ББК63.3(5Кит) С 47
Посвящаю моему другу Елизавете Сте-
пановне Сладковской и дочери Татьяне Котовой
0504000000-030 004(01)-84
РЕДАКЦИИ ИСТОРИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Рецензенты: «доктор философских наук М. Л. Титаренко Член Союза писателей СССР М. И. Басманов
84
© Издательство «Мысль». 1984
ОТ АВТОРА
Предлагаемая книга посвящена моему знакомству с Китаем и китайцами начиная с раннего детства и до 1949 года, что в летописи китайской истории соответствует периоду от Синьхайской революции 1911 —1912 годов до победы народно-демократической революции и провозглашения КНР.
Со времени переселения моих родителей в Приамурье и на протяжении всей своей последующей жизни мне приходилось общаться с китайцами, неоднократно бывать в Китае. Наряду с практической работой в различных советских организациях с 1935 года я стал заниматься научной деятельностью. Моя первая книга о женьшене и других лекарственных растениях советского Дальнего Востока была посвящена целебным травам, применяемым китайской (тибетской) народной медициной, в экспорте которых в Китай мне довелось участвовать.
Затем я окончил аспирантуру Института китаеведения в Москве и начал преподавать в том же институте экономическую историю стран Дальнего Востока. Итоги моих научных исследований изложены в ряде публикаций. Назову некоторые из них: «Очерки развития внешнеэкономических отношений Китая» (1953 год), представленные для защиты диссертации на степень кандидата экономических наук, «Очерки экономических отношений СССР с Китаем» (1958 год) — на степень доктора экономических наук, «Китай и Япония» (1971 год), «История торгово-экономических отношений народов России с Китаем до 1917 г.» (1974 год), «История торгово-экономических ^отношений СССР с Китаем 1917—1974 гг.» (1977 год), «Китай и Англия» (1980 год) и др.
Данная книга служит своеобразным дополнением к ранним исследованиям. Автор выступает здесь в новом качестве — как очевидец или участник тех или иных событий, отражающих реальную историю первой половины XX века, теперь уже далекого от нас времени.
В связи с появляющимися в зарубежной прессе фальсификациями истории советско-китайских отношений представляется необходимым поделиться личными наблюдениями, рассказать с объективной достоверностью о конкретных условиях, определявших эти отношения.
Еще в детские годы автор имел возможность познакомиться с различными социальными группами китайцев, проживавших в Приамурье. То были либо рабочие, завербованные китайски-Ми фирмами, которые занимались экспортом рабочей силы из
глубинных провинций Китая на русский Дальний Восток по контрактам с русскими строительными организациями, либо китайские торговцы, занимавшиеся скупкой золота и пушнины. Автору кажется, что было бы полезно ознакомить читателя с этими социальными группами, рассказать об изменениях в их жизни и поведении под влиянием Великой Октябрьской социалистической революции.
В главах, посвященных учебе на Восточном факультете Государственного Дальневосточного университета во Владивостоке, читатель найдет сведения о развитии русского китаеведения на Дальнем Востоке, о роли студентов-китаистов в образовании различных китайских общественных организаций на советской земле (комсомольские ячейки, пионерский отряд, совпартшкола).
Во время пребывания в командировках в Шанхае и Харбине в 1926 и 1927 годах автор имел возможность воочию наблюдать революционную жизнь пролетарского Шанхая, сложную ситуацию в Маньчжурии в связи с провокациями китайских милитаристов на Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД).
В процессе трудовой деятельности мне пришлось участвовать в разнообразных формах советско-китайских контактов — выезжать в Китай в качестве уполномоченного Всесоюзного объединения Лектехсырье, принимать непосредственное участие в межправительственных советско-китайских переговорах и в осуществлении советско-китайских договоров и соглашений в качестве начальника Дальневосточного сектора, начальника Восточного управления Наркомата внешней торговли СССР, члена коллегии Министерства внешней торговли СССР.
Одна из глав посвящена службе в пограничных войсках в начале 30-х годов, когда на Дальнем Востоке образовался в результате японской агрессии против Китая очаг новой мировой войны.
В главе, посвященной периоду Великой Отечественной войны советского народа против фашистской Германии 1941—1945 годов, автор рассказывает о трудностях, возникших в международных отношениях Советского Союза, об антисоветской деятельности реакционных правогоминьдановских кругов Китая, занявших вопреки национальным интересам своей страны антисоветскую позицию, о том, как под влиянием побед Красной Армии на Волге и на Курской дуге радикально менялась обстановка в Китае, укреплялись позиции китайских демократических сил, нарастало народно-демократическое движение под руководством китайских коммунистов.
В заключительной, двенадцатой главе автор описывает свое пребывание в качестве начальника Восточного управления Министерства внешней торговли СССР и экономического советника командующего советскими войсками маршала Р. Я. Малиновского в освобожденной Маньчжурии, рассказывает об участии в
различных переговорах и мероприятиях по установлению добрососедских отношений с Китаем, о сотрудничестве с народно-демократическими организациями Северо-Восточного Китая, о встречах с руководящими деятелями КПК, о роли и значении военно-экономического плацдарма Народно-освободительной армии Китая, созданного в Маньчжурии при содействии Советского Союза и сыгравшего решающую роль в победоносном завершении народно-демократической революции в Китае.
В Заключении изложены суждения по ряду новых проблем, вставших перед китайским обществом после победы народно-демократической революции.
Автор выражает признательность всем товарищам, работавшим с ним в отдельные периоды, беседы с которыми и их советы были весьма ценными при подготовке данной книги: бывшим торговым советникам НКВТ в Синьцзяне Я. С. Марголину и К. В. Бружесу, находившимся вместе с автором в Маньчжурии работникам Наркомвнешторга СССР В. П. Бойко, Т. В. Новикову, И. М. Саратовскому, И. И. Абрамову, Т. И. Стенину и др.
Автор выражает также благодарность референтам Института Дальнего Востока АН СССР Н. Н. Ерофеевой и Т. А. Тыр-ловой за участие в проверке фактического материала.
Во всей практической и научной деятельности мне оказывала постоянное содействие вся моя семья: жена Елизавета Степановна Сладковская, дети Владимир, Татьяна, Галина и Юрий. Особую признательность я выражаю своей жене, которую по праву должен считать соавтором этой книги.
4
«'«И
.''''""
Глава первая ИЗ ПРОШЛОГО
Первые встречи
Мои первые встречи с китайцами относятся к раннему детству, когда мне было около шести лет. В начале июня 1912 года мой отец, работавший на Сибирской железной дороге, вместе с семьей переселялся в Амурскую область, где ему предложили работу на строительстве Амурской магистрали. С нами следовали другие трудовые семьи железнодорожников, законтрактованных, как и мой отец, для работ на строительстве среднего участка дороги *. Конечным пунктом нашего следования по Сибирской железной дороге был город Сретенск, расположенный на берегу реки Шилка. Оттуда нам предстоял путь по Шилке до ее слияния с Аргунью и далее'по великой водной магистрали Амуру.
Еще на пути к Сретенску переселенцы часто упоминали о соседнем с Россией государстве — Китае, о китайцах. Увидеть же впервые китайца мне довелось на сретенской пристани. Это был мелкий торговец — лоточник, продававший сигареты, спички, жареные земляные орехи (арахис), сладости. Переселенцы, впервые прибывшие в эти места, окружили лоточника и с любопытством рассматривали его одеяние. Вид китайца был действительно необычным: казалось, что он похож скорее на ряженого шутника, обычно развлекающего соседей в рождественские праздники, нежели на загадочного чужеземца.
Одет он был в длинный, с разрезами по бокам черный, засаленный халат; на голове, вернее, на макушке — черная шапочка, из-под которой, и это было особенно примечательно, свисала длинная коса — символ покорности китайцев маньчжурским богдыханам **. Матерчатые туфли делали поступь китайца легкой, вкрадчивой, спокойной. Он задорно хихикал и на ломаном русском языке приглашал прохожих отведать яства, покурить ароматные сигареты — «двадцать штук камышовый мундштук» (так рекламировались харбинские сигареты марки «Каска»).
* Строительство Амурской железной дороги от разъезда Куенги до Хабаровска протяженностью свыше 2 тысяч километров осуществлялось в 1908— 1914 годах. Оно проводилось раздельно, на четырех самостоятельных участках: главном (от Куенги до Урюмчи) —с 1908 года; западном (от Урюма до Керака) —с 1910 года; среднем (от Керака до реки Бурей) —с 1911 года и восточном (от Бурей до Хабаровска)—с 1912 года. Строительство Уссурийской железной дороги (от Хабаровска до Владивостока) началось в 1891 году и было завершено в 1899-м.
** Обычай носить косу был установлен для китайцев маньчжурами в середине XVII века, после воцарения на китайском престоле маньчжурской династии.
1912 год. Вблизи станции Клюквенная Красноярской железной дороги, ртель железнодорожных рабочих, направляющихся на строительство муреной железной дороги. Первый справа — И. Е. Сладковский
1«тец автора), артельный староста
6
1Ш';. аВ111Шр1ШШ1й Город Сретенск в начале века
В путь по Шилке мы отправились на небольшом судне Амурского товарищества пароходства и торговли. На одной из остановок, кажется в Толбузинке *, к нам подсела группа китайцев, среди которых были, видимо, скупщики золота и пушнины, направлявшиеся в ближайшие города на маньчжурском правобережье. Несколько китайцев напоминали простых рудокопов, как говорили в старину, золотоискателей, и они сели вместе с ехавшими на пароходе русскими золотоискателями. Наши попутчики говорили друг с другом на каком-то особом жаргоне, чередуя ломаные русские и китайские слова и размашисто жестикулируя. Позднее я узнал, что в верховьях Амура имелись совместные русско-китайские артели золотоискателей, называвшиеся желтугинцами **.
