Самир Сельманович
ЭТО ВСЁ О БОГЕ
История мусульманина атеиста иудея христианина
Книга-откровение, вокруг которой объединились представители всех величайших религий. Ее автор бросает дерзкий вызов всем нашим представлениям о духовности, вере и атеизме и дает оригинальный рецепт жить счастливо в мире, где есть «свои» и «чужие».
Посвящается четырем благовествователям:
Рою Надену, Рафаэлю Канделария,
Роду Колберну и Брайану Макларену.
Вы спасали мне жизнь.
Об авторе
Доктор философии Самир Сельманович — писатель, оратор, консультант и общественный организатор. Он родился и вырос в семье этнических мусульман, в атеистической городской среде Загреба — столицы Хорватии, в бывшей Югославии. Во время срочной службы в армии Сельманович присоединился к подпольной группе верующих и стал христианином. Когда он объявил об этом после возвращения домой, родные выгнали его, отослали в долгое путешествие в географическом, культурном и духовном смысле слова.
Сельманович получил диплом инженера-строителя в университете Загреба, а затем — три ученые степени в университете Андрюса в Мичигане, в том числе степень доктора в области религиозного образования. Затем он шесть лет служил пастором и общественным организатором в Манхэттене, в том числе и в тяжелые дни после атаки террористов 11 сентября 2001 года. В 2003 году он переселился в Южную Калифорнию, где способствовал основанию и развитию церкви «Кроссуок». В 2008 году, движимый любовью к Нью-Йорку, он основал манхэттенский Дом веры, межрелигиозную «общину общин», которая свела вместе устремленных в будущее христиан, мусульман, иудеев, атеистов и всех, кому не чужды размышления о взаимозависимости, и стал одним из его христианских лидеров.
Сельманович — рукоположенный пастор церкви адвентистов седьмого дня и один из основателей сети Rechurch Network. Он участвовал в зарождении быстро развивающегося церковного движения, был членом координационной группы Emergent Village и представлял ее в комиссии по межрелигиозным отношениям Национального совета церквей. Сельманович публиковал статьи и главы из книги о взаимосвязи духовности, религии, Священного Писания, культуры и лидерства. Он выступает на национальном и международном уровне по вопросам взаимозависимости, религиозной идентичности, духовных практик, лидерства, межрелигиозного диалога и социальной справедливости. Сельманович живет в Манхэттене вместе с женой Весной и двумя дочерьми, Эной и Летой. Все они — активные члены манхэттенской христианской общины Citylights и «учатся любить по-настоящему».
ОТЗЫВЫ
«Поразительная книга, в которой сочетаются воспоминания, озарения, мудрость, страсть и сострадание».
Маркус Бор, автор книги «Бунтарь Иисус. Жизнь и миссия в контексте двух эпох»
«Если атеисты, агностики и нерелигиозные люди, подобные мне самому, хотят обрести понимание и изменить мир к лучшему, а не только жаловаться на вред и недостатки фундаментализма, им необходимо прислушиваться не только к бескомпромиссным голосам древних религий, но и к самым свежим и разумным голосам современных прогрессивных религиозных мыслителей. Один из них — Самир Сельманович. Я могу не соглашаться с ним в вопросах богословия — в сущности, могу отрицать того самого Бога, о котором он ведет речь, тем не менее я многому научился благодаря его восприимчивости, интеллекту, великодушию по отношению к человечеству».
Грег Эпстайн, священник-гуманист Гарвардского университета
«Самир Сельманович предлагает сугубо личные размышления о вере, сомнениях и, в итоге, о духовном покое. Сельманович, сын мусульманина и христианки, был воспитан в традициях ислама, но позднее обратился в христианство, хотя и не утратил почтения к мусульманской вере. Эта особая межрелигиозная предыстория помогает ему излагать запутанную интроспективную историю, которая одновременно волнует сердце, бросает вызов интеллекту и вдохновляет душу. Читатели этой книги, пронизанной духовностью, обнаружат, что перед ними открываются новые важные перспективы их собственной религии, чужих религий и далее их отсутствия».
Дейзи Хан, исполнительный директор Американского общества распространения ислама (ASMA)
«Духовное путешествие автора — поистине единственное в своем роде. Благодаря этому опыту Самир Сельманович получил возможность высказать чрезвычайно важные соображения о Боге и о том, как религиозные люди поддерживают отношения с Богом и друг с другом. Возможно, не все мысли автора вам понравятся, однако он наполняет новым смыслом слова Иисуса: "Потерявший душу свою ради Меня, сбережет ее". Мне было необходимо прочитать эту книгу, и я рад, что сделал это».
Джон Паулин, декан факультета религии университета Лома Линда
«В мире, где религиозные традиции слишком часто упорствуют на давно утративших актуальность позициях собственной исключительности и правоты, эта песнь любви, обращенная к Богу всего сущего, — долгожданный труд, полный надежды и оптимизма. Широкие взгляды пастора Самира Сельмановича выходят далеко за рамки вежливых формальностей "межрелигиозного диалога", уводят всех нас к новым перспективам взаимного обучения, к возможности всем вместе жить и радоваться Жизни. Опираясь на собственную необыкновенную историю, в которой фигурируют обращение в христианство и растущее понимание того, что любовь и Бог простираются далеко за пределы этой религии, — Самир Сельманович помогает нам прославить многочисленные чудесные и мистические пути, по которым протекает сквозь нас исполненная любви и дарующая жизнь сила, которую мы называем Богом».
Раввин Марсия Прагер
«Всем искателям Истины углубленное, необыкновенно личное, лирическое стремление к отношениям с Богом, о котором повествует Самир, дает четкое представление о том, что необходимо смотреть в корень, преодолевать традиционные границы веры и богословия, будь то христианские, мусульманские, иудейские или индуистские…».
Ратхи Раджа, президент лонг-айлендского Центра Арша Веданта, исполнительный директор молодежной группы индийской культуры
«Самир Сельманович — смелый, сочувствующий, мудрый духовный наставник и общественный лидер. Эти воодушевляющие мемуары-манифест — значительный вклад в растущую библиотеку книг о современном межрелигиозном диалоге и действиях. Читайте ее и обогащайтесь!»
Раввин Ор Розе, директор отдела межрелигиозных и социальных юридических инициатив еврейского колледжа, один из редакторов издания «Праведное негодование: еврейский призыв к справедливости»
«Самир написал книгу, которая читается как длинное стихотворение, ода к жизни. Там, где другие видят только мрак и деструктивность религии, Самир умеет разглядеть красоту и надежду. Там, где другие замечают лишь соперничество и насилие, Самир видит синергию и жизнь. Его представления — не банальный синкретизм как попытка слияния всех религий в единое безвредное и однородное целое, состоящее из добра и света. Эта книга — прославление постмодернистской «непохожести» высшей степени. Она вдохновит вас, вызовет раздражение, возможно, даже разозлит. Самир не станет отвечать на все ваши вопросы или объяснять, как вам быть дальше. Но если вам хоть когда-нибудь не давало покоя ощущение, что Бог скрывается именно там, где его с наименьшей вероятностью ожидаешь найти, вам необходимо прочитать эту книгу!»
Район Дж.Белл, пастор Голливудской церкви адвентистов седьмого дня
«Это восхитительно заманчивая книга. В непринужденном и поэтично-цветистом стиле Сельманович мягко, но уверенно проводит читателя по этапам своего жизненного пути к заключению одновременно очевидному и непростому — о том, что единственный Бог, в которого стоит верить, не может быть только «моим» или «нашим» Богом. Для всех, кто строит по-настоящему мультирелигиозное гражданское общество, эта книга — подарок».
Пол Ниттер, профессор богословия, мировых религий и культуры Объединенной богословской семинарии Пауля Тиллиха
«Мне не хватает слов, чтобы описать эту книгу. Читая ее, я несколько раз смеялся вслух, а к концу горько плакал. Это произведение веры, произведение искусства, а для некоторых читателей оно, несомненно, окажется образцом отвратительной ереси. Мне кажется, эта книга способна изменить жизнь людей, более того — она способна спасать жизнь во многих смыслах этих слов. Всем ученым мужам и ведущим на радио и телевидении следует обратить на эту книгу внимание, так как она представляет серьезную угрозу для нашей традиционной и удобной классификации, привычного разделения на черное и белое. Сельмановичу хватило смелости представить себе, как наши религии становятся не крепостными стенами, за которыми мы прячемся и из-за которых бросаем снаряды проклятий, а мостами, по которым мы идем, чтобы найти Бога в окружающих».
Брайан Макларен, писатель и активист
«Самир совершил то, что казалось невозможным — написал книгу о Боге, которая выглядит свежо. Книгам о Боге, вере и религии в наше время грош цена, но эта исполнена надежды и энтузиазма. И абсолютной честности. Дочитав ее, я обнаружил, что стал дышать свободнее и захотел полнее любить Бога и людей. Рекомендую!»
Карл Медеарж, писатель
«Приготовьтесь к тому, что границы вашего мира раздвинутся. Самир Сельманович подобен внутреннему голосу, призывающему нас задуматься о глобальном. Иудеи, христиане и мусульмане одинаково выиграют от этого изучения "ничейного" Бога».
Раввин Юстас Еэрд, директор отдела мультирелигиозного образования Обернской семинарии
«Эта книга, опирающаяся на серьезные научные исследования, читается как песнь любви. Мой внутренний мистик прыгал, скакал и кричал от радости. Я обнаружил, что в большом древнем мире мне уже не так одиноко. Мне казалось, что я на удачной вечеринке: каждый абзац был песней, каждая страница — еще одним бокалом вина, каждая глава — перспективой очередного танца с красивой партнершей. На этой вечеринке никто не сердился на меня за то, что я дал себе волю. В сущности, все, в том числе и Бог, поощряли мои маленькие безумства».
