузия, и Украина, и Молдавия, и даже прибалтийские страны дружно голосуют за песни, исполняющиеся на русском языке)"xxx

.

Сохранение и развитие традиционных культурных и духовных ценностей является в XXI веке не только обязательным условием сохранения национальной идентичности, но и важнейшим условием опережающего экономического и социального развития. Качественно новый продукт может быть создан только самостоятельно, на основе существующих научных, культурных и духовных традиций. На чужой почве можно создать только компиляцию, развить чьи-то идеи, что по определению не дает возможности претендовать на первенство. Признание этого - тоже идеологический выбор стратегии.

Важно понимать, что, только адекватно представляя контуры будущего и делая осознанный выбор стратегии, можно начинать формировать осознанную социально-экономическую политику, ибо само будущее может преподнести неожиданные угрозы и вызовы. Способность представить, а лучше – спрогнозировать будущее – важнейшее условие для разработки современной идеологии, эффективной и долгосрочной стратегии развития страны. В июне 2007 года этой теме посветил специально свою лекцию для узкого круга экспертов В.Сурков.

Прогноз как определяющий элемент выбора

Выбор элитой страны целей развития изначально во многом предопределяет и выбор стратегий. Если, например, элита сформулировала в качестве приоритетной цели развития военно-промышленного комплекса (как это было во времена СССР), то, соответственно, все ресурсы страны направлялись прежде всего для достижения этой цели.

И наоборот, если элитой сделан выбор в пользу развития человеческого потенциала, то ресурсы перераспределяются в соответствии с этим приоритетом.

На мой взгляд, Россия, ее элита такой выбор еще не сделали. С одной стороны, сохраняются значительные военные расходы (более 2,5% ВВП), которые выглядят вполне разумными по сравнению с развитыми странами, но, может быть, чрезмерны, если приоритет сегодня отдавать развитию человеческого потенциала.

С другой стороны, не сформулированы четко цели развития. Соответственно не ясна вполне и стратегия, в качестве которой сегодня выступает идеология, прогноз и планы МЭРТа и Минфина. Включая и трехлетний бюджет, которые являются по сути инерционной макроэкономической экстраполяцией. А не стратегией. Тем более общенациональной.

Это свидетельствует о фактическом отставании в идеологии и стратегии, которое может (и уже ведет) привести к невыполнению даже той всевдостратегии, которая существует сегодня.

Объективно потребность в идеологии, стратегическом планировании и прогнозе существовала всегда. Но субъективно советская и российская элита (как это не покажется дико сегодня) эту потребность отрицала: неолибералы 90-х годов исходили из того, что «невидимая рука рынка» регулирует не только экономические, но и социальные отношения. Более того, даже отрицая ее необходимость в 90-е годы, российская неолиберальная элита все равно была вынуждена действовать в соответствии с этой объективной потребностью: просто научное видение в политико-экономической области подменялось чуждыми идеологическими штампами, а иногда просто самовлюбленным отношением к действительности. Никто ведь в элите не вел публичных дискуссий о будущем страны, стараясь «просто» сделать «как там», на либеральном, свободном и богатом Западе. Главное – давалось почувствовать, - чтобы «не так как здесь», «в этой стране», где «все как у не людей». И в целом это получилось на время: общество, оказавшись деилогизированным, послушно терпело выходки неолибералов и их абстрактные истины.

Сложнее для неолибералов было использовать чужие идеологические штампы (хотя и там пытались) в области национальной безопасности. Приведем для подтверждения пример из военно-стратегической области, где был сделан точный стратегический прогноз. Заключая в 2002 году Договор по сокращению стратегических вооружений (СНП), мы не только брали обязательство сократить к 2012 году количество ядерных боеприпасов до 2200 единиц, но и планировали (с разной степенью эффективности) как развитие американской системы ПРО, так и собственных ядерных вооружений. Причем конкретно, до отдельных единиц ядерного оружия, размещенных на всех трех компонентах нашей ядерной триады.

Таким образом, был сделан точный прогноз развития систем СНВ и ПРО на долгосрочную перспективу. И соответствующие выводы. По признанию директора 4-го ЦНИИ Минобороны В.Василенко, «на основе анализа публикуемых результатов экспериментальной отработки комплексов ПРО США имеются основания предполагать, что до 2015-2020 г.г. ограничения Договора СНП не войдут в противоречие с условиями, необходимыми для обеспечения ядерного сдерживания. При этом, однако, потребуется качественное совершенствование группировки СЯС РФ в части наращивания ее возможностей по преодолению противоракетной обороны, повышения живучести ударных средств СЯС, а также оперативных и технических характеристик информационно-разведывательных и управляющих систем СЯС»xxxi

.

