УДК-316 ББК605 К20

Капитонов Э. А.

К20 История и теория социологии. Учебное пособие для вузов — М : «Издательство ПРИОР», 2000. — 368 с. ISBN 5-7990-0179-6

В книге с единой позиции и достаточно полно освещается история и теория социологии XIX века (вне дихотомии «марксистское-немарксистское»), примени­тельно к временным периодам и национальным школам рассматриваются наибо­лее крупные парадигмы и персонифицированные концепции, идеи, теории и тен­денции в методике, процедурах социологического исследования. Глубоко анализи­руются генезис социологии, се взаимоотношения с философией, религией и со­циализмом; марксистская парадигма социологии в том виде, как ее создали К. Маркс и Ф Энгельс; национальные школы западно-европейского направления «социологического психологизма» («социологической социальной психологии»), утверждающего человеческую субъективность в историческом и жизненном про­цессах и в организации социальной среды Социологическая концепция В. Зомбар-та полно освещается в отечественной работе впервые.

Содержание книги соответствует требованиям государственного стандарта по курсу «История социологии», но взгляды и подходы автора не обязательно совпа­дают с позицией программы. Объединение в книге учебного пособия и моногра­фии позволяет адресовать ее не только исследователям в этой области, общество­ведам-преподавателям и студентам, но и широкому кругу читателей, интересую­щихся проблемами социологии.

УДК-316 ББК 605

© Капитонов Э. А., 2000

© Издательство «Экспертное бюро», 2000

© «Издательство ПРИОР», 2000

Воспитателям и воспитанникам Новочеркасского суворовского военного училища посвящается

Наставникам, хранившим юность нашу, Всем честит, и мертвым ц живым, Кустам подъяв признательную чашу, Не помня зла, за благо воздадим.

Александр Сергеевич Пушкин «19 октября»

К читателю

История — это духовная форма, в которой культура отдает себе отчет о своем про­шлом.

И. Хейзинга

Завершается время экстенсивного становления отечественной социо­логии как самостоятельной науки. Наступает процесс интенсивного ее раз­вития: происходит фундаментальный пересмотр всего социологического наследия; ломка и очищение от старых марксистско-ленинских концеп­ций и идей, понятий и представлений. Отрыв данного процесса от истории социологии обрекает его на необъяснимость самого ее предмета: без исто­рии предмета нет теории предмета. Отсюда вытекает потребность обозре­ния, объяснения и осмысления огромного и разностороннего социологи­ческого материала во времени и пространстве.

Ценность любой книги определяется тем, что в ней надеются найти читатели. Настоящая книга — вторая в реализации проекта истории социо­логии, заложенного автором в 1993 г. (История социологии. Учебно-мето­дическое пособие. — Ростов-на-Дону: НМЦ Логос). В ней проведен анализ временных (XIX в.) и национальных особенностей социологии, форм их проявления в условиях становления индустриализма и капитализма, кото­рые были в исследовательской тени и подвергались «истребительной» кри­тике со стороны марксизма-ленинизма. То, что является прошлым для западного общества, стало в реформируемом российском обществе нова-ционным. Автор надеется помочь тем, кто будет читать книгу, сэкономить на ошибках во время глубочайших сломов и перемен. Но и от читателя требуется большой труд углубления в нее и, как советовал святой Силу-аи, при встрече с трудностями содержательного характера «держать ум свой во аде и не отчаиваться». Все это необходимо для нашего духовного освобождения, ибо «только образованные люди могут быть свободными» (Эпиктет).

ВВЕДЕНИЕ

Бог не может изменить прошлое, но историки могут.

Сэмюэлъ Батлер История— это вздор.

Генри Форд

«Современная социология вышла из той стадии, когда ей было нужно доказывать право на существование. Нравится это или не нравится, но факт таков, что социология оказала и оказывает сильнейшее влияние на обще­ственные и гуманитарные дисциплины, она заняла свое место в ряду дру­гих наук и заняла настолько прочно, что будущее ее не зависит пи от капризов власти, ни от предрассудков тех или иных ученых. Констатируем этот факт»1. Эти слова принадлежат П. А. Сорокину, одному из пионеров российской социологии, который через два года (1992 г.) после их опубли­кования отправился в вынужденную эмиграцию. Собственно, с этого вре­мени начинается отторжение отечественной (советской) социологии от мирового процесса ее развития. В 30-е годы произошел официальный запрет на занятия ею (а затем социальной психологией, генетикой и кибернети­кой) как «буржуазной лженаукой»2. Только после крушения системы со­циализма и ее тсоретико-методологической основы — марксизма-ленинизма — российская социология обретает статус самостоятельной науки и пере­живает «ренессанс»: происходит сложный процесс очищения «авгиевых ко­нюшен» марксизма в отечественной социологии и вхождения ее в миро­вую социологию.

Данный процесс сопровождается болезненными ощущениями и пере­живаниями при строении нового образа и стиля мышления, избавляюще­го от гиперидсологизации прошлого и, одновременно, плодотворными поисками в научно-преподавательской деятельности и изучении социоло­гии. Прежнее наследие исторического материализма и «научного комму­низма», претендовавших на «единственно научную социологию», скомп­рометировано и не годится к употреблению в новой исторической обста­новке. Многие бывшие их адепты, судьбой которых была ангажированность,

! Сорокин П. А. Система социологии. Т. 1. — М.1 J993. С. 48. 2 См. об этом: Капитонов Э. А. Социология XX пека: история и технология. — Ростов-на-Дону: 1996; Социология России. — М.: 1996 и др.

влились в академическую социологию, ибо других специалистов не было. Сегодня в ней образовалось «куцее перемирие», в рамках которого многие из «старой гвардии» сохраняют верность старой (марксистской) традиции, рассматривая се как идеальный образец. В результате, имеет место доста­точно энергичное сопротивление созданию и функционированию науч­ной социологической системы, способное ее задушить.

В частности, в историческом материализме сформировалась тенденция уравнивания социальной философии и социологии, которая в принципе направлена против эмпирического уровня социологического знания и при­кладной социологии. Социальная философия (социология) марксизма как «единственная истинная наука» претендовала на роль «общей» теории и методологии познания социальных явлений для более конкретных соци­альных наук. И сегодня социальная философия, оставаясь по сути истори­ческим материализмом, выступает как равная всей социологии1. Ее пред­ставители (В. С. Барулин, С. Э. Крапивинский, В. Н. Лавриненко, В. П. Ратни­ков и др.) рассматривают процесс формирования социологии как само­стоятельной науки искусственным разделением ее с социальной филосо­фией-. Здесь вполне уместно обратиться к высказыванию К. Маркса о том, что традиции прошлых поколений как кошмар тяготеют над умами живых.

Модификацией рассмотренного подхода, направленного против призна­ния социологии как самостоятельной науки, является выделение трех уров­ней социальной философии: 1) методологического, рассматривающего общетеоретические и методологические проблемы всех социальных наук; 2) отраслей специальных социологических теорий; 3) конкретных социо­логических исследований-'. Тем самым социологии отводится положение не­коего придатка социальной философии. Однако стремление объединить философское (спекулятивное) знание о мире и нефилософское эмпири­ческое знание о конкретных состояниях социальной действительности порождает лишь своеобразный гибрид — полуфилософского инвалида. Пос­ледний и претендует на методологическую роль для социальных наук.

Данная мимикрия есть попытка реанимировать до боли знакомые «му­мифицированные» реликты официальных моделей марксистской (советс­кой) социологии, разрабатываемых ортодоксальными представителями исторического материализма и «научного коммунизма» (В. С. Барулиным, Г. Е. Глезерманом, И. М. Слепниковым, В. Ж. Кслле, М. Н. Руткевичем, А. К. Уледовым, Д. И. Чесноковым и др.). Однако то, что выступало для марксиз­ма трагедией, после его краха выглядит как фарс в интерпретации взаимо­действия самостоятельных ветвей знания и познания — науки социологии и социальной философии, носящей мировоззренческий характер и потому не являющейся наукой в полном смысле этого слова. Сама попытка пред-

1 См. об этом. Социальная философия — М.. 1996.

3 Данная ситуация проявляется и в системе зашиты диссертаций на соискание ученых степенен кандидата и доктора социологических наук, когда эта защита про­изводится в единых диссертационных советах по философским и социологическим наукам (специальность 09.00 И — социальная философия).

3 См. об этом подробнее: Крапивинский С. Э. Социальная философия. — М : 1998.

ставить социальную философию как всю социологию является одной из причин того, что формирование полноценного и годного на замену марк­сизма-ленинизма социологического знания тормозится и находится в процессуально незавершенном виде. Данный кризис переходного времени в российской социологии проявляется и в качестве становления, препода­вания и изучения этой пауки. В частности, это продолжающееся игнориро­вание в учебном процессе мировой истории социологии, дающей научно-объяснительную, обобщенную систему социологического знания. Но без истории предмета нет и самого предмета. Собственно, люди, не овладев­шие сю, не могут профессионально заниматься социологией.