В группе китайцев выделялись два-три человека. Они держались степенно, чванливо, были одеты в нарядные парчовые халаты, а поверх шелковые жилеты или куртки.
* Селение было названо по имени Алексея Толбузина —"воеводы русского городка Албазина. В 1686—1687 годах под руководством Толбузина малочисленный русский гарнизон (около 450 человек) героически отражал натиск маньчжурского войска (56 тысяч пехоты и 3 тысячи кавалерии), имевшего 140 полевых и 50 осадных пушек. В 1688 году после потери большей части защитников Толбузин вышел с отрядом из осады и отступил к Нерчинску. ** В начале 80-х годов XIX века в верховьях Амура, в районе реки Мохе, русские и китайские золотопромышленники образовали так называемую желтугинскую республику. В «республике» существовало особое самоуправление, имелись охранные отряды.
8
Наше путешествие по Амуру закончилось в местечке Черняево. Отсюда начиналась временная железнодорожная ветка (протяженностью около 30 верст), простиравшаяся до станции Ушу-мун и служившая в то время главной транспортной артерией в снабжении строительства дороги материалами, механизмами и рабочей силой.
В Черняеве скопилось много семей переселенцев, направлявшихся либо на строительство железной дороги, либо на освоение новых земель. На пристани и в станице щеголевато разгуливали амурские казаки * — страж русских границ и фактическая военно-пограничная власть.
Наш поезд следовал до разъезда Красная Падь, близ станции Магдагачи. Там уже были выстроены несколько домов и около десятка пирамидообразных бараков, крытых дерном или просто землей. Дома предназначались для администрации и офицеров охраны, а остальное население размещалось в бараках.
К нашему прибытию на разъезде Красная Падь уже находилась большая партия рабочих; в одном из бараков, на окраине поселка, жили рабочие-китайцы. Они были одинокими, без семей, вели замкнутый образ жизни, почти не общались с местными жителями. Их связи с администрацией и местным населением осуществлялись через «чжангуйду» — подрядчика-стар-шинку.
Подрядчик по фамилии Цюй Боши получал от железнодорожного начальства зарплату китайских рабочих и раздавал им ее по своему усмотрению. Он организовывал и питание рабочих, поставляя в «общий котел» продовольствие: муку, пшено, лапшу, овощи, растительное масло и изредка, под праздники, мясо. Стоимость продуктов вычиталась из заработка рабочих в размерах, которые определял сам «чжангуйда». Китайцы-рабочие не скрывали своей ненависти к старшинке, называли его «ван-бадань» ** — фальшивый человек, жаловались русскому артельному старосте на то, что получают от «чжангуйды» ничтожный заработок. В присутствии же Цюй Боши китайские рабочие не роптали, показывали готовность выполнять все его требования. Боязнь лишиться даже скромного заработка заставляла их мириться с тяжелыми поборами старшинки.
Китайцы относились с искренней симпатией к русским детям. В свободное время они играли с ними, приглашали в свой барак, угощали пампушками — булочками из пшеничной муки, показывали различные фокусы, мастерили для них игрушки из цветной бумаги.
натопя^УРСКОе»К?.за«?ество было образовано по инициативе генерал-губер-
седення В°СТ"0И СибиРи Н- н- Муравьева в 1855-1856 годах путем пере
счет пр„=л Ур час,т,и забайкальских казаков, а позднее пополнялось за
Л Рзеселенцев из Центральной России.
ФальптипГба»ДаНЬ — ]?ерепашье яйцо' внешне похожее на куриное, то есть фальшивое яйцо,— обвинение в нечестности, фальши.
9
Состав китайских рабочих часто обновлялся. Отъезд рабочих и приезд новых обычно происходил весной или поздней осенью, т. е. в начале или в конце навигации на Амуре. Сам Цюй Боши и его агент сопровождали уезжавших до ближайшей пристани и там же встречали вновь прибывших.
Более двух лет наша семья вместе с рабочей артелью передвигалась по трассе на восток по мере строительства железнодорожной линии. В середине 1914 года, когда было открыто регулярное движение на Амурской железной дороге, отец и остальные рабочие артели были зачислены на постоянную службу по эксплуатации и обслуживанию железной дороги на станции Гондатти * (ныне город Шимановск) **.
Станция Гондатти — крупный железнодорожный узел строящейся дороги — была примечательна тем, что ее начальником был князь Гантимуров, потомок князя Гантимура — в прошлом знатного правителя Даурии ***. Гантимуров обладал недюжинной физической силой: легко поднимал скаты вагонетки. В праздничные дни любители острых зрелищ собирались на привокзальной площади посмотреть на силищу князя. Рассказывали, что на его «бычьей» шее (а шея у него была чуть ли не в ширину плеч) четыре человека, взявшись за концы железного лома, сгибали его. Гантимурова побаивались даже железнодорожные жандармы. Он, как рассказывала моя старшая сестра Оля, служившая телеграфисткой, был суров с подчиненными, но справедлив, любил напомнить сослуживцам о своем знатном происхождении.
К станции прилегали два поселка: сельский — в северной и северо-восточной части, разделяемой речкой Пирой, и южный — городского типа, где располагались местные органы власти, лесничество и другие организации. В поселках велась оживленная торговля. Недалеко от станции находился универсальный магазин русского купца Виноградова, славившийся богатым выбором вин, бакалейно-гастрономических товаров, тканей, одежды и т. д. В поселке имелись также магазины татарских купцов Алинбековых, торговавших тканями и одеждой. Мелкая, лавочная торговля находилась преимущественно в руках китайцев. Они продавали муку, крупы, сахар, соль, овощи, галантерейные
* Станция была названа в честь Гондатти, генерал-губернатора Амурской области; после Февральской революции 1917 года в России он эмигрировал в Маньчжурию и умер в Харбине в 1946 году.
** Город Шимановск назван в честь революционера-большевика, начальника железнодорожного депо инженера Шимановского, расстрелянного японцами в 1918 году.
*** Гантимур — князь рода эвенков, влиятельный правитель Даурии, владевший обширными землями по берегам Шилки. После возвращения в 1667 году из района маньчжурской реки Наун, куда он с большой группой дау-ров был насильственно выселен маньчжурскими властями, Гантимур принял русское подданство и христианское вероисповедание; правительство России сохранило княжеский титул за Гантимуром и его сыновьями, и они были возведены в дворянское звание.
товары, китайские хлопчатобумажные и шелковые ткани, металлические изделия. Хозяевами лавок номинально считались несколько китайских «компаньонов», как они себя называли, хотя на самом деле «компаньоны» были не хозяевами, а лишь служащими именитых купцов, компаний, скрывавшихся от налогового обложения русской администрации. Лавочная торговля, как правило, была лишь составной частью обширных спекулятивных и нелегальных операций крупных китайских фирм, находившихся в городах Маньчжурии.
Эти фирмы имели в приграничных маньчжурских селениях торговые базы, с которых направлялись в русские города и поселки небольшие группы контрабандистов. Летом контрабандисты скрытно, а иногда и при содействии подкупленных таможенных чиновников и пограничной стражи переправлялись на лодках через Амур и далее по тропам и проселочным дорогам пробирались не только в ближайшие селения, но и в отдаленные золотодобывающие районы и на охотничьи промыслы. Наиболее активно контрабандисты проникали в зимнее время по замерзшему Амуру, когда граница фактически оказывалась незащищенной.
Контрабандисты группами по 8—12 человек перетаскивали на себе довольно тяжелые грузы: спирт (в жестяных банках), шелковые (преимущественно чесуча — ткань из шелковых очесов) и шерстяные ткани, галантерейные и ценные кустарно-художественные изделия и др. Близ населенных пунктов они припрятывали товар (зимой зарывали в снег), а затем незаметно проникали в селения. Здесь агенты китайских фирм помогали им распродавать товары либо через лавки, либо непосредственно местным жителям.
Особенно много контрабандистов появлялось накануне рождества и пасхи. В это время местные русские жители выходили в окрестности поселков на поиски китайской контрабанды. Легче всего было отыскивать спирт. Перед весенними праздниками, когда снег с полей уже сходил, искатели поджигали обнажившуюся сухую траву, и, если банки со спиртом не протекали, их легко обнаруживали на обуглившейся почве. Эти операции были небезопасными. Контрабандисты и их агенты старались найти «виновников» и нередко прибегали к мести или, угрожая оружием, заставляли оплачивать «находки».
На обратном пути, при возвращении в Маньчжурию, агенты китайских фирм нагружали контрабандистов ценной пушниной, пантами (неокостеневшие рога изюбра), а наиболее доверенным поручали перевозить и золото *. Китайские торговцы скупали и
* Русские исследователи золотых запасов Амурско-Приморского района Л. Тове и Л. Иванов контрабандную утечку золота с русской территории в Маньчжурию на рубеже XX века оценивали в 100 пудов (см. Сладков-ский М. И. История торгово-экономических отношений народов России с Китаем (до 1917 г). М., 1974, с. 284).
10
11
вывозили контрабандно также русские золотые монеты, изъятые из обращения в 1914 году (были заменены бумажными деньгами). Они ходили по домам, выпрашивали золотые «пятерки» и «десятки», обещая за это дешевые шелковые ткани, украшения и т. д. Дело доходило и до вымогательств. Нередко такие «визиты» кончались потасовками.
