WWW.DISUS.RU

БЕСПЛАТНАЯ НАУЧНАЯ ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА

 

Актуальные процессы в современном русском языке

Русский язык: тенденции развития

В. П. Белянин

Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова

русский язык, морфология, лексика, стилистика, культура речи, гендер, тенденции.

Summary. A lot of changes took place during last years in the Russian language: speech became less correct and more colloquial, less synthetic and less grammatical, more vivid and more differentiated. Globalization brings a lot of foreign words in the Russian language but its world’s influence is becoming weaker.

Существенным фактором, определяющим устойчивость системы языка является наличие накопленных письменных текстов, широкая доступность которых служит гарантией сохранения тех норм, которые зафиксированы на письме. Вместе с тем, как и любое средство коммуникации, язык находится в постоянном изменении.

Как тенденцию в морфологии следует отметить увеличение количества сложносокращенных слов и названий, распространение случаев двоякого родового наименования, увеличение количества существительных общего рода (типа женщина-бизнесмен). Практически перестали склоняться сложные числительные, которые используются по образцу именительной формы во всех падежах (более триста человек). Продолжает сохраняться тенденция к замене глаголов и прилагательных существительными (субстантивация). У глаголов образуются видовые пары от заимствованных слов (типа профинансировать). Происходит активизация предлогов по (книга по литературе, управление по борьбе), относительно, слова вокруг, возросло участие отдельных морфем (типа гос-). Получают все большее распространение личные имена при уменьшении частоты использования отчеств. В современной словообразовании заметна также экспансия иноязычных слов, которые нередко переносятся и в русский язык напрямую в иностранной графике (про­исходит усиление варваризмов). Наблюдаются изменения в традиционных способах переноса слов, вызванные компьютерным набором. В целом возрастает грамматическая разорванность как антиконструктивный принцип.

Наблюдаемые в последние годы тенденции перемены в лексике связаны преимущественно с социокультурными изменениями, происходящими в обществе. Так, произошла активизация астрально-футуристической и религиозной лексики, Более всего расширился экономический словарь русского языка (ипотека, ликвидность). Заметно пополнилась политическая (державник, саммит) и административная (губернатор) лексика, большая часть которых — слова иностранного происхождения. При том, что появился ряд инноваций в лексике социальной сферы (бедствие, беспредел, ночлежка), ряд слов ушел из обихода социальности (благосостояние, дружба, равенство), устранились просторечные слова бытового уровня, описывающие ушедшие реалии (блат, дефицит, достать). Появились новые слова в сфере образования (богословие, грант) и в сфере культуры (диск-джокей, попса, клипмейкер), а некоторые слова ушли (ВИА, легкая музыка, смотр). Появляются (прав­да, в меньше степени) переименования, затрагивающие сферу собственных имен (Россия, Ичкерия, Соха). В названиях магазинов (типа «Лучшее место») и в рекламе появляется элементы языковой игры, которая нередко становится грубоватой (Мы обуем всю страну!). Официально отвергнуто обращение товарищ, не привилось господин, сударь, по-прежнему употребляются южно-русские мужчина, женщина. Получило распространение слово-паразит как бы.

Исследования социолингвистического плана, предметом которых является изучение гендерных различий в языке, показывают, что в речи женщин преобладают уменьшительные суффиксы, они избегают использования непечатных выражений, для них характерно не­сколь­ко меньшее разнообразие лексических средств в их речи, меньшее количество грамматических ошибок, бо­лее частое использование восклицательных и вопросительных выражений, инверсии, эмоционально окрашенных слов и редкое использование причастий) синтаксиса (более длинные высказывания, как устные, так и пись­менные, преобладание у мужчин подчинительных а у женщин — сочинительных предложений и др.) касаются не системы языка, а его употребления.

Культура речи. Изменения в политическом устройстве общества нередко приводят к значительным изменениям в соотношении вариантов языковой нормы. В настоящее время в сфере СМИ распространение прямого эфира вызвало проникновение диалекта и просторечия в транслируемую речь, повысился темп, появилась торопливость и увеличилось количество ошибок и оговорок. Уменьшилось время между событием и его интерпретацией, вследствие чего они стали более поверхностными.

Характерной особенностью лингвокультурной ситуации является преобладание неформальных кодов, наборов литературных языковых средств, и в частности, так называемой ненормативной лексики. Получают распространение — прежде всего через СМИ — арготизмы, элементы блатного языка, в устной речи участилась брань.

Заметно существенное упрощение языка при общении в Интернете (в так наз. чате), где «как слышится, так и пишется» и преобладают разговорные и стилистически сниженные формы языка.

Обилие производственных и денежно-финансовых терминов иногда приводит к непонятности языка: нововведения и затемненность смысла стали частью содержания новых слов. Снизилась позитивность речи, увеличилась ее диффузность (первые признаки стабилизации, замедление темпов спада). При увеличении закавычивания и цитатности речи (достаточно часто в заголовках), усилилось ироничность и ерничанье (что в целом характерно для язык стран посттолитарного пространства).

Русский как иностранный. Положение русского языка в последнее время в мире изменилось значительно. С одной стороны, он утратил свой «обязательный» статус для ряда стран, прежде всего Центральной и Восточной Европы, с другой — стал вторым государственным в ряде новых независимых государств. В некоторых случаях он оказался языком так называемых языковых меньшинств. Возникла задача описать его так же, как описаны другие языки международного общения (ан­глийский, французский, немецкий и др.). Существующее небольшое количество более частных программ поддержки развития русского языка, в том числе языка межнационального и международного общения, отражает общую тенденцию к уменьшению влияния русского языка в мире.

Слово «демократия» как ключевое слово эпохи

С. И. Берневега

Cыктывкарский государственный университет

концептуальная лексика, политический словарь газеты

Помимо экстралингвистических факторов, при всех радикальных изменениях, происходящих на всех уровнях языка, законы газетной речи остаются неизменными, меняется лишь характер их действия, проявления.

Одна из закономерностей газетной речи — социальная оценочность языковых средств (Г. Я. Солганик).

Смена идеологической парадигмы не отменила действия принципа социальной оценочности. Он продолжает действовать и формирует, как и в прошлом, важнейший разряд лексики газеты — концептуальную лексику, своеобразные ключевые слова, общественно-по­ли­тические термины газеты (Ю. Н. Караулов, Т. В. Шме­лёва, Е. А. Земская, Г. Я. Солганик).

Концептуальная лексика — это политический словарь газеты, без которого она не может существовать. Анализ этого разряда позволяет сделать выводы об идеологической, политической направленности газеты (И. П. Лы­сакова), об изменениях в составе этого слоя В. Г. Ко­стомаров, Г. Я. Солганик), о направлении развития газетной лексики (О. П. Ермакова).

Существенно для анализа замечание  А. Ф. Лосева («Философия имени») о том, что «одно и то же предметное содержание слова разные народы понимают по-разному, в сфере народа — по-разному понимают разные индивидуумы, и в сфере индивидуума — понимание разнится по разным временным моментам и условиям». Можно ли сейчас говорить о едином и всеми понимаемом значении таких слов, как демократ, либерал, реформист, радикал, сторонник жесткого курса, реакционер, умеренный и экстремист. Определения этих слов используются постоянно, словно это такие же неизменные, ссылочные категории, как и названия партий. Но это не так. Эти понятия постоянно находятся в движении, и многое зависит от того, на какой позиции стоите вы, оперируя ими. К тому же почти все эти термины носят уничижительный оттенок.