Из этого прогноза следует несколько принципиальных выводов, имеющих решающее значение для всех областей деятельности государства. Так, если он верен, то мы можем рассчитывать, по меньшей мере до 2020 года на то, что во внешней политике России сохранится ее наиболее эффективный инструмент – ядерное сдерживание, т.е. способность противостоять силовому давлению со стороны США и других стран.

Соответственно, следуя логике, России во внешней политике до 2020 года отчасти компенсирует свою относительную экономическую и технологическую слабость. В целом же, вывод, следующий из прогноза, означает, что ядерная составляющая суверенитета страны обеспечена, как минимум, до 2015-2020 годов. Это создает возможность для относительно безопасного экономического развития, концентрации значительных ресурсов на целях развития.

Другое дело, что в этот прогноз вносились и будут вноситься коррективы. И со стороны США, и со стороны России. Прежде всего, в пользу его меньшей оптимистичности (что привело, в частности, к быстрому росту военных расходов в 2003-2007 годы). Но в целом прогноз не привел к катастрофическим ошибкам.

Другой пример, иллюстрирующий важность стратегического прогноза, показывает, что в области неядерных вооружений, выделяемые сегодня Россией ресурсы недостаточны для обеспечения национальной безопасности и суверенитета. Так, планируя увеличение поставок вооружений (которое сегодня пока в несколько раз ниже необходимого уровня), российские специалисты считают, что «… даже такое радикальное увеличение объемов закупок позволит перевооружить весь парк вооружений и военной техники… только к 2030 году. При этом будет реализован лишь, так называемый, «компромиссный» вариант: 50% на содержание и техническое оснащение Вооруженных Сил и 50% на их развитие. Как показывают предварительные расчеты, для обеспечения реализуемости «компромиссного» варианта развития начиная с 2006 г. расходы по разделу бюджета «Национальная оборона» должны составлять не менее 3,5% от ВВП. Данный прогноз основан на макроэкономических проектировках Минэкономразвития РФ на период до 2015 г.»xxxii

.

Подобный вывод, который следует из стратегического прогноза, означает, по сути, не только экономический, но и политический выбор, который предстоит сделать власти: либо ослабление безопасности, фактическая потеря боеспособности неядерных сил, либо рост оборонных расходов, а значит отвлечение средств от целей социально-экономического развития. Речь идет о сотнях миллиардов рублей, а «цена ошибки» – безопасность страны или социальное благополучие граждан.

Этот выбор, надо сказать, всегда стоит перед любым правительством. Так, США, в конечном счете (несмотря на всю свою милитаризацию), выбрали социальную модель бюджета. Согласно расчетам Бюджетного управления конгресса США, в 2000 г. 43,2% федеральных расходов непосредственно шло старикам и детям, а в 2010 г. эта доля должна превысить 50% федерального бюджетаxxxiii

. При этом сохраняется актуальность и политического выбора для США. В последнее время множатся сигналы, свидетельствующие о возможности нового мирового финансового кризиса - наподобие того, что привел к американской «великой депрессии» в 2007 году. Приближается, как считают некоторые эксперты, глобальный экономический коллапс, о котором не раз предупреждал Линдон Ларуш, безуспешно призывающий уже много лет к радикальному реформированию всей финансово-денежной системы западной цивилизации и избавлению ее от господства финансовой олигархии. Он считает, в частности, что для спасения цивилизации в обозримом будущем срочно необходимо создание мировой коалиции сил вокруг ключевых договоренностей, которые будут достигнуты четырьмя ведущими странами (Ларуш имеет в виду США, Россию, Китай и Индию).

Необходимо соглашение, возвращающее нас к рузвельтовским планам послевоенного мира как системы сотрудничества суверенных наций-государств, объединяемых единой системой американского типа с фиксированными курсами валют, работающей на развитие всей планеты.

Можно выразиться абсолютно просто и достойно: стратегически все действия должны быть направлены к строительству новой справедливой мировой экономической системы общего развития как управляющей отношениями между государствами и народами планеты.

Объединение США, России, Китая и Индии в качестве ведущих партнеров подлинной программы Объединенных Наций является обязательным условием, которым нельзя жертвовать в пользу других заботxxxiv

.

Ресурсы

Выбор стратегии предполагает, что элита выбирает и приоритеты для расходования своих ресурсов: достижение тех или иных целей невозможно без соответствующих ресурсов. Под ресурсами здесь понимается совокупность возможностей – экономических, демографических, финансовых, политических, военных, природных, нравственных, духовных и пр. – нации государства, которые могут быть направлены на достижение тех или иных целей. Некоторые из них (такие, например, как территория, природные ресурсы) величины постоянные, другие (например, демографические) меняются медленно, а некоторые (ВВП, ЗВР и т.д.) относительно быстро.

