WWW.DISUS.RU

БЕСПЛАТНАЯ НАУЧНАЯ ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА

 

Pages:     || 2 | 3 | 4 | 5 |   ...   | 7 |
-- [ Страница 1 ] --

Предисловие
Глава

1. Тихий ангел
Глава 2. Где никто рождает ничто
Глава 3. Камень мудрецов
Глава 4. Князь и комиссар
Глава 5. Где ничто ничтожит
Глава 6. Красный кардинал
Глава 7. Змея и меч
Глава 8. Дело о семи печатях
Глава 9. Крестом и мечом
Глава 10. Дом злого добра
Глава 11. Цена бессмертия
Глава 12. Формула власти
Глава 13. «Все люди — братья»
Послесловие

 

Григорий Климов КНЯЗЬ МИРА СЕГО   Предисловие к роману Г. П. Климова «Князь мира сего», издательство «Глобус»,
Сан-Франциско, 1980 г. Запретный плод Введение профессора современной советской литературы Стратфордского Университета д-ра С. П. Новикова. «А от дерева познания добра и зла, не ешь от него:
ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрёшь».
Бытие 2:17 Можно ли в наше время написать такую книгу, каких ещё не было? В наше время это довольно трудно. Но вот, Климов такую книгу написал. Однако, по той же самой причине, почему таких книг не было, «Князь» Климова стал чем-то, вроде запретного плода. Говорят, что запретный плод — сладок. Как только в Советском Союзе запретят писания какого-нибудь писателя, а самого автора посадят в сумасшедший дом или концлагерь, сейчас же тот запретный плод с большим шумом появляется на Западе. И все с интересом читают: — А за что же это его посадили? Но «Князь» Климова — это запретный плод вдвойне. С одной стороны, это — одна из самых сильных и ярких антисоветских книг, которые, естественно, запрещены в СССР. С другой стороны, «Князя» (даже в его первых, сравнительно невинных набросках) испугалась почти вся русская пресса на Западе. Начнут печатать — и бросят. Словно, обожглись. Уже одни похождения «Князя» в печати столь загадочны и пикантны, что читаются, как увлекательный роман. Например когда «Князь», в котором описывается таинственный 13-й Отдел МВД, занимающийся всякой чертовщиной, начинал печататься в аргентинской газете «Наша Страна», редактор газеты Дубровский отпечатал 13-го июля 1965 года широковещательный анонс, где писал следующее: «Григорий Петрович Климов — автор широко известной книги «Берлинский Кремль», которая стала известна всему миру, так как её сокращенное содержание появилось в выходящем на 12-ти языках «Ридерс Дайджест»... тиражом более 17-ти миллионов экземпляров». «Общий тираж книги на всех языках равняется 200.000 экземпляров... Кроме столь широкого распространения книги на разных языках, «Берлинский Кремль» обошёл экраны всего свободного мира. Американско-немецко-французская компания поставила по нему три фильма. Немецкий, под названием «Weg ohme Umkehr», удостоился на международном кинофестивале в Берлине в 1954 году наименования «Лучшего немецкого фильма года». Английская версия под названием «The road of no return» и американская «No way back» в течение долгого времени не сходили с экрана». «Мы не будем приводить здесь отзывов об этой книге всей международной прессы. Мы думаем, что большинство наших читателей, в своё время, лично ознакомилось с этой замечательной книгой...» «Что касается нового романа Григория Климова, то наши читатели очень скоро сами получат впечатление той большой человеческой и политической актуальности, которую роман имеет». После столь широковещательного и многообещающего анонса, печатание «Князя» вдруг... оборвалось на первой главе!? У читателей, действительно, создалось впечатление, что за этим романом скрывается что-то очень серьёзное. Кто запретил его? И почему? Но редактор «Нашей Страны» Дубровский вскоре, 13 ноября 1966 года, умер и унёс эту тайну с собой в могилу. Любители трансцендентной мистики сразу скажут «Э-э-э.., 13 да ещё 13 да ещё 13.., Э-э-э, дело ясное, что дело тёмное. Подобная же загадочная история, — начнут печатать и, словно обжёгшись, бросят, — случилась с «Гранями», парижским «Возрождением» и канадским «Современником». Другие, например, «Новое Русское Слово» и «Новый Журнал», сразу раскусили в чём дело, предусмотрительно откланялись. Итак, получается что «Князь» попал, как бы, в категорию запретной литературы. Всё это, тем более странно, в связи с теми восторженными анонсами, которые приведены выше. Единственным органом печати, который не испугался «Князя», оказалась газета «Русская Жизнь» в Сан-Франциско. Редактор газеты А. И. Делианич не мене восторженно писала: «Многие наши читатели запрашивают в письмах, кто такой автор романа, который вызвал такой интерес... Климов ушёл на Запад в 1947 году... написал свою книгу «Берлинский Кремль», и его произведение стало «бестселлером», как это теперь принято говорить во всём мире, то есть, самой популярной книгой. «Берлинский Кремль» считается самой лучшей книгой, изданной на избранную автором тему, со дня окончания второй мировой войны, и, по общему признанию, наиболее правдивой и аутентичной из всех русских книг о послевоенном СССР...» «По приезде в США, Г. Климов выступал перед Конгрессом с показаниями, и данные им сведения считаются такими же важными, как экспертизы по советским делам Эдгара Гувера, главы Эй-Би-Ай, Виллиама Буллита, бывшего американского посла в Москве, и др.» «Отзывы о правде, которую он писал в «Берлинском Кремле» и теперь пишет в романе «Князь мира сего», ставят Г. П. Климова в ряды выдающихся писателей не только русского зарубежья, так как он уже приобрёл мировое имя». В послесловии к «Князю» редакция пишет об этом романе следующее: «По своей серьёзности, разработке темы, по своей исторической точности... он является исключительным. Он может нравиться или нет, но подобного ему до сих пор в печати не было». Как видите, редакция газеты тоже заметила, что Климов написал такую книгу, каких еще не было. И это не пустые слова. Я проверил картотеку Библиотеки Конгресса в Вашингтоне, одной из крупнейших библиотек мира. Но ни одной книги на тему «Князя» там нет. По окончании печатания «Князя» литературный обозреватель «Русской Жизни» пишет: «Разбираемый роман Г. Климова является, действительно, большим происшествием, и не только в литературном мире. Совершенно понятно, почему он должен стать «бестселлером». Я сам читал его, с нетерпением ожидая следующего номера газеты и, сердясь на редакцию за то, что она устроила два «выходных» дня в неделю, когда газета не выходит». «Не буду говорить о том, что роман написан очень живо. Внимание читателя оказывается захваченным с первой страницы и держится в напряжении до самого конца. Бесспорно, что литературный талант Г. Климова велик и не даром его предыдущая книга «Берлинский Кремль» тоже пользовалась громким успехом. Всё ясно каждому прочитавшему эту книгу, которую необходимо, как можно скорее перевести на английский язык и распространить». Так или иначе, «Князь» Климова — это книга настолько необычайная и своеобразная, что меня заинтересовало познакомиться поближе с историей появления этой книги и её авторов. Григорий Климов родился в городе Новочеркасске, в семье доктора. Окончил школу с дипломом отличника или, как говорят, с золотой медалью и Новочеркасский Индустриальный Институт с дипломом инженера электрика. Затем, был в аспирантуре Московского Энергетического Института и одновременно заканчивал Московский Институт иностранных языков. Во время войны, благодаря знанию иностранных языков, был направлен в Военно-Дипломатическую Академию в Москве, по окончании которой, служил в Советской Военной Администрации в Берлине. После демобилизации из армии, вместо того, чтобы возвращаться в Москву, Климов перешёл в Западную Германию, где и написал свою книгу «Берлинский Кремль». Нужно сказать, что в Америке подобного рода боевики частенько пишутся «гоуст райтерами», то есть, писателями-призраками. Наиболее яркий пример этому — книга Кравченко «Я избрал свободу», которая и по сей день не вышла на русском языке, и «автор» которой позже застрелился. Поэтому, когда появился «Берлинский Кремль», соответствующие лица и организации очень удивились, что нашёлся человек, который написал подобную книгу сам, и заинтересовались автором. После этого, Климов работал в Гарвардском проекте в Мюнхене. Об этом проекте Гарвардского университета известно, что там производилось обширное психологическое исследование новой эмиграции из СССР, так сказать, гомо совьетикус, что там работали лучшие американские эксперты — ведуны по советским делам, что на этот проект было ассигновано несколько миллионов долларов, и что производился он в 1949-51 годах, в основном, в Мюнхене. В процессе работы этого проекта, сотни советских беженцев подвергались там каким-то специальным психологическим исследованиям: так называемые Роршах-тесты, тесты с чернильными пятнами, тесты с незаконченными предложениями, вплоть до интимнейших интервью на сексуальные темы, где каждое слово записывалось на магнитофон. И всякие прочие тесты, где, с помощью психоанализа, выяснялись всякие щекотливые психологические комплексы. Одним из таких комплексов был какой-то таинственный «комплекс Ленина». Как писали в американской прессе (и в «Новом Русском Слове»), в Гарвардском проекте главную роль играл профессор Натан Лейтес, автор книги «Московские процессы 1938-37 годов», те самые странные процессы, где поголовно уничтожили всю ленинскую гвардию, называя их бешеными собаками. Там же писали, что Гарвардский проект принципиально базируется на таинственном «комплексе Ленина». Кстати, нужно заметить, что в кругах русской эмиграции, Гарвардский проект почему-то пользовался дурной славой. Люди качали головами: «Эх, хотят спасти матушку-Россию от большевиков — при помощи троцкистов и меньшевиков». А некоторые остряки шутили: — Ведь, русские эмигранты давно твердят: «Против большевиков — хоть с дьяволом». Ну, вот практичные американцы и решили взять себе в союзники этого самого дьявола. Так или иначе, судя по всем данным, в Гарвардском проекте вырабатывались научные планы и выискивались