В пятикомпонентной схеме массовой коммуникации, предложенной Г. Ласуэллом: «кто, что сказал, через посредство какого канала (средства) коммуникации, кому, с каким результатом» — именно компонент «что сказал», то есть транслируемая информация, наиболее открыт для социального воздействия.

Языковую ложь связывают с лживостью понятий и идеологических систем. Лживые слова — это почти без исключения лживые понятия (Х. Вайнрих). Они относятся к некоторой понятийной системе и имеют ценность в некоторой идеологии. Они становятся лживыми, когда лживы идеология и ее тезисы. В качестве примера лживости слова Х. Вайнрих приводит слово демократия, перемещенное в такую идеологическую систему, которая не признает демократию как форму государства, где власть исходит от народа и по определенным политическим правилам передается свободно избранным его представителям.

Отсутствие четкости и стабильности в содержании некоторых политических терминов привели к декорреляции привычных синонимических и антонимических связей в лексике, относящейся к сфере политики. С этой точки зрения представляются интересными современные семантические отношения слов: коммунист — демократ, демократ — патриот, социализм — демократия. В связи с размытостью в настоящее время содержания понятий демократ и антидемократ возможно любое манипулирование и словами левый — правый (О. П. Ер­макова).

Анализ ключевых слов (Е. А. Земская) свидетельствует не только о формировании нового политического словаря газеты, не узко партийного, а широкого политического содержания, но и позволяет назвать явления эпохи, характеризующие ее более глубоко.

О феномене моды в языке

И. Т. Вепрева

Уральский государственный университет им. А. М. Горького

русский язык, метаязыковые высказывания, модное слово, параметры модного слова

Summary. The author shows the characteristics of fashionable word using metalinguistic utterances material.

Мода занимает важное место в современном обществе и понимается как один из механизмов социальной регуляции и саморегуляции человеческого поведения. Модными объекты становятся тогда, когда выступают в качестве знаков моды, указывают на какие-то ценности, которые воспринимаются как модные. Явление языковой моды нуждается в глубоком и всестороннем лингвистическом освещении, поскольку языковое сознание с завидной регулярностью отмечает слова, когда они становятся модными.

Задача доклада — выявить признаки модного слова, соотнеся их с атрибутивными и денотативными признаками модного объекта. Материалом для исследования послужил корпус метаязыковых высказываний, в рамках которых говорящий дает эксплицитную характеристику слову как модному, например: Да и название наше звучное — тоже. Кстати, в нем крайне важно и первое слово — «дискотека». Когда мы приехали в Москву, здешние продюсеры предлагали его убрать — мол, это же совсем не модно, сейчас-де всюду танцполы. Но мы отстояли «Дискотеку Аварию» — ведь под такой вывеской можно творить все что угодно («4 канал + все ТВ», авг. 2000).

Теоретическая модель моды, помимо первого элемента моды, модных объектов, включает второй элемент — ядро модных ценностей, реальных регуляторов поведения, к которым относятся современность, универсальность, демонстративность и игра [Гофман, 13]. Опираясь на вышеуказанные атрибутивные ценности, определим набор параметров модного слова. Во-первых, слово должно обладать признаком новизны, так как прежде всего новое слово обладает таким фундаментальным признаком модного слова, как современность. Новиз-
на — одна из главных ценностей современности. Частотность и активность употребления слова коррелирует с другой внутренней ценностью моды — универсальностью. С универсальностью связана такая черта моды, как массовость.

Третья «внутренняя» ценность моды — демонстративность — имеет корни в биологических аспектах человеческого существования. Мода — одна из форм коммуникации, в процессе коммуникации ее участникам необходимо узнавать друг друга и быть узнанным. Демонстративность существенно способствует непродолжительной и поверхностной коммуникации, характерной для современной эпохи с ее динамизмом. Модное слово благодаря своей демонстративности становится маркером для адекватной оценки субъектов общения и быстрой экспрессивной демонстрации своего Я. Наличие демонстративности обусловило то, что моду относят к поверхностным сторонам человеческого существования, поскольку в моде «быть» и «казаться» практически совпадают. Всему массиву рефлексивных высказываний, оценивающих лексическую единицу как модную, присуща дополнительная аура, передающая чувство-отношение к данному слову в диапазоне неодобрения, поскольку для русского человека сущностные признаки явления всегда важнее внешней стороны. Кроме того, массовое подражание какому-либо образцу создает стандартность употребления слова, которая часто осознается как симптом нарушения языковой экологии. Ярким знаком негативного оттенка является употребление диминутивных единиц «словечко», «словцо», которые встречаются наряду с нейтральной единицей «слово».

И последняя атрибутивная ценность моды — игра, которая является универсальным элементом культуры. Отметим лишь один элемент, присущий игровому началу моды, — эвристический, который стимулирует постоянную смену модных стандартов, открытие старого в качестве нового. Эстетическая потребность говорящего к обновлению речи реализуется в смене формы языкового знака при тождестве содержания. Смена номинации постоянно фиксируется в метаязыковом сознании говорящего. Языковое сознание выполняет в этом случае функцию идентификации, через новую лексическую единицу осуществляет привязку реальных фактов истории к общественному опыту современности.

Все участники моды следуют одним и тем же стандартам, обозначающим одни и те же атрибутивные ценности. Но за этим ценностным единством кроется многообразие внешних, денотативных ценностей, которые «составляют наиболее сильный мотивационный слой» [Гофман, 24]. Решение принять или не принять мод-
ное слово проходит неоднозначно, многие оценки за-
висят от прагматически релевантных характеристик членов социума — возраста, пола, образования, со-
циальной ориентации. Рефлексивные высказывания позволяют сформулировать признаки, предъявляемые к идеальному слову: оно должно быть простым по форме и максимально содержательным (например, часто воспроизводимый рефлексив короткое, но емкое слово). Вышеуказанный признак можно отнести к прагматическим достоинствам слова. Статус престижного часто несет на себе слово иностранное, которое аттестует говорящего в социальном плане более высоко. Хотя коммуниканты, тяготеющие к устоям языкового пуризма, демонстрируют приверженность русскому слову. Изменения в характере модных ценностей могут зависеть от изменений в политической и экономической жизни общества. Так, язык 80-х годов может быть определен как «язык эйфории» (Белянин), открытость языкового общества в эпоху перестройки влиянию других культур способствовала активному употреблению заимствованной лексики, сделав ее привлекательной и модной. Потеря исторической перспективы в постперестроечный период вернула приоритетность русского слова перед иностранным, и рефлексивы текущего момента отражают этот процесс.

Как все модные объекты, слова проходят разные
этапы популярности, сигналом смены модного стан-
дарта часто является уход слова из активного слова-
ря, «поскольку мода снедаема своего рода суици-
дальным желанием, которое реализуется в тот са-
мый момент, когда она достигает своего апогея» [Бодрийяр, 171].

Литература

1. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М., 2000.

2. Гофман А. Б. Мода и люди. М., 1994.

Русский язык кoнца XX стoлетия пo сравнению с другими перелoмными эпoхами

Ядрaнкa Oсиповнa Гвоздaнович

Университет Мaннгейм, Гермaния

грaммaтика, лексика, переломные эпохи, регистр, системность, языковое общение

Summary. Lexical, grammatical and pragmatic processes in Russian at the end of the XX century are analyzed and compared systematically with their medieval and pre-modern predecessors as attested in texts. The results point to relative continuity in terms of the system and change in the implementation of registers in language communication.