В этой связи элита должна, во-первых, полностью использовать имеющиеся ресурсы, учитывая, например, такие важные ресурсы, как моральный и нравственный потенциалы, духовные ресурсы, волю, патриотизм (что далеко не всегда делалось в России), во-вторых, распределить ресурсы адекватно намеченным политическим целям. Если, например, приоритетная политическая цель – социальное благополучие. – то соответственно на ее реализацию выделяются в приоритетном порядке и ресурсы.

Ныне - идеологически и стратегически - Россия, ее правящий класс, например, определяют относительно «скромные» внешнеполитический амбиции, или даже «очень скромные» (например, отказ от обязательств на постсоветском пространстве). Соответственно и военные расходы сохраняются на уровне 2,5-2,7% ВВП. При этом мы можем инвестировать освобождающиеся ресурсы в развитие экономики и социальной сферы. Но это чревато тем, что в долгосрочной перспективе стране будет нанесен серьезный внешнеполитический и экономический ущерб. Влияние в этих странах России будет восстановить сложнее и дороже. Укрепить безопасность – еще дороже.

В свое время, в 20-50-е годы, советское руководство также стояло перед таким выбором: либо танки, либо масло. В 20-е годы выбрали «масло», сократив армию, а в 50-е – «пушки». В конечном счете, гонка вооружений стала одним из основных факторов, сделавших советскую экономику неэффективной. Поэтому в 2007 году, выбирая цели стратегии, мы должны тщательно взвешивать свои ресурсные возможности, соотнося их с приоритетами развития. В свое время военные расходы Японии составляли 1% ВВП, что позволило ей сделать технологический и экономический рывок в 60-70-е годы.

Но позволят ли нам интересы национальной безопасности в будущем подобные расходы? Понятно, что если они будут сокращены до 1% ВВП, то огромные средства могут быть направлены на социальные вопросы, развитие потенциала личности (что, на мой взгляд, укрепит обороноспособность лучше, чем авианесущий крейсер), но, с другой стороны, не приведет ли это к тому, что у России не останется через 10 лет собственно военного потенциала?

Ответить на этот вопрос может только комплексный (военный, экономический, социальный, научно-технический и т.д.), а не макроэкономический прогноз. Понятно, что такой стратегический прогноз потребует от власти идеологического обеспечения: выбор приоритетов - функция идеологии. Если, например, прогнозируется неизбежная война в будущем, то требуются определенные усилия и время, чтобы подготовить собственное населениес и общественное мнение к будущим военным действиям и вероятным потерям (так, вооруженным действиям против Югославии предшествовала целенаправленная шестимесячная идеологическая кампания НАТО. В этих целях в НАТО был создан даже специальный орган. Та же ситуация происходила и с Ираком, Ираном, Сирией и т.д.), а также заранее выделенные ресурсы. Новые образцы вооружений и военной техники создаются десятилетиями. В случае ошибки в прогнозе – последствия для государства неизбежно будут катастрофическими. Вот почему, кстати, огромные деньги тратятся на «возможную» войну (которой может никогда и не быть). Так, например, создание системы ПРО для России потребовало бы 15-20 лет и сотни миллиардов долларов. Но, с другой стороны, если ее не будет, то созданный к 2020 году, возможно, наступательно-оборонительный комплекс ядерных сил США сможет нанести «разоружающий» удар по России. Что, естественно, обесценивает любую экономию на военных расходах.

Поэтому решение элитой вопросов ресурсов – важнейшая функция управления, связанная как со стратегий, так и доминирующей идеологией. Таким образом, «уход из идеологии», официально декларированный советским, а позже и российским руководством, отнюдь не означал, что, во-первых, сама «идеология ушла», исчезла идеологическая борьба, в т.ч. в России, а, во-вторых, что перестали действовать ее механизмы – стратегические прогнозы, концепции и планы развития. Просто их составление в эти годы было серьезно затруднено, искусственно сдерживалось, что, естественно, отразилось на качестве принимаемых политических решений, которые, как правило, носили бессистемный, рефлекторный, а иногда и алогичный характер. Особенно в период правления М.Горбачева-Б.Ельцина.

Возвращение идеологии наступало параллельно с внутриполитической стабилизацией. Ситуация стала меняться по мере «выздоравливания» российского общества и экономики. Но не быстро. Можно отчасти понять власть: в период выхода из жестокого кризиса или «стабилизации» ей было не до прогнозов и идеологий. Она действовала рефлекторно, на «ручном управлении», - иначе и не могла. Нужно было сохранить государство и суверенитет, управляемость (хотя бы минимальную) в стране. Собственно это откровенно признал В.Путин в своем Послании Федеральному Собранию в 2005 году. Именно этим, а не «хитростью В.Путина», объясняется отсутствие идеологической концепции, подчеркнутый «прагматизм», «функционализм» политики Президента России в 1999-2004 годах.

