Владимир Козлов
Владимир Майков
Трансперсональный проект:
психология, антропология, духовные традиции
Том II. Российский трансперсональный проект
Москва, 2007
ББК 88.6 М17
УДК 159.9
Печатается по решению редакционно-издательского Совета
Международной Академии психологических наук и Ученого Совета факультета психологии Ярославского государственного университета им. П.Г. Демидова.
Майков В.В., Козлов В.В Трансперсональный проект: психология, антропология, духовные традиции. Том II. Российский трансперсональный проект. – М., 2007. – 424 с.
Рецензенты:
доктор психологических наук, профессор,
Заслуженный деятель науки России,
В.В. Новиков
доктор философских наук, профессор
К.А. Абульханова-Славская
доктор психологических наук, профессор
В.А. Мазилов
кафедра социальной и политической психологии Ярославского государственного университета им. П.Г. Демидова
Книга является первым в России историческим очерком
трансперсонального проекта в российской культуре. Авторы книги, доктор психологических наук, профессор Владимир Козлов и
кандидат философских наук Владимир Майков, проанализировали эволюцию трансперсональной идеи в контексте истории психологии, философии, антропологии и духовных традиций.
Издание 3. Исправленное и дополненное
ISBN 5-17-02 4616-1
© 2007 В.В. Козлов, В.В. Майков, текст
ОГЛАВЛЕНИЕ
1. Психогеография российского трансперсонального проекта
и его корни 6
2. Ранний исихазм 10
3. Паламизм и неопаламизм 13
4. Русское сектантство 22
5. Теософия Е.П. Блаватской 32
6. Антропософия в России 39
7. «Четвертый путь» Г.И. Гурджиева 42
8. Экзистенциализм Ф.М. Достоевского 50
9. Богоискательство Л.Н. Толстого 53
10. Воззрения А. Белого 56
11. Персонализм Н.А. Бердяева 59
12. Экзистенциализм Л. Шестова 62
13. Духовные поиски писателей Серебряного века 66
14. Русский космизм и учение Н.Ф. Федорова
об «Общем деле» 69
15. В.С. Соловьев как представитель русского космизма 73
16. Тема космоса во взглядах Н.А. Бердяева 76
17. Идея космоса в работах К.Э. Циолковского 78
18. Учение о ноосфере В.И. Вернадского 83
19. Антропологическая философия: учение о доминанте
А.А. Ухтомского 87
20. Системный подход А.А. Богданова 91
21. Диалогизм М.М. Бахтина 95
22. Космос Даниила Андреева 100
23. Итоги и особенности российского трансперсонального проекта первой половины XX века 105
24. М.К. Мамардашвили: возрождение свободной мысли 111
25. Семантическая вселенная В.В. Налимова 115
26. От трансперсонального подполья 70–80 годов XX века
к возникновению профессионального
трансперсонального движения 121
27. Интегративная психология В. Козлова 127
28. Трансперсональная антропология
и предельный опыт В. Майкова 166
29. Мистический космос Е. Файдыша 192
30. Интегративная методология А.В. Юревич 199
31. Телесно-ориентированный инсайт М. Белокуровой 215
32. Кластерная теория сознания М. Щербакова 219
33. Матричная теория С. Всехсвятского 224
34. «Третья культура» и «Школа состояний» А. Ровнера 227
35. Метасистемный подход А.В. Карпова 231
36. Институт культуры состояний (ИКС) 239
37. Философская антропология и глубинная психология
П. Гуревича 241
38. Биоэнергопластика И. Курис 243
39. Трансперсональная эссеистика Т. Сойдлы 250
40. Целостное движение Н. Кудряшова и Н. Андреевой 250
41. Исследования процессов и методов восстановления
психической целостности: Г. Бревде 254
42. Лингвистика измененных состояний сознания Д. Спивака 259
43. Психосемантика измененных состояний сознания
Виктора Петренко 274
44. Трансперсональное религиоведение Е. Торчинова (1956–2003) 279
45. Синергетический подход А. Тытаря и Е. Тытарь 282
46. Трансперсональный подход в лечении зависимостей:
Е. Крупицкий, Г. Карельский, В. Емельяненко 287
47. Клиническая трансперсональная терапия
Б. Приленского и А. Приленской 306
48. Трансперсональный театр В. Демчога 321
49. Трансперсональная перинатальная психология:
И. Чарковский и школа 327
50. Терапевтическое использование медитаций
Г. Гашуниной-Лабковской 333
51. Трансперсональные исследования А. Киселева,
И.Н. Мусхелишвили, И.Ю. Шрейдера
в межведомственном научном совете
по проблеме «сознание» при ГКНТ и СМ СССР 337
52. Нейропсихология и психофизиология ИСС Ю. Бубеева 340
53. Трансперсональный подход к изучению
святоотеческой традиции А. Гостева 344
54. «Хроники российского саньясы»
и «Режиссура жизненного пути» В. Лебядько 352
55. Трансперсональное осмысление процесса психотерапии
Павла Тарасенко 361
56. Философское осмысление трансперсонального проекта
Нажмудинова Гаджи 363
57. Коммуникативная методология психологии
Владимира Мазилова 365
58. Экзистенциональный анализ трансперсонального
В.В.Томашова 379
59. Материалистический трансперсонализм
Виктора Новикова 380
60. Галина Бутенко: «Жизнь
как трансперсональное переживание» 386
61. Заключение.
Будущее трансперсональных исследований 389
Использованная литература 395
Посвящается,
пионеру российской трансперсональной психологии
Виталию Николаевичу Михейкину,
Учителю Новикову Виктору Васильевичу
1. Психогеография российского трансперсонального проекта и его корни
В этой главе мы сосредоточимся на исследовании русской трансперсональной традиции и выявлении общих характерных особенностей трансперсональной парадигмы в России и трансперсонального мировоззрения нашего народа и великих российских мыслителей.
Несмотря на обилие отдельных публикаций, целостной работы, анализирующей всю историю и истоки русской трансперсональной психологии, еще не опубликовано [1, 5, 12, 23, 24, 51, 89, 127, 132, 156].
Если бросить свой взгляд на географическую карту России, можно представить себе некую психогеографию этого пространства, т.е. того, как на разных географических пространствах процветают, достигают расцвета и упадка различные духовные культуры и различные традиции.
Россия действительно занимает уникальное положение на карте; это не только одиннадцать часовых поясов, это еще пространство, окаймленное с одной стороны католической и православной Европой, с другой – бескрайними сибирскими просторами, вплоть до Дальнего Востока, где проживает большое количество народов, до сих пор практикующих шаманизм. И на протяжении многих тысячелетий влияние этой культуры чувствовалось очень остро, многие виднейшие деятели российской истории, без всякого сомнения, были людьми с шаманскими задатками. С юга Россию огибают страны Средней Азии и Великий шелковый путь. Это ареал исламской культуры с ее мистическим учением – суфизмом. В том числе и отсюда Г.И. Гурджиев принес свои идеи о гармоничном развитии человека в Россию и мир. Глядя на карту, мы можем представить себе пути, по которым различные влияния и учения входили в центр, сердцевину России, со всех концов, принося в нее знания, смыслы и опыт трансформации. Мы не можем охватить сегодня все эти влияния, история донесла до нас только некоторые маршруты. Но и того, что нам известно, достаточно, чтобы прочувствовать энергию того алхимического котла, которым была Россия, связывая Север, Юг, Восток и Запад, стремясь при этом стать чем-то единым, под единым именем стягивая к себе все столь разнородные энергии и смыслы.
Развивая первый интуитивный взгляд на психогеографическую карту России, мы можем выделить несколько истоков или корней, которые являются корнями российской трансперсональной традиции. Как и везде в этой книге, под трансперсональной традицией мы понимаем традицию передачи знания о том, как выходить за пределы, трансцендировать: за пределы мировоззрения, за пределы «Я», за пределы культуры, любых ограничений и клеток. Смотря на карту России как бы сквозь толщу времен, мы увидим несколько пластов. Это, безусловно, пласт шаманизма, самый древний и архаичный, который сохранился на территории России до сих пор [36, 103, 118, 129, 343, 376]. Следующий пласт – это пласт российского язычества. Всего лишь тысячу лет, как Россия приняла христианство, и исследования по культуре славян и российскому быту показывают, что очень многое в укладе жизни нашего народа носит отчетливый языческий характер, который в наибольшей степени сохранился в праздничных деревенских ритуалах и обрядах, а также в фольклоре [135, 147, 256, 357]. Фольклор является сгущением и хранилищем языческой традиции, и, прежде всего, фольклорная музыкально-обрядовая традиция хранит самые древние, архаичные пласты души народа и несет знание о его глубинной структуре. И как древние славяне через свои песни и ритуалы преодолевали ограничения своей жизни, так и мы, будучи наследниками глубинного строя их жизни, откликаемся, когда слышим эти песни в жизни сегодняшней.