По-иному вел себя китайский трудовой люд: рабочие, огородники, лоточники. Большая его часть попадала в Россию через различных китайских подрядчиков, компрадоров. Последние принимали-подряды администрации железной дороги или других русских организаций и поставляли для них рабочую силу либо вербовали китайских парней в качестве переносчиков контрабандных товаров, охранников, приказчиков и т. д. Часть из них находили затем самостоятельные занятия: мелкую торговлю, выращивание овощей, ремонт обуви и т. д.
На нашей железнодорожной станции, так же как и в других местах Приамурья, китайцы жили без семей либо обзаводились ими на месте — женились на «луская бабушка». Однако это были единичные и, как правило, неустойчивые браки. Значительная часть китайцев, отработав положенный срок, возвращалась на родину.
Китайские рабочие были заняты главным образом на железной дороге, в каменных карьерах, на лесоразработках. Все они работали под началом китайских подрядчиков, старшинок (типа Цюй Боши) и жили в рабочих поселках. Отношение к ним со стороны русских было благожелательным, дружественным. В праздничные дни китайцы охотно помогали русским семьям на огородах, в заготовке дров на зиму. Китайцев-ветеранов, проработавших по нескольку лет в совместных артелях, русские приглашали на семейные праздники. В свою очередь и китайцы любили угощать русских своими яствами.
Китайский Новый год
Наиболее сильное впечатление сохранилось у меня от празднования китайского Нового года по лунному календарю *. Непременным правилом для каждого китайца является обязанность уплатить все долги до Нового года — в противном случае долж-
* Лунный, или крестьянский (нунли), календарь основывается на закономерности обращения Луны вокруг Земли (учитывается также обращение Земли вокруг Солнца). Продолжительность месяца по этому календарю составляет 29 или 30 дней, причем каждый 15-й и 16-й день должен совпадать с полнолунием. В действительности такого совпадения не бывает, и поэтому в календаре допускаются пропуски отдельных дней или повторение одних и тех же дней. Лунный год имеет 355 дней, и для корректировки календаря по обращению Солнца прибавляется 13-й месяц (в течение 19 лет вводится 7 дополнительных месяцев). Новый год по лунному календарю приходится на разные числа: 24 января по солнечному календарю — начало раннего Нового года и первые числа февраля — начало позднего Нового года.
ник не может спокойно праздновать. Этот обычай выполняется с особой тщательностью, причем, уплатив долги, китаец непременно спросит у своих кредиторов, полностью ли он отдал долг, все ли оплатил. При всех невзгодах, бедности китайцы строго соблюдают ритуал, заблаговременно готовятся к празднику.
В китайских лавках в это время шла бойкая торговля: продавали красные бумажные фонарики, разноцветные ленты, причудливые игрушки и самое главное — хлопушки. У китайского народа существует поверье, что спокойно праздновать Новый год можно лишь тогда, когда из дому будут изгнаны «злые духи». Хлопушки продавались двоякого вида: маленькие, однозарядные (один взрыв), вделанные в одну ленту (как пулеметная лента), взрывающиеся от огня поочередно в течение одной-двух минут, и крупные, двухзарядные, взлетающие высоко от силы первого взрыва и затем на высоте 20—30 метров взрывающиеся второй раз, разбрасывая по сторонам бенгальские огни. Ночью хлопушки создают эффектное зрелище и, так же как и наши праздничные фейерверки, привлекают множество зрителей. Как нам говорили китайцы, в дом можно входить только после окончания салюта хлопушек.
Новогоднее угощение у трудовых китайцев довольно скромное, вовсе не похожее на те сорокаблюдные обеды, которыми славятся богатые китайские рестораны. Главное блюдо новогоднего стола китайского простолюдина — свинина или курица, приготовленная на пару либо жареная. Китайцы рассказывали, что у себя на родине они эти блюда изрядно сдабривают перцем: перченая свинина (ладэжоу), перченая курица (ладэцзи). Более изысканным мясным блюдом считаются новогодние пельмени (цзяоцзы) довольно крупных размеров. В китайских лавках к Новому году продавали и дорогие деликатесы: хайшен (трепанги), хайцай (морская капуста), хэймуэр (черный древесный гриб), но они были недоступны трудовым китайцам. В Китае, как мне позднее довелось увидеть, в деревнях итородах в новогодние дни проводятся веселые народные гулянья — дети и подростки ходят на ходулях, устраивают забавные игры. Новый год — большой народный праздник в Китае.
На китайской земле
Первая мировая война привела к полному расстройству экономики царской России, распаду хозяйственных связей между отдельными районами страны. Обстановка особенно обострилась после крушения царского самодержавия в феврале 1917 года.
Февральская революция вызвала всеобщее ликование трудового народа России. Помню, как у нас в рабочей казарме мужчины и женщины плакали от радости, обнимались, незнакомые Л}оди на улицах поздравляли друг друга с наступившим счастьем. Мы, подростки, выражали свое настроение криками, шумом,
12
13
с восторгом встречали первых народных милиционеров с красными повязками на рукавах; на вокзале мы видели, что в проходящих поездах солдаты срывали-с себя погоны, расправлялись с жандармами.
На станции и в поселках образовалась новая власть — Советы рабочих и солдатских депутатов. Революционно настроенные рабочие группировались вокруг большевика Шимановского и его товарищей. Люди ждали радикальных изменений. В то же время распространялись различные тревожные слухи. Стало известно, что сбежал местный пристав, носивший запоминающуюся фамилию Римский-Корсаков; бросили насиженные места крупные торговцы, китайские подрядчики; закрылся пристанционный магазин купца Виноградова, а его винный погреб был разграблен; прекратилась торговля и в других магазинах, в том числе в некоторых китайских.
Рабочие семьи испытывали трудности. Не хватало обуви, одежды и других промышленных товаров, которыми раньше их снабжали в кредит сбежавшие купцы Алимбековы. В этой обстановке в рабочей артели зародилась идея поездки в Маньчжурию, где, как уверяли знатоки, «множество дешевых товаров», за которые можно рассчитываться русскими деньгами, и не только «романовками», но и появившимися в обращении «керенками». К тому же ходили слухи, что граница открыта.
В один из июльских вечеров 1917 года я узнал из разговора моих родителей о принятом артелью решении направить дво-их-троих рабочих в ближайший крупный приграничный город Сахалян *, где предполагалось купить по дешевке обувь, ткани и кое-что другое. Эта миссия выпала на долю моего отца и путевого сторожа Василия Ивановича Вдовина. Дабы избежать придирок со стороны таможенников и доказать, что рабочие не контрабандисты, было решено взять с собой детей — меня и моего приятеля Сережу, сына Вдовина. Давно вынашиваемая мечта, то ли навеянная сказками о «неведомом государстве», то ли запавшая мне в душу из рассказов китайцев об их большой, древней, казавшейся мне тогда фантастической стране, становилась реальностью. Закончив сборы, наша экспедиция направилась в приграничный город'Благовещенск**.
Наш путь от станции Гондатти к границе пролегал по главной Амурской магистрали до станции Бочкарево ***, откуда на Благовещенск отходила железнодорожная ветка протяженностью около 100 километров. В поезде взрослые оживленно беседовали между собой о революции и о том, что она даст рабо-
* Сахалин (по китайски Хэйхэ — «черная река») — небольшой торговый городок на правом берегу Амура напротив Благовещенска.
** Благовещенск был главным городом Амурской области. Первое поселение на этом месте возникло в 1856 году, и называлось оно Устьзейском; в 1858 году было переименовано в город Благовещенск.
*** Ныне Белогорск. •...
чим, какая утвердится власть. Одни высказывали тревогу, передавали слухи о том, что иностранные государства вмешиваются в русские дела, чтобы восстановить старые царские порядки. Другие, а это были железнодорожники, не допускали и мысли о том, что революция отступит. Говорили, что повсюду создается Красная гвардия, что ею руководят истинные революционеры во главе с В. И. Лениным, что и у нас, на Амуре, тоже есть опытные революционеры-большевики. Чаще других в разговорах упоминалось имя хорошо известного железнодорожникам большевика Мухина *, возглавлявшего первые красногвардейские рабочие отряды. О Благовещенске собеседники говорили с тревогой: их пугали казачьи атаманы, близость границы, за которой укрылись царские ставленники.
Вечером того же дня мы прибыли в Благовещенск. Нас с Сережей манили неизвестность, граница, неведомая земля. Большое каменное здание вокзала, освещенное яркими фонарями, толпы снующих пассажиров, среди которых мы видели и китайцев, произвели на нас большое впечатление. У вокзала стояли рядами легковые и ломовые извозчики, наперебой призывавшие пассажиров воспользоваться их услугами.
На извозчике мы покатили к городскому базару, где, по сведениям родителей, можно было найти дешевую гостиницу. Мы ехали по пыльной, немощеной улице. По обеим ее сторонам стояли деревянные дома крестьянского типа с разноцветными наличниками, ставнями, воротами. Это был пригород. Ближе к центру пыли стало меньше, дорога была вымощена булыжником, улицы освещены редкими фонарями и выглядели нарядно. Двух- и трехэтажные каменные дома казались нам небоскребами, витрины магазинов были освещены, привлекательно выглядели расписные вывески. Особенно выделялся магазин на центральной площади, принадлежавший известной на всем Дальнем Востоке русской фирме «И. Я. Чурин и К0»**узеркальные витрины которого соблазняли затейливыми игрушками, сладостями, украшениями.