Но вот период «стабилизации» заканчивается, и все настойчивее начинаются разговоры (пока что, к сожалению, разговоры) о развитии. Заявления В.Путина об «удвоении ВВП», «опережающих темпах роста» следует рассматривать, как первую официальную попытку показать обществу готовность и решимость перейти от «стабилизации» к «развитию». Пока что на уровне политической декларации, идеи. Примечательно, что сегодня многие уже забыли, как негативно была встречена СМИ эта идея. Прежде всего, со стороны людей, которые до этого все годы декларировали, что «рынок все сам урегулирует».

Объективно рождению новых идей способствовали и частичное оздоровление экономики, освобождение от внешней финансовой зависимости, и появление свободных ресурсов. Наличие «излишков» оживило разговоры о возможности и необходимости развития в т.ч., как сформулировал Президент РФ, – «опережающего». Эти разговоры были переведены в практическое русло осенью 2005 года, когда обществу была предложена идея приоритетных национальных проектов. С точки зрения опережающего развития нацпроекты стали первой крупномасштабной политикой власти создать эффективные механизмы развития. Да и сама власть рассматривала их именно как «пилотные», пробные, но одновременно и крупные, общенациональные мероприятия.

Надо сказать, что во многом эта идея удалась уже в 2006 году. Первый год реализации нацпроекта «Доступное жилье» показал, например, что темпы роста строительной отрасли превысили 15% (по сравнению с 5% ростом промпроизводства в среднем по стране). 2007 год, вероятно, приведет к росту в отрасли на 25-27%, что и будет лучшим доказательством возможности опережающего экономического развития.

Немалая роль в этом результате принадлежит В.Путину и Д.Медведеву, которые руководили Советом и Президиумом Совета по реализации нацпроектов, а также тем механизмом управления, которые были созданы.

Вглядываясь в будущее

Конечно, предыдущие годы кризиса катастрофически отразились на состоянии всей экономики, уровне прогнозирования и планирования, который был сведен практически к нулю (за исключением, как уже говорилось, военных областей). Но и оздоровление экономики привело «снизу» к потребности в прогнозе и стратегии. В результате в 2004-2006 г.г. родилось большое количество специальных долгосрочных прогнозов, посвященных как отдельным отраслям экономики, так и отдельным проблемам, регионам. Приведем такие «частные» прогнозы:

• Прогноз добычи нефти в Ханты-Мансийском округе в 2020 году (показывает, что объемы добычи могут составлять до 250 млн. тонн, что будет равно примерно половине всей нефтедобычи в стране в то время);
• Прогноз добычи нефти в России к 2020 году (добыча нефти составит от 450 до 520 млн.т. в год);
• По оценкам Газпрома, на рынке Юго-Восточной Азии к 2020 году будет поставляться около 110 млрд. куб.м. газа;
• Разработан прогноз развития гидроэнергетики до 2020 и 2050 годов;
• По прогнозам потребления куриного мяса в России к 2020 году увеличится в 4 раза…;
• Мировая потребность в деловой древесине к 2020 году увеличится на 100 млн. куб.м.
• По оценкам Еврокомиссии доля России в европейском импорте к 2020 году сохранится на уровне 2% (при сохранении доли нефти на уровне 30%, а газа – 50%);
• К 2015-2020 годам будет создана постоянная станция на Луне;
• К 2020 году Россия войдет в число 10 наиболее популярных туристических направлений…;
• К 2020 году число российских студентов в Великобритании вырастет в 1,5 раза. Примечательно, что по прогнозам к 2020 году доходы от приема наших студентов в Великобритании вырастут со 100 млн. до 300 млн. фунтов;
• По оценкам врачей, доля суицидов к 2020 году будет увеличена в 1,5 раза;
• По мнению специалистов, если политику в борьбе с ВИЧ не изменить, то к 2020 году Россия потеряет половину своего населения и т.д.

Как видно, общественная и экономическая потребность, вопреки неолиберальным идеологическим установкам, привела к массовому прогнозированию и, отчасти, стратегическому планированию в отдельных отраслях. Но не в целом по стране, где прогноз имеет идеологический характер.

Особенное значение имеет составление региональных прогнозов и стратегий, которые стали активно создаваться в 2005-2007 годы. Это связано как с быстрым исправлением диспропорций в развитии регионов, включая ускорение регионального развития, так и потребностью в планах долгосрочного регионального развития. Так, это видно по показателям бюджета Красноярского края, который стремительно рос в 2002-2007 годыxxxv

.

Исполнение бюджета Красноярского края (млрд. долл.)