Кроме того, становление отечественной социологии как самостоятель­ной пауки, сопровождается поиском своего «поля», и этот процесс встре­чает «недружелюбие» со стороны других социальных наук. Если учесть и определенную долю необоснованного социологизма, то есть претензии неко­торых социологов на создание «общей» теории методами своей науки, как бы «возвышающейся» над остальными социальными науками, то подоб­ное отношение имеет под собой определенную почву. С подачи «академи­ческой администрации» (чиновников от науки) это отношение выливает­ся, в том числе, и в сокращении учебных курсов по социологии до уров­ня, за которым следует потеря качества содержательной и педагогической сторонами научной дисциплины. Процесс изучения социологии вынужде­но выстраивается по принципу «поросячьего банка», то есть тех часов, которые данный вуз предоставляет по остаточному принципу. Отсюда, в учебных планах фрагментарность, миниатюрность и несвязанность тем, описательно констатирующих отдельные, разрозненные стороны социаль­ной жизни. Отсутствие систематических социологических исследований вынуждает в периодической печати, в учебном процессе довольствоваться сырым материалом и обобщениями приблизительного эмпирического опыта. Изучающие социологию вынуждены мириться с таким положением, ко­торое не может не вызывать у них определенного к ней отчуждения. В ре­зультате лоскутная и отрывочная социологическая теория общества ста­вит под сомнение подлинную научность социологии, сам способ, при по­мощи которого она выдвигает и решает свои проблемы и вырабатывает соответствующую методику для их разрешения.

Однако подобного рода препятствия для становления российской соци­ологии надо рассматривать без паники, как «трудности роста»: их конста­тация заставляет задуматься, честно анализировать ситуацию и напрягать силы >в поиске путей для завоевания достойного и равного положения ее в системе социальных паук. В этом заключается ответственность социологов Впереди век XXI, а вовсе не XIX!

Сегодня происходит принципиальная переориентация в оценке науки. Она касается не ее научности, а того, что наука, в том числе и социоло­гия, вообще значила и может значить для отечественной действительнос­ти. Позитивному ответу па этот вопрос способствует невиданное для Рос­сии институциально-организационпое развитие социологической деятель­ности, которое выражается в следующем: 1) в наличии социологических кафедр, отделений, факультетов, академических институтов и исследова-

тельских центров, в том числе и коммерческих; 2) в оформлении при­кладной социологии, ориентированной на потребности менеджмента; 3) в активной издательской деятельности, открывшей после длительного пе­рерыва свободный доступ широким кругам читателей к социологической литературе, в том числе и к первоисточникам мировой социологии. Разви­вающееся научное знание в отечественной социологии все глубже вклю­чается в процесс обретения россиянами духовной свободы мировоззрен­ческой независимости и снятию страха пред тем новым, и объективным, что песет в себе XXI век для модернизации и развития России. Однако процесс его проникновения в сознание личности и общества сложен и тернист. Наука ищет голую истину: она чиста, потому что отвлеченна. На обязанности науки — доказывать, а не убеждать и совращать. Eii чужды задачи пропаганды, которые присуши идеологии, мировоззрению, верова­нию. Наука подтверждает истину разумными доводами и подвергает стро­гой критике все способы доказательства. Поэтому она не пользуется пря­мым влиянием на народ. Но призванная на службу менеджменту социоло­гия научно обеспечивает его эффективность.1

Динамизм, неизбежные кординальныс изменения ментальности транс­формируемого российского общества инициируют проблемы конвергиро­вания концептуально-теоретических построений различных направлений и течений социологии; амбивалентности — одновременности двух противо­положных чувств (симпатии — антипатии, удовлетворенности — неудов­летворенности) при работе с определенным персонифицированным со­циологическим знанием; плюральности мышления, освобождающей от безусловной преданности и веры в справедливость какой-то одной форму­лы, схемы и т. п, социального развития; эклектичности как: а) многоресур-стности социологии, черпать из которой нужна лишь инициатива и б) сред­ства, сглаживающего крайности «последовательного» плюрализма.

При решении данной проблематики надо проявлять новый канон мыш­ления — либерально-демократический, требующий отказа от исключи­тельности оценок и обязательных (партийных) суждении. Обращаясь к ре­шению конкретных вопросов мы не можем связывать себя с одной их ис­торией, ибо неизменной общезначимости не существует. Социолог не мо­жет подходить к их решению так же, как Конт, Маркс, Зомбарт и т. д. Душа каждого человека (народа), каждой эпохи выбирает из множества истин. Все люди, народы, эпохи, так или иначе, причастны к истине. Лишь то, что возводит себя в достоинство единственного, — ложно Да и историк не 'является беспристрастным арбитром, на основе имеющихся современ­ных знаний определяющим, что в прошлом хорошо, а что плохо. Поэтому всякая концепция истории социологии достаточно условна и имеет свою долю истины. Соприкосновение с пего — это совместная работа: автор как бы делает заготовку, а читатель, думая вместе с автором и, взвешивая убедительность его выводов, доводит ее до конечного результата. В силу этого данная работа не напрасна.

1 См. об этом подробнее* Кравченко А. И Прикладная социология и менеджмент. - М.. 1996

Обращение к историко-социологическому знанию не только расширя­ет его круг, но и развивает теорию, идеи и концепции социологии, логику социального познавательного процесса. Осмысление истории позволяет более профессионально формировать представления о том, что такое со­циология. При этом позитивная комплиментарность позволяет передавать хорошее впечатление, которое производят изучаемые тексты, но и не умал­чивать о негативном. Изучение истории социологии не стоит на месте. В области истории социологии появились работы Г. С. Баразговой, Ю. Г. Вол­кова, А. Б. Гофмана, И. Громова, А. И. Кравченко, В. П. Култыгина, А. Ман­кевича, И. В. Мостовой, В. Семенова, В. А. Ядова и др., раскрывающие ее глубинные тенденции. Автор использовал некоторые содержащиеся в них плодотворные идеи; другие позволили заметить новые аспекты социоло­гических проблем; с третьими вступил в дискурс (рассудочное общение) — демократический диалог, где все участники обладают только частью знаний.

Прежде всего, это касается вопроса периодизации истории социологии, проведения в ней временных и содержательных разграничений. В эволюции социологии как самостоятельной пауки автор выделяет хронологические периоды, заключающие в себе главенствующие тенденции персонифици­рованной социологической мысли и способов, методов, при помощи ко­торых ставятся и решаются актуальные для своего времени проблемы1.

1. Первая глава книги посвящена проблеме генезиса социологии и явля­ется как бы пропедевтической частью, в сжатой форме вводящей в про­цесс развития социального познания и знания, излагающей узловые мо­менты и парадигмальпые повороты социально-философского опыта, вы­являющей генеральное развитие исследуемой проблематики.

В разделе «Предыстория» социологии внимание акцентировано на фило­софии, выступающей длительное время в роли «науки наук» — единого научно-теоретического знания. Анализ ее истории проведен на основе от­каза от традиций марксистской партийности, которая конструирует жест­кую диалектико-материалистическую концептуальную схему. Она представ­ляет историю философии как процесс борьбы материализма и идеализма (теологии), где первый — истинный и прогрессивный побеждал второй — ложный и реакционный. Кроме того, философия до Маркса — это не на­ука, и лишь начиная с него (марксистско-ленинская) философия пред­стает как единственная философская наука. Такой подход в рамках офици­альной марксистско-ленинской идеологии не позволял объективно и пол­но реконструировать все богатство философской и религиозной мысли.

' В заложенном автором проекте истории социологии выделены следующие пери­оды, а) генезис социологии (предыстория и предсоциология); б) ранняя социоло­гия (20 — 70-е годы XIX в.); в) социологический психологизм (последняя треть XIX в.); г) классическая социология (рубеж XIX — XX веков), д) современная социология (начиная с 20 — 30-х годов XX века). Особо выделены: I) американс­кая социология, определившая развитие современной социологии; 2) российская социология как отечественная ветвь миронои социологии.

«Очищение» от марксистской парадигмы, господствующей в советской литературе, восстановление целостного развития собственно философс­кой проблематики, в котором борьба между материализмом и идеализмом есть лишь спорадическое явление, процесса проникновения мировоззрен­ческого духа философии в личность и общество — это дело самих филосо­фов. Вместе с тем, все это важно для осмысления действительной роли философии в развитии социального познания. Поэтому в книге основное внимание уделено социальной философии, раскрывающей социальную жизнедеятельность общества.1 В ней дана реконструкция прежде всего со­циально-философских идей и учений. Она представляется автору важным моментом, помогающим выявить логику развития социальной проблема­тики, до появления социологии как автономной социальной науки об об­ществе.

Выступая элементом духовной культуры, философия выполняет миро­воззренческую функцию в двух формах: обыденной, повседневной фило­софии и теоретической философии, которой занимаются профессиональ­но (институционально — организованно). Последняя и порождает искуше­ние представить себя в качестве некой общей теории развития общества и общей методологии для других конкретных наук. Отсюда вытекает стрем­ление уравнять социальную философию и социологию, лишая последнюю самостоятельного статуса и, соответственно, стремление прослеживать экскурс социологии начиная от Платона и Аристотеля.