Настроение упало, когда мы прибыли в гостиницу. Это был двухэтажный деревянный дом, напоминавший постоялый двор. Нас поселили в неуютной комнате, освещенной «12-линейной»
* Федор Никанорович Мухин родился в 1878 году в семье крестьянина в Тюменской области; с 1902 года работал машинистом на станции Петровский Завод, а затем на станции Ульмин (ныне Мухино); член партии большевиков с 1904 года, участник революции 1905—1907 годов.
1 февраля 1918 года Ф. Н. Мухин был избран председателем исполкома Амурской области; в 1919 году расстрелян белогвардейцами.
** Торговый дом «И Я. Чурин и К°» был основан в 1868 году иркутским купцом Иваном Яковлевичем Чуриным при участии братьев Бабинцевых. Эта торговая компания имела крупные универсальные магазины в Иркутске, Чите, Владивостоке, Хабаровске, Благовещенске, а также на территории Маньчжурии: в Харбине, Мукдене и на крупных железнодорожных станциях Китай-ско Восточной железной дороги (КВЖД).
14
15
керосиновой лампой «чудо». В комнате стояли две железные кровати, и нам с Сережей пришлось спать на полу.
С утра, после легкого завтрака (чайная колбаса, белая булка, чай), родители занялись расспросами о порядках в городе, о возможности и целесообразности поездки на китайский берег, в Сахалян. Советы нашим родителям давали служащие гостиницы, хорошо осведомленные и в политических делах города, и в обстановке на границе и на китайской стороне. К обеду в нашу комнату был приглашен один из таких информаторов, по имени Степан, который обошелся родителям дороговато. Его обильно потчевали, но сверх того он потребовал еще пять рублей романовским серебром, уверяя, что три серебряных рубля он должен отдать таможенному чиновнику, который будет проводить наш досмотр при переходе границы и возвращении. Торг был долгим: родители уверяли, что такой суммы серебром у них нет, и, кажется, сошлись на трех рублях.
Как рассказывал Степан, в городе нет прочной власти, граница и таможенный контроль фактически остаются в руках казачьих атаманов, которые с гражданской властью не считаются, самоуправствуют.
На следующий день утром в сопровождении Степана и его приятеля мы пошли на набережную Амура к зданию «рогатки» *. Около половины десятого родителей пригласили в контрольно-пропускной пункт за получением пропусков на выезд в Сахалян и возвращение в тот же день в Благовещенск. Их предупредили, что, если они не вернутся к вечеру, им придется уплатить 5 рублей штрафа.
После получения пропусков мы должны были пройти через «рогатку». Там два таможенных контролера и один полицейский приграничный офицер проверяли документы, осматривали вещи, а в некоторых случаях производили и личный досмотр: пассажиров раздевали, ощупывали их одежду, обувь и т. д.
В 10 часов утра на небольшом пассажирском пароходе мы отплыли в сторону Сахаляна. Амур в этих местах не похож на ту сравнительно небольшую реку, какой он запомнился мне при путешествии от Сретенска до пристани Черняево. Там у истоков, у слияния Шилки с Аргунью, Амур пробивался меж высоких скалистых гор, покрытых густым хвойным лесом, а ширина его едва достигала 200—250 метров. Здесь же перед нами простиралась могучая, полноводная река, раздвинувшая свои невысокие берега более чем на километр, и ее глубина позволял^ плавать по ней крупным пароходам и буксирам с тяжеловесными баржами. С левого борта парохода на востоке мы видели, как, переливаясь в отблесках утреннего солнца, серебрилась Зея — один из главных притоков Амура в его среднем течении, река полноводная, капризная, приносившая хлеборобным местам Зей-
* Так назывался контрольно-пропускной пункт и таможенный пост.
16,
ской долины много бед. Отсюда, вобрав зейские воды, Амур становился еще шире, еще грандиознее. Берега его, накрываемые рябью небольших волн, как бы исчезали, и казалось, что на горизонте Амур, сливаясь с синевой безоблачного неба, превращается в необъятный океан.
Наше путешествие по Амуру подходило к концу. Пароход, притормаживая, сделал крутой разворот и стал медленно пришвартовываться к китайскому берегу. Сойдя по трапу на пристань, наши родители предъявили пропуска пограничнику-полицейскому. Процедура проверки была несложной. Создавалось впечатление, что полицейский даже не проверял наши документы, а лишь делал вид «строгого пограничного стража».
И вот мы на чужой земле, которую в ту пору называли не китайской, а маньчжурской, как это трактовалось в учебниках географии. Первый китайский город огорчил меня до слез. Я не увидел здесь ни причудливых «лунов» (драконов), ни фокусников, ни разноцветных фонариков, что, как утверждали «кавеже-динцы» (работавшие на КВЖД русские рабочие и служащие), являлось обязательным украшением китайских городов. Сахалян был, в нашем представлении, не похож даже на обычный город. Только на главной улице, тянувшейся вдоль набережной, стояло несколько домов городского типа, а основными постройками города были саманные, глинобитные фанзы. Мощеных улиц в городе не было, и после каждой проезжавшей арбы поднималась туча пыли.
В городе работало несколько мелких полукустарных предприятий: спиртоводочный завод (возможно, два), маслобойни, жестяные мастерские, изготовлявшие банки для спирта, слесарные и столярные мастерские, обслуживавшие речной порт и местное население. Сахалян служил по существу перевалочной торговой базой. Сюда доставлялись пароходами из Харбина по рекам Сунгари и Амуру всевозможные промышленные товары. Китайские фирмы пользовались и пароходами, принадлежавшими Сунгарийскому пароходству КВЖД, которые по'пути заходили в русские и китайские города. У сахалянского причала мы видели один из таких пароходов, капитан и механик на котором были русскими.
Наша прогулка по городу началась с посещения магазинов, тянувшихся непрерывными рядами по обеим сторонам улиц.
Судя по количеству магазинов и обилию в них товаров, торговля города обслуживала не только население Сахаляна, но и приезжих из приграничных селений, с золотых приисков, в том числе и с русского берега. Наличие многочисленных мастерских по поделке ящиков, бидонов, банок, расположенных в глубинных улицах, за торговой частью города, указывало на то, что торговцы готовили свои товары для дальних и, видимо, необычайно трудных перевозок в глухие таежные районы.
I Благовещенская-
ГОРОДСКАЯ ЦБС j АМУРСКОИЮВЛАСТИ
При первом же знакомстве с ценами на китайские товары наши родители пришли в неописуемый восторг. Оказалось, что за три серебряных рубля можно было приобрести целый кусок чесучи в 36—40 метров, т. е. такое количество, которое позволяло обшить всю семью! Или, например, пачка сигарет марки «Каска» с бамбуковым мундштуком стоила всего три копейки!
Несмотря на то что цены были низкими, мой отец и Василий Иванович не спешили начать покупки. Им казалось, что в соседней лавке они смогут купить еще дешевле, еще выгоднее. Так в течение двух-трех часов мы ходили от одной лавки к другой, приценивались, но ничего не покупали. Мы, кажется, избороздили все улицы, обошли все магазины. Родители наконец убедились, что цены на одноименные товары были приблизительно одинаковыми во всех магазинах и, следовательно, они напрасно тратили время. К тому же мы изрядно устали, и мой отец решился произвести первую покупку. Это были черные кожаные туфли для матери, купленные, если я не ошибаюсь, за два рубля.
Вслед за тем наши дорожные сумки начали наполняться свертками чесучи, детской обувью, хлопчатобумажными тканями и многими другими товарами. Причем всякий раз перед тем, как совершить очередную покупку, отец и Василий Иванович внимательно просматривали список вещей, разрешавшихся русской таможней к беспошлинному ввозу, а также список заказов наших семей или артельных соседей.
Китайские лавочники, видимо, уже знали слабинки русских покупателей да и таможенные правила. Они выбрасывали на прилавок прежде всего куски чесучи: белой, бело-желтоватой или кремовой — и на ломаном русском языке убеждали родителей не бояться таможни, а если будет необходимо, то и припрятать часть ткани.
К трем часам дня мы закончили странствования по магазинам. Оставалось несколько часов до отплытия парохода на русский берег, и утомившиеся родители решили зайти в небольшой ресторан, расположенный тут же, на набережной. В ресторане было много людей, в том числе несколько русских, видимо, как и мы, прибывших с левобережья, или харбинских пассажиров.
О посетителях-китайцах было трудно составить впечатление, настолько они были не похожи друг на друга и по внешнему облику, и по одежде, и по говору. Бросалось в глаза и то, что большая часть мужчин по-прежнему отдавали дань маньчжурскому обряду — носили косу, прикрывая затылок шапочкой с разноцветными шариками, что уже редко встречалось в китайских общинах на русской стороне.
Другие совсем были не похожи на китайцев в нашем представлении. На них были соломенные шляпы, чесучовые костюмы и модная кожаная обувь. Наконец, тут были и китайцы в рабо-
чих блузах, без головных уборов, видимо из числа служащих речного пароходства.