соответствующие кадры для начинавшейся в то время психологической войны между Западом и Востоком. Вскоре после этого, появился целый ряд организаций в области этой самой психологической войны. Судя по американской прессе, всё это были специальные проекты, финансируемые американской Центральной Разведкой CIA. Не будем бояться повторить то, что свободно пишет сама американская пресса. Тем более, поскольку это делается от нашего русского имени, а сами мы многого здесь не знаем. В течение нескольких лет Климов стоял во главе одного из таких спецпроектов психологической войны. Он был председателем Центрального Объединения послевоенных эмигрантов из СССР (ЦОПЭ) и главным редактором журнала «Свобода» на русском языке и журнала «Антикоммунист» на немецком языке. Можно не сомневаться, что столь хорошо осведомлённый хозяин, как Центральная Разведка США, предварительно перебрала все возможные кандидатуры — и выбрала наилучшую. Действительно, не легко найти на Западе советского человека, который был бы писателем без помощи писателей-призраков, и который сегодня редактировал бы журнал по-русски, завтра выступал бы перед университетской аудиторией по-немецки, а послезавтра перед американским Конгрессом по-английски. Массовые митинги в Берлине, массовые тиражи «Берлинского Кремля», кинофильм по этой книге — и миллионы листовок ЦОПЭ в Восточной Германии. Имя Климова шумело по страницам европейской печати гораздо больше, чем все остальные «праджекты» CIA, вместе взятые. Видимо, поэтому Климову простили единственный минус с точки зрения Гарвардского проекта: хотя у него была такая же, как у Ленина, золотая медаль за образование, но пресловутого «комплекса Ленина» у него не было. Резюмируя, можно сказать, что Климов был блестящим руководителем одного из самых засекреченных спецпроектов Центральной Разведки США и заслуженным «асом» американской психологической войны. На этой работе он, видимо, хорошо познакомился с кухней и американской, и советской разведок. В 1955 году Климов переехал в Америку и вернулся к своей профессии инженера-электрика. Одновременно он работает над книгой, в которой он творчески перевоплощает свой богатый опыт в области психологической войны. Имея ключ к работам Гарвардского проекта в форме таинственного «комплекса Ленина», Климов ставит перед собой задачу: а что же делала советская тайная полиция в этой же области? Ведь, советы просто не могли не знать о тех принципах, на которых базировался Гарвардский проект, и которые описываются в любом учебнике психологии. В американских книгах, анализирующих работу CIA, пишут, что, на профессиональном жаргоне CIA, эта работа подразделяется на «чёрную магию» и «белую магию», где посередине болтается ещё «серая магия». Так же подразделяется и пропаганда CIA: на чёрную, серую и белую. Белой пропагандой занимается, по-видимому, «Голос Америки». А серой и чёрной — всякие замаскированные спецпроекты. Вот этими-то делами, судя по всему, и занимался Гарвардский проект. В каждом серьёзном научном учреждении, занимающемся подобными делами, если одна группа учёных разрабатывает какой-нибудь проект, то другая группа учёных, наподобие штабной игры в «красных и синих», одновременно разрабатывает соответствующий контрпроект, чтобы предусмотреть и предупредить, то, что может предпринять в этой области противник. Вот такой-то контрпроект — в форме романа — и проделал Климов. Проделал то, что, может быть, упустила сделать Центральная Разведка США. Результат — предельно прост: и американская, и советская разведки работают в этой области по совершенно одинаковым научным принципам. Каждому известно, что тайные службы или, как говорят, «хитрые органы», пусть это будет CIA или КГБ, внимательно изучают психологию тех субъектов, которые их интересуют. Примером тому — Гарвардский проект. Но, не каждому известно, что современная психология, в особенности те тёмные области, которыми преимущественно и интересуются всякие «хитрые органы», базируются, в основном, на фрейдовском психоанализе. Примером этому — те тесты, которые производились в Гарвардском проекте. Что знает о фрейдизме средний человек? Ах, скажут, какая-то чепуха, что психика человека как-то связана с его «сексом». Но специалист внесёт маленькую поправку. Только одно слово... Но, мне не хотелось бы произносить это магическое слово, чтобы не нарушать тайны «Князя» преждевременно. Зная тайны «Князя», вы поймёте все загадки психологической войны. Разве не странно, что избравший свободу и наделавший столько шума Кравченко, в конце концов, избрал себе пулю в лоб? Разве не странно, что последовавшие вслед за ним к свободе Косенкина и её коллега Самарин, вскоре после этого, оказались в сумасшедших домах? Нет, нет, не в советских, а в американских сумасшедших домах. Имея ключи познания, которые даются в «Князе», вы поймёте, почему советское правительство сажает своих свободолюбивых писателей-бунтарей в сумасшедшие дома и концлагеря. Вы поймёте все драмы и комедии псих-войны, вплоть до анекдотического бегства в Америку дочери Сталина, которую здесь делают миллионершей? В Гарвардском проекте работали лучшие еврриканские специалисты-ведуны по советским делам. Климов проделал свою работу совершенно один. За Гарвардский проект заплатили несколько миллионов долларов. Думаете, Климову хоть спасибо сказали? Пока я знаю только, что гарвардские ведуны проклинают тот день и час, когда Климов поступил в Гарвардский проект. Но это — вполне естественно, так как некоторые аспекты этого проекта были, по видимому, строжайше засекречены. Хотя, обо всём этом, по-видимому, прекрасно знала советская разведка. Возьмём конкретный пример. 31 октября 1953 года в Нью-Йорке был канун Дня всех святых — Хеллоуин, то есть, день всех грешников, когда дети веселятся по улицам в масках ведьм, врунов и колдунов. А в Москве, в этот день, был арестован американский профессор социальных наук Фредерик Баргхорн, специалист по Советскому Союзу и пропаганде, собиравший в Москве материалы для своей книги «Советская иностранная пропаганда», тихий 52 летний холостяк, спокойно живший со своей старушкой-матерью. После ареста профессора Баргхорна, с американской стороны поднялся дикий шум на весь мир. Казалось, что за этим арестом скрывается нечто более серьёзное, и американское правительство хочет любой ценой — и как можно скорее — добиться освобождения профессора Баргхорна. Пока он не проговорился. В ход пустили всё — вплоть до личного протеста президента Кеннеди. Уже одно это,, в подобных случаях, вещь довольно необычайная. Вернувшись в Америку, профессор Баргхорн был поразительно молчалив. Даже когда одна из комиссий Конгресса вызвала его для дачи показаний о его аресте в Москве, он отказался явиться в Конгресс добровольно, и его пришлось принудить к этому специальной повесткой, за уклонение от которой угрожают всякими суровыми карами. Разве это не анекдотично? Казалось, что профессор Баргхорн опасается проронить какое-нибудь лишнее слово. Но это слово он всё-таки проронил. Как писали в «Нью Йорк Таймс», на допросе в Госдепартаменте профессор Баргхорн сообщил, что во время его ареста в Москве допросы концентрировались преимущественно вокруг... Гарвардского проекта, с которым он когда-то был связан. По-видимому, это и было причиной его ареста. Профессор Баргхорн был освобожден 15 ноября. По требованию президента Кеннеди. А через 6 дней, 22-го ноября, президент Кеннеди был убит пулей Ли Освальда. А ещё через два дня, Освальд был убит пулей Джека Руби. И сразу над Америкой повисла тайна, которая вряд ли будет раскрыта. Но всё дело в том, что из первых же газетных отчётов было совершенно ясно, что Освальд, и Руби являются типичными представителями той самой расплывчатой, но, вместе с тем, и совершенно определённой категории людей, которую выясняют при помощи Роршах-тестов. Тех самых тестов, которые применялись в Гарвардском проекте. Зная эту категорию, можно понять, почему арест профессора Баргхорна так переполошил американское правительство, и почему после возвращения в Америку профессор Баргхорн так упорно молчал. Как-то в американской печати промелькнули сообщения о советском квантовом оружии. Писали, что в Советском Союзе изобрели какое-то новое тайное оружие, основанное на совершенно новых принципах — нечто, вроде лучей смерти. Писали, что это оружие настолько страшное, что о нём даже страшно говорить. Но, не будем такими пугливыми и скажем что это за оружие. Это оружие основано на некоторых тёмных законах социальной психологии. На тех самых законах, которыми, судя по всему, занимались в Гарвардском проекте. Потому-то, советская тайная полиция, по-видимому и решила «подоить» квантового профессора Баргхорна. Как трагическая ирония судьбы, президент Кеннеди погиб от того самого, что он покрывал и защищал, в лице профессора Баргхорна. В таких условиях, у некоторых может возникнуть логический вопрос: а не ударили ли из Москвы тем же самым оружием? Учитывая пребывание Освальда в Москве и его русскую жену, теоретически это вполне возможно. А правду мы здесь не узнаем никогда. Гарвардский проект не был частным делом Гарвардского Университета, а исходил от правительства США. Ясно, что в таких условиях все профессора Гарвардского проекта — по приказу свыше — будут молчать так же, как профессор Баргхорн, которого пришлось тащить на допрос в Конгресс в принудительном порядке. В их защиту выступят Госдепартамент и всякие «хитрые органы», которые скажут: это вещи настолько сложные и секретные, что о них говорить нельзя. Кроме того, мы не сыщики, а только лишь, скромные литераторы. Учитывая все эти обстоятельства, допустим, что профессора Гарвардского проекта ничем таким особенным не занимались. Дадим им отпущение грехов. Но из данного положения, как в армянском анекдоте, есть только один единственный второй выход: тогда это значит, что они занимались monkey business, то есть, пускали миллионы на ветер. Вот и выбирайте, что лучше.