Следующий пласт, являющийся истоком российской традиции, а также одним из корней российской трансперсональной традиции, – это, безусловно, русское православие, влияние которого простирается от народной религии до плеяды российских философско-религиозных мыслителей с их поразительными откровениями о природе человека [5, 23, 127, 135, 156]. Колоссальное влияние на российский трансперсональный проект оказал исихазм – мистическое учение православия, получившее философско-богословское оформление в трудах Григория Паламы [200, 201, 234]. Одной из важнейших особенностей исихазма, отличающей его от западной традиции христианской мистики, является то, что исихазм – это не постепенный путь, это путь мгновенного слияния со своею истинной природой, которая есть синергия, энергийное единство Бога. Палама доказал, что, если бы развитие человека было постепенным, мы бы никогда не смогли стать совершенными.
Обратив взгляд на Юг, мы вспомним о мире ислама и его мистической традиции – суфизме [135, 280, 287, 360]. Уже в наше время среднеазиатское влияние проявлялось не только в фильмах и историях о Старике Хоттабыче и Ходже Насреддине, но и связях российских эзотерических групп 70–80-х годов с суфийскими мастерами, приезжающими в Москву и Ленинград.
Кроме религиозных существуют и светские традиции, которые также оказали большое влияние на российский трансперсональный проект. Нужно вспомнить, прежде всего, теософию Е.П. Блаватской, россиянки по культуре, языку и рождению, которая получила колоссальный резонанс во всем мире. В то время только на языке теософии, изобретенном Блаватской, и возможно было внести в сциентистскую, рационализированную и почти утратившую корни с духовностью Европу основные темы древней философии, индийской и тибетской мудрости, египетского знания. И конечно, теософия способствовала возрождению интереса к этому знанию.
Антропософия Рудольфа Штайнера также была очень влиятельна в дореволюционной и послереволюционной России серебряного века. Многие гении серебряного века, такие, как, например, Андрей Белый, Михаил Чехов, Зинаида Виппер, Дмитрий Мережковский, были ближайшими сподвижниками и учениками Рудольфа Штайнера. И через них в российскую культуру вошли трансперсональные темы и сюжеты, новые как для России, так и для Запада, обогатив международный архив методов и психотехнологий трансценденции и экстаза типично русскими мотивами странствия в трансперсональном просторе и экзистенциальной русской рулетки [130, 135, 232].
Есть еще один исток трансперсональной традиции, также светский, происходит от русских писателей-экзистенциалистов. Под ними мы имеем в виду не философов. Философы-экзистенциалисты появились у нас только в ХХ веке, самые известные из них – Н. Бердяев и Л. Шестов [22, 23, 361, 362, 363]. Русские писатели Ф.М. Достоевский и Л.Н. Толстой, каждый по-своему, показали русского человека на перепутье «проклятых вопросов», противоречия и подполья, божественное и безобразное в русском психологическом космосе. Через них мир узнал душу русского человека: его сны, глубины, его тело. Эти писатели показали рождающееся самосознание русского народа, разночинца и светского человека в своих романах и повестях.
Недаром русская религиозно-философская школа выросла и сформировалась как особое явление, под тройным влиянием русских писателей-экзистенциалистов, классической немецкой философии и славянофилов [361].
Русский человек Достоевского – это человек, который живет в полифоническом мире открытых вопросов, где ничто не предрешено, ищет ответа на «проклятые вопросы» и находится в непрестанном поиске, – он живет в каждом из нас. Недаром современные театральные постановки и экранизации Достоевского (как недавний «Идиот») вызывают такой большой отклик.
Чрезвычайно важным корнем российского трансперсонального проекта является «Четвертый путь» Г.И. Гурджиева [70, 71, 267]. И, несмотря на то что Гурджиев учил в России всего лишь несколько предреволюционных лет, его немногочисленные оставшиеся в России ученики оказали влияние на очень важный аспект российской ментальности – отрешенность. В автобиографической книге А.М. Пятигорского «Философия одного переулка» рассказывается о причастности автора к линии учеников Гурджиева и получении первоначального опыта отрешенности, видении мира таким, как он есть, без искажающих культурно-эмоциональных рамок [261]. Наверное, не случайно дальнейшее сотрудничество А.М. Пятигорского с М.К. Мамардашвили, философом, который инициировал опыт отрешенного мышления у многих российских интеллектуалов. В трансцендентальном подходе М.К. Мамардашвили можно найти такие коренные темы гурджиевской работы, как различение между личностью и сущностью и самовоспоминание [192, 193, 194]. Не исключено косвенное влияние опосредованных гурджиевских идей через Московский методологический кружок на все поколение шестидесятников-гуманитариев. Разумеется, гурджиевская работа является предшественницей групповой работы в гуманистической и трансперсональной психологии на Западе.
Наконец, последнее, что нам хотелось бы выделить, – это традиция русского космизма [135, 272]. От Н.Ф. Федорова до К.Э. Циолковского и В.И. Вернадского эта традиция, выражающая космические измерения русской души, сокровенно интегрировалась с российской культурой и наукой, создав ее особый космический и целостный строй. Среди других направлений, не выделяя их как истоки или корни, мы охарактеризуем влияние на трансперсональный проект А.А. Богданова и М.М. Бахтина. Первый является предшественником системного подхода, столь важного для современной трансперсональной психологии, а второй – родоначальником диалогизма.
Итак, мы можем выделить девять основных истоков или корней российского трансперсонального проекта: шаманизм; язычество; исихазм; Достоевский и Толстой; русская религиозная философия теософия; антропософия; «Четвертый путь» Г.И. Гурджиева; русский космизм. В число основных исторических корней мы не включили западное христианство (оно опосредованно повлияло через русскую религиозную философию), суфизм, влияние которого было менее значимым, учение Рерихов, влияние которого проявилось уже в наши дни. Мы также не рассматриваем специально влияние русского масонства и других тайных обществ и эзотерических традиций Востока и Запада (алхимиков, розенкрейцеров, тамплиеров, каббалистов и т.д.). Оно несомненно, но это тема особого исследования. Мы не уделяем специального внимания шаманизму и язычеству, сосредоточиваясь в большей степени на сравнительно недавней и хорошо документированной истории.
2. Ранний исихазм
Исихазм – мистическая школа восточного христианства – известен в России с XIII века. Греческое слово hesyсhia означает «покой», «мир», «тишина», «одиночество», «молчание». Нередко оно переводится как «священнобезмолвие». Исихазм – это тип христианского мистического мировоззрения, заключавший в себе религиозно-философское обоснование духовно-практической деятельности в аскезе, уединении и постоянной молчаливой молитве; это учение, обосновавшее устремление человека на сближение (или даже соединение) с трансцендентным путем преодоления либо преображения тварной дихотомической природы личности [5, 23, 127, 135, 156, 200, 201, 234].
Исихазм настаивал на возможности и даже на императивной необходимости преображения плоти, и не только в перспективе грядущего всеобщего Воскресения, но здесь и сейчас, в актуальной и конкретной практике, практике монашеского алхимического преображения, т.е. в процессе инициации и духовной реализации.
Особое место во всей цепи исихастической традиции, идущей от Апостолов через отцов-пустынников к афонским монахам XIV века и далее к традициям русского православного старчества, сохранившегося вплоть до XX века, занимает Григорий Палама [201]. Он добился провозглашения исихазма официальной идеологией Византийской империи. За это он был причислен к лику святых, а имя его сделалось синонимом позднего исихазма.
Все учение св. Григория предполагает действие Личного Бога. Не покидая неприступного света, в котором Он обитает вечно, Бог устремляется к человеку и объемлет его Своей Благодатью и действием. Главная цель богословского учения св. Григория – защитить реальность христианского опыта. Спасение – не только прощение. Это подлинное обновление человека. И обновление достигается не высвобождением каких-то природных энергий, присущих тварному бытию человека, но «энергиями» Самого Бога, Который через них встречается с человеком, и объемлет его, и приемлет в общении с Собой. Учение св. Григория затрагивает всю систему богословия, весь корпус христианской догматики. Сущность и энергия – не одно и то же. Если Божественная сущность ничем не отличается от Божественной энергии, то рождение и исхождение ничем не отличаются от творения. В силу разной сущности Бога (Творец) и человека (творение) они никогда не могут быть едиными в сущности. Их единство возможно только в энергии как синергия.
В историко-философской интерпретации исихазма необходимо учитывать, что собственно философская проблематика в доктрине священнобезмолвствующих никогда не ставилась напрямую. Философский аспект скрывается за религиозной риторикой, а обоснование мистико-аскетической практики обнаруживает глубокое философско-мировоззренческое звучание. Философия исихазма вполне реконструируется из богословского подтекста.
Антропология – центральное ядро данного учения. В ней сформулировались и переплелись в единый узел онтология, гносеология, представления о детерминизме, религиозно-мистические переживания и детальные регламентации поведения. Палама рассматривал человека как недробимое целое, природа которого изменчива. В результате ряда целенаправленных действий, выражавшихся в непрекращающейся умной молитве и соответствующей ей уединенно-аскетической практике поведения, исихасты предполагали выход человека на прямую связь с Богом. На эмпирически-житейском уровне цель исихазма сводилась к стремлению преодолеть онтологическую данность, путем освобождения от здешнего земного бытия вырваться из плена тленности и победить смерть. В результате напряженной внутренней работы (пост, упражнения, молитва) активно-деятельный импульс личности претворялся в энергийность, которая делала человека сопричастным благодати и общению с Богом. Так проявлялось мистическое стремление исихастов уйти от реального бытия, достигнув слияния с Богом.