Здесь же я впервые увидел китаянку в окружении своей семьи. На ней была серая шелковая куртка и такого же цвета панталоны чуть ниже колен. Ее волосы были туго стянуты роговыми шпильками и лоснились от ароматичной помады и масел. Самым же удивительным качеством женщины были ее маленькие ножки, размером не больше ножки трехлетнего ребенка. Необычность ее ног обнаружилась, как только женщина поднялась со скамьи у двери и направилась к дальнему столу. Она передвигалась медленно, осторожно, так, словно каждый шаг вызывал у нее нестерпимую боль и страдания. Дорогая шелковая одежда и маленькие изуродованные ножки, как мне стало известно позднее, свидетельствовали о знатном происхождении женщины *. Женщина с изуродованными ногами вызывала у меня сострадание к ней, как человеку неполноценному, обиженному судьбой. По-другому, кажется, относились к ней сопровождавшие ее китайские мужчины и дети, да и сама она держалась весело, непринужденно.
Наш обед в ресторане был скромным: суп с лапшой, жареная рыба (кажется, белый амур) и чай. Вся трапеза стоила около одного юаньшикаевского даяна **. В тот же день около шести часов вечера мы вернулись в Благовещенск.
Первое пребывание на китайской земле, хотя увиденное и не отвечало моим представлениям о «сказочной стране», оставило большое впечатление. Знатоки Китая, а ими мы считали «каве-жединцев», побывавших в Харбине и в других городах Маньчжурии, поясняли, что Сахалян — далекая окраина огромной страны, к тому же расположенная на исконной маньчжурской земле, где сохранялось еще много маньчжуров,— вовсе не типичный китайский городок и «Китай нужно еще увидеть». И все же эта поездка оказалась очень полезной: я увидел разных китайцев, заметно отличавшихся друг от друга, а служилый люд был больше похож на наших трудовых людей, чем на тех кукольных китайцев, которых я встретил в Сретенске пять лет назад.
* В Китае еще в древности был введен обычай бинтования ног девочек в возрасте до двух лет, в результате чего пальцы, подогнутые под ступню, болезненно врастали в подошву ноги и рост ступни прекращался, а изуродованная ступня превращалась в копытообразную кочерыжку. Женщина с такими ножками не могла работать в поле, была по существу привязана к дому, домашнему ремеслу. Такой обычай соблюдался преимущественно в зажиточных семьях, особенно в Северном Китае. Маленькая ножка считалась признаком женского изящества.
** В Китае в обращении был серебряный китайский доллар — даян с изображением президента Юань Шикая; в 1917 году один даян был примерно равен одному американскому доллару.
19
Китайцы меняются
Все мы, русские, взрослые и дети, замечали изменения и во внешнем облике, и в поведении китайцев, живших на русской земле. Очевидцы рассказывали, что прибывшим из Маньчжурии новичкам в рабочих казармах китайцы-старожилы обрезали косы, причем, что особенно удивляло русских, делалось это с ведома «чжангуйдов», которые сами были стрижеными и восхваляли президента Юань Шикая. Замечали также, что некоторые китайцы-поденщики, обычно по истечении срока их найма охотно возвращавшиеся домой, к семьям, сейчас "изъявляли желание остаться на постоянной работе в России, так как в Китае, говорили они, «большая война и работы нет».
Что мне стало известно позднее об этих годах жизни китайского народа? Что происходило в Китае в 1912—1917 годах? И какие это имело политические последствия?
Главным событием, положившим начало новому периоду в истории Китая, была Синьхайская революция 1911—1912 годов, приведшая к свержению маньчжурской династии Цин и провозглашению Китайской Республики, объективные задачи которой сводились к созданию буржуазно-демократического строя.
Китайский народ в это время испытывал двойной гнет: феодально-монархический— чужеземной династии Цин, утвердившейся на китайском престоле еще в XVII веке*, и империалистических держав, поделивших Китай на «сферы влияния» и ведущих между собой борьбу за превращение Китая в свою колонию **. С конца XIX века в Китае возникло антиманьчжурское демократическое движение под руководством выдающегося революционного демократа Сунь Ятсена, ставившего своей задачей свержение цинской монархии и создание Китайской Республики на основе «трех принципов» ***. Это было время, когда под влиянием революции 1905—1907 годов в России не только в Китае, но и во всей Азии угнетенные народы поднимались на борьбу за национальное и социальное освобождение,— время, которое В. И. Ленин назвал «пробуждением Азии».
* С начала XVII века велась длительная борьба между племенным союзом маньчжуров, стремившихся освободиться от господства Китая, и правящей китайской династией Мин. В 1644 году ослабленный крестьянскими восстаниями минский Китай оказался не в состоянии сдержать наступление маньчжурских войск, минский император покончил жизнь самоубийством, и на китайском престоле воцарилась маньчжурская династия Цин.
** В конце 90-х годов XIX века Англия, Германия, Франция и царская Россия по договорам с цинским правительством получили право на строительство железных дорог в Китае и установление в зонах этого строительства «сфер влияния» соответствующего государства.
*** В 1906 году Сунь Ятсен изложил свое учение о «трех принципах»: первый принцип — национализм — свержение маньчжурской династии; второй принцип — народовластие — политическая задача революции; третий принцип — народное благосостояние.
Сунь Ятсену и его сторонникам, образовавшим партию «Объединенного союза» (Тунмэнхуэй), удалось объединить прогрессивную общественность, привлечь на свою сторону часть армии, в результате чего 11 октября 1911 года революционные войска заняли город Учан, а затем Ханькоу и Ханьян, положив начало Синьхайской революции *. 29 декабря в Нанкине открылось собрание делегатов, представлявших 17 провинций, на котором было принято решение о создании республики. 1 января 1912 года была официально провозглашена Китайская Республика, и Сунь Ятсен вступил в обязанности временного президента.
Это была большая победа, вызвавшая ликование китайской и мировой демократической общественности, но воспользоваться ею китайскому народу не удалось. Престола лишился лишь малолетний император Пу И, который, однако, получил крупное пенсионное обеспечение (4 миллиона юаней в год), тогда как военно-бюрократическое управление страной сохранилось, а один из ведущих цинских военачальников, Юань Шикай, перенял верховную власть от цинского императора и стал фактиче ским главой правительства.
Хитроумный царедворец Юань Шикай выдавал себя за приверженца демократического строя и добился с согласия Сунь Ятсена избрания постоянным президентом Китайской Республики. Измена Юань Шикая демократическим принципам и преследование им революционных демократов привели к образованию на юге Китая, в Кантоне, народно-республиканского правительства во главе с Сунь Ятсеном. На севере же, в Пекине, утвердилось реакционное феодально-милитаристское правительство, возглавляемое Юань Шикаем.
Начавшаяся между революционным Югом и реакционным Севером война приводила к размежеванию китайского общества не только по национальному (борьба против маньчжурской династии), но и по социальному признаку. Эта борьба оказала большое политическое влияние на формирование сознания китайского народа — пробуждение его от многовекового низкопоклонства перед императором, унизительного раболепия перед эксплуататорами, власть имущими.
Эти великие перемены сказались и на китайцах, проживавших на русской земле, с которыми мы соприкасались. По-другому стали вести себя китайские рабочие-железнодорожники, которых обирали китайские подрядчики. Китайские рабочие выходили из артелей, руководимых «чжангуйдами», и самостоятельно нанимались у русской администрации на строительстве железной дороги и других сооружений, иные бросали работу по контрактам и становились огородниками либо служащими китайских торговых фирм.
* Синьхайская революция получила свое название по наименованию Циклического периода по лунному календарю — «синьхай» (период с 30 января по 17 февраля 1912 года).
20
21
Были и другие факты, свидетельствовавшие об изменениях в поведении китайцев, о пробуждении их самосознания. В годы первой мировой войны до наших земляков-китайцев стали доходить тревожные слухи о бесчинствах японцев в Китае, в провинции Шаньдун. Начав без согласия китайского правительства военные операции против Германии, Япония захватила немецкие концессии в провинции Шаньдун и, воспользовавшись ослаблением позиций европейских государств в Китае, отвлеченных войной в Европе, ультимативно предъявила Китаю «21 требование», обрекавшее его на колониальную зависимость от Японии.
Вероломство Японии вызвало бурный протест в Китае. В стране был объявлен всеобщий бойкот японским товарам, а день принятия правительством Юань Шикая унизительных японских требований — 25 мая 1915 года — был назван «днем национального позора».
Негодование униженного Китая разделяли и китайцы, проживавшие в России. «Жибэнь ши хэнь бу хаоды жэнь» (японцы— очень плохие люди),— говорили китайцы, а русские рабочие— участники русско-японской войны 1904—1905 годов пользовались у них симпатией. Происходившие в Китае события оказывали большое влияние на китайцев. Китайцы-шаньдунцы получали от своих семей сообщения о жестокостях японских оккупантов, о разорении ими китайских деревень, и это вызывало возмущение всех остальных, близко к сердцу принимавших тяготы родины. Русские рабочие, бывшие солдаты — участники русско-японской войны рассказывали китайцам о коварстве японцев, о том, что и войну против России в 1904 году они начали «по-воровски», без объявления войны. Китайцы с интересом слушали эти рассказы и находили в них подтверждение сообщениям, поступавшим с родины.
Гражданская война между революционным Югом и реакционным Севером, покушение Японии на суверенитет Китая заставляли китайцев призадуматься, и это сказывалось прежде всего на их отношениях с «чжангуйдами». Китайцы менялись, они уже не были такими отчужденными от русских, как прежде.
Знакомство с китайцами в детские годы, все то, что было известно мне из книг, из рассказов очевидцев о Китае, не могло дать ясного представления о стране и ее народе. Может быть, это и пробудило у меня интерес к Китаю, к его истории.