Американские сыщики из Вашингтона ломали себе головы: почему Баргхорна арестовали только через 13 лет после его участия в Гарвардском проекте? Хотя, за это время он несколько раз бывал в Москве!? Мы не сыщики, а только литераторы, но говорят, что незадолго до ареста Баргхорна, Климов пустил своего «Князя» гулять по эмигрантским редакциям. Редакторы оказались в положении Гоголевского чёрта, который украл с неба месяц. «Князь» жёг им руки, и они не знали, что с ним делать. Потому они отправили его — от греха подальше — в соответствующие инстанции: проверить, что это такое. Но инстанции эти довольно запутанные. Вспомним, например, дело Кима Филби: человек номер 2 в английской Интеллидженс Сервис и кавалер Ордена Британской Империи, который, как раз, в то самое время, до 1963 года, руководил всеми антисоветскими акциями англо-американской разведки и, одновременно, в течение 34 лет был советским агентом?! После чего, Ким благополучно сбежал в Москву, где получает пенсию и пишет мемуары. Получается, что самый надёжный способ переправить что-нибудь в советскую разведку — это послать хороший материал по западным разведкам. Надёжно и совершенно безопасно. Так или иначе, но факт что, как раз, вскоре после прогулки «Князя» по редакциям и инстанциям, и арестовали-то бедного профессора Баргхорна. После этого, Госдепартамент категорически запретил ездить в Советский Союз всем специалистам по советским делам, которые принимали участие в Гарвардском проекте. Неудивительно, что потом эти специалисты по «комплексу Ленина», проклинали Климова больше, чем Ленина. Кстати, вовсе не обязательно быть гарвардским профессором, чтобы знать «комплекс Ленина». Например, уже из газетных отчётов о Киме Филби можно сказать, что, помимо Ордена Британской Империи и ордена Красного Знамени, которым его наградили в Москве, Ким обладал также и «комплексом Ленина». Итак, мы уже выяснили, что этим таинственным комплексом обладали Ли Освальд, Джек Руби и Ким Филби. Чтобы никому не было обидно, можно добавить, что этим комплексом обладал не только создатель советского государства Ленин, но и создатель американского государства Джорж Вашингтон. Так что, с точки зрения психологической войны, оружие это довольно эффективное и обоюдоострое. Но, довольно об этом. «Князь» Климова — это, прежде всего, увлекательный роман. А если мы говорим здесь о Гарвардском проекте, то это необходимо потому, что Гарвардский проект, в лице лучших евриканских ведунов по советским делам подтверждает все те необычайные вещи, которые описываются в «Князе». Недаром в «Князе» уделяется такое внимание Великой Чистке, где чистили ленинскую гвардию, людей с тем самым «комплексом Ленина», на котором базировался Гарвардский проект. Поэтому, с фактической стороны, всё, что пишет Климов, — всё это апробировано и подписано лучшим мозговым трестом Америки. Когда «Князь» впервые печатался в отрывках, у русских наборщиков, которые сами пережили потерянный рай революции, чистилища сталинских чисток и ад Второй мировой войны, у этих закалённых людей иногда так дрожали руки, что они путали набор, а корректоры от волнения лепили в гранках ошибки, бегали к редактору и спрашивали: — Послушайте, неужели это правда? В значительной мере, «Князь» касается работы советской тайной полиции — на высшем, так сказать, научно-идеологическом уровне — и описывает всё это с поразительной точностью. Потом, одни говорят, что автор получил в своё распоряжение самые секретные архивы советской тайной полиции, другие говорят наоборот — что это архивы какой-то американской сверх-разведки. Некоторые уверяют, что это и то, и другое. Вокруг «Князя» сразу пошла масса всяких легенд. Одни говорят, что эту книгу писал не Климов, а целая учёная коллегия иезуитов. Настолько здесь глубоко знают то, что называется Богом и Дьяволом. А другие говорят наоборот — что этот «Князь» вполне заслуживает того, чтобы попасть на «Индекс прохибиторум», то есть, список книг, запрещённых Ватиканом. Рассуждая о дьяволе и правде, философы скептически замечают, что правда о дьяволе — это такая грязная вещь, что одна капля мутит жизнь, как капля воды мутит стакан абсента. Но от этого можно опьянеть. Кроме того, философы говорят, что дьявол опасен только тогда, когда мы его не видим. А когда мы его увидим, то он становится отвратительным, смешным, жалким. Потому, как говорят специалисты, первый трюк дьявола — это доказать, что он не существует, что он Никто и Ничто. Вот именно поэтому «Князь», где этот дьявол показан в довольно-таки голом виде, сразу же стал запретным плодом. А потом ещё будет яблоко раздора. Некоторые могут сказать: — А-ах, всё это высокая философия, а я — человек маленький, какое мне до этого дело? Хорошо, допустим, вы не знакомы с проблемами, которые описываются в «Князе». О такой ситуации в Библии говорится: «имеющие глаза — да не видят, имеющие уши — да не слышат». — А-ах, — скажут, — старая песня про Библию. А кто теперь верит в Бога? Только тёмные люди. Но вся соль в том, что в «Князе» эти старые проблемы рассматриваются с новой точки зрения — с точки зрения диалектического материализма — и становятся объективной реальностью. Возьмём конкретный пример. Допустим, что вы — молодой человек. И даже с университетским образованием, и вы думаете, что знаете всё и вся, и вы захотели жениться. Конечно, на интеллигентной барышне из хорошей семьи. А знаете ли вы, что половина ваших потенциальных невест — это вовсе не то, что вы видите и слышите? Если бы вы имели магический кристалл и могли заглянуть в будущее, то вы увидели бы, что половина ваших потенциальных невест не принесут вам ничего, кроме несчастья — это заведомо неудачные браки, грязные разводы, разбитые семьи, мучительные и постыдные болезни, проблематичные дети, где вы до самой смерти не поймёте, отчего всё это и почему. Да, статистика говорит, что половина. Но не говорит, какая половина, кто именно. А вы имеете глаза — и не видите, имеете уши — и не слышите. Что же делать? Хотели бы вы иметь такой ведовской кристалл, чтобы поведать будущее? И чтобы избежать такого будущего. Хорошо, я дам вам рецепт: 1. Прочитав «Князя», дайте его вашей потенциальной невесте. Или потенциальному жениху. Или вашей будущей невестке — или будущему зятю. Только, рецепт этот — тайный: потому, предварительно вырвите страницу, на которой написаны эти строки. 2. А потом, спросите: «Ну, как — нравится или нет?» И смотрите за результатами. Только смотрите внимательно. И, как в магическом кристалле, вы увидите будущее. Да и так ясно, что никакая цыганка вам так не нагадает. И слово моё — слово моё крепко! Рецепт этот — проверенный. Когда «Князь» печатался в «Русской Жизни», многие читатели сразу почувствовали, что это — вещь уникальная. Они стали вырезать «Князя» и делать из него подшивку. С тех пор эти подшивки ходят из рук в руки, наподобие запретной литературы. И у меня тоже есть такая подшивка, которую я даю читать моим знакомым. Должен сказать, что у «Князя» обнаружилось чудесное свойство: он действует на людей, как лакмусовая бумажка для лабораторных анализов. По тому, как реагирует читатель на «Князя», вы сразу видите кто он такой. Одни с большим интересом читают «Князя». А другие кривятся и морщатся, как чёрт от ладана. Так что, это — рецепт проверенный. И если вы немножко поупражняетесь в этом искусстве, то станете лучшим психологом, чем Достоевский, Фрейд и доктор Кинси, вместе взятые. Но, именно потому «Князь» и стал запретным плодом — потому что этот легион не хочет, чтобы его видели. В Библии говорится о древе познания добра и зла, плоды которого — запретные плоды. А Климов взялся за это дерево — и трясёт его, как грушу. Ну, вот вам и результаты. Подводя итог, можно сказать, что «Князь» — это, своего рода, история советского доктора Фауста в поисках ключей добра и зла, где можно встретить и доброе зло, и злое добро. Здесь хочется провести параллель с романом «Доктор Фаустус» нобелевского лауреата Томаса Манна. Герой романа, чтобы достигнуть гениальности, заключает пакт с дьяволом, в том смысле, что умышленно заражает себя сифилисом. Вы, наверно слышали легенды, что Ленин был сифилитиком и Гитлер был сифилитиком. Вот, по этому пути идёт и Томас Манн. Когда будете читать «Князя», сравните сифилитического дьявола Манна с диалектическим дьяволом Климова. И решите сами — кто из них ближе к истине? С точки зрения диалектического материализма, библейский дьявол, имя которому легион — это просто сложная, комплексная социальная болезнь. Тут действительно, есть некоторые параллели с сифилисом: болезнь эта передаётся по наследству, растягивается на несколько поколений и имеет несколько стадий, своего рода, членов, кандидатов, попутчиков и сочувствующих этого легиона, но болезнь эта такая, что некоторые специалисты, вроде нобелевского лауреата Томаса Манна, предпочитают сваливать вину на невинный сифилис. Сколько же этих легионеров? Американская статистика доктора Кинси говорит, что среди американского населения, то есть, в хорошем культурном обществе, таких легионеров, кандидатов, попутчиков и сочувствующих будет уже 50%. А среди поэтов, писателей и, вообще литераторов — 75%. И сразу получается абсурд. Ведь, это правящая партия!? Да, потому в Библии и говорится — князь мира сего. Но этот князь всегда будет пытаться доказать, что он не существует. Потому «Князь» Климова и попал в положение антипартийной литературы. Если перевести американскую статистику на язык диалектического материализма, то получается так: 75% литераторов, то есть, 3 из 4, прочитав «Князя» начнут волноваться, протестовать и доказывать, что всё это вовсе не так. А четвёртый, будучи в меньшинстве, пожмёт плечами и сдастся. Потому «Князь» и застрял в издательствах. Если сделать ещё один шаг по пути диалектического материализма, то это получается так. Возьмём, например, один из журналов, где «Князь» попал под запрет. Редактор — очаровательная дама и даже революционерка. Но, её взрослая дочь всё время поговаривает о самоубийстве. Обычное