ГЕНРИХ ГРУЗМАН

Н О О С Ф Е Р А К А К Ф И Л О С О Ф И Я Э К О Л О Г И И

Н А Г А Р И Я

2 О 1 О

СОДЕРЖАНИЕ

1. ВСТУПЛЕНИЕ
2. МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКАЯ ЭКОЛОГИЯ. ВЕЛИКАЯ ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ КАТАСТРОФА И КРАХ СОВЕТСКОГО РЕЖИМА
3. ИДЕАЛИСТИЧЕСКАЯ ЭКОЛОГИЯ. КОНТУРЫ ГРЯДУЩЕГО МИРОПОРЯДКА
4. СИСТЕМА ВЕРНАДСКОГО
5. ОБ ЭКОЛОГИЧЕСКОМ КАРТИРОВАНИИ

«Так связан, соединён от века

Союзом кровного родства

Разумный гений человека

С творящей силой естества…

Скажи заветное он слово –

И миром новым естество

Всегда откликнуться готово

На голос родственный его»

Фёдор ТЮТЧЕВ

I. ВСТУПЛЕНИЕ

Принято считать, что экология (от греческого oikos – дом, жилище и logos – наука, учение), как объект познания, была объявлена знаменитым эволюционистом Эрнестом Геккелем в 1866 году, и с той поры ведёт своё летоисчисление в качестве самостоятельной научной отрасли. Но эта информация, по крайней мере, не точна, - она даёт знание о времени, с какого человек узнал об экологии, а сама экология как таковая, как познаваемый континуум, зародилась намного раньше. Её возникновение некоторые неординарные исследователи числят феноменом библейского века, и в обширном цикле экологических дисциплин наиболее оригинальной представляется точка зрения, которая показывает библейскую акцию грехопадения (изгнание первочеловеков из их первичной среды обитания) первым экологическим кризисом в человеческой истории.. Однако в собственно религиозном (богословском) ракурсе данная точка зрения не даёт ничего, кроме наукообразного украшения библейского мифа. Более же серьёзное углубление в библейский смысл летописи, учитывая общий символико-метафорический характер стародавних текстов, склоняет к мнению, что мистические знания библейских аллегоризмов не только поучительны, но и доказательны, дающие пищу для недогматического знания.

Грехопадение совершил не человек, а грехопадение совершил Бог, когда Он решился на независимость от человека, позволив Змию соблазнить человека познанием: Бог переселил человека из своего дома (ойкоса) в дом познания. Переход из ойкоса Бога в ойкос познания действительно явился для человека глобальным катаклизмом и судьбоносным потрясением исторического значения: человеческий мир, только возникший, обзавёлся первым сугубо человеческим порядком – своим домом, который, в свою очередь, просигналил о появлении главнейшего отношения: противоречия человека и природы. Нестандартно мыслящий Ф.И.Горенок верно указал: «Экология – это знание о том доме, который мы не строим, но в котором нам, тем не менее, приходится жить» (Ф.И.Горенок «Ускользающее бытие», 1994, с.18). Следовательно, экология есть первое и исходное сознательное произведение человека, и возникло оно тогда, когда появился человек с претензией на своё место в этом мире, когда человек заявил о себе, как о человеке, тобто как домовладельце. Совершенно справедливо сказано на одном из множества электронных экологических порталов: «Экология приобрела практический интерес ещё на заре развития человечества».

Такой аналитический подход с нетрадиционной ориентацией наглядно изображает подлинное коренное понятийное содержание и истинную смысловую предикацию экологии, делая её предметом феноменологического сознания. На фоне этого рельефно выступают шероховатости, несоответствия, несообразия современного экологического языка и терминологические ошибки, которые в текущей реальности «смазываются» и теряются в волнах повседневного обывательского словопотопа, - так, широкораспространённое словосочетание «экологическая опасность» - суть нелепость, ибо дом, первейшая обязанность которого дать человеку безопасность, не может быть для него домом (ойкосом) в отсутствие благонадёжности; аналогичная ситуация с терминами «экология жилья», «экологическая напряжённость», «экологически чистые продукты», «экологический урон» и прочая. Но самое главное, что непосредственно эмпирически и ценно гносеологически вытекает из данной аналитической нетрадиционной ориентации, состоит в опознании человека генеральным объект-субъектом и главным двигателем внутреннего сгорания экологии. Экологически заботы, тобто чаяния и действия по домоустройству, с какой стороны их не брать – физической, психической или духовной – всегда находились на переднем плане человеческих побуждений и установок, стремлений и потребностей, очерчивая полный психологический контур человека как Homo sapiens’а, а данные экологические хлопоты, начиная с первобытной пещеры, достигали своего апогея и результата в облике семьи, и семья является хозяйкой ойкоса, будучи самой важной иконой экологии. Через радение об ойкосе, жилище, обители, семье человек проводит своё жизнеопределяющее противоречие человек – природа, исторически развиваясь до противоречия общество – природа, и далее, превращая его в противоречие Бога и человека, что и образует глубинную первопричину глобального экологического кризиса человечества наших дней, показ чего служит идейным замыслом данного повествования.

Историческое становление ойкоса, выявляемое аналитически, привело к появлению едва ли не самой большой мистерии человечества, имеющей тот же корень oikos – экономика, и какое в своих начальных формах ставит себя как хозяйство домостроя. Экономика в буквальном переводе обозначает искусство ведения домашнего хозяйства; итак, спонтанно возникшая структура человеческого ойкоса состоит из дома и хозяйства. Историческая мистерия экономики состоит в том, что экономическое развитие, тобто прогресс домашнего хозяйства, привело человеческое общежитие не только к состоянию кризиса, но и стало его главным действующим персонажем. Общечеловеческой формой высшего и последнего этапа экономики (домашнего хозяйства) стали капитализм и социализм (В чисто экологическом, ойкосном, плане я не вижу принципиального различия между капитализмом и социализмом, а, как формы хозяйствования, я ставлю впереди капитализм, какой и будет предметом аналитики экологии, и не вижу необходимости отдельно упоминать социализм в этой связи). Капитализмом называется драма, давшая человечеству необъятную содержательность Нового Времени и явившаяся из собственного гнезда – промышленной революции XVI-XVII веков, в этой драме экологическая трагедия стала составной частью. Один из наиболее проницательных философов последнего времени – В.Хёсле в своих московских лекциях сказал, что «…при капитализме складывается хозяйственная система, логика которой не только не сводится к логике «Oikos», но и, сверх того, основательно видоизменяет, если не разрушает последнюю. Одной из главных черт, характеризовавших историю Европы с начала индустриальной революции, следует считать освобождение экономики из-под нормативного гнёта прочих социальных образований, таких, например, как семья и государство. Это, в конечном счёте, способствовало возникновению особой логики экономического разума, которая, как мы уже видели, тоже встаёт в ряд причин, обусловивших нынешний экологический кризис» (В.Хёсле «Философия и экология», 1991, с.103-104).

Итак, с помощью несложной логики возможно, если только понимать человеческую жизнь императивом ойкоса, вывести немаловажное заключение, что человеческий ойкос в своём процессуальном плане или динамическом развитии, распадается на две составные части, коренным и генетическим образом повязанные друг с другом: экология и экономика. Основание такой логики является наглядная историческая аксиома, что как экология не существует без экономики, так экономики нет вне экологии. Лидер европейской философии первой половины ХХ века Мартин Хайдеггер определил: «Как обусловленный техникой, как часть технической реальности, человек уже не может действовать против техники; его решения по природе воспроизводят всё те же технические принципы, он не может мыслить какие-то другие нетехнические действия». А упоминавшийся ранее В.Хёсле эту мысль отразил в своеобразном фразеологизме: « С такими великими задачами, какой, к примеру, является задача спасения окружающей среды, вряд ли удастся справиться без эффективной экономической деятельности, рационализированной в соответствии с пусть и неприятными законами эгоизма».

Таким образом, недогматическое размышление при точке зрения нетрадиционной ориентации приводит к открытию основополагающего гностического соотношения, имеющего вид основного вопроса человеческого ойкоса: экология – экономика. Вне зависимости от предусматриваемой сущности данного ойкоса – научной, мировоззренческой или философской – основной вопрос исходит и в первом приближении опосредует главнейшее отношение: противоречие между человеком и природой. Имея в виду визуальную аналогию с основным вопросом философии (дух – материя), - формальное подобие и сходство в строго определённых рамках, с которым действительно имеет место, ни в коем случае нельзя экологию целиком отождествлять с духом, а экономику – с материей, хотя соотношение экология-экономика исходит из отношения человек-природа.