Пройдя долгий, насыщенный, многотрудный путь, исихазм привлекает сегодня особенное внимание. «В исихазме заложен конструктивный ответ на вызов, брошенный христианству Новым Временем». Это суждение, принадлежащее протоиерею Иоанну Мейендорфу, говорит о значении исихазма для современной духовной ситуации, судеб мировой культуры [201]. Традиция исихазма на Руси перешла к нам давно, и к тому немало усилий приложил игумен Сергий Радонежский. Воздействие ее несут творения Феофана Грека и Андрея Рублева, подвиг Нила Сорского и еще многие из лучших плодов древнерусской духовности. Она наложила свой отпечаток не только на отечественную культуру, но и на весь склад русского человека, на его отношения с Богом, людьми и самим собою. К началу ХХ века исихазм переживает возрождение и расцвет, отмеченные именами преподобного Серафима, святого Феофана Затворника, старцев Оптиной пустыни и оборванные Октябрьской революцией. В последние десятилетия развитие продолжалось лишь за рубежами России, в трудах афонских подвижников и богословов русской диаспоры.
Как древняя высокоразвитая традиция духовной практики, исихазм совмещает в себе глубинное знание и тонкое практическое искусство, несущие принципиальные следствия для самых различных сфер и мысли, и жизни. Уже исихастские споры XIV века с ясностью обнаружили, что продумывание исихастского опыта открывает новые грани классических начал сущности, природы, энергии и ставит эти начала в новые отношения, выдвигая энергию на первый план. Здесь кроется свой образ человека и свой дискурс, способ рассуждения и мышления, которые, будучи в полной мере раскрыты, могли бы, возможно, инициировать переход мысли и культуры в новую, энергийную парадигму. Однако движение в этом направлении едва началось. Современная наука уже давно обнаружила стимулирующее богатство древних восточных школ, таких, как дзен, даосизм, суфизм. Они изучаются, осваиваются, обретают авторитет и известность, меж тем как исихазм, пока еще, остается неведомым и непонятым феноменом.
Взятый из русского перевода греческого «Добротолюбия», текст Григория Паламы является ярким примером доктрин христианской инициации и христианского эзотеризма во всех их отличительных чертах. Этот текст является отповедью, данной нетерпимой и претенциозной Церкви «внешних», стремящихся навязать свою ограниченную точку зрения не только пастве, но и активным монахам-эзотерикам, логически принадлежащим к числу «внутренних». Возражая хулителям исихазма, святой Григорий перечисляет все те пункты, которые и отличают эзотеризм от экзотеризма. Из него можно однозначно понять разницу между «внешней» и «внутренней» сторонами традиции, и, уяснив это на примере христианства, увидеть такое же разделение в других традициях для нас не составит никакого труда (Мейендорф, 1997).
Основной претензией к исихастам со стороны экзотериков было обвинение в «обожествлении» тела. Отсюда вытекали и все остальные укоры. Этот вопрос на самом деле не может быть разрешен простой апелляцией к компетентности или некомпетентности либо критикующих, либо критикуемых. Дело обстоит гораздо глубже, так как в двух возможностях отношения к телу, к телесной реальности в целом и особенно к человеческому телу, проявляются две метафизические позиции, определяющие либо «внешних», либо «внутренних».
Сейчас нередко утверждают, что богословие св. Григория можно описать в современных терминах как «экзистенциалистское». Однако, по мнению исследователей его творчества, оно в корне отлично от тех концепций, что сейчас называются этим именем. В любом случае святой Григорий спорит со всеми «экзистенциальными теологиями», которые потерпели неудачу, пытаясь объяснить Божественную свободу, динамизм воли Божией, реальность Его действий. Святой Григорий прослеживает эту тенденцию, начиная с Оригена. Греческая имперсоналистская метафизика здесь обречена на поражение. Если у христианской метафизики есть какие-то корни, то она коренится в метафизике личности (Мейендорф, 1997).
3. Паламизм и неопаламизм
Заложенное шесть веков назад учение св. Григория, включающее утверждение о рациональной непостижимости Божества и стоящее на стороне свойственного православию апофатического богословия, послужило началом так называемого паламизма.
«Соединяющийся с Господом есть один дух с Господом». В этих словах апостола Павла Григорий Палама находил подтверждение истинности «таинственного богословия», апофатики. «Благодать Духа, – говорит св. Григорий, – отлична, но не отделена от сущности» [234].
Паламитское движение дало сильнейший и, можно смело сказать, определяющий импульс пробуждающемуся после монгольского разора русскому духу. Свет Божественных энергий созерцали русские пустынники с тем, чтобы упразднить «ненавистную рознь мира сего», собрать разметавшуюся народную душу, вырвав ее из когтей звериной, себя пожирающей жизни и возвести к великой простоте и безмолвию духу. Сергий Радонежский, Нил Сорский, Паисий Величковский, оптинские старцы, сотни известных и безвестных подвижников – все они были мудрыми художниками, потрудившимися над народной душой. Благодаря им, несмотря на все кровавое безумие мира сего, рвущее связующие нити, нам не надо долго объяснять, что такое свет Божественных энергий, синергия, исихия – достаточно взглянуть на «Троицу» Андрея Рублева...
Паламиты утверждали единство сущности и несущностных, но причастных Божественному, самопроявлений Бога в энергиях. В мистической картине бытия к дуалистической онтологии христианства добавляется расщепление трансцендентного на сферы сущностного и несущностного. Только к несущностной сфере раздвоенного трансцендентного относится так называемая синергия, или достигаемое в молитвенном экстазе соединение с Божественной благодатью. Как следствие – нацеленность на преодоление онтологического дуализма бытия не приводит к полному примирению идеального и материального и не означает сущностного сближения Бога и человека [201].
Гносеология паламизма базируется на представлениях о дуалистической разорванности мироздания. Познание мира не может вести к познанию Бога, ибо между ними нет ничего общего и объединяющего. Все познание сводится к самопознанию, призванному открыть Бога в собственном сердце.
Поскольку человеку не дано преодолеть разорванность мироздания, нет необходимости в светской мудрости. Отсюда враждебность паламизма культуре и наукам. Соответственно и философская проблематика паламитами никогда напрямую не ставилась. Они всячески стремились очистить свое богословие от философии, выступая непримиримыми врагами античности.
Непознаваемость Бога разумом не приводит, однако, св. Григория к выводу о Его полной непостижимости и недоступности для человека, он, как пишет протоиерей Иоанн Мейендорф, «вносил в писания Ареопагита существенную христологическую поправку, оттеснявшую Дионисиев мир в область «естественной» космологии, предшествующей Воплощению» [200]. Мысль о недостаточности чисто отрицательного пути богопознания можно найти в «Триадах» св. Григория Паламы: «Отрицательный путь доступен первому встречному, который только того пожелает; он не преобразует душу, даруя ей ангельское достоинство; он освобождает разум от существ, но не может сам по себе дать ему соединиться с Неприступным» [234]. Восполняя это, можно сказать, что, по св. Григорию Паламе, Бог существует одновременно и в Своей сущности и вне Своей сущности (в энергиях). Если же мы будем отрицать реальное различие между сущностью и энергиями, то бытие Бога и Его дела представляются тождественными, и сотворение мира также следует отнести к акту природному и соответственно необходимому.
Рассмотрим теперь некоторые вопросы паламитского синтеза, включая полемические, нашедшие отражение в работах современного богословского течения, которое можно обозначить как неопаламизм. Среди этих богословов отметим в нашей работе В.Н. Лосского, О.И. Мейендорфа и С.С. Хоружего [165, 200, 350].
Божественные энергии, о которых говорил св. Григорий Палама, в меру наших возможностей, приобщают нас Богу, всецело присутствующему в Своих энергиях.
Для православного богомыслия энергии означают проявление Святой Троицы вовне и возможность созерцать Троицу в Ней Самой, как пишет В.Н. Лосский. Но также можно созерцать Троицу в Ее отношении к тварному, икономически. В порядке домостроительного проявления Святой Троицы в мире каждая энергия исходит от Отца и сообщается через Сына в Духе Святом. Восточная традиция не знает промежуточной фазы «сверхъестественного порядка», так что благодать представляется следствием Божественной причины, подобным акту творения. Для восточного богословия она – природное излияние энергий, извечно излучающихся от Божественной сущности.
«Присутствие Бога в Его энергиях должно понимать в смысле реальном, – пишет В.Н. Лосский. – Это – не действенное присутствие причины в ее следствиях: энергии – не «следствия» (эффекты) Причины, как мир тварный. Они не сотворены, не созданы «из ничего», но превечно изливаются из единой сущности Пресвятой Троицы. Они – преизбыток Божественной природы, которая не может себя ограничить, которая больше своей сущности. Можно сказать, что энергия раскрывает нам некий образ бытия Пресвятой Троицы вовне Ее неприступной сущности». Итак, мы узнаем: Бог существует одновременно и в Своей сущности, и вне Своей сущности... Поэтому надо различать в Боге единую природу, три Ипостаси и нетварную энергию, которая из природы исходит, но в своем проявляющем излиянии от нее не отделяется [165].