явление в семьях революционеров: так было у Карла Маркса, Бакунина, Троцкого, Ленина и Сталина. Но, если эта дочь прочтёт «Князя», где это всё объясняется, то у мамы может быть много неприятностей. Потому, заботливая мама и прекратила печатанье «Князя» на первой главе. Причина — вполне уважительная. Что стесняться? Как говорят, докторов и художников не стесняются. Кроме того, здесь — все люди свои. Видите, как всё просто получается.. Если иметь магический кристалл. Запомните эти цифры, как таблицу умножения: 37% — 50% — 75%. Так как это — ключи познания всех социальных загадок и парадоксов. Потому, когда президент Джонсон провозгласил «великое общество», в прессе, всё чаще, раздаются голоса — «больное общество». Потому, когда в Советском Союзе стали закручивать гайки, то — пользуясь американской статистикой (75%) — в первую очередь взялись за поэтов и писателей. В этом загадка Сталина и сталинских чисток и концлагерей. В этом загадка Гитлера и гитлеровских газовых камер. Зная эти ключи, вы поймёте все загадки человеческой души. Начиная с того, почему американская богиня секса Мэрилин Монро покончила самоубийством, и, кончая тем, почему ваша соседка развелась с мужем. Но сразу вы почувствуете со всех сторон массу возражений. Тогда вспомните таблицу умножения: 37% — 50% — 75%... Члены — кандидаты — попутчики — и сочувствующие... И ещё вспомните, что уже с библейских времён, эту штуку называют — имя моё легион, который есть лжец и Отец лжи, всегда старающийся доказать, что он не существует. И тогда вы поймёте, почему Библия, и по сей день, считается самой мудрой книгой в мире. Но, как говорят, не так страшен чёрт, как его малюют. Имея ключи познания, вы увидите не только грешников, но и праведников, и самых настоящих святых. Если суммировать проблемы «Князя», история показала, что религиозный подход — это наиболее рациональное решение этих тяжёлых проблем. Это говорю я, человек далеко не религиозный. Потому что там, где искали другие выходы, — там приходили к чисткам, концлагерям и газовым камерам. Нужно подчеркнуть, что та область Великой Чистки, которая описывается в «Князе» — 13-й Отдел, относится только и только к тем социальным элементам, которые делали революцию, которая потом, пользуясь старой поговоркой, пожирает своих детей, как свинья поросят. Одновременно, — это памятник тем невинным жертвам, которые попали под колёса кровавого молоха революции. И ещё можно отметить, что после того, как «Князь» стал запретным плодом, автор переработал его — и ещё больше усилил, как раз, те моменты, которые делают его столь щекотливым для одних — и столь поучительным для других. Теперь — о художественной стороне «Князя». Говорят, когда этот роман печатался в отрывках, американская Центральная Разведка CIA стала задним числом наводить справки, а нет ли у Климова, действительно, живого брата, которого он описал в лице советского доктора Фауста — трагического и зловещего маршала государственной безопасности СССР и красного кардинала за спиной у советских вождей. Даже с такими знатоками своего дела, как CIA, получилось то же самое, что с теми классическими голубями, которые клевали виноград на картине художника. Своим «Князем» Климов доказал, что недаром он был заслуженным «асом» американской психологической войны. Теперь он написал такую книгу, каких ещё не было, и которая стала запретным плодом и на Западе, и на Востоке. Но, в современном западном мире «запретность» книги является для неё самой лучшей рекламой. Кроме того, сейчас, в 1970 году, все запреты упали и — с благословения Верховного Суда США — совершенно свободно печатают любую порнографию, которая, кстати сказать, густо перемешана с призывами к нигилизму, анархии и революции. Н-да, с этой точки зрения, «Князь» побил все рекорды! Потому, повторяем рекордный счёт: от «Князя» отказались не только почти все русские журналы и издательства, но и практически все американские (50), немецкие (20) и французские (10) издательства. Так что, это самый настоящий запретный плод. А когда этот заговор молчания вокруг запретного плода будет прорван, представляю себе, какой поднимется вой, визг и писк. Такой, словно наступили на хвост самому дьяволу, и тогда запретный плод станет яблоком раздора. Но, именно благодаря этому, «Князь мира сего» Климова займёт свое место на книжных полках рядом с «Князем» Макиавелли. Д-р С. П. Новиков,
Профессор современной советской литературы
Стратфордского университета

Глава 1. Тихий ангел Имея очи, не видите?
Имея уши, не слышите?
Марк. 8:18 Когда Максим Руднев был ребёнком, а это было ещё до революции, перед сном мать заставляла его молиться Богу. Максим безразлично бормотал под нос «Отче наш», а потом обращался к Богу с личной просьбой: — Боженька, пожалуйста, сделай меня большим и сильным. А то вчера Федька Косой опять поймал меня на соседском дворе и побил. Сделай так, чтобы я мог побить всех. Так, чтоб одной левой рукой, одним мизинчиком. Эту просьбу он повторял после каждой драки с Федькой Косым, который жил по соседству и считался самым отъявленным хулиганом на всю округу. Подумав, Максим шепотом предлагал в обмен: — Если хочешь, Боженька, то за это укороти мне немножко жизнь... У Бориса же, который родился после революции, уже с детства проявлялся более практический подход к жизни. Если он не доедал чего-нибудь, мать серьёзно говорила: — Смотри, Бобка, что остаётся на тарелке — это твоя сила. Если не съешь, потом тебя все девчонки бить будут. Мальчишка верил этому и готов был вылизать тарелку и лопнуть, лишь бы девчонки не оказались сильнее его. Эта привычка подчищать тарелку осталась у него на всю жизнь. Позже обнаружилось, что Максим пишет левой рукой. Младший брат поддразнивал старшего: — Эй, ты, левша! А ну, брось камень с правой! Мать же, сказала строго: — Не смейся, Бобка. Это его Бог наказал, чтобы он не обращался к Богу с глупыми просьбами. Хотя и левша, но школу Максим окончил с отличными отметками. Он поступил на исторический факультет Московского университета и мечтал стать профессором. Помимо профессорских амбиций, он ещё любил командовать людьми. Потому, он вскоре вступил в партию и даже выдвинулся в секретари факультетской парторганизации. Дома же, Максим любил подчёркивать свою роль старшего брата. Частенько он посылал младшего брата с записочками к девушкам, за которыми он ухаживал. Но, только тогда, когда успех был обеспечен, — как свидетеля своих побед. Если же успех был под вопросом, Максим находил другие пути — без свидетелей. Хотя, Борис был значительно младше Максима, но к старшему брату он всегда относился довольно скептически. Может быть, потому что старший везде искал возможность покомандовать, а младший терпеть не мог, когда им командуют. Или, может быть, потому что левша Максим ещё умел шевелить ушами и часто демонстрировал это. — В точности, как осёл! — говорил младший. Несмотря на это, и университет Максим окончил с блестящими успехами. Так как он хорошо проявил себя в должности секретаря факультетской парторганизации, то, вместо работы по специальности, учителем истории, он получил, по партийной линии, назначение на службу в ГПУ. Звание уполномоченного ГПУ, что в то время соответствовало чину капитана, вполне импонировало амбициям Максима. А тем более, щеголеватая военная форма и малиновые петлицы, которые наводили страх на окружающих. Максим никому не сказал о своём назначении, а потом, вдруг, появился дома в полной форме ГПУ. На поясе, в новенькой кобуре поблескивал маленький браунинг системы Коровина, что считалось в ГПУ особым шиком. Увидев зловещие петлицы, их отец, пожилой доктор-гинеколог, неодобрительно покачал головой: — Я стараюсь продлить жизнь людей, а ты будешь заниматься ее сокращением. Нехорошее это занятие. Единственным, на кого форма и браунинг Максима не произвели ни малейшего впечатления, был младший брат. Первая стычка произошла у них, когда Борису исполнилось четырнадцать лет. Максим сидел за столом и заполнял служебную анкету. Чтобы идти в ногу со временем и своей должностью, в графе о родителях он написал расплывчатое определение: «трудящиеся». Борис заметил это и решил, что этим брат отказывается от их отца. — Отец не рабочий, а доктор, — сказал он. — Зачем ты врёшь? — Не твоего ума дело, — ответил старший. — Сразу видно, что левша, — насмешливо бросил младший, — Всё слева делает. — Молокосос! — вскипел уполномоченный ГПУ. — Сейчас я тебе уши надеру. — Попробуй, — сказал школьник. Чтобы выровнять разницу в силах, он зажал в кулаке вилку и следил за каждым движением брата с таким деловитым спокойствием, что тот решил лучше не пробовать. Как это ни странно, Максим нисколько не обиделся. Наоборот, потом даже хвастался своим приятелям: — Вот у меня младший брат — чуть мне вилку в живот не засадил. Такого лучше не тронь. Однако, вскоре он сам же и забыл про свой совет. Следующая, уже более серьёзная, стычка произошла у них вскоре после того, как ГПУ переименовали в НКВД. Жили они на тихой окраине Москвы, во флигеле в глубине двора. Зимой, когда дворик заносило глубоким снегом, во флигеле топили кафельные голландские печи, где так приятно греть спину о кафельные изразцы. Уголь и дрова для печей приходилось носить вёдрами из погреба, для чего нужно было выходить во двор, что на снегу не особенно приятно. Эти прогулки в погреб считались поочередной обязанностью братьев, хотя, с тех пор, как Максим надел малиновые петлицы, делал он это крайне неохотно. Как-то мать послала Максима за углём. Борис лежал в соседней комнате на большом, покрытом ковром сундуке, который служил ему постелью, и читал увлекательный роман Райдера Хаггарда «Дочь Монтесумы». Старший брат вошёл в комнату младшего и небрежно приказал: — Бобка, пойди-ка принеси угля! — Мать тебя послала — ты и иди, — возразил младший. — Ты лучше слушай, что тебе говорят. — Вот когда мать мне скажет, тогда я и пойду. — Смотри, если через три минуты ты не пойдёшь, то я приду с собачьей плеткой! — пригрозил уполномоченный НКВД и вышел из комнаты.