В целом, автор разделяет позицию, что философия не является наукой в полном смысле этого слова. При этом никоим образом не ставится зада­ча ее умаления — это абсурдно. Во-первых, ценность и действенность фи­лософии проявляется в формировании ментальиости и мировоззрения людей, являясь составляющей их духовного бытия (культуры). В этом смысле она больше, чем наука.2 Во-вторых, каждый из нас философ, когда про­являет соответствующее состояние души. Подобное отношение к филосо­фии образно выразил Б. Рассел: «Философия, как я буду понимать это слово, является чем-то промежуточным между теологией и наукой. По­добно теологии, она состоит в спекуляциях по поводу предметов, относи­тельно которых точное знание оказывалось до сих пор недостижимым; но, подобно науке, она взывает скорее к человеческому разуму, чем к автори­тету, будь то авторитет традиции или откровения. Все определенное знание, по моему мнению, принадлежит науке; все догмы, поскольку они выходят за пределы определенного знания, принадлежат к теологии. Но между тео-

' В данной работе понятие «социальное» используется в смысле совместного «со­бытия» людей, отличного от природного, индивидуального и экономического.

2 В силу специфичности философского знания, многие его концепции, идеи и теории могут одолеваться только профессиональными философами. Вникать в их содержание надо с осторожностью. Поэтому читателям, не искушенным философ­ской подготовкой, автор советует при первом чтении пропускать разделы, прямо связанные с анализом философских направлений Данный пропуск не повлияет на понимание материала, связанного с развитием социологии.

логией и наукой имеется Ничейная Земля, открытая для атак с обеих сто­рон; эта Ничейная Земля, и есть философия».1 Поэтому спекулятивная философия не может играть теоретико-методологическую роль для науч­ной социологии (как и для остальных наук). Другое дело, что они находят­ся в определенного рода взаимодействии, суть которого заключается в том, что социология без социальной философии как бы безродна, а последняя без социологии — точно бесплодна. Их взаимодействие как самостоятель­ных дисциплин служит благу обеих сторон.

Вещи еще нет, когда она появляется. Поэтому начинать социологию как пауку с античных времен нет никаких оснований. Предыстория состав­ляет скрытый период, простирающийся от первых зачатков социального познания до того момента, когда складывание оснований социальной на­уки, в том числе и социологии, делается фактом, очевидным и законо­мерным.

В разделе «Предсоциология» внимание акцентировано на формировании новоевропейского мышления, которое сопровождается дифференциацией процесса познания и знания и формированием науки вне лона философии — дефилософизацией на основе экспериментально-математического эта­лона (XVI — XVIII вв.): зарождается ядро нефилософских социальных наук об обществе. При этом последнее выступает в качественно новом состоя­нии — индустриальном, пришедшем на смену традиционному (сельскохо­зяйственному) обществу. Оно также обретает новую форму — капиталис­тическую и развивается как промышленное капиталистическое общество. В результате инициируется проблема границ, взаимоотношений традицион­ной философии (метафизики) и науки, социальной философии и социаль­ной науки. Парадигмальным здесь является тот факт, что главные интере­сы в научном познании общества покидают философскую сферу. На этом магистральном пути развития социальной пауки появляется новая ее от­расль, новый способ считывания мира — социология. Она формируется как естественное следствие всего предшествующего: социология имела свои разумные основания, была законной и закономерной, то есть соответ­ствовала научным потребностям кануна и начала XIX века. Для тех, кто рассматривает ее как самостоятельную науку, история социологии начи­нается с данного времени.

II. Вторая глава книги посвящена анализу ранней социологии, положив­шей в 20 — 40-е годы XIX века начало новой формы научно-объясняющего, позитивного социального познания и знания — социологии («социальной физики») как самостоятельной науки.2 Позитивная наука об обществе стро-

1 Рассел Б. История западной философии. В 2 т. Т. 1. — Новосибирск: 1994. С. 11.

2 С этого момента социология и социальная философия развиваются раздельны­
ми, самостоятельными путями. Вместе с тем, на теоретическом уровне их границы
подчас достаточно условны. В силу этого, несмотря на принципиальную «дефило-
софизаиню» социологи, многие се представители, стремясь создать «общую» тео­
рию развития общества, неизбежно вторгались в сферу философского знания. В
результате их конструкции обретали спекулятивно-абстрактную, мировоззренчес­
кую форму и в последующем элиминировались социологической наукой.

10

ится на основе физико(биолого)-математического эталона. Благодаря это­му открывается возможность подвергать неукоснительной проверке (вери­фикации) теоретические заключения, получаемые с помощью наблюде­ний и экспериментов. В результате, научное знание ликвидирует спекуля­тивность, присущую философии. Формирующаяся социология плодотвор­но взаимодействует с новой философией — позитивистски-аналитической, которая порывает путы традиционной (метафизической) классической фи-л о с о ф и и.

Для социологии приоритетным стало позитивистское направление, ори­ентированное на естественнонаучные каноны и представляющее собой:

1. первую попытку дать научно-систематическое изложение социальной
   жизни, свободное от философских спекулятивно-метефизических теорий;
2. способ познания социальных явлений, опирающийся на факты в исто­
   рии и в повседневной жизни человеческих существ, а также научные мето­
   ды прямого наблюдения, сравнения и опыта. Позитивистская социология
   создается усилиями ее пионеров — О Конта и Г. Спенсера с целью позна­
   ния реальных законов индустриально-капиталистического общества во имя
   «порядка и прогресса». В таком обществе социальная жизнь усложняется и
   встают вопросы как се организовать в новых условиях? Социология анга­
   жировалась для того, чтобы «предвидеть, управлять и контролировать»
   социальные процессы: отвечать на вопросы как это делать, каким путем
   перестраивать общество и реформировать его нравы. Тем самым, развитие
   социологии способствует прогрессу общества без радикальных (революци­
   онных) вмешательств, общему прогрессу социальных наук.

Наряду с позитивистской социологией в ранний период, (во второй по­ловине XIX века) имела место марксистская — К. Маркса и Ф. Энгельса — попытка создания «единственно научной социологии» — исторического (эко­номического) материализма Его кредо — ход вещей определяет ход идей: материя (природа, производство) есть первоначало и непосредственное, а идея (духовное) — опосредована материей. Для исторического материализ­ма характерны «рефилософизация» и «экономизация» науки об обществе, сопровождающиеся стремлением реанимировать отринутую в начале XIX века традиционную классическую философию как основу марксизма. Его классики осуществили материалистическое «перевертывание» идеалисти­ческой (спиритуалистической) диалектики (Гегель), обратив ее в «душу» марксизма. Последний привлекала устремленность гегелевской диалектики на примат «всеобщего» (тотального) над частным, борьбы противополож­ностей (антагонизмы), отрицания отрицания, революционных скачков и т. п. в развитии общества. Эти и другие положения гегелизма обосновывали «ра­зумность» государства, обладающего полным (тотальным) контролем над всеми сферами жизни общества. Они стали имманентными атрибутами «дик­татуры пролетариата» в учении марксистов. В конечном счете, диалектика, освобождаемая от «шелухи» идеалистических мистификаций, была напол­нена материалистической «шелухой». Она предстала в форме материалис­тической диалектики — диалектического и исторического материализма, «вылитых из одного куска стали» (Ленин), ставших вульгаризированной (мифологизированной) версией мироустройства.

II

Однако марксизму удалось придать утопическо-мифологическим идеям социализма о совершенном обществе, всеобщем равенстве и счастье ради­кально-романтическую окраску: возможность достижения коммунистичес­ких идеалов путем политических и экономических мероприятий. Уподобля­ясь христианским учениям основоположники марксизма перенесли «золо­той век» в будущее. При этом радикализм и романтизм марксистского уче­ния влекли за собой странные противоположения насилия и возвышенных мечтаний о беспредельном коммунизме. В результате, созданное социаль­но-политическое учение стало сильным раздражителем для социальной мысли второй половины XIX — первой половины XX веков. Вместе с тем, следование принципу классовой партийности обусловило превалирование ценностно-идеологического подхода к конструированию марксистской вер­сии мироустройства, что не позволило ей подняться до научной социоло­гической теории. В качестве теоретике-методологической основы драмати­ческого построения реального социализма (коммунизма) в XX веке, эта версия привела его к неизбежной глобальной катастрофе, чем и подтвер­дила свою историческую ошибочность.

Марксизм исчез как контекст мировой культуры. В его коммунистичес­ких принципах не соединились два условия великих успехов в мире — рево­люционная исходная точка (желание изменений) и жизненность (жизнь). Однако попытки реанимировать и регенерировать угасшую марксистскую идеологию и культуру социализма не прекращаются Продолжается рас­смотрение персоналий, течений и школ в западной социологии XIX — начала XX веков с позиций ее негативной комплиментарное™. В частно­сти, установочные положения марксизма как «единственно истинные» и «критериальные» продолжают применяться в оценке концепций, идей и теорий западных социологов в исторической перспективе1. Но при этом не дается анализа самой системы марксизма, возникшей в Западной Европе в XIX веке, а истинность ее критериальных положений принимается апри­орно. Вот уж поистине, выгоняйте обанкротившееся учение в одну дверь, оно проникнет в другую. «Тень гамлетовского отца», к сожалению, тормо-зящс сказывается на процессе становления российской социологии и зас­тавляет с большим вниманием отнестись к истории развития марксистс­кой парадигмы социологии. Чтобы опровергнуть ее ложные положения, необходимо вскрывать их корни.