Если мы, в меру своих способностей, приобщаемся Богу в Его энергиях, это не означает того, чтобы Бог не в полноте являл Себя в Своем исхождении ad extra. Бог в Своих энергиях не умаляется; Он всецело присутствует в каждом луче Своего Божества. Однако следует избегать двух ложных представлений, которые могут у нас возникнуть:
1. Энергии не обусловлены существованием тварного, хотя Бог творит и действует через Свои энергии, пронизывающие все существующее. Тварного могло бы и не быть. Бог тем не менее проявлял бы Себя вне Своей сущности, как солнце, сияющее в своих лучах вне солнечного диска, независимо от того, есть ли существа, способные воспринять его свет, или же их нет. Конечно, выражения «проявляться» и «вовне» здесь не подходят, так как «внешнее» начинает существовать только с сотворения мира, и «проявление» может восприниматься только в среде, чуждой той, которая проявляется. Употребляя эти недостаточные выражения, эти неадекватные образы, мы указываем только на абсолютный, а не относительный характер естественной силы излияния, извечно свойственной Богу.
2. Но тварный мир не становится бесконечным и совечным Богу оттого только, что таковыми являются природные исхождения или Божественные энергии. Энергии не предполагают никакой необходимости сотворения, которое является свободным актом, выполненным Божественной энергией, но предопределенным общей волей Лиц Пресвятой Троицы. Это есть акт воления Бога, вызвавший «из ничего» новый сюжет «вовне» Божественного бытия. Таким образом и начинается «среда», в которой Божество проявляется. Что же касается самого проявления, оно вечно; это – слава Божия» [165].
Об апофатическом богословии В.Н. Лосский пишет, что оно «путем отрицания всякого знания, относящегося необходимо лишь к сущему, путем отрешения, познающего от самого себя, приводит к Божественной Премудрости, которая для человеков есть «незнание»; совершается таинственное «соединение» с Божественными Лучами – цель отрицательного богопознания. Очевидно, что отрицательное богословие не есть познание: всякое знание относится к сущему. Бог же – не сущее и может быть постигнут лишь незнанием. Цель отрицательного пути – превышающее разум соединение с Богом; для его достижения нужно выйти за пределы знания и за пределы сущего, которому всякое знание относительно. Таким образом, отрицательный путь в богословии есть исхождение, т.е., буквально, экстаз».
Итак, по В.Н. Лосскому, апофатизм состоит из отрицания всего того, что Бог не есть: сначала устраняется все тварное, даже космическая слава звездных небес, даже умопостигаемый свет небес ангельских. Затем исключаются самые возвышенные атрибуты – благость, любовь, мудрость. Наконец, исключается даже и само бытие. Бог не есть что-либо из этого; в самой природе своей Он непознаваем. Он – «не есть».
Если, видя Бога, мы познаем то, что видим, то не Бога самого по себе мы видим, а нечто Ему низлежащее. Только путем неведения можно познать Того, Кто выше всех объектов познания. Идя путем отрицания, мы подымаемся от низших ступеней бытия до его вершин, чтобы во мраке полного неведения приблизиться к Неведомому. Ибо, как (обильный) свет рассеивает мрак, так и знание вещей тварных уничтожает незнание, которое и есть единый путь постижения Бога в Нём Самом.
В порядке умопостижимого и высочайшее есть лишь предположительное основание свойств, подобающих Тому, Кто абсолютно трансцендентен... И только перейдя за пределы мира видимых и видящих, Моисей проникает в истинно мистический мрак неведения; там он заставляет умолкнуть в себе всякое положительное знание; там он освобождается от всякого чувства, ибо он всецело принадлежит Тому, Кто за пределами всего, ибо он не принадлежит ни себе, ни чуждому и благодаря незнанию познает превыше ума познающего.
Таким образом, апофатический путь имеет объектом Бога абсолютно непознаваемого. Даже нельзя сказать «объектом», так как «надо освободиться от видимых и видящих», т.е. от объекта и субъекта, как таковых. Отрицательное богословие есть путь мистического соединения с Богом, природа которого остается непознаваемой.
В послевоенные годы Лосский ведет интенсивную исследовательскую деятельность, круг его богословских тем чрезвычайно расширяется: систематизация святоотеческого учения, разработка тринитарного вопроса с критикой римско-католического филиоквизма; особый интерес представляют исследования по проблемам христианской гносеологии, роли апофатизма как основного метода православного богословия.
В 50-е годы ХХ века Лосский пишет ряд статей, посвященных проблеме человека, открывая новую страницу своего богословия – богословия человеческой личности.
Принципиальную новизну состояния человека в христианстве Лосский связывает прежде всего с тем, что человеку впервые открывается тайна Бога, одновременно личного и абсолютного. Всю богословскую концепцию Лосского можно рассматривать под углом пересечения двух величайших тайн бытия – тайны Бога и тайны человека («Видение Бога», 1962, изд. посмертно; «По образу и подобию Бога», 1967). Богословие Лосского устремлено на взаимное раскрытие апофатики Бога и человека. Богопознание, являющее собой высший смысл человеческого бытия, может быть удовлетворительно раскрыто современному человеку только через постижение тайны самого человека, его сущности и предназначения, его неповторимости, единственности. Лосский определяет личность как предлагаемый христианством новый модус существования человека, открывающий ему бесконечные возможности бытия путем выхода человека за пределы своего существования.
Одно из наиболее поздних изложений традиции исихазма можно найти в фундаментальной работе о. Иоанна Мейендорфа «Жизнь и труды святителя Григория Паламы» [201]. В связи с тем что философская подоплека паламитских споров имела серьезное значение для формулирования положительного учения св. Григория, небезынтересно упомянуть о современной полемике (между учениками о. Георгия Флоровского) в связи с предполагаемыми философскими взглядами оппонентов спора XIV века. Фундаментальное отличие между Оккамом и Паламой заключается в том, что Оккам идентифицирует Божественную волю с Божественной сущностью и просто отрицает истинность существования нетварных идей, тогда как Палама идет на шаг дальше формального схоластического различия и выявляет святоотеческое реальное различение между существом и свойствами или энергиями Бога, настаивая на волевом и бесформенном характере нетварных энергий.
В 60-е годы ХХ столетия было сказано, что богословие св. Григория можно описать в современных терминах как экзистенциалистское, конечно не ставя в один ряд с философскими концепциями в силу различия задач и методов. Тем не менее, как говорит об этом о. Георгий Флоровский, св. Григорий постоянно спорит со всеми «эссенциальными теологиями», которым не удается объяснить Божественную свободу, динамизм Божией воли, реальность Его действий. Отец Иоанн Мейендорф, продолжая мысль о. Георгия, пишет, что «употребительная богословская терминология слишком зависела от эссенциалистских категорий греческой философии, чтобы адекватно выражать сущностную реальность живого Существа».
Отец Иоанн наиболее подробно и основательно говорит об исихастской аскезе и ее роли, начиная с тщательного разбора того, как следует определять само понятие «исихазм».
С.С. Хоружий напоминает, что «в православии, наряду с обычным «теоретическим» или «академическим» богословием (развитым, впрочем, неизмеримо слабее, чем на Западе), от века существовал иной тип богословской мысли, стоящий на неразрывном союзе с духовной практикой, опытом жизни в Боге. Опытной базой его служила сфера аскетики, а главною категорией выступало обожение – концепт особого рода, соединительный мост между аскетикой и богословием, одновременно – фундаментальное богословское понятие и практический предмет, искомое аскетических трудов» [349]. Он отмечает антропологизацию богословия, так как богословие не утрачивает при этом своего христоцентрического ориентира и не вынуждает отменять или «демифологизировать» свои скриптуральные и догматико-патристические основания. Происходит это за счет того, что о. Иоанн Мейендорф называл «открытым воззрением на человека», т.е. присущего православию расширенного и динамического видения реальности человека, в котором антропология нераздельно сопряжена с онтологией и обе предполагают для человека и здешнего бытия открытую возможность трансцензуса, превосхождения своей наличной, «ветхой» природы.
С.С. Хоружий видит важность обращения к исихазму, которая заключается в том, что, «лишь войдя глубоко внутрь традиции, сможешь увидеть ее истинное соотношение с другими – ибо станешь способен отличать важные, настоящие сходства и различия от внешних, малозначащих или вообще кажущихся. Исихазм, мистика обожения – непрестанный труд самопреобразования, аутотрансформации к Общению и в Общении. Он – холистическая и личностная мистика трансцендентного и трансцендирующего Общения: актуального превосхождения смертного человеческого естества в энергийном соединении со Христом» [349].
С.С. Хоружий утверждает, что человек – это не функция космических и социальных структур, он «полностью суверенен, никому и ничему не подчинен, ни с чем в сравнении не вторичен»; «в стяжании благодати осуществляется прямая связь, непосредственное взаимодействие Бога и человека», а церковная соборность есть единение любви. Единственным оправдавшим себя путем осуществления человека в поле притяжения трансцендентной Личности Хоружий считает построение философской антропологии на вековом опыте христианского подвижничества. Главной категорией выступает не сущность, а энергия (воля, сила), но не предоставленная самой себе, как в экзистенциализме, а разомкнутая для связи с «другим онтологическим началом», для встречи с вездесущими энергиями Личности, присутствующей только как задача, «иероглиф».