Преп. Вине Андерсон, лидер группы, автор песен, поклонник хон-ки-тонка, один из пасторов революционной церкви Нью-Йорка
«Совершенно новым и неожиданным образом эта книга противостоит моему христианскому мировоззрению и бросает вызов моим представлениям о Боге. Но насколько я понимаю, Сельманович стремится не убедить и не обратить в веру, а изучать и будить воображение. Его рассказ — примечательная демонстрация и свидетельство красоты и возможностей воображения, радикально ориентированного на Бога».
Джулиус Нам, профессор религии университета Лома Линда
«Эта книга стала пищей для моей души, она напитала мою жизнь, помогла сосредоточиться на том, что действительно имеет значение — на дарующей жизнь, радикальной, открытой любви. Самир Сельманович обладает даром рассказывать истории простым, но выразительным языком, приземленным, но вместе с тем ничем не ограниченным, пророческим и полным любви, серьезным и шутливым. Я смеялся, плакал и удивлялся. Меня охватила ностальгия, я вспомнил о доме моего детства и о "тонких местах" — границах миров, где происходят встречи с божественным. Любовь Самира к жизни излучает сияние, его вера не дает нам покоя. Это сильная, трогательная, вдохновляющая книга, полная дерзкой надежды».
Элеазар Фернандес, профессор систематического богословия, Объединенная богословская семинария Миннеаполиса-Сент-Пола
«Тем, кто любит странствовать, не покидая кресла, Самир Сельманович предоставляет увлекательный отчет о своем духовном путешествии, которое завело его в самую гущу межрелигиозных столкновений. Эта книга позволит вам увидеть это приключение его глазами. Она может побудить вас сделать следующий шаг в познании самого себя. В таком случае пристегните ремни и возьмите с собой Самира Сельмановича как проводника. Чем больше людей идет на такой риск, тем чаще мне думается, что наш мир становится лучше».
Раввин Нэнси Фукс-Креймер, директор отдела мультирелигиозных исследований, Реконструщионистский раввинский колледж
«Что, если мучительные трения между Богом и религией следует не отрицать, а скорее, принимать как акт любви и преданности и божественному, и человеческому? В своей книге Сельманович предлагает представления о духовности, согласно которым в эти трения вкладывается сакральный смысл. Вместо того чтобы оставаться в изоляции в нашей "системе управления Богом", мы можем сотрудничать, несмотря на все рамки, которые нас определяют. Наш мир при этом изменился бы к лучшему, наши религии стали бы более истинными, справедливыми, прекрасными».
Саммер Абоелела, общественный организатор, Нью-йоркское сообщество прогрессивного ислама
«Общество дорого платит за то, что нам недостает углубленной дискуссии, за усиливающееся расслоение, за насмешки над религией. Путь назад — или вперед — долог, но Сельманович положил перед нами карту. Эта книга эпохальна, она предназначена для каждого атеиста, который готов к обращению, и для всех религиозных людей, желающих приподняться и посмотреть поверх стен, которые они сами возвели».
Уильям Бевингтон, преподаватель информационного дизайна и бивший исполнительный директор Института информационной картографии Парсонса
«Я взбудоражен, обеспокоен и вдохновлен текстом этой книги. Поделившись историей своей веры и семьи, Самир показал нам, как развивающиеся представления о царстве Божьем преобразили его мир — и могут преобразить наш мир».
Натан Браун, писатель
«Эта книга вышла в критический период, предлагая помощь тем из нас, кто гадает, каким образом можно привнести традиционные религиозные практики в многообразный мир XXI века».
Дэвид Оукли, доктор философии, основатель и директор по науке WAVi Co., автор проекта колледжа Аддисона
«В своей книге Самир Сельманович берет нас с собой в духовное путешествие по разным культурам, континентам и религиям. Озарения, которые посещают его в пути, приводят его к удивительному пониманию значения всех религий, в основе которого лежит общение с "другими" и с помощью которого он намерен побудить нас задуматься о том, что значит для нас своя вера. Даже тот, кто не согласен с его выводами, сможет оценить приглашение в путешествие к более глубокому пониманию религии и межрелигиозного диалога».
Доктор Антониос Киреопулос, старший директор программы по вере, чинам и межрелигиозным отношениям Национального совета церквей США
«Проницательный рассказчик, умеющий убеждать, Самир Сельманович написал духовную автобиографию, в которой юмор и лирика переплетаются с практическим богословием в рассказе об обращении в веру, принятии веры и примирении. Провокационная, но вместе с тем очаровательная книга "Это всё о Боге" — приятное дополнение к текстам по межрелигиозным отношениям».
Люсинда Мошер, доктор богословия, исполнительный директор организации «Религии за мир», США
«Каждый, кто устал от постоянных трений между приверженцами мировых религий, с удовольствием прочтет эту книгу».
Брюс Бауэр, председатель отдела всемирной миссии, университет Андрюса
«Самир Сельманович стремится донести до нас мысль исключительной важности, особенно в мире, в котором все становится более и более взаимозависимым: мы живем согласно своим религиозным (или нерелигиозным) традициям только тогда, когда уделяем внимание — серьезно, с любовью и признанием — тем, кто не принадлежит к нашей вере. Меня, как бывшего христианина, эта книга наполнила подлинным оптимизмом, помогла представить людей как одну семью, со всем богатством многочисленных и разных традиций, объединение которых не только необходимо, но и возможно».
Фил Робинсон, лидер фонда Джозефа Кзмпплла (JCF), группа «Мифологический круглый стол»
«Каким образом наши религии могут стать взаимозависимыми, и следовательно, жизнеспособными и ценными для XXI века и наших внуков? Самир Сельманович посвятил решению этого вопроса всю жизнь, книга "Это всё о Боге" приглашает нас присоединиться к нему в этом путешествии».
Боуи Снодграсс, директор «Дома веры Манхэттена»
«Далай-лама говорит, что в юности он считал тибетский буддизм единственно возможным путем, но позднее, познакомившись с христианами, мусульманами и иудеями, понял, как значительно обогатилась его жизнь. У него и Самира Сельмановича есть немало общего, о чем свидетельствует эта прекрасная, смелая книга. Автор изучает сквозь призму личного опыта «…сокровище различий, а также почему нашей первой значимой реакцией… должна быть благодарность».
Марсия Келли, писатель
Предисловие к русскому изданию
Я писал эту книгу, находясь в другом полушарии, будучи приверженцем традиций противоположного конца религиозного спектра и персонажем совсем другого побочного сюжета человеческой истории. Тем не менее, эта книга русская в большей степени, нежели американская. Я рос в бывшей Югославии, где достаточно подробно изучали литературу всего мира, но именно русские писатели завладели моим юношеским воображением и по сей день занимают в нем особое место.
История, жизнь деревни, культура, славянская душа, простые жизненные радости, вплетенные в печальную канву жизни и описанные такими авторами, как Толстой, Достоевский, Пушкин, Чехов, Набоков, Булгаков и Солженицын, донесли до моего сердца понимание того, что действительно имеет значение в жизни. Я самозабвенно постигал русскую природу и людей. Всем истинным представлениям о жизни я обязан народам севера, откуда много веков назад пришли мои южные славяне.
Огромная страна и во всех отношениях глубокая духовность не могут не поддаться искушению и не впасть в поклонение собственному могуществу и значимости — такова кара каждой великой империи и религии. Эту книгу я предлагаю в качестве доказательства тем жителям противоположной стороны планеты, которые сталкиваются с подобными искушениями. Не только американцам, русским, христианам, мусульманам или атеистам свойственно считать себя центром вселенной. Перед таким соблазном трудно устоять даже моей маленькой Хорватии! Наш девиз гласит: «Бог и хорваты!» Человек находится в затруднительном положении. Мы ведь прекрасно знаем, что ни одна из наших групп не является центром истории человечества и мерилом всей жизни. Вот если бы эта истина о нашем единстве и взаимозависимости проникла не только в наш разум, но и в сердце, в наши поступки и наши сообщества!
Я представляю эту книгу не без опасений, не зная, как дойдет мой язык до русскоязычных читателей. Будут ли мои почтительные слова о Христе адекватно переведены народу, который привнес в мир один из самых прекрасных видов христианского богословия и литургии? Воздадут ли мои упоминания о проблемах и достоинствах ислама и иудаизма должное традициям страны, столь богатой ими? Будут ли мои обращения к атеизму и гуманизму соответствовать многогранности народа и идей, побудивших мир всерьез задуматься о человеческом опыте? Не покажется ли моя речь неприемлемой — и даже кощунственной — народу, который так любит свой язык?
Несомненно, некоторых читателей эта книга доведет до грани раздражения и досады. Но вместе с тем я убежден, что они не станут препятствием. Глубина и дух русских читателей искупят все, что нуждается в искуплении. Я с нетерпением жду отзывов, обмена мнениями, вопросов и возражений. Как велика эта честь!
В прошлом самыми могущественными были города с наиболее высокими стенами и многочисленными укреплениями. Самые могущественные города современности отличает многочисленность дорог и мостов, аэропортов и коммуникаций. Пусть же так будет и с нашими религиями, доверимся нашим истокам настолько, чтобы разобрать стены и со смирением приготовиться учиться у тех, кто отличается от нас. Великодушие по отношению к окружающим — признак не слабости, а силы. Я надеюсь, что в нашем взаимозависимом и тесном мире Россия щедро одарит мировое сообщество своим благословением.
С уважением, признательностью и волнением Самир Сельманович
От автора
Спасибо тебе, мама Марта, папа Сеад, сестра Бисера — за то, что научили меня, как следует жить и любить. Спасибо вам, Весна, Эна и Лета, дорогие мои. Мы справились!
Спасибо всем, кто работает в Citylights, Доме веры Манхэттена и других сообществах, поддерживающих меня.