III. Третья глава книги посвящена анализу социологического психоло­гизма, положившего в последней трети XIX века начало парадигмальному повороту к научно-понимающему социальному познанию. В результате обра­щения к психологической глубине социального мира, он предстал как пси-хокулыпурный комплекс — включенность и приоритетность психики во всех жизненных процессах и в организации социальной среды. Данное направле­ние выступает как «социологическая социальная психология», и его пред­ставители употребляют понятия «социология» и «социальная психология» как равнозначные2. Оно взаимодействует с новой философией — экзистен-

1 См. об этом: История социологии в Западной Европе и США. — М.: 1999. - Лишь в 30-е годы XX века произошло разделение социологии и социальной психологии, которая обрела статус самостоятельной науки.

12

циально-феноменологической, альтернативной традиционной (метафизичес­кой) классической философии и академической традиции. Это способство­вало качественной реформации всей предшествующей социальной мысли и наполнению социального познания гуманитарно-психологической про­блематикой и, соответственно, возвращению в социологию человека с его субъективностью. Социологический психологизм благодаря этому дает достаточно верное и точное объяснение социальных явлений, многослож­ную картину духовно-практической жизни, устраняя физикалистско-био-логический редукционизм позитивистской социологии.

«Социологическая социальная психология», как доминирующее направ­ление социологии, развивается усилиями Г. Тарда, Г, Лебопа, Г. Зиммеля, В. Зомбарта и др., на основе исследований социетальных, групповых и инди­видуальных психических факторов социальных явлений, процессов и взаи­модействий. Ее кредо — духовных мир определяет ход вещей, выступает про­тив концепций решающей роли экономического фактора и классовых струк­тур в развитии общества, Предметом анализа социологического психоло­гизма выступает душа, мнение и верования социальных общностей (раса, нация, толпа и т. п.), капиталистический дух, религиозные верования как определяющие факторы развития общества, цивилизации, капитализма. Популярность и влияние гуманистически ориентированного психологиз­ма в социологии были велики и он активно внедрялся в сферу интеллекту­альной деятельности, обыденного сознания и социальной практики.

Необходимо отметить, что психологизм, акцентирующий духовную жизнь людей, внутреннюю работу духа и его роль в социальной жизни, в марксистской литературе зачастую отождествляется с идеализмом (субъек­тивным), являющимся врагом материализма. Психологизм связан со ста­новлением во второй половине XIX века новой пауки — психологии. Ее формирование выявило тот факт, что ориентация на парадигму естествен­ных наук и материализм в изучении социальной жизни вела к элиминиро­ванию из нее субъективной стороны поведения и деятельности индивидов, социальных групп и общностей (воля, верования, подражания, настрое­ния и т. д.), к избыточному отрыву психики от социальных процессов. На­лицо была односторонняя (жесткая) позиция в объяснении социальных явлений, отчуждающая от них человека. Продолжающие данную линию школы «одного фактора», привели к дискредитации натуралистические концепции и теории ранней социологии. В результате, под воздействием психологии формируется новое направление социологии — социологичес­кий психологизм, восстановивший се авторитет и исключивший из социо­логии политико-революционную проблематику.

Время становления социологического психологизма было отмечено свершением глубинных социально-политических перемен, последствия которых стали очевидны на рубеже XX—XXI веков. Современный мир раз­вивается вопреки ключевым идеям и прогнозам марксизма. Смена веков и тысячелетий протекает под флагом расово-зтническо-конфессиопальных, а отнюдь не классовых противоречий. В сознании широких масс, не находя­щихся в кровном родстве, они проявляются гораздо резче, чем на рубеже

13

XIX—XX веков: Африканский континент, Ближний и Средний Восток, Пакистан, Индия, бывшие СССР, Югославия и др. Осознание сложности современного развития, которое предвидели представители социологичес­кого психологизма, является стимулом для того, чтобы сегодня вновь об­ратиться к осмыслению бытия, человека, судьбы человечества и спасения человечности с учетом психологической стороны их поведения и деятель­ности.

К сожалению, проблематика социологического психологизма всегда была на периферии отечественной социологической мысли. Сегодня к са­мому существенному в сложный переходный период от «социализма к ка­питализму» — психологии, отношение также гораздо хуже, чем должно быть. Психологическая сторона демократических реформ, «обработка» об­щественности с помощью информационно-разъяснительной работы, убеждение в честности властно-управленческих структур (что обещал — выполнил) не стала важной задачей переходного периода. В результате ги­пертрофированного увлечения политико-экономической сферой, значи­тельная часть российской общественности оказалась не готовой и отстра­ненной от сути происходящих перемен. Кроме того, реальные процессы разгосударствления собственности на пути рыночных реформ, децентра­лизации власти, этнического сепаратизма, восстановления религии, роста самостоятельности и самобытности региональных и местных интересов, актуализирует обращение к концепциям, доктринам, учениям и теориям социологического психологизма, ориентированным либерально-демокра­тически и на идеалах гуманизма.

Особое внимание в работе уделено социологическим воззрениям В. Зом-барта, осуществившего анализ истории капитализма, определяемого им как освобождение от «чар Маркса». Зомбарт занимает достойное место между ним и М. Вебсром («буржуазным Марксом»). Зомбартовская концепция альтернативна концепциям капитализма (А. Смит) и социализма (К. Маркс), которые родились из трезвого буржуазного сознания XVIII — первой поло­вины XIX веков и выступили материалистическим анализом экономичес­ких явлений. Одновременно она альтернативна и рационалистическим идеям (М. Вебер) в трактовке капитализма. Зомбарт в своей концепции органичес-ко-эволюциониого развития европейской экономической жизни подверг спе­циальному исследованию феномен, обозначенный им понятием «капита­листический дух» и лежащее в основе его кредо: «Капитализма нет, если нет капиталистического духа». Через все свои работы Зомбарт проводит идею, что эпоха— это дух, а экономика каждой эпохи есть лишь выраже­ние духовной жизни в той же мере, как ее любой продукт. Соответственно, взлет или падение духа сопровождается ростом или стагнацией экономики. Ход идей определяет ход вещей: капиталистический (хозяйственный) дух конструирует экономическое и социальное развитие, а не наоборот. Видя в религии один из основных факторов, способствующих становлению ка­питалистического духа и капиталистических отношений, Зомбарт особо выделяет роль иудаизма и евреев в формировании современного капитализ­ма. Полемически раздражающая тема о роли евреев в жизни общества (ли­шенная антисемитизма) не потеряла своей актуальности и для наших дней.

14

Поучительна и сама судьба Зомбарта: будучи необычайно популярным в первой трети XX века, в последующем его имя предано забвению. Этому способствовало перенесение его идеологе-политических установок в науч­ную сферу. В частности, его установки, что капитализм является делом «белой» (западно-европейской) расы, что индустриальная цивилизация ве­дет к разложению культуры, что демократия и парламентаризм есть лишь «европейское фразерство», что исторический прогресс есть функция дей­ствий творческих одиночек, что «богоизбранным народом» современнос­ти является немецкий и др., способствовали направленности поиска средств зашиты от индустриально-капиталистической цивилизации в не­мецком национал-патриотизме, спобоствующем строительству социализ­ма особой породы — германского национал-социализма (фашизма). Реше­ние данной задачи Зомбарт мыслит с помощью автаркии для Германии, реорганизации страны путем возвращения к «почве» через исключение ры­ночной механики, современной техники и массовой демократии, кото­рые, по его мнению, угрожают немецкому духу и культуре. Концентрация внимания на проблематике политической борьбы и включенность в нее на антидемократической и антшшбсральной позиции делала его (как и ита­льянского социолога В. Парето) провозвестником и апологетом режимов фашистского толка. В этом плане Зомбарт является знаковой фигурой для тех представителей российской социологии, политологии и политики, ко­торые ищут пути выхода общества из кризиса, акцентируя национал-пат­риотическую основу.

Вместе с тем, историко-социологичсское исследование Зомбартом «ка­питалистического духа» и «капитализма», проведенное в соответствии с выделяемыми его циклами: рождение (генезис), ранний, зрелый и поздний (современный), позволяет нам достаточно адекватно интерпретировать и моделировать факторы и процессы движения российского общества от со­циализма к капитализму. Именно в этом аспекте происходит реанимация имени Зомбарта и его социологически осмысленной концепции истории капиталистического хозяйствования.

Избранная структура данной работы позволяет продемонстрировать общую картину возникновения, становления и развития социологии, твор­ческих, мучительных (подчас драматических) и мятежных поисков науч­ной истины, ломающих устоявшиеся догмы и правила их построения. Тер­нист путь к истине и критическое усвоение результатов данных поисков, как отметил А. Шопенгауэр, проходит три этапа: первый — над ними сме­ются; второй — с ними энергично борются; третий — они принимаются как самоочевидность. Сложным моментом на этом пути является способ­ность проникновения в дух эпохи, принятие ее как собственной, тогда она превращается для нас в современность. Это позволяет читателю восприни­мать социологический материал с позиций автора и смотреть на содержа­ние его глазами.