Глава вторая
ПОСЛЕ ВЕЛИКОГО ОКТЯБРЯ
Великая Октябрьская социалистическая революция явилась выдающейся исторической вехой в судьбах нашей Родины, всего мира. Дыхание Октября, воздействие его преобразующих идей сказалось на всех сторонах жизни и деятельности людей, их общественных и личных отношениях.
Советская власть, возглавляемая великим Лениным, начала свою деятельность с провозглашения мира, прекращения войны, приведшей страну к катастрофе. Декрет о мире, изданный 8 ноября 1917 года, принес счастье миллионам людей. В полной мере ощутили это и жители нашей железнодорожной станции. Стали возвращаться домой солдаты-фронтовики, и их появление не только приносило радость семьям и родным, но и способствовало установлению новых порядков, созданию Совдепов, как тогда называли Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.
В артели путевых рабочих начал работать вернувшийся с фронта солдат Андрей Кошуба — большевик, сыгравший большую роль в общественной жизни железнодорожников и в моей последующей жизни *. Товарищ Кошуба собирал рабочих, местных жителей и обстоятельно разъяснял им политику большевистской партии. К нему тянулись и китайские рабочие, которым он рассказывал о новой внешней политике Советского правительства, о поддержке Советской Россией угнетенного китайского народа.
Позднее мне стало известно, что беседы товарища Кошубы подтверждались конкретной политикой Советского правительства и в отношении Китая. В «Обращении к трудящимся мусульманам Востока», опубликованном 3 декабря 1917 года, Советское правительство изложило свою внешнюю политику, основанную на принципах равенства, свободы и полной независимости больших и малых народов. Уже в первые месяцы после революции Советское правительство обратилось через китайского посла в России к правительству Китая с предложением об установлении равноправных отношений, об отказе от привилегий, экстерриториальности, полученных царской Россией в Китае по договорам, заключенным в 1896—1916 годах, в которых затрагивались суверенные права Китая.
* В 20-х годах А. Кошуба был секретарем уездного комитета партии большевиков в городе Свободном (бывший Алексеевск) Амурской губернии, гДе я вступил в комсомол и затем был рекомендован в партию.
23
Великая Октябрьская социалистическая революция встретила широкую поддержку у прогрессивной китайской общественности. «Революция в России,— писал Сунь Ятсен,— породила у всего человечества великую надежду» *. Однако в те годы Китай не мог воспользоваться благами социалистической политики Советской России. Империалистические государства, господствовавшие в Китае, старались изолировать китайский народ от влияния революционных идей и организовать поход против Советской России.
Гражданская война
Преодолевая сопротивление внутренней реакции и ее империалистических покровителей, трудовой народ России твердо становился на сторону большевиков, создавал и укреплял органы Советской власти, в том числе и у нас на Дальнем Востоке.
В декабре 1917 года проходил краевой съезд Советов под председательством видного большевика А. М. Краснощекова **. Съезд избрал Исполнительный комитет Советов, который был объявлен единственным представителем центрального Советского правительства. Съезд призвал укреплять местные Советы по всему Дальневосточному краю.
Весной 1918 года, после подавления в Благовещенске восстания атамана Гамова ***, законной народной властью в Амурской области стал Исполнительный комитет Советов, возглавляемый Ф. Н. Мухиным. Укрепление Советов сказывалось и на жизни нашей станции. Чуть ли не ежедневно проводились различные собрания, возникла организация революционной молодежи, техническим секретарем которой была моя восемнадцатилетняя сестра Оля; в клубе начались выступления кружка любителей театра. Осталась в памяти торжественная встреча красногвардейцев, принимавших участие в подавлении белогвардейского восстания атамана Гамова. Запомнились и мрачные картинки тех лет. Появились «революционеры-максималисты», занимавшиеся «подавлением буржуазии», а точнее, грабежами и разбоями. С ни-. ми вели решительную борьбу красногвардейцы, состоявшие преимущественно из железнодорожников. Они поддерживали общественный порядок, несли охрану станции и предприятий.
*Цит. по: Крылов А. Г. Общественная мысль и идедлогическая борьба в Китае (1900—1917 гг.). М., 1972, с. 331.
** Александр Михайлович Краснощеков (1880—1937)—член РКП(б) с августа 1917 года, один из руководителей борьбы за установление Советской власти на Дальнем Востоке.
*** В феврале 1918 года, после проведения четвертого Амурского областного крестьянского съезда и перехода власти в руки Советов, в Благовещенске белогвардейцы во главе с казачьим атаманом Гамовым подняли мятеж. В марте мятеж был подавлен, и Гамов бежал в Сахалян (см. Гражданская война на Дальнем Востоке (1918—1922). М., 1973, с. 91—94).
Распространялись слухи о том, что в соседней Маньчжурии создаются контрреволюционные армии из белогвардейского офицерства и казачества, которые при поддержке иностранных государств готовят поход против Советской России. В августе 1918 года стало известно, что красногвардейцы потерпели поражение в Забайкалье от белоказаков атамана Семенова, вторгшегося из Маньчжурии. Тревога еще более возросла, когда с востока и запада на станцию начали прибывать эшелоны с отступающими частями Красной гвардии. Рабочие создавали боевые отряды и уходили в тайгу, а другие во избежание мести со стороны контрреволюционных торгашей и царских чиновников укрывались в ближайших селениях, на маленьких станциях, разъездах. Разгоралась гражданская война.
Летом 1918 года дошли слухи о высадке во Владивостоке японских войск *. Говорили также, что атаман Семенов ведет вооруженную борьбу в Забайкалье против Красной Армии по планам, согласованным с японским командованием. Первый эшелон с японскими войсками прибыл на нашу станцию поздней осенью. Здесь он держался недолго и двинулся в путь на запад, оставив в Гондатти небольшой японский гарнизон.
Пребывание непрошеных гостей жители станции почувствовали в тот же день. Оккупанты превратили железнодорожную школу в солдатскую казарму, вокруг нее устроили заграждение из колючей проволоки, на крыше соорудили наблюдательный пункт; ввели комендантский час.
Оккупанты проявляли крайнюю безжалостность и жестокость к местному населению. Любого незнакомого, показавшегося им подозрительным человека они могли избить и даже застрелить. Вспоминается, как на станции Селиктан, куда переселились мои родители, японские солдаты застрелили путевого сторожа лишь за то, что он, проезжая на лошади с возом сена мимо японского часового, не поняв его окрика, не остановился..Каждую расправу, каждое зверство японская солдатня «оправдывала» перед русской администрацией тем, что пострадавший — «бурсувика» (большевик).
С особой жестокостью оккупанты относились к китайцам. Они просто не считали их за людей. Японские часовые, желая поразвлечься и испробовать винтовку, без всякого повода стреляли в прохожих-китайцев и нередко убивали их. На улицах можно было часто видеть, как японские солдаты, отобрав у китайского лоточника сигареты, спички, избивали его, топтали но-
* Первый морской десант японцы высадили во Владивостоке 4 апреля 1918 года якобы в связи с убийством двух японцев.
В начале августа началась массовая высадка японцев, небольших отрядов американцев, англичан и французов. По соглашению стран Антанты главная роль в интервенции на советском Дальнем Востоке была отведена Японии.
24
25
гами, показывая бешеную злобу, ненависть и как бы брезгливость к китайцу.
В то же время японское командование привлекало китайских торговцев к интендантским операциям в качестве скупщиков и поставщиков различных продовольственных товаров. Угодничество, раболепие перед японскими милитаристами китайские реакционеры демонстрировали, как показали события, и в больших политических делах. Вскоре в эшелонах вместе с японцами на нашей станции появились какие-то новые солдаты в сером, мышиного цвета хлопчатобумажном обмундировании. Это были китайцы, принимавшие вместе с японскими войсками участие в интервенции империалистических государств на советском Дальнем Востоке на основе соглашения между японским и китайским правительствами *. Разгрузка и размещение китайских солдат происходили под руководством японских офицеров, что, как мне стало известно позднее, было обусловлено соглашением, предопределявшим полную подчиненность китайских войск японскому командованию. Вид китайских солдат был жалкий. В измятом, грязном обмундировании они были больше похожи на огородные пугала. Китайские войска оставались на нашей станции недолго и вскоре были отправлены в другие пункты.
Появление китайских интервентов, пособничество заклятым врагам, относившимся к китайскому народу как к неполноценному роду человечества, как к рабам, вызвало у местных китайцев, особенно у работавших на железной дороге, негодование. Они говорили, что это не солдаты, а хунхузы ** — бродяги, которые обычно наводняют армии китайских генералов, прихвостни, готовые служить за деньги любому хозяину. Китайские солдаты в свою очередь даже не пытались устанавливать контакты с местными китайцами, хотя, возможно, виной тому были японские солдаты, запрещавшие им общаться с населением.
В эти годы бурных потрясений, когда даже подростки ясно понимали причины политического размежевания у нас на Родине, нельзя было не заметить, что аналогичная общественная дифференциация началась и среди китайцев: подрядчики, торгаши и милитаристы оказывались по одну сторону баррикад и склонялись к союзу с международным империализмом, тогда как китайский трудовой народ, прогрессивная интеллигенция яв-
* 25 марта 1918 года между правительствами Японии и Китая путем обмена нотами состоялось соглашение о совместных действиям их войск в Забайкальской и Амурской областях, чтобы предотвратить «проникновение враждебного влияния на русскую территорию... и принять свою долю участия в деле союзников по ведению настоящей войны». Соглашением предусматривалось, что китайские войска в Забайкальской и Амурской областях будут проводить операции под японским командованием (см. Грим Э. Д. Сборник договоров и других документов. М., 1927, с. 195).