Благодарю всех, кто упомянут в этой книге, и всех, кто подбрасывал поленья в мой костер, утешал меня, когда я оступался, помогал справиться с трудным и прекрасным миром многообразия. В первую очередь это Билл Эшлок, Райан Белл, Натан Браун, Норм Баггел, Рассел Чин, Линетт Даркен, Роберт Даркен, Дженнифер Элвуд, Шон Эванс, Тед Юинг, Лоуренс Джерати, Драгутин Матак, Джулиус Нам, Джон Паулин, Элвин Побласьон, Розмари Побласьон, Монте Солин, Хелми Сильвет, Мэри Йиджер, Зейн И.
Спасибо всем, кто работал вместе со мной над рукописью, в особенности — моему наставнику и другу, заслуживающему звания мастера, профессору Рою Надену, который старательно возделывал этот сад в любое время года. Ваша доброта, терпение и умение спасли меня. Я признателен своему прекрасному литературному агенту Грегу Дэниэлу, замечательному редактору и человеку Шерил Фуллертон — самой доброй фее, о которой только может мечтать автор, а также всей команде из Jossey-Bass/Wiley. Спасибо всем, кто отдал частицу себя и писателю, и тексту. Это Саммер Абоелела, Хорас Александер, Чад Аллен, Вине Андерсон, Юстас Бэрд, Уильям Бевингтон, Мелвин Брей, Мари Браун, Года Чоботар, Элеазар Фернандес, Нэнси Фукс-Креймер, Фриц Гай, Марсия Каннри, Джастин Ким, Пол Ниттер, Джеймс Миллс, Люсинда Мошер, Дэвид Оукли, Марсия Пparep, Ратхи Раджа, Фил Робинсон, Робин Симмонс, Боуи Снодграсс.
Я признателен тем, чье влияние, профессиональная помощь, дружба и поддержка так пригодились мне во время работы над этой книгой. Это Нура Аматулла, Кристина и Радж Аттикен, Лжей Баккер, Лорелея Бэнкс, Айовака Барбер, Кем и Диана Бауэр, Эрих Баумгартнер, Джессика Бинкли, Полина и Райко Бишевач, Лора Босуэлл, Трои Бронсинк, Мяри-Энн Брусса, Рут Бройд Шерон, Элис Брайант, Тоан Буй, Тони Камполо, Осман и Эрвин Ченгич, Роберт Чейз, Ио Колберн, Юнис Кордоба, Дэвид Крамм, Бонни Дуайер, Джон Дибдал, Грег Эпстайн, Марри Эрра, Джекки Эванс, Фред и Анабель Фейсмайр, Джим и Дженелл Фацио, Дуэйн Фай к, Сигард Фришманн, Линн Фудзимото, Эрик Ганг, Джефф Ганг, Бекки Гаррисон, Джулиет Рабиа Джентил, Кристина и Тим Гилмен, Ким и Шелби Герлиц, Шейла Гордон, Марк Гринберг, Лайза Шерон Харпер, Кристина Харрис, Стив Хацман, Петер Хельцель, Сильвия Хордош, Давид Ингбер, Аманда Джексон, Курт и Мишель Джонс, Грег и Дарла Джонсон, Райан Джонс, Тони Джонс, Кевин и Мишель Кайзер, Дейзи Хан, Майкл Кнехт, Джулиана и Милорад Кожич, Шерил Лейк, Амихай Лау-Лави, Роналд Лоусон, Сэмюэл Леонор, Драгудин Липогар, Грег Левен, С»м и Сара Маккэш, Джон Хабир Макгиэн, Митч Макки, Джилл Минкофф, Йосип Мочник, Эктор и Одри Можика, Титус Мюллер, Дэвид Окегера, Энди Падре, Дуг Пагитт, Патель, Виктор и Денора Печати, Дунья Пехштайн,Стивен Фелпс, Ян Подседник, Луиза Пуриче, Нэнси Ракет, Хэзер Рейфснайдер, Пол Ричардсон, Тони Ромео, Ор Розе, Дезире Сантуш-Хо, Мария Сарджент-Уэйн, Фридер Шмид, Грег и Мэри Шрамер, Лори Сантри, Ларри Томас, Мирослав Вольф, Джералд Уайтхаус, Дарлин Зафт и Дженнифер Соза. Пусть ваша доброта и впредь становится благом для мира.
Эта книга принадлежит вам, мои родные, друзья, соседи, коллеги и множество других людей, от которых зависит моя жизнь. Я не знаю, где заканчиваются мои слова и начинаются ваши.
Предисловие
Заключительные титры фильма «Неудобная истина» еще ползли по экрану, а мы с моей женой Весной уже вскочили с дивана, чтобы навести порядок в квартире и заняться другими делами. Но наши дочери, 11-летняя Лета и 13-летняя Эма, молча ушли к себе в комнату, и мы последовали за ними, чтобы уложить их в постель.
— В чем дело? — спросил я дочерей, которые не сводили с меня глаз, лежа на своих подушках.
— Что вы натворили? — без тени улыбки спросила Лета. Я замер.
Мы просто застыли. Ты и я.
Наши дети смотрели на нас молча, затаив дыхание. Их невысказанные обвинения и немые надежды относились не только к физическому окружению, которое мы им оставили, но и к духовной атмосфере, которую им предстояло унаследовать.
Я имею отношение к «религиозному бизнесу» уже двадцать лет, и эта книга — выбранный мной способ нарушить молчание, излить горе, попросить прощения и поискать признаки новой жизни. Наши религии, под которыми я подразумеваю любую совокупность значений, — хранители духовной атмосферы в мире. Что же мы натворили? Мы достигли состояния, когда миллионы людей заявляют: «Религия? Нет уж, спасибо. Лучше быть духовным человеком, а не религиозным». Но наш отход от религии в то же время является отходом от таких ее ценностей, как сообщество, понимание, искусство, обряды, организованные действия, трудные уроки. Без религии мы одиноки, непоследовательны и наивны в своем духовном путешествии.
Как заметила в электронном письме Филлис Тикл, автор книг «Божественные часы» и «Великое явление», «каждая вера по-своему мудра в большей или меньшей степени. Различие между нами — наши тайны». Следовательно, честный разговор о наших религиях носит интимный характер. Только когда мы убеждены, что они не повредят нам — хотя могут стремиться понять нас, — мы начинаем делиться не только светлыми, но и темными сторонами своей религии. Вступая в подобные разговоры, нам приходится готовиться к благочестивой неловкости, которой неизменно окружены наши речи о Боге.
Жизнь так широка и глубока, что нашей религии едва оказывается достаточно, чтобы помочь нам воспринять ее. «Это все о Боге» — другой способ сказать «это далеко не все о религии». Данная книга — попытка отступить на шаг вверх, вниз, в стороны от наших религий и взглянуть на них глазами не просто их приверженцев, а человеческих существ. Я написал эту книгу потому, что верю: любовь к нашей религии должна быть столь же динамичной, как любые другие любовные взаимоотношения. Должны присутствовать не только объятия, но и дистанция — напряжение. «Это все о Боге» — предложение признать существование этой дистанции и найти надежное, добротное, подразумевающее надежду место, позволяющее расположиться в этих взаимоотношениях таким образом, чтобы благотворная любовь к нашим религиям процветала.
Религия, если надлежащим образом придерживаться ее, может изменяться, и когда я смотрю на наших детей, то наполняюсь надеждой. Религии подобны живым существам, и наши дети, а также дети наших детей должны видеть, что мы обращаемся с религиями, как с живыми существами.
Кое-кто из моих друзей, мусульман, атеистов, иудеев и христиан, воспринял подзаголовок этой книги — «История мусульманина атеиста иудея христианина» — как описание человека, который исповедует все четыре религии одновременно. Я не уверен, что подобные люди существуют. Тем не менее, это предположение имеет смысл для высказавших его. «Религиозная принадлежность через дефис» становится реальностью для многих людей, которые обрели Истину, красоту, справедливость — иными словами жизнь, и не только в одних писаниях, традициях и ритуалах. С их точки зрения, просьба все-таки определиться и отказаться от одной религии в пользу другой, сродни принуждению выбрать одного из родителей и отвергнуть другого, или полагаться на один из органов чувств, не пользуясь всеми остальными. Для этих людей важны не столько противоречия и столкновения между религиями, сколько их способность дополнять и проливать свет одна на другую.
Ради полной откровенности признаюсь, что тайна, поддерживающая во мне жизнь, заключена в христианских текстах, истории и сообществе. Колыбель моей религиозной веры — протестантизм, скорее, евангелического толка. Для меня подзаголовок этой книги — в большей степени цепочка характеристик, видоизменяющих существительное «христианин». Я признаю всю честь и позор, связанные принадлежностью к этой религии. Однако я не просто христианин. Подобных людей не существует. Среди нас нет клонов, созданных нашей религией, нет даже людей, которые изо всех сил пытаются быть одинаковыми.
Иные — отдельные лица или группы, не такие, как мы, — всегда рядом, они влияют на нас, уязвляют нас, доставляют нам радость, меняют нас. И поэтому все мы, бесспорно, уникальны. Я не стал бы христианином и не остался бы им, если бы не благословения ислама, атеизма и иудаизма. Надеюсь, что мусульмане, атеисты, иудеи и христиане, читающие эту книгу, услышат еще один голос, подтверждающий, насколько незаменимы сокровища наших разных религий, и не только для нас самих, но и для других. Чтобы поддерживать дыхание жизни в сложном и прекрасном человеческом опыте, наши тайны необходимы друг другу.
Эта книга повествует главным образом о четырех системах значений — трех авраамических религиях и атеизме. Как бы мне ни хотелось пошире раскинуть шатер этой книги, я очень скоро понял, что невозможно объять необъятное. Я не подготовлен для этой задачи и не способен выполнить ее. Но я надеюсь, что сокровища других религий сами проступят между строк в каждой главе этой книги и будут вновь и вновь дарить нам благословение по мере углубления и расширения темы нашей беседы.
