Institute of psychology RAS

RUSSIAN MENTALITY:

the issues of psychological theory and practice

Collective monograph

Eds.: academician of RAE, professor K. A. Abulkhanova

corresponding member of RAS, professor A. V. Brushlinsfcy

caiid. sc. (psychology) M. I. Volovikova

Moscou

IP RAS

1997

Российская Академия Наук Институт психологии

РОССИЙСКИЙ МЕНТАЛИТЕТ:

вопросы психологической теории и практики

Коллективная монография под редакцией: академика РАО, профессора К. А. Абульхановой,

члена—корреспондента РАН,

профессора А. В. Брушлинского,

к. пс. н. М. И. Воловиковой

Москва Издательство

Институт психологии РАН» 1997

Российский менталитет: вопросы психологической теории и практики. Под ред. К. А. Абульхановой, А. В. Брушлинского, М. И. Воловиковой. — М., Издательство * Институт психологии РАН», 1997 г. — 336 с.

ISBN-5-201-02230-8

Предлагаемая вниманию читателя книга является результатом многолетних исследований, проводившихся в лаборатории психологии личности Ин­ститута психологии РАН. Она посвящена проблемам российского менталите­та — различным представлениям, в которые воплотилось индивидуальное и общественное, обыденное и научное российское сознание Это правовые и моральные представления — о порядочном человеке, правде и лжи в россий­ском сознании, представления об умном человеке, счастье и удовлетворении. Оптимизм российского менталитета проявился в его идеализме, веровании, свободе сознания и воображения, в сказке и игре, тогда как пессимизм — в психологических и жизненных потерях, личностных защитах своего «Я», в преобладании неадаптированного к социальным изменениям населения, остро нуждающегося в психологической поддержке. Российский менталитет воссоз­дается в книге как целое теоретически и исторически, исследуется как пси­хосоциальная реальность, выявляется в его консерватизме и изменчивости. Эта множественность граней обнаруживается благодаря его сравнению с за­падно-европейским сознанием, применению кросс-культурного, классически экспериментального, типологического, биографического и др. методов иссле­дования, с помощью которых учитываются возрастные, половые, профессио­нальные и др. различия.

Книга рассчитана на специалистов и широкий круг читателей.

Russian mentality: the issues of psychological theory and practice.

Edited by K. A. Abulkhanova, A. V. Brushhnsky, M. I. Volovikova. — M.: IP RAS, 1997. — 336 p.

The propounded book is the result of many years investigations performed in the laboratory of psychology of personality, Institute of psychology RAS.

This book is devoted to the problems of Russian mentality, i e. the different representations, in which the individual and social, common and scientific aspects were embodied. These are the legal and moral representations, i.e. the representa­tion of the honest person, he and truth in Russian consciousness, the representa­tions of the intelligent person, happiness and satisfaction The optimism of Rus­sian mentality was revealed in its idealism, beliefs, free consciousness and imagi­nation, in fairy-tale and play. The pessimism was shown through the problems of the psychological and bfe losses, personality defenses, the predominance of malad­justment population, which is not adapted to the social changes and is needed in psychological support. Russian mentality is theoretically and historically recon­structed in this book as a whole. It is studied as a psychosocial reality and revealed in its conservatism and dynamics. This plurality of aspects is discovered in the comparison of Russian mentality with the West-European consciousness, assessing by different cross-cultural, traditionally experimental, typological, biographical and other methods, which are permitted to take into consideration age, gender, professional and other differences.

This book is counted on the specialists and a large circle of readers.

ISBN-5-201-02230-8

© Издательство «Институт психологии РАН», 1997

ВВЕДЕНИЕ

Эта книга создана, в основном, трудами лаборатории пси­хологии личности Института психологии РАН. История ее по­явления такова. Сотрудниками лаборатории менее чем за де­сять лет было подготовлено девять коллективных монографий. Постепенно эти выпуски стали ежегодным отчетом о проводи­мых исследованиях, а темы исследований оказались на острие современных проблем, связанных с личностью: ее ориентацией в меняющемся социуме, ее способностью совладания с кризис­ными ситуациями, ее отношением к жизни и смерти. Книги пользовались большим читательским спросом, так как они предназначались не только узкому кругу специалистов, но и самой широкой аудитории. Однако по причинам экономичес­кого характера их тираж был был так мал, что, едва выйдя, они становились библиографической редкостью. Последняя кни­га («Российский менталитет: психология личности, сознание, социальные представления». М., издательство ИПРАН, 1996), выпущенная совсем «символическим» тиражом (200 экз.)> и стала основой для настоящей монографии. То есть сначала, идя навстречу потоку заявок на сборник, предполагалось лишь повторить его издание, но сотрудники лаборатории и те, кто давно с ней сотрудничают, за небольшой отрезок времени про­делали большую работу — и теперь перед вами новая книга. В нее включено лишь несколько статей из предыдущих изданий (но и они даны в переработанном виде).

Темы, затрагиваемые в книге: особенности российского мен­талитета, обнаруживаемые благодаря кросс-культурным срав­нениям (К. А. Абульханова, Н. Л. Смирнова, А. Н. Славская), экология душевной жизни человека (К. А. Абульханова), вре­мя жизненного пути и личности (Т. Н. Березина), интерпрета­ция личностью событий, ее отношение к правде и лзки, нравс­твенное развитие (В. В. Знаков, А. Н. Славская, М. И. Волови-к°ва), игровые биографии (С. В. Григорьев), личность и труд-Hbte жизненные ситуации — болезнь, смерть близких людей (Л- И. Анцыферова), организация социальной защиты населе­ния (Г. П. Филиппова) и помощь людям, заболевшим алкого­лизмом, организованная при православном приходе (священник

Валерий Ларичев), механизмы психологической защиты и тендер (Н. Е. Харламенкова с соавт.)* психология и провинция (А. В. Брушлинский) — интересны многим. Статьи содержат» данные, полученные совсем недавно, отвечающие современно му мировому уровню исследований. Она заинтересует как спе­циалистов в области психологии личности, социальной психо логии, когнитивной психологии, так и самый широкий круг читателей. '<

СОДЕРЖАНИЕ

Введение.........................................................................................................5

АБУЛЬХАНОВА К. А.

Российский менталитет: кросс - культурный

и типологический подходы.............................................................................7

БРУШЛИНСКИЙ А. В.

Ментальность российская и региональная (провинциальная)............38

АНЦЫФВРОВА Л. И.