Активные процессы в русской лексике и грaммaтике, нaблюдaемые с 1980-х годов, aнaлизируются в виде их системности и имплементaции в языковом общении. Срaвнение этих процессов с процессaми других переломных эпох русского языкa приводят к выводaм о сути рaзвитийного континуитетa и рaзницaх в имплементaции в рaмкaх употребления. Между тем кaк вписывaние в систему и ее преобрaзовaние окaзывaются постепенными и продолжителъными, рaспределение языковых элементов по регистрaм и имплементaция регистров в потоке речи окaзывaются рaзличными в рaзных периодaх рaзвития русского языкa.

Язык эмиграции как свидетельство о неустойчивых участках языка метрополии
(на материале русского языка)

М. Я. Гловинская

Институт русского языка им. В. В. Виноградова РАН

язык эмиграции, проблема усвоения языка в иноязычном окружении, идиоматичные, развивающиеся, универсально слабые участки языка

Summary. The paper studies the problems of language change in emigration and language learning in a foreign environment. Unstable areas of the system are discovered which are most likely to be changed.

Изучение языка эмиграции показывает, что необходимо различать в качестве разных объектов язык эмигрантов первого поколения, т. е. людей, покинувших родину с полностью усвоенным языком, и язык последующих поколений, т. е. людей, родившихся за границей. В первом случае мы можем говорить об изменениях, которые претерпевает усвоенный на родине язык в условиях языкового и социокультурного шока эмиграции. Во втором случае проблема состоит в том, как усваивается русский язык в иноязычном окружении.

Анализ письменных данных языка 1-го поколения всех четырех волн эмиграции показал, что неустойчивыми, подверженными изменениям, являются следующие участки родного языка.

1. «Идиоматичные» участки языка.

Имеются в виду такие случаи, когда поведение языковых единиц регулируется не общими правилами, а индивидуальными, имеющими тем самым идиоматичный характер. Такие правила есть на любом уровне. Именно на таких участках в первую очередь на русский язык может влиять язык окружения, и ошибки возникают вследствие такого влияния. Примеры:

а) Фразеологически связанная лексическая сочетаемость (ср. лексические функции в смысле Мельчука и Жолковского): Прокофьеву вскоре же пришлось <…> даже сделать неизбежную «самокритику» (Ю. Анненков, 1-я волна) вместо подвергнуть себя самокритике; Близкость языков часто делает злые шутки (более 35 лет в Чехии, 3-я волна) вместо играет.

б) Распределение существительных по классам Singularia и Pluralia tantum. Это распределение специфично для разных языков, а внутри одного языка достаточно лексикализовано; ср. возможность множ. холода, морозы, стужи при отсутствии множ. *жары1, *знои. В речи эмиграции в форме множ. встречаются существительные класса Singularia tantum:

Современная молодежь следуетъ за модой слепо как въ одежде, так в спортахъ и в привычкахъ (1-я волна); Люди сидели на багажах (1-я волна);

его литературные анализы (2-я волна); всячески поддерживать любые сепаратизмы (2-я волна);

Мои информации о Люсе (3-я волна, Чехия).

Ошибки такого рода носят разрушительный для языка характер, они являются специфическими для эми-
грации.

2. Развивающиеся участки языка.

Ошибки этого типа (их можно назвать «перс­пек­тивными») повторяются в речи эмигрантов первого поколения независимо от языка окружения и лежат в том же самом русле, что и многочисленные ошибки в речи метрополии. Они указывают на те участки языка, которые претерпевают изменения, вызванные внутренним развитием языка и свидетельствуют об определенной языковой тенденции. В языке эмиграции языковые тенденции родного языка могут проявляться даже раньше и отчетливее, чем в языке метрополии. Примеры:

а) Произношение предлогов с беглым о перед сочетанием согласных (типа в / во, к / ко и т. д.). Закономерности употребления этих вариантов в современном русском языке носят не вполне установившийся характер:

перед некоторыми сочетаниями действует строго фонетически обусловленный выбор варианта предлога с о (со стула, со своим, во вред), в других случаях употребление варианта с о в русском языке лексикализовано (ко льву, но к львице, во ржи, но в ржании — [Еськова]; в ряде случаев допускается вариативность произношения (без всяких — безо всяких, от всей души — ото всей души, над всем этим и надо всем этим). По сравнению с языком XIX века замечено движение в сторону распространения варианта с о: так, в [Еськова] приводятся нормативные для литературы XIX века и невозможные в современном языке сочетания типа в вздоре, в влияниях; с слабыми, с слугами, с смертью, с священником, с стряпчим, с здоровьем, с своим и т. д.

В эмигрантских текстах встретилось употребление этих предлогов с огласовкой в случаях, когда по нормам современного литературного языка следовало бы употребить предлоги в «консонантном» варианте. Ср. ко власти, ко врагам, ко грубой, ко смычке, со братством (1-я и 2-я волны) и даже ко дому

(при этом рукой автора къ в старой орфографии исправлен на ко, что в явном виде отражает его неуверенность и колебания).

б) Путаница флексий род. и предл. (ср. массовые оговорки в последние десятилетия типа в правоохранительных органов, на Сахалине без осадках). Путаница флексий происходит в первую очередь при наличии определенных синтаксических и фонетических условий.

В текстах 1-й волны эмиграции подобные ошибки встречаются на 40–50 лет раньше, начиная с 30-х гг. (слу­хи о крупных успехов Армии Колчака; о событiях и действующихъ лиц; после прихода к власти большевиках.

3. Универсально слабые участки языка.

Универсально слабые участки связаны не с параметрами данной конкретной языковой системы, а с их объективной сложностью, о чем свидетельствует их уязвимость при аграмматической афазии. О языковых наруше­ниях у афатиков Р. Якобсон писал: «порядок слов стано­вится хаотичным; узы грамматического сочинения и под­чинения, будь то согласование или управление, распада­ются. Как и можно ожидать, слова, наделенные чисто грам­мматическими функциями — союзы, предлоги, местоимения, артикли исчезают первыми» [Якобсон, 42].

Названные им участки языка оказываются неустойчивыми и в языке эмиграции. Так, изменения в области управления глаголов, в употреблении предлогов характерны для языков разных диаспор (ср., например, Jzyk polski poza granicami kraju, 355–367). Наблюдения над письменным языком русской эмиграции позволило обнаружить также ошибки и в коммуникативной структуре предложения (порядке слов), и в употреблении местоимений, союзов.

Литература

Еськова Н. А. Предлоги с беглым о в русском языке: Попытка лексикографического отражения. 2000 (в печати).

Якобсон Р. а) Два полюса афатических нарушений и два полюса языка // Якобсон Р. Язык и бессознательное. М.: Гнозис, 1996.

Jzyk polski poza granicami kraju / Red. Naukowy St. Dubisz. Opole, 1997.

О несклоняемости существительных и тенденции к аналитизму

Урсула Долешаль

Венский экономический университет, Австрия

несклоняемость, норма, тенденция к аналитизму

Summary. In my paper I argue that the phenomenon of indeclinability of nouns in Russian is not a consequence of the tendency toward analyticity, but rather a product of the normative attitude of native speakers of Russian.

В русском языке уже давно, начиная, по крайней мере, с конца XVIII века, наблюдается все возрастающее число несклоняемых существительных, таких, как пальто, депо и под. Возникновение таких, чуждых по сути дела структуре русского как флективного языка, объяснялось по разному разными авторами.

Еще в 1947 г. Б. Унбегаун в работе [1] связывал нескло­няемость с базой становления литературного русского языка, которой, в отличие, напр. от чешского или сербского, является речь дворян, людей с «высокой культурой». Именно этот уровень культуры, по мнению Унбегауна, отвечает за разграничение русских лексем от заимствований, отражающееся в трактовке заимствований как нечто особое, что нельзя подвести под правила системы собственного языка.