Говоря о паламизме, можно упомянуть и С.Н. Булгакова. В своей книге «Свет невечерний» он рассматривает проблему Бога также в основном с точки зрения апофатического, отрицательного богословия. С.Н. Булгаков считает, что религиозная философия не знает более важной проблемы, нежели о смысле «божественного Ничто». Подробно излагая учения отцов Церкви, философов и богословов о «божественном Ничто», автор показывает, что все они сходятся во мнении, согласно которому о Боге нельзя сказать ничего определенного, ибо Он невыразим в обычных человеческих понятиях и определениях. Бог – вне всяких определений и качеств, наоборот, Он есть их изначальное отрицание. О Нем можно сказать только то, что Он не есть, чем Он не является и не может быть [31].
Таким образом, по С.Н. Булгакову, хотя Бог и неопределим, но Он являет себя в творчестве мира из ничто. Абсолютное как божественное Ничто есть основание для апофатического богословия, в то время как Абсолютное, полагающее себя Богом и становящееся для человека Богом, есть основа катафатического, положительного богословия. Что же касается катафатического богословия, то оно подробно анализируется С.Н. Булгаковым в его богословских трудах, в трилогии «Агнец Божий», «Утешитель», «Невеста Агнца», других сочинениях.
Паламитский опыт, воспринятый самим сердцем Руси, был глубоко усвоен А.Ф. Лосевым. Принадлежа к числу символистов, он считал, что символ может стать ареной встречи двух личностей, их совместным действием, или синергией [163]. Концепция такого, энергийного, личностно-деятельного символизма впервые сложилась, как уже было сказано выше, в недрах христианского миросозерцания и получила свое выражение в XIV веке в Византии во время паламитских споров. Суть этой концепции заключалась в признании полной реальности Богочеловеческого общения, а значит, и преображения твари. Путь, ведущий тварь к преображению, – усвоение Божественных энергий. Но усвоение действия возможно только в действии, творчестве. Недаром аскетический подвиг называли еще умным художеством, т.е. высшим видом творчества, когда человек созидает сам себя, является сотворцом Бога.
Результатом воспринятого А.Ф. Лосевым паламизма явилась его «Философия имени». В имени философ увидел ядро личностного, творческого символизма, поднимающего над текучей, темной, разорванной жизнью, преображающего ее. Имя не есть пустой звук, пусть даже и выражающий отвлеченный смысл. Имя есть сама просветленная жизнь, орудие и опора человеческого действия. Без имени, взятого во всей его бытийной углубленности, нет и не может быть личности, но «только тьма и безумие, и копошатся в этой тьме только такие же темные и безумные, глухонемые чудовища». Имя пронизывает собой всю жизнь христианина: молитва невозможна без имяславия; икона есть не что иное, как созерцаемое имя. Но усвоение энергий, переполняющих имя, не есть пассивное претерпевание, а залог нашего собственного действия. Усвоенная человеком энергия – это уже его энергия. Неудивительно поэтому, что «Философия имени» кончается главой «Имя и знание», где под знанием понимается все разнообразие творческих, конструктивных сторон человеческого отношения к Сущему. И в центре собственно творчества находится София. София всегда появляется там, где человек начинает активно относиться к Абсолюту [164].
Совершив этот далеко не полный экскурс по традиции паламизма и неопаламизма, в заключение отметим, что в выработанные в этой традиции методы трансценденции и экстаза прямо и опосредованно оказали глубокое влияние на современную трансперсональную традицию.
4. Русское сектантство
Богоискательство в народе объясняется самыми разнообразными влияниями, и русское сектантство в этом отношении не является исключением. Секты начали появляться в России еще в XVII веке. Их живительный рост, особенно в XIX веке, их постоянные разделения, возрождение старинных религиозных учений свидетельствуют об исключительной религиозной активности народной души. Почему сектанты искали ответа на свои религиозные вопросы вне Православной церкви?
Человеческий дух мятежен и беспокоен, и это угрожает вере. В русском народе это беспокойство, возможно, было особенно сильным, даже в те периоды церковной истории, которые некоторые историки хотели бы представить как застой религиозной жизни. Наиболее тяжелым последствием духовной мятежности оказывается склонность сектантов к крайним выводам, обусловленная раскованностью религиозного мышления. Русская мысль вообще имеет тенденции к безмерному радикализму, который, в конечном счете, объясняется бескомпромиссным поиском абсолютной истины. О напряженности религиозной жизни народа в синодальный период свидетельствуют многочисленные паломничества. В XIX веке особенно участились поездки к старцам, наблюдается рост числа женских монастырей, и разгорались споры о «последних вопросах» во всех слоях общества и в печати, причем официальная политика Церкви часто подвергается острой критике даже со стороны православно верующих
Наиболее распространенными сектами в народе были хлыстовщина, скопчество и духоборство. Приведем основные сведения об этих сектах, взятые из справочных источников. (Булгаков С.В. Православие. Расколы. Ереси. Секты. Противные христианству и православию учения. Западные христианские вероисповедания. Соборы Западной Церкви. – М.: Современник, 1994.)
О хлыстах, появившихся в XVII веке после религиозных смут, вызванных реформами Никона, церковные власти официально узнали лишь в 1732 году, скопчество возникло из хлыстовщины во второй половине XVIII века и известно официально с 1772 года, тогда же появились и духоборы, отколовшиеся от хлыстов и по своей морали напоминающие современные «евангелические» секты.
Хлысты (христововеры) имели привычку на своих радениях избивать себя веревками или скрученными полотенцами, крича: «Хлыщу, хлыщу Христу», – и отсюда получили свое название. Эта секта возникла одновременно с расколом или даже ранее – около середины XVII века, но ее связь с расколом и с более древними верованиями все еще нуждается в научном исследовании.
Мистика и аскетизм были самыми общими чертами, характеризующими мировоззрение «христовщины» и, при всех изменениях этого течения, сохранившимися в той или иной степени у его последователей вплоть до начала XX века.
Крепостные люди отныне считали себя «людьми божьими» и во время сходок на так называемые радения приводили себя в состояние мистического исступления, в котором, им казалось, они ощущают присутствие в себе Бога.
Эффект духовного опьянения достигался христововерами с помощью системы психофизических приемов, в которой большую роль отводили «утомлению плоти» длительным, продолжавшимся иногда несколько дней, пощением. Изнуренный постом и сосредоточенной бессловесной молитвой, человек приходил на проводившееся в обстановке глубокой тайны собрание. Как бы готовясь к священной жертве, он облачался в белое одеяние. Наступала разрядка. Под ритмичное пение сидящих на лавках христововеров, сопровождаемое отхлопыванием тактов по колену, то один, то другой верующий выходил на «радельный круг» и пускался в пляс.
Во время коллективных (иногда индивидуальных) плясок-радений происходили глоссолалии – бессвязное бормотание, выкрики, что понималось как внушенное духом «говорение на языках». Все это и являлось «духовной радостью», сублимировавшей психофизические потенции человека настолько, что в результате радений участники их, обессиленные и обеспамятевшие, валились замертво на пол, а, приходя в себя, спустя некоторое время, верили, что спустились с «седьмого неба». Но именно потому, что эффект «духовной радости» требовал поглощения нервных и физических сил человека, он бы не был осуществим при оттоке этих сил в другие каналы.
В противоположность расколу хлысты скрывались и внешне подчеркивали свою принадлежность к господствующей Церкви. По распространенному преданию, секту основал крестьянин Владимирской губернии некто Данила Филиппов около 1645 года, он выдавал себя за «всевышнего Бога Саваофа» и составил 12 заповедей, которые тщательно сохранялись его последователями и передавались из поколения в поколение. Первая заповедь гласила: «Я тот Бог, который предсказан пророками, сошел на землю спасти род человеческий, другого Бога не ищите».
Это самообожествление характерно для всех сект мистического направления, резко отделяя их от «евангелических» сект. Все заповеди должны были оставаться в тайне.
Шалопуты с их рационалистическим социальным учением собственно хлыстами не являлись, как считали некоторые миссионеры, например Б. И. Айвазов. Первоначальное учение хлыстов сильно изменилось в новохлыстовщине, которую основал Е. Кожин в Кубанской области. По его учению Бог есть неличная сила, которая проявилась лично только при создании мира, а земные воплощения Христа больше не происходят. Однако особенно развилось в этой секте учение о переселении душ, которое побуждает каждого верующего через обращение к вере неверующего создать себе удобную «обитель» для следующего воплощения. Кожин учил о вечном круговороте вещей.
Под влиянием хлыстов находилась секта иоаннитов, которая образовалась из почитателей кронштадтского протоиерея Иоанна Сергиева, который сам Церкви не покидал. Сектанты считали Иоанна Кронштадтского воплощением Христа. У них были «богоматерь», пророки, «архангел Михаил» и т.д.; воплощением антихриста считался граф Лев Толстой. Иоанниты проповедовали умерщвление плоти и воздержание от мяса, отрицание брака, богослужения у них совершали апостолы. Миссионеры Церкви были убеждены, что тайно эта секта проводила радения в духе хлыстовщины.