Человек перед лицом жизни и смерти....................................................44

АБУЛЬХАНОВА К. А

Мировоззренческий смысл и научное значение

категории субъекта........................................................................................56

СЛАВСКАЯ А. И.

Правовые представления российского общества...................................75

ВОЛОВИКОВА М. И, ГРЕНКОВА Л. Л.

Современные представления о порядочном человеке..........................93

СМИРНОВА Н. Л.

Образ умного человека: российское исследование.............................112

ЗНАКОВ В. В.

Правда и ложь в российском самосознании.........................................131

ФИЛИППОВА Г. П.

Проблемы и методы социальной защиты населения.........................144

СВЯЩЕННИК ВАЛЕРИЙ ЛАРИЧЕВ

Братство трезвости при православном приходе....................................156

АБУЛЬХАНОВА К. А.

Регресс и утраты личности и возможности психологической

поддержки.......................................................................................170

ДЖЩАРЬЯН И. А.

Счастье и удовлетворенность жизнью в русском обществе..............187

НИКУЛИНА Т. А., ХАРЛАМЕНКОВА Н. Е.

Половозрастные различия в стремлении

личности к утверждению и защите «я»...............................................224

СЛАВСКАЯ А. Н.

Интерпретация в российском менталитете

и психологической теории........................................................................241

ГРИГОРЬЕВ С В.

«Игры сознания» и биографические исследования

в этнопсихологии.........................................................................................260

СМИРНОВА Н. Л.

Психологические особенности русской волшебной сказки...............281

БЕРЕЗИНА Т. Я

Жизненный путь личности: осознаваемые

И неосознаваемые аспекты.......................................................................313

Резюме............................................................................................................323

Сведения об авторах...................................................................................330

CONTENTS

Introduction..........................................................................................5

ASULKHANOVA K. A.

Russian mentality cross — cultural and typological approaches.................7

BRUSHLINSKYA V.

Russian and regional (provincial) mentality...........................................38

ANTZYFEROVA L. I

Person щ the face of life and death...........................................44

ABULKHANOVA К A

Category of subject the world-view sense and scientific meaning......56

SLAVSKAYAA N.

Legal representations in Russian society.............................................75

VOLOVJKOVA M I, GRENKOVA L L.

Contemporary representations of the honest person...............................93

SMIRNOVA N. I

Representations of the intelligent person* a Russian study....................112

ZNAKOVV V

Truth and he in Russian self-consciousness.....................................131

FlUPPOVA С P

Problems and methods of the social defense of the population...............144

PRIEST VALERY LARICHEV

Fraternity of Sobriety in orthodox parish...............................................156

ABULKHANOVA К A

Regression and losses in personality and the possibilities

of psychological support............................................................170

DZHIDARYAN I, A.

Happiness and satisfaction at Me in Russian society................................187

MKULINA T. A., KHARLAMENKOVA N. E.

Age —gender differences in assertiveness and defense.............................224

SLAVSKAYA A. N

Interpretation, in Russian mentality and psychological theory.............241

GRIGORYEVS. V.

«Plays of consciousness» and the biographical study

in ethnopsychology.................................................................................260

SMIRNOVA N. I

Psychological peculiarities of Russian fairy—tale.............................281

BEREZINA T. N.

Life —span of personality conscious and unconscious aspects................313

Summary.........................................................................323

Our authors..................................................................................................330

РОССИЙСКИЙ МЕНТАЛИТЕТ: вопросы психологической теории и практики

Коллективная монография под редакцией: академика РАО, профессора К. А. Абульхановой,

члена-корреспондента РАН,

профессора А. В. Брушлинского,

к. пс. н. М. Я. Воловиковой

Компьютерная верстка — Странников В. Ю.

Формат 60x90 1/16

Гарнитура «Школьная». Усл. печ. л. 21,0. Тираж 1000 экз.

Л. Р. № 021044 от 25 марта 1996 г.

Издательство «Институт психологии РАН»

129366, Москва, Ярославская ул., 13

Диапозитивы изготовлены ЦИТ «Универсум»

Отпечатано с готовых диапозитивов

в Московской типографии № 2 ВО «Наука*,

121039, Москва, Щубинский пер., д. 6

Заказ N° 2456

РОССИЙСКИЙ МЕНТАЛИТЕТ:

КРОСС-КУЛЬТУРНЫЙ

И ТИПОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОДЫ1

К. А. Абулъханова

Каковы особенности русского менталитета? Должен ли он путем усвоения западно-европейской культуры стать, наконец, цивилизованным, а не самодеятельным или, напротив, именно первозданность России явится началом и залогом спасения мировой цивилизации от бесчеловечности и деградации — эта дилемма издавна существовала для русской мысли, вела к со­поставлению Запада и России. *Россия никогда не умела про­изводить настоящих, своих собственных Меттернихов и Би-консфильдов; напротив, все время своей европейской жизни она жила не для себя, а для чужих, именно для общечеловеческих интересов», — писал с горечью Достоевский. «Но русские Меттернихи оказывались вдруг дон Кихотами», — добавляет он [4, с. 79]. Западному рационализму противопоставлялась российская духовность, нравственность, индивидуализму — соборность, общинность, социальной зрелости и адаптирован-ности — ценность человеческой личности, человека, которую с присущим ему пессимизмом особо отстаивал Герцен, западно­му мещанству — российское стремление к идеалу.

Принципы свободы, равенства и братства были, как из­вестно, принципами французской революции. Но, не достигнув равенства и братства, западно-европейская цивилизация сумела обеспечить своими социальными структурами определенные сво­боды для личности. Россия же, постоянно реализуя насилие в своих сменяющих одна другую формах государственности, пос­тигла на путях христианства и открыла для личности тайну внутренней свободы. «Впервые через Иисуса Христа человеку открылось, что в духе своем он абсолютно свободен» [7, с. 302].

Самую главную черту российской психологии всегда со­ставляла вера, в принципе свойственная любому народу, но у

Работа вьшолнена при финансовой поддержке РГНФ (код проекта 94-06-19751).