В конце каждой главы дан список литературы, которую автор книги ре­комендует для использования в процессе изучения выделенных этапов ис­тории и теоретических основ социологии. Согласно этому же списку даны сноски в тексте.

15

Через всю книгу проходит анализ развития социалистических идей и ре­лигии и неоднозначного отношения к ним со стороны социологов.

Социализм. Его адепты представляют социализм (коммунизм) как уто­пию, миф и некий социальный идеал, рисующие картину без государствен­ного, бесклассового и безрыночного «земного рая» и порождающие ро­мантические грезы в устройстве счастливой совместной жизни людей. Но именно эти его свойства обусловливали критическую позицию подавляю­щего числа социологов (Г. Спенсер, Г. Лебон, В. Зомбарт и др.), рассматри­вающих социализм как фактор, тормозящий развитие цивилизации. Они указывали, что «тотализирующии» принцип примата общественного (об­щего) над частным во всех сферах социальной жизни может вести только к подавлению индивидуальной свободы, инициативы и выгоды. Но именно они придают динамику социальному развитию. Кроме того, претворение в жизнь данного принципа связано с насилием и тотальным контролем за жизнедеятельностью в социалистическом (коммунистическом) обществе. В конечном счете подобные установки неминуемо ведут к статичности, стагнации и гибели подобного жизнеустройства. Коллапс обществ реаль­ного социализма XX века подтвердил эти результаты теоретического ана­лиза. Наоборот, либерально-демократические концепции обеспечили ме­ханизмы баланса общественных и индивидуальных интересов, способству­ющие развитию индустриальной и постиндустриальной цивилизации.

Поворот в развитии российского общества в этом магистральном па-| правлении обусловливает сложный процесс освобождения населения от! ностальгии по «развитому социализму». Вместе с тем посткоммунистичес-\ кая модернизация (всстернизация), направляемая по прежнему правящей! экс-парт-госномснклатурой, небезосновательно вызывает у большинства^ россиян ощущение того, что она угрожает социокультурной, националь­ной и религиозной самобытности. Люди, реформирующие общество с мен-тальностыо партийных и советских работников, те, у которых в голове законы диамата и политэкономии, способны лишь создать ситуацию «пер­воначального накопления капитала» и скорее «задушить» процесс интег­рирования России в постиндустриальную цивилизацию, чем реально его осуществить.

Обращение к истории и теории социологии XIX века, присутствие в его духовно-научной ситуации, позволяет предметнее познать процессы ста­новления капиталистического общества. Запад должен перестать быть для нас «экзотическим» другим: то, что для него является прошлым, для Рос­сии выступает сегодня новационным. По мнению автора, мы будем луч­шими патриотами, если вместо того, чтобы закрывать глаза на свои недо­статки, постараемся их исправить, и вместо того, чтобы хулить все запад­ное, постараемся перенимать все, что в нем есть лучшее. В этом плане мы вынуждены будем работать с заимствованными из Запада концепциями, теориями, формами и учреждениями. Это не вполне современный, но крат­чайший путь реформирования российского общества. Только начинать надо не с начала — периода первоначального накопления, а с конца — лучших образцов постиндустриальной цивилизации, умело адаптируя их к нашим условиям. Такой подход помогает избегать преобразования общества мето-

16

дом «проб и ошибок», своевременно предупреждать сограждан о вероят­ных вариантах развития событий и находить более взвешенную перспекти­ву на пути демократических реформации российского общества В этом смыс­ле история и теория социологии нужна для социальной практики. Власть и знания необходимы друг другу (Платон).

Религия. В развитии общества и познания религия оказывала различное влияние, препятствуя определенному развитию или ускоряя его. Поэтому и интерпретация религиозного фактора в социологии неоднозначна. В час­тности, представители Просвещения, марксизма на основе материализма создали систему воинствующего атеизма, проповедующую формулу «рели­гия опиум народа» и обосновывающую беспощадную борьбу с институтом религии.

Достаточно распространенным в социологии является подход религиоз­ного атеизма (О. Конт, Г. Зиммель и др.), опирающийся на психологичес­кую и функциональную оценку религии. При таком рассмотрении допуска­ется атеизм для людей просвещенных, способных видеть в религии вопло­щение лжи.

Однако для масс ома рассматривается как необходимая и полезная' ре­лигия смыкается с моральной жизнью людей, дает им в мире страданий радужные надежды и счастливые ожидания. Представители религиозного атеизма, опираясь на установку, что «какая вера, таково и общество», пытались создать не только новую мораль, по и новую религию, которые способствовали бы созданию нового общества, основывающегося на от­ношениях всеобщей любви между всеми людьми.

Наконец, многие социологи являются людьми верующими и разделяют убеждение, что все существующее является частью опыта: индивидуаль­ного для конечных вещей и божественного для мира в целом. Достигнутые ими научные результаты свидетельствуют о том, что между религиозным мировоззрением и наукой нет конфликта, но есть сложные взаимодей­ствия между данными формами духовного освоения действительности. В частности, это касается признания ортодоксальными богословами «сверхъе­стественного частного» — чудес, осуществления пророчеств, описанных в священных книгах, опираясь на догмат. Но оно не имеет эксперименталь­ной проверки и ставит сверхъестественное (свободная воля Божества) вне научной почвы. Этим допускается совершенно ненаучное объяснение, которое не может признать никакой рационалист. Последний, со времен создания экспериментальной науки, убежден, что нет оснований верить в такое явление, которое нигде в мире опытно-экспериментально не под­тверждается. Данный факт предостерегает or упрощенной оценки религиоз­ного опыта и абсолютизации значимости науки, долго господствовавших в советской литературе.

Сегодня мы освобождаемся он незаслуженного принижения вненауч-ных форм знаний. Нам еще предстоит освоить религию как один из опреде­ляющих факторов становления человечества и развития исторического про­цесса; проявление одного из типов фундаментального опыта человечества. В российском обществе происходит процесс отхода от безрелигиозной (во­инствующий атеизм) традиции и восстановление института религии, цер-

17

кви — воцерковление. Оно связано с осознанием того, что религия — это образ, стиль и качество жизни, которые способны порождать националь­но-религиозную нетерпимость, то есть стремление интерпретировать на­циональную самобытность на основе религии В полиэтнической и конфес­сионально разнородной российской среде остро стоит проблема достиже­ния через компромиссы и терпимость консенсуса в разработке общенаци­ональной идеологии гражданского согласия, социальной солидарности и цивилизованного общественного развития. По крайней мере, мы не видим сегодня реального движения суперэкуменизма — за согласие христианских и нехристианских религий, за установления единства всех религиозных людей Как нам использовать религиозный потенциал в продвижении демократи­ческих реформ?

Ждать от автора подробного объяснения собственной работы — дело бессмысленное. Остается сказать: «Читайте книгу, там все написано». Са­мому автору, занимающемуся историей социологии, социальной мысли, приходится переживать определенного рода сомнения по поводу того, что не повторил ли он сказанного другими, сумел ли в своем стремлении вы­разить значительное и интересное, с аллюзиями на наше время, и не ог­лядываясь на критиков. Для критики не существует непогрешимых тек­стов: первое ее правило допускать возможность погрешности в том тексте, который она рассматривает.

Когда пишут об истории социологии, то каждый автор по своему прав в истолковании историко-культурных текстов. Сложность заключается в том, чтобы создать правдивое целое из частей, которые сами по себе правдивы лишь отчасти. Каждый новый историк творит новое содержание истории, заново саму историю. При этом факты текстов и самой истории выступают пластичным и податливым материалом Они заключают в себе неограни­ченные интерпретационные возможности Каждый автор может повторить знаменитые слова М. Лютера: «Здесь стою я. Не могу иначе» Рецензент же — коллега ученый всегда скажет, что здесь «верно» или «неверно» и если он не согласен — истолкует по другому. Остается только надеяться, что читатели найдут для себя в предлагаемой книге что-то новое, будут удов­летворены и воспользуются той долей, которую автор вложил в общее дело развития отечественной социологии.

В заключение хочу выразить искреннюю признательность всем, кто ре­ально содействовал опубликованию книги Особая благодарность Беляевой Татьяне Евгеньевне за помощь в работе над текстом, а также издательству «Экспертное бюро» за предоставленную широкому кругу читателей воз­можность познакомиться с моим трудом.

18

ГЛАВА 1 ГЕНЕЗИС СОЦИОЛОГИИ

Вещи нет, когда она начинается,..

Гегель

Наш предмет — это такое прошлое, которое ясно взаимосвязано с настоящим и будущим.

Я. Буркхардт

Генезис — это процесс происхождения социологии, охватывающий и подготавливающий ее образование до непосредственного результата — воз­никновения качественно новой самостоятельной науки об обществе. Рас­крыть его содержание — значит, ответить на вопросы: когда, как, из чего появилась данная наука, а также каковы ее границы?