От хлыстовщины откололась серафимовщина, которую основал в 70-х годах XIX века иеромонах Никандровского монастыря Псковской губернии Серафим. Он проповедовал близкий конец света, аскетизм и молитву, а себя называл перевоплощенным Илией. Сектанты собирались по ночам, молились и причащались, но также посещали, кроме этого, и церковные богослужения. После высылки Серафима в Соловецкий монастырь секта быстро выродилась, оказавшись под руководством бывшей монахини Елены Петровой – Еленушки, которая выдавала себя за «невесту Христову», ей воздавалось поклонение.
Еще более экзальтированные формы имела иннокентиевщина, типично экстатическая секта, основанная иеромонахом Иннокентием в монастыре Балты (Подольской губернии), где находилась могила священника Феодосия Левицкого, умершего в 1845 году. Последний пользовался славой мистика и, вероятно, был близок к хлыстовщине. Его могилу в 1909–1910 годах посещало множество крестьян из Бессарабии. Паломничество стало массовым, когда Иннокентий объявил священника Левицкого святым. Сам он с большим размахом проводил на могиле святого «изгнания бесов» и назначал одержимым епитимии – пост и сбор денежных средств для своего монастыря. Когда Иннокентия сослали на покаяние в монастырь в Каменец-Подольский, туда стало съезжаться множество его почитателей, даже ссылка Игнатия в монастырь Олонецкой епархии на Крайний Север не остановила паломничества к нему. Он начал называть себя воплощением Святого Духа и критиковал священноначалие и императора. Через посыльных он длительное время поддерживал связь с молдавскими крестьянами при явном попущении настоятеля монастыря, которому паломничество сектантов приносило немалый доход. С 1914 года это движение пошло на убыль.
Дальнейшим ответвлением хлыстовщины была секта братцев, или трезвенников, или чуриковцев (по имени основателя секты Чурикова), получившая широкое распространение после 1905 года. В центре ее учения было «духовное просветление», которое давалось тому или иному проповеднику на их собраниях. Эти собрания, на которые приходили в особенных одеждах, совершались наряду с обычным посещением церкви. Проповедовать мог каждый, на кого нисходил дух. Учение о перевоплощении было этой секте чуждо; отрицание брака, запрет мясоедения и воздержание от алкоголя присутствовали, как и в других сектах. Приверженцы ее происходили из мелкой буржуазии и из рабочих
Экстатически-мистическая хлыстовщина со временем выродилась в скопчество, секту самооскопляющихся. Скопчество появилось во второй половине XVIII века, однако лишь в 70–80-х годах XIX века на основании материала судебных процессов появилась возможность исследовать учение и обычаи этой секты. Знаток скопчества, священник А. Рождественский, считал доказанным существование тесной связи между хлыстовщиной и скопчеством. Появление и распространение скопчества обусловливались развитием среди нашего народа хлыстовщины. Хлыстовщина сделалась как бы переходною ступенью к скопчеству. И прежде, и теперь хлысты участвуют в религиозных собраниях скопцов, и наоборот, на своих радениях хлысты поют и скопческие песни... Радение в общих чертах у хлыстов и скопцов сходны: на них распеваются теми и другими песни, говорятся пророчества, совершаются прыгания и скачки. Различие в этом случае состоит только в том, что у хлыстов радения заканчиваются иногда свальным грехом. Скопчество явилось реакцией на эту форму экстаза. Оно искало новое решение половой проблемы, столь беспокоившей почти все секты.
Спиритуалистические секты, существовавшие в России, отчасти находились под влиянием протестантизма и вобрали в себя его рационалистические, мистические и либерально-критические черты. Их возникновение представляется закономерным следствием сближения России с Западом и контакта с европейской мыслью, сильно будоражившей русские умы. Спиритуалистические секты отрицали авторитет Православной церкви и ее культ, ища истину в индивидуальном толковании Священного Писания то в рационалистическом, то в спиритуалистическом ключе. Некоторые секты были русскими ответвлениями собственно протестантских сект. Их учения часто совпадали с социально-критическими и социально-этическими исканиями, которые, как это видно из «Наказа» Екатерины II и из наказов сословий своим депутатам в Комиссии по составлению нового законоуложения (1767), были исключительно живучими во всех слоях русского народа. Образование сект было не столько следствием критического отношения к Церкви, сколько результатом поиска социальной правды, исключением были разве что хлысты.
Первой по времени возникновения спиритуалистической сектой была секта духоборцев. Они появились во второй половине XVIII века в Екатеринославской губернии и были названы духоборцами екатеринославским епископом Амвросием Серебрянниковым (1786–1792), который усмотрел в их учении борьбу против Святого Духа, тогда как простой народ часто называл их из-за отказа от почитания икон иконоборцами. Основателем этой секты считается Силуан Колесников из деревни Никольское Екатеринославской губернии, начитанный в Библии и, возможно, также в мистической литературе. Переданное губернатору в 1791 году «Духоборческое исповедание» содержит очень интересное обоснование возникновения этой секты: «Мы родились, и над нами без всякого согласия совершили внешние христианские обряды, как и теперь совершаются над нашими детьми. Мы росли, выросли, а некоторые из нас постарели, и при этом всю жизнь свою ходили в церковь, но что в результате? Сказать по правде, мы только скучали, когда стояли, нисколько не понимая трудный и непонятный текст книг, который к тому же слишком громко и поспешно пелся. Вот так приводят миллионы душ к Богу. От стояния в храмах дух наш нисколько не приходил к осознанию самого себя, сущности Бога и Его святой воли. Вот так мы и жили в слепоте, от которой и до сих пор не ушли, без покаяния, как и многие чада мира сего, в тенетах зла». Учение Силуана Колесникова (которого «Духоборческое исповедание» называет Степаном) довольно неясное и запутанное. Из «Катехизиса» и «Животной книги духоборцев» можно узнать следующие основные черты этого учения: есть единый Бог, всемогущий творец мира, искупитель людей, наказующий грешников и награждающий за праведность. По своей сущности он дух – дух силы, дух правды и дух воли. В мире Отец проявляет себя как свет, сын как жизнь и жизненная сила, дух как мир. В человеке Троица проявляется иначе: отец как память, сын как разум, дух как воля. В Ветхом Завете сын есть мудрость Вседержителя в лице праведников, например Авраама; в Новом Завете – дух мудрости и радости просвещает каждого человека, который им рожден. Душа существовала до сотворения мира и уже тогда пережила свое первое грехопадение, которое принудило ее появиться в образе человека. Грехопадение Адама явилось вторым, и это падение продолжается, если находящийся в мире человек не ищет Бога. Спасение приходит через богопознание и нравственную жизнь. Первородный грех и искупительное страдание Христа на Кресте не имеют значения. Существует лишь одно воскресение духа, а не плоти, при котором грешники отторгнутся от лица вечного мира. Церковь, культ, таинства и иерархия не нужны, истинная церковь состоит из избранных без различия конфессий. Самым важным для отдельного человека являются покаяние, внутреннее оправдание, любовь к ближнему, воздержание и нравственное совершенство. Колесников буквально учит, что Господь наш, отец в сыне, проявлении его святого слова, из любви к человеку хочет и требует от людей, только чтобы мы отступили от змея, соблазнившего Еву, от злой воли нашей плоти и чтобы мы дали ему доступ к нам, дабы он претворил наше тело и наш дух в совершенное подобие его сущности.
Сразу же после возникновения секты духоборцев от нее под влиянием Семена Уклеина откололись молокане. В 30-х годах XIX века приверженцев этой секты было очень много в Тамбовской и Саратовской епархиях.
Основой ее учения является Библия в собственном истолковании, в соответствии с которым основанная Христом Церковь существовала лишь до периода Вселенских соборов IV века, когда последние неправильно истолковали Библию. Молокане хотели восстановить подлинную Церковь, покоящуюся только на Священном Писании. В учении о Троице Уклеин подчеркивал единосущность Лиц, неравных, однако, в своем Божественном достоинстве, как это значится в обрядниках молокан.
Беспокойный поиск истины вне Церкви породил и хилиастическую секту иеговистов. Они называли свое учение «сионской наукой» и себя самих «десным братством». Основателем секты был офицер-артиллерист И.С. Ильин. Основа учения Ильина – это перетолкование Троицы, в соответствии с которым Отцом назван иудейский бог богов, имеющий наряду с божественными также и человеческие черты. Значительную часть этого учения составляет критика Библии, которая якобы представляет собою «сатанинскую смесь лжи и правды». Православная церковь именуется «вавилонской блудницей» с прибавлением беспримерных ругательств. Ильин принципиально отвергает богослужения, но предписывает совместные молитвы, которые можно произносить и по отдельности в любом месте и в любое время. Культ иеговистов заключался в общественных молитвах по субботам, а также в утренних и вечерних молитвах, была у них также исповедь.
Во второй половине XIX века на русское сектантство все чаще и сильнее оказывают влияние протестантские секты. Прежде всего, среди русских сект такого типа следует назвать исключительно влиятельный штундизм или штундобаптизм, который целенаправленно распространялся во всех слоях населения.
В принятии штундизма для русского человека было много привлекательного. Воспитанный православием в сознании своей греховности, он по вступлении в секту считал себя возрожденным, оправданным, святым, вступал в другое общество, от которого можно было ждать нравственной и материальной поддержки.