8 ____________________________К А Абульханова

всех, как правило, проявляющаяся в различной форме. Одна­ко в российском менталитете образовался необыкновенный синтез веры в другого человека, в общество и в идеал. Русский идеализм сочетал в себе определенную умозрительность, воз­вышенный характер размышлений, выразившихся в поисках правды, истины и смысла жизни, оторвавшихся от практиче­ской обыденной жизни. Философский характер русского умст­венного склада, так точно отраженный Толстым в Каратаеве, всегда казавшийся добро и добродушно настроенным ум был склонен не к рефлексии, а к верованию. Эта вера основыва­лась на развитом воображении, мифологичности, сказочности российского сознания. Именно вера в идеал позволяла челове­ку вырваться за пределы обыденности, вынести всю тяжесть реальности. Эту веру нельзя было назвать оптимистической, но она стала основой особой черты исторического русского ха­рактера — терпения. На каждом поворотном этапе российской истории каждая власть пыталась персонифицировать эту веру, но самая последняя тоталитарная форма такой персонифика­ции породила то, что пришло в абсолютное противоречие с ве­рой. Если всегда, наряду с верой, существовала ложь, то она носила индивидуальный характер, употреблялась в межлично­стном обиходе, не принимая форм массового социального яв­ления. Не только прямое насилие, но превращение лжи в со­циальный институт, причем лжи, искусно привитой на веру в идеал, разрушило естественную цельность индивидуального сознания, разрушило его способность к адекватному отраже­нию реальности. В то время, когда западный рационализм, замешанный на скептицизме, все более тонко и зорко отсле­живал логику и динамику социальной и личной жизни во всех ее частных и глобальных перипетиях, российское сознание все более теряло черты разумности и способности рационального мышления, отрываясь от реальности, смешивая реальность с иллюзией или вымыслом. Можно предполагать, что это при­вело к глубокой и массовой деструкции индивидуального соз­нания, к ломке естественного для него соотношения эмпири­ческого и теоретического. Именно эта деструкция парализова­ла значительную часть российского общества, утратившего чувство подлинности жизни, которое обычно лежит в основе здоровой и естественной жизненной активности. К этому при­соединилось — для старшего поколения — осознание и пере­живание исторической ошибочности прошлой жизни, что — в принципе — никогда не переживается индивидуумом в любом

Poccuuckuu менталитет кросс—культурный и типологический подходы 9

другом обществе. Идентичность с обществом дает личности если не уверенность в справедливости его устройства, то во всяком случае никогда не дает сознания его краха. Российское индивидуальное сознание оказалось слишком исторично, слишком общественно, причем его исконные архетипические (по Юнгу) черты в самом же индивидуальном сознании при­шли в противоречие с навязанными ему социумом способами осознания и мышления. Российская личность утратила свою историческую идентичность и одновременно потеряла соци­альную. Этот факт должен быть по крайней мере научно от-рефлексирован.

Утвержденным религией состоянием воспроизведения ду­шой, психикой противоречия является страдание. Бог явил миру Христа как образец страдания, как образец состояния души и духа страдающего и показал Воскресение как исход этого страдания через постижение человечности. Так Бог учил людей страданию, приблизив идеал к человеку и показав путь от человека к идеалу. Но не все противоречия выражаются в страдании и приводят к возвышению духа. Другой формой их воспроизведения является ожесточение и опустошение, зло, овладевающее пустой душой, неспособной страдать. Вся суть российской ментальности, распятой между страданием и со­страданием, опустошенностью и злом была выражена в траги­ке Достоевского, Леонида Андреева, Вл. Соловьева. Они про­лили свет на метание души между этими силами, ей непосиль­ными, схватив суть российской проблемы.

Но сегодня, когда нет ни «Достоевских», ни «толстых», са­мым главным для понимания происходящего должно стать осознавание реальности и способность принять ее правду. Од­ной из самых серьезных опасностей становится принятие ил­люзорной идеи, а не осознание проблемы. И одной из серьез­нейших проблем становится проблема перехода от общиннос-ти, соборности (в советском варианте — коллективизма) к вы­нужденному или добровольному индивидуализму, причем не только в бытии, но и в сознании. Представляется, что одной Из легко перенесенных с Запада идей стала идея конкуренто­способности личности, чего безусловно требует рыночная реаль­ность. Однако, если совершенно необходимым для жизнеспо­собности личности и общества является требование компе­тентности, то первая идея вызывает сомнение. Не ближе ли Российской привычке к общности, общению, единению стоит партнерства, а не конкуренции? Несомненно, имея место

10____________________________________________________К, А Абулъханова

в узкой сфере спроса и предложения рабочей силы на рынке труда, этот принцип не может стать универсальным для рос­сийской действительности. Может ли конкурировать пенсио­нер с российским миллиардером? Нужна ли конкуренция там, где она не может стать реальной социально-экономической движущей силой на фоне ситуации, связанной с незаконной приватизацией государством общественной собственности? По-видимому, ближе к российскому историческому чувству брат*-в ства и реальности современных отношений принцип партнером тва, предполагающий не индивидуалистическую основу, а ин­дивидуально-совместную кооперацию. И состояние психологии современного общества, и способы связей в нем отдельных личностей должны стать проблемой, не предполагающей кате­горических решений, а требующей анализа и размышления.

Любое политическое, общественное действие должно быть облечено общечеловеческой, нравственной идеей. В общест­венном сознании значение социальных отношений, их роль в развитии общества всегда рассматривалась через призму опре­деляющей философской идеи, которая играла аккумулирую­щую, регулирующую роль. Под флагом определенной идеи в России объединялись разные социальные группы, тогда как в Европе каждое социальное сословие имело свою идеологию Идеология в России никогда не имела границ. I

Идеологизация русского общества началась гораздо рань*-ше, чем победил марксизм и социализм. Идеология опиралась на имманентную потребность русского общественного сознания в объединяющей идее. Начиная от идей спасения России, до ее мессианской роли в мире, кончая идеями народничества и коммунизма — самые разные идеи витали в русском сознании на протяжении всего XIX века. Поэтому говорить об идеологи­зации русского общества именно после октябрьской революг ции не совсем верно. Просто данная идеология легла на благо*,, приятную почву. Идеологии буржуазного общества, за исклюй чением Германии, всегда несли в себе значительную доли рациональности, поэтому они достаточно гибко и дифференциу рованно вписывались в социальную жизнь. Идеи, возникающие на российской почве, всегда были замешаны на вере и психо­логии, будь то вера в Христа, поиск вечной справедливости или коммунизма. Именно в силу этой последней особенности вырабатывались некие формулы, направляющие общественное сознание и, в конечном итоге, начавшие им управлять (во времена Александра I формула «православие, самодержавие и

Российский менталитет: кросс—культурный и типологический подходы 11

народничество» служила прекрасным цементом общества, пи­тая веру в «батюшку царя»).

Проникновение марксизма было обусловлено идеализмом российского общественного сознания, стремлением к идеалу, утопизмом, приматом веры над здравым смыслом и рациона­лизмом. Именно в силу этого тоталитарной власти в течение десятков лет удавалось поддержать веру в абстрактный идеал коммунизма, несмотря на все большую очевидность его во­пиющего противоречия с реальностью.