Собачья плеть всегда висела на вешалке в коридоре, как полагается в доме, где есть немецкая овчарка.      Младший отложил книжку в сторону, встал с сундука и потихоньку вытянул нижний ящик стола. Под учебниками физики и химии там лежал медный кастет, уже проверенный в нескольких драках. Он надел кастет на руку и опять улёгся на свой сундук, держа правую руку в кармане, а в левой «Дочь Монтесумы». Он читал, как несчастного пленника привязывают к каменному алтарю, чтобы принести его в жертву богам, как зловещий жрец ацтеков приближается к нему с жертвенным ножом. В этот момент в комнату вошел Максим, держа в руках собачью плеть. — Считаю до трёх, — сказал он. — Ра-аз... Два-а... Три-и! Дальнейшее Максим описывал своим приятелям так: — Да-а... Такого я ещё никогда не видел... Чтобы человек прыгал с положения, лежа на спине. От сундука до двери, минимум шесть метров. Так он взвился в воздух и, как тигр, прямо мне на голову. Словно его ножом ткнули. Я с плетью, а он на меня с кастетом. — Неужели? — удивлялись приятели. — Да-а... Ох же и свалка получилась. Шкаф вдребезги разломали. У стола две ножки отломали. Про стулья я уж и не говорю — одни щепки остались. Потом я специально сундук проверял — так аж крышка треснула. Это он спиной продавил, когда на меня прыгал. Одна только печка целая осталась. — Кто же победил? — Вничью! — с некоторой гордостью за младшего брата говорил Максим. — Его в школе так и прозвали — бугай! Никто с ним справиться не может. Он на турнике уже солнце крутит. — Кто же пошёл за углём? — Мать пошла. Тогда он у неё ведро забрал, а мне говорит: «Ну, погоди до следующего раза!» Вот же чертяка. Но зато, на него можно положиться. И в этом отношении Максим не ошибся: если младший брат сказал что-нибудь, то на него можно было положиться. До следующего раза ждать пришлось недолго.      В школе, где учился Борис, состоялся вечер самодеятельности. После самодеятельности были танцы в гимнастическом зале, а после танцев, как обычно, драка на улице с учениками соседней школы. В самый разгар схватки, одноклассник Бориса, Иван Странник, ни с того ни с сего, поднял стрельбу в воздух из маузера, который он стащил у своего отца, работавшего цензором в горсовете. Не зная, кто стреляет, обе партии пустились врассыпную. Первым, испугавшись собственной храбрости, убежал сам Иван, предварительно сунув пистолет Борису. На следующее утро Борис сидел у себя в комнате и в ожидании Ивана из любопытства разбирал огромный маузер. Зачем-то в комнату вошел Максим. Увидев в руках младшего брата настоящий пистолет, да ещё маузер, он так растерялся, что сначала даже ничего не сказал, а вышел и стал о чём-то шептаться с матерью. — Борис, пойди принеси дров из погреба! — попросила мать. Тот собрал свой маузер и, положив его в карман, отправился в погреб. Уполномоченный НКВД воспользовался этим, чтобы обыскать комнату младшего брата. Не найдя пистолета, он схватил с вешалки злосчастную собачью плетку, которая в его представлении являлась символом власти в доме, и выскочил во двор вслед за Борисом. — Дай сюда пистолет! — скомандовал он. — Не дам, — твёрдо ответил младший, запуская руку в карман. Старший поднял плеть: — Да или нет? Вместо ответа младший вытащил руку из кармана, и в лицо брата ударил дым и огонь пистолетного выстрела. Максим застыл с поднятой рукой, а ему в упор, как из огнетушителя, плескали выстрелы из крупнокалиберного пистолета. Он попятился к крыльцу. — Брось плеть! — скомандовал теперь Борис. — Руки вверх! Уполномоченный НКВД послушно бросил плеть в снег и поднял руки. — Заходи в дом! — приказал Борис. — Быстро! Когда старший брат скрылся за дверью, младший, как заяц, махнул через забор. Если придёт милиция, то пусть Максим сам оправдывается, почему подняли стрельбу средь бела дня. Тем временем Борис по глубокому снегу, в одной рубашке, поддерживая штаны, спадающие от тяжести болтавшегося в кармане пистолета, добрался до Ивана и отдал ему маузер. Как Иван объяснял своему отцу недостачу патронов, осталось неизвестным. Вечером, узнав о происшествии, доктор Руднев ворчал: — У нас предки из казаков, а потому у нас в роду есть где-то польская кровь. И турецкая тоже есть. Видно, Максим в поляка пошёл: пенонзев не маем, зато гонор маем. А вот Борис чистый турок, прямо башибузук. Максим чувствовал себя героем дня и хвалился: — Борька в меня стрелял, стрелял — и ни разу не попал. — Так ведь я ж тебе мимо ушей целил, — неохотно сообщил школьник. — Как укротитель в цирке. В досках старого флигеля было много дырок от выдернутых гвоздей. Позже Максим показывал эти дырки своим приятелям и с гордостью рассказывал: — Видите, это Борька в меня стрелял. Весь дом изрешетил. Ох же и отчаянный он у меня! Есть люди, которые не могут жить со своими ближними на равных правах. Они всегда стараются быть господами, но если это не получается, тогда они сами лезут в слуги к тому, кто оказался сильнее. Так вот и Максим. Не в состоянии подчинить себе младшего брата, он не только уравнял его в правах, но даже стал немного заискивать перед ним. Стараясь завоевать его доверие, несмотря на большую разницу в возрасте, он часто приглашал его в компанию своих знакомых и делился с ним всеми своими секретами. Борис же, наученный опытом, держался немного настороже и сохранял безопасную дистанцию. Разница между братьями проскальзывала во многом. Максим был сухощавый и с тонкой костью, с серыми глазами и светлыми, слегка вьющимися волосами, которыми он очень гордился. Губы у него были узкие, нервные, властные. По этому поводу он утверждал, что такой же рот был у Ницше и Шопенгауэра. Студентом он увлекался легкой атлетикой, хорошо плавал и бегал на лыжах. Борис же, широкоплечий и темнокожий, предпочитал тяжёлую атлетику и гимнастику на снарядах. Старший брал на вспышку, а младший — на выдержку. У Максима всегда было много друзей, которые довольно быстро менялись. У Бориса друзей было меньше, но зато, они почти не менялись. Максим постоянно брал у своих друзей книжки. И постоянно бывшие приятели Максима приходили к Борису и, немного смущаясь, просили вернуть книжки, которые старший брат взял у них почитать несколько лет тому назад. Когда Борис перешёл в 8-й класс, он увлёкся охотой и купил себе «Фроловку» с магазином на четыре патрона. Вместо картечи он зарядил ружьё рублеными кусками свинцовой трубы. Как и полагается настоящему охотнику, он повесил заряженное таким образом ружьё в изголовье своей кровати. Однажды, вернувшись из школы, он уже на пороге почувствовал острый запах охотничьего пороха. Ружьё валялось на постели, а по дубовой доске стола, где Борис готовил свои уроки, расходился рваный, щерблённый след выстрела. Заряд рубленого свинца косо резанул по столу и засел глубоко в стене. У Бориса екнуло сердце: что, если... Он оглянулся по комнате, ища следы крови. Убедившись, что крови нет, он пошёл искать Максима. Тот сидел на кухне в своей щегольской форме НКВД и со смущённым видом. — Ну, как ружьё стреляет? — словно между прочим спросил младший. — Хорошо? — Да, знаешь, я хотел показать знакомым... А оно вдруг выстрелило... — Удивляюсь, как это никому в живот не попало. Тебе определённо везет. Уполномоченный НКВД посмотрел на брата и моргнул белесыми ресницами: — Скажи, а тебе меня не жалко? — Мне стол жалко, — ответит тот. Максим и здесь не упустил возможности похвастаться своим приятелям: — Вот у моего Борьки нервы. Ружьё выстрелило, так ему не меня жалко, а какой-то паршивый стол. Не то чтобы Борис не любил брата. Нет, он просто знал, что если с Максимом обращаться по-хорошему, то он сейчас же сядет ему на шею. Собачья плётка, которую так любил Максим, принадлежала немецкой овчарке Рексу. Когда-то Борис собственноручно выбрал щенка в подмосковном питомнике служебных собак и за пазухой привёз его домой вместе с длинной родословной. Чистокровный щенок вырос в огромного, чёрного, как уголь и на редкость умного пса. Летом Борис спал на веранде, а Рекс сидел рядом на цепи и охранял своего хозяина. Пёс он был довольно серьёзный и не давал спуска окрестным хулиганам, которые не раз грозились притравить его. Больше всех грозился Федька Косой, который командовал всем окрестным хулиганьём. В один солнечный зимний день, как раз после снегопада, Борис вышел во двор, чтобы расчистить снег. У порога, в судороге вытянув задние лапы, лежал Рекс. Он уткнулся носом в ступеньки, из чёрных шершавых ноздрей сочилась кровь. От порога к улице по свежевыпавшему снегу тянулся длинный кровавый след. Верный пес дополз до порога, но подняться по ступенькам у него уже не хватило сил. Борис нагнулся, потрогал рукой ещё тёплое, но уже безжизненное тело собаки. Потом он кинулся в дом и сорвал со стенки ружьё. На ходу щелкая затвором, он яростно крикнул Максиму: — За мной! Рекса отравили! Где Федька Косой? Я этого гада... Младший брат, как бешеный, носился по снегу с ружьём на изготовку, разыскивая убийцу своего любимого Рекса. А следом за ним, носился старший брат и тщётно пытался отнять у него ружьё. С улицы прибежали мальчишки: — Дяденька, дяденька... Да вашего Рекса машина переехала... Мы сами видели. А Федьки Косого тут и близко не было... Только тогда Борис успокоился и поставил ружьё на предохранитель. После этого, Максим в первый раз пожаловался матери: — Собаку Борька любит, как человека. А вот я для него — пустое место. В пункте женщин Максим любил ухаживать за чужими женами, как он выражался, за дамочками, и даже обосновывал почему: — Двойная победа — и никакой ответственности. По молодости лет Борис ещё не понимал, что это значит, но упрямо возражал: — Это всё равно, что воровство. — Это по законам Моисея так, — усмехался уполномоченный НКВД. — Но теперь, не то время. Соответственно этому, Максим и женился — тоже на чужой жене. В глазах Бориса у Ольги, жены Максима, имелось два минуса. Первое — что она кончила не институт, а только мукомольный техникум. И второе — что она бросила своего первого мужа. И, вместе с тем, Борис оказался косвенной причиной этого брака. Борис часто бывал на вечеринках в доме