Штундисты считали себя «обществом святых»; исповедь у священника и таинство покаяния в церковном смысле отвергались: каялись только перед Богом, необходимой считалась постоянная молитва; церковная иерархия отвергалась как излишняя. И все же имелись пресвитеры – руководители общин, а также учителя, или проповедники, которыми поначалу были те же пресвитеры. В ходе развития образовалась прослойка проповедников, не связанных с отдельной общиной; переходя от общины к общине, они толковали Библию как единственный источник истины, им помогали диаконы.
Протестантские влияния привели к основанию в Петербурге секты пашковцев. Начало этой секте положил английский аристократ лорд Гренвилл Рэдсток, посетивший Петербург весной 1874 года, здесь он нашел среди русской аристократии благодарных слушателей, внимавших его учению. Рэдсток проповедовал Христову любовь, отменяющую все таинства, богослужения, иерархические степени и церковные организации, с большим красноречием и воодушевлением. Рэдсток говорил о том, что надо только отдаться полностью этой любви и строить свою жизнь на Священном Писании.
Под влиянием этой проповеди ранее безразличный к религии богатый аристократ, полковник гвардии в отставке В.А. Пашков (1831–1902) уверовал и стал страстным приверженцем и проповедником учения Рэдстока. Собрания, которые Пашков устраивал в своем доме, были многолюдными, а его проповеди о ненужности Церкви, главенстве Библии и необходимости активной любви к ближнему нашли множество приверженцев.
Очень характерной для русского богоискательства была группа, образовавшаяся вокруг крестьянина Василия Сютаева в Тверской губернии. Сютаев искал истину путем постоянного чтения Нового Завета (на русском языке), который он знал почти наизусть. Догматические вопросы Сютаева не интересовали, для него важнее было устройство практической жизни в согласии со Священным Писанием. Вера лишь там, считал он, где есть любовь, ибо Бог есть любовь; все человеческие взаимоотношения надо строить на любви, которая рождает доверие; также греховно прятать свое имущество от воров, как и воровать. Необходимо такое устройство жизни, при котором воров вовсе не будет. Жизнь должна стать общинной, потому что все, что дано человеку, принадлежит Богу: «Надо жить по Божьему устройству: нельзя делить поле, лес, дома». Тот, кто живет по Божьему устройству, не нуждается ни в таинствах, ни в обрядах, ни в богослужениях, которые, хотя и ничему не вредят, просто излишни. Сютаев не был пропагандистом своего учения и ограничивался лишь беседами с отдельными людьми, которые спрашивали у него совета, и все же вокруг него образовалась небольшая община, часть приверженцев которой отрицала церковное венчание и крещение детей.
В заключение раздела приведем характеристику русского сектантства, данную Н.А. Бердяевым:
«Существует обширная литература о сектантстве, но она посвящена отдельным сектам, да и не покрывает эта литература глубины сектантской религиозной жизни. В большинстве случаев она исследует сектантство с общественной, а не с религиозной точки зрения, подходит извне к душе сектантства. Миссионерские исследования сектантов интересуются исключительно изобличением ересей и утеснением сектантов. Либеральная литература о сектантстве интересуется исключительно защитой сектантства в правовом и политическом отношении. Но ни тот, ни другой подход не может быть назван свободным и проникающим в душу того, что является предметом исследования. Думается также, что наиболее интересны с внутренней, религиозной, духовной точки зрения не кристаллизованные, оформленные, замкнутые секты, а отдельные, свободные искатели Бога и правды Божьей, живущие ничем не стесненной, творческой религиозной жизнью. Много таких людей прошло передо мной, и я вспоминаю их образы с совсем особым чувством их жизненной значительности...
Я встречал целый ряд самородков, представителей народной теософии, и каждый имел свою систему спасения мира. Никто не мирился на меньшем, чем полное и окончательное спасение мира. Черта чисто русская, чуждая европейскому сознанию. Один видел спасение это в том, чтобы совершенно отрицать добро и зло, из пожирающей жажды добра отрицал он существование зла и видел падение в возникновении самого различия между добром и злом. Другой видел спасение в том, чтобы «завернуться в мгновении», выйти из времени, победить прошлое и будущее. Третий видел спасение в одном непротивлении и ничего, кроме непротивления, не хотел видеть и знать. Четвертый имел свое собственное, им впервые открытое учение о Христе и лишь с ним связывал спасение мира. И для всех очень характерно нежелание знать мировую преемственность, связать себя с опытом и мыслию человечества. Этим людям чужда духовная соборность и еще более чужда им всякая культурная традиция мысли и творчества. Это, может быть, делает их более свободными и дерзновенными, но приводит их к открытию давно открытого и к замкнутости в своей собственной правде как единственной. Оторванность индивидуальной религиозной мысли от мировой мысли и от исторических путей культуры ведет к упрощению. Нет обремененности прошлым, не чувствуется в душе наслоения старых культур. Всякая сложность исчезает, все проблемы кажутся простыми. Для этого упрощающего монизма мышления стирается всякая множественность бытия. Таков всегда дух сектантский...
Русское сектантство – неотъемлемая часть духовной жизни русского народа. Совсем особый духовный склад можно открыть в русском сектантстве – русскую жажду праведной жизни, жизни, освобожденной от этого мира, жажду жизни в Боге, но искаженную и болезненную. Сектантское сознание часто бывает поражено рационализмом, но велика мистическая жажда, скрытая в иных наших сектах. Сектант – человек пораженный, раненный неправдой (внешнего) православного быта и церковного строя. Русский сектант не мирится с относительным, он применяет абсолютное к относительному, хочет абсолютной. И в каждой секте есть дробленая часть религиозной истины, есть искаженная правда. Сектант всегда склонен утверждать часть истины как исключительную и полную, один луч света принимает за солнце» [23].
Итак, русское сектантство конца XIX – начала XX века, в его экстатически-мистической форме и с его богоискательством, отражало многообразные формы неканонического христианства и многообразие трансперсонального проекта, не укладывавшегося в рамки одной канонической традиции.
В отношении современного российского сектантства приведем высказывание архиепископа Иоанна Шаховского, согласно которому ошибочно думать, что все православные суть действительно не сектанты и что все сектанты суть действительно не православные. Hе всякий православный по имени таков по духу, и не всякий сектант по имени таков по духу, и в настоящее время в особенности можно встретить «православного» – настоящего сектанта по духу своему: фанатичного, нелюбовного, рационально узкого, упирающегося в человеческую точку, не алчущего, не жаждущего правды Божией, но пресыщенного горделивой своей правдой, строго судящего человека с вершины этой своей мнимой правды – внешне догматически правой, но лишенной рождения в Духе. И наоборот, можно встретить сектанта, явно не понимающего смысл православного служения Богу в Духе и Истине, не признающего то или иное выражение церковной истины, но на самом деле таящего в себе много истинно Божьего, истинно любвеобильного во Христе, истинно братского к людям.
5. Теософия Е.П. Блаватской
В конце XIX – начале XX века теософия была одним из основных каналов мистического знания на Западе и оказала влияние на все последующие традиции, например, такие, как учение Рерихов или учение А. Бейли.
Слово «теос» греческого происхождения и означает – Бог, «софия» – мудрость. Этот термин можно толковать как Божественная мудрость или же – как мудрость, которой обладают боги. Понятие «теософия» пришло к нам из III века от александрийских философов, называемых любителями истины, главной целью которых было примирение всех сект и религий под одной системой этики, базирующихся на вечных истинах. Их девизом было: «Нет религий выше истины!»
Современное Теософское общество было основано в Нью-Йорке в 1875 году Е.П. Блаватской, русской по происхождению, американским полковником X.С. Олькоттом и У.К. Джаджем при поддержке других людей. В 1879 году международная штаб-квартира была переведена в Бомбей, а позднее, в 1882 году, в Адьяр, предместье Мадраса. Общество представляет собой международную организацию, имеющую штаб-квартиры почти в 70 странах.
Три объявленные цели Теософского общества:
1. Всеобщее братство, вне зависимости от цвета кожи, расы, пола, вероисповедания или касты.
2. Содействие изучению сравнительной религии, философии и науки.
3. Исследование необъясненных законов природы и сил, скрытых в человеке.
Значение Е.П. Блаватской состоит в том, что она первая обнародовала гипотетические древние учения, на которых основаны все религии, и первая сделала попытку дать религиозно-философский синтез всех веков и народов; она вызвала пробуждение религиозного сознания Древнего Востока и создала международный братский Союз, в основу которого положены уважение к человеческой мысли, на каком бы языке она ни выражалась, широкая терпимость ко всем членам единой человеческой семьи и стремление воплотить не мечтательный, а конкретный идеализм, проникающий во все области жизни [135].
По мысли Блаватской, религиозные идеи, выросшие на европейской почве, оторванные от жизни и науки, были бессильны повлиять на сознание. Необходим был приток новой духовной энергии. Такой энергией проникнуты эзотерические учения древних Посвященных, которые вдохновляли творчество всех античных арийских народов.
Если вдуматься в те три главные цели, которые основательница Теософского общества поставила на его знамени, мы найдем в них поразительное соответствие главным духовным нуждам того времени. Люди исстрадались от вражды партий, классов и народов; теософия ставила на своем знамени всеобщее братство без различия национальности, религии и касты. Народы жаждали примирения между мыслью и сердцем, слияния идеала с действительностью. Теософия принесла им научно-религиозный синтез Древнего Востока, в котором все стороны человеческой жизни, и материальной, и духовной, представляют нечто цельное, неразрывно связанное единством религиозного сознания. Люди переросли свои психологические понятия, усложнившаяся душевная жизнь современного человека требовала новых приемов воспитания, новых методов внутренней культуры. Теософия дала им совершенно новую для европейского сознания психологию, опытно проверенную и научно обоснованную на законе духовной эволюции.