Естественно, что сложность и глубина российских фило­софских идей, были ли они идеями славянофилов или запад­ников, блестящий уровень культуры российских мыслителей уступили место общедоступной идеологии в период превраще­ния марксизма в советскую идеологию. Ленин, в частности, сделал все, чтобы идеи революции, которые в устах Плехано­ва, Троцкого, Бухарина имели философскую форму и культур­ные основания, превратились в лозунги на заборах. Идеология образовала некоторый синкрет науки, веры и политических лозунгов, тогда как сама политика не имела ничего общего с мифами, содержавшимися в формулах и лозунгах.

Лозунги насилия и уничтожения буржуазии постепенно сдвинулись с негативной на как бы позитивную тональность, хотя идея коммунистического будущего всегда сочеталась с практикой уничтожения его врагов. Если в дореволюционном обществе творцом и носителем идей была русская интеллиген­ция, то в социалистическом, благодаря классовому подходу, утвердились приоритеты рабочего класса и крестьянства в ущерб интеллигенции. Но парадоксальным образом идеология выполнила интегрирующую общество роль, оказалась универ­сальным средством. Впоследствии, когда интеллигенции в ка­кой-то мере удалось укрепить свою социальную позицию за счет культурной функции, идеологические лозунги перекоче­вали с заборов на экраны телевизоров и страницы романов. Идеология проникала в психологию, поскольку каждый ло­зунг имел свой психологический не только массовый, но и ин­дивидуальный смысл.

И сегодня, несмотря на возросшую прагматичность инди-видуального сознания, все же в нем сохранилась многолетняя Привычка к готовым идеологическим формулам. И когда, про­возглашая демократию, попытались такой формулой осущест­вить ту привычную функцию, она — эта новая формула, и то У немногих, вызвала прежние, связанные с возрождением

12____________________________________________________К А Абульханова

идеала переживания. Но распад прежних социальных связей, подлинно или псевдо-коллективиых, атомизация общества, состоящая в предоставлении каждого самому себе как в деле политического выбора, так и в деле выживания, и продол­жающийся в обновленных формах расцвет мещанства, потре­бительства, теневой спекулятивной активности (под флагом экономической активности и возрождения), все эти причины постепенно заблокировали восприятие этой формулы. Для большинства она стала терять свой психологический смысл, который имели, несмотря на их мифичность и утопичность прежние идеологические формулы. Российское сознание, Bocfci питанное на лозунгах, привыкло к создаваемой ими социалъы ной определенности, более того, к категорическим определен ниям, какой на дворе этап социализма и в каком году начнет ся торжество коммунизма. >

В условиях крушения прежней идеологии основным оказа­лось не упразднение марксизма (который, кстати, также как вся система был упразднен очень легко), а образовавшийся вакуум в идеологизированном сознании. Именно в силу этого на социальную поверхность начали выплывать клише, созда­ваемые случайными людьми, носящие случайный и нелепый смысл, типа «вымыть ноги в Карибском море». Выплыла «пе­на» низкопробного сленга мещанства. Образовался разрыв между уровнем сложных, иногда более, иногда менее глубоко, но научно обоснованных социальных программ и транслируе­мых по телевидению сюжетов.

В период тоталитаризма в России политика «съела» куль& туру, когда интеллигенция решила добровольно и самоотвер женно служить политическим целям. В настоящее время при наличии массовых университетов, колледжей и лицеев, прово­зглашающих ценность (дорогостоимость) образования, на фоне лозунгов о профессионализме и компетентности, наука и ис­кусство, более не финансируемые обществом, не могут содей­ствовать созданию новой, даже восстановлению старой дорев<к люционной идеологии.

Чем же замещено место идеологии? Мы склонны утверя дать, что психологией. Произошедшая экономическая диффе­ренциация общества уже без всяких идеологических приска­зок упразднила возможность общей идеи, порождающей сход­ные смыслы у разных людей. Для многих все происходящее стало бессмысленным и непонятным. На этом фоне на смену идеологизированного, почти от века идеалистического миро-

I

I

менталитет кросс—культурный ц типологический подходы_____13_

воззрения пришла психология. В условиях социальной неоп­ределенности необходимы не столько конкурирующие силы и идеи (плюрализм) для выработки разумного, обращенного к реальности сознания, а постановка проблем. Но эти проблемы уже почти не ставит общественная мысль. Поэтому реальным путем представляется путь их рождения, актуализации в ин­дивидуальном сознании, в психологии.

Крупнейший социальный психолот, не только Франции и Европы, но и мира, С. Моековичи считает, что психология всег­да занимала ведущее место в системе всех социальных отно­шений — экономических, политических, правовых, что она есть их аккумулированное выражение [9]. Тезис, что это так всегда — во всех обществах и на любых этапах их развития — нуждается в более развернутом обосновании. Но мы считаем, что сегодня это положение справедливо для России, и лидиро­вание психологии пришло на смену предшествующему этапу лидирования идеологии.

Распад социальных отношений привел к атомизации общест­ва, доведенной до его первичной единицы — индивидуума. Но именно потому, что единицами стали не характерные для со­циалистического строя общности — производственные, науч­ные коллективы, а именно личность, психология стала ведущей. Личности предоставлено сказать свое *слово», решая задачу выживания или безмерного обогащения. Личности предостав­лено сыграть свою роль, но не в обществе, как считалось в Марксизме, не в истории, а в пьесе без сюжета и в социальной ситуации полной неопределенности: в игре без правил.

Несколько лет назад мы обратились к исследованию созна­ния личности, очень мало изученного именно в этом качестве, и поставили сложнейшую задачу — рассматривать сознание как психосоциальное явление, как явление исторической пси­хологии: изучить сознание и психологию, сложившуюся как результат и одновременно регулятор реального способа жизни, найденного личностью в данной совокупности социальных ус­ловий и обстоятельств.

Для исследования состояния реального сознания прежде всего необходим типологический подход. Поскольку разнооб­разны способы жизни личностей, вырабатываемые ими при одних и тех же (в целом) социальных условиях и дифферен­цированных социальных обстоятельствах, разнообразны и ти­пы их сознания. Нами были разработаны основные определе­ния специфики индивидуального сознания, одновременно и

14____________________________________________________К, А. Абульхакова

как общественного и как личностного образования, проведена дифференциация его качеств как процесса, способности, со­стояния и образования, выявлена связь сознания и социально­го мышления как его механизма и определены основные опе­рации последнего [1, 2]. В социальном мышлении мы выдели­ли несколько основных процедур: представления (репрезента­ции), интерпретации, проблематизации и категоризации.