Это книга вовсе не о христианском плюрализме, поэтому всех, кого интересуют мои взгляды по данному.вопросу, я отсылаю к великолепной статье, написанной моим другом и одним из наставников, профессором Полом Ниттером «Мой Бог более велик, чем твой», а также главам, включенным в две другие книги.
На многие вопросы, поднятые в этой книге, ранее уже давался ответ. Но вопросы, действительно имеющие особое значение, рано или поздно возникают у нас вновь, приобретают новые формы и обостряются. Для ответа на них я не предлагаю систематическую междисциплинарную Исследовательскую работу. Множество прекрасных книг подобного рода уже написано. Вместо этого я представляю здесь мои личные истории и размышления, прибавив еще один голос ко множеству других, описывающих опыт своей жизни, идеальной лаборатории для всех исследований.
Наши священные писания обращаются к нам, наша жизнь должна дать ответ. Именно так мы любим свои религии, оспариваем их, заботимся о них, преображаем и помогаем осуществлять обещания, данные миру.
Наши дети во все глаза смотрят на нас и верят в нас. Их глазами на нас глядит Бог.
Пролог
Жизнь побеждает
Холодным субботним утром в декабре 2001 года Су Ли ждала свою уже опаздывающую подругу на оживленном углу улицы в Манхэттене. Она увидела, что стоит прямо перед дверями церкви у Парк-Авеню — старинной, с известняковыми стенами, где я служил пастором. Ее массивные красные двери символизировали огромные руки Бога, обнимающего всех, кто отваживался зайти внутрь. Так вот что такое Бог, думал я — Он приглашает людей.
Су и большинству ее друзей Церковь представлялась опасным местом. Но холод обжигал, а двери были не заперты. Наступило Рождество, я назвал свою проповедь «Магия христианства». Су, чувствительная и полная жизни кореянка, следовала духовным путем белой магии и викканства, и слова «магия» и «христианство», поставленные рядом, притянули ее из вестибюля в храм. Она села и заслушалась рассказом о яслях в Вифлееме и волшебном моменте в истории человечества, когда, по убеждению христиан, материальный мир, каким он видится нам, людям, и духовный мир Царства Божьего — мир, каков он на самом деле, — в результате взаимопроникновения стали единым целым.
Как я узнал позднее, Су — поразительно стойкий человек, мать-одиночка, горожанка, научившаяся выживать между мельничных жерновов Нью-Йорка с улыбкой марафонца, который. в самую трудную минуту вошел в ритм. Нам с женой понравилось общаться с ней. Нам нравилось, как тщательно она строит фразы. Нравилось, что она уделяет невысказанному столько же внимания, сколько и сказанному. А еще нам нравилось, как она обращается со всеми и всем, что ее окружает. С состраданием. За несколько месяцев Су и ее маленький сын Тристан стали друзьями нашей семьи. Вскоре мы привыкли заботиться о самой Су и ее малыше, как о родных детях.
Через несколько месяцев после знакомства с Су в моей церкви было намечено проведение ежегодного собрания национальной сети, к которой я принадлежал; на нем должны были присутствовать преимущественно профессиональные священнослужители и церковные лидеры. Во время завершающего этапа главной службы, названного «Откровения о неудачах», шесть лидеров должны были поведать нам, какие неудачи постигли их в религиозной деятельности. Но без дополнений вроде «как Бог изменил положение к лучшему ради меня» или «как моя неудача в действительности стала успехом». Не предполагалось ни объяснений, ни оправданий — участники должны были просто встать, поделиться своими бедами и сесть. А мне предстояло за месяц найти человека, который смог бы обратиться к этим страдающим людям со словами исцеления.
Я начал мысленно перебирать людей, которые опекали и поощряли меня, и сразу вспомнил о Су. Но эта идея показалась мне абсурдной. Су? Разве можно просить человека, практикующего магию, обратиться к группе священнослужителей? Она не сможет ни прославлять, ни защищать нашу религию, потому что не принадлежит к ней. Но оказалось, благодаря опыту общения с Су в стене, отделяющей «нас» (тех, кто «внутри») от «них» (тех, кто «снаружи»), появилась трещина. А затем родилась мысль, возникла возможность, которую я счел и досадной, и ободряющей. Что, если и Бог находится «снаружи»? Разве Богу обязательно отсутствовать в одном месте, чтобы присутствовать в другом?
Мысль о приглашении Су в святая святых нашего христианского опыта вызревала подобно вину, опьяняющему мою ортодоксальную веру. Все, чему меня учили, свидетельствовало о том, что Бог, в своей безграничной мудрости и любви, предпочел пребывать в нашей религии. Это утверждение настолько несомненно, что за его правильность можно поручиться жизнью. Однако весь мой опыт, приобретенный за время общения с Су — и, как я постепенно понял, за годы общения с другими людьми, подобными ей, — говорил о том, что Бог пребывает в жизни людей. Всех людей. Одурманенный этими мыслями, я колебался. Что должно победить? Религия? Или жизнь? Надо ли использовать жизнь как опору для моей религии? Или с помощью религии восславить жизнь?
— Хорошо, я согласна, — с улыбкой ответила Су на мой вопрос. И добавила: — Но только если мне можно молиться Богу как Матери.
— Су… — начал я и осекся, проглотив мимолетное сожаление при мысли, что я напрасно вообще обратился к ней, — среди этих религиозных лидеров некоторые обессилены и сломлены, и наша задача на этот день — не пополнить их познания в богословии, а утешить их.
— Понимаю, пастор Самир. Так будет правильно. На этот раз. Дискуссию об одержимости христиан фаллической властью пока отложим, — со снисходительной улыбкой продолжала она. — А если я буду молиться Богу как Святому Духу?
— Чудесно, — с облегчением отозвался я.
В день собрания, после того как шесть «неудачников» поделились своими историями, присутствующие затихли, ошеломленные суровой правдой жизни в применении к религиозной и общественной работе. В большинстве своем мы, верующие, являясь к местам религиозного поклонения с целью получения религиозных «товаров и услуг», полагаем, что наша вера триумфально наступает по всем фронтам. Никто не хочет участвовать в битве, которая грозит завершиться поражением. Поэтому после разговора о неудачах, рассказов, в которых не было счастливых финалов, в наших сердцах возникла невыносимая пустота.
Как гласит Священное Писание, Бог творит в пустоте.
Затем пришла очередь Су молиться. Представив ее собравшимся, я отступил, вновь пожалев о своем выборе, стиснул зубы, почувствовал, как взмокли ладони. Как меня угораздило предложить поклоннице магии благословить собрание консервативных христиан? Может, я захотел лишиться работы?
Или внял призыву Иисуса — потерял свою жизнь, чтобы обрести ее?
Твердым голосом человека, который не сомневается в постоянном и повсеместном присутствии Божьем в нашей жизни, Су заговорила:
— Уважаемый Святой Дух, я не христианка. Но обо мне и моем сыне заботятся в этой церкви. Эти люди, идущие за тобой, трудятся изо всех сил, чтобы изменить к лучшему мир и любят таких, как мы. Но теперь они устали, они растеряны и обескуражены. Пожалуйста, помоги им увидеть, как на самом деле важен их труд. Каким стал бы наш мир, если бы в нем не было таких людей, как они? Помоги им и впредь заботиться о том, чтобы люди, подобные мне, нашли лучший путь.
Случаются религиозные переживания, способные вызвать «перезагрузку» наших сердец с обновленной верой в Бога, человечество и мир, загруженной в систему нашей души. Это был один из таких моментов. Все притихли, слова Су распространились в воздухе, подобно сладкому языческому аромату. Если некоторые замерли, оскорбленные появлением Су на нашей церковной кафедре, большинство будто согрелось в ее сострадании к нам. Мы надеялись: если мы будем сидеть тихо, возможно, услышим от нее еще что-нибудь, увидим, как она вступится за нас перед Богом.
Жизнь победила.
Когда все разошлись, я присел на скамью в пустой церкви, чтобы внести в блокнот краткую запись: «Нам страшно найти нашего Бога в иных. Почему мы боимся этого чудесного события?».
Невыносимая определенность
В разные периоды своей жизни я принадлежал к лагерям мусульман, атеистов и христиан. И в каждом из них я находился в состоянии достаточной определенности. Я верил, что мы — кем бы ни были эти «мы», к которым я себя причислял, — правы. А если мы правы, думал я, значит, остальные заблуждаются. Существовали «свои» и «чужие», и меня утешало сознание принадлежности к «своим».
Даже сейчас, когда мне уже за сорок, я знаю, что мне не выжить без определенности какого-нибудь рода. Чтобы жить, мне нужен надежный фундамент, почва, на которой я смогу поддерживать в себе жизнь, место, чтобы раскинуть шатер, территория, где можно завести друзей.
Но последние несколько лет определенность моего религиозного мировоззрения «свой-чужой» внушает мне сомнения. Этой определенности свойственно разделять мой мир, изолировать меня от «чужих», которые, как считали мои собратья по религии и я сам, не способны наставить меня, благословить меня, поправить меня в вопросах Божьих.
Теперь я ищу более подходящий способ стоять на позициях моей излюбленной религии, иначе беречь сокровища моей веры. Теперь я ищу другую, лучшую определенность.
Чтобы расчистить внутри место, я решил впустить в свою жизнь некоторую неопределенность — хотел бы я сказать, что этот опыт оказался чудесным! Ничего подобного. Это было все равно, что ступить на хлипкий подвесной мост, оставив позади твердую почву, без какой-либо уверенности в том, что я найду впереди, за густым туманом. Сомнения в моих определенностях оказались тоскливым, мучительным опытом.