** Хунхузы (краснобородые) — синоним вооруженных разбойников, особенно известных в Маньчжурии, отряды которых обычно создавались из беглых солдат китайской армии.
но симпатизировали русской революции. Нам было известно, что несколько китайских рабочих депо станции Гондатти ушли вместе с нашими рабочими в партизанские отряды. Несколько партизан-китайцев сражались в отряде дальневосточного партизанского вожака В. А. Бородавкина.
При выходе из лесов отряда В. А. Бородавкина весной 1920 года я встретил на станции Бочкарево юного партизана Костю Поседко, отец которого — сельский учитель был, как говорили тогда, «идейным человеком», поддерживал связи с рабочими профсоюзными организациями и находился в добрых отношениях с моим отцом. Костя-кавалерист был бойцом «подрывной команды» отряда, на рукаве его партизанского пиджака красовалась красная нашивка — «гаечный ключ-молоток». Костя пригласил меня с товарищем в партизанскую казарму и пообещал угостить вкусным обедом, что для нас в ту голодную пору было большой приманкой. В казарме мы увидели партизан-китайцев. На вид им было лет 30—35, выглядели они залихватскими воя^ ками — в черных папахах с красными лентами, у пояса сабля, гранаты, револьверы. Партизаны называли их русскими именами, одного — Ваней, так как его китайская фамилия была Ван, а другого — Мишей, видимо по тому же признаку. Партизаны шутили с нами, говорили, что это будущие красные командиры Китая. Китайцы дружелюбно смеялись.
Тяжелые годы
Уход японских оккупантов из Приамурья весной 1920 года и восстановление власти Советов еще не были концом гражданской войны на Дальнем Востоке. В ночь с 4 на 5 апреля 1920 года коварные японские хищники предприняли внезапное нападение на советские партизанские войска во Владивостоке, Хабаровске, Никольск-Уссурийске и в других пунктах Приморья и нанесли им тяжелые потери.
Под крылышком японцев в середине 1921 года во Владивостоке было создано контрреволюционное «приморское правительство», возглавляемое купцами—братьями Меркуловыми, которые приветствовали японскую оккупацию Приморья. Перешли в наступление каппелевские и семеновские белогвардейские армии. 22 декабря 1921 года белогвардейцы заняли Хабаровск. Над всем Дальним Востоком нависла новая опасность.
Созданная по указанию В. И. Ленина в 1920 году Дальневосточная республика * как «буферное государство» приняла решительные меры по укреплению армии республики (Красной Армии). Из центра прибыли видные партийные руководители,
* Дальневосточная республика была провозглашена 6 апреля 1920 года На Учредительном съезде в Верхнеудинске (Улан-Удэ) в условиях продолжавшейся японской интервенции как «буферная республика» под руководством Дальбюро РКП (б).
26
27
военачальники П. П. Постышев, В. К. Блюхер, И. П. Уборевич, С. М. Серышев и др. Началась всеобщая подготовка для решающих битв и изгнания белогвардейских банд и японских интервентов.
Новая вспышка гражданской войны коснулась и нашей семьи. Старший брат Ваня был зачислен в команду бронепоезда, а отец как опытный железнодорожник — в «Головной восстановительный поезд», призванный обеспечивать ремонтные и строительные железнодорожные работы армии ДВР. Я, пятнадцатилетний.юноша, остался кормильцем семьи — болезненная мать, четырехлетний брат Валя и двухлетняя сестра Нина. Старшая замужняя сестра Оля работала далеко от нас — на станции Уруша, и при отсутствии регулярного железнодорожного движения связи с ней не было.
Напряженность обстановки активизировала общественную деятельность населения, прежде всего молодежи. В школе второй ступени, которую я, чередуя с черновой работой на мельнице и в железнодорожной мастерской, нерегулярно посещал в вечерние часы, было несколько активистов. Среди них особенно выделялся Миша Барышников — вместе с железнодорожной рабочей молодежью он создал комсомольскую ячейку при поселковом клубе. Молодежь потянулась к общественной работе. Такие стремления были присущи и мне. Я стал часто бывать на собраниях. В Железнодорожном собрании (так называли железнодорожный клуб) для молодежи устраивались лекции. Там выступали военные политработники, как правило коммунисты, среди которых мне особенно запомнился комиссар бронепоезда в красных брюках галифе. В своем выступлении он рассказывал о жизни в Центральной России, о продовольственных затруднениях в связи с сильной засухой в Поволжье и убеждал нас, что все это будет скоро преодолено, «так как в Советской России уже научились управлять тучами, умеют искусственно вызывать дождь». Мы этому верили. Запомнилось также выступление анархиста Колесникова. Речь его нам была непонятна: он ругал и царскую и новую, Советскую власть, говорил, что всякая власть — враг свободы, но на вопросы о будущем государстве, о народной власти давал неясные ответы. Тем не менее выступления анархиста собирали много народа. Публике нравилось его красноречие, «революционная» запальчивость.
Комсомольская ячейка уделяла большое внимание военному делу — владению оружием, строевой подготовке" и т. д. Интерес перерос в энтузиазм, когда комсомольцам выдали оружие и они стали бойцами ЧОН — части особого назначения. Однако секретарь ячейки считал нас, нескольких друзей-единомышленников, еще не подготовленными для вступления в комсомол. Мы были объявлены «сочувствующими комсомолу», нам рекомендовали посещать собрания ячейки и зубрить учебник «Политграмоты» Коваленко (так сохранилось в памяти).
Конец 1921 года и особенно 1922 год были тяжелыми для нашей семьи. Если в первые месяцы отец и брат, служившие в воинских частях, находились недалеко от нас и кое-что из своих продовольственных пайков пересылали нам, то после занятия армией ДВР Хабаровска (14 февраля 1922 года) и продвижения ее в сторону Владивостока мы лишились такой поддержки.
Мне пришлось зарабатывать на хлеб насущный. В Бочкаре-ве было много богатеев, имевших крупные кулацкие хозяйства и привлекавших наемную рабочую силу. К одному из таких кулаков, по фамилии Юрченко, мы, группа подростков, и устроились побатрачить на заимках, отстоявших в 20—30 километрах от Бочкарева в направлении к Благовещенску.
Здесь, на сельской земле, мне вновь пришлось соприкоснуться с китайцами и увидеть их, но уже в ином качестве. Недалеко от заимок Юрченко мы часто встречали китайцев на крестьянских подводах, либо едущих из Бочкарева, либо возвращавшихся туда. В Бочкарево они направлялись к вечеру, и их подводы были загружены маленькими ящиками, свертками, пакетами. Мы недоумевали, что же это за китайцы? Обычно мы привыкли видеть их на станциях и в поселках как торговцев, ремесленников, рабочих или огородников. Здесь же поблизости селений не было, вокруг простирались необъятные степи Зейско-Бур-еинской долины, поля зерновых и масличных культур. Тайну занятий китайцев открыл нам сын кулака Юрченко, учившийся с нами в школе второй ступени. Он рассказал, что китайцы занимаются запрещенным делом — они разводят опийный мак, делают из него опий и отсюда контрабандно переправляют его в Маньчжурию. Китайцы просят русских держать их промысел в строгом секрете. Они платят владельцам земель высокую арендную плату и за «молчание» раздают подарки.
Позднее нам удалось побывать на опийных полях и познакомиться с запрещенным китайским промыслом. Опийное поле располагалось в глубине пшеничных полей и было густо засеяно опийным маком, который к середине лета уже отцветал. Именно в таком незрелом состоянии на маковых головках делаются ножевые прорезы, через которые выступает белый сок, составляющий основу для приготовления опиума. Надрезы на опийной головке производятся несколько раз, и после каждого надреза сборщик тщательно соскабливает выступивший сок в специальные жестяные банки.
Мы видели на опийной плантации человек 15 китайцев различного возраста, живших в летних соломенных шалашах. Как и на любом китайском предприятии того времени, два-три человека принадлежали к нерабочему сословию. Это были все те же старшинки — представители торговых фирм, организаторы контрабандного вывоза опиума в Китай. От Кости Поседко, который к этому времени был уже членом РКП (б) и после кратковременного учительства на селе работал в ЧОПе, я слышал, что
28
29
чоновцы вместе с работниками уголовного розыска делали неоднократные налеты на китайские опийные плантации, конфисковывали продукцию, но сами хозяева плантаций оставались неуловимыми, им удавалось скрываться.
Богатые заработки на опийных плантациях намного превышали *аши скудные «доходы» на кулацких землях. За все лето я смог заработать лишь около двух пудов пшеничной муки грубого помола. Для содержания семьи нужны были дополнительные средства. Пришлось заняться сбором ягоды голубики, которую продавали китайским перекупщикам, отправлявшим ягоду в Благовещенск и Сахалян, где из нее изготовляли варенье и различные водочные настойки.
Однако с первых же дней мы убедились, что китайцы нас безжалостно обирают: за ведро ягод нам давали три-четыре пачки сигарет, тогда как в Благовещенске за такое же количество ягод можно было получить до 10 фунтов чумизы — мелкого проса. Это побудило меня осенью 1922 года с компанией ребят направиться в Благовещенск. На благовещенском рынке мы увидели обилие продуктов, в частности чумизы, китайского бобового масла и даже муки «крупчатки». Продавцами этих товаров почти исключительно были китайцы. Они либо продавали свои товары на золотые «романовские» пятерки или десятки (в 1922—1923 годах на Амурской железной дороге служащим иногда частично выплачивали зарплату золотыми «романовками»), либо обменивали их на русские товары. Большим спросом у китайцев пользовалась и голубика. За два ведра ягод можно было выменять более пуда чумизы. С такой «коммерцией» мне пришлось побывать в Благовещенске два раза.