Итак, понятие об основном вопросе экологии является антитезой традиционному порядку экологического исследования, которое не знает внутренней анатомии своего предмета. Это последнее обычно отражено в двух видах: структурном, где производится структурная деформация отношения и экономическая часть резко доминирует и подавляет экологическую, и функциональную, где экономическая часть исключается из отношения экология – экономика, как враждебный антагонист. Вот как эта идея представлена на Международном Экологическом Форуме: «Экономика является главным препятствием на пути сохранения природной среды. Основа антагонизма между экономикой и экологией лежит в природе рынка, который начинает давать сбои, когда в него вмешиваются с разного рода нерыночными отношениями. В экономической литературе отмечено, что недостатки в работе рынка происходят тогда, когда общество считает некоторые ценности более или менее желательными, чем это обозначается рыночными ценами. Любая сложившаяся система, которая держится на совокупности тесных взаимозависимых отношений, является аналогом живого организма. Любое стороннее вмешательство в физиологию этого организма равносильно ранению или же инфекционному заболеванию. Хотя рынок постоянно совершенствуется и последовательно охватывает все большие сферы человеческой деятельности, его сущность практически не меняется. Давно отмечено, что рынок равнодушен к человеческим проблемам, он не знает ни жалости, ни вражды, он признает лишь холодный расчет в соответствии со своей шкалой ценностей. В то же время он живой и активный, ему свойственна стратегия жизненной экспансии и, как все биосистемы с J-образной динамикой, он совершенно не волнуется о будущем, то есть тяга к экспансии в нем перевешивает инстинкт самосохранения. Во всех странах независимо от политической системы наибольшую ценность имеет то, что создано руками людей. Стоимость любого товара оценивается по количеству вложенных в него средств, сил, времени. Природные богатства, которые даются человеку даром, на рынке ценятся очень мало. Например, стоимость природных ископаемых определяется лишь усилиями по их добыче. Практически не имеет никакой ценности воздух, которым мы дышим. Поэтому любые вложения средств в защиту окружающей среды экономически не выгодны» (http://www.wecoforum.org/page.php?id=497)

.Игнорирование основного вопроса в экологическом познании является наглядным признаком современного экологического злосчастья человечества, а в некоторых аспектах данная ущербность нынешней теории познания выступает даже прямым поводом и ноуменальной предпосылкой, правда, чаще всего, апокрифическими, этой последней. Сегодняшняя теория познания решительно проходит мимо такой силлогистики, ибо современному экологическому представлению в корне чужда гносеологическая ценность основного вопроса, так же, как и весь арсенал мышления нетрадиционной ориентации. Кардинальное различие здесь заложено в фигуре ЧЕЛОВЕКА: если в нетрадиционной проекции человек значится главным объектом познания и основным рычагом явления, то в традиционном, современном порядке когнитации человек не фигурирует вовсе. На Электроном Экологическом портале (http://ecology-portal.ru/publ/4-1-0-408) это обстоятельство выложено следующим образом: «В буквальном смысле экология – это наука об организмах «у себя дома». Наука, в которой особое внимание уделяется «совокупности или характеру связей между организмами и окружающей средой». В настоящее время большинство исследователей считают, что экология – это наука, изучающая отношения живых организмов между собой и окружающей средой, или наука, изучающая условия существования живых организмов, взаимосвязи между средой, в которой они обитают». В работе «Всеобщая морфология организмов» (1866г.) Э.Геккель определял экологию, как «…сумма знаний, относящихся к экономике природы: изучению всей совокупности взаимоотношений животного с окружающей его средой, как органической, так и неорганической, и прежде всего его дружественных или враждебных отношений с теми животными, с которыми оно прямо или косвенно вступает в контакт». Бросается в глаза симптоматичность употребления классиком термина «экономика».

Однако, невзирая на ясную простоту исходных посылок единая, общепринятая дефиниция экологии отсутствует, а наличествует такое множество смысловых и содержательных модификаций, что обоснованными кажутся опасения о ненужности самого термина. И, тем не менее, - что подчёркивается всеми аналитиками, - эти экологические вариации содержат некую общую сущностную линию биологического, но не человеческого, качества. Тот же электронный интернет-источник повествует о данной ситуации: «С того времени (установления термина «экология» Э.Геккелем – Г.Г.) представление о содержании экологии претерпело ряд уточнений, конкретизаций. Однако до сих пор нет достаточно чёткого и строгого определения экологии, и все ещё идут споры о том, что такое экология, следует ли её рассматривать как единую науку или же экология растений и экология животных – самостоятельные дисциплины. Не решён вопрос, относится ли биоценология к экологии или это обособленная область науки. Не случайно почти одновременно появляются руководства по экологии, написанные с принципиально разных позиций. В одних экология трактуется как современная естественная история, в других – как учение о структуре природы, в котором конкретные виды рассматриваются лишь как средства трансформации вещества и энергии в биосистемах, в третьих – как учение о популяции и т.д. Нет необходимости останавливаться на всех существующих точках зрения относительно предмета и содержания экологии. Важно лишь отметить, что на современном этапе развития экологических представлений все более чётко вырисовывается её суть. Экология – это наука, исследующая закономерности жизнедеятельности организмов (в любых её проявлениях, на всех уровнях интеграции) в их естественной среде обитания с учётом изменений, вносимых в среду деятельностью человека. Из этой формулировки можно сделать вывод, что все исследования, изучающие жизнь животных и растений в естественных условиях, открывающие законы, по которым организмы объединяются в биологические системы, и устанавливающие роль отдельных видов в жизни биосферы, относятся к экологическим… Экология сегодня включает ряд дисциплин и отраслей науки, весьма далеких от изначального понимания экологии Геккелем как биологической науки. Несмотря на это, в основе всех без исключения современных направлений экологии лежат все те же фундаментальные идеи биоэкологии. В последнее время в связи с многозначностью слова «экология» нередко высказываются опасения насчет возможности полной утраты первоначального смысла термина».

Подобное обстоятельство гарантированно свидетельствует о внутренней несостоятельности и неустойчивости современных представлений об экологии, как самостоятельного научного фигуранта. Важно понимать, что этот вывод, гносеологически идентичный тому, что выражает мировое научное мнение в виде непогрешимого суждения о глобальном экологическом кризисе, обладает теоретической умозрительной природой, и не имеет прямого отношения к опосредованию совокупностей огромного числа непосредственных фактов и наглядных очевидностей, имеющих место в технолого-экономической реальности мирового производства. Данный силлогизм есть своеобразная грань вселенского многогранника экологического кризиса, его теоретическая характеристика, как результат углублённой постигающей рефлексии. И хотя интенсивность последней, которую можно назвать интеллигенцией научного духа, беспрецедентна, особенно в последнее время, но основное достижение этого духовного подвига, фактически, европейского ума, не было обозначено особыми аналитическими действиями. Духовный подвиг постигающей мысли здесь идейно состоит в том, что на роль первой скрипки в ноуменальной катавасии, связанной с экологической тематикой, она вновь выдвигает человека. Джей Форрестер, блистательный участник знаменитого Римского клуба, заявил от имени европейской научной элиты, входящей в клуб: «Под мировой системой мы понимаем человека, его социальные системы, технологию и естественную окружающую среду. Взаимодействие этих элементов определяет рост, изменения и напряжённость в социально-экономико-природной среде» (выделено мною – Г.Г.).

Но главное в этом бурном бурлении духа, сочленившим в себе разум и эмоции, трезвый расчёт и слепую веру, натурализм и фантазию, было достигнуто спонтанно и самопроизвольно: воинственное наступление на природу, долженствующее олицетворять могущество и всесилие человека, обернулось против самого человека, а точнее, истреблению подвергается среда, обеспечивающая жизнь человека. Через человека и посредством человека была явлена миру вселенская напасть, аналогов которой человеческая история не знает, и какая не совсем корректно была наречена экологическим кризисом. Аурелио Печчеи, - основатель Римского клуба, воитель с непреклонностью библейского пророка, темперамент которого изменил стиль европейского мышления и духопорядка, был в числе первых трубадуров, возвестивших мир об этом потрясении: «Сейчас уже поняли также и то, что в результате бесконтрольной человеческой деятельности жестоко пострадали некогда щедрая и обильная биологическая жизнь планеты, частично истреблены её лучшие почвы, а ценные сельскохозяйственные земли всё более застраиваются и покрываются асфальтом и бетоном дорог, что уже полностью использованы многие наиболее доступные минеральные богатства, что вызываемые человеком загрязнения можно найти теперь буквально повсюду, даже на полюсах и на дне океана, и что теперь последствия этого отражаются даже на климате и других физических характеристиках планеты» (А.Печчеи «Человеческие качества», 1985, с.296).