После такой предварительной теоретической работы, кото­рая скорее ориентировала последующие эмпирические иссле­дования, чем претендовала на роль законченной теории, мы приступили к кросс-культурным исследованиям.

В качестве предмета кросс-культурных, сравнительных ис­следований мы избрали в основном социальные представления (хотя отдельные эмпирические исследования были посвящены интерпретации и проблематизации) [3, 10].

Почему мы выбрали для кросс-культурного исследования социальные представления? Во-первых, именно в них мы ви­дим специфику российской ментальности, которая всегда была страной, где преобладали идеи и представления, т. е. они им­манентны российскому сознанию. Этот выбор предмета иссле­дования, во-вторых, обеспечил возможность научного сотруд­ничества с С. Московичи, считающего представления ведущей и единственной характеристикой и общественного, и индиви­дуального сознания. А наличие сотрудничества позволило опе­реться и на широко признанные положения концепции С. Московичи, и на многолетнюю эмпирическую операциона-лизацию его концепции, на годами отработанные и в этом смысле сверхнадежные методы исследования социальных пред­ставлений [12, 13] (С. Московичи, по-видимому, считал, что именно Россия является самым подходящим полем для иссле­дования социальных представлений).

Концепция Московичи была использована нами не только в силу авторитетности ее автора, но потому, что она оказалась очень практична, конструктивна для исследования столь сложного, противоречивого объекта — реальности социальных представлений. Поэтому сегодня, подведя итоги лишь одного этапа кросс-культурных сравнений, мы можем осветить две основных проблемы: первую — как мы использовали эту тео­рию, выросшую на другой социальной почве, в голове ученого, обладающего другим способом мышления, т. е. какова была стратегия адаптации этой теория и стратегии самого исследо­вания, и вторую — что, благодаря ей или в дискуссии с ней,

Российский менталитет' кросс—культурный и типологический подходы_____15_

удалось увидеть в реальности самой российской ментальности. Для нас важно то, что в концепции Московичи взаимосвязаны два основных вопроса — о целостности менталитета и о его изменчивости. Мы солидарны с его основными принципами: менталитет того или иного общества нельзя рассматривать как высший этап развития по отношению к другим; неправомерна идея поступательности социального развития. Московичи не считает, подобно Шпенглеру и некоторым российским песси­мистам, что развитие цивилизации вдет к своему закату, но одновременно и не утверждает, что каждая последующая ста­дия является более совершенной по отношению к предыдущей [9]. Такая теоретическая позиция была важна и как основание сотрудничества, поскольку изначально отсутствовал взгляд на российскую психологию как задворки западно-европейской, проявлялся постоянный интерес к ее специфике и способам ее обнаружения.

Перед нами стояло два основных теоретических вопроса. Первый: какой стратегией можно выявить специфику россий­ского менталитета как целого; второй (поставленный сравни­тельно недавно): как изменилось состояние российской мен­тальности в период резких социальных изменений. В начале статьи мы попытались ответить на последний вопрос теорети­чески. Но для доказательного ответа нужно было бы иметь лонгитюд, т. е. эмпирически сравнить состояние сознания до и после прошедших социальных изменений. Такого лонгитюда мы не имели. Но из проведенного выше теоретического анали­за очевидно, что он и не мог быть проведен, потому что нельзя было бы сравнить общество, где лидировала идеология, с об­ществом, где ведущая роль принадлежит уже психологии, а сравнивать прежнюю психологию с современной в этой логике было бы не корректно.

Россия представляет собой сегодня совершенно уникаль­ный пример социальных изменений, во-первых, по их ради­кальности, во-вторых, по их скорости. По гипотезе Дж. К. Абрика, представления связаны в систему настолько, что с изменением только одного представления или понятия меняется вся система [11]. Мы не имели возможности прове­рить гипотезу Абрика, поскольку у нас не было лонгитюда и характеристики прежней целостной системы российских пред­ставлений.

Но отвечая на первый вопрос — о специфической целостно­сти российского менталитета, можно сказать, что мы выявляли

16____________________________________________________X А. Абульханова

ее двумя основными путями: путем парциального исследова­ния каждого из социальных представлений в отдельности — политических, правовых, моральных, названных нами услов­но коллективными (не в смысле Дюркгейма, а для обозначе­ния их социальной ориентированности), а одновременно — представлений о я — self, представлений о своей ответственнос­ти, об интеллекте и т. д., которые в отличие от первых мы на­звали личностно-ориентированными. Затем из этих фрагмен­тов мы постарались составить целое, имея в виду удельный вес каждого, способ связи некоторых представлений, т. е. выя­вили композицию целого. Мы отдавали себе отчет, что россий­ский менталитет есть некоторый гештальт, в котором исход­ным является целое, но разрабатывая теоретические гипотезы о характере этой целостности, мы одновременно эмпирически шли и во встречном направлении — от частей к целому, судя о нем по их композиционному расположению.

Вторым стратегическим путем выявления целостности и специфики российского менталитета был путь кросс-культурного сравнения. При первом способе мы пытались понять загадку российской ментальности как бы изнутри нее самой (к тому же отдавая себе отчет, что как исследователи мы являемся одновременно и гражданами, т. е. не можем отчуждать от себя объект исследования, как бы взглянуть на него со стороны, поскольку идентичны с ним). При втором — мы путем сравне­ния с системами других обществ пытались раскрыть ее специ­фику извне. Уже четыре-пять лет мы заняты кросс-культур­ными исследованиями: с В. Дуазом (соратником С. Моско-вичи, швейцарским психологом) — правовых представлений, с Е. Дрозда-Сенковской (сотрудницей Московичи) — оценочных представлений и суждений больших и малых групп друг о друге в зависимости от их близости и удаленности; совместно с финскими психологами (Ю. Хяйюриненом, X. Рату) — срав­нительным изучением типов интеллектуальности (имплицит­ных концепций интеллекта) западно-европейских и восточно­европейских личностей, совместно с польскими исследовате­лями (Я. Рейковски) — политических представлений.