Но вот наступил сентябрь 1922 года. Красная Армия завершила изгнание белогвардейцев и интервентов с Дальнего Востока. Домой вернулся и мой отец. Он как работник военного «восстановительного поезда» получил от управления дороги разрешение на устройство меня, а затем и вернувшегося позднее брата в железнодорожный интернат на станции Михайло-Чесноковская.
Комсомольская юность
Учеба в интернате стала новым этапом в моей жизни. Я прибыл в школу уже «сочувствующим комсомолу» и от комсомольской организации станции Бочкарево имел положительную характе-. ристику. В конце года я вступил в комсомол в ячейке станции Михайло-Чесноковская, секретарем которой был Леня Вижай-кин *, а в декабре 1922 года секретарь уездного комитета ком-
* Леонид Алексеевич Вижайкин в 1923 году был направлен на учебу на рабфак при Государственном Дальневосточном университете (ГДУ); после рабфака он окончил технический факультет ГДУ; в 50—60-х годах работал директором железнодорожного техникума в Хабаровске. Умер в 1981 г.
сомола города Свободного Тищенко торжественно вручил мне комсомольский билет. В начале 1923 года меня избрали председателем ученического комитета, и по существовавшему тогда положению я стал членом педагогического совета школы.
Учительский состав школы выглядел довольно пестро. Директор школы А. П. Акимов был передовым, революционно настроенным, но очень болезненным человеком. Энтузиаст, оратор и поэт, любимец молодежи — таким запечатлелся в моей памяти преподаватель литературы, «вечный студент», как его называли другие учителя, Е. П. Козлов. Сохранился в воспоминаниях и образ преподавателя геометрии, бывшего артиллерийского офицера, кажется Кравчука, который не скрывал своего недоброжелательного отношения к нам.
Центром нашей комсомольской жизни была, однако, не школа, а рабочий клуб. Здесь устраивались общественные суды над грабителями, ставились спектакли (особенно запомнилась постановка «Разбойников» Ф. Шиллера, «На дне» М. Горького и др.), проводились «политбои» — состязания в политических знаниях, различные доклады и т. д. По поручению уездного комитета партии мы ездили в ближайшие деревни для организации «изб-читален», проведения бесед с крестьянской молодежью и вовлечения ее в комсомол.
Совершенно новые обязанности возложили на нас после зачисления в ЧОН. В течение одного-полутора месяцев по три раза в неделю мы проходили в городе Свободном (четыре-пять километров от станции Михайло-Чесноковская) обучение военному делу — овладению винтовкой, гранатой, револьвером и т. д. По окончании военного обучения нас стали привлекать и для «оперативных» дел, чаще всего для охраны городской тюрьмы, где мы вместе со взрослыми несли охранную службу.
То было время, когда в окрестностях еще орудовали контрреволюционные банды, вспыхивали кулацкие и казацкие восстания, население терроризировали банды, воры-и т. д. Вспоминается курьезный случай из нашей «тюремной практики». Как-то при выводе арестованных на прогулку я встретил своего школьного друга по гондаттовской школе — Кольку Соколова, слывшего парнем сорвиголова. Он, как выяснилось, был арестован за участие в ограблении железнодорожного киоска. Заключенный слезно просил нас помочь ему «высвободиться» из тюрьмы, обещал навеки бросить «поганое» ремесло Не скрою, наши чо-новские сердца размякли, и как знать, чем бы все это кончилось, если бы ча выручку не пришел начальник караула -— электромонтер коммунист Беляев, не поскупившийся на крепкие слова и обстоятельно разъяснивший нам долг «:стражей революции».
Нам, комсомольцам, пришлось побывать и в чоновских отрядах по борьбе с китайцами-контрабандистами, которые зани-1' лись не только нелегальным провозом маньчжурского спирта
30
31
1923 год. Комсомольская организация станции Михайло-Чесноковская Амурской области (автор — во втором ряду четвертый слева, его брат — И. И. Сладковский — во втором ряду первый справа)
и скупкой ценной сибирской пушнины, но и более «прибыльным» делом — поддержанием связей между русскими белоэмигрантами, обосновавшимися в Маньчжурии, и их агентурой на советской территории. Помнится, что большая часть задержанных контрабандистов не упорствовала и охотно выдавала тайные адреса. Были среди них и такие, которые разделяли антисоветские настроения и сознательно шли на борьбу с красными, дабы вернуть утраченные барыши от скупки золота, пушнины, от спаивания маньчжурским спиртом аборигенов-охотников.
Выпавшие на нашу долю невзгоды, однако, отступали. Начиналась новая, мирная жизнь. Мы, комсомольская молодежь, свое будущее связывали с активной общественной работой и непременно с учебой.
Встреча с бывшим хунхузом
С весны 1923 года уездные и губернские комитеты партии, комсомола, железнодорожные профессиональные союзы (дорпроф-сожи) стали направлять молодежных активистов на учебу на рабфаки, в университеты и на различные курсы. Мне выпала доля по окончании весной 1924 года школы второй ступени на-
правиться на краевые учительские курсы в Хабаровск. Нужно было готовиться к новому, самому благородному и умному поприщу — стать народным учителем. Беда, однако, состояла в том, что мне было стыдно появляться на людях: у меня не было ни сапог, ни ботинок, ходил я в старых опорках, на брюках и рубашках уже не находилось места для заплат.
С ранней весны 1923 года и до лета 1924 года я совмещал учебу в школе с черновой работой в железнодорожных мастерских, на вокзалах. Но это давало очень скудный заработок. В феврале или марте 1924 года я получил письмо от отца, который работал в путевой железнодорожной артели на разъезде Ольгохта, в 30—35 километрах от прославленной Волочаевки, и настойчиво приглашал меня поработать в их артели, где платили «золотыми червонцами» (твердыми советскими деньгами).
В апреле 1924 года я досрочно закончил школу. Амурский дорпрофсож выдал мне путевку на месячные учительские курсы в Хабаровске, после чего я должен был учительствовать в младших классах школы второй ступени на Первой Речке, в окрестностях Владивостока.
В рабочей артели я начал работать в последней декаде апреля. В артели, состоящей из 12—15 человек, были два «гурана» (так называли амурских казаков-метисов) и китаец лет сорока по фамилии Ван, которого рабочие величали Василием. Ван принадлежал к одному из часто встречавшихся и характерных типов трудовых слоев китайского общества. Он был высокого для китайца роста (170—175 сантиметров), плотного телосложения, с добродушным, улыбающимся лицом.
В Китае обычно по внешнему облику определяют родную провинцию китайца. В Ване было нетрудно угадать шаньдун-ца — уроженца провинции Шаньдун, в которой обычно «чжан-гуйды» вербовали трудовых жителей на тяжелые работы, в полицию (в том числе в гонконгскую), для различного рода сторожевых дел. В городе Чифу (провинция Шаньдун) в конце прошлого столетия существовал и русский вербовочный консульский пункт, откуда шаньдунцы направлялись в Россию на строительство Владивостокского порта, Уссурийской железной дороги, на горнорудные и другие работы.
Ван был нанят в возрасте 16—17 лет богатым китайским торговцем и направлен в Маньчжурию. Здесь его включили в группу контрабандистов для переноса контрабандных грузов в приграничные русские города и при возвращении в Маньчжурию. Ван рассказывал, что среди контрабандистов было много «непослушных» хозяину; они обосабливались и создавали банды хунхузов, занимавшихся грабежами. Грабили они и китайских контрабандистов, нападали на русских охотников, золотоискателей, жителей таежных поселков.
В одну из таких банд был вовлечен и молодой Ван. Из его рассказов можно было понять, что банды хунхузов не возникали
2 М. И. Сладковский ЧЧ
самостийно, по воле отдельных буянов. Они обычно создавались самими же торговцами — руководителями контрабандистов и зачастую использовались одной организацией контрабандистов против другой, конкурирующей. Ван провел среди хунхузов около 10 лет. Бандиты орудовали в верховьях Зеи, в низовьях Амура и других районах Приамурья. Грабежи сопровождались убийствами, а награбленные товары сбывались, как правило, на золотых приисках в обмен на золото. Ван покинул банду из-за страха, сознавая, что рано или поздно его убьют сами же хунхузы, как это часто случалось с его друзьями. Более веской причиной для Вана, видимо, было и то, что с укреплением Советской власти и пограничной охраны в Дальневосточном крае поле деятельности хунхузов сузилось и перед ними встала задача либо бежать в Маньчжурию, либо переключаться на мирную жизнь в советском Приамурье. Ван убеждал нас (он прилично говорил на ломаном русском языке), что хунхузом он был поневоле, в дележах добычи ему и другим парням ничего существенного не доставалось, что он уже более двух лет бросил хунхузничество и пристраивался на временные работы на маленьких железнодорожных станциях, разъездах. «Возвращаться в Маньчжурию и попадаться на глаза хунхузам мне нельзя,— говорил Ван,— меня убьют». В самом деле, он боялся каждого незнакомого китайца и прятался.
Ван всегда тянулся к русским рабочим семьям, помогал им заготавливать дрова, работал на их огородах. Особое, любовное внимание он проявлял к детям. Никто в рабочих семьях не допускал и мысли, что Ван — «страшный разбойник», хунхуз, какими пугали бабушки внучат.