Для Блаватской не существует личного Бога. Она сторонник пантеизма. Она не считает, что кто-либо может представлять Бога на земле. Но каждое человеческое существо по мере развития сознания ощущает присутствие Божественного начала в себе. Бог – есть Таинство. Человек может постичь только то, что вмещает его ум, и поэтому приписывает Богу те качества, которые в каждую эпоху в различных регионах считались самыми лучшими. Она была противницей любой дискриминации на основе верований, так как знала всю их относительность во времени и пространстве. Никто не владеет всей полнотой Истины, но лишь ее частичным искаженным видением. Она была противницей любого расизма, особенно расизма духовного.
В учении, переданном ею, возникает понятие космос. В неоплатонизме есть определение космоса как огромной живой формы, постоянно обновляющейся подобно телу любого минерала, растения, животного или человека. Собственно, человек в этом космосе является одним из многочисленных проявлений жизни на физическом плане. Космос не имеет постигаемых умом размеров. Наше познание космоса возрастает в соответствии с нашим прогрессом. По ходу истории изменяются наши представления о Вселенной. За пределами этих соответствующих эпохе познаний, которые отражает культура, существуют древние учения, которые были переданы людям более высокими космическими цивилизациями. Блаватская не принимает идей Дарвина. Основную функцию Блаватской можно видеть в том, что она ретранслировала многие древние духовные учения в живое европейское мышление. В этом смысле теософия трансперсональна по своим истокам и содержанию.
В состоянии ли теософия оказалась выполнить свои обещания? Ответом на это служит более чем 120-летнее существование Теософского общества. Такая проверка уже давно обнаружила бы ее несостоятельность; но союз теософов продолжает крепнуть и расти, несмотря на то что он не имеет никаких внешних форм, никаких догматов, ничего – с обыденной точки зрения – завлекательного, даже не требует никаких обетов; невидимая духовная связь, соединяющая ее членов, оказывается настолько крепкой, что в состоянии связать в одну семью людей различных национальностей, говорящих на разных языках, принадлежащих к различным религиям и культурам. Другим ответом на тот же вопрос служит большая теософская литература, имеющая своих талантливых представителей во всех странах.
Влияние теософии в том, что она дает сокровенные учения древних, мудрецов, знания которых обнимают весь цикл эволюции нашей расы до конца. Вот почему она в состоянии давать ответы на все запросы нашего современного сознания, вплоть до мучительных загадок жизни и смерти, которые стояли до сих пор неразрешенными перед человеческим сознанием. Мы не можем вдаваться в изложение самих учений, отошлем интересующихся к обширной теософской литературе, которая разрабатывает со всех сторон отдельные положения древней мудрости.
Трудно даже представить себе все последствия, которые могут произойти от слияния широких объединяющих идей Древнего Востока с точным анализом европейского Запада, его высокого научного развития с глубиной религиозного сознания древности. Начало этого слияния совершается на наших глазах благодаря эзотерическим учениям, которые Е.П. Блаватская принесла западному миру, как дар от Древнего Востока.
Учения эти, которые на современном языке вернее всего назвать религиозно-научным синтезом, приводят в гармонию все стороны человеческой жизни, согласуя материальные задачи человека с его духовными запросами. Блаватская познакомила Америку с мудростью Востока, и теософское движение воистину является прародителем всего движения «Нью Эйдж» и обладает огромным потенциалом для его дальнейшего развертывания.
Вообще теософское учение определяется как совокупность духовных истин, которые лежат в основе всех религий, не будучи в исключительном владении ни одной из них. Своей основной задачей теософы считают изучение и собирание эзотерических знаний, сосредоточенных в древнейших текстах и учениях. Теософия вводит в западную культуру восточную традицию «гуру» – учителя.
Вслед за индийскими философско-мистическими системами (йога, санкхья и др.) теософия рассматривает мир как вибрации различных видов материи, мир, в котором не существует границы между духом и материей. По учению теософов мир делится на три плана (сферы), взаимосвязанные между собой: физический, астральный и ментальный. Эти сферы переходят друг в друга в связи с утончением материи и увеличением вибраций составляющих ее частиц. Человек восходит в процессе совершенствования от низшего состояния к высшему. Смерть есть сбрасывание с себя грубого физического покрова, переход в астральный мир, а затем, после достижения высшего совершенства, – в ментальный. Теософия, пытаясь синтезировать «абсолютные истины», стремится быть одновременно философией, религией и наукой. Как наука она исследует скрытые законы духовной жизни человека, полагая, что духовные и природные законы могут быть раскрыты в их единстве мистическим путем. Теософы активно привлекают новые научные идеи, достижения и технические открытия. Именно в теософии были сделаны первые попытки научного обоснования оккультных феноменов, что в наши дни получило название «парапсихология». В религиозной сфере теософы призывают к единению всех конфессий и религиозных течений на основе единых духовных принципов. В качестве философии теософия излагает собственную космологию, антропогенез, психологию и т.д.
Согласно исследованиям Е.С. Лебедевой, основным источником теософских идей в России явился научно-популярный журнал русских спиритуалистов «Ребус», издаваемый в Санкт-Петербурге с 1883 по 1903 год под редакцией В.Н. Прибыткова, а с 1904 по 1917 год в Москве под редакцией П.А. Чистякова. В нем часто публиковались переводы из европейских оккультных журналов, в частности и из «Theosophist» Блаватской, а в 1883 году была опубликована статья В.П. Желиховской «Правда о Блаватской». Затем в 1884 году появилась подробная информация о Теософском обществе и его основателях в «Одесском вестнике», «Новороссийском телеграфе» и «Ребусе». Несложно предположить, что и частные лица, приезжавшие из Европы, привозили с собой интерес к теософским идеям и соответствующую литературу. Одной из первых переводчиц теософской литературы на русский язык была М.Я. Робинович (урожденная Пфаффиус, 1858–1903) (ИСТОРИЯ РОС-
СИЙСКОГО ТЕОСОФСКОГО ОБЩЕСТВА (По докладу Ответственного секретаря РТО Лебедевой Е.С. на конференции, посвященной 90-летию Российского Теософского Общества).
Рубеж XIX и XX веков характеризовался мощнейшим ростом духовной культуры в России. Достаточно назвать такие имена, как В. Серов, М. Врубель, А. Блок, А. Белый, М. Волошин. Общественность стала играть большую роль, возникло множество научных и просветительских обществ: Историко-филологические общества при университетах в Харькове (1876) и Одессе (1889), Историческое общество Нестора-летописца при университете Св. Владимира в Киеве (1873), Общество археологии, истории и этнографии при университете в Казани (1878). Историческое общество при Петербургском университете (1889), Общество славянской культуры (1908), Общество ревнителей русского исторического просвещения в память имп. Александра III (1896), Общество любителей древности в Новгороде (1905), Философское общество при Петербургском университете (1897), Религиозно-философское общество в Петербурге (1908).
Первые теософские кружки в России появились в 1901 году. Они носили характер частных домашних встреч. Русская Православная церковь, которая не изменила своего отношения к теософии и по сей день, несмотря на то что большинство теософов в России являлись и являются людьми православными, привносила целый ряд сложностей в работу кружков.
В эти годы одним из лидеров теософского движения была Анна Алексеевна Каменская (р. 1867 г.) Занимаясь частной преподава-
тельской практикой, она организовала вместе с С.Л. Гельмбольдт частную гимназию, вела вечерние курсы для молодежи рабочих районов, участвовала в женском движении за равноправие, в создании бесплатных столовых для голодающих и народных библиотек. Близкие отношения с М. Робинович и Н.К. Гернет зародили в А.А. Каменской глубокий интерес к теософии. Н.К. Гернет в те годы уже состояла членом английского Теософского общества и имела связи с отделениями в Германии, Швейцарии, Франции и Италии. При ее содействии А.А. Каменская была заочно принята в члены английского отделения Теософского общества.
После личных встреч с А. Безант А.А. Каменская решила создать Теософское общество в России. Вскоре к ней присоединилась Мария Магдалена фон Штраух-Спеттини (1847–1904), член берлинского Теософского общества, актриса, выступавшая на так называемой «немецкой сцене» Александринского и Михайловского театров Санкт-Петербурга. Субботний чай у М. фон Штраух стал первым кружком, из которого через шесть лет возникло русское Теософское общество. Вскоре этот кружок стал настолько большим, что был организован второй – кружок Иппатии, посвященный Иппатии Александрийской, женщине-философу, астроному и математику IV–V веков. Постепенно в различных городах Российской империи стали возникать неофициальные теософские кружки. Н.К. Гернет сумела объединить теософов, вовлечь в работу Е.Ф. Писареву из Калуги, П.Н. Батюшкова из Москвы, Е. Радзевич из Киева. Кстати, именно Н.К. Гернет предоставила свою прекрасную библиотеку теософской литературы, которая послужила основой центральной библиотеки русской секции.