Примерно также рассматривает проблему А. Исаченко в работах [2], [3], но он к тому же пытается найти структурные причины несклоняемости, которые он видит, в основном, в подлежащей морфонологической структуре этих слов.

И. П. Мучник в работе [4] первым указывает в связи с несклоняемостью на «объективную тенденцию к аналитизму», понятию, которое восходит еще к Я. Бодуэну де Куртенэ. Хотя и Мучник видит социолингвистическую обусловленность несклоняемости, он уверен, что такая прочная тенденция была бы невозможной, если бы ей не способстововали и внутренние факторы развития языковой структуры.

В этом же русле рассматривалась и рассматривается несклоняемость в последующих работах, посвященныих ей (или тенденции к аналитизму как таковой).

___________________________________

1 Правда, в XIX веке форма жары еще употреблялась; ср. у С. Т. Аксакова: Горячие щи, от которых русский человек не откажется в самые палящие жары, дедушка хлебал деревянной ложкой («Семейная хроника»). БАС дает эту форму, но Словарь Ушакова в явном виде указывает на отсутствие множественного числа у слова жара.

В данной работе я постараюсь показать, что несклоняемость существительных не является фактом, обусловленным объективной тенденцией к аналитизму. Наоборот, несклоняемость противоречит структуре русского языка, и ее возникновение и поддержание главным образом последствие нормы, или, точнее, нормативности носителей литературного русского языка. Об этом свидетельствует бесцеремонное включение слов как метро, пианино, жалюзи и пр. в соответствующие склонения в русском просторечии.

С другой стороны, нельзя не учесть постепенное сокращение и упрощение классов склонения русского язы­ка, как, например, непродуктивность склонения сред­него рода типа окно (на которое обращает внимание еще Унбегаун). Но неспособность этого склонения включить новые слова не означает, что подобные слова должны обязательно стать несклоняемыми. Система русского языка (как и других славянских языков) обладает многими способами адаптации неканонических слов, которые широко применяются в ненормативной речи, напр. фото > фота, сиди > сидишка и др. Следует отметить, что в данной работе система русского языка рассматривается как единая, так что ни разговорной речи, ни просторечию не приписываются системы, отличные от системы КЛЯ.

Тем самым становится ясно, что, хотя в русском языке есть тенденция к аналитизму, которая проявляется в самых разных контекстах, несклоняемость существительных обусловлена другими факторами, в первую очередь, установкой говорящих на нормативную речь.

Литература

1. Unbegaun B. O. Les substantivs indeclinables en russe // Revue des йtudes slaves 23. 1947. P. 130–145.

2. Исаченко А. В. Грамматический строй русского языка в сопоставлении со словацким. Морфология. Братислава, 1954.

3. Isaenko A. Morpheme>

4. Мучник И. П. Незменяемые существительные, их место в системе склонения и тенденции развития в современном русском литературном языке // Развитие грамматики и лексики современного русского языка. М., 1964. С. 148–180.

Русский язык «после Союза»: взгляд издалека

А. Д. Дуличенко

Тартуский университет, Эстония

лексическая перекодификация, новая идеологизация, латинизация письма, регионализация норм

Summary. There are considered some linguistic (for the most part lexical) and sociolinguistic process in the report «The Russian Language: “afterwards Soviet Union”: an opinion from far a way».

Ныне вряд ли кто возьмется оспаривать тот факт, что во времена Советского Союза русский литературный язык (=РЛЯ) отличался строгой нормированностью и максимально широким функциональным статусом. До «перестройки» невозможно было представить себе массового нарушения норм, смешения, напр., просторечно-разговорного и публицистического стилей и проч. Однако справедливо также и то, что период СССР не был для РЛЯа совсем уж беспроблемным: в последние десятилетия существования страны удручающее воздействие на носителей языка оказывали чрезмерная идеологизация семантико-содержательной стороны литературного языка (=ЛЯ), застандартизованность его стилей; беспокоило также и то, что безудержная официализация статуса русского языка (=РЯ) «заслоняла» функциональную перспективу остальным языкам.

Социальная раскованность, обретенная в «перестрой­ку», самым непосредственным образом отразилась на состоянии норм и функциональном статусе РЯа. Сформировавшиеся в это время процессы продолжают развиваться и «после Союза». Если говорить о нормах, то их нарушение по размаху можно сравнить разве что с первым послереволюционным десятилетием. Прежде всего мы бы отметили экспансию в ЛЯ просторечно-раз­го­вор­ной стихии — вплоть до вульгаризмов, ср. свежий пример: Депутаты (Госдумы) сами отрубают себе я.. а решением о роспуске Совета Федерации, — так 30.06.200 по ТВ заявил председатель этого Совета. Далее следует указать на стремительную англо-американизацию русского словаря, нередко приводящую к гибридизации текста. За короткий срок проведена широкая десоветизация лексики — снятием с нее идеологической окраски, устранением самих слов-советизмов и т. д. Десоветизация выдвинула проблему массовой перекодификации тех пластов словаря (включая и словосочетания, называющие предмет, лицо и т. д.), которые касаются политической, социальной, административной и проч. сфер: вм. советизма председатель горисполкома — мэр, вм. председатель Совета Министров — премьер-министр и под. Этот процесс можно было бы обозначить как смена лексических парадигм. В то же время оформилась тенденция к новой идеологизации словаря, ср. «борьбу словами», а нередко и «лексическими обоймами» типа демократы, реформаторы, радикалы, западники, прогрессисты — коммунисты, совки, сталинисты, патриоты, государственники, шовинисты и под. Ср. также тенденцию к наделению противоположными коннотациями од­них и тех же слов типа олигарх, магнат — в целом позитивными со стороны официальных и большинства демократических СМИ и резко негативными — со стороны большей части населения страны. Нужно также вспомнить и об усилении давнего процесса «сокраще­ния РЯ», позволяющего «зашифровывать» действитель­ность, скрывать ее, одновременно загружая память человека, ср. парадирование этого процесса в заголовке статьи в «Известиях» за 2.12.1993: «ТВ: ДПР. КПР, ЛДПР, ПД, ‘ЖэРэ’,ОПД, ‘Дэ и Мэ’ и т. д. и т. п.». Разрушаются старые, лексически обусловленные, синтаксические связи и возникают новые, ср. ограниченную синтаксическую валентность слова президент в период СССР (президент Франции и французский президент, президент фирмы) и ее расширение «после Союза» — заместитель президента мясоперерабатывающего завода (передача НТВ «Впрок» от 24.08.2000) и т. д.

Особо следует обратить внимание на лидирование в «послесоюзное время» звучащей (устной) речи в сравнении с письменной. Если до «перестройки» эти два вида ре­чи шли по существу параллельно, как бы дополняя друг друга, то теперь письменный текст отходит на второй план: ныне ничтожно мало читают, а чтение вообще заменяют ТВ и радио. Это тоже одна из причин давления разговорной стихии на нормы ЛЯ. В последние годы остро встала и проблема латинизации русского письма, выражавшаяся сначала «невинными» кириллическо-латиническими гибридными написаниями типа ВИD (телепрограмма), «Iностранец» (газета), титр в передаче НТВ «Антропология» и вставками в текст в оригинальном написании иноязычных слов и выражений, затем, в связи с распространением электронных средств информации, — полной латинизацией русского текста.