Отвечая на второй, не менее сложный вопрос, как выявлять (при отсутствии лонгитюда, не зная, что было раньте) измен­чивость социальных представлений, мы разработали гипотезу, что изменчивость структуры менталитета можно выявить пу­тем сопоставления двух его уровней — общественного (как он назывался в марксизме) или коллективного (в терминологии

Российский менталитет- кросс—культурный и типологический подходы 17

Дюркгейма) и индивидуального. Иными словами, кроме гло­бальной характеристики ментальности — ее целостности, выступающей на общественном уровне, мы выявили диффе­ренцированные характеристики ментальности, т. е. те типы сознания, психологии, социального мышления, которые свой­ственны разным личностям. Выявляя социально-ориентиро­ванные представления (моральные, политические, правовые и т. д.) мы получили в первом приближении интегральную характеристику российского менталитета как целого; сравни­вая социально-ориентированные и личностно-ориентированные представления, мы стремимся выделить определенные типы сознания, для того, чтобы потом ответить на вопрос, какие типы делегируют изменения или являются носителями нового сознания, по отношению к общественному целому, а какие типы консервативны. Причем, исследуя отдельные типы, т. е. индивидуальный уровень сознания, мы уже не ограничились совокупностью социальных представлений и вообще представ­лениями, а выбрали и другие характеристики индивидуально­го сознания и социального мышления — ценности, способ­ность к проблемному социальному мышлению и оптимизм-пес­симизм.

Почему мы не ограничились лишь совокупностью социаль­ных представлений, имея в принципе возможность сравнить со­циально-ориентированные и личностно-ориентированные пред-ставления? Почему мы, отвечая на вопрос об изменении рос­сийского менталитета, не пользовались кросс-культурным ме­тодом? Последним было очень соблазнительно и просто вос­пользоваться, поскольку проект российско-французского сот­рудничества звучал так: «Демократическое сознание в Запад­ной и Восточной Европе», а так как Западная Европа является уже традиционно демократическим обществом, а Россия еще только вступает на путь демократических преобразований, то, казалось бы, изменения российского сознания можно было выявить, сравнивая с эталоном высшего уровня развития де­мократического сознания. Но учитывая позицию С. Москови-чи, не считающего, что менталитет западноевропейских стран — это высший уровень развития по отношению к российскому, Мы пришли к выводу: развитие демократии как социально-политический процесс (который действительно различается по Уровню развития в западно- и восточноевропейских странах) Нельзя смешивать с развитием сознания в условиях демокра­тических преобразований.

18_______________________________________________К А А5ульханот

Отвечая же на первую часть вопроса, почему мы, асследуя индивидуальный уровень сознания, не ограничивались только социальными представлениями, можно сослаться на доклад С. Московичи, сделанный на московской конференции в мае 1996 г., в котором он убедительно показал, что, например, высшие логические операции не являются высшими по отно­шению к символическим операциям первобытного мышления. И если рассматривать их в контексте функций того и другого мышления, операции, употребляемые мышлением дикаря, при всей их кажущейся примитивности по отношению к современ­ному мышлению, оснащенному математическим, логическим и компьютерным аппаратами и технологиями, на самом деле пропорциональны, адекватны задачам его жизни. Иными сло­вами, С. Московичи подчеркнул именно функциональные осо­бенности того и другого типа мышления, подтвердив тем са­мым гипотезу, высказанную нами ранее: социальное мышле­ние личности можно рассматривать именно как функциональ­ный механизм ее сознания, как его «работу», а его продуктив­ность или репродуктивность искать в постановке и в решении социальных, жизненных, а не только искусственных экспери­ментальных задач. Мы поставили своей целью выявить три параметра образовавшихся типов: проблемность, ценностность и оптимизм-пессимизм. Проблемность понимается нами как самая основная способность социального мышления. Ценности рассматриваются не только по принятому иерархическому принципу и составу (не только ценностные представления), а именно, — в соответствии с целью установления изменений сознания мы стремились выявить: старые или новые денности доминируют в сознании каждого типа; если в нем представле­ны только новые или только старые ценности, указать на «гармоничный» характер сознания, а если в нем присутствуют и те и другие — на его противоречивый характер. Такой под­ход к ценностной характеристике индивидуального сознания также является функциональным: естественно, что лица со старыми ценностями обладают иными социальными возмож­ностями в обществе с новыми ценностями, в сравнении с ли­цами, новые ценности которых соответствуют ценностям об­щества. И, наконец, выявляя противоречивый или непротиво­речивый характер индивидуального сознания у разных типов, мы исходили отнюдь не из априорной установки, что наличие противоречий в сознании есть факт негативный, блокирующий его активность, а наоборот, из того, что противоречия, преде-

Российский менталитет кросс—культурный и типологический подходы 19

тавленные в сознании, могут активизировать его проблемность. Более оптимальные функциональные возможности сознания или менее оптимальные (ограниченные) мы устанавливали на пересечении с первой его характеристикой — проблемностью социального мышления. Т. е. каждая из трех характеристик — ценностная, проблемная и оптимизм-пессимизм диагносциро-валась нами, по совету С. Московичи, на их «пересечении» друг с другом.

Почему в число трех диагносцируемых характеристик был включен оптимизм-пессимизм, казалось бы, к характеристике самого сознания не относящийся? Во-первых, потому, что оп­тимизм-пессимизм, является общей характеристикой активно­сти личности, которая, в свою очередь, содействует или пре­пятствует активности мышления. Во-вторых, мы опирались на исследования оптимизма-пессимизма Залеским и Ленцем, вы­являвших путем кросс-культурного сравнения список наиболее сложных мировых социальных проблем (например, нуклеарной катастрофы, здоровья, СПИДа и т. д.) и получивших различия оптимизма-пессимизма по ответам респондентов о возможно­сти-невозможности их решения (стоит заметить, что по полу­ченным ими данным, Украина не занимает самого первого места по пессимизму, уступая его такой стране как Румыния, несмотря на Чернобыльскую катастрофу) [14]. Иными слова­ми, авторы максимально сблизили характеристики опти­мизма-пессимизма именно с социальными проблемами и воз­можностью-невозможностью их решения, что и отвечало об­щему принципу их взаимной пересекаемости.