своей одноклассницы Ирины. А Ольга жила у них в семье, в качестве квартирантки. На вечеринках школьники играли в обтрёпанный «флирт цветов», в фанты с робкими поцелуями и танцевали под патефон. Потом стучали в дверь квартирантки: — Ольга, присоединяйся к нам! Та выходила из своей комнаты, всегда кутаясь в большой белый платок из ангорской шерсти, словно её знобило. Фигура у нее была так себе, ничего особенного, но зато лицо... Это было лицо мадонны, красоты редкостной, неземной. Вела она себя, как пришелец из чужого мира, и всегда немного скучала. Она никогда не смеялась, а только слабо улыбалась, да и то, как-то про себя. Танцевала она неохотно, как деревянная, а если, при игре в фанты, доходила её очередь целоваться, то она поджимала губы и отворачивалась. — Не обращайте внимания, — шептала Ирина. — Она хорошая девушка, только немножко самовлюблена. Жили они по соседству, недалеко от Петровского парка, Однажды в этом парке погожим весенним вечером застрелился студент. Он спокойно сидел на скамейке, мечтая о чем-то, потом вдруг вытащил из кармана наган и выстрелил себе в рот. В другом кармане самоубийцы нашли письмо — на имя ангелоподобной Ольги. Оказывается, он учился с ней в одном техникуме. Об этом поговорили, поговорили — и забыли. Мало ли всяких чудаков? Но, через несколько месяцев, когда на дворе стояла поздняя осень, произошла новая неприятная история. Бориса вызвали к директору школы. — Вы с Завалишиным дружили? — спросил директор. — Да, я с ним на охоту ходил. — Так вот — Завалишин застрелился... Из этого самого ружья. Он вам ничего не говорил... такого? — Нет, совершенно ничего. — Хорошо... Пойдите к нему домой — от лица комсомольской организации. Возьмите с собой Ивана Странника, ведь, это его двоюродный брат... Помогите там чем-нибудь. Холодное ноябрьское утро. Стук подошв по голой промёрзшей земле. Маленький домик на Песчаной улице. Убитая горем мать и тёмные пятна по стенам — следы крови. На потолке дырки — от той самой картечи, которую они, ещё недавно, вместе катали из рубленого свинца. К штукатурке прилипли какие-то бесформенные серые кусочки — это то, что осталось от мозга его товарища по охоте. Утром, вместо того чтобы идти в школу, Завалишин сел в кресло, приставил двустволку к виску и пальцем босой ноги спустил курки. Выстрелом одновременно из двух стволов, заряженных картечью, ему начисто оторвало голову. На столе лежало предсмертное письмо. Не матери, у которой он был единственным сыном, нет — ангелоподобной Ольге. Письмо было конфисковано милицией, но и так все понимали, что там написано. Тихий и замкнутый парень, Завалишин всегда держался в стороне от других подростков. Ничем он особенно не выделялся — ни в учёбе, ни в спорте. Знаменит он стал только после смерти. Его самоубийство, среди школьников вещь необычайная, вызвало много разговоров и ещё больше недоумения. Ирина пыталась оправдать свою квартирантку: — Да, Ольга здесь вовсе и ни при чём! — А почему он написал письмо именно ей, а не кому-нибудь другому? — спрашивали школьники. — Не знаю. Они встречались только у меня на вечеринках. И это всё. — Ну, а тот студент, что застрелился в парке? — Там тоже ничего не было. Когда-то она пошла с ним один раз в кино, и это всё. А за его дальнейшие поступки она не отвечает. Школьники неодобрительно качали головами: — Всё равно, твоя Ольга — какая-то недоделанная. — Просто, у неё рыбья кровь, — возражала Ирина. — Потому она всё время и мёрзнет. Она даже не может спать по ночам и, чтобы согреться, лезет ко мне под одеяло... Вскоре после этого, красавица Ольга вышла замуж за человека, которого она почти не знала, как говорится, за первого попавшегося. Злые языки шептали, что этим она только хотела избавиться от неприятных разговоров, в связи с двумя самоубийствами. У каждого найдутся завистники и недоброжелатели, которые только и ждут предлога посплетничать. В довершение всех бед, сразу же после свадьбы мужа Ольги забрали на три года в армию, и она осталась на положении соломенной вдовы. Теперь люди жалели её. А дальше получилось так. На фотографиях, которые Борис снимал во время вечеринок, Максим заметил ангелоподобное личико Ольги и с видом специалиста потянул носом: — Кхм, кхм... Кто это такая? — Да так — ни рыба ни мясо. — Слушай, познакомь меня с ней! — Опоздал. Она уже замужем. — Что, дамочка? Так это самое хорошо. — Как сказать. Из-за неё уже два человека застрелились. — Ничего. Ты только познакомь, а остальное — это моё дело. Максим устроил для своих друзей вечеринку, а Борис пригласил на неё соломенную вдову, которая скучала без мужа. Ольга появилась, как всегда кутаясь в свою белую шаль, и в этот вечер Максим потерял своё сердце. Спали братья в соседних комнатах, и раньше младший часто посмеивался, что старший имеет привычку разговаривать во сне. Но теперь Борис не смеялся. Почему-то ему было даже жалко брата, которого Ольга, словно заворожила. Каждую ночь Максим судорожно ворочался в постели и беспокойно бормотал: — Оля... Милая... Оленька... Но Максиму повезло. Ни много, ни мало, ровно через месяц, красавица Ольга развелась со своим отсутствующим первым мужем и вышла замуж за Максима. На свадьбе Борис, как зачинщик нового счастья, сидел на почётном месте — по другую сторону новобрачной. После свадьбы старший брат ушёл из родной семьи и поселился со своей женой на отдельной квартире в новых домах для работников НКВД.      Вскоре у них родилась дочка. По всему было видно, что Максим очень счастлив, что он боготворит свою молодую жену и страшно гордится ребёнком. Он стал солиднее, серьёзнее и если хвастался, то только своей женой. В родительский дом он заходил редко. Получив повышение по службе, он был очень занят, и всё свободное время проводил в собственной семье. Глава 2. Где никто рождает ничто «Поверь, Горацио, что на земле и в небе более чудес,
чем снилось всей людской премудрости».
Шекспир, «Гамлет» Во флигеле было два входа: с балкона — парадный и с кухни — чёрный. Однажды, зимней ночью Борис проснулся от настойчивого звонка с парадного входа. Недоумевая, кто это трезвонит среди ночи, он накинул на голые плечи шубу и спросил через дверь: — Кто там? — Это я... Открой... — услышал он голос старшего брата. Ещё полупьяный ото сна, младший откинул болт, снял цепочку, повернул английский замок и открыл дверь. На дворе — холод, снег и луна. На фоне освещённого луной снега тёмная фигура Максима в длинной военной шинели. Лица его не видно, к груди прижат какой-то большой сверток. Не переступая порога, он протянул сверток Борису: — Держи! Осторожно. Тот почувствовал у себя на руках что-то мягкое, тёплое, шевелящееся и понял, что это — закутанный в одеяло ребёнок. — Передай матери, — глухо сказал Максим. — Она знает, что делать... — Он повернулся и зашагал по залитому луной снегу. На улице зашумел мотор автомашины, и Борис остался один с ребёнком на руках. Ничего не понимая, он разбудил мать и передал ей плачущего грудного младенца. Утром Максим позвонил по телефону, ещё раз попросил позаботиться о дочери, но больше ничего не сказал. Вечером обеспокоенная мать поехала к нему на квартиру, чтобы узнать, что случилось, но дверь квартиры Максима была опечатана красными сургучными печатями НКВД. Сначала подумали, что Максим арестован. Но он каждый день звонил со службы, справлялся о здоровье ребёнка и на все вопросы отвечал: — Не спрашивайте меня ни о чём... Через неделю он появился в родительском доме. Небритый, с осунувшимся лицом и воспалёнными глазами, в измятой форме и нечищеных сапогах, он выглядел так, словно эти дни он спал не раздеваясь. Сняв шинель, он молча прошёл к кровати, где лежала его маленькая дочь. — Максим, скажи хоть, что случилось? — робко спросила мать. — Ничего... — поморщился тот. — Я буду жить у вас... — А, как же Ольга? — Она... Её здесь не будет... — Почему? Что у вас произошло? Сидя на краю кровати и глядя на ребёнка, Максим, словно не слышал ничего. Потом, он пробормотал каким-то чужим хриплым голосом: — Она покончила с собой... Её уже похоронили... И не спрашивайте меня больше ничего... Он устало поднялся, деревянным шагом прошагал в свою комнату и закрыл за собою дверь. В горе одни ищут утешения со стороны, другие, наоборот, уединения. Чувствуя, что Максим избегает всякого сочувствия, домашние решили оставить его в покое, пока он переживёт своё горе. Каждый день, приходя со службы, Максим запирался у себя в комнате. Чтобы попасть в свою комнату, Борис вынужден был проходить через комнату брата. Тот часами лежал пластом на диване, не шевелясь, как разбитый параличом, устремив глаза в одну точку и думая о чём-то. Или он неподвижно сидел за своим письменным столом и остановившимся, невидящим взглядом смотрел в тёмную ночь за окном, будто силясь понять что-то непостижимое. Войдя однажды в комнату, Борис увидел, что Максим сидит за столом, смотрит в пустое окно, а пальцы его играют маленьким браунингом. Он даже не слышал, как брат вошёл в комнату. — Максим! — тихо окликнул младший. Старший вздрогнул, будто очнувшись от транса: — Что такое? — Дай-ка мне эту игрушку! — протянул руку Борис. Максим растерянно посмотрел на браунинг, словно недоумевая, как он попал ему в руки, и послушно отдал пистолет брату. Борис сунул браунинг в карман и кивнул на дверь: — На кухне мать возится с ребёнком, никак не может его успокоить. Поди-ка помоги ей. Максим опустил голову и пошёл на кухню. На следующий день Борис, порядка ради, осмотрел браунинг и убедился, что в обойме не хватает половины патронов. Он понюхал дуло, потом снял верхнюю скобу и посмотрел канал ствола на свет — он был мутный, с беловатым налетом. Для охотника, привыкшего после каждой охоты чистить ствол оружия до блеска, было ясно, что из этого пистолета недавно стреляли. Игрушечный браунинг был немым свидетелем какой-то драмы. Если Ольга застрелилась, то почему нет половины патронов? После смерти красавицы жены, Максим вёл себя так, как будто из него вынули душу. Единственное, что его ещё интересовало в жизни, — это ребёнок, живое воспоминание об Ольге.