Неопределенность причиняет боль.
Однако именно эта неопределенность спасала мне жизнь. Сомнение увлекало меня вперед. Когда я позволил новым вопросам служить сосудами моей веры, жизнь побеждала. И становилась шире. Я прорастал в глубину, где мог найти свежие, сильные новые течения.
Суфийский поэт XIII века Мевлана Джалаладлин Руми, великий знаток древних писаний, богословия и закона, признается:
Те, кто не ощущает,
Что это Любовь притягивает их,
Подобно реке;
Те, кто не пьет зарю,
Словно чашу воды ключевой;
Кто не вкушает закат,
Словно вечернюю трапезу;
Те, кто не желает меняться —
Пусть они спят.
Эта Любовь превыше поучений теологов,
Этих старых уловок и лицемерия.
Если ты надеешься таким способом
Усовершенствовать разум, — Продолжай спать.
Я свой рассудок забросил,
Я в клочки разорвал всю одежду
И вышвырнул ее прочь.
Если ты догола не разделся,
Завернись в изящное
Одеяние слов —
И спи.
(Пер. Л. Тираспольского)
Руми сомневается в словах, особенно в словах, касающихся Бога, и вместо этого доверяется жизненному опыту. Но не потому, что слова лгут, а потому что в сравнении с самой жизнью слова, стремящиеся объяснить жизнь, — снотворное. Наш опыт жизни не может быть выражен простым языком. Наши формулировки поверхностны. Жизнь перетекает через их края.
Если экстатические речи Руми о потере веры в слова, которые силятся определять или отвергать Бога, нашли в вас хотя бы мимолетный отзвук, продолжайте читать, и мы проделаем этот трудный путь вместе. Но если вас тянет остаться на твердой почве, лучше всего поддаться порыву и избавиться от этой книги. Блаженство твердой почвы достается с трудом, и, как мне теперь известно, его слишком легко недооценить.
Для меня определенность моей изолирующей системы убеждений стала невыносима. Долгое время я пытался отрицать ее. Я твердил себе, что обязан свято придерживаться своей веры. Но в конце концов мне пришлось честно признать, что происходит со мной, и лицом к лицу встретиться с моей боязнью неопределенности.
Бог, достойный поклонения
Я взял себе за правило совершать вылазки за пределы христианства. Я предпринимал их, во-первых, для того, чтобы выяснить, есть ли мой Бог за пределами моей религии, вплетен ли Он в канву всей жизни, и, во-вторых, чтобы взглянуть на мою религию со стороны и понять, каким образом моя религия, подобно любой другой, исключает «иных». В этом процессе я принял на вооружение простой вопрос, который помогает мне ориентироваться в пути: достоин ли поклонения Бог, который оказывает предпочтение одному за счет другого?
Именно этот очевидный вопрос парализует традиционный иудаизм, христианство и ислам. С ним мы боролись на протяжении всей истории. Но сегодня иные быстро вторгаются в наше политическое, экономическое, концептуальное, семейное и эмоциональное пространство. Никогда прежде мы не ощущали такой взаимосвязи.
И как никогда прежде, присутствие иных во всей красе, хрупкости, достоинстве и потребностях требует наших ответов. Если Бог создал все человечество, но наделил дарующими жизнь знаниями — обычно называемыми «откровениями» — лишь некую часть человечества, может ли Бог хоть в сколько-нибудь значимом смысле считаться Единым Богом, а не просто неким божеством? Разве такое божество не было бы исторически и географически локальным, и, следовательно, либо незаинтересованным и бессильным, либо по иной причине не способным наделить все человечество знаниями, спасающими жизнь? Утверждение, будто Бог решил явиться всему человечеству посредством всего одной конкретной религии, не убеждает и не удовлетворяет, когда речь идет о Боге. Как только я сделал для себя это открытие, каверзные вопросы начали возникать с поразительной силой и настойчивостью.
Я начал рассуждать, что либо каждое человеческое существо имеет подлинную возможность познать Единого Бога, либо Бог не может в хоть сколько-нибудь значимом смысле быть Богом всего человечества. Иными словами, если познание Бога — способ жизни и если Бог разделил мир посредством откровения, тогда участь тех, кто не получил дарующего жизнь откровения Божьего — служить не чем иным, как «контрольной группой» в эксперименте космических масштабов, обильным человеческим жертвоприношением. Строго говоря, Яхве, Авва (то есть «папа», как с любовью называл Бога Иисус) или Аллах ничем не отличаются от Молоха, древнего бога разрушения, во славу которого, как сказано в Библии, требовалось приносить человеческие жертвы.
Большинство людей или по крайней мере часть их были бы в этом, случае сотворены Богом ради единственной цели — умерщвления. Достоин ли поклонения такой Бог? Я спрашивал себя: «Вправе ли мы задавать подобные вопросы о Боге? Можем ли мы подвергать сомнению мотивы, мудрость, возможности Бога?» И пришел к выводу, что не только вправе, но и обязаны. Вера — акт возложения на Бога больших надежд. Так почему бы и не спросить? Наши священные писания побуждают нас твердить, что Бог есть свет, в котором нет тени. Большие надежды — не оскорбление имени и сущности Бога, а Его почитание. Это способ отличать Бога от не-божеств, способ поклонения Богу.
Временами мы говорим себе: «Бог — тайна, пути Господни неисповедимы. Значит, все, что связано с объяснением сущности Бога и Его путей, недоступно нашему пониманию. Мы не Бог, нам придется смириться со своим незнанием». Это я осознал. Я осознал, что мы не можем этого понять. Да, мы не в состоянии познать Бога таким, каков Он есть. Мы — всего лишь человеческие существа. Но вопросы о Боге отнюдь не казались мне бессмысленными. Слова «Бог — тайна» слишком часто служат для прекращения разговора в корыстных целях, ими пользуются, чтобы избежать необходимости отвечать на вопросы, ответов на которые мы не знаем. Мы можем следить за тем, чтобы наши представления о Боге оставались неоспоримыми, оберегать их от выводов, которые могут вынудить нас допустить присутствие Бога в людях, с которыми мы не согласны. Если принимать во внимание подобные вопросы, может понадобиться изменить наше богословие, богослужение, ритуалы. Рабство определенности способно вытеснить свободу веры и лишить нас возможности говорить: «Мы не знаем», «мы приносим извинения», «мы хотим измениться», «что и как мы можем исправить?»
Если мы предпочитаем толковать наши священные тексты и бережно хранимые традиции таким образом, чтобы способствовать укреплению представлений о Боге, который сторонится людей, не принадлежащих к нашей религии, разве этот выбор не сделает Бога не только менее божественным, но и менее человечным? Разве Бог не должен обладать способностью к справедливости и состраданию — по крайней мере, соответствующей человеческой? Все эти вопросы не давали мне покоя, пока я признавался в сомнениях. Или у каждого есть реальная возможность обрести Бога и, следовательно, жизнь, или Бог недостоин поклонения. Представления о Боге, который таинственным образом сторонится всех, обманывают нравственные ожидания широких народных масс и должны обманывать нравственные ожидания страстно верующих. Ибо Бог, сотворивший человеческие существа и обрекший их на смерть, дабы продемонстрировать последствия жизни вне иудаизма, христианства или ислама, несовместим с самой сутью учений иудаизма, христианства и ислама. Представлять себе Бога отдающим предпочтение какой-либо группе людей было бы просто не по-иудейски, не по-христиански и не по-мусульмански. В этом случае место Единого Бога заняло бы божество. Если Бога нет за пределами наших религий, Его наличие в них уже не имеет значения.
Если Бога нет снаружи, рушится то, что внутри.
Наш Бог и моя религия
Я не говорю, что возможно или желательно свести религии всего человечества к одному универсальному набору принципов. Такое слияние неизбежно привело бы к тривиализации, растрачиванию и в конечном итоге — к потере сокровищ религии и культуры. Стремление к общему благу и духовному единству всего человечества зачастую предписывает навязывать всем эти «очевидные» универсалии. Все мы отличаемся каждый своей историей и образом бытия. Универсальным в нас является то, что все мы особенные. Нам принадлежит это сокровище разнообразия, и нашей первой здравой реакцией на подобное положение вещей должна быть благодарность.
Но верно и то, что мы не можем изолировать наши религии одну от другой. Полное обособление наших языков и смыслов повлекло бы за собой в равной степени сокрушительную потерю широкого человеческого сообщества. Мировые сообщества в сфере бизнеса, образования, искусства и науки преодолели изоляцию человеческих сообществ быстрее, чем наши религии. Класс моей дочери в государственной школе более разнообразен в религиозном отношении, чем иные межрелигиозные конференции, на которых я побывал. Религиозные сообщества в настоящее время функционируют, как дети, только начинающие ходить, в яслях: специалисты по психологии развития называют их способ развлечения «параллельной игрой» — дети играют рядом, но не друг с другом. Живя параллельно, мы не создаем синергии, способной помочь нам исправить свое внутреннее «я» и мир.
В общем и целом наша межрелигиозная жизнь на бытовом уровне состоит из ряда таких мероприятий, как ежегодные концерты, праздничные обеды, конференции, групповые дискуссии, богослужения. Попав на одно из них, я обычно чувствую себя как на выпускном балу. Люди собираются, наряженные во все лучшее, молча наблюдают, учтиво беседуют, держатся непривычно близко друг к другу. Всем неловко. Когда заканчивается мероприятие, мы наконец обмениваемся рукопожатиями, говорим друг другу: «Все прошло на редкость удачно. Попробуем еще раз приобщиться к межрелигиозной жизни в следующем году», и расходимся по домам.