Таким образом появилась экология человека, приобретя статус равноправной научной дисциплины в экологическом цикле наук, а Х.Берроуз даже выпустил манифест «География как экология человека» (1922 год), на базе которого сформировалась всемирно известная школа географов в Чикаго. (Более подробнее об экологии человека будет сказано в дальнейшем). Новая карма человека ценна для экологии не только тем, что пробуждала историческую память и оживляла её генетическую преемственность, но более всего с методологической стороны: человек, обладающий собственным методом познания, привносил в экологию такое же эффективное средство изучения в условиях решения основного вопроса ойкоса..Спонтанно возникает вопрошание: для какой отрасли знаний человек является главным объектом познания, какая, соответственно, должна быть ведущим инструментом в раскрытии отношения экология – экономика? Ответ на этот простой и одновременно сложный вопрос был дан в русской духовной философии, и предпочтение этой умственной интрузии среди других прочих дано в силу того, что здесь преследовались не цели дефинитивного удобства и не потребности антропологической классификации, а единственно стремление к мировоззренческому совершенству. Блистательный представитель русской (дореволюционной) духовной школы профессор В.И.Несмелов, на мой взгляд, добился чеканного образца такого совершенства: «…философия является специальною наукою о человек – не как о зоологическом экземпляре, а как о носителе разумных основ и выразитель идеальных целей жизни» (В.И.Несмелов «Наука о человеке», 1994, с.20; выделено мною – Г.Г.)

Антропогенная природа философии, однако, не является тривиальной конструктивной чертой мыслительного процесса, а суть параметрическая особенность исторического оперативного развития мыслительного акта, другими словами, человек стал философским телом и предметом познания в результате прогрессивного усложнения форм мышления, поступательного движения и качественного вознесения познавательного уровня мыслительного опыта. Итак, человек стал главным действующим персонажем философии, а философия стала средством познания человека благодаря историческому характеру саморазвития и человека, и философии. Период зарождения мудролюбия в эллинское время античной эпохи определил философию в качестве «науки о сущности» (натурфилософия Аристотеля), затем эпохальный исторический прорыв совершил И.Кант, сделав философию «законодательством разума», и в классической немецкой философии она превратилась в «науку чистого разума» (Ф.Шеллинг), а следующий, и последний по времени, исторический шаг философия осуществила, приобретя облик «науки о человеке».

Философия, как отмечается в «Современном философском словаре» (1998), «…всегда – прямо или косвенно – включала в свои картины образ человека, пытаясь этот образ конкретизировать, стремясь оценить возможности человека в его взаимодействиях с миром». Но авторы словаря неправы: философия никогда в реальном виде не включала в себя «образ человека», - последний являлся общей потенцией, скрытой возможностью, философии, как способа мышления. Антропоносной философия стала в итоге последнего витка саморазвития философской способности человека, способствующему историческому восхождению и расширению кругозора постигающей мысли. Именно в этом высшем качестве человек призван привнести философию в экологию, и именно такое методическое средство способно плодотворно разрешить основной вопрос экология – экономика. В таком разрезе философия вскрывает структурное строение самого основного вопроса, выделяя духовную долю ойкоса, как экологию и экономику, как другую реальную долю ойкоса, - пропорция во взаимоотношении этих структурных частей лежит в основе вожделенной гармонизации человека и природы.

Знаменательно, что наиболее продвинутая модификация философии – философия как наука о человеке – пустила живительные корни в русской духовной философии, возглавляемой В.С.Соловьёвым, тогда, как европейская классическая доктрина исповедует вариацию философии, как науки чистого разума. Это обстоятельство составляет стержневой элемент в курсе принципиального отличия русской духовной философии от европейской классической и экзистенциальной философий, о чём будет подробнее сказано далее. Но, тем не менее, основную методологическую установку экология, не колеблясь, черпает из недр европейского философского воззрения.

Карл Маркс утверждает, что истинное внутреннее содержание любого предмета является «подвижной сущностью», которая скрыта в своём действительном существовании, в целом выводит, что «Она обнаруживается, раскрывается впервые только в мышлении, в философии, и поэтому моё истинное религиозное бытие есть моё бытие в философии религии, моё истинное политическое бытие есть моё бытие в философии права, моё истинное природное бытие есть моё бытие в философии природы, моё истинное художественное бытие есть моё бытие в философии искусства, моё истинное человеческое бытие есть моё бытие в философии. Таким же образом истинное существование религии, государства, природы, искусства, это – философия религии, философия природы, философия государства, философия искусства» (К.Маркс, Ф.Энгельс, т.42, 1955, с.167). Следовательно, подлинное (истинное) существование экологии – это философия экологии, и эта философия суть наука о человеке.

Однако применение данной модификации философии (как науки о человеке) в экологии вовсе не является методическим приёмом, принятым в академическом познании при использовании некоторого продуктивного средства со стороны, как практикуется при нынешних исследованиях. Горенок пишет: «Обращение к философии как «технике» разрешения экологических сомнений предполагает, что философией извлекаются из нашего бытия и обозреваются предметы, которые иным образом извлечь и рассмотреть нельзя» (Ф.И.Горенок «Ускользающее бытие», 1994, с.7). В социальной экологии, какая числится ныне самостоятельной научной дисциплиной и где выделяют особую подсистему «экологическая философия», внимание к философии, по мнению адептов этой дисциплины В.П.Селедец и С.И.Коженковой, осуществляется только как к исследовательской процедуре. Они указывают: «Философский инструментарий способен выявить глубинные предпосылки экологических трудностей. Надо исследовать противоречия между сознанием и материей, духом и телом, противоречия в самом духе. Именно эти противоречия породили экологические проблемы» (В.П.Селедец, С.И.Коженкова «Социальная экология. Часть I(http://abc.vvsu.ru/Books/sotsialnaja_ekologija_up_ch1/page0001.asp).

С решительным отрицанием потребительского, рационально-рассудочного, отношения к философии в экологических исследованиях выступил самый рьяный из современных пропагандистов философизации экологии – В.Хёсле. Будучи профессиональным философом, Хёсле в знаменитых московских лекциях отмёл напрочь химеру «экологической философии» как практически удобное ухищрение ума, и признавал за философией статус верховного делопроизводителя и регулятора познающей мысли в духе определённого мировоззрения. Хёсле исходит из того, что «Современная эпоха находится в особом отношении к философии, и это обусловлено самой её сущностью как переломной, прокладывающей радикально новые пути исторического процесса. Современному миру для решения его сложнейших проблем нужны наука и техника, но не в меньшей мере он нуждается в философии для решения «вечных вопросов». К таким вечным вопросам относится и вопрос о единстве человека и природы, который в наше время обрёл небывалую актуальность и напряжённость. Причём этот вопрос уже встаёт как вопрос о разрыве единства в ситуации угрозы глобального экологического кризиса». Таким образом идея об основном вопросе экологии интерпретируется в умах наиболее ответственных и проницательных исследователей.

Как итог, В.Хёсле представляет расширенную аннотацию своей позиции: «Мне кажется, что одной из основных потребностей нашего времени является потребность в философии природы, которая смогла бы сочетать автономию разума с самодовлеющим достоинством природы. Из сказанного становится ясным, что созданию философии экологического кризиса должны способствовать самые различные; если не все философские дисциплины, а именно: метафизика, философия природы, антропология, философия истории, этика, философия хозяйства, политическая философия, философия истории философии. Подобное требование, пожалуй, покажется преувеличенным; впрочем, действительно, нет никаких сомнений в том, что этот вынужденно многоаспектный подход к решению проблемы сильно затрудняет дело. Именно здесь, видимо, и следует искать одну из причин игнорирования данной дисциплины. Однако же именно оно, помимо прочего, делает возможными новые открытия; особенно же заманчивым и многообещающим представляется то, что при решении проблем экологического кризиса стыкуются самые разные дисциплины, философия рассматривает не одну лишь совокупность бытия, но и совокупность знания, так что при решении проблем, которые требуют к себе многостороннего подхода, можно надеяться на возрождение идеи единства знания. Раздробление знания привело к упадку философии и нынешнему экологическому кризису, тогда как понимание того, что лишь цельное образование, дающее одинаково глубокие знания в науках естественных и гуманитарных и тем самым способствующее появлению людей, которые внесут свой вклад в дело преодоления кризиса, косвенно пойдет на пользу и философии. Более того, философия поможет отдельным наукам теоретически понять причины экологического кризиса, с тем, чтобы успешнее бороться с ним на практике. Философия также поможет наведению мостов между самостоятельными дисциплинами, ибо от нее не скрыто ни место каждой науки в общей системе знания, ни историческая роль их современных форм в развитии мышления. Философия, указав границы наукам, сможет по-новому поставить некоторые вопросы так, чтобы мы могли получить на них требуемый ответ. Экология же, в буквальном смысле этого слова, есть наука о доме. Среди различных материальных домов, где живет человек, экология выбрала себе величайший: нашу планету, представляющую из себя ныне нераздельное единство природных и духовных элементов. Если же говорить об идеальных домах человечества, то среди них обширнейшим следует считать совокупность бытия, которая и является предметом философии, поэтому угроза существованию нашего земного дома связана и с разрушением дома идеального. Итак, только восстановление идеального здания, т. е. возвращение на метафизическую родину, поможет нам, людям технической цивилизации, жить долго в нашем планетарном доме, какой бы необходимой и предпочтительной при всем том ни казалась в ближайшем будущем экотехнократическая работа над отдельными деталями, чем, без сомнения, должны заниматься конкретные науки». Дискуссию здесь должны прекратить слова Г.Гегеля, сказанные им в гениальном трактате «Философия природы», который в полном объёме, как будет видно из дальнейшего, взят в качестве теории познания экологии: «Философский способ изложения не есть дело произвола, капризное желание пройтись для разнообразия разочек на голове после того, как долго ходили на ногах, или разочек увидеть своё повседневное лицо раскрашенным. Она делает дальнейший шаг потому, что способ действия с понятием, употребляемый в физике, неудовлетворителен» (Г.Гегель «Философия природы», 1975,с.21)