Как известно, в связи с развалом Советского Союза социолингвистическое пространство РЯ сократилось, его функции в бывших республиках Союза (за исключением Белоруссии, Киргизии, Казахстана) и особенно в бывших соцстранах существенно ослабли. Ослабело и лексическое и иное влияние РЯ на соседние языки. Формируется тенденция к регионализации РЛЯ за пределами России — в силу политико-административных условий, установления границ, культивирования разных политических доктрин и идеологий. Пока эта тенденция заметна в основном на лексике специальных сфер, ср. актуализированные в Эстонии и остающиеся «в пассиве» в России слова типа уезд — рос. район, волость — рос. сельсовет (?), (городская) управа — рос. мэрия и под.; ср. также: криминальная милиция Москвы — криминальная полиция Таллина, отсутствие в России таких названий должностей, как комиссар (полиции), констебль (в полиции), канцлер (чиновник в министерстве и при президенте) и т. д. Или же: старое слово скачать с новейшим значением «извлечь (из компьютера)», вместо которого в Эстонии употребляется вытянуть. Не ясно в этой связи, какой статус получит такая лексика в нормативном словаре РЛЯ? И будет ли она вообще учитываться в новейших кодификация?

Остро актуальной остается задача изучения динамики изменения (по существу — сужения) социолингвистических позиций РЯ на постсоветском пространстве. К сожалению, за прошедшие годы в этом плане сделано недостаточно. В докладе предлагаются наброски к программе такого исследования.

Семантические преобразования в сфере политической лексики
как проявление языковых инноваций в современном русском языке

И. В. Ерофеева

Казанский государственный университет

семантические изменения, социально-политическая лексика, стилистическая и функциональная дифференциация

Summary. In modern Russian the processes of semantic changes the most actively take place in social-political vocabulary. Stylistically and functionally different words are semantically transformed and broadly used in their new meanings in social-political sphere.

В последнее десятилетие существенные преобразования происходят в языковой системе, и прежде всего в наиболее подвижной ее части — лексике. Активизируются процессы семантической трансформации слов в разных группах лексики, что связано с изменениями в общественной жизни, сфере экономики, науки и т. д.

Наиболее активно процессы семантических изменений происходят в политической сфере. Слова, не имев­шие ранее отношения к политике, получают политическое звучание. Чаще всего новые значения слова приобретают вследствие метафорического переосмысления, при этом они характеризуются ярко выраженной коннотацией, чаще всего отрицательной, выражая оценку современной общественной ситуации. Такие образования представлены двумя группами слов: первую составляют слова, которые в новом, метафорическом значении употребляются только в социально-политической сфере, что находит отражение в словарных дефинициях, и вторую — слова, которые имеют более широкую сферу употребления и используются как в сфере политики, так и экономики, техники и др.

Лексемы, представляющие разные стилистические и функциональные сферы языка, выступают как основа политической метафоры. Актуализируется модель семантического переноса конкретное — абстрактное при­менительно к явлениям общественной жизни. При этом новые значения развивают как нейтральные в стилистическом отношении слова, имеющие в общенародном языке метафорическое значение, которое переносится в политическую сферу, например: волна — «о каком-л. явлении в жизни общества, возникающем периодически и с большой силой»; взрыв — «социальный взрыв»; война — «организованная борьба с кем-либо»; так и стилистически маркированные слова, обозначавшие понятия и реалии, находящиеся за пределами бытовых, например слово вакханалия, в доперестроечных словарях имевшее помету книжное, находит широкое распространение в публицистике как обозначение «крайней степени проявления чего-либо, крайней степени беспорядка»; стилистически маркированное образование держава в значении «независимое государство», которое в современный период развивает новые оттенки в семантике, не утрачивая позитивной коннотации и обозначая «страну, имеющую всемирно значимые достижения в к.-л. области» и др.

Приобретают возможность свободного употребления слова, выступавшие ранее с переносным значением только в составе фразеологизмов, например слово мясорубка входило в устойчивый оборот попасть в мясорубку «попасть в кровопролитное сражение». В настоящее время данное слово активно используется в качестве определения социальных процессов в обществе и приобретает ярко выраженное политическое звучание, обозначая «насильственные действия по отношению к людям». Слово руль употреблялось в переносном значении во фразеологизме стоять у руля «руководить, управлять» и относилось к высокому стилю. В настоящее время оно утрачивает стилистическую маркированность и получает способность свободного употребления в зна­чении «главный орган, центр управления государством».

Одновременно происходит и противоположный процесс — формирование новых устойчивых выражений, в составе которых употребляются слова, подвергшиеся се­мантическому переосмыслению. Целый ряд слов реализует метафорическое значение в составе фразеологизмов, например кредит доверия «обеспеченный тради­ци­ей авторитет органов власти, средств массовой информации и т. п.»; перетягивание каната «стремление решить какой-л. вопрос в свою пользу». Отдельные слова упот­ребляются как синтаксически свободно, так и связанно, например слово кислород является самостоятельной метафорой, называя «что-л. жизненно важное, необходимое для духовной жизни»; а также входит в состав фразеологизма перекрывать кислород «лишать кого-л. жизненно необходимых средств пресекать какую-л. деятельность».

В сферу политической лексики активно вовлекаются сло­ва, относящиеся к специальным терминам самых раз­нообразных сфер жизнедеятельности человека: например к области строительства, типа архитектура, спортив­ной терминологии — марафон, медицинской сфере — аллергия, синдром, шок, военной сфере — заложник и др.

Многие лексемы имеют более широкую сферу упот­ребления, используются как в политической, так и в экономической области. Например, ряд глаголов типа блокировать «ограничить распространение, развитие чего-л., препятствовать чему-л.».

Часть образований имеет ярко выраженный оценочный характер, сниженную стилистическую окраску, например кормушка «место во властных структурах как источник личной выгоды».

В публицистике находят распространение и продуктивные модели метонимических переносов. По модели «содержащее» — «содержимое» образованы новые значения слова Кремль: «Московский Кремль как место пре­бывания высших органов власти»; «высшие органы влас­ти РФ, правительство». Расширяют свое значение вслед­ствие метонимического переноса и приобретают отвлеченную семантику слова: пакет «совокупность (ре­ше­ний, законов, документов, мер), носящая целостный ха­рактер, комплект» (на базе значения «конверт с письмом официального назначения»); микрофон в устойчивом сочетании свободный микрофон «изложение своего мнения на заседании, съезде и т. п. благодаря установлен­ному в зале микрофону»; структура «госу­дарст­вен­ное, частное учреждение, организация, формирова­ние, объединение, имеющее определенное строение, устройство».

В ряде случаев в политические контексты возвраща­ются историзмы, долгое время относившиеся к пассивному словарному запасу, но активизировавшиеся в последнее время и выступающие в новом значении как яр­кие оценочные метафоры, имеющие иронический ха­рак­тер: придворный «служащий интересам властей»; самодержавие «неограниченная государственная власть».

Специфика становления рыночной терминологии
в современном русском языке

Н. А. Жданова

Донецкий государственный университет экономики и торговли им. М. Туган-Барановского, Украина

рыночная терминология, заимствования, освоение, жаргон, терминоиды

Summary. The analysis of market terminology has proved that due to high speed and large volumes of the terms borrowed from English, the formation of Russian terminologie system bears the marks of spontaneity. It calls for a special attention on the part of terminology experts — linguists to arrange and uniform it.

Любая терминологическая система является наиболее подвижной с точки зрения реагирования на те или иные социально-экономические и политические изменения. Развитие в России рыночных отношений вызвало к жиз­ни явления, не известные в экономике советского периода: предпринимательство, свободное движение товаров и денег, инвестирование, приватизацию, создание коммерческих банков и т. д. Особенно это касается рынка ценных бумаг, валютного рынка и биржевых товарных рынков. В связи с этим в современном русском языке появилось огромное количество новых экономических терминов: брокер, дилер, трейдер, фьючерс, тренд, хеджирование и др.