Часто он брал завёрнутую в пелёнки дочурку на руки, прижимал её к груди и долго смотрел на неё, словно отыскивая в ней черты любимой жены. Но капля долбит камень, а время — человеческие чувства. Оправившись от травмы и последующей прострации, Максим постепенно приходил в себя. Первое, что он сделал, — это принёс какие-то книги и теперь уже не смотрел в окно, а сидел и, наморщив лоб, читал и читал. Но книги эти он, почему-то, тщательно прятал ото всех, а уходя, запирал их в столе. Он даже обернул бумагой переплёты, чтобы никто не видел их названия. Борис только мельком заметил, что это какие-то медицинские книги. Так он сидел вечер за вечером, день за днём. Так прошло несколько месяцев, пока однажды Максим поднял палец и пробормотал: — Хм, это интересно... — Что такое? — спросил Борис из соседней комнаты. — Да так, одна фраза... Всего две строчки... — Что? — Ничего... Просто так. — А что это, ты за медицину взялся? — Ты не поймёшь... Это — специфическая тема... Но теперь придётся поискать в другом месте. Когда Максим ещё не работал в НКВД, а готовился к карьере профессора истории, он уделял много внимания иностранным языкам и прилично читал по-английски, немецки и французски. Хотя Борис собирался учиться на инженера, но и он тоже серьёзно занимался английским и немецким. Свои поиски Максим начал с того, что притащил в дом целую кучу книг на английском языке. Эти книги он уже не прятал, а бережно поставил их на книжную полку. Всё, свободное от службы время, он штудировал их более тщательно, чем те учебники истории, по которым он занимался в университете, что-то подчёркивая карандашом, делал какие-то выписки. И опять сидел вечер за вечером, день за днём. Как-то Борис, устав от физики и математики, заглянул брату через плечо — и протяжно свистнул. Книга, которую тот с серьёзнейшим видом штудировал, называлась так: «Золотая ветвь», а внизу подзаголовок: «История древних религиозных культов и магии. В двенадцати томах». — Какой же ты это том читаешь? — с усмешкой спросил Борис. — Десятый, — спокойно ответил Максим. — Что, хочешь научиться магии? — Нет, просто так... — Но ведь, это же глупости. — Нет, — мотнул головой уполномоченный НКВД, — это не глупости, а сухая история. Фразер — знаменитый антрополог, а его «Золотая ветвь» — лучший в мире научный труд на эту тему. — Какую тему? — Не твоего ума дело, — коротко отрезал старший брат. Куча книг на полке действительно оказалась многотомной научной монографией. Но о ком и о чём?! Здесь было всё, что угодно: огнепоклонники на заре человеческой цивилизации, жрецы солнца, древнеегипетский культ Озириса, кровожадные идолы Древней Индии и Мексики, весёлые языческие боги Древней Греции и Рима, кельтские друиды, негритянские колдуны, эскимосские шаманы и тому подобное. А сверху, как гарантия качества, стоял штемпель «Библиотека им. Ленина». Следом, в комнате Максима стали появляться ещё более странные книги. Например, «Исследование о чёрной магии и пактах с дьяволом, включая обряды и мистерии готской теургии, колдовства и инфернальной некромансии», учёный труд, принадлежащий перу Артура Байта. Или «Анналы колдовства, демонологии и астрологии в Западной Европе», изданные в Нюрнберге в 1623 году. А рядом пожелтевший трактат па тему: «Магнетизм, спиритуализм и оккультные науки». — Зачем ты тратишь время на всякую чепуху? — спросил Борис. — Это не чепуха, — ответил брат. — А что же это такое? — Это совершенно серьёзные книги, написанные серьёзными учеными. Они пытались разрешить некоторые загадки. — Как делать золото из свинца? — Нет, совсем другое. — А что же? — Ты этого не поймёшь, — согнулся над своей работой Максим. — И не мешай мне. Затем, на столе уполномоченного НКВД очутилась целая стопа протоколов. Но это не были дела о контрреволюционерах, правых и левых уклонистах и прочих врагах советской власти. Это были средневековые манускрипты на английском языке с такими пространными названиями: «Подробный и правдивый протокол о чрезвычайно поучительном процессе трёх отменных ведьм из селения Депфорд, в графстве Эссекс, перед судьей короны многоуважаемым сэром Фрэнсисом Пэмбертоном в замке Экзетер в пятницу 2 июня 1682 года, с собственноручными обследованиями и заключениями очень известного медика доктора Генри Хирса, как эти негодницы сознались в колдовстве и были приговорены к казни, согласно определению закона, и, как это записано, согласно показаниям достопочтенных свидетелей. Отпечатано в Лондоне в 1682 году». Или такой протокол: «Отчёт о Маргарите Хакет, известной ведьме, которая довела одного молодого человека до смерти, разбросала его внутренности и кости во все стороны, и которая была казнена в Тирборне 19 февраля 1585 года». Или вот такой документ: «Материалы суда над ведьмой Мэри Грин и её дочерью Эллен, которая тоже упражнялась в колдовстве, как они сознались в предумышленном отравлении нескольких почтенных людей и других нечестивых поступках, в результате пакта с дьяволом и как они, по приговору суда, были казнены в Хартфорде 4 августа 1606 года». Перелистав эти мрачные документы, Борис, с некоторым беспокойством, посмотрел на брата, который сосредоточенно штудировал очередной протокол 16 века. — Скажи, Максим, чем ты, собственно, занимаешься? — Просто, меня интересуют некоторые вещи... — Какие вещи? — Это тебя не касается. — А почему это тебя касается? — Это — моё дело. — А ты, может быть, немного того? — Младший многозначительно постучал себе пальцем по лбу. Старший устало потёр воспалённые глаза и зевнул: — Нет, — об этом не беспокойся и не приставай ко мне. Так проходил месяц за месяцем, а Максим, как одержимый, всё копался в своих средневековых трактатах. После ведьм, словно проверяя что-то, он опять взялся за какие-то медицинские книги, которые он опять прятал ото всех. При этом, он, время от времени, бормотал себе под нос: — Ну да... Так и есть... Только другими словами... — Что? — спрашивал младший сквозь полуоткрытую дверь. — Ничего, — отвечал старший. Затем, он снова прыгнул в глубину веков, но уже не так далеко. Теперь он штудировал серию книг из области криминологии: «История необычайных преступлений 18 века» или «Порок и преступление в 19 веке» и тому подобное. Он охотился за чем-то, как артиллерист, пристреливающийся к цели, — перелёт, недолёт, потом, всё ближе и ближе. Но цель Максима лежала где-то во тьме средневековья. Однажды вечером, придя домой со службы и снимая шинель, он не выдержал и похвастался: — Вот, сегодня я допрашивал интересного человека... Чувствовалось, что он напрашивается на вопрос. Борис поднял голову от учебника по геометрии: — Какого человека? — Одну старую-престарую проститутку. Самую старую, какую только нашли. По всем тюрьмам искали. — Зачем она тебе понадобилась? Да ещё такая старая? — Нужно кое-что узнать. Есть такие непечатные вещи, которые не найдёшь ни в каких книгах. Зато, это хорошо знают опытные проститутки и не стесняются об этом говорить. — Зачем тебе это знать? — Потому что, порок всегда связан с преступлениями. — Что же она тебе сказала? — Много интересного. Сейчас я собрал по тюрьмам ряд уголовных дел, которые, по форме, совпадают с теми преступлениями, в которых обычно обвиняли ведьм. Теперь я на практике проверяю то, что писалось во всех этих книгах. Понимаешь? Получаются очень забавные результаты... Оч-чень забавные... — Как же ты это проверяешь? — Расспрашиваю их про родителей, про личную жизнь... Они думают, что я сокращу им сроки заключения... — А зачем тебе это нужно? — Просто так... — уклончиво ответил уполномоченный. Через полгода после самоубийства Ольги, Максим вдруг получил на службе специальный отпуск для работы над научной диссертацией. Каким-то образом работа эта была связана с НКВД — он числился в штате, получал своё жалование и никому не показывал тему своей диссертации. Весь день он сидел дома за закрытой дверью и рылся по библиографическим справочникам. Он получил возможность собирать свою собственную коллекцию книг, необходимых для его научных изысканий. На титульном листе теперь уже стоял штемпель «Научно-исследовательский спец-фонд НКВД». Через посредство НКВД, он заказывал некоторые книги даже за границей. Это была странная коллекция на темы, казалось бы, совершенно не связанные друг с другом: трёхтомное сочинение Генри Ли «История, средневековой инквизиции», а рядом либретто оперы Пуччини «Принцесса Турандот»; философские «Диалоги» Платона, а рядом, опять, какие-то пожелтевшие трактаты о нечистой силе. Во всех этих книгах Максим что-то подчёркивал красным карандашом, некоторые места, видимо особенно важные, он отмечал цветными заклейками с шифром и одновременно делал заметки в толстую синюю папку, которую он всегда запирал, в стол. В этой коллекции Борис обнаружил книгу Рейдера Хаггарда «Дочь Монтесумы», которую он когда-то читал перед дракой с Максимом. Рядом стоял роман того же автора «Она», про какую-то таинственную королеву в дебрях Африки. Увидев в обеих книгах пометки красным карандашом, он поинтересовался: — А это тебе зачем? — Так, нужно было... — Ведь, это ж для детей! — Ха, это ты так думаешь. — А для кого же? — Для... Для тех, кто впадает в детство. — А какая в этом разница? — Очень большая. Когда человек впадает в детство — это означает конец цикла, приближение смерти. Понял? — Ничего не понимаю. Максим махнул рукой: — Тогда занимайся своими делами и не лезь ко мне. В середине лета, когда на мусорной куче расцвели волчьи ягоды, Максим вдруг сам впал в детство. В начищенных хромовых сапогах он полез в заросли сорняков на мусорной куче, насобирал там каких-то трав и принялся сушить их в духовке. Затем, он уселся за свой стол, заваленный всякими идиотскими книгами, закрыл окна и двери, положил высушенные в духовке травы в жестянку из-под консервов и поставил её на горящую спиртовку. Из жестянки подымался сизый дымок, а уполномоченный НКВД сидел и нюхал этот фимиам мусорной кучи. — Ты что, совсем рехнулся? — спросил Борис. — М-м-м... — Что ты там нюхаешь? — Белладонну... — Тьфу! Ведь потом голова болеть будет. — Ничего. Ты сейчас никуда не уходишь? — Нет. — Тогда на всякий случай посиди рядом. Посмотри, что со мной будет. Только не дыши этим дымом. Это, всё-таки, яд... — Хорошо. Только