Подобное прочтение философского подтекста в необъятном фактическом достоянии экологии даёт убедительные основания для ряда познавательных выводов, ранее неведомых в экологической аналитике. Нетрудно увидеть в данной ситуации, что благодаря философскому мерилу вся масса экологических знаний распадается на два основных класса: материалистическая экология и идеалистическая экология. В первом классе обобщаются знания, поступающие непосредственно от предметов и явлений, обладающих материалистической природой, - к таковым, к примеру, относятся суждения о научно-технической революции (НТР), экологическом кризисе общества и науки ex toto (взятые в целом), а также экологическом состоянии отдельных дисциплин, отдельных географических пространств и отдельных временных интервалах в истории планеты. В материалистической экологии наличествуют специфические и диагностические определения, термины и дефиниции, - как-то: «загрязнение», «отходы», целая корзина особых экологических наименований («экологическая безопасность», «экологическое давление» и прочая). Важно при этом заметить, что понятийно-терминологическая база, как гностический результат когнитивного приобретения за всё время изучения экологии, полностью сосредоточена в лоне этой метаморфозы экологии.

Во втором классе экологических знаний обитают сведения, обладающие идеалистической (духовной) природой, - к их числу относятся постижения экологии человека, экологии и религии, некоторая часть социальной экологии, соображения о ноосфере, но, главное, в недрах идеалистической экологии таятся предпосылки и основания когнитивного комплекса экологических новаций и радикальных новшеств, имеющий прямое отношение к грядущему миропорядку.

Философия, взятая как теория познания экологии, одухотворила умозрительную схему основного вопроса экология – экономика, - и в этом следует видеть следующий познавательный вывод философского метода. Уже упоминалось, что идеалистическая морфология экологии в содержательном плане тяготеет по преимуществу к первому члену основного вопроса и к первому элементу главнейшего противоречия человек – природа, а материалистическая разновидность – par excellence (по преимуществу) ко второму члену вопроса и второму элементу противоречия. Данная градация предусматривает неизбежное взаимное действие этих членов друг на друга, из чего объективно вытекает ситуация, при которой один компонент подчиняет, подавляет, а то и уничтожает другой, что является причиной деформации и искажения структуры основного вопроса. Примером деформации основного вопроса человеческого ойкоса посредством абсолютной монополизации реальной части структуры отношения экология – экономика может служить определение в Электронном Географическом Словаре понятия «экологическая катастрофа»: «Относительно быстрое, непредотвратимое возникновение несоответствия условий природной среды с приспособительными способностями какого-либо вида или сообщества организмов. Так, изменения тектонических условий (мезозойская складчатость) и замена голосемянной растительности на покрытосемянную привели к гибели гигантских мезозойских ящеров. Изменение условий в четвертичном (антропогенном) периоде повлияло на гибель мамонтов, саблезубых тигров, гигантских оленей и другие. Современный экологический кризис может иметь большие отрицательные последствия для человечества» (www.ecosystema.ru). Однако на базе взаимодействия этих различных членов основного вопроса существует и иллюзия о гармонизации человека и природы – наибольшая утеха современных экологов. При экологических исследованиях русская философия вызывает к себе когнитивные симпатии и предпочтения ещё и тем, что философия здесь дана в историческом аспекте, тобто всякая философия тут исторична, а всякая история философична. Только гносеологический характер исследования выступает в такой ситуации верным гарантом отсутствиях методологических искажений, аналогичных указанным деформациям. Лидер русской философии Н.А.Бердяев заявил: «Основной темой всемирной истории я считаю тему о судьбе человека, которая ставится во взаимодействие человеческого духа и природы. Это взаимодействие, это действие свободного человеческого духа в природе – в космосе – и есть первичное основание, первичное начало исторического» (Н.А.Бердяев «Смысл истории», 1990, с.87)

Итак, следствием резкой деформации внутренней структуры основного вопроса экологии является положение, при котором органически естественное противоречие человека и природы, экологии и экономики заменяется искусственным противопоставлением и противоборством тех же соучастников. Нетривиальное рефлективное значение этого положения в экологическом кризисе, а точнее, его претензия на побудительную причину самого кризиса, будет логически раскрыта в последующем изложении. А здесь уместно лишь фактически сослаться на эмпирическое наблюдение советского исследователя А.А.Горелова, хотя автор в силу своей философской специализации не может сделать такой вывод. Аналитик утверждает, что «…становление и развитие человеческого общества сопровождалось локальными и региональными экологическими кризисами антропогенного происхождения. Можно сказать, что шаги человечества вперёд по пути научно-технического прогресса неотступно сопровождали, как тень, негативные моменты, резкое обострение которых приводило к экологическим кризисам. Но ранее имели место локальные и региональные кризисы, поскольку само воздействие человека на природу носило преимущественно локальный и региональный характер и никогда не было столь значительным, как в современную эпоху» (А.А.Горелов «Социальная экология», 1998, с.86).

Один только факт того, что экология использует в качестве теории познания философию, взятую как наука о человеке, утвердительно полагает, что экология в своём общенаучном значении входит в состав цикла так называемых антропософских знаний. Антропософия (anthropos – человек, sophia – мудрость) представляет собой знание о человеческой мудрости или о мудрости человека, и в чисто философском плане оплодотворена древнегреческим тезисом «познай самого себя» (nosce te ipsum). Экология в таком разрезе предусматривает познание самого себя в ойкосной стратегии или атмосфере домоустройства, тобто в процессе специфической динамики взаимодействия своей обители со средой обитания. Подлинные знания, таким образом, экология может изложить только сквозь антропософское сито и под антропософским увеличительным стеклом, - итак, экология есть антропософская категория. Это следующий познавательный вывод имеет первостатейное значение для методологического ведомства экологии, если последнюю знать полновесной научной отраслью.

Известно, что антропософия в редакции её основателя в Европе Рудольфа Штайнера имеет себя учением об исключительном превосходстве духовного начала и созидания в человеке. Экология, являясь антропософской категорией, следовательно, должна основываться на полном приоритете духовного элемента в основном вопросе человеческого ойкоса, и, соответственно, выступает самобытной концептуальной схемой знания. Однако в отличие от западного варианта Штайнера, отождествлённого с многозначной и малоопределённой теософией, где практикуется «тайная наука», экология представляется полностью открытой системой знаний. Радикальным моментом при этом, исходящим как следствие антропософской природы экологии, является ограничение верховной роли рационального мышления и рационального мирообозрения, тогда, как доминация последнего образует методологическую опору в противоположном члене основного вопроса – экономике.

И, наконец, последний познавательный вывод касается понятийного содержания термина «экология». Рассмотрение экологии в плоскости основного вопроса и в рамках философского подхода преподносит понятие экологии в двух значениях. Во-первых, как укоренившийся и традиционный образ, охватывающий всю совокупность и все нюансы взаимоотношения человека (общества) с окружающей средой, как наименование науки, изучающей «совокупность или характер связи между организмами и окружающей средой». В таком понимании экология приравнивается к междисциплинарным наукам со всеми недостатками, присущими этим всеобще-отвлечённым образованиям; экология сделалась самым расхожим общественным слоганом, пронзающим все слои общества – от школьных программ до государственных проектов. В современном виде экология, по сути дела, утратила первоначальный научный смысл и стала визитной карточкой политического словопрения. Во-вторых, экология обозначает духовный лагерь в основном вопросе ойкоса и очерчивает контур компетенции человека в его противоречии с природой. Тобто в таком, более узком, значении понятие экологии выражает себя как рупор и выразитель духовной доли ойкоса. Неумение различать эти два аспекта служит причиной невероятной путаницы и поразительной противоречивости в экологической аналитике наших дней.

Познавательное осмысление теории познания экологии, разумеется, должно осуществляться по рецепту доктора К.Маркса: истинное существование теории познания экологии – суть философия теории познания, что равнозначно – философия философии экологии. Вся экологическая специфика этой философской премудрости упирается в человека, имеющего статус основного объекта познания, - именно через человека экология приобщена к ценностям и достоинству своего познания, и посредством человека раскрывается философия философии экологии. Поэтому без беглого ретроспективного обзора становления человека в качестве объекта познания невозможно уяснить самобытные особенности философии экологии.