Наряду с высокой частотностью в рассматриваемой терминосистеме уже известных общеэкономических терминов, таких как капитал, цена, доход, убыток, риск, сделка, страховка, наблюдается заметное расширение лексико-грамматической сочетаемости экономических терминов с терминоединицами других систем и словами общелитературного языка: график цен, зона риска, настрой рынка, индикатор котировок, коррекция падения цен, фаза восстановления рынка, ценовая буря и др.

Особо следует подчеркнуть высокую скорость и значительный объем заимствований новой рыночной лексики из английского языка, из-за чего освоение русским языком иноязычной терминологии затруднено. Часто английский термин бытует в текстах в форме транслитерации, иногда даже сохраняется написание слов латиницей:

— «Вместо биржевой и брокерской комиссии по фьючерсам на рынке спот мы теряем спрэд»;

— «Обычно такое движение называют “флэт” (flat), ре­же “yuncoy” (whipsaw). Сразу можно отметить, что долгий flat является предвестником ценовой бури на рынке…»

Рыночная терминология отличается высокой степенью метафоричности: быки, медведи, кабаны, овцы, жадный трейдер, сильный тренд, покинутый ребенок, крепость, звездная позиция и т. д.

Проведение валютных торгов в Интернете способствовало появлению своеобразного жаргона участников торгов:

— «Только пробитие выше уровня 109.00 / 10 вызовет повторное тестирование high четверга 109.61.»;

— «После распродажи с high “клина”, который вчера наблюдался на дневных графиках…»;

— «Настрой оставался ослабленным после резкой распродажи и достижения цели фигуры “голова-плечи” 96.10, которая сейчас предлагает поддержку»;

— «Только пробитие этого low вызовет дальнейший откат к следующей цели».

Очевидно, рыночная терминология в современном русском языке находится в фазе стихийного становления. Поэтому очень остро стоит вопрос ее унификации и упорядочения. Необходим анализ существующих текстов рыночной сферы (особенно в Интернете), публикаций в специализированных журналах, монографий. Лингвостатистические методы позволят выделить наиболее широко используемые терминологические единицы и контексты их употребления, а из ряда существующих терминоидов-синонимов выбрать самые частотные и привести их в соответствие с нормами современного русского языка.

Язык русского зарубежья

Е. А. Земская

Институт русского языка им. В. В. Виноградова РАН

диаспора, волны эмиграции, двуязычие, устойчивость языка, основной язык

Summary. The paper is based on the notes (taken by the author) of oral speech of emigrants belonging to different waves and generations and living in five countries Italy, France, Germany, USA and Finland. The survey indicates that one-wave emigrants living in different countries show more similarity than different-wave emigrants living in the same country.

1. Материалом для доклада послужили записи устной речи эмигрантов разных волн и поколений, живущих в Италии, Германии, Франции, Финляндии, США, сде­лан­ные автором в 90-е годы ХХ века.

2. Принято различать четыре волны эмиграции: 1-я — после революции 1917 г., 2-я — связанная со второй мировой войной, 3-я — в 70-е годы, когда был разрешен выезд из СССР евреям и диссидентам, а также происходила высылка диссидентов, 4-я — с конца 80-х годов, т. е. в период перестройки и постперестройки.

3. Изучаемый материал показывает, что между речью эмигрантов одной волны, живущих в разных странах, имеется бо@льшая общность, чем между речью эмигрантов разных волн, живущих в одной стране. Естественно, что имеются в виду общие явления, а не конкретные заимствования из языка страны обитания. Эта общность касается и такого важного явления, как разная степень устойчивости (сохранения) русского языка у эмигрантов разных волн.

4. Наибольшее сходство в языке и речевом поведении наблюдается среди эмигрантов первой волны, относящихся к русской аристократии и другим слоям высокообразованного русского общества (писатели, ученые, духовенство, инженеры).

5. Наиболее резко эмиграции первой волны противостоит четвертая, которую нередко называют экономической. В подавляющем большинстве ее составляют лю­ди, уехавшие из России навсегда, не имеющие желания возвращаться. Как правило, они не знали языка той стра­ны, в которую направлялись. Среди эмигрантов 90-х годов зафиксировано 99,3% граждан, заявивших при выезде, что они никаких языков, кроме русского не зна­ют [Пушкарева, 156].

6. Проведенное исследование позволило выявить наиболее слабые vs. устойчивые к воздействию чужих языков части системы русского языка.

7. Быстрее всего влиянию чужих языков подвергается интонация. В области фонетики к числу устойчивых относятся такие явления как оглушение согласных на конце слова; противопоставление согласных по твердости / мягкости, глухости / звонкости. В лексике иноязычное влияние обнаруживается достаточно быстро: включение слов и выражений в русскую речь свойственно представителям всех волн эмиграции. Словообразование в отличие от других подсистем русского языка не подвергается иноязычному влиянию. Напротив, иноязычные лексические элементы включаются в словообразовательные модели русского языка при производстве слов-гибридов.

Морфология является более устойчивой подсистемой русского языка, чем лексика и фонетика. Язык диас­по­ры обнаруживает то же противопоставление глагол / имя, которое свойственно ему в метропо-
лии. Спряжение глагола не подвергается разрушению. В склонении имени обнаруживаются явления, свидетельствующие о рос­те аналитизма: к числу активных явлений, оказывающих влияние на речь эми­грантов всех волн и на разные подсистемы языка (ле­к­сическую семантику, синтаксис, мор­фологию) принадлежит калькирование.

8. Изученные мною обширные материалы не дают оснований говорить ни об умирании русского языка за рубежом, ни о его пиждинизации. Напротив, можно констатировать поразительную стойкость русского язы­ка. Во многих семьях (и не только у тех лиц, которые связаны с русским языком профессионально) русский язык живет в третьем и даже четвертом поколении эмиграции.

9. В языковой компетенции многих лиц, живущих вне России с рождения, эмигрантов третьего и даже четвертого поколений, независимо от того, сколько языков они знают, русскому языку принадлежит особое положение. Это предмет частой и глубокой языковой рефлексии. Он воплощает связь с родиной, с семейными корнями. Это святыня, которую берегут.

10. Современный период истории способствует возрождению интереса к русскому языку и дает возможности для его укрепления и расширенного применения (встречи с людьми, приезжающими из России, возобнов­ление насильственно прерванных связей с родственника­ми, друзьями, коллегами по работе, поездки в Россию).

Этот этап сами эмигранты называют возвращением к России и русскому языку. Происходит не только укрепление русского языка, но и обновление, «осовремени­ва­ние» речи эмигрантов первой волны.

Новые социальные метафоры в языковом сознании русских

Т. В. Козлова

Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова

русский язык, СМИ, межкультурная коммуникация, социальные метафоры, анкетирование

Summary. Address is dedicated to the significance of the social metaphors («Sovok», «New Russians», «Oligarch», «Semja») as a display of post-soviet culture and the contemporary Russian linguistic consciousness. The subject of this lecture are the cultural codes, contextualised in new social metaphors, which form a considerable part of the post-soviet lexicon. These expressions have recently appeared in mass-media, which belong to different political orientations and to various regions. The metaphors play an important role in contemporary Russian communication. They can be considered as «ethnic nomination» and metaphoric display of ideologems. The new approach was intended as a result of investigation. The approach helps to find out adequate cross-cultural correspondences. Caricature is one of the most effective means to bright up the metaphors.

N. B. Some of the pictures can be demonstrated during the lecture. Audiovisual equipment needed: pictures projection apparatus.