Появление новой научной дисциплины является событием чрезвычай­ным. Этимология термина «социология» (социус — общество, логос — на­ука) дословно означает «наука об обществе». Данный момент обусловли­вает проблему ее определения. Решение этой проблемы связано с вопро­сом: «Является ли социология самостоятельной наукой?»

На него существует два альтернативных ответа.

1. Представители одного считают, что наука об обществе существует как раздел философского знания — социальная философия. Они проводят периодизацию истории социологии в рамках традиционной рационалисти­ческой философии начиная от Платона. Но такой подход ведет к тожде­ству социальной философии и социологии: любые взгляды, касающиеся проблематики общества, рассматриваются как социологические. В резуль­тате, социология «тонет» в философии, снимая вопрос о статусе после­дней как самостоятельной науки, и, естественно, о собственной истории.

Необходимо отметить, что действительно долгое время наука об обще­стве существовала как философское знание, которое вплоть до XVII века оставалось единым и нерасчлененным — «знанием обо всем». В частности, Аристотель развивает свои социально-философские взгляды на общество, получившие название «Политики». В ней за точку отсчета (историческую единицу, клеточку) было взято государство. Это привело к тому, что вплоть до Сен-Симона наука об обществе в рамках философии сводилась главным образом к учению о государстве, его устройстве, управлении, праве и т. п В

19

ней изменчивые конкретно-исторические закономерности государства (еди­ничное) представляли как всеобщее (рецептурное) для всех времен и на­родов. Естественно, такие попытки были несостоятельны. Поэтому на ру­беже XVIII-XIX веков традиционная (от Платона до Гегеля), в том числе и социальная, философия терпят крах. К этому времени целый ряд само­стоятельных дисциплин (политэкономия, историография, статистика, ан­тропология и др.), имеющих разные предметы, обретает один объект — общество. Наряду с ними возникает и социология как самостоятельная не­философская научная дисциплина.

2. Представители альтернативного подхода именно в этом качестве по­нимают социологию. Она является: а) самостоятельной социальной дис­циплиной, б) теорией, возникшей как позитивная наука об обществе, в) наукой, строящейся по канону опытно-математического естествознания, г) теорией, которая обретает суверенный понятийный аппарат. В этом ка­честве социология имеет свою историю развития, возникновения и ста­новления.

В данной главе выделены и рассмотрены два периода: предыстории и предсоциологии.

Предыстория социологии охватывает время до рубежа XVI—XVII веков, когда наука пробивала себе путь в культуре в рамках объективно-истори­ческого процесса мучительной и драматической (трагической) борьбы за достижение истины.

Предсоциология охватывает период до рубежа XVIII—XIX веков, в тече­ние которого сознательно вырабатывается новый идеал позитивной на­уки, выходящий за пределы философской (натурфилософия, метафизика) сферы. Данный период непосредственно привел к возникновению новой научной дисциплины — социологии.

Такой концептуальный подход к генезису социологии обусловил необ­ходимость прорисовывания общей логики истории развития научного по­знания, имеющей философский фон. Пристальное всматривание в исто­рию, исторические переломы, персоналии необходимо для того, чтобы понять истоки наступления новаций с учетом совершающихся изменений во взглядах на историко-философский опыт развития научного познания.

1. Предыстория социологии

История словно воскрешает или вдыхает новую жизнь в умершее.

Лев Диакон

Историко-философский процесс возникновения и становления науч­ного знания занимает длительный период. При этом обращение к филосо­фии как первой форме теоретического знания неизбежно сталкивает нас с проблемой предфилософского уровня познания. Тем более, что сами пред­ставители философии грешат пренебрежительным отношением к своим предшественникам, недооценивая их действительных достижений. В част­ности, такой подход прослеживается в выступлениях против мифологии

20

представителей античности, рассматривающих мифотворческое воображе­ние как инструмент художественно-сказочного творчества поэтов-теоло­гов. Однако на самой архаической ступени развития человечества всякое концептирование носило мифологический характер. Поэтому изучение ге­незиса социального познания обусловливает потребность обратиться к до­научной ступени человеческого познания — проблеме мифа.

1.1. Мифология

Миф объясняет в равной мере как прошлое, так и настоящее, и будущее.

К. Леей- Стросс

Мифология сегодня воспринимается как главный синкретический мно­гофункциональный феномен символической формы первобытной культу­ры. Данная раннеисторическая форма знания является мифологической космогонией, конструирующей иерархическую модель мира без разделения его па видимый и невидимый, реальный и идеальный. Мифолого-художс-ственное познание выражает мир через призму кровнородственных связей и понимает окружающую действительность как огромную родовую общи­ну. Она предстает оживотворенной (гилозоизм) и одушевленной (анимизм), в конце концов, как антропо—- и зооморфическое единство природы и социума, ритуально-магическое единение отдельных групп людей с вида­ми животных (тотемизм).

В мифах, с одной стороны, отражались магия1,.обряды, суеверия и т. п., а с другой — нравственные нормы, социальные опыт и память2. Эти представления о мире консервируются религией и составляют мисти-ко-религиозную картину мира, безраздельно господствующую в мифоло-го-художествснном сознании первобытного человека. Замкнутость мифо­логической системы подтверждалась циклическими изменениями в приро­де (синхронизация), обесценивающими историческое время (диахрония) и свидетельствующими о неизменности и повторяемости всего в мире.

1 Магия — это имитация явления, где связь между магическим действием, ма­гическим заклинанием и искомым результатом представляется непосредствен­ной. Ее позиция — принудительная, обусловливающая уверенность в практичес­кой эффективности магических действий с изображением, предметом, именем, если все сделано правильно.

- К сожалению, отечественные исследователи мифологии — Золотарев А. М., Кессиди Ф. X., Лосев А. Ф., Маковельскпй А. О, Токарев С. А., Шахнович М. И. и др., внеся большом вклад в изучение данной проблематики, допускали в атмос­фере марксистской идеологизации односторонности, явные преувеличения и лож­ные ходы, связанные с приматом общественного бытия, формационного и клас­сового подхода в объяснении духовного развития. Научные открытия и достиже­ния в области мифологии, связанные с именами Д. Фрэзера (магия и ритуализм), Е Кассирера (логический символизм), К. Юнга (психологический символизм), Б. Малиновского (ритуалистичсский функционализм), К. Леви-Стросса (структур­ный анализ) и др., подвергались либо жесткой критике, либо отвергались. Сегод­ня эти достижения заслуживают глубокого освоения, адекватной интерпретации и более вдумчивой оценки.

21

Однако миф не является прямым обманом, хоть и представляет ценно­сти в фантастической форме1. Являясь бессознательно-художественной переработкой действительности, он включен в язык реальной жизни. Со­циальная функция мифологии заключается в ее житейско-практическои эффективности, выражаемой в поддержании ритуально-магически ми сред­ствами определенного природного и социального контроля и порядка (рав­новесия) в архаических (родовых) организациях общества. Мифологичес­кое мышление функционирует на коллективно-бессознательном чувствен­ном уровне (который включает символический характер воображения), оперирующем образами. Это уровень живого созерцания (дотеоретический) как исходного, утилитарного человеческого отношения к миру, взаимо­действия с практически близкой сферой действительности.

Первобытное общество — это дописьменный этап культуры, для кото­рого характерен приоритет поэтического перед повествовательным: сим­волический язык придает мифу (правдивая речь) в основном художествен­но-поэтический, дидактический (героический эпос) характер. При этом миф опирается на основной метод — наблюдение и метафоризацию. Метафори­ческий аспект мифологической символики нельзя полностью рационали­зировать, можно лишь перевести на другие, тоже образные, языки. Отсут­ствие письма обусловливает устно-слуховую — оральную организацию ин­формации, которая поддерживается действующими людьми. Для закрепле­ния и передачи накапливаемого знания используются устный язык и чув­ственно-наглядные средства' первые рисунки, затем живописные изобра­жения, которые носят художественно-познавательное значение (поздний неолит). С развитием духовного мира первобытных людей стремление к пе­редаче формирующихся общих понятий, мыслей приводит к появлению схематической, условной живописи и пиктографического письма (неолит), в котором нарастают символические элементы и одновременно повество­вательная сложность изображаемого, передачи субъективной картины мира. Однако имеющие в них место образы и символы не являются «шифром трансцендентальности» и выражением теоретических сущностей бытия. Главным в первобытном искусстве, пиктографическом письме является обеспечение понимания смысла изображения для всех, независимо от языка. Иначе они теряют свой смысл и предназначение. Пиктография к гому же выражает мысль целиком и передача сложных, абстрактных понятий в ней затруднена.

В условиях первобытного общества распространение и усвоение внетео-ретического знания, мифолого-религиозного мировоззрения также впле­тено в язык реальной жизни. Они осваиваются с принятием образа жизни, через овладение навыками и умениями практической деятельности, ин-1 тернализацию определенных норм, традиций и др., наконец, через вклю-' чение индивида в социальную практику после обрядов инициации уже как зрелой личности. Основным способом передачи и усвоения социальных

1 В понятие «миф» иногда включается политическая идеология. В этом случае оно получает негативную оценку, так как идеология открывает путь к манипулирова­нию (пропаганде) сознанием идеями мифа.