В славное античное время, в предрассветные часы зарождения подлинной философии, человек выступал как продукт природы, аналогичный всем прочим продуктам, но обладающий своими отличительными качествами (психика, разум), - «zoon politicon» («общественное животное»), как называл человека Аристотель, «Spiritus Rector» («мировой дух»), как называл И.Кант главное свойство человека. Формула Протагора «Человек есть мера всех вещей – сущих в их бытии и несущих в их небытии» стала определяющим показателем в эллинской натурфилософии. Для гениальных греков человек определялся как primus inter pares – первый среди равных.

Но в средние века человек не захотел быть среди «равных», - он хотел быть безоговорочно «первым». Эту апорию блестяще решил гениальный Августин Блаженный, который первый по-философски задумался над сущностью человека, и раскрыл эту сущность через параметр «греха». В грехе Августин обнаружил уникальное и единственно человеческое свойство, которое не только психологически определяет человека как природное существо, но и духовно фиксирует его сверхприродное естество. Новозаветную сентенцию апостола Павла о человеческой плоти как законе греха, Августин превратил в эпохальный постулат peccatum originale (первородный грех). Однако этот постулат, тонко вибрирующий между добродетелью и грехом человека, Августин и его сторонники-клерикалы трансформировали в жесткую и категорическую догму, которая легла в основу христианской церкви, и христианство, как вселенский миропорядок, оформился на фундаменте главной максимы христианства – постулата первородного греха.

Трагедия не в том, что есть «добро» и «зло», а пагуба в том, что есть «добрые» и «злые». В христианстве «добрым» человеком ставится индивид, почитающий свою душу и всё идеальное производство во главе своей экзистенции, а «злой» человек по-христиански чтит только греховные, телесные и плотские побуждения. В академической философии, я уже не говорю о традиционном богословии, догматически воспринимается идея об исключительно плодотворном влиянии христианского воззрения на новый образ человека, - благодаря христианству человек впервые развернулся во всю свою духовную ширь. Н.А.Бердяев написал: «Только христианство вывело человека из этого круговорота стихийной природной жизни (имеется в виду языческий мир – Г.Г.), поставило его на ноги, возвратило свободу человеческому духу, открыло новый период в судьбе человека, период, когда судьба человека начинает определяться и разрешаться через свободно действующий субъект, когда человек сознаёт свободу…Христианство освободило человека от подвластности природе, поставив его духовно в центре мироздания. Антропоцентрическое чувство бытия древнему человеку было чуждо. Он чувствовал себя неразрывной частью природы. Только христианство дало этот антропоцентрическое чувство, которое и сделалось основной движущей силой новых времён. Новая история, со всеми своими противоречиями, стала невозможной, потому что явилось это антропоцентрическое чувство, чувство центральности человека, возвышающее его над природой и полученное целиком от христианства» (Н.А.Бердяев «Смысл истории», 1990, с.с.89,91).

Итак, в христианстве, как открывает Н.А.Бердяев, постулируется окончательное оформление экологической акции – освобождение человека из-под власти природного мира и возникновение «антропоцентрического чувства» - философское иносказание человеческого дома-ойкоса, как эпицентра человека, благодаря чему он стал объектом познания. В совокупности это означает появление эмбрионов нового взаимодействия (противоречия) человека с природой. Но если возможно видеть в процессе избавления из недр природы акт выхода человеческого духа из сферы язычества, то правильнее начало данного явления во времени соотнести не с христианством, а поместить его в ещё большие глубины времён, - к периоду иудейского патриарха Авраама, когда он создавал еврейскую религию. Христианство ознаменовалось другим великим экологическим деянием.

Бердяев, развивая своё постижение об исторжении (искуплении) человека из континуума природы и генезисе христианского человека, продолжает: «Этот процесс освобождения от природной стихии имеет и обратную сторону, которую с горечью называют «смертью великого Пана». Именно конец античного мира и начало христианства знаменует собою какое-то удаление от человека и какую-то чуждую глубину внутренней жизни природы. Великий пан, раскрывающийся миру античному и близкий древнему человеку, погружённому в недра природы, великий Пан вгоняется в глубь природы и закрывается от человека. Между человеком, вступившем на путь искупления, и природой образуется бездна. Христианство закрывает наглухо внутреннюю жизнь природы и не допускает человека к этой жизни. Оно как бы умерщвляет природу. Это – обратная сторона совершённого христианством великого дела освобождения человеческого духа» (Н.А.Бердяев «Смысл истории», 1990,с.89-90).

Итак, выделение человека из античного монолитного блока Вселенной с образованием «антропоцентрического чувства» и последующий раскол и разрыв человека и природы, дающие в совокупности ойкосную действительность, привнесены в гносеологический мир, по утверждению Бердяева, христианским духовным воззрением. Экология является здесь обязательным и необходимым контекстом прогресса человеческого духа, - в этом состоит замечательнейшее достижение философии, как теории познания экологии. Тут не имеет принципиального значения то обстоятельство, что начало процесса освобождения человека (исход из язычества), - равно как создание человеческого дома или ойкосного акта, - правильнее связывать не с христианством, а с иудаизмом, - разница здесь чисто хронологическая и конкретно историческая, не меняющая сущности. Самое важное в том, что противостоящий распад человека и природы или «смерть великого Пана» (по терминологии Бердяева) – преддверие экологического кризиса, - обязано христианству. Как указал Бердяев: «Христианство совершило процесс освобождение человеческого духа через отделение его от внутренней жизни природы. Природа осталась погружённой в тот языческий мир, от которого нужно было оттолкнуться». Таким образом, христианство, наряду с прочими ослепительными свойствами человеческого духа, принесло, если не семена, то идейное удобрение, величайшего в человеческой истории катаклизма – экологической катастрофы. В открытии этого состоит непреходящее значение в истории науки великого русского философа Н.А.Бердяева, а заодно и огромный познавательный потенциал философского метода, им применённого.

Тем не менее, утверждение Бердяева, что в христианстве «человек сознаёт свободу», отдаёт неким преувеличением, ибо христианство, исходя из постулата «первородного греха» чревато глубокими конфронтационными отношениями: в нём органически заложено столкновение между «злым» и «добрым», грешником и праведником, запрограммирована коллизия души и тела. Христианский человек в соответствии со своим генеральным постулатом представляет собой изломанного, вечно мечущего субъекта, который спонтанно обречён крутиться между двумя жерновами: идеальные душевными целями и врождёнными телесными греховными наклонностями. Ошеломляющий импульс к освобождению, предоставленный христианством человеку, необычайно расширил кругозор человека. В поле интересов человека оказались уже не доморощенная пещера и не родная долина, а головокружительная возможность сделать своим домом всю планету. Христианский человек с такой интенсивностью стал осваивать планету Земля, - эпоха географических открытий лишь заметный фрагмент этого явления, - что суть последнего не понята до сих пор, хотя нынче человек уже принялся присоединять к земному жилищу космические участки. Однако постулат первородного греха сдерживал экспансионистские порывы человека, а догматическое требование постулата видеть в себе самом врождённый источник греха ущемлял и принижал новоприобретённое гордое антропоцентрическое чувство человека.

Подобный дискомфорт человека вновь привёл его к духовному бунту, который грянул в эпоху европейского Просвещения (XVI-XVII в.в.) и был обусловлен кризисом постулата peccatum originale: человек не желал мириться с тем, что он – первый, несёт в себе грех и его тело определено источником греха в смысле зла. Протестантизм человека, прозвучавший в эпоху Просвещения, был предтечей непрерывной цепи прогрессивно усиливающихся революций, войн, потрясений, - человек, ускоряясь, уходил в отрыв от первозданной природы. Но этот «отрыв» олицетворялся и акцией духовного самоусовершенствования человека, и наиболее радикальные изменения произошли в мыслительной сфере человека и привели к созданию наивысшего феномена: классической немецкой философии, какая, впитав в себя все лучшие достижения человеческого духа, необозримо расширила мыслящую функцию человека.

Одним из когнитивных нововведений классической философии был особый раздел «Назначение человека», с которым выступил наиболее оригинальный из числа мыслителей-классиков И.Г.Фихте. Этот раздел, как и всё творчество Фихте, было самой большой волной новой философии, зачатой великим Иммануилом Кантом, осенённым плодоносным просвещенческим духом. Этот раздел, как, впрочем, и всё мыслительное творчество Фихте в его радикальных основах, не было понято при жизни творца. Поэтому и по сию пору не осознано, что в недрах классической немецкой философии непроизвольно сформировалась самостоятельная философская концепция человека. В число соавторов этой концепции спонтанно включались все крупные мыслители, обладающие собственными философскими системами, но ядерная часть концепции, на которую логически наматывались прочие мысли, идеи и размышления была изготовлена И.Г.Фихте, и потому существенные и основополагающие принципы и директивы, высказанные в его тексте, были характерными и отличительными казусами этого самобытного европейского учения о человеке.