сначала скажи, зачем это тебе? — Нужно кое-что проверить. — Не отрываясь от своего странного занятия, он кивнул на раскрытые книги: — Вон, почитай! На пожелтевших от времени страницах рукой Максима были подчёркнуты описания того, как ведьмы готовят из белладонны всякие зелья. Рядом сцена шабаша, где весёлые ведьмы смалят листья белладонны и, наслаждаясь ядовитым смрадом, поют и пляшут вокруг костра. Для начала Максим решил испробовать действие дыма белладонны на собственном опыте — до одурения, пока не свалится на койку. На следующий день он держался за голову, проклинал всех ведьм и нечистую силу, но, несмотря на это, аккуратно записывал свои ощущения в синюю папку. Дальнейшие колдовские зелья он проверял уж не на себя, а на подопытных заключённых. — Всё это — разные наркотики, — бормотал он. — Некоторым это даже нравится. Белладонна, гашиш, марихуана. Научная работа Максима принимала всё более необычайные формы. Он получил специальное разрешение и, с помощью особой команды, начал разрывать заброшенные могилы на старых московских кладбищах. Но не все подряд, а только те, которые — его, почему-то, интересовали. Из каждой такой могилы он брал берцовую кость скелета и привязывал к ней ярлык. С надгробного памятника он списывал на этот ярлык имя, фамилию, возраст и дату смерти подопытного покойника. Затем, эти кости поступали в химическую лабораторию НКВД. Борис сидел за своим простреленным столом с поломанными ножками и зубрил законы математики. А у соседнего окна, отделённый только обычно полуоткрытой дверью, сидел за своим столом старший брат и, как чернокнижник, занимался своими тёмными делами. То ли потому, что таким образом Борис был невольным свидетелем его занятий, то ли потому, что ему нужно было хоть с кем-нибудь делиться своими мыслями, но единственным, кого Максим немного посвящал в свои дела, был Борис. — Эй ты, гробокопатель, — насмехался младший. — А зачем тебе скелеты понадобились? — Просто я проверяю старое народное выражение — белая кость и голубая кровь, — невозмутимо ответил старший. — Как же это ты проверяешь? — В буквальном смысле. Я вскрыл ряд могил старой родовой аристократии и столько же могил простых людей. Взял кости этих двух категорий того же возраста, при всех остальных равных условиях и сравнил. — Ну и что? — Очень любопытные результаты. У родовой аристократии, по сравнению с простыми людьми, действительно белая кость. И химический анализ показывает существенную разницу. Нарушение фосфорно-кальциевого баланса. — Что же это доказывает? — Вероятно, в течение веков люди заметили эту разницу, может быть, наблюдая кости на заброшенных полях сражений. Отсюда и пошло выражение — белая кость и голубая кровь. — Но тебе-то это зачем? — Нужно, — односложно ответил уполномоченный НКВД. За этими занятиями Максим даже потерял интерес к своей дочурке. Больше того, казалось, что он избегает видеть её, будто это живое напоминание о мёртвой красавице жене стало ему теперь неприятно. Он уже не брал её на руки, а только изредка останавливался у её кроватки и задумчиво смотрел на неё, словно и здесь изучая что-то. Потом, молча уходил и запирался в своей комнате. Теперь горячая душа Максима безраздельно принадлежала его загадочной научной работе. Затем, он неожиданно заявил, что отправляет ребёнка к родителям Ольги, которые жили в Березовке, дачном посёлке неподалеку от Москвы. — Зачем ты это делаешь, Максим? — удивлённо спросила мать. — Так будет лучше, — коротко ответил тот, избегая встречаться с матерью взглядом. — Оставь её у нас, — вступился отец. — Нет, завтра я отвезу её в Березовку. — Но почему? Старший брат нахмурился и сухо повторил: — Так будет лучше. Глава 3. Камень мудрецов Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным;
и ничего не бывает потаённого, что не вышло бы наружу.
Марк. 4:22 Следующим номером программы, Максим отправился в научную экспедицию. И не куда-нибудь в Крым или на Кавказ, а в самые гиблые места Северной Сибири и Заполярья. Экспедиция была организована НКВД. В ней принимали участие ещё несколько учёных, которые имели какие-то частные задания, но командовал всем Максим. В распоряжение экспедиции предоставили самолёты полярной авиации НКВД, но к конечным пунктам назначения добираться пришлось с помощью местных проводников на оленьих упряжках. В сопровождении своих учёных ассистентов, Максим обследовал заброшенные в глуши Заполярья, отрезанные от мира и недоступные даже для советской власти стойбища кочевников, самоедов и тунгусов, ведущих почти первобытный образ жизни. На память об этой экспедиции он привёз с собой в Москву расшитую бусами оленью парку, мягкие самоедские пимы и коллекцию музейных предметов: расписанный яркими красками старый туземный бубен с медными побрякушками, выдолбленные из тёмного дерева диковинные фигурки уродливых самоедских идолов, нагрудную бронзовую бляху с таинственными знаками — символ власти шамана, а также целый ворох тяжёлых ожерелий и браслетов из каких-то костяшек. На оскаленных физиономиях божков засох слой тёмной грязи. Но именно с самым грязным, самым старым и уродливым идолом Максим обращался бережнее всего и относился к нему с видимым уважением. — Ты хоть бы его помыл, — посоветовал Борис. — Нельзя. В этом-то и его ценность. — Почему? — Это не грязь, а засохшая кровь. Во время жертвоприношений этих божков мажут кровью. — Какой — оленьей? — Да, теперь оленьей. Но этому идолу несколько сот лет, и химический анализ показал, что раньше его мазали человеческой кровью. — Когда это было? — Приблизительно в то же самое время, когда в Западной Европе жгли ведьм и колдунов. И один старый шаман рассказал мне одну интересную вещь, которую он слышал от своих предков. Оказывается, в жертву богам приносили человека по выбору шамана и с теми же характерными признаками, по которым средневековая инквизиция определяла ведьм. Самоедские шаманы понятия не имели об инквизициях, но делали то же самое. Разве это не интересно? — А-а, тёмные века, — пренебрежительно сказал Борис и взял в руки туземное ожерелье. — Века эти не такие уж тёмные, если знать, в чём дело, — возразил уполномоченный советской инквизиции и насмешливо прищурился: — А ожерелье это, между прочим, тоже из человеческих костей. Школьник брезгливо швырнул необычайное украшение: — Тьфу, теперь руки мыть надо. Максим невозмутимо пояснил: — Это была главная регалия одного знаменитого шамана — кости его собственной прапрабабушки, которая тоже была шаманкой. Искусство колдовства часто передаётся у них из поколения в поколение. Считается, что в этих костях заложены колдовские силы. С определённой точки зрения, это правда. — Какая ж, правда? — Колдовская... — неизвестно кому подмигнул Максим. — Когда я забрал у него эти кости, шаман так обозлился, что призвал на меня проклятие всех своих предков. — Ну, раз ты веришь в колдовство, тогда ты должен остерегаться. — Нет. Потому что я знаю это проклятие. Когда я поговорил с шаманом по душам, он сам убедился, что я колдун посильнее его. По этому поводу он даже устроил специальный праздник с камланием в честь «мудрого красного шамана». Мои профессора сидели у костра в качестве свидетелей и только хлопали глазами. Там я наблюдал шаманские пляски с бубном и припадками. Кстати, эти припадки часто фигурируют в протоколах инквизиции. — Это что, эпилепсия? — Нет, по средневековой терминологии — в человека вселился дьявол... Потом, я выменял у этого шамана кости всех его остальных предков. — Максим кивнул в сторону кучи ожерелий. — Зачем они тебе? — Кое-что проверить... с помощью спектроскопа, — опять уклонился от прямого ответа старший брат. — Знаешь, у тунгусов есть один оригинальный обычай. Проезжего путника угощают вовсю, а потом кладут спать с женой хозяина. Если гость отказывается, то для мужа это великое оскорбление, за это могут даже убить. — Ну, а как ты, воспользовался этими дамочками? — Нет. Чтобы понравиться гостю, тунгусские дамочки вместо воды моются рыбьим жиром. Можешь себе представить, какая от них вонь. — Класть собственную жену с чужим дядей — забавный обычай. — Не забавный, а очень даже умный. — А если ребёнок будет? — Вот именно этого и хотят. — Почему? — Всё дело в том, что в этих диких местах бывает один чужой путник раз в три года. — Ну, так что? — Таким образом умышленно подмешивают свежую кровь. Вот что! Это же рекомендует и современная генетика. А тунгусы дошли до этого жизненным опытом. — Это уж слишком того... — усомнился школьник. Офицер НКВД, которого шаман признал за коллегу по профессии, загадочно усмехнулся: — Этот интересный обычай введён шаманами, а им это подсказали бабушкины кости... Понял? Но Борис ничего не понял. Да его и не интересовали тайны сибирских шаманов, когда на носу экзамены по истории ВКП(б). В своих изысканиях Максим метался, месяцами упорного труда, не только по всем векам человеческой цивилизации, но и по самым, казалось бы, несоответствующим закоулкам человеческой мысли. Вместе с тем, в этом хаосе чувствовалась какая-то определённая, известная только ему одному система. Вскоре после экспедиции к сибирским шаманам Борис обнаружил у него на столе малоизвестную книгу мало популярного в Советском Союзе психиатра Фрейда под таким названием: «Тотем и табу: аналогии между психической жизнью дикарей и невротиков». И опять, штемпель НКВД и пометки красным карандашом. После Фрейда, Максим снова принялся за книги о нечистой силе, на этот раз всё более концентрируясь на писаниях католических священников и отцов церкви. Убедившись, что большинство интересующих его книг написаны по-латыни, он занялся латинским языком и, через некоторое время, достаточно овладел им, чтобы читать со словарём. Теперь у него на столе красовались такие первоисточники по сатановедению: Acontius. «Sferatagemata Satanae», 1565; Nicolas Jacquerius. «Flagellum Daemonum Fascinariorum», 1458; Joannes Vinetus. «Tractatus contra daemonum inuocatores», 1450, и так далее, в таком духе.

Pages:     || 2 | 3 | 4 | 5 |   ...   | 7 |
 



<
 
2013 www.disus.ru - «Бесплатная научная электронная библиотека»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам, мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.