Я не отстаиваю ни средний путь, при котором обе стороны частично отказываются от чего-либо значимого для них ради сосуществования, ни жизнь, при которой все мы замкнуты на своем значимом и никогда по-настоящему не поддерживаем связи друг с другом. В этой книге рассказывается о моих поисках четвертого пути. Я пришел к убеждению, что Бог, который отдает мне предпочтение перед другими, недостоин поклонения. Чтобы по-настоящему заботиться обо мне, мой Бог должен также заботиться о вас. Я попытаюсь доказать: чтобы религия вновь завладела человеческим воображением, богословие и богослужение, теория и практика поиска Бога в иных, должны быть направлены от границ нашего религиозного опыта к его центру. Биение сердца религии, которое благословит мир, должно достигать его краев.
Мы уже начинаем осознавать, что наши отношения с иными и отношения с Божественным Иным неразрывно взаимосвязаны. Сейчас на нас лежит обязанность, нам принадлежит право искать и находить «священное пространство» вне стен нашей религии. Какой шанс! Мы наполнили наши религии своим «я», и самый прямой путь к новому водовороту свежего и содержательного религиозного опыта — поиск и нахождение образа Божьего в тех, кто не соответствует нашему образу. Все это действительно относится к Богу, а Бог на самом деле имеет непосредственное отношение ко всем нам.
Вера других людей
Но признание наличия абсолютной истины, справедливости и красоты в иных может дорого обойтись. Для многих из ваших и моих товарищей по вере это все равно, что отречься от убеждений наших сообществ, совершить предательство. Когда я стал христианином, мои взбешенные родные, атеисты и мусульмане, выгнали меня из дома на два года. В то время я учился в колледже, изучал проектирование строительных конструкций и был вынужден полагаться на доброту чужих людей, кочуя из одного дома в другой. Когда я начал сомневаться в христианских выдумках о превосходстве над всеми прочими религиями, мне пришлось принять нелегкое карьерное решение, отказаться от стабильной работы в большой церкви и вместе с женой и двумя маленькими дочерьми начать жить заново.
Вот почему каждому из нас следует хорошо подумать, прежде чем всерьез задуматься о сакральном в иных. Руководители организаций, к которым мы относимся, будь они либеральными, консервативными и любыми другими, не знают, что делать в этом случае. Не знают и наши родные. Слишком во многом то, кем мы являемся, зависит от сохранения поляризованного и раздираемого конфликтами мира. Вызов, брошенный такому положению вещей поисками Бога в иных, не только подрывает наше общественное чувство идентичности, но также изменяет наши социальные и экономические структуры на каждом уровне, от семейного, до общенационального. Каким-то извращенным способом мы научились извлекать выгоду из несчастного разделенного мира, который сами создали. Теперь нам предстоит отучиться от того, что, как нам кажется, мы знаем, а затем осваивать искусство признания новообретенной реальности нашего глобально взаимосвязанного сообщества.
Если вы хотите избрать этот путь и бросить вызов истине, усвоенной с ранних лет, утешением вам могут стать слова любимого писателя квакеров Паркера Палмера:
«Где люди черпают смелость, чтобы впредь жить без разделяющих барьеров, если им известно, что за это их постигнет кара? Ответ, который я находил в жизни таких людей, как Роза Парке, прост: они преобразили представления о самом наказании. Они пришли к пониманию, что никакое наказание, которое кто-либо способен наложить на них, не может быть хуже наказания, которому они подвергают сами себя, участвуя в унизительном для них заговоре».
Для меня продолжать потворствовать выдумкам сторонников доминирования моей религии — все равно что унижать и себя, и свою религию. Мое путешествие с Богом прекратится. В моей жизни нет будущего для такого Бога.
Проблема разделения мира на «своих» и «чужих» ограничивает все системы значений. Я не задаюсь вопросом, нужны ли нам границы, чтобы обладать идентичностью. Очевидно, нужны. Мой вопрос касается нашей практики проведения черты между нами и иными на основании обладания тем, что не может принадлежать нам.
До нас постепенно доходит: никто из нас не вправе распоряжаться Богом. Райнер Мария Рильке написал стихи, в которые вошли эти строки:
Не удивляйся. Мой, мое, моя они всему на свете говорят.
Так ветер мог бы, рыская в ветвях,
сказать: мой сад. […]
Твердят «мое», включают в обиход,
приобретают и суют в карман.
Какой-нибудь безвкусный шарлатан
и солнце так, пожалуй, обзовет.
Твердят они: мой дом, моя жена,
и отповедь как будто не слышна,
хотя жена, и дом, и все кругом
глухие стены, — можно только лбом,
приблизившись, о стены расшибиться […]
И если кто-нибудь Тебя возьмет
в свою мольбу, в свою людскую дрожь:
вновь на восход
Ты, гость, уйдешь.
Удержит кто Тебя? Кому дано
владеть Тобой? Из наших рук бежишь.
Все слаще Ты становишься, вино,
но лишь Себе вовек принадлежишь.
(Пер. В. Топорова)
Эти слова служат мне глубоким утешением. Определенность моей личной системы убеждений уступает место представлениям о Боге, которым я не могу владеть, таким образом открывая путь к лучшему виду определенности.
Англо-шриланкийский философ Ананда К. Кумарасвами пишет: «Современный христианин, считающий мир своим приходом, сталкивается с мучительной необходимостью становиться гражданином мира; его приглашают принять участие в симпозиуме и convivium [застолье], но не председательствовать — ибо есть Другой, председательствующий незримо, — а стать одним из многочисленных гостей».
На собственном опыте я убедился, что мы, религиозные люди, особенно иудеи, христиане и мусульмане, постарались перестраховаться. Мы говорим, что верим в Бога всех людей. Но на самом деле это не так. Нам трудно мириться с мыслью, что и другие могут научить нас чему-то важному, связанному с нашей святыней, нашим Богом. Мы склонны одобрительно кивать другим, когда они просто повторяют то, что нам уже известно. О взаимном обмене и речи нет.
Да, мы готовы защищать Бога, в которого верим. Но можно ли сказать что-либо значимое о Боге с позиции защиты? И атеисты время от времени переходят в наступление. Борясь с религией и религиозными людьми, новые атеисты порой попадаются в ту же ловушку, что и верующие, окружая воинствующую догму кольцом фургонов.
Хотя они «твердят "моё"», как пишет Рильке, Бог отказывается принадлежать нашим религиозным конструкциям и соответствовать им, оставаться в наших духовных категориях или держаться в стенах наших богословий или идеологий. Может быть, пришло время религиозным людям отказаться от Бога, в которого они верят, а атеистам отказаться от Бога, в которого они не верят? Тогда наши разговоры о Боге перестанут превращаться в строительство стены, разделяющей нас, и станут словами и поступками, связанными с тем, что имеет для нас значение, с этим чудом своеобразия и единства, происходящим сейчас на этой земле. Правильно осуществленный акт отречения от наших собственнических притязаний на Бога станет не предательством своей религии или взглядов, а выражением признательности Богу и подтверждением прекрасного дара, которым наделены все мы, — жизни.
Кроме того, Кумарасвами утверждает, что даже самые образованные религиозные люди практически ничего не знают о вере других людей, «потому что они никогда не пытаются представить себе, каково было бы жить этими другими верами. Точно так же, как невозможно подлинное знание языка без изобретательного участия в деятельности, связанной с этим языком, не может быть и подлинного знания той или иной «жизни», если не пожить ею в какой-либо мере».
На нашей тесной планете с ее взаимосвязями и взаимными зависимостями рушатся барьеры и преграды, которые когда-то позволили нам замалчивать вопросы жизни Бога среди приверженцев других религий. Наши жизни взаимосвязаны, наше будущее определяется нашей способностью устремлять взгляд дальше, чем просто к мирному сосуществованию, и учиться процветать в атмосфере взаимозависимости.
В настоящее время мы живем вместе с «иными» — в наших семьях, на рабочих местах, в жилых кварталах.
Вся планета — один большой дом. «Параллельная игра» закончена. Одна за другой наши религии и картины мира продолжают проигрывать битву с жизнью, а мы тем временем учимся с уважением относиться к тому, о чем говорит опыт нашего сосуществования. Теория и практика поисков Бога в других смещается от границ нашего религиозного опыта к его центру. Более удачная определенность уже в пределах нашей досягаемости.
Жизнь победит. Жизнь всегда побеждает.
А религия? Ей предстоит лишиться своей жизни, чтобы обрести ее.
На следующих страницах я приглашу вас совершить прогулку по некоторым эпизодам моей жизни. В моей истории вы — желанный гость. И если мне когда-нибудь выпадет честь познакомиться с вами, я не прочь услышать вашу историю.
Глава 1
Бог, религии и тайны жизни
Раз в год мы возим своих двух дочерей, Эну и Лету, на кладбище. Мы навещаем мертвых. Обычно мы делаем это в отпуске, чаще всего в шаббат, в городе, где нет общины, богослужения которой проводятся в субботу. Моя жена Весна находит на карте ближайшее кладбище, я собираю корзину для пикника, все мы стараемся принарядиться.
Мы рассматриваем памятники. Новые, запущенные, ухоженные, забытые. Памятник монахини-католички, мавзолей отважного пожарного, участок с могилами мусульманской семьи, надгробие поэта. Девочки отмечают детали на портретах, впечатанных в поставленные вертикально каменные плиты. Спрашивают, кто приносит свечи и можно ли рвать цветы, растущие вокруг памятников. Бегают и вдруг замирают, заметив вдову, которая, стоя на коленях, моет плиту на могиле мужа.
Думая о тысячах могил в тысячах городов за тысячи лет, мы силимся представить себе, сколько смеха и слез погребено под нашими ногами. И всякий раз начинаем держаться вместе, девочки, угомонившись, берут нас за руки.— Мама, папа, что такое кладбище?
— Место, где мы вспоминаем.
— Вспоминаем что?
— То, что успели забыть с тех пор, как в последний раз побывали на кладбище.
— Я забыла. Что, папа?