Своеобразие российского менталитета мы исследовали, опи­раясь и на западную (эмигрантскую) публицистику, стремив­шуюся чаще всего с критических позиций выявить особеннос­ти социалистического образа жизни и сознания (в частности, издаваемый Т. Розановой журнал «Синтаксис», газету «Русская мысль», издаваемую в Париже и другие источники). Для нас были крайне важны результаты социологических отечест­венных исследований, прежде всего Н. И. Лапина, провед­шего очень тонкий и глубокий лонгитюд изменения российс­ких ценностей методами, близкими к семантическому диффе­ренциалу в психологии, и более оригинальными, обеспечивши­ми ему — в отличие от обычных опросов общественного мне­ния, картину глубинной архитектоники российского ценност­ного сознания, его «гештальтов» в каждый изучаемый период [8], а также на исследования В. Ф. Петренко [10], изучавшего

20____________________________________________________К А Абульханова

методом семантического дифференциала политическое сознание. Взяв за основу типологии личностно-ориентированные преде» тавлення, рассматривали их как базовый констатирующий пласч! сознания, а в качестве критерия его функциональных возмож**, ностей проблемность, оперативность, дееспособность социально* го мышления, а потому жизнеспособность самих типов лично­сти. Основой явились оригинальные исследования, проведенные а лаборатории психологии личности за последние пять лет. В их числе были исследования, не входившие по своему замыслу в» данный проект, осуществленные независимо от него — это преж*! де всего теоретико-эмпирические исследования А. В. Брушлинс*, кого совместно с В. А. Поликарповым — мышления в диалоге*.,, совместно с Л. В. Темновой — решения моральных задач, со> вместно с М. И. Воловиковой — морального мышления (про* долженаое впоследствии О. П. Николаевой, исследовавшей со* * отношения правового и морального сознания по методике Тапп), наконец, оригинальные теоретико-эмпирические исследования российской ментальности в когнитивно-нравственно-правовом аспекте В. В. Знаковым [6]. В комплекс исследований, прове­денных данным авторским коллективом, вошли: »

1) работы Г. Э. Белицкой, впервые исследовавшей пробле* ' матизацию как процедуру социального мышления и затем, на> основе разработанного его оригинального метода ПСМ и полы ского опросника (ориентированного на исследование ценности ных критериев и позиций в период выборов в Польше), про» ведшей (совместно с О. П. Николаевой) исследование политик ческих представлений в период выборов в Думу в 1993 г.; е

2) работа А. Н. Славской, впервые исследовавшей интерь претацвдо как процедуру социального мышления, как его наи* более оперативную функцию; t.

3) В, Ф. Серенковой, изучившей проективно-временные осо» бенности индивидуального сознания и возможности-ограниче* ния в способности личности к планированию времени; i

4) диссертация С. В. Григорьева, впервые зтнопсихологиче* скими методами исследовавшего специфику и типологии пред*, ставлений личности о своей жизни в ее свободно-игровых проя* влениях (и так называемые игры сознания); 5) Н. Л. Смир# новой, выявившей имплицитные представления об интеллек*' те, интеллектуальности и интеллектуальной личности (умном человеке) в разных культурах, у разных возрастных поколе­ний и полов, а также исследования представлений о «Я» в связи с ответственностью и другие.

Российский менталитет кросс—культурный и типологический подходы 21

Схема 1 Российский менталитет социальные представления

К А Абульханова

Теоретические и эмпирические результаты нашей работы мы попытались представить на двух основных схемах, каждая из которых дает обобщенный ответ на два основных, постав­ленных выше вопроса: какова специфика целостности рос­сийской ментальности и в чем заключаются ее изменения в период резких социальных перемен.

Каждая из схем является одновременно и своеобразной ин­терпретацией результатов, подробное и фактологическое из­ложение которых в полном объеме невозможно в пределах од­ной статьи.

На схеме 1 представлено условное графическое изображе­ние своеобразного «гештальта» российского менталитета в ви­де окружности. Она имеет две полусферы. В верхней в основ­ном отражены результаты исследований социально-ориенти­рованных представлений, которые, как говорилось, изучались изолированно друг от друга разными исследователями. Таким образом — верхняя полусфера — это психология, сознание российского общества или ментальность в виде совокупности различных представлений — политических, правовых, мо­ральных и т. д. Нижняя полусфера отражает попытку (в ос­новном пока теоретическую) показать мысль в действии, т. е. согласно концепции Московичи — функциональные, жизнен­ные, социальные, как иногда говорится о технических систе­мах, «разрешающие возможности сознания и мышления». В левой части нижней полусферы представлена способность лич­ности к адаптации, ниже — к идентификации. В самом центре нижней части представлены некоторые социально-психологи­ческие характеристики, касающиеся соотношений: я-другой, мы-груггаа, которые конкретизированы в понятиях, явивших­ся результатом исследований: доверие-недоверие, потребность оценивать других, проявившаяся в социальном сравнении, способность к партнерству. В правой части нижней полусферы расположены активность (поведение), удовлетворенность-неу­довлетворенность (оптимизм-пессимизм) как активационные резервы {или возможности или ограничения личности); и, на­конец, как это ни парадоксально, способность решать пробле­мы вынесена в число (сферу) функционально-действенных ме­ханизмов сознания. В целом можно сказать, что в нижней по­лусфере представлены некоторые из регуляторных механизмов российского менталитета. (В верхней полусфере остались не исследованными экономические представления, которые, не­сомненно, могут сильно изменить всю трактовку гештальта

PoccuucKuu менталитет: кросскультурный и типологический подходы_____23

российской менталъности). Поэтому данную схему следует рас­сматривать как промежуточный этап обобщения результатов работы, необходимый для ее последующего углубления — во-первых, и во-вторых, скорее как стратегию изучения и интерп­ретации целого, чем как реальность российской ментальности.

Первой характеристикой российского менталитета оказа­лось преобладание морального сознания — моральных пред­ставлений над политическими и правовыми (но пока нельзя сказать, что и над экономическими). Это не представления о добре и зле, как это принято обычно считать, даже не пред­ставления о справедливости, а прежде всего чувство ответст­венности и совесть. Моральные представления имеют больший удельный вес, более развиты и входят составляющими и в по­литические, и в правовые. Последние, напротив, не развиты и компенсируются моральными отношениями, которые устанав­ливаются на уровне непосредственного взаимодействия людей. Например, в Европе можно заниматься совместной, скажем, исследовательской деятельностью с человеком, который не нра­вится, не симпатичен. В России для успеха такой деятельнос­ти люди должны вступить в личные, доверительные отноше­ния, поскольку нет четких профессиональных правил и крите­риев. В России оказался не выработан опыт социального взаи­модействия, основанный на отвлеченной, в определенном смыс­ле безличной обязанности каждого, отсюда зависимость ус­пешности от «хорошего» человека и добрых отношений. Мо­раль носит «конвенциональный» характер, т. е. основана на некотором условном соглашении типа «ты-мне, я-тебе».