Оказывается, что Фихте взялся опосредовать назначение человека в чисто экологическом ракурсе через взаимодействие человека и природы, и выводил отдельно характер, роль и долю участия человека в этом взаимодействии. Философ рассуждает: «Я таков, каков я есть, потому что при данном сочетании сил природы возможен был только такой, а не какой-нибудь иной результат, и ум, который в совершенстве видел бы всё сокровенное в природе, мог бы, познав одного только человека, вполне определённо указать, какие люди когда-либо существовали и какие когда-либо будут существовать; в одном человеке он познал бы всех». В этом силлогизме Фихте обнаруживает новый принцип: через одного ко всем, - зная одного человека можно познать всех, и в знании всех органически заключено знание одного. Отсюда последовало радикально новое понятие – человечество, - как декларирует Фихте: «…уже нет человека, - есть только человечество, нет отдельного мышления, или любви, или ненависти, а только мышление, любовь и ненависть друг в друге и друг через друга».

Таким способом Фихте привносит в европейскую философию конкретный вид её конституального, концептуального и ключевого значения – положение коллективного. Человек становится членом человечества и в таком состоянии он способен быть активным и инициативным фактором во взаимодействии с природой. Через человечество человек ощущает свою силу, потенцию и гордо излагает свои требования: «и как самостоятельное – я хочу сам быть последним основанием, последней причиной того, что меня определяет. Я сам хочу занимать то место, которое в этом учении занимает всякая первоначальная естественная сила, с тем лишь различием, что характер моих проявлений не должны определяться чуждыми мне силами» Силу человека усиливает человечество и превращает его роль во взаимодействии с природой в назначение быть покорителем и господином природы. Такое ощущение своего назначения в природе даёт право человеку ставить ультиматумы природе, наподобие следующему: «Природа должна постепенно вступить в такое положение, чтобы можно было с уверенностью предугадывать её закономерный ход и чтобы её сила встала в определённое отношение к человеческой власти, которой предназначено господствовать над силой природы».

Фихтевское «назначение человека», ставшее для европейской философии тезисом в плане господства над природой, зиждется ещё на одной когнитивной особенности, исполняющей роль целевой установки учения, - это решительное отстранение и полное исключение индивидуально-личностного фактора, как антипода человечества. Фихте категорически заявляет: «величайшее заблуждение и истинное основание всех остальных заблуждений, завладевших нашей эпохой, состоит в том, что индивидуум мнит, будто он может сам по себе существовать и жить, мыслить и действовать, и думает, будто он сам, данная определённая личность, есть мыслящее в его мышлении, тогда как на самом деле он – лишь единичная мысль единого всеобщего и необходимого мышления». И продолжает в резюмирующем тоне: «Сообразно с этим разумная жизнь состоит в том, что личность забывает себя в роде, связывает свою жизнь с жизнью целого и приносит первую в жертву последней, неразумная же, напротив, в том, что личность не думает ни о чём и не любит ничего кроме себя самой, и посвящает свою жизнь единственно собственному личному благополучию; и если то, что разумно, можно в то же время называть хорошим, а противное разуму – дурным, то существует лишь одна добродетель – забывать себя, как личность, и лишь один порок – думать о себе» (И.Г.Фихте «Сочинение в двух томах. Т.II», 1993, с.с.84,221,93-94,171, 381,392).

Даже беглая ретроспектива исторического прогресса философии способна показать его сложный и напряжённый характер. Это означает, что экологическая эпопея противоречия человека и природы, тобто человеческий ойкос, движимый философией, как своей теорией познания, есть типичнейший процесс, а не просто динамическая последовательность актов, а если и есть акты, то непременно исторической природы. И в философии это обстоятельство чётко зафиксировано Н.А.Бердяевым: «Можно установить три периода в отношении человека к природе: первоначальный период – дохристианский, период языческий, который характеризуется ещё погружённостью человеческого духа в стихийную природу, и непосредственной органической спаянностью с природой. Эта погружённость человеческого духа в природу является первоначальной стадией отношений между человеком и природой. В этот период человек воспринимал природу анимистически. Следующая стадия отношений человека к природе связана с христианством и продолжается в течение всего средневековья. Она стоит под знаком героической борьбы человеческого духа с природными стихиями, с природными силами. Этот процесс борьбы человеческого духа с природой характеризуется отворачиванием от природы, обращением человеческого духа внутрь, в глубину, отношением к природе как к источнику греха, к источнику порабощения человека низшими стихиями. Наконец, третий период отношения человеческого духа к природе, который начался в эпоху Ренессанса, характеризуется новым обращением человеческого духа к природной жизни. Но это новое обращение человеческого духа к природной жизни очень резко отличается от того непосредственного общения с природой, которым началась всемирная история, которое было начальной стадией взаимодействия между духом и природой. Здесь уже происходит не духовная борьба со стихиями природы, которая характерна для средневековья и для наиболее христианского периода истории, а борьба во имя покорения и завоевания природных сил для превращения их в орудие человеческих целей, человеческого интереса и благополучия» (Н.А.Бердяев «Смысл истории»,1990,с.116-117).

Данная периодизация процесса взаимоотношения духа (человека) и природы ценна вовсе не хронологической достоверностью исторического содержания, а как объективный показатель наличия целеупорядоченного процесса, что, в свою очередь, говорит о действенной эффективности философии в качестве теории познания. Это обстоятельство обеспечивает дополнительный и самый весомый проходной балл экологии в клуб антропософии, в лоно человеческой мудрости. Такая точка зрения вскрывает удивительный, и, в известной мере, парадоксальный момент, что европейская философская аналитика при всей своей интенсивности и изощрённости, не устанавливает пребывания в недрах своей постигающей мысли самобытной концепции человека как члена человечества, - действительно, в европейских философских анналах нет ссылок на самочинную концепцию человека, хотя последняя имеет все основания в трактуемом европейскими мыслителями назначении человека. Парадоксальность этой ситуации усугубляется тем обстоятельством, что фигура такого человека реально существует, и она тщательно осмыслена Освальдом Шпенглером в виде специфического «фаустовского человека».

В собственно экологическом аспекте нетрудно заметить, что, невзирая на фактическое отсутствие самостоятельной концепции человека в теории, европейское мышление интуитивно использует в акциях отношения человека и природы то, что несёт в себе критерии и показатели концепции человека как члена человечества. Изложенная периодизация главного противоречия человека и природы, как нельзя лучше и красноречиво сигнализирует об этом. С исторической же стороны за положительные доказательства можно принять факт того, что главные несущие опоры этой концепции – антииндивидуализм и верховенство в природе – развились в ХХ веке в основные параметры глобальной экологической катастрофы – главнейшего явления прошедшего века.

Однако удивительные картинки экологического содержания не испарились на западной концепции человека, – напротив, ещё более парадоксальные моменты явились со стороны русской духовной философии. Эта последняя заявила о себе во второй половине XIX века, и обязана, как принято считать, гению В.С.Соловьёва, но историческая преемственность Соловьёва весьма гипотетична и доподлинно неизвестны предшественники Соловьёва, а исторические аналитические круги успокоились на мнении о том, что русская философия была привнесена и генерирована западной философской мыслью (мнение, похожее не на решение проблемы, а на стремление убрать с глаз мистерию, не поддающуюся традиционным средствам). Современная российская аналитика не смогла разгадать не только генезис русской философии, но упустила и внутреннее ноуменальное содержание, - аналогично европейской философии здесь мимо внимания прошла целокупная концепция человека, и так же, как в западном воззрении, соавторами русской концепции спонтанно выступали все крупные представители русской духовной доктрины.

Вместе с тем, имманентное качество двух этих гностических образований не просто принципиально различно, но на духовно-идеалогическом поприще они предъявляются антиподами вплоть до антагонистов. Так, если западная философская концепция человека зиждется на фундаменте всеобщего приоритета человечества, как онтологизированного коллектива, где исключается всякое значение индивидуально-личностной величины, то в русском гнозисе, наоборот, - во главу угла поставлена индивидуальная личность, отодвинувшая на познавательную периферию коллективное значение. Credo русского актива о человеке, какое следует окрестить культом личности, сформулировал В.С.Соловьёв в изречении, которое считается в русской философии хрестоматийным и ключевым: «Личность человеческая – и не личность человеческая вообще, не отвлечённое понятие, а действительное, живое лицо, каждый отдельный человек – имеет безусловное божественное значение» (В.С.Соловьёв «Спор о справедливости», 1999, с.42; выделено мною – Г.Г.)

Смысловое сопоставление определений, через которые передаётся концептуальная специфика и полнота человека, как объекта познания, в философских системах Фихте и Соловьёва, до основания разрушает мнение о какой-либо предопределённости русской философии западной мудростью. Русская философская мысль даже шагнула дальше, сделав философию «наукой о человеке». Итак, философия, предназначенная для теории познания в экологии, оказывается неоднородной и состоящей из двух гностически самостоятельных компонентов: европейской концепции человека как члена человечества и русской концепции человека как культа личности. Их первичные функциональные различия исторически выросли до идеологического противоборства, и под знаком противостояния этих констант прошла философская жизнь планеты в Новейшее Время, давшая в итоге философскую истину ХХ века: человек против личности.

Простота, с какой непомерный объём экологических знаний распадается на материалистическую экологию и идеалистическую экологию, непосредственно удостоверяет данный антагонизм как всеобщую черту экологии, но в таком виде имеет форму внешней классификации. А внутренняя содержательность кроется в том, что через философию экология приобретает разные типы постигающих комплексов или две теории познания: одну, связанную с западной концепцией человека как члена человечества, и другую, опирающуюся на русскую концепцию человека как культа личности. В таком разрезе на поверхности оказываются суждения, которые давно и безуспешно имели хождение среди наиболее зрелых мыслителей, но никогда не достигали уровня академического тривиального знания, понимание ошибочности и недостаточности материалистической философии и идеалистической философии, данных per se. По настоящее время непоколебимо бытует мнение, особенно в лоне современной российской философии, о существовании этих философий в самостоятельном виде, не только как философских учений, но и как универсальных мировоззрений. Философия суть едина, а наличествуют материалистический и идеалистический методы исследования. Тобто экологическая методология состоит из метода, опирающаяся на вещественно-предметную часть взаимодействия человека и природы, и метода, включающего в себя всю нематериальную (виртуальную) консистенцию человеческого ойкоса. Сами по себе эти познавательные средства ценны именно как способы познания и не могут с этой стороны вызывать какого-либо нарекания, но их порочность, и, прежде всего в области познания, выплескивается наружу при их монополизации, верховенстве над другим, или при внедрении с гегемонистскими целями в чуждую по природе сферу. Но именно простота разделения на материалистический и идеалистический порядки делает эту операцию незаменимой для экологии в классификационных целях как самое первое мерило. Важно при этом понимать, что методологический дуализм экологии (материалистическая экология и идеалистическая экология) не имеет никакого отношения к основному вопросу экологии – экология и экономика, хотя они связаны между собой предметом познания.

2. МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКАЯ ЭКОЛОГИЯ. ВЕЛИКАЯ ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ КАТАСТРОФА И КРАХ СОВЕТСКОГО РЕЖИМА.

Первое, что бросается в глаза при рассмотрении материалистического раздела экологии, это явление, названное «научно-технической революцией» (НТР), - самый яркий фрагмент современной мировой истории. Кодом НТР есть машина, не только как самочинное параметрическое образование, но и в качестве уникального творения рук человеческих, принципиально не доступного для природных сил. Бердяев заявил: «Я думаю, что победоносное появление машины есть одна из самых больших революций в человеческой судьбе». Бердяев здесь имел в виду не «революцию» как таковую, как интрузивную деструктивную вспышку, а длительное процессуальное развитие взаимодействия человека и природы в экологическом ритме. Философский методологический подход, поэтому меняет в экологическом познании акценты, и в материалистической экологии во главу угла ставит именно этот процесс, а НТР суть только его исторически конструктивная часть, невзирая на яркую эмпирическую окраску и её роль в современной жизни.

В познавательном отношении это означает, что философия, выступая методологическим средством в экологии, низвергает с пьедестала примат факта (опыта, эксперимента, практики) в его единоличном значении как производителя истины. В своей когнитивной функции философия опирается на понимание факта не как на «фактичность факта существования» (М.Хайдеггер), а принимает за основу определение, данное Алексеем Ремизовым: «Факты никогда не “говорят сами за себя”. Полагать обратное значило бы впадать в наивность философствующего чиновника либо в лукавство мифотехнолога, сделавшего достаточно для того, чтобы сама немота вещей заговорила удобным ему языком»

Поэтому первое, на что должна бросить свой взгляд экологическая методология, есть не НТР, слепленная из множества фактов, а состояние объекта познания – человека. В этой связи машина оборачивается в первоочередную задачу познания. Блестяще это обстоятельство раскрыл в своём философском анализе великий русский философ Н.А.Бердяев: «Переворот во всех сферах жизни начинается с появления машины. Происходит как бы вырывание человека из недр природы, замечается изменение всего ритма жизни. Ранее человек был органически связан с природой и его общественная жизнь складывалась соответственно с жизнью природы. Машина радикально меняет это отношение между человеком и природой. Она становится между человеком и природой, она не только по видимости покоряет человеку природные стихии, но она покоряет и самого человека; она не только в чём-то освобождает, но и по-новому порабощает его… Какая-то таинственная сила, как бы чуждая человеку и самой природе, входит в человеческую жизнь, какой-то третий элемент, не природный и не человеческий, получает страшную власть и над человеком, и над природой. Эта новая страшная сила разлагает природные формы человека» (Н.А.Бердяев, «Смысл истории», 1990,с.118).

Глазами Бердяева русская духовная философия единственная разглядела в атрибуте «машина» «таинственную», «страшную» силу, некий «третий элемент». Парадокс заключается в том, что, с одной стороны, машина неоспоримо принадлежит к объективному материальному миру, и её постоянно отождествляют с экономикой, но, с другой стороны, она не может относиться к системе реальной действительности природы, ибо машина суть рукотворная данность, сотворённая человеком вне природного мира. Следовательно, машина (техника, индустрия, технология), как реальность, вытекающая из противоречия человека и природы, не может включаться в экологию, но в то же время она определяет сущность экологии.

Если в замечательной работе Фридриха Энгельса «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека» (1876) оставить материалистический метод, а не идеологическую догму, управляемую формулой «бытие определяет сознание», то достоверно выяснится, что труд суть экологическая категория. Энгельс заявил: «труд создал самого человека», но несомненно, что и человек создал труд для своих ойкосных потребностей. Энгельс продолжил свою мысль: «Труд начинается с изготовления орудий», а орудия первобытных людей есть эмбрионы машин, и вряд ли кто серьезно вдумывался в расхожую сентенцию, что любая машина вышла из родоначальной пещеры; стало быть, машина была запрограммирована в изначальной экологической действительности.

Не придавая большого значения убеждению Энгельса о прямом происхождении человека от обезьяны (вульгарный дарвинизм), несложно прийти к выводу, что все поступательные вехи в развитии человека, раскрытые рефлексией Энгельса, - как-то: прямая походка, освобождение рук, членораздельная речь, пользование огнём, приучение животных, - оказываются не чем иным, как расширенной и усовершенствованной ойкосной (домашней) сноровкой, ухищрением человеческого поведения, функциями жилищной нужды, одухотворённых семьёй (mechos (машина) – уловка, махинация). Энгельс лаконично вывел общую линию стратегии и тактики человека в природе, придав ей типичную материалистическую оценку: «животное только пользуется внешней природой и производит в ней изменения просто в силу своего присутствия; человек же вносимыми им изменениями заставляет её служить своим целям, господствует над ней. И это является последним существенным отличием человека от остальных животных, и этим отличием человек опять-таки обязан труду».

Великий материалист не только умственно, ноуменально обозревает экологическую функцию человека в природе, опосредуя её в виде специфических обозначений – составных слагаемых материалистической экологии, иногда имеющих вид формул и оценок, но и выводит общее понимание материалистической сущности всего экологического бытия. Вместо горделивого, панегирического восхваления всемогущества человека в природе, какое обычно вменяется в назначение человека и часто мнится материалистической миссией человека, Энгельс излагает трезвую характеристику положения человека в природе и роль природы для человека: «И так на каждом шагу факты напоминают нам о том, что мы отнюдь не властвуем нал природой так, как завоеватель властвует над чужим народом, не властвуем над нею так, как кто-либо находящийся вне природы, - что мы, наоборот, нашей плотью, кровью и мозгом принадлежим ей и находимся внутри её, что всё наше господство над ней состоит в том, что мы, в отличие от других существ, умеем познавать её законы и правильно их применять» (Ф.Энгельс «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека». Сборник «Диалектика природы», 1955, с.с.132-144).

Материалистическая сущность экологического (ойкосного) бытия в суждениях Энгельса выкристаллизовывается в противоречие: несоответствие между целью человека быть господином природы и необходимости подчиняться природе, «находясь внутри её», между умением познавать и применять законы природы и одновременно всецело принадлежать природе. В этом нет какого-либо аномального порока либо чрезмерного дефекта, здесь проявляется тривиальная недостаточность изучения или постоянная «ахиллесова пята» материалистического познания, когда действующий метод становится мировоззрением или самостоятельной философией. В таком ракурсе следует воспринимать методологические изъяны материалистической экологии, которая по ходу исторического развития выражается в гегемонизацию материалистического подхода, и в силу определённых условий, о которых будет сказано в дальнейшем, явила глобальную катастрофу – главное экологическое событие наших дней.