22

опыта и памяти выступает научение как практическое общение учителя-практика и ученика, которое исторически и генетически предшествует специализированным формам распространения знания, именуемым об­разованием, пропагандой и т. п.

На рубеже IV—III тыс. до н. э. происходит переход от каменного века к веку металла. В благоприятных природных условиях Древнего Востока (Шу-меро-Вавилония, Египет, Индия, Китай) начинается разложение перво­бытного и зарождение раннеклассового общества с азиатским способом производства. Для него характерны патриархальный характер рабовладе­ния, верховная собственность государства на землю (восточная деспотия), приоритет деревни над городом, личностное господство и подчинение со­седской общине. В этих условиях происходит разделение труда, социальная дифференциация и развитие неравенства, образуются народности и госу­дарства, экономические, правовые, социально-политические и др. виды общественных отношений. В общественно-исторической практике и в про­цессе познания возрастает качество и роль аналитической деятельности, абстрактного мышления. Об этом свидетельствует появление идеографи­ческого письма, развитие в нем логограмм, отражающих смысловую (пове­ствовательную) сторону языка и связанных со звучащим словом. Это привело к тому, что письменность отделяется от условной живописи и становится основным средством закрепления, передачи и переработки знания, требующим определенной интеллектуальной работы.

Появление письменности, позволяющей излагать мысли в повествова­тельной форме, создает принципиально новую ситуацию общения Изме­няются информационные и коммуникационные возможности: формиру­ется визуально-графическая организация информации фиксированными знаковыми системами

В III—II тыс до п. э. (эпоха бронзы) создаются новые социокультурные возможности для развития духовных способностей человека, расширяется сфера неутилитарного отношения к действительности — эстетического, этического, религиозного и др. В частности, письменный язык обособляет­ся от племенных и местных диалектов. С помощью абстрактных и сложных понятий развиваются логические рассуждения, аналогии, отвлечения, сложные спекуляции, придающие знаниям определенную систему: появ­ляется эзотерическое знание и создается порог его понимания. Для преодо­ления данных и других трудностей требуется определенная грамотность как результат длительной подготовки и занятий умственным трудом. Фор­мируется система образования как специализированная форма создания и распространения информации учителем и усвоения се учеником через бе­седу, урок, текст, учебник, и т. п. Необходимость значительных материаль­ных затрат на обучение и воспитание сосредотачивает образование в руках государства и его учреждений. Особую роль в духовной жизни стали играть военно-чиновничий аппарат (особенно писцы), сословие жрецов, пред­ставители искусства, владевшие грамотой, письмом и свободные от тяже­лого физического труда. Храмы и писцовые школы становятся центрами Духовно-культурной деятельности.

23

Из первоначального синкретизма мифологии вычленяются искусство, политеистическая религия, которая обретает теологизированную оболоч­ку и выступает как мистико-религиозные теокосмогонии. В них идея космо­са (упорядочности) переносится с природы на государство. Бог, как тво­рец мира, управляет им через своих избранных, располагающихся в стро­гой иерархии. Живым богом на земле является царь, фараон и им подоб­ные, обладающие неограниченной властью над людьми и богатствами. Все остальные предназначены, терпя лишения, производить эти богатства и через посредство жрецов приносить жертвы богам. Нарушение данного ус­тановления неизбежно грозит разрушением мира. В мистико-религиозных теокосмогопиях ответы на мировоззренческие вопросы даны исходя из «бо­жественной мудрости», носящей идеологическую окраску: освящение су­ществующих политического строя и власти экономических и социальных отношений.

Теперь мифологическое сознание как «народное знание» становится тормозом на пути раннеклассовой государственности и должно быть заме­нено на новое, отвечающее формирующемуся образу жизни и картине мира. В результате государственно-религиозного влияния на народные мас­сы формируется новый тип сознания — религиозный, ставший традицион­ным для доиндустриальной цивилизации И хотя он сам еще тонет в море суеверий, но разрушает мифологию: миф перестает быть самостоятель­ной формой сознания и подвергается теологизироваиному переосмысле­нию. В результате разрушается слитность индивидуального и родового (кол- ' лективпого) сознания.

Одновременно, положительное знание, которое систематизировалось и конкретизировалось вокруг мифов, создает гносеологическую предпо­сылку для возникновения рудиментарной, то есть зачаточной, науки. На рубеже II—I тыс. до н э. происходит обособление умственного труда от физического, появление досуга; выделяется определенная прослойка лю­дей, еще не ученых, а скорее рассудительных, обладающих способнос­тью к точному наблюдению, практической житейской мудростью, ис­кусных в вопросах поэзии, религии, законодательства и т. п. Их усилиями начинает формироваться логико-рассудочное (словесно-знаковое) мыш­ление и рациональное познание, относительно независимое от мифоло­гии. Оно отличается от уровня живого созерцания тем, что в процессе познания используются методы наблюдения и феноменологической кон­статации явлений природы, фиксация элементов производства и быта, формы организации знания о них. В итоге длительных опытпо-наблюда­тельных усилий появляются знания о природе, производстве, механике медицине, астрономии, математике и др., имеющие прагматическую) полезность.

Все это свидетельствует о формировании первого уровня рационально­го познания — эмпирического, который обладает относительной самостоя­тельностью и не может считаться абсолютно зависимым от теоретических установок. Данный уровень выступает как промежуточный между уровня­ми живого созерцания и теоретическим. В нем пока отсутствуют логико-

24

рефлексивные процедуры, методы познания не возводятся в принципы ми­ропонимания, а формирующееся рациональное знание не получает стро­гого оформления в виде теоретических положений, четко сформирован­ных законов и принципов. Вместе с тем, на эмпирическом уровне (в отли­чие от живого созерцания) остраненно-объективнос понимание действи­тельности, методы и формы опытно-аналитической деятельности начи­нают играть решающую роль. Само появление эмпирического знания яв­ляется результатом и свидетельством усложнения духовного развития и дифференциации культурной жизни общества — зарождения узко специа­лизированной научной сферы познания.

В I тыс. до п. э. (эпоха железа) духовное развитие, технологические по­требности производства, беспрерывные войны, также связанные с удов­летворением настоятельных запросов технологического и духовно-идео­логического порядка, стимулировали дальнейшее развитие рационального познания, логико-рефлексивных процедур, обусловливали увеличение их объема и углубление содержания. Совершенствование письменности рож­дает слоговое письмо, которое отвечает сложному уровню абстрактного мышления и становится глубоким инструментом передачи и закрепления мысли. Следующим шагом стало букйенно-звуковое письмо: им человече­ство пользуется по настоящее время. Данное письмо обеспечивает переход к прозе в изложении мысли, взглядов, без чего невозможны теоретичес­кие построения. В результате формируется качественно новый уровень ра­ционального познания — теоретический — с его методами конструирова­ния абстракций, освобожденных от конкретных условий существования объектов познания.

Таким образом, познавательная деятельность усложняется и включает все три уровня познания, которые при относительной самостоятельности оказывают влияние друг на друга: живое созерцание даст привычную ин­формацию эмпирическому и теоретическому уровням, а результаты пос­ледних составляют основу для корректировки и расширения впетеорети-ческого знания о непосредственной данности. При этом эмпирический и теоретический уровни составляют новую сферу научно-теоретического по­знания. Формирование данной сферы свидетельствует о становлении авто­ритета «логоса» вначале как разумного слова, а затем разумной необходи­мости, управляющей миром.

В современной литературе общепризнанной точкой отсчета перехода от мифа к логосу, рациоанально-теоретическому уровню познания и знания, является зарождение философии, ставшей на долгие времена синонимом единой, нерасчлсненной науки. Философско-логизированпое осмысление мира связано с формированием системы общих методологических устано­вок. Создающиеся при этом теории не только стремятся раскрыть сущ­ность объектов, объяснить их, но и становятся мощным инструментом научно-теоретического познания, возводятся в принципы миропонима­ния. Формируется также рефлексия над самим процессом познания, на­правленная на выявление и сознательный контроль оснований, условий и средств духовного производства.

25

1.2. Античная философия

Пусть никто в молодости не откладывает занятие философией, а в старости не уста­ет заниматься философией,

Эпикур

Дальнейшее развитие познавательной деятельности связано с античной философией (VI век до п. э.—VI век н. э.) греко-римского мира, основанного на античном способе производства, давшем духовной культуре классичес­кие формы, не известные на Востоке. Европейский по территории, данный мир является особым этапом в развитии доиндустриальной цивилизации, выражающим закон хронологической и территориальной неравномерности развития социума. На данном этапе ведущим является природное разделе­ние очагов культуры. Античный способ производства инициирует приори­тетное развитие ремесла и его выделение из сельского хозяйства. Образова­ние полисов (городов-государств) формирует торгово-промышленные цен­тры, в состав которых входили и прилегающие сельские местности, часто обширные. В них все большее внимание приобретают товарно-денежные отношения. В городах-государств ах гражданская община играет главную роль, обусловливая личностное участие и ответственность в обществен­ных делах, появление безличностного права Повышенный интерес к тех­нологии материального производства, которое легче поддастся рациональ­ному объяснению, открывает простор для развития научно-теоретичес­кого познания и сознания, где стремление к объективному знанию о мире стало занимать все больше места. Поэтому в первую очередь развиваются арифметика, геометрия, астрономия, музыка (гармония), относящиеся в основном к природе (фюзис — естественные тела) и ремеслу (технэ — искусственные тела). Данная рационализация была направлена против фан­тазирования, мифотворчества и вела к потере мифом ореола святости и религиозности, он рассматривается как форма сказки и легенды.