Право в России отсутствует и в юридических институтах, и в сознании личности, где как бы представлен только один ас­пект — требования общества, обращенные к личности, но не ее требования прав от общества1. Это, как представляется, связано с отсутствием развитого чувства собственного достоин­ства, обычно изначально присущего личности, чувства, что все в конечном итоге зависит от «я», хотя такая внутренняя неза­висимость может быть реально социально и не обеспечена, свойственна личности западно-европейского и американского

1 В газете «Русская мысль» описывалась деятельность некого ли­ца, который создал на общественных началах нечто вроде юридиче­ской консультации, в которой помогал людям, запутавшимся с раз­решением своих сложных дел, отстаивать свои права. Это лицо уда­лось подвести под ложные обвинения и объявить его розыск.

24____________________________________________________К А Абульханова

обществ, порождая ее предприимчивость, конкурентность, са­моуверенность, тогда как у российской личности в порядке протеста против подавления своего «Я» развилось скорее боль­ное самолюбие. Иными словами, подтвердилось суждение о не­которой специфичности я-концепции, которая в западно-евро­пейском сознании связана с развитым индивидуализмом.

Второй целостной характеристикой менгальности оказа­лось такое представление о селф (*я»), которое неразрывно связано с представлением об обществе. Традиционно «Я» — концепция или ядро самосознания личности складывается из трех отношений — к себе, к другим и ожидания (или экспек-тации, атрибуции) отношения других ко мне. Иными словами,' в структуру *Я»-концепции включаются отношения между * мной и другими людьми, она охватывает специфику отноше­ний «Я»-другой. Однако Г. Э. Белицкой были получены дан» ные, что исходным для сознания российской личности оказа* лось отношение «Я»-общество, «Я»-социум [4]. Это достаточно понятно, поскольку в недавнем прошлом каждый человек на* прямую (как бы на «ты») соотносил себя и объединял с таки­ми огромными общностями как народ, партия, государство. S западно-европейском сознании связь паблик (общественных) и • приват (личностных) представлений отсутствует, поскольку со­отношение личности с обществом многократно социально ив> ституционально опосредованно. По-видимому, в нашем общее* тве такая связь является наследием тоталитаризма, растворяв шего личность в идеологических абстракциях «народ*, «об щество». С. Московичи высказал мысль, что такая связь сук ществует и в сознании француза в виде чувства Родины, на* циональной гордости. Однако, возможно, что эта связь харак­терна именно для их национальных представлений, но менев выражена во всех остальных. t

В отечественном же, фактически тотемном самосознании государство предстало как некий гоббсовский гигантский «Лв-виофан», с которым каждый оказался связан лично, непосред­ственно и нерасторжимо. В этой нерасторжимой синкрети­ческой связи «Я» с социумом проявилось общее для всех свое­образное базовое «уравнение» российского самосознания, пси­хологии, однако этим уравнением указанная общность исчер­пывалась и ограничивалась. Далее обнаружились дифферен­цированные характеристики сознания. А именно конкретный способ связи «Я» и социума, представленный в сознании лич­ностей разного типа, оказался совершенно различным. Осно-

PoccuucKuu менталитет кросс—культурный и типологический подходы 25

ванием различий оказались представления о себе, как субъек­те или объекте. Обнаружились лица, которые имели представ­ления о себе как об объектах, от которых ничего не зависит, которые оказываются подчиненными, управляемыми или опе­каемыми. Самое интересное, что в тех же категориях субъекта или объекта разным личностям представлялся социум, госу­дарство и власть.

Полученные в итоге четыре типа сознания могут быть со­поставлены с юнговскими архетипами, а выявленные в наших исследованиях представления разрешают имплицитно сущест­вовавшее в юнговской теории (ставшей сегодня столь попу­лярной) противоречие. Согласно Юнгу, архетип — это коллек­тивное бессознательное, т. е. выражаясь недавно действующим языком, это то общественное (нормы, представления, предрас­судки, мифы), которое впечатано в сознание каждого индиви­да. Но одновременно, согласно Юнгу, коллективное бессозна­тельное играет определенную роль именно в сознании лично­сти, роль, которую Юнг фактически никак не раскрыл. В силу этого в его концепции так и осталось неясным соотношение «коллективного» и «индивидуального», личностного, тем бо­лее, что первое — бессознательно, а второе — осознано. На наш взгляд, полученные архетипы воплощают общую для всех неразрывность связи личности, индивида и общества, и одно­временно, дифференцирующую разные типы, активную или пассивную позицию индивида по отношению к обществу, в которую включено и восприятие самого общества как актив­ного или пассивного (или отчужденного) начала.

Иными словами, в индивидуальном сознании присутствует одновременно и глобализация — в виде представления своей связи с обществом и дифференциация, проявляющаяся в конкретизации представлений о своем способе связи с общес­твом. Эти типологические представления о разном способе свя­зи своего «Я» с обществом дифференцируют российскую мен-тальность на разные группы по специфическим именно для сознания критериям, а не по экономическим (или не только по экономическим). Кроме теоретического значения, эти дан­ные совершенно опровергают ходячую гипотезу о том, что в нашем обществе сложилось равновесие разных слоев и групп. Неравновесие, несимметрия создается тем, что одна часть об­щества — это личности, взаимодействующие внутри групп, и группы, взаимодействующие друг и другом, а другая — жи­вущее на одной территории сходньш; образом жизни население.

26____________________________________________________К А Лбульханова

Это неравенство усиливается радикальными различиями ар­хетипов сознания.

Схема 2 Личностные типы сознания

я- общество	Ценности	Проблемность социального мышления	Оптимизм — пессимизм
S-0	новые непротиворе­чивые	конкретные проблемы — принятие решений	ОПТИМИЗМ
S-S	старые — новые про­тиворечивые	абстрактные проблемы	пессимизм пессимизм -оптимизм
O-S	старые — новые про­тиворечивые	конкретные проблемы в связи с деятельностью	пессимизм
0-0	старые непротиворе­чивые	констатация проблем	пессимизм

Психосоциальные личностные типы

анкеровка					выводы
Социальные слои	Я — об­щество	Ценности	Проблем­ность со­циального мышления	Оптимизм — песси­мизм	Адапти-рованность
предпринима­тели	S-0	новые не­противоре­чивые	конкретные проблемы -принятие решений	оптимизм	+ + двойная адаптиро-ванность
интеллигенция — ученые сту­денты	S-S	старые -новые про­тиво­речивые	абстрактные проблемы	ученые -пессимизм, студенты — оптимизм	?
рабочие	0-S	старые — новые про­тиво­речивые	конкрет­ные проб­лемы в свя­зи с дея­тельностью	пессимизм	-
пенсионеры	о-о	старые не­противо­речивые	констата­ция про­блем	пессимизм	двойная адаптиро-ванность