В постсоветской цивилизации наблюдается трансфор­мация когнитивной базы, смена культурных парадигм. Для российского политического дискурса характерна своеобразная борьба за власть номинаций.

В докладе приводятся результаты семантического ана­лиза ментально-фразеологизированных метафор «совок», «новые русские», «олигархи», «семья», которые в обобщённо-образной форме воспроизводят фрагмент когнитивной парадигмы постсоветской действительности, а также результаты анкетирования, отражающие характер восприятия данных языковых единиц представителями различных социальных, профессиональных, возрастных групп.

Предметом исследования являлась не столько таксономия и интерпретация речевых фактов, сколько освоение «внутреннего пространства» говоримого, выявление внеязыковых причин появления и условий функционирования данных выражений.

В результате анализа текстов была выявлена па-
радигма релевантных признаков каждой из этих групп, имплицитно представленных в содержании метафоры.

Широкий спектр связанных с ними коннотаций находятся на пересечении нескольких осей культурного пространства: Восток — Запад, свой — чужой, советский — совковый — русский, богатство — бедность, нравственность — безнравственность, культура — бескультурье, моральный — аморальный, активный — пассивный, компетентный — некомпетентный. Являясь фрагментом ассоциативного тезауруса русской языковой личности, они в значительной мере формируют образы сознания русских в постсоветскую эпоху.

Анализ текстов на лингвистическом, семантическом, когнитивном и прагматическом уровне позволил воссоздать фрагмент ассоциативного поля «власть». Исследование показало, что каждый метафорический образ не случаен, а существует в ряду других, сходных с ним, образуя парадигму: язык — человек — действительность.

Социальные метафоры задают определённую систему ценностных ориентаций, регулирующую социальное поведение членов лингво-культурного сообщества. Наблюдается специфика их употребления в печатных органах различной политической ориентации, центральных и периферийных.

Проведенное анкетирование и ассоциативный эксперимент показали, что сигнификат и область денотации эти­ческих номинаций в различных социальных группах мо­гут не совпадать. Поэтому в процессе поиска устойчивых кросс-культурных соответствий должны учитывать­ся дан­ные о понятийной соотнесённости метафор и дискурсе.

Некоторые черты «советского языка» 2030-х гг.
(на материале газеты «Правда»)

Ю. А. Корниенко

Ленинградский государственный областной университет

тоталитарный дискурс, идеология, информация, социальный, лексика, концепт,государство

Summary. This paper concerns on some linguistic features of «Soviet language», named «totalitarian discourse» (period of 20–30-years). According to many linguists by totalitarian discourse is meant language of official reports and speeches, slogans, newspaper articles etc. The main point is that «language of officials» has remained one of the main social tools to form and manipulate public opinion especially in totalitarian societies.

Предлагаемая работа посвящена исследованию особенностей такого явления в истории русского языка как советский язык, иначе называемый еще «тоталитарным языком» или «тоталитарным дискурсом». В качестве материала были привлечены тексты статей, официальных речей, лозунгов и т. п., опубликованных в газете «Правда» за 1927 и 1937 гг. В общем лингвистические и иные особенности русского языка советского времени 60–80-х гг. описаны как русскими (советскими) лингвистами (М. В. Панов), так и зарубежными (Дж. Янг, П. Серио1). Более менее изученным является «язык революции» (А. Селищев, Д. Карцевский). Данный период (20–30-е гг.) представляет особый интерес в силу своей малой изученности, во-первых, а во-вторых как «плодотворный» этап для окончательного формирования «языка идеологии» советского государства. Основной целью любой идеологии, но в особенности тоталитарной, является создание определенной «политической мифологии», а язык тоталитарного государства, вернее, тоталитарный дискурс, — способ навязывания и поддержания этой мифологии, инструмент манипулирования общественным сознанием.

В ходе работы над материалом были выявлены следующие черты тоталитарного дискурса 20–30-х гг.:

К 1937 г., по сравнению с 1927 г., резко снижается информативность газетных статей, на место информационной функции заступает идеологическая.

«Партоцентризм» — все тексты дискурса сгруппированы и разворачиваются вокруг понятия партия, а прилагательное партийный приобретает оценочные коннотации с мелиоративным значением; идеология партии пронизывает все сферы жизни, в том числе частную; партия является адресантом всех текстов-установок «сверху», адресатом всех текстов-изъявлений преданности «снизу».

Увеличение удельного веса политической лексики в текстах даже не официального характера; идеологизация, семантическое переосмысление многих понятий и терминов, которые раньше не функционировали в качестве общественно-политических (появляется «идеоло­ги­ческий» компонент в лексическом значении слова: в модальной его части — оценка (политическая), в пресуппозиции.

К середине 30-х гг. сформировался отдельный газетный жанр — «письма трудящихся», а еще точнее — «письма товарищу Сталину» рабочих и крестьян. Этот жанр является самой яркой иллюстрацией всеобщей «вовлеченности масс» в политику, характерной для этого периода.

Широкое использование оценочной лексики в газетных статьях; особенно частотным оказываются употребление производных от имен собственных в качестве оценок, как положительных (ленинский, сталинский), так и отрицательных (троцкист, бухаринский), а также «навешивание» ярлыков.

Еще одной особенностью тоталитарного дискурса
20–30-х гг. является постоянный повтор имени Сталина. Употребление имени Сталина в речи газет и выступлений было обязательным и в какой-то момент стало обладать «структурирующими», «рамочными» свойствами: здравицами в его честь начиналось любое высказывание и лозунгом «да здравствует..!» обязательно завершалось.

Для языка газетных текстов также характерно обилие «милитаристской лексики». Особенно много терминов «наступлений» и «побед»: политическая боеспособность, поле политической борьбы и др.

Характерным является употребление суперлатива (типа величайший, мудрейший и т. п.). Близко по функции к суперлативу, только в семантическом аспекте, явление, которое условно можно назвать «гло­ба­ли­за­цией»: все «достижения» и «успехи» советского строя, советских людей или достигают огромных, «косми­чес­ких» масштабов или охватывают весь шар земной, все человечество: мировая революция, победа идей социализма во всем мире, всемирно-исторические победы, которые одержала наша родина под руководством партии Ленина-Сталина и т. п.

Газетному языку 20–30-х гг. свойственно также широкое употребление «лексики межличностных отношений», слов с «социальным компонентом» в значении (2), которые маркируют ситуации с так называемой «асим­метрией социальных ролей». Слова с социальным компонентом в своей совокупности образуют лексико-те­ма­тическую группу, относящуюся к концепту власть — они актуализируют и реализуют в языке идеологии политические отношения между «верхами» и «низами», то есть между лидером / элитой и социумом.

Список ссылок

1. Карцевский Д. Язык революции. Берлин, 1923.

2. Крысин Л. П. Социолингвистические аспекты изучения современного русского языка. М., 1989.

3. Панов М. В. Русский язык и советское общество: В 3 т. М., 1960.

4. Селищев А. М. Язык революционной эпохи. М., 1928.

5. Степанов Ю. С. Язык и наука конца 20-го века. М., 1997.

6. Young John. Totalitarian Language: Orwell’s Newspeak and Its Nazi and Communist Antecedents. Cambridge Press, 1987.

___________________________________

1 Ссылку см. у Степанова, 1997 [5].

«Советский язык»: специфика и проблемы изучения

А. П. Романенко

Саратовский государственный университет им. Н. Г. Чернышевского

Советский язык, языковой стандарт, канцелярит, словесность, знак, культура

Summary. This work attempts to observe principles of normalization of the «Soviet language», i. e. the official language standard and principles of its semantic organization. The description of the specific social and cultural structure is followed by the language and speech structure.