Движение к «логосу» проходит через период прсдфилософии на рубеже VII—VI вв. до н. э., получившего название «семь мудрецов»1 (72, 119), кото­рые поражали современников своей ученостью и самостоятельностью раз­мышления о мире, явлениях природы, человеческой судьбе и т. п. Мудрос­тью считали знания о неведомом, непостижимом для простых смертных. Личный опыт всегда ограничен и было непонятно откуда берется знание общего? Мудрость приписывали богам, а Афина Паллада считалась ее бо­гиней. В скульптурных изображениях у ног богини восседала сова — свя­щенная птица — вероятно потому, что она способна видеть во тьме. Боги, согласно мифологическим представлениям, наделяли мудростью ораку­лов, жрецов и других избранников, которая и считалась божьим даром. Гомер в Илиаде (1, с. 70) говорил о них: «Мудрый, ведает он все, что минуло, что есть и что будет».

1 К «семи мудрецам» относят Солона Афинского, Фалеса Милетского, Клсобула Линдийского, Питтака Митиленского, Периандра — коринфийского тирана, Би-анта из Приены, лаокониа Хилона.

26

Мудрецы, независимо от оракулов и жрецов, предсказывали затмения, давали советы как поступать в том или ином случае, на основе наблюдений натуральной, естественной природы и большого практического опыта.

Этим они доказывали, что мудрость как способность не приобретается от других, а создается собственными усилиями человека, в том числе и как способность научать. Что источник мудрости образует не вера, а по­знание и стремление к интеллектуальному и моральному совершенству. Часто таких людей называли безумцами и святотатцами. В частности, когда Анаксагор стал утверждать, что солнце есть громадная каменная масса, то навлек на себя преследования: его обвинили в безбожии и изгнали из Афин. Сами же мудрецы стали называть себя философами, то есть любящи­ми мудрость. Им и принадлежит заслуга преобразования мифологического мировоззрения в теоретическое знание.

Данное интеллектуальное движение натурально-реалистического освое­ния (осознания) свойств природы и взаимоотношений с ней человека и общества ориентируется на насущные практические потребности и выго­ды. Усилия мудрецов направлены на объяснение естественным образом небесных явлений (натурфилософия), на изменения чувственно зримой вещности окружающей действительности, на проведение социально-по­литических реформ. Умение заглядывать вперед и осознавать последствия своих действий ставило идеал мудрости (высокого духа) как силы разума в приоритетное положение по отношению к мужественности, набожности и т. п. Демокрит облек данный подход в формулу: «Мудрец — мера всех существующих вещей».

Рационализация естественно-натурального подхода к познанию мироу­стройства, обращение к количественной стороне явлений природы (эм­пирические подробности) способствуют зарождению натурфилософских теогонии. Ведущим методом досократовской натурфилософии становится метод наблюдения и выдвижения гипотез (без экспериментальной провер­ки)1. Таким образом, сначала появились философы, затем слово «филосо­фия» как процесс и результат философствования. В таком понимании дан­ный термин стал на долгие времена синонимом науки.

Считается, что первым употребил словосочетание «философия» (фило — любовь, софис — мудрость) Пифагор (580—500 гг. до н. э.) для определе­ния стремления к исследованию истины, любви (сильной заинтересован­ности) к мудрости. По преданию тиран Флионта — Леон спросил его, кто он такой? Пифагор ответил — философ. Слово это было незнакомо Леону и он объяснил смысл неологизма — Пифагор сравнил жизнь с олимпийс­кими играми. Среди толпы присутствующих на итрах он выделил три раз­личные группы: одни приходят для борьбы, другие — торговать, третьи же, которые мудры, удовлетворяются наблюдением. Так и в самой жизни: одни рождены, чтобы быть рабами славы, другие соблазняются прибы­лью, третьи — мудрые, стремятся только к истине. Но так как мудрость присуща только богам, то смертные могут быть лишь философами — это

Сам термин «натурфилософия*, отражающий ее практически-прикладной ха­рактер, появился в Европе лишь в конце XVIII века.

27

те, кто любит мудрствовать, стремится к мудрости как высшей форме прекрасного. Поэтому философия есть знание обо всем без выделения от­дельных наук.

Пифагор создал закрытую (замкнутую) организацию и корпорацию уче­ных — «общее товарищество», создавшее тайное (эзотерическое) учение для просвещенных. Деятельность Пифагорейского союза во многом исхо­дила из орфической теогонии, имевшей корни в мифологии и магии. Отзву­ки последних выразились в понимании мира как огненного тела, учении о бессмертии, переселении душ. Пифагор утверждал о своем умении слы­шать разговор рек, мелодию движущихся небесных сфер и др. Однако на ядро его учения наложили отпечаток занятия арифметикой и геометрией как основным составляющим формирующейся науки — научно-творчес­кого познания.

Научным основанием пифагореизма является тезис о том, что «самое мудрое — число», которое владеет «вещами». Число рассматривается как онтологическая единица бытия (как монада). Числа — носители, выразите­ли количественной характеристики реальных явлений — это абстракции, оторванные от чувственных вещей и превращенные в отдельные самосто­ятельные сущности. Тем самым в акте абстрагирования разум человека оказывается способным отвлекаться от качественного многообразия ве­щей и обобщать те или иные свойства реального мира (мир вещей и мир идей). Число стало обозначать упорядоченное мироздание и позволяло аб­страктным образом, с помощью дедуктивного метода доказательств, объяс­нять свойства и отношения, присущие гармоническим сочетаниям мироз­дания. Пифагор учил, что все вещи — суть числа, поэтому сущность явле­ний мира нужно искать в гармонии чисел, управляющих миром. Именно в них выражены связи, присущие предопределенным гармоническим соче­таниям во вселенной.

Пифагорейцы эмпирически открыли математическую зависимость высо­ты тона от ударов не одинаковых по весу молотов, звучащей струны — от ее длины и др. Таким образом, качественные явления (созвучия) стали достаточно точно определяться через количество. Тем самым было поло­жено начало исследованиям качественно-количественных отношений пред­метов и явлений реального мира.

Социально-этическим основанием пропагандируемого пифагорейцами мировоззрения является формула: «Порядок есть союз всех вещей». В ней выражена крайняя неприязнь к анархии и хаосу как несвободе. Выдвинутая ими идея гармонии социальных сил, которая устанавливается в соответ­ствии с небесной гармонией, включает уравнительное равенство всех сво­бодных: справедливость — это воздаяние равным (3, 1, (1)).

Порядок — это единение разнообразных связей вещей в мире. Чтобы достичь его, нужна сознательная воля, выбор и ответственность людей, готовых к совместному бытию, то есть свобода. Развивая учение о «надле­жащем», пифагорейцы закладывают основы этики: культ дружбы и товари­щества, борьбу со страстями, подчинение младших старшим и др.

Сложная социально-политическая дифференциация в греческом мире обусловила ситуацию острой мировоззренческой борьбы. О се накале сви-

28

дстельствует принятие во второй полоиине V века до н. э. в Афинах, претен­дующих на социокультурное первенство в Элладе, закона о почитании бо­гов и запрещении натурфилософских теогонии. Главную роль при этом иг­рали демиурги (устроители мира) — поэты, певцы, прорицатели, жрецы, продолжавшие воспевать старинные традиции сельской общины, «народ­ной мифологии», ставшие консервативной силой, но имевшие авторитет среди демоса. Для поэтических искусств источником является вдохновение («безумие») как род божественного наития. Это выводит поэта за обычные грани ума и придает авторитет ему и тому, что он говорит.

Демиурги исходили из того, что природа имеет божественное проис­хождение, действует неотвратимо и с необходимостью. Поэтому человеку не дано знать природу — это дело богов. Религия является общим делом свободных граждан, и их обязанность заключается в почитании богов. За­нятия же натурфилософией есть противопоставление себя государствен­ному пантеону и общественному единству. В результате мир природы (фю-зис) был отодвинут на периферию познавательной деятельности, а сами занятия физическими и космологическими проблемами стали опасным делом. Так, боясь расправы за «безбожие» своей мудрости, бежали из Афин Анаксагор и Протагор. Несколько позже был казнен Сократ. И даже много лет спустя по тем же мотивам за несколько месяцев до смерти пришлось покинуть Афины Аристотелю, язвительно заметившему при этом: «Я не хочу допустить, чтобы афиняне вновь совершили преступление против философии».