— Что жизнь — это дар.
— Папа, может, тогда надо сходить и туда, где рождаются люди.
— Да, так и сделаем.
«Тонкие места»: где встретиться с Богом
В Ирландии христианство распространилось без кровопролития — весьма редкое явление в истории религии. Когда в 431 году н.э. святой Патрик познакомил кельтов со своей религией, он узнал, что Бог был у кельтов еще до христианства. Поэтому вместо того чтобы полностью отказываться от их духовного опыта, Патрик обнаружил присутствие Бога за пределами стен своей религии. Он демонстрировал красоту своей веры так, как научился у этого зачастую грубого, но уже духовного народа, в контексте его веры, в итоге возникла новая, свежая христианская духовность, отличающаяся от современного ей римского аналога и сохраняющая притягательность по сей день.
Кельтские христиане стремились к «тонким местам» — уголкам на границе миров, где перегородка между простой материальной реальностью и реальностью божественного присутствия истончилась, стала мягкой и проницаемой. Для них «тонкие места» — точки в пространстве и во времени, где мир Бога («реальность в том виде, в каком она есть») пересекается с нашим миром («реальностью в том виде, в каком мы ее воспринимаем»), так что этот мир Бога можно увидеть, потрогать, попробовать на вкус, ощутить неким безошибочным образом. Считается, что на побережье, в фьордах, возле рек и колодцев завеса между мирами настолько прозрачна, что сквозь нее почти что можно пройти.
В течение восьми лет из последних двенадцати многолюдные улицы Нью-Йорка были моим «тонким местом». Мне нравится бывать то там, где можно понаблюдать, как люди отдыхают — например, в Юнион-сквер-парке, то там, где можно посидеть и посмотреть, как горожане спешат на работу или с работы. Жизнь в Нью-Йорке предъявляет к ним суровые требования, их походка так же энергична и резка, как их существование. Они движутся быстро и решительно, влекомые стремлением, подозрением — или, скорее, знанием — что в мире есть нечто большее, чем монотонный дневной гул, производимый человечеством, спрессованным в фабрику грез размером с большой город. Тем не менее, этот город — священное место; Бог любит людей, и где люди, там и Бог. Этот большой город, в который помещена любовь Бога в сжатом виде, — «тонкое место» для горожан, имеющих глаза, чтобы видеть, и уши — чтобы слышать. «Тонким местом» может быть разговор, сновидение, комната, дерево, рассвет, побережье, танец, человек, научная лаборатория, день субботний, евхаристия, трапеза ранним утром перед началом поста в Рамадан. Однажды, когда я преподавал в христианской богословской семинарии в Мичигане, одна девушка на занятии подняла руку и вызвалась рассказать о впечатлении, которое привело ее в лоно веры. Это случилось много лет назад, когда, находясь в своей комнате и сидя за компьютером, она обернулась, чтобы дотянуться до книги. Она унюхала Бога. Именно так она выразилась. Мысли остальных присутствующих так и читались по их лицам: «О, нет! Вот от таких-то бестактностей и страдает репутация нашей респектабельной религии, христианства. Лучше бы мы поговорили о чем-нибудь здравом и реальном». Но та, кого они имели в виду, была в здравом уме и не теряла связи с реальностью, она сияла, как ясный и снежный мичиганский день за стенами класса в университете Андрюса. Очутившись в своем «тонком месте», эта девушка уловила аромат Бога, и ее жизнь переменилась.
«Тонкие места» — точки остановки, где мы, по крайней мере, на какое-то мгновение окружены тем, что лежит за порогом мира, доступного восприятию нашими пятью чувствами. Подобные впечатления подкрепляют наши надежды и ассоциируются с нашими убеждениями. Два мира становятся единым целым.
Частица вечности в наших сердцах
Мудрец в книге Екклесиаста говорит, что Бог «вложил вечность в сердце» людей (В Синодальном переводе: «вложил мир в сердце их». — Прим. пер). Это значит, что мы хотим жить не просто вечно, а придать вечный характер жизни прямо сейчас, в рамках нашего нынешнего преходящего существования. Мы привыкли делить жизнь — и Бога — на имманентное и трансцендентное, на «здесь и сейчас» и «там и потом». Екклесиаст же утверждает, что «там и потом» заложено в центре «здесь и сейчас».
Некто или Нечто вложил эту частицу вечности в наш внутренний мир. Край этой божественной занозы впивается в наши смертные ткани. Неудивительно, что каждый поворот жизни ранит нас. Мы существуем, но хотим большего. Иногда это желание ощущается как тупая боль, иногда — как резкая и острая, когда заноза проникает в плоть.
Так Бог благословляет нас. Мы обращаем внимание на ту часть тела, в которой ощущается боль. Мы поминутно разглядываем ее. Мы щупаем ее, моем, охлаждаем, согреваем, чешем, подсасываем, покусываем, оставляем ее в покое. Мы пытаемся забыть о ней. Но тщетно.
Жизнь — настолько грандиозный дар, что мы неизбежно начинаем стремиться к большему, нас влечет Некто или Нечто, от кого мы получили этот дар.
Зачастую эта заноза ощущается не как присутствие Бога, а как его отсутствие.
Всем нам случалось смотреть по телевизору какое-нибудь из вездесущих «реалити шоу». «Люди устали от виртуального, — твердят представители СМИ, — потому и жаждут реальности». Года два назад одна телесеть предложила нашей семье принять участие в таком шоу, по условиям которого две семьи на некоторое время должны были поменяться одним из членов. Продюсеры сочли, что присутствие семьи священнослужителя оживит шоу. Предложение подкрепили обещанием 50 тысяч долларов в случае согласия.
Все это прозвучало заманчиво. А затем началась подготовительная работа. Для окончательного отбора от нас требовалось предоставить для шоу срез нашей реальности — снять домашнее видео с таким расчетом, чтобы «интересно преподнести нашу повседневную жизнь». Список требований к видеоматериалам занимал две страницы. Нас просили быть не такими, какие мы есть на самом деле, а стать подчеркнуто привлекательной версией самих себя. Несмотря на все уверения телевизионщиков в обратном, реальность их не интересовала. Да, мы не были актерами, которым платят за работу, Тем не менее, нас просили сыграть роли. Мы должны были играть самих себя.
Вместо того чтобы подводить нас ближе к тайне нашей жизни, «реальное телевидение» скрывает ее. Нашу семью попросили не снимать скучных, беспорядочных и небогатых событиями сторон нашей повседневной жизни. От нас потребовали утаивать подобные банальности и вместо этого старательно преподносить наше самое интересное «Я». А между тем сама тайна жизни скрыта в обыденности, в ее утомительности, повторяемости, временном характере, непоследовательности. Мы с женой отклонили предложение и вернулись к нашей работе, стирке и оплате счетов.
Поскольку подобные шоу утаивают реальность от зрителей, они вполне могут быть одним из многочисленных средств, которыми мы притупляем боль, вызванную этой занозой, осколком вечности, и тем фактом, что человеческая жизнь сама по себе является просто чередой проходящих дней. В боли человеческих несчастий и страданий нет ничего гламурного. Совсем напротив: боль, которую причиняет нам «вечность», ощущается как отсутствие Бога. А мучительнее отсутствия Бога не может быть ничего.
Но жизнь, которая носит вечный характер, всегда начинается именно там — в жизни как она есть. Мы ощущаем эту боль как раз потому, что Дар существует здесь и сейчас, среди нас. Таким образом, боль божественного отсутствия становится знаком божественного присутствия. Не в том, что происходит «на камеру», а в текстурах, звуках, голосах, событиях, отношениях и переживаниях обыденности угадывается Бог.
Бог есть.
Если он не здесь, то где же? Если не сейчас, то когда? «Реальность, какова она на самом деле» Иисус назвал бы «царством Божьим» и повторял бы: «Оно уже рядом. Оно здесь». Всю свою жизнь мы проводим на границе между двумя мирами: с одной стороны — целостный мир в том виде, какой он есть, с другой — упрощенный мир, воспринимаемый пятью чувствами.
А каждая жизнь — это «тонкое место» между ними.
Что придаст нашей Жизни смысл
Поклонение кумирам чуждо иудаизму. Заповедь Божья гласит: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли». Следовательно, ничто не может быть «бe-целем Эло-хим» — образом и подобием Бога. Ничто и никто. Вместе с тем иудаизм и Библия учат, что в мире есть нечто, сотворенное по образу и подобию Бога. Это не храм, не дерево, не статуя и не звезда. Единственный символ Бога — человек, каждый мужчина и каждая женщина.
Бог сказал: «Я создал мужчину и женщину по моему целем» (образу).
Это учение имеет многочисленные и многозначительные подтексты, главный из них заключается в том, что в каждой из наших жизненных историй является Бог. И прекрасные истории, и те, которыми мы ни с кем не делимся, вносят свой знак восклицания в вопли, обращенные к небесам нами, живущими на земле. Независимо от своих идеологических и религиозных убеждений, все мы живем надеждой, что вместе все наши истории в итоге сплетутся в гобелен любви и смысла.
Библия говорит, что с человечеством все идет отнюдь не так гладко. Что-то разладилось. Что-то сломалось. Но рядом всегда та же благодать, которая создала нас и способна восстановить. Иудеи сказали бы, что, следовательно, восстанавливающее откровение Бога человечеству зависит от нас с вами, от наших рассказов о сохранении и восстановлении. Бог предпочел поместить свою истину и красоту в нас! Иудаизм учит, что невозможно познать Бога, не познав человека, и познать человека, не познав Бога. Вот почему иудеи утверждают, что самый верный путь к познанию — истории, притчи, а не информация. Ни один факт не в состоянии говорить сам за себя. Каждая истина зависит от истории, от контекста, а каждое богословское учение представляет собой биографию.