Под «советским языком» обычно понимается политизированный «деревянный язык», новояз, по Оруэллу. К. Чуковский назвал его канцеляритом. То есть, имеется в виду не литературный язык советского времени (это понятие более широкое), а официальный языковой стандарт. Свойства, передаваемые указан­ными наимено­ваниями советского языкового стандарта, обусловлены особенностями советской общественно-речевой прак­ти­ки. Из них наиболее существенны две.

Во-первых, в устройство речевой жизни советского общества был положен принцип демократического централизма. В филологическом аспекте это выражалось правилами сочетания в публичной речевой практике двух стихий — устно-ораторической и письменно-деловой (или совещательной речи и документа). При этом документ доминировал, что поддерживалось его авторитетным статусом в речевой деятельности советского общества: ведь нормирующим видом советской словесности был партийный документ. Отсюда и феномен канцелярита.

Во-вторых, наиболее влиятельная часть словесности — гомилетика — испытала экспансию пропаганды, вытеснившей церковную проповедь и подчинившей себе учебную речь. Поэтому вся система советской словесности (в том числе и художественная литература) приобрела пропагандистский характер.

Поскольку специфика советского языкового стандарта обусловлена, в основных чертах, общественно-речевой практикой СССР, возможно исследовательскую процедуру выстроить «социоцентрично»: общество — культура — словесная культура — речь — язык.

При таком подходе выясняется, что советский языковой коллектив, т. е. класс публичных речедеятелей (ри­то­ров), и культура как совокупность репродуцируемых нормативов гетерогенны. Причем разные культурные модели и их носители принципиально антагонистичны (по В. Паперному, это культура 1 и культура 2). Речевая деятельность, словесная культура разных классов речедеятелей также различны и во многом отрицают друг друга.

Соответственно выделяются и разные языковые стандарты. Языковой стандарт культуры 1 обычно называется, вслед за А. М. Селищевым, «языком революционной эпохи». Языковой стандарт культуры 2 в науке терминологического наименования не получил, и лишь впоследствии назывался то «деревянным языком», то новоязом, то канцеляритом, впрочем, как уже говорилось, эти наименования относились и ко всему «со­ветскому языку».

Эти языковые стандарты различаются, во-первых, принципами нормирования языка, во-вторых, принципами организации знака.

Различия в принципах нормализации следующие. Стандарт культуры 1, хотя и претендовал на статус нового, но, по сути, оставался во многом старым: это было необходимо для связи со старой культурой (в соответствии с ленинской концепцией социалистической куль­туры), это был старый модернизированный (упрощен­ный) язык. Стандарт культуры 2 был собственно новым, основанным на уникальности строящегося общества (социализм в одной стране). Носители стандарта культуры 1 — риторы 1 — русские профессиональные революционеры, сохранившие основы интеллигентской логосферы. Носители стандарта культуры 2 — риторы 2 — «пионерско-комсомольское поколение», по выражению Е. Д. Поливанова, вырабатывавшее логосферу новой массовой культуры. Речевые нормативы (прецедентные тексты) стандарта культуры 1 — общественно-поли­тическая и ученая словесность, основанная на орато­рике, а стандарта культуры 2 — общественно-поли­ти­ческая словесность, преимущественно документная по жанрово-стилистическому характеру. Источники нормы стандарта 1 — старый язык интеллигенции, канцелярский стиль и партийный жаргон. Источники стандарта 2 — стандарт 1, но без интеллигентской составляющей, язык демократических слоев общества вплоть до «блатного» жаргона.

Различия в принципах организации знака проявлялись в понимании характера связи знака, сигнификата и денотата. Семантика языкового стандарта 1 была организована в соответствии с принципом условности знака, семантика стандарта 2 — мотивированности. Это объяснимо различными модификациями демократического централизма — с установкой либо на совещательную, либо на документную речь. Данное различие реализовалось, главным образом, в процессах именования, в механизмах обеспечения действенности речи, в явлении десемантизации концептов, в способах текстового развертывания. Именование в культуре 1 осуществлялось условно, или, по крайней мере, символически, с сигнификативной мотивированностью. Связь знака и денотата носителями не ощущалась. Этим объясняется та легкость, с которой шло массовое переименование (в ономастике, топонимике и вообще в узусе). Именование в культуре 2 было мотивировано денотативно, массовое переименование прекратилось. Действенность речи в культуре 1 в условиях ораторики обеспечивалась сигнификативной комбинаторикой, основанной на представлении об условной связи знака и денотата. В культуре 2 она обеспечивалась отождествлением знака и денотата (на основе денотативной мотивированности знака) в условиях преимущественно письменной коммуникации, что приводило к так называемой «магии слова». При этом актуализировалась внутренняя форма зна­ка. Для культуры 1 была характерна семантическая диф­ференциация знаков, особенно знаков-концептов, основанная на условности знака. В культуре 2 происходила десемантизация концептов, сводившая их дифференциацию к оппозициям «плохой — хороший», «враг — друг», «чужой — свой» и пр. Это была ритуализованная мотивированность знака. Различия в текстостроении проявлялись в тема-рематической структуре.

Общественно-речевой практикой была обусловлена не только структура языковых стандартов, но и советская теория (философия) языка, представленная лингво­философскими концепциями, в первую очередь, Е. Д. По­ливанова, Н. Я. Марра, И. В. Сталина.

Данные соображения и наблюдения позволят, по нашему мнению, более или менее строго построить историю литературного языка советского времени, которая, разумеется, значительно сложнее истории языковых стандартов, но, безусловно, от нее зависима.

Лингвокультурологический анализ лексики современного молодежного сленга

В. М. Шаклеин

Российский университет дружбы народов

Лексика, отражающая состояние современного рос­сийского общества, сказывается прежде всего на молодежи. Однако не следует думать, что молодежный сленг есть абсолютно новое для русского языка
явление.

На несоответствие истинных устремлений молодежи тому, что предлагает общество, всегда вызывало у нее своего рода языковую реакцию.

В то же время основой молодежного сленга нельзя считать только отрицательную реакцию на окружающий мир. Скорее всего, такой основой становится своеобразное видение картины мира.

Отличительной чертой молодежного сленга является прием языковой игры (например, пародийное использование лексики не своей группы).

Молодежный сленг подвержен языковой моде в наибольшей мере, чем язык какой-либо другой социальной группы. В 90-е годы он отразил изменения, произошедшие в русском языке и русской культуре. В этом сленге можно встретить лексику из всех сфер жизни российского общества. Она присутствует в нем иногда в заимствованном виде.

Принципы образования лексики молодежного сленга в 90-е годы не изменились. Однако изменилась сама лексика. Так, если в 50–70-е годы молодежный сленг не имел прямого влияния на общеупотребительный язык, то сегодня оно существенно. Это связано с тем, что, во-первых, значительная часть молодежи — посетители ночных клубов и дискотек — являются менеджерами, профессиональными торговцами, т. е. людьми, обеспечивающими себе жизнь самостоятельно; некоторые задействованы в криминальных структурах. Во-вторых, молодежный сленг стал чуть ли не единственным языком наиболее престижных развлекательных программ на телевидении и радио. В-третьих, владение молодежным сленгом вошло в моду, поскольку владеют им, как правило, материально обеспеченные молодые люди.

Современный молодежный сленг стал одним из основных каналов проникновения ненормативной лексики в общеупотребительный русский язык.



 




<
 
2013 www.disus.ru - «Бесплатная научная электронная библиотека»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам, мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.