Итак, человек, дабы слыть господином природы, должен производить из себя рукотворную данность или машину, а другими словами, машина (искусственная объективность, опытная ойкумена) суть скипетр и держава человека в природе. Это обстоятельство важно, прежде всего, с той стороны, что рукотворная (искусственная) реальность, воплощённая человеком в технику, или, как ещё говорят, в индустриальную технологию, есть закономерное поступательное восхождение и созревание человеческого духа в экологическом процессе ойкосной сферы. Именно в этой сфере машина знаменует собой крутой перелом, который стал историческим последствием деятельности человека в природе, что в итоге осуществилось в виде перехода от противоречия человека и природы к противоречию общества и природы, и, соответственно, перехода от локального дома (пещеры, города) к глобальному дому (планете). Эта смена явилась важнейшим историческим этапом материалистической экологии, предшествовавшей во времени современную экологическую катастрофу. Отсюда проистекает генеральный вывод экологической эпопеи человека: сотворение рукотворной данности (совокупно с машиной и периодом противоречия общества и природы) выставляется обязательным и необходимым актом проявления человека в природе, а преобразование и реформация природы под воздействием человека суть настоятельная историческая миссия человеческого духа. С такой же определённостью из этого следует следствие, что хищническое поведение человека в природе отнюдь не предопределяется этой миссией, а вызывается рядом причин совсем другой породы, на что специально будет указано в последующем изложении.

Хотя в области материалистической экологии ноуменальные приобретения ещё не достигли уровня аподиктической достоверности, но со знанием grosso modo (широкого плана) возможно обозначить два исторические плана: связка человек – природа, дающей локальные и региональные ойкосы, и связка общество – природа с приведенным единым глобальным домом – планетой Земля. Эти планы неразрывно связаны уникальной и универсальной способностью человека бесконечно совершенствовать своё призвание создавать рукотворную данность, - этот дар и есть динамический принцип экологического взаимодействия, чему нынче присвоили нелепое название «торжество науки и техники».

В эту структурную консистенцию плавно вписывается методологический комплекс теории познания, поданный в философском виде и специфический для материалистической экологии. Поскольку любое экологическое действие развивается на базе взаимодействия с природой, то данная специфика познания исходит из рефлексии природного мира, гениальный образец которой осуществил Г.Гегель в монографии «Философия природы» (1817 г.). Эта жемчужина немецкой классической философии представляет собой одно из наиболее изощрённых и искусных, - умственно, ноуменально и идеологически, - произведений мирового философского жанра. Но по настоящее время «Философия природы» находится в стороне от аналитических запросов экологической проблематики, и для последней скрыта экологическая мудрость великого мыслителя.

Излюбленный Гегелем философ Иоганн Гаман своеобразно высказался: «Природа есть древнееврейское слово, изображённое одними согласными, к которым мы в уме должны присоединить точки, изображающие гласные». В своих «огласовках» Гегель запустил двигатель внутреннего сгорания самого взаимодействия человека и природы, и обозначил закон поведения человека в природе. «Мы относимся к природе отчасти практически и отчасти теоретически», - пишет философ. В практическом отношении Гегель показывает экологию, во-первых, как средство общения с природой, и, во-вторых, как механизм построения сохраняющего дома. Человек, по словам Гегеля «…с полным правом ведёт себя по отношению к предметам природы как их цель…Практическое отношение к природе обусловлено вообще вожделением, а последнее эгоистично. Потребность стремится к тому, чтобы употребить природу для своих нужд, стереть её грани, истощить, короче говоря, уничтожить её…Какие бы силы ни развивала и ни пускала в ход природа против человека – холод, хищных зверей, огонь, воду, - он всегда находит средства против них, и при этом он черпает эти средства из самой же природы, пользуясь ею против неё же самой, хитрость его разума даёт ему возможность направлять против одних естественных сил другие, заставлять их уничтожать последние и, стоя за этими силами, сохранять себя» (Г.Гегель «Философия природы», 1975, с.с.12,13). Заключительное резюме таково: «Человек стремится вообще к тому, чтобы познать мир, завладеть им и подчинить его себе, и для этой цели он должен как бы разрушать, т.е. идеализировать реальность мира» (Г.Гегель «Наука логики», 1975, с.158).

Физика, вокруг которой вращается философия природы Гегеля, взятая как теория экологического познания, является сердцем классического цикла наук, которые ещё называются ньютоновскими, а ratio, к которому привязана физика, является сердцем рационалистического мировоззрения всего материалистического естествознания, как науки о природе. Итак, Гегелем дана философская «зелёная улица» в экологии комплексу точных наук ньютоновского толка (физика, механика, химия, астрономия, а в наше время всему многочисленному семейству производных от них), придав научным знаниям вид мощной, необоримой силы для рукотворного человеческого производства, обеспечившего господство человека в природе.

Но помимо собственно познавательно-методологической проблематики Гегель в «Философии природы» глубоко постигает и тот исключительно важный атрибут познания, без которого не бывает никакого познания, - имеется в виду объект познания, каким в экологии заявлен ЧЕЛОВЕК. Драгоценная реликвия гегелевского наследия – система Абсолютного Духа, как ни какое другое умственное изощрение, представляет собой иносказание человека; Абсолютный Дух суть не что иное, как высшая абстракция человека в его духовной совокупности. Мыслитель мучительно и филигранно соотносит два режима и два пульса человека – коллективный (всеобщий, родовой) и индивидуальный (единичный, особенный, частный). Индивидуальное (или органическое) понимается Гегелем в противоречии («несоразмерности») с всеобщим, куда включается и человечество, и подлежит снятию этим человечеством, или в обратной системе координат, человечество надлежит снятию индивидуальностью. Гегель трактует: «Его несоразмерность со всеобщностью есть его изначальная болезнь и прирождённый зародыш смерти. Снятие этой несоразмерности и есть свершение его судьбы. Индивидуум снимает её, внедряя во всеобщность свою единичность, но, поскольку последняя абстрактна и непосредственна, он достигает при этом лишь абстрактной объективности, в которой его деятельность притупилась и окостенела и жизнь превратилась в лишённую процесса привычку, так что он умерщвляет себя изнутри» (Г.Гегель «Философия природы», 1975, с.574-575).

В переводе с философского языка это означает, что индивидуум вне человечества (всеобщности) «умерщвляет себя изнутри», а единичность, отрицающая (снимающая) фактор всеобщности, превращается «в лишённую процесса привычку», а в целом индивидуальность (единичная личность) противостоит всеобщему человечеству настолько, что данная «несоразмерность» несёт в себе «прирождённый зародыш смерти». Стало быть, человек в философском осмыслении Гегеля представлен сложно агрегированным объектом-субъектом, где субъективированные моменты индивидуальной единичности необходимо должны быть приведены к объективированным отношениям рода (всеобщности). Гегель учит, что «…единичность следует при этом брать не в смысле лишь непосредственной единичности, в том смысле, в каком мы говорим о единичных вещах или единичных людях; эта определённость единичности появляется впервые лишь в суждении. Каждый момент понятия сам есть целое понятие, но единичность, субъект есть понятие, положенное, как тотальность» (Г.Гегель «Наука логики», 1975, с.с.345,349). У Гегеля сказано: «так как единичность есть отрицательная рефлексия понятия в самое себя», - и в этом звучит солирующая мелодия европейской концепции человека как члена человечества, в силу чего Г.Гегель числится в соавторах этой логии.

Как один из великих соавторов западной концепции человека, Гегель сделал многое для получения главного достижения теории познания экологии: материалистическая экология включает в круг своей компетенции европейскую теорию человека, или, более точно: концепция человека как члена человечества суть философское обоснование материалистической экологии. Важность этого вывода переоценить невозможно, и в нём таятся ключи к более ясному пониманию многих экологических мистерий. В их числе находится следующий парадокс. Доказывается, что стремление познать истинное существование экологии достигает своей цели в том случае, если познание раскрывается в человека, полнится человеком и предназначается для человека. В западной концепции эта мысль не сформулирована ни как идея, ни как целевая установка, но зато с необычайной силой дана её практическое воплощение в виде постижения Освальда Шпенглера о фаустовском человеке. Никакая из многочисленных гипотез человека в мировой философии не обладает такой полнотой онтологического выражения, как фаустовская эпопея О.Шпенглера, - и в этом явлен духовный подвиг великого философа, последнего представителя блистательной когорты немецкой классической философии. Фаустовский человек гениально показан Шпенглером гностическим носителем апологетики концепции человека члена человечества, хотя в аналитическом производстве немецкого философа силлогистическая связь между ними не удостоверяется.