Сегодня мы ведем опосредованную жизнь, привыкаем скорее наблюдать за ней с помощью СМИ, чем проживать ее; мы отворачиваемся от собственных историй и историй окружающих нас людей, словно они и вправду то, чем кажутся — обыденность, череда проходящих друг за другом дней. И «тонкие места» посещаются все реже. Наше воображение становится пассивным и ленивым, наши фантазии — все более похожими, поскольку они срежиссированы профессионалами. Опасаясь обрести поразительное великолепие в своей заурядной личной жизни и ничем не примечательных сообществах, мы не решаемся искать Бога в себе и в окружающих.
По сути дела, мы боимся быть образом Бога. Нас ужасает перспектива отыскать образ Бога в тех, кто не представляет собой наш образ и наше подобие.
Однако уклониться от явного великолепия жизни, заключенной в нас, невозможно. Что бы мы ни делали для этого, занозу вечности не вынуть. Дар жизни заявляет о себе, несмотря на смерть, окружающую нас повсюду. Так давайте же все до единого начнем повторять за кухонными столами, на религиозных собраниях, в кофейнях, на городских площадях и в чатах: «Я сотворен по образу Бога. Я сотворен по Божьему целем. Как и все мы».
А потом расскажем друг другу свои истории. Вот вам моя.
Живи, радуйся и не будь негодяем
Когда мои родители приехали в столицу Хорватии Загреб из маленьких балканских городков, им не было и двадцати лет, и оба мечтали жить в большом городе. Танцы в 60-х годах, в спортивном зале школы, повлекли за собой объятия, грезы и, наконец, брак. Мы медленно танцевали под портретами неустрашимых марксистских вождей и огромным красным знаменем, символизирующим революцию, — точно так же американские старшеклассники танцевали под гигантскими портретами президентов США и звездно-полосатыми флагами. Мои родители возлагали надежды на упорную работу и прочные взаимоотношения.
У мамы сохранилась фотография того времени: новорожденный младенец (моя старшая сестра) — на единственной кровати в первой комнате, которую они сняли, и кастрюля на полу, в которую с потолка капает вода. А рядом — они: мой долговязый, тощий и симпатичный отец в горделивой позе и мама с модной прической сидит, сложив руки, и благодарит их удачу.
Моего отца зовут Сеад, потому что он из семьи черногорских мусульман. Маму — Марта, потому что ее родители — католики из Словении. Мы жили в Социалистической Федеративной Республике Югославия, значит, нам всем полагалось быть атеистами. Но мы не верили ни в одну из этих религий или идеологий. Мы просто жили.
Точнее, мы делали больше, чем просто жили. Мы любили жизнь. У нас была своя чудесная религия. Два ее учения, которые никто не выражал словами, были такими же весомыми, какой только способна быть религиозная догма. Первое учение именовалось «Радость»: «Да возрадуйся жизни». При социализме, в условиях которого мы жили, нас почти не отвлекал непрестанный маркетинг потребительских товаров. Все в конечном счете сводилось к взаимоотношениям. И к еде. Вот почему у нас дома всегда вкусно пахло.
В конце месяца Рамадана устраивался праздник с неторопливым приготовлением жареной баранины, хотя никто не постился ни единого дня. На Рождество мы наряжали елку, на Пасху запекали окорок, но не ходили в церковь. Дни государственных праздников нашей страны мы отмечали затейливой европейской выпечкой, но не собирались посещать Музей социалистической революции.
Лучшую говядину мы находили в горах Боснии; мой отец сам ежегодно выбирал корову, которую предстояло принести в жертву ради нашей семейной веры, и мы коптили ее мясо в арендованной коптильне. Мы сами квасили капусту, у нас была своя бочка с лучшим сербским сыром, а для всех видов мяса, какие только можно было раздобыть, мы держали в доме не один, не два, а целых три социалистических холодильника с морозилками.
С тех пор как мне исполнилось четыре года, по выходным отец возил меня на базарную площадь в центр нашего большого города. Он сам учил меня выбирать лучшие продукты. Мы возвращались домой в машине, нагруженной превосходным мясом и овощами из деревни, мама с сестрой помогали нам перетаскивать на кухню драгоценную добычу. Хотя мы жили в городской квартире, несколько раз отец привозил домой живых кур, которых мы резали в ванне. Это к слову об экологически чистых и свежих продуктах! У каждого из нас были свои обязанности на кухне, мы часто бегали к плите или к духовке — смотреть, как подрумянивается фаршированная телячья грудинка, жарится белая средиземноморская рыба или поднимается кекс с грецкими орехами. Стоя на коленях перед духовкой, мы с отцом смотрели сквозь застекленную дверцу, как от тепла предмет нашего вожделения поднимается и опадает, отец ласково клал ладонь мне на макушку, словно благословляя, и говорил: «Видишь? Он дышит».
А изготовление вина! Каждую осень мы покупали отборный виноград. Напряженная работа длилась неделю, на которую мне приходилось отменять все вечерние прогулки с друзьями. Вся жизнь, не связанная с виноделием, замирала. Когда этот нектар становился выдержанным, мы разливали его по бутылкам, и весь следующий год отец с гордостью выставлял их на стол во время нескончаемой череды праздников. «Вот если бы нам еще найти еврейскую семью и подружиться с ней, — думали мы в минуту неловкости при виде этого изобилия, — их пыл придал бы изюминку нашему торжеству жизни».
Вторым учением нашей религии была «Честь»: «Не будь негодяем». Полагалось быть великодушным, честным, трудолюбивым — в особенности трудолюбивым. У каждого человека и каждой семьи имелась репутация, или честь. Такова характерная особенность большинства восточных народов. Помимо возможности радоваться, в жизни важно было подтверждать репутацию или честь, беречь ее, держать незапятнанной. Постыдные поступки бесчестили и пятнали репутацию. Репутация приобреталась путем достижения успехов в своем деле, в результате уважения окружающих, при наличии семьи. Ее портили лень, лживость, скупость, бездомность или бессемейность. На протяжении почти всей жизни я обеспечивал себе прочную репутацию усердной учебой. За хорошие оценки мне прощали все, родители оплачивали мои занятия спортом и поездки. Образование и связанная с ним репутация ценились так высоко, что родители даже смотрели сквозь пальцы на некоторые отступления от кодекса чести — например, когда в старших классах я начал встречаться с учительницей или был пойман при попытке контрабандой провезти марихуану из Франции в Германию во время летних каникул. Я честно учился, у меня была прочная репутация.
Я хотел бы, чтобы процедуре обрезания (хитан) меня подвергли сразу после рождения или на седьмой день после него, как, согласно хадисам (изречениям пророка) поступал со своими сыновьями пророк Мухаммад. Но в семье моего отца, где придерживались суннитских традиций ислама, а не обычаев Аравийского полуострова, мальчиков обрезали позднее, обычно в возрасте 7-10 лет, вероятно, в ознаменование перехода от детства к юности. Все произошло очень быстро, однажды летним днем в городской больнице, и прежде, чем ко мне вернулась способность ходить, не испытывая дискомфорта, в мою честь закатили праздник. Сотни близких родственников съехались на дачу, которую мы снимали за городом. Прибыли двоюродные и троюродные кузены, явились дяди, которых я прежде никогда не видел. Все это напоминало День независимости, день рождения и День благодарения, вместе взятые. Согласно обычаю проведения подобных праздников, все дарили мне деньги, чем вполне возместили необходимость приучаться мочиться заново и в муках.
Только спустя много лет я понял, насколько важен был для моего отца шумный и обильный праздник по случаю моего обрезания. Он вобрал все великолепие нашей семейной религии. Два учения — о радости и чести — слились воедино в идеальной гармонии. Мой отец был старшим сыном в большой семье и после смерти своего отца и деда Займа стал чем-то вроде патриарха в любящем веселье городском племени мусульман. Отец был смекалистым дельцом и обаятельным лидером. Он покинул отцовский дом, чтобы поискать лучшей жизни в городе, и добился своего. Затем он принялся помогать родителям, братьям, сестрам и их семьям переселиться поближе, чтобы им было легче устроиться на новом месте. В заключение разговора о репутации добавлю, что моя мама была неутомимо, а временами — и почти опрометчиво отзывчивой и щедрой, быстро и живо откликаясь на беды тех, кто нуждался в помощи. И отец следовал ее примеру. Поэтому на праздник пригласили всех и каждого. В день обрезания их единственный сын стал многообещающим юношей, которому предстояло показать миру, на что он способен. Еще один мужчина в доме был готов двинуться по своему пути! В тот день соединилось прошлое, настоящее и будущее моего отца. Жизнь обрела полноту. Казалось, мой отец родился под счастливой звездой, и с тех пор удача не покидала его, несчастья не преграждали путь.
До тех пор, пока я не стал христианином. И все разладилось.
Моя домашняя религия со всеми ее запахами, цветами, смехом, упорным трудом и объятиями была для меня предвкушением жизни, имеющей оттенок вечности, которой, как мне казалось, должны жить люди. Я погружался в море книг, философии и искусства, стремился к большему, затем снова выныривал на поверхность, к надежному и устойчивому миру моей семьи, сновал туда-сюда, выискивал «тонкие места», жаждал, чтобы два мира стали одним. В возрасте 18 лет, проходя обязательную службу в югославской армии, я нашел жемчужину, которую искал, и стал последователем Иисуса.
На моих ничего не подозревающих родных словно обрушилось небо. То, что небеса обещали как высшее блаженство, они восприняли как страшное проклятие.
Как уходят из мусульманских семей
Мой отец любил жизнь во всей ее полноте, поэтому к нему тянулись люди. Как подобало его единственному сыну, я должен был унаследовать его мантию. Целый год я скрывал важное известие по просьбе матери, которая надеялась, что моя вера угаснет сама собой, а затем наконец решил